Современная российская общественно-политическая жизнь может вызывать отвращение, граничащее с позывами на рвоту, а может и грустную улыбку, но один момент лично у меня вызывает нечто вроде умиления. Это трогательный пиетет нонешних власть имущих по отношению к российской монархии в общем, и к Николаю II, в частности. Конечно, никто ничего прямо не говорит, но одобрение высшего руководства чувствуется явным образом. Странно это однако, ибо так называемый россиянский "истеблишмент" происходит даже не от тех, кто последнего русского царя свергал ( этих большевики частично истребили, частично выдавили за границу), а от тех, кто его непосредственно убивал. Чтобы понять данный феномен, требуется не только хорошо знать современное политическое закулисье, что для скромного обывателя чрезвычайно трудно, но и прекрасно понимать происходящее в Российской империи начала двадцатого века, что ещё труднее. Советские историки врали. Постсоветские историки врут не менее нагло, но с противоположным знаком. Удивляться тут не чему, так как люди-то одни и те же. Нам, грешным, жившим не долго и с проницающим тьму Михаилом Делягиным лично незнакомым, остается только обратится к мемуарам современников тех событий, умудрившихся вовремя съехать от греха по далее куда-нибудь в Европу и на досуге предавшихся там воспоминаниям. В советское время таковую литературу мудро не издавали и кропали историю Октября вольно, без оглядки на первоисточники. В настоящее время начали издавать, себе на голову. Мне случайно попались воспоминания Владимира Андреевича Оболенского, каковые были прочитаны легко и с чрезвычайным интересом. Кто же такой был этот потомок древних Рюриковичей? А был он вполне соответствующим сыном в пух проигравшегося отца, и весьма экзальтированной, но деловитой матушки. Вырос князь в трудах и скромном достатке, ибо батюшка быстро спустил все свое состояния и умер не поправив оного. Судьба не даровала Владимиру Андреевичу высоких талантов, но позволила получить прекрасное образование. К тому же был он человеком трудолюбивым и даже дотошным. После завершения образования трудился князь статистиком, первоначально земским, а позднее по министерству путей сообщения. Следует заметить, что работа сия была не престижной, не хлебной, муторной и не благодарной. Однако, Оболенский основательно объездил российскую провинцию, побывал в самых ее глухих закоулках, пообщался с представителями разнообразных сословий. Он был лично знаком почти со всеми виднейшими общественными деятелями России начала прошлого века, хотя сам заметного следа в политике не оставил. Конечно князь мог быть пристрастным. Характеристика, данная им видному ученому и политическому деятелю дореволюционной России профессору Тимофею Васильевичу Локтю таки не справедлива. Но лично знакомого ему В.И. Ульянова князь описывает точно и беспристрастно, хотя крайней враждебности не скрывает. Владимир Андреевич изображает Владимира Ильича, как человека малосимпатичного, злого, но чрезвычайно талантливого, трудоспособного и последовательного. Последнее качество Оболенский видимо ценил очень высоко.Таким образом, князь мог оценивать своих современников и происходящие вокруг события соответственно сложившейся у него системе ценностей, но никогда ничего не выдумывал. Тут недавно по телевидению показывали некий "документальный" фильм, из коего я с великим удивлением узнал, что Владимир Ильич в эмиграции пил пиво кружками, а Надежда Константиновна пахала в поте лица и чуть ли не создала партию большевиков. Такой пассаж не мог приснится князю-статистику даже в кошмарном сне. Хотя Владимир Ильич пиво возможно и пил, с удовольствием даже. Скорее всего крепкие напитки он недолюбливал, а к вину приучен не был в силу провинциального происхождения.
Мемуары В.А. Оболенского являются источником уникальным. Как я уже упоминал выше, написаны они легко и добротно, чем выгодно отличаются, например, от мемуаров современника Оболенского Владимира Николаевича Коковцева, чрезвычайно тяжких для прочтения. К тому же, Коковцов начал свою чиновничью карьеру с незначительных должностей при министерстве юстиции и дослужился до должности министра финансов и председателя совета министров, то есть практически из петербургских канцелярий не выходил. Оболенский же принимал деятельное участие как в провинциальной, так и в столичной общественной жизни. Вообще, такого обилия фамилий современников и населенных пунктов Российской Империи я нигде более не встречал. И всех этих людей князь знавал лично, а места посещал не из праздного любопытства, а по делу.
По мере прочтения, два момента хотя и не стали для меня великим открытием, но несколько удивили. Первый момент -- очень незначительная роль партии большевиков в российских внутриполитических событиях начала двадцатого века. Хотя собственно говоря удивляться тут особенно нечему. В первую голову, большевики ни как не могли равняться с партией социалистов-революционеров. "Эсеры" были более традиционным движением, происходившим от остатков разгромленных народовольцев, следовательно, имели устоявшиеся международные связи и схемы финансирования. Они не зацикливались на маловразумительных для широких масс философских теориях, в конце концов, были более радикальны и, таким образом, более популярны. Несколько забегая вперед, замечу, что в конечном итоге эсеров сгубил не чрезмерный радикализм, а скорее излишняя популярность. К ним, как мухи на известный субстрат, слетались люди с выраженными авантюристическими и откровенно уголовными наклонностями. К тому же у эсеров не случилось ярких лидеров, исключая разве что Бориса Савинкова, да и тот скорее был этаким артистическим гангстером, чем серьезным политиком.
От большевиков вообще с самого начало веяло чем-то не русским и промежуточным. Их нельзя было прямо назвать маргиналами, но нечто маргинальное, а может глубоко провинциальное в них было. В.И. Ульянов по своему сословному статусу был потомственным дворянином, но его семейство имело явно разночинское происхождение. Сын весьма не бедных родителей, Лев Бронштейн-Троцкий и другие его соплеменники очков отнюдь не добавляли, ибо социальный статус евреев в Российской империи был весьма не высок почти до самого конца её существования. Кстати сказать, Оболенский начинал свою политическую деятельность именно как социал-демократ, как раз тогда познакомился и некоторое время сотрудничал с еще довольно молодым Владимиром Ульяновым. Позднее князь, убоявшись чрезмерного радикализма своих сотоварищей, переметнулся к новообразованным тогда конституционным демократам, или "кадетам". Тут уж возникает легкое сомнение. Радикализмом-то в те горячие времена едва ли кого можно было испугать. Кадеты так же не проявили себя особенно смиренными и были пожалуй порадикальней нынешних коммунистов. Уж не имели ли соображения Оболенского более сословный характер? Список руководящего состава конституционных демократов пестрел громкими фамилиями: князь Шаховской, князья Долглрукие, В.Д. Набоков, сын царского министра и очень состоятельный человек. Как бы то ни было, Владимир Андреевич оказался в самой гуще бурных российских событий первого десятилетия двадцатого века в то время, как Владимир Ильич дегустировал европейские сорта пива.
Второй удивительный момент: крайняя и всеобщая непопулярность правящей династии и лично Николая II. Конечно, советские историки об этом писали, но делали упор на неприятии царя простым народом. Всякие же угнетатели-паразиты прогнивший режим яростно поддерживали. Если же верить Оболенскому, то негативное отношение к царю было всесословным, самим князем безусловно разделяемым. Очень впечатляет описание торжественного приема, устроенного Николаем по случаю начала работы Государственной думы I созыва. Мемуарист описывает это событие так, как будто все присутствующие разделились на две нескрываемо враждебные группы. Одна, немногочисленная, состояла из крупнейших царских сановников, другая, более внушительная, - из новоизбранных депутатов, включая самого князя. Следует заметить, что Оболенский наверняка смягчил свое повествование, ибо писал свои воспоминания в эмиграции, в условиях, когда эмигрантское сообщество вдруг воспылало ностальгией по утраченному порядку, каковой оно само же и разрушило (именно они и разрушили, а не большевики и даже не эсеры). А собственно чем так не угодил государь народным избранникам? Он ведь добровольно предоставил им долгожданную игрушку. Хотели большего, парламентской республики, скажем? Так ведь почти никто и не знал: что это собственно такое. И князь не знал. А чего это представитель одной из самых аристократических фамилий вдруг так воспылал против русской монархии? Не случайно в известной ныне шансонетке упоминаются поручик Голицын, да корнет Оболенский. Это как раз наиболее известные ( даже в советское время) представители великокняжеских родов, коих в России имелось ровно два: Рюриковичи и Гедеминовичи. Что, в силу семейных обстоятельств, от кормушки Владимира Андреевича отодвинули? Но князь, человек образованный, трудоспособный, мог вполне начать карьеру чиновника и, воспользовавшись своими очень солидными родственными связями, достичь постов самых наивысших. Ан, не захотел. Предпочел по всяким провинциальны тмутараканям путешествовать со статистической миссией.
Кстати сказать, при всей своей неприязни Оболенский не мог не отметить удивительную выдержку и достоинство царя во время вышеописанного приема. Знать не так уж Николай был слаб и глуп, как его пытались изобразить впоследствии. Может быть история трагического недопонимания между государем и подданными лежит где-то глубже, в истории XIX века?
Почти все, кто оставил воспоминания о царствовании прадеда Николая II Николая I согласны в том, что подданные царя не любили и боялись. А почему? Вот Алексей Михайлович, прозванный "тишайшим", куда как круче проявлял себя в делах правления и, по слухам, любил лично наблюдать за работой палачей. Как мне кажется, Николая I едва ли можно назвать реакционером или самодуром. Скорей это был человек не глупый, не злой и вполне культурный. Он упорно входил в личные обстоятельства А.С. Пушкина, чего никак не обязан был делать. При всем нашем пиетете по отношению к Александру Сергеевичу, нельзя не признать, что в политической и административно-хозяйственной жизни Российской империи он не играл ровно никакой роли. Видимо глубоко травмированный убийством отца, а затем декабрьскими событиями, Николай хотел только одного: как бы заморозить окружающее пространство, сесть по средине и бесконечно смотреть в ледяную пустоту остекленевшими глазами. Отчасти ему это удалось. При этом он не плохо понимал, что государство нуждается в определенном развитии. По смерти Николая ходили слухи, что кончина царя как-то уж очень напоминает самоубийство. Конечно для искреннего христианина это едва ли может быть так. Возможно, когда ледяная пустота помимо воли самодержца началась разрушатся, он не смог физически существовать далее. Пришедший на смену Александр II вопреки устоявшемуся мнению никаким реформатором не был. Ну не обладал царь необходимыми качествами ума и сердца для столь великой миссии. Был он человеком физически здоровым, не чуждым всяческих мужских удовольствий. Александру еще до восшествия на престол была предложена некая программа действий, каковую он и исполнял. Добросовестно и педантично. О последствиях особенно не задумывался. Вообще, известная фраза, кочующая из учебника в учебник, - "... в первую очередь следует освободить крепостных крестьян" критики не выдерживает. Ну, освободили. А они либо пребывают в полной растерянности, либо недовольны и пытаются бунтовать. Ну, без земли освободили. А почему так? Собственно царю земли-то не жалко -- она и так вся его, вне зависимости от того, за кем была формально закреплена. Знать имелись веские причины, чтобы не раздавать землю. А как по другом? Быть может вовсе шевелится не стоило? Нет, таки стоило шевелится! Только вот каким образом? Вдруг народовольцы -террористы объявились. А с какого перепугу? Скорее всего в следствии полного одичания умов, молодых в особенности, при Николае I. Александр же опасности до конца не осознал, любовь народную к собственной персоне переоценил, и в результате бомба Гриневицкого разорвала его чуть не на куски.
Либеральные историки ныне пишут, что при преемнике Александра II Александре III правильные реформы закончились, а возобладало ретроградство и охранительные тенденции. Конечно, либеральные историки отличаются исключительной глупостью, граничащей с последствиями лоботомии. Александр III в чреде правителей после Александра I был самым здравомыслящим и ответственным. Он достаточно ясно понимал, что процессы, запущенные при его предшественнике, останавливать поздно, а контролировать почти не реально и очень страдал от этого. Он занимался тем, что было видимо единственно возможным в данной ситуации -- по мере сил совершенствовал государственный инструментарий. Ныне широко известно высказывание Александра по поводу армии и флота. Очень правильное и своевременное, надо сказать, высказывание. А вот повторение его нынешними российскими правителями выглядит как издевательство. Зачем было сначала сажать Сердюкова, который эти самые армию и флот загадил до неузнаваемости, а затем срочно призывать спасителя Шойгу. Можно уж как-то было обойтись и без того, и без другого. Александр III еще на собственную беду обладал определенным даром предвидения. Он до конца жизни противился браку наследника Николая с будущей императрицей Александрой Федоровной. Видимо догадывался, что сия сладкая парочка до конца обрушит ситуацию. Ходили слухи, что Александр, человек богатырского сложения, начал смертельно пить. Может быть и так, а может и нет. Главное, что государственная ноша оказалось столь не подъемной, а осознание грядущей катастрофы столь острым, что разрушила даже этого исключительно сильного духом и телом человека. Далее явился Николай II и несколькими непринужденными движениями уничтожил все, что еще оставалось целым и работоспособным.
При этом, затеянные в девятнадцатом веке российские реформы, были уж не совсем ненужными и нереалистичными. Таки стали неспешно входить в обиход современные европейские промышленные технологии. Постепенно улучшалось землепользование, что для аграрной страны было немаловажным. Но вот какая штука. Есть у русских людей глубоко укорененный идеал, который можно было бы назвать "справедливостью" или совсем уж по русски "правдой". Жилось-то на Руси всегда не просто, причем всем, не только крепостным крестьянам. Русский человек и поголодать согласен, лишь бы было все по правде. А вот где она эта правда? Что-то в волнах не видно. Во второй половине девятнадцатого века вдруг героем дня стал не воин, не первопроходец, осваивающий новые территории, не ученый, не литератор, а так называемый делец. Причем повыскакивали эти самые дельцы не из дворянских гнезд и, на худой конец, не из купеческих усадьб, а из таких зловонных щелей, в каковых кажется кроме крыс и клопов никакое другое живое существо быть не должно. Несомненно, главным вопросом в это время был крестьянский. Крестьяне -- государственнообразующее сословие ( в русском языке слово "крестьяне" является синонимом слова "народ"). Пытались этот вопрос разрешить, даже поди искренне пытались. В результате подавляющая часть сельского населения оказалась в полной растерянности и унынии, а в выигрыше оказались опять же дельцы, или по деревенски кулаки. У Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина есть очень колоритный персонаж с весьма прообразной фамилией Дерунов. Этот, как любят ноне говорить либеральные историки "крепкий хозяин", вдруг оказался столичным богачом и концессионером. Причем всей округе известно, что первоначальный капиталец образовался у Дерунова после какой-то очень подозрительной смерти постояльца-купца. Таким образом, крепкий хозяин -- вор и, вероятно, душегуб. Ко всему прочему он снохач, то есть живет с женой сына, которого спаивает, дабы тот не возражал. Судя по подробностям описания этот персонаж имел реального прототипа, или прототипов, лично Михаилу Евграфовичу знакомых.
Здесь мне хочется упомянуть еще одного мемуариста, Николая Егоровича Врангеля, отца небезызвестного "черного адмирала". Мемуары эти столь интересны, что заслуживают отдельного рассмотрения. Здесь нам важно, что Николай Егорович был старшим современником Владимира Андреевича и реформы пережил в достаточно сознательном возрасте. Отец Николая Егоровича был крупным помещиком и имел в своем распоряжении многочисленных крепостных и дворовых. Сам же Н.И.Врангель крепостничества не одобрял и освобождение крестьян приветствовал, однако в своих воспоминаниях с немалым удивлением замечал, что освобожденные не только изрядно растерялись, но и сама нравственность народная подверглась значительной порче: трудолюбивые и способные становились вдруг беспечными тунеядцами, честные начинали воровать и тому подобное. А что же сельским труженикам оставалось делать, коль деруновы перед глазами?!
В общем и целом царствование Александра III прошло без заметных потрясений. Народовольцев успешно придавили. Даже кой-какие улучшения наметились. Удалось укрепить международный авторитет России, пошатнувшийся после поражения в Крымской войне. Но проблемы, проявившие себя еще в начале века никуда не делись, обострились даже. В том-то и состояла трагедия Александра III, что он воочию видел: страшное напряжение в самоем стержне российской государственности не снижается, а наоборот возрастает и вот-вот достигнет критического значения.
Потрясения, случившиеся в царствование Николая II никак нельзя объяснить единообразными причинами. Однако и снять ответственность с самого царя, как это многие пытаются сделать в настоящее время, никак нельзя. Вот говорят, что в Ходынской трагедии Николай лично не виноват, а приказа стрелять в рабочих 9 января 1905 года не отдавал. Да не важно: отдавал или нет. Государь несет ответственность за все! А коль не так, то принимать власть никто с ножом у горла не заставлял. Опять же, мы-то сейчас не можем представить, какой ужас вызвали указанные события в сознании народном.
Конечно, "старались" радикалы: эсеры и социал-демократы. Последние однако, как я уже отмечал, заметного влияния не имели. Эсеры же были компанией абсолютно деструктивной. Они еще от народовольцев унаследовали желание расшатать государство любой ценой, при этом размышлениями о последствиях себя не утруждали. Но преувеличивать роль эсеров также не стоит. Если бы государство удержалось на уровне времен Александра III, то эсеров придавили бы быстрее, чем народовольцев.
Сыграло свою роль позорное поражение в русско-японской войне, но эта роль не была чрезмерной. В настоящее время, некоторые авторы пытаются доказать, что никакого поражения не было, а была боевая ничья, или, более того, была неправильно понятая публикой победа. Конечно, мудрить лукаво можно до бесконечности. Вот только современники почему-то восприняли результаты войны именно как позорное и бездарное поражение. А им, современникам, виднее.
Вполне реальна была и столь любимая конспирологами деятельность иностранных разведок. Вообще, мир как-то явно в начале двадцатого века зашевелился. И это шевеление не предвещало для России ничего хорошего. Русским никак не удавалось разрешить свои внутренние проблемы, без чего никак невозможно решать проблемы внешние.
Владимир Андреевич Оболенский до известных событий 1905-06 годов активно участвовал в нарождавшемся земском движении. И вот это уже очень интересный момент. Идея земского самоуправления принадлежит отнюдь не Николаю II. Это была часть программы, предложенной советниками еще Александру II. Более того, нечто подобное было необходимо. В результате реформ шестидесятых годов девятнадцатого века структура российского общества существенно и необратимо изменилась и требовала некоего нового инструментария. Другой вопрос: стоило ли вообще затевать столь масштабные изменения? Может и не стоило. Но что сделано, то сделано. Земское самоуправление, будь оно грамотно обустроено, могло хотя бы заметно ослабить напряжение в обществе. Оболенский весьма подробно описывает данный период своей биографии. Может быть слишком подробно и даже несколько нудно. Основной же вывод, который может сделать читатель из этого описания, что земцы по преимуществу занимались препирательством с местными чиновниками и всяческими взаимными по отношению к ним мелкими пакостями. Сама же земская среда была весьма пестрой и интриганства не чуждой. Вообще своеобычный мирок, именуемый "чиновниками, достоин отдельной статьи. И не одной. Чиновник -- это не род деятельности, но как в старом советском анекдоте -- образ жизни. А быть может биологический подвид человека. Как бы то ни было, чиновничество нельзя отождествить с так называемой государственной элитой. Это всегда отдельные корпорации. Государственная элита может существенным образом поменяться. Менял элиту Иван Грозный, первые Романовы, Петр I. В советское время элита поменялась радикально. Чиновничество же фантастическим образом всегда ощущает преемственность со времен доисторических. Физический состав чиновников может поменяться полностью, как произошло это после 1917 года, но чиновничество осталось ровно таким, каким было оно при Алексее Михайловиче. Поэтому идеология и цели чиновников остаются тайной для широкой публики, подобно внутреннему культу ордена Тамплиеров. Но, как я уже говорил, это подробности для отдельной статьи. В воспоминаниях Оболенского имеется один очень любопытный момент: во время потрясений 1905-06 годов имели место многочисленные провокации со стороны местных чиновников, причем публика недоумевала -- то ли это следствие полной глупости, то ли хорошо кем-то спланированная диверсия. Опять же нельзя обвинить в вышеописанных событиях только эсеров, социал-демократов или хотя бы масонов. Все старались по мере сил. В том числе и земцы, на базе которых позднее образовалась крупнейшая политическая партия кадетов.
В 1906 году российское государство было еще достаточно прочным и с потрясениями справилось. Последующим играм с так называемой Государственной думой ныне придается слишком большое значение. Видимо современным хозяевам России очень необходимо как-то придать этому курьезному учреждению некий глубокий смысл и преемственность традиций. Хотя конечно в начале двадцатого века Государственная дума не была таким провинциальным кукольным театром, каким стала она в начале двадцать первого. Гораздо более важной является деятельность Петра Аркадьевича Столыпина и его попытки решить самый наболевший русский вопрос. В советское время Столыпина яростно хаяли. В постсоветское время объявили гением и спасителем России. При этом стала забываться суть дискуссии.
Как уже было отмечено ранее, основным российским вопросом всегда был крестьянский. Правильней было бы назвать его земельным. Проблема недостатка пахотной земли при переизбытке землепользователей в условиях преимущественно сельского населения возникла отнюдь не в России. В России же эта проблема проявилась вовсе не в двадцатом веке. Во времена крепостного права ее худо-бедно решали владельцы земли -- помещики. Они распределяли свой земельный ресурс среди имеющихся в их распоряжении работников. Тем, кому земли не доставалось, предоставлялись другие занятие. Очень немаловажный момент -- производство зерна являлось наиглавнейшей, но не единственной отраслью сельского хозяйства. Евгений Онегин, вступив в права наследования, обнаружил себя владельцем не только земельных угодий но и так называемых заводов. Вообще Александр Сергеевич Пушкин немало писал о трудах и днях сельского хозяина, ибо сам и был реальным мелким помещиком. Совсем излишних но прытких работников помещик мог опустить в город на заработки. Довольно многочисленная армия комплектовалось также на основе избытка крепостных крестьян. Солдаты никаким производством не занимались и содержались за счет государственных налогов. Словом, все как-то устаканивалось.
После отмены крепостного права прежняя система землепользования оказалась разрушенной. При этом значительная часть земли осталась в руках помещиков, но эффективно хозяйствовать на ней они уже не умели. В начале двадцатого века Россия продолжала оставаться преимущественно аграрной страной, и земельный вопрос встал предельно остро. Князь Оболенский, принадлежавший к лево-радикальной части партии кадетов, предполагал отобрать землю у помещиков и раздать крестьянам. Так же хотели действовать и эсеры. Они, правда, предлагали еще и прикопать на месте бывших владельцев в качестве компоста. Столыпин считал подобные идеи порочными. Тут уж надо отдать должное Петру Аркадьевичу -- формально он был прав. Столыпин прекрасно понимал, что таким образом проблему не решить, что при среднестатистически малоэффективном крестьянском хозяйстве розданной земли все равно не хватит, что столь радикальные методы приведут к еще большим потрясениям. Столыпин решил помещичьи владения в общем и целом оставить в покое, а имеющиеся у сельских общин земли перераспределить в пользу наиболее эффективных хозяев, то есть кулаков. Предполагалось, что кулаки со временем освоят и земли помещиков, чем они вполне реально занимались. Избыток же сельского населения будет выдавлен в города, где станет рабочей силой для увеличивающейся промышленности.
Все бы тут хорошо, правильно с точки зрения политэкономии, но не по правде оно, ох не по правде. Ну, двинулись вчерашние крестьяне в города. В настоящее время либеральные брехуны любят рассказывать, как там у них все прекрасно получилось, как трогательно заботились фабриканты о своих работниках, как строили для них рабочие общежития, столовые, школы, детские сады. Только что кружков бальных танцев и дома пионеров не учредили. Да если бы все это было так, то большевики в семнадцатом году тихо плыли в очень мелкодисперсном виде по трубам как раз в это время появившейся городской канализации, или, что более реально, не посмели бы явится в России вовсе. В действительности же образовалась толпа озлобленных маргиналов, от прежних традиций отставших, а в новых не укоренившихся, чистый порох образовался, и в октябре семнадцатого рвануло со страшной силой.
В настоящий момент очень не просто оценить роль в выше описываемых событиях Первой Мировой войны. Все вроде бы соглашаются, что это было одно из крупнейших потрясений двадцатого века в истории России и всего мира. Однако, время проходит, а оценки переставляются с ног на голову. В советский период войну эту называли "империалистической", то есть совершенно русскому народу чуждой. Злобная придворная клика во главе с царем ввязалось в нее то ли по глупости, то ли по злобе. Военные действия велись крайне бездарно. Простому народу надоело гибнуть чужих интересов ради, он воочию убедился в крайней гнилости режима и восстал против своих угнетателей. В постсоветское время установили, что царь никак не мог не заступиться за братьев-славян и начал крайне невыгодную компанию справедливости ради. Военные действия велись с переменным успехом, но, в целом, правильно. Когда же царь лично возглавил армию, то воспламенились сердца русские, и злобный враг вот-вот был бы повергнут, но явились злодеи и победу как есть отобрали. А чего это вдруг отобрали? В конце концов от победы всем бы да чего-нибудь перепало, кроме горстки отщепенцев, решивших расшатать режим любой ценой. Да и им бы, если бы удалось дорваться до власти, победа скорее пригодилась.
Следует заметить, что обе эти точки зрения, не смотря на полную противоположность, содержат некоторую долю истины. Вот только беда в том, что полуправда гораздо хуже самой бессовестной лжи, ибо оставляет слушателя в полной растерянности и недоумении. Во всяком случае Россия войну не пригорала, ибо явным образом потерпевшая поражение Германия освободила весьма немалые оккупированные территории, и русские получили возможность худо-бедно заняться своими внутренними делами. А могли ведь и не позволить. Явную выгоду от этой бойни получили только англосаксы, ибо война велась ради перераспределения мировых ресурсов. Россия же исторически сложилась, как государство самодостаточное с перманентно больными внутренними вопросами. Русских мировые ресурсы интересовали мало -- свои бы толком освоить. Эту ситуацию, кстати, хорошо понимали большевики. От русской действительности они несколько оторвались, но в делах европейских разбирались не плохо. Тем не менее, вся парадоксальность событий заключалась в том, что Россия едва ли могла их избегнуть. Так уж звезды сошлись.
Человек -- существо своеобразное. Люди обычно воевать не боятся и погибать во время военных действий соглашаются. Вспомним хотя бы императора всех французов Наполеона Бонопарта. Его бурная деятельность привела к национальной катастрофе, стоила не меренных человеческих жертв и материальных потерь. И что?! Прах его пребывает в Доме инвалидов в Париже, а имя является символом Франции в гораздо большей степени, чем многовековая династия Бурбонов. Так что революции 1917 года прямым следствием участия России в мировой войне не являются. Воевать русским так или иначе все едино бы пришлось, а пружина, взведенная еще в девятнадцатом веке, когда-нибудь да распрямилась. Вот только события эти могли и не совпасть хронологически. Тут уж сотоварищи князя-либерала постарались.
Преамбула к тем ответам, которые я предполагал дать на поставленные в начале статьи вопросы уж как-то очень сильно выросла в объеме и затянулась. Быть может стоит эти вопросы сформулировать по иному? Имеется один явно бросающийся в глаза факт: российская история начала двадцатого века становится все более запутанной и противоречивой. А почему так? Времени прошло по историческим меркам не много, имеются многочисленные архивные документы и воспоминания современников. Является ли эта путаница следствием общего упадка русской и мировой культуры, обозначившегося в настоящее время, или это чей-то хитрый замысел с дальним прицелом? А может быть все это вместе?
В советской историографии события 1917 года именовали вполне корректно: Февральской буржуазной революцией и Великой Октябрьской социалистической революцией. Ныне из первого названия от греха подалее выкинули слово "буржуазная", а второе злобно переиначили в октябрьский переворот. Это конечно все эмоции, ибо мало соответствует логике событий. В Февральской революции радикалы участия практически не принимали. Их либо подавили, либо отправили в эмиграцию. Солдаты воевали на фронтах, а мирные обыватели сидели по своим местам. Как раз февральские пертурбации и следует обозначить, как типичный верхушечный переворот, сговор думских лидеров с генералами и ближайшим царским окружением. Политическая власть поменялась, но структура государства осталась практически неизменной. Ну согнали с насиженных мест некоторых чиновников, пощипали одиозный корпус жандармов. Правда тут же на всякий случай учредили ВЧК ( не большевики учредили, а временное правительство учредило). Само же Временное правительство было специальным органом последней Государственной думы. Переворот видимо был давно намечен и обговорен. Ждали удобного момента. Правда ни кадеты, ни октябристы, не предавшие царя сановники оказались абсолютно не готовы существовать вне российской монархии. На что они надеялись -- черт их знает. Скорость развала всего и вся поразила даже тех современников, которые с самого начала скептически относились к происходящему. Тут и явились большевики из опломбированного вагона. Вот уж в октябре случились по настоящему радикальные перемены. И все эти разговоры об узурпации власти с помощью латышских стрелков и китайских хунвейбинов совсем не солидны. Большевиков поддержало большинство населения, крестьяне поддержали, ибо большевики, в отличие от предыдущих властей, решили земельный вопрос радикально. Правда, совершенно неудачно, но это выяснилось значительно позднее.
Как бы не относится к нашим нынешним правителям, но дураками они в большинстве своем точно не являются. Владимир Владимирович Путин вообще уникален. Человек предельно циничный, он выходит на публику и чуть не плюет собравшимся в глаза. В ответ же получает рев восторга и слезы обожания. Ко всему прочему руководящие товарищи имеют возможность получать очень качественные исторические справки, составленные специалистами. Едва ли они питают какие-либо иллюзии относительно последнего русского царя. Вероятно, нынешним власть имущим крайне необходимо нарисовать себе некую преемственность, дабы обосновать свое бытие в качестве политической элиты. Беда однако в том, что их предки с соратниками князя Оболенского и рядом не ночевали. Даже происхождение от первоначальных большевиков крайне сомнительно. Скорее эти путины, медведевы, дворковичи напоминают червей, вылезших из смердящего трупа советской власти. И скрыть все эти острые противоречия можно только доведя публику до полного недоумения. Как там у покойного Высоцкого : " ... все мозги разбил на части, все извилины расплел..." К тому же властные люди не слишком боятся новой русской революции. Быть может зря, ибо будущее только Бог ведает. Но вот не верят, что народ русский способен на нечто такое. Может и в русский народ не верят. А верхушечного переворота возможно побаиваются. Решились же кадеты. Вот только с какого перепугу решились -- князь Оболенский в эмиграции плесенью покрылся, но феномена сего так и не разъяснил. Однако, в том последующим думским короедам урок. Не смейте шатать сложившийся порядок. Живите как живется. А там глядишь то ли Обама умрет, то ли Кадыров ... в православие обратится.