Я это чувствую... То, как жизнь медленно вытекает из меня.
Пять пуль. Две легко вошли в тело - в левое бедро и в левую подмышку. Еще три застряли в бронежилете: одна под правой лопаткой, вторая ударила в поясницу, третья - в плечо, недалеко от шеи. Мне стреляли в спину. Потому что я закрыл её собой, как одеялом. Это легко - она такая худенькая...
Было больно.
Сначала.
Потом я просто лежал на ней, обхватив руками, и шептал в маленькое, теплое, живое ухо:
- Все хорошо, все хорошо...
Она дрожала, бедная, колотилась, уцепившись пальцами за ворот моей рубашки. А большие орехового цвета глаза смотрели мне в глаза, со страхом, отчаянием. Где-то на их дне я увидел, как гибнет надежда, и постарался, чтобы в моих глазах были только спокойствие и уверенность в хорошем исходе. Чтобы тонущая в отчаянии надежда выплыла, спаслась...
Конечно. Она не солдат, ей не положено воевать, рисковать собой. И ей вполне можно так сильно бояться, впадать в отчаяние. Но только в разумных пределах, без истерики. И тут все зависит от меня.
- Все хорошо, все хорошо, -- упрямо шепчу эти два слова и чувствую, как бьется ее сердце, сквозь свой толстый бронежилет я это чувствую...а мое - замирает...
Она только что была в заложниках. Почти месяц ее держали в темном душном подвале, приковав за ногу к газовой трубе. Плохо кормили, иногда били - я видел синяки на ее руках и ногах. Возможно, синяки есть и на теле, где-нибудь на ребрах, плечах или ягодицах...
Операция по ее освобождению должна была пройти строго по плану. И это почти удалось.
Только в самом конце, когда я вытащил ее из подвала, и мы побежали по двору к ограде, откуда нам уже махал рукой сержант, нам навстречу выскочили эти два ублюдка с автоматами наперевес. Потом мне надо было лишь повернуться, обнять ее, закрыть, принять в спину неистовую свинцовую очередь. И всё. Это легко, очень легко...
Кажется, время замерло...
- Боже, боже, -- шепчут ее тонкие, белые губы.
- Все хорошо, все хорошо, -- отвечаю я и умираю...