Суденко Николай Николаевич. 7 дней из жизни грешника

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие

Молитва на чужом языке
или
воспоминания грешника.

1957 - Выбор будущей профессии.

1967 - Свадебное путешествие.

1970 - В сетях интриганки.

ЮБИЛЕЙ ВОЖДЯ.
СОЛОМОН В ЮБКЕ.
ФАЛЬШИВЫЙ ДРУГ ХУЖЕ СОТНИ ВРАГОВ.
ГУСЕЙ ДРАЗНИТЬ - СЕБЕ НАВРЕДИТЬ.
ТЯГА К ПРЕКРАСНОМУ.
АДВОКАТЫ ДЬЯВОЛА.
АРЕОПАГ.

1976 - Первое потрясение.

БОРОДАТАЯ НЕВЕСТА.
ПОДМЕТНОЕ ПИСЬМО.
ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ.
ГОРОД МЕЧТЫ - ВЛАДИВОСТОК.
ПО МОРЯМ, ПО ВОЛНАМ.
НОВЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ.
ПУТЕШЕСТВИЕ В СРЕДНЮЮ АЗИЮ.
В КУТУЗКЕ С НАСЕДКОЙ.
СЛЕДУЯ ПРИМЕРУ ГЕРОЯ РАБЛЕ.

К Н И Г А 2

1982 - Если урок не пошел впрок.

ПЕРВЫЕ ТЮРЕМНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ.
ВОСПОМИНАНИЯ О ПРИЯТНОМ ПРОШЛОМ.
ССЫЛКА НА ЭКСПЕРТА ПО СЕКСУ.
ВРОЖДЕННАЯ БИСЕКСУАЛЬНОСТЬ ПОБЕДИЛА.
ГАСТРОЛИ ПО ГОРОДАМ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА.
ИЗ ЗИМЫ В ЛЕТО - ПУТЕШЕСТВИЕ К ЭКВАТОРУ.
"НЕПРОШЕННЫЙ ГОСТЬ ХУЖЕ ТАТАРИНА".
РАЗМЫШЛЕНИЯ О НАСТОЯЩИХ ПОЭТАХ И ДЕЯТЕЛЯХ КУЛЬТУРЫ.
РАЗДУМЬЯ О НЕСОМНЕННОЙ ЦЕННОСТИ БЮСТГАЛТЕРОВ.
НОЧНОЙ ПОЛЕТ.
ПО МЕСТАМ ИЛЬИЧА.
ОБЕЩАНИЕ ВЫДАЧИ ВОЛЧЬЕГО БИЛЕТА.
НОВЫЕ НАПАСТИ.
ПРОДЕЛКИ ШУТНИКА.
КВАРТИРНАЯ КРАЖА И ЕЕ БЛИЖАЙШИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.

НЕБЛАГОНАДЕЖНЫЙ СОТРУДНИК.
СТРАШНАЯ ТАЙНА, ДОВЕРЕННАЯ "ДРУГУ", СТАНОВИТСЯ ЕЩЕ СТРАШНЕЕ.
ОПАСНОЕ АЛИБИ.
НЕУДАЧНАЯ ПОМОЛВКА.
ПОЛЕТ В ВОСТОЧНОМ НАПРАВЛЕНИИ В КАЧЕСТВЕ СВИДЕТЕЛЯ.

ПОЛЕТ В ЗАПАДНОМ НАПРАВЛЕНИИ В КАЧЕСТВЕ ПОТЕРПЕВШЕГО.
С КОРАБЛЯ НА БАЛ.
ДОСЬЕ "ДРУГА".
В ПОИСКАХ ЗАБВЕНИЯ.
ВИЗИТ "КАЛИГУЛЫ" И ЕГО ШАЙКИ.
ОПЯТЬ ШАНТАЖИСТЫ.
"ВОРА ПРИНЯТЬ - САМОМУ В БЕДУ ПОПАСТЬ".
ЗАДЕРЖАНИЕ, ДОПРОС.
НЕУДАЧНЫЕ ГАСТРОЛИ, ОБЫСК, АРЕСТ.
ВСТРЕЧА С "БРАТЬЯМИ", ОЧНАЯ СТАВКА И ДРУГИЕ ПРОЦЕДУРЫ. РОЖДЕНИЕ ПОЭТА.

******

К Н И Г А 1.

Занялось Государство моим воспитанием,
исправно снабжает казенным питанием.
Занимаюсь я лесопилением,
а также марксизма основ изучением.
Не плачьте, родные! Верьте, друзья -
эти мучения вынесу я.
Вернусь я домой перед Родиной чистым;
к тому же, возможно, стану марксистом.

8.04.83

Предисловие

С героем сей книги познакомился я, если верить тому, что в жизни все происходит случайно и непредвиденно, совсем неожиданно для себя и для его самого, и произошло это событие у подножия одного из чудес света - пирамиды Хеопса. Хотя оба мы родились и выросли в одном и том же сибирском городе, - чуть ли не в один и тот же день, все же никогда не встречались, несмотря на то, что жили долгие годы чуть ли не в ста метрах друг от друга. Вот оно - достоинство жизни в большом городе - ни ты ничего не ведаешь о соседях, ни они о тебе. Совсем другое дело прозябать в деревушке или небольшом городке - там каждый знает друг о друге все и даже более того - то, что знать другим совсем не положено даже если они и милиционеры.*

Выслушав рассказ экскурсовода об истории возникновения одного из семи чудес света и к тому же единственного из сохранившихся до наших дней, подошел я к другой группе, где и приметил знакомое лицо. Представившись и разговорившись с Николаем, почувствовал я ощущение чего-то еще неуловимого, но важного - мне показалось, что именно от него и получу я ответы на многие мучившие меня до сего времени вопросы. Да только ли меня одного терзают эти вопросы - о смысле жизни, о ее опасных поворотах? И как можно, если не избежать их, то хотя бы вписаться в них таким образом, чтобы не слететь в обочину на той скорости, которую обычно, мы избираем сами, несмотря на предупреждающие знаки - родительские наставления, советы мудрецов, законы писаные и неписаные.
Обменявшись положенными в таких случаях, когда встречаются два земляка да еще за тысячи километров от дома, любезностями, посвятили мы несколько минут и обмену впечатлениями обо всем увиденном в Египте - стране до сих пор загадочной и притягивающей туристов со всего мира.
Договорившись продолжить беседу, наметили мы и подходящее место встречи - кафе-ресторан на телевизионной вышке Каира, - откуда открывался великолепный и незабываемый вид почти на весь огромный город, - вдали просматривались хорошо и гигантские пирамиды, на сооружение которых ушло много лет и камней, но еще больше человеческих жизней.

Быстро подбежавший шустрый официант с приветливой улыбкой принял заказ и удалился. Не успели мы еще и открыть рот, как к столику подошел сам Фараон - живая копия одного из тех всевластных правителей, правили которые Египтом несколько тысяч лет тому назад. "Фараон" оказался представителем фирмы Pharаonic Personal Analysis, специализирующей на составлении психологического портрета того или иного посетителя ресторана. Я, не веря в эту чертовщину, вежливо отказался от фараонских услуг, но мой собеседник полез в карман за деньгами, и рассчитался за еще не оказанную услугу.

Современный фараон явно располагал компьютером, так как уже через пять минут доставил отпечатанный на папирусе портрет заказчика - You are elegant, confident and you always meet people friendly and smiling. You love to help people, and because you are sensitive, you are don't like criticism, and you don't confess, if you did something wrong, to any one, but you know your faults well. You are opinionated and you defend your opinions and yours ideas. You tend to interfere in the other's life and you always advise them. You love to defend the weak people as if you must do that. You respect traditions and society and principles. You always respect people, so you never do something hurt them.
Name. Nikolai*
Greetings From Cairo Tower Egypt, 11\ 12\ 1998

- Ну, как, узнаете себя по описанию? - спросил я слегка удивленного собеседника

- Да, в общем-то, все довольно верно. Только не согласен я с тем, что имею тенденцию вмешиваться в чужую жизнь. Разве только, если меня сильно попросят об этом сами те, кому я начну давать советы.

- А не могу ли я попросить Вас описать хотя бы часть Ваших приключений, особенно тех, которые привели Вас однажды в места столь отдаленные от всех столиц цивилизованных государств мира, что невозможно проконтролировать, что же происходит там, в этом логове, где осуществляется исполнение приговоров?

- Почему бы и нет. Я не против того, чтобы поделиться с людьми добрыми всем тем злом, принесли которое мне мои увлечения. А уж они пусть решают, - стоило ли ради них рисковать свободой, живя в стране Несвободы.

Первую из обещанных моим давним заочным знакомцем рукописей получил я уже через пару недель с юга Египта, из местечка граничащего с Суданом, куда как я понял, навострил он лыжи. Хотя выражение это в Африке вряд ли приемлемо - кому нужны лыжи там, где никогда не бывает снега, но вы, конечно, поняли, что я имел в виду. Вторую главку прислал он из Кении с описанием впечатлением о покорении Килиманджаро.* Не трудно понять человека, побывавшего на самом дне общества и испытавшим глубину падения в неведомую ему до этого пропасть. После сего испытания, конечно же, хочется очиститься и подышать свежим горным воздухом, да и поглядеть с почти недосягаемой высоты на то, что оставил внизу с возникшей в голове навязчивой мыслью, - а стоит ли возвращаться в покинутое тобой болото.

Следующая бандероль пришла из Кейптауна. Уж не собрался ли он добраться и до Южного Полюса?! Около месяца не было от беспокойной души ни слуха, ни духа и наконец-то обнаружил я почтовом ящике пакет из Сингапура. Затем, с равномерными двухнедельными промежутками, получил я несколько глав из Таиланда, Вьетнама и Кампучии. Последняя исповедь пришла из Гонконга. На этом следы моего нового приятеля потерялись. Что произошло с ним после прибытия на стройку века (капиталистический рай в Китае строят коммунисты, не одевшие масок демократов) - остается только гадать.

Так что все, что удалось мне получить от самого нераскаявшегося грешника, публикую я под заголовком "Молитва на чужом языке", а остальное, уж не обессудьте, - сочинение вашего покорного слуги. Я, разумеется, пытался повествовать о жизни героя так, как если бы он делал это сам. Для меня это было не слишком трудным занятием, - ведь многое в восприятии мира нас с ним объединяло, за исключением самой малости - не увлекался я тем, что так занимало его долгие годы в плане получения, по мнению некоторых экспертов, сомнительных наслаждений. Был я привержен влечению только к лицам противоположного пола, о чем, боюсь и признаться, иногда жалею. Ведь живем мы один раз, и хочется попробовать всего. Тем более того, что совеем недавно было запрещено чуть ли не под страхом смерти.

Будучи человеком недоверчивым, не мог я открыться, не только кому попало, но даже и самому близкому другу, которого давно подозревал в подобных пристрастиях. Хотите верьте, хотите нет, но мой приятель служил в тех органах, которые, как и раз и должны были претворять решения партийцев пересадить всех тех, кто отвлекается от генеральной линии партии в этом скользком вопросе. Но где же вы видели милиционера, готового придти с повинной и помочь следствию посадить самого себя? Гораздо легче добиться этого от других. В стране Советов ты мог безнаказанно их запугивать, пытать, шантажировать, морить голодом, избивать. А как ты будешь бить самого себя? Это как-то несподручно, да и не принято, если не считать тех религиозных фанатиков, кто изо всех сил бичует самого себя да еще выставляет это на показ.*

Каким образом смог я узнать все, что случилось с Николаем со школьной скамьи до скамьи подсудимых и далее - об этом история, как говорят, умалчивает. Признаюсь, однако, что это было нелегко. Ведь носила моего героя нелегкая чуть ли не по всей Европе и Азии, - слава Богу, что не побывал он еще и в одной из Америк. Туда-то я точно попасть не смог бы - кошелек не позволяет. Но могу заверить доверившихся мне читателей в том, что факты, приведенные мною в этих трех книгах, на все сто процентов соответствуют действительности. Следует только признаться, что я слегка исказил лишь некоторые фамилии, - дабы не обидеть тех, кто не хотели бы сгинуть во тьме веков без всякого упоминания своих, пусть и искаженных, имен и хотя бы краткого описания своих делишек.

Тебе же, терпеливый читатель, торжественно обещаю, что ни в коем разе не буду поучать тебя, помня слова Сенеки* - "долог путь поучений, краток же и успешен на примерах".

Итак, только на примерах ошибок, совершенных в свое время героем этой книги и собираюсь я тебе показать, бесстрашный читатель, как опасно пускаться без руля и без ветрил, без компаса и без трезвого и мудрого кормчего. А таковыми, как я убедился на собственной шкуре героя этой не всегда веселой повести, могут быть книги.

Конечно же, я не рассчитываю, благосклонный читатель, что извлечешь здесь для себя что-нибудь новенькое - то, чего доселе не видел мир. Ведь еще Теренций* произнес, что "нет ничего сказанного, что было бы сказано впервые". Но ведь и верно то, о чем в свое время говорили оба Плиния* - "нет такой плохой книги, чтобы была совершенно бесполезной"...

*****

МОЛИТВА НА ЧУЖОМ ЯЗЫКЕ
И Л И
ВОСПОМИНАНИЯ ГРЕШНИКА,
НАПИСАННЫЕ ИМ САМИМ ПО ПРОШЕСТВИИ ПЯТИДЕСЯТИ ПЯТИ ЛЕТ СО ДНЯ ПОЯВЛЕНИЯ НА СВЕТ.

Предисловие.

Впервые желание описать жизнь свою непутевую появилось у меня в 1970 году, после пережитой личной трагедии. Тогда, благодаря моей безграничной доверчивости, что с полным на то основанием можно приравнять к беспредельной глупости, потерял я и любимую жену, и не менее любимую работу. Видимо, только сильные потрясения, перенесенные нами, и способны вызвать непреодолимую потребность выразить свои чувства. К тому же, в те далекие времена прочитав, а чтение было моим самым любимым занятием, "Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини,* написанные им самим", прислушался я к совету этого необыкновенного итальянца. В предисловии к своей увлекательной книге он чуть ли ни всех обязал описать свою жизнь, так как путь пройденным каждым из нас неповторим и поучителен для других. Однако, советовал он сделать это не ранее, чем прожив сорок лет. Мне же тогда исполнилось всего двадцать семь, да и впечатлениями был я еще не особенно богат.

Прожил я до сего времени без болей, без страданий. Жизнь, как говорят, мне улыбалась. Не испытал я еще на своей собственной шкуре коварства тех, кто прикидывался моими друзьями, не был еще обворован теми из красавцев, которые имели доступ в мой дом в любое время суток; не побывал еще в подвалах "доблестной советской милиции".* Не предстал еще перед "самым гуманным судом в мире",* не прошел еще одним из маршрутов Гулага,* не объездил затем много стран, что уже само по себе полезно и поучительно. Хотя мне и повезло общаться с массой замечательных во многих отношениях людей, пришлось все же столкнуться с кучкой завистников, подстрекателей, предателей. Несмотря на свою малочисленность, принесли они мне немало обид и бед. Или злой рок насылает на нас таких мерзавцев, или, ища приключений на свою голову, мы сами выбираем их общество, - не берусь судить, а тем более утверждать о судьбе, предназначенной любому из нас.

Я вообще-то человек не суеверный, но поневоле начнешь задумываться. Уже фамилия моя прямо указывала на то, что быть мне или судьей, или судимым.* Предпочел я, как вы узнаете, если продолжите чтение, последнее, посему как в государстве нашем, который один великий человек назвал "империей зла",* зачастую гораздо позорнее было быть судьей, чем осужденным.* В ожидании суда содержался я в камере под номером 33, что совпадало с инициалами сочинительницы доноса, обвинившей меня в том, что по тогдашним меркам в "царстве зла"* считалось преступлением. Провел я в заключении не более и не менее чем 666 дней, число, как вы знаете, тоже роковое.* Так что волей-неволей начнешь соглашаться с народной мудростью - "что написано на роду не, миновать тому".

Как и всякого человека, не обделил меня Господь ни разумом, ни чувствами, ни талантами. Но последними обладал я в такой скромной степени, что это не вызывало большой злобы среди коллег по профессии. Я спокойно и без особых помех тянул свой воз, избрав ремеслом преподавание музыки и пения. На этом поприще достиг бы, возможно, еще и больших успехов, если бы не одна, но губительная страсть. Пока воздержусь подробно ее описывать, и сообщу только то, что о сей напасти спорили и продолжают спорить философы не одну тысячу лет. Причем до сих пор не пришли к окончательному мнению - плохо это или хорошо. Так что пострадал я за непонятное даже мудрецам дело.

Только кремлевские "умники" не сомневались в пагубности подобной страсти. Именно с благословения их наместников в моей губернии получил я, вместо благодарности за свой неутомимый труд, возможность пообщаться с прирожденными палачами, которые официально назывались по иному - дознавателями, следователями, прокурорами, судьями, "народными" заседателями, - чей приговор принужден был я выслушать еще и в железных браслетах, лично мною не заказанными.

Со слезами благодарности, выслушав строгий вердикт,* стал я мысленно готовиться к еще более страшному испытанию - предстоящему "пере исправлению", так как весьма опасался стать таким же правильным как те добрые люди, которые денно и нощно шпионили за мной, усердно пытали и с подозрительным пристрастием судили. Однако из всего, дорогой читатель, можно извлечь пользу! Из-за, более чем хотелось бы, близости с представителями различных слоев общества, разделявших вместе со мною предоставленную нашими судьями милость, расширил я словарный запас великого и могучего русского языка. И теперь могу общаться с любой публикой, да еще и на чужих языках, прилежно изучил которые в свободное от моего "перевоспитания" время.

Мысли о побеге, конечно же, приходят в голову любому пленнику. Однако приходилось отгонять их как назойливых мух, так как прекрасно понимал я - в какой стране нахожусь. Даже если бы и удалось преодолеть два ряда колючей проволоки и высокие заборы, да и убежать подальше от задремавших или подкупленных часовых без свинца в груди, то, в какую бы ты сторону не подался, пришел бы к таким же заграждениям, только еще более надежно обустроенным. А охраняли эти непроходимые заставы тщательно отобранные и неподкупные пограничники, которые, вполне вероятно, могли послать пулю в спину родной матери, если та надумала бы пройти без остановки мимо сыночка в зелененькой фуражечке.

Через пару лет пребывания в лапах костоломов и душегубов, получил я справку о частичном своем исправлении. С ней и прибыл я на "стройки народного хозяйства"* (там меня еще не видели!), где и пробыл я еще пару годков до окончательной свой переделки. Расставшись с моими благодетелями, сделавших из меня обновленного гражданина, очутился я в обновленном государстве, которое, не успев обновиться, рассыпалось вскоре как карточный домик. Полу проснувшиеся после коллективного летаргического сна (у нас все было коллективное, даже сны!), мои сограждане стали изумленно взирать на то, что принялись творить со страной господа - бывшие товарищи и "верные ленинцы". В один миг те оборотились из "строителей коммунизма" в строителей капитализма! Оборотни смогли добраться и до высшей власти, убрав со своего пути "не мытьем так катаньем" слабовольного и не очень-то дальновидного политика, которого язык не повертывается назвать мудрецом. А ведь всякому народу можно позавидовать, если на вершину власти возвел он мудрого, просвещенного и гуманного правителя. О таком Платоне* на троне мы только мечтаем, причем аж с семнадцатого года.

Наши же бывшие секретари обкомов и горкомов,* специалисты по "научному коммунизму",* палачи, сыщики, цензоры освоили новые профессии - банкиров, налоговых инспекторов, владельцев казино, охранников. Причем зачастую охраняют родимые тех, кого ранее сами же выслеживали, арестовывали и охраняли в тюрьмах.

Я их понимаю. Мне тоже под натиском обстоятельств в те два года, что я провел в заключении при их старых порядках, пришлось осваивать тонкости новых для меня профессий - подсобного рабочего на лесопилке, дворника, киномеханика и даже секретаря-машинистки. Какая же эта мука, - исполнять ту работу, к которой у тебя душа не лежит! Так что всех этих б ы в ш и х можно только пожалеть, особенно людей "с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками",* которые еще и поголовно состояли в "уме, чести и совести нашей эпохи".* Ну не скребут ли у них кошки на душе, если вынуждены они теперь охранять и защищать от всех напастей того, кто вдруг обрел богатство путем обмана, подлога, интриг, убийств, путем нарушения законов и божеских и государства? Не терзают ли их угрызения совести, даже если от совести остались только ее остатки?

По сравнению с ними я самый счастливый человек на свете. Опять занимаюсь своим любимым делом, - музыкой, - работаю кантором в церкви в одной из самой цивилизованной и благополучной стране мира. Правда, да сих пор не знаю, получил ли я эту работу как в наказание за грехи или как награду за терпение в выпавших на мою долю испытаниях.

Хотя я и слушаю почти ежедневно во время служб и различных церемоний проповеди и тексты из Библии, все равно не могу избавиться от пороков. Ведь стараясь убежать от одного из них - верить всем, одновременно приближаюсь к другому - не верить никому. Наставник Нерона,* мудрый Сенека* назвал первый из них благородным, а второй - безопасным пороком. Так что есть, чем утешиться. Но утешение это горькое, как лекарство от смертельной болезни, к тому же купленное слишком дорогой ценой...

***
P. S. Комментарий к помеченным словам и фразам размещен в двух вариантах - отдельно от основного текста и в конце текста. Так что у читателя есть выбор - или помеченное слово включить в поиск и сразу же попасть на разъяснение этого слова в конце текста, или открыть Комментарий в отдельном окне и приоткрывать его, когда потребуется. Однако автор рекомендует читателям вначале ознакомится с разъяснениями тех нескольких малознакомых слов, которые они встретят, дабы не отвлекаться при самом чтении. Не упрекайте его за разъяснение того, что понятно любому бывшему советскому гражданину. Автор учитывает то, что ИНТЕРНЕТ доступен для библиофилов из всех стран мира.

******

Крик. Появился герой, Глаза продирает,
но где он родился, не понимает.

В первых строках воспоминаний сообщу я сперва о месте своего рождения, поскольку не только время, но и то, где мы родились, определяет многое в жизни нашей. Какой высший разум рассчитал момент и место появления каждого из нас, уже отживших на этой грешной земле и живущих ныне и рассчитал ли - доподлинно не известно. Несомненно лишь одно - не мы решаем это. Мне кажется, что если бы нам самим дали таковую возможность, то многие избрали бы совсем другие времена и другие страны...

Старинный сибирский город Краснопыльск, а именно здесь я и появился на свет Божий, раскинулся по обоим берегам многоводной реки, которую трудно не заметить на карте мира. Начало свое она берет в предгорьях высоченных вечно заснеженных гор, а покидает пределы Сибири, впадая в Северный Ледовитый Океан. Город мой, и так не маленький, к тому времени прирос заводами и фабриками, перевезенными с западной части страны уже сразу после начала войны с Германией.* Эшелоны за эшелонами прибывали станки и оборудование вместе с трудовым и начальствующим людом. Многим из прибывших приходилось селиться прямо по соседству с возводимыми корпусами цехов.

Но, слава Богу, из родильного дома принесли меня не в брезентовую палатку, а в добротный бревенчатый дом, который хоть и был о двух этажей но сильно смахивал на барак. Дом-барак стоял как на плацу вровень с двумя другими домами-близнецами. И таких рядов было тридцать три. В каждом из домов было по три подъезда, а в подъездах по четыре квартиры. В каждой квартире проживало по две, а то и по три семьи. Почтовый адрес нашей "улицы" был заимствован из жандармского лексикона - 2-ой участок. В этом участке наш дом был под номером 65. Не сомневаюсь, что проектировал участок какой-то бывший зэк. Для полного счастья не хватало только высокой ограды из колючей проволоки и вышек с караульными.

В те далекие времена в Сибири стояли страшные холода. Уж и не помню, разумеется, было ли тепло в самом родильном доме, но по рассказам матушки моей знаю, что в самые первые минуты освобождения из девятимесячного плена я сильно кричал. Хотя, если и было прохладно, то следовало бы мне воздержаться от рева, ибо, в отличие от многих деток, появился я на свет Божий, как говорят, "в рубашке", что по народному поверью означало - быть мне счастливым. Да если бы знал я о том, какие испытания выпадут на мою долю, то орал бы, пожалуй, еще громче - "мама, роди меня обратно!"

Да и без этого все те, кто пребывали в соседних палатах, весьма испугались, так как порешили, что включили сирену, призванную предупреждать об атаке с воздуха. Ведь знали, что вражеские самолеты давно отогнаны даже от Волги, а все же опешили.

Одна из нянечек принялась успокаивать меня такими вот словами:
- Что ж так надрываешься, несмышленыш? Ведь родился ты под счастливою звездою в самой лучшей стране мира, где великий вождь товарищ Сталин заботится обо всех советских детях пуще, чем о своих собственных.* Так что и тебе достанется от его любви.
Услыхав, что и мне достанется, умолк я, не мешкая, размышляя о скрытом значении этих слов.*

Через несколько денечков запеленала меня мамаша, завернула в одеяльце и понесла торжественной походкой домой. По дороге сверток не кричал и не разворачивался, - климат не позволял.

Коли упомянул я о мамане, то не грех несколько слов сказануть и о папане, который хотя и носил военную форму, но под вражеские танки с гранатой в руках не рвался. Трудился он на каком-то сверх засекреченном военном объекте, где и проживал с женой и детьми. В доме же матушки моей открыл он для себя второй фронт, где и проводил частенько сражения, большей частью по ночам, исчезая под утро никем не замеченным. Такую вот скрытность, мне кажется, унаследовал и я от него, что не осуждаю и признаю за если не за добродетель, то за весьма немалое достоинство.

Или из-за своей редкой скромности, или по причине засекреченности службы своей оставил батюшка в моем свидетельстве о рождении в графе "отец" только размашистый прочерк вместо положенной в этом случае фамилии - Коробейников. А посему унаследовал я украинскую фамилию от матери, а та в свою очередь получила ее от моего деда, которого я и в глаза не видел. Много лет раньше моего появления на свет попался он на глаза людям не то с ружьем, не то с пистолетом...*

Храбрый и сердобольный папаша мой не стал помогать, моей матушке поставить меня на ноги, а поспешил поскорее унести свои ноги. Да остался я не без нянек, - обязанности их, хотя и с не очень большой охотой, принялись исполнять по очереди два моих братца единоутробных. Их отец - Степан - пропал без вести пропавшим после очередного сражения с немцами.

Нелегко было матушке справляться с тремя хлопцами, да еще и приходилось добывать хлеб насущный. Помогая кому постирать, кому помочь с ремонтом квартиры, а кому и пошить платье, матушка получала от людей ношеную одежонку, которую увозила в дальние деревушки, - там и такой не было. Меняла она одежду на продукты и, нагруженная сумками и авоськами, приезжала уставшая домой. Да и у братьев моих было немало обязанностей. Они кололи дрова, топили печку и носили ведрами на коромысле воду из водокачки, что находилась не близко. Ко всему этому приходилось им еще мыть полы и готовить еду. Все это предстояло проделывать в недалеком будущем и мне, а пока же пребывал я в счастливом неведении о тяготах жизни.

Вскоре старший брат, Юрий, уехал на Север учиться на горного инженера, и все хлопоты по дому свалились на среднего - Владимира. К тому же и я висел на его шее. А, надо признаться, ребенком я был строптивым и не сговорчивым, особенно если, не приведи Господь, обидеть меня ни за что ни про что.

Очень любил я, когда братец качал меня в люльке, но так как самому ему труд этот не был в слишком большую радость, то покинул он как-то меня, не докачав как следует, и убежал во двор играть с друзьями, приговаривая:
- Ох, и надоел ты мне до смерти!
Поднатужился я тут, дабы самому раскачать люльку. Вертелся, вертелся, да так, что вылетел из нее и закатился под кровать. Другой-то тут же и заорал бы во все горло, но я затих и лежу себе спокойненько. Интересно же что будет дальше.

Прибежал через полчасика братец, да и остолбенел. Ведь в ту пору детей еще не похищали.* Уж и не знаю, сколько бы он так простоял соляным столбом,* да пришедшая маманя, увидав эту немую сцену, подняла крик на весь дом. Сбежались соседи, - ступить было негде Хорошо, что был я для них недосягаем, а то так и раздавили бы своими ножищами. Мать набросилась с ремнем на брата, вопрошая, - каким цыганам он меня продал и за сколько. Тот, спасаясь от ожившего внезапно ремня, кинулся на пол и залез под кровать, где и обнаружил своего подопечного в целости и сохранности. Стараясь поскорее избавиться от побоев, занял он мое дальнее место, вытолкнув меня из-под кровати. Досталось мне изрядно. Какое-то время удары продолжались, пока маманя не разглядела, кого лупит.

С тех пор решил я, что строить козни другим - неблагодарное занятие.

***

Герой сегодня очень рад -
попал он чудом в детский сад.

Как только забыли мы с братцем о недавнем побоище, то и простили друг друга. Да и вообще-то в доме нашем царила атмосфера согласия, доброты, любви к ближнему, мира и покоя, прервал который, однако, вскоре пришелец, назвавшийся моим папой. Пришелец оказался работящим, добрым и разумным человеком ... в те дни, когда бывал трезв. Эти дни запомнились мне как праздники, хотя они никогда не совпадали с официальными праздничными днями.*

Даже и не знаю, где мать познакомилась с ним. Вполне возможно что "папа" сам мог по ошибке спьяну вломиться в нашу квартиру. Ведь "участок" состоял до боли похожих друг на друга бараков, - так что нередко какой-нибудь забулдыга* заруливал в чужую гавань. И не всегда его прогоняли прочь. Война забрала почти всех мужчин и многих из них безвозвратно. А женщины? Они ведь не созданы для жизни в одиночестве.

Работал мой новый "папаня" в организации с завораживающим названием - "Вторчермет", что означало поиски и заготовку черных металлов для использования их вторично. А так как многие заводики в славном нашем царстве-государстве* производили продукцию такого качества, что годилась она только на переплавку, то фирма эта процветала и "папаня" не сидел без дела. И, похоже, что сам он был весьма рад своему занятию - с работы возвращался всегда навеселе.* У него был и обширный круг знакомых, частенько разделявших с ним радости жизни, а затем помогавших ему найти дорогу до дому.

Однажды папаня привел с собою собаку. Точнее, трудно сказать, кто кого привел, - маманя, открывши дверь на шум в подъезде, увидала обоих стоящих на всех четырех. Кобель был тотчас же прогнан, а другой четвероногий "друг человека" * был впущен. Хотя разумнее поступила бы матушка, если бы впустила только собаку. На многих хмель действует как снотворное, но папаша, напротив, возбуждался донельзя. После подпития его тянуло ругаться самыми последними словами, бить посуду, а иногда и мать. Вот почему с самого детства возненавидел я и пьянство, и бранные слова.

Поутру, проспавшись и опомнившись, пришелец извинялся за скотское свое поведение, и давал торжественное обещание покончить с возлияниями раз и навсегда. Несколько дней провинившийся был трезв как стеклышко, а затем все повторялось заново.

В дни воздержания папаня пытался вернуть матери и мое расположение - вместо водки приносил в дом конфеты, пирожное, а однажды купил для меня букварь и стал обучать чтению. Учение хотя и происходило с перерывами из-за запоев учителя, но пошло впрок. Довольно скоро мог я уже читать по слогам, а затем и без единой запинки целые предложения. Папаня только успевал покупать все новые и новые книжки. Особенно полюбил я сказки да еще с красочными картинками, изображавшими то Иван царевича, то Василису Прекрасную, то Змея Горыныча, то Емелю-дурака.*

После очередного пьяного скандала и дальнейшего протрезвления папаня, чтобы загладить вину, объявил матушке, что скоро устроит меня в детский сад. По тем временам это было почти что чудом, - детсадов было мало и для всех желающих мест в них не хватало. И, действительно, довольно-таки скоро исполнил отец обещание, используя какие-то свои связи, - говоря проще и его словами - "по блату", то есть по знакомству. "Блат - великое дело", - приговаривал папаня, ведя меня за руку первый раз в это незнакомое для меня учреждение.

Оказалось, что детсад располагался в таком же, как и наш, бараке, да только переоборудованном таким образом, что, зайдя в один подъезд, можно было пройти по всем двум этажам и комнатам не выходя из дома. Тогда он показался мне целым дворцом с залами, игровыми комнатами, спаленками, гардеробами и даже теплыми туалетами. Только этот дом-барак из всех ста других нашего "участка" и имел такое существенное преимущество. Доподлинно, это наш дорогой вождь так заботится о детях, чтобы они ни при каких обстоятельствах не обморозили особо важную для государства часть тела, подумалось мне.

В детском садике и увидел я впервые изображение этого мудрого и доброго человека во весь его полный рост. Огромный портрет, написанный масляными красками, изображал Его, стоящего на зеленом лугу. Вождь держал одну руку за пазухой шинели, наверное, проверяя на месте ли пистолет, и всматривался орлиным взором вдаль. Впечатление было таково, что видит он даже то, что находится за горизонтом.

Каждый день в садике начинался с рассказов о мудром Сталине - друге и соратнике великого Ленина. Нам не объясняли, кто из них был мудрее и добрее, но я тогда еще понял, что оба они стоили друг друга, то есть оба хороши.* Я хорошо запомнил все эти байки о вождях, потому как сам читал их вслух для своих сопливых сотоварищей. Ведь как только воспитательница прознала про умение мое читать, то стала поручать мне исполнение части своих довольно-таки сложных обязанностей. И особенно был доволен этим навещавший ее дружок. Этот милый паренек теперь не ждал ее, вздыхая в одиночестве в коридоре. Они вздыхали там уже оба, а мне приходилось читать все громче и громче, дабы мои благодарные слушатели не отвлекались на звуки, не имеющие никакого отношения к тому, что слышали они из моих уст.

Воспитательница полюбила меня всею душою, из чего заключил я, что любят нас скорее не за внешность нашу, так как красотою я не отличался, а, скорее всего за то, какую пользу приносим мы окружающим нас людям.

***

Вот тащит Ник портфель, от счастья без ума, -
в школу на рассвете призвала его страна.

В детский садик ходил я с удовольствием, особенно зимой. По правде сказать, в это суровое в Сибири время года мне не приходилось утруждать свои ноги, - меня возили. Или отчим, или брат тянули веревку, - к ней были привязаны санки, на которых восседал я, укутанный так, что видны были только глаза. В шубе и шапке ушанке, в валенках да еще обвязанный метровым шарфом представлял я собою весьма внушительный груз, и, как-то один из возчиков, - братец, взбунтовался. Закатил он меня за угол, да так резво потянул веревку, что слетел я с санок как пушинка с осеннего тополя, да и бултых головою с хрустящий сугроб. - Я тебе не лошадь, чтобы развозить такого барина. Ходи пешком теперь уже! Вырос большой!

Долго "барин" стоял на студеном ветру, осыпаемый снежными хлопьями в тридцатиградусный мороз не смеясь и не плача, и не шелохнувшись, - ну впрямь как кремлевский курсант у входа в мавзолей Ленина, да только без винтовки.

Через часок кто-то из соседей доложил матушке, что у дома нашего выставили часового и что часовой этот похож на Николу. Сняла матушка меня с поста, а с брата штаны да отлупила его от души. С тех пор лошадка моя не брыкалась и исправно бежала рысцой до места назначения.

Надо признаться, что братец вскоре поквитался со мною. Лупить он меня не стал, а придумал вот что. В один из вечерков, перед ужином поведал он мне великий секрет - как без сахара сделать сладким чай, до которого с малолетства был я большой охотник:
- Помешай сорок раз чай ложкой, и он посластеет.

Приняв сей удивительный по своей простоте совет за чистую монету, отказался я добровольно от сахара за ужином и ну давай крутить ложкой в стакане. Смотрю, у мамаши и отчима глаза становятся все больше и больше.

- Чего это ты еще придумал? - вопрошает строго матушка. Я же, боясь сбиться со счета, который мысленно веду в своей доверчивой башке, продолжаю малополезное занятие и, разумеется, не реагирую на вопрос. На счете тридцать семь выхватила маманя ложку из стакана, да и треснула меня ею по лбу. Чай, конечно же, из-за этой досадной помехи был в этот вечер весьма горек. Но, хоть мне и пришлось вдвойне несладко, не мог же я сослаться на совет братца любимого, - ведь доверил он мне этот рецепт по большому секрету.

Эта история повторилась еще пару последующих вечеров, - успевал я уже почти до тридцати девяти помешиваний. И только когда я понял, что от мамашиных внушений бедный мой лоб скорее расколется надвое, чем чай станет сладким, рассказал я о проделке брата. Общий хохот пересилил гнев матушки, - она и сама не удержалась от смеха. Только мне одному было не до веселья.

Через какое-то время обидчика моего приняли на учебу в Школу военных техников, - так тогда назывался Железнодорожный техникум, и уже после первых занятий он явился домой в форме. Особенно поразили меня расшитые серебром погоны - и на шинели, и на гимнастерке. Не было их только на нижнем белье, но и оно было какое-то необычное. Начищенные до блеска ботинки, отутюженные брюки и сверкающие погоны ослепили меня и повергли в священный ужас.

К слову сказать, в те годы форму обязаны были носить не только военные или легавые, - так ласково называли милиционеров,* но и пожарники, почтальоны, железнодорожники, а вскоре даже и школьники. Только нас, детсадовцев, забыли нарядить и причесать одинаково, но при этом все же заставляли частенько ходить строем. А что может быть нелепее, чем одетая как попало толпа идущая строем, да еще под барабанный бой? Следовало бы, рассуждал я тогда, всех кто носит форму обязать ходить только в строю. А тех же, кто не удостоен быть чести облаченным в мундир, убрал бы я вообще с главных улиц, чтобы не путались под ногами у чеканящих шаг.
Такие вот мысли навещали мой котелок* в те времена. Но, если перенестись лет так на тридцать вперед в мое будущее, которое теперь является для меня уже далеким прошлым, то придут в голову совсем другие мысли, да еще и в стихотворной форме. Очутившись внезапно в пыточных застенках "родной" и "доблестной" милиции, испытал я такое сильное потрясение от ее "гостеприимства", что в один миг стал поэтом. Однако же, не советую никому по своей доброй воле искать писательской славы именно таким путем...

Я забыл, что живу не в Париже
и в округе одни лишь менты.
Опускался все ниже и ниже
и дошел до последней черты.
За весельем пришла и расплата,
коль родился я в этом краю,
Где никак не прощают разврата,
также то, что ты не в строю.
Не в строю, что упрямо шагает,
железным грозя кулаком,
что все наши права попирает
кровавым своим сапогом.

Но вернусь поскорее обратно в золотое детство. Был я еще на огромном расстоянии и до тюрьмы, и до разврата. Да о последнем даже и не слыхивал, находясь в том нежном возрасте, который художники изображают, рисуя ангелов. Единственная разница между ангелами и всеми моими тогдашними сверстниками была в том, что не летали мы в небесах, а жили, хоть и не совершив ничего предрассудительного, на грешной земле. Другая разница была в том, что ангелы голенькие, а мы были облачены в одежды с ног до головы, особенно когда с небес падали белые мухи.* Это в Африке тамошние "ангелочки" могут бегать с луками и стрелами в любое время года, не рискуя простудиться в ледяные статуи, хотя и у них там своих проблем хватает.

Здесь, вероятно, поправит меня внимательный читатель сего жизнеописания, что находится еще одно отличие между детьми и ангелами, а именно принадлежность первых к тому или иному полу не в пример небесным созданиям. Как раз сие "преимущество" и исключает возможность для всех родившихся на земле оставаться ангелами до конца своей жизни. Правда, если не помирает кто-либо в столь раннем возрасте, что Господь забирает их прямо на небо, не устраивая испытания, которого в последнее время даже атеисты стали побаиваться* - Страшного Суда.*

И, дабы поставить все точки над i в вопросе о значении времени и места нашего рождения, надо прибавить и большую роль того, к какому полу принадлежим мы. Ведь многие, если не основные беды наши происходят оттого, что начинаем мы путать или время, в каком живем с тем, в котором нам хотелось бы существовать. Или начинаем жить по обычаям других стран, не покинув еще пределов собственной. А бывает и еще не лучше, - залезши в чужой монастырь, начинаем учить тамошних монахов жить по нашим уставам.* Но самые большие неприятности происходят с теми, кто, будучи рожден мужчиной, пытается перещеголять женщин в привязанности к особам мужского пола. Моралисты, окружающие нас повсюду, - вы без труда найдете их даже в пустыне, еще как-то могут простить особое расположение женщин друг к другу, но полную свободу в выборе объекта влечения и обожания мужчины имели только, пожалуй, в Древней Греции и в Древнем Риме. Хотя известны случаи подобные ситуации и Древнем Китае. Один историк описал случай с одним из императоров, не желавшего потревожить покой мальчика, заснувшего в его объятиях, - императору пришлось отрезать рукав халата, чтобы не прервать драгоценный сон своего сокровища. С тех пор в Китае любовь к юношам так и называется - "отрезание рукава халата".

Ожидаю, что некоторые, особо дотошные читатели, с полным на то основанием могут упрекнуть меня за то, что не упомянул я о национальности, которая по их просвещенному мнению имеет первостепенное значение. Но не буду углубляться еще и в эти дебри, во всяком случае, пока. Порассуждаем и на эту скользкую тему чуть попозже, а пока, с вашего позволения, возвращаюсь опять в свое незабываемое детство.
Приближалась пора, когда и мне надо было усаживаться за школьную парту. В отличие от многих жилых домов, почти все школы в городе построены были из кирпича и, причем, каждая по собственному проекту. Тогда в правительстве находились, конечно, типы малоприятные, но мошенников, воров там не держали. Следило зорко правительство и за тем, чтобы по всей необъятной стране казнокрады находились там, где им и положено - в тюрьмах или в исправительных лагерях. А посему школы всегда были оштукатурены, покрашены и снаружи, и внутри, освещены, обогреты, а учителя получали вовремя зарплату. Директоров школ если и озаряли мысли, то не из тех как бы обложить родителей очередными поборами якобы "на ремонт школы". Учебники для своих чад родители должны были покупать сами, но стоили они буквально копейки. Первый комплект учебников - не пропадать же добру раз купили - пришлось мне осваивать самостоятельно, без помощи учителей. Мне не хватало двух месяцев до семи, положенных первокласснику лет. Получив год передышки от государственной опеки, и сильно осерчав на въедливых буквоедов, к умению читать, решил я овладеть искусством чистописания, - именно так называлась эта труднейшая наука. Беспрестанно макая перо в чернильницу, и высунув для чего-то язык, выводил я часами замысловатые каракули в специально для того разлинованных тетрадках-прописях. Немало я загубил перьев и извел чернил. А сколько испортил скатертей! Но почерк у меня, надо признаться, до сих пор такой, что я и сам частенько не разбираю, - что написал.

Много лучше шло дело с математикой. До сорока, как вы знаете, научил считать меня братец, а уж до сотен дошел я сам. Так что к тому времени, когда можно было стать школьником, учителя, проверив мои знания, рассчитывали зачислить меня сразу же во второй класс. Однако, продиктовав предложение "Маша съела кашу" и, увидав мою писанину, схватились за голову. Это еще хорошо, что не за мою. Они так ужаснулись, как будто эту несчастную кашу съел я сам, а Маша осталась голодной. Не устроило учителей то, с каким наклоном написал я буквы. Неважно, что содержание было верно. Форма была нарушена! И приказали мне явиться первого сентября в первый класс.

Со словами напутствия "учись добру, а худое само придет" отвели меня родители в школу, еле успевая за мною, - так торопился я навстречу неизвестному и, оказалось, зря спешил. Изучив досрочно все учебники за первый класс, быстро потерял я интерес к урокам, на которых в остриженные головы моих одноклассников учительница усердно вбивала то, что освоил я самостоятельно. Напрасно полез я "вперед батьки в пекло".
Новоиспеченные школьники не скоро освоились в новой обстановке. Ведь, прежде всего надо было хорошенько усвоить что разрешено, а что запрещено. Запретов оказалось гораздо больше. Нельзя было заходить в школу в грязной обуви и одежде. Нельзя, проходя мимо директора или учителей, не поприветствовать их, нельзя громко говорить на переменах, нельзя бегать по школе, нельзя заходить в столовую не помыв руки. Нельзя было подтираться в туалете газетами, если на них был изображен наш дорогой вождь товарищ Сталин. Последний запрет трудненько было соблюдать, потому как газет, где не упоминалось бы о нем да еще на каждой странице, просто-напросто не существовало. А посему, выходя из туалета, все мы чувствовали себя хоть и малолетними, но преступниками.

Строжайше было запрещено и курение. Нам, первоклассникам-то запрет этот не был в тягость, а вот старшеклассники это издевательство переносили с трудом. К тому же и спрятаться с папиросой в зубах было негде, - директор школы поступил очень просто и мудро. Он сделал так, как поступает чужеземное войско, вторгшееся в соседнюю страну - продвигаясь по захваченной территории, оно срубает деревья вдоль железнодорожных путей, дабы надоедливым партизанам негде было прятаться со своими автоматами в руках. Так что, как вы легко можете себе представить, вокруг школы было голо и пустынно.

Забыл я упомянуть, что школы тогда были раздельные, - дабы не влиять дурно друг на друга, да и вообще, чтобы дети не отвлекались от учебы какими-нибудь другими делами, мальчики и девочки учились в разных школах. Правители наши полагали, вероятно, что девочки должны дружить только с девочками, а мальчики сближаться только с мальчиками, что и происходило. Нас же - семи и восьмилетних эти противные девчонки нисколечко не интересовали. В футбол они не играли, по крышам домов не бегали, не ругались, не дрались, через заборы не лазили. Ни на что, как видите, не годились.

Все бы хорошо, да вот беда, - дорога в школу вела, как назло, мимо их благородного заведения. Ноги как-то сами собой замедляли ход, и хоть голову стараешься держать прямо, дабы не показать никому, что тебя интересует, что там происходит, но глаза так и скашиваются в сторону. Так и бредешь на себя непохожий, пока не пройдешь заколдованное это место. Из чего можно смело заключить, что трудненько удержаться от того, к чему тебя тянет...

***

Спасибо дорогой Отчизне! -
Вот и первый лагерь в его жизни.

Какими бы умными и предусмотрительными не считали себя управители государства нашего, но и они кое в чем давали промашку. Позаботившись о раздельном нашем обучении, они проморгали наш совместный летний отдых.

Все мало-мальски крупные города в Стране Советов были окружены лагерями. В свои неполные девять лет, полагал я, что все они называются пионерскими.* Однако лагерей на всех не хватало. Папане заново пришлось обивать пороги своих блатных знакомых, чтобы достать для меня путевку в один из загородных райских уголков Краснопыльска, где каждой уважающее себя предприятие имело и даже обязано было иметь и летние дачи для дошколят, и пионерские лагеря для школьников.

Узнав о том, что вскоре поеду я отдыхать за город, да еще и на целый месяц, был я так взволнован, что и сон потерял. Такая же незадача приключится со мною ровно через тридцать лет, когда благодаря стараниям хоть и не родственницы, но упорно набивавшейся в это звание некой "благодетельницы", угожу я в камеру предварительного заключения. Когда я осознаю, что меня ждет, то сами собой придут стихотворные строки. Но самое удивительное, что смог я их запомнить, так как записывать было не на чем, не чем, да и опасно. Но, как говорят китайцы, а уж в мудрости им не откажешь, - "легко запоминаются стихи, если сочинишь их сам"...

Кто прошел через тюрьмы, этапы,
через ссылки, конвой, лагеря
Не забудет кровавые лапы -
символ нашей страны Октября.
Эти лапы душили свободу,
не теряя ни часа, ни дня.
Эти лапы не дали народу
хоть немного пожить для себя.
Полегли миллионы навеки,
запугали же всех остальных.
Даже землю родную и реки
окружили в объятьях стальных.
"Бей своих, чтоб чужие боялись"! -
этот лозунг не снят до сих по
И колючками мы обмотались,
и винтовки глядят нам в упор.
На свободу податься опасно -
шаг шагни, и ты не жилец
Только то нам понятно и ясно,
что придет этой власти конец.

Попробуй тут усни, когда такие мысли лезут в голову! Да еще если под тобою нары, сбитые из досок. Это тебе не на мягкой перине нежиться под крылышком у заботливой матушки, которая и подушечку взобьет, и одеяльце подвернет, чтобы не поддувало.

В ту бессонную ночь, перед отправкой в первый в моей жизни лагерь, я только что и делал, что ворочался с боку на бок, обуреваем мыслями о предстоящем дне, который, как и положено, наступил независимо от того выспался ты или глаз не сомкнул. Матушка заставила меня тщательно почистит зубы. Водя туда-сюда зубной щеткой, раздумывал я - к чему бы это. Наверняка, зубы у нас будут пересматривать и пересчитывать, чтобы вернуть родителям с тем же их количеством. Неужели пионеры дерутся и выбивают друг другу зубы?! Плохо же тогда придется в жизни. Попробуй-ка умудриться держать язык за зубами, если у тебя их не достает или вообще нет. А без этого умения в стране нашей, как вы узнаете, если не прервете чтение на этом месте, можно было и головы лишиться.

После утреннего чая и полученных вдобавок порции материнских наставлений запер я свой чемоданчик на ключ и потащил его, не доверяя сопровождающему меня папане. Подошли мы к конторе речного порта во время - уже распределяли детей по отрядам и рассаживали их по автобусам. Слава Богу, зубы никто не пересчитывал, иначе посадка затянулась бы надолго. И вот, длинной колонной поехали мы через весь город радостные и возбужденные, горланя по приказу вожатого песню "Эх, хорошо в стране советской жить". Тут, ни с того ни с сего, Эх заменил я на Ох* и сразу же получил по затылку от воспитательницы - симпатичной и доброй девицы.
Уже через полчасика были за пределами досягаемости дыма от леса заводских труб. Свежий воздух ворвался в окна, за которыми показались вдали вершины гор, придавленные огромными скалами - любовался я ими ранее только издали. Мы приблизились к окрестностям заповедника. Разбросанные тут и там каменные гиганты очертаниями своими кого-либо или что-либо напоминали, и по причине сей, имели свои названия - Дед, Баба, Большой Беркут, Перья...

Дорога извивалась, повторяя все изгибы небольшой, но бурной речки. Асфальта еще не было и юных пассажиров изрядно потряхивало. Наконец-то и приехали! Пионерский лагерь располагался в небольшой долине, зажатой с двух сторон горами. Тут и там раздавались звуки - журчание ручья, верещание кузнечиков, пение птиц, ворчание речки при встрече с большими валунами, но все это перекрывали крики пионервожатых, командовавших своими подопечными. А тут еще и завопил громкоговоритель:
- Внимание! Говорит начальник пионерлагеря. Всем отрядам построиться на линейку!

Линейка оказалась большим плацем с трибуной, каковая построена была в форме парохода. На капитанский мостик взобралась женщина, она и представилась начальником, а точнее начальницей. Евгения Михайловна Лиханская объявила нам, что все мы теперь матросы и сегодня же получим форму - бескозырки, матроски и брюки, а девочки, как им и на роду написано - юбки. Как хорошо, подумал я, что попал я в лагерь, принадлежащий речному пароходству, а не милицейскому управлению, - ведь без всякого сомнения пришлось бы вырядиться нам в соответствующую одежонку. А вместо парохода-трибуны стояла бы караульная вышка.

Месяц пролетел как один день - игры, купания, походы лесом к мраморному карьеру, концерты, в которых принимали участие и мы - дети, и вожатые; постановки сказок в исполнении артистов заезжих трупп и кукольного театра. Но более всего рады мы были приезду родителей в специально отведенные "родительские дни". Соскучившиеся по детям, мамы и папы, бабушки и дедушки привозили что-нибудь вкусненькое, и под каждым деревом в лесу за забором лагеря расстилалась скатерть-самобранка* со всевозможной снедью. Редко трапезы на открытом воздухе обходились без звона стаканов или рюмок. По сигналу горна свидание заканчивалось. Автобусы увозили гостей в пыльный и дымный город, а мы, с кульками и пакетами в руках, возвращались в свои палаты, делясь с приятелями гостинцами и впечатлениями о проведенном дне.

На ночь глядя, кто-нибудь из нас рассказывал истории, одна страшнее другой - о чудовищах, вампирах и прочей нечисти, которая затем, конечно же, и снилась. Особенно перепугались мы, услыхав от одного из любителей пугать других людей, что Гитлер на самом деле жив и недавно поселился в горах, окружающих наш лагерь. Почему он избрал для тайного поселения Сибирь, - было неясно, а все непонятное пугает. Кто-то добавил, что и охрана тоже с ним. Ну, а как же без нее? Давно всем известно, что не только важные в государстве люди, но и преступники, во всяком случае, уже пойманные, должны находиться под защитой. Причем, чем более важной персоной или чем более опасен преступник, тем больше охранников ему выделяют. Но больше всего охранников, как я узнал позже, выделяют тому, кто одновременно является и важной персоной и преступником...* Нас же, - около трех сотен детишек охранял всего один сторож, да и то только по ночам, так как днем он отсыпался.

Мы строили различные планы на случай появления Гитлера - залезть под кровать, выпрыгнуть в окно или, пожалуй, самый лучший вариант, притвориться уже убитым. В те времена наверняка можно было выжить, применив сей хитрый маневр, - ведь только через полвека высшую должность в стране займет такой человек, что порядочному человеку будет невозможно ни в сортире спрятаться,* ни притвориться мертвым - тот окажется приверженцем идеи контрольного выстрела в голову.*

Но вернемся к Гитлеру. Самый смелый из нас заявил, что набросит на его голову мешок, свяжет и допросит его. Однако тут же встал вопрос, - на каком языке с ним разговаривать. Мнения разделились. Один малец решил, что фюрер по гостям без переводчика не ходит, а другой уверял, что немецкий вождь в согласии с русской пословицей" с волками жить - по-волчьи выть" уже овладел нашим языком. И не столько для того, чтобы лучше понять нас, а для того, чтобы мы лучше поняли его. Ведь он свои идеи хотел распространить на весь мир, а так как был он человеком недоверчивым, то не мог поручить это дело переводчикам. Скорее всего, он мог говорить на всех языках мира сам. В конце концов, порешили мы, что бояться нам нечего, - ведь при входе в лагерь, на высоком постаменте установлена была огромная скульптура Сталина, которая наверняка отпугнет непрошеного гостя. А, может быть, именно для этого она и была установлена? Кстати, многие из скульптур, изображавших "вождя всех времен и народов" (а число их было трудноисчислимым) были изготовлены или халтурщиками, или в великой спешке и не отражали его добрую натуру, а посему скорее наоборот - могли отпугнуть не только врагов нашей страны, но даже и немногочисленных друзей.

Если судить по портретам, то наш вождь не был уж так сильно страшен, а в кинофильме "Встреча на Эльбе" актер, играющий роль Сталина вообще выглядел красавцем. Он же изображал его и в других картинах, получив, вероятно, патент на сие занятие. Какое же это счастье - быть похожим на самого товарища Сталина! Зато как не повезло в жизни одному шахтеру из Рура в Германии. Уж так он был похож на фюрера, что горемыку хватали и допрашивали на протяжении нескольких лет после окончания войны. Более трехсот раз бедняга должен был объяснять, что такой формы усы носил он еще до того, как все узнали, кто такой Гитлер, а ставшим теперь неприятным многим чубчиком прикрывает он старый шрам. Так что не только мы, советские дети были так напуганы новым явлением вождя немецкого народа, но и сами немцы.

Все когда-нибудь да заканчивается, - закончилась и лагерная смена, а с нею и наши несбывшиеся страхи. Наступила последняя ночь, когда никто из порядочных пионеров не спит, - вооружившись зубными щетками и пастой, шастают они по всем палатам, в особенности по тем, где спят девочки и выдавливают содержимое тюбиков на лица спящих да не жалеючи. Проснувшись, те, поглядев в зеркало, не узнают самих себя.

Никто не мешает этой незатейливой прощальной церемонии, да и некому мешать - все вожатые и воспитатели празднуют успешное завершение смены. Даже сторож, забросив в дальний угол свою берданку,* спит богатырским сном. А там, где никто не следит за порядком, что только и не происходит...

***

Никола вышивает гладью и крестом,
да вовремя опомнится потом.

Привыкнув к лагерному режиму, первые дни после возвращения из лагеря чувствовал я себя не в своей тарелке, - на горне никто не дудел, в барабаны не били, строем ходить не заставляли. Попробовал было я научить шагать в строю своих товарищей по дворовым играм, но, надо признаться, попытка не удалась. Это были еще те шалопаи! Левую ногу они путали с правой, и научить сих бестолочей можно было только по стародедовскому способу. В царской России солдатам, которые в основном были из крестьян, привязывали пучок сена к левой ноге, а соломы к правой. Далее оставалось только командовать. Вместо левой "сено", а вместо правой - "солома". Так и шагали они двадцать пять лет,* не сбиваясь, - сено-солома, сено-солома!

Об этом глубоко научном методе обучения я еще не знал, а посему друзья-приятели получили на некоторое время отсрочку от шагистики. Мы не были домоседами и не проводили время у голубых экранов по весьма уважительной причине - телевизоров в нашем захолустье тогда еще не было. Свободное время предпочитали мы проводить на открытом воздухе. Одним из любимых занятий наших было изготовление из проволоки чего-то наподобие кочерги. "Кочерга" была с мудреным изгибом на одном конце, в которое и помещался обруч от распавшейся бочки. Придав ему ускорение, катали мы это одно из самых замечательных изобретений человека часами, пока не падали от усталости вместе с чертовым колесом. О катании же на велосипеде приходилось только мечтать. Он был роскошью, которую родители наши не могли себе позволить. А уж об автомобиле не могло быть и речи. На них разъезжали лишь очень большие шишки, то есть начальники. Ни трамваев, ни троллейбусов не было и в помине, а посему кататься, прицепившись сзади на выступе, не было ну никакой возможности. Выручала нас пролегающая в трехстах метрах от нашего "участка" железная дорога. Конечно, на проходившие с большой скоростью пассажирские и грузовые составы заскочить не удавалось. Зато уж все тихоходные пригородные поезда были наши, а иногда и грузовые составы замедляли ход. И, разбежавшись, чтобы сравнять скорость бега со скоростью поезда, вскакивали мы на подножки вагонов. Затем надо было только не прозевать момент и успеть соскочить до того, как поезд набирал слишком большую скорость. Тот же, кто не успевал, вынужден был болтаться на подножке до следующей станции, находившейся за много километров. Далее возникала проблема с возвращением, так как обратный попутный состав вполне мог проехать мимо твоей станции на такой скорости, что даже самые отчаянные сорвиголовы не решались спрыгнуть. Уж и не помню, понимали ли мы опасность этих "развлечений". Пожалуй, понимали. Но, видать есть что-то непреодолимое в природе всех мальчишек - стремление к непознанным впечатлениям, да еще к таким острым, от которых в буквальном смысле слова дух захватывает, а сердце начинает биться быстрее и быстрее.

Девчонки в нашей округе были, как им и полагается, гораздо осторожнее (или разумнее?). Сидят себе тихонечко на крыльце со своими куклами, и не решается хотя бы у одной из них оторвать голову. Ведь интересно же поглядеть что там внутри. Мы-то уже знали, что они полны опилок, а вся их красота бутафорная и лишь для того, чтобы этих вечных красоток купили. Более всего очаровывали девчонок куклы с закрывающимися глазами и к тому же еще и говорящие. Однако кроме слова "мама" ничего другого эти бедняжки вымолвить не могли. На "папу" у них уже духу не хватало. Слыхивали мы, что существуют и ходячие куклы, но и в глаза таковых не видывали. Да, если у них такая же походка как у шагающих экскаваторов, то и видеть бы не хотелось.

Еще девочки увлекались вышиванием. То одну из них, то другую видели мы сидящих у раскрытого окна с пяльцами и иголкой с ниткой в руках. По большому секрету признаюсь, что этим чудным делом довелось заниматься и мне (что только в жизни мы не пробуем!). Надеюсь, что никому об этом не расскажите. Правда, не высовывался я со швейным инвентарем из окна. Не хватало еще, чтобы мои товарищи узнали о моем пристрастии, а жили-то мы высоко, на втором этаже, - в окно не заглянешь. Приучила меня к рукоделию моя тетушка - сестра матери. Жила она, как мы говаривали "в городе", то есть на левом берегу реки, где и находился центр Краснопыльска. Жила она в огромном пятиэтажном доме на главной улице - проспекте имени Сталина. По сравнению с нашей двухэтажной хибарой этот домище выглядел настоящим дворцом - в нем даже балконы снабжены были колоннами и лепными украшениями. Тетенька занимала две комнаты в трехкомнатной квартире с высокими потолками и большими окнами. Окно было даже и в ванной комнате, равной по размеру нашей кухне. Какое же это было удовольствие - купаться в просторной ванне, а затем еще и вертеться под душем! Из двух кранов восхищал кран с горячей водой. У нас-то и с холодной не было. Воду наливали в рукомойник и, чтобы вода из него потекла, надо было поддать снизу вверх на торчащий стержень, который в опущенном состоянии перекрывал воду. Правильно говорят - "голь на выдумки хитра". Воду следовало беречь, - таскать-то ее надо было издалека. Под рукомойником стоял тазик, - в него и стекала грязная вода, так что тазик надо было регулярно и выносить. А тут тебе - ни носить воду, ни подогревать, ни выливать. Не хватало к этому всему еще только одного крана - с чаем или молоком. Хотя моего папаню это не совсем бы устроило, - ему подавай что-либо покрепче.

Тетушка моя работала учительницей в школе для девочек и учила их вышивать и гладью, и крестом. Принадлежала она к тем наставникам, которые учат тому, чем и сами хорошо владеют. Ее вышивки постоянно украшали многие выставки декоративно-прикладного искусства во многих городах Сибири и даже в Москве, а затем и за границей. Но так как все художники непременно должны были отражать в своем творчестве любовь к родной партии и в первую очередь к ее гениальному вождю товарищу Сталину, то и ей пришлось отдать дань этому повальному полупринудительному среди творческих работников увлечению. Однако, в силу своих интересов и возможностей, тетушка не бралась за изваяние вождя в бронзе или граните, а вышивала дорогой образ гладью. Вышивать его крестом тетушка не решалась, так как коммунисты не переносят креста, - так же как черти ладана. Трудилась она над будущим шедевром искусства в одиночестве, дабы никто не видел, что принуждена она была бессчетное количество раз прокалывать глаза "надежде всего прогрессивного человечества". Портрет вождя повесили в краеведческом музее, а сам оригинал вскоре разместился на вечное хранение в мавзолее бок о бок с тем, чье дело он так ретиво продолжал. Но об этом попозже.

А пока вернемся к переданному мне по наследству, причем еще при жизни благодетельницы, умению вышивать. Хотя стоит для начала порасуждать немного о неверном, на мой взгляд, укрепившимся обычае, - одарять кого-либо наследством лишь после своей смерти. Ведь в этом случае наследодатель уже не в силах (ведь они покинули его навсегда) исправить вполне возможную ошибку. Даже сам Сталин, после начала войны с Германией, признался в том, что наследство, которое ему досталось от Ленина, он прос...ал.* А уж что и говорить о последнем вожде советских коммунистов!

А сколько известно примеров, когда наследники проматывали свалившееся на них как с неба состояние буквально за недели, не принеся пользы ни себе, ни своим близким, ни памяти своего благодетеля.

Есть и еще одна опасность для наследодателя - риск отправиться на тот свет ранее отведенной судьбой срока, коли окажется наследник чересчур уж нетерпелив. Так что умные люди правильно поступают, передавая свое состояние в надежные руки еще при жизни.

И я бы рекомендовал ввести обычай вводить кого-либо в наследство тогда, когда ты еще в добром здравии и, особенно, в своем уме и памяти с правом отозвать завещание обратно, если избранник твой окажется недостойным доверия.

Вернусь, однако, к рукоделию, если вы не возражаете. Надо сказать, что вышивка - дело тонкое. Требует это занятие внимания и приучает в усидчивости, к тому же развивает воображение и тягу ко всему прекрасному. Однако как только все салфетки в нашем доме были мною расшиты всеми мысленными и не мысленными узорами, то решил я дело сие прекратить. Ведь как ни скрываем мы свои увлечения, рано или поздно о них узнают и не только те, кому проболтались мы сами, но и те, с кем даже не разу не встречались в жизни. Надо мною стали посмеиваться мальчишки, а затем, что самое невыносимое, и девчонки. Не догадался я тогда приврать и сообщить просмешникам, что вышиваю портрет самого товарища Сталина - вмиг бы отстали от меня, во всяком случае, до его смерти.

Так что для того, чтобы избавить кого-либо от какого пристрастия, тем более от весьма пагубного, следует сперва попытаться просмеять его, а уж только потом начинать оттаскивать его за уши, ругать да проклинать или, что еще хуже, непременно отправлять сразу же негодяя за решетку.

***

У пня порубщик наш попался -
чуть без пальцев не остался.

После того, как завязал я с вышиванием, стал задумываться я о своей будущей профессии. Одно мне было ясно, что по стопам своей тетушки не пойду. Вышивание да шитье - дело явно не мужское. Гораздо более перспективное занятие - вязание...*

Вышивание - работа сидячая и потому ну никак не вязалось с моим характером. Был я весьма подвижен и любил скорость. Не зря привлекали меня, если помните, подножки проносившихся составов. Некоторых, правда, подножки не устраивали и ездили они на крышах вагонов, но это были птицы большого полета.* Одна из таких птичек, вообразив себя орлом, возьмется в конце века управлять Россией, так и не научившись водить даже паровоз. А терпеливым пассажирам понадобится десяток лет, чтобы понять, что за орла приняли они птеродактиля.*

Мысли же стать машинистом и водить поезда как пришли ко мне, так и ушли. В те давние времена составы тянули самые настоящие железные чудовища, испускавшие клубы дыма, и не всегда дым был белого цвета. Машинисты, спрыгивая на землю после смены, походили скорее на самих чертей из русских сказок. Отличить их от последних можно было только по отсутствию у первых копыт, рогов и хвоста, - да и то лишь после того, как они отмоются. А в свою нарядную белоснежную форму могли облачаться они лишь только в выходные от работы дни, - иначе пришлось бы шить ее заново каждую неделю. Ежедневная форма машинистов имела самый подходящий цвет - сажи. Но так как к транспорту тянула меня неведомая сила, то порешил я стать капитаном парохода да, познакомившись с одним из них, пошел я на попятную.

Вы не поверите, пожалуй, но одним из пароходов, причем самым, что ни на есть настоящим - с двумя по бокам огромными колесами с лопастями, с большущей трубой с пронзительным гудком управляла женщина. И это в пятидесятые-то годы, когда командовали всем и вся только мужчины. Наверняка и сама капитанша удивлялась сему чуду. Пароход назывался "Александр Пушкин",* а вот имя моей любимицы я, к сожалению, уже и не помню.

Мы с матушкой, навещая тетушку, пользовались самым коротким и быстрым путем - речным, разумеется, не в зимнее время, когда река застывала. Тогда мы вынуждены были ехать на пригородном поезде через всю правобережную часть города до железнодорожного моста, построенного еще при, слава ему, царе-батюшке. Затем же, повернув, поезд шел в обратном направлении, но уже по левому берегу. Других мостов тогда еще не было, если не считать временного, понтонного, - монтировали его сразу после ледохода. Так что пароход выручал многих жителей, заселивших оба берега Краснопыльска.

Выглядела плавучая посудина почти так же как в фильме "Волга-Волга". Помните песенку "Америка России подарила пароход"? Так это, пожалуй, о нем. Однако тогда казался мне он громадным и красивым. К тому же украшала его и сама капитанша. Все пассажиры засматривались на нее - мужчины с восхищением, а женщины с завистью и недовольством, когда примечали какими глазами глядели на нее их муженьки. Уже со второй поездки получил я разрешение находиться во время рейса на капитанском мостике, чем и пользовался до самого списания этой колымаги. Путь в город занимал почти целый час, - пароход преодолевал течение своенравной реки, зато уж назад несло нас как перышко. Поскольку не объял я еще всего величия могучей сибирской реки, не открылась пока для меня красота берегов могучего потока, несущего свои воды до самого Ледовитого Океана, да и не ходили тогда комфортабельные плавучие дворцы, то быстро охладел я к профессии речника. Что это за удовольствие - мотаться несколько раз на день между одним и другим берегами да видеть вокруг себя одни и те же физиономии тех же самых пассажиров. Но все равно. Что-то труднообъяснимое притягивало меня к воде, и решил я стать водолазом. Впервые увидав одного из них, я изрядно таки испугался. Еще бы! Внезапно из воды, с булькающими звуками появилось какое-то чудовище, явно с другой планеты, и ну давай отвинчивать свою голову. Поневоле затрясешься от страха. Стоявшая со мною рядом моя покровительница, а мы уже причалили к берегу, стала успокаивать меня, но удалось ей это лишь после того, как чудовище, открутив-таки шлем, стало махать ей руками и кричать:
- С приветом, красавица!

Сойдя на берег вместе с красавицей, удостоился я чести быть представленным сему диковинному существу с человеческой головой. Да вскоре оно и совсем разоблачилось, и увидел я обычного мужичка с приветливой улыбкой и совсем не страшным голосом.
- Хочешь примерить кустюмчик, хлопец? - спросил весельчак.
- Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. - ответил я,
прижимаясь к моей покровительнице.

Спасло меня от примерки "кустюмчика" своевременное появление матушки, немедля уведшей меня домой. Всю-то ночь снились мне шлемы и скафандры, просившие примерить их, и понял я, что быть мне водолазом непременно. Узнав о непоколебимом моем решении, матушка строго-настрого запретила мне даже подходить к реке, а ослушаться ее я никак не мог по причине опасности вызова ее недовольства. Ведь "школьник боится лозы пуще грозы", а матушка была скора на расправу. Но начну я с приятного события.

Расскажу, как вместо водолаза стал я октябренком. Еще до дня торжественного приема в эти самые октябрята, а, если быть буквоедом, то в ноябрята, учительница просвещала нас темных и неразумных. Много узнали мы о великой чести и пользе состоять в рядах этих самых октябрят-ноябрят. Большинство наставлений, вероятно для лучшего запоминания, преподаны были в стихах - ну как их не запомнить на всю жизнь! "Октябрята -дружные ребята", "только тех, кто любит труд, октябрятами зовут". Получается, что те, кто не является октябрятами - несусветные лодыри, бездельники-тунеядцы и хулиганы. Приказали нам явиться на торжественную линейку в отглаженных брюках, в белых рубашках и в начищенных ботинках. Построили всех по росту и под звуки неразлучного от всяких празднеств барабана завели в актовый зал, где уже стояли навытяжку все старшеклассники и учителя. Да еще и привалило "гостей со всех волостей", и всем им дали высказаться. Одна дамочка из какого-то еще райкома комсомола сообщила нам с дрожью в голосе, что сегодня поднимаемся мы на первую ступеньку борьбы за светлое будущее всего человечества. Саму лестницу, которую она упомянула, в зал не занесли, - наверное, она была уж чересчур длинна. Но хорошо запомнил я название следующей ступени, поскольку знаком был с нею с летнего лагеря - все, кто ступал на нее назывались пионерами. Самым последним выступал какой-то, как его объявили, член и ветеран партии. Этот самый "член" переплюнул всех по продолжительности речи и говорил так долго и нудно, что один из предназначенных к подъему на первую ступеньку не выдержал и упал в обморок. Беднягу унесли на руках два лба-старшеклассника, а "член" несмотря ни на что не сдавался и продолжал разглагольствовать о нашей счастливой жизни и о том, что мы по гроб обязаны руководителям нашей славной ленинской партии. Правильно сказал один поэт о подобных "членах" - "гвозди бы делать из этих людей". * Наконец-то, оратор утомился, и пионервожатая вместе с помощниками из старших классов прикрепила к нашим белоснежным накрахмаленным рубашкам красные звездочки, внутри которых изображен был младенец с пухлыми щеками. Как объяснили нам, это - дедушка Ленин. Гордые и счастливые оттого, что светлый образ теперь так близок с нами, что ближе и некуда, - одному новоявленному октябренку булавку чуть уже не застегнули проколов ему кожу напротив сердца. Неуместный его крик от неожиданного укола заглушили аплодисменты. Под бурные хлопки в ладоши и грохот оживших опять барабанов зашагали новоиспеченные октябрята в направлении выхода из школы. Но уже у парадного подъезда строй дружно распался, и далее уже шли по двое-трое, а то и в гордом одиночестве, рассуждая о своем, и всего человечества светлом будущем и долго ли придется за него бороться.

Дома ожидала матушка с испеченными по случаю такого торжества пирогами с капустой, с брусникой и с яблоками. Да и чай пили уже не просто с сахаром, но с малиновым и смородиновым вареньями. А варила их матушка каждую осень. А какой аромат стоял в тот знаменательный день от земляничного варенья! Его матушка тоже выставила на стол, не забыв, правда, убрать потом все банки туда, где она их хранила. Так что аромат хоть и улетучился, но уже в известном для меня направлении.

В один прекрасный денечек, находился я дома один-одинешенек, Глядеть в окна на чахлые, недавно посаженые топольки мне надоело, и стал я изучать содержимое буфета, хранившего в себе памятные благоуханные запахи. После осторожного открытия верхних, резных створок хранилища запахи резко усилились и совсем вскружили мою голову. Слезши с табуретки, каковая помогла мне компенсировать недостаток моего роста, и, опомнившись от дурманящих запахов, полез я опять поближе к заветным вазочкам и баночкам, спрятавшимся внутри дубового хранилища. Позабыв о том, что я уже октябренок, а значит должен быть примером для всех беспартийных ребят (но они же меня в этот момент не видели!), окунул я палец в одну, а затем и другие стеклянные посудины и стал снимать пробу со всех сортов варений. Облизав палец, дабы снести на нет все следы преступления, слез я с табуретки, да и прилег, довольнешенек, на диван. Очнулся я от нестерпимой боли. Еще бы не проснуться, если тебя тянут от подушки за уши! Разгневанная мать, не отпуская еще мое бедное, покрасневшее не то от стыда, не то от боли ухо, грозно вопрошала:
- Кто съел варенье?

Немало удивился я тому, что все вышло наружу да еще так скоро да, приметив одиноко стоявший табурет у противного буфета, понял, кто меня выдал. Мать же, возмущенная недостачей в банках, продолжала вопрошать, не выпуская из своих рук мое пунцовое ухо:
- Чем выскреб варенье? Ложкой или поварешкой?...
- Только пальчиком, - слабо защищался я... - Каким? Покажи каким!... Сейчас я его и отрежу!
-
Мать решительно направилась в кухню, где, как вы догадываетесь, и должны были находиться по ранжиру* не только кастрюли и сковородки, но и ножи. Вернувшись с одним из них, причем с самым большим из находящихся в доме, грозно продолжала допрос:
- Каким? Показывай!...

Принялся я страдальчески разглядывать свои пальчики, не зная и каким пожертвовать. Оглядев и оценив их все по очереди, уже мысленно стал прощаться с самым маленьким. Уж терять так самую малость, хотя и с мизинцем как-то не хотелось расставаться. Но язык, однако, никак не поворачивался назвать одного из злоумышленников. Не дождавшись от меня вразумительного ответа, матушка, схватив меня за руку, уже приготовилась отрезать негодный палец, но, при всей своей строгости, не захотела наказывать невиновного. Тщательно изучив мои несчастные пальцы и не найдя ни на одном из них следов варенья, отпустила она меня с Богом, пообещав в следующий раз отрезать все до одного пальцы.

Поклялся я сам себе в тот же миг всеми святыми угодниками никогда больше ничего не брать, не спросив того, кому принадлежит какое-либо богатство. Будь это банка с вареньем или что-нибудь более ценное для сердца владельца. Теперь я понимаю тех правителей в арабских странах, по законам которых у воров отрубают руки. Кражи там настолько редки, да и приближение к вам вора трудно не заметить. Он еще ничего у вас не украл, но вы уже знаете, на что он способен. Если бы таковой обычай привился бы в новой "демократической" России, то управляли бы нами не только безголовые, а точнее безмозглые чиновники, но к тому же еще и безрукие. Может быть, это было бы и к лучшему. Ведь более того, чего они уже украли у народа, вряд ли смогли что-либо ухватить вдобавок. Да и исчезла бы необходимость строить из себя честных и порядочных людей.

А ведь это какой тяжелый и неблагодарный труд - строить честную мину при плохой игре...

***

"Селедка" бежит, бутерброд отнимает.
Приятного ей аппетита мальчик желает.

Не сразу опомнился я от потрясения, связанного с возможностью безвозвратной потери одной из частей тела. Хотя подобных частей было у меня пару десятков, но пережил я немало. К тому же узнал я, что такое домашний арест. Просидеть две недели хоть не на цепи, но все равно как привязанному - это вам не шуточки! И это в то самое время как дружки мои носились, как настеганные вокруг дома, изображая бледнолицых индейцев, - не догадавшись измазать рожицы красной краской, которая в государстве нашем водилась в изобилии.

Почти всем, кого садят под арест, кажется, что жизнь остановилась. Ан нет! Жизнь продолжалась, но только не для тебя. Устав изображать индейцев, товарищи мои бегали по крышам дощатых сараев, нещадно пинали футбол, ездили "зайцами"* на "мотане" до яблоневого сада. "Мотаней" называли мы маленький паровозик с пятью-шестью вагончиками, который развозил по отделенной от Транссибирской магистрали одноколейке рабочих в заводской район. Фабрики и заводы работали в три смены, так что паровозику приходилось мотаться туда и обратно почти беспрестанно, отчего он и получил это вполне заслуженное название.

Вблизи заводских цехов был разбит яблоневый сад. Но сибирский климат был слишком суров, и обязанности яблонь исполняли деревца плодоносящих ранетками, отличавшимися от яблок не только размерами, но и терпким, кисло-горьковатым вкусом. Для того чтобы появилась оскомина, достаточно было съесть не более дюжины и уже ничего не хотелось, тем более ранеток. Вместо того чтобы сказать спасибо тем, кто срывал эти почти несъедобные плоды - в основном это были сорванцы со всего правобережья - начальство почему-то усадило в саду сторожа с большой винтовкой и с небольшой зарплатой. Но уже на патроны, видать, денег не нашлось, и бедолага вынужден был заряжать огнестрельное оружие поваренной солью. По причине сего изобретения многие охотники до райских яблочек возвращались домой не только с фруктами в бездонных карманах брюк и шароваров,* но и со все разъедающей солью в заднице. Все бы ничего да вот сидеть пострелянным было не совсем удобно. Меня-то Бог миловал от солоноватых подарков сторожа, - ведь и я ранее участвовал в набегах на сад, восприняв в буквальном смысле слова из популярной и даже знаменитой песенки тех лет - "и все вокруг колхозное, и все вокруг мое".* Да опосля маменькиного внушения, подкрепленным демонстрацией холодного оружия, перестал я путешествовать на "мотане" в кампании любителей дармовых яблочек.

Ох, и долгим же мне показался мне первый срок заключения! Да рано или поздно заканчиваются не только счастливые времена, но и тяжкие испытания, обогащая жизнь нашу тем или иным опытом. И, оказывается, как это приятно почувствовать себя вновь свободным человеком после перенесенного тобою заслуженного наказания.

Как и положено, перед выпуском на волю, разрешено мне было помыться в бане в сопровождении, как всегда, отчима. Путь до этого пользительного во всех отношениях заведения был не близок. Но был он вдвойне далек обратным. Сопровождающий мой так и норовил свернуть на сторону. Его так и тянуло к ларькам, где продавали пиво на разлив и всякую закусочную снедь - соленую рыбу, соленые же огурцы, красную рыбу и красную же икру, которую доставляли в ларьки прямо в бочках - ешь, не хочу, Все полки были уставлены консервными банками, в основном с крабами - из них сооружали целые пирамиды. Вот в какие тяжелые времена мы тогда жили, - кроме этого в маленьких ларечках мало что другого водилось.*

Пиво продавали и в самой бане. Мужики пили его из больших граненых кружек. Кто усиленно сдувал пену, а кто и глотал желанную жидкость вместе с воздушными пузырями, не забывая при этом поругивать продавщицу за то, что в кружке, как всегда, было больше пены, чем самого пива. Те, кто напивался еще до того, как пойти в раздевалку, иногда забывали, зачем сюда пришли, и так и уходили немытые, но все равно счастливые и довольные, приговаривая различные присказки и малопонятные для меня мудрые изречения - "пей, да дело разумей", "а мне море по колено", " от пива х... стоит криво". До сих пор слыхивал я это дивное словечко только от пьяного папани. На него он любил, после очередного "перебора", посылать всех и вся без всякого разбора. А тут выяснилось, что владеющих излишним словарным запасом великого и могучего русского языка гораздо больше.

Некоторые из мужиков распивали пиво даже в предбаннике. Приносила полные кружки дородная краснощекая женщина, - она же закрывала и открывала маленькие шкафчики, в какие посетители уталкивали свою одежду и обувь. Прибегала она на крики "двадцать первый", "десятый", "пятый", и так далее. Номера намалеваны были и на дверцах шкафов, и на тазиках - их мужички стягивали с верха шкафов и устремлялись с ними в мыльное отделение. А смотрительница закрывала на ключ дверцу. Постоянное ее место было прямо в раздевальне, так что все посетители вынуждены были раздеваться в ее обязательном присутствии, из чего можно было сделать вполне обоснованный вывод о подлинном равноправии женщин с мужчинами в нашей стране. Мужчины настолько свыклись с тем, что в банях услуживали им женщины, что уже и не считали их за таковых, запросто оголяясь и не стесняясь в выражениях, услышав которые любая уважающая себя дама немедля бы последовала примеру Анны Карениной,* тем более что железная дорога проходила чуть ли не через саму баню.
В моечном отделении находились намертво прикрепленные к полу лавки с гранитными плитами. На них и восседали то тут, то там и стар, и млад - каждый со своим пронумерованным тазиком. Многие терли друг другу спины да с таким остервенением, будто собирались стереть кожу мочалкой. Заинтересовала меня одна парочка по причине разрисованности своих тел всевозможными рисунками, - тут тебе и русалка, и чья-то голова, сердце пронзенное стрелой, орел, черепахи, змеи и прочая нечисть. Подумалось мне тогда, что пришли они смыть картинки, но папаня объяснил - татуировки сделаны тушью, и снять их можно только вместе с кожей. Хорошенькое дело! Эти любители наскальной, а точнее нательной живописи напоминали туземцев с островов в Тихом Океане из журналов "Вокруг света". Познакомившись посредством чтения с нравами жителей некоторых отдаленных островов в Тихом Океане, с их привычками и вкусами, прижался я к папане на всякий случай. Вдруг эти туземцы сегодня не успели пообедать?...

Надо сказать, что чуть ли не на половине моющихся мужиках можно было различить хотя бы один подобный рисунок или отдельные слова, а то и целые фразы типа - "не забуду мать родную". Высокий парень в дальнем углу расписан был изречениями на все случаи жизни со всех сторон своего тела и даже во всех его потайных местах. По объему полезной информации эту живую книгу можно было сравнить с книжонкой одного из Генеральных секретарей нашей "родной" партии, вообразившим вдруг себя писателем. Чтобы прочесть все, что было написано на увиденной мною живой книге, надо было пойти с нею в баню, а книги генсека* пользовались успехом главным образом в туалетах...

Но вернемся в баню, а именно в ее святая святых - в парилку. Хотя из-за густого пара ничего там не видно, все же попробую рассказать, что там происходило. Передвигаться в парилке можно было только на ощупь, - некоторые этим обстоятельством не теряясь успешно и пользовались, однако станет это мне понятно лишь тогда, когда войду я в зрелый возраст.

Внизу еще можно было кого-нибудь различить, но уж вверху, куда забирались только самые отважные, глаза были ни к чему. А какая невыносимая жара! Еще при этом мужички хлестали себя распаренными вениками, да так что зной, устремляясь вниз, выгонял всех новичков и не профессионалов в этом деле. Заваривать веники - это особое искусство и "веник в бане всему господин". После исступленного самобичевания красные как раки направлялись мужики в предбанник и отдыхали, попивая пивко да рассказывая друг другу всякие небылицы.

Баня, я хорошо это запомнил, состояла из двух отделений - мужского и женского. Между ними была дверь, то и дело открывающаяся и пропускающая сквозь себя швабру с уборщицей. Склонность к открытиям взяла верх, и сунулся я туда однажды со своим носом, как Буратино, обнаружив в доме папы Карло дверцу за ковром. Хорошо еще, что нос мой не был таким длинным как у деревянного умника, а то бы мне его быстренько укоротили бы. Еле успел я развернуться да и дать обратный ход, увидав пред собою ватагу моющихся в дивных позах фурий. Хотя сперва показались они мне ангелицами, слетевшими с небес. Лишь после того, как "ангелицы", узрев меня, разъярились да забранились, переменил я быстро к ним свое отношение. Чудом успел я ретироваться на исходную позицию, где встретили меня дружным хохотом просмешники-мужички.

- Вот тебе и равноправие! - рассуждал я, спасенный от участи Орфея,* - женщина может рассматривать обнаженных лиц противоположного пола (еще и получая зарплату за это), а сильному полу это не под силу.

После помывки раздобревший папаша заказал себе кружку пива и стал попивать из нее небольшими глотками, продляя непонятное для меня удовольствие. Я же, от нечего делать, вперился в висящую над продавщицей и занимавшую почти полстены картину. Называлась она "Ходоки у Ленина" и изображала мирную идиллию. Посланцы трудового народа чинно сидели в зачехленных стульях, а сам вождь восседал на диване, изображая большую радость от общения с простым людом. Нелепость размещения сего монументального полотна в бане представилась мне гораздо позже, но и тогда, толкнув слегка в бок увлеченного поглощением веселящей жидкости папашу, вопросил:
- А разве нет картины "Ходоки с Лениным в бане"? Она очень подошла бы здесь.

Папаня хоть уже и захмелел, но моментально протрезвел и приказал мне закрыть рот. Схватив меня тут же за руку, немедля повел домой, причем на сей раз самым коротким путем, позабыв о гостеприимных ларьках.
Дорогой папаня не проронил ни слова, но все же понял я, что шибко осерчал он на меня. Ведь и дураку ясно, что негоже изображать вождя мирового пролетариата с веником в руке и со сверкающей голой задницей, хотя бы и в кампании крестьян из глубинки России, и тем более вместе со своей Наденькой* и не отстававшей от них ни на шаг Инессой Арманд.*

По приходу домой рассказал папане матушке о моем не очень-то забавном предложении, что позволило мне еще в столь юном возрасте услышать и усвоить на будущее весьма полезные для всех изречения - "много знай, да мало бай", "кто много болтает, тот беду на себя накликает", "слово серебро, а молчание - золото".

На другой день и уже без охраны побежал я, чуть ли не в припрыжку, на учебу, замедлив ход лишь проходя мимо девичьей школы. В этот день поведала нам учительница о том, что ждет нас скоро великая честь. Через несколько месяцев, в день рождения Ленина примут нас в пионеры, и мы должны загодя готовиться к этому знаменательному событию и учиться только на пятерки и четверки. Тут задал я учительнице давно мучивший меня вопрос, - почему нас называют октябрями, а не, к примеру, сентябрятами или январятами, маянятами, августятами. В ответ услыхал я, что "так назвали нас не зря - в честь победы Октября"* - ведь именно в Октябре случилась Великая Октябрьская Революция. Опять я к ней с вопросом, - почему Октябрьскую Революцию отмечают в ноябре, если она приключилась в октябре? Учительница сообщила мне, что на дурацкий вопрос она отвечать не будет. Если честно признаться, то наша учительница не сильно жаловала тех, кто задавал бесконечные вопросы. Предпочитала "селедка" (так прозвали мы училку из-за ее чрезвычайной худобизны), только тех, кто помалкивает и лишь поддакивает. Между прочим, клички мы давали только тем учителям, кого недолюбливали. А некоторых и было за что не любить. Чрезмерная строгость, стремление добиться хороших результатов путем зубрежки, а не развития умения мыслить самостоятельно было отличительной чертой многих учителей того времени. Такие преподаватели отсекали все, что могло бы развить воображение ребенка, и приучали детей все делать только по команде, без проявления собственной инициативы. Все это интуитивно отталкивало нас от таких "наставников".

К месту будет вспомнить, что полной противоположностью "селедке" была Лидия Никифоровна, учительница школы для девочек. Я хорошо помню ее по очень простой причине, - она проживала с нами в одной квартире. Ведь после войны было распространено так называемое "подселение", когда в квартиру, уже занятую какой-либо семьей, подселяли кого-то еще. Ведь жилья не хватало, впрочем, как и много другого. И вот одну из двух комнат нашей квартиры занимала с давних пор та или иная учительница. Одна из них - Лидия Никифоровна, была такой славной, доброй и отзывчивой, что все ее наставления воспринимались безоговорочно и были они, как потом стало ясным, весьма полезными.

Но вернемся к "селедке". Уж и не знаю, по каким причинам была она такая злая, - может потому что жила в одиночестве, но вскоре стала она чуть добрее, во всяком случае, ко мне. Как-то, не успев на перемене доесть еду, которой снабдила меня матушка, пытался я покончить с бутербродом после прогремевшего вдруг звонка. Все ученики уже стояли за партами - именно так, стоя надо было приветствовать входящую учительницу. У появившейся "селедки" глаз был как алмаз, - тут же заметила несчастный бутерброд в моих руках. Не ожидая внезапного нападения, направил я его в рот, но не тут то было! "Селедка" акулой набросилась на меня и вырвала прямо изо рта доказательство моей ненасытности и неуважения к профессии, поставленной у нас "на недосягаемую высоту". Спустившись коршуном с этой самой высоты, "селедка" победоносно сжала кусок хлебы с колбасой и все бы ничего, да вдруг услышала от меня в создавшейся от всеобщего напряжения тишине:
- Ну и подавитесь!

Боже мой! Что тут началось! Я был обозван тут же врагом школы и всех учителей (хорошо еще, что не врагом народа!). Немедленно выдворенный из класса с предписанием тотчас же явиться обратно, но уже не одному, а с матерью, поплелся я домой, еле передвигая ноги, дабы оттянуть разговор с матушкой. Уж если за любовь к варенью грозилась она отрезать пальцы, то не лишит ли меня языка за дурные слова в адрес учительницы?

Язык, в отличие от пальцев, был у меня всего один, а посему никто на него не покусился, но порку получил я изрядную, выслушивая одновременно еще и словесные наставления, - "бойся Всевышнего, - не говори лишнего", "слово не воробей, - вылетит, не поймаешь".

"Селедка" же, умиротворенная сообщением о моем наказании путем побития ремнем, успокоилась и даже слегка подобрела. Хотя удовлетворение и не пришло от самоличной порки непокорного ученика, но все же стало приятно. А когда человеку сделаешь что-либо приятное, то и он становится приятным во всех отношениях...

Однако на всякий случай, уже после звонка на урок не решался я долго даже пошевелить губами, дабы не подумали, что я что-то жую. "Береженого Бог бережет".

***

Траур повсюду. Люди рыдают
и думают, что большее горе их ожидает.

Только через пару денечков после вышеупомянутого события смог я более или менее комфортно разместиться за партой в самом обычном для учеников положении, то есть в сидячем. А до того принужден был торчать, как свечка в церкви, дабы не растревожить то место, чрез которое воспитание поступает к нам напрямую, минуя, к примеру, уши, которые не очень надежны. Так частенько внушения влетают в одно ухо и в тот же момент без всякой задержки вылетают в другое.

Слыхивал я, что в некоторых более просвещенных странах учителя, в случае провинности вверенных им чад, били нарушителей пол вытянутым рукам, а если ближе к истине, то по ладоням. В дореволюционной же России учеников ставили голыми коленями на горох, насыпанный в углу. Теперь же или с горохом стало хуже, или засушенный сей овощ понадобился на другие цели, но физическое наказание в отношении детей отменили, чего не скажешь о родителях, если они в чем-либо провинились перед властью. Но наказывали их таким образом, чтобы не привлекать внимание остальных, да и не волновать зря тех, чья очередь еще не подошла. Били их без свидетелей, преимущественно по ночам, да еще и в глубоких подвалах. Битье же доверяли особо проверенным лицам, а точнее мордам в погонах. И чем меньше звездочек было на этих погонах, тем усерднее молотили они своих "подзащитных", а точнее беззащитных "воспитанников", чтобы поскорее сравняться с количеством звезд, блистающих на погонах ветеранов этой уважаемой нашим вождем профессии. Ведь каким бы трудолюбивым и неутомимым борцом за дело рабочего класса не был наш дорогой товарищ Сталин, не мог же он сам лично справиться с таким большим количеством тех, кого, для их же пользы, надо было наказать. А так как в добром деле всегда находится много охотников помочь, то правление любимого всеми бравыми милиционерами вождя продолжалось почти тридцать лет. А ежели бы Он сам боролся лично с каждым врагом нашей Родины, то подорвал бы свое драгоценное здоровье намного раньше. А ведь в последнее время, если верить радио и газетам, одних только врачей-вредителей развелось поболее, чем самих болезней. Смертельно опасны стали даже колики в желудке, как при Екатерине Второй.* От любого пустяка с помощью подобных врачей больные не задерживались на больничных койках, а попадали без особой задержки прямо туда, где все болезни как рукой снимало - в морг. Но ввиду того, что власти имели обыкновение ссылать в Сибирь тех, кто почему-то смог выжить после допросов с пристрастием, то сибиряки были вправе рассчитывать на то, что врачи-вредители скоро прибудут к ним. Даже самые безнадежные больные стали уверять, что пошли на поправку и требовали своей срочной выписки.

С лиц учителей слетело всякое подобие улыбок и приветливости. Нас все чаще стали задерживать после уроков и проводить разъяснительные беседы, на которых пытались открыть наши глаза на положение в мире. Те, кто соглашался глаза открыть, узнавали, что живем мы в окружении врагов и самые страшные из них, кроме, разумеется, немцев это - американцы. Они все как один спят и видят как бы поскорее напасть на оплот мира и социализма - Советский Союз для того, чтобы превратить нас в рабов. Подневольными становиться как-то не хотелось, - еще с первого класса учили нас писать под диктовку - МЫ НЕ РАБЫ - РАБЫ НЕ МЫ. Лишь один дурень из нашего класса допустил ошибку, не написав в слове РАБЫ ни одной буквы А, но зато вместо них - буквы Ы.

Ничего хорошего об американцев не слышали мы и по радио. Даже погода в Америке, судя по сообщениям, была хуже некуда. Дикторы с мало прикрытой радостью сообщали то о тайфунах, то о циклонах и ураганах,. Они, видать, надеялись что эти природные напасти со временем уничтожат все американские города вместе с их кровожадным жителями. Причем эта славная традиция - сообщать только обо всем ужасном, что происходит в Америке, Англии, Франции, Японии и других малоприятных нашим правителям странах продолжалась несколько десятилетий.

Эти рассказы о чуть ли не людоедах, живущих, слава Богу, далеко от нас, делали, пожалуй, и детей немного кровожадными - на всех принадлежащих нам учебниках писали мы предостережения типа - "кто возьмет без спроса, тот будет без носа" или - "кто возьмет без нас, тот будет без глаз". Так пытались мы заодно и сберечь незавидную, но все же нашу личную собственность.

Из одной беседы узнали мы о великой скромности нашего вождя. Даже одежды личной у него не было - все шило ему государство, как интернатовским безродным воспитанникам. И ничего не было у него лишнего - один китель и одни брюки, - сапог было только двое. Мы почувствовали свою близость к Нему, - ведь многие мои одноклассники, в том числе и я, щеголяли в перелицованной одежде. Какая-либо ношеная одежонка, доставшаяся от других, распарывалась и снова сшивалась, да так, что новой, лицевой стороной становилась бывшая изнанка. Моя матушка была большая мастерица по таким делам, и ходил я "хоть и в латаном, да не в хватаном". Из старых плотных материй маманя кроила и сшивала тапочки, которые затем отчим на специальной железной "ноге" пришивал дратвой к подошве, ловко орудуя шилом обычным и шилом с крючком. Изделия эти пользовались большим спросом в базарный день, и иногда на вырученные деньги покупали мне и новую одежду. Никогда не забуду мою первую обновку! Повели меня в магазин на примерку не то морского, не то речного бушлата, который и был куплен, правда не без колебаний. Матушка была весьма экономной, но к великому сожалению не унаследовал я от нее этой замечательной черты - сберегать то, что получил ты за свой труд. Да об этом и не жалею, - государство наше с давних пор наловчилось тем или иным способом превращать сбережения своих граждан в ничто, в пыль и прах почти в буквальном смысле слова.

Матушка вела с пристрастием счет деньгам, но был все-таки такой день в году, когда и она не скупилась. Новогодний вечер всегда был самым ожидаемым и любимым праздником в нашей семье, если не считать дней рождений. За два-три дня до наступления Нового Года отчим устраивал пушистую елку под самый потолок, а уж моя и брата задача была в украшении ее блестящими цветными шарами, фигурками зверей, грибками, хрустящими звездочками из фольги и подвешивать на елку конфеты и пряники. На самый же верх водружали мы пятиконечную звезду.

Подарки доставлял сам Дед Мороз, но застенчивостью этот старик превзошел даже моего родного отца, - в нашем доме я таки не видел его ни разу. Приходил он только тогда, когда я, утомившись от долгих ожиданий его прихода, засыпал и лишь под утро обнаруживал следы его визита - на ковре, висевшем над моей кроватью, висел туго набитый длинный чулок с конфетами, мандаринами, яблоками, печеньем, а иногда и с денежкой на одежду. Почему засовывал он все это богатство в чулок, да еще в женский, было не совсем понятно. При взаимных расспросах приятелей выясняли мы, что кому досталось от Деда Мороза. Подарки у всех были разные, но упакованы были тем же манером - в чулках. Видать, у этого Деда было много знакомых бабенок, одалживающих ему чулки со своих ножек.

В новогодний вечер вся семья собиралась за праздничным столом, и после первого тоста следовало много других, в промежутке между которыми поедали мы наготовленные хозяйкой дома яства, - холодей из свиных ножек, винегрет, красную рыбу, пироги, пельмени. В свою рюмку матушка наливала сок или газированную воду. Она совсем не употребляла спиртного, что сильно огорчало моего "папаню". Так, скрипя сердцем, и доходил он до кондиции в одиночестве, но под присмотром матери-то знала его норму, более которой разрешать ему пить было небезопасно.

Новогодний концерт начинался обычно с семейного концерта, на котором первую скрипку играл я, правда без самой скрипки или другого музыкального инструмента. Отсутствие его хоть и не помогало, но и не мешало распевать полюбившиеся мне русские народные песни - "Раскинулось море широко", "Степь да степь кругом", "По диким степям Забайкалья", "Вот мчится тройка почтовая". После песен следовало представление кукольного театра. Спрятавшись за натянутую простынь, одевал я специально для этого сшитые куклы на обе ладони, и тряпичные создания оживали. Разыгрывал я, как правило, сценки комического характера, поскольку сцена трагическая могла разыграться вскоре и без моего участия, - стоило лишь папане перебрать водочки. Ни один раз новогодний вечер заканчивался битьем опустошенной к тому времени бутылки, тарелок и даже елочных игрушек. Пробудившийся в папане зверь для более убедительного финала спектакля сваливал и новогоднюю елку, а затем и сам замертво падал на пол рядышком с папаней и колючим деревом, и это был еще далеко не худший вариант...

Проводились новогодние праздники и в школах. Дети водили хоровод вокруг елки и пели "В лесу родилась елочка". "Маленькой елочке холодно зимой" и другие песенки, читали стихи, участвовали в конкурсах. Затем танцевали, да еще и вприсядку "Барыню", матросский танец "Яблочко", польку и даже краковяк. Но ни о каких твистах или фокстротах не могло быть и речи. Боже упаси! Музыку этих танцев не передавали по радио. Под особым запретом, конечно, разлагающий всех рок-н-ролл. Еще раньше музыкантам запрещали играть и джаз, в честь которого один переусердствовавший поэт сочинил строчки - "сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст".

Через несколько месяцев после встречи Нового, 1953 Года занемог мудрый и добрый Отец нашего государства. Вся страна замерла в страхе неизвестности, - выживет или не выживет...

Радио бюллетени о состоянии здоровья товарища Сталина становились все менее утешительными, и пятого марта осиротели мы, а вместе с нами и, как сообщили по радио, "все прогрессивное человечество". Одна надежда осталась теперь на его верных соратников, преданных и душой, и телом делу Маркса-Ленина-Сталина. Их до боли знакомые лица видели мы постоянно в газетах и журналах. А еще их носили и на руках, - точнее их изображения. Портреты правителей, прикрепленные к длинным палкам, непременно украшали все демонстрации трудящихся во время празднования Великой октябрьской Революции и праздника всех трудящихся мира - Первого Мая. Необычайно добрые лица помощников Сталина уже до прихода вождя смерти украсила печать горя, смешавшись с печатью мудрости, приобретенной ими за годы работы с Вождем. С тех пор, сколько я помню, все без исключения члены Политбюро выглядели на фотографиях так, будто они только что вернулись с очередных похорон товарища по партии. Эту славную традицию прервет лишь Михаил Сергеевич, который станет смотреться на официальных фото так, как будто он только что вернулся с банкета по поводу введения им ограничения употребления спиртного ... за пределами Кремля.*

Но за стенами этой крепости в 1953 году было не до веселья. Там готовились к пышному погребению. В похоронную команду включили товарищей Ворошилова, Маленкова, Кагановича, Микояна. Хрущева. В день прощания с вождем по всей стране надрывно звучали гудки фабрик и заводов, да так пронзительно, что чуть ни душу вынимали своим гнусавым пением. Однако на лицах соседей по дому, а все они были люди простые - работяги, не приметил я особой печали и скорби. Но и не плясал никто от великой радости, - скорее всего плясуна быстренько скрутили бы в бараний рог, и показали бы ему почем фунт лиха.* Быть может, в каменных домах на центральных улицах, где главным образом проживало начальство, и бились головой об стену по причине страшного горя, но, видать, не очень сильно, так как массовых погребений в нашем городе не последовало, в отличие от столицы. Чуть позже и до нас дошли вести о том, что много народу, пришедших лично попрощаться с товарищем Сталиным, заодно попрощались и со своею жизнью. В давке вокруг гроба затоптали не одну сотню человек. Рассказывали, что наше родное советское правительство очень сожалело об этом, и особенно товарищ Берия.* Вдруг, ни с того ни с чего, без его прямого участия погибло сразу так много людей! Да и любой следственный работник вполне и на законных на то основаниях мог возмутиться, - сколько граждан погибло без предварительных допросов. Это не порядок!

Товарища Сталина разместили в Мавзолее рядом с другим "самым человечным человеком на земле". Теперь товарищу Ленину будет веселее и днями, и ночами. Это ведь не шуточки провести тридцать лет в одиночестве. Гораздо приятнее проводить дни, а особенно ночи, в кампании с себе подобными. Тут и сон как рукой снимает...

***

Купил ему отчим гармошку,
сын пилит на ней понемножку.

Траурная музыка по радио звучала все реже и реже, зато говорильни стало больше и не только о том, что происходит в нашей стране, но и за рубежом. Стали чаще звучать непривычные для нас и труднопроизносимые фамилии - Ульбрихт,* Гротевольд* - оба из Восточной Германии, а все что касалось немцев всех, даже мальчишек, интересовало. Все нормальные пацаны любят играть в войну, - играли и мы, гоняясь другом за другом с палками, изображавшими ружья. Вся беда только, что никто не хотел быть немцем, - приходилось тянуть жребий, и часто оказывался немцем я. Вот почему с малолетства не люблю играть в лотереи. Это так лет через тридцать пять все вокруг переменится и немцем станет быть почетно. Одного из бывших "верных ленинцев", во всяком случае, его так именовали в характеристиках (может быть и до сих пор хранящихся в его личном деле) а затем и во всех газетах (даже в "Правде") - объявят вдруг "лучшим немцем 198-какого-то года". И, что самое интересное, этот "немец" будет чрезвычайно этим гордиться. Он, неуемный, и до сих пор разъезжает по всему свету с мало кому нужными лекциями, при случае рекламируя пиццу. Славный сей муж еще и, похоже, милостиво разрешил присвоить (вероятно, за мзду) свое имя некоторым резиновым изделиям, очень необходимым не только гомосексуалистам, но и в наше коварное время даже настоящим мужчинам. На сем однако же он не остановился! С его знаменитым именем появилась водка, с которой ранее он боролся всеми своими нерастраченными силами. Его многолетний кумир - Ленин - тот был гораздо скромнее. Поговаривают, что "вождь мирового пролетариата" тайно стал лучшим немцем 1917 года, получив от немецкого правительства некоторую сумму за обещанные услуги, за которые обычно на родине вешают или расстреливают...

Извиняюсь за отступление и возвращаюсь в лето 1953-го. Дикторы радио, позабыли на время о проклятых американцах, которые почему-то должны убраться из всех стран, кроме нашей. Да в Стране Октября их и не было (к нашему или к их счастью). Зато стали с двойным усердием ругать на все корки немцев, и особенно тех из них, кому не полюбились товарищи Ульбрихт и Гротевольд. Дело дошло до того, что пришлось народной полиции, - так она называлась в Восточной Германии, стрелять в народ. Ну, на то она и народная! Только народная полиция имеет право стрелять в свой собственный народ. Да и наши советские пушки и танки не помалкивали. Как пелось в песенке тех лет "броня крепка и танки наши быстры".

Так общими усилиями надолго успокоили тех, кто хотел воспользоваться смертью товарища Сталина, и мир и счастье опять воцарились на вечные времена на немецкой земле, - если не считать той территорию, что временно оккупировали Англия и Франция и, сами понимаете, Америка. И что это на сует свой нос во все дела и во всех странах?! Мало ей того, что разогнала своих собственных коммунистов так еще и кинулась убивать чужих - в Корее. Так, глядишь, она и до наших доберется.

Слушал я, слушал радио и до того озлился на этих американцев, что собрался ехать в дальнюю Корею воевать с сыновьями и племянниками дяди Сэма.* Поглядевши на себя в зеркало да увидав, что не вышел я ростом, пригорюнился и спросил совета у матушки. Объяснила мне родительница, что в таком возрасте еще не берут в армию, да и военному делу учиться надо ох как прилежно. Пообещала мне матушка годика так через три сдать меня на учебу в Суворовское училище,* если к тому времени не переменю я своего отношения к американцам.

И чтобы совсем покончить с печальной темой, вернусь, однако на несколько минут в те памятные дни. С невосполнимой потерей для человечества пришлось смириться, но еще многие десятилетия великая скорбь будет жить в душах тех, кому по тем или иным причинам были милы сталинские времена. Однако, преданность их "делу Ленина-Сталина и партии" будет "по заслугам" вознаграждена лет так через сорок - нищенской пенсией на старости лет.

Те же, кто при Сталине, как говорится, "катался как сыр в масле", вертя перед ним хвостом и танцуя вприсядку помогая тому и в труде и в отдыхе, почуяв ветры перемен, запоют скоро совсем другие песни. Бывшие его подручные станут на все корки ругать своего бывшего Хозяина, соревнуясь между собой в обливании помоями Его "светлого образа". И тот, кто будет делать это усерднее всех, уже занял кресло хозяина, а дабы ничто не напоминало о его бывшей преданности "солнцу поколений" приказал судить и расстрелять как собаку одного из самых верных соратников товарища Сталина - Лаврентия Павловича Берию. Этот жизнелюбивый человек встретил свою смерть там же, где попрощались с жизнью два его предшественника на посту министра Госбезопасности. А происходило это в подвалах его "родного" министерства. Остается только удивляться, что после этой милой традиции всегда было много охотников занять почетное место главного чекиста. Но, ежели не перечить истине, то некоторые более мелкого полета птицы из этой зловещей стаи почему-то стали вдруг выпрыгивать из окон своих контор или квартир, забыв о том, что "рожденный ползать, летать не может". Этих птичек мало кто и жалел.
По радио еще продолжали на все голоса распевать песни, написанные неутомимыми поэтами и композиторами в честь своего идола - "О Сталине мудром, родном и любимом прекрасные песни слагает народ" и прочие, но постепенно портреты и бюсты наконец-то покинувшего нас мудрого правителя стали исчезать, причем по ночам. Да "свято место пусто не бывает", - взамен художники стали малевать Маленкова, но тот оказался не фотогеничен и пришлось им перейти на "нашего дорогого" Никиту Сергеевича - бывшего о вступления в партию, пастуха, а затем шахтера. Неисповедимы пути кухарок, свинарок и пастухов в нашем славном государстве, особенно тех из них кто во время вступил в партию!

Итак, как упомянул я выше, траур закончился и можно было опять устраивать домашние концерты. "Жить стало лучше, жить стало веселее", - особенно, после того как автор этих слов покинул нас навсегда. Концерты мои стали еще интереснее с появлением в доме заливистой двухрядки - тульской гармони. Получив ее в подарок от отчима, не обманул я его ожидания и уже вскоре наигрывал плясовые мелодии - "Светит месяц", "Калинку", "Коробейники". "Ах ты, сукин сын, камаринский мужик" и другие не менее душевные мотивы. Да и песни мог теперь распевать под собственный аккомпанемент. Те, кто знаком с этим дивным инструментом, знают, что возможности гармони весьма ограничены, и на ней невозможно исполнять какие-либо сложные произведения композиторов. Так что, даже используя метод отца Паганини,* невозможно из гармониста сделать музыканта-виртуоза, а посему я был избавлен от необходимости ездит в турне с концертами, и ублажал своим пиликаньем лишь отчима, матушку и соседей. Ну и себя, конечно. Не зная еще нотной грамоты, играл я по слуху и так наловчился, что достаточно мне было послушать пару раз какую-нибудь песню, как повторял ее почти что без вранья и остановок. Тогда популярны были радиоконцерты "по заявкам тружеников" и труженики со всех сторон страны заказывали свои любимые песни. Я же, слушая эти заявки, пополнял свой репертуар.

Помимо концертов по заявкам передавали по радио и театральные постановки, что весьма развивает воображение. Ведь не видя действующих лиц, ты должен представлять сам себе и этих лиц, и их костюмы, и место действия. Частенько артисты инсценировали сказки, причем не только сочиненные в глубокую старину неизвестными никому сочинителями, но написанные и вполне современными "сказочниками".

Это были рассказы о "настоящих людях", то есть об упомянутых уже мною ранее коммунистах. Это вам не о каком-то там Али бабе и сорока разбойниках, каковые были, как вы знает, очень уж злыми разбойниками. Коммунисты же, наоборот, были очень уж добрыми. Уж такие они хорошие и отзывчивые и так болеют душой за дело рабочего класса. И "труд фабричный любят", и паровоз их "не стоит на месте, а летит вперед", и люди-то они "мирные", хотя на запасном пути держат бронепоезд, и "как невесту Родину любят и берегут как ласковую мать". Эх, была бы моя матушка ну хоть чуть поласковее со мною, ну как эти самые коммунисты с народом, о чем трещали день и ночь по радио! Уж они то и умные, и честные, и совестливые, и справедливые, и безотказные во всех отношениях. И до того уверовал я в существование этих людей, что ведут нас прямо напролом неизведанными путями в какие-то еще более светлые дали, что и пострадал за эту веру.

Однажды вернулся домой мой папаня не в себе, то есть опять поддатый. Матушке попойки его до того осточертели, что принялась она ругать его, хоть и не совсем последними словами, но все равно очень обидными. Дело закончилось тем, что "пропойца несчастный" - как только что обозначила его маменька - принялся бегать за нею вокруг стола, намереваясь расправиться с критиканкой. Зрелище это было бы еще страшнее, если бы на озверевшем "пропойце" появились бы в этот момент рога, но все равно я порядочно испугался. Дабы хоть как-то остепенить и призвать его к порядку, воскликнул вопрошающе:
- Папа, а ты коммунист?!

От неожиданного этого вопроса папаня мой совсем взбеленился и принялся с удвоенной скоростью гоняться уже за мною, приговаривая:
- Я тебе покажу коммуниста!

Бегая вокруг стола достаточно быстро, чтобы не попасть в лапы "коммуниста", но и не слишком резво, чтобы не наткнуться на него с тыла, раздумывал я одновременно о превратностях судьбы. Совсем запыхавшись, решил я ее более не искушать и на одном из кругов резко завернул к выходу, да и выбежал на улицу. Спуск по лестнице занял не более двух секунд. Пробежка без оглядки босиком по колючему снегу начисто отбила у меня охоту к спорту, особенно его зимним видам. К тому же с тех пор никого больше не обзываю я коммунистом.

С отчимом, как только он протрезвел, мы помирились. Пообещал он мне если и бегать за матерью, то без ножа в руке, а я - не обзывать его обидным для всякого порядочного человека словом.

В знак примирения, а может быть и для того, чтобы отвлечь меня от слушания сказок по радио, купил "коммунист" через недельку новый музыкальный инструмент - полу баян - уменьшенную копию баяна. Клавишей на инструменте было чуть ли не вдвое меньше, чем у полного баяна. Зато голова моя была на виду, когда я, присев, разворачивал меха и начинал путешествовать пальцами по белым и черным кнопочкам, похожим на пуговицы. Все было непривычно и незнакомо, - умение играть на гармони не помогало. Объяснять, что да к чему, было некому. Однако через пару денечков стал я обладателем еще и "Самоучителя игры на баяне". И мало-помалу, вчитываясь в пояснительные тексты, освоил я самостоятельно нотную азбуку и стал учиться играть по нотам, а не по слуху и наобум.

Уж если у нас в стране кухарки, доярки и пастухи научились управлять целым государством, то не велика задача - освоить тот или оной музыкальный инструмент. Было бы желание. Как говориться "воля и труд все перетрут".

Глава 1. Год 1957. Выбор будущей профессии.

В один из самых обычных дней в жизни шестиклассника Коли - а случилось это в его родном городе Краснопыльске, по дороге из школы домой - попался ему на глаза наклеенный на заборе плакат, сообщающий об открытии новой детской музыкальной школы. А так как ни одно уважающее себя учебное заведение, какие бы там ни были замечательные наставники, ничего собой не представляет, если там не учится уму-разуму хотя бы один ученик, то школа и приглашала детей, желающих научиться пиликать на скрипке, бренчать по клавишам пианино или бегать пальцами по кнопкам баяна. Буквы в объявлении сливались в слова, а слова составляли предложения, обещавшие не только научить играть, но и петь в хоре, разумеется, по нотам, а не так как поют простые смертные, - по слуху, с чужого голоса...

Что касается хорового пения, то оно было весьма популярно на родине нашего героя, - куда ни плюнь, попадешь или в хориста, или в дирижера, или в рифмоплета, или в композитора, могущего сочинить такую красивую и выразительную мелодию, что даже самые ужасные стихи вмиг превращались в произведение искусства.

Постояв немного перед плакатом и почесав для верности затылок, принял Коля решение - стать музыкантом, а уж что Коля решил, то быть тому непременно. Видать, унаследовал он от предков весьма похвальную черту, - добиваться того чего хочется, даже если придется для этого преодолевать непреодолимые препятствия. Какие такие препятствия, спросите вы? Да хотя бы собственную лень. Многие, с хорошими природными задатками люди, споткнулись на этом, - иных сбросить с дивана может только землетрясение, да и то довольно приличной силы...Что еще? Неверие ни в себя, ни в силы Провидения, что часто мешает людям сомневающимся и колеблющимся преодолеть ненужную робость, скорее подобающую новобрачной или чиновнику, недавно попавшему на хлебную должность. Человек же неленивый, да к тому еще и решительный может, как не зря говорится, и горы свернуть, и дров наломать. Те, кто знаком с новейшей историей России, да притом на своей шкуре, не станут перечить такому утверждению...

Ничего не сказав любимой своей маменьке, помчался Коля на улицу имени Гастелло,* где в одном из подъездов жилого двухэтажного дома и нашел заветную дверцу в мир прекрасного. Дом оказался кирпичным, аккуратно заштукатуренным и выбеленным. Внутри пахло краской от свежевыкрашенных половиц. На окнах висели цветные, с мудреными узорами шторы, подоконники заставлены были горшками с цветами. Домашний уют, созданный директором школы, а им оказался только что окончивший Уральскую консерваторию приятный на внешность и излучающий добро моложавый дяденька, сразил наповал Колю; особенно удивили его настеленные в коридорах ковровые дорожки. В обычной-то школе обстановка была довольно-таки спартанская - единственное постоянное украшение в классах был портрет Ленина, за исключением кабинета биологии, - там стоял в углу, как наказанный, еще и человеческий скелет. О тесной взаимосвязи доброго дедушки Ленина и скелета, обычно символизирующего смерть, советские школьники тогда не догадывались.
Обойдя все кабинеты и не найдя ни Ленина, ни скелета, Коля чрезвычайно удивился. Да свято место пусто не бывает, - на стенах висели портреты импозантных мужчин.

Все они не были похожи друг на друга, глядели кто влево, кто вправо, а кто и прямо на вас. Объединяло их то, что, все они были композиторами - людьми, которых не удовлетворяло умение играть произведения, написанные кем-то другим. Они обладали потребностью, к тому же соединенную у кого с немалым талантом, а у кого и со способностями гениальными, сочинять собственную музыку, что является вершиной в профессии музыканта.

Нельзя утверждать, что подобное качество, - придумывать что-то свое, поощряется во всех областях человеческой деятельности. Ну, какому самодуру, если он не занимает самый высший пост в государстве, позволят в один миг лишить страну веселья,* введя такие ограничения на приобретение спиртного, что стояние за ним в очереди становится опасным для здоровья, а то и для жизни. Однако это еще полбеды, - не так давно наш бывший Верховный Трезвенник* впал в другую крайность, отменив государственную монополию на изготовление и торговлю спиртными изделиями.

Долго не веря этому, но все же без промедления всякая сволочь занялась этим выгодным делом, на все лады прославляя своего Благодетеля. Алхимики без ученой степени принялись изготовлять такие гремучие смеси, что, отведав их, люди даже с железным здоровьем стали не выдерживать и отдавать Богу душу. В родном Колином городе хоронили однажды целую улицу, точнее не улицу, а тех, кто на ней проживал до отмены неким дуралеем государственной монополии на водку. Между прочим, улица носит имя Глинки.* Правда, не все ее жители знакомы с автором музыки, используемой для новейшего российского Гимна,* - многие думают, что их родная улица названа так в честь глины, а, если быть точным, в честь луж и грязи, окружающие этот славный уголок Краснопыльска. Избавляются жильцы от этой "глинки" только зимою, которую и предпочитают по этой причине всем временам года. И, если бы другой великий русский композитор, Петр Ильич Чайковский,* родился бы не в Воткинске, а именно здесь, то его знаменитые "Времена года" * состояли бы всего из двух частей - зимы и грязни.

Но пора и вернуться лет так на сорок назад, на улицу, как вы помните, Гастелло. Этой улице повезло больше, - носит она имя одного из множества героев, весьма многочисленных в Стране Октября. Сам герой остался бы доволен, если прошелся бы по этой ухоженной и засаженной молодыми тополями улочке. Он был не только военным, что само по себе в недалекие времена было почетным, но военным летчиком, совершившим подвиг во время Великой Отечественной Войны, протаранив собственным самолетом вражеский истребитель. Любой участник освободительной войны, защищающий свою Родину от коварно напавшего врага достоин самых высоких ее наград, почестей и заботы, а посему и улицы, названные в честь погибших героев - достойная память об их мужестве. Однако когда эти улицы соседствуют с проспектами, названными в честь самых настоящих палачей собственного народа,* то пропадает всякая ценность такой памяти.

Следует обмолвиться, что Коля, как и чуть ли не все мальчишки, конечно же, мечтал стать летчиком, да, вот незадача, был близоруким. Для какой-нибудь другой профессии, к примеру, российского политика или районного и даже Генерального прокурора* это качество, не только не мешает быть долго на виду, но еще и весьма способствует этому.

Так что правильно выбрать профессию, - это не так просто, тут все надо учитывать. Тот, кто страшится огня, должен стремиться стать водолазом, а тому, кто боится воды, не быть пожарным, ведь без воды на пожаре делать нечего, хотя не редки случаи приезда команды пожарных к месту вызова с пустой цистерной.

Головотяпство не простительно в любой профессии, особенно, если от нее зависит здоровье, а тем более жизнь людей. Немало случаев, когда добрый доктор Айболит лечит, лечит больного от одной болезни, а тот, в конце концов, умирает совсем от другого недуга.

Если какой-либо оболтус и мечтает стать врачом в России, то ему лучше всего пройти специализацию психиатра.* Здесь всегда, когда опростоволосишься, можно сослаться на то, что "чужая душа - потемки" и баста. А, ежели психиатр готов подтвердить "предварительный диагноз" карательных органов о том, что тот или иной имярек повредился рассудком, а то и просто сошел с ума (что, кстати, вполне может произойти и на самом деле после близкого общения с этими самыми "органами"), то есть полная гарантия, что такой "специалист" спокойно доработает до пенсии, да еще с какой-нибудь надбавкой за "беззаветный труд".

Но, взлетим опять в небеса. Быть военным летчиком в мирное время совсем не легко. Мало того, что свой самолет ты должен изучить до винтика, до гайки, до болтика, так еще обязан уметь распознавать все типы вражеских, зачастую летающих, где им заблагорассудится, чудовищ, которые так и норовят пролететь над нашей советской территорией.

Ведь ты обязан точно доложить начальству, кого сбил, если не промажешь.
И только мерзавец может погубить пассажирский лайнер, а вместе с ним и сотни невинных душ, да еще выставлять из себя героя и ожидать премии, наград и переименования одной из улиц в своем родном городе.

Во времена Колиного детства подобных "героев" не прославляли.* Их награждали втихую, в самом узком кругу единомышленников, как вернувшегося после длительной отсидки за убийство Троцкого,* Меркадеса,* сделав из душегуба "Героя Советского Союза". Да и к чему фанфары!... Скромность украшает не только человека, но и палача.

В более далекие от нас годы, изверги не прятались в тени. Убийцы Российского Государя и его семьи с гордостью рассказывали у пионерских костров для будущих строителей "нового общества" о блестящем выполнении "задания".* Кстати, во времена правления в губернии, в столице которой и было совершено злодеяние века, некоего "строителя коммунизма", между прочим, с дипломом строителя в кармане, исчез в одну ночь и сам этот дом, ставший местом кровавой и бессудной расправы. А "строитель" через много лет припрется на перезахоронение жертв этого преступления, пытаясь во время печальной этой церемонии выжать из себя крокодилову слезу.*

До этих событий еще так далеко, и мальчик Коля не догадывается, что скрывается за маской мудрости и благочиния у каких-то там, как их называют, "членов Политбюро". Их изображения он и миллионы других детей видят ежедневно в газетах, на портретах в кабинетах и, мало им того, - лики "святых", прикрепленные к палкам носят по праздникам, - как ранее иконы во время крестного хода.

В дни торжеств дети были обязаны продемонстрировать свою любовь к этим самым "членам", но так как ни один "член" в Краснопыльск в эти дни не приезжал, то школьники демонстрировали свою признательность за счастливое детство дядям из райкома, горкома и Крайкома родной коммунистической партии. Дяди стояли на специально изготовленной трибуне, напоминавшей мавзолей Ленина, только без гроба внутри, да и сооруженной не из благородного камня, а из покрашенных досок. Они милостиво кивали головой, проходящим мимо школьникам и трудящимся, а иногда, в порыве ответной любви, махали рукой или шляпой.

Имели ли эти детины какую-нибудь профессию и приносили ли конкретную пользу обществу, Коля не знал, но не хотел бы очутиться на их месте, - уж слишком у них угрюмые и неприветливые лица, точно работа очень тяжелая. Устают бедняги! Только одна обязанность стоять на трибуне часа четыре почти недвижимым, ну как памятник, кого угодно доконает.

То ли дело заниматься любимым делом! Мало того, что тебе самому приятно наигрывать те или иные мелодии да украшать их аккордами, так и другим людям радость приносишь, если не брать в счет соседей будущего музыканта.

Колины соседи - люди закаленные. Он давно приучил их к звучащим из-за стенки гаммам, арпеджио и импровизациям, освоив самостоятельно, по самоучителю, баян, вернее сказать, полу баян, который подарил ему отчим год тому назад. Правильно говорят, - "терпение и труд все перетрут", - прослушав Колю в музыкальной школе, приняли его сразу во второй класс.
Вот теперь можно сообщить новость и матушке. Коля, несмотря на малый возраст, принадлежал к тем натурам, которые сперва чего-то добьются, а уж потом начинают звонить об этом. Этим он сильно отличался от в великом множестве расплодившимся краснобаев да любителей трезвонить в колокола, не поглядев в святки. У подобных типов, как правило, звоном только все и заканчивается.

Услышав от сына еще с порога: - "Мама! Меня приняли в музыкальную школу!", мать, выяснив, что и как произошло, в душе обрадовалась такой самостоятельности своего чада, но для порядка, по обыкновению, построжилась, так как считала, что мальчиков надо держать в ежовых рукавицах, чтобы чего-нибудь не сотворили.

- "Как же это ты, без родительского спросу решаешь такие вещи. Ведь за обучение надо будет платить, а у матери-то карман не бездонный. Ишь ты, какой прыткий. Не спросясь матери суешь свой нос, куда не надо...".

Узнав от владельца любопытного носа то, что оплата в школе совсем небольшая - чисто символическая, успокоилась строгая матушка, да и напоила любимого сынка чаем, до которого тот был большим охотником. Если бы все музыканты предпочитали именно этот напиток, а не намного крепче,* то музыкальная жизнь в стране била бы ключом, никогда не иссякающим.

Как и любые заботливые и дальновидные родители, матушка не раз задумывалась о будущем сына, а оно, как вы знаете, зависит от многих факторов. Для полноценной и счастливой жизни человек должен быть, прежде всего, здоров и, к тому же, иметь добрый нрав, чтобы не быть в тягость ни себе, ни людям. И поскольку все блага в этом мире создаются трудом, то проводить дни в безделье было бы не совсем прилично, а в Стране Победившего Социализма даже и опасно, - достаточно находиться без работы более трех месяцев и ... жди непрошеных гостей. В один прекрасный денечек постучат нахально в дверь и ласково произнесут: "С вещами на выход!" Если владелец квартиры одинокий, то "гости" с удовольствием помогут и вынести мебель, не нарушая славную традицию "органов" - занимать "освободившуюся" жилплощадь. Ведь за "тунеядство" - так тогда назывался перерыв в работе, мягкосердечные "народные" судьи меньше года не давали, а посему "доблестная советская милиция" и использовала на все сто еще одну уловку, - при отсутствии жильца более шести месяцев тот терял право на жилплощадь.

Из тех, кто избирал своим ремеслом служить в "органах", при таких-то порядках в общежитиях жили только не очень усердные или порядочные и совестливые, а, надо признаться, что как ни удивительно, встречались в "органах" и такие.

Как видите, у неленивого человека много путей для того, чтобы послужить на пользу обществу, семье да и себе лично. Однако следует все же избрать такое занятие, чтобы оно интересовало тебя, приносило радость и удовлетворение, а не было в тягость, как хомут для лошади или как партбилет для первого президента России. Да и приходя с работы, неплохо, если от тебя пахнет, к примеру, карамелью и шоколадом, коли трудишься ты на конфетной фабрике. А что делать в Совдепии жене и детям, если муж и папа служит следователем, дознавателем, сыщиком или тюремщиком? Долго ли они выдержат специфический и неистребимый аромат смеси пота, слез, крови, мочи и мало ли еще чего?...

Уж кого-кого, а Колю-то Господь уберег от чести ношения шинели мышиного цвета. Хотя в те далекие дни форма у легавых - такое, как вы помните, разлюбезное прозвище носили среди простого люда менты, была синего цвета, а парадная - цвета невинности - белоснежной.

Быть же облаченным в цвета хаки армейский мундир - это тебе не фунт изюма. Да и как все любят военных! Одних песен в их честь написано не счесть, - тут тебе и "Три танкиста, три веселых друга"* и "Красная Армия всех сильней", и "По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед", и "На позицию девушка провожала бойца", и "На посту пограничник стоит", и про солдата с приветом от знаменитой на весь мир Катюши. Тут и "шел отряд по берегу", "идет солдат по городу", "пусть солдаты немного поспят", "только пули свистят по степи" и "ехали по полю герои", и про встречу Буденного с казаками.

Все песни трудно и перечислить вот так сразу. Упомяну, пожалуй, вдобавок строчки из особо любимых Колей песен - "врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает" и "нас не трогай, - мы не тронем, а затронешь - спуску не дадим".

Конечно, и у поэтов-песенников не без паршивой овцы в стаде, - какой-то Демьян Бедный,* ну и придумал, - "не ходил бы ты, Ванек, во солдаты". Да и еще почище - "в Красной Армии штыки чай найдутся, без тебя большевики обойдутся". А что они могут-то, большевики, без штыков да кулаков? Для них лишний приклад не в наклад.

Пожалуй, по этому-то рифмоплет этот и был таким бедным,* знать за такие песни много не давали. Ежели все откажутся ходить в солдаты, кто же тогда Родину защищать будет?! Милиционеры что ли? Так не зря о них ни одной песни не написано, они, если что и умеют, так это шарить по карманам у мертвецки пьяных мужичков, не дошедших до дома. Такая вот молва до сих пор ходит о них, родимых... Крайне редко избивают они человека посреди белого дня, если не заманят его или насильно не затащат в свои гостеприимные подвалы. Вот уж когда они дают волюшку рукам своим да ногам! И это только цветочки! Про ягодки узнаем, когда Коля, не принося никому вреда, прожив более половины жизни, очутится все же в их лапах.
.

Глава 2. Год 1967. Свадебное путешествие.

Морской пассажирский лайнер "Россия", а на самом деле не то "Геринг" или "Гитлер",* - то или другое из этих громких имен украшало в недавнем прошлом борта этого белоснежного красавца, приближался к Ялте, знаменитому крымскому городу-курорту на побережье Черного Моря.
Все пассажиры, как и полагалось им в такие минуты, столпились на правом борту плавучей громадины, чьи размеры препятствовали ее перевертыванию в подобных случаях.

Мысли о превратностях морских путешествий, вполне возможно, и бродили в головах некоторых наиболее осведомленных об издержках технического прогресса непосед, но только не в склоненных друг к другу головах одной молодой пары, настолько увлеченных самими собою, что это явно раздражало некоторых их попутчиков преклонного возраста. Вид чужого счастья не всех почему-то радует...

Некая, бесформенная по фигуре, пожилого вида фурия глядела, глядела с укоризной на прижимающихся друг к другу загорелого парня и стройную как березка девушку и, наконец, не выдержала. Язык не повернулся у критиканки сказать: " Почему вы так влюблено смотрите друг на другу?", так придумала вот что: "Молодой человек, как это вам не стыдно быть в шортах на корабле?".

Но так как Коля, а это был именно он, - человек воспитанный и образованный, то не ответил таким вот образом: "Если Вам не нравятся мои шорты, то могу их снять прямо сейчас". Единственное что мог он позволить себе, так это поглядеть на нее как на пустое место и не ответить. Да и кто из вас, после дурацкого замечания ненавидящей весь мир тетки, немедленно побежал бы в каюту облачаться в черный фрак или в меховую шубу в жаркий солнечный день, да еще в предвкушении скорой прогулки по набережной курортного города?

Пока корабль будет швартоваться, а как это делается вам описывать не надо, надеюсь, расскажу я немного о том, где и как нашел Коля свое второе счастье, - супругу, своим внешним видом никак не соответствовавшей этому званию. Скорее ее можно было принять за ученицу выпускного класса средней школы, да и было-то ей всего девятнадцать лет. Однако, попытаюсь прежде объяснить, почему я назвал ее вторым счастьем в Колиной жизни, - некоторые циники за второе счастье принимают наглость, при наличии которой, они так думают, в жизни можно добиться всего чего угодно. Что касается Колиного воззрения, то наглость он почитал за одно из самых отвратительных свойств человека, среди которых можно упомянуть еще лицемерие, ненадежность, коварство, зависть, льстивость, продажность. Общения с подобными типами следует всячески избегать, во всяком случае, когда это от тебя зависит.

За первое счастье принимал Коля свое появление на свет, да еще и не в самые худшие для человечества времена. Почитал за счастье быть здоровым и не иметь нудный характер. Кому приятно иметь дело со скучным человеком, которому самому тошно жить а посему и на других тоску нагоняющего. Если же говорить о месте, где родился Коля, то, вы знаете, "родину не выбирают", - он любит ее, любит свой город, где появился на свет божий и куда ни забросит его судьба всегда сердцем будет там, где произнес первые слова.

Хотя и назвал его страну один выдающийся человек "империей зла",* герой моей книги не может согласиться с ним во всем. Да и можно ли назвать государство, которое этот деятель возглавлял, "оплотом мира и добра"? Не происходит ли там много того, чему тамошние жители и сами не рады?

Он всегда будет благодарен своей стране и людям, которые помогли ему вырасти, получить образование, получить интересную работу. Всегда будет благодарен земле, на которой нашел он свое второе счастье. Да и брак его на Родине заключен был по взаимной любви, а это верный залог того, что чтобы не случится в семейной жизни, настоящая любовь победит назло всем тем, кто, будучи сам несчастным, хочет разрушить и чужое счастье.

Но пора вернуться к молодой парочке и, если вы не возражаете, сначала к молодому супругу. Поскольку с Колей вы немного уже знакомы, начну не с самого начала, тем более не от рождения Христова. В свои неполные 13 лет, выбрав профессию музыканта Коля уже через четыре года превратился в Николая Николаевича. Так стали называть его воспитанники школы-интерната, где получил работу новоиспеченный преподаватель. К этому времени, Коля, то есть, простите, Николай Николаевич, он же Ник Ник, он же НН, - ученики предпочитали в разговоре друг с другом укорачивать слишком длинные имена, продолжал осваивать азы и буки музыкальной грамоты, но уже на более высоком уровне, а именно в педагогическом училище на дирижерско-хоровом отделении. Чтобы не сидеть на шее матери и отчима, принял НН приглашение от директора интерната, что располагался неподалеку от его дома. Уроки пения вести он не мог по той простой причине, что сам был обязан посещать в утреннее время занятия в училище, находившееся чуть ли не за тридевять земель, - надо было ехать на пригородном поезде на другой берег реки, далее на троллейбусе, а затем идти еще и пешком. После занятий этот же путь надо было проделывать в обратном порядке. Так что на работу НН являлся ближе к вечеру и проводил внеклассные музыкальные занятия с хором и с ансамблем баянистов. Применяя на практике полученные знания, молодой учитель быстро накапливал навыки музыкального воспитания школьников, и посему на последнем курсе получил возможность работать методистом с группой учащихся младшего курса училища.

Помимо баяна НН учился играть и на фортепиано, что входило в программу обучения. Обладая слухом, близким к абсолютному, легко и быстро писал диктанты по сольфеджио, то есть, слыша то, что проигрывал учитель, почти сразу же записывал в нотную тетрадь. Вот с предметом "гармония" * были некоторые затруднения и не от Колиного нежелания овладеть этой чрезвычайно важной для музыканта наукой, а из-за удивительно своеобразного отношения к своим обязанностям преподавателя гармонии Александра Александровича Пьянки на. И за глаза и в разговоре с ним обращались лаконичнее - Сан Саныч. Этот самый Сан Саныч был большим любителем поговорить во время уроков, причем на разные темы. Объединяло эти разнообразные темы то, что они не имели никакого отношения к преподаваемому им предмету. То он рассказывал о том, что купил в магазине, то о проблемах с соседями, то о своем путешествии по Германии, причем поведал как-то, что для остальных туристов из группы он представлялся сотрудником конторы "Сортсемовощ".
В общем, овощ или фрукт он был еще тот. И куда глядела администрация училища? Ведь у него на лице было написано, что был он большим любителем еще кое-чего. Имел он обыкновение несмышленых и незрелых еще юношей зазывать в гости на свою квартиру и после просмотра книг по музыке, а затем и по живописи с привлекающими в юном возрасте иллюстрациями, предлагал затем разделить с ним не только стол, но и ... кровать. Не избежал такого приглашения и Коля. И, если бы Сан Саныч сам был похож на прекрасных молодых обнаженных людей, изображенных мастерами живописи в этих альбомах, то Коля, пожалуй, и зачастил бы к "учителю" в гости. Но Сан Саныч обладал внешностью не особо привлекательной, да и вообще был не похож ни на мужчину, ни на женщину, прямо Гермафродит* какой-то. Имя это, непривычное для слуха, впервые услышал Коля от самого Сан Саныча, (может, он был его родственником да еще по прямой линии?), во время очередных его разглагольствований на темы, приближенные к ширинке. То он спрашивал, не забывают ли студенты ее застегивать, то стряхивают ли они после посещения туалета своего дружка, перед тем как засунуть его на свое место, то куда хлопцы кладут руки, когда засыпают - сверху одеяла или под него.

Его провоцирующие вопросы не ставили учащихся в тупик и не заставляли краснеть, так как в Колиной группе все парни были довольно таки солидного возраста, трудно их было чем-то удивить. А вот девушек и Колю эти вопросы вгоняли в краску, что, наверное, учитель и приметил.
Свой первый и последний визит к гермафродиту Коля хорошо запомнил. Надо отдать должное учителю, - впредь отстал он от ученика со своими приглашениями. С одной стороны Коля должен быть ему благодарен, - одним видом своим, да и бесцеремонностью сей женомуж надолго отвратил его от следования по пути, как тогда думал Коля, грешному и недостойному мужчины.

Да вскоре подвернулись, как раз вовремя, наставницы не нарушающие законов природы. И не беда, что первые из них были весьма ощутимо старше своего ученика, - ведь "старость опытом богата". Так что, если верить некоторым историкам, Коля прошел обучение на манер королевских отпрысков во Франции, коих обучали этому, совершенно необходимому в жизни умению, придворные дамы по заданию самой королевы. Лишь происходило это в другое время и в других условиях, далеких от роскоши, что, заметим, нисколько не снижает остроты впечатлений.

Первая его учительница возраста была бальзаковского.* Ученику же ко времени первого урока не было и семнадцати. Как-то в одну ненастную ночь, нарушив маменькин запрет на ночевки у чужих людей, и превратился Коля из юноши в мужчину. Да и стали ли бы вы на его месте отказываться от превращения, если к вам в постель вдруг вползает что-то мягкое и теплое. На ощупь без ошибки определяешь, что это не какой-нибудь гермафродит, а самая настоящая женщина. К тому же хорошо знакомая тебе до удивления гостеприимная хозяйка дома, чей муж, видимо, случайно так сильно наклюкался, что спит без задних ног.

Да и с библейским заветом - "не желай жену ближнего своего" не был знаком Коля по той простой причине, что родился в краю принуждаемых к неверию в Бога. На его беду в раю непуганых атеистов и сама Библия находилась под запретом. А пути безбожников, само собой понятно, совсем уж неисповедимы.

Число наставниц на путь истинный приближалось к счастливому.* Следующая партнерша по время провождению одновременно приятному и полезному, должна была стать седьмою по счету в "каталоге красавиц", если Коля таковой вел бы на манер одного любвеобильного героя из популярной оперы.* Однако, остепенившись, юноша принял мудрое решение, - остановиться на достигнутом, тем более что на горизонте появилась та единственная, которая вызвала в нем совсем другие чувства, разительно отличавшиеся от прежних, каковые и чувствами-то трудно было назвать, - то было сперва любопытство, а затем просто-напросто удовлетворение определенных, к тому же почему-то все время возрастающих потребностей.

Люси не была его любовью с первого взгляда лишь только по той причине, что на Колином горизонте всегда находилось одновременно сразу несколько симпатичных девушек, а посему взгляд его, дабы не обидеть никого из них, постоянно перебегал с одной на другую. Эта ситуация продолжалось бы и до сих пор, если не уединился бы он однажды с Люси да не разглядел ее более тщательно да без свидетелей.

Все три грации помогали НН в его работе с хором, в котором насчитывалось около восьмидесяти певцов, причем все как один были мальчиками, А что такое мальчики вам объяснять, думаю, не надо. Попробуйте-ка справиться хотя бы с двумя-тремя, когда они собираются вместе. Однако, наделив Николая талантом по музыкальной части, Господь не обделил его даром общения с существами, имеющий вид-то ангельский, но способными причинить нелюбимому ими человеку столько хлопот и забот, что и не рад будешь, что связался с ними. Коля рано стал работать с детьми и принимал "цветы жизни" и в самом деле за ангелов. И любил их от всей души, не причисляя детей к тому или иному полу, обращаясь с ними ну как с настоящими ангелами, хотя, если почитать некоторые последние труды богословов и специалистов по ангельской жизни, то ангелы-то, оказывается, не бесполые, а двуполые существа. Но кто их до конца поймет, этих богословов? У них всегда семь пятниц на неделе.

Самого НН эти вопросы тогда не интересовали, и "ангелы", чувствовав любовь своего учителя музыки, были преданы ему всею душою. Зато "ангелы" весьма интересовали одного Колиного "друга", во всяком случае, так он называл себя. Хитрец, служивший в те времена журналистом, уверял в своей дружбе всех, у которых можно было чем поживиться. Чем он рассчитывал поживиться у Коли, подав ему идею работать не просто с детским хором, а именно с хором мальчиков, узнаем мы в свое время, дабы не отвлекаться сейчас на продолжение описания сложных взаимоотношений, возникших из-за влюбленности Коли в прекрасный пол.
Все хористы помимо пения в хоре, руководил которым НН, изучали нотную грамоту и игру на одном из музыкальных инструментов. Вот в этом-то и помогали молодому дирижеру три выпускницы музыкального училища - Галина, Людмила и Люси. А еще и Валентина, преподаватель того же училища, в котором ранее учился а, теперь уже и сам работал наш герой. Вот и попробуй тут разберись. Как вы знаете, даже в трех соснах можно заблудиться, а если их четыре?

Это хорошо, что НН, еще не ознакомившись с некоторыми воззрениями достойных называться мудрецами философов, все же чувствовал интуитивно, что первую треть жизни надо посвящать учебе, вторую - любви, а третью - накоплению жизненных впечатлений. Хотя, если быть точным, то мыслители отводили последнюю часть жизни для накопления богатств, но так как Колю угораздило родиться в "царстве свободы", где богатым быть было неприлично, то он о такой обузе и не помышлял. И, находясь в первой трети отрезка времени отведенного ему судьбой на свершение всех интересовавших его дел, НН продолжал учиться, сочетая работу с заочным обучением в педагогическом институте знаменитого уральского города, при царе-батюшке называвшимся Екатеринбург.

Использовал НН и любую возможность поучиться у других, известных в стране дирижеров детских хоров, в том числе в Вильнюсе, Риге, Таллинне, Волгограде, Москве, Санкт-Петербурге (тогда город этот носил другое название).* На один из семинаров НН приехал не один, а со своими помощницами и так прикипел к коллегам по работе, что не захотел расставаться с ними даже ночью. То, что в спальне они были не одни, а в окружении еще примерно двадцати молодых девчат, отнюдь не смутило НН, - "смелость города берет". Для конспирации, подвязав на голову косынку, улегся он спать рядом, он хорошо это помнит, хоть и был немного навеселе, с Люси. Каково же было его удивление, когда, проснувшись, нащупал рядом ... Людмилу. Каким образом произошла эта чудесная подмена, не знает и до сих пор. Вот и говори, что всегда все зависит от твоей собственной воли!

Люси приходилась единственной дочерью выглядевшей намного моложе своих лет одной приятной и любящей друг друга пары. Ребенка рожденного от таких родителей всегда можно с полным основанием назвать плодом любви. Жизнь Люсиных родителей тоже была связана с музыкой, так что ничто не грозило недопониманием интересов молодоженов. Вопреки тому, что все внимание мамы и папы получала лишь она одна, Люси не была избалованной и капризной, чему можно было только подивиться. Характер она имела кроткий, покладистый, без претензий на верховодство во всем и вся, что уже предполагало счастливую и спокойную жизнь под одной крышей, и, прислушавшись одновременно и к зову сердца, и голосу разума, решил Николай покончить с холостяцкой жизнью. Шаг такой, не спорьте, требует большого мужества только в том случае, если избранница обременена скверным характером и незавидным прошлым да еще с приплодом в придачу.

Тут же все было ясно - ни прошлого, ни детей, ни плохих вестей изо всех волостей. Радоваться надо было Николаю, да и беречь найденное счастье как зеницу ока. Ведь тот, кто не хранит свое настоящее, скорее всего, потеряет и свое будущее.

Чуть забегая вперед, хочу предупредить вас о тяжких испытаниях, каковые выпадут на долю Коли, бывшего в те времена весьма легкомысленным и доверчивым ко всякому ласковому и доброму слову, которое, как известно знающим жизнь без прикрас, часто может прикрывать самые коварные планы интриганов. И, если кто из вас не любит портить себе настроение, узнавая о малоприятной изнанке жизни, можете захлопнуть книгу прямо сейчас, пока не поздно. С теми же, кто ничего не боится, или с теми, кто желает немного окунуться в атмосферу тех давно минувших лет, или просто вычитать, причем не только между строк, как не следует поступать в некоторых жизненных ситуациях, вернемся на одну из палуб "России". Белоснежный красавец-пароход, примерно на таком мечтал отправиться в знойную Аргентину известный всему просвещенному миру своей скромностью в различных аферах Остап Бендер,* уже приветственно погудел басом огромной дымящейся трубы жителям солнечной Ялты и приехавшим сюда лучшим людям страны Советов.

Ведь в те времена на черноморские курорты получали путевки в первую очередь именно "лучшие люди" - крупные и не очень крупные партийные и советские работники, обласканные властью писатели, поэты, композиторы и даже ... инквизиторы,* - как же без них! Уже в последнюю очередь, чисто за символическую плату, а то и также бесплатно, получали заветные санаторные книжечки и активисты профсоюзов - "школы коммунизма". Находились среди удостоенных такой чести, справедливости ради, еще и "передовики и маяки производства". Это были не просто хорошие работники, но и "любящие труд фабричный", при этом не покладающие ни рук, ни ног и думающие "раньше о Родине, а потом о себе".*

Что же касается остальных, как ни крути, но так уж получается при размышлении на эту тему, - "худших людей", то отдельные их представители тоже могли очутиться среди счастливцев. Да только за путевку оплачивали они полную ее стоимость или, еще хуже, должны были селиться на квартирах местных "худших людей" да сами заботиться о своем пропитании в столовых, кафе и прочих забегаловках, что, впрочем, в те времена не было связано с риском для жизни...

Немало здесь ушивалось и самых худших из наихудших - это шулеры-картежники, мошенники всех мастей, воры-карманники, воры-домушники и прочие представители профессий, упомянутых лишь на бесчисленных страницах Уголовного Кодекса. Им на курорте так все приходилось по нраву, что уезжали отсюда только в наручниках. И тут не за свой счет!
Крым, и особенно его жемчужина - Ялта - место известное не только своим мягким и полезным для здоровья климатом, приносящим душевный покой сказочными видами горных вершин, целебным воздействием морской воды и чистого воздуха. Здесь в разные эпохи бывали и знаменитые персонажи поэм Гомера* и подлинно исторические личности.
В советские же времена осчастливили эти и так благословенные места сами Ленин и Сталин. Они, родимые, отдыхали от трудов тяжких и страшно полезных для блага миллионов тех, кто был ими и многочисленными помощниками, а их в хорошем деле всегда много находится, послан в места более отдаленные от столицы. И, если верить в искренность поэта, сочинившего - "трудовые будни - праздники для нас", то жизнь посланных за казенный счет в места более прохладные состояла из одних лишь праздников...

Сойдя, наконец-то, с трапа на берег Ник и Люси поспешили к центру города, но с оглядкой, проверяя, далеко ли отстала от них противница фривольной летней одежды. По главной улице, не спеша, прогуливались отдыхающие, причем многие тоже в шортах. Ник всегда был внимателен к людям и собрался предупредить встречных о грозящей им опасности, как вдруг приметил среди них совсем чуть ли не голых, - в одних плавках. Тут уже надо было предостеречь саму тетку, дабы не хватил ее удар.

На пляже еще не лучше, - тысячи почти обнаженных курортников лежали во всех мыслимых и не мысленных позах, подставляя то те, то другие части тела под лучи палящего солнца. Многие калились до тех пор, пока от некоторых частей не начинал идти дымок, и тогда бежали они, сломя голову, и бросались с разбега в набежавшую волну. Загар был в моде и "модники" себя не щадили. Новичков среди них отличить можно было по белой или пунцово-красной коже.

Присоединяться к этой компании у Ника и Люси не было ни времени, ни желания. Во-первых, белый пароход отходит через пару часов, а во-вторых, они изрядно подзагорели и накупались в другом черноморском райском уголке - Сочи, где и началось их свадебное путешествие. Времени было в обрез. Все, что могли успеть молодые, это пройтись по центральных улицам. Приятно было любоваться, вблизи более впечатляющими, живописными горами, защищающими Ялту от холодных северных ветров. Приобретя кое-какие местные сувениры, путешественники прибавили шагу, дабы не опоздать к отходу морского лайнера. Хотя, именно опоздание зачастую и спасает жизнь некоторым пассажирам пароходов, автобусов, поездов и самолетов от гибели в авариях и катастрофах. А в современной России сохранять жизни стало даже опоздание в гости. Подходишь к дому, в котором тебя ждут, а дома-то нет.* От него осталась лишь груда дымящихся развалин.*

Но тогда до таких дикостей дело, разумеется, не доходило и единственное, от чего в "стране победившего социализма"* нельзя было спастись - это от доносов. К тому же они никогда не опаздывали. Не писали их, пожалуй, только на уже умерших...Да пока рано об этом, всему свое время.

Точно по расписанию отошли от причала. Издав прощальный гудок, "Россия" взяла курс на Одессу. Пассажиры занялись своими делами, кто пошел в ресторан, кто в буфет, а молодожены ... Куда бы вы думали? Конечно же, в каюту. Мало им было ночи так и днем не терпится, особенно супругу, - а вдруг после небольшого перерыва что-нибудь забудешь да и сделаешь не так как надо? В первую брачную ночь, помнится, он так волновался, что не преодолел препятствие, установленное самой природой как раз для того, чтобы супруг не сомневался, что крепость до сих пор никем не была взята. Скорее всего, незадача эта случилась по причине того, что родители молодой жены спали в комнате рядом, и Ник никак ни хотел, чтобы кто-нибудь из них прибежал на крики о помощи, если новоиспеченной супруге что-либо пришлось бы не по вкусу.

И подумать страшно, - еще какие-нибудь две-три сотни лет назад в Европе существовал чересчур славный для гостей обычай, - после обильного застолья жених и невеста, в сопровождении приглашенных, направлялись в спальню, где и совершали то, что было им положено проделать, да только под пристальными взглядами " свидетелей". Мало того, зрители отпускали такие шуточки в адрес молодых, что покраснели бы и сами Питер Норд* и Джек Страйкер* со своими партнершами и партнерами, если очутились бы на их месте.

Своих друзей на свадебный обед Ник и Люси пока не пригласили, да и сам обед был перенесен на более поздний срок, - на следующее утро, после церемонии бракосочетания и трапезы в семейном кругу, Ник улетел на учебу. Более же глубокое исследование всех прелестей молодой супруги отложил он на потом, что, слава Создателю, и произошло недельки так через четыре. И, с учетом этого обстоятельства, в свадебное путешествие молодые отправились уже не для изучения основ прав и обязанностей супругов, а для закрепления достигнутых успехов и получения более разнообразных и всесторонних впечатлений, какие можно получить лишь странствуя по свету.

В те времена, когда Россия была большая, путешествовать, в основном, можно было только в ее пределах и, благодаря ее безразмерным размерам казалось, что весь мир находится у твоих ног. На самом же деле ноги твои все время ступали по одному и тому же лагерю, окутанному не одним рядом колючей проволоки. Лагерь был настолько огромен, что и создавалось впечатление, - якобы свободен ты, ну как птица. Так что, если и завирал поэт, что "человек проходит как хозяин необъятной Родины своей", то знал об этом только он сам и его кремлевские хозяева.* Что с того, что за два года до свадьбы Коля с группой туристов побывал в одной из "соцстран"? В ней были те же самые порядки, потому что Польша вместе с другими "братскими странами" входила в так прямо и называемый "социалистический лагерь".

Не зря появился анекдот. Спрашивают заключенного:

- Кто такой Никсон?

- Президент.

- Чего?

- Америки.

- А кто такой Брежнев?

- Начальник.

- Чего?

- Лагеря.

- Какого?

- Социалистического.

А лагерь без сторожей это как песня без баяна. Через год попробует Чехословакия освободится от них, да охранники не дремали...

А каков был у них аппетит! - не в ровен час раскатили они губу на подряд по охране одного, чересчур вольного прежде, заокеанского острова,* что всегда лежал и продолжает лежать под боком у нашего заклятого друга - Америки. Так от атомной бомбежки, которую многие ждали в любую минуту,* отделяла нас только одна извилина в мозгу верховного дуралея Совдепии,* - а их всех-то у него было наперечет - Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин и ... пришествие коммунизма в Страну Советов в 1980 году.*

Слава Всевышнему, у Ника и Люси такая специальность, что им удалось не состоять в рядах "сознательных борцов за дело коммунизма". Да и к вступлению в "стройные" ряды "авангарда рабочего класса" самозванные вожди рабочих старались не принуждать людей думающих и размышляющих. Там нужны были бессловесные роботы-автоматы, готовые выполнить любую команду, если только у них не сгорит невзначай какой-нибудь транзистор, ответственный за предохранение от искр сознания или шевеления остатков совести.

Ник и Люси умудрились даже не быть комсомольцами, что, между прочим, считалось весьма подозрительным обстоятельством...

Глава 3. Год 1970. В сетях интриганки.

В 1970 году произошло столько много событий, что трудненько описать их в одной главе, однако попробую, - попытка не пытка.

ЮБИЛЕЙ ВОЖДЯ.

Приближался апрель месяц, как помнят многие "простые советские труженики"* - день, когда по всей стране пыль идет столбом. В этот, счастливый "для всего прогрессивного человечества" денек, подметаются, наконец-то, улицы и площади, убирается мусор, подбеливаются заборы под раздающиеся, из развешанных по этому случаю на столбах динамиков, вопли солистов и многоголосых хоров, распевающих песни, оратории и кантаты, посвященные виновнику кутерьмы. В этот "самый лучший день в апреле" родился никто иной, как идол коммунистов и комсомольцев. Ну, а поскольку "народ и партия у нас едины", то и простые люди, хочешь - не хочешь, должны были принимать участие в этом бедламе.*

Создавалось впечатление, что не родись этот "самый человечный" да к тому же, надо полагать, самый чистоплотный человек в России, то заросло бы "государство рабочих и крестьян" в мусоре, грязи и дерьме. Лишь благодаря этим субботникам, названных в Его честь ленинскими, и можно было какое-то время чувствовать себя человеком в своем городе, а не свиньей на скотном дворе.

В день субботника отдыхали только дворники, однако, чем они занимались в другие не самые лучшие для нас дни, трудно было определить. Быть может, просиживали штаны на партийных или профсоюзных собраниях, посещали политзанятия, пели в самодеятельном хоре, а то и выплясывали танцы народов мира. Причем, если судить по географии наших танцевальных сюит, то весь мир состоял только из Польши, Венгрии, Чехословакии, Кубы, Северной Кореи и прочих "стран народной демократии".

Этот год был особенным еще и по причине того, что если бы именинник протянул дольше и не откинул бы ноги почти полвека тому назад, то исполнилось бы Ему аж сто лет. А посему недостаточно было его поклонникам поднять пыль "от Москвы до самых до окраин", но следовало еще и подогреть ажиотаж о предстоящей раздаче медалей, отчеканенных в Его честь.

"Ум, честь и совесть нашей эпохи",* то бишь "родная" коммунистическая партия задолго до юбилея стала принимать кипы бумаг на представление достойнейших из наидостойнейших к новой награде. Саму медаль можно было вполне принять за металлический рубль, если бы не дырка в верхней части, да и если не блистал бы "рубль" хоть и самоварным, но все же золотом.

Поскольку получение этой высокой правительственной награды предполагало и определенные льготы, то желающих стать лучшими из лучших становилось все больше с каждым днем. Всеми правдами и неправдами стремились попасть в заветные наградные списки, каковые отсылались затем аж в саму Москву.
Секретари парткомов стали на какое-то время самыми уважаемыми людьми в трудовых коллективах, - ведь именно на них выпала основная тяжесть определения самых достойных. В небольших же коллективах, где всего-то было несколько работников, а, значит, самые лучшие были только начальник и секретарь парткома, вынуждены оные были поступать, как некая птица в басне Крылова - расхвалить петуха за то, что хвалит он кукушку и писать хвалебные характеристики друг на друга.

Документы на представление награды принимались только с места основной работы кандидата на отличие. Но нет преград для проныр и наглецов, тем более, если у них и партбилет в кармане! Журналист одной копеечной газеты, Колин друг, был один из сотни корреспондентов этого издания для детей и, видать не надеялся пробиться в ряды счастливчиков. Так он поднял на ноги все местные общественные организации. К одним он пристал как банный лист к заднему месту, другим намозолил глаза и, в конце концов, до того намулел всем, что получил- таки нужные ходатайства. Надо признаться, корреспондент был очень предусмотрителен, - именно благодаря сей награде он и пожмет плоды своей неугомонности. Лет этак через двадцать пять выпустят его из пятилетнего заключения раньше на четыре года, учтя, что развратитель детей и "отличник народного образования"* оказывается, не был лишен высокой награды при осуждении и тем самым заслужил право на амнистию. Так что в Стране Чудес не только партийные бонзы* были неприкасаемы для длинной (но не для них) руки Закона. Славословящие их режим лизоблюды и лакеи, отмеченные не только пороками, но и теми или иными блестящими побрякушками, частенько вырывались из объятий Фемиды.

С брезгливостью глядел Николай на всю эту вакханалию. Нутром чувствовал, особенно после "братской помощи" доставленной в Чехословакию в танковой броне в 1968,* что награды от такой власти - ну очень сомнительная честь для награжденцев, если обладают они здравым смыслом и совестью.

Тут интуиция его не подводила, чего не скажешь о почти детском доверии к тем, кто крутился вокруг него, имея кое-какие далеко идущие планы. А пора бы уже было покончить с ребячеством, тем более что уж свой ребенок появился - очаровательная дочурка Юлия. А в этом году родился бы и сын, если все не повернулось бы кверху дном.

СОЛОМОН В ЮБКЕ.

Но сперва немного о последних достижениях нашего героя на музыкальном поприще. К этому времени руководимый им хор совершил много концертных турне, выступив в Абакане, Минусинске, Москве, Волгограде, Норильске, Дудинке, Улан-Удэ и Екатеринбурге. Государственный экзамен по дирижированию НН сдал в необычной для института форме, - привез свой хор на гастроли. Одно из выступлений, в зале Уральской консерватории, и посетила высокая экзамеционная комиссия. Концерт в двух отделениях, а аккомпанировал хору струнный квартет состоящий из профессиональных музыкантов, был принят на ура и публикой, и комиссий. Николай получил высшую оценку за свою работу.

Краевая студия телевидения сняла и выпустила музыкальный фильм о хоре, правда, по указке сверху произведя хирургическую операцию. Из фильма вырезали "Stab at Mater" Перголези.* Еще бы! Тут тебе надвигается юбилей вождя мирового пролетариата, беспощадного иконоборца, отдававшего налево и направо приказы об убийствах священников, а пионеры распевают на латыни о какой-то матери, стоящей перед крестом с распятым на нем сыном, хотя бы и Божьим!

Надо признать, что большую помощь оказывала ему в работе с хором хормейстер Валентина, с которой ранее имел НН довольно таки близкие отношения, но их он самым естественным образом прервал немедля после свадьбы. После сего шага считал он, что упрекать его было теперь не за что. Но все оказалось намного сложнее...

На репетициях с поющими сорванцами НН частенько, когда уж сильно был недоволен поведением того или иного непослушника, обращался к озорнику предваряя свои нотации обращением - "олух царя небесного", совсем не подозревая, что подобного титула сам заслуживает более того, чем хотелось бы. Он-то и оказался этим олухом, которого обвела вокруг пальцев всплывшая вдруг на его горизонте дама с прошлым. Все произошло совершенно так же, как выразился классик, - "вкрадчивый враг подошел под маской друга"*.

В Англии существует прекрасный древний обычай, - во время свадебной церемонии получает невеста поцелуй не только от своего суженого и родителей, но и от трубочиста, одетого в рабочую одежонку цвета сажи. Поцелуй этот, видимо, без слов предупреждает о том, как будет выглядеть невеста, если не будет соблюдать чистоту в доме и в своих отношениях с супругом. Жаль, что такой обычай не привился у нас, причем трубочист не должен был бы обойти поцелуем и самого жениха.
Кто знает? Получив такой намек, не отбежал бы Николай на полкилометра от положившей на него свой раскосый глаз восточной красавицы? В свое время, выбрав для разбега из карьерных соображений работу в Комсомоле, пыталась "красавица" поступить на учебу в Дипломатическую школу,* чувствуя в себе, видать, склонность к этой, как ее называют знающие люди, "фальшивой профессии". Но то ли определили, что уж слишком лжива абитуриентка для успешной работы на этом поприще, то ли ее умение интриговать показалось слишком мелким и пакостным. В общем, отказали дочери Востока в доступе в среду особо избранных и подходящих по всем статьям соискателей заманчивых должностей консулов, атташе, послов и послиц. И слава всевышнему! Интриганов в этом забытом Богом учреждении где, наряду с весьма полезными науками, изучали в нагрузку "научный атеизм" и фальшивую историю своей страны, и без нее училось немало.

Подрабатывая по совместительству, на свою беду именно в той школе, где трудилась на педагогическом поприще несостоявшаяся дипломатка, и познакомился Николай с Соломоном* в юбке. Мадам считала себя не глупее самого царя Израиля, если, конечно, допустимо употребление в одном предложении слов "глупость" и имени Соломона.

В один не самый лучший день, после настойчивых приглашений мудрого Змия, посетил НН ее трехкомнатный террариум. Откуда ж мог тогда знать, пришедший в гости с благими намерениями, Николай, что стучит не в ту дверь?

Выслушав рассказ "мадам" о ее попытке осчастливить советскую дипломатию и о неуемном желании превзойти саму Коллонтай* (хотя скорее ей, если скинуть лет так двадцать, подходила роль Маты Хари*), Николай проникся уважением не только к почтенному возрасту сказочницы, но и к ее несказанной мудрости. Кого не притягивает человек, от которого многому есть чему поучиться? А ежели доброжелательный и умнейший человек еще и доверил вам что-либо сокровенное, то и у вас возникает вполне понятное, хотя и, прямо скажем, странное желание поделиться своими тайнами, что слишком часто бывает не совсем безопасно.

Вспомним хотя бы недавний пример, когда чересчур доверчивая болтушка поведала своей одной "подруге",* стоящей сотне врагов, о том, о чем не принято рассказывать даже самому себе. Низость "подруги" перешла все границы, - она записала разговор на магнитофон. В результате телефонной исповеди его поклонницы, могущественный глава самого мощного в мире государства попал в такой переплет, что выбрался из него весьма помятым.
Таких, и еще почище историй в жизни хоть отбавляй, и единственная разница между обычным человеком и знаменитостью только в количестве занятых в этом занятном деле судей, адвокатов, обвинителей, очернителей, комментаторов, злопыхателей, сплетников и, само собой разумеется, зрителей.

Кому же не приятно узнать, что и у великих людей не всегда все дома, да и не всё в порядке в гостиной, спальне, кабинете, тем более в Овальном. Остряки, как вы знаете, тут же переименовали офис, и не без веских на то оснований, в Оральный.

Не чувствуя никакого подвоха, поделился Николай с "благодетельницей" своими обидами. Дело в том, что упомянутая уже мною Валентина продолжала работать с ним, как говорится, бок о бок, то есть чересчур близко на взгляд Люси и ее отца. Отсюда и начались трения между любящими друг друга супругами, что выводило из душевного равновесия Николая, по характеру очень обидчивого. Узнав от простодушного простофили о тлеющем в молодой семье костерке недовольства, мадам не мешкая, стала подбрасывать угли, да еще и раздувать его до размеров достаточных для того чтобы спалить Джордано Бруно,* Саванароллу *и Жанну д'Арк* вместе взятых.

Зная о волшебной силе слова не понаслышке, а из большого опыта работы по запудриванию мозгов комсомольцев, и, не откладывая дело в долгий ящик, принялась 33 (таковы инициалы "мадам") нашептывать то в одно, то в другое ухо Николая. К сожалению, тот не относился к тем, у кого в одно ухо влетает, а в другое вылетает, и мало-помалу яд стал действовать.
Узнав во время очередной исповеди что, молодые ждут еще одного ребенка, 3э 3э утроила усилия. Хитроумная бестия решила, что мало подзуживать только Николая. И вот уже родители Люси совсем потеряли покой...

Чересчур обидчивый супруг еще и усугубил ситуацию, - назло ревнивцам совершил то, в чем они его подозревали. Сближение не принесло радости ни ему, ни его бедной сопостельнице. Вместе удовлетворения почувствовал Николай отвращение и не столь к ни в чем не повинной молодой женщине сколь к самому себе.

Валентина, как человек ранимый и чуткий, сама предложила покинуть навсегда не только его, но даже и сам негостеприимный для нее город. У ее бывшего любовника для сохранения семьи выбор был один - смалодушничать и ... согласиться. При расставании НН подарил отъезжающей полюбовнице лайковые кожаные перчатки пурпурного цвета. Коли не можешь обогреть всех сам, то пусть их согревает твой подарок. Это, поверьте, обходится, дешевле...

Однако ничто не обошлось НН так дорого как знакомство с 33. Несмотря на прямо таки скажем страшные испытания, которые перенесет он в результате сближения с коброй - так он назовет ее в момент хоть и позднего, но прозрения - он простит себе так называемые ошибки молодости. Ведь это так естественно извинять самого себя, - кто из нас не прощает себе того, за что других готов чуть ли не уничтожить?

Да все ж останется один грех на совести нашего героя, за который он будет укорять себя всю жизнь - это гибель сына, каковую вызвал он сам, настояв на прерывании беременности. Ни в чем не повинное дитя, уже подававшее признаки жизни, насильно было изгнано из материнского чрева. Такие вещи, наверное, можно извинить, когда что-либо угрожает жизни матери или здоровью будущего ребенка, но никак не семейными ссорами. Ведь сегодня поругались, а завтра помирились. Не зря говорят, "милые бранятся - только тешатся". И, если не находится вблизи молодых гнусный подстрекатель, то и помирятся они непременно и очень скоро.

ФАЛЬШИВЫЙ ДРУГ ХУЖЕ СОТНИ ВРАГОВ.

Еще один "советчик" подстрекал "олуха царя небесного" - друг, имея которого и врагов не надо было. Довольно-таки многие из вас, доверчивые и добрые читатели, могут найти сколько угодно таких "доброжелателей" вокруг вас, если приглядитесь повнимательнее.

С "советчиком" Николай знаком был со школьной скамьи, правда, занимая ее в первом классе, а тот в это время ерзал на ней в классе девятом. После окончания средней школы, этот ленивец, если дело требовало хоть каких-то усилий, особенно физических, начнет работать инструктором райкома комсомола , что в ту пору для многих карьеристов было обязательной первою ступенькою для подъема в коммунистический рай, который создавали они в первую и последнюю очередь только для самих себя.

Тип этот поступит на заочное отделение педагогического института и закончит обучение только через двадцать лет, вконец измотав терпение преподавателей, выставивших-таки "студенту" зачеты и лишь только для того, чтобы не видеть его более.

В обязанности инструктора входило проведение организационной работы среди детей и подростков во вне учебное время. Под руководством комсомольского деятеля районного масштаба создавались в округе тимуровские команды* и юношеские добровольные пожарные дружины. Поскольку Коля с детства проявил недюжинные организаторские способности, то и ему доверили собрать и возглавить ораву местных сорванцов, которым все равно было чем заниматься - поджигать или тушить, лишь бы не сидеть без дела. Причем командир тимуровской команды оказался строптивым, - на предложение инструктора райкома назвать дворовую шайку именем Павлика Морозова* категорически отказался. Своим, хоть и детским, умом никак не мог признать за геройство предательство сыном родного отца. Свою команду он назвал именем Володи Дубинина,* юного героя-партизана, погибшего в бою с незваными гостями ввалившимися в наш дом с оружием в руках.

Через какое-то время "большой друг детей" получил новую должность, став корреспондентом детской газеты. Какой такой осел пустил этого козла в огород, вернее в сад, где подрастали "цветы жизни", История умалчивает. Однако у читателей будет повод призадуматься. Каким же образом можно оградить своих детей от подобных типов и от системы, которая вверяет нравственное, а зачастую и физическое здоровье маленьких граждан проходимцам, использующим свою близость к детям не на пользу оным, но во вред, причем часто с непоправимыми последствиями?

С того самого времени корреспондент и назвался другом Николая, но, как вы знаете, если "назвался груздем, то полезай в кузов". Этот же "друг" был всегда вблизи только в счастливые времена, избегая не то чтобы помочь, но даже и появиться в годину тяжелых испытаний. Единственное исключение, которое он делал для своих "друзей" в трудную минуту - непременно являлся на их погребение, а так как в друзья он напрашивался чуть ли не ко всем, то редко происходили похороны без его участия. Если, бывало, и опаздывал он к моменту опускания гроба в могилу, то уж на поминальный обед являлся вовремя. Скорбящий "друг" предпочитал тризны по причине того, что не надо было приносить подарок. Хотя пройдоха придумал способ, позволяющий без особого наклада посещать и свадьбы, и именины. Он заявлялся с одним цветочком в руке и объявлял, что он сам и есть подарок. Единственное на что он мог разориться - вдобавок сочинить поздравительное четверостишие. Умением ловко кропать рифмы пришлось овладеть, коли ни на что другое не способен.

Первая его жена, познакомившись поближе с его другими возможностями, быстренько выгнала "мужа" на улицу, - так обычно поступают с ни на что ни годными дворняжками. Много позже забракованный супруг отыщет он среди своих воспитанниц-пионерок, как он выразился - "для прикрытия", довольно-таки неказистого вида девицу, согласившуюся на такие условия проживания с пионерским поэтом, которые не мешали бы ему заниматься "творчеством".

Наблюдение за счастливой жизнью Николая и Люси не приносило "другу" покоя и более того, чрезвычайно раздражало. Невыносимо для него было и то, что в таких вещах не принято признаваться. И когда услышал он о черной кошке, пробежавшей между влюбленными, а если быть точным, - гадюке, проползшей как раз по середине, то радости его не было границ. Удрученному Николаю он посоветовал не вешать нос, и сообщил о своем близком знакомстве с народным судьей, который в два счета освобождает кого угодно от пут Гименея.* А пока напомнил ему о предстоящем банкете в краевом Дворце пионеров и школьников, на который Николай был приглашен. Самого же поэта никогда не приглашали, поскольку были уверены, что он и так придет.

Банкет, если память мне не изменяет, был посвящен пятидесятилетию пионерской организации имени все того же вездесущего Ленина, чей гордый профиль украшал значок, носить который были обязаны все дети. Их всех до одного принимали в ряды этой довольно-таки многочисленного добровольно-принудительного объединения, причем, не спрашивая согласия самих детей. А еще пионеры обязаны были подвязывать на шею алого цвета галстук. Посвященный этой косынке стишок стоит привести, поскольку он часто служил оправданием "другу" Николая:

Не стыдитесь, пьяницы, носа своего, -
Он ведь с красным знаменем цвета одного

Но вернемся к банкету. Все было как в песне - "за столом никто у нас не лишний, по заслугам каждый награжден". И действительно, коллектив работников Дворца состоял из самых настоящих энтузиастов, любивших и детей, и свою профессию. Руководители кружков учили детей петь, танцевать, рисовать, фотографировать, изготовлять различные поделки и игрушки. Это были бесхитростные и доброжелательные люди, о таких говорят - "человек на своем месте". Умели они хорошо работать и хорошо повеселиться.

Во время застолья обратил НН внимание на некоего слащавого вида парня, сидевшего рядом с его "другом". Да и как не обратить внимание, если беспрестанно на вас кидают многозначительные взгляды, а что они означают, вы как-то не можете понять. Перешептывающийся с пареньком "друг" прояснил вскоре интерес Геннадия, так звали инструктора Краевого Комитета комсомола, к Николаю, которому хоть и стукнуло уже четверть века да выглядел он не старше восемнадцати. Под предлогом получения нот песен для детей, Геннадий напросился в гости.

Попавши же в квартиру, гость начисто забыл, зачем пришел, и стал приставать к хозяину с объятиями да поцелуями. Да ладно, если бы только на манер Генерального секретаря КПСС, известного своим пристрастием к выражению чувств именно таким образом, так он еще и полез рукой туда, где его не ждали... Хотя тот, кто его не ждал, все же восстал... И что только не сотворишь на нетрезвую голову!..

Немного протрезвев и опомнившись, выпроводил Николай комсомольского деятеля, одной из обязанностей которого и одновременно любимым занятием было сопровождение девочек и мальчиков пионерского возраста во Всесоюзный пионерский лагерь "Артек", что находится в Крыму. Можете себе представить как он их "сопровождал" да еще за казенный счет!

Не одного "артековца" повстречает в предстоящие годы НН и не перестанет удивляться - кто же их, слетающих туда как мухи на мед, отбирает для работы с детьми? - Глупцы? Равнодушные ко всему? Или подобные им люди?

Геннадий еще не раз звонил с надеждой на приглашение, но Николай дал понять комсомольскому деятелю, что по таким делам ему следует обращаться к другим членам, то есть к членам комсомола, а он, Николай, беспартийный и не достоин такой чести.

Вовремя кто-то свыше надоумил его дать от ворот поворот сему любителю острых ощущений. Но даже тот первый и последний кратковременный визит принесет ему через три года кое-какие неприятности, о каковых автор сообщит в следующей главе. А если бы такие посещения повторялись, то последствия были бы ужасные.

Нет уж, решил Николай, - лучше иметь дело с "мадам", если уж так сильно приспичит. Она хоть и не первой свежести, но ежели потушить свет да при этом и глаза закрыть, то все же будет приятнее, чем поддаваться домоганиям приторного фавна. Заниматься же самоудовлетворением Николай не успел привыкнуть, а посему и вручил вскоре свою верительную грамоту представительнице страны незаходящего Cолнца*. С первого же раза стало понятно, что скважина была давным-давно разработана каким-то неизвестным Николаю проходчиком, а может быть и целой бригадой. Возвращаясь домой после первой проходки, принялся он рассуждать о превратностях судьбы и о непонятном желании у людей сменить лучшее на худшее. Но разве возникло бы подобное стремление, если бы дома не упрекали его без причины?

Да где "повадился кувшин по воду ходить там ему и голову сломить". Повадки кобры невозможно изменить, - она не кусает только до тех пор, пока перед ней высвистывают мелодию на флейте.

ГУСЕЙ ДРАЗНИТЬ, - СЕБЕ НАВРЕДИТЬ.

1970 год был сплошь юбилейным. Хотя пять лет срок небольшой, но хористы и их родители решили отметить это событие. Взялась помочь и "мадам". Праздник решено было устроить на другой день после юбилейного концерта, да еще и в самом лучше ресторане города - "Север". Мадам прислала старшеклассниц из своей школы, которых подготовила для исполнения роли официанток. Родительский комитет оплатил все расходы на заказ обеда и десерта, Хоровое Общество приобрело подарки детям с учетом на приезжающих по этому случаю гостей из Литвы. Знаменитым хором мальчиков города Вильнюса руководил доцент кафедры хорового дирижирования Литовской консерватории Герман Перельштейн - преподаватель Николая.

Все с волнением ждали приезда его самого и двух хористов из "Ажуолюкаса", что по-литовски означает "Дубок". Николай и представители от родительского комитета приехали для их встречи в аэропорт. Не успели толком припарковать машину как, откуда ни возьмись, появился тучный, солидного вида дядечка, да повел себя совсем не солидно.

- Убирайте отсюда машины, - прошипел он и жестом показал в ту сторону, куда надо было убраться.

- В чем дело? - спросил НН.

- Я из Краевого Комитета партии. Жду делегацию из Москвы.

- А я из краевого Хорового Общества.* Жду делегацию из Вильнюса. Да и не вижу здесь запрещающего стоянку знака. И вообще-то у нас "все вокруг колхозное и все вокруг мое, - напомнил Ник партийцу строчки из песни-агитки.

Препирательство было хоть и долгим, но совершенно безуспешным для одного из "слуг народа", - так скромно называли себя партийные вельможи. Кортеж машин не отъехал от стоянки до тех пор, пока НН и иже с ним не встретили своих гостей. Любя дразнить гусей, НН демонстративно еще и прикрепил впереди первой машины два флажка - РСФСР и Литовской ССР, да так и с развевающимися флажками и проехали через весь город. Причем промчались и под самым носом у местных партийных чинуш, отстроивших свои хоромы на месте взорванного и разобранного их совсем уж одичавшими, предшественниками церковного храма, украшавшего в свое время центральную площадь города.

Узнав об этой его выходке, "друг" предупредил: - "Этого они тебе не простят".

То, что он накаркал, хорошо зная волчью натуру "слуг народа", сбудется, причем уже в этом году; но полностью отыграются "волки" через двенадцать лет. Дай только повод, а волчья пасть всегда рядом.

Кстати сказать, волчью натуру наших "пастухов" хорошо раскусил поэт Владимир Высоцкий,* чье творчество пришлось не по вкусу хищникам в овечьей шкуре. Какая жалость, что ушел он рано из жизни и не увидел собственными глазами того, что эти оборотни сотворят со страною и с её ни в чем ни повинном народом уже лет так через двадцать. Но, не будем забегать вперед так далеко и вернемся к темам более приятным.

Юбилейный концерт хора и праздничное мероприятие в ресторане под названием Папа, мама, я и музыка не прошли незамеченными в городе, а для самих хористов и их родителей остались в памяти на всю жизнь. Не очень то весело было только одному Николаю, - все папы мальчиков были, как и положено, вместе с женами, а руководитель хора был на празднике один-одинешенек. Люси была наслышана о новой пассии своего любвеобильного муженька и отказалась придти на торжество, не желая видеть торжествующую соперницу. А разлучница не заявилась, предположив, что придется ей глядеть в глаза жене похищенного ее супруга. "Знает кошка чье мясо съела".

С тяжелым сердцем через несколько дней проводил НН гостей из Вильнюса, а вскоре и сам туда улетел на учебную сессию.

Дальние расстояния, отделяющие нас от неприятностей, лишь на какое-то время могут смягчить наши обиды и помочь забыть о тех или иных бедах. Воспользуюсь этой паузой, да и расскажу, как юбилейную дату восприняли в Прибалтике.

Первое, что услышал НН, было прекрасное двустишие, посвященное памяти и делам юбиляра:

Прошла весна, настало лето.
Спасибо Ленину за это!

А какие анекдоты ходили! Причем по всем республикам Союза. Вот и говорите после этого, что народ у нас темный и ничего не понимает!

К столетию Ленина мыловаренный завод принялся изготовлять мыло - "По местам Ильича", а парфюмерная фабрика запустила в продажу новый сорт духов - "Запах Ильича". Вино водочный комбинат вместо бутылок начал поставлять для продажи в ларьках бочки с вином - "Ленин в розливе".* Однако всех превзошла всех по оригинальности мебельная фабрика - стала изготовлять трехместные кровати "Ленин с нами"...

Литовцы обладали не только развитым чувством юмора, но и чувством собственного достоинства и гордостью, хотя давали об этом знать с большим тактом. Так однажды, при обращении к ним моих знакомых русских: "Друзья! Не сердитесь. Нас тоже бесит это идолопоклонство", услышал я ответ:

- Мы вам не друзья, а братья. И разъяснили для непонятливых: - Друзей-то можно выбирать...

Услыхав это признание, Николай расчувствовался, - и его, выходит, принимают за брата, да и спел для новых родственников услышанную еще в Сибири частушку.* Он избегал в беседах с друзьями, а тем более с недругами употреблять грубые словечки, да еще и в адрес воинственных безбожников, но на сей раз нарушил это правило:

Как у Дуньки в попе разорвалась клизма!
Ходит-бродит по Европе призрак коммунизма.

Причем, пропел НН сей стишок на банкете в присутствии весьма важных лиц из министерств просвещения и культуры Литовской Республики, да и, не смягчая для слушателей одно словечко, как сейчас для вас, любезные читатели.

Восторгу "родственников" не было предела. Рад был и солист, - никто из братьев его не выдал. Ведь в те дни призрак гибели коммунизма еще не шастал по Советскому Союзу, чего нельзя было сказать о Восточной Европе. Да предать ведь могут только друзья или, что, вернее, те, кто ими прикидываются. Так что все обошлось хорошо, если не считать чувства неловкости, появившегося у куплетиста после этой выходки.

ТЯГА К ПРЕКРАСНОМУ.

Николай с юных лет не только устраивал импровизированные концерты для своих родных и друзей, но и любил посещать выступления других - настоящих артистов. Будучи проездом в Москве и других крупных городах всегда использовал любую возможность попасть в число зрителей, что было по тем временам и не так то и просто. Из-за доступности по цене входных билетов, редко какой театр пустовал в той же вечерней Москве. Так что билеты надо было приобретать задолго или покупать с рук у театральных спекулянтов, которые предлагали "лишние" билетики перед входом в храмы муз.

Тогда спекуляция считалась страшным преступлением, за которое если и не лишали жизни, то могли, во всяком случае, отнять и свободу, и имущество, нажитое до этого, причем не только нелегальной торговлей, но и честным трудом. Однако по всему было видно, что спекулянты имели ангелов-хранителей, крыльев хотя и не имевших, но уж и не совсем бескрылых. С дубинкой в руке и с красной корочкой в кармане,* чувствовали они себя чуть ли не хозяевами жизни и собирали дань со спекулянтов-любителей, закрывая глаза на делишки тех из них, кто делился со "стражами порядка" нетрудовыми доходами. Что ни сделаешь для человека, если он тебе выказывает послушание и благодарность!

Самыми любимыми сценическими площадками Николая были прославленный на весь мир Большой Театр, Кремлевский Дворец Съездов и Концертный зал Московской консерватории, а в Питере - Мариинские Театр.* Оперные и балетные спектакли Николай изучал раньше только по учебникам и записям на пластинках, что можно сравнить с обедом по телефону. Теперь же открылись они ему всеми своими блистательными гранями.

При слушании "живого" симфонического оркестра и оперных примадонн, звучащие ранее с пластинок бестелесные голоса превратились в наглядные впечатляющие образы в исполнении знаменитых артистов, а пышные декорации дополняли картину, ранее возникавшую только в воображении. Царящая в зале атмосфера ожидания встречи с чем-то прекрасным и дотоле неизвестным, особенного до первого поднятия занавеса, возбуждает и интригует, без чего, вы знаете, жизнь становится пресной и однообразной.

Во время посещения столиц прибалтийских республик открыл НН для себя новые горизонты. Многочисленные храмы Божьи, чудом уцелевшие после "добровольного вхождения" этих до 1940 года независимых государств в "Союз нерушимый республик свободных", имели помимо, где роскошного, а где и скромного убранства, своих просторных помещений, музыкальный инструмент, наяву до сего Николаем не виданным. Инструмент этот по праву можно назвать королем среди разнообразных по внешнему виду и своим возможностям устройств, изобретать люди которые стали со времен незапамятных и призванных увеселять наши души, уводя их хотя бы ненадолго от ежедневных забот и превратностей судьбы.

Однажды подудел какой-то пастушок в тростинку, да и услышал звук, отличавшийся от тех, что звучали в природе - от грома небесного до птичьего чирикания. А, найдя тростинку с отверстием посередине или, быть может, проковыряв его сам, обнаружил пастух, что дудочка может не только твердить одно и то же, но и пытаться о чем-то рассказать, спеть. Отсюда, пожалуй, и ведет начало искусство музыки. К тому же открылись позже и волшебные свойства натянутых струн различной длины, что и привело к созданию арфы, инструмента до такой степени чарующего и умиротворяющего, что мог оный иногда урезонить даже самого кровожадного Нерона,* овладевшего не только искусством управлять государством, но и игрой на арфе. Если бы некоторые из наших доморощенных современных правителей были бы в свое время обучены искусству владения тем или иным музыкальным инструментам, то свирепость их, природная или приобретенная, скорее всего, была бы укрощена.

Вернемся однако же к инструменту, который произвел такое неизгладимое впечатление на героя сей книги. Как вы уже догадались, это - орган, инструмент хотя и содержащий в своем чреве трубы могущие издавать всего один звук. Зато количество их таково, что фантазию играющего на нем музыканта может ограничить только гений Иоганна Баха.*

Орган может звучать журчащей флейтой, загадочным кларнетом, завораживающим гобоем, призывной трубой, ворчливым фаготом и способной пробудить даже мертвых хриплой тубой. Орган может петь человеческим голосом, и при этом вы можете к тому же слышать, как он дышит. И вот, слушая впервые орган, причем один из лучших в мире, размещенный в Домском Соборе города Риги,* настолько был поражен НН великолепием звуковых красок и мощью звучания царя инструментов, что даже после концерта находился какое то время в оцепенении.

Он как бы побывал, оторвавшись от Земли, в самом космосе, раскрывшем перед ним все многообразие и бесконечность мира. Но даже ни на секунду не мог себе представить НН, что ровно через четверть века он не только получить возможность прикоснуться к клавишам самим, наверное, Богом созданным инструмента. Многие годы предстоит ему работать органистом и играть на многих органах в одной из западных стран, где свобода религии и свобода самовыражения является одним из основополагающих принципом общества. Пока же находится он в обществе, возглавляемым безбожниками, не верящие ни в Бога, ни в Дьявола. Однако приняли они на себя роль самозванцев-священников новой, невиданной и неслыханной до того религии - атеизма. Новоявленные авгуры* даже возводят и храмы в честь этой новой "религии" - Дома политического просвещения, где полу невежественные "пасторы" обрабатывают свою паству обещаниями построения - причем весьма скорого - рая на земле. Да еще и развешали повсюду свои дурацкие призывы и лозунги, типа "советские люди будут жить при коммунизме" или, еще не лучше, - "победа коммунизма неизбежна". До сей поры было общеизвестно, что только смерти невозможно избежать, а тут еще одна напасть добавилась...

Вместо икон развесили они - и не только в этих "храмах" но и где только возможно - портреты новых "святых", причем не только почивших в бозе, но и ныне здравствующих. Не поклоняясь этим "святым" ты рискуешь навлечь на себя их немилость, а то и гнев. И тогда берегись!

Уже в этом году на своей шкуре испытает НН неудовольствие новых господ - в те времена величали они себя "товарищами" - ему откажут в разрешение на выезд в туристическую поездку по Дунаю, причем, как это у них водится, не объясняя причин отказа. Кроме "братских" Болгарии и Венгрии река эта с ее величавыми водами протекает и через Австрию, и Югославию. Последняя страна эта, хоть и называется социалистической, однако ж вызывает сильное раздражение у новых обитателей Кремля тем, что совсем отбилась от его длинных рук. А посему визит в Социалистическую Югославию приравнен, по оформлению необходимых бумаг, к въезду в капиталистическую страну.

Вместо поездки ожидает НН встреча с современной инквизицией, как раз день свидания с нею и опишу я подробнее в этой главе, так как многое решится именно в этот славный денек. А он уже приближается.

АДВОКАТЫ ДЬЯВОЛА.

В интриге затеянной "другом семьи", - так скромно представилась ЗЗ братьям Николая, назревала развязка. Не зря "мадам" мутила воду да расставляла сети, в каких и запутался доверчивый недотепа, забывший народную мудрость "от добра добра не ищут". "Заботливая" мадам взялась и адвоката подыскать, и повестку в суд прислать ненавистной сопернице. И другая сторона в долгу не осталась, - родители Люси тоже обратились к адвокату Машиной. Это была еще та звезда юриспруденции! Когда подобные "адвокаты" чуют хотя бы малейшую поживу, то готовы из мухи слона раздуть, дабы не упустить выгоду. Эта бестия, вместо того чтобы попробовать примирить стороны - что было на первых порах совсем не трудно - развила кипучую деятельность в помощи написания встречного заявления с просьбой развести да еще с такими выражениями и аргументами, что о примирении уже не могло быть и речи.

Имея такого "адвоката" суду и прокурор не нужен, - лет так через двенадцать на одном процессе эта "звезда" так лихо сработает против одного своего подзащитного, уговорив его признаться в том, что милиция не смогла доказать. И тому бедняге дадут ни за что ни про что пять лет по статье, между прочим, отмененной после того как тот отсидит, благодаря своей "защитнице". Зато с пеною у рта такие, как она, защищают убийц, воров, бандитов, мошенников. Лишь бы хорошо заплатили!

Адвокату же, найденной ЗЗ, "посредница" запретила даже и заикаться о примирении сторон.

Расплатился с нанятой "защитницей" НН еще до начала бракоразводного процесса и стоило это совсем не дорого, если перевести это на деньги. Таким образом, эти две пиявки не очень-то много и поимели со своих неопытных клиентов, но уж слишком силен в них был дух соревнования, чтобы вместо раздувания дела закончить все миром да любовью, с чего собственно и начиналась семейная жизнь Николая и Люси.

Гораздо больше Николай заплатит тем, что трудно измерить денежными знаками и даже тому, кто что угодно переводит на деньги. Это и потеря сына, разлука с любимой, редкие свидания с дочерью, потрепанные нервы и годы скитаний в поисках того, что уже было у него под рукою. Это раскаяния, сожаления и обиды, причем, что трудно переносимо - на самого себя.

Те родители и учителя, которые не воспитывают в будущих мужьях и женах умения мирно и достойным образом решать возникающие конфликты, не учат побеждать не ненавистью, но любовью: не учат аргументировать свою точку зрения, а также умению выслушивать другую сторону, да и решать все семейные вопросы, не вовлекая в это сугубо личное дело людей посторонних, хотя бы и с дипломами адвокатов, оказывают плохую услугу своим питомцам.

Хотя, будучи людьми деликатными и воспитанными, родители жены Николая уже в первые счастливые дни медового месяца сделали молодым предупреждение в форме подарков. Супруг получил миниатюрную плаху, с воткнутым в нее топором с надписью - "не руби с плеча", а супруга - маленькую копию козел для распилки дров с лежащим на них бревном и вонзенной в него металлическими зубьями пилы - "пили, да знай меру".

Однако через два год пилить Николая начали без всякой меры. Да и было за что! Вдруг, ни с того ни с сего, стало возникать у Николая непреодолимое желание почесать не затылок, (что, в общем-то, никому не возбраняется), а совсем другое место. В полной растерянности, после тщательных поисков обнаружил исследователь на своем теле, да еще в самом казалось неподходящем месте, неких странных поселенцев -каких-то крохотулек, крепко-накрепко прикрепившихся к новому хозяину всеми своими многочисленными цепкими лапками.* Причем сами они то самое место находили, видать, самым для себя удобным. Пока ошарашенный муженек выяснял, что с ними теперь делать, а точнее, как отделаться от непрошеных, да к тому же и без прописки,* жильцов, их близнецы обнаружились и у его прекрасной половины, что было вполне естественно, так как ни от одной из обязанностей супруга Николай не отказывался...

Первое что пришло в голову незадачливому владельцу мини-зоопарка так это немедленно сообщить о грозящей опасности своей "спасительнице". Однако та озадачила его сообщением о том, что никаких посторонних тварей в ее доме не водится...

Вот тебе и на! Кого ж винить? У жены "гости" появились позже, чем у него, тут все ясно - от кого она получила подарок. Имел он чересчур близкие отношения только с "мадам", но та, по ее словам, чиста и непорочна, ну впрямь как жена у Цезаря - вне подозрения. Какая-то головоломка!

О ранее проявленной "мадам" усердии поссорить его с Люсию мотылек уже и забыл, - заманив как-то Николая в "туристический" поход и ночуя с ним в палатке, наставила "мадам" туристу засосов на самые видные места на шее. Хоть и пытался отшутиться чуть ли не насмерть зацелованный, - якобы поцеловал его комар, но так целуются, пожалуй, только вампиры.

После эпопеи с обнаружением, а затем и немилосердным истреблением цинковой мазью неизвестных ранее Николаю представителей фауны - как разнообразен живой мир! - холодная война перешла в горячую. До Николая донеслись слухи, - отец Люси рассказывает налево и направо о том, что зять заразил его дочь венерической болезнью. Подстрекаемый интриганкой "заразитель" подает в суд на тестя и выигрывает дело. Распространяющий неправду родственник был приговорен к штрафу по статье Уголовного Кодекса, карающей за клевету.

Для члена партии это грозило изгнанием из славных и кристально чистых рядов "авангарда рабочего класса" и тот, использую свои связи среди судейских, добивается пересмотра решения суда. Крохотулечки решением высокой инстанции были увеличены до размеров слонов и объявлены хоть и в дальнем, да все же родстве с самой богиней любви - Венерой.

Правильно говорят - "суд, что дышло, - куда повернет, туда и вышло". Более квалифицированные судьи решили, что раз был дым, то мог появиться и огонь, и не вина тестя, а его беда, что дымок тот принял за костер.

Чудом избежавший наказания тесть обозвал зятя космополитом.* "Космополит" же, кроме Польши никаких стран не видевший, порешил не оспаривать "соломоново решение" краевого суда, - лежачего не бьют, да и, как ни крути, все же родственник. Надо быть милосердным.

Не нашлось рядом человека, который еще раньше одернул бы виновника всей этой кутерьмы. Попыталась было урезонить Николая бывшая классная руководительница во время обучения его в педучилища, но она поступила по-ленински - пошла не тем путем.* Работая в ту пору инструктором райкома партии, вызвала она возмутителя спокойствия прямо-таки в самый райком, вероятнее всего для взбучки. Однако, будучи человеком беспартийным, НН рассудил, что такой высокой чести заслуживают только настоящие коммунисты, а не те, кто им сочувствует. Конечно же, был наслышан Ник о том, что коммунистов хлебом не корми, но дай возможность засунуть нос в чужие дела. Они их так и называли - персональные дела, то есть сугубо личные.

А ведь могла бывшая его наставница обойтись и без грозного вызова на ковер, - Николай уважал ее за внимательность и доброту, и встретился бы с нею, однако не в этих стенах. Проигнорировав возможно самые добрые намерения своей учительницы, остался ученик один на один со своими сомнениями.

Не будучи сам мудрым и разумным, что вполне извинительно в таком возрасте, Николай к тому же и окружил себя фальшивыми "друзьями", только нацепившими маску мудрости, скрывалась за которой хитрость, корыстные интересы, недальновидность и ограниченность. Их похвальбы в свой адрес воспринимал за чистую монету да еще из благородного металла.
И до того проникся Никола верой в бредни мошенников что так и заявил при прощании с любящей его женою - ржавый замок даже золотой ключик не откроет, сравнив, как видим, самого себя с этим самым ключиком. Хотя, вне всяких сомнений, все было наоборот. Это его сердце начало ржаветь. Опасные связи даром не проходят.

С тоской глядел он из окна вслед уходящей избраннице его сердца, - а в нем прибавилась еще одна червоточина.

Судья, к которой попало дело о разводе Ника и Люси, несмотря на мало похвальное рвение адвокатов, не развела молодых, а дала им время подумать. Времени на обдумывание получили разводящиеся вполне достаточно - не день и не два, и даже не месяц - аж целых двенадцать.

И, скорее всего, одумался бы горемыка, если не перестарался бы его тесть, все предпринявший для того, чтобы лишить Николая вдобавок и его любимой работы. Сделать это было совсем нетрудно, поскольку Николай к тому времени с хором работал по совместительству, уйдя на основное место в краевой Дворец пионеров и школьников. Уволить совместителя было очень легко, даже не прибегая к помощи инквизиции, которая все же была собрана для устрашения изменника.

АРЕОПАГ.

На роль главного Инквизитора приглашен был инструктор краевого комитета партии Херонов, который к тому же являлся и цензором, "зарубившим" буклет,* посвященный пятилетней работе Николая с хором. Крайком оказался злопамятным на проделки Николая. Помните - тот не отнесся с почтением к приказанию какой-то мелкой сошки из сего грозного заведения убрать автомобили со стоянки, на которой причалили "членовозы"?* Мало того, к машине, в которой разместились гости Николая из Литвы, прикрепил смутьян флажки РСФСР и Литовской Республики, подчеркнув тем самым суверенность прибалтийской республики. А не возмутителен ли случай, когда на рекомендации. Крайкома не посылать хор в зимние каникулы в Норильск, дабы дети не отморозили какие-нибудь особо нужные для "государства рабочих и крестьян" части тела, Николай на свои и на занятые деньги выкупил все шестьдесят, уже заказанные, авиабилеты. И гастроли не только не сорвались назло крайкомовским кретинам, но и прошли с огромным успехом.

Решение об увольнении НН, конечно же, было предрешено в высоких кабинетах серого здания, кишевшего серыми личностями, но почему не поломать комедию? И день представления наступил.

Правление Хорового Общества было собрано в полном составе. Именно ему, а не крайкому партии, разумеется, юридически было под силу оформить это заранее принятое решение. Среди "членов" судилища - директор Дома народного творчества, преподаватель музыкального училища и он же местный посредственный композитор (по его собственному признанию, сочиняет музыку он только по средам). Среди других действующих лиц спектакля - коллег Николая по профессии -оказался и хромоногий цензор из крайкома.

Приковылял ли он сам или подвез его "членовоз", Николай не приметил. Обратил только внимание на то, с каким подобострастием глядели на инвалида остальные участники предстоящей комедии. Под словом инвалид я не имею в виду физический недостаток посланца из высоких сфер, но то, что по должности своей приучен он был, а, привыкши, стал делать это и по своей воле. С завидным энтузиазмом он затыкал рот всем тем, кто в те, нелегкие для вольнодумцев, времена пытался критиковать власти и несуразности в общественной жизни общества.

Он являлся Цензором* и этим было сказано всё. В стране подлинную власть тогда имели только помешавшиеся на людоедской идеологии политики, полицейские - явные и тайные, суровые цензоры и льстивые их прихлебатели.

Заседание высокой комиссии открыл ответственный секретарь Хорового Общества, он же и оскорбленный отец обиженной Николаем дочери. Всем всё было понятно, какие причины вызвали его гнев и желание расстаться с Николаем как дирижером и руководителем хора, но причина эта не была даже упомянута. Лишь посыпался поток упреков на голову Николая во всех грехах, кроме настоящего - разрушения семейного очага, который на языке "научного коммунизма" назывался ячейка общества.

Как по команде посыпались обвинения от людей совсем малознакомых лично с "обвиняемым". Удивительно, что и самый первый его бывший педагог по детской музыкальной школе стал поддакивать и обвинять бывшего своего ученика в том, что обучается он теперь "у заморских специалистов". Так назвал он профессоров и доцентов Государственной консерватории Литвы, находящейся впрочем, не за морем, а у моря, так что если быть буквоедом, то надо было выразиться у приморских специалистов. Но критикан, вероятно, имел в виду не географическое расположение прихваченной в 1940 году Литвы, а именно ее сомнительный статус "республики свободной", которую "сплотила навеки Великая Русь". Вряд ли обвинителям Николая было известно о том, что пересмешник перековеркал слова Гимна, и в узком кругу приятелей распевал не "сплотила" а "схватила навеки", а то ему приписали бы еще и "кощунство" и антисоветскую пропаганду.

Отказ НН посещать выборные участки для "избрания народных депутатов", скорее всего власти был известен. Причину этого тот благоразумно не афишировал, но в комедии "выборов" перестал "космополит" участвовать после того как в августе 1968* советские войска ввалились в Прагу и другие города "братской" республики.

Не понравилось местным инженерам "стройки века - коммунизма" и поведение Николая в Польше, слишком независимое, да и неуважительное к руководителю группы, скорее всего еще и являвшегося заодно и тайным осведомителем. Не зря такие "руководители" не платили за путевку. Приходилось "отрабатывать" оказанную им милость. (Скорее всего, стоимость путевки "руководителя" раскидывалась на всех туристов, составляющих группу и, таким образом, тот шпионил и следил за "подопечными" за счет тех на кого затем и доносил).

О проделках НН, не пришедшихся по носу не расположенных к шуткам партийцам, конечно же, не упоминалось на судилище, но слишком многим известна "логика мышления" коммунистов - они "говорят Ленин, а подразумевают партия. Говорят Партия, а подразумевают - Ленин".* Так повелось у них с первых дней захвата власти - говорить одно, подразумевать другое, а делать третье.

Вспомним хотя бы некоторые эпизоды из их, все равно безуспешной, деятельности - вторжение целой армии в соседнюю страну под словесным прикрытием посылки "ограниченного" контингента войск "по просьбе правительства Афганистана".* Как раз законные-то руководители и не просили об этой "услуге", а были зверски уничтожены во время внезапной атаки переодетых в одежды чужой страны гэбистов, которые по сей причине и застрелили кое-кого из своих же ряженых коллег. Обучение террористов из Палестины, Ливии, Нигерии, Никарагуа и многих других стран называлось у них "оказанием братской помощи угнетаемым "братьям по классу" - "борцам за свободу и независимость" своих стран. Сами же эти страны и их соседи считали этих "борцов" бандитами и убийцами, что было гораздо ближе к истине. А чего стоит лишь "одна, но пламенная" фраза* - "восстановление конституционного порядка в Чечне"? Означал этот набор слов не что иное, как бесчеловечную и жестокую войну против собственного народа, при царях и Сталине тоже истребляемому, но не ... бомбежками с воздуха!

Среди обвинений, градом посыпавшихся на бедную голову еще вчерашнего любимца, были и совсем нелепые - "самовосхваление" в прессе, хотя в подтверждение не была приведена ни одна статья, написанная самим "самовосхвалителем", поскольку таких и не существовало. За написанное журналистами из различных городов страны Николаю отвечать как-то не хотелось. Тем более в статьях не было ругани в его адрес, а только благодарность и удивление тому, на что способны самые обычные мальчишки, если работает с ними увлеченный и любящий их человек. Конечно, можно было понять тех из его коллег, кого коробила похвала не в их адрес, но причем тут сам Николай. Он же не сам себя расхваливал.

Далее, хоть и не веря ушам своим, услыхал НН и то, что дети во время гастролей в заполярном Норильске были голодны, и что количество концертов было труднопереносимым для бедных деток. Да опять все без доказательств - без трупов погибших от перенапряжения и голода "несчастных эксплуатируемых детей". Как раз все было наоборот, - и кормили детей сытно и плотно, и рубашки их вовремя стирались (на квартире у брата Николая этим занимались его невестка и хормейстер Валентина), и концерты детям были не в тягость, а в радость. Да и кормили детей повара, а не сам их руководитель. Грудей, как у кормящих младенцев мадонн, у него даже враги не приметили.

Единственный и, прямо-таки скажем, совсем неожиданный и непредвидимый случай приключился в свободное от концертов время, когда мальчики до того разыгрались, что один из них, подпрыгивая на панцирной сетке кровати, упал и повредил ту интимную часть тела, отвечает каковая за продолжение рода человеческого. Так, узнав о сей незадаче от смущенных приятелей непоседы, Николай, не дожидаясь приезда скорой помощи, потащил прыгуна на собственных руках в больницу, дабы успели хирурги пришить то, что никому из мальчиков не должно быть в обузу.

Далее послышались обвинения НН и в организации злополучного празднества в ресторане как будто ресторан это место подходящее только для пропойц и дебоширов. Между прочим, приглашения для участия в торжестве были посланы и в крайком комсомола, и даже (тут перестарался "друг"- журналист) в крайком партии. У теперешних "обвинителей" была возможность на корню загубить это на их взгляд недопустимое мероприятие. (Уж что-что, а губить-то они умеют!)

Зато как эти все "цензоры" и "критики" перестроятся через какие-нибудь двадцать лет! На просторах бывшей "страны Советов" с большим размахом будут проводиться так называемые "Дни пива". Во время одного из таковых современных и "страшно интеллектуальных" мероприятий, четырнадцати пятнадцатилетние участники "праздника" (для них бывшие вожди одного идола, в виде мумии лежащего в мавзолее, заменили на другого - бутылку пива) будут раздавлены в давке другими очумелыми зомби.* И никто из организаторов и покровителей таких "праздников" не будет привлечен к ответственности. Да и сами эти "праздники" с таким же успехом можно было переименовать в Дни мочи, поскольку ее вокруг организаторов этих, конечно же, носящих рекламный характер шоу, проливается не меньше, чем выпивается веселящей жидкости.

Свалив вину с больной головы на здоровую, стали гадать негодующие "судьи" - чем еще можно добить негодника. Ведь всякий уважающий себя шулер* всегда имеет под рукой козырную карту. Припасли они такую и для НН, - выложили "даму".

Дама оказалась костюмером Хорового Общества, никогда ранее в заседаниях Правления общества не участвовавшая, поскольку членом его и не являлась. Она выступила с обвинениями в адрес руководителя хора в чересчур подозрительном внимательном его отношении к маме одного из хористов.... Костюмер была человеком не злым и не коварным, но что не сделаешь ради начальника!

Под грузом предъявленных "улик" Николаю стало не по себе. Его тошнило от всего этого спектакля. Он давно понял, что надо этим "товарищам" как и уяснил для себя то, что плевать против ветра - себе дороже. Что ж пусть попробуют продолжить его дело дальше, но без него, раз уж так сильно им этого хочется.

Решение "ареопага"* было таково - НН с должности руководителя хора уволить. И ведь никуда не пожалуешься. Был бы он на основной работе, то для такого увольнения, прежде всего, требовались бы не одно, и не два, и не три предварительных взыскания, предупреждения, выговора. А их у него как раз ни одного и не было. Причем за все тридцать лет работы! Кроме одного-единственного "промаха", когда он лет так через двенадцать откажется выступать с детским хором на ... открытии новогодней елки при сорокаградусной сибирской стуже. Но об этом попозже. А пока лишь ясно то, что шестилетний труд НН по созданию хора, уникального в своем роде в Краснопыльске, пошел прахом на радость злопыхателям.

Глава 4. Год 1976. Первое потрясение.

Несмотря на название этой главы, явно связанное с неприятностями, начну, однако с события настолько необыкновенного и приятного в жизни советского человека, что трудно, пожалуй, выразить словами все то, что творится в душе новоиспеченного владельца новехонькой автомашины "Лада". А за ее рулем видим мы никого другого как все того же НН.

В этот самый момент, оформив необходимые бумаги, вставив ключ в замок зажигания и вцепившись за руль, выруливает он со двора на трассу Уссурийск-Владивосток. Будучи водителем совсем неопытным, лихач в душе не обрадовался начавшемуся идти снежку и решил следовать мудрому правилу - "тише едешь, дальше будешь".

К тому ж качество отечественных дорог приходилось учитывать. Это лет так через двадцать каскадер-любитель без особого риска для жизни будет выжимать из других своих приобретений - элегантного и мощного Аdui, солидного и тяжелого вагона Chevrolet, неприхотливой и надежной Тcoyote и до 140 километров в час. Вы же помните - "и какой русский не любит быстрой езды?". Тем более что дороги в Арабских Эмиратах, Финляндии. Швеции, Турции позволяли наслаждаться скоростью. А пока надо довольствоваться тем, что соорудили дорожные строители Советского Приморья. Каким образом он очутился в этом дальнем уголке необъятной его Родины, как раз, и узнаем мы за время, которое понадобится сегодняшнему счастливцу для неспешного перегона сверкающего красным лаком одного из самых волшебных изобретений человечества в столицу Приморского края, необычайно богатого не только природными красотами, но и историческими событиями.

БОРОДАТАЯ НЕВЕСТА.

Что же произошло с неутомимым искателем приключений на свою голову за прошедшие шесть лет? А случилось многое, все и не описать, однако попробую упомянуть самое интересное с моей точки зрения как автора.

Как вы помните, оставили мы Николу в полной растерянности, после того как в результате знакомства с посланной, несомненно, самим дьяволом наставницей потерял олух и любимую жену, и не менее любимую работу. Вместо того чтобы отблагодарить "благодетельницу" более тесными связями с нею, решил опекаемый уехать от передряг туда, куда глаза глядят. А глядят они у всех, маломальских чувствующих в себе хоть какое-то призвание к делам возвышенным, конечно же, в сторону столицы. Но чересчур разборчивый главный город "первого в мире государства рабочих и крестьян" объятия свои раскрывал только для "прогрессивных деятелей мирового рабочего движения" и для угнетаемых в своих странах за борцов с "прогнившими режимами", а посему надежда не согревала НН. До звания "деятеля" даже советской культуры он еще не дорос, а режим на его малой родине, то бишь в Краснопыльском крае еще не прогнил, да и начать бороться с этим режимом мог только человек склонный к самоубийству или смелый до безумия, или кристально чистый во всех отношениях.

Для получения работы в Москве надо было, прежде всего, получить "прописку" - разрешение на проживание в райском уголке, а чтобы получить "прописку" необходимо было устроиться на работу. Вот и попробуйте разрешить эту загадку, которая, пожалуй, не под силу и самому египетскому Сфинксу.*

Зато заветный штамп в паспорт без труда получали доморощенные "прогрессивные" партийные деятели из всех уголков Союза, избравшие карьеру "благодетелей рода человеческого", изо всех сил старавшихся изменить натуру советского человека. К тем же, кто сопротивлялись, и не желали стать осчастливленными, "борцы за счастье простых людей" применяли принцип одного из своих духовных вождей - "если враг не сдается, его уничтожают". Таковские "борцы" не имели проблем обустройства в Москве, как и их причиндалы, - охраняющие их полудрагоценные жизни "телохранители", тайные и явные осведомители, да и славящие "верных ленинцев" деятели искусства и литературы.

Была еще одна возможность для уж очень желающих стать москвичом, - устроиться на работу в строительную организацию. Ведь Москва сильно нуждалась именно в руках привыкших делать что-то конкретное - укладывать кирпичи, управлять подъемным краном, варить арматуру, укладывать бетон и прочие занятия, до которых не могли опуститься сами начальники и прорабы построения коммунизма.

Последним шансом для претендентов на получение заветной московской прописки была женитьба на москвичке. Именно такая перспектива появилась у НН, когда о его беде узнала сестра его отчима, проживавшая в "столице мира и надежде всех народов". Она познакомила Николая с соседской семьей, имевшей девицу на выданье, но, увидав тетушкино протеже, задрожал жених как осенний лист и даже хотел убежать немедля вон из Москвы, да отказали с испуга ноги.

А вы не испугались бы, если разглядели бы у нежного возраста девицы под носиком пробивающиеся усики. Наверняка еще и борода появится - пронеслось в парализованном мозгу претендента на руку и на все остальные части усатой невесты.

Нет уж! Лучше жить бобылем или уйти в монастырь в непроходимой тайге, чем делить ложе с бородатой Дульцинеей,* - хоть и в самОй древней Москве.

Тетушка разъяснила причину сего загадочного природного явления, - невеста была дочерью родителей еврейского происхождения, а в стране обетованной каких только чудес не бывает. Теперь-то Николаю стало ясно, почему Христос не был женат...

ПОДМЕТНОЕ ПИСЬМО.

Вскоре, немного отошедшему от нового, но легкого пока потрясения, Николаю попалась на глаза газета "Советская культура" напечатавшая объявление одного из Дворцов культуры города Ярославля. Руководство сего храма искусств искало хормейстера для работы художественным руководителем детского Ансамбля песни и пляски. Прислав документы об образовании, НН получил незамедлительный ответ с приглашением приехать и обсудить все вопросы связанные с переездом.

Опередило Николая подметное письмо из родного Краснопыльска, содержания такого гнусного, что позорило оно скорее не того, кому было посвящено, а приславшего эту галиматью без подписи скромного автора. Директор Дворца оказался человеком умным и порядочным и поступил так, как и следует поступать с грязной писаниной - выбросил в мусорную корзину. Однако он сообщил Николаю о сочинении нежданного информанта, прибавив, что послание не повлияло на желание его пригласить Николая на работу. А еще, подумав немного, поделился своим мнением, - письмо прислала, без всякого сомнения, женщина явно с повадками присущими пресмыкающимся гадам, предпочитавшими чтобы раз ужаленный ими навсегда оставался лежать рядышком...

Получив на руки официальное приглашение с гарантией предоставления ему однокомнатной квартиры в Ярославле, улетел НН обратно для сбора в дорогу дальнюю, но тут с великого расстройства разболелась мать его, не желавшая отъезда сына. Подвернулось как раз и приглашение от бывшего его первого начальника. Тот работал директором школы (он, пожалуй, и родился директором школы), в закрытой, по причине большой секретности того, что там происходило, зоне.

Спрятанным в глухом лесу от посторонних, особенно вражеских иностранных глаз, военным городком руководил генерал-лейтенант Круглов со штабом подчиненных ему офицеров, командовавших в свою очередь солдатами, попавшими туда, как и положено всем советским солдатам, не по своей воле. А поскольку офицеры-ракетчики имели кое-какое свободное время, то они, в конце концов, заводились женами, а затем, что вполне естественно, и детьми. Их семьям тоже приходилось жить в этом живописном уголке сибирской тайге, обнесенном со всех сторон колючей проволокой. И, что само собой разумеется, в городке была выстроена школа, дабы было где детям осуществить свое право на обязательное среднее образование. Учителем пения и музыки и был приглашен без пяти минут ярославец, предпочетший, как видим, синицу в руках журавлю в небе.

Теперь НН находился на довольно таки почтительном расстоянии и от врагов, и от друзей, - где-то в часе езды на автобусе. Матушка осталась довольна, - все-таки сынок мог навещать ее чуть ли не каждую неделю. И в змеином логове не потеряли надежду. Да и внушили там Николаю мысль о непременно-таки, только надо подождать, восстановлении справедливости в его безнадежном деле.

"Мадам" объявила легковерному воспитаннику, что разговорилась намедни с корреспондентом центральной краевой газеты, и тот заинтересовался темой и ситуацией. Хотя журналист и весьма известный алкоголик, прибавила дипломатка, но очень не любит, когда творятся несправедливости. Громкая статья под названием "Стала ли гроза очищающей" и под сенью портрета Бетховена* действительно вскоре появилась, однако пришлась "как мертвому припарки", то есть совершенно бесполезной по последствиям. Самые несгибаемые из несгибаемых большевиков своих ошибок и перегибов никогда не признавали. Не зря о них верно сказал поэт, хорошо изучивший натуру их и повадки, - "гвозди бы делать из этих людей".*

Да все равно с тех пор НН проникся большой нежностью к алкоголикам и к борцам за справедливость, особенно к тем из них кто один в двух лицах - и борец, и алкоголик...

ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ.

На новом месте Николаю очень понравилось - дети офицеров были, как и их отцы - дисциплинированными и понятливыми, работать с ними было легко и интересно. Квартиру получил учитель вблизи школы. Рядом с домом построен был бассейн - по тем временам сооружение редкое в сибирских городах. Лыжные прогулки на свежем воздухе тоже еще никому не вредили. И постепенно НН отошел от недавнего стресса. К тому же имел он массу свободного времени, так как докучливый его "друг" находился километров так за шестьдесят. А "мадам", с внешностью японской шпионки, не имела никаких шансов проникнуть на тщательно охраняемую территорию. Однако невидимая угроза постоянно присутствовала в военном городке - возможность случайного взрыва континентальной баллистической ракеты в одной из многочисленных шахт, умело запрятанных тут и там на хоть и порядочном расстоянии от центра "военной мысли",* но все же далеко не безопасном.

Местечко это являлось как нельзя более подходящим для подготовки к зимней и летней сессиям в консерватории. Никто не мешал Николаю ни упражняться в игре фортепьянных пьес, ни в разборе хоровых партитур, ни в чтении литературы как учебной, так и художественной.

Через год открыли в военном городке детскую музыкальную школу и поручили ее возглавить НН. Впервые он стал руководить чисто женским коллективом, а это вам не дважды два четыре! Преподавателями школы оказались женами офицеров. Все они как на подбор были одна другой краше, но при всем сем старались еще и превзойти по красоте даже самих себя. Атмосфера трудового коллектива, а тем более городка, где лучшая половина хоть и не имеет офицерских званий, но командовать любит, достойна изображения в отдельной книге. Да, несмотря на заманчивость темы, автор не рискует влезать в эти дремучие и непролазные дебри в данном скромном описание нескольких дней из жизни человека весьма далекого от того, чтобы посвятить себя до конца своей жизни служению только женщинам, тем более женам офицеров. В этом случае конец наступил бы очень скоро.

Несмотря на проживание в самом настоящем глухом медвежьем углу, молодой директор использовал любую малейшую возможность принять участие в каком-нибудь интересном событии, - будь это или Международная конференция по музыкальному воспитанию в Москве или ученые слушания по этой же теме в Санкт-Петербурге. Я употребляю именно старое название города, так как наш герой даже в то время никак не мог согласиться с тем, что такой великолепный город, бывшая столица Российской Империи, блестящее сосредоточие музеев и театров переименован в честь малокультурного, плохо воспитанного, картавого демагога. Город к тому же назван не его настоящей фамилией, а псевдонимом политического интригана и авантюриста. Отношение к Ленину у Николая было близко к презрительному не по причине того, что революционер этот являлся самым настоящим палачом своего народа, - тогда доказательства этого "сегодняшнего открытия" хранились за семью печатями в тайниках Кремля. Дело в том, что, изучая по необходимости* некоторые избранные произведения "вождя мирового пролетариата", НН, будучи жадным до знаний, прочел и многие его другие, не входившие в учебную программу и напечатанные в трех толстых томах оказавшихся в личном распоряжении студента.

Николая не столь удивила лютая ненависть Ленина к священнослужителям, но то какой лексикон употреблял этот "философ" и юрист-недоучка. Такие ругательства, в каких он испражнялся в их адрес, подходили более для стен дощатых сортиров.* Да-да, именно сортиров. После того как словечко это вошло в лексикон второго президента обновленной России, автор не боится употреблять слово до сих пор неприличное. Да и вся ленинская писанина со дня их написания стоила этих заведений, в какие она, несомненно, попала бы, если бы изданные миллионными тиражами фолианты не уничтожили в конце нашего века другими способами. Банкротство ленинских идей не осознали пока лишь самые твердолобые и упрямые поклонники, и последователи, свихнувшегося на идеях утопистов, фанатика.

В зверском же убийстве царской семьи в Екатеринбурге НН видел проявление злобности сего параноика, отомстившего таким образом сыну царя Александра Ш за казнь своего брата-террориста.*

Будучи на научном симпозиуме, проходившем в бывшем Дворце, принадлежавшем графам Юсуповым, смог НН заглянуть в подвальные апартаменты, где Феликс Юсупов* выстрелил в скандально известного Распутина.* Большевики тогда умело использовали факты распутной жизни этого "старца", вероятно отвлекая внимание и властей, и знати, и простого люда от делишек другого "старика"*, гораздо более опасного для государства Российского и для его многострадального народа. Получается, что молодой князь Юсупов, желая спасти репутацию царской семьи, стрелял не в того, кого надо. Уберег бы он тогда бы не только репутацию, но и саму жизнь российского императора, супруги его и ни в чем не повинных детей их и слуг.

Большевики назвали Николая кровавым за расстрел мирной демонстрации,* но по количеству пролитой ими и их последышами крови народной превзошли они всех сатрапов мира вместе взятых. Но в рте времена власть партии - коллективного сатрапа - казалась незыблемой и чуть ли не вечной. И не мог тогда даже и подумать НН, что уже через пару десятков лет городу вернут украденное у него имя, и будет опять звучать - Санкт-Петербург, однако все равно ... Ленинградской области. Когда уроды у власти, то всё вокруг них может быть только уродливым. Они даже сам труп своего идола берегут на всякий случай, подмалевывая проклятую миллионами мумию, чтобы та не потеряла первоначальный, приданный ей с превеликим трудом, благообразный вид.

В те, счастливые и спокойные для партийцев, времена общепринято было, что портреты Ленина украшали кабинеты начальников, даже самых маломальских. Порекомендовали в политотделе воинской части и Николаю повесить Ленина над своим директорским столом. Вместо напрашивающегося на острый язык ответа, что с этим делом опоздали, - повешать Ленина надо было много-много лет раньше, дипломат по своей натуре ответил, что он охотно подыщет наиболее подходящий портрет для музыкальной школы, на котором вождь сидит у рояля и слушает "Аппасионату" Бетховена. В политотделе согласились с дельной мыслью, а НН подыскивает сей шедевр советской школы живописи до сих пор.

Зато в любимой им Литве портреты маньяка* не были в почете. И вообще в республике была совсем другая атмосфера, - люди были более раскованными (не путайте с развязностью, как раз наоборот), не боящимися высказывать свои мнения по самым различным вопросам общественной жизни.

В знаменитом литовском городе- курорте Паланге* уже в то время были открыты пляжи, как и для женщин, так и для мужчин, где отдыхающие могли находиться, не стесняя себя ни малейшими признаками пуританизма - то есть загорать нагишом, не скрывая груди и половые органы от ласкового солнышка. Как-то, бродя в песчаных дюнах побережья Балтийского моря, отданные под мужской пляж, наткнулся НН на парочку, занимающуюся преданной в Совдепии анафеме* с 1933 года любовью. Застигнутые врасплох хорошо сложенные и симпатичные юноши к тому же не очень-то и смутились. Как раз, это был НН который, пробурчав извинения типа "простите, небесные создания, что я нарушил ваш покой",* ретировался с чувством неловкости за свое вторжение. Хотя с удовольствием задержался бы и не только для того, дабы лучше рассмотреть представшее глазам зрелище, но, быть может, и подсобить по мере своих скромных сил, если возникла бы просьба о помощи...

Сам он был уже и не совсем далек от активного участия в подобных милых и приносимых острые ощущения развлечений, но, как говорится, не дошел еще до кондиции. НН знакомился с этим древним искусством любви лишь теоретически, встречая то тут то там разбросанные эпизоды, описывающие подобные страсти и "сражения", в произведениях классиков мировой литературы - от Апулея,* Катулла,* Лукиана* и Петрония* до Томаса Манна* и Оскара Уайльда.*

С Литвой же, а значит, увы, и с Палангой предстояло скоро прощаться,- приближались государственные экзамены - последние испытания на пригодность новоиспеченного специалиста по хоровому пению, искусству любимого не только народом, но и партией. Хотя партийцам полюбилась всего одна-единственная песня, зато с каким упоением они горланили ее на своих сборищах:

"Вставай, проклятьем заклейменный весь мир голодных и рабов..."

Глядя на их самодовольные и сытые лица, странно было слушать призыв трех сотен толстяков к миллионам худосочным и голодным.
А представьте себе физиономию Берии, да и того же Хрущева, в свое время распевавших:

"И если гром великий грянет над сворой псов и палачей..."

Уж они-то были уверены, что с их голов не один волос не упадет. И просчитался только Берия с некоторыми из своих слишком рьяных подручных. Хрущев же избежал, правда, лишь на этом свете, справедливого наказания, несмотря на то, что тоже был в услужении у Сталина более трех десятилетий. Да и мирную демонстрацию рабочих в Новочеркасске* расстреляли не в правление его бывшего хозяина.
Забавно было и в конце восьмидесятых годов наблюдать по телевидению трансляции из Кремлевского Дворца Съездов и поющих свою лебединую песню Горбачева, Шеварднадзе да их покладистых корешей:

"Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов..."

НН никогда не мечтал руководить таким хором с такими певцами и с такими песнями. И не по причине того, что чувствовал - песенка их будет скоро спета. Это чувство, а точнее уверенность придет к нему гораздо позже, когда очутится он и среди голодных, и среди рабов. То есть среди тех, кого те призывали на свою голову.

Эти "борцы за светлое будущее всего человечества" в начале семидесятых не церемонились с теми, кого возмущали порядки ими установленные. Кого смогли, тех засадили. Других вынудили покинуть "страну Октября". Кто не желал уезжать, того усадили в самолет в сопровождении стюардов в штатском. Вынудили на эмиграцию и писателя Солженицына,* сумевшего с помощью друзей переправить на Запад свою рукопись книги "Архипелаг Гулаг".* В ней изобразил он порядки, царящие там, куда не проникал до сего луч света - пыточные подвалы серых домов-крепостей, палачей-следователей - стахановцев Лубянки*, пересыльные тюрьмы, зоны и лагеря с их жуткими порядками. Достать" Архипелаг" в Совдепии было, конечно, невозможно, но нашлись критики, книгу эту даже и в руках не державшие, но лай поднявшие на всю страну. Укажу только один характерный пример, когда в тон официальным властям стали подвывать на все голоса и "простые советские труженики". Весной 1973 года не то в газетенке "Радио и телевидение", не то в "Литературном обозрении" предоставлено было местечко писаниям доморощенного "филолога", какого-то военного в отставке. Так этот недотепа нашел подвох уже в самой фамилии Александра Исаевича. Как мартышка, наткнувшаяся на очки,* тот принялся на все лады играть с частями слов. И ну давай их то расчленять, то нанизывать, то лизать, то обсасывать.

Слово "Солженицын" неуемный исследователь объявил очень сложным словом, но только не для себя. Обнаружил он в слове аж сразу два - и солже и ниц. А, нашедши, объяснил для всех других недотепа, что носитель сей фамилии лжет и падает ниц перед Западом. И как же этот "ученый" не пришел к весьма, в таком случае, логичному выводу о виновности в первую очереди самой жуткой фамилии, а не ее несчастливого владельца?

Во дает "семантолог",* подумал НН, напав на взлет одновременно и философской и военной мысли - вы помните, что критик-то из военных. Не успел новоиспеченный пенсионер отстреляться на стрельбищах, как принялся метить в писателя мировой величины, к тому же, в отличие от "отставной козы барабанщика" человека порядочного и мужественного во всех отношениях.

"Привычка - вторая натура". Человек, у которого забрали ружье, долго еще будет искать мишени, хотя и стрелять-то уже не из чего, да и нечем. Слава Богу, что Николай был очень близок в то время только с женами офицеров, а не с их мужьями. Люди они, как можно теперь понять, весьма строгие, суровые, да и въедливые, особенно те из них, кто форму-то носит военную, а на самом деле в деле военном соображает также как и в писательском - ни хрена. Намекаю я тонко на политруков и смершевцев,* или как они теперь называются...

В 1973-ем последний раз улетел на сессию в далекий Вильнюс студент. Получив заветный диплом да еще на двух языках - литовском и русском, а в придачу нагрудной академический знак в форме ромба, новоиспеченный специалист как будто побывал на седьмом небе. На бордовом фоне ромба блистали золотая лира и перо, а также и (как же без них!) серп и молот, закрывавшие собою чуть ли не половину земного шара.

Так как студенты-заочники не были обязаны ехать по распределению туда, куда им прикажут, а получали свободный диплом, то и работу надо было подыскивать самим. Не сидеть же Николаю вечно в медвежьем углу под охраною автоматчиков.

ГОРОД МЕЧТЫ - ВЛАДИВОСТОК.

Продемонстрировав свой новый диплом в Министерстве культуры РСФСР, получил НН предложение - подумать да и принять должность хормейстера театра музыкальной комедии в своем родном городе. Но, будучи наслышан о своеобразной атмосфере царившей в театре, решил НН продолжить руководить женами офицеров. Из двух зол не выбирают худшее.

К тому же не терял он и надежды получить ответ на свое письмо в Дальневосточный институт искусств, сравнительно недавно открывшийся в городе Владивостоке.

Ответ задерживался и НН вернулся в Краснопыльск, получив должность руководителя мужского хора одного из крупнейших Дворца культуры. Не успев толком развернуть бурную деятельность на этом поприще, подал заявление об уходе, так как получил-таки вызов-приглашение. Прощание с родными и близкими было недолгим, - время поджимало. Обняв мать, поцеловав дочку и кивнув Люси, зашедши к ней перед долгой разлукой, улетела беспокойная душа на Дальний Восток.

Мадам так и не дождалась прощального визита, но плохо вы ее знаете, - поверенная в делах Николая найдет предлог и способ, чтобы еще долго не оставлять в покое свою жертву.

А пока последуем за путешественником, уже въехавшим на такси в город его мечты, хотя он сам, как вы знает из начала этой главы, едет в данный момент уже на своей собственной машине из соседнего городка сюда же, да только опередив нас на три года.

Те, кто был в Сан-Франциско, легко поймет восторг Николая. Наступил уже вечер, и не было видно довольно убогих по архитектуре жилых домов, зато из всех окон светился свет, и дома казались небоскребами на черном фоне ночного неба. Многие из них возведены были на сопках, отсюда и впечатление что имели "небоскребы" этажей так по тридцать- сорок, а то и более. За ближе находящимися к Николаю зданиями просматривались другие, стоявшие один выше другого, - отcюда и иллюзия, что очутился ты чуть ли не в Нью-Йорке.

На другой день, с рассветом картина прояснилась, - самый высотный дом имел не более чем 12-14 этажей. Но все равно уже сам вид города, раскинувшегося на сопках, мог потрясти любого жителя Сибири, Урала, Поволжья, да и, собственно говоря, всех кто приезжал сюда с мест равнинных и плоских как шуточки конферансье на концертах мастеров советской эстрады.

К слову сказать, в институте, где уже поджидали нового преподавателя, обучались и будущие мастера театральной сцены, - учебное заведение имело три факультета - музыкальный, театральный и художественный. Все факультеты, как и было им положено, имели своих деканов, являвшими специалистами каждый в своей области. Общее руководство осуществлял пианист Владимир Апресов, так что художники и театралы имели все основания быть недовольными, что не их человек возглавляет институт. Самой же недовольной, мне кажется, была секретарь партийной организации, преподававшая не то "научный" коммунизм, не то марксистско-ленинскую "философию". Эта дама, похожая на перезревшую грушу, по-видимому, считала, - раз во всех обычных школах директорами являются преподаватели истории, то и в высшей школе не место всяким там художникам, театралам и тем более музыкантам. Умело играя на противоречиях между факультетами, интриганы, (где их только нет!), добьются все-таки смены ректора, человека в высшей мере интеллигентного, отзывчивого и внимательного как к нуждам студентов, так и к проблемам преподавателей. Интриганке место ректора, увы, не предложат, а назначат на эту должность большого мастера живописи, вероятно по общепонятной причине - художники лучше видят перспективу...

Николай без всяких лишних проволочек получил ключ от комнаты в общежитии, поскольку ректором пока еще был музыкант, а при ректоре-художнике жить ему пришлось бы, скорее всего, на plainer.*

В этом приюте поклонников муз четыре этажа занимали студенты, а последний, пятый был отдан для расселения их без квартирных педагогов. До сего момента НН не имел счастья ютиться в "общаге", так полу ласково называли все студенты страны свои, до боли похожие друг на друга, четырех пятиэтажные кирпичные бараки. На общаги почти всегда не хватало денег. И стояли они молчаливым укором советской власти - неоштукатуренные и не побеленные. Вот подобные-то здания и портили пейзаж столицы Приморья, воспетого в партизанских песнях времен Дальневосточной республики.*

Чьи только сапоги не прошлись по улицам Владивостока! И добрые соседи - японские солдаты - маршировали как победители, и вездесущие американцы прошлись парадом, и вроде бы даже и французы. Однако ж самые близкие соседи* только облизывались, - силенок не хватало до поры до времени. Хотя и, судя по многочисленным названиям населенных пунктов и горных хребтов Приморья, китайцы бывали здесь задолго до русских первопроходцев.

Но с сапогами получилось как со смехом. Последние из них оказались русскими. Так что хорошо марширует тот, кто марширует последним. И с тех пор, которые остались в памяти как "манящие огни в сказке",* парады иностранных армий как-то не прижились в городе, до толе привлекавшими корабли чуть ли не под всеми флагами мира. Да и попробуй-ка теперь войди какой-нибудь "летучий голландец" в бухту Золотой Рог, где у главного причала ощетинились мощными стволами орудий крейсеры, эсминцы, торпедоносцы. А, если заглянуть и глубже, то и под водой тоже кое-что обнаружить можно было...

Вот благодаря этой славной флотилии и имели владивостокцы привилегию не видеть более на своих, в прошлом чересчур гостеприимных, улицах ни лиц с раскосыми глазами, ни черных как смоль африканского происхождения бравых морячков с американских авианосцев, ни отважных мореплавателей - скандинавских блондинов, ни потомков Наполеона. Не было шансов и у вечно загорелых испанцев и португальцев - в прошлом больших любителей высаживаться на берега им до селе не принадлежащие.
Исключение было сделано лишь для иностранных судов торгового флота, получившим право захода все же не во Владивосток, а в неподалеку лежащую Находку, города уж совсем обезображенного "достижениями" советских архитекторов.

Дабы избежать проклятия тех времен - "чтоб ты жил на одну зарплату",* НН принял приглашение от солидной профсоюзной организации и раз в неделю летал на "кукурузнике"* в один из отдаленных районов Приморья, где проводил занятия с хором Дома культуры поселка Преображение* для подготовки к участию в краевом смотре художественной самодеятельности. За пару репетиций в субботу и воскресенье НН получал зарплату несравненно большую, чем за весь месяц работы в институте.

А нагрузили там его изрядно. Читал он лекции по детскому музыкальному воспитанию, отвечал за подготовку студентов, изучающих у него основную специальность - хоровое дирижирование, вел занятия и по чтению хоровых партитур. Государство, не скупясь, ценило труд преподавателей ВУЗов - выплачивая им вознаграждение почти равное тому, какое получали ... уборщицы, с той лишь разницей, что последние имели чуть больше.

А посему прирабатывать было не только потребностью отблагодарить заботливое государство за предоставленную ранее возможность получить образование, но и суровой необходимостью, дабы не помереть с голоду.

В те дни, когда по погодным условиям, НН не мог прилетать к полюбившимся ему хористам, вынужден был дирижер избирать другой маршрут - долгий и тяжкий - автобусом, а то и поездом до вышеупомянутой Находки, а далее катером по морю. Катерок был такой маленький, а волны такими большими, что, если бы НН не оказался устойчивым к морской качке, то хор его не занял бы на смотре первое место. Тот же, кто хорошо переносит качку, без особого труда перенесет и другие потрясения, каковые, кстати, уже приближались к Николаю...

И года не прошло со дня его переезда, как неутомимый аноним уже настрочил очередное желчное послание, описывая ректору института, какой такой рассякой нехороший молодой человек к ним приехал. Ректор, как человек интеллигентный, уже собрался отправить письмецо безымянного автора в наиболее подходящее место - в плевательницу, но полу бесплатное приложение к руководству любого учреждения - партком никогда не дремал.

Предводительница институтских коммунистов дала бумаге ход и вместо ожидаемого прохождения по конкурсу, НН получает больше черных шаров, чем белых.* Несмотря на рекомендацию кафедры хорового дирижирования, которая просила утвердить НН в должности преподавателя на последующие пять лет и даже имела планы направить его, как перспективного молодого специалиста, в аспирантуру* в консерваторию в Санкт-Петербурге, партком прислушался к беззвучному, но в Совдепии силу имеющему невероятному, голосу анонимщика, пола своего не указавшего.

С обитателями небес - ангелами анонимщиков равняет только их бесполость, даже, можно и так выразиться - бестелесность, а во всем остальном сродни они самому Дьяволу - большому другу и покровителю советских коммунистов. Мнение парткома всегда было сильнее мнения знатоков своего дела, такова была реальность, и НН не мог с нею не считаться. Подав заявлению на увольнение, он в тот же день перешел на основное место работы в межпрофсоюзный Дворец культуры, где уже успел создать хор мальчиков. Руководство Дворца без промедления решило вопрос о жилье для своего работника, и НН переехал в высотный, по тогдашним понятиям, дом на девяти этажах которого располагались комнаты гостиного типа, хотя и небольшие, но имевшие все необходимые удобства.

Только теперь НН начинал понимать скрытый глубокий смысл в завете Христа "любите врагов ваших...". Ведь только благодаря недругам - институтских коммунякам, - получил "забракованный" преподаватель вуза более приличные условия для проживания и более достойную заработную плату. К тому же, избавившись от необходимости готовиться к лекциям и к занятиям со студентами, получил НН свободного времени более чем достаточно, и мог наслаждаться тем, что может предоставить жизнь человеку неленивому на работу, но и не отказывающегося от приятных развлечений.

А не видеть впредь лица тупорылой секретарши институтского парткома - разве это не награда за обиду и переживания. Сравнив их с теми, какие НН перенес при разводе, НН только перекрестился, прибавив, слава тебе, Господи!

Единственное, с чем он никак не мог согласиться так это с ситуацией, когда человек не может даже ознакомиться в чем обвиняет его неизвестный зложелатель. Ладно, было бы можно понять стремление начальников, получивших письмо, сохранить имя автора в тайне по его личной просьбе, но ведь оно не известно даже им.

Но это не все! Ты еще и не имеешь права прочесть строчки, написанные о тебе вроде бы, в юридическом смысле, лицом и не существующем на свете. Однако меры к тебе принимают такие как будто автор послания сам летописец Нестор* или Геродот,* которым до сих пор не принято не верить.

Работая еще в Сибири директором музыкальной школы, НН попал однажды прямо-таки в противоположную ситуацию, - получил анонимное письмо, обвиняющее во всех смертных грехах одну из учительниц. НН не стал подшивать подметное письмо в папку, а просто-напросто отдал его той, на кого пришел донос, дав при этом совет внимательнее приглядываться к тем, кто набивается в ней в друзья.

А то, что среди педагогов завелась интриганка, было неудивительно. НН даже придумал поговорку, - в каждом трудовом коллективе должна быть своя Баба Яга.*

ПО МОРЯМ, ПО ВОЛНАМ.

Наступили первые его летние каникулы на Дальнем Востоке, но провел их не в праздности, а путешествуя как в песне - "по морям, по волнам, - нынче здесь, а завтра там". Концертная бригада, которую он собрал из таких же непосед, провела чуть ли не два месяца в Беринговом море, давая концерты для рыбаков Тралового флота. Никогда не сотрутся у него из памяти длительные переходы на небольших суденышках и выступления на огромных, длинной с городской квартал, плавучих базах - настоящих фабрик по переработке рыбы прямо в море. Поработав как-то по собственной охоте ночную смену на конвейере по разделке рыбы, понял НН, какой это тяжелый труд. Попробуйте-ка почти беспрестанно, за исключением кажущихся очень краткими перерывами для сна и обеда, простоять у конвейера с ножом в руках. При всем этом гигантские размеры плавучей фабрики не спасают от качки, - посудина продолжает, как заведенная, качаться и после шторма. А находиться много месяцев вдали от родных и близких - тоже не подарок судьбы. Кое-кого, конечно, привлекала романтика, но большинство, пожалуй, рвались в море из-за неплохих заработков.

С наступлением осени продолжил НН трудиться опять на суше и по своей прямой профессии - дирижером хора. Если анонимщица рассчитывала, что НН, потеряв работу в институте, вернется обратно, то она крупно просчиталась. Однако, если Магомет* не идет к горе, то бывает что гора, не дождавшись грешника с раскаянием, сама идет к Магомету.

В один прекрасный день, а в Приморье все дни прекрасные, когда не идет дождь или не дуют ветры, нагрянула сама "мадам" собственной персоной. Как выяснилось, во Владивостоке открыли филиал краснопыльского техникума, где трудилась восточная красавица. Узнав от матери Николая адрес беглеца, она получила командировочное удостоверение, и, прилетев ночным рейсом, безошибочно стала тарабанить в дверь его нового жилища.
Поглядел разбуженный так рано НН в дверной глазок, а тот, вы же знаете, сильно искажает, причем не в лучшую сторону, лица посетителей. НН вначале испугался, подумав, что город опять попал в руки японцев. Да услышав до боли знакомый голос, слегка успокоился, но дверь не открыл. А кто по своей воле откроет дверь старой и потрепанной с дороги женщине, если в это время в гостях у вас находится симпатичный, хорошо сложенный и покладистый юноша?

Непрошеной гостье ничего другого не оставалось, как воткнуть в дверь записку с приятной новостью о своем приезде. Общение с дипломатами заразительно и НН, придя на встречу, притворился, что рад до безумия видеть старую, во всех смыслах, возлюбленную. Его бывшая пассия или сделала вид, что приняла восторги своего подопечного за чистую монету, или на самом деле не поняла, что ученик стал превосходить учительницу.
Исполнив ее просьбу запечатлеться рядом с нею на цветное фото, НН расчувствовался, да и пригласил мегеру* в свою холостяцкую квартирку. И до того потерял бдительность глупец, что оставил гостью на некоторое время одну. Вернувшись обратно, ротозей приметил беспорядок в своих бумагах. Да гостья и не скрывала своей ярости. Фурия * не теряла даром времени, и в отсутствии хозяина, перелистала все пришедшие ему письма и проглядела остальные его личные бумаги. Наткнувшись на фотографию миловидной девицы да еще с дарственной надписью "Николаю от Клавы на вечную память", в выражениях не оставляющих сомнения в ревнивом сердце, схватила Юдифь* за неимением меча ножницы да и отсекла голову коварного изменника от своего непорочного образа на только что сделанном в фотоателье цветном снимке. Засунув свой светлый образ в сумочку, защелкнула ее злюка с шумом и громом, да и подалась к выходу.
"Баба с возу - кобыле легче", хотел произнести ей вслед любитель поговорок, но сдержался. Народная мудрость гласит еще и "не плюй в колодец, - пригодится воды напиться". Какая бы не была в источнике затхлая вода, но в пустыне и такая сгодится.

В этот первый ее визит старая карга сама прервала дипломатические отношения. Когда же нагрянула прилипала во второй раз, Николай, дабы избавиться от надоедливой посетительницы, удачно воспользовался повесткой из военного комиссариата, призывавшей его пройти медицинскую комиссию для последующей переподготовки сроком на сорок пять дней. Представ в чем мама родила перед внимательными и дотошными врачами, НН заявил, что здоров как бык и желает немедля послужить делу обороны Отечества от его многочисленных и безжалостных врагов. Поверив волонтеру на слово, - а не верят они только в том случае, если скажешься больным, врачи начертали - "годен к строевой в военное время". Облачившись в матросскую форму, и отдав визитерше воинские почести, а точнее приложив ладонь к бескозырке с ленточкой Тихоокеанский Флот, исчез матрос в чреве эсминца "Вразумительный". Мадам еще долго стояла на пирсе, оставшись без прощального салюта и в тяжких размышлениях об отсрочке свидания с неуловимым бывшим ее обожателем и о скором приближении, по всему видно, одинокой старости.

Вот, если бы приехала к Николаю ненаглядная его Люси, на что тот в глубине души хранил затаенную мечту, то разговор был бы совсем другой. И неверна пословица "с глаз долой - из сердца вон". То, что однажды запало в сердце, не искоренить никогда. Но в покинутой дуралеем супружнице текла польская кровь. Отец ЛюсИ был из семьи польских, хотя и не богатых, но аристократов, а всем известно какой гордый народ уродился по обеим берегам Вислы. Тот же непреложный факт, что главарь чекистской банды Дзержинский и каратель Тухачевский, отличившийся в расправах с восставшими крестьянами, происхождение свое вели от тех же корней, только более развесистых, лишний раз доказывает что "в любой семье не без урода".

Полячка гордая не приезжала и даже не подавала о себе знать и Николай - не скучать же в одинокой постели - завел, хотя и помедлив, подругу, своей польской фамилией, и даже профессией напоминавшей ему любимую жену.

НаталИ руководила детским хором в том же Дворце, где и Николай. По своему характеру она тоже мало чем отличалась от первой покорительницы его сердца - добрая, тактичная, не сварливая, не любительница почесать язык и совать нос в чужие дела. Как-то сразу так вышло что отношения, сложившиеся между ними, никого их них ни к чему не обязывали. Захотели, - встретились, а если кто и занят чем-либо или кем-либо, то другой ему не мешает.

Но вернемся на "Вразумительный". НН и тридцать других "защитников отечества" уже выстроились как по линейке на палубе и внимают речи мичмана. Прослушав рассказ о славных традициях советского военно-морского флота, историю свою ведущую аж от самого Петра Великого,* получили в заключение новобранцы приказ "не совращать молоденьких морячков". Некоторые из матросиков крутились со швабрами в руках невдалеке и совсем не показывали вида, что они поддерживают стремление отцов-командиров оградить их от совращения...

Наказ этот и трудненько было соблюдать, - ведь с первых и до последних дней "переподготовки" главным и единственным делом, которым могли заниматься оторванные от своих гражданских обязанностей мужички, было валяние дурака, то есть ничегонеделание. А вынужденная праздность что только и не порождает...

Дирижеру сообщили, что он будет обучен стрелять из зенитной пушки, и показали, как та вертится на платформе, как нужно метиться в цель и где находится гашетка, - именно на нее необходимо нажать, чтобы сбить "птичку". На этом "обучение" закончилось. Выждав денька два-три, новоявленный зенитчик проявил инициативу, что не всегда было делом безопасным.

Уселся ученик в железное креслице, приваренное к грозному орудию, включил мотор и ну давай вертеться как настеганный, одновременно пытаясь поймать на мушку, за отсутствием вражеских самолетов, летающих с жалобными воплями чаек. Вдруг прибегает шустрый вестовый и передает Нику первый и последний в его жизни полученный приказ от самого командира корабля - мотор выключить, с пушки слезть и больше на нее никогда не залазить.

Зенитка, оказывается, была установлено прямо над каютой командира и тот, сберегая силы для встречи с условным неприятелем, имел славный обычай слегка поспать после обеда. - А как же в случае войны, - подумалось Николаю, да вспомнив выражение "война войной, а обед по расписанию", порешил, что на этом эсминце он в боевой поход не пойдет. Оставшаяся же за бортом "мадам" поступила как в анекдоте о петухе, бежавшем за курицей с одной, но вполне понятною мыслью - "не догоню так согреюсь" и, загрузившись баулами с закупленным дефицитным товаром, улетела, "не солоно хлебавши", восвояси. Зачем она утруждала себя беготней по магазинам, где все-таки кое-что водилось по сравнению с убогими витринами торговых заведений сибирских городов, узнаете вы уже в этой главе.

Однако стояние в очередях за импортными кофтами, хрусталем и Бог один знает за еще, чем не было единственным развлечением залетной гастролерши. Уже тогда разработала проектировщица план по выживанию милой и симпатичной дамы - Дроздовой - директора Владивостокского филиала техникума, с целью занять освободившуюся должность. "Надежда умирает последней" и змея еще не потеряла веру в то, что ей удастся-таки заползти в сердце НН и остаться в нем навсегда.

Ускользнувший на сей раз от навязчивой попечительницы, Ник улегся наверх корабельной койки, напоминающей двухэтажный гамак, и мурлыкает себе под нос песенку, чуть исказив знаменитые строчки неувядающего романса - "ах эти узкие глаза меня сгубили",* совсем не подозревая, как он близок к истине.

Вскоре Нику надоело валяться на койке, тем более в одиночестве, - он выпросил разрешения у командования совмещать "учебу" со своей прежней работой. И частенько прямо в матросской форме походкой морского волка дефилировал через всю главную улицу, бывшей Светланской, а теперь, разумеется, Ленинской. Спешил во Дворец культуры имени... Угадали - Ленина. По пути следования НН приходилось то менять курс от 90 до 180 градусов, то делать вид, что завязывает шнурки на ботинке. Он старался избегать шагающих навстречу офицеров, дабы не отдавать им чести, которой все же с удовольствием поделился бы с молоденькими и симпатичными матросиками. Ими так и кишел Владивосток, да вот беда, не хватало пока храбрости в этом тонком деле.

А компаньоны его, неизвестно для чего оторванные от дома и работы, предпочитали лишь валяться на койках, в ожидании очередной кормежки. Редко кто из них брался за книжку, сочетая приятное ничегонеделание с полезным всякому, не повредившемуся умом человеку занятием - чтением.
Николай же с самого детства полюбил погружение в мир книг, в мир придуманных и не придуманных историй; в страну сказок, приключений, фантастики. Конечно же, в этом возрасте он уже не читал "Сказки братьев Гримм"* или сказки Пушкина* и Андерсена,* любимые им с измальства. Это был уже пройденный этап, для всякого ребенка совершенно необходимый и полезный. Однако извлекать пользу из чтения может не только неразумное дитя, но и начинающий кое-что понимать юноша, да и вполне взрослый, и сложившийся человек. Джек Лондон* приобрел большие знания именно из книг, несмотря на утверждение Джона Локка* что "только опыт - наш единственный источник знаний".

Те же знания, почерпнет которые НН из опыта жизни в "самой свободной стране мира" обойдутся ему слишком дорого. Так что, дорогой читатель, учись сам и учи детей своих получать максимальную пользу именно из книг, - это не так больно.

Хотя всегда надо помнить, что, путешествуя в море книг, можно и захлебнуться да и утонуть, если плавать по сему морю без руля и без ветрил и без компаса. Ведь не секрет, что многих из нас именно прочтенные книги вдохновляют на те или иные поступки, так что книги, как друзья-наставники, которых мы выбираем, часто влияют на нас также радикально как Иисус на истинно уверовавших в него учеников. А пример одного из них - Иуды* и то, как распорядился тот своею жизнью лишь подтверждает вывод - не все ученики достойны такого Учителя.

И не уходя от темы о большой пользе, извлечь которую может любой пытливый и с хорошей памятью читатель, упомяну лишь некоторые строчки из "Корабля дураков" Бранта,* запавшие в душу Николаю - "молчанье - щит от многих бед, а болтовня всегда во вред". Интуитивно он следовал этому завету с самого детства, и все было бы хорошо, если не расслабился бы однажды, да и не доверил своему фальшивому "другу" то, что скрывать не грех даже от друга настоящего. И получится прямо-таки по мудрецу Бранту: "так не поранит острый нож, как ранит подлой сплетни ложь, причем лишь после обнаружишь, что сделал это тот, с кем дружишь".* И когда он вспомнит эти строчки, то будет уже поздно. Да об этом пока рано. Наберемся терпения.

Выключив радио, с утра до позднего вечера трещавшее об успехах в построении "развитого социализма" и о неразрешимых проблемах "загнивающего капитализма",* уткнулся НН в книгу, ставшую недавно бестселлером на Западе. Живя над пропастью во лжи, читал "Над пропастью во ржи".* Чтение шло медленно из-за упрямства книголюба и полиглота-самоучки, - старался одолеть подлинный язык автора. Года три тому назад брал он уроки английского у преподавательницы факультета иностранных языков педагогического института. Учение было хоть и кратким, но не прошло даром. С тех пор использовал НН любую возможность усовершенствовать полученные навыки. Практика чтения была совершенно безопасным делом, слушание радиостанций на иностранных языках - занятием слегка рискованным, а вот попытка заговорить с иноземцем приравнивалась к покушению на преступление. Как-то, после посещения Интерклуба* в Находке, пригласил НН капитана не то филиппинского, не то малайского торгового судна в ресторан, размещенный в бывшей рыбацкой шхуне, установленной на одной из высоких сопок, окружающих великолепную бухту Находка, - так не обошлось без слежки со стороны не по уму усердных в таких делах органах. "Органы" желали видеть и слышать все, что происходит за тысячи километров от "Центра" чекистской мысли. Лучше обратили бы внимание на то, что происходило у них под самым их носом, длинным как у Буратино!

Как раз в это время, неизвестный тогда миру, скромный архивариус Митрохин* потихоньку начал выносить в каблуках своих ботинках сверхсекретные материалы, разоблачающие темные дела "славных" и без предела любознательных чекистов и будет заниматься сей "архивариус" выносом дел, а точнее выносом мусора из загаженной избы, аж двадцать лет!

НН, несмотря на неоднократные попытки, не мог получить разрешение на открытие заграничной визы, - а была у него возможность поработать в зимние и летние каникулы в составе оркестра круизного судна "Федор Шаляпин"* и повидать дальние страны. Но бдительные чекисты, обжегшись на молоке, стали дуть на воду. Уже пальцев на руке у их шефа не стало хватать, чтобы сосчитать перебежчиков, причем из самых проверенных и доверенных своих разведчиков, посланных не только шпионить, но и способствовать более быстрому "гниению" стран Запада.* Ладно, что те не возвратились сами так еще и не вернули затраченных на их обучение средства и выданные на дорогу немалые суммы да еще в валюте. А Ник и сотни тысяч ему подобных за свои собственные деньги не могли по милости их начальников купить путевку и съездить за кордон, дабы собственными глазами увидеть страдания рабочего класса, угнетаемого "проклятыми капиталистами" да, быть может, и подсобить чем-нибудь "беднягам".

Требовать вернуть затраченные средства от "предавших интересы социализма" "предателей" было, разумеется, бесполезно и власти порешили отыграться на евреях. Кто только, со времен самых что ни на есть незапамятных, не пытался под разными предлогами нажиться за счет этого, говорят, самим Богом избранного народа? И "верные ленинцы" решили тоже внести свою скромную лепту в этот когда-то процветающий бизнес. Крепко подумав неизвестно каким местом, обложили покидающих навсегда их райские кущи разорительным налогом на образование, которое до сих пор являлось в стране бесплатным. Так что в страну обетованную бывшие студенты, по замыслу прожектеров, прибыть должны были в костюмах Адама и Евы,* не получив от "просветителей" даже фигового листочка, поскольку фиги в "социалистическом раю" не произрастали. И вся надежда у ограбленных переселенцев была только на встречающих их жителей Израиля, - уж с чем-чем, а с фигами там было все в порядке. Да вовремя мировое сообщество дало по загребистым кремлевским рукам, и пошли "ленинцы" на попятную.

Чтение книг на корабле все-таки было занятием не из легких. То слышался громкий хохот сотоварищей, прослушавших очередной скабрезный анекдот да еще с картинками, то включали опять радио и из динамика неслись куплеты хотя и без матерных слов, но все же раздражающих своими топорными рифмами:

Запевай, подружка, песню,
веселее запевай.
Про страну, что нет чудесней,
про советский вольный край.
С каждым днем и каждым годом
краше жизнь становится,
Потому что о народе партия заботится.
Пой, гармошка, разливайся, славь совхозные дела.
На подъем в селе хозяйства курс нам партия дала.
Пойду-выйду в чисто поле, погляжу какая даль.
За хорошую работу получила я медаль.
Ой, подружка, погляди, дорогая погляди.
Орден Ленина родного на моей горит груди.
Вставлю Ленина портрет в рамку золотую.
Вывел он меня на свет девушку простую.
Нам за дружную работу знамя красное дано.
Отобрать его обратно никому не суждено.
И учебой и трудом радуя Отчизну,
Мы уверенно идем прямо к коммунизму.
Дружно спорится работа, каждый делает вдвойне.
На душе одна забота - больше леса дать стране.
Я сегодня весела: все идет отлично.
Наша электропила лучше заграничной.
На участках леспромхоза дружно трудится народ
И сверх плана древесину к съезду партии дает.
К коммунизму мы шагаем по заветам Ильича.
Все мы съезду посвящаем наши мысли и дела.

Попробуйте-ка сосредоточить свои мысли на следовании за Плутархом* в жизнеописаниях людей великих, когда в уши ваши электропилой вонзаются пропагандистские вопли, да еще в сопровождении оркестра балалаек! Уж лучше отбросить в сторону книжку, да и уйти в самоволку.

НОВЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ.

Прогуливаясь по набережной, забрел как-то Николай на территорию торгового порта, где швартовались и пассажирские суда. На одно из них и зачастил любвеобильный юноша, подружившись со стюардессой с многообещающим именем - Надеждой.

Ему нравились люди добрые и с веселым нравом, с которыми было не скучно. Да и той пришелся по вкусу матросик с эсминца тем, что не обманул ее ожидания. Одной из своих подруг она так и заявила: - Наконец-то я нашла того, на кого можно положиться. Услышав это признание, задрожал Никола, восприняв слова ее в буквальном смысле. Если взвесить его новую подругу, то даже без одежды потянула бы она далеко за сотню. Определил это весовщик даже без помощи весов, так как имел обычай, закружившись в вальсе с очередной партнершей, поднимать ее в воздух. Однажды приподнял НН новое свое увлечение, удивляясь собственной смелости, но пронести сокровище до стула не смог. Пришлось без промедления бросить это дело, а точнее тело прямо на палубу, иначе здесь бы и закончилось наше повествование о повесе.

Зато с превеликой легкостью пользовался негодник этим ее преимуществом, летая как перышко над своей партнершей все ноченьки, в которые морской лайнер не бороздил морские просторы. Однако, при рассматривании в паузах между полетами достопримечательностей толстушки, из головы у НН, кроме мысли, - неужели это все мое, не выходили расхваленные Лукианом* в его эссе "Две любви" прелести общения с юношами. И симпатичные они, и скромные, и ловкие, и не ленивые. А, если к тому же они хороши собой, да не очень упрямы, то и нет большего счастья, чем быть близко знакомым, хотя б с одним из отроков.

При всем при том, многие из них в те времена были совсем не против знаков внимания, оказываемых им людьми старшими и опытными. Если верить тому же Плутарху, а историк он был очень серьезным, то сам великий полководец Алкивиад,* будучи в возрасте, который покоряет сердца настоящих философов, не обижал отказами своего воздыхателя...

С первой привязанностью Ника ничего не получилась, - вы помните, ломившаяся в дверь "мадам" хоть и недолго, но отбила охоту попробовать клубнички. А тут крепился-крепился Николай, да и решил попытать счастья еще неизведанного, но, судя по описаниям знатоков, могущего приносить наслаждения прямо-таки райские, если, как узнает он позже, не злоупотреблять ими. Приметив на очередном слете пионеров и комсомольцев, проходящем во Дворце культуры высокого и стройного старшеклассника, доверили которому внести красное знамя для поддержания героической атмосферы проводимого мероприятия, Николай сдался.

Уловив момент, когда отрок освободился от обузы и снимал белые перчатки, кои обнимали древко знамени, разговорился он со знаменосцем, да и пригласил к себе в гости. Тот, не откладывая дело в долгий ящик, заявился в тот же день, правда, слава Богу, без знамени и без перчаток. Удивило Николая не то, как легко тот пошел на сближение, и позволил проделать с собой все, что тогда захотелось его обожателю, но и то, что он зачастил в гости даже уже и без приглашения.

А вскоре случай свел Ника еще с одним пареньком тоже не из робкого десятка. После первого свидания привел он в уютное гнездышко недавнего незнакомца и пару своих друзей, довольно-таки хорошо овладевших наукой, в советских школах не изучаемых. Искусству любви, они, вне всякого сомнения, овладели еще до встречи с новым своим напарником, нисколько не стесняясь, показывая тому, на что способна фантазия молодости.

Так что, прилетев в родной город, НН на первых порах совсем забыл нанести визит вежливости "мадам", да и засвидетельствовать матроне свое почтение.

Он находился еще под свежими и незабываемыми недавними впечатлениями открытия радостей необыкновенных до такой степени, что ими бы лучше не делиться даже со своим "лучшим другом" -журналистом.
Тот не только заявлял всем, с кем общался, что он их лучший друг, но и объявил себя лучшим другом Юрия Гагарина,* тыкая в нос "доказательством" - фотографией, где первый в мире космонавт изображен в компании с "лучшим другом" нашего героя. Снимок этот был сделан в "Артеке", куда по разнарядке обязаны были приезжать все знаменитости страны для встреч и бесед с юными "ленинцами".

Пользуясь своим положением, корреспондент задолго до отправки в "Артек" подыскивал кандидатов на эту высокую честь и начинал обрабатывать родителей предстоящего артековца. Отправлял он очередную жертву только тогда, когда ее родители уже начинали изнемогать от визитов ненасытного "благодетеля". Тот не только ел и пил за чужой счет, но еще и вымогал подарки, а еще, похоже, и портреты идола коммунистов, комсомольцев и пионеров, изображенного на бумажках хрустящих весьма приятно для уха сребролюбца.

Имел он обыкновение посвящать летнее время набегам на пионерские лагеря с одной и той же "лекцией" - с рассказом о своей первой поездке за рубеж, в Чехословакию. Текст затвердил он, как попугай, и менял в нем разве что предлоги и ударения за долгие десятилетия своей "просветительской" деятельности. Разумеется, и тут он вымогал вознаграждение за свой "труд", но уже не с родителей пионеров, а с начальников лагерей и профсоюзных комитетов, которым принадлежали базы отдыха. После выступления и плотного обеда уставший "лектор" требовал организовать баньку с парилкой и с юными парильщиками...

Чехословакия не оказалась единственной страной, удостоившейся чести принять такого гостя. За долгие годы его "деятельности" журналист побывает во многих странах. Однако, зная его непоколебимый принцип, - ни за что не рассчитываться из собственного кармана, остается только гадать - какая такая организация оплачивала его наезды в "страны народной демократии" а также и в государства "враждебные миру социализма"... При этаком доверительном отношении к нему советской власти и ее тайной заводной пружины - "органов", (именно они имели решающее слово при выпуске человека за границу), удивительно было его хобби - ругать на все корки эту самую советскую власть.

Много позже дойдет до Николая мысль о возможной провокаторской роли "лучшего друга" в судьбе тех, кто доверял тому не только свои кошельки, но, выходит, и жизнь на воле.

На вопрос Николая, почему же тот служит этой самой ненавистной для него власти, тот ответил стихами:

чтобы вкусно есть и пить,
надо партию любить.

Этот возлюбленный член партии Ленина был её достойным сыном - все чужое, попавшее к нему в руки, становилось его собственностью. Взяв "попользоваться" у Николая транзисторный приемник, плут объявил его "сломавшимся". Деньги, взятые им в долг, получить можно будет, видимо, только на том свете. Там, куда был приглашен прохвост, количество выставленных на стол бутылок никогда не совпадало с опустошенными. Тот имел обыкновение приходить на обеды в пиджаках с большими карманами... Нагрянув без приглашения к очередному другу "лучшего друга", обязательно инспектировал содержимое холодильников и был страшно недоволен, если находил его пустым.

"Пионерский поэт", так он любил называть себя, слыл не только большим другом детей, но и дамским угодником, однако Казанову* сей ловелас напоминал только общей с ним болезнью, - геморроем.

Не обладая ни интеллектом великого венецианца, ни его феноменальными способностями - приносить мир, покой и удовлетворение в души дам, решивших доверить ему самое дорогое, что у них всегда было под рукою, компенсировал он свое убожество апломбом, а философские беседы заменял дурацкими шуточками.

То он вываливал на стол мешочек, заливающийся идиотским смехом, то предлагал выпить из бокала, на вид полного, но не проливавшего в ваш рот ни одной капли вина. Одним из самых "высоко интеллектуальных" развлечений "поэта" было подкладывание на стул хозяйке дома подушечки, при приземлении на которую раздавались звуки, мало совместимые с видом стола, обильно заставленными этой самой хозяйкой блюд в честь дорогого "высокого" гостя.

Главе же семейства шутник не решался "подложить свинью", дабы не схлопотать по своей наглой морде.

Однако хама терпели, поскольку язык у него был хорошо подвешен, и с ним не было скучно. К тому же, корреспондент, как и положено настоящим журналистам, знал обо всем, что творится не только в "стенах древнего Кремля", но и в бункерах Белого Дома. Он, оказывается, был посвящен в тайные планы ЦРУ* расчленить СССР на мелкие и дерущиеся между собой государства. А для начала, объяснял он, американцы вот-вот собираются запустить над нашей территорией спутники, да и посылать с них телевизионные программы, прежде всего, разумеется, с сексом. Ведь ничто в мире не может разложить советского человека кроме секса, которого в то время у нас, как вы знаете, не было.*

Уж и не знаю, как обстояло дело с сексом у всех жителей Краснопыльска, но в квартире журналиста его точно не было, во всяком случае, тогда когда супруга репортера находилась дома. Зато в ее отсутствие посвящал он себя этому делу всего и без остатка. Так как, в силу своего мужского бессилия, мог он только отдаваться, то особых затруднений и сожалений приходившие к нему юные корреспонденты не испытывали. Ведь одно дело исполнять роль мужчины и совсем другое - превращаться, хотя бы и не надолго, в женщину.

Но незавидная эта доля быть в постели женщиной, - которая пугала подростков, очень даже устраивала их учителя. Под предлогом изучения тонкостей журналистского ремесла "юнкоры - рыцари пера", так окрестил поэт своих учеников в одном из своих опусов,* приходили на учебу и по одному, и подвое, и по трое. Причем только мальчики.

За неимением служебного кабинета, "обучение" происходило на квартире у Нахайлова, пора, наконец, и назвать один из его многих авторских псевдонимов. Под каким псевдонимом раскатывал он по белу свету, об этом можно только гадать...

НН, скорее всего, никогда бы и не узнал, каким именно образом будущие газетчики получают навыки называть черное белым, а белое черным и при этом не краснеть, если не поделился бы с их наставником, на свою беду, впечатлениями о жизни во Владивостоке. Рассказав о неприятностях, случившихся с ним, уделил затем немного времени и сообщению о событиях приятных и более чем приятных.

Тот с полуслова понял, о чем идет речь, и выразил неуемное желание приехать к рассказчику, дабы разделить с другом его новые радости. А в качестве аванса в знак благодарности за будущий теплый прием, предложил познакомить восточного гостя для начала с одним своим воспитанником. "Друг" пояснил, что тот уже в такой степени овладел нужными навыками, что, нисколечьки не стесняясь, может продемонстрировать свое умение не сегодня так завтра.

- Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? - загорелся НН. Я готов принять у него экзамен на зрелость в любую минуту.

На том и порешили.

В те времена девочки, а тем более мальчики еще не приходили по вызову*. Но это к простым смертным. Нахайлов же, растолковал Николаю что тем, чем сейчас они займутся, грешили люди великие и знаменитые - от древнеримских императоров Юлия Цезаря,* Нерона,* Калигулы,* Тиберия* до самого Леонардо да Винчи* и Микеланджело,* а затем Оскара Уайльда* и Петра Ильича Чайковского.* Услышав такие громкие имена, да еще фамилию любимого им композитора, Николаю ничего не оставалось делать, как признать и своего друга за человека великого. А кому не приятно быть причастным к деяниям людей гениальных, пусть даже и в плутовстве?

Уже через полчасика после телефонных переговоров между великим учителем и многообещающим его учеником, заявился последний, по-хозяйски резко позвонив в дверной звонок. Владелец квартиры познакомил пришельца со "своим давним другом", который только что с дороги из дальних краев и страсть как хочет помыться. Да вот беда, некому ему потереть спину, а хозяину требуется ненадолго отлучиться. От сладких сих слов у НН немедленно зачесалась спина, да и все остальное...

Банщика долго уговаривать не пришлось. Привычным движением руки открыл он заветную дверцу в ванную комнату и пропустил вперед нашего искателя приключений.. Открыв кран с теплой водой, отрок шустро оголился сам и стал помогать разоблачиться усталому путнику. С помощью молодых и ловких рук быстро лишился Николай и рубашки, и брюк и всего остального. Не дождавшись заполнения ванны, залезли в нее и, вспомнив выражение "в тесноте да не в обиде", кое-как уселись в тесную ванну, с ожиданием уставившись друг на друга. Ведь "страшно интересно то, что неизвестно"...

Вдруг за дверцею послышалось какое-то копошение и, хоть прерывистое и затаенное, но все же дыхание. Обнаружив, что над дверью находится оконце без шторки, завесил его НН одной из газет, попавшихся под руку - "Правдой". Так что тот, кто захотел бы, подставив тубареточку, взглянуть на развлечения, не забытые со времен римских цезарей, мог только читать. А вслух или про себя, - это уж как захочется - Пролетарии всех стран, соединяйтесь! *

Обезопасив себя от досадной помехи, набросились компаньоны по помывке друг на друга сначала с объятиями да ласками, а затем дошли до более смелых действий...

Вполне удовлетворенные и счастливые вышли Гиацинт и Кипарис из ванной навстречу Аполлону*, вид имевшему не очень довольный. Не успел еще Кипарис толком попрощаться и податься к выходу, как рассерженный Аполлон набросился с упреками:

- "Зачем прилепил эту дурацкую газету?! Я тебе пошел на встречу, а ты поступил как жалкий эгоист. Надо же и о друзьях думать!"

В ответ на укоры пообещал Николай исправиться, и сдержал свое слово, - следующий отрок показывал свое искусство прямо в спальне репортера и его незадачливой супруги. Замочную скважину не заткнули - не нашли чем.

А посему на сей раз амфитрион* остался доволен и даже пересказал что видел. НН предпочел бы видеть отражение происшедшего в зеркале, а не из уст пристрастного летописца, принявшегося еще и комментировать промахи сторон. Да в спаленке сего инвентаря не водилось. Супруга репортера предпочитала не разглядывать себя в зеркале, дабы лишний раз не расстраиваться. Конечно, можно было бы понять ее муженька, если выбирал он себе в сопостельники парней красивых, стройных и миловидных. Но того притягивали к себе натуры грубоватые, по его словам "босяки", - ну, в общем, деревенщины, к тому без хороших манер и, желательно, воспитанные в семье без отца. Так он подстраховывал себя на случай, если парнишечка попадется болтливый. Ведь не станет же ученик рассказывать матери обо всех чудесах, каковые случаются во время перерывов в обучении его журналистике. На то и существует журналистская тайна!

Угрызения совести не очень беспокоили НН, - ведь все происходило без принуждения. Наоборот новые его партнеры проделывали, необходимые для сих занятий, движения с большим наслаждением, особенно когда дело подходило к концу. Даже глаза закрывали от удовольствия, сладкая дрожь пробегала по телу, дыхание становилось частым и напористым, а стук сердца в их груди можно было слышать за версту... Далее посетителям оставалось лишь слегка отдохнуть и не спеша направиться домой, дабы явиться строгому родительскому взору, как ни в чем ни бывало. Быть может, и пожурили бы их мама, бабушка или дедушка. Однако же "дед и не ведает, где внучек обедает".

Коли упомянул я об обеде, то, как раз с этим-то у репортера было плоховато. Он предпочитал вести образ жизни дореволюционных попов, пивших и евших в три горла у посещаемых ими с душевными проповедями прихожан. Нынешние-то некоторые российские верховные духовные пастыри освобожденных от всяких запретов россиян, не только сами крепко поддают на тайных и явных вечерях, но еще и народ вовремя снабжают зельем,* ввозя его беспошлинно из-за рубежа в таких количествах, что можно было бы упоить до смерти не только миллионы единоверцев, но и всех мусульман мира. Да, к счастью приверженцев Мухаммеда,* их религия запрещает находиться в скотском состоянии, дабы с незамутненным разумом обращаться в своих частых молитвах к Аллаху.*

Выпив стакан чая после обмена опытом - а это все на что можно было рассчитывать у гостеприимного дружка, если не считать слитые в одну бутылку мутные остатки с недовыпитых фужеров после очередной попойки репортера с собутыльниками - раскланялся НН и направился к выходу. Вдогонку услышал многозначительную фразу:

- "Не забудь, что за все надо платить. Долг платежом красен".

НН в долгу не останется, да ох и дорого заплатит за эти развлечения. Стоят они того или нет? Судите сами, когда прочтете о том, что случится через шесть лет.

ПУТЕШЕСТВИЕ В СРЕДНЮЮ АЗИЮ.

По привычке обежав всех своих друзей, забрел он на огонек и к ЗЗ. Та собиралась в дальнюю дорогу, дабы посетить своих теток, живущих в Средней Азии. Получив приглашение составить ей компанию, НН не смог отказаться. Тяга к путешествиям никогда не покидала его, что свидетельствует не только о непоседливом характере, но и о стремлении ко всему новому и необыкновенному. А что может быть необычнее, чем очутиться поблизости от мест, где происходили не только удивительные, но и весьма поучительные истории, рассказанные красавицей Шехеразадой* своему царственному муженьку. Тот до того был зачарован ее сказками, что каждый день откладывал казнь своей избранницы, предназначенной быть очередной жертвой его женоненавистной натуры.

На все сто процентов уверен был НН, что уловками Шехеразады* воспользовалась и женушка журналиста, чтобы не принять насильственную смерть от того, кто ее ненавидел? Но у муженька и без ее сказок была причина сберегать драгоценную жизнь спутницы своей жизни, так как ему нужна была "ширма", как он ее называл - прикрытие от подозрений, какие он навлек бы на себя работая с детьми но, оставаясь холостяком. И для любимой "жены" все обходилось только побоями.

Ташкент* - столица одной из южных республик Союза - поразил Николая своими широкими проспектами, огромными площадями и многочисленными фонтанами, немного смягчающими труднопереносимый зной. Как можно жить в таком пекле, да еще ходить в теплых халатах и тюбетейках,* подумал НН, однако, хотите верьте, хотите нет, именно так коренные жители - узбеки спасались от жары. Великолепные здания возвели местные архитекторы, воплотив в бетоне и стекле мечту о Городе Солнца.* Повелели отгрохать местные власти и музей-храм в честь другого светила - "солнца поколений". Так поэты-лизоблюды величали вождя мирового пролетариата. Раз пошла такая мода - открывать музеи в городах, где вождь и во сне не бывал, то и Ташкент решил не ударить лицом в грязь.

Проходя как-то вечерком по отдаленным от центра улочкам, услыхал Николай завораживающие звуки танцевальной музыки. Безошибочно определив по ее характерному звучанию, что происхождение ведет она от древней Эллады,* попал музыкант в самую точку. Греки, проживающие на окраине города, устроили небольшой праздник прямо на зеленой лужайке, дождавшись вечерней прохлады. Как зачарованный, долго стоял НН, вслушиваясь в затейливые рулады, извлекаемые музыкантами из, наяву невиданных им доселе, инструментов. Волшебный звук бузуки* еще долго звучал в дрожащем остывавшем воздухе чужой для эллинов* страны, ставшей их второй родиной. Какими ветрами занесло именно сюда свободолюбивых греков было тогда Николаю непонятно.

Нашли здесь приют и тысячи трудолюбивых корейцев, среди которых оказалась и тетка его спутницы, жившая на улице с гордым названием Новая жизнь. У строителей Новой жизни, видать не хватило деньжат, чтобы проложить асфальт, и самым подходящим транспортом тут считался ишак. Правда, верблюды более приспособлены переносить пыль и песок, но, видать, стоили они дороговато. Зато никто не плевал в мирных поселян.*

Постройки - глиняные мазанки,* в которых жили корейцы, напоминали больших размеров курятники. Через теснящиеся друг к другу дворы протекал зловонный арык,* куда поселенцы выливали помои. Погостив несколько дней, взвыл НН от такого "сервиса", и улетела парочка ближайшим рейсом к другой тетке - в Душанбе.*

Какие благословенные края, и какие отзывчивые и добрые люди живут здесь, - подумалось Николаю. Но как тяжело достается им их благосостояние! Попробуйте-ка поработать на хлопковых полях или на бахче* при таком пекле! Однако и выращивали, и собирали, и продавали. Базары поражали своими завалами сочных и рубинового цвета, когда их разрежешь, арбузов и ароматных и сладких дынь. Яблоки, виноград, гранаты, груши, грецкие орехи, арбузы и дыни стоили совсем недорого. Государство тогда зорко следили, чтобы кто-нибудь ненароком не разбогател. Никто не должен был чересчур выделяться, дабы не нарушить один из священных принципов Революции - равенство в ... бедности. Если что и разрешалось иметь в собственности, то только дом или автомашину. Да только вы бы попробовали ее купить в те времена!

Даже те, у кого было достаточно средств, чтобы приобрести автомобиль, вынуждены были или стоять десятилетиями в очереди, или унижаться и пресмыкаться перед начальством, дабы помогло оно ускорить осуществление голубой мечты "простого советского человека".

А уж о том, чтобы выкупить у государства какую-нибудь забегаловку - столовую да превратить ее в уютное и доступное всем кафе или открыть собственную парикмахерскую лучше было и не заикаться. Работать самостоятельно как хозяину, да еще и, не приведи Господь, привлечь наемного работника, будь это даже твой родственник,- считалось пережитком прошлого.

Государство полагало, что никто не сможет постричь, побрить или намылить нам шею лучше, чем люди, состоящие у него на службе. Никто не имел права эксплуатировать тружеников, кроме ... самого государства. И до того дошли борцы с "частнособственническими инстинктами", что владелец машины, купивший ее за свои собственные деньги, никак не мог свободно продать сие отечественное изделие кому захочет. Он был обязан сдать ее государственному - частных-то и не было - магазину, который и решал за какую сумму он - магазин - ее купит. Лишь затем машина продавалась очередникам - тем из них, кого устраивали подержанные машины. Вся эта идиотская система, конечно же, давала возможность людям нечестным, но ловким получать огромные прибыли от продажи вещей им никогда не принадлежавших.

Вот такие были порядки, установленные "борцами за счастье всего человечества" для тех, кого они пытались с 1917 года "осчастливить". Сколько миллионов "осчастливленных" ими полегло в сырой земле, в результате их неуемной деятельности во всех сферах общественной жизни, не знают точно даже они сами.*

Николай с самого детства проникся любовью ко всему что движется, особенно на колесах и давно уже мечтал обзавестись собственным средством передвижения. Он даже был согласен приобрести видавшую виды машиненку, лишь бы передвигалась колымага* без помощи буксирного троса. Зная заветное его стремление, один мелкий мошенник - муж заведующей хозяйственной части музыкальной школы, о которой я поведал ранее, принялся высасывать из легковера деньги. Он обещал дуралею помочь стать владельцем старенького военного газика,* который вот-вот должны якобы списать. Скольким еще растяпам "продал" он этот "газик" знает только этот прохиндей, но НН, как вы догадываетесь, никогда не увидел ни газика, ни отданных пьянице денег.

И "временная поверенная в делах"* несколько лет водила за нос легковерного Буратино, обещая через свои связи с "нужными людьми" в крайисполкоме добиться выделения автомашины для своего опекаемого со своекорыстными интересами возлюбленного.

Выручит НН только один хороший его знакомый, дав ему дружеский совет: - У тебя же один из отцов твоих хористов директор авторемонтной станции самого ВАЗа.* Что же ты не обратишься к нему? Ну, ты и недогадливый! Тебя и дети, и их родители любят и обожают, а ты не пользуешься этим. Иди немедля к нему, и через неделю будешь ездить на "Жигулях".*

И действительно, так вскоре и произойдет, но пока НН занят другой проблемой, - как собрать деньги для покупки машины.

ПЕРВАЯ ВСТРЯСКА.

Не имея страсти к накопительству, он не обладал достаточной суммой, и решил кое-что продать из своих вещей. Расставаться с пианино ему было жалко, и отважился НН на прощание с японским музыкальным центром, радиоприемником, с отрезами материала на костюмы и прочей мелочевкой. При крайней необходимости решил, что попросит взаймы у знакомых и друзей, - верно говорят "с миру по нитки - голому шуба", тем более что в те времена никто из друзей или родственников не требовал с заемщиков никаких процентов. Банки тоже не просили процентов по причине очень простой - они не занимали денег гражданам.

Узнав о планах подопечного, мадам, как всегда, предложила свою помощь, которая обернулась для Николая первым его арестом и трехдневным содержанием в апартаментах "доблестной советской милиции", двери которых широко открыты для любого советского человека, если он не член партии. И тем более если он не член в квадрате, то есть не партийный функционер.* Среди люда же простого любимая поговорка "доблестных" ментов слишком широко известна - "был бы человек, а дело пришьем".

По возвращению домой мадам принялась за организацию "помощи". Сестра ее, работавшая в Общепите,* торговкою была со стажем и с давних пор промышляла по субботам и воскресеньям на барахолке,* продавая потихоньку все то, что доставала ее неугомонная сестрица, использовавшая свои связи. ЗЗ работала заведующей учебной частью в средней школе и на все сто использовала свое положение. Родители детей - торговые работники помогали обеспечивать ее дефицитными товарами.* Пополняла снабженка* нужный для весьма прибыльного дела ассортимент и во время своих наездов во Владивосток, где в последний раз закупила мешок клубков мохера. Получила в свое распоряжение мадам и отрез на костюм от Николая. И вот в один прекрасный субботний денек поехали все трое туда, где проводили выходные дни те городские жители, кто имел вполне понятное желание быть одетым не в отечественное шитье, то есть не выглядеть как воронье пугало.* О том, чтобы стоять с отрезом, да и предлагать его проходящим мимо покупателям для НН не могло быть и речи. Он в отличие от английских снобов* и французских аристократов* не презирал ремесло торговцев, но не для того же он закончил среднее специальное учебное заведение и два высших, чтобы стоять в позе нищего с протянутой рукой. Что же касается "мадам", то несостоявшаяся "посол Советского Союза" тоже не решалась "опуститься" до такой роли, да и не имела, козе понятно,* дипломатического иммунитета.* Она поручила продать отрез сестрице, привычной к таким делам и образования, к счастью, не имевшей.

Все бы закончилось хорошо, если на барахолку собирались бы лишь продавцы да покупатели. Но там, где хоть немного пахло наживой, тут как тут появлялись и "доблестные" милиционеры. Если бы они напяливали на себя свои мундиры, то могло создаться впечатление что вы попали на милицейский парад. Однако скромные труженики застенков имели привычку переодеваться в цивильное, неприметное платье, скорее всего тоже казенное или отобранное у прежних их жертв. Скупка и перепродажа товаров считалась в стране страшным преступлением, приравненным чуть ли не к государственной измене.* Наказания, предоставляемые милостивыми "народными" судьями,* были настолько жестокими, а условия содержания в тюрьмах и зонах в такой степени бесчеловечными, что те, кто мог, старались откупаться от чересчур близкого знакомства с грозными блюстителями закона. Потому те и были так усердны в поисках "спекулянтов", имея кроме "нагана в руке и Ленина в башке"* еще и мысль в своих дубовых головах, нам уже знакомую - "не догоню так согреюсь". То есть - если и не получу взятку, то получу благодарность а то и повышение по службе и в звании. А еще пользовались они милой давней традицией "органов", - конфискованные вещи если и не получали совсем даром, то приобретали за бесценок и одаривали своих родственников или рассчитывались ими с девицами легкого поведения,* помогавшим им в меру своих скромных сил в их тяжелой и опасной работе.*

Сестрица благодетельницы Николая, помимо отреза, имела и еще и другие вещи. Да цены она загнула* такие что, защитники интересов государства как-то незаметно для всех схватили и увели тайную родственницу Николая в неизвестном направлении, а вскоре прикатили и на квартиру мадам. Заявившийся туда НН увидел всю гоп-компанию* в сборе. Обратил он внимание и на свой выставленный и открытый чемодан. В нем, разумеется, уже покопались грязные руки поганых ментов, - так любезно выражался простой люд о милиционерах и их "чистых руках" в комплекте с "горячим сердцем и холодной головой".*

"Гости" были страшно разочарованы, что в чемодане НН не нашли ничего подходящего для себя. Ведь даже и трусы они обязаны были носить форменные - казенные. Вот если бы они, без спроса хозяина, залезшие туда, куда их не просили, обнаружили не одни трусы заграничного пошива, а целый ворох, да и совсем новеньких, то было бы за что зацепиться. Но все равно, не уходить же, стукнувшись мордой об стол - Николаю предложили проехать вместе с ними для беседы. Знаем мы ваши беседы, - пронеслось в голове у Николая, но сопротивляться представителям власти было бессмысленно. Легче кровь сосущих пиявок оторвать от тела, чем прилипчивых блюстителей советских законов от пахнущего поживой "дела".

Доставили его без задержки для начала к самому начальнику отдела милиции на воздушном транспорте.* Это его молодчики схватили "преступников". После выяснения обстоятельств задержания шеф поинтересовался, - кем работает НН, и получил в ответ - дирижером. Начальник бросил реплику - додирижировался. Можно с полной уверенностью угадать - что произносит он другим его подневольным посетителям - доплотничался, дослесарился, доучительствовался, доинженерился, дошоферился, докондукторился, допочтальонился, доартистился.. .

После такой вот содержательной беседы с новатором русской словесности направили Николая к следователю по особо мелким делам Хаимову, важно восседавшему за письменным столом, неподвижному как монумент самому себе. Про таких чурбанов можно выразиться стихами их любимого поэта - "не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав".*

Следователь, несмотря на приближения его возраста к пенсионному, стоил своего начальника - ума не нажил и звезд с неба не нахватал. Правда, одну, среднего размера, звездочку он все-таки имел на погонах. Самый захудалый коньяк и то меньше трех звездочек не имеет, подумал НН, который совсем не волновался и не сомневался, что выйдет отсюда уже через полчасика. Но тут майор произнес, обращаясь к "пиявке", доставившей Николая в его кабинет: - Принесите 121-ю.*

НН обомлел. Как!.. Уже!.. Так скоро!...И месяца не прошло с той поры, когда он "расслабился" в репортерской квартире, как Они уже все знают. Теперь все стало ясно, - задержание в связи со знакомством со спекулянтками - это был только предлог. Какие же они прыткие, и как он их недооценил! Вот за что, выходит, его сцапали. Тогда ожидать от них милости не придется. Хотя статья эта не имеет нижней границы срока лишения свободы, то есть могут ограничиться наказанием, не связанным с лишением свободы, но кто их знает, "народных" судей. У них ведь как в поговорке - "закон что дышло, куда повернут, туда и вышло".

Зная любознательность Николая, не удивительно, что был он знаком с обширным списком "преступлений", за какие можно запросто посадить практически любого гражданина страны, где "так свободно дышит человек".* Ник был счастливым обладателем Уголовного Кодекса, попавшемуся ему совершенно случайно после очередного редчайшего издания сей умной книги, тиражом таким маленьким, что УК не имели даже многие юристы и студенты юридических факультетов. Очень хитрая задумка, - ведь так легко манипулировать людьми, которые даже не знают, за что же их могут схватить, допрашивать, пытать, судить и посадить за решетку. Но книгу эту НН читал недолго, - "друг" выпросил "почитать" и, сами понимаете, не вернул.

Заполнив постановление о задержание, следователь дал приказание одной из "пиявок" увезти неудачника. Привезли его уже к вечеру в так называемую внутреннюю тюрьму, находящуюся прямо во дворе краевого Управления внутренних дел. Вероятно, этой двухэтажной тюрьмой могли пользоваться и прославленные отеческой своею строгостью чекисты. Серое здание их главного Штаба примыкало к милицейскому Управлению, образуя почти замкнутый квартал. Счастливыми соседями рыцарей плаща, кинжала и яда* была типография газеты "Краснопыльский рабочий", Дом политического просвещения и жилой дом всего с одним подъездом. Как раз в этом доме и проживала бывшая жена Николая с дочерью и родителями. Так что узника разместят прямо напротив родных окон, да только видеть он их не сможет, - в камерах узкое оконце вверху скорее походило на амбразуру дота,* к тому же еще и на два ряда зарешеченное и прикрыто металлическим козырьком.

Возжелал было НН обратиться с просьбой к сопровождающим его лицам о разрешении переночевать в доме напротив. Но, как все же испытания на собственной шкуре нас учат - передумал. Не хватало еще, чтобы об его унизительном положении узнали его бывшие родичи,* да и у этих людей если что и можно выпросить, то только пулю в лоб.

Проворные руки одного из хозяев сего мрачного заведения обшарили карманы и не найдя там ничего подозрительного вытащили ремень из брюк, сняли часы и очки. Ласково взяли полегчавшего клиента под рученьки и с приветливой улыбкой завели в темную одиночную камеру. Железная дверь с лязгом захлопнулась, и узник стал осматриваться. Собственно говоря, осматриваться не было нужды, - кроме помоста, напоминающего эшафот,* ничего и не было. Так что спать придется на лобном месте, если удастся сомкнуть глаза, подумал мыслитель и, присевши на место предстоящей казни, взялся руками за голову.

А как вы думаете, не наказание ли это человеку, привыкшему к удобствам в своей доселе беззаботной жизни, переспать неизвестно сколько ночей на голых досках да еще без матраца, подушки, простыни и наволочки?

Первую ночь за решеткой узник провел в размышлениях о крутых поворотах судьбы, перед которыми не выставлены предупреждающие знаки. Хотя и был он по натуре оптимистом, но, поняв в какой оборот попал, решил хотя и с опозданием, но согласиться с жизненной философией пессимистов, не только ожидающих от жизни всяких пакостей, но и готовящихся к ним заранее.

На первом утреннем допросе следователь стал задавать странные вопросы, - где работаете, сколько получаете, какие дорогие вещи имеете и тому подобное. Узнав, что богач имеет в собственности пианино, стал выяснять на какие такие деньги купил и когда. НН сообщил как на духу, что пианино он купил в рассрочку и расплачивался за него многие месяцы путем перечисления части заработной платы магазину. Следователь недоверчиво покачал головой, но записал показания и попрощался. Опять прошла бессонная ночь. Ничего не мог понять Николай. Почему его тут держат, если не задают вопросов по существу. Он чувствовал за собою только одну вину, которую и виной-то трудно назвать. Скорее, хоть и страшным, но грехом. Однако, думал он при этом, не так и страшен этот грех, как наказание за него. Да и кто не без греха? "Грех сладок, а человек падок". Неужели государству нечем больше заниматься, как подглядывать в спальни своих граждан?

В толстенной книге - "Комментарии к Уголовному Кодексу", приобретенный в нагрузку* к упомянутой уже выше очень редкой книжке, вычитал библиофил* о том, что даже в "странах народной демократии" - Венгрии, Чехословакии, Польше и тем более в странах Запада людей не терзают не только допросами, но даже и подозрениями в таких делах. Посему и был спокоен более или менее, так как не нарушал ни общечеловеческих законов, ни библейских заветов. В Десяти заповедях стоит только "не желай жены ближнего своего". Там не найдете вы не желай мужа ближнего своего?*

Еле дождавшись утра дня второго, приготовился к вопросам каверзным, но опять услышал ту же песню, - какие еще дорогие вещи имеете, что находится у вас на квартире, сколько денег на сберкнижке. Далее сообщил следователь о том, что сестрица дала следующие показания - любовник ее сестры попросил ее продать отрез, она и согласилась. Подивился объяснениям торговки ее "подельник" да попробовал ее понять, - она защищала сестру, да и себя, не признавшись, что чересчур завысила цену. Сам же НН к сестрице ни с какими просьбами не обращался, будь она неладна.

Третья ночь, скорее всего, тоже была бы бессонная, но поздно вечером впихнули в камеру какого-то мужичка, по виду крестьянина. Деревенщина, после долгих расспросов кто да за что, утомился и заснул сном безмятежным, как будто тюрьма была для него домом родным. А вы же знаете, - за компанию что только и не сделаешь. Николаю ничего другого не оставалось, как последовать примеру нового узника. Да и природа свое взяла, - так уж свыше устроено, что ночью люди добрые должны отдыхать и не думать ни о чем. Только разбойники и сталинские следователи предпочитали бодрствовать ночами, такими же черными как их дела и мысли.

Долгожданный сон обуял "спекулянта", но был неспокойным. Всю-то ноченьку объяснял НН майору с семи звездами на погонах, напоминавшими Большую Медведицу,* упавшую с небес, что он не верблюд, а всего лишь осел.* Слушал ли кто его выкрики ночью? Если кто и слышал, то только хитрый мужичек, возобновивший с утра пораньше расспросы о деле, по которому очутился здесь НН. Своей настойчивостью напомнил он любопытного донельзя следователя и НН насторожился.* Вместо ответов он стал задавать вопросы самому мужичку. Тот наплел что-то о шкурах, снятых им не то с овец, не то с волков, и Николай посоветовал ему во всем признаться и не трогать больше бедных животных. Шкуродеру советы товарища по несчастью не понравились и, пригорюнившись, отвернулся он мордой к стенке.

Зная уже, что больше трех дней* его держать здесь не имеют права, НН мысленно приготовился к переезду в тюрьму, хотя, на всякий случай, в день задержания написал жалобу прокурору, объяснив в заявлении, что за всю свою жизнь ничего не продавал - ни чужих товаров, ни своей Родины. Так же сообщил о вопиющем самоуправств "блюстителей Закона" - их копании в своем чемодане, причем без его ведома и присутствия и требовал вернуть конфискованный у сестры своей близкой знакомой отрез на костюм. А еще добавил, что не видит в стремлении продать свою вещь уголовно наказуемое деяние. На быстрое разбирательство он не надеялся и очень был удивлен, когда концу третьего дня его заключения ментовский газик, забрав узника, повернул в противоположную от, построенной еще в царское время, местной Бастилии.*

Хоть немного и отлегло от души, но совсем не ожидал слегка возбужденный НН скорого избавления от приставших кровопийц. Он все еще не верил, что продержали его три дня в кутузке* только за подозрение в спекуляции. Однако все далее случилось как в сказке. В коридоре ментовки повстречал без пяти минут свободный человек одну из "пиявок". Спесь, видать, кто-то с нее уже сбил, - вид сыщика был жалкий. Увидев Николая, заскулил:

- Зачем же Вы написали прокурору? У меня ведь семья, ребенок.

- И у меня тоже есть ребенок, да и работа, на которую уже опоздал я по Вашей милости, ответил жалобщик.

Ага! Дружок, боишься, что тебя выпрут со службы, где ты так неплохо пристроился, - на что ты еще способен, кроме как ходить с повальными обысками,* - мелькнула мысль в голове подследственного. НН зашел в знакомый кабинет и увидел майора, сидевшего в той же позе памятника, но на сей раз с недовольной мордой. Отпускать просто так добычу не хотелось, и объявил он Николаю благую весть* - дознаватель Валерий Бобышев, продолжавший скулить за дверью, жалуясь кому-то на неблагодарного задержанного, полетит с ним во Владивосток для того, чтобы убедиться, что на квартире Николая нет склада товаров.

Ради Бога, летите хоть всем отделением, - ответил НН. Сразу и отлегло от сердца, - знать ничего им неизвестно, о том, чего он так опасался. Значение же слов "принесите 121-ю" тоже прояснилось, - форма документа о задержании имела номер 121. А что касается желания, любопытных аж до паранойи, сыщиков обыскать его жилище, то пусть покопошатся. Он даже готов разрешить ищейкам поднять половицы, лишь бы назад их уложили.

О наличии ордера на такую серьезную операцию* НН и не догадался спросить, очутившись первый раз в такой ситуации. Ему была просто смешна вся эта комедия. Неужели им нечем больше заниматься? Как будто не происходят в городе убийства, кражи, грабежи, изнасилования и прочие, более достойные внимания милиции, дела.

Скулящий "пес" сопроводил его на квартиру к мадам, где НН забрал свои вещи. " Лучший друг человека"* не покинул его и на пути в аэровокзал, где одновременно с подозреваемым приобрел билет и для себя. Само собой разумеется, за билет он не заплатил ни копейки, - получил его по предъявлению милицейского удостоверения и командировки. Как не поверить после этого, что государство у нас богатое не только природными ресурсами, заводами, фабриками, рабочими, крестьянами, замполитами, шахтерами, пастухами,* но и дураками.

Убедившись, что НН выкупил билет, командировочный уехал к жене и ребенку для сборов в дальнюю дорогу, строго-настрого наказав Николаю не выкидывать фокусов и быть на этом самом месте ровно за полтора часа до отправления самолета.

Приехав к середине ночи в аэровокзал, и не увидев знакомой хари в штатском, НН заволновался. Уже и посадку объявили, "а Германа все нет".*
Особо сильно не расстроившись, прошел выпущенный на свободу "преступник" в самолет и уселся в кресло, вроде бы и довольный, но не совсем - разве человеку угодишь? Уж больно захотелось ему поглядеть на рожу ищейки во время предстоящего обыска в своей комнатенке. Да, видать, не судьба.

Сопровождающая, просчитав пассажиров, попрощалась и пожелала приятного полета. Поглядев в иллюминатор, увидел НН, как торопливо спускается она по трапу. Внизу двое рабочих приготовились откатывать громоздкое сооружение. Вдруг, откуда ни возьмись, появился его новый неотвязный друг. Каким образом добрался тот до трапа, - было загадкой, так как подняться наверх он смог только на карачках. Точнее не на всех четырех, а на трех лапах, - в одной он держал служебное удостоверение цвета загустевшей крови с тисненым золотом гербом страны Октября. Заползши кое-как на верхнюю ступеньку, столкнулся пассажир с грозной стюардессой. Разговор их слушали с интересом все те, кто сидел вблизи выхода. С особой заинтересованностью вслушивался в диалог Николай:

- Я сотрудник милиции, вот мое удостоверение.

- Да вы скорее похожи на свинью. Давно не видела, чтобы до такого скотского состояния напивались. Аж смотреть противно. Где ваш билет?

Хавронья,* назвавшаяся сотрудником милиции, стала рыться в карманах. Но ведь гораздо сподручнее выворачивать чужие карманы, и посему вышла заминка. Терпеливая стюардесса решила все же поглядеть - что из этого получиться.

К большой досаде Николая, "свинья" не обнаружила авиабилета, но упорно стала настаивать на своем праве проникнуть в самолет. Стюардесса заявила, что место той в свинарнике и захлопнула толстенную, тяжелющую дверь перед самым свиным рылом, чуть не повредив пятачок.*

Николай, приплющив свой нос к стеклу иллюминатора, приветливо помахал ручкой парнокопытному животному, и откинулся в кресле. Трап оттянули прямо вместе с хрюкающей и визжащей "свиньей". Моторы загудели. Николай вытащил из-под кресла сумку и проверил на месте ли отрез на костюм, который вернули ему сегодня по распоряжению прокурора. Все остальное добро, конфискованное у сестрицы, та никогда не получит. Да ей было все равно, - не ее тряпки. Хорошо еще, что не посадят. Настоящая-то владелица товара, хорошо поразмыслив, решила шума не поднимать. А посему даже дубовые милицейские головы поняли, чье рыло было в пуху...

Первое потрясение, пережитое Николаем в связи с близким знакомством с советской "доблестной " милиции и с методами ее работы, произвело на него впечатление глубокое, но не настолько, чтобы превратить его в поэта. Лишь ровно через шесть лет - цифра, как видите, роковая для него, родятся его первые рифмы. И посвятит новоиспеченный поэт эпиграмму дознавателю, оставшемуся тогда за бортом самолета:

Валерик - сыщик мировой, да вот беда - с больною вечно головой.
Болит не с горя, не с веселья, не от ума большого, а с похмелья.

СЛЕДУЯ ПРИМЕРУ ГЕРОЯ РАБЛЕ.

Прилетев в ставший родным красавец-Владивосток, воспользовался на сей раз Николай услугами такси. Во-первых, стоили тогда такие поездки недорого, а во-вторых, всегда в жизни гнавшийся за двумя, а то и тремя зайцами, НН очень спешил...

Лифт в доме не работал и спринтер,* хотя и запыхавшись, за считанные секунды взбежал на восьмой этаж. У двери в его комнатку никто не торчал.* Конечно. Кто же будет ждать у порога, если пригласили его к завтраку, а хозяин приходит к ужину?

Один из его последних любимчиков заинтересовался возможностью посетить края для него неизвестные и заманчивые, так как мечтал бороздить моря и океаны, имея нрав скитальца и искателя приключений. Почему не принял его с распростертыми объятиями да поцелуями гостеприимный НН я думаю объяснять не надо. Однако не ночевать же миловидному юноше у порога обманщика и тот отправился на поиски счастья самостоятельно. Недолго искал он того, кто его приголубил,* обогрел, накормил, и спать уложил. Лишь гораздо позже обнаружит Ник пропажу в одной из гаваней Находки, но об этом в следующей главе, а пока есть о чем рассказать. Эпопея с арестом и пребыванием в казематах "родной милиции" еще не закончилась.

Дней так этак через пяток, придя с работы домой, обнаружил дирижер послание от своего нового, действительно неотвязного, приятеля. Тот в приказном порядке приглашал его явиться в гостиницу, где и разместилась восходящая звезда сыска. Ничего не оставалось делать, Николаю как подчиниться домогательствам молодчика.

Надежда увидеть того протрезвевшим не сбылась, - опер* был под хмельком. Решив, что обыскивать комнату Николая уже нет смысла, да на самом-то деле он не имел и права этого делать - хозяйничать в чужом городе ему бы никто не позволил без особого на то разрешения местной прокуратуры. Но надо же было чем-то заниматься и пинкертон* принялся вынюхивать, чем занималась во Владивостоке попечительница Николая.
А был он на пути верном, но весьма запутанном...

По заданию пьяницы НН передал двум учащимся филиала техникума просьбу сыщика придти к нему на беседу. Ах, ты еще и ленивец, - уверенно сделал вывод НН. Ты сам должен этим заниматься, а не сидеть, как барин в номере гостиницы и пить водку, - вот что хотелось ему произнести, да кто же станет плевать против ветра. Вы не пробовали? И не пробуйте!

Оказалось, что дружеские отношения с некоторыми из учащихся использовала "инспектор" с целями уже нам известными. Привозя шмотки,* ЗЗ поручала продать их сестре для продажи втридорога.

Ну, да шут с нею! Кошмар остался позади, а жизнь продолжалась. Предстоящая радость заглушила на какое-то время боль от унижений, сквозь какие пришлось пройти Нику. До этого он не мог себе даже и представить себе, что хотя и несколько дней, но проведет на казенных полатях и на казенных харчах да не в военной казарме, что тогда считалось "почетной обязанностью",* а в местах уж точно Богом забытых. Нигде не происходит преступлений более жестоких и ужасных. Злодеяния эти страшны еще и тем, что там их не прикрывают высокими словами о заботе партии о народе, а значит и о тех людях, кто по тем или иным причинам попал в лапы разбойников в милицейской форме.

Известие о необходимости срочно приехать в Уссурийск и выкупить машину, застало Николая врасплох, - не ожидал такого скорого поворота событий. Бегать с протянутой рукой по друзьям и знакомым не было времени. Да и не занимал никогда до этого ни у кого деньги. В этом не было и необходимости, поскольку, имея много свободного времени, Ник всегда подрабатывал в двух-трех местах, - для музыкантов это было обычным явлением. Материальных трудностей он не испытывал, - ведь все заработанное не тратил ни на курево, ни на спиртные напитки, ни на другие нездоровые увлечения. Разумеется, он никогда не был против того чтобы пропустить рюмочку-другую в подходящей для него веселой компании или по тому или другому случаю. Да при этом весельчак всегда старался помнить о пагубных последствиях злоупотребления привлекательных на вид бутылок с веселящей жидкостью.

Итак, времени оставалось в обрез, а денег у него катастрофически не хватало. Пришлось обратиться к самому родному человеку. Мать его всю жизнь была неутомимой труженицей и умела сберегать заработанные деньги. Жаль только, что не научила этому сынка, - у того, как только заводились в кармане хрустящие бумажки, то нападала на него прямо-таки чесотка - их немедленно надо было пустить на ветер. Хотя что плохого в том, если тратимся мы их на красиво сшитую одежду, на книги, на радиоаппаратуру, на театры, на путешествия, на приятное общение с друзьями и тому подробное.

В перспективе Ник окажется прав, а мать останется обкраденной и ни кем иным, как самим государством. С таким же успехом свои сбережения она могла доверить беглому каторжнику, но и тот вряд ли забрал бы все до копейки. Лет так через двадцать пять* превратятся все сбережения несчастных вкладчиков - граждан "самого справедливого общества в мире" даже не в пыль, а ни во что, что даже руками нельзя потрогать. Государство объявит себя банкротом, не употребляя при этом самого этого слова. Лишь чинуши приближенные к государственной кормушке и небольшая группка "верных ленинцев" заранее закроют свои счета, забрав свои "кровно заработанные деньги"*... Их лозунг сильно отличался от того, с каким обращались они к народу, я его уже упоминал - "раньше думай о Родине, а потом о себе".

Впервые в кармане у Николая очутились большие по тем временам деньги. Не решившись ехать за сто километров один, ведь "береженого Бог бережет", пригласил счастливец, сопроводить девять тысяч рублей и самого себя, приятеля, доверял которому полностью во всех делах.

На торговой базе Нику предоставили возможность выбрать цвет машины. Выбор не был богатым - ярко-красная и мрачно-синяя. Время на размышления покупатель не тратил. Красный цвет был его самым любимым. Наверно было это связано с его пионерским детством и запавшим в душу стишком, который тогда еще не испохабил его дружок" - "пионерский поэт" -

Как повяжешь галстук, - береги его, -
он ведь с красным знаменем цвета одного.

Николай до того полюбил шелковую красную косынку, что лично гладил ее утюгом перед выходом из дома. И так прикипел к частице знамени страны Октября, что с галстуком на шее заявился на первое занятие в педагогическое училище, вызвав дружный хохот однокурсников, из пионерского возраста давным-давно вышедших. Или цвет этот привлекал его какими-то другими, особыми скрытыми свойствами, или за свою яркость и броскость, - об этом трудно судить, особенно дальтоникам.

Из других цветов, к коим был НН неравнодушен, это и зеленый, - многие называют его цветом надежды, и желтый, - а его как символ измены. Еще и голубой, - с некоторых пор цвет этот стали связывать не только с небесными высотами, но и с глубинами падения в область страстей, в советском обществе до такой степени избегаемых, что даже неприлично было о них говорить и писать до времен перестройки. Лишь после разлюбезной перестройки, а точнее говоря, переделки всего и вся, прилично стало говорить и писать о чем угодно, в том числе и о вещах неприличных.*
А посему не удивляйтесь, что к Владивостоку приближается машина цвета радости, за рулем ее сидит водитель в костюме небесного цвета, а рубашка на нем - цвета надежды. Да радость от приобретения сокровища все же омрачена воспоминаниями, пережитыми и нами в этой главе. Хотя читателям намного легче, - во-первых, переживать можно было в уютной квартире сидя на мягком диване с книгой в руке. Да и есть возможность заглянуть в будущее, - страниц так на двадцать, да и узнать, что для героя " это были только цветочки, а ягодки будут впереди".

К великому сожалению, не один НН имел счастье чересчур близкого общения с "блюстителями закона". Да хороши были и законы, позволяющие негодяям и палачам терзать ни за что ни про что попавших в жернова их чудовищной и уродливой машины!

Но вернемся к "Жигули", набравшей порядочную скорость, - эх если еще из нее при нажатии кнопки выходили бы и крылья, как в чудо автомобиле Фантомаса,* то вполне возможно Ник, после пережитого потрясения, и попробовал бы взлететь и умчаться вдаль тем же маршрутом, что пилот Беленко.* Тот, примерно в то самое время, когда НН сидел в каземате, угнал новейший истребитель в Японию.

Решительный парень крепко утер нос особистам из летной части под Владивостоком и "кремлевским мечтателям". Те, вначале сдуру объявили его героем и патриотом, совершившим якобы вынужденную посадку и даже никого не подпускавшего к посаженому им "по несчастью" самолету. Вся эта первая информация для читателей "Правды" оказалась "баснями Брежнева"* и его компании. Более похожи стали они на самих себя, когда поняли, что не видать им пилота как своих ушей. Тогда-то и принялись поливать летчика грязью, обозвали вором и пообещали "достать его, где бы он ни был".

Однако же, вдруг, опять возлюбив "воришку", обещали простить его и начали костерить американцев, за то что "держат его насильно и не мешают пилоту воссоединиться с семьею". Что-то они не больно много заботились о семейных узах, когда разделили высоченной стеной и колючей проволокой Берлин.*

Угнавшему новейший истребитель пилоту надоело жить во лжи, он был очень чувствителен ко всякой несправедливости и к окружающей его убогой действительности. Он же не был слепым и видел, как живут рядовые в части - в бараках по сорок человек, ну прямо как на зоне для преступников - два крана с водой, туалет на улице. Посещая соседние деревни, наблюдал унылую картину - в столовых теснота, грязь, посуду моют холодной водой и без мыла. По телевизору одна пропаганда, точнее - брехня. Пользоваться в части транзисторным радио было запрещено, голых женщин рисовать тоже не разрешалось. А что делать, если они одетые на ум не приходили?

В первые дни его "вынужденной посадки",* кремлевские сказочники сообщали и о том, что Беленко держат в тюрьме, да еще и охмуряют наркотиками. Уж и не знаешь что хуже, - быть охмуренным наркотиками или идиотскими идеями "научного коммунизма".

Американцы устроили для беглеца экскурсию на один из авианосцев, так Беленко никак не мог поверить, что в этом плавучем городе нет ни одного замполита,* зато аж три священника. Замполитами, как вы знаете, в Стране Чудес кишел Военно-Морской Флот и, мало того! - все торговые суда имели бездельников, напускавших на себя страшно важный вид. Аж самим было жутко!

Без заместителей по политической части не обходились и "защитники закона.* Ведь гораздо сподручнее было ломать ребра и выбивать зубы подследственным после политзанятий, на которых комиссары благословляли бойцов видимого и невидимого фронта на ратные подвиги* во славу Родины Великого Октября.

Коли упомянули мы наших старых знакомых, то сообщим, что вскоре подошло время для них заканчивать тянуть волынку* - поджимали сроки. После известных событий мадам, используя старые связи в партийных органах, сумела выскользнуть из сетей следствия, и шишки достались только ее сестрице и Николаю. Видя, что из мухи слона раздуть не удается, порешили крючкотворы, чтобы хоть как-то сохранить свое лицо, передать материалы дела в товарищеский суд и по месту работы НН, и сестрицы его "помощницы".

Получив предписание сибиряков-милиционеров обсудить действия работника, направленные на подрыв экономики государства и осудить его всем возмущенным трудовым коллективом, директор Дворца культуры - а был он человек не злой и не пакостный - отдал письмо Николаю:

- Напечатай ответ на машинке, а я и секретарь парткома, - он у нас председатель товарищеского суда, подпишем. Никакого обсуждения, да еще перед всеми, разумеется, не будет. Мы тебя знаем лучше, чем этих "слуг закона".

Пришлось Николаю сочинять единодушное осуждение себя своими коллегами и отнести сочинение на подневольную тему на подпись директору, а далее отправить "приговор" заказным письмом в адрес незадачливых блюстителей порядка. За парторга расписался друг Николая, которому можно было довериться, так как тот не был журналистом. Да и знал он к тому же и саму "мадам" как облупленную,* и то, что представляют из себя сами "доблестные" милиционеры.

С самим же строгим предписанием НН поступил на манер Гаргантюа,* только без его долгих раздумий - чем лучше подтереться...

После сего символического акта отправил "осужденный товарищеским судом" бумагу с витиеватой подписью майора в то место, где ей и подобало находиться. Оставалось только спустить воду...

Из этой скверной ситуации НН вышел как и положено выходить из туалета, - с чувством облегчения. Но небольшой урок все же извлек из всего пережитого, - держаться впредь подальше от "благодетельницы" и от ее "медвежьих услуг".

******

К Н И Г А 2.

1982 год - Если урок не пошел впрок.

ПЕРВЫЕ ТЮРЕМНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ.
ВОСПОМИНАНИЯ О ПРИЯТНОМ ПРОШЛОМ.
ССЫЛКА НА ЭКСПЕРТА ПО СЕКСУ.
ВРОЖДЕННАЯ БИСЕКСУАЛЬНОСТЬ ПОБЕДИЛА.
ГАСТРОЛИ ПО ГОРОДАМ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА.
ИЗ ЗИМЫ В ЛЕТО - ПУТЕШЕСТВИЕ К ЭКВАТОРУ.
"НЕПРОШЕННЫЙ ГОСТЬ ХУЖЕ ТАТАРИНА".
РАЗМЫШЛЕНИЯ О НАСТОЯЩИХ ПОЭТАХ И ДЕЯТЕЛЯХ КУЛЬТУРЫ.
РАЗДУМЬЯ О НЕСОМНЕННОЙ ЦЕННОСТИ БЮСТГАЛТЕРОВ.
НОЧНОЙ ПОЛЕТ.
ПО МЕСТАМ ИЛЬИЧА.
ОБЕЩАНИЕ ВЫДАЧИ ВОЛЧЬЕГО БИЛЕТА.
НОВЫЕ НАПАСТИ.
ПРОДЕЛКИ ШУТНИКА.
КВАРТИРНАЯ КРАЖА И ЕЕ БЛИЖАЙШИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ. НЕБЛАГОНАДЕЖНЫЙ СОТРУДНИК.
СТРАШНАЯ ТАЙНА, ДОВЕРЕННАЯ "ДРУГУ", СТАНОВИТСЯ ЕЩЕ СТРАШНЕЕ.
ОПАСНОЕ АЛИБИ.
НЕУДАЧНАЯ ПОМОЛВКА.
ПОЛЕТ В ВОСТОЧНОМ НАПРАВЛЕНИИ В КАЧЕСТВЕ СВИДЕТЕЛЯ. ПОЛЕТ В ЗАПАДНОМ НАПРАВЛЕНИИ В КАЧЕСТВЕ ПОТЕРПЕВШЕГО.
С КОРАБЛЯ НА БАЛ.
ДОСЬЕ "ДРУГА".
В ПОИСКАХ ЗАБВЕНИЯ.
ВИЗИТ "КАЛИГУЛЫ" И ЕГО ШАЙКИ.
ОПЯТЬ ШАНТАЖИСТЫ.
"ВОРА ПРИНЯТЬ - САМОМУ В БЕДУ ПОПАСТЬ".
ЗАДЕРЖАНИЕ, ДОПРОС.
НЕУДАЧНЫЕ ГАСТРОЛИ, ОБЫСК, АРЕСТ.
ВСТРЕЧА С "БРАТЬЯМИ", ОЧНАЯ СТАВКА И ДРУГИЕ ПРОЦЕДУРЫ. РОЖДЕНИЕ ПОЭТА.

Глава 5. Год 1982. Если урок не пошел впрок.

Не зря говорят - "чему быть тому не миновать". Прихода коммунизма* к началу восьмидесятых годов избежать удалось, но вот того, чего так опасался НН, - увы, нет.

Один из его друзей как-то признался: - Я ничего в жизни не боюсь, кроме как очутиться в тюрьме. Удивляюсь, как вышел ты оттуда со всеми своими пятнадцатью золотыми коронками, без видимых следов на теле и перемен в характере, - ну впрямь как в песне "каким ты был таким ты и остался".

Как вы уже догадались, пойдет речь в этой главе о тюрьме, о ней "родимой". Желаете узнать, как темница выглядит изнутри, и что творится за толстенными стенами, возведенными еще при царе-батюшке и жутко пригодившимися строителям "нового общества" - "свободного" от эксплуатации человека человеком, общества провозгласившего человек человеку не волк, а друг?*

Если нервы у вас крепкие, то приглашаю заглянуть в одну из камер знаменитого заведения - куда как раз в этот момент везут горемыку в тесном окружении таких же бедолаг, затолканных в железный короб на колесах с ревущим надрывно мотором. Переполненный живым грузом "воронок"* только что проехал под окнами дома, где Николаю, как главе семейства, более подобало бы находиться. Ну, в общем, - "едет мимо кровати спать на полати".

ПЕРВЫЕ ТЮРЕМНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ.

Кремлевские краснобаи, незадолго до своего политического краха, объявили вдруг жизнь какого бы то ни было человека драгоценным даром и высшей ценностью. Так что автор с полным на то основанием может назвать автомобиль, в который милиционеры втолкали не менее полсотни "драгоценностей", шкатулкой. Однако передвижная шкатулка была, разумеется, без оконцев, дабы еще не пойманные злоумышленники не могли определить, какое богатство в ней содержится. А посему без пяти минут узники здания с дурной репутацией могли только на слух определить, что происходит в данный момент. Ехали не долго, - узилище, как и всякое уважающее себя государственное учреждение, находилось почти в самом центре города. Удивительно, но шофер не включал сирену и на перекрестках терпеливо ждал разрешающего движение сигнала светофора. Стараясь не привлекать внимание прохожих, тюремщики не написали на коробе, как в сталинские времена - Мясо.* В последнем случае у горожан могла бы и поехать крыша* - магазинные полки свободны от мясных продуктов, а по городу туда-сюда разъезжают автомобили груженые мясом.

Вот и конечная остановка. Грохот раздвигающихся гигантских металлических дверей символизировал готовность гостеприимных хозяев каменных палат принять очередную партию гостей. Более тягостное впечатление произвело на "гостей" то, что после торжественного въезда тюремные врата со скрежетом заняли исходное положение. Коробочка подъехала поближе к крыльцу. Выпрыгнувшие из нее бравые охранники образовали живой коридор, чрез который и предстояло, как сквозь строй, устремиться привезенному драгоценному грузу. Криками и пинками подгонялись новоприбывшие, как будто хозяева вот-вот могли наложить в штаны, если кто-нибудь из визитеров замешкается. И новые поселенцы в один миг оказались внутри гостиницы, в каковой места заказали не они сами, и на дверях которой никогда не висит табличка МЕСТ НЕТ.*

Никто не поздравил потерпевших крушение в жизни с благополучным прибытием в не знакомую им доселе гавань, никто не обратился к ним с приветственной речью или с просьбой не обижать и не развращать друг друга. Просто-напросто затолкали всех в так называемый накопитель, где можно было только стоять, а лицом к лицу или к чужому затылку - это уж как получилось. Сменить положение было невозможно. Даже дышать полной грудью оказалось невообразимо трудно, да и небезопасно, - ребра на самом-то деле весьма хрупкие и ломаются не только от натренированных ударов ментовских кулаков.* Малейшее увеличение объема груди приносило страдание и тебе самому, и окружающим. Стены были, к сожалению, не резиновые, хотя только они и могли бы вместить в кутузки поголовно всех граждан, что было, похоже, "голубой мечтой" членов Политбюро.* Тем новоселам, кто по природе своей был оптимистом, оставалось только напевать про себя полюбившиеся многим идиотам строчки - "я другой страны такой не знаю, где так вольно дышит человек".*
После изнурительно долгого пребывания в таком вот состоянии, жандармы* начали выкликивать фамилии того или иного "сокровища" и уводить новое приобретение с собою. Стало чуть легче дышать и, много ли надо человеку - захотелось опять жить*...

К одному из молодых пареньков или к его одежонке присмотрелись двое мордоворотов, и уже через минуту-другую с парня стащили пальто. А затем, заставив юнца сделать им минет,* в благодарность за оказанную услугу милостиво вернули ему отобранную вещь. Никто из окружающих и не попробовал усовестить подлецов. Люди становились равнодушными не только к чужим страданиям, но уже и к своим собственным.

В группе из пяти-шести вызванных или наугад, или по какому-то скрытому от непосвященных принципу подбора, побрел НН, не привыкший ходить стадом, но и не забывший пионерских строевых праздников. Дружно дошагали "пионеры" до помещения, где их раздели до трусов и обыскали. Ник возжелал было проявить инициативу да снять еще и трусы, дабы показать - за что его сюда посадили, однако, видя угрюмые морды тюремщиков, передумал. Кто знает, что у них на уме?

После шмона* повели новобранцев мрачными и прохладными коридорами к заветному окошку, где "каждый по заслугам был награжден"* - получили по алюминиевой кружке и ложке. Облагодетельствовать новичков было поручено одному из старожилов сего богоугодного заведения, своими примечательными чертами лица напоминавшего Квазимоду* из французского фильма "Собор Парижской Богоматери". Приметив на Николае очки, "квазимодо" неожиданно стукнул его кружкой по лбу, ласково прибавив при этом:

- Интеллигент проклятый.*

Получив своеобразную прописку* с оттиском на лбу за отсутствием паспорта, отобранного у него в день ареста, Ник воспринял сей обычай обращения с интеллигенцией как "пережиток прошлого" с которым надо бороться и ответил тем же. Раздатчика широколобым можно было назвать лишь с большой натяжкой и, не найдя подходящего места, НН ударил его со всего размаху прямо по стриженой макушке, присовокупив:

- Урод распроклятый.

На его счастье приведший группу надзиратель в это время отвернулся и мог только слышать удивительно звонкий звук, как будто звякнул черпак о пустую кастрюлю. Определить же кто кого приласкал, тот не смог - настоящие зэки друг друга не выдают - и махнул на это дело рукой.

Не выиграв первую битву, НН был все же доволен, - как-никак, а счет сравнял. Бережно прижав к груди выданный некомплектный прибор, счастливый его обладатель поблагодарил мысленно того мудреца в погонах, кто постановил не выдавать заключенным в придачу к ложкам еще и вилок, и ножей. Если с первого дня колошматят тебя ни за что ни про что, то без синяков и шрамов отсюда, пожалуй, никто не выходит, - сделал умозаключение Николай. Да вспомнив, что "мужчину шрамы украшают",* утешился тем, что покинет он эти стены красавцем.

Проголодавшихся узников, настроившихся на еду при виде кружек и ложек, повели дальше по темным коридорам, но не в столовую, которой, как окажется, в тюрьме и не существовало, если не считать забегаловки для тюремного персонала. Попали новички лишь в лапы местного парикмахера, прическа которого выдавала что он за птица.*

Ловко орудуя машинкой, лишил сибирский цирюльник Ника и новых его сотоварищей украшавших их шевелюр, и стали они походить на близнецов, родившихся только в разное время от разных матерей и отцов. Лишь "снявши голову, по волосам не плачут", и можно было простить предательскую слезу, выступившую в первый и последний раз за все время двухгодичного заключения у Николая - ведь сняли только волосы, а не голову.

На этом активность гостеприимных стражников не закончилась. Перед тем как гостей уложить спать, их здесь полагалось еще и помыть. Услуги банщиков, наверное, в целях экономии средств, не были предусмотрены, и мылить шею пришлось каждому самому себе.*

Не дав просохнуть, полу мокрых и дрожащих от холода, но чистых если не душой то телом, повели страдальцев вниз, в подвальные коридоры и развели по камерам. Нику досталась камера под номером 33. Сам Господь указывал дурачине, по чьей милости он тут очутился, да в те горькие часы и минуты, которые казались годами, до парализованного ума Николая не дошел знак свыше.*

Первое что увидел НН в проеме чуть приотворенной надзирателем массивной железной двери - дабы никто не выбежал - какую-то нереальную картину, напоминающую сцену из спектакля "На дне",* только более невероятную и ужасающую. Глаза трех десятков, кое-как разместившихся в четырехместном "номере" безымянной "гостиницы", полу привидений слились в общий пронзительный взгляд, устремленный вопросительно на позднего пришельца.

Хотя и не с большой охотой но, войдя все же в камеру, разглядел Ник стены, украшенные раздавленными насосавшимися крови клопами, маленькое зарешеченное окошко, двое двухэтажных нар, грубо сработанный стол посередине и загаженную парашу с краном прямо над нею. Смекнул Ник, что справляют тут свои естественные потребности при всей честной компании, да еще и изгибаясь, при всем при том, как главная героиня в балете Чайковского "Лебединое озеро"* из-за дурацкого крана.

Несмотря на тридцатиградусный мороз за окном, в камере стояла невыносимая жара из-за большого скопления несчастных людей, коих государство намеревалось "исправить", поместив в подобные условия. Большая влажность, клубы табачного дыма, грязь и смесь самых невероятных запахов дополняла достойным образом исправительные средства, выбранные государственными мужами для провинившихся перед Законом граждан, попавшихся в их заботливые лапы.

Ничего себе! Волосы на голове стали бы дыбом, если не лишился бы их часок тому назад. Какое омерзительное зрелище. Как поступают с людьми! Со скотом и то обращаются лучше, - подумалось Николаю, переступившему порог обиталища, созданного безбожниками, отвергавшими существования рая, но, как видим, не ада.*

На нарах, в позах отдыхающих арабских шейхов,* расположились авторитеты,* как узнает позже Ник, совершившие не одно убийство. На полу же разместилась прочая шушера - мелкие воры, спекулянты, хулиганы, драчуны, тунеядцы и еще Бог знает, чем не угодившие "родной советской власти".* Ответив уклончиво, не вдаваясь в подробности своего дела, на полагающиеся в таких случаях вопросы "шейхов" к новичку, НН едва-едва нашел свободное местечко прямо на бетонном полу и уселся на корточки, озираясь по сторонам, все еще не веря в существование чего-либо подобного, хотя крайне трудно не верить своим собственным глазам.

Уже самый первый день в казематах Совдепии ошеломляет человека даже повидавшего виды, а что уж говорить о том, кто жил до сего момента в мире прекрасного. Погрузившись в размышления, Ник проворонил обращение к нему одного из "шейхов", пока тот не прибавил к титулу :

- Профессор! Ты что глухой?

Да и кто из вас откликнется, если вдруг ни с того ни с сего начнут величать вас профессором или академиком?* Новоиспеченный "профессор" вопросил, что желает достопочтимый "шейх", но тот в ответ только бросил ему старый свитер и разрешил воспользоваться сим даром вместо подушки. Не зная, как и благодарить благодетеля, и на каком языке,* НН принял этот знак внимания за остатки добросердечия, выбить которые не смогли даже зверские порядки, царящие в этом перевернутом мире. Снова погрузившись в раздумья, НН, к своему удивлению, в этот момент размышлял не о себе и не о той отчаянной ситуации, в которую он попал, а о своих многочисленных предшественниках. Как такое могли пережить, к примеру, попавшие в сталинские застенки генерал Рокоссовский, академик Вавилов,* поэты Гумилев* и Мандельштам?*

Да большинство из них и не пережило. В этом месте и убьют, так никто не узнает, что произошло на самом деле. Или объявят самоубийцей, или захотевшим почему-то вдруг убежать, или захворавшим неизлечимой болезнью.

А заболеть было делом элементарным - матраса не выдали, а пол оказался бетонным. Единственная беда, которая тут явно не грозит поселенцам - ожирение. Для тех, кто хочет сохранить фигуру, лучшего места не придумаешь.

Для НН тюремная диета началась с первого же вечера, - в камеру попал он после раздачи пищи, и ничего не оставалось другого, как голодному лечь ничком на грязно-серый и влажный цемент. НН даже не подумал, к чему это приведет. До того ли ему было! С трудом найдя безопасное место для очков, попытался "профессор" заснуть Усталость и пережитые впечатления взяли свое - навалился вскоре, хоть и неспокойный, но сон.

ВОСПОМИНАНИЯ О ПРИЯТНОМ ПРОШЛОМ.

Всю ночь в голове "профессора" мелькали причудливые, как в калейдоскопе, картинки из прежней его жизни на свободе, которую потерял он благодаря всего лишь "одной, но пламенной страсти".*

Картины сменяли друг друга неотчетливо и хаотично, но, щадя и уважая читателя, опишу их в более или менее верном порядке, начиная от въезда Николая во Владивосток на только что приобретенной "Жигули".

Какие большие возможности предоставляет это одно из лучших и полезных изобретений человечества, я думаю, объяснять не надо. Но вместе с новыми радостями у НН появились и новые заботы. Ремонта новая машина потребует нескоро, а вот найти для нее надежное место стоянки было делом первостепенной важности. Удалось пристроить ее на ночлег в находившуюся поблизости от дома военную комендатуру. Познакомившись с комендантом, решил Ник разделить с ним его увлечения, - через несколько дней выехали новые приятели в южную часть Приморского края для популярной в тех местах подлёдной рыбалки.

Это была первая и последняя его рыбалка, - Николаю не понравилось это занятие. Разве не жалко смотреть на погибающее прямо на твоих глазах от нехватки воздуха живое существо, которое к тому же ты сам и вытащил из привычной для него среды?

С собой прихватили и коллегу Николая по Дворцу культуры - руководителя оркестра народных инструментов. Тот, увидев Николая за рулем собственной машины, предложил ему заняться ремеслом пасечника. Но так как пчелы, очевидно, не переносят зимней стужи, Ник счел этот вопрос не актуальным, и предложил "пчеловоду" заняться для начала зимним рыболовством. Выехали под вечер, с тем, чтобы приехать к утру пораньше. Дорога была длинною и у шофера стали слипаться глаза. Почуяв опасность, НН остановил машину и часок-другой поспал. Если таким же образом поступали бы все водители в мире, то многие автомобильные механики, хирурги, да и похоронные агенты имели бы гораздо больше свободного от работы времени.

Никто не предупредил "рыбака" о том, что если и выходить на лед в валенках, то следует надевать на них галоши. Лед-то был соленый, морской; не прошло и десяти минут, как внутри валенок образовался залив, хоть и не Петра Великого.* Что за чертовщина, подумал рыбак, - вроде никогда не страдал такой слабостью, да и брюки сухие, а ступни хлюпают в воде.

Пришлось идти в машину, включать мотор и сушиться. Оттого улов и был небогат - меньше полсотни корюшек.* Приятели выловили - один пятьсот, другой более шестисот. Промерзший до костей Ник надеялся, что те хоть поделятся с ним, но, как говорится, "дружба дружбой, а табачок врозь". Это еще хорошо, что бензин тогда стоил смехотворно мало, - много дешевле чем минеральная вода, а работал Ник в трех местах, так что не была для него накладна такая поездка, - стало просто немного обидно.

Из машины теперь Ник, можно сказать, и не вылазил. Уже за первый год накатал он около тридцати трех тысяч километров, все более и более влюбляясь в свое новое приобретение, что не мешало ему увлекаться и более одухотворенными созданиями. Его чертовски привлекали симпатичные лица и хорошо сложенные фигуры, в независимости от того принадлежали они девушкам или юношам. Выяснилось кстати, что средство передвижения сильно облегчает знакомство с предметами нашего обожания. Так что не зря некоторые жены ревнуют мужей к машине. Только на самом-то деле ревнуют они не к безжизненному металлу. Они нутром чуют, какую свободу действий получает их муженек, не успев отъехать и одного квартала от дома.

Однажды, не доехав до места стоянки каких-нибудь триста метров, обнаружил водитель - одна из покрышек проколота. Что делать дальше - было непонятно. Долго стоял бы посреди дороги остолбеневший Ник, если бы не подъехал бы газик, из которого выскочил миловидный шофер-солдатик и, приветливо махнув головой, предложил свои услуги. Вместо того чтобы рассмотреть хорошенько последовательность откручивания и затягивания болтов и других необходимых операций при смене колеса, Ник принялся разглядывать самого механика, умело орудующего инструментами. На вид ему было около семнадцати. О таком возрасте англичане говорят - sweet sixteen, то есть сладкие шестнадцать, и Ник, уже имевший опыт близкого общения с красивыми юношами, сдался. Поблагодарив солдатика за бескорыстную помощь, покровитель молодежи пригласил Олега - так звали воина - посетить свою холостяцкую квартиру. В первую же субботу, получив увольнение, тот и явился - не запылился.* После обильного застолья расстелили постель.

Несмотря на свой внешний вид невинного херувима* малый оказался не промах, да и выдохся не скоро, - едва закончив одну атаку, принимался за другую.

- Где ж ты этому научился? - спросил бойца НН.

- Еще до армии. В седьмом классе. Это гораздо приятнее, чем заниматься онанизмом. Много ли тут ума надо? Да и в казарме это дело процветает. Нас же собрали кого с Камы, кого с Дона* - далеко от дома. Служили бы мы вблизи своих семей, друзей и подруг так нашли бы и досуг. А так приходится удовлетворять друг друга, втихомолку от офицеров. Разумеется, не от тех, кто и сами не прочь воспользоваться своим служебным положением.

- Что? И офицеры тоже?...

- А что, они не люди что ли? Да и забавы эти легко доступны всем кроме, пожалуй, импотентов или уж слишком одуренных политзанятиями комсомольцев. У нас в роте некоторые скорее готовы отказаться курить, чем пропустить шанс оттрахать* кого-нибудь втихую, - так им нравится это занятие. А уж "коли что полюбится, так и ум отступится".

Услыхав сие мудрое изречение от подающего большие надежды юноши, решил проверить Ник, не полюбится ли тому прямо противоположная роль той, которую он только что сыграл с таким блеском. Для порядка Олег для начала возмутился, но, неожиданно для самого себя, сменил гнев на милость. Ник, не мешкая, дабы тот не успел передумать, приступил к делу, а точнее к телу. Минут так через двадцать, изнемогая от приятной усталости, откинулся в сторону от "несговорчивого" напарника с чувством полного и, как выразился бы ген сек самых в мире коммунистических коммунистов* - "глубокого удовлетворения".

Но тут скрытые темные желания снова проснулись у его нового возлюбленного. Стоило Олегу ласково погладить бедра выдохшегося Ника, а он так легко был возбудим - только прикоснись - и заново как в песне - "все опять повторилось сначала".

Увы, не бывает ничего вечного - солдатика вскоре перевели в другую часть. Умелец приглянулся какому-то подполковнику, и тот забрал его в свое полное подчинение, дабы было кому доставлять его вовремя на различные совещания, штабные учения и прочие мероприятия по охране границ Приморья от злых, как тогда говорили, китайцев. Оставалось только думать да гадать - хорошо ли Олегу с подполковником?

Что же касается рассерженных китайцев, напали они как-то на остров Даманский.* На остров, который на самом-то деле им и принадлежал на законных основаниях, но по праву сильному считался в те времена советским. А так как один из главных принципов наших верховных главнокомандующих - не отдадим ни пяди чужой земли - сражения за этот клочок ни к чему не годной суши посреди реки происходили не на жизнь, а на смерть. Причем погибали не те генералы, кто объявил чужой остров нашенским,* а рядовые солдаты и младшие офицеры.

Сильно осерчавшие после сокрушительного поражения, наши прежние "братья навек"* долго не размышляли каким образом показать бывшим "родственникам" свое полное презрение. Частенько, "выйдя на берег крутой",* поворачивались бойцы китайской народной армии лицом к столице поднебесной империи,* быстренько снимали брюки и, слегка наклоняясь, выставляли свои загорелого цвета задницы в направлении неприятеля. Продолжалось это бы, наверное, и до сих пор, если бы наши славные пограничники в ответ не стали устанавливать против обнаженных по пояс снизу противников большущий портрет вождя всех мудрых китайцев - Мао-Дзэ-Дуна.* Так что не говорите, что среди военных нет светлых голов! У них голова не работает, согласно их же поговорке, только лишь когда х.. стоит. Потому и добавляют офицеры в пищу бедным солдатикам что-то такое, от чего тот долго у них не встает* даже после окончания срока службы. Однако тем, кто желает, чтобы бойцы не рассуждали при выполнении приказов, как раз надо стремиться к удовлетворению всех их надобностей, кроме как, пожалуй, потребности думать и размышлять.

Лет так через двадцать некоторые "новаторы" в офицерских погонах, дождавшись времен, когда воровать станет почти безопасным делом, отыщут более действенные средства изгнать из молодых солдат дьявола* - совсем перестанут кормить защитников Родины. На одном только острове Русском, вблизи Владивостока, заморят голодом искушающих моряков бесов вместе с самими матросами.

Пережив с десяток унылых дней и ночей после передислокации* Олега, решил Ник, что связываться с военными и флотскими - дело ненадежное. Ведь приказ сняться с якоря* получить они могут в любую, даже самую неподходящую, минуту, и переключился НН на заботу о допризывниках,* дабы достойным образом подготовить их к армейским сюрпризам...

Прислушавшись к совету одного из гедонистов,* написавших на латыни - carpe die, то есть лови момент, пользуйся случаем и тем, что пока молод, поклонник воззрений философов древней Греции специально не занимался поисками напарников для занятий не только полезных для здоровья, но и приятных. Для этого у него и не было времени; но при случае, а "рыбак рыбака видят издалека", Ник не теребил пуговицы на рубашке.* Однако, если одновременно была возможность выбора между славною во всех отношениях женщиной и хорошеньким парнишкой, то склонялся он к..., угадали, к тому, что приносит более острые ощущения.

Повстречавшись с одним таким "рыбаком", в возрасте Ромео* и не уступавшего тому в красоте, встал перед дилеммой - "срывать или не срывать". И после долгих раздумий о подходящем возрасте для утех подобного рода, склонился к мнению, что срывать фрукт до полного созревания не стоит, - созреет, сам упадет. Что же касается возраста совершеннолетия, то в Древнем Риме он был установлен в 15 лет. Римляне знали толк в юриспруденции. Не зря законы в цивилизованных странах уходят корнями именно в теорию и практику Римского права.

Но вернемся к "фрукту". Тот оказался настолько созревшим, что после недоуменных раздумий -- почему его новый старший друг тянет резину, сам проявил инициативу и полез к Нику с объятиями. Однако НН был человеком законопослушным и при всем при том дождался таки того времени, когда стукнуло "фрукту" шестнадцать. После поздравления и вручения подарка отдался только что созревшему отроку и сам - всецело и полностью. Любовник оказался нежным, ласковым и благодарным, предложив затем и себя в полное распоряжение. А кто способен произнести нет при виде обнаженного красавца?

Узнав о ненасытном аппетите своего обожателя, созревший плод спросил разрешения придти в другой раз с приятелями. Разве мог отказать Ник в такой незначительной просьбе? Дружки именинника лишь немного уступали в красоте своему товарищу. В остальном же упрекнуть их было не в чем.

НН все не переставал удивляться тому, что однополая любовь так чрезвычайно распространена среди подростков. Или не видят они в этом ничего предрассудительного, или у них нет выбора? Ведь родители поступят весьма строго, если сын их запрется в своей комнате с пришедшей к нему в гости девочкой, но если с мальчиком, то и внимания не обратят.

Так еще в годы юношества Николая, строгая его матушка, почуяв что-то неладное, не поленилась придти за пару километров в гостеприимную квартирку, где по ее расчетам припозднился сын, да и давай колотить в двери в самую полночь. И добилась ведь своего, - вытащила сыночка прямо из теплой постели, где тот развлекался с миленькой девицей.

Хотя, казалось бы, и мать, и отец должны поддерживать вполне понятное и естественное стремление их отпрыска уже в 14-15 лет испытать себя в роли мужчины. Единственное что могут и должны предпринять заботливые и просвещенные родители - это предупредить о последствиях таких чересчур близких отношений. Если это не делают родители, то таковую обязанность должно взять на себя государство, введя специальное уроки в школе. Но не в принудительном, обязательном характере, а в форме факультативных занятий, давая самому ученику и его родителям возможность выбора - посещать или не посещать подобную дисциплину.*

Ведь еще и неизвестно что за учитель возьмется за дело полового просвещения. Если такой, как вышеупомянутый мною "отличник народного образования", то мамам и папам автор рекомендует во время таких уроков спрятать своих деток в весьма надежное место. Особые приметы таких "учителей" автор опишет в последней главе по причине довольно-таки важной - хорошо запоминается только начало и конец книги.

Но вернемся к видимой выгоде тех, кто увлекается нетрадиционным сексом. Что ни говорите, а одно из достоинств однополой любви заключается в том, что ваш напарник не подвергается риску забеременеть. А посему очень странно стремление законодателей тех стран, где существует угроза перенаселения, ограничить и даже наказать, причем и лишением жизни тех, кто как раз и не создает лишних проблем для своего государства, следуя зову своей природы. Разве не глупо и не бесчеловечно казнить за это людей в том же миллиардном Китае, наказывать десяти двадцатилетними сроками в Индии, Сингапуре, Малайзии, Уганде, Замбии, Кении? *

Удивляет то, что непримиримые "борцы за права человека"* не объявят бойкот странам, где так любят нежиться они под тропическим солнцем, в то время как под самым носом у "врагов несправедливости" - на Багамских островах, Фиджи, Ямайке, в Тринидад и Тобаго* - за решеткой содержатся ни в чем не повинные люди. Вся "вина" тамошних узников заключается только в том, что их сексуальная ориентация не совпадает с афишируемым образом жизни властителей и законодателей их государств. Да и кто может гарантировать, что он не совпадает?..*

Правители чересчур густо населенных стран должны быть благодарны таким людям уже только за то, что не поставляют они на белый свет едоков, тем более что в их родном доме стол и не накрыт для всех.* Да и надо ли брать на себя роль самого Бога? Лишь сам Господь может быть высшим и единственным судьей в деле наказания или прощения "грешников". Он попробовал однажды истребить пару городов вместе со всеми их жителями за подобные прегрешения, но это мало помогло, и Господь отступился.* А современные заносчивые и тупые халифы на час,* сами зачастую типы аморальные, не унимаются в попытке исправления чужих нравов в надежде добиться того, чего не получилось даже при вмешательстве самого Всевышнего.

Но отвлечемся немного от рассуждений на эту склизкую тему, тем более, если вы еще не готовы ее обсуждать или не решаетесь первыми бросить камень из своего огорода в чужой.*

Николаю, как и, несомненно, любому из нас, приятно было находится в компании тех, к кому испытывал он симпатию - "кто кому нужен, тот с тем и дружен". Допускаю вполне, что не все одобрят его выбор знакомцев. Но уже одно то оправдывает грешника, что не водил он дружбы с "исполнителями", - так туманно значились на официальном языке палачи в "стране победившего социализма". В современном мире всякая уважающая себя, своих и чужих граждан страна должна стыдится того, что в ведомостях на выплату заработной платы из госказны находятся фамилии тех, кто умерщвляет людей, пусть и по приказу судей. Среди "стыдящихся" можно назвать и несколько штатов самой великой страны в мире - США, могущество и добрая воля, которой все же не распространяется на приведение своих федеральных законов к соответствию с законами тех стран, откуда произошли родом основатели этого во многих отношениях славного государства. Среди тех же стран, где свято соблюдается принцип "стыд не дым - глаза не ест", десятилетиями находилась и советская Россия. На рубеже смены века и нового тысячелетия она "исправилась" и не казнит более своих сыновей и дочерей по решению суда. В девяностые годы уходящего двадцатого столетия верховные власти России делали это без всякого судебного постановления. Предварительно ограбив своих граждан,* они принялись убивать их нищетой, голодом и холодом. И мало того, - взялись бомбить собственные города и селения - целясь в "террористов",* а попадая в детей, подростков, женщин, в старых и малых, виновных и невиновных!

Нет страшнее преступления, чем развязать смертоносную бойню в своей собственной стране! Но общественное мнение цивилизованных стран для бывших "строителей коммунизма"* - не указ. К тому же временщики - обитатели Кремля в упомянутый период, считали, что не так страшна война, как описывают ее журналисты с неубитой совестью.*

Так что, те из читателей, кто готовы осудить героя сей книги за его страсти, должны все же учесть то, что Ник и пальцем не пошевелил для помощи этим разбойникам. Он не участвовал в их авантюрах, не прославлял насильников в песнях и стихах, не отплясывал и не подпевал им во время кампаний типа "Выберите нас!".* Всю свою сознательную жизнь водил он дружбу с людьми не кровожадными, сугубо мирными, с теми, у кого не запачканы руки в крови.

Его новые приятели отличались мягкостью, терпимостью к чужим мнениям, уступчивостью, уважительным отношением к старшим по возрасту, незлобивостью, порядочностью. Никто из дальневосточных дружков Николая не обокрал его, не принес ему огорчений, кроме единственного случая, когда в кампанию затесался парубок с криминальными наклонностями. Он-то и подговорил напарников помочь ему сделать подкоп в гараж, который к тому времени приобрел наш герой-любовник. Угонщикам-любителям попасть в гараж удалось, да открыть ворота изнутри юные техники* не смогли. Но не уходить же с пустыми руками, - сняли щетки стеклоочистителя.

Вместо ругани нашел Ник другой способ показать начинающим воришкам, что брать чужое - навредить самому себе. Когда один из копателей попросил Николая свозить его проведать мать в загородной больнице, то НН, благо на дворе разыгралась непогода, повел того к месту подкопа, выгнал из гаража машину и вопросил:

- Ну и как я поеду в дождь без щеток?

Через пару дней поклоннику и последователю Макаренко* принесли извинения и ... щетки.

Автомобиль все же приносил гораздо больше приятностей, чем забот. Поездки на природу компенсировали ежедневный стресс, получал который Ник, переезжая с одного рабочего места на другое, иногда еле-еле успевая на очередное занятие с хористами. Зато уж, выехав в лес или на бухту Шамора, в окрестностях Владивостока можно было отдохнуть и душой, и телом. Несмотря на свои небольшие размеры, автомобиль "ВАЗ 2103" позволял довольно комфортно разместиться и шоферу, и четырем пассажирам. Лишь когда раскладывались сиденья, образуя своеобразный диван, было тесновато. И зачастую одному из дружков Николая приходилось стоять на вассаре,* а другому, в ожидании своей очереди, ничего не оставалось делать как "с неподдельным интересом"* наблюдать через стекла за тем, что происходило в ритмично покачивающейся машине.

А чей взор не порадует зрелище ночных купаний при сиянии лунного серпа, тускло освещающего молодые, упругие и загорелые тела? Веселый хохот, заглушающий рокот волн, бессвязные выкрики одичавших от радости парнишек и их темные силуэты создавали иллюзию того, что присутствуешь ты при каком-то древнем обряде туземцев неизвестного еще географам племени, проживающего на неоткрытом пока что мореплавателями острове. А то, что радует наш взор, успокаивает и нашу душу.

ССЫЛКА НА ЭКСПЕРТА ПО СЕКСУ.

Коли упомянул я о туземцах, то весьма кстати будет уведомить читателя о ну очень уж примечательных ритуальных обрядах существующих у папуасов самбия (Новая Гвинея), причем аж до сего времени. Знание того, что происходит в сообществе, живущем, как считают воины-старейшины этого племени, по законам природы, может пролить свет и на не совсем понятный многим почемучкам* современный феномен широкого распространения практики сексуального сближения между юношами, между мужчинами, или между мужчинами и подростками. Более подробно об этом и многих-многих других фактах можно найти в книге Игоря Кона,* а я изложу лишь некоторые изыскания самого Кона и тех ученых, сочинения которых профессор проштудировал столь основательно, что стал непререкаемым авторитетом в науке о том, чего в Советской России не было целых семьдесят пять лет.*

В главе, посвященной "не называемому пороку", Кон признает, что гомосексуализм весьма широко распространен, но чисто гомосексуальную ориентацию имеют от 1 до 6% мужчин и от 1 до 4% женщин. Однако эпизодические контакты "имеют, по меньшей мере, треть мужского населения". Обратите внимание на фразу "по меньшей мере"... НН хотя и не проводил ученых изысканий в этой области, но факт есть факт - из каждых десяти, "искушаемых" им, не поддавался только один. Разумеется, не все они были готовы выполнять пассивную роль в таких развлечениях, но уж активную - с большим удовольствием!

Еще до знакомства с замечательным трудом Игоря Кона, изданным тогда только на Западе, обратил внимание НН на то, что гомосексуальность "широко представлена в художественной литературе и искусстве", что тоже подтверждает ее распространенность.

Далее автор книги "Введение в сексологию" начинает хоть и не от Адама, но с самой древней Греции, в которой, несмотря на богатство греческого языка, не было места слову "гомосексуалист". Профессор Кон сообщает, без всяких экивоков, - "...греки допускали и даже одобряли гомосексуальные отношения, но только при условии, что это отношения между свободными людьми и. кроме того, между взрослым мужчиной и мальчиком-подростком, для которого взрослый является воспитателем и наставником... ...сексуальная инициация сочеталась с воинским обучением... Эта связь не только не скрывалась, но считалась почетной. В Спарте каждый мальчик между 12-м и 16-м годом должен был иметь такого покровителя, воинская слава которого распространялась и на мальчика. Такой союз рассматривался как брачный и продолжался, пока у юноши не вырастали борода и волосы на теле. Если юноша проявлял трусость на поле боя, за это наказывали его любовника. В Фивах был особый "священный отряд", составленный из любовников и считавшийся непобедимым, ибо, как писал Ксенофонт, "нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов".

Так что рота, в которой служил недавний возлюбленный Николая, выходит, была не из самых слабых в Приморье...

И, возвращаясь к упомянутому мною племени самбия, - Кон ссылается на Д. Хердта, описавших славные обряды этого маленького воинственного племени в книге, вышедшей В Нью-Йорке в начале восьмидесятых - "...До начала полового созревания мальчики должны осуществлять фелляцию со старшими подростками и юношами, а затем их самих начинают обслуживать новички. Юноши и молодые мужчины брачного возраста (16 - 25 лет) в течение некоторого времени обычно ведут бисексуальную жизнь. Став отцом, мужчина прекращает гомосексуальные контакты, полностью переключаясь на женщин. Символической основой этой своеобразной социализации является желание "возвысить" и "очистить" маскулинное начало жизни, "освободив" мальчиков от фемининных элементов. Соответствующие обряды хранятся в строгой тайне от женщин и возводятся к обряду мифического прародителя Намбулью, цементируя тем самым мужскую солидарность. Первоначальная сексуальная социализация мальчиков принудительная, партнер не выбирается, а назначается старшими. Позже на первый план выступают индивидуальные эмоционально-эротические предпочтения..."

Что отметил НН, читая эти строки, что даже тогда мужчины не доверяли кое в каких вопросах женщинам, наверное, не желая расстраивать их или отвлекать от забот по дому.

И возвращаясь в Грецию. "...Позже, в Афинах классического периода, когда традиции древних мужских союзов и воинского братства были уже подорваны, на первый план выступают другие ценности, особенно эмоциональная близость, частью которой может быть сексуальный контакт... ...Идеал однополой дружбы-любви у Сократа и Платона неразрывно связан с идеей передачи мальчику жизненного опыта старшего мужчины. Именно этот "педагогический эрос" придавал нравственный смысл гомосексуальным отношениям, позволяя античным философам ставить их выше гетеросексуальной любви. Как только эта мотивация ослабевает или выясняется ее иллюзорность, гомосексуальность утрачивает свое привилегированное положение и начинает рассматриваться просто как одна из форм эротизма или как девиация".

И переведя последнее слово на более понятный язык - извращение, укажу, что в книге этой отведено достаточно место для всевозможных измышлений мракобесов всех времен и народов о сем "страшном грехе". Еще каких-то сто лет тому назад ретроград в судейской тоге осудил Оскара Уайльда, человека весьма далекого от мысли о совершении каких либо криминальных поступков, и приговорил его к каторжным работам. И произошло это по тем временам в одной из передовых стран мира!

Да что ходить так далеко! За пару лет до так называемой перестройки мракобес-судья Ефрейторов без всякого сожаления осудит бывшего воспитанника - хориста Николая всего за один эпизод интимных отношений того со своим дружком-соседом, вкатив обоим аж по пять лет за то, что сам "народный судья"* артистично изобразит на процессе. Негодяй повернется спиной к обвиняемому, сделает вид, что снимает штаны и начнет крутить задницей, дабы показать тому, как некрасиво тот себя вел до встречи с ним - образцом для подражания. (Со своим бывшим воспитанником НН разговорится на вышеназванные темы лишь, когда тот станет взрослым, и найдут они друг в друге настоящих единомышленников.)

Николай, работая, как и с хористами, так и с обычными школьниками, ведя уроки пения в школах, конечно же, догадывался, что многие мальчики экспериментируют со своими половыми органами, что приводит к онанизму, затем и совместному. Но то, что мальчики также совершают половые акты друг с другом, об этом как-то и мысль не приходила в голову. О том, что явление это универсальное, а не характерное только для "строителей коммунизма", Ник тоже не предполагал. Да и откуда он, и другие любознательные граждане Страны Советов могли узнать об этом. Знаменитая книга А. Кинзи* и группы его помощников-исследователей в СССР была под строжайшим запретом, да и в самих США автору крепко досталось от тамошних мракобесов за поднятие завесы над тем, что на самом деле происходило и происходит в спальнях американских домов. И вполне можно понять возмущение тех, чьи личные тайны или тайны их сограждан были обнародованы и выставлены на показ. Однако сделало это не правительство, а группа ученых, что следовало бы учитывать недовольным, - не только искусство, но и наука требует жертв.* Да и в исследовании не было названо ни одной фамилии из "провинившихся".
А что Америка? Она действительно великая страна. Она пережила и не такое потрясение, узнав истину о себе. И после этого эта она имеет моральное право учить и других не бояться говорить правду прямо в лицо не только неприятелю, но и друзьям и самой себе.

Неутомимые исследователи выяснили, что ни одна из стран не свободна в своих пределах от подобных проявлений человеческой натуры, изо всех сил пытающейся избежать страданий и боли, но с двойным усердием стремящейся к наслаждениям. А уж какого сорта эти услады - каждый определяет и выбирает сам. И если при получении кем-то удовольствия при этом не страдает кто-либо другой, то и не приставайте к человеку. Не подглядывайте в замочную скважину, не читайте нотаций, не тащите "грешников" в темницу. В общем, - не лезьте никому в душу! Занимайтесь своими делами! "Не судите, да не судимы будете".*

ВРОЖДЕННАЯ БИСЕКСУАЛЬНОСТЬ ПОБЕДИЛА.

Учу не читать другим нотации, а сам, как видите, пробую вас направить тем путем, которым следую сам. Но это и понятно! Кто во что уверовал, тот пытается и других в это вовлечь. Христиане с давних пор посылали миссионеров с большим риском для их жизней в самые дальние уголки земного шара для обращения чужеземцев в свою веру. Они надеялись, надо думать, на то, что если все примут одну и ту же веру, то и наступит на земле вечный мир и порядок. Атеисты - коммунисты-интернационалисты - те решили прибрать к рукам все народы другими средствами. Слава Господу, и тем, кто ему помогал,* что хоть по локоть, но укоротили эти длинные руки, - а многое ли сотворишь при помощи култышек?*

Нацисты, поверившие в благотворность идеи поддержания чистоты расы, с неуемной энергией и большой помпой начали свою миссию о здравие, а закончили за упокой; причем заупокойные мессы были отслужены не только в честь зря ими загубленных миллионов "нечистых, но и по сотням и сотням тысяч самих "чистокровных арийцев".* Их последователи в наше время опять пробуют бороться со смешением рас, но где ж они найдут столько эсэсовцев и гестаповцев, чтобы выставить караул у каждой постели? После позорной смерти их верховных вождей* не много найдется охотников одеть мрачного цвета форму и прикрепить к ней петлицы с черепом и костями. Да и кто даст гарантию, что хотя бы один из "сторожей" не окажется подвержен той же "болезни", от заражения которой хотят нас предохранить? Вспомним только Рэма - одного из любимцев Гитлера,* собравшего вокруг себя не только, как говорят, отборных головорезов, но и отборных красавчиков, коим не были чужды утехи древних римлян.*

Да и проглядели развитие событий строгие ревнители чистоты расы, - в последнее время обострился спрос на смуглых, а то и совсем черных как смола любовников. А с модой бороться ох как трудно, если не бесполезно!
Попытался как-то Никола противоборствовать со своими наклонностями, но где вы видели человека, способного положить на лопатки самого себя? И, оставшись верным своей природе, не упускал Ник при случае сравнить прелести слабого пола и достоинства сильного. Наподобие Тересия,* испробовавшего себя в двух ипостасях - в роли женщины и мужчины, предпочтение отдавал первой роли. Но редко отказывался и от оказания посильной помощи симпатичной своей коллеге по профессии или хорошей знакомой. У него была постоянная потребность приносить пользу людям. Да и как не помочь, когда удается сочетать очень полезное с весьма приятным.

Еще в первый год пребывания во Владивостоке подружился крепко Николай с одной преподавательницей по вокалу и получился у них неплохой дуэт, благо муж напарницы странствовал по морям и ну никак не мог помешать репетициям. Бывало, ночами выступал Ник и в роли солиста, распевая романсы "Я вас люблю" и "Соловей" под окном избранницы хоть и не сердца, но другой не менее необходимой части тела. Завязал он с этим делом только после того как соседи Дульцинеи* не облили "соловья" холодной водой. Метод прямо таки скажем не совсем приятный и гуманный. В отличие от неблагодарных соседей профессиональной певицы, НН отучил проживающую за стенкой любительницу-певунью более достойным подражания образом. Да и то решился он на это только после того, как та принялась играть еще и на ударных инструментах - взяла в привычку тарабанить в двери Николая, требуя приглушить голос Элтона Джона.* Не подумайте, что знаменитый певец бывал в гостях у Николая, - меломан наслаждался им только в записи.

В отместку, услыхав в очередной раз бестембренный голос и фальшивые рулады, НН дождался паузы и начал хлопать в ладоши да еще с таким энтузиазмом, как будто за стеной поселилась сама Има Сумак.* Не выдержав явно незаслуженных аплодисментов, прекратила певица-любительница свои упражнения в бесполезных занятиях.

Вообще-то говоря, Ник относился к женщинам с большим уважением и тактом, глубоко проникнув в их внутренний мир и в некоторые тайны их бытия на этой грешной земле. Надо было уж очень сильно досадить ему, чтобы показал он некоторым уж чересчур вздорным созданиям свой норов.

После, упомянутой как-то мною, Клавы и ряда других его побед на любовном фронте остепенился баловник и стал уделять все, остававшиеся от тайных встреч с юношами, силы только НаталИ. Долго ничто не омрачало их отношений. Даже в один из горестных моментов своей жизни, после смерти кого-то из своих подруг или родственников, НаталиИ не отказалась от домоганий дружка. Произнесла лишь тихим голосом: - Только медленно и печально.

Однако НаталИ совершила небольшую ошибку, познакомив Николу со своей подругой. Одно уже имя той много означало - Любовь! Люба была чертовски миловидной дамой и, - как же пройти мимо - переключил флюгер свое внимание на новый объект. "Объект" оказался очень покладистым и сговорчивым, - да и как не обладать такими славными качествами, когда муженек годами болтается в морях. На предложение Николы расширить границы невозможного Люба не ответила отказом. Впервые Ник участвовал в таком занимательном и изнурительном действе - не успеешь отойти от очередной схватки, как при виде грациозных движений напарника и сопостельницы да их страстных объятий прямо под твоим боком, опять возникает желание продолжить состязание. А еще говорят, что третий лишний! Как бы не так! Быть может, третий и лишний, когда милиционер, судья, прокурор, министр или имиджмейкер* получает взятку от уголовника, но в вышеупомянутом случае ни третий не лишний, ни даже четвертый.

В сменщики НН выбрал одного из своих красавцев, - тому тоже понравилось мероприятие. И все трое решили продолжить забавы, но уже в расширенном варианте - на ложе нашлось место и Любиной подруге...
Не успел Ник перевести дух от новейших впечатлений, как пришло новое испытание, - одна разведенная в недалеком прошлом дама пригласила Ника к себе домой и, приметя задумчивость во взгляде ее смазливого семнадцатилетнего сынка, Ник зачастил в гости. Вопреки же его планам, очутился на первых порах любвеобильный юноша в объятиях не того, кого хотел. Я не оговорился, хотя Ник уже и миновал возраст Христа,* но на вид "юноше" было не более 22-23 лет. Почему бы ни воспользоваться таким преимуществом, тем более, когда привлекаешь ты пол и слабый, и сильный?

В непогожий денек, а точнее вечерок, катил Ник по центральной улице Владивостока, доставляя подругу своего хорошего знакомого из ресторана по месту ее проживания, как вдруг, откуда ни возьмись, на дорогу выбежал человек в морской форме. Нажав по тормозам, Ник сумел чудом в самый последний момент отвернуть машину, и, вместо верной смерти, получил тот, как выясниться позже, перелом бедра. Но самое первое и страшное впечатление для водителя было таковым - задавил! Подбежав к сбитому им человеку, с облегчением увидел Ник - шевелится и к тому же пытается что-то говорить. Да трудно понять того, кто находится под двойным шоком - под воздействием большого количества спиртного и после наезда на него полуторатонного чудовища да еще на приличной скорости. Водитель одной из остановившихся машин предложил увезти того немедленно в скорую помощь. Николай и поддатые друзья мичмана поблагодарили самаритянина,* и Ник, сообщив по телефону в милицию о случившемся происшествии, поехал в медпункт для добровольной экспертизы на наличие алкоголя в крови. Хотя виноват был явно потерпевший выпивоха, все же Нику было не по себе. Появился мичман на его пути внезапно, как с цепи сорвавшись, и все что мог Николай предпринять, он сделал. На беду подвыпившего еще и шел проливной дождь, асфальт был мокрым - бедняге не повезло.

После экспертизы, подтвердившей отсутствие алкоголя в крови незадачливого водителя, покатил, нуждавшийся в немедленном утешении шофер, прямо к своей новой подруге, с тоской глядя всю дорогу на разбитое с левой стороны стекло. Оно, благодаря особым его качествам, все-таки держалось в рамках приличия, но все было в морщинах, трещинах и огромной вмятиной вползало в салон автомобиля под напором холодного осеннего ветра.

Хозяйка дома, согрев горячим чаем ночного гостя, будучи человеком добрым, решила обогреть его еще и снаружи, уложив в постель. Прижавшись непутевой головой к дрожащим ее грудям, Ник совсем согрелся, и постепенно отошел от стресса, придя в чувство. Ну, а когда человек приходит в себя, то и не секрет - происходит то, что и можно от него ожидать в подобной неприятной ситуации. Сынок, чья постель была в метре от кровати мамани, спал как убитый, но почему-то часто яростно переворачивался с боку на бок, приговаривая во сне:

- Во дают!...

Лишь позже, дней через пяток, успокоит Ник и сыночка, уже в своей постели, и тот не будет возмущаться - ни во сне, ни наяву. Проблемы возникнут только с мамашей. Ей ни с того ни с чего захочется выйти замуж, да ни за кого-нибудь, а за героя сей книги, которая на сем бы и завершилась, согласись НН осчастливить ту, которая решила укоротить жизнь своего нового избранника сердца. Ценя, прежде всего свою свободу, да и приглядевшись поближе к новой пассии, Ник стал спускать на тормоза затянувшуюся связь, а после того, как "сыночек" стал называть его папой, то и совсем прекратил свои визиты в гостеприимную однокомнатную квартирку.

Осталось только пережить пару раз осаду своего убежища с громкими стуками в дверь и криками:

- Открой! Мне плохо! Вызови скорую помощь! Мне плохо!

Судя по напористому натиску и по тому, как дверь заходила ходуном, смекнул Ник, что силы далеко не покинули разведенную даму и, скорее всего, придется плохо ему самому, если впустит "больную".

Признаки шизофрении может распознать лишь врач-психиатр. Люди же обычные могут довольно долго принимать больного человека за здорового. А там, - глядишь, и сами свихнутся. Ведь вы же знаете - "с кем поведешься, от того и наберешься".

Своевременно Ник отшвартовался от этой печальной пристани. А посему приключения его далеко не закончились, что должно только радовать и меня, как автора, и вас, как читателей.

Пришедший, как ни в чем ни бывало, после полугодовой разлуки к своей НаталИ, блудный сын получил прощение и все бы ничего, да вдруг через несколько месяцев разбудили его посреди ночи стоны и стенания, услыхав которые, опытный ловелас* долго бы не размышлял в чем дело. Однако летающий в облаках Ник даже не обратил до сего момента внимания на округлившиеся формы слегка раздобревшей НаталИ.

Хорошо еще, что машину припарковал Ник прямо под окнами - через десять минут роженица была доставлена по назначению. Родила НаталИ сына-крепыша через часок-другой после ночных автогонок Николая с самим собой.

Вопрос о том, чей это ребенок как-то сразу отпал, - mother's baby - father's maybe * - отец еще может сомневаться, а мать почти всегда точно знает кто отец ее ребенка. НаталИ не теряла времени даром в отсутствии неверного любовника. По правде говоря, Ник скорее почувствовал разочарование, - он совсем не был против того, чтобы на этом свете оставить после себя не только дочь, но и сына.

Настоящий отец будет руками и ногами отталкиваться и открещиваться от своего собственного сына, и, по причине сего неразумного и непохвального его поведения, мы еще вернемся к продолжению этой занимательной истории.

ГАСТРОЛИ ПО ГОРОДАМ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА.

Однако, пора возвратиться к основным обязанностям Николая перед обществом, - ведь не сексом единым жив человек. Несмотря на свой завидный сексуальный аппетит, прежде всего отдавал он себя целиком и полностью своей любимой работе. А когда человек что-либо любит, то и дело спорится и результаты налицо.

Постепенно дети пели все лучше и лучше - сперва на радость родителям, а затем и более серьезной аудитории, которой было недостаточно умиляться, глядя на симпатичные мордашки ангелочков, в перерывах между концертами превращавшихся все же в самих дьяволят. С концертными программами выступали мальчишки вначале во Владивостоке и близлежащих городках, а затем география поездок расширилась - в городах Приморского и Хабаровского и краев, Амурской, Сахалинской и Камчатской областей.

Особенно дети любили путешествия по морю, любуясь морскими пейзажами. Мальчики находили удовольствие в совместных трапезах в ресторане и в различных веселых мероприятиях, устраиваемых для них активом родительского комитета, представители которого всегда принимали участие в таких поездках, оказывая неоценимую помощь руководителю хора. Концерты совмещали с осмотрами достопримечательностей тех мест, куда неутомимый Ник. Ник. привозил горластых хористов. Поездки к подножию камчатских вулканов, купания в горячих источниках, обследование внутренностей рычащих металлических чудовищ на танкодроме и присутствие на стрельбищах надолго запомнились неуемным и жадным до новых впечатлений мальчуганам. Концерты в залах Дворцов культуры, проходившие на ура, привлекали слушателей всех возрастов, поскольку это был единственный на всем Дальнем Востоке тогда хор мальчиков.

На острове Сахалин поразило ребят обилие снега и его исключительная белизна, но в самих городах копоти от многочисленных труб котельных было хоть отбавляй. Жители главного города острова - Южно-Сахалинска -устремлялись в выходные дни прочь от дыма и сажи в горные окрестности. Посетили эти благословенные места и воспитанники Николая. При подъеме по канатной дороге аж дух захватывало, - а что еще надо мальчишкам в этом возрасте.

Родители хористов были признательны Николаю за все те добрые впечатления, какие получали дети и на занятиях, и во время концертов. Что же касается, особо любимых мальчишками, дальних поездок с концертными программами, то они были должны быть благодарны не только самому руководителю, но и профсоюзным организациям, помогавшим оплатить все расходы на такие путешествия. Разумеется, надо было все это подготавливать, "пробивать", доказывать необходимость и полезность гастролей. У настойчивого в таких делах Ника это получалось. Однако же никто ничего просто так не давал, и надо было приложить немало усилий, чтобы осуществить все планы и задумки. Лишь "под лежащий камень вода не течет", и двери, хоть и не всегда, но все же, отворяют только тому, кто стучит.

НН понимал, какая огромная ответственность ложится на него лично за безопасность и здоровье детей, и был всегда настороже, предвидя и предупреждая нежелательные события. Если бы он так же был бы осмотрителен по отношению к выбору своих любовников, когда вернется в родной город, то вряд ли очутился бы там, куда ведет его неумолимое время, остановить которое еще никому не удавалось.

А многим бы хотелось остановить прекрасные для них мгновенья, - и пришедшим однажды к власти коммунистам в России, и фашистам, в Италии и нацистам в Германии. Не прочь были бы приостановить времечко и захватившие власть в "обновленной" России девяностых годов оборотни, авантюристы и мошенники. Но это еще полбеды, - наступает настоящее бедствие, когда пытаются еще и стрелки часов назад переводить, как происходит это в России после наступления нового столетия и нового тысячелетия. Когда автор начинал записывать первые главы этой книги, главной песней страны, хоть и без слов, была "Патриотическая песня" Глинки, но не прошло и трех месяцев, как оживили мертвеца - Гимн исчезнувшей страны - Советского Союза, видоизменив, в который уже раз, текст. Реаниматоры свое дело сделали, теперь, видимо, возьмутся за работу хирурги, попытаясь пришить к растерзанному телу оторванные части.*

Частенько, во время зимних или весенних каникул, когда не было гастрольных поездок с хором, совершал НН морские круизы на Сахалин и Камчатку в роли директора круизов, организовывало которые бюро молодежного туризма "Спутник". Это были путешествия отдельно для детей, и в отдельности для взрослых.

С первыми проблем было хоть отбавляй, но и с другими было не легче. Если дети бегали и носились по всему кораблю, суя свой нос и пальцы, как говорится, во все дырки, то и с людьми взрослыми было не так все просто. Пришлось даже однажды Нику согласиться с решением капитана изолировать одного хмельного буяна от всех туристов и посадить его в кутузку, - оказывается, и на корабле имелась мини-тюрьма! Во время одного из круизов пассажиры подняли бунт, - многим из них местные туристические бюро продали путевки с обещанием размещения в высшей категории кают, а на корабле такого количества нужных кают не оказалась, и бедолаг поселили в самый низ, в трюм. Вот когда понял Ник - народом управлять, что волка за уши держать. Если бы не твердая рука капитана, пришедшего ему на помощь, то дело могло закончится весьма плачевно.

Так что руководить людьми не всякая рохля может, и автора чрезвычайно удивляет каким образом придет вскоре к верховной власти в стране человек, который, как мы уже знаем, не способен был в решительный момент ни правильное решение принять, ни ответить за преступные действия своих многочисленных подчиненных. А ведь их "действия" привели к гибели многих людей.* Мало того! Помимо заявлений типа - "это все делалось за моей спиной", не последует наказаний тех, кто прятался за его горбом,* отдавая из безопасной дали приказ открыть огонь по безоружным людям. Отсюда и делайте вывод, кем он был на самом деле - великим реформатором или случайно оказавшейся пешкой в решающий момент игры неподвластных ему тайных и явных сил?

А фразы демагога типа - "перестройка разворачивается", "процесс пошел", "маховик набирает обороты", "История - дама капризная" - что они принесли конкретного тем, кто, разинув рот, внимал ему целых семь лет?
В отличие от Горбачева и других подобных ему фразеров, НН никогда не обещал того, чего не мог выполнить, скажем, "поджечь море"* или загнать на Колыму одним разом всех поганых ментов* да и вообще не трубил о своих планах загодя. Я знал многих руководителей коллективов художественной самодеятельности, которые пытались удержать детей обещаниями свозить их туда и рассюда, но заканчивалось часто одним - ни туда, и ни сюда. Дети, конечно же, после этого разбегались. НН объявлял о предстоящей поездке своим певцам только тогда, когда все вопросы были решены, и билеты лежали в его кармане. Если так же поступали бы те, кто кормят нас новыми обещаниями - вместо коммунистического привезти в рай капиталистический! Увы, они заказали билеты на этот поезд только для самих себя.*

Всеми видами транспорта пользовались юные гастролеры - морскими лайнерами на далекую Камчатку и легендарный остров Сахалин, автобусами по Приморскому краю, поездом до Хабаровска и Благовещенска, на речном пароходе по Амуру и даже самолетом в Краснопыльск. Стоит, пожалуй, немного описать длительное путешествие по железной дороге к строителям знаменитой Байкало-Амурской магистрали. Начинали строить БАМ, как теперь стало известно, заключенные сталинских лагерей. Так что рельсы укладывались не столько на шпалы, сколько на кости погибших от непосильного труда, голода, холода и жестокого обращения "комсомольцев".* Однако со смертью диктатора и его последышей-хамелеонов* времена изменились, и на стройке века царило оживление и веселая атмосфера. Съезжались туда "по зову партии"* десятки тысяч искателей приключений со всех уголков необъятной страны, в основном люди молодые и легкие на подъем. Поверив в грандиозные планы "прорабов коммунизма", многие оставили родные места, друзей, близких, и, засучив рукава, принялись доделывать то, что не успели подневольные их предшественники. О том, что сие грандиозное начинание окажется очередным блефом и никому не нужным долгостроем, тогда не догадывались ни сами строители, ни артисты, приезжавшие к ним для поднятия духа.

Возвращаясь после встречи с героями труда не то решающего, не то завершающего года очередной пятилетки,* завернули юные артисты в град Благовещенск, название которого заключает в себе нужные всем два слова - благо и весть. Удивительно как это скромники из Политбюро не добрались до сего городка, да и не переименовали его в честь имени одного из членов своей шайки. Остается только пожалеть тех, кто готовил к печати карты СССР. Не раз и не два, и не три раза пришлось им переписывать названия городов, к несчастью жителей которых уродился в них тот или иной "выдающийся член" - Ежов, Молотов, Жданов, Куйбышев, Каганович, Свердлов, Калинин...*

А в очереди, в конце семидесятых, стояли города, пока что носившие свое первоначальное имя, но в недалеком будущем предназначенные для пополнения легендарного списка - Брежнев, Андропов, Черненеко.* После смерти последнего Ник полушутя предскажет - его родной Краснопыльск вот-вот получит новое имя - Константинополь, в честь почившего в бозе уроженца края Константина Черненко. Тот, если верить вездесущим газетчикам, прославился в кремлевских кругах утонченным талантом заточки карандашей для своих шефов. Но провидец малость ошибется. На старинное имя его родного города никто пока не покусится, откладывая, вероятно, эту процедуру до смерти особо выдающегося деятеля - в перспективе вполне мог превратиться Краснопыльск в Долгохреновск или Федуреньград.* Имя же одного из "верных ленинцев" - Черненко - получит один из затрапезных городков края, где и появился на свет тот, кто любил приводить в порядок кремлевские карандаши.

Итак, что же произошло в городе, названном в честь благой вести? А случилось вот что. Ник чуть-чуть не попал в объятия пограничников, охраняющих священные рубежи государства рабочих и крестьян. Да-да, не удивляйтесь, именно так с самых первых дней оно и было прозвано, несмотря на то, что в первом "рабоче-крестьянском правительстве" находился всего один настоящий рабочий,* а остальные же являлись сущими разбойниками, интриганами и авантюристами.*

Город Благовещенск расположился на одном из берегов широкого и полноводного Амура, напротив китайского города Хайхэ, что создавало определенный колорит и настроение для жителей обоих городов. К наступлению ночи полновластными его правителями становились пограничники. Они даже ограждали доступ к реке, прорезая бороной песчаный берег двух трех метровой в ширину и нескончаемой в длину волнистой "гребенкой". Просматривая ее регулярно, они определяли на глазок - пересек ли кто "стиральную доску" под покровом ночи, и в каком направлении. Днем же не возбранялось наступать на полосу и даже переходить символическое препятствие, дабы приблизиться к реке. Наверняка было разрешено и окунуться в Амуре под бдительным присмотром родных пограничников, но о том, что снимать вражеский берег запрещено, приехавших артистов никто не предупредил.

Ник, запечатлев фотоаппаратом купающихся мальчишек на фоне далекого вражеского поселения, стал снимать брюки, дабы присоединиться к веселой и шумной компании. Да, вдруг, увидал, что со всех ног бегут к нему бдительные добрые молодцы в защитного цвета форме, а впереди бегунов мчатся псины, ласковыми которых назвать можно было лишь с большой натяжкой. Хорошо натренированные баскервильские собаки* едва не набросились на Николу, да вдруг разглядели, что глаза у злоумышленника не раскосые, да и кожа не смуглая. Подбежавшие вслед за лохматыми чудовищами пограничники потребовали отдать им аппарат, открыли его и забрали фотопленку, обыскав при этом карманы брюк Николая на предмет поиска, вероятно, шпионского оборудования.

Добро, подумал "шпион", что охрану границ доверили не "доблестным" ментам, - те прибрали бы к рукам и сам фотоаппарат. В пограничники же отбор был настолько строг, что в их ряды почти не попадали люди нечестные, хамоватые, вороватые, способные на измену своему долгу и к тому же еще и с внешностью уродов. Отбирали в погранцы* парней статных, привлекательных, красивых. По причине сей, вполне можно было понять военное командование стран НАТО, - оно стремилось не допустить к службе в своих войсках людей, почитающих мужскую красоту более всего на свете.* Попробуйте-ка диверсанта, с такими же наклонностями как, скажем, Андрэ Жид,* послать с заданием перейти советскую границу и что-либо взорвать, - завидя в бинокль смазливую славянскую мордашку крепыша в подтянутой форме, - такой диверсант вполне мог добровольно сдаться ему в плен вместе со своими подрывными приспособлениями.

На вопрос дозорных - зачем он разделся, ответил Никола, не дразня гусей:

- Ну не в Китай же удрать хотел, просто собирался окунуться.

Вспомнив пустые слова "буревестника Революции"* - "в человеке должно быть все прекрасно - и тело, и душа, и мысли", - заявил Ник красавцам с черными мыслями:

- А зачем бы я снимал на фото тот берег, если я намерился уплыть туда?

Пошевелив извилинами,* защитники границ Отечества милостиво разрешили Николе уйти с миром, а сами направились обратно к наблюдательной вышке. Вдогонку им "перебежчик" послал:

- Да я и плавать-то не умею!

Надо сказать, что НН не только демонстрировал свои достижения с хором, но и с удовольствием знакомился с тем, какие результаты добиваются другие его единомышленники при работе с детьми.

В составе краевого жюри смотра художественных коллективов объехал он многие далекие уголки Приморского края. Там хотя и не было идеальных условий для работы в этом направлении, но, благодаря деньгам профсоюзов и армии энтузиастов, посвящавших все свое время обучению детей навыкам пения, игры на музыкальных инструментах, тонкостям искусства танца, живописи культурная жизнь городов и сел была богатой и разнообразной. Встречаясь с коллегами, НН агитировал за создание хоров мальчиков в городах края, что позволило в дальнейшем провести даже совместный концерт объединенного хора певцов в коротеньких штанишках, человек так в сто пятьдесят.

ИЗ ЗИМЫ В ЛЕТО - ПУТЕШЕСТВИЕ К ЭКВАТОРУ.

Ничто так не объединяет людей как совместное пение или игра в большом оркестре, ничто так не способствует пробуждению чувства прекрасного в душах людей, посвящающих свои свободные часы творчеству. Коммунисты решили использовать благотворное воздействие музыки, воодушевляя поэтов-песенников на создание именно таких текстов, которые согласовывались бы с линией партии на установление единомыслия среди всех граждан и воспитания в них "чувства коллективизма". А композиторам, особенно тем, кому полюбились властители с выразительными акульими глазами,* ничего другого не оставалось, как положить на музыку эти стихотворные агитки. Большим спросом пользовались песни, написанные о "человеке с ружьем"* и для людей с оружием. Все крупные военные округа имели собственные музыкальные коллективы, - я уж не говорю о знаменитом на весь мир Краснознаменном Ансамбле песни и пляски им. Александрова.* Существовал подобный Ансамбль и при Штабе Тихоокеанского Флота, хор которого возглавить пригласили однажды Николая. Да, оценив все за и против, отказался Ник от сего заманчивого предложения, сославшись на то, что недостоин такой чести. Хотя он в один момент мог сменить свое незавидное звание матроса запаса на капитанское и получить белоснежную парадную форму с заветным кортиком* - мечтой всех мальчуганов. А ими, мальчишками, мы остаемся всю свою жизнь, особенно под старость лет, совсем уж впадая в детство, что, кстати, многим позволяет вполне счастливыми уходить из жизни.

Имея натуру свободолюбивую, да и разбалованный вниманием со стороны юных любителей нетрадиционного секса, не решился Ник подвергать себя риску неизвестности. Дисциплина на Флоте есть дисциплина! И контроль существует особый за людьми военными, что уж там скрывать. Да и песни, которые пришлось бы разучивать ему с великовозрастными хористами, не привлекали его, прежде всего своими часто пропагандистскими насквозь текстами и топорными рифмами.

Зато от заманчивого путешествия к экватору, в роли заместителя директора круиза, НН не смог отказаться. Успешно проведенные им рейсы с туристами в северном направлении были отмечены в "Спутнике". Серьезных ЧП в путешествиях не случалось, так что было время иногда расслабиться и провести его весьма приятно в роскошных апартаментах гигантских лайнеров "Советский Союз" и "Ильич".* Да и что греха скрывать - всегда под боком у НН находился кто-нибудь из его многочисленных "племянников", - так представлял он окружающим своих возлюбленных, непременно прихватывая с собою одного из тех, без кого и жизнь была не мила. Кстати, чешские и польские чекисты называли "дядями" своих опекунов из Центра, то есть штаб-квартиры КГБ. Так что и у наших "бойцов невидимого фронта" были свои "племянники". Но выполняли они, в отличие от "родственников" нашего героя, роль более трудную и, прямо скажем, опасную - прежде всего для тех, с кем "племянники" дядей-чекистов сближались под видом "друзей".

Однако вернемся к предстоящему круизу вокруг Филиппин. Было сильное сомнение, что получит Ник выездную визу. Он не раз отправлял документы на оформление выезда за границу, но "дяди" из Центра не скупились на скорый отказ. "Дяденьки" были заняты другими делами, -например, консультировали своих болгарских "племянников" как бы побыстрее, и главное без следов, убить журналиста Георгия Маркова,* который задел за живое самого Живкого.*

Но в теплые моря НН, тем не менее, попадет, и все окажется гораздо проще - настоящих чекистов ни при каком раскладе не проведешь! Предстоящее путешествие по морям и океанам, несомненно, согласовали с ними и спланировали турне так чтобы и волки остались довольны, и овцы не разбежались - "без захода корабля в иностранные порты". Это означало - без выездных и въездных виз и страшной мороки связанной с оформлением всех необходимых документов, что само по себе могло занять около полгода.

Это была одновременно идея и гениальная, и издевательская - людям предлагали заплатить немалые деньги за путешествие, дающее возможность только увидеть вблизи чужие берега, только понюхать аромат экзотических фруктов, висящих на отдалении каких-то трех сотен метров на невиданных ранее деревьях и только вздохнуть глоток долгожданной свободы. В нескольких словах "идею" можно выразить поговоркой - "чтобы по усам текло, а рот не попало".*

И что вы думаете? Нашлись сотни желающих приехать со всех концов страны, чтобы принять участие в этом эксперименте на верность Родине. И, между прочим, никто не сбежит. Хотя, как ни крути, - тому, кому сильно приспичило удрать от вечных "временных трудностей",* от нудной пропаганды, от постоянно вранья и оболванивания по радио и с экранов телевизоров, от оскомины полупринудительных политзанятий, от постоянного дефицита самых необходимых товаров и услуг, от вседозволенности и неприкасаемости партийных боссов, от наглого произвола армии чинуш, от всесилия тайной и явной полиции, от слежки, от стукачества, от безысходности - была возможность сигануть с самой близкой к водной поверхности палубы и вручить себя звездам и судьбе. Да и как не попытать удачи, когда вода такая ласковая и теплая? Единственные две крупные неприятности поджидали ныряльщика - встреча с акулой или со своим советским судном. Не знаешь что и хуже. Говорят, что те, кого подбирали наши, страшно жалели, что не попали в пасть к акуле*...

Надо сказать, что подобные случаи происходили в круизах, которые организовывало чуть ранее Бюро путешествий и экскурсий. Власти запретили этой, довольно-таки солидной и мощной, организации посылать белые пароходы в манящие потенциальных беглецов дали. Однако ж бюро "Спутник" решило на свой страх и риск повторить неудавшийся опыт конкурентов. Там надеялись на то, что их клиенты - студенты и молодые рабочие-комсомольцы, то бишь "передовая молодежь" так горячо любят свою советскую Родину и "родную" коммунистическую партию, что ни при каких обстоятельствах не оставят на произвол судьбы ни ту, ни другую.

Директор круиза Маргарита Плаксина поручила Николаю взяться за организацию всех развлекательных мероприятий и следить за аппетитом туристов. Последняя обязанность не сильно обременяла замдиректора, поскольку доверился он полностью поварам - большим специалистам в ублажении самых пресыщенных чревоугодников. Что же касается развлечений, то фантазии ему было не занимать. Очутившись в такой роли впервые, интуитивно поняв, что надо людям, оторвавшимся на две недели от повседневной довольно-таки серой советской действительности, НН превзошел самого себя. Помощник капитана по пассажирской части даже сделает ему комплимент: - "Да ты просто находка - как будто всю жизнь работал по этой части и именно с иностранными туристами".

Что же такого необычайного изобрел Ник?

Прежде всего, он стал готовить и озвучивать радиопередачи для вырвавшихся на волю жадных до новых впечатлений молодых людей. В роли репортера собирал он все самые интересные новости о прошедшем дне, в роли диктора сообщал об этом в довольно-таки необычной, хоть и не развязной манере, но довольно-таки раскрепощено и непосредственно, с интонацией, позволяющей выяснить и отношение самого диктора к тому, о чем он сообщает. Между рубриками типа "Светские новости", "Брачные объявления", "Вести с Родины", "Для тех, кто спит" включал музыкальные записи, соответствующие теме. При сообщении о неком туристе - он назвал его, пожалев, "туристом Н." (хотя все и знали того, о ком идет речь) - спустившем в баре все свои деньги, передал для него в порядке утешения популярную полу блатную одесскую* песенку тех лет "Ах, денежки, как я люблю вас, мои денежки".

Придумывал и шуточные объявления о знакомстве, тогда еще вовсе неслыханные по радио и не публиковавшиеся в газетах. Подвергнув испытанию легковерных радиослушателей, воспитанных на нелепой вере во все услышанное из радио ящика, выдал в эфир немало веселых розыгрышей. Так, записав на магнитофон, голос директора ресторана, которая имела обыкновение в восемь утра приглашать по радио туристов на завтрак, включил НН запись в шесть утра, вместо восьми. Посвященным в эту затею, было забавно увидеть недоуменных, заспанных еще туристов, недоверчиво глядящих на часы, но идущих все же, как на заклание к запертым дверям ресторана. Подергав для порядка двери, разворачивались, и, делая вид, что просто прогуливаются, возвращались в каюты не солоно хлебавши, не предупреждая встречных товарищей по несчастью. Весь день было только и разговоров о жестокой шутке заместителя директора круиза, но, молодежь, узнав о его обязанности развлекать ее, не могла не признать то, что ей не было сегодня скучно.

- На этом дело не закончилось. На другое утро, ровно в шесть утра объявил НН во всеуслышание - а динамики невозможно было выключить в каютах - что через полчаса в кинозале состоится показ нового зарубежного фильма, доставленного только что японской рыболовецкой шхуной. А, по причине того, что фильм надо сразу же вернуть, будет всего один сеанс. Разумеется, восприняв это как очередную выходку чересчур расшалившегося затейника, почти никто не пришел. Но! Фильм-то был показан, на зависть лежебокам и, причем без повторения, хотя и не надо было его никому возвращать - у японских рыбаков не было времени развлекать бездельников. Совсем сбитые с толку "радиослушатели" уже и не знали теперь чему верить, а чему и нет.

Во время стоянки на якоре вблизи от одного из филиппинских островов, неожиданно объявил диктор, что туристу Н. следует срочно прибыть к трапу - к нему приехали. Члены дирекции заключили пари с шутником на то, что тот не откликнется, но, к их ужасу, турист Н. примчался как настеганный, вопрошая:

- "Кто приехал? Где они?".

Ник был уверен, что тот прибежит, поскольку это именно он остался без денег, а значит, немного и помешался разумом, глядя на то, как другие с большим усердием и удовольствием пользуются тем, что человеку с пустым карманом недоступно. "Чем черт не шутит? А вдруг, и в самом деле ко мне и приехали, да еще и с деньгами?" - вероятно, раздумывала на бегу жертва розыгрыша. А ведь как трудно добиться хороших результатов, если исполняешь одновременно два дела - и бежишь, и мыслишь. Или еще не лучше - паришься в бане с канцлером Германии, а думаешь о Родине* или стучишь на японских барабанах, а размышляешь о Курилах. Это, говорят, только Юлий Цезарь мог в одно и то же время читать, писать и беседовать с посетителем.

При приближении плавучего городка к экватору осенила Ника новая идея - организовать и провести что-либо до сих пор еще не слыханное - бал пиратов. Объявил неугомонный проказник, что в полночь, когда откроются двери салона, приглашаются все, кто сможет нарядиться пиратом, причем рекомендовал прикрыть один глаз черной повязкой и непременно заявиться босиком, дабы не оттоптать друг другу ноги во время бальных танцев, - так предусмотрителен был шалун.

Бал пиратов удался на славу! Полуголые парни, украсившие свои спины, груди и ноги всевозможными псевдотатуировками, наскальными, а точнее нательными рисунками появились еще и с ножами за поясом. Девицы не отстали от них в создании бессмертного образа морских разбойников. Нарядился и Ник в придуманный им костюм - "вдова пирата". Вырядившись в юбку и кофту, одел он на шею, вместо положенного любой порядочной даме ожерелья или колье, грубую веревку с прикрепленным к ней кокосовым орехом. Косматая его поверхность создавала иллюзию взъерошенных волос, и, вкупе с нарисованными на орехе глазами, носом и скривленным ртом, изображали отрубленную на плахе голову бывшего "мужа пиратки". Сообразив, что грозный муж, несмотря на широко открытые глаза, уже не сможет разделаться с потенциальными похитителями чести его супружницы, многие из пиратов клеились к неутешной, но ни непреклонной вдове...

Всю ночь палуба ходила ходуном от диких плясок, а стены салона содрогались от хохота парней и девиц, как в песне "страшных на вид, но добрых внутри".* Не до смеха было только капитану и команде теплохода, никогда доселе ни видывавших подобного веселья среди отечественных туристов, только загримировавшихся под разбойников, но вооруженных настоящими ножами.

Стоит рассказать, откуда на корабле появились кокосы, коли бросили якорь не у причала, а на расстоянии, которое нельзя было назвать приличным. Скорее, наоборот, - на неприлично близком расстоянии, явно в территориальных водах Филиппин, так как вскоре подплывет пирога с местными полицейскими. Опередив ее, прибыла целая армада* каких-то странных на вид, но, видать, оправдавших себя в деле, узких и длинных лодок, по обоим бокам которых располагались еще конструкции, наподобие распущенных крыльев - планок и жердей, помогавших удерживать равновесие при движении по бурному морю. Темнокожие, полуголые аборигены прибыли не с пустыми руками, - так любезно не встречали, пожалуй, и самого Кука,* - лодки были забиты дарами - бананами, кокосами, соломенными шляпами и Бог весть еще чем. На одной из посудин этой знатной флотилии жалобно блеяла коза, привезенная для ублажения прибывших издалека бледнолицых гурманов.

Что тут началось! С борта теплохода на головы торговцев-менял полетели сувениры, тапочки, бутылки с пивом, кофты, бюстгальтеры и даже часы. В обмен меняльщики, оценив упавшее на их головы богатство, подкидывали вверх кое-что из того, что они привезли, - это была еще та картина - и немного забавная, и одновременно грустная. Кто-то из туристов, первым заметив приближающую армаду, назвал гребцов дикарями, но после произошедшего затем "обмена" трудно было определить кто же на самом деле дикари - или филиппинцы, или малость свихнувшиеся от радости общения с ними граждане "самой передовой страны в мире".*

В разгар меновой подплыла пирога с лодочным мотором, слегка заглушавшим крики полицейских, стремившихся попасть на борт круизного лайнера. Капитан проигнорировал требование слуг закона подать им трап. Вот тут-то и мелькнула мысль в голове замдиректора, - а не спрыгнуть ли? Утонуть полицейские явно не позволят, но что дальше? Слишком много привязывало его к стране, хоть и исчезнувшей с горизонта, но не из сердца. Для матери, пускавшейся за своим последним и любимым сыночком туда, куда бы его ни забросила судьба, это был бы удар. Никогда, скорее всего, не удастся увидеть и дочь, и все еще любимую в глубине души покинутую сдуру жену. А что произойдет с братом? Карьере его придет конец. Он не был высокого ранга партийным функционерам, но все равно пришлось бы ему вернуться на старую работу и трястись опять в поездах-рефрижераторах всю оставшуюся жизнь, поминая недобрым словом младшего братика.

Вот о чем Никола не подумал в сей решающий миг, так это о том, какую великолепную возможность мог он предоставить сплетникам, недругам, завистникам - те с радостью бы завопили на все лады:

- "Так мы и знали! Мы же говорили что не наш он человек"!

Но кто думает в такой момент об этих жалких людях? Отогнав соблазнительную мысль, НН поднялся на капитанский мостик. Поделившись своим впечатлением от меновой торговли, нашел полное взаимопонимание у главного человека на части советской территории.* Капитан принял решение уйти подальше от берега, в направлении другого острова, тем более что на горизонте уже как с часок-другой маячила махина американского авианосца, поражавшая своими размерами даже с отдаленного расстояния.

Ник побежал в радиорубку, и после сообщения о незамедлительном снятии с якоря, добавил:

- "Передаем точное время для тех, кто обменял часы на трусы"...

Авианосец не прореагировал на зигзаги корабля под красным флагом. Так же, пожалуй, повел бы себя и слон, увидев моську. Глядя с непонятной тоской на скрывающийся из вида плавучий город-аэродром, как смотрит с замиранием сердца житель земли на внезапно открытую им неизвестную дотоле ему планету, Ник вспомнил не умирающие лермонтовские* строчки - "что ищет он в краю далеком, что кинул он в краю родном?" Хотя, по всему было видно, авианосец ничего не искал, - одно его присутствие отгоняло любых злоумышленников от берегов райских островов.

День другой принес туристам еще одно развлечение. Ник объявил о предстоящем установлении нового мирового рекорда, который, возможно, будет занесен в Книгу Гиннеса, если на теплоход удалось проникнуть приплывшему с авианосца в мини подводной лодке американскому шпиону. Ведь шпион на то и шпион. В обязанности разведчика входит и информирование своего резидента* обо всех, даже на первый взгляд малозначительных фактах общественной жизни потенциальных "врагов".

Ник, придумав подходящее название конкурсу - "сельди в бочке", призвал всех желающих - во всяком случае, тех, кто успеет первыми - заполнить собою возведенный на палубе бассейн, пообещав при этом каждого, кто в нем поместятся наградить глотком шампанского. Уже через десять минут вода из бассейна почти вся исчезла, уступив место толстеньким и стройненьким, загорелым и еще беленьким, высоким и низкорослым, шумным и тихим любителям игристого напитка. Можете себе представить, сколько их залезло в сооруженный водоем, если пришлось Нику откупоривать не одну бутылку. Освободив, от сдерживающей их до сей поры проволоки пробки, целился ими массовик-затейник прямо в тех, кто, не помещаясь в самом бассейне, с шумом и гамом пытался устроиться на плечах и головах участников состязания.

Нашлось ли место в огромном прямоугольном чане американскому шпиону или он фотографировал это мероприятие миниатюрной фотокамерой, вставленной прямо в глаз, автор не знает, в чем прямо и признается. И предлагает тем, кто находился в это время на авианосце, если память не изменяет, под именем Enterprise раскрыть наконец-то эту тайну. Тем более что прошло уже столько лет. Это в конце века один из доморощенных демократов в погонах, не дожидаясь отмеренных для этого сроков, выдал американцам тайные схемы установки подслушивающих устройств в американской посольстве в Москве. Снял ли он при этом еще и штаны, об этом История, которая по Горбачеву - "дама капризная", умалчивает, так как оказалась еще и, как видите, не разговорчивою, что редко с дамами, но случается.

При настоящих коммунистах генерала, наверняка бы расстреляли или, в лучшем случае, пересадили с мягкого кресла главного чекиста на деревянные нары, но при власти коммунистов-оборотней его только пожурили. И как не отчитать негодника, - весь многолетний труд пошел насмарку, - как теперь узнаешь из разговоров сотрудников посольства имена тех высших партайгеноссе,* кто предал "идеалы Революции", получив - сомнений мало - "материальную помощь"* из рук вчерашних наших злейших "врагов". Или именно это и устраивало наших новых вождей..?

Но вернемся обратно, - лет так на пятнадцать назад, к покинутому нами на минутку белому теплоходу "Байкал", дабы проследить за его возвращением к родному причалу. Вдоволь назагоравшись под лучами тропического солнца, наглядевшись на морские дали, на взлетающих вдруг из воды летучих рыбок, на играющих дельфинов - полные впечатлений туристы остались довольны "без заходным" круизом. И на том спасибо советской власти, что разжала на пару недель свои крепкие объятия, выпустив "неразумных деток" погулять на воле, правда, на невидимой цепи - без паспортов и без денег. Паспорта забрали при посадке на борт, якобы "на хранение", деньги вынуждены были круизяне поменять на корабельные жетоны, коими и рассчитывались в баре или при знакомстве с "однорукими бандитами",* установленными разбойниками двурукими.

Ну а без документов и без денег ты никто, нуль, ничтожество, ни то ни се, ходячее недоразумение, червяк, бич,* зэк* и, чтобы не пропасть с голода и не замерзнуть на улице, если и должен стремиться к чему-то, то лишь обратно - в барак своего "социалистического лагеря".

Становилось все прохладней и прохладней, и беспаспортным "бичам" пришлось вскоре облачаться в пальто и шубы, выходя на палубу.

Между Китаем и Тайванем прошли благополучно, - континентальный Китай и отколовшийся от него остров с давних пор что-то не поделили и в любой момент могли начать выяснять отношения, да так что досталось бы на орехи* всем, кто очутился бы в этот момент между Сциллой и Харибдой.* Вскоре повеяло настоящими холодами, знать приближались к горячо любимой "хоть и уродине, но Родине", как выразился один из бардов.*

При сходе на сушу, студенты, прощаясь чуть ли не со слезами на глазах, шептали Николаю:

- "Никогда больше не будем верить радио".

- И мудро поступите, - отвечал тот.

Вот ради только этого и стоило сходить в такой круиз!

"НЕПРОШЕННЫЙ ГОСТЬ ХУЖЕ ТАТАРИНА".*

Ну а как быть с теми, кто не верит тому, что раздается из репродуктор? При всем при этом сам лжет, клянясь в любви к партии, и по радио, и в газетах, как "дружок" нашего героя? Я не зря упомянул его, поскольку все-таки принесла нелегкая того в дальние края. Звонит как-то вечерком "великий человек" и сообщает - прибыл по путевке в Шмаковку.*

Пригласив в поездку до привилегированного санатория одного из своих любимчиков, поехал Никола "отдавать должок".* По дороге все же опомнился и передумал. Быть сводником? Нет уж, увольте!

Но не высаживать же посреди дороги симпатичного юношу, и Ник прибавил газа, поведав только своему фавориту, что в их края прилетела птица очень высокого полета и что лучше всего к ней близко не подлетать, дабы голова не закружилась.

Залетная птица принесла на хвосте, кроме кома сплетен и трех десятков матершинных частушек, короб особого рода двустиший. Как назвал их сам высокий гость - садистские стишки, посвященные "цветам жизни".* Только цветочки на сей раз "большой друг детей" надергал из похоронного венка. Ужаснувшийся Никола смог запомнить только три из полусотни, пересказав их мне, а я в свою очередь, решил поделиться с вами:

Лужа крови на дороге, и белеют кости в ряд, -
значит, здесь попал под поезд пионерский наш отряд.

Маленький мальчик нашел пулемет, -
больше в деревне никто не живет.

Зверски замучен дворник Потапов, -
дети играли в подвале в гестапо.

Что касалось сплетен, то география их была богатая - "от Москвы до самых до окраин".* Приведу только репортерские пересуды, могущие заинтересовать тех, кто бывал поражен необычайным энтузиазмом делегатов партийных съездов коммунистов, встречающих речи своих упитанных вождей не только "бурными продолжительными аплодисментами", но и здравицами в их честь. Механизм проявления сей горячей любви и раскрыл прилетевший разносчик вестей со всех волостей.

Ларчик открывался просто - в различных частях балкона Кремлевского Дворца Съездов рассаживают заранее группы крикунов, подкормих их обещаниями упоить горлопанов в доску и набить утробы после "работы". И вот это-то клака,* и исполняет роль коллективного барана, ведущего стадо овец в загон. Услышав из полусотен луженых глоток - "слава КПСС!" и тому подобную дребедень, начинают скандировать и делегаты, съехавшиеся для принятия участия в очередном партийном шоу:

- "Слава КПСС! Партии Ленина слава! Слава советскому народу!"...

Раскрыл репортер и большой государственный секрет. Оказывается, "бурные продолжительные аплодисменты" после речей очередного "верного ленинца" на самом деле являются магнитофонными записями с концертов мастеров искусств - симфонических дирижеров, знаменитых певцов, пианистов и прочей всякой интеллигенции, так ненавидимой настоящими ленинцами. НН, сильно подивившись изобретательности большевичков, высказал мнение, что более приличествовало вместо аплодисментов включать мешок смеха.*

Смех, сами знаете, обладает такой целебной силой, что государству совсем не обязательно бы стало так уж тратиться на "бесплатную медицинскую помощь"* для трудящихся. Те излечивались бы сразу и навсегда от всех болезней разом. Кстати, если бы и рабочие, и крестьяне не ленились да вникали в текст речей вождей повнимательнее, то вполне могли захохотать даже в те времена и без мешка смеха. Ну а хохот гомерический* вызовет у любого, кроме покойника, сравнение речей "прорабов коммунистического строительства" в конце семидесятых с речами этих же самых типов в конце девяностых годов.*

Коли заговорили мы о вещах веселых, то не грех привести и один из анекдотов, характеризующих отношение многих работяг, к своим "благодетелям".

Вызывают как-то пару космонавтов в ЦК КПСС и проводят в кабинет к самому Брежневу. Тот дает им задание - полететь завтра к Солнцу. Опешившие покорители космоса заметили, что они ведь могут и сгореть на работе,* Мудрый Ген сек отсек всяческие сомнения:

- Мы ведь тут не дураки сидим. Полетите ночью.

Другой анекдот посвящен теме экономии, после знаменитой заковыристой фразы Брежнева - "экономика должна быть экономной". (А масло, значит, должно быть масленым?).

Уже и не зная на чем сэкономить, чтобы, в конце концов, догнать и перегнать Америку,* порешили вожди начать наводить порядок с кладбищ, к которым всегда были не равнодушны.* Один из членов Политбюро предложил хоронить - для экономии дерева - не в гробах, а в полиэтиленовых мешках. Другой член - в целях сбережения земли - предложил хоронить не лежа, а стоя. Самый же догадливый "эконом" выдал следующий план - хоронить в полиэтиленовом пакете и стоя, но не целиком, чтобы не тратить на гранит для памятников, а по пояс. Сам себе памятник!

Кстати, не знаете ли случайно, почему все-таки, после долгих и тяжких раздумий, решили члены Политбюро не перегнать Америку, а только догнать?... Предлагаю чуть поломать голову, а подсказку, на всякий случай, переношу в Комментарий.*

Сообщил сплетник и о готовящемся указе Президиума Верховного Совета* - считать впредь спину товарища Леонида Ильича Брежнева не спиной, а второй грудью, так как на первой уже не помещаются все ордена и медали, коими награжден был сей славный государственный муж.

Вообще-то, Леонид Ильич был человеком, по всему видно, добрым. При нем погибли не сотни тысяч, а всего лишь какие-то несколько десятков тысяч, посланные в Афганистан кремлевскими "интернационалистами", молодых советских солдат.* Да и в тюрьмах при нем сгноили не миллионы, а всего лишь сотни тысяч. Причем за "преступления", которые во многих случаях не являлись преступлениями с точки зрения людей цивилизованных.

Но ведь надо же было как-то держать народ в узде! Сегодня ты разреши людям не работать более трех месяцев, завтра - торговать с лотка, послезавтра спекулировать и менять валюту, а потом ничего не останется, как разрешить им принимать участие в оргиях, да еще и, какой ужас, трахать друг другу в попу. Это не порядок! Только большие партийные и комсомольские начальники могли заниматься всем чем угодно без всякой оглядки, - любые документы, подтверждающие их участие в чем-либо подобном, уничтожались немедля без всякой даже регистрации. А если нет следа, то и нет суда...

О доброте хранителя ленинских заветов свидетельствует и подлинная, как говорят, история, похожая все же более на анекдот. В особо тяжелые (не для партии, конечно* - для народа) дни, когда мясо совсем исчезло с полок магазинов, выходит Леонид Ильич из Кремлевских ворот и видит мальчика, щиплевшего зеленую травку на газоне, окружающими "стены древнего Кремля".

- Что это ты тут делаешь, мальчик?

- Да вот, дяденька, траву ем - дома-то есть нечего, сам, небось, знаешь...

Достает тут щедрый дядя из кармана денежку и протягивает мальчику:

- Вот тебе пятачок на метро - поезжай в Сокольники.* Там трава вкуснее.

В спец магазинах для партийной верхушки водились, разумеется, и мясо, и рыба, и многое другое, чего простой народ и в глаза то не видывал. А посему НН с полным правом продлил партийный лозунг "народ и партия едины", добавив - а магазины разные.

В общественных столовых великой страны, занимавшей без особого толку для своих граждан одну шестую часть суши земли, по четвергам был рыбный день, - блюда приготовлялись исключительно из рыбы. Но вскоре счастливые жители страны Октября получили возможность иметь рыбные дни и по вторникам, и по четвергам. Предвидя ход событий, НН, не обладавший даже и сотой доли таланта Нострадамуса,* все же предсказал безошибочно - скоро по четвергам будут мясные дни, а во все остальные - рыбные.

Ладно еще, что в портовых городах, таких как Владивосток, Мурманск, Петропавловск-Камчатский, рыба практически не выводилась из магазинов, а в глубинке страны не было ни рыбы, ни мяса - полки, как правило, были уставлены консервными банками с баклажанной икрой и тому подобными лакомствами для вегетарианцев.

Приехавший к Николаю гость поразился разнообразием рыбных продуктов в магазинах Владивостока - рыба многих сортов, морские водоросли, экзотические морские животные - трепанги, креветки, кальмары и даже красная икра.

Показал Николай приезжему путешественнику и местную достопримечательность - сохранившийся чудом костёл, перед входом в который были установлены, хотите верьте - хотите нет, пушки разных калибров. Божий храм был превращен в Военно-Исторический музей. А еще Никола продемонстрировал визитеру действующий фуникулер, беспрерывно снующий то вверх, то вниз с высокой сопки в центре города. Со смотровой площадки просматривалась самая главная часть Владивостока и вся живописная бухта Золотой Рог с бесчисленными, ощетинившимися зенитками, пушками и ракетными установками, военными кораблями, только и ожидавшими приказа выйти на боевое дежурство. Выше смотровой площадке, на самом верху сопки сберегалось место для установки огромной металлической статуи "самого гуманного из всех когда-либо существовавших на земле гуманистов"* - мудрого Ленина, который своим добрым взглядом должен был принизывать просторы Тихого океана аж до самого Сан-Франциско. И не для того, чтобы сглазить и так не свободных от несчастий антиподов* жителей Владивостока, а чтобы передать рабочему классу Америки посредством телепатии* свои симпатии. Размеры сооружения должны были по замыслу архитекторов превзойти Эйфелеву башню* в Париже. И не столько чтобы переплюнуть противных парижан, да и всех французов, не очень-то популярных в России после 1812 года,* но скорее для того, чтобы переманить к себе всех зарубежных туристов, предпочитавших почему-то помимо Франции еще и Англию, Испанию, Италию, Грецию.

Разумеется, хлопотуны беспокоились не столь о том, чтобы расширить кругозор граждан западных стран, сколь для того, чтобы увеличить запасы валюты. А она была так необходима и мила "родной"* советской власти, несмотря на ее ненависть к остальным западным ценностям - свободе выражения своих мыслей, свободе передвижения, свободе выбирать представителей в законодательную власть, праве на неприкосновенность личной жизни и имущества и многое чего другое о чем советские граждане не могли даже и подумать.

Сладким мечтам прожектеров не дано было осуществиться, во всяком случае, в те времена. Владивосток практически был в руках военных, - они и определяли судьбу и города, и горожан. И в планы вояк не входило намерение открыть гавань для кого попало, пусть и для туристов с валютой в кармане. Город был закрыт и для жителей страны Советов, - без особого на то разрешения - пропуска, его не мог посетить никто даже из родственников местных жителей.

Несолоно хлебавши, улетел репортер из негостеприимного города, так и не отведав местной клубнички.* Увозил он с собою лишь баночки с красной икрой и выпрошенный у неблагодарного друга большой бело-розовый коралл, не предполагая, что сей дар моря, насильственно вырванный из своей среды, рано или поздно приносит несчастье.* Себя же он укорял только за то, что проболтался Николаю о судьбе исчезнувшего из Краснопыльска одного из своих питомцев. Помните, тот не достучался до сердца НН? Он прилетев во Владивосток в день, когда сердце нашего героя билось среди толстых стен камеры обскуры* каземата. Ник - надеюсь, вы не забыли - попал туда по подозрению в том, что тогда еще не считалось в России делом доблести и геройства.*

Обрадовавшийся Ник, получив сведения от болтливого дружка, получил и надежду на встречу с кудрявым красавчиком. Тот, оказывается, учится в одном из училищ Находки и готовится вот-вот уйти в море на практику - ловить рыбку и большую, и маленькую.*

Все непоседы стремились попасть если не на торговые суда, то хотя бы на рыбацкие шхуны - тогда это было единственной возможностью для обычного человека и мир повидать, и немного заработать - чуть более того, на что могли рассчитывать работяги и землепашцы. Не зря среди люда трудового пользовался немалой популярностью стишок, сочиненный, вполне возможно, дружком Николая - как-никак он был поэтом.

Сверху молот, снизу серп -
это наш советский Герб.
Хочешь, жни, а хочешь куй,
Все равно получишь х...

На авторство в подобных стихах никто не претендовал или из скромности, или, опасаясь разделить судьбу если не уничтоженного в лагерях Мандельштама,* то изгнанного из страны Бродского.*

РАЗМЫШЛЕНИЯ О НАСТОЯЩИХ ПОЭТАХ И ДЕЯТЕЛЯХ КУЛЬТУРЫ.

Названные личности - действительно Поэты с большой буквы - не использовали матерщину в своих творениях, но все равно пришлись не ко двору советской власти. Если история с Иосифом Броским была если и не на виду, то на слуху у людей более или менее интересующимися поэзией и отношением поэтов к власти, то трагическая судьба Осипа Мандельштама была неизвестна для Николая до тех пор, пока не ознакомился он с воспоминаниями жены поэта.*

Книга эта была издана на Западе и была недоступна читателям "самой читающей страны в мире",* как и масса других произведений, раскрывающих подлинное звериное лицо советской власти. В том числе и самой ненавистной членам Политбюро и прочим сочленам книги Александра Солженицына "Архипелаг Гулаг". Хотя и что было им так уж серчать на писателя и его рукописи, которые не удалось им уничтожить? Или они забыли - "нечего пенять на зеркало, коли рожа крива"?

С некоторыми - запрещенными в СССР - книгами смог познакомиться НН в одной уютной московской квартирке, занимал которую известный балетный критик, профессор ГИТИСа* Николай Эльяш.* НН имел счастье познакомиться с ним во время очередного посещения Большого театра, находясь проездом в Москве. Профессор был человеком удивительной судьбы, можно даже с полным правом назвать его героем подполья. Он, являясь человеком скромным, не любил рассказывать о себе. Однако же историю его вклада в дело освобождения родины от оккупантов, услышал Ник от студентов института. Находясь во время войны в Одессе, тот собирал сведения о передвижениях немецких войск, и передавал их по назначению, рискуя ежеминутно быть разоблаченным. Говорили, что был он и награжден высокой правительственной наградой. Но хранил, видимо, орден в укромном месте, в отличие от дружка Николая, чуть ли не в туалет ходившего с побрякушкой из фальшивого золота с профилем "вечно живого" Ленина в возрасте 100 лет.*

Николаю очень повезло в жизни на встречи с людьми интеллигентными, образованными, бескорыстными, культурными и воспитанными. Не обязательно все они были людьми знаменитыми или известными в стране, - чаще всего это были самые обычные и простые люди - как его школьные учителя, преподаватели педагогического училища, института, коллеги по работе, родители его хористов. Что же касается людей из более высоких сфер, то следует назвать доцентов и профессоров Московской, Петербургской и Вильнюсской консерваторий, особенно доцента кафедры хорового дирижирования Германа Перельштейна и упомянутого уже профессора Эльяша. От встреч с этими замечательными людьми, а еще и с Сергеем Лемешевым,* Дмитрием Кабалевским,* хоровыми дирижерами Александром Юрловым* и Владиславом Соколовым - у любого восприимчивого к добру человека остался отпечаток на всю жизнь. Они и подобные им люди, как Солнце, излучают энергию, тепло и свет, без которых наша жизнь превращается в темное пятно, в ничто.

И, возвращаясь к профессору и балетному критику Эльяшу, благодаря которому - а у героя войны чекисты во времена после "оттепели"* уже не смели рыться в книгах с ордером в зубах на обыск - и получил Ник возможность прочесть ряд книг, взволновавших его до глубины души. Это было как новое открытие мира, в котором ты жил и чувствовал, что что-то идет не так. Но как это должно быть, - ни тебе, ни твоим близким было неизвестно. Потому что кто-то огромный, сильный и безжалостный заслоняет свет подлинного знания, еще и подсовывая народу издевательский лозунг, украв слова великого гуманиста "Знание - сила". *

Вся сила этих правителей и заключалась как раз в том, что держали они нас всех в незнании о вещах самых элементарных. Запрещено было знать о правдивых сообщениях западных журналистов и деятелей культуры о нашей стране и порядках, в ней установленных. Не разрешалось знать о размышлениях советских писателей и поэтов, об испытаниях, выпавших на долю миллионов своих сограждан, подчинившихся, в конце концов, злой воле фанатиков осуществленной на восемь десятков лет утопии.*

Прочтя книгу Юрия Елагина "Укрощение искусств", изданную в Нью-Йорке, много интересного и неожиданного узнал неуемный книжный червь.* В том числе и о том, как знаменитых на всю страну певцов и музыкантов, наподобие бойцов пожарной команды, посреди ночи вызывали в Кремль для ублажения "большого друга артистов" - поддатого Хозяина* и его подпитых причиндалов. Узнал НН и о том, что среди студентов Московской консерватории происходили постоянные соревнования. А именно - кто вперед определит из какого американского мюзикла* украл очередную мелодию фаворит диктатора Исаак Дунаевский,* имеющий доступ к нотным архивам зарубежных библиотек. Глазам своим не веря, прочел и о назначении в те далекие времена ректором консерватории гэбиста.* Его перебросили с невидимого фронта борьбы с весьма искусными в своем деле вражескими агентами на фронт борьбы с искусством музыки.

Новый ректор немедля издал приказ о введении пропускной системы для входа в консерваторию, что было не совсем логично для человека его профессии. Как раз вход то надо было сделать свободным, а вот выход для студентов, профессоров и посетителей надо было сделать только по пропуску, - как в Лубянке с ее бесчисленными кабинетами следователей и пыточными подвалами.

В одной из книг, приобретенной Эльяшом во время командировки в Париж, узнал Ник о "шуточках" чекиста-любителя - композитора Соловьева-Седого. Тот опечатывал в конце тридцатых годов* двери своих приятелей самодельной сургучной печатью с оттиском герба СССР, изображенного на обратной стороне медного пятака. Можете себе представить в какой ужас приходили жертвы "шутника", возвращаясь домой!

Рассказы профессора о Франции и, особенно, о Париже врезались в память Николая. Какие же великодушные люди - французы. Скольким россиянам, изгнанным из своего Отечества или успевшим спастись бегством от ненавистных им большевиков и "законов и порядков"* ими установленных, дали они приют!

Жаль только, что проглядели французы Владимира Ильича, позволив тому открыть в сердце Парижа притон для будущих палачей России.* Младшему-то Ульянову самое подходящее место было, пожалуй, если не на виселице, как брату*, то уж точно на каторжных работах где-нибудь в Забайкалье.

Ведь кровавый и горький опыт их собственной Революции 1779 года должен был бы научить свободолюбивых санкюлотов* относиться с подозрительностью ко всем адвокатам, тем более недоучившимся.*

Получил возможность НН послушать записи любимой им певицы Евгении Разиной, эмигрировавшей во Францию, а посему ставшей персоной non grata* на своей родине. Злопамятные и мелочные правители Совдепии даже приказали уничтожить ее грампластинки с романсами, запретив, разумеется, радио и телевидению использовать записи прекрасного, чарующего голоса Разиной. Но это еще не все - они со времен изгнания Льва Троцкого* никогда не пытались воплотить в жизнь принцип "с глаз долой - из сердца вон". Кого не достали пулей или ледорубом тех заносили в свои черные святки* и ругали на все корки самыми последними словами - за грязными, да и матерными словечками в карман никогда не лезли.

Само собой разумеется, у Эльяша была и книга о Сергее Дягилеве,* написанная одним из солистов его всемирно известной балетной труппы Сергеем Лифарем.* Многие русские танцовщики были обязаны Дягилеву, своими успехами на сцене, - разумеется, нельзя было отнять у них и их собственного таланта. Что же касается легендарного Вацлава Нижинского,* то трагедия великолепного танцовщика, покорившего парижан и гостей Парижа заключалась в том, что, по своей природе, будучи явно ориентированным только на интимные отношения с мужчинами, он не признавался в этом не только другим, но и самому себе. Так и жил в разладе со своим вторым Я, что не могло не отразиться на его психике...

По всему видно, что другой танцовщик из России, Рудольф Нуриев* не мучил ни себя, ни своих близких и друзей, изображая не того, кем он был на самом деле. Блестящая его карьера в принявшем очередного беглеца Париже, к сожалению, закончилась слишком рано, однако по другим причинам.*

Остался навсегда за границей и, приехавший в 1974 году на гастроли в Канаду, Михаил Барышников,* необычайно одаренный и подававший большие надежды солист балета из города на Неве.* Если так будет и дальше продолжаться, то того и гляди главные партии на сцене Большого и Мариинского Театра придется вытанцовывать членам Политбюро или их правой руке и левой ноге - чекистам. Ведь берутся же партийцы, как видим, руководить музыкантами, почему бы ни попробовать себя и в балете? Конечно, трудновато было себе представить грузного Андропова,* танцующего партию Ромео, но для партии отца Джульетты* вполне бы дяденька и сгодился. Тогда отпала бы нужда и в патере Лоренцо* - все необходимые яды у такого "папаши" всегда были под рукой.*

Не подумайте, что только те, у кого были стройные и длинные ноги, убегали в западном направлении. Как еще по-другому мог поступить Федор Шаляпин,* когда "революционная" банда вышвырнула из окна его особняка рояль, без которого любому певцу стало бы не по себе. Сергей Рахманинов нашел вторую родину в Америке, приютившей и обогревшей за двести лет своей истории миллионы страждущих найти тихую гавань и достойное место применения своих талантов. Америка от этого беднее не стала, скорее, наоборот - обеднели те страны, откуда уехали далеко не худшие люди.

Покинувшего Россию Ивана Бунина* попытались как-то уговорить вернуться, но, видно, сам Господь спас писателя от чересчур уж заманчивых предложений.*

Сколько же в Париже могильных памятников с русскими именами? Будь благословенны те, кто дал изгнанникам и беженцам приют и пусть будут прокляты те, кто вынудил сотни и сотни тысяч россиян покинуть родину и умереть на чужбине! Единственное, что могло утешить в последний час пребывания на этом свете неприкаянные души, так это осознание того, что на родине умерли бы они гораздо раньше...*

Изучая в Литовской государственной консерватории музыкальную историю Литвы, обратил внимание Николай на то, как много литовских композиторов и музыкантов-исполнителей обосновались в США в 1940 году. Как выяснилось, уехали они в самый последний момент перед оккупацией их маленькой страны советскими войсками. Сталинская пропаганда назвала вторжение в прибалтийские республики - "добровольным вхождением Литвы, Латвии и Эстонии в состав СССР".* Подозрительное желание трех мирных овечек присоединиться к стаду баранов, где главным пастухом был грабитель банков, беглый каторжанин и ссыльный поселенец,* а вместо сторожевых собак держали шакалов и волков,* могла обмануть кого угодно, но не сам народ, населяющий побережье Балтийского моря. Все кто успели - уехали. Многих из нерасторопных или не решительных ждали - аресты, допросы, ссылка, этапы, поселения у черта на куличках на необъятных просторах "лагеря мира и труда".*

В доверительной беседе со своим преподавателем по специальности - доцентом кафедры хорового дирижирования, упомянутым уже выше, Германом Перельштейном узнал Ник о его желании все-таки эмигрировать в США. Там, вблизи Нью-Йорка, с начала сорокового года проживал его брат - один из тех дальновидных литовцев, кто вовремя уехал. Остальным членам семьи пришлось пережить принудительное переселение в Сибирь и все, связанные с этим "прелести". Далеко к северу от озера Байкал и схоронил преподаватель Николая свою мать, никогда уже не увидевшую свою милую сердцу маленькую, нагло захваченную Литву.

Судьба распорядится так, что все время учебы НН в Екатеринбурге обучаться он будет у того же самого преподавателя, кто научил Германа Перельштейна профессии хорового дирижера. Василий Васильевич Башмаков был и хорошим специалистом, и отзывчивым человеком. Но уже через год руководство института давай тасовать колоду и Николая перевели к новому преподавателю. Им оказалась молодая и слегка заносчивая девица. Решить добром дело Николаю не удалось, и строптивый студент объявил ультиматум руководству факультета:

- Или вы переводите меня обратно к Башмакову, или я бросаю учебу в вашем институте.

Когда смирение и терпение не помогает, попробуйте быть настойчивым и непреклонным!

Герман Перельштейн был организатором и дирижером уникального в своем роде коллектива - хора мальчиков при республиканском Доме работников просвещения. Трудно было переоценить его выдающуюся роль в культурной жизни, как и Литвы, так и страны в целом.

Репертуару хора "Ажуолюкас" мог позавидовать любой профессиональный коллектив. Но ведь хористы Перельштейна были самыми обыкновенными мальчишками, - не в пример отобранными по всей стране и поселенными в интернат при Московском хоровом училище,* руководил которым долгое время профессор Александр Васильевич Свешников.* Ежедневные занятия в хоровом классе, обучение игре на фортепиано, изучение музыкальной грамоты, а также и предметов, положенных изучать всем детям советских школ, и, разумеется, участие во многих концертах - вот чем занимались мальчики в Москве. Их сверстники в Вильнюсе делали тоже самое, да только жили они дома, в нормальной семейной обстановке и приходили на занятия как на праздник, а не по обязанности. Отсюда и блестящие результаты, достигнутые детьми под руководством влюбленного в свое дело, любящего детей в самом высоком смысле это слова, умного, доброго наставника. И когда киностудия Мосфильм решила снять художественный фильм "Мальчики" о жизни воспитанников Московского хорового училища, то выбрала для съемок хор из Вильнюса.

Выступали литовцы не только в городах Союза, но и во многих столицах стран Европы с огромным успехом. Несмотря на признание заслуг Перельштейна, власти при любом удобном случае старались ставить ему палки в колеса по причине ... его национальности. Коммунисты были интернационалистами только на словах, а на деле всячески препятствовали продвижению лиц, происхождение ведущее свое с колена Израилева.* Если учесть их подобное отношение к цыганам, то не много было разницы между советскими коммунистами и германскими нацистами. Все отличие отечественных евреефобов* от последователей учения Гитлера* и псевдо-ученых немецких антропологов* было лишь в одном - советские коммунисты боялись в этом признаться открыто даже самим себе. Ведь как-никак, у самого Ленина не все было чисто с генеалогическим деревом, особенно с ветвью, на которой расположился дедушка будущего "вождя мировой революции".*

А основоположник "научного" коммунизма Карл Маркс разве не был евреем, хотя и немецким? Счастье того, что Гитлер еще не родился, когда он собирал по страничкам свой "Капитал".

Несмотря на происхождение своей идеологии от чересчур уж ученого еврея "верные ленинцы" никогда не упускали случая "поставить на место" нелюбимых ими "жидов".*

Куда привела политика германских "борцов за чистоту расы" - общеизвестно. Но гитлеровцы действовали хотя бы честно, - заявив напрямую чего они хотели добиться. А власть советская, охарактеризовал которую Сергей Адамович Ковалев,* попав прямо в точку - "жадная, глупая и подлая" - действовала по-другому, как и следовало от нее ожидать - трусливо, подло, из-за угла, не прислушиваясь к мнению народов просвещенных. А посему многие евреи, чтобы избежать трудностей при продвижении по службе и других неудобств, принуждены были видоизменять, а то и совсем менять фамилию и запись в паспортной графе - национальность. Так Рабиновичи становились Рябиновыми, Перцовичи - Перцовыми, Апфельбаумы - Зиновьевыми. Так и учителю Николая пришлось стать на советско-литовский манер Перельштейнасом. В каком еще государстве требуется указывать в паспорте свою национальность - это еще надо поискать.

Для НН национальность человека сама по себе не имела никакого значения, - лишь проявлял он живой интерес к культуре и обычаям той страны, откуда тот родом, если доводилось встречаться с кем-либо из иноземцев. Если Ник и отказывался иметь с кем-либо дело, то лишь с учетом человеческих качеств. Стоит повториться - терпеть не мог болтунов, хвастунов, выскочек, завистников, злых, вороватых, подозрительных, скучных, мошенников, наглецов и типов с садистскими наклонностями. Что же касается внешности собеседников или знакомых, с кем Николаю хотелось бы общаться, то она особенного значения не имела - уж слишком уродливых ему не попадались, а Сократ* давным-давно умер. Хотя тому можно было бы и простить его ужасный, говорят, вид с учетом мудрости и добросердечия философа. Да и, несмотря на свое уродство, имел же он жену, хоть и Ксантиппу,* - значит, и не так уж был страшен Сократ, как его описали.

Большинство из нас, конечно, предпочитают общение с людьми если уж не предельно красивыми, то симпатичными, но ведь "с лица воду не пить", так что неважно кто каким уродился, лишь бы в дело годился.

Что было толку с симпатичного Горбачева, коли не сумел он, добившись высшей власти в стране, уберечь от напрасной гибели людей за стенами тюрем и за колючей проволокой зон, продолжавших и при нем сидеть за то, что уже перестало считаться преступлением.* Не сумел он сохранить ни жизни людей в Тбилиси, Баку, Вильнюсе* и других городах страны, ни саму страну.*

РАЗДУМЬЯ О НЕСОМНЕННОЙ ЦЕННОСТИ БЮСТГАЛТЕРОВ.

Но вернемся в добрые старые застойные времена. Герой наш, как вы знаете из начала главы, находится сейчас на бетонном полу приютившей его на несколько месяцев тюрьмы и спит сном неспокойным и неглубоким, видя себя все же не там, где находится в данный момент, а на побережье Балтийского моря. Что только и не снится людям за решеткой!

Вместе с небольшой группой своих хористов прилетел он опять в Палангу,* где в местечке Швянтои разместился пионерский лагерь, в котором летние каникулы проводит литовский хор мальчиков. Как это часто бывает, нашим временным отсутствием успешно пользуются интриганы.

Получает Ник сообщение, что в квартиру, выделенную ему постановлением горисполкома, уже вселили бухгалтера Краевого Совета Профсоюзов, в ведении которого и находился Дворец культуры, руководство которого в свою очередь ходатайствовало о выделении квартиры для своего дирижера. Во Владивостоке работали тысячи бюстгальтеров - как называл их в шутку Ник - но только один дирижер хора мальчиков. Видать, в Стране Октября бюстгальтеры ценились много дороже...

Узнав о пренеприятном событии, НН тут же, понимая кому на самом деле принадлежит власть в городе, посылает телеграмму на имя первого секретаря городского комитета компартии - Сафронова. Глубоко же было его удивление по возвращению домой! Откровенно говоря, он и не надеялся на положительный результат, да все-таки обращение к главному коммунисту города помогло. Не все из них были мало чего понимающими тупицами и пустыми болтунами. Бюстгальтера, конечно же, уже трудно было выселить из новенькой двухкомнатной квартирки в престижном районе, но зато Совет профсоюзов, скрипя сердцем, отдал НН те две комнаты, где бюстгальтер проживала ранее - в коммунальной трехкомнатной квартире в самом центре города. Пришлось Нику согласиться и на это, чтобы совсем не остаться с носом - "с паршивой овцы хоть шерсти клок". Без особой радости переехал он из своей комнатенки гостиного типа в коммунальную квартиру с соседкой старушенцией и навещавшим ее иногда внуком. Комнаты в коммуналке были проходные. Мать Николая, приехавшая к тому времени, согласилась жить в проходной комнате.

Планы Николая пригласить во Владивосток жену, конечно же, накрылись. Разве согласиться Люси жить в такой фронтовой, грозовой обстановке? Будучи человеком обидчивым, НН зарубил зарубку* в своей памяти. Недолго он проработает в системе профсоюзов, отдававшей предпочтение счетным работникам перед людьми творческими.

Решив немного отвлечься от перенесенных хлопот, направил НН свои стопы в город-порт Находку, дабы разыскать недавнюю потерю - затерявшегося на просторах морей рыбака. НН, пора признаться, был везучим, и мало что ему не удавалось в жизни, - обнаружил он пропажу без лишней канители. Кудрявчик только что вернулся с практики и был на судне чуть ли не один. Остальные кинулись кто куда, - кто навестить семью, родителей, подруг, а кто прямиком в ресторан, дабы немедля ни минуты прокутить все, что заработал трудом тяжким и не очень-то завидным для лодырей и любителей жизни спокойной.

Без особых телячьих нежностей, обменявшись только братским объятием и скупым поцелуем, не теряя времени, приступили к делу. Каюта была тесновата и явно не рассчитана на подобные баталии. Долго сдерживавший свои чувства и эмоции во время скитаний по морям, юноша сначала показал себя во всей красе, полностью обнажившись перед гостем, а затем и продемонстрировал свое похвальное умение не только получать удовольствие, но и его приносить... Долго барахтались обнаженные приятели на узкой и скрипучей матросской койке пока не приплыли почти одновременно...*

Переведя слегка дух перед новой схваткой, поведали друг другу о том, что приключилось с каждым за пролетевший год. Рыбачек признался, - на судне он был не один с такими замашками, но не решился выйти из подполья - рискованно было доверяться неизвестным людям. Ох, как мало тех, кто способен держать язык за зубами! Раскроешь душу одному, - подставляй тело для всех... А это большая разница - быть усладой для близкого друга, и к тому же получать наслаждения от обладания им, или быть общей подстилкой, презираемой даже в миг, когда тебя используют.

- А чем же занимаются остальные, которые не имеют втихомолку друг друга? - спросил НН.

- Как чем? Онанизмом.* Чем же еще? Не отрубать же разделочным ножом то, что еще может пригодится. Да и от онанизма еще никто не умер, а от постоянного воздержания можно ведь и свихнуться. А ведь лучше помереть, чем умом повредиться.

Согласившись с мнением своего ученого молодого друга, возрадовался в душе Никола, что избрал он профессию не связанную с такими тяжкими испытаниями, как нахождение по полгода в мужской компании, где каждый подозревает друг друга в том, в чем не хочется признаться даже самому себе...

Как ни крути, а прекрасный пол есть прекрасный пол, и иметь всегда под рукой возможность выбора далеко не худший вариант. Ведь не зря Юлий Цезарь* - неразумным его даже и враги не называли - держал за стенкой всегда готовых услужить императору и красивых девушек, и прекрасных юношей.

Что же касается мастурбации, то в последнее время общество пришло все-таки к осознанию безвредности этого, признаюсь, не совсем эстетического, если наблюдать его со стороны, действия, природой не наказываемой (если, разумеется, не злоупотреблять таковым времяпрепровождением). Если мы вернемся к работе уважаемого профессора Игоря Кона,* то прочтем у него как обстояло это дело в раннем средневековье - "...повседневное участие детей в жизни взрослых и весь деревенский уклад быта не позволяли уберечь их от сексуальных впечатлений...К проявлениям сексуальности у мальчиков относились, в общем, снисходительно. Мастурбация считалась типичным "детским грехом", а юность - возрастом, когда человек физически не может подавлять своих сексуальных желаний; это даже служило поводом в пользу ранних браков...".

Лишь много позже, как знает просвещенный читатель, появились расплодившиеся в огромной количестве моралисты, осуждающие и онанизм, и секс вообще, и даже безобидные поцелуи. Только чем эти "моралисты" сами занимались за закрытыми дверями, об этом гадать особо не приходиться. Великий Аристотель* говаривал natura nihil frustra facit - в природе ничего не происходит просто так, напрасно.

Так что борцы с ветряными мельницами или были беспримерно тупы, или преследовали свои какие-то, тщательно скрываемые от других, корыстные цели.

Все вековые усилия мракобесов не принесли желаемых результатов. Природу не следует пытаться победить. Лучше ей вовремя уступить, если не удается с ней поладить...

НОЧНОЙ ПОЛЕТ.

Домой вернулся грешник благополучно. Однако не бывает вечно ясной погоды, если живешь вблизи моря. Вскоре по делам предстоящих гастролей с хором, НН опять очутился в Находке и, возвращаясь далеко за полночь, слегка задремал за рулем под звуки убаюкивающей мелодичной музыки из стерео динамиков. Когда открыл глаза, было уже поздно следовать изгибу шоссе, - на повороте почти в 90% при скорости свыше 110 км. в час машина неминуемо бы перевернулась. Моментально принял единственно верное решение, - без приглашения посетить чужой двор. Но так как усадьба находилась под откосом, то машине пришлось какое-то время пролететь по воздуху. Сбылась мечта идиота - хоть на несколько секунд, но стал Фантомасом.*

Приземлившись на огромной скорости, машина резво покатила дальше, по ухабам и кочкам. Каким-то чудом промчавшись как раз между деревом и бетонным столбом, да так, что ободрались только хромированные молдинги, украшавшие крылья и двери, помчалось железное чудовище дальше. Нога соскочила с педали тормоза и со всей силы жала на газ. А вот и спасительное препятствие - огромный валун притормозил автомобиль, с визгом и грохотом раскурочив всю нижнюю часть двигателя.

Проснулись наконец-то и пассажиры - декан института искусств и председательница родительского комитета хора мальчиков, сопровождавшие Николая в деловой поездке. Спросонья не понимая, что же случилось, услышали от водителя:

- Ну, вы и даете! Проспали самое интересное.

Осмотр машины не утешил Ника, - придется вызывать помощь и учиться управлять машиной по-новому - когда тебя тащат на буксире. Через часок рассвело, и идущие с утра пораньше на работу колхозники,* по привычке всегда заглядывая в гостеприимный огород, с удивлением кричали:

- Ну, ты в рубашке родился!

Колхозникам было не впервой наблюдать последствия вынужденной посадки того или иного лихача. Ночью, когда трасса пуста, как не прибавить ходу. А коварный изгиб?.. Не зря назовут попозже эти времена застоем - в стране как в сонном царстве - все или спали, или дремали, иногда лишь реагируя на очень сильные раздражители.

Поворот этот закруглят годика так через три четыре. Сколько жизней он унес до этого и после, и сколько машин отправлено на свалку - в газетах тогда ни об этом, ни о других несчастьях не писали, выискивая их подальше от пределов Страны Чудес.* Ведь неофициальным гимном властей и советских журналистов была песенка "Все хорошо, прекрасная маркиза"*.

Михаил - приятель Николая - приехавший к концу дня, подцепил тросом застывшую в горе "Жигули" и потащил колымагу на приличной скорости. Не выспавшийся Николай изо всех сил старался не смыкать глаз, крутя руль в ту сторону, куда поворачивала бегущая впереди "Жигули", связанная тросом с научившейся летать машиной. Было немножко не по себе, - неприятно, когда тебя тянут на буксире... Самое интересное, что внешне машина совсем не пострадала, как и засоня-шофер, и счастливые пассажиры.

Однако судить по внешнему виду - дело рискованное. Деревянный дом может выглядеть вполне прилично, а незаметный грибок уже начал свою разрушительную работу. Панельный дом, возведенный халтурщиками, укравшими к тому же почти весь цемент, непременно развалится при первом же толчке землетрясения. У здорового на вид человека внутри уже поселился вирус страшной и неизлечимой болезни. И далеко не всегда сам человек виноват в этом... Молодая симпатичная девушка, решившая заняться обслуживанием тех, кому не терпится поскакать на молодой лошадке, через несколько лет превратится в никому ни нужную развалину.

А поглядите-ка на некоторых политических деятелей и глав государств! Вчера еще портретами "спасителя отечества" была увешена вся страна, а сегодня он стал до того ненавистен, что плюют не только в его портреты, но и, была бы возможность, заплевали бы и его самого. Сегодня он президент страны, а завтра будет отдан под суд за то, что стал миллиардером в то время, когда миллионы граждан его страны голодали.* Вчера и.о. прокурора* науськали на ставшего неугодным политика, и полетел тот за кордон выискивать компромат на вице-президента,* а намедни его самого посадили за решетку. Сегодня прокурор принимает дюжину дорогих костюмов, не уплачивая за них ни копейки (кто же находясь на такой должности платит за такие мелочи), - а завтра его покажут на всю страну, и все честные граждане и даже преступники увидят, что прокурор-то. а точнее "человек похожий на прокурора" голый.* Зато какой у них, у всех перечисленных был важный и неподкупный вид, пока не выяснилось что там внутри!

Так что же случилось с внутренностями машины? Огромный камень пробил днище картера; крепко досталось и самому двигателю - сердцу мотора. А коль сердце не колотится, жизнь не воротится. Но, "не имей сто рублей, а имей сто друзей". И за всю жизнь только два-три "друга" подвели его под монастырь.*

Михаил, засучив рукава, разобрал мотор по частям, заменил кое-какие детали, собрал двигатель заново и, о чудо - мотор, зачихав, прокашлялся и застучал, как и ему было положено от рождения. Слава Богу, что на свете, помимо музыкантов, еще можно встретить и автомехаников. А если у них еще и золотые руки,* да сами они неленивые, то почему бы не полихачить снова? Почему? А потому, что тогда, вполне вероятно, понадобится не только автомеханик, но и хирург...

С той поры стал НН опасаться резких поворотов на дорогах, но от крутого поворота судьбы, как мы уже знаем, не уберегся. Сон его на полу темницы прервался после твердой посадки летающей не то во сне, не то наяву машины; и увидел узник в паре сантиметров от себя небритую и грязную физиономию тяжело дышащего и беспрестанно кашляющего мужика. Это что еще за чертовщина? - пронеслось в воспаленном мозгу "баловня судьбы",* да, в миг один вспомнив, где находится, откинул голову назад, упершись затылком уже в другого поселенца тюряги. Освещающая сюрреалистическую картину лежащих вповалку не то людей, не то уже трупов загаженная мухами лампочка и удушливый и зловонный воздух не оставили сомнений в месте ночевки. Какой ужас! За что? Надолго ли? И как жить дальше?

Послав мысленные проклятья неизвестному доносчику, "доблестным" ментам и тюремщикам, попытался Ник опять задремать, дабы хоть на время исчезнуть из этого потустороннего мира - мерзкого, жестокого и бесчеловечного.

ПО МЕСТАМ ИЛЬИЧА.

Погрузившись в сон, вернулся грешник в те дальние края, где так весело и беззаботно прожил почти семь лет. Уехавший недавно "великий человек" подал Нику идею организовать приезд хора с концертами в родной город. Идея друга пришлась по душе непоседливому искателю новых забот, и НН начал работать в этом направлении. Получить от профсоюзов деньги для гастролей было не очень трудным делом, - надо было лишь связать поездку с посещением дорогих для сердца каждого советского человека мест - тех, где скитался "вождь мирового пролетариата" - Ленин. Тот в 1898 году обивал пороги всех судейских чиновников, дабы, прикинувшись смертельно больным, получить разрешение поселиться на юге сибирского края - в местах благодатных по климатическим условиям. Надоев до смерти судейским, и получив посему разрешение, уселся вождь на допотопный пароход "Святитель Николай"* и поплыл против течения в сторону Шушенского.* Там-то и осчастливил он не только местных жителей, поселившись в сем славном селе, но и, как оказалось, их многочисленных потомков. Ведь когда бывший ссыльный будет причислен к лику "святых", хотя и революционных, то "святыми" станут и места, давшие приют интригану и заговорщику. Так что неудобно было отказывать приморским профсоюзным боссам в такой малости, как разориться на несколько тысяч, - лишь бы детки посетили благословенный край, да и приложились к "святым мощам".*

К приему будущих гостей подключился крайком комсомола, а уж от комсомольцев не отнимешь умения организовать то или иное мероприятие. Все вопросы по размещению, по организации концертов и по культурной программе для юных артистов были согласованы и решены. В первый день весенних каникулы вылетели шестьдесят поющих сорванцов в родной город руководителя и дирижера.

После одного их концертов для рабочих крупнейшего металлургического завода в Сибири, получил НН приглашение вернуться в родные пенаты и создать такой же коллектив уже при заводском Дворце Труда, который вскоре должен был сдаться в эксплуатацию. По всем расчетам это должно было быть самое лучшее учреждение культуры в столице края. НН, усмотрев в этом приглашении возможность поселиться вблизи дочери и бывшей жены, поблагодарил директора предприятия - Кузнецова Александра Николаевича за внимание, пообещав дать ответ в самое ближайшее время.

Выступления для мальчишек не были в тягость, так как сочетались с прогулками по городу и экскурсиями. Особенно запомнилась им поездка на уже построенную и работающую на полной мощности крупнейшую ГЭС в мире.* А сколько было разговоров, когда вышли на свежий воздух после осмотра комнат дома, снимал который сам Владимир Ильич восемьдесят лет тому назад со своей подругой по партии и по жизни - Надеждой Константиновной.*

Мальчишки были народ ушлый и сразу приметили, что кровати "молодых" стояли, прижавшись к противоположным стенкам. Порешив, что все революционные пары должны спать порознь, мальчики дали клятву никогда не заниматься политикой, а тем более - подстрекать массы к восстанию.
Только Ник остался в недоумении - в его прошлый визит в Шушенское запомнил он, что кровати "борцов за дело рабочего класса" стояли придвинутыми друг к другу. Или "борцы" сдвигали их только на ночь, или имели они обыкновение раздвигать кровати во время постоянных споров о роли партии в просвещении темных масс?.. Прямо чертовщина какая-то.

Вылетели обратно во Владивосток поздно ночью. К великому удивлению НН командиром экипажа оказался отец его бывшего хориста. Ник получил разрешение пройти в кабину пилотов и даже посидел минут десять на месте командира воздушного лайнера, вцепившись за штурвал ТУ-154. Разумеется, в это время самолет управлялся в режиме автопилота, но это не уменьшило впечатления от нового в жизни переживания - страшно возбуждающего от понимания рискованности такого "развлечения". Но в тот раз для Аэрофлота* все обошлось хорошо. Зато лет так через десять, когда кремлевский кучер отпустит вожжи* и в стране станет можно делать все что душе угодно, похожее "развлечение" закончится очень плохо для некоторых, внезапно разбогатевших, отечественных туристов, направлявшихся для ознакомления с достопримечательностями Таиланда. В районе сибирского города Новокузнецка разобьется огромный аэробус ИЛ-86, за штурвалом которого в момент катастрофы будет сидеть ... шестнадцатилетний сынишка командира корабля.

Вероятнее всего, одно неверное и резкое движение "практиканта"* и привело к внезапному, и уже непоправимому, входу самолета в штопор.* Огромный аэробус падал минут десять, но для прощавшихся с жизнью пассажиров, несомненно, минуты эти показались вечностью. В такой момент к человеку и приходит озарение, когда только начинаешь понимать как все в жизни ненадежно и относительно. То, что было несколько секунд тому назад для тебя самым желанным, в один миг потеряло всякую ценность; потеряло значение и само приостановившееся время, которое, как говорят знатоки, тоже стоит денег. Но открытием этим ты уже ни с кем не сможешь поделиться - ты уже на пути туда, откуда не возвращаются.

Эйнштейн,* пришел к этому открытию не благодаря катастрофе, - на то он и гений. Его теория относительности изменила представления о многих вещах и понятиях, считавшихся незыблемыми. И именно его и можно с полным основанием назвать самым выдающимся человеком двадцатого столетия. Долгое же употребление, - пусть и в пределах одной или нескольких стран, - слова гений по отношению к таким типам как фанатикам и палачам Ленину и Сталину, больных манией величия Мао-Цзе-Дуну и Ким-Ир-Сену, помимо прямого издевательства над совестью и здравым смыслом, привело к относительности такого понятия как гений.
Такое состояние, когда человек находится как бы между жизнью и смертью, любящие изобретать новые термины ученые, назвали пограничной ситуацией.* Надо признаться, что она может возникнуть не только в момент происходящей катастрофы, но и при попадания человека в непереносимые для него условия. Будь это попадание в смертельную ловушку при снежном обвале или заболевание неизлечимой и приносящей страшные боли болезнью. С полной уверенностью можно назвать и арест, и помещение в тюрьму пограничной ситуацией - человек растерян, парализован страхом до такой степени, что не может уже и контролировать свои действия. Этим-то умело и пользуются садисты-дознаватели и следователи, о чем герой наш скоро узнает на собственной шкуре - ведь осталось ему гулять на свободе не более трех лет.

ОБЕЩАНИЕ ВЫДАЧИ ВОЛЧЬЕГО БИЛЕТА.

А пока, в счастливом неведении о приближающемся мрачном будущем, вернулся Ник в любимый им город, который все же покинет очень скоро. К обиде на боссов "школы коммунизма" - так называли советские профсоюзы, которые на самом деле были лишь придатком к партии - забравших у него обещанную квартиру добавилось еще и обещание выдать Николаю "волчий билет".* А произошло это при следующих обстоятельствах.

Один раз в год - я уже упоминал об этом - в стране наступал массовый психоз. Начальством одолевала навязчивая идея привести в порядок замусоренные дворы и улицы, подкрасить заборы, произвести больше утюгов, стиральных машин, сковородок, ложек, кастрюлей и танков. В этот день все деньги, заработанные трудящимися, вычитались в "фонд субботника".

Праздники труда - так некоторые обалдуи* называли ленинские коммунистические субботники - проводились с шумом и громом. Из установленных на улицах репродукторов неслись песни, призванные вдохновлять народ, - "Сегодня мы не на параде, мы к коммунизму на пути; в коммунистической бригаде с нами Ленин впереди", "Мы - кузнецы и дух наш молод, куем мы счастия ключи; вздымайся выше, наш тяжкий молот, в стальную грудь стучи, стучи, стучи, стучи".

При такой назойливой припевке вспомнился Нику анекдот, который тотчас и же и выдал он своим товарищам по несчастью, то есть по субботнику - В Большом Театре готовится к постановке опера "Мать" по Горькому.* Главный герой предстает перед парткомом и, тыча себя в грудь, поет басом:

- Примите в партию меня и мать мою.

Тут вступает невидимый хор (за сценой):

- И мать твою, и мать твою...*

Раздавшийся дружный хохот слышно было аж на другой стороне улицы, где продолжали греметь динамики - "Где найдешь страну чудесней?", "У советской власти сила велика". Ник продолжил, пытаясь заглушить певцов-горлопанов:

- А сила есть - ума не надо*...

Радио не замолкало, и хористы с лужеными глотками не унимались:

- "Мы везде, где трудно...".

Любящий подмечать не только нелепости, Ник добавил, обращаясь к коллегам по перетаскиванию мусора с одного места на другое :

- Да уж точно. Где вы - там всем становится трудно.

НН никак не мог понять, почему ожидаемый вскоре грузовик не может подъехать прямо к тому месту, откуда их заставили перетаскивать мусор за сто метров дальше. Оказывается, пояснил замдиректора, для того, чтобы было чем занять работников, пока не приедет машина.

- С вами не соскучишься, пробурчал Ник и в гордом одиночестве удалился с трудового фронта. Не хотелось выглядеть идиотом, черпавшим воду решетом.

Сия выходка легко сошла с рук отказнику,* но при проявленном через пару недель нежелании протестанта* поехать на "добровольный" субботник за город, где достраивали новый престижный санаторий для высокопоставленных чиновников, начальство не выдержало. Директор Дворца, в общем-то будучи человеком добродушным и справедливым, отчитал Николая и не столько за отказ от "добровольного" труда, сколько за то, что подает он плохой пример для остальных работников. Упрямец стоял на своем:

- Пусть туда едут с лопатами и метлами те, кто там будут отдыхать, да еще и за чужой счет,* а я в такие игры не играю.

Вот тут-то и пригрозили Нику "волчьим билетом".

Не дожидаясь выдачи нового перспективного документа, перешел НН на другую работу, возглавив Ансамбль песни и пляски Ансамбля профтехобразования.* Бывшего директора Ансамбля освободили после того, как поймали его пару десятков раз запершимся зачем-то в своем рабочем кабинете со стройными и симпатичными юношами.

Углядев в Николае достойную замену "педерасту",* - как выразился босс краевого управления профтехобразования о бывшем директоре, - утвердили нашего героя в новой должности без всяких проволочек.* Однако произошло это все же после собеседования новичка с инструктором крайкома партии. На каверзный вопрос почему он не в партии, Ник ответил, скромно потупив глазки:

- Пока не достоин.

С этого дня и стал НН большим начальником и обладателем собственного кабинета, хотя и расположенного в зачуханном* здании, напоминающем не то вагонное депо, не то склад утильсырья. Не бросая и хор мальчиков при Дворце, где так обожают ленинские субботники, отдался Ник почти целиком и полностью новой работе - ведь так приятно постоянно находиться в окружении людей совсем молодых, открытых и душой, и телом всему прекрасному и необычному. Хотя и готовили в профтехучилищах юношей и девушек к таким чисто рабочим профессиям как - маляр, штукатур, плотник, слесарь, сварщик, сантехник, швея, водитель-автомеханик - тянулись многие из учащихся и к более возвышенным занятиям. Они стремились овладеть искусством пения, танца, игры на музыкальных инструментах, найти выход своей энергии и применить свои таланты, не закапывая их в землю.* Однако при всем при этом, как вы догадываетесь, земля русская, более богата именно закопанными талантами...*

Не откладывая дело в долгий ящик, НН стал готовить Ансамбль для поездки с концертами по краю, но вдруг новоиспеченному директору стало ясно как божий день, что если дело так и дальше пойдет - придется артистам добираться до дальних селений пешком. Автобус, находившийся в распоряжении Ансамбля, постоянно "выпрашивали" то само Управление профтехобразования, то райком партии, то райком комсомола, то райисполком, то военкомат. Сколько же, оказывается, развелось любителей ездить задаром! А начни отказывать всевластным просителям - готовься к поискам новой работы.

Николаю-то терять было нечего - его не только ждали, но даже и приехали во Владивосток, чтобы ускорить отъезд на родину, сообщив, что выделенная ему двухкомнатная квартира уже дожидается нового хозяина. Как тут не сдастся?

Машину пришлось продать, так как за шестьдесят с лишнем лет коммунисты, замахнувшиеся на построение общества всеобщего благоденствия во всем мире, не смогли у себя под носом построить автодорогу в несколько сотен километров. Именно такой протяженностью участок дороги между Хабаровском и Благовещенском являлся непреодолимым препятствием для любого не повредившегося умом автомобилиста.

Устроив прощальный обед для самых дорогих ему друзей и помахав военным кораблям ручкой с самой высокой сопки, вылетел НН в город его детства и юности, в город где познал он и радость открытия мира, и муки раскаяния в том, чего вернуть уже было почти невозможно.

НОВЫЕ НАПАСТИ.

Велико было удивление Ника, когда при выходе из самолета приметил он близких ему людей. Если бы его обругали последними словами и то он не почувствовал бы себя таким виновным перед встречающими блудную овцу родителями Люси.

Сама же, слишком долго ждавшая изменника, гордая полячка если и могла приехать а аэропорт, то только со своим новым мужем, а тот, по всему было видно, не горел таким желанием. В последующем вскоре телефонном разговоре с бывшей супружницей услышал Ник о том, что поезд ушел.*

Ушел так ушел. Что ж поделаешь. Ничего нет худшего на свете как чего-нибудь или кого-нибудь ждать или догонять то, что уже ушло. Весь отдавшись новой работе, Ник на какое-то время даже и забыл о своих тайных увлечениях. Но коли мы стараемся избегать дьявола это еще не значит что дьявол забыл нас...

От домоганий старой любовницы Нику удалось на какое-то время отбрыкаться.* Но черт не дремлет - повстречался ему вскоре, разумеется случайно, сам лукавый да только не в своем уродливом виде но в обличии стройного паренька. Тот был далеко не красавец, но и не выглядел слишком уж большим уродом. В глазах юноши, бегающих туда-сюда, опытный человек сразу бы разглядел мошенника и вора, но порхающий в облаках Никола не обратил внимание на такие пустяки. Разговорившись с юнцом, посещавшим занятия балетного кружка, пригласил новый художественный руководитель Дворца будущую звезду советского балета посетить свою уютно обставленную квартирку, что находилась в ста метрах от новой работы. "Звезда балета" на деле оказалось звездой минета...*

Вечер знакомства* затянулся заполночь. Прикинувшийся казанской сиротой,* черноокий танцовщик задел душу одинокого Ника. Оказалось, что родителям он не нужен - отец бросил сыночка сразу же как увидел наследника в колыбели. А уж по причине ли своей - будучи цыганом -кочевой натуры или испугавшись вида своего отродья, - об этом История умалчивает. Мать - заведущая хозяйством школы-интерната, занималась снабжением богоугодного заведения нужным для жизни и учебы инвентарем. Перестаравшись, завхоз снабдила интернат еще и своим сыном, отдав того на воспитание советской власти. Так что подкидыш* с полным на то основанием обратился с предложением к Нику, обронив слезу на его плечо:

- Будьте мне отцом.

Растрогавшемуся "отцу" как-то было неудобно отправлять "сыночка" в такой поздний час из дома - какой же порядочный отец решиться на такое злодейство! Уложить рядом с собой "сынка", которому уже стукнуло, по его словам, восемнадцать, было как-то не совсем и удобно. Тяжело вздохнув, улегся "папаша" в спаленке в гордом одиночестве, постелив "сыночку" на диване в гостиной. Кукушка, выскочившая из часов, прокуковала два раза.

Проснулся НН от невыносимо приятного ощущения. В кровати он был не один. Заночевавший гость, примостившись между ног уснувшего было сном праведника нового своего родственника, что-то глотал, тяжело задыхаясь от неизвестно каким образом попавшей в его горло восставшей плоти нашего героя. Одеяло валялось на полу, и, проникающий из коридора, свет ночника освещал совсем голенького, со смуглой кожей черноокого сопостельника, очутившегося в хозяйской постели еще до того, как кукушка сосчитала до трех.

Ничего не оставалось делать другого Нику, как принять душ и прилечь опять к отроку, проникшимся более чем сыновней любовью к приютившему его "родителю". "Сыночек", после нежных объятий с "папаней" и горячих поцелуев, вдруг резко повернулся спиной к родственнику и почему- то стал ерзать задом, стараясь направить невидимое папане отверстие прямо на, не кстати набухавшую часть его грешного тела...

Выскочившая сызнова кукушка, увидев эту сцену, поперхнулась на счете четыре и уже более не беспокоила породнившихся друг с другом любителей острых ощущений. Птичка забилась в самый дальний угол своего резного домика. Или подобные зрелища парализуют даже неодушевленные предметы, или заводная гиря в форме сильно удлиненной еловой шишки уперлась в непреодолимое препятствие - в пол - об этом мне не сообщили.

Воспитанник интерната оказался еще более прилипчивым, чем известная нам "мадам". К тому же заявиться он мог в любое время дня и ночи, настойчиво тарабаня в дверь, если не реагировали на дверной звонок. А одно время повадился и приводить с собой того или иного дружка из кампании тех, с кем занимался он делами не только сердечными... Вот тут и почуял впервые НН что-то недоброе, да было уже поздно - в мозгу "сынка" уже созрели кое-какие планы.

Беда никогда не кружит вокруг нас в одиночестве. Принес как-то черт и настырную "мадам". Изумленный Ник, открывший дверь, "рад был госпоже, как меду на ноже". Впустивший было чертовку на порог НН был все-таки спасен внезапно начавшимся пожаром во Дворце. Случилось, наконец, то, к чему он готовился еще с юных лет, возглавляя юношескую добровольную пожарную дружину. Нежданную визитершу НН постарался убедить в том, что она не хуже татарина,* но все равно выпроводил за дверь, не решаясь оставить без присмотра любительницу вынюхивать и высматривать. После сего чудесного избавления убежал Ник, как настеганный, помогать тушить пламя. Впервые в одно и тоже время он был страшно расстроен и одновременно рад. А уж из-за чего и чему, догадайтесь сами.

Принявший самое деятельное участие в битве с огнем Ник хоть и раз в жизни, но побывал в шкуре пожарников, чья огненная профессия делает их героями в глазах не только мальчишек, играющих в пожарных, но и среди спасенных ими от страшной смерти тысяч и тысяч и детей, и взрослых.

Только вот пожар, зажженный в груди "мадам" не было кому притушить. Несолоно хлебавшей старушенции пришлось ехать до дому и постараться забыться и уснуть. Сон все же был не очень спокойным, - рослые и плечистые пожарники с большущими брандспойтами между ног всю ночь поливали ее водой. Через три годика, став неожиданно поэтом, посвятит Ник мадам следующие строчки, точно соответствующие тогдашним ее невеселым мыслям и настроению:

С грустным взглядом и лицом, с единой мыслью об одном -
кому б отдаться хоть на миг и в гроб тогда уж напрямик.

Николаю же грустить было некогда, - будучи человеком весьма общительным, он не только любил ходить по гостям, но и с удовольствием принимал гостей у себя, в отличие от "дружка". Тот предпочитал держать свои двери закрытыми и мотался в поисках сплетен и выпивки за чужой счет по всему большому городу, проявляя невиданное усердие в поглощении водки, вина и пива, не занюхивая при этом рукавом.*

Принесла его как-то нелегкая к Николаю как раз в то время, когда "сыночек" принимал ванну. Услыхав бульканье воды и трогающие душу мотивы кочевого племени,* насвистываемые невидимым исполнителем, порешил Нахайлов дождаться окончания помывки артиста, дабы поблагодарить того за полученную усладу. Отмывшийся от дорожной грязи свистун вышел развязной походкой, едва накинув на себя халат, так что журналист получил двойное удовольствие, разглядев стройные ноги юноши. Обрадовался и "сыночек", увидав лицо, так хорошо известное многим телезрителям Краснопыльска. Нахайлов постоянно мелькал с телевизионного экрана, поучая деток и их родителей жить - "как завещал великий Ленин".* Надо признаться, что он не потрясал в руках Моральным Кодексом строителя коммунизма,* поскольку цитаты из него выучил наизусть. А посему можно было подумать, что благочестивые слова идут прямо от сердца пламенного патриота и верного сына партии.*

Посвятит в недалеком будущем Ник стихи и своему закадычному другу, стоит привести их здесь, дабы не отвлекаться нам с вами позже:

Вот на экране новая программа - о жизни в крае чудо-панорама.
Подобран и ведущий новый - костюм с иголочки и галстук не рублевый.
Все, что случилось в крае за неделю, узнаете, лишь слушайте Емелю.*
На голубом экране с мордой наглой трясет пред нами он газетой "Правдой".
По Кодексу Моральному всех жить нас учит, но деток прячьте, -
он их вмиг научит тому, что вам во сне не снится.
Не шевеля при этом не ресницей.
Он в этом деле очень смелый
и с виду только красный, а внутри гнилой и белый.*

В то же время, когда пионерского поэта и проповедника высокой морали не освещали прожекторы а телевизионные камеры не передавали в эфир светлый образ "отличника народного образования" - Нахайлов старался быть самим собой, и это у него неплохо получалось. Разомлев от изрядного количества выпитого вина и от лицезрения босого отрока, попросил поэт последователя Айседоры Дункан* что-либо станцевать для него. А, чуть подумав, прибавил:

- Если ты не против, то без стесняющей всех порядочных танцовщиков одежды.

Кто бы и стал возражать, но только не звезда балета местного масштаба. Скинув халат, и оставшись в чем мама родила, принялся цыганчик извиваться перед двумя ценителями искусства танца как змий перед Адамом и Евой,* искушающий тех, отведать райских яблочек.

Растроганный репортер ушел после изысканного, и в те годы неслыханного, представления со слезами на глазах - что значит сила искусства! А, быть может, и обиделся - не пригласили его переночевать. Единственное, что могло утешить пропагандиста Морального Кодекса строителя коммунизма так это то, что успел он шепнуть на ушко танцовщику номер своего телефона.

Плясун, вдохновившийся возможностью выступить перед настоящими ценителями его таланта, предложил Нику в следующий раз станцевать в кампании своих друзей. Выяснив, что кордебалет* состоит только из его соплеменников,* Ник вежливо, но твердо отказался от такой чести. С детства он был наслышан об удивительном умении цыган умыкать, при чем незаметно для окружающих, те или иные вещи. Особливо, если изготовлены они из блестящего, желтого цвета металла.* Неравнодушны кочевники, судя по слухам, и к чужим деньгам, одно прикосновение факиров* к которым делали ассигнации навсегда невидимыми для бывших их владельцев. Однако, придя в зрелый возраст, убедится Ник, что зря грешат лишь на одних цыган - во всех составах российского правительства в девяностых годах не было ни одного цыгана, но денежки, попавшие в руки министров-капиталистов,* исчезли безвозвратно.*

Отдав через пару деньков ответный визит репортеру, нашел Ник того в тоске и печали. Собирателю сплетен кто-то пересказал слухи, распространяемые о нем одной "сладкой парочкой"* - Попковой, инструкторе крайкома партии, бывшей комсомольской функционерке и ее, всем было ясно, интимной подружке Дрищенко, пристроившейся работать в фирме Интурист.* Услыхав о возвращении Николая в родные пенаты, зловредная парочка наперебой принялась распространять новость - дескать вернулся НН к пионерскому поэту, дабы вместе заняться гомосексом. Ну, в общем, "у кого что болит, тот о том и говорит". Мало им было своих проказ, так надо было еще и о других посудачить...

Ник конечно же весьма был расстроен сим сообщением. Кому же приятно узнать о себе правду из уст таких же достойных людей, как и ты сам? Еще более вывело его из себя неумение "дружка" держать язык за зубами. Ну, узнал и узнал, - мотай себе на ус. Так нет - надо и других вывести из равновесия. Еще более противен стал ему "приятель", когда репортер, учивший детей "жить по-ленински", поведал свой план послать в партийные органы жалобу на Дрищенко, якобы от имени одного из туристов, группу которых возглавляла та при поездке в Индию. В "жалобе", а если называть лопату лопатой то в доносе, собирался он сообщить о том, что инструктор Интуриста вымогала с туристов взятки при оформлении документов для столь заманчивой поездки и к тому же, о ужас!, привезла контрабандой мешок драгоценных камней. И женушка репортера, как выяснилось, не была в стороне от этой идеи. Николая чуть не стошнило от их причудливых затей. Он предпочитал действовать открыто и без гнусностей, - решил поговорить со сплетницами с глазу на глаз и самолично дать им прикурить от огня,* дым от которого они приметили. Получив от "дружка" домашние адреса чересчур уж дальнозорких девиц, видевших соломинки в чужих глазах, но не примечавших бревен в своих очах, удалился Ник, полон скорбных раздумий о несовершенстве мира.

Вернувшись домой, застал наш герой в подъезде скучающего "сыночка", приметившего в "отцовских" глазах уныние, не характерное для его покровителя. Полагая, что нет кручины без причины, расспросил нежный и заботливый "сынок" загрустившего "папаню" о том, что вызвало такую неизбывную печаль. И разве можно сохранить тайну в постели с возлюбленным?..

Услыхав о мешке с драгоценными камнями, затрясся мальчик, вероятно, от негодования, а глаза отрока сами заблистали как алмазы. Некоторые из нас при очень уж сильном возмущении теряют аппетит, но "сыночек" так шибко был разгневан, что потерял даже всякое сексуальное желание. Так и пролежал всю ночь как чурка* с открытыми глазами, размышляя о несправедливом устройстве мира - кто-то разъезжает по свету да еще с кладом в кармане, а у другого нет денег на проезд в городском автобусе.

Не зря говорят - "утро вечера мудренее" - безутешный Ник, проснувшись, передумал встречаться с подружками, - ведь "горбатого могила исправит". Кому на этом свете удавалось заткнуть рот любителям чесать языки? Они скорее готовы позволить отрезать себе язык, чем закрыть свой рот. Вместо явно бесполезных переговоров с базарными торговками* решил Ник подшутить и над другом, и над сплетницами. Насмерть перепуганному журналисту сообщил НН, что по сведениям, полученным им от "сыночка" на квартиры болтушек положили глаз * цыгане, причем те из них, которые не только могут нагадать несчастье, но и принести его - обокрав хозяек, к примеру. Тот, приняв сообщение за чистую монету, принялся умолять Ника отговорить цыган от посещения именно этих квартир.

Поведав "сыночку" о своей проделке, НН не обратил внимания на то, что тот вертит в руках бумажку с адресами трещоток.* Вдоволь посмеявшись над реакцией их общего знакомца, улеглись довольные и счастливые. Это была последняя ночь Николая в "сыновних" объятиях. Ведь "сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит".

Да и плохие шутки до добра не доводят - неудачная шутка обернется против самого Ника и очень скоро. А пока поведаю о некоторых более ранних розыгрышах нашего героя, более безобидными, - во всяком случае, для шутника.

ПРОДЕЛКИ ШУТНИКА.

Будучи еще во Владивостоке, пригласил НН друзей отметить свое вступление в возраст Христа.* Обычно именинники ждут подарков от визитеров, но Ник не был бы самим собой, если бы не приготовил подарки и для гостей.

Не поленившись съездить в медицинский институт, привез он, незадолго до прихода не ожидавших подвоха приятелей, двухлитровую банку, прикрытую крышкой с проделанными в ней отверстиями и обмотанную материей, да так, чтобы не было видно содержимое посудины. Вечеринка удалась на славу - и пир горой, и задумчивые песни, и веселые пляски, и разные присказки! Перед тем как выпить по старинному русскому обычаю на посошок,* вышел НН в коридорчик, да и разложил содержимое стеклянной банки по карманам тут и там развешанных шуб и пальто. Выпив по последней чарке, гости засобирались по домам, и давай кое-как напяливать на себя зимнюю одежонку. Сидевшие до сего момента тихохонько в карманах, твари зашевелились и стали выползать, цепляясь лапками и карабкаясь, как акробаты в цирке, поднимаясь вверх, дабы разглядеть в лицо своих новых хозяев. Крики и вопли вмиг протрезвевших гостей разбудили уже заснувших соседей. Гости Николая судорожными движениями пытались стряхнуть безобидных белых мышек с красными глазами. Принесенные дабы напугать других, перепуганные сами до смерти мышки разбежались по длинному коридору. Некоторым из них посчастливилось проникнуть в открывающиеся двери соседских квартир, а посему вскоре крики уже слышались по всему этажу. После минуты испуга на гостей Ника напал смех, - так и ушли, заливаясь слезами радости от незабываемой встречи с именинником, еще и напевая: - "Хорошо, что день рожденья только раз в году".*

Долго не подавали гости о себе знать. О дальнейшей же судьбе мышат, Нику, а тем более мне, не известно, поскольку их было уж чересчур много. Однако не всех божьих тварей, спасенных Ником от лабораторных опытов, сохранили соседи в качестве экзотических домашних животных, - особенно те, кто имели кошек.

Ровно через год шалун организовал новую каверзу. Одного из приглашенных гостей - родителя хориста, сотрудника милиции Ник попросил придти попозже. В назначенное время тот стучит в дверь, да так как может стучать только милиция.* И так уже слегка напуганные, гости совсем оторопели, увидав вошедшего с грозным видов стража порядка.

Пришлось всем наперебой оправдываться да извиняться за то, что слегка поддали и расшумелись. А еще и пообещали исправиться. Николаю стало жалко ни в чем не виновных своих приятелей и, обвинив во всем вломившегося без приглашения милиционера, усадил того за стол и заставил выпить вместе со всеми. Долго не могли поверить приятели Ника, что можно, оказывается, чокнуться и с милиционером.*

В одной из гастрольных поездок по сельским районам края насобирали помощники дирижера грибов, нажарили дары леса и приготовились, как и положено в таких случаях, их съесть. Однако, попросив минуточку внимания, поведал Ник облизывающимся при виде аппетитного блюда гурманам о только что вышедшим на экраны столичных кинотеатров испанском фильме "Грибной человек". Сюжет фильма был построен на похожем на правду случае. Одно, ну очень уж благородное, семейство держало специального слугу, в обязанности которого входило, так примерно часика за три до прихода гостей, испробовать грибков. Если слуга не помирал, то грибочки подавались на стол. Взбунтовавшийся дегустатор в один прекрасный вечерок устроил так, что жив остался только он один... После сего рассказа, пришлось Николе грибы есть одному. Лишь через три часа поняли слушатели, как их надули, - рассказчик не помер, но было поздно. Приготовленных в сметане грибов уже не было.

Как-то, будучи в гостях, обратила приятельница Ника, что хозяйка дома не принимает участие в общем веселье, а именно - не танцует. Ник шепнул на ушко приметливой гостье:

- У ней нога деревянная.

Долго гостья глядела с жалостью на "инвалидку", пока хозяйка не дошла до кондиции* и не принялась отплясывать с Ником - да так, что полы ходуном заходили.

Таким образом интуитивно приучал Ник своих коллег, знакомых и друзей не верить ничему, хотя самого его мог обмануть один и тот же мошенник не один раз. Жизнь полна парадоксов.

КВАРТИРНАЯ КРАЖА И ЕЕ БЛИЖАЙШИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.

Вас никогда никто не обманывал? Вас не обворовывал человек, которому вы доверились и душой, и телом? Тогда вы самый счастливый человек на свете!

До какого-то момента именно таким и считал себя герой сего жизнеописания. Однако все перевернулось в его жизни в одно весеннее раннее утро. Возвращаясь домой после приятно проведенной ноченьки у неподалеку проживающей славной и не обремененной супружеством дамы, замедлил он шаги, как бы предчувствуя несчастье, которого избежать нельзя. Взглянув на форточку окна в спальне, увидел Ник, что она открыта. А ведь предусмотрительный хозяин, уходя на ночь, закрыл ее на шпингалет как посоветовал ему незадолго "сыночек". Совет, как оказалось, поступил от специалиста, причем весьма высокого класса.

Открыв ключом дверь, и войдя через порог Ник остолбенел. Представшая перед ним картина могла поразить кого угодно, - как будто здесь побывали вандалы,* жившие до того в пещерах. Чувство дурноты подступило к горлу. Где бы НН не жил до сего времени, двери его квартиры всегда были открыты для многих и многих людей, в том числе и мало знакомых. Однако никто так подло не поступил с ним за прошедшие пару десятков лет с начала его взрослой жизни.

Не зная, что и предпринять, Ник позвонил "дружку". Как-никак это дело рук их общего знакомого, сомнений не могло быть. Кого же он впустил в дом? У мерзавца ведь на лбу было написано - подонок, вор, иуда. Так что весьма редко внешность бывает обманчива. И бегающие туда-сюда глаза - это ли не явный признак того, что ваш собеседник или высматривает что где плохо лежит, или переодетый сыщик.

"Дружок" приехал уже через полчаса в страшном смятении, что выдавало то, что вхож был Гена-крокодил* (так друзья между собой прозвали цыгана) и к нему в дом. Уже вместе попытались оценить урон, причиненный незадачливому почитателю цыганских песен и плясок, которые Ник почему-то с этого момента возненавидел. Еще бы! Все было перевернуто вверх дном. На пол, видимо в поисках сокровищ, были выкинута вся одежда из шкафов, книги и альбомы с полок. Единственное кроме книг богатство, которое имел и берег Ник - обручальное кольцо - испарилось.* Исчез и переносной транзисторный радиоприемник и часть одежды, которая вероятно подошла после спешной примерки ночному гостю. Хотя тот мог забрать и всю - ведь "доброму вору все в пору".

Уже упомянутый мною Алкивиад, находясь в отроческом возрасте, тоже использовал свое приближенное положение к одному римскому вельможе, но, не будучи натурой подлой, входя к тому в дом, просто-напросто забирал понравившуюся ему вещь, не обращая никакого внимания на хозяина. Тот и не обижался и говорил только что хорошо еще, что юноша не забрал все.*

Каким именно образом вор проник в квартиру, не оказалось секретом, - форточка была разбита и осколки стекла с размазанными следами крови зловеще блистали между рамами. На балкон можно было забраться лишь по бетонной квадратной балке, начисто лишенной каких либо выступов. Только обезьяне было под силу подобное восхождение. Но что не совершит упорство в достижении поставленной цели!

- И как он не разбился? - произнес с удивлением и с большим сожалением репортер, приехавший почему-то без фотокамеры.

Вставший перед Николаем шекспировский вопрос - заявлять или не заявлять, вскоре разрешился сам собою - Ник обнаружил еще одну пропажу - исчез паспорт. Придется таки заявить о случившемся в РОВД.* Хотя в такие моменты, когда мы потрясены, голова не всегда работает в нужном направлении, - ведь вполне можно было просто заявить о потере паспорта и баста.

Как только НН позвонил в милицию, репортера как ветром сдуло. Слоняясь как зачарованный по квартире, наткнулся Ник на валяющийся в темном углу раскрытый паспорт с пятнами уже подсохшей крови своего некровного родственника. Давать отбой милиции было уже поздно, - они шуток не любят. Дежурный наряд приехал довольно скоро, и сыщики начали осматривать поле сражения.

На вопрос кого НН подозревает, ответил горемыка, вздохнув:

- Никого.

Перечислив все то, что на первый взгляд пропало, не обратил внимание обворованный, что все-таки исчез один документ, о котором он уже и забыл - полученное лет так двенадцать тому назад удостоверение внештатного сотрудника уголовного розыска краевого Управления Охраны общественного порядка. В те дальние времена оно еще не называлось так страшно как теперь - Управление Внутренних Дел, а посему Ник с энтузиазмом согласился на предложение помогать доблестной милиции в раскрытии тех или иных преступлений. Не имея еще опыта близкого общения с представителями этой опасной, а значит, и привлекательной в глазах мальчишек профессии, без всяких сомнений подписал дуралей необходимые бумаги и стал ждать первого задания... Лишь эта кража помогла прояснить незадачливому пинкертону, почему его услугами так ни разу и не воспользовались. Но об этом чуть позже - всему свое время.

После отъезда бригады сыщиков, сфотографировавших для верности неприглядную картину большого ералаша, стал Ник приводить все в порядок, открывая то ту, то иную недостачу в своем нехитром скарбе. Тут-то и обнаружил Ник пропажу удостоверения, о владении которым все мошенники и воры могут только мечтать... Не нашел Ник нигде и бумаги с адресами сплетниц, будь они неладны. Пришлось опять бежать к телефону-автомату и звонить "дружку", дабы тот успел предупредить "сладкую парочку" о нависшей над ними угрозе.

К вечеру в милиции уже знали имя ката, - несовершеннолетний напарник цыгана не выдержал угрызений совести и сам выдал своего ночного работодателя. Пришедший в РОВД Ник, умея печатать на печатной машинке, самолично набрал на милицейском телетайпе текст с описаниями примет подавшегося в бега негодяя. Сообщение ушло гулять по всей большой стране.

Узнав из текста о розыске возраст вора, НН совсем расстроился - по документам обманщику не исполнилось еще и шестнадцати. А тот заливал соловья,* что ему пошел девятнадцатый годок, но по паспорту семнадцать, и объяснил, что матери было некогда заниматься такими пустяками, как вовремя зарегистрировать появление на свет сына, а отец исчез.

Дознаватель Пашутин, которому поручили поимку воришки, оказался молодым и симпатичным парнем, видимо, одним из тех идеалистов, кто идут в милицию сразу же после службы в армии, "успокоил" Николая:

- Да куда он денется? Сколько бы не бегал, все равно попадет к нам.

Испытывая тягу к людям симпатичным, да еще такой романтической профессии, НН пригласил забежать на огонек молодого сыщика, после того как приметил в коридоре бегающего туда-сюда еще одного зеленого специалиста, но явно голубого по увлечениям,* во всяком случае, в трудном возрасте.* Он порешил, что и Пашутин, понравившийся ему, наверняка того же поля ягодка, как примеченный им Мастурбатов - бывший участник театрального коллектива при Доме работников просвещения, где НН начинал свою карьеру дирижера хора мальчиков.

Его коллега - руководитель театрального коллектива Зубов - особенно-то и не скрывал своих привязанностей к своим быстро созревающим воспитанникам. Только слепой не увидел бы, какие нежные взгляды бросает тот на юных актеров, и посему Зубов добился выделения комнат для репетиции в подвальном помещении - там, где даже и зрячий-то не все может разглядеть. Да не всегда предусмотрительность помогает - обычно закрывающий на ключ двери своего убежища во время репетиций самых ответственных сцен, увлекся режиссер, готовя очередного своего ученика к исполнению главной роли в новогодней сказке, да и забыл повернуть ключик в заветной дверце. Тут, на свою беду, очутился в подземном коридоре Ник, которому надо было что-то согласовать с театральным деятелем. Резко потянув на себя ручку массивной двери, увидел Ник действительно сказочную картину. Лежащие на полу, в позе 69* подающий большие надежды режиссер и юный исполнитель роли принца издавали невразумительные звуки, захлебываясь не то от восторга, не то от половых членов, ерзающих туда-сюда во ртах мычащих минотавров.* Нику ничего не оставалось делать, как поспешно ретироваться, прикрыв тихонько дверь, дабы не помещать наступлению развязки разыгравшейся сцены. Однако интересно было узнать, с кем это Зубов так оригинально проводит время, отведенное для репетиций. Терпение поджидавшего на выходе из здания Ника было вскоре вознаграждено, - сначала из подвала вышел один из любимчиков режиссера - Мастурбатов Сергей, а минут так через пяток и сам Зубов, выглядевший как всегда весьма уставшим после репетиций. После того, как парочка порознь покинула здание, Ник спустился в подвал и подошел к репетиционной комнате, - дверь была закрыта на замок.

Увидев несостоявшегося артиста в роли сыщика, подивился Ник тому, как несправедлив мир к настоящим талантам. Он рассчитывал увидеть довольно таки смазливого на мордашку Сереженьку когда-нибудь на сцене одного из московских театров, но никак уж ни в ментовских коридорах Краснопыльска. Хотя, учитывая подвальный опыт бывшего артиста, надо отдать тому должное - подвалы в ментовке играют еще более важную роль, чем в учреждениях культуры...

Приглашенный обворованным ротозеем, Пашутин не долго заставил себя ждать, но пришел не один, а, к большому разочарованию Ника, с миловидной своей коллегой. Симпатичная девушка была не из грозного уголовного розыска. Она занималась профилактикой среди трудных подростков, а если перевести на более понятный язык, то подыскивала кандидатов на пополнение спец учреждений для малолетних преступников, дабы они не пустовали, а будущие уголовники не теряли бы времени даром и осваивали воровские профессии более верно и скоро. Ведь где еще можно набраться опыта и получить дельный совет как ни среди старших по возрасту умельцев?

НН вскоре сам убедится в том, как мало пользы приносят эти горестные учреждения для мальчиков до 14 лет - мадам, пристроившаяся там работать в качестве заведующей учебной частью, пригласит его вести уроки пения с отпетыми созданиями, от каковых отказались и семья, и школа.

НЕБЛАГОНАДЕЖНЫЙ СОТРУДНИК.

Во время очередного нашествия гостей в штатском* и выяснил наконец-то Ник причину пренебрежения доблестной милиции к его желанию помочь побороть преступность в стране победившего социализма. Вскоре после его вступления в ряды помощников "славной доблестной милиции", произошли события в Чехословакии, куда, как слон в посудную лавку, ввалились войска Варшавского Пакта под предводительством советских генералов. НН страшно был расстроен случившимся, но Красная площадь была далеко. Да и вряд ли он присоединился бы к горстке бесстрашных представителей настоящей интеллигенции протестующих открыто и смело. От битья в стену головой, плохо станет только твоей голове, а стене ничего не сделается, если не начнут в нее колотить все до одного и одновременно. Единственное, что мог сделать Ник в знак протеста, так это выпить с расстройства бутылку ямайского рома на кухне и свалиться без всяких лишних чувств,* которые частенько мешают человеку наслаждаться жизнью.

Разумеется, протрезвев, делился он то с тем, то с другим своим мнением об этой глупой по сути и варварской по исполнению акции марксистов-"интернационалистов", готовых в любой момент утопить в крови не только своих соотечественников, но и восставших немцев, поляков, венгров, а вот теперь чехов и словаков.* Да разве можно было делиться мыслями с такими, к примеру, "друзьями", как журналист Нахайлов? Ведь вся страна была нашпигована или добровольными стукачами, или принужденными "славными чекистами" тем или иным способом примкнуть к малопочтенному племени доносчиков...

Папочку с делом нового сотрудника отложили даже не в сторонку, а в сейф с надписью НЕБЛАГОНАДЕЖНЫЕ. Это еще хорошо, что за высказывания своих мнений в узком кругу уже не сажали, как во времена правления диктатора-параноика.* Но при случае, всегда были рады посадить за что-нибудь другое...

Кстати, первое удостоверение внештатного сотрудника, получил Ник годика на три раньше, по предложению своего "дружка". Тот уже, оказывается, получил красные корочки сотрудника и на все сто использовал преимущества этого документа - ездил на городском транспорте и в электричках бесплатно, с гордостью предъявляя оторопевшим кондукторам раскрытое удостоверение со своей вклеенной и проштампованной, запечатленной на фото нахальной рожей. Согласился Ник помогать отделу по работе с несовершеннолетними при местном РОВД без особых раздумий, - ведь отдел возглавила бывшая пионерская вожатая школы-интерната, где начал Ник свою педагогическую карьеру. Оказывается, все отделы милиции были обязаны иметь внештатных сотрудников. Но, скорее всего это было для проформы, так как НН помнит не более пары заседаний совета по делам несовершеннолетних, где обсуждался вопрос, что и как делать с тем или иным претендентом на тюремную камеру в недалеком будущем. С одним из подобных кандидатов и познакомился Ник на свою голову весной 1980 года. Сближение с тем, кого надо было за версту обежать, и приведет к самым ужасным последствиям для "сотрудника". Хотя, пожалуй, не будь этой встречи, вы бы не держали в руках эту книгу...

О пропаже удостоверения НН не сообщил своему "дружку", как и вообще о наличие такового - Ник умел хранить тайну, тем более с болтунами. Вот если бы и во всем остальном он не доверял продажному репортеру, то избежал бы многих бед. Но, когда наваливаются на нас несчастья, не удивительно - в минуты сильного душевного расстройства заходит ум за разум.

Проклиная само имя вора, за обручальное кольцо и радиоприемник предавший своего названного отца, вспомнил вдруг Ник, что инструктора крайкома комсомола, о котором я рассказал ранее, тоже звали Геннадий.
Не везет мне что-то с Геннадиями, обратился Ник к "дружку", приехавшему узнать последние криминальные новости. Да и рассказал то, что скрывал от своего трепливого опекуна много лет.

СТРАШНАЯ ТАЙНА, ДОВЕРЕННАЯ "ДРУГУ", СТАНОВИТСЯ ЕЩЕ СТРАШНЕЕ...

А случилось тогда вот что. Не дождавшись ответа из Владивостока, куда намеревался Ник уехать, вернулся он в родной город. Но конце сентября 1973 года - в один и тот же день - произошли сразу три примечательные события.

Навестить мать приехал его родной отец, не видел которого НН с самого детства. Посетитель приехал с гостинцем - с кулечком конфет. Николай, взглянув на него как на чужого, занялся своими делами, как вдруг раздался еще один звонок. Открыв дверь, увидел Ник маленькую сгорбленную старушенцию, - даже без косы в руках* ее вполне можно было бы принять если не за саму смерть, то уж точно за ее посланницу. Ник оказался близок к проблеснувшей мысли о бренности нашего бытия. Старуха представилась курьером венерологического диспансера и протянула ему срочный вызов на обследование...

Все внутри как бы оборвалось... Что и с чего? В закрытой зоне жил он на положении монаха,* единственным его там прегрешением за три года было чересчур близкое сближение с женой одного из офицеров-ракетчиков, если не считать редких посещений "мадам" во время поездок в Краснопыльск. Были, конечно, эпизоды близости с юношами в Вильнюсе, Таллине и Москве, но Ник был вполне уверен в чистоплотности своих партнеров.

Старуха начала что-то лепетать, но объятый смятением Ник догадался вытолкать ее на лестничную клетку, пообещав, что через пару минут присоединиться к ее замечательной кампании. Еще не хватало, чтобы услышал их занимательную беседу свалившийся с Луны* папаня. Да и перед матерью было неудобно. Быстро набросив на себя верхнюю одежонку, и сообщив, наконец-то встретившимся, родителям, что приехавшая дама из Управления культуры вызывает его на важное совещание, вышел к ожидающей его за порогом гибели.

Для Ника, никогда не имевшего дела с больными родственниками Венеры,* если не считать безобидных микроскопических существ, уничтоженных им раз и навсегда ртутной мазью, вызов в подобное учреждение да еще под малопочетным эскортом шамкающей беззубой старухи (и где они такую выкопали?) был подобен кончине. Николай постарался было прибавить шагу, чтобы хоть как-то отделить себя от фурии, но та была неотвязна и не отставала ни на шаг. Заминка произошла лишь у входа в зловещую поликлинику. Ник, как и положено, попытался пропустить даму вперед, но не тут то было. Эта леди была воспитана пропускать вперед джентльменов. Нику ничего не оставалось делать, как подчиниться местным порядкам.

Проведенный в кабинет главного врача, Ник совсем разволновался, не зная что и предпринять. Руки предательски дрожали. Главврач в белоснежном халате ласково поздоровался и указал жестом на стоящий, как наказанный, у стенки стул. Затем доктор набрал номер телефона и сообщил кому-то о прибытии пациента. Минут через десять вошли в кабинет два бравых молодчика, - наверное, тоже врачи, но переодетые для конспирации в милиционеров, подумалось Николаю.

Начались расспросы, и сразу же всплыло имя Геннадия Оськина, комсомольского деятеля. Тот, если верить консилиуму,* болен сифилисом и с большой радостью назвал всех, с кем был в половой близости, в том числе и того, кто сейчас находится пред очами врачей. Ник начисто отверг "измышления" сифилитика и выразил свое мнение "консилиуму". Видать, дескать, болезнь так сильно подействовала, что бедняга, помнит даже то, чего не было.

Однако троица не удовлетворилась ответом и решила убедиться в правоте Ника, утверждавшего, что он полностью здоров и того же им желает. Николаю вежливо, но настойчиво предложили снять брюки. Наверное, это единственное место, где вам не предлагают снять штаны без свидетелей, подумалось греховоднику.

Пришлось Нику расстегнуть ремень и оголиться ниже пояса. Главврач, надев резиновые перчатки, бережно взялся за то, что старался беречь его владелец последние три года. С нежной любовью осмотрев со всех сторон, не прореагировавший на возраст доктора, пенис,* разочарованно вздохнул. Затем Ника попросили повернуться к консилиуму спиной и нагнуться... Ник больно пожалел, что на стене напротив не было зеркала, а посему не мог он увидеть выражения лиц "докторов", заглядывающих в его анус.*

Ничего не обнаружив подозрительного и в этой области, врачи выкачали огромным шприцом из вены Ника полстакана крови, якобы на анализ, как будто Ник не знает, зачем вампирам нужна кровь. После сей процедуры вурдалаки* отпустили Ника с миром. Не теряя лишнего времени на пожелания "врачам" дальнейших успехов на этом славном поприще, покатил Ник на такси до дому, проклиная про себя всех комсомольских деятелей обоих полов, А еще и славил Всевышнего за то, что уберег его от неприятной хвори, сберегая, видимо, его здоровье и жизнь для более несладких испытаний.

К вечеру того же дня получил Ник телеграмму из Владивостока с вызовом на работу. Без всякого лишнего сожаления Ник уехал подальше от всех неприятностей - от сибирских стукачей, палачей и врачей.

ОПАСНОЕ АЛИБИ.

Услышав рассказ приятеля, журналист аж заерзал как на иголках, - взыграл синдром профессии репортера - немедленно поделиться с общественностью самыми свежими новостями. Едва успел Николай прикрыть за собой дверь, как "друг" стал набирать номер телефона 3э-3э, известной нам более под именем "мадам".

Та уже неделю как надоедала журналисту, прослышав о краже, просьбами поделиться с нею информацией, которой тот располагал. Намекнув репортеру, что ждет его вкусный обед и налитая стопка, заполучила она пионерского поэта уже через полчасика. Наливая пьянице стопку за стопкой, выудила интриганка из дуралея все, что тот знал, кроме, разумеется, того, что и сам рассказчик был замешан в истории с цыганом. Когда же гостеприимная хозяйка поменяла стопку на стакан, то услышала в награду за щедрость и самые последние новости, что неразумный Ник поведал "дружку" пару часов тому назад...

Дружок углядел в своих откровениях большую пользу и для себя - он полагал, что создал себе алиби,* поведав о тайных увлечениях Ника. Теперь у него есть свидетель его возмущения, а значит и его непричастности ко всему произошедшему. Дорого обойдется это "алиби" не только Нику, но, в конечном итоге, и самому "невинному агнцу".!*

Протрезвев на другой день, "дружок" не знал, что и делать - сообщить Нику об этой встрече или нет. Да змея время не теряла - не успел Ник переступить порог Дворца культуры, как дежурная ошарашила его сообщением:

- Звонила Ваша знакомая, Зинаида Захаровна и просила срочно приехать к ней. Она сказала, чтобы я передала дословно - "это в его интересах".

Почуяв недоброе, прикатил Ник к полу заброшенной матроне. На обычно непроницаемом лице восточной красавицы можно было угадать борьбу двух чувств - возмущения и радости. А от такого чудного смешения лицо даже у красавицы может превратиться в страшную маску.

Теперь-то, полагала мадам, Ник в ее руках и можно будет вертеть им как ей захочется. Но, прежде чем сообщить ему радостное известие, задала дипломатка вопрос:

- Ты не рассказывал "другу" о том случае, когда милиционеры задержали мою сестру на барахолке?

- Нет, конечно. Разве я не знаю - какой болтун мой "дружок"?

- Оказывается, что не знаешь.

Тут-то и выдала мадам все, что узнала вчера от пропойцы.

Ник, вроде привыкший к ударам судьбы, все же чуть не потерял сознание. Хорошо, что в это время сидел на кресле, а то бы так и грохнулся бы на пол с подкосившимися ногами.

Не желая ни входить в дом к изменнику, ни пускать Иуду* под свою крышу, вызвал взбешенный Ник трепача и потребовал немедленных объяснений. Тот залепетал что-то о волшебной силе зеленого змия,* залезшего к нему в стакан и соблазнившего облегчить душу чистосердечным признанием.

- Что ж ты не признался в своих делишках, коли напала на тебя такая охота? Кто тебя просил признаваться в чужих грехах? Ты не представляешь себе, что ты наделал!...Кому же ты рассказал все это? Ты что, плохо ее знаешь? Продав меня, ты и себя подставил под удар. Неужели тебе это непонятно? Видеть тебя более не желаю. С этого момента чтоб и духа твоего не было в моей квартире.

И поскольку поединки с оружием в руках вышли из моды более чем сто лет тому назад, остались оба живы. Выходит, что зря запретили дуэли, - хотя бы один из негодяев не соблазнял бы впредь честных граждан совершать в спальнях противозаконные действия, за которые в стране Советов тогда давали не менее чем за убийство - до пяти лет.

Почувствовав огромное облегчение от того, что освободился, наконец, от обузы такого вот "приятельства", подался без всякой цели Ник туда, куда ноги сами понесли, запоздало припоминая мудрые народные приговорки - "петух скажет курице, а она всей улице", "язык у человека мал, а сколько жизней он сломал", "слово не воробей - вылетит, не поймаешь", "не рой другому яму сам в нее попадешь"... Да вспомнив еще и "не выросла та яблонька, чтобы ее черви не точили", стал винить только самого себя. Почти нет на свете человека, готового и умеющего сохранить даже свои тайны, а что уж и говорить о чужих секретах, которые так и вертятся на языке и мучают нас до тех пор, пока мы не раскроим их хотя бы тростинке в поле.*

С тех пор плохие предчувствия не покидали Ника. И случится именно то, чего он так теперь опасался. Донос в милицию придет именно из змеиного логова.

И арест, и пытки, и суд, и тюрьма, и этап в места заключения, и леденящее душу слово з о н а воплотятся в реальность через пару лет. Змея, обнаружив уязвимое для смертельного укуса место, рассчитает без ошибки время, когда можно будет нанести удар.

А пока кобра решила воспользоваться возникшей ситуацией да заново приручить несговорчивого трахальщика.* Для начала предложила работу в упомянутой уже мною спецшколе для малолетних правонарушителей, полагая, что Ник с ними поладит, да и, размышляя - тем уже ничто не может повредить, так как эти детки сами прошли огонь и воду, и медные трубы. Вот только возраст воспитанников не позволял милосердной советской власти садить их сразу в темницу - это во времена мудрых и добрых Сталина и всесоюзного старосты Михаила Калинина* дети получали сроки с наступления двенадцати лет. И высшая мера - расстрел - к ним применялась без всякой пощады. И когда видишь, как до сих пор с любовью сохраняют мемориальную доску на фасаде Дома пионеров в Хабаровске* в честь посещения детского храма дедушкой Калининым, то становится не по себе, - теперь-то мы знаем цену этим "добрым" дедушкам...

Николая согласился стать учителем пения в этой школе, но через несколько месяцев отказался продолжать работу по многим причинам, из которых достаточно было и первой. Зав. учебной частью приставала к нему с поцелуями да объятиями прямо на работе, не дождавшись-таки посещения ее логова. Школу построили у черта на куличках* и добираться надо было через весь город с пересадками. Мотоцикл, который приобрел Ник, он не мог использовать зимой. К тому же, было жалко и больно смотреть на все, что происходит в этом заведении - дети жили постоянно в атмосфере страха и террора не только со стороны друг друга, но и со стороны тех, кто по должности должен был оберегать их от такого насилия. Воспитатели - а многие из них были облачены в военную форму - не подыскивали ласковых слов для своих воспитанников, зато употребляли частенько самые грязные ругательства в адрес детей. А что стоил один только случай, ставший известным чуть позже! Один из директоров этого печального заведения весьма оригинальным образом пытался "перевоспитать" старшеклассника, принудившего ученика младшего класса сделать ему минет.* Он вызвал обоих в пристроенную к своему кабинету потаенную спаленку и заставил провинившегося взять в рот член обиженного им малыша в своем присутствии...

Произошло это, если не ошибаюсь, как раз в то время, когда в этой школе работала воспитателем и женушка корреспондента копеечной газеты для пионеров, - тоже подвизавшаяся на ниве просвещения (Ник прозвал ее - Крупская*). Своих-то детей у них не было, - их ведь не зачинают авторучкой, а посему решила она воспитывать чужих. В общем, получается, с учетом таких работников как упомянутый директор, зав. учебной частью и учитель пения то все развратники города собрались здесь для перевоспитания оторванных от семей и школьных парт детей, зачастую совершивших малозначительные проступки. Да, после прохождения ими курсов повышения квалификации в удушливой атмосфере насилия и неприкрытого разврата, никто уже не мог упрекнуть их будущих судей в чрезмерной строгости.

Лишь через лет пятнадцать власти ликвидируют эту школу, убедившись, что дети получают там более вреда, чем пользы. Ник же покинет ее уже через пару месяцев, несмотря на сильное сопротивление завуча по учебной части. Отчаявшаяся мадам стала предлагать Нику купить дом с двумя входами, намекая на то, что не будет вмешиваться в его личную жизнь. Однако, ставший в последнее время шибко сообразительным, НН быстро смекнул, что из этого дома с двумя входами будет только один выход - в петлю.

Чуя неприязнь несговорчивого возлюбленного не только к себе, но и к горячо ею любимой родной советской власти, уничтожившей в годы массовых репрессий ее отца, пошла мадам va bank.* Бестия предложила Нику эмигрировать в Корею, разумеется, не в Южную.

Еще чего не хватало! Уехать в Северную Корею? Кто захочет поменять шило на мыло? В этой стране чуть ли не все ходят строем, а уж дети и подавно. Одеты люди в одинаковые костюмы, к лацканам прикреплены одинаковые значки с изображением Ким-Ир-Сена, почти что однофамильца добивающейся его руки и ноги "мадам". Взгляд у граждан настороженный, во всех иностранцах видят они врагов, шпионов. Встречая в Москве группы северокорейских туристов, обратил Ник внимание, что жители этой страны, кажется, разучились улыбаться, и держаться как-то странно без лишних телодвижений - как кол проглотили. Нет уж, избави Бог!

Негодник, конечно, понимал что "и старая кобыла до соли лакома", но ведь со змеей жить может только флейтист, да и то, если выдувать рулады будет он без остановки... Это была последняя попытка стареющей быстро мегеры охмурить* Ника. И когда неблагодарный не клюнул даже на это предложение, стало понятно злюке, что с ним рисовой каши не сваришь.*
А от любви до ненависти, вы знаете, только один шаг. Затаив злобу, принялась змеюка выискивать новые источники информации о промахах своего подопечного. Ведь репортер, проболтавшийся об увлечениях Ника, уже не клевал* на ее новые приглашения, не реагируя даже, (ну и чудеса!), на упоминание о припасенной для него бутылке водки. Тот был занят поисками путей примирения с Ником. Как-никак, а после двадцати пяти лет битья в грудь и провозглашения себя лучшим другом, неприятно было получить от ворот поворот. Да и отвернувшийся от него приятель, не державший в руках Библию, все же был наслышан, что Христос учил прощать даже врагов. Что уж тогда говорить о друзьях.

Время лечит раны, и Ник отошел, простив болтливого, но раскаявшегося дружка. Да и нельзя было у того отнять качества обаятельного собеседника, в особенности, если тема разговоров страшно интересует и тебя. Их общий знакомый - цыган - не подавал о себе знать закадычным друзьям, а тем более доблестным милиционерам. Наверняка, сбежал он в знойную Аргентину или на родину предков* - в далекую и сказочно богатую драгоценными камнями Индию. Постепенно боль обиды притупилась и отошла на задний план.

Приободренный прощением поэт, зачастил опять в гости к зараженному уже цинизмом Нику - "с кем поведешься от того и наберешься". Приезжал "отличник народного образования" зачастую расстроенный и с пораненными руками - оказывается, женушка была виновата, - увертывалась от удара кулака супруга и, вместо лица супружницы, попадал кулак муженька в дверное стекло. Конечно, кого же еще винить в такой ситуации? Когда тебя бьют, да еще за дело, не надо изворачиваться и прятаться. Говорят, что "милые бранятся - только тешатся", а, значит, когда дерутся - питают такие нежные чувства друг к другу что жить раздельно не могут; и лишь при очень уж большой любви убивают друг друга.*

Нахайлов обвинял женушку во всех грехах - и уродлива, и квартира заросла в грязи, и готовит еду так, что ни один порядочный гурман, отведав ее обеда, не станет дожидаться ужина. Хотя такого муженька, который тратит силы только лишь на поиски накрытых столов и расстеленных кроватей за тридевять земель от дома,* можно было и вообще не кормить, - не помрет с голоду.

По меньшей мере, раз в месяц журналист приходил домой не с пустой авоськой, - в специальном магазине для лакеев партийных боссов отоваривали* и журналистов. Здесь можно было приобрести многое из того, что было не доступно простым смертным, во всяком случае, тем из них, кто не желал проводить полжизни в длиннющих и унижающих человеческое достоинство очередях - мясные и колбасные изделия, кофе, шоколад, деликатесы, фрукты.

Как-то предложил пайковый литератор* и Нику принять участие в отоварке, разрешив ему приобрести то, что ему полагалось, но было не по душе - "на тебе Боже, что нам не гоже". А в услугу за это попросил найти покупателя на только что приобретенный, сразу стало ясно, для целей наживы автомобиль "Жигули".

Нет, чтобы предложить другу купить по той цене, какую он отдал, поскольку сам-то, будучи трусом, за руль садиться страшился, сберегая свою драгоценную жизнь от дорожных происшествий. Ник, же наученный горьким опытом общения с аферистками-сестрицами, начисто отказался. Да мир не без добрых людей - репортер сумел-таки продать с прибытком дефицитный в то время автомобиль, купить который он смог, пользуясь положением привилегированного члена общества всеобщего равноправия.

А как-то раз приперся поэт с прихрамывающим как Байрон* и таким же романтичным юношей, готовящимся к поступлению в юридический институт, и попросил оставить их наедине, дабы ничто не мешало воспринимать будущему юристу тонкости откровенных бесед с клиентом с глазу на глаз...

НЕУДАЧНАЯ ПОМОЛВКА.

В общем, с "другом" не было скучно, к тому же был он и полезен, умело сочиняя стихи и сценарии концертных программ для созданного Ника Ансамбля песни и пляски "Кедровые шишки". Точнее сказать, сценарий писал сам Ник, а поэт, только сочинял стихи на заданную тему, объединяющие разрозненные части в единое целое. Ансамбль уже с первых шагов стал пользоваться большим успехом у краснопыльской публики, начались и гастрольные поездки по краю, а затем и за его пределы.

Директор Дворца - Валерьян Ебреич - до того полюбил пляски юных танцоров и песни в исполнении хора мальчиков, что не мыслил себе открытие новогодней елки, установленной на площади перед Дворцом без певцов да танцоров. Отказавшийся вызвать детей в сорокаградусный мороз Ник, получил первый и единственный за все свое время работы выговор. Самодур, желавший угодить районным и городским властям, был страшно удивлен строптивостью дирижера, а посему страшно рассвирепел и сочинил строгий, но идиотский приказ. Для человека умного было понятно, что подхалим скорее принародно себя высек, чем наказал непослушника, осмелившегося не выполнить указание большой шишки на ровном месте.* Хотя, если учесть его рост, то шишка была очень маленькая. Однако она становилась еще меньше, когда во Дворец приезжала очередная высокая делегация. "Шишка" сгибалась в угодливой позе и становилась размером чуть повыше напольного коврика - хоть ноги вытирай.

Главный администратор завода - прекрасный организатор производства и по-настоящему деловой человек - смог исполнить свою мечту, и Дворец был гордостью не только предприятия, но и всего города. Да и во всем крае не было ничего подобного. А посему столичное начальство не упускало возможности лично рассмотреть залы и холлы одного из чудес если не света, то уж Сибири точно.

Николай, освободившись от весьма обременявших его обязанностей художественного руководителя Дворца, отдавал все свое свободное время не только известным нам увлечениям, но и вылазкам с хористами на природу, выходами в кино, организации досуга для участников ансамбля.

Наступивший Новый 1981 год принес Нику все же разочарование, - как было ни расстроиться при подведении итогов первого его года пребывания на родной земле:

- прошел уже 80-й год, а коммунизм так и не наступил,*
- вместо него советские войска вступили в Афганистан,
- "поезд ушел" - любимая его жена в объятиях кого-то другого,
- подло обокрал любовничек,
- "дружок" предал,
- получил ни за что выговор,
- в канун Нового года простыл и приболел.

Ну и ситуация! Не жениться ли с тоски? Тем более что, порвавши с "мадам", навестил Ник одно из своих увлечений молодости - почему-то не вышедшую еще замуж Галину - бывшего концертмейстера его первого хора. Она была славной молодой женщиной, слегка полноватой, во вкусе Гойи,* а, значит, и доброй. Кстати говоря, Галина пришла вскоре навестить не во время занемогшего Николая, увидев того в непривычной позе с поникшей головой. Хотя больной и не забыл установить новогоднюю елочку, но кого порадовали бы украшения, которые тот навесил на нее - пачки таблеток, термометр, микстуру от кашля и даже упаковку с презервативами. А зажженные свечи напоминали церковные, поминальные. Так грустно еще не встречал Никола пришествие нового десятилетия, которое, как будто чуял, принесет ему столь много тяжких испытаний.

Встреча его с Галиной привела к скорой помолвке. А все что делается скоро, как мы знаем, не надежно и не устойчиво. Пообщавшись чуть ближе с Данаей,* понял Ник, что его вновь проснувшиеся чувства к ней не так глубоки, как неизбывная тоска по покинутой им Люси. Да и отведав пару раз завтраков в уютной квартирке Галины, решил привереда,* что не готов есть глазунью триста шестьдесят пять дней в году. Из окна квартиры невесты некстати открывался чудесный вид не только на величавый речной путь, но и на противоположный его берег, где среди столпотворения пятиэтажных блочных домов проглядывала крыша дома, в котором были так счастливы когда-то Ник и Люси. Проявился и капризный характер избалованной вниманием родителей и сестер себялюбицы, привыкшей властвовать и над родными, и над домашними животными, к которым Галина причисляла и всех потенциальных мужей.

А ведь еще Владимир Мономах* в своих знаменитых "Поучениях сыновьям" писал "любите жен своих, но не давайте им власти над собой". Хотя и запоздало, но одумался Ник, - приготовления к свадьбе пришлось отменить в самом их разгаре. А кому это понравится? Ник из любимого будущего зятя превратился в злейшего врага семьи обиженной им девицы. Первым не выдержал муж старшей сестры, - будучи коммунистом, он крепко запомнил партийный лозунг булыжник -орудие пролетариата - в окна Николая полетели камни. По своему интеллекту инженер-строитель, как видим, мало чем отличался от вора-цыгана - когда тот вернется из мест заключения, окнам Ника опять достанется...

Растревожив осиное гнездо, НН, конечно же, был готов к укусам, но никак не ожидал пещерного образа действий дальнего родственника заплаканной невесты. Вскоре заявилась и чуть ли не вся семейка, появившись за кулисами сцены Дворца, на которой хор рабочих подшефного* Нику заводского цеха распевал "Смело, товарищи, в ногу! Духом окрепнем в борьбе..." Не дав хористам допеть "и водрузим над землею красное знамя труда", Ник во время ретировался через служебный ход, который не был доступен для простых смертных. А по сей причине и не удалось советским коммунистам водрузить это самое знамя мира и труда над всеми ратушами Европы, Америки и Австралии да установить на тамошних площадях статуи идола всех голодранцев, балбесов, тупиц, фанатиков и догматиков. Как, оказывается, может ничтожная причина вызвать страшную катастрофу для кремлевских прожектёров, размечтавшихся распространить свою власть "от тайги до Британских морей"* и от северного до южного полюса.

ПОЛЕТ В ВОСТОЧНОМ НАПРАВЛЕНИИ В КАЧЕСТВЕ СВИДЕТЕЛЯ.

Не успев опомнится от назойливых несостоявшихся родственников, получает Ник вызов от владивостокского судьи. Тот захотел вдруг выяснить, - кто же все-таки отец недавно родившегося у НаталИ ребенка. Пришлось срочно вылетать в дальние края, дабы развеять все сомнения избранника народа* да и свои собственные. А чем черт нет шутит? А вдруг это действительно его сын и ему требуется немедленная помощь? Тем более, как удалось узнать Нику, появился и какой-то "свидетель" того, что Ник - виновник появления на свет еще одного жителя этой грешной Земли.

Беда, как вы знаете, никогда не приходит одна. Усевшись в мягкое кресло самолета, обнаружил Ник, что по соседству расположился миловидный и не в меру стеснительный отрок. Разговорившись со скромником, узнал Ник что тот летит во Владик,* где проживает покамест один - родители в отъезде. Юноша выглядел таким одиноким и безутешным, что Ник решил его немного развеселить и приободрить. Пообещав пригорюнившемуся пареньку навестить его в первый же вечер, Ник слово сдержал. Только веселить ему пришлось сразу двоих, - парнишку пришел навестить его давнишний дружок, с которым он с давних пор общался без лишних стеснений. Ну, раз не стыдятся даже юноши, почему же должен быть скромным и неприступным Ник?... Вечер, а точнее ночку, провели на славу, частенько перебираясь со скрипучего дивана на пол и обратно. Юноши оказались нежны и внимательны не только по отношению к друг другу, но и к их новому знакомцу. Ник же до сих пор все еще не разучился удивляться - как свободны и раскованы хлопчики, когда никто не стоит у них над душой с указкой в руках...

Наутро Ника ждали другие развлечения - перед заседанием суда он смог, наконец-то познакомиться в лицо со своим тайным соперником - приятелем НаталИ. Тот явился на суд с целью навести тень на плетень и отказаться от своего дитяти, одновременно обеспечить его отцом - Ником. Папаша-отказник* привел даже свидетеля, - откопал где-то бывшего приятеля Николая, который однажды, страшно захотев спать, не покинул вечеринки у гостеприимного друга, да и улегся на коврике, как верный пес, сторожа покой Ника и НаталИ, устроившихся на одноместной холостяцкой кровати. Теперь, на суде выяснилось, что дружок не спал. "Свидетель" стал рассказывать все, что видел, а точнее слышал. Ведь ночи во Владивостоке обычно такие темные, что и филину не удалось бы разглядеть, что происходило в темной комнате, да еще под одеялом, да еще в том месте, куда не каждый день, да и не всякого пускают...

В стране атеистов было как-то не принято клясться на Библии,* и Ник, не почувствовав себя виноватым, заявил:

- Я не имею привычку совершать с кем-либо половые акты на сцене, когда театр полон публики.

Было бы, само собой разумеется, намного лучше и эффектнее заявить: - "Я никогда не имел секса с этой женщиной", но дурного примера, который, как вы знаете, заразителен, к тому времени еще никто не продемонстрировал.*

Суд, выслушав аргументы сторон, прислушался к доводам матери и присудил незадачливому папане выплачивать алименты на содержание ребенка до того времени, пока последне упомянутый не будет в состоянии сам производить детей. Окинув "свидетеля" презрительным взглядом, укатил Ник в аэропорт. Все четыре часа полета клялся он впредь если и впускать верных друзей в свой дом, то уж на ночь непременно их выпроваживать.

ПОЛЕТ В ЗАПАДНОМ НАПРАВЛЕНИИ В КАЧЕСТВЕ ПОТЕРПЕВШЕГО.

Не успел еще наш герой как следует перевести дух от несостоявшихся родительских переживаний, как получил сообщение от краснопыльских сыщиков - нашлась пропажа. Обокравший Ника "сынок" сидит уже там, где по идее и должны находится все воры, независимо от их возраста, должности и заслуг перед Отечеством. Да вот беда - обычно те, кто присваивают миллионы недоступны длинной руке Закона, а в кутузку садят всякую мелочь пузатую.* Подвела цыгана его жадность - опять, прикинувшись сироткой, стал он вхож в квартиру заведующей клуба села Приречного, расположившегося на берегу полноводной Волги. Нет, чтобы быть довольным, когда тебя сытно кормят, в три горла поят и еще и спать с собой уложат - так подлецу понадобилось получить и все остальное. Лишив в одну темную ночку приютившую его молодую женщину всех ее скудных сбережений и золотых колечек, подался цыган в бега. Но, не повезло бедняге (именно бедняге - не станет же богатый человек воровать, пока не получит крупную должность в Российском или московском правительстве) - вычислили его довольно скоро да и забрили.*

Поскольку судить цыгана собрались по месту его последней кражи, то предстояла Нику "веселенькая" перспектива - лететь на суд, но уже не в роли ответчика, как во Владивосток, а в роли потерпевшего. Но кому охота срываться с места и лететь в такую даль, где ты никого не знаешь, кроме паршивого воришки, рожу которого и видеть не хочется. Да и не очень-то и приятно помогать послать на нары* того, с кем так мило и весело проводил ноченьки.

Но правду говорят - "не велик клочок, да в суд волочет", "вора в суд веди, и сам туда иди".

Пришлось Нику вылетать после того, как предупредила его милиция - если не поедет добровольно, то поедет под охраной. Таковы были строгие порядки в Совдепии - потерпевший по какому-либо делу не имеет права выбора - идти или не идти на суд над причинившим тебе несчастье подонком.

Из задушевного разговор с судьей Голубевым узнал Ник, что медицинский осмотр пойманного злодея показал, что тот намного старше, чем по документам. Однако судить будут его как несовершеннолетнего - как-никак, а по паспорту он еще малолетка.

От коллеги по несчастью так и не узнал Ник, каким же образом втерся цыган к ней в доверие, но, вспомнив, что "ласковое дитя двух маток сосет", примерно представил, как происходило дело... Увидев воришку на скамье подсудимых, на какое-то мгновенье потерпевший пожалел его. Но тут "малолетка" нагло заявил, что в случае кражи у НН он не видит большой беды. Так и заявил: - "НН получает большую зарплату". Истец же счел, что причиненный ему урон, равняющийся четырем его месячным зарплатам, не может быть признан несущественным.

Воришка, с учетом еще и последней кражи, получил два года, провести которые предстояло ему в воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Что ж, - "по делам вору и мука", "вор не бывает богат, а бывает горбат", "не зарься на чужое, свое потеряешь", Окинув потерпевшего недобрым взглядом, удалился узник в сопровождении привезшего его в автозаке* милиционера, почему-то подозрительно поглядывавшего во время процесса на потерпевшего...

Краснопыльские же сыщики к тому времени выяснили, почему так долго не могли поймать они негодника, - тот, когда шел на дело, использовал женское платье и парик. Незадачливые шэрлокхолмсы* зря шершеляфамили* - искали женщину. Вор же был спокоен и уверен в своей безнаказанности. Но споткнулся он на Нике, хотя вскоре окажется, что и Ник погорит на нем, правда, как вы уже догадались, не без помощи своих фальшивых друзей.

С КОРАБЛЯ НА БАЛ.

Вернувшись из дальней поездки, попал Ник прямо на праздник да ни на чей-нибудь, а на свой собственный. Во Дворце культуры все было готово к торжествам в честь двадцатилетия педагогической его деятельности. Были и приветствия, и цветы, и поздравления и концерт воспитанников юбиляра. Не пришли его поздравить только невесты. Галина вычеркнула его из своего сердца, а Зэ Зэ вся была в размышлениях - как же отомстить неверному любовнику, не оценившего ее давным-давно увядших прелестей и несказанно добрый нрав...

Не пришла с ласковым словом и первая, и как уже стало ясно Нику единственная его любовь - Люси. Не позволяла гордость. Зато явился-не-запылился щелкопер Нахайлов. Однако, сидел журналист на первом ряду как на иголках - с единой мыслью в голове - скоро ли все это закончится, и самые избранные гости смогут наконец-то направится в банкетный зал.

Концертная программа, увиденная зрителями называлась "Мальчишечьи сны". Дети с большим удовольствием и пели, и танцевали, и играли, и читали стихи о том, что им снится. А им тогда в самом кошмарном сне не могло и приснится их уже совсем недалекое будущее - нищая зарплата или безработица; платная медицина, введут которую после того как государство ограбит их родителей;* толпы беспризорных детей на улицах городов; разоренные без вторжения вражеских войск села и превращение страны в свалку ядерных отходов из других стран. Им не мог и присниться то, что скоро придут в страну разгул бандитизма и воровства, массовый алкоголизм, подростковая и детская проституция, наркотики и страшная нищета большинства населения на фоне осуществленных прихотей зачастую малообразованных, наглых нуворишей - "новых русских". А кто тогда мог предсказать, что по приказу нового хозяина Кремля начнутся бомбежки собственных городов?!..

В голове НН созревала уже идея следующих программ - "Кем быть" и "Все флаги в гости к нам". Средствами искусства Ник намеревался привлечь детей к избранию профессий если и не героических и романтических, таких как космонавтов, пилотов, капитанов, то уж непременно тоже полезных обществу - сталеваров, шахтеров, комбайнеров, врачей, учителей. Но кто же знал, что две последние профессии превратят новые правители России в занятие, способное лишь спасти на некоторое время от голодной смерти. Выгоднее станет мыть полы в банковских конторах, скупать и перепродавать шмотки,* сигареты, лекарства, бутылки с водкой и банки с пивом. Больше дохода будет приносить даже попрошайничанье или пиликанье на каком-либо музыкальном инструменте на улицах и в подземных переходах. Появятся профессии, без которых, оказывается, ну никак нельзя обойтись в наступившей "новой жизни" - дилер, брокер, крупье казино, охранник, имиджмейкер,* гадальщик на кофейной гуще, "Иисус Христос",* "Дева Мария",* маклер-шулер... Появятся и высокооплачиваемые новые, неслыханные до того "профессии" - наемный очернитель, наемный детектив, наемный палач...

Программа "Все флаги в гости к нам" была задумана Ником как прославление уже не ремесел, а дружеских чувств людей различных национальностей друг к другу, уважения чужих традиций и взглядов, мирной жизни между народами всех стран. Дав задание своему дружку на написание стихов с соответствующим содержанием, Ник получил согласие писаки, в душе давно бывшим наемным - тот потребовал большой гонорар, прибавив, что "дружба между народами стоит недешево". - "Еще дороже обходится вражда", - отпарировал Ник, но согласился на требования алчного поэта. Он хотя и заплатил не из собственного кармана, но не хотел уж слишком разорять ставший родным ему завод. И так руководство предприятия не жалело ничего для детища Ника - костюмы были пошиты в одном из лучших ателье в столице Литвы, все нужные Нику музыкальные инструменты приобретались тотчас же. Для постановок программ в распоряжении Ника были и все технические службы Дворца, и художники, и костюмеры, и консультанты.

Вопрос о гастрольных поездках коллектива по краю и за его пределами решался без всяких проволочек. Потребовалось дирижеру "съездить в Москву за песнями" - пожалуйста, захотелось произвести съемки в знаменитом "Артеке" - лети, снимай. Очутившись впервые в этом сказочном, чуть ли не райском месте, Ник понял, наконец-то, почему сюда слетаются, как мухи на мед любители мальчиков - разве справится со всеми один поэт? Переспать со всеми юными красавцами - непосильная задача для одного коммуниста-гедониста, а посему и решается она очень просто, - таких как краснопыльский дружок Ника здесь много (и постоянно работающих, и сопровождающих детей в "Артек" со всех уголков страны). И куда глядели глаза у начальства? Хотя и без этого вопроса ясно - за моря и океаны. Уж как нещадно ругали наши правители порядки тех стран, где эксплуатируется детский труд, где процветает детская проституция, полагая, видать, что секс с детьми должен быть бесплатен - как и все остальное в советской России.

Хотя пионерский лагерь "Артек" и занимал огромную территорию, не мог он все же вместить всех любителей клубнички, и многие из них находили отдушину "работая" на Постах N1. Это были еще те конторки для развратников! Не только в столичных городах советских республик, но и в крупных городах у памятников погибшим во время гражданской и Великой Отечественной Войны можно было увидеть, по крайней мере, днем, почетный караул, состоящий из старшеклассников, тщательно отобранных по внешности, которая не должна была отпугивать прохожих.

А там где красавцы, там вьются и их поклонники. Не на этом ли построен культ современных boys group? Ведь зачастую достаточно иметь симпатичную мордашку и уметь мило улыбаться, и не очень уж сильно кривляться, - и ты уже кумир толпы, несмотря на то, что голоса-то как такового у тебя нет. То ли дело когда и внешность, и голос, и манера исполнения, и музыкальность, и молодость не в споре друг с другом как у группы "На-на", созданной Барри Алибасовым в девяностые годы. Какое удовольствие получают теперь зрители, а особенно, мне кажется, их славный менеджер!.. Но как бы ни полюбились они и нашему герою, выключает теперь Ник телевизор, лишь завидев милые мордашки после участия группы в выборной компании первого президента России. Президента, превратившего страну в полигон испытаний для мошенников, казнокрадов, "бизнесменов" сводящих счеты друг с другом посредством ядов или гранат и бомб, президента сохраняющего в почетной неприкосновенности "святые мощи" палача России.*

Оказывается, что наши политические пристрастия могут быть сильнее наших чувств и склонностей. Потому-то и можно понять тех из западных зрителей, кто из принципа не посещал спектакли Большого Театра, концерты Краснознаменного Ансамбля песни и пляски, танцевального ансамбля "Березка", Ансамбля танца народов Сибири. Последний из названных коллективов базировался в родном городе Николая, но был почти недосягаем для своих земляков. Ансамбль проводил почти все время в гастрольных поездках, преимущественно за рубежом. Однажды Нику крупно повезло, - он получил приглашение на юбилей одной из бывшей воспитанницы руководителя Ансамбля Михаила Годенко и сидел за столом рядом с популярной в стране личностью. Как все же приятно находиться в обществе человека столь знаменитого да к тому же не чванливого, простого и доступного для простых смертных. Когда имеешь дело с такими фигурами, то отпадают всякие вопросы о заменимости или незаменимости таких личностей. После их наступает пустота; почти что вакуум* и апатия. Это после ухода со сцены многих политиков и диктаторов-сатрапов у людей появляются и вера в самих себя, и надежда на лучшую и достойную жизнь, и любовь к жизни. Все-таки, как многим ни отвратительна кажется смерть, нельзя не признать ее благом, когда избавляет она целые народы от таких "фруктов" как Нерон, Калигула, Тиберий, Чингиз-Хан, Гиммлер, Берия, Пол Пот и прочих выродков человечества.

В скорой смерти одного их высших партийных функционеров, "человека в футляре"* - Михаила Суслова,* сорок лет определявшего как думать и что чувствовать миллионам советских людей, увидит Ник первую ласточку освобождения от липкой паутины мерзкой идеологии фанатиков идеи всеобщего равенства и братства. (Не приведи Господь никому иметь таких "братьев" как члены Политбюро ЦК КПСС).

Николай всегда старался держаться подальше, как от чумы, от политики, каковой была она в стране победивших интеллектуальных пигмеев, а то и просто недоумков. Ведь если ты не поддерживаешь линию партии, а не дай Бог еще и критикуешь ее, то быть тебе в черных списках, а если вообще не интересуешься политикой, тоже не ладно, - ты аполитичен. Из двух зол Ник избрал второе... - ярлык "аполитичного".

Наслаждаясь своей свободой от посещения партийных сборищ, не будучи членом партии, НН, как и десятки миллионов других беспартийных сограждан никак не был избавлен от ежедневной трескотни партийной печати, радио и телевидения, информировавших несознательную часть населения о ближайших и дальних планах коммунистов. Судя по этим сообщениям, весь советский народ горит желанием претворять планы партии в жизнь, советские солдаты в Афганистане помогают местному населению собирать урожай фруктов (не то лимонов, не то лимонок*), папский престол в Ватикане заняло само исчадие Ада.* Уверяла, полностью подконтрольная дряхлым кремлевским "мудрецам", пресса, что американцы изобрели нейтронную бомбу и лишь для того, чтобы уничтожить только весь великий советский народ, а не его несметные богатства, а пилот Беленко, угнавший МИГ-27 в Японию внезапно погиб в автокатастрофе "по многочисленным просьбам советских трудящихся".*

Раз в неделю на предприятиях и в учреждениях страны парторги* обязаны были проводить политзанятия с беспартийными и просвещать их, неразумных, знаниями о том, что происходит в мире интересного с точки зрения всезнающих партийцев. А еще проводились и профсоюзные собрания, - в основном тогда когда надо было избрать или переизбрать профсоюзного лидера. Предложили как-то и Нику выступить на таком собрании с речью о достижениях профсоюзной жизни в родном коллективе. Ну что ж, предложили так предложили, подумал Ник, - теперь пеняйте сами на себя. Не акцентируя внимание только на недостатках в работе профкома, Ник все же отметил вопиющие случаи угодничества профсоюзных лидеров перед администрацией и о пренебрежительном отношении к рядовым членам союза. Аудитория разразилась аплодисментами, а лица профсоюзных боссов скривились до неузнаваемости. Однако приметили критикуемые, кто же больше всех аплодирует, - это была помощница Николая по организаторской работе с детьми и родителями Светлана. Передав в президиум копию своей речи, Ник сошел с трибуны. Речь критика в дело не подшили,- слишком не по носу пришлась она лизоблюдам.

Затем начались "выборы" - судя по сообщениям тех, кто подсчитывал голоса, а это были приближенные к директору лица, победила та, кого бы хотел директор видеть на этом посту. Собранию объявили, что против нее проголосовали всего двое человек. Опросив друг друга, коллеги Николая выяснили, что против этой дамы голосовали, по меньшей мере, семеро и она никак не могла пройти, но таковы были правила выборной игры в СССР, - кто подсчитывает голоса, тот и выигрывает. Ничего не изменится и через двадцать лет уже в "демократической" России. Вы же не станете перечить автору, который не может признать за демократов новых правителей России - бывших коммунистических боссов и сотрудников тайной полиции. В отличие от них китайские коммунисты поступили гораздо честнее, - они не надели на себя масок больших демократов...

Вскоре, нежданно-негаданно предложили Нику бесплатную путевку на курорт - в город Сочи. Страшно удивившись такой внимательности, Ник все же поблагодарил заботливых профсоюзных деятелей, совсем не подозревая о причине такой любви к тому, кто их совсем недавно так подвел - вместо вдохновляющей похвалы выдал удручающую критику.

Ника разместили в одном из, как ему сказали, самых лучших номеров - из окна открывался вид на некую комнату с балконом другого санаторного корпуса. Лет так полста тому назад на этот балкон вывозили частенько подышать свежим воздухом писателя Николая Островского, написавшего, объявленного в Совдепии непревзойденным, роман "Как закалялась сталь". Зная уже отношения Ника к строительству нового, невиданного еще в Истории общества, вы легко можете угадать реакцию осчастливленного курортника. Ник заявил, что недостоин такой высокой чести и предпочел бы комнату с видом на море или хотя бы на горы. Однако все такие апартаменты были заняты уже "несознательными элементами" и новому поселенцу пришлось довольствоваться предоставленной ему высокой честью.

Искушению все же посетить знаменитую палату Ник не поддался. Несмотря на мужество и стойкость его прославленного тезки, прикованного тяжелой болезнью к кровати, Николаю было ясно - лечили писателя от одной болезни, а надо было от двух - ввиду своей немощи диктовавший свою книгу медсестрам Островский еще и, похоже, свихнулся на идее осчастливить людей принудительным путем. Все-таки пожалев бедолагу, в те дни Ник не мог и подумать, что пора собирать материал для новой книги - "Как заржавела сталь"...

После приятно и с пользой для здоровья проведенных дней во Всесоюзной здравнице - так называли Сочи пропагандисты-агитаторы, - попал Ник на Московский Международный кинофестиваль. Выбор картин был ошеломляющим - чуть ли не со всех стран мира! Не зная, что и выбрать из предложенных столичным жителям и гостям Москвы фильмов, Ник, прежде всего, заинтересовался музыкальным фильмом, в котором снялась американская группа Village People. К месту будет вспомнить, что первые фильмы, увиденные Николаем еще в детстве были американские - "Белоснежка и семь гномов", "Тарзан", "Семеро смелых". С тех самых пор он не пропускал случая посмотреть тот или иной заокеанский фильм.

Что за удивительная страна эта - Америка! Мало того, что она дарит миру шедевры самого важного для советского человека искусства,* так еще и удивила мир своим сороковым президентом - бывшим актером кино. В родной Совдепии было бы немыслимо даже представить себе, что главой государства может стать человек творческой профессии, глубоко мыслящий, тонко чувствующий, талантливый, честный, порядочный и дальновидный политик. А именно этими качествами, как покажет время, и обладал новый избранник американского народа - Рональд Рейган. Он и карьеру-то свою начал с дела доброго и похвального - в юные годы, работая спасателем на пляже, вернул к жизни семьдесят человек. А кого спас, к примеру, Хрущев в Новочеркасске в 1962 году?* Кого спас Брежнев, послав танки в Прагу а через десяток лет погнав тысячи молодых парней воевать в Афганистане? Кого спас Горбачев в Баку и Вильнюсе? Кого спас Ельцин, приказав бомбить города и села Чечни?

Если не ошибаюсь, то именно во время упомянутого кинофестиваля удалось Нику увидеть шедевр английских мастеров экрана - фильм "Ромео и Джульетта". Сам Шекспир был бы поражен не только талантом и красотой молодых актеров, но и большими возможностями, которыми располагали современные режиссеры для воссоздания быта, костюмов и обычаев давно минувших эпох. Ника весьма поразила сцена пробуждения героев после прощального затянувшегося ночного свидания. Ведь показ обнаженных тел был совершенно недопустим в советском кинематографе, за которым также зорко надзирала цензура. К счастью для мирового кино власть советских цензоров не распространялась на чужие страны, и все что могли сотворить тупые и недалекие церберы* так это заставить всех доморощенных артистов при съемках сцен поцелуев и объятий иметь на себе не только подштанники, но и брюки.

Фильм японского режиссера Куросавы прямо-таки потряс Николая не столь откровенными и натуральными сценами половых сношений и старых, и малых жителей деревушки, как демонстрацией жестокого древнего обычая. По достижению родителями столь преклонного возраста, что те становились обузой для семьи, их любимый сын заботливо усаживал старушку мать или отца родного на свои плечи и уносил далеко в горы, где и оставлял тех, кто породил его на свет помирать голодной смертью в холоде и в одиночестве. Откровенный натурализм снятых сцен, наверное, должен был вызывать в зрителях чувство радости, оттого что они не родились японцами да еще тысячу лет тому назад...

По возвращению домой прояснилась-таки загадка, мучившая Ника последнее время - с какой такой стати предложили ему съездить покупаться на море, - за предыдущие его двадцать лет работы это был первый подобный случай. Разгадка не была трудным делом - в то время как загорал Ник под теплым южным солнышком, начальство пыталось принудить уйти с работы его помощницу. Но Светлана не поддалась натиску обозленных профсоюзных вождей, а после приезда Ник шансы у интриганов поквитаться с не угодной лизоблюдам работницей исчезли. Так вот оно в чем было дело! А Никола, увы, так было хорошо подумал о них, - мол, признали критику верной и вместо пакостей, ожидаемой в таких случаях от многих типов, сотворили добро. С тех пор понял НН как опасно ездить на море, если занимаешь хотя бы небольшое руководящее положение.*

Успокоив расстроившуюся Светлану, узнал Ник, совершенно случайно и наиприятнейшую для себя и для всех честных граждан страны Советов новость. Покончив с обсуждения своих недавних проблем, его собеседница перешла на описание тяжелого положения своей подруги, причем назвала, как бы случайно, ее фамилию - Бобышева, - испытующе поглядев при этом на своего шефа. Тот аж вздрогнул, услыхав до боли знакомую ему собачью фамилию,* но вида не подал. (Ведь мы никогда не забываем обиды и огорчения - мы их прячем.) Оказывается, муженька ее приятельницы - несчастного Валерика выперли со службы из "органов". Уволенного с доходного места милиционера прогнала затем и женушка. Кто ж долго сможет переносить ноченьки в постели с пропойцей, от которого несет не французским одеколоном, а доморощенной сивухой* или перегаром да еще букетом тех ароматов, о которых поведал я вам в главе первой? Еле удержался Ник: - Не за пьянку ли? Однако вопрос и не потребовалось задавать, - именно за любовь к бутылке и прогнали недавнего мучителя Николы.

По всему видать, незадачливый сыщик попал под горячую руку во время проводившейся тогда компании чистки рядов "доблестной советской милиции". Как раз в это время, не афишируя для общественности свою очистительную деятельность, схватились не на жизнь, а на смерть два министерства-монстра - внутренних дел и госбезопасности. Как выяснится через десятилетия, у министра МВД был уже и готовый план арестовать самого всесильного главу КГБ - Андропова (знать было за что). Но тот интриган был еще тот - опередив ход событий, славный чекист расстроил все планы генерала милиции Щелокова и тому пришлось срочно надевать парадную форму и стреляться, дабы избежать ареста и следствия. Ведь "не судят только победителей"... Придется "победителям" отыгрываться лишь на заместителе министра, да и то после смерти покровителя и по совместительству тестя Чурбанова* - Брежнева.

ДОСЬЕ "ДРУГА".

Поделившись впечатлениями от просмотренных в столице шедевров зарубежных кинорежиссеров, узнал вдруг Ник, что и товарищ его то же привержен слабости - всеми доступными средствами проникать во все тонкости человеческих взаимоотношений. В кино пионерского поэта более всего занимали сцены постельные, - где, как ни в них проявляется подлинный характер и возможности героев? Обладал пиит* и, как выяснилось, обширной коллекцией порнофильмов, явно зарубежного производства. Ведь отечественные киностудии этим сомнительным делом не занимались, поскольку вы помните, у нас-то секса не было, и советские люди искали утешений в других сферах жизни - в трудовых подвигах, в братской помощи угнетенным труженикам других стран, во всенародных чтениях вслух и последующих обсуждений книг выдающегося писателя современности - товарища Леонида Ильича Брежнева.*

При всех своих сексуальных пристрастиях и принадлежности к партии воинствующих атеистов, не забывал журналист и о страданиях Христа - уже в канун пасхи приставал ко всем с пасхальными поцелуями, приговаривая, вытирая затем свой слюнявый рот:

- Христос воскрес.

Воистину воскрес, но только не для тебя, - обычно отвечал на приветствие Ник, припоминая более подходящий к этой ситуации ответ героя книги Гриммельсгаузена:*

- Сам Христос отказался бы от своего учения, увидев такого "христианина".

Выслушав от поклонника религии короб светских новостей, узнал Никола почему французский певец Ив Монтан стал в Совдепии нежелательной персоной. Шутник открыл в Париже выставку нижнего белья, производимого в стране победившего социализма. Можно себе представить, как от души хохотали посетители забавного вернисажа! Увидав в подобных трусах и бюстгальтерах женщину любой национальности даже у известного своими победами над слабым полом космополита Казановы* немедля упало бы настроение, а с ним и все остальное... А кому приятно, когда его орудие отказывает в самый неподходящий момент? В последнее время даже дети стали задумываться над этой проблемой. Если верить поэту-корреспонденту, то в редакцию газеты "ПИОНЕРСКАЯ ПРАВДА" не раз приходили от юных читателей стишки примерно такого содержания:

Уж 8-ое Марта* близко.
Ты расти, моя пиписка.
Пусть не найдет на Солнце злая тень!
Не подведи и ты меня в Международный женский день!

Теперь понятно, почему многие мужчины в преддверии женского праздника прочесывали магазины в поисках вроде бы французской парфюмерии, а на самом деле - импортных трусиков и лифчиков.

Слушать вестника несчастий было занятием нелегким, - жизнь сразу становилась невыносимо трудной, и на счастливое будущее не оставалось никакой надежды. Причем во время его постоянных утверждений - "нам затыкают рот" действительно хотелось, чтобы кто-нибудь зашел да и заткнул ему рот хотя бы на полчасика. И откуда на земле берутся такие говоруны? Услыхав из уст болтуна утверждение, что власти денно и нощно подслушивают телефонные разговоры, Нику ничего другого не оставалось делать, как пожалеть эти самые власти, если они на самом деле подключили к прослушиванию и телефон его дружка.

Проговорился как-то "жертва прослушивания", что собирает кое-какие материалы на перспективных местных политиков, не достигших пока вершин власти, и по сей уважительной причине позволявших себе в минуты расслабления такие вольности, о которых они впоследствии будут очень жалеть, - да будет поздно - их промахи уже запечатлены в архиве предусмотрительного репортера, который тот называл ДОСЬЕ. Лишь один из "архивных материалов" довелось увидеть Нику - фотографию лихо отплясывающей в немецкой каске развеселой девицы - секретаря краевого комитета Комсомола. Та, вероятно, не рассчитывала, что скоро ей придется занять большую должность в краевом комитете партии а посему и веселилась от души, не обращая никакого внимания на крутившегося вокруг ее репортера с фотокамерой. Теперь стало понятно, почему так бережно хранил немецкую каску журналист - в добрых руках все сгодится...

Тянуло репортера и к вещам совсем уж старинным. У одной пары весьма преклонного возраста выманил он, якобы для показа администрации краевого этнографического музея, настоящий граммофон с огромной, блестящей, в форме изящного цветка, трубой. Изобретение прошлого века к тому же еще и было способно производить хотя и с хрипцой, но все же различимые для невзыскательного уха звуки. В комплекте к граммофону были и такие же допотопные грампластинки. Старики никогда больше не увидят и не услышат почти живого свидетеля их радостных и горестных дней в жизни, - диковинка с тех пор украсила жилище настоящего ценителя старины. И то верно - зачем сокровище тому, кто не понимает его ценности?..

На вопрос Ника, зачем он собирает ДОСЬЕ, журналист ответил:

- На всякий случай.

- Но тогда ты должен еще и запастись двумя парами погонов, - красноармейскими и белогвардейскими. Если придут белые, нацепишь золотые погоны, а вернутся опять красные, то и их знаки отличия будут у тебя под рукой. Многим такая уловка помогла сохранить жизни во время гражданской войны. А ты сохранишь и веселую жизнь для себя, и драгоценный архив для потомков.

Наверняка, и я, "на всякий случай", нахожусь в этом славном архиве, подумалось Нику. И вспомнился ему уже давно забытый случай как во время празднования дня рождения своего наставника он и еще несколько гостей, слишком возбудившись от буйного веселья по случаю очередной годовщины явления миру будущей звезды советской журналистики, разделись догола и уселись в наполненную до краев ванну, дабы немного освежиться. Тут-то и подскочил Черноруков - один из воспитанников сибирского поэта и, ослепив вспышкой глаза не в меру расшалившихся озорников, снял сцену потопа, а затем исчез с фотокамерой в спальне учителя. Тоже, пожалуй, собирал архив "на всякий случай"... Этот юный корреспондент станет впоследствии известным фоторепортером краевых газет, и частенько на их страницах можно будет увидеть его довольно-таки профессиональные снимки - в основном симпатичные мордашки подростков в тех или иных жизненных ситуациях, которые можно было показывать при существующей тогда системе тотальной цензуры.

Стихотворец умел забавлять своих гостей, - то со слезами на глазах поделится впечатлениями о трогательной церемонии закрытия Московской Олимпиады, которую в 1980 году бойкотировали все честные спортсмены мира из-за вторжения советских войск в Афганистан, то расскажет о прожекте одного свихнувшегося архитектора, специализирующегося на изготовлении ледяных фигур. Тот загорелся желанием установить в новогоднюю ночь на одной из площадей в Москве огромную ледяную голову Брежнева.

Коньком репортера, конечно же, были слухи о не последних людях на ярмарке тщеславия в родном Отечестве. А кто добровольно откажется послушать столичные сплетни о тех или иных знаменитостях?

Ник тоже старался развлечь своего дружка. Однако собирание сплетен не было его хобби, - Николай любил давать новые названия знаменитым картинам художников или снимкам фоторепортеров. Показал как-то Ник репортеру свою "коллекцию" - картину "На привале", где один из рыбаков широко развел руки, показывая товарищам, какого размера рыбу он недавно выловил. Полотно художника Ник назвал - "Рассказ о продовольственной программе"*. Шедевр советской живописи "Молодожены", на котором изображены возвращающиеся из ЗАГСа* парень и девушка с риском для жизни старающиеся попасть в свою квартирку в блочной многоэтажке в районе новостройки - пробираясь по настланными над канавами жердочкам - Ник назвал "Трудное счастье". Фотоснимок, изображающий в затяжном поцелуе Брежнева и Луиса Корвалана,* получил название - Besom me, Lucho.*

Сам этот снимок вызвал у Николая не чувство глубокого удовлетворения,* как по крайней мере у одного из целующихся, а чувство омерзения. И действительно, что может быть неприятнее зрелища поцелуя взасос двух стариков-маразматиков. Были бы они обряжены в костюмы клоунов, то это еще могло вызвать хотя бы улыбку, а так смотреть противно. Совсем другое дело, когда хотя бы один из слившихся в страстном поцелуе не вышел еще из нежного возраста юности.

Вскоре как раз именно такого возраста отрок и повстречался нашему герою на его запутанном жизненном пути. К тому времени Ник, лишившись автомобиля, обзавелся железным конем - мечтой многих и деревенских, и городских парней. А посему к мотоциклисту стали проявлять двойное внимание юноши, встречающиеся ему тут и там и в жилом квартале, и на большой дороге. Завернув как-то в один из соседских дворов, приметил Ник смазливую мордашку паренька лет так пятнадцати. Приняв его ошибочно за самого ангела, притормозил Никола свой новенький ЧЗ* вблизи посланца небес, да и разговорился с красавцем. Ведь единственный способ избавиться от соблазна, как советовал Оскар Уайльд* - это поддаться ему. И, как говорится, "видит волк козу, забыл и про грозу" - уже через пяток минут Ник мчался по улицам родного города да не один, а с ангелочком, нежно обнимавшим торс водителя своими ангельскими ручками, дабы не свалится с мотоцикла. Ведь хотя Бог и даровал всем ангелам крылья, но "на крылья надейся, а сам не плошай".* Так в объятиях юноши, окрыленный, как будто у самого появились крылья, и подкатил Ник к дому со своим драгоценным пассажиром.

"Ангел" прикинулся большим скромником и воспитанным мальчиком, - в первые месяцы знакомства в доме НН ничего не пропадало после визитов паренька. Ну да всему свое время!..

Зная завистливую натуру репортера, Ник, разумеется, пользовался недавней находкой лишь в свое удовольствие, однако, не доходя до крайних проявлений доказательств безграничной любви к посланцу небес - дожидался, когда тот вступит в возраст совершеннолетия. Друг же его, измучившись от семейных неурядиц, стал подговаривать и Ника завести супружницу, дабы не привлекать особого внимания людей подозрительных и любопытных. Вам наверняка знакомы такие натуры, - когда им плохо, они стремятся все сделать для того, чтобы и другим стало хуже. Вскоре заявил сват, что и невесту подыскал подходящую - работает стюардессой в Аэрофлоте и почти все время проводит в облаках - так что, сами понимаете, редко сможет помешать известным уже нам с вами забавам приятелей.

Николай прикинулся побежденным железными аргументами и якобы вполне согласным на предстоящую авантюру и даже пригласил дружка на будущую церемонию венчания. Проведут ее "молодые", согласно идее Ника, во время одного из популярных в то время получасовых прогулочных полетов огромного авиалайнера над городом. Все билеты Ник спланировал скупить и раздать хористам, коллегам и своим любовникам. Прикинул "жених", что сто пятьдесят кресел в самолете должно вроде бы хватить на всех... Дружок раскатил губу в предвкушении участия в свадебных торжествах, приняв фальшивку за чистую монету. Велико же было разочарование "свата", узнавшего от изменника, что тот вот-вот женится. Однако не на его протеже, а на свой бывшей жене - Люси. А значит и притон ему придется искать в другом месте.

Поэт вскоре проложил себе дорогу в притон, точнее в затон, где базировалась Детское речное пароходство, высмотрев среди сотни юных воспитанников подходящих для своего вкуса мальчиков. И весьма редко с тех пор учебные поездки с юнгами по Енисею обходились без вездесущей рожи репортера.

Радостное же событие, ждущее Николая, ненадолго разочаровало любителя угощений, - утешил его Ник приглашением на церемонию бракосочетания и праздничный обед по случаю возвращения блудной овцы в покинутую семью. Но есть же такие типы - им мало того, что пригласили их - им надо и кого-нибудь еще прихватить с собою. Объявив с самой серьезной мордой, что "крайком одобрил" решение Ника помириться с бывшей женою, намекнул репортер, что неплохо бы пригласить на торжество и секретаря крайкома партии - любительницу буйных танцев в немецкой каске. Теперь, благодаря стремительному возвышению, она вряд ли позволит напялить на себя вражеские доспехи всякому шуту, но почему бы ни попробовать?

Ник ничего не имел против участия Нины Капкановой - дамы без всяких двусмыслиц приятной во всех отношениях - в свадебной церемонии. К сожалению, секретарь крайкома была слишком занята построением светлого будущего хотя и не для всего человечества но, во всяком случае, для всех жителей краснопыльского края, а посему не могла зря терять времени на посещения праздников отдельных смертных. Вместо симпатичной и общительной партийной функционерки высокого ранга заявился журналист в компании со своей каракатицей.* А ведь достаточно в бочку меда положить ложку дегтя и сладкого не захочется...

Медовый месяц "молодожены" провели никуда не выезжая. Николаю надо было готовить свой коллектив к поездке в город Читу - столицу когда-то каторжного края. Именно туда царское правительство ссылало смутьянов и всех недовольных режимом. А их везде и во все времена было и будет более чем предостаточно.

Спартаку* и его товарищам-гладиаторам, принуждаемым убивать друг друга на потеху толпы, не совсем нравились порядки установленные их хозяевами. Им было бы, несомненно, приятнее глядеть, как хозяева стали бы убивать друг друга, а их оставили бы в покое. Африканские буры* были недовольны тем, что на их землях хозяйничают те, кто родились и выросли за тысячи и тысячи километров от их плодородных земель - ведь сами-то они не устремились в берегам Британии, дабы захватить страну туманов. Французским беднякам обидно было иметь всего одни штаны - да и те разорванные - в то время, когда у кого-то их были сотни. И пришли-таки денечки, когда владельцы обширных гардеробов, не исключая самого Короля, потеряли все свои штаны, рубашки и шляпы одновременно со своими головами. Примеров растущих недовольств, приводящих, в конце концов, к возмущению, проявляемому зачастую в самой крайней форме, можно приводить сотни, - меня только удивляет невежественность в знании Истории тех, кто получает тем или иным путем право подчистую грабить народ.

Что же касается порядков в самой огромной стране мира, к тому же еще и неумолимо расширявшей свои пределы, российские офицеры после отбытия в мир иной незабвенной любвеобильной Екатерины Великой впали в не милость при новом правителе, - но какой полковник, а тем более генерал не мечтает в России стать главой государства? В 1825 году небольшую часть несостоявшихся диктаторов России* принародно повысили, но не в звании, а оторвав их от земли с помощью веревочной удавки, с давних пор весьма популярной в России. Остальные же, вместо роскошных апартаментов Зимнего Дворца, принуждены были навечно поселиться в забайкальских рудниках, получив для себя более подходящее, на взгляд царских судей, занятие - рудокопов.

Если бы такая добрая традиция была бы продолжена при правлении Николая П, то Россия бы не осталась бы "без царя в голове" в двадцатом веке. Без головы очутились бы Ленин и его кровавая шайка. Кто бы о них и пожалел?!

Но случилось чудо - интриган-подстрекатель и "немецкий шпион", а значит и изменник Родины* был объявлен божеством еще при своей жизни, а его зловредные соратники - чуть ли не архангелами. Прославлять вождя стало обязанностью всех творческих людей, а, значит, и Николай принужден был включать в репертуар хора песни о "великом Ленине". Из огромного числа песен о свихнувшемся маньяке, написанных ретивыми поэтами типа Нахайлова, Ник выбрал всего одну, - меньше уже было некуда - и песня о вожде "Ленин и весна" присутствовала в программе концертов как обязательное дежурное блюдо в забегаловках-столовых для рабочего люда - прокисшие щи. Зато уж песни ура-патриотического содержания, выпекаемые как блины одной семейной парочкой, Ник на дух не переносил и не задуривал мозги своим хористам и публике такими строчками как "...и вновь продолжается бой, и Ленин такой молодой"...

Репертуар его коллектива состоял из произведений композиторов-классиков и песен народов мира. НН всегда привлекала культура и обычаи других народов, населяющих вроде бы огромный земной шар, но ставший таким маленьким и уязвимым после "достижений" двадцатого века - ядерных зарядов и средств их доставки; причем государства владеющие ими, похоже, не собирались спрашивать, желает ли та или иная страна получить их "воздушной почтой".

Напряженная обстановка в мире, а к этому приложили руку и кремлевские "миротворцы", подстрекая явно и тайно террористов во многих странах мира, сделала профессию военного весьма престижной. О воинах по-отечески заботились, и не были они обижены ни хлебом, ни зрелищами. Частенько хор под управлением Николая был гостем в воинских частях - солдаты, сами только что недавно вышедшие из мальчишеского возраста, были благодарными слушателями - угощали хористов армейской кашей и с гордостью показывали свои орудия. Хотя руководитель хора предпочел бы рассмотреть в интимной обстановке их собственные орудия, а не те, на изготовление которых шел почти весь металл Родины...

Известный принцип - "хочешь мира - готовься к войне" в Совдепии восприняли в самом буквальном смысле, - страна была вооружена до зубов. Одних только танков в стране было больше чем кастрюль на кухнях домохозяек. Ракет и боеголовок с ядерными зарядами изготовили столько, что аж вскоре и сами испугались. Напасть на дикарей, обладающих атомной дубинкой, никому не хотелось, и посему мир и счастье царили на просторах одной шестой части суши.* Однако так долго продолжаться не могло - все шло, как в прорву, на поддержание военной мощи страны - даже непосвященному было понятно, что угнаться за Америкой - задача непосильная. Да и приближаться к ней сзади без штанов, хотя и с атомной бомбой в руке, как-то было не совсем удобно. Еще заподозрят в чем-либо нехорошем...

Несмотря на уверение трескучей пропаганды в радостных перспективах всего советского народа и объявленные программы - Жилье-2000* (Ник прозвал ее Жулье-2000, - так и вышло!)* и упомянутою уже Продовольственную программу, то есть другими словами Еду-2000, многие стали задумываться о смысле жизни в стране, ведомой непонятно куда самыми настоящими кретинами и шизофрениками.

В состоянии неопределенности человек пытается искать убежище. В чем? Кто в чем.

В ПОИСКАХ ЗАБВЕНИЯ.

В религии искать утешение было небезопасно,* и многие нашли забвение в том, что религия, и совсем не напрасно, осуждает - в вине, в разврате. Ведь здесь стоит только войти во вкус, и ты уже не принадлежишь себе - ты раб собственных страстей и наклонностей. Само слово "разврат" означает, если не ошибаюсь, необузданное, непристойное, бесстыдное распутное поведение. Но если ты не выставляешь свой образ жизни на показ, если занимаешься этим только в своей спальне, то к лицу ли государству преследовать граждан за подобные занятия? Однако в Совдепии такой вопрос даже и не задавали. Коли государство стремилось контролировать даже мысли своих граждан, грубо залезая к ним в души, то обращало оно внимание и на, то, как человек распоряжается своим телом. Придя в возраст, в котором человека уже ничего не интересует, правители государства принялись сгонять зло на проститутках. Но гонения на жриц любви в преддверии начала Олимпийских игр привели лишь к тому, что изгнанные из столицы девушки принялись показывать свое искусство народу, проживающему за 110 километров* от места изгнания, ранее к таким представлениям не приученному...

Еще одно последствие решения столичных "мудрецов" - приехавшим гостям-спортсменам, а все они люди нормальные и здоровые и, значит, чертовски озабочены проблемами секса, в минуты расслабления пришлось, вероятно, заняться мастурбацией. Но, слава Господу, в стране Чудес - удивительно, но факт - это не было уголовно наказуемым деянием. Проглядели строгие законодатели. Или сами были грешны в свое время, а посему и не считали это грехом...

В свое время гностики считали "что материальный мир греховен и добром является лишь то, что связано с духовным". Поэтому, по мнению некоторых из них, "не имеет значения, как человек использует свое физическое тело". Они говорили, что "со временем человек расстанется со своей физической оболочкой". Если не ошибаюсь, этот глубоко научный тезис упомянул в своем исследовании профессор Кон, но ведь его размышления, выводы и ссылки на зарубежные авторитеты в Совдепии не могли быть опубликованы, - партийцам не позволяли это сделать ни их ум, ни их честь, ни их совесть.*

Став постепенно рабом своих не совсем обычных привычек, Ник не смог остановится и после возобновления семейных связей - трудно отказаться от того, к чему так привязался. Так что не совсем был прав Ибсен, когда в своей пьесе* заявил - "обрученный потерян для своих друзей".

Избранники сердца Николая, лишь приметя свет в знакомых окнах, немедленно заворачивали на огонек и, будучи в таком юном возрасте жутко компанейскими, непременно прихватывали с собою своих дружков, дабы и их приобщить к делам неслыханно приятным. Бывало что, не закончив еще процедуру приема одного гостя, слышал хозяин требовательный стук в дверь другого визитера. Пришлось Нику разработать систему сигнализации, дабы сообщить, к примеру, выставленным в окне термосом, что он в данный момент слегка занят, но скоро освободится...

Новичков, впервые оказавшихся в спальне нашего героя не было нужды обучать тонкостям старых как мир утех. Стоило лишь ласково прикоснуться к ягодицам, бедрам или хотя бы коленям отроков, как в них моментально просыпались желания изведать (а может и повторить?) прелести быть любимым хотя бы на полчасика. Исходя из своего богатого опыта, сделал Ник вывод - с того момента, когда просыпаются в молодом человеке неосознанные желания, юноши подсознательно готовы если не на все, то на очень многое, несмотря даже на неприступный вид у некоторых из них. В большинстве случаев начинают они с того, что экспериментируют друг с другом, открывая все новые и новые возможности для взаимного удовлетворения, а уж затем проходят практику у старших по возрасту и зачастую обоих полов наставников. И лишь потом выбирают то, что им более пришлось по душе. И вряд ли проигрывают те, кто решают не упускать в жизни никакого случая...

Юноши делились друг с другом не только утехами, но и полученной при сем приятном время провождении информацией о тех или иных занимаемых ими позициях при овладении необходимых всякому здоровому человеку навыков. А каким еще образом могли подростки узнать о том, что было страшным табу* и в школе, и в семье? Даже в цивилизованных странах пришли не сразу к пониманию своевременного просвещения маленьких граждан в этой области. Джон Леннон* в своих воспоминаниях с редкой откровенностью описал, каким образом получил он сам знания в этой области - "никто не учил меня что такое секс. Я обучался по надписям на стенах сортира. Когда мне было восемь лет, я уже все знал. Там все было, все видели порнографические рисунки, все знали обо всех извращениях и самом грубом, что только существовало, - мы просто узнали обо всем. Когда мы поквитались с чувством вины о слыханной кругом фальши о сексе, наша сексуальная жизнь получила свое верное место в обществе - просто-напросто как часть бытия...".

Поступив же учиться в художественную школу, мечтал будущий кумир молодежи о многом - в том числе и о "...вероятно мне придется жениться на богатой даме - или мужчине, - который смог бы обеспечить меня пока я занимаюсь моим искусством...".

Удивительное дело - некоторые субчики из тех, с которыми вы сближаетесь, сразу же решают, что теперь вы им по гроб обязаны, и что должны немедля раскошелиться. Но сказать об этом как-то не решаются - как-никак стыдно даже перед самим собой. Те, в ком воровской инстинкт преобладает над всеми остальными, решают эту проблему наподобие известного нам цыгана. Те же, кто чуть поскромнее, пробуют запустить руку в ваш карман, - но так чтобы вы этого не заметили.

Именно так и поступил однажды Игорек - тот самый "ангелок", о котором поведал я чуть ранее. После утех весьма доверительного свойства, зайдя в гостиную и, будучи натурой любопытной, приметив пиджак своего партнера по бесплатным удовольствиям, гость машинально залез в карман. Обнаружив там пару ассигнаций с портретом Ленина, глядящего с укором на тех, кто поместил его на такие дешевые купюры, "ангелок", видать, оценил свои "услуги" именно в двадцать рублей - не положил сдачу. Обнаружив пропажу, Ник выставил "скромника" за дверь, презирая воровские замашки в ком бы то ни было - даже в красавцах. И сумма-то была небольшая, но тут было дело принципа - "водиться с ворами, что с палачами - не быть с калачами".

Как видите, нельзя сказать, что Ник сближался со всеми без разбору, но ведь на лбу ни у кого не написано - who is who* - тут вполне можно и ошибиться.

Другой любовничек Ника, тоже Гена, между прочим, не был замечен гостеприимным хозяином в кражах, но состоял на учете в милиции. Чем уж он не угодил требовательным блюстителям порядка, не знаю, но вот-вот должны были его отправить в спец училище для подростков, и загрустил паренек. Разве будет кто там с ним ласков как его старший друг?... Узнав про эту его беду, Ник, немедля ни минуты, повстречался с инспектором детской комнаты милиции - подруги того сыщика, который был занят поисками Гены-крокодила, год тому назад обокравшего доверчивого простофилю. Поручившись за переисправление отрока, Ник как бы взял поднадзорного на поруки, и тот остался на свободе. Однако верно говорят бывалые люди,- хорошее дело никогда не остается безнаказанным - время покажет кого НН спас от преисподней - Иуду.* А разве можно спасти иуд от Ада?

В своей уютной квартирке Ник теперь не ночевал, ставши опять человеком семейным, и заруливал в свою тихую гавань лишь после репетиций во Дворце, располагавшемся в ста метрах от жилого дома. Продолжавшие навещать его ребятки не получали отказа от своего покровителя и, заходя в привычные для себя апартаменты, снимали маску советских комсомольцев не интересующихся вопросами секса. А как необычайно приятно иметь дело с людьми, снявшими с себя не только стесняющие их одежды, но и противные им самим маски!

Однако, как меняется человек при выполнении тех обязанностей, которые ему милы - это не то, что работать из-под палки. Слишком большое усердие быстро заставляет человека потеть, а громкий стук разбежавшегося сердца и судорожные движения всего молодого тела к концу священного действия заставляют вас опасаться за здоровье товарища по счастью. При всем при этом обхватывает вас напарник так крепко руками, как будто боится, что кто-то вот-вот отберет добычу...

НН наивно полагал, что доставляет удовольствие, кроме себя, конечно, только своему партнеру, но не тут-то было. В ту пору видеомагнитофоны в глубинке Совдепии были в диковинку, а фильмы со сценами секса были к тому же запрещены, и посему простым советским граждан жить было не легко. Не было почти никакой возможности поглядеть со стороны на любовные ласки и постельные упражнения, - если только не подставишь в своей спальне большое зеркало рядом с кроватью (но до этого еще надо было додуматься!). Проблемы таковой не существовало только у тех, кто служил в "доблестной" милиции - пользуясь удобным для себя законодательством, они конфисковывали видеомагнитофоны у неосторожных бедолаг, открывших у себя домашний порнокинотеатр. Владельцы техники иногда оставались ненадолго за решеткой, но уж навсегда без видеомагнитофонов и видеокассет. Да, вы же знаете, ничто бесследно не исчезает в природе, - кинотеатры открывались в квартирах слуг закона...

Так что для преобладающего большинства любознательных граждан существовала определенная проблема. Зато не было таковой у соседей Ника, живших напротив. Уже один цвет частенько задернутых красного цвета гардин должен был привлекать не только всех быков и коммунистов, но и любящих яркие краски и впечатления беспартийных граждан. При всем том, ткань оказалась еще и полупрозрачна - нагие силуэты отдающейся друг другу то той, то другой пары самым естественным образом то и дело назойливо стали мелькать перед глазами соседей. Те стали выражать крайнее неудовольствие своим приятелям, и ... зрителей появилось больше. Лишь много позже узнал Ник о страшных неудобствах своих соседей от одной своей знакомой дамы, жившей от его дома за километр...

Получив просьбу "не мучить так часто своих подруг", Ник обрадовался вдвойне, - хоть и поздно, но предупредили. К тому же занавески оказались не настолько прозрачны, чтобы зрители могли разглядеть кое-какой непорядок в делах, в общем-то, вполне порядочных, если не выставлять их на показ. Успокоившись вскорости от небольшого потрясения, Ник сделал все, что только мог, - купил и повесил новые, сверхплотные шторы.

Заменили в ответ портьеры и разозленные на себя соседи - и кто их тянул за язык, ведь знали же - "петух скажет курице, а она всей улице".

ВИЗИТ "КАЛИГУЛЫ" И ЕГО ШАЙКИ.
.
У потратившегося на новые занавески "Казановы" появилась через недельку возможность поправить свои пошатнувшиеся финансовые дела. Открывает как-то распутник дверь и видит за порогом Игоречка, скромно потупившего глаза и протягивающего ему пятерку:

- Остальное позже, - промямлил милый воришка.

- Позже и переступишь порог этого дома, - ответил неприветливо хозяин и захлопнул дверь перед носом полураскаявшегося грешника, не взяв протянутую хрустящую бумажку.

Зря я так с ним, - подумал про себя Ник - как-никак любимого человека можно и простить, тем более что и прогнанному со двора отроку, как видно, не хотелось терять дружбу. Но ведь кто-нибудь должен дать понять маленькому негодяю, - негоже обворовывать того, кто испытывает к тебе полное доверие.

Однако тот, кто ступил на воровскую тропинку - далеко пойдет, если его вовремя не остановить. Негодяй, по дороге домой, раздумывал - что же это означает когда кто-либо отказывается от денег. И пришел к вполне логическому для мерзавцев умозаключению - раз человек отнекивается от денег, значит, их у него много... Никола упустил возможность поговорить с еще не совсем потерянным для общества опечаленным неласковым приемом хлопчиком, а чем-либо удрученному всегда хочется поделиться с кем-нибудь бедой, - дабы не выглядела она такой большой и непереносимой...

Не прошло и двух недель, как заявились, нежданно-негаданно, непрошеные гости. Широко распахнув дверь, НН никак уж не мог воскликнуть "Ба! Знакомые все лица!". Воришка пришел со своими приятелями, - один из которых был совсем не известен гостеприимному хозяину. Своим уже видом тот произвел малоприятное впечатление, - непропорционально маленькая голова на чересчур уж длинной шее кивнула в знак приветствия. Незнакомец одарил Ника волчьим взглядом и улыбкой Джоконды* - то есть уж чересчур загадочной. В таких случаях лучше было бы захлопнуть дверь перед носом визитеров, но НН, жалевший что прогнал "ангелочка", все же был рад увидеть его симпатичную мордашку и, с предчувствием недоброго, пригласил гостей пройти, но не прямо в спальню, а в гостиную.

Без лишних предисловий великовозрастный детина, похожий на довольно-таки неказистого по внешности, как мы знаем из описаний историков, Калигулу,* представился милиционером.

Поглядев суровым взглядом на притихшего хозяина, "милиционер" предъявил ему упрек в аморальном поведении и представил свидетелей обвинения и по совместительству "понятых" - близко известных нашему герою Игорька и друзей ангелочка - Фому с воровато бегающими туда-сюда глазами и Олега - сынка крупного военного чина из военкомата.

"Милиционер", как видать и принято было у них, все же заявил, что он, по широте души своей, может и закрыть дело, если обвиняемый выложит на стол пять тысяч рублей.* Деньги необходимы ему ("милиционеру") для последующей передачи одной (вероятно другой) банде негодяев, так как те требуют от сыночка заместителя военного комиссариата уплатить проигранные им в карты деньги, угрожая в противном случае убить игрока-неудачника. Представив такого молоденького и симпатичного паренечка уже в гробу, Ник порешил, что помогать тому уже поздно. К тому же, как вы понимаете, человеку никогда не игравшему в азартные игры, как-то непривычно расплачиваться, да еще и за чужой проигрыш.

Наслышанный о страшной жадности многих советских милиционеров, Ник все же не мог представить себе то, что те могут вымогать деньги в присутствии свидетелей. Ситуация была кристально прозрачна и понятна. Столбняк, напавший на Ника, продолжался недолго. Взявши себя в руки, НН предложил компании немедленно уносить свои ноги из его квартиры и забыть навсегда дорогу в нее. Но не тут-то было, - "милиционер" и "понятые", поняв, что им не светит в их темном деле, порешили приступить к обыску, дабы найти требуемую сумму, а, если повезет, то и большую. Если бы Николай жил в такой стране, где закон позволяет прибегнуть в случае насилия над тобой к оружию, и на одной из стен квартиры висело бы ружье, то, скорее всего, все бы произошло, как в пьесе - ружье бы выстрелило. Однако, сами понимаете, в стране Чудес человек полностью безоружен не только против власти, но и против бандитов, хотя в некоторых случаях это одно и то же...*

Так как не выстрелило ружье, которого не было, то - а что-то должно было случиться, ведь до сего момента Ник считал себя за счастливчика - раздался дверной звонок. Слегка опешившие вымогатели не посмели помешать открыть дверь, - на пороге стоял коллега Ника Михаил - аккомпаниатор танцевального коллектива, по иронии судьбы жившим рядышком с "понятыми" и, увидав тех неожиданно в квартире своего художественного руководителя, несказанно удивился. Пригласив коллегу войти, Ник еще и постучал в дверь соседа, пригласив того на чашку чая. Тех же, кто пришел вперед, не обслужили лучше, но и им досталось хлебнуть чайку, до которого Ник, как мы знаем, с детства был большой охотник. Попивая сладкий чаек, вымогатели с кислыми мордами все же шарили туда-сюда глазами, высматривая, чем еще можно поживиться кроме печенья и варенья.

Затянувшееся чаепитие закончилось тем, чем и должно был, - вперед выпроваживают тех, кто пришли первыми. "Калигула" попросил хозяина налить ему стакан холодной воды. Желая видимо проверить, не сыпанет ли хозяин в стакан яду* тот приволочился вслед за Николаем в кухню, как хвост за собакой. "Император" стал нашептывать на ушко обвиняемому в том, что при жизни римских императоров не только запрещалось, но и поощрялось, новые требования. Цезарь сбавил сумму с пяти до одной тысячи. Николай прикинулся сдавшимся и назначил встречу "милиционеру", но, разумеется, не в отделении милиции, а в одном из центральных кафе города. Проводил гостей Ник с такой же радостью, с какой мы обычно встречаем самых дорогих гостей. Захлопнув дверь, Ник даже перекрестился, поблагодарив при этом всемогущего Господа, несомненно, вмешавшегося в вход событий этого дня.

Оставшиеся гости с удовольствием выпили по рюмочке коньяка из бутылки, которую без всякого на то спроса выставил из серванта на стол сыночек военного комиссара, предварительно отхлебнув из нее половину (видать, от вояк по наследству передается приверженность "защитников Родины" к возбуждающим напиткам).

Проводив последних гостей, Ник без всякого удивления обнаружил пропажу меховой шапки и куртки.

- "С паршивой овцы хоть шерсти клок", приговаривали "милиционер" и "понятые", удалившись уже на порядочное расстояние от гостеприимной квартиры.

Шапку кто-то из "понятых" закинул через пару дней на балкон "подозреваемого" - видать не подошла ни им, ни их "милиционеру" - "не по Сеньке шапка". Да и такую маленькую голову, как у их "шефа" от мороза защитить можно было, не прибегая к необходимости покупки дорогой меховой шапки,- достаточно было натянуть на глупую башку шерстяной чулок. Куртка же вернется к хозяину другим, более чудесным образом - получит ее Ник из рук настоящих милиционеров. Но лучше бы она потерялась навеки!

Что же касается встречи с безмозглым и примитивным подонком, то мозгов у того оказалось достаточно, - на встречу вымогатель не явился. А зря! Вместо тысячи рублей он получил бы всего один, но очень полезный совет - "на чужое добро позаришься - свое потеряешь". Да и в уютном кафе "милиционера" поджидал не один лишь "подозреваемый"... Ник водил знакомства не только с подонками...

К счастью для себя НН обладал каким-то врожденным чувством справедливости и собственного достоинства. Он, с полным на то основанием, полагал, что в личную жизнь человека никто не имеет права вмешиваться и, тем более, требовать какой бы то ни было для себя компенсации в отсутствии у себя тех или иных наклонностей, способностей или возможностей.

Встречу с шайкой вымогателей НН посчитал как проверку на сообразительность - и свою, и самих шантажистов. Их прирожденная тупость явно превосходила приобретенную наглость. Во-первых, у хозяина нехорошей квартиры такой большой суммы и не было, а во-вторых, что самое важное - НН обладал достаточным разумом чтобы не поддастся на шантаж. Ведь вымогателю только протяни палец - он откусит всю руку.

К сожалению, подобные молодчики в то время имели шанс вести паразитический образ жизни. Благодаря советским законам у вымогателей была вполне "законная" и почти легальная возможность заниматься своим гнусным ремеслом - зарабатывать на пропитание, а точнее на пропой, путем шантажа своих беззащитных жертв. Кто же пойдет жаловаться, если тунеядцы обвиняют тебя в том, за что в стране Чудес можно и срок схлопотать?

Уже в который раз задумался грешник о своих пристрастиях. Ведь получаемые от них удовольствия настолько связаны с неприятностями, что и не знаешь, а стоят ли они того. И какое же еще нужно потрясение человеку, чтобы отвадить его от такого образа жизни?!

Сколько уже треволнений пришлось пережить любителю клубнички из-за своих склонностей получать удовольствие на всех фронтах. Но, как покажет время, это были еще цветочки - ягодки будут впереди. К тому же мы знаем - ягоды бывают разные, и тот, кто охоч, к примеру, до крыжовника, должен заранее приготовиться к уколам колючек.

Со своим преданным другом на сей раз Ник не поделился недавними переживаниями, - как-никак с годами мы становимся если не мудрее, то осторожнее. Журналист не догадывался о нависшей над гостеприимной квартиркой своего приятеля опасности и появлялся регулярно с тем или иным из юных своих трахальщиков. В один прекрасный денек заявился репортер с парочкой стройных юношей и, разомлев от выпитого вина, приказал отрокам немного развеселить пригорюнившегося по неизвестной ему причине хозяина. Те, привычными движениями рук скинув с себя одежды, принялись без всякого стеснения вытанцовывать перед изумленным амфитрионом под записи популярной тогда группы "Чингиз-Хан". Сам упомянутый кровожадный завоеватель Европы растаял бы от удовольствия лицезрения молодых нежных тел, извивающихся вокруг остолбеневшего Николая как Змий в раю вокруг ствола древа жизни. Затем, одарив хозяина одним из послушных ему отроков, уединился отличник народного образования с другим молодцом в гостиной да, быстро придя к блаженному состоянию, вскоре стал ломиться в спальню приятеля. А кому понравится прерывать удовольствие на полпути к его полному завершению?

От невеселых мыслей отвлекала Ника и гастрольная поездка в город Читу, прошедшая с бурным успехом. Помимо концертов, происходивших в переполненных залах, оставили глубокое впечатление на детей и их руководителей поездки за город. Природа не обидела жителей чересчур отдаленного от цивилизации края своими щедротами. Солнечных дней здесь почти столько же, сколько и самих дней в году; склоны сопок покрыты цветами в других краях не встречающихся - багульником - нежно-розового цвета и с особым незабываемым ароматом сибирской тайги.

Помимо приятных прогулок пришлось юным артистам посетить и ставшей вдруг знаменитой воинскую часть, где когда-то солдатом служил выдающийся государственный деятель современности и не менее "выдающийся писатель", как вдалбливали в голову советским людям, - Леонид Ильич Брежнев. Музей стал местом паломничества и всех идолопоклонников, свихнувшихся на любви к партии и "гениальному" ее лидеру. После посещения сего славного заведения в голове Ника возникла мысль - организовать концертное турне "по местам боевой и трудовой славы Леонида Ильича". Шутник поделился идеей с неотвязным своим дружком, сопровождавшим коллектив, и оба от души посмеялись над, кстати, вполне в те годы осуществимой, хотя и дурацкой затеей.

Бродя по вечерним улочкам Читы - а, прислушавшись к афоризму Брежнева - "экономика должна быть экономной" - городские власти в целях экономии электричества выключали по вечерам почти весь свет на улицах и площадях столицы области, услыхал Ник от репортера недовольную фразу:

- Ой, город советский - не видно ни зги.

Ник, не растерявшись, продолжил:

- Того и гляди, потеряешь мозги.

Журналист, признававший поэтический дар только в себе, слегка опешил, но не мог не согласиться, что присовокупленное к его беспламенной строчке вполне логическое стихотворное завершение его мысли вполне достойно быть к занесению в анналы* советской поэзии.

Видать, сама атмосфера Забайкалья располагала к написанию стихов. Не уверен, подействовала ли она на сосланных сюда более чем сто пятьдесят лет тому назад декабристов, но на их друга, великого поэта России Александра Пушкина подействовала она даже на огромном расстоянии - именно своим друзьям и посвятил он знаменитые свои строки: "Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье...".

Сам поэт лишь благодаря своим неболтливым друзьям избежал их участи - быть отправленным в кандалах в этот солнечный край. А присоединиться к ним по доброй воле, дабы испить с друзьями и эту чашу до дна, он не решился. Другое дело - верные жены, отправившиеся на перекладных для утешения и скрашивания жизни своих мужей - если и находится что-либо в мире то, что способно скрасить дни каторжанина то именно только этакое самопожертвование! Верных и любящих жен декабристов не напугали даже обещания жандармов и самих их заковать в цепи, а будущих детей, вполне могущих появиться, объявить навеки тоже каторжниками. Так что не называйте женщин слабым полом, - в несчастьях они могут быть гораздо сильнее и выносливее многих мужчин. История оставила нам немало таких примеров.

Посетив церковь, где венчались декабристы, удивился Ник пренебрежительному отношению к Истории своего государства современных царьков. Удивительно еще, что церквушка не развалилась, - так была запущена и неухожена. .

ОПЯТЬ ШАНТАЖИСТЫ!

Вскоре после возвращения с гастролей, услыхал Ник, наряду со всеми насильно удерживаемыми в пределах "социалистического рая" гражданами, скорбную весть о смерти серого кардинала советских жрецов невиданного до сих пор культа Безбожию - религии Атеизма - Михаила Суслова. Все партийцы несколько дней с превеликим старанием изображали великую скорбь и мировую печаль по безвременному, на их взгляд, уходу из жизни своего идеологического начальника. Кто-то теперь заменит незаменимого начетчика и цербера свободной мысли?

Ник вполне мог считать себя счастливым человеком. Ведь эта зараза - быть оболваненным идеологией посредственностей, возомнивших из себя гениев и спасителей человечества, а на деле оказавшимися ничтожествами, мерзавцами, палачами - обошла его стороной. Он был не восприимчив ко лжи, к проповедуемой высокопоставленными маразматиками ненависти ко всем тем, кто мыслит свободно и непредвзято. Смерть же очередного "верного ленинца" и торжественные его похороны навела Ника на не лишенные здравого смысла размышления. Неплохо было бы, пожалуй, собрать всех этих лжепастырей, овечьими шкурами прикрывшими свои волчьи натуры, да и сослать их, как прокаженных, вместе со всеми единоверцами на какой-либо малообитаемый остров - один из Курильской гряды.* Вскоре можно было и поглядеть, что сотворят "пастыри" друг с другом, когда у них не будет возможности издеваться над простым людом. Вы никогда не пробовали поместить хотя бы с десяток пауков в одной банке?...

Ник предполагал, что если каннибалов поселить вблизи друг друга, то число их вскорости крайне сократиться - самым естественным для людоедов путем. А затем, всех выживших после этого занимательного эксперимента, можно будет отдать вместе с островом настоящим его хозяевам - японцам.* Да вот только появилось у нашего мечтателя опасение, что благодарные японцы с присущей им вежливостью откажутся от прав на свой остров, если не смогут получить его без этой злой и прожорливой расплодившейся саранчи в человеческом облике.

А светлая эта мысль пришла в голову нашему герою в момент прохождения речного лайнера "Антон Чехов" мимо печально знаменитого для многих сибиряков острова посреди могучего Енисея - острова, на котором в не такие уж и далекие годы поселился самый настоящий людоед.

Гурман* заманивал попавших на остров случайных путников в свою хижину и безжалостно лишал тех дарованной им самим Создателем жизни. По своей натуре от кремлевских "коллег" сей людоед отличался только количеством умерщвленных - а так не очень многим. Кремлевские каннибалы старались истребить тех, кто был настолько несогласен с их взглядами и идеями, что перечил им тем или иным путем. Людоед убил в первый раз пришельца только потому, что уж очень захотелось ему кушать, - а тот, кто хоть раз попробует человечины, ничего другого уже и не желает.

Свои, по сравнению с погибшими от рук "верных ленинцев", немногочисленные жертвы людоед расчленял и заготавливал впрок - засаливал мясо в бочках. Остров со временем потерял свое настоящее имя и стал так и называться - Остров Людоеда. Кремлевские же поселенцы истребили миллионы своих и даже чужих граждан,* но никто почему-то не называет до сих пор Кремль островом людоедов, а Людоед I* лежит себе преспокойненько сложа ручки в гранитном мавзолее под почетной охраной. Рядом же под ежесекундной охраной расположена могилка и Людоеда II* - "святые места" для каннибалов!...

До занятия каменных кремлевских палат какое-то время последний из упомянутых мною Людоедов проживал не по своей воле* на одном из берегов Енисея, куда упрятали его царские власти после первой ссылки. В тот первый раз, порекомендовали они поселенцу проживать за 500 километров к северу от сибирского городка Иркутска. Но неблагодарный грузин попробовал было бежать, да вовремя опомнился и благоразумно вернулся, - мог замерзнуть или загрызли бы волки. А уж из-под Туруханска-то не убежишь...

В память о тяжких для своего кумира и соотечественника днях соорудили щедрые на дары грузины величественный мемориал. Строители покрыли огромным железобетонным куполом хижину дяди Джо* дабы сохранить на века для благодарных потомков благословенные бревна давшие приют "выдающемуся революционеру".

Сей "борец за счастье всего трудового народа" начинал свою карьеру со сбора средств на Революцию. Лозунгом его стал один из постулатов Макиавелли* - "цель оправдывает средства". Грабежи банков, в которых принимал участие "революционер" общеизвестны, как и его оправдание экспроприации* - добывать деньги на Революцию - "дело правое". Причем не дрогнула однажды рука у "экспроприатора" - убил охранника банка, провинившегося перед "революционером" лишь в том, что выполнял свой долг, уберегая деньги государства российского от бандитов.

Не гнушался Иосиф собирать средства на нужды Революции и с хозяев публичных домов, задерживаясь иногда на пару часиков для проверки годности обслуживающего персонала домов терпимости... Узнав о сталинских набегах на эти богонеугодные заведения, Ленин лишь пожурил товарища по партии и, будучи конспиратором со стажем, дал мытарю* весьма дельный совет - собирать дань со жриц любви таким образом, чтобы никто этого не приметил. Ведь то, что никто не видит, вроде бы и не существует...

Чтобы найти станок для печатания марксистских бредней, взломал как-то кавказец двери ведущие в армянское издательство и украл печатный станок. Что не сделаешь ради великой цели?.. Конечно, было это делом опасным, - ведь жандармы не дремали, да и шпики так и рыскали в поисках взломщика и бандюги. Не один раз помог Сталину добрейший Лев Каменев (Розенфельд) спрятаться от царской охранки, находя ему квартиры для укрытия. Сталин же, будучи человеком признательным, "отблагодарит" Льва чуть погодя, когда придет к власти*...

Несгибаемый "революционер" совратил однажды жену хозяйки, где квартировал и изнасиловал заодно ее 14-летнюю дочь, за что и был побит. Лбу* шел тогда 21-й годик.

Все эти сведения узнал НН, конечно же, не из Истории СССР или Истории КПСС - обязательных лженаук, изучаемых всеми в принудительном порядке во всех высших учебных заведениях. Узнает о славных делишках "вождя всего прогрессивного человечества" он лет так через двадцать, находясь уже в свободной стране, где и прочтет исследования зарубежных специалистов о кремлевском каннибале.*

Ну а в 1982 году увидит Ник лишь свидетельство людской "неблагодарности" - разоренное гнездо стервятника на берегу Енисея под Туруханском. Избушка ссыльного поселенца задолго до этого времени волею Хрущева, мстившему Сталину за свои унижения, была безжалостно снесена до самой земли. От купола остались только бетонные столбы, а от гигантских размеров памятника живодеру виден был только обшарпанный постамент. Статую же утянули тросами в реку, и лежит она там себе недвижимо, пугая теперь лишь одних рыб своими размерами и выпученными от немого ужаса, при стаскивании с пьедестала, глазами. Так что сколько раз ни переписывали историю страны лакеи режима негодяев и палачей, - труд их оказался, в конце концов, мартышкиным* - напрасным... Все постепенно становится на свои места. Палач должен быть осужден. Хотя бы посмертно, дабы не плодить новых мясников...

Взобравшись на потрескавшийся постамент и изобразив идола твердолобых коммунистов, сфотографировался на добрую память Ник и отправился обратно на теплоход, отправлявшийся в дальнейший путь по бесконечной водной глади Енисея.

На красавце-лайнере "Антон Чехов" очутился Ник в роли директора круиза, верный своему хобби - изучать географию не по книжкам и картам. Опыт организации досуга туристов у него уже был немалый, как и опыт администратора. Но никогда еще не сталкивался до сих пор Ник с очень неприятными проявлениями людских пороков. Жадность директора пароходного ресторана просто поражала. Дамочка не докладывала продукты в порции туристов, а излишки продавала под шумок во время частых стоянок у причалов разбросанных на дальние друг от друга расстояния населенных пунктов. Пришлось Нику сделать ей замечание, но ведь "горбатого могила исправит" - не приставишь же к ней милиционера. Кстати, один из туристов оказался работником следственных органов и помог нашему герою отучить воровку хотя бы на время от дурной привычки. Подружка же директора ресторана - судовой врач принялась обслуживать не столь приболевших туристов как вполне здоровых мужичков. Редкий вечер из каюты "доктора" не раздавались пьяные выкрики, стоны, охи да вздохи...

Надо признаться, что в первом рейсе директор круиза вел себя вполне достойно и не отвлекался на поиски смазливых мордашек среди туристов или команды теплохода. К тому же в путешествие он взял свою любимую Люси. Но непорочное поведение не помогло. Как-то, при выходе из каюты фотографа - большого любителя съемок не только неживой природы, но и очень даже живых женских натур, получает Ник ни за что ни про что пощечину. Не будучи ознакомлен с библейским заветом, который рекомендует нам при получении удара по одной щеке, немедленно подставить вторую, наш безбожник дает от всей души сдачу. И лишь потом примечает, кого чуть не сшиб с ног - кроткую и нежную свою Люси. Как раз на эту беду появилась в коридоре пьяная физиономия докторши, выползшей из другой каюты. Но вы же знаете, - врачи, особенно советские, настолько привычны в лицезрению различных повреждений,* что полученный удар посчитала доктор за укус комара и вместо оказания первой помощи удалилась в гордом одиночестве, только покачав укоризненно едва-едва державшейся на плечах тяжелой головою.

Рассвирепевший вначале Ник горько пожалел в душе, что не сдержался и ударил женщину да еще любимую. Их же у него было совсем не много - всего одна! Но сделанного не воротишь. Извиняться за свое скотское поведение как-то было неудобно, да и не был вовремя приучен. Конфликт стал возгораться как та "Искра",* из которой, как вы знаете, возродилось знаменитое пламя.

Принять участие в следующем рейсе Люси отказалась, а тут и еще одна беда приключилась, - хотя на первый взгляд можно было только радоваться. Вызвали Николая в милицию и вежливые как японцы следователи сообщили ему преприятнейшую новость, выложив при этом на стол недавно украденную у незадачливого ловеласа* куртку:

- "Это ваша?

- Да, моя. - Нехотя признался Ник, похолодев внутри.

- Вы ее поручали кому-нибудь продать?.. Задержанный нами Олег Распоздеев на рынке сообщил нам, что это именно вы попросили его реализовать эту вещь...

Вспомнив, чем закончилось однажды торговля куском материи сестрицей его бывшей пассии, ответил Ник отрицательно. Да и пособлять вымогателю и вору, заявившемуся к нему, как вы помните, недавно под маской милиционера как-то не хотелось. Пришлось собственноручно описать, каким образом очутилась в руках мерзавца эта злосчастная куртка, опуская, разумеется, подробности того с какой целью заявился к нему непрошеный гость со товарищами. Получив свою законную вещь из рук доблестных работников доблестной советской милиции, направился Никола домой, не зная, что ему и делать - радоваться или плакать.

С невеселым настроением отправился он в следующий рейс по Енисею с новой группой туристов. Глядя на убогие села, раскинувшиеся то тут, то там по берегам родной ему реки, вспомнились слова писателя, чьим именем был назван теплоход.

Антон Павлович Чехов по пути на остров Сахалин остановился на какое-то время и в Краснопыльске и, стоя на берегу Енисея, произнес:

- "Какая умная и счастливая жизнь осенит вскорости эти берега!"

Для многих жителей северных районов бассейна Енисея даже через многие десятилетия смерти писателя единственное счастье будет заключаться в том, чтобы напиться до бесчувствия, дабы хоть на время забыться и оторваться от гнусной действительности

Во многих прибрежных селах за годы советской власти не было построено ни одного порядочного здания, и берега украшали полу развалившиеся или покосившиеся на бок бревенчатые срубы, поставленные еще при царе-батюшке. Непролазная грязь весной и осенью дополняла картину "умной и счастливой жизни", а убогий ассортимент товаров в сельских магазинах мог навести тоску даже на неисправимых оптимистов. Спасала жильцов от скуки, да и от голода охота да рыбалка, но и то лишь там, где не сильно свирепствовала милиция.

По рассказам Евгении Михайловны Лиханской, о которой я упоминал в первой книге, пожившей какое-то время в одном из таких сел, начальник местной милиции - не то Мамрай, не то Мамай лично пытал подпавших под подозрение в браконьерстве молодых сельских парубков. Он подвешивал их голых, со связанными руками за спиной и бил юношей от всей своей широкой милицейской души и руками, и ногами. Не обходилось и без того, чтобы садист не хватал парней за половые органы, да и не тянул их немилосердно со зверской силой во все стороны, ублажая себя неподдельными стонами и лицезрением мучений страдальцев. Рассказчица к тому же подозревала, что именно кто-то из милиционеров и убил ее сына-Александра, заманив того в лес - якобы на охоту.

Туристы все же охотно снимались на фоне печальных пейзажей, благо судовой фотограф был неутомим на всех фронтах. Ник придумал весьма подходящее название для фотоателье - "Вечная память", а поскольку работы у фотографа было много, то объявил как-то по радио директор круиза, что тому требуются девушки не боящиеся темноты для помощи в проявлении пленок. И отбоя от ничего не боящихся красавиц у фотографа не было весь рейс. С большим удивлением узнает через несколько лет Ник, что миролюбивый и незлобивый Александр несколько лет проработал в личной охране Горбачева. И что того - а был он человеком веселым, общительным и жизнелюбивым - толкнуло на мало привлекательное в глазах НН занятие - рисковать своею жизнью, находясь вблизи типа, на которого охотятся другие типы? Это как же надо уважать и даже любить этого человека, чтобы в любой момент быть готовым заслонить грудью нового "спасителя" Отечества!

Несмотря на гнетущее его чувство, Ник продолжал в своем духе - развлекал туристов как мог. Во время изматывающего долгого путешествия по одноколейке между Дудинкой и Норильском, по которой ходил самый медленный в мире поезд, Ник договорился кое о чем с машинистом. Тот остановил поезд посреди пути - все равно тащится, как черепаха- туристы получили возможность побродить по настоящей тундре, разглядеть и даже пощупать ягель - лакомство северных оленей. Человека, никогда не бывавшего за Полярным кругом, растительность поражает не только своею скудностью, но и какой-то особенной своей ранимостью и хрупкостью, уязвимостью. Даже почва, казалось, вот-вот не выдержит, и провалиться под твоими ногами, унося тебя в самые недра земли.

На обратном пути Ник и его помощники придумали нечто иное. Нарядившись в нищих, которых тогда в СССР официально не существовало, пошли они по всем вагонам с гармошкой и пением, протягивая опешившим туристам алюминиевые кружки для подаяний, а точнее для вознаграждения. Как-никак а "нищие" не просто просили милостыню, а пытались развлечь умирающих с тоски путников. Смех и веселье долго еще царили в поезде, но, вы же знаете, - чтобы вы не делали, всегда найдется кто-нибудь недовольный. Некоторые из подопечных дирекции круиза, добровольно расставшись со своими несчастными копейками, принялись рассуждать... А куда поступят средства собранные вот таким путем и не сильно ли разбогатеют "артисты"? Кто-то даже и обиделся за родное советское правительство - что это такое - по вагонам ходят нищие, хотя и ряженые!

Природа людей неистребима! Вспомните хотя бы притчу про мельника, мальчика и осла! Увидав бредущих старика и мальчика и трусящего за ними ослика, толпа стала возмущаться. Что же это такое - люди идут, а скотина без поклажи. Усевшийся на осла мальчик не спас затруднительное положение - прохожие стали возмущаться тем, что осел везет мальчика, в то время как старый человек принужден идти пешком. Тогда дед уселся на бедного ослика. И тут не угодили людям, - возмутились уже тем, что ослику тяжело везти старика. В конце концов, мельник взгромоздил ослика на себя и понес скотинку на плечах. Народ тут же стал кричать - "где это видано, где это слыхано - старый осел молодого везет!"

Так что вполне можно понять правителей любых стран, даже тех где правят не разбойники и не мошенники. Как все же трудно угодить людям, особенно вредным да привередливым.

В довершении всех забот и хлопот, которые и полагалось переживать любому начальнику, организовал НН незадолго до прихода судна в родную гавань новую для себя мороку. Приметив как-то в сауне стройненького хлопчика, оказавшегося дальним родственником главного механика теплохода, не стерпел, - завязал сердечный разговор с разбитным малым. Ну, а так как "рыбак рыбака видит издалека", то паренек не стал набивать цену - уже через полчасика после парилки очутился в каюте начальника круиза.

Разговорившись на темы, запрещенные в те времена для обсуждения в печати, узнал Ник о том, что остров Отдыха, расположенный прямо посередине Енисея в центральном районе Краснопыльска можно было вполне переименовать в остров Труда. На песчаные берега острова, оказывается, как на работу, ходят сверстники его собеседника, без труда находя клиентов для преданного анафеме в стране Советов занятия - сексуальных забав мужчин с юношами. Выразив неподдельное удивление о внезапном появлении неслыханной до сих пор в Совдепии профессии, Ник сообщил о своем неукротимом желании внести изменения в план круиза и причалить прямо к этому удивительному острову вместо скучной центральной пристани Краснопыльска.

Без долгих предисловий, поняв, что именно привлекает его нового друга, приступил парнишка к делу, а точнее к телу. Подающий большие надежды юноша начал с поцелуев рук героя сей книги, а закончил тем, что облобызал и все его пальцы. Не прошло и пяти минут, как влажные губы юного развратника очутились в области, обычно скрываемой от людей морально устойчивых, дабы не подвергать их опасности поддаться искушению. И только в русских народных сказках "скоро сказка сказывается да не скоро дело делается". Тут все было с точностью до наоборот. Дело было сделано за пятнадцать минут, а расхлебывать заваренную кашу пришлось долго. И мимолетная радость уже не в первый раз обернулась для Ника большими неприятностями.

Андрей Пенькосов - так звали безбилетного пассажира - помимо дяди-начальника имел знакомства и среди членов команды, в том числе и среди курсантов речного училища, проходивших практику в комфортабельном плавучем дворце. В тот же день, ближе к полночи явился он опять, но уже без предварительной договоренности и к тому же не один - из-за его спины выглядывала смущенная рожица молоденького практиканта.

"Коли назвался груздем, то полезай в кузов" - Ник пригласил парочку войти и расположиться на мягком диванчике. После обмена многозначительными взглядами с товарищем, Андрюша предложил директору круиза потереть спинку под душем. Кто же откажется от такого заманчивого предложения, если отрок напоминает своей фигурой самого Кипариса?

В кабинке душа было тесновато для двоих, но зато не обидно. Выполнив обещание потереть спину, мойщик приступил к натиранию других частей тела, - и не только руками... В самый разгар помывки, заняв более достойную в таких делах позицию, загорелый Кипарис, как бы невзначай, оперся на дверь, которая распахнулась, и у сидящего в гордом одиночестве юного практиканта появилась возможность наблюдать картину омовения. Ник и не подумал восстановить status quo* - ему сразу стал понятен замысел хитрецов, но, будучи близоруким, не проникся он так же моментально в глубины далеко идущего плана подлеца с фигурой греческого божества.

Смывшие с себя затем все грехи, чистые как ангелочки и оба довольные (по совершенно разным причинам) разгоряченные купальщики стали попивать остывший за это время чаек в компании свидетеля обряда крещения* под тихо доносящиеся звуки умиротворяющей музыки из динамиков последнего чуда японской радиотехники - портативной магнитолы Sony.

Уже на другой день парочка пришла опять, но уже в сопровождении мордоворота, прошедшего практику на речных посудинах лет пяток тому назад. Троица новоявленных вымогателей порешила обложить директора круиза оброком в две тысячи рубликов в обмен на умолчание о ставших известным им, да и нам с вами, фактах сугубо личной жизни НН. Правда в порядке компенсации босс шайки-лейки предложил грешнику заняться с ним и со товарищами групповым сексом, приговаривая, что такое удовольствие стоит двух тысяч и даже того дороже.

- Они что, сговорились что ли? - пронеслось в голове у ошарашенного новым поворотом дел Ника. Только-только избавился от одних стервецов, как повстречались другие. На всех трахальщиков и денег не напасешься, если оплачивать неожиданные счета. Как всё же любят некоторые типы использовать слабости других, если можно нажиться на этом!

Незамедлительно выпроводив за дверь корыстных любовников, стал Ник раздумывать, что бы ему предпринять, дабы и самому остаться целым, и волки не умерли бы от сексуального голода. Но тут, как это часто бывает с людьми, которым покровительствуют неизвестные силы, вмешалось само Провидение!

На следующий день Ник уже с самого утра обнаружил за собой слежку. Кто-либо один из его новых приятелей всегда находился за его спиной, ласковым взглядом пронзая насквозь одежду любителя острых ощущений. А представьте себе, каково чувствовать себя раздетым перед тем с кем ты не желаешь иметь ничего общего! К вечеру теплоход причалил к живописному берегу Енисея. Туристы и многие члены команды сошли по трапу, дабы слегка размяться и осмотреться по сторонам.

Воспользовавшись свободной от забот минуткой, пристроил Ник на всякий случай свою дорогущую магнитолу в сейф капитана судна и в тот же момент услыхал пронзительные вопли женщин и ругань мужиков, принужденных своими жалостливыми женами затаскивать бездыханное тело "Кипариса" по сходням на борт теплохода. Тот оказывается, напившись до чертиков, стал приставать к жеребцу, пасущемуся на сочном лужку. Но, если к Нику бесстыдник заходил спереди, то к коню подошел с заду. А конь он и есть конь, - не привык к таким телячьим нежностям, - взял да и лягнул приставалу копытом прямо в лоб. Упавший замертво охальник был подхвачен своими компаньонами по несостоявшемуся групповому сексу, а уж у трапа его, без малейших признаков жизни, подхватили мужички-туристы, которые и доставили бездыханное тело в гостеприимный кабинет судового врача.

Хотя безбилетные пассажиры и не попадали под юрисдикцию директора круиза, Ник, будучи в душе добрым христианином, проявил живое участие в оживлении разбойника. Самаритянин* даже дежурил какое-то время у изголовья мученика, дабы быть первым кто возникнет пред очами возвращенной к жизни заблудшей души.

Не дождавшись пробуждения, хорошо обработанного местным конем залетного жеребца, удалился Ник в свои апартаменты, раздумывая о роли преобладания наших сердечных привязанностей над разумом. По идее надо было бы радоваться такому повороту дел в сложившейся затруднительной для него самого ситуации. Тем не менее, есть что-то, вложенное видимо в нас самим Создателем, что не позволяет многим из нас опуститься до того, чтобы жажда мести возобладала над чувством сострадания к тем, кто хотя и принес нам зло, но находится на полпути в мир потусторонний.

Оставшиеся до конца круиза пару дней не принесли утешения дяде дуралея. Его племянничек все-таки кое-как пришел в себя, но никак не мог вспомнить ни свое собственное имечко, ни как звать родственника. Так что у Ника появилась надежда, что повредившийся умом юноша не вспомнит и его скромное имя. Дружков же вымогателя теперь как корова языком слизала или, точнее, как волной смыло. Во всяком случае, теперь они не только не раздевали взглядом Николая, но и старались не попадаться ему на глаза даже случайно - поняли, видать, что божье наказание может придти очень быстро.

После швартовки теплохода к речному вокзалу распрощался Ник с довольными поездкой туристами и пошел собирать свои вещи. Не доходя до своей каюты, приметил он неразлучных подружек - директрису ресторана и врачиху. Те сидели на диванчике, прижавшись друг к дружке и, увидав Ника, застыли в сей удивительной для пожилых женщин позе. Две прожженные бестии уставились на него каким-то странным взглядом - как на марсианина приземлившегося прямо на их глазах и вышедшего из космического аппарата.

- Что с вами случилось? - участливо спросил Ник, с удивлением рассматривая постные мины.

Получив от парочки какой-то маловразумительный ответ, Ник не придал значения их растерянности, хотя нутром почуял что-то неладное. О, если бы многие из нас были бы более внимательные к окружающим, то о приближении к нам той или иной опасности мы знали бы гораздо раньше, - что могло позволить хотя бы попробовать ее избежать. Кабы знал тогда наш герой, что ушибленный жеребцом красавчик уже припомнил и свое и все остальные имена, то, быть может, и постлал бы заранее соломки, чтобы не было так больно падать.

Домой Ник шел нехотя; но как бы мы не замедляли шаги при приближении к месту назначения, рано или поздно туда все-таки приходим. Вполне счастливого человека можно определить очень и очень просто, - и на работу, и домой он спешит со всех ног и к тому же с превеликой радостью. Тем же, кому не мила ни жена, ни работа, - а узнать их можно по тому насколько оттягивают они встречу с ними - можно только посочувствовать и даже высказать соболезнования. Ник же любил свою профессию; питал самые нежные чувства к жене, но, благодаря особенностям своего характера, отличался необычайной нетерпимостью к любой несправедливости и особенно, что вполне естественно, по отношению к себе. Ну ладно, если бы жена приревновала его к приятным и сговорчивым юношам, - тут хоть было за что быть недовольным. Кому же понравится делить мужа с кем-либо еще, даже если он и сам Аполлон!* Так нет же! Пощечиной одарила его женушка только за одно лишь подозрение в том, что муженек якшается с, по ее мнению, девицами легкого поведения. Как тут не обидеться, если сии девы совсем не привлекали нашего героя - и, прежде всего своею непорочностью. Да и никто из них не пытался обольщать директора круиза, - им было достаточно компанейского и статного холостяка-фотографа.

Идя уже по твердой земле. Ник все равно шел, слегка покачиваясь, как бы все еще находясь на палубе белоснежного теплохода. Припомнив свою последнюю шутку, содеянную им с туристами, поклялся он впредь обдумывать свои затеи более основательно, дабы суметь предвидеть все последствия. Хотя откуда ж ему было тогда знать, что то была его последняя шутка в вольной жизни. И как это еще все обошлось, и никто из пассажиров не выбросился за борт для спасения "утопающего"?

А произошло все таким образом. Подав идею капитану теплохода провести учебную тревогу "человек за бортом", Ник уговорил того не оповещать пассажиров и команду заранее. О плане шутников узнал только боцман, который и организовал в тайне от всех сброс в реку деревянного ящика от пива. Раздавшиеся резкие звонки, гудки и голос капитана, объявившего "человек за бортом" почти совпали с тем, что теплоход резко замедлил ход и стал разворачиваться. Испуганные насмерть путешественники повыскакивали на верхнюю палубу, осматриваясь по сторонам, ища в толпе лица своих родных и друзей. У каждого в голове была одна мысль - не близкий ли им человек очутился в беде.

Быстро спущенная на воду моторная шлюпка понеслась к удаляющемуся от теплохода предмету. Уже через десяток минут на борт подняли ценный груз - ящик и спасательный жилет с привязанной к нему бутылкой шампанского. У всех отлегло на душе, раздались смех и радостные возгласы жертв розыгрыша, получивших небольшую встряску, благодаря прямо-таки скажем не очень умной затее известного нам затейника. Это еще, слава Богу, что ни с кем не случился сердечный приступ, - ведь не все родственники сразу же нашли друг друга после сигнала тревоги.

Доселе так никто не шутил и над командой, тоже изрядно переволновавшейся. И лишь раскупоренная бутылка шампанского на какое-то время успокоила отважных спасателей. Многие из переволновавшихся туристов тоже нашли забвение на дне бокалов - вот и говорите после этого, что вино наш враг. В небольшом количестве винцо не только не приносит неприятностей, но наоборот способно развеселить и отвлечь от грустных мыслей и брюзгу-ворчуна, и отшельника-анахорета, и обманутого мужа, и брошенную невесту, и пессимиста, и жизнелюба-президента по чьему приказу бомбят родные города* и даже чекиста-мизантропа.* Лишь невоздержанность в питии, как и в любом другом деле, приносит нам горькие беды, страшные огорчения и лихие испытания. А напасти вполне могли бы и обойти нас стороною, если бы мы сами не призывали их на свою голову своим стремлением превзойти в питье некоторых правителей России, в делах любовных одного из ее генеральных прокуроров,* а в делах расследования коррупции среди чиновников бесстрашных журналистов Холодова и Гонгадзе.*

Решивший затмить в утехах с юношами великого сибирского пионерского поэта, и посему уже потерявший счет своих любовников, Ник приближался к последней черте, за которой неумолимо следует наказание, если не принадлежишь ты в стране Чудес к касте неприкасаемых - партийцев, чекистов, милиционеров. Да и упомянутые мною "недотроги" не были в полной безопасности, - лишь стоило тем не угодить чем-либо своему начальству. Тогда на своей шкуре и испытывали подлюги сполна все "прелести" созданной ими самими системы уничтожения врагов социализма со звериной мордой.*

А враги извергам мерещились повсюду. Они их видели в каждом, кто не поддавался оболваниванию их пропаганде, в любом кто смел прекословить им или, что еще хуже, препятствовать осуществлению их сумасшедших планов. Потенциальным их врагом становился даже тот, кто не ограничивался рабоче-крестьянской позицией при свершении половых актов с противоположным полом. А уж те, кто укладывались в постель с лицами своего пола, вызывали у них такую злобную ярость, какую можно себе представить только у тех, кто сам хотел бы этим заняться, да не мог себе это позволить по тем или иным резонам.

Надо все же признаться, что среди милиционеров находились и порядочные люди. Ник убедился в этом, получив по завершении путешествия повестку к следователю Шапкину, который курировал соблюдение железного порядка и социалистической законности на речном транспорте. По наущению директрисы судового ресторана и алкоголички-врачихи ударенный копытом в лоб отрок обратился с соответствующим заявлением в милицию. Если "пострадавший" семнадцатилетний "мальчик" не знал, что ответственность за мужеложство наступает с шестнадцати лет, то уж эти-то старые бабы знакомы были с Уголовным Кодексом. Но что им было до того, что науськанный ими безмозглый парубок рискует получить наказание. Лишь бы досталось и их недругу, не дававшего им спокойно заниматься своим излюбленным делом - директрисе торговать ворованными продуктами, а докторше врачевать вполне здоровых мужиков.

Следователь позволил Николаю прочитать, скорее всего, написанное под диктовку интриганок, заявление "потерпевшего". Ник напрочь отверг все обвинения того, чья подпись украшала сие сочинение на заданную интриганками тему. Дознавателю ничего другого не оставалось делать, как вызвать в свой кабинет и сочинителя доноса. Юноша явился на очную ставку почему-то без своих добровольных адвокатов и усердно стал помогать выяснить что да, как и куда, и сколько раз, а когда спохватился, то было уже поздно. На его счастье, да и на удачу Ника нарвался он на человека просвещенного и понимающего то, что подобные добровольные отношения между лицами одного и того же пола не стоят награды, но и не заслуживают наказания. Следователь разъяснил "пострадавшему", что как ни крути, а получается так, что и самому заявителю как подельщику* в этом "страшном преступлении" придется отвечать по всей строгости советских законов - то есть приготовиться к отсидке на пять лет. А всем известно, что в зоне к "потерпевшим" в таком деле всегда особый интерес...

После минутной немой сцены к заявителю вернулся дар речи, и незамедлительно выяснилось, что рассерженный конь все-таки не выбил копытом остатки ума у недоумка. Остолоп хотя и был ударен железной подковой прямо в лоб да быстренько сообразил, чем может закончиться для него сия канитель, и тут же отказался от своих обвинений - сперва устно, а затем и письменно. В ситуации, когда тебе самому или членам твоей семьи грозит тюрьма, многие болтуны отказываются от своих слов, а некоторые птицы большого полета даже от весьма высоких заоблачных должностей*...

В общем, как говорится, на том едва начавшееся дело и закончилось, и с тех пор НН никогда более не встречался со слишком уж меркантильным и ненадежным любовником. "Где он теперь? Кому целует пальцы?" - спел бы Вертинский.*

"ВОРА ПРИНЯТЬ - САМОМУ В БЕДУ ПОПАСТЬ".

Не успел Ник перевести дух от неприятных вопросов представителя хотя и "родимой", но строгой советской власти и от очной ставки с повредившимся в уме дуралеем (обычно в таких делах человек разумный, если его не пытают, не признается ни при каких обстоятельствах), как пришла новая беда, которую вполне можно было предвидеть. Однако явилось несчастье все же слишком быстро.

Посаженного за кражи цыгана как раз в это время выпустили досрочно "за хорошее поведение". Сами понимаете, к кому он мог податься по прибытию в близкие ему места. Конечно же, к названному отцу, которого он однажды под чистую ограбил, но, как всякий провинившийся и блудный сын, о чем свидетельствует и сама Библия,* рассчитывал на прощение.

Можете себе представить, каково было удивление Николая, когда, открыв дверь на разливные трели дверного звона, искусно изображавшего певчую птичку, увидел он знакомую фигуру слегка похудевшего соловья-разбойника* с низко опущенной головой и потупившимся взором.

- "Здравствуйте, Николай Николаевич. Можно к Вам войти?"

Не изучив еще к тому времени премудрости многих пословиц, таких как "вора принять - самому в беду попасть" и "не будет толку ни от волка рощеного, ни от вора прощеного", ответил неожиданно для самого себя Ник:

- "Что ж, входи, коли пришел".

Не зря говорят бывалые французы - "ни одна дверь ни крепка настолько чтобы удержать за ней кота или любовника". Да и одна из русских поговорок советует - "дружбу помни, а зло забывай". В общем, впустил цыгана Ник на порог, но провел нежданного и незваного гостя в кухню. Несмотря на эти меры предосторожности, визитер все же заметил в уютной гостиной японскую магнитолу и наметанным глазом определил ценность сего предмета.

Каким бы не был хлебосольным до сего момента Ник, не поднялась у него рука налить даже стакан чая тому, кто так подло и гнусно однажды нарушил законы гостеприимства. И посему встреча была похожа не на свидание любовников после долгой разлуки, а на беседу случайно встретившихся людей, имевших лишь общие интересы.

Помилованный вор поведал внимательному слушателю о своих мытарствах в тюрьме и на зоне, уделив достаточное время и для описания особенных отношений между начинающими уголовниками в ставшей ему родной исправительной колонии. Те находились в самом опасном возрасте - постоянно хотели того, чего власти колонии, исходя из инструкций, не только не могли им предоставить, но и обязаны были не допускать. Находясь под постоянной слежкой, многие любители нетрадиционного на воле, а здесь самого что ни на есть привычного и не осуждаемого товарищами по несчастью, секса (если только ты не выступаешь в пассивной роли) находили все-таки прибежище.

- "Мы занимались этим в ленинской комнате"* - признался молодой развратник своему "папане".

Ник не столь был удивлен размахом удовлетворения в исправительной колонии осуждаемых лицемерами и ханжами страстей, как самим местом, выбранным для сих, кстати говоря, далеко не вредных для здоровья занятий, если происходят они без принуждения. Хотя при здравом размышлении пришел он к мысли о не слишком и большом противоречии в этой ситуации. Ведь зачастую портреты Ленина (а их имел в своем кабинете каждый уважающий себя судья или следователь-палач) освящали своим присутствием пытки подозреваемых. Так почему бы им и не украшать стены того или иного помещения при действиях, где хотя бы один из участников процесса испытывает удовольствие и получает удовлетворение...

Вопрос Ника - надевал ли при этом его собеседник женское платье, которое тот использовал при кражах - застал врасплох рассказчика и пока тот собирается с мыслями, поведаю я вам как все же опасно натягивать на себя женское белье и к тому же на длительное время. А сошлюсь я при этом на более сведущего в таких рискованных делах знатока - автора незабвенного "Симплициссимуса".*

Герой сего знаменитого романа, устав носить клоунские одежды и не найдя для себя подходящую для парня одежонку, принужден был облачиться в девичьи одеяния. Ежели кто желает узнать по какой такой причине приневолен был носить шутовской наряд, в общем-то, человек весьма смыленный, то мне ничего другого не остается совершить, как порекомендовать уважаемому читателю самому ознакомиться с этой чудесной и поучительной книжкой.

После сего переодевания, как повествует сам Симплиций, что в переводе на русский означает простак (не путайте с простофилей!) - "возомнил себе, что отныне избавился от всех зол и напастей". Обратившись затем к офицерским женам, получил шут поневоле более спокойную должность - прислуги жены ротмистра. И все было бы не так уж и плохо, если бы им уж чересчур ни заинтересовалась любвеобильная женушка вояки. Влюбившаяся в статную "служанку", госпожа так вырядила паренька, что стал он похож на разодетую куколку, что вызвало кое-какие желания не только у пожилого муженька, но и его молодого конюха. Если бы в подобную ситуацию попал герой моей книги, то, скорее всего, он сумел бы договориться со всеми, дабы избежать ненужных ссор в этом благородном семействе и осчастливить всех его членов, хотя бы и по очереди. Что же касается упомянутого мною Симплициция, то позволю себе привести собственные признания сего любителя приключений, дабы показать моим уважаемым читателем как нелегко приходится тем, кто пускается в подобные авантюры.

"... дуралей /здесь он имеет в виду конюха. Примечание автора/, завидев мои белые руки, так воспламенился, что никак нельзя было его удержать, чтобы не поцеловал меня; а так как я не особенно тому противился, то ротмистр, на глазах коего все сие происходило, не мог того снести, и выскочил из палатки с обнаженною шпагой, намереваясь заколоть моего бедного полюбовника...

... А когда настал день, выдал меня господин ротмистр на потеху рейтарам... Они поспешили со мною в кусты, чтобы удобнее утолить скотскую похоть, как у такового дьявольского отродья в обычае, когда им подробным родом отдают женщин... волоча меня в разные стороны, разодрали на мне все платье и увидели воочию, что я за девица...".

Не берусь передавать признания горемыки дальше, чтобы не отбить у вас охоту самим познакомиться с замечательным сим романом, по сравнению с которым моя книжонка, конечно же, и в подметки не годится. Однако же все-таки поведаю вам то, что услышал из уст цыгана НН - а сия жалостливая история вызвала у него веселый смех, но с горькими слезами на глазах.

Что ж поделаешь! Пришлось любителю чужого имущества признаться, что в женском платье ограбил он не только жилище Ника, но и побывал в сем странном для настоящего мужчины наряде под крышами многих домов и квартир без всякого на то приглашения от жильцов там проживающих. Долгое время все сходило ворюге с рук, но вы же знаете, - сколько веревочке не виться, а конец будет, да и ничто не вечно под Луной, и воришка попался как-то в руки возвратившейся с ночной смены бригады скорых на расправу крепких мужичков. Те снимали невзрачного вида домик неподалеку от рынка, приехав из Азербайджана* в сибирские края за длинным рублем. Чем уж они занимались - или продавали то, чего у самих было в излишке, или шабашили* на одной из строек по договору, в котором оговорена лишь сумма выплаты за проделанную работу, а у ж исполнишь ты ее за полгода, или да две недели - это дело твое. А посему работали такие бригады даже по ночам, время более подходящее для воров, грабителей и сталинской закалки следователей.*

Застав у себя в доме миловидную девицу, рыскающую проворными руками по всем шкафам и укромным уголочкам, навалились мужички гуртом на ночную гостью и заломили "девице" рученьки за спину. Вознамерившись тотчас же приступить к наказанию, каковое девица, по их уразумению, явно заслужила, над головой бедняжки завязали они морским узлом задранную вверх юбку и сорвали с извивающейся как змея "барышни" трусики. Тут-то и разглядели с превеликим удивлением строители кое-какой на их взгляд совершенно лишний предмет, прикрывавший то место, где по идее у всякой порядочной девицы должен быть находится вход, которым и намеревались воспользоваться разгневанные рабочие, - хотя и не все разом...

Как не понять разочарование возбужденных (и не только неслыханным вероломством жулика) южан! Можно и понять их желание все же дать выход своей наэлектризованности. Ох, и досталось цыгану со всех сторон и во все отверстия! После обряда вступления в совершенную зрелость получила "барышня" и щедрую добавку - удар по освобожденной от юбки скудоумной голове был такой силы, что аж искры из глаз посыпались. Сие чересчур нежное внимание к своей персоне не пришлось цыганчику по вкусу, а что делать - не пойдешь же жаловаться,- сам напросился!...

Исповедь гостя на этом и закончилась - ведь "сухая ложка рот дерет" - много не наговоришь, когда тебе ни рюмочку ни наливают, ни закусочку ни подают. Однако ж лицезрение того, с кем когда-то так мило проводил ноченьки, может вызвать самую настоящую чесотку в том месте, о котором не упоминают в приличном обществе. Почувствовав свербеж во всех частях тела, решился Ник незамедлительно избавиться от этой напасти. Но так как дал он себе зарок не приголубливать негодяев у себя дома, то пригласил обновленного тюрьмою и колонией мерзавца составить ему компанию в посещении сауны. Ведь где, как ни в бане избавляемся мы самым лучшим и быстрым образом от нестерпимого зуда, природа которого еще не изучена во всех тонкостях? Без долгих раздумий оставшийся не солоно хлебавши гость все же милостиво согласился помочь старому другу избавиться от напавшей вдруг чесотки и, как говорится, ударили они "по рукам, да и в баню".

Неужели жажда телесных наслаждений так сильна, что превосходит силу разума? Выходит, что именно так и обстоит в жизни, тем более в жизни грешника. Один из великих русских писателей* описал невыносимые страдания отшельника, возмечтавшего сделаться чуть ли не святым еще при жизни. Тот удалился с этой благородной, но трудно достижимой целью в места довольно-таки пустынные, дабы избегнуть всех житейских соблазнов, упомянутых в Библии. Но даже боль от собственноручно произведенного отсечения части своей руки для того, чтобы избегнуть искушения не превозмогла желания сблизиться с посетившей случайно сего анахорета девицей.

Подобная операция, наверняка, не помогла бы и одному из кандидатов в президенты "демократической" России в канун смены тысячелетия, перед тем как направиться ему в логово продажных девиц. Вот ежели бы он отсек какую-либо другую часть тела, более необходимую для таких встреч, то и съемки скрытой камерой не состоялись бы, и, быть может, и в президенты попал бы. А так кто же будет голосовать за человека, который ничем хорошим не отличается от простых смертных?

Но вернемся опять в начало восьмидесятых годов, если вы не возражаете. В то время в Краснопыльске уже была открыта не одна сауна, - обитая деревом комнатка с каменкой, выдающий обжигающий сухой пар. Даже в Аду не бывает, пожалуй, жарче, - хотя доподлинных свидетельств не слышали мы ни от одного из лиц, заслуживших помещения в самом неприятном месте после земного бытия. Ведь, скорее всего, из Ада не отпускают на каникулы, как убийц из тюрем Норвегии, ловят которых затем долго и часто безуспешно на пляжах Испании. Необходимый атрибут такой баньки - небольшой бассейн с ледяной водой, куда можно нырнуть после прожарки своих косточек. Широкое распространение получили сии пользительные заведения по всей огромной стране, - от соседних с родиной сауны* сел до камчатских пограничных застав. Особливо полюбились баньки с сухим паром поклонникам однополой любви. Это было, пожалуй, единственное местечко, где полюбовники были избавлены от милицейской слежки. Ведь от "доблестных" ментов было невозможно даже уберечься в общественных туалетах. Переодетые ищейки часами дежурили около грязных сортиров, дабы застукать с поличным ту или иную парочку. У этой публички и слово-то "туалет" исчезло из обихода, заменив собою смачно-звонкое - "сортир". Особенное нетерпеливые из них даже, говорят, сами провоцировали на сближение того или иного доверчивого искателя весьма сомнительных в таких заведениях наслаждений. Что ни сделаешь ради повышения по службе!

Николаю было нестерпимо жалко тех бедолаг, кто за неимением условий, подходящих для знакомств и последующих удовольствий, прибегал под защиту стен нужников. По-шекспировски кратко, но предельно ёмко можно было выразить его отношение к сему явлению примерно так, - "нет повести печальнее на свете, чем повесть о минете в туалете".* Но, сдается, не менее печальна и выпавшая на долю некоторых типов из "доблестной советской милиции" горестная судьба - присутствовать при половом акте в туалете или в роли тайного наблюдателя, припавшего к щелке, или в роли явного провокатора. По рассказам одного из знатоков среды гомосексуалистов, некоего слишком уж ретивого "наблюдателя" наказал сам Господь, поразив его такой болезнью, при которой вынужден тот ходить с трубочкой, выводящей из его кишечника все то, что там скопилось. И теперь бывший дознаватель принужден постоянно вдыхать запахи, к которым трудно было привыкнуть даже неразборчивым ментам при несении дозора в советских общественных туалетах.*

Дав выход своим темным желаниям, Ник все же опомнился и, выйдя из полумрака баньки на божий свет, стал прощаться на веки вечные с компаньоном по наслаждениям. Тот же не намеревался так просто расстаться со своим благодетелем и, пройдя школу жизни в подвальных университетах,* уже понимал, что ничто так не привлекает человека как что-либо новое и необычное. А посему и предложил цыганчик Нику познакомить его со своим малолетним другом Толиком, пятнадцати лет отроду, недавно им лично проверенным со всех сторон и признанным полностью пригодным к употреблению.

Смывший с себя последний грех Ник почувствовал ловушку и наотрез отказался, тем более что и возраст Толика не располагал к беззаботному время провождению.* Рассерженный отказом цыган не стал терять времени - уже через пару деньков на почтовом ящике в подъезде дома, где жил ранее холостяком Ник появилась надпись - пидарас.* Через пару дней, зайдя проведать квартиру, обнаружил Ник, что стекла в окне гостиной выбиты орудием лиц пролетарского происхождения - то бишь булыжником.*

Чего же еще можно было ожидать от подлого отродья кроме пакостей, да еще и исподтишка! Нанеся визит отпущенному досрочно "за хорошее поведение" негодяю, Ник пригрозил слегка перепуганному злодею тем, что добьется выселения пакостника из занимаемой комнаты в заводском жилом доме.

Полуночный камнеметатель и пачкун-любитель* прикинулся непричастным к тому, что вызвало гнев Ника. Да и где вы встречали такого совестливого негодяя, который сразу же и признается в содеянном? Вы разве слышали, что украинский президент признал свой голос на аудиокассете, которая предательски поведала миру такие смачные матерные ругательства в адрес его оппонента, что я даже не рискую их тут повторить ...

Чувствуя потребность поделиться с кем-либо новыми потрясениями, свалившимися на его голову, рассказал НН о появлении бывшего "сыночка" своему лже-дружку. Скорее всего, именно тот и разнес новость по ветру, и тучи на и так затуманенном горизонте Николая стали сгущаться с каждым днем. Вспомнив мудрое народное изречение - коготок увяз, всей птичке пропасть, пригорюнился Ник и стал раздумывать о своем неразумном поведении. Да было уже поздно.

По всем адресам властей в штатском и в погонах уже летели подметные письма, в которых анонимная "благожелательница" сообщала: "Уважаемые...". Далее уважаемым властям сообщалось о том, чем занимается Ник в свое свободное время в своей спальне. Письмо заканчивалось - "люди, которые не могли больше молчать"... Видать, раньше могли, а теперь, вдруг, не смогли... Что ж поделаешь?

В некоторых стенах высоких кабинетах "новости" не задержались и дня и, вырвавшись за двери, пошли гулять по городу. К их распространению присоединились сплетницы и прирожденные, и ставшие ими после долгой работы в таких учреждениях как домоуправления, паспортные столы, райисполкомы и Театр музыкальной комедии. Бывшая опереточная дива, а теперь директриса хореографического училища принесла на хвосте* услышанные вести даже теще Николая. Слухи к тому времени, как всегда это бывает, обросли самыми невероятными подробностями, - якобы при совращении несовершеннолетних развратник использует наркотики, дабы перед этим затуманить мозги и так не очень смышленым в этом возрасте юношам.

Если бы подобные "новости" вы доверили мужчине, то у него они влетели бы в одно ухо, а вылетели в другое. Женщины же, как мы знаем, устроены по-другому. То, что вы доверяете им, входит у них в оба уха, а выходит через рот.

Особенное внимание уделяли сплетницы предполагаемыми ими диковинным позитурам партнеров по сексуальным утехам и в особенности юному возрасту посетителей нехорошей квартиры. Верно подметил ровесник Николая, один из замечательных норвежских художников* в своих размышлениях - "все то, о чем сплетничают люди это то, о чем они скучают"... Что же касается самого этого не умирающего явления, то оно, как верно заметила пословица "поражает трех человек одновременно - самого сплетника, того который его слушает и того, о ком распространяются сплетни."

ЗАДЕРЖАНИЕ. ДОПРОС.

Николаю, вполне согласному с поговоркой "на любой роток не накинешь платок", ничего другого не оставалось делать, как ожидать. Ждать пришлось недолго.

Когда одну из планерок в кабинете директора прервали два с военной выправкой человека в цивильной одежде и вызвали Николая, ему сразу же стало ясно, из какого гнезда прилетели эти птицы. Удостоверившись в том, что это именно тот, кто им нужен, с металлической интонацией в голосе предложили "соколы" Николаю проехать с ними в отделение милиции. Ожидавший у входа в храм культуры, газик* шумно зарычал и стрелой помчался в гнездо стервятников, увозя с собой и "соколов", и их добычу.

Фамилия первого дознавателя из многочисленной стаи хищных птиц, а точнее своры псов, - как ни крути, а работа-то у них была собачьей, - оказалась Крюкин. Ловить на крючок людей, выискивать их слабости, подслушивать, подсматривать, провоцировать - было и его любимым занятием, и почетной обязанностью. И лично избивать подозреваемых - тоже, нет сомнений, входило в круг его ежедневных нелегких дел. И кто бы мог подумать, глядя на это симпатичное лицо, что скрывается за этой маской человека! Лишь много позже узнает Ник как этот миловидный, и симпатичный молодой человек допрашивал одного из его приятелей, - одевал тому мотоциклетный шлем на голову и бил немилосердно со всей своей молодецкой силы металлическим прутом. При таком воздействии следов от ударов на голове подозреваемого не остается. Зато мозги набекрень пойдут у любого... "Что не изобретут праздные, сытые, бесчувственные?" - писал о подобных негодяях Солженицын.

Бить Николая самолично, да еще и с первого разу этот милый паренек не решился. Как-никак времена, когда подобные ему "сталинские соколы-дознаватели" избивали профессоров, ученых с мировым именем, писателей, артистов, музыкантов и даже генералов, давно миновали. Но у современных хватов* уловок больше, чем волос в бороде одного их официальных идолов - Карла Маркса. Почему бы и не запугать человека, который слаб, смертью на зоне, где с давних пор не все расположены к интеллигентам? Почему бы не и поместить дирижера на грязные деревянные нары? Кто им запрещает лишать человека доступа к свежему воздуху, возможности совершать по мере надобности кое-какие необходимые процедуры? Никто!

Что запоет человек творческий, когда помещаешь его в общество самых настоящих подонков, когда показываешь ему грязный донос и говоришь о том, что прочитает его и жена, если подследственный будет продолжать запираться. Как поступит тот, кому ты намекаешь, что всё может обойтись и хорошо, если он будет сотрудничать со следствием и укажет на соучастников страшного "преступления". Кто может выдерживать весь этот набор "джентльменских" приемов костоломов? А то, что они применяют физическое воздействие к наиболее упорным - небольшой секрет для простого люда. Это только интеллигенты, порхающие в облаках, могут не знать и не подозревать о подлинном лице, точнее страшной морде чудовища под именем "доблестная советская милиция".

Скромный и миловидный паренек, упиваясь своим превосходством над подневольным посетителем своего кабинета, поглядел строгим отеческим взглядом на дирижера и протянул ему листочек бумаги. "Уважаемые....." С каждой прочитанной строчкой душа грешника опускалась все ниже и ниже, пока не дошла до пяток. Донос почти слово в слово повторял все то, что было написано в подметном письме на имя тестя Николая, который тоже был включен в список получателей доноса.

- Ну, и что вы скажете в свое оправдание? - ласково спросил любопытный юноша. Он, несомненно, принадлежал к тем, кому "погубить другого всегда приятно", как говаривал Иван Калита,* имевший в виду не только доносчиков, но, вероятно, и тех, кто, засучив рукава, принимается пытать людей только на основании клочка грязной бумаги.

А для того, чтобы начать пытать человека ведь совсем необязательно сразу же тащить его на дыбу, - у последователей "железного Феликса"* в советской России много уловок и приемов, - кто не знаком с ними, почитайте-ка Солженицына. Очень актуальная до сих пор книга!

Чтобы сразу же оглоушить подследственного, паренек тихим голосом, но весьма настойчиво предложил Нику снять с пальца обручальное кольцо, объявив тому, что это необходимая процедура при аресте.

- Ну, вот и все, - пронеслось в голове Ника. Все его существо начало проваливаться в какую-то темную и бездонную яму. На ее краю стоял, подбоченясь, милый паренек в штатском, а где-то далеко внизу оскалили свои страшные рожи не то черти, не то другие коллеги нового владельца золотого обручального кольца.

Лишившись доказательства своей нужности хотя бы одному живому существу на этом свете, Ник немного упал духом. Однако не показал этого, - все же помог долголетний опыт конспирации. Скрывать свои чувства, мысли и поступки было жизненной необходимостью в стране, где внимательный взгляд "органов" пытался проникнуть даже в спальни граждан "самой свободной страны мира".* На посыпавшиеся как град вопросы, Ник отвечал так, что дознавателю ответы его не пришлись по носу. И, дабы расположить строптивого арестанта к сотрудничеству, сыщик принялся воспоминать свое незабвенное детство и отроческие годы.

- "Да я ведь тоже распивал спиртные напитки вместе с взрослыми мужиками, признался дознаватель.

- А чем они занимались с вами после этого? - захотелось спросить Нику. Но решил вовремя прикусить язык - не дай Бог, вдруг попадет в точку...

Оказывается, в придачу к признаниям об интимной близости с "папашей", цыган уже наплел дознавателю короб небылиц. Дабы хоть как-то оправдать свое весьма активное участие в процессе, который, как вы догадываетесь, требует как минимум двух участников, причем, как правило, с обоюдным желанием, подлое отродье прибавило и то чего не было - об якобы употреблении водочки перед боем в кровати.

Ник без всякого смущения в голосе напрочь отмел этот злобный навет потомка кочевников, пытавшегося, видимо, хоть как-то оправдать "смертный грех" в которым он так охотно признался. Цыган явно принадлежал к тому типу людей, которые легко соглашаются на потерю одного глаза, лишь бы другие лишились двух. Начисто отверг Ник и обвинения его в содомии. Он хотя и не был знаком с советом Овидия* "противься с самого начала", но интуитивно стал сопротивляться бесцеремонному вторжению в свою сугубо частную жизнь. И лишь у того, кто в подобных случаях не впадает в панику, появляется шанс на выживание...

Недоверчиво покачивая своей еще не совсем еще одубевшей головой, симпатяга-паренек все же, для острастки, многозначительно заявил:

- "Крепкий орешек попался, но у нас и не такие раскалываются..."

Однако щелкунчику с самым низким офицерским званием расколоть Ника не удалось. Да и какие-то неведомые высшие силы помешали заключить под стражу искателя приключений именно в этот день. Начальнику милиции позвонил кто-то из лиц, заинтересованных в немедленном освобождении Ника из лап дознания, - ведь через пару дней коллектив Ника должен был вылетать на гастроли в славный град Киев. Не мог же Ник дирижировать хором, сидя в застенках на таком отдаленном расстоянии от "матери русских городов".* До таких чудес в стране Советов еще не дошли. Это лет так через пятнадцать некий "целитель"* примется, сидя в студии Останкино,* излечивать тела и души миллионов "совков" своим все проникающим магическим взглядом, обещая доверившимся "кудеснику" гражданам что "рассосутся" у них все опухоли, залечатся раны, и уйдут навсегда печали и скорби...

В ту же далекую сказочную пору от настоящих печалей и скорбей избавлены были лишь лица, приближенные к власти, даже такие жалкие и ничтожные как тот, кто еще не выпустил из своего кабинета нашего героя. Цепкий юноша все же слегка опечалился. Но начальство есть начальство! Приказали сыщику задержать, - он задерживает. Приказали отпустить, - выпускает.

Издав глубокий вздох сожаления, милый паренек вернул Нику золотое колечко, но вместо слов прощания, изрек:

- "До скорого свидания...".

- "Пусть сам черт мечтает о свидании с тобой, да еще о скором", - приговаривал всю дорогу до дому грешник, все еще не веря своему нежданному избавлению.

Первым делом, Ник зашел на работу и, сидя в кабинете директора, увидел через окно зловредного цыгана, направлявшегося по направлению к дому "папани". Предчувствие новой беды все же не посетило нашего героя, - откуда и было знать тогда Нику, что советские тюрьмы исправляют только инопланетян?

Подойдя через полчасика к двери своей чересчур гостеприимной квартирки, обнаружил горемыка - дверь приоткрыта, а на дверном проеме виднеются следы взлома. Можете себе представить, какие чувства переполнили в этот момент нашего героя!

Проникший в чужую квартиру таким необычным лишь для новичка способом, вор унес немного, - взломщика спугнули. Оказывается, минут десять тому назад в квартиру Николая позвонил сосед-милиционер. Он-то и напугал до смерти визитера с монтировкой.* Да и кто не сдрейфит в чужой квартире, узрев в дверной глазок красивую, но строгую форму? Кто был этим визитером, Нику сразу же стало понятно...

Цыган, уже давший показания к тому времени на своего "отца" и, увидев, как увозили "родственника" на милицейском газике, был абсолютно уверен в своей безнаказанности. Денег в квартире нашел мазурик совсем немного, зато приделал ноги* биноклю. "Да поразит его Господь слепотою!", произнес в сердцах Ник, заметив пропажу прибора для наблюдения за звездными светилами. Это еще хорошо, подумалось ему, что дорогостоящий приемник унес он днем ранее на квартиру, где проживала жена.

Приехавшая по вызову соседа-милиционера бригада сыщиков не выказала усердия в поисках следов таинственного визитера. Более того, по вопросам тупых легавых, понял Ник, что его подозревают в том, что он сам себя обокрал, чтобы свалить все на "несчастного" цыгана и отправить того обратно в места, откуда тот недавно вышел.

"Бог вам судья, убогим", - подумал Ник. Произнести же эту фразу вслух он не решился, и лишь поглядел на ментов таким взглядом, каким обычно одариваем мы недоумков, случайно получивших ту или иную важную и хлебную должность.

Поняв, что помощи от милиции теперь не получишь, махнул Ник рукой на это происшествие, по своей значительности никак не сопоставимого с тем, что только что пережил он в кабинете последышей Дзержинского. Через пару дней Ника и его коллектив ожидали в Киеве, и уже там были все мысли и помыслы нашего героя.

Все же с нелегким сердцем окинул Ник взором родной город со стремительно изменяющейся высоты полета взмывшего вверх ТУ-154. Ведь он понимал, что инквизиторы выпустили его из своих когтей лишь на время.

НЕУДАЧНЫЕ ГАСТРОЛИ, ОБЫСК, АРЕСТ.

Сердечная встреча в аэропорту столицы Украины отвлекла Нина от тяжких воспоминаний, и он полностью отдался работе.

Какой же величавый и красивый город Киев. Но сколько бед пришлось пережить ему и его жителям со дня своего основания! Не раз и не два, и не три раза нападали на Киев со всех четырех сторон. Его жители даже сбились со счета - сколько раз город их захватывали вражеские войска. Да и в то время, когда вы читаете эту книгу, киевлянам как и всем жителям Украины приходится несладко, хотя правят там сейчас не вражеские захватчики а самые что ни на есть свои "родные" грабители и каты...

Первые дни в столичном граде прошли не только в подготовке к выступлениям, но и в экскурсиях по местам весьма примечательным и привлекающих туристов чуть ли не со всего света. Самое неизгладимое впечатление осталось после посещения Киево-Печерской Лавры.* Каким-то чудом храм пережил нашествия и чужеземцев, и своих доморощенных варваров - большевиков. Видать, само Провидение взяло под свое покровительство и наземные постройки и вырытые под землей пещеры, где в века от нас очень отдаленные скрывались от светских соблазнов, да и от преследований властей, монахи - жители подземного монастыря. Самых знаменитых из них, в том числе и самого Нестора-летописца* можно было увидеть лежащих в нишах, закутанных, замотанных неизвестно во что. Лишь части ладоней у той или иной мумии выставлены были напоказ, - для любознательных посетителей святой сей обители.

За день до первого концерта умирает Брежнев, и, потрясенные смертью партийного начальника, его верные соратники по партии объявляют в стране траур. В Киеве больше всех убивался, пожалуй, Щербицкий - главарь украинских коммунистов.* Про его барские замашки и хоромы, в которых жил "верный ленинец", киевляне в те времена могли шептаться только на кухнях.

Разумеется, все развлечения, концерты и шумные сборища были отменены по всей стране. Ник же никак не мог понять, - почему люди должны были изображать печаль в те дни, когда у них появился шанс на хоть какие-то изменения в жизни. Почему бы и не радоваться тому, что наконец-то почил в бозе маразматик? К тому же с именем его олицетворялось наглое вторжение в Чехословакию. Это при его правлении чекисты убили главу правительства Афганистана; при нем были введены войска в эту страну. При нем продолжали тайно обучать террористов всех мастей и национальностей для свержения тех или иных правительств стран, зачастую лежащих в тысячах километрах от паучьего гнезда "кремлевских мечтателей"? А то, что фантазеры уже с 1917 года спали и видели себя правителями всего земного шара, - было большим секретом лишь для идиотов. Это при нем не выпускали из страны даже евреев, а когда решили выпустить первую партию, то дали ориентировку своим подопечным террористам-шакалам в каких номерах вагонов те выедут на Запад. Та первая группа была зверски убита на полпути к Свободе... Организатор бойни - Ильич-Шакал* будет изловлен и посажен до конца своих дней во Франции, но лишь много-много лет позже. Главные же организаторы сего злодейства - владельцы кабинетов Лубянки - наказания никакого не понесут. Они частенько вовремя умывали руки, даже если для этого надо было успеть помереть смертью праведника*...

Демонстративно протестуя против всеобщего траура, пригласил Ник своих коллег в ресторан, благо и повод был неплохой - день рождения. Но филеры бродили везде, - даже в ресторане их можно было без труда отличить среди значительно поредевшей толпы завсегдатаев. Веселье за столом, оккупировали которые жизнелюбивые сибиряки, сильно раздражало соглядатаев.

Оркестра в этот вечер, разумеется, не было, - ведь никакая власть не смогла бы заставить музыкантов ресторанных оркестров играть траурную музыку. А другую играть не разрешали - в стране горе... Зато уж радио и телевидение день и ночь транслировали душераздирающие скорбные мелодии.

Возвращаясь обратно через Москву, обратил Ник внимание на то, что самый центр столицы был оцеплен войсками и людьми в штатском. За непробиваемыми стенами Кремля жалкая кучка людей - без пяти минут банкротов,* решала в те дни судьбу многомиллионного народа - кем заменить незаменимого. Казалось, и сама природа застыла в напряжении, - густые тучи покрыли все небо над прибежищем российских царей и современных сатрапов Совдепии. Атмосфера царила такая, будто в стране приключилась страшная катастрофа, - не то землетрясение, не то цунами, не то извержение вулкана, накрывшего пеплом и лавой просторы от Камчатки до Карпат.*

Чуть позже, когда у Ника проявится дар стихотворца, напишет он об этих днях следующие строчки - "гастроли накрылись, в стране похороны, а дома уже поджидают мильтоны".

Да-да, ареста он ожидал уже при сходе с трапа, но в те денечки сотрудникам карательных органов было не до баловня судьбы.

Газеты уже опубликовали решение кремлевского ареопага - на роль очередного живого трупа, правящего страной, был назначен глава КГБ -Андропов. Это был человек, который в свое время заманил в смертельную ловушку венгерских руководителей в 1956 году, подвизаясь тогда в роли дипломата в Будапеште. Теперь бывший дипломат-чекист призван был руководить и компартией, и страной. Вглядываясь в фотографию и, в особенности, в глаза нового правителя Ник никак не мог понять, - что же они выражают. И лишь, позже, пробыв почти два года в руках костоломов, он поймет, - то был взгляд палача, которого сфотографировали для Доски Почета.* Верно говорят - "глаза - зеркало души человека". Сравните глаза советских вождей, их чекистских прихвостней с глазами президентов США и глав демократических правительств европейских стран! Какие открытые и интеллигентные лица. Их глаза - это глаза философов, которые излучают доброту, порядочность, эрудицию.

Ник прекрасно понял, что теперь-то, когда к власти пришел Их человек, пиявки из следственных органов просто так от него не отстанут. Что-то надо было предпринимать. "Утопающий хватается за соломинку", - решил Никола выяснить, располагает ли связями в милиции его лучший "друг", помня о том, что именно он втянул его в свое время в ряды внештатных сотрудников "доблестной" милиции.

Репортер поклялся всеми святыми, что не водится с дурной компанией. Не мог же он признаться в том, что, (по всему было похоже), сотрудничал он с более высокой и, в отличие от "поганых ментов" уважаемой инстанцией - Комитетом государственной безопасности. Ведь комитетчики с давних пор использовали лояльных к советской власти гомосексуалистов в своих далеко идущих целях. Те, кто одолел труд Джона Баррона,* хорошо знакомы с грязными методами использовавшимися "славными" последователями Дзержинского, Ягоды, Ежова, Берии, Андропова* для вербовки, к примеру, граждан иностранных государств. Если они подлавливали иностранного дипломата на сей острый крючок, то тому ничего не оставалось делать, как соглашаться на сотрудничество или пускать себе пулю в лоб. Почитайте хотя бы признания Джона Вассала,* бывшего в 1955 году секретарем британского морского атташе и принужденного путем шантажа со стороны КГБ, (которое и организовало эту провокацию!), работать на "доблестных чекистов"! Для тех, у кого нет времени искать и читать его мемуары, привожу выдержку из этой поучительной книги - "... фотоаппарат поймал меня во всех мыслимых и немыслимых сексуальных утехах, ... в оральных, анальных и других сложных половых актах с рядом разных мужчин...".*

Журналист сделал вид, что страшно напуган, хотя в глубине души, пожалуй, не сомневался в том, что "дяди" из Центра не дадут в обиду своего ретивого тайного помощника. (Если, конечно, моя версия верна и тот не только хороводился с одним из сотрудников госбезопасности, но и работал на него). Услыхав из уст Ника высказывание о всевластных в стране коммунистах: - "Да им не до нас. Они заняты другим делом - как бы самим еще "день простоять да ночь продержаться",* глубокомысленно изрек:

- "Еще как до нас", хотя подразумевал, вероятно, другое:

- "До меня им точно никакого дела нет, а вот тебе-то не сдобровать. А вслух изрек:

- "Я давно предупреждал, что на тебя зубы точат".

Порекомендовав Нику выпутываться из беды самостоятельно, "друг" сердечно попрощался с без пяти минут узником и степенным шагом удалился в направлении серого здания*...

Ник же, с полным на то основанием полагая, что не так уж и много впереди светлых дней, поспешил в другом направлении, дабы начать укладывать пожитки и готовиться к съезду с "нехорошей квартиры".* Но торопился он, как окажется, навстречу своему аресту.

С тяжелым сердцем переступив порог ставшей вдруг чужой и неуютной квартиры, не зная и с чего начать, присел Ник на диванчик в позе роденовского мыслителя* да и призадумался. Совсем некстати, в этот горестный момент посетил Ника один из его любимчиков. Обменявшись с милым дружком только приветствиями, отпустил Ник паренька с Богом, как бы предчувствуя, что им помешают в том деле, по какому хлопец пришел. И точно, не прошло и пяти минут после ухода парнишки, как вновь послышались трели звонка, а вслед за трелями послышались требовательные стуки в дверь.

Как говаривал один из немецких писателей* - "зачастую кажется, что сам дьявол колотит в дверь, но это всего-навсего трубочист". В этом же случае все оказалось в точности до наоборот. Подойдя к дверному глазку и заглянув в него, Ник обомлел, разглядев знакомую рожу "щелкунчика", умевшего "раскалывать" кого угодно. Николай, наивно полагая, что хозяин квартиры имеет полное право не только не впускать нежелательных элементов, но даже и не откликаться на их призывы, и, не прореагировав на требовательные стуки непрошеного гостя, в сильном волнении вернулся в гостиную. Как йог* погрузившийся в нирвану,* продолжил Ник свои размышления о препятствиях, стоящих на пути последователей Эпикура* в стране, где правит "диктатура пролетариата". В то время Ник еще не был знаком с высказыванием необычайно популярного одно время в СССР Бертрана Рассела* - "разница между демократией и диктатурой есть в том, что демократия позволяет идиотам избирать правительство, а при диктатуре они сами правят". Однако нутром чувствовал, что только пришедшие к власти кретины могут установить такие законы, при которых ты не живешь, а только существуешь, витая между серпом и молотом.* Не то порежешься о серп, не то ударят тебя молотом.

Стуки тем временем не утихали и от одиночных ударов перешли в замысловатые комбинации, кои выдавали в колотильщике непризнанного таланта в области тяжелого рока. Стук долго не прекращался, как бы возвещая неизбежность прихода таких тяжких испытаний, от которых стараются избавиться даже люди совершившие ужасное злодеяние.

Стукач явно принадлежал к тем, кто готовы "хоть ногу изломать, а двери выставить", однако поразмыслив, поступил по-ленински - "пошел другим путем". Через пару минут, услыхал Ник, как у соседей открылась балконная дверь и, вслед за тем, увидел через тюлевые занавески стройный силуэт "щелкунчика", ввалившегося на его лоджию. Через оконные рамы приметив фигуру хозяина нехорошей квартиры, сыщик необычайно обрадовался и закивал головой в радостном приветствии. Понимая, что наглецу ничего не стоит разбить стекла и ввалиться в квартиру наподобие вора-цыгана, Ник, хоть и с небольшой охотой, но все же открыл балконную дверь.

Вошедший таким оригинальным способом строгий милиционер, потребовал открыть входную дверь. За ней скрывался напарник ищейки - следователь Бейхреб. Тот не рискнул лезти через балкон, так как явно опасался его обрушения. Такой тушей как он обладал не всякий породистый хряк.

Без долгих предисловий "гости" заявили, что желают произвести обыск. На требование Ника показать разрешение прокурора, "слуги закона" только усмехнулись. В это время зазвонил телефон. Не успел Ник сказать и пару слов, позвонившему тестю, как опер выхватил трубку, да так что и вырвал шнур из розетки. Но на том конце провода поняли - что-то случилось. Тем временем, не мешкая "доблестные" милиционеры вызвали понятых - соседей по площадке и приступили к обыску.

Потребовав от хозяина квартиры выдачи порнографического журнала и. получив ответ, что такого не водится, приступили к поиску желаемого предмета. Милый паренек направился в кухню и осмотр ее начал с мусорного ведра. Тем временем следователь, каким-то чудом поместившись в туалетной комнатенке, стал внимательно разглядывать унитаз, ища на нем, вероятно, отпечатки. Только чьи и с какого места, Нику было непонятно. Боров встал на четвереньки и, оттопырив свой толстый зад, стал принюхиваться к запахам, исходящим из заинтересовавшего его предмета. Это, пожалуй, о таких вот субчиках написал известный американский писатель - "кто жмет слишком сильно, тому гной брызжет в лицо".*

С презрительной усмешкой, вспомнив пословицу "на то свинье рыло, чтобы рыла", наблюдал за манипуляциями следователя Никола, обзывая про себя подходящими словечками не в меру усердную хавронью.
Облапив унитаз своими белоснежными и холеными ручками, проницательным своим взором Бейхреб стал изучать все причудливые изгибы устройства, а затем, встав с четверенек, потянулся к сливному бачку. Было забавно глядеть на специалиста с высшим юридическим образованием, когда он, встав на фаянсовое изделие, заглянул и в сам смывной бачок. Удивительно еще, как этот унитаз выдержал его тушу и не раскололся.

Уже через полчаса в квартире образовался такой ералаш, что приехавший к этому времени тесть Ника потерял дар речи, увидав эту живописную картину. В результате героических поисков компромата, ищейки напали на фотографию, изображавшую две пары босых ног, выглядывающих из-под белоснежной простыни. Причем снимки были сделаны с интервалами, так что ступни то располагались на небольшом расстоянии, то приближались друг к другу, а затем очутились одни над другими. Именно эта позиция и показалась сыщикам чересчур подозрительной. Фотография была с надписью - "это я снял в Амстердаме". Подпись была неразборчива. Пристав к Николаю, с вопросом - чей это почерк - и не получив ответа, молодчики даже не догадались взглянуть на многочисленные письма и открытки, которые вывалили они на пол. Любой осел и тот бы определил, что почерк на фото совпадает со многими подписанными конвертами, присланными Нику его "дружком" из своих многочисленных зарубежных командировок.

Увидав, на стене в спальне, фотопортрет Высоцкого, менты неодобрительно поглядели на Ника и скривились в злобной усмешке. Злость так и выпирала из подонков, служивших так рьяно подлой власти, которая всеми возможными способами преследовала и гнала с Родины настоящих поэтов. Поэтов, которые не славили ее в своих стихах, а показывали ее подлинное лицо.

Приобщить портрет к изъятой фотографии все же не решились, так как на этом фото поэт не был раздет и к тому же незадолго до этого благополучно умер. Зато с двойным усердием стали копаться в бумагах и обнаружили трактат "Ветви персика". В свое время "дружок" попросил Николая перепечатать его в нескольких экземплярах и, в услугу за работу, милостиво подарил первопечатнику один экземпляр. И теперь сей довольно-таки невинный, по сравнению с тем, что станет с 90-х годов печататься и продаваться прямо на уличных лотках по всей стране - трактат об искусстве любви очутился в руках ищеек. Опять посыпались вопросы, - откуда и от кого? Ответа от строптивца любопытные твари не получили.

Роясь в бумагах Ника, обнаружил "щелкунчик" странную таблицу, на первый взгляд похожую на шифровку из закордонного шпионского центра с заданием развращать советскую молодежь. На поставленный прямо в лоб вопрос, - что это такое - тупица получил тут же и ответ - график менструальных циклов. Обнаружил вскоре неуемный сыщик странный, розового цвета вытянутый резиновый предмет с выступами и пупырышками. Опять задав дурацкий вопрос, услыхал в ответ - многоразовый презерватив. А на ушко шепнул ему Ник, любивший дразнить гусей:

- Осторожно, он плохо вымыт...

Брезгливо отбросив от себя одно из выдающихся изобретений человечества, ищейка, проклиная в душе свою профессию, принялась подсчитывать трофеи. Улов был небогатый - упомянутая выше фотография с четырьмя ступнями и перепечатка трактата. Оригинал же произведения неизвестного индийского писателя находился под арестом в самой главной библиотеке страны, носившей имя вездесущего до сих пор Ленина. Трактат выдавался для ознакомления с ним в читальном зале только специалистам по сексологии или настоящим знатокам этого дела, каковым, разумеется, являлся "дружок" Николая. Сей литературный труд отличался от знаменитой "Кама Сутры" только тем, что был намного скромнее и без иллюстраций. И, слава Богу! Увидав такие картинки в те времена, когда "у нас секса не было", новые знакомцы Николая, упали бы, пожалуй, в обморок.

Следователь Бейхреб, торжественно объявил свое решение о конфискации сих "доказательств" преступных действий хозяина квартиры, составил протокол и заставил Ника расписаться о произведенном изъятии таких опасных для советской власти предметов. С любовью и с состраданием, испытываем мы которые к людям ущербным и убогим, глядя ему в заплывшие глазки, Ник расписался, хотя никак не мог уложить в голову, - какую пользу извлекут доблестные советские милиционеры из юмористической фотографии и безобидного трактата. Тем более что сие исследование индийского ученого Ник не только не распространял, но не показывал даже своим любимцам, - причем по очень прозаичной причине - он забыл о его существовании. Да и нет особой нужды человеку с фантазией, держать под подушкой руководство к действию при старых как мир утехах.

Глядя на недовольные хари блюстителей порядка, посочувствовал им Ник, - улов сыщиков оказался небогатым. Вероятно, менты рассчитывали найти кое-что посущественнее - списки и фотографии любовников, а то и дневник. Однако на беду пинкертонов Ник был достаточно разумен, чтобы не вести дневников.

Попросив понятых засвидетельствовать изъятие "доказательств" вины подозреваемого еще неизвестно в чем для соседей, легавые* предложили Нику пройти с ними в отделение милиции. Тесть же, по простоте душевной, предложил довести всю компанию до отделения, дабы поскорее покончить с этим недоразумением, как он полагал. Ник удостоился чести сидеть на заднем сиденье между "щелкунчиком" и "боровом", всю дорогу бережно прижимавшим к своей широкой груди добытые с таким великим трудом и усердием "трофеи".

Через пяток минут приехали в логово пресмыкающихся перед "родной советской властью" гадов. Гадючник представлял собою кирпичный неоштукатуренный четырехэтажный барак со стенами из кирпича. Барак был неоштукатурен и не побелен. С подтеками на стенах, с мутными стеклами зарешеченных окон, за которыми ежедневно, как ходили слухи, ежечасно и мучили людей. Пыточные камеры размещались в подвале, но Ника провели сперва в кабинет Бейхриба.

Следователь с важным видом принялся шелестеть бумагами. Ник же, не теряя времени, стал рассматривать "слугу закона", кого-то ему напоминавшего, но кого - никак не мог припомнить.
Толстая шея защитника невинных отроков удачно гармонировала с жирным пузом, предательски выступавшим вперед несмотря на туго затянутый ремень. Облик борца с преступностью начисто лишен был интеллигентности. Увидав забегавшие вдруг глазки по одному из малочисленных пока листочков в тоненькой папочке с крупной надписью "Дело" и приметив, что хозяин кабинета начал глотать слюну, Ник вспомнил строчки одного из поэтов, - "в блокнот ваш капает слюна - вопросы будут, видимо, о спальне?"

Пока Бейхреб сглатывал слюни, сама собой разрешилась и загадка, - кого напоминает этот индюк. Конечно же, артиста, сыгравшего роль противного и мерзкого следователя в фильме "Блеск и нищета куртизанок", - следователя принудившего Люсьена выдать своего благодетеля, который к тому же, как выяснится позже, окажется отцом юноши. Трагическая развязка романа великого Оноре де Бальзака, по которому и был снят знаменитый французский фильм, потрясла не одно поколение читателей. Еще большее впечатление производил фильм, в котором снялся красивый и талантливый молодой актер. Прекрасный и душой и телом юноша, наложил на себя руки, после того как узнал, кого он предал, а урод и по внешности, и по своим человеческим качествам следователь торжествовал, - как ловко раскрутил свою жертву!

Да. От подобного не жди ни сочувствия, ни проявления здравого смысла. В стремлении получить повышение, награду, новое звание этот тип превзойдет бериевских палачей, - пронеслось в мозгу подследственного. любимому начальнику.

Оторвав наконец-то морду от папки и, уставившись сальными глазками на визитера поневоле, он вопросительно произнес:

- Фамилия, имя, отчество?

Узнав от задержанного, что обучался тот в свое время в Екатеринбурге, следователь, сочувственно заявил:

- Я ведь тоже учился в этом же городе, только в Университете на юридическом факультете.

Такую детину посадить бы на трактор да отправить вспахивать колхозные поля, и то больше бы пользы было для страны, - подумалось без пяти минут узнику. Однако Ник все же постарался придать своему лицу если и не восхищенное выражение, то хотя бы уважительное. Как никак, оба они, оказывается, ходили с учебниками по одним и тем же улочкам и закоулочкам. Вот только один мечтал постичь основы вечно прекрасного, а другой - секреты ремесла сословия в простом народе явно презираемого. Если чьи-либо родители с гордостью говорили окружающим: - Наш сын учится на инженера, летчика, геолога, писателя, художника, музыканта, то родственники будущих сыщиков, следователей, судей и палачей могли сообщить о славной перспективе своих чад только на ушко. Да и то - лишь близким родственникам... Почему? Вам будет трудно это объяснить, уважаемый читатель, если вы живете в подлинно демократической стране, но, надеюсь, скоро поймете сами.

Выполнив все необходимые формальности для установления личности попавшей в его лапы очередной жертвы, ученый юрист приступил к самому главному. Вопросы его, действительно, касались только спальни. Вначале заинтересовался, не в меру любопытный и дотошный, хряк тем, - какие позы, кроме "рабоче-крестьянской", занимали Ник и его законная супруга, перед тем как уснуть. Бестолочь, видать, не знала, что сексом можно заниматься (даже с большим успехом) и поутру. Затем же, совсем осмелев (или обнаглев), прилипчивый юрист заинтересовался - в какие из трех доступных ему гаваней направлял Ник свой фрегат, и в какую чаще...

Приметив, что лицо подследственного уже выражает не восхищение, а отвращение, борец с осуждаемым Библией грехом, перешел на выяснение отношений, а точнее сношений Ника с "цыганом". Причем его совершенно не интересовало то, что Ник дал приют бездомному и голодному парню. Следователя не заинтересовало то, что Ник пытался помочь юноше пережить трудное время. Не интересно было ему узнать и о том, что Ник и сам был трудолюбив, и пытался других отучить от лени; что работу совмещал с учебой, дабы принести больше пользы обществу; что свои, хоть и скромные таланты, не зарыл в землю, а щедро делился ими с людьми. Во многих городах страны около тысячи концертов дал хор под руководством Ника для сотен тысяч зрителей и причем не получая за это никакой дополнительной оплаты. Совершенно было безразлично исследователю в штатском и то, что, прежде всего, Ник всецело отдавался работе, - а в те времена это был главный показатель полезности человека для общества! А кому тот или иной человек отдавался в свободное время, да еще за закрытыми дверями своей спальни, или кто ему отдавался - это не дело государства, тем более "государства рабочих и крестьян". У настоящих рабочих и неподдельных крестьян совсем другие заботы! Да и нет времени у них залазить в чужие души. А вот у откормленных за их счет жирных трутней из партийной, милицейской и судейской рати и время было на это, и интерес особый был замечен...

Верно говорил Бальзак: "Никто не станет разыскивать скрытые добродетели". Зато выискивать чужие пороки, - какое замечательное хобби! Притом еще и, как выяснилось, хорошо оплачиваемое советским государством.

Далее следователь зачитал показания "цыгана", где тот с предельной откровенностью описал, куда и сколько раз за ночь совал он свой отросток, но с редкой скромностью забыл упомянуть о своих универсальных талантах в области ублажения любовников. Ведь юноша задолго до знакомства с нашим героем прошел долгую и неплохую подготовку в годы пребывания в школе-интернате, где с большой охотой удовлетворял все мыслимые и немыслимые желания старшеклассников.

С ненавистью глядя в морду хряка, Ник отмел все обвинения в содомии и замкнулся, уже и не отвечая на последующие вопросы. Как бы во сне наблюдал вызывающие у него тошноту шевелящиеся губы следователя и его кривую улыбку, а в это время из головы не выходила сцена недавнего обыска - Бейхреб облапывает унитаз. Разве не забавная картина? Только ради того чтобы увидеть это и стоило пройти через все, что предстоит претерпеть нашему герою.

Между тем следователь, исчерпав запас терпения и слюны, со злом захлопнул папку и вызвал дежурного. Обычно полные люди бывают очень добрые, но этот добрый молодец был исключением. Он приказал отправить несговорчивого подопечного туда, где у многих язык развязывается сам по себе, даже от вида того, что там устроили хитроумные легавые - в подвал.

ВСТРЕЧА С "БРАТЬЯМИ", ОЧНАЯ СТАВКА И ДРУГИЕ ПРОЦЕДУРЫ...

Каждое уважающее себя здание имеет подвальные помещения. Библиотеки хранят в них книги, театры - реквизит, банки - ценности. И лишь советская милиция использует эти помещения не для хранения, а для калечения - причем и душ, и тел. У попавшего впервые в переделку аж дух захватывает от одновременной нереальности и действительности всего происходящего там, куда не проникает ни лучика солнечного света, ни глотка свежего воздуха.

Уже те десять минут, которые успел провести Ник в камере для задержанных, показались ему вечностью, а ведь это было только началом! Тускло светящая лампочка освещала каменный мешок размером два на три метра. У дальней стены увидел он сооруженный деревянный настил, на который и присел в страшном смятении чувств. Из коридора доносились грязные ругательства не то ментов, не то их жертв. Ко всей этой прелести добавлялись и отвратительные запахи из, наверное прямо в коридоре расположенного туалета.
Вдруг открылась дверь и охранник, схватив за руку отшатнувшегося было от вида звериной морды тюремщика Ника, потащил его по коридору. Открыв другую камеру, стражник быстренько втолкнул туда горемыку.

Увидав перед собой не то людей, не то привидений, почему-то наголо обритых и в поношенной одеженке, уставившихся на него тяжелым, свинцовым взглядом, Ник оцепенел от ужаса. Да вспомнив, что "человек человеку - друг, товарищ и брат", порешил, что ничего особенного с ним не произойдет, да не тут-то было...

"Друзья и товарищи" бережно, но быстро сняли очки с Ника, и как по команде, сперва поприветствовав нового "товарища" несколькими ударами, с остервенением набросились на него, как десять братьев на Иосифа. Только в отличие от родственников библейского красавца, снявших с любимого братца верхнюю одежду, эти, видать, вознамерились снять с новенького еще и одежду нижнюю и отдаться охватившей их по наущению поганых легавых гнусной похоти. Ник, не привыкший к такому неделикатному обращению, принялся возмущаться и отбиваться от негодяев. Те, хоть и в полумраке, но быстренько разглядели что "брат" гораздо старше того возраста, который так привлекает охотников до свежатинки.

Да и сами они были калачи тертые. Если бы на их месте очутились приятного вида молодые хлопцы, то Ник и сам бы поспешил снять с себя одеженку, дабы не успело пропасть у тех желание. И, моментально оценив ситуацию, Ник принялся орать во все свое горло, требуя от бандюг пойти прочь, а от тюремщиков открыть двери, дабы или самому выскочить вперед шайки или оборванцам дать убежать вперед. Ведь не для подобной встречи с Ником держат здесь этих отпетых негодяев...

Удивительно, но дверь тут же открылась и "Иосиф" смог ускользнуть от своих "братьев" целым и невредимым, только без очков и кожаного пиджака. А посему строптивый арестант наотрез отказался возвращаться в камеру, покинул которую он несколько минут тому назад. Пришлось стражнику требовать от сволочей вернуть чужие вещи, что те с большой неохотой, но исполнили.

"Спаситель" завел Ника обратно в камеру для подозреваемых, и у него оказалось всего несколько минут для обдумывания того, что же все-таки случилось. Ник еще не знал, что менты не имели никакого права заводить его в камеру для уже осужденных, - в той камере были те, кого привезли сегодня на суд и уже осудили. Более того, - это было строжайше запрещено Законом. Лишь через десяток лет, прочитав в газете признания самого всемогущего когда-то зятя Брежнева и по совместительству заместителя министра внутренних дел - Чурбанова, узнает Ник, что запугивать подозреваемых тем, что кинут их для утех уголовников - активных гомосексуалистов - это обычная практика "поганых ментов". И не делают они исключения даже для СВОИХ! (А что, зам. Министра МВД не знал об этом раньше, - до того как попал в застенки сам?).

Уже через десять минут не осужденный еще уголовник-следователь потребовал доставить предварительно уже "обработанного" осужденными уголовниками Ника на допрос.

Началась новая бодяга. Вопросы посыпались как из ведра, но Ник только глядел с ненавистью на "юриста", сам себе задавая про себя вопросы. Знают ли родители этого поганца, чем занимается их сынок на самом деле? Есть ли жена и дети у подонка, который отрывает от семей глав семейств и терзает их, пусть и за что-либо серьезное. До каких пор высшее милицейское и прокурорское начальство будет терпеть этот произвол "органов"? Когда же, наконец, пыточные подвалы гадючников станут доступны для журналистов? Ведь пока репортеры сведущи лишь о том, что происходит в полицейских участках Африки или в тюрьмах Америки.

Костолом был страшно удивлен, что после применения к клиенту своего излюбленного и проверенного годами "метода" Ник совсем замкнулся и не показал никакого расположения к сотрудничеству со славными и доблестными "органами". На помощь ему пришла миловидная и добрая на вид женщина с гнойной фамилией - не то Чирьева, не то Прыщева. Она представилась Нику заместителем прокурора района. Более всего ее интересовало две вещи, - чьи это ступни изображены на изъятой у Ника фотографии и не терял ли Ник сознания во время знакомства с теми, кто набросились так дружно на их нового "подопечного".

- А зачем вам нужно, чтобы я терял сознание? - спросил Ник, на что обладательница гнойной фамилии уклончиво ответила:

- Ну, может быть, они причинили вам кое-какие повреждения?

- В какой области вам бы хотелось, чтобы были эти повреждения?

- Да мало ли в какой? Может вас требуется отправить на экспертизу.

- Нет уж, увольте. Ничего они со мной не сделали, во всяком случае, того, чего бы вам так хотелось...

На этом беседа с миловидной дамочкой закончилась, и Ник попал опять в руки квазимоды. Тот уже приготовил для Ника сюрприз. С радостной улыбкой объявил хряк, что завтра произойдет очная ставка с одним из потерпевших.

- А где вам удалось найти "потерпевшего"? Я в жизни никого не обижал, во всяком случае, каким-либо действием. Может, словом кого и обидел, так люди обычно сами меж собой разбираются, без вашего непрошеного участия - парировал Ник.

Ничего не ответив, поклонник строгих правил общественной морали вызвал дежурного и приказал увести строптивца. Первая ночь арестанта не оказалась скучной, - ближе к полночи перевезли его в подвал Центрального отделения милиции. Там обнаружил он товарищей по несчастью - подпитого, одетого в рванье мужичка, разбитного парня раздетого по пояс и еще пару мрачных типов, уроженцев из теплых краев необъятной родины. Хорошо, что были они без кинжалов, которые являются непременным атрибутом национальных костюмов этих славных горцев и, как говорят знающие люди, очень гостеприимных хозяев. Бессонная ночь прошла благополучно, - благодаря своему бдению Ник не потерял ни чести, ни пиджака. Но сколько ночей может выдержать человек без сна?

С утра пораньше Ника увезли в сером автозаке обратно. Каково же было его удивление, когда при выходе из железной коробки на колесах увидел неподалеку стоящую Люси. Муженек успел сообщить женушке о случившемся в камере для осужденных и попросил заявить об этом прокурору города. Люси подбежала с пакетом с едой, но встречающий конвой усач в серой форме выбил его из ее рук молодой женщины. Зато милостиво принял от нее черный свитер для арестанта (это шерстяное изделие с тех пор не видел никто, кроме усача).

Во время построения привезенных "гостей" новому хозяину свитера не слишком понравился испепеляющий его взгляд Николая. Разбойник с погонами, на которых просматривалась одна лычка, со всей своей молодецкой силы ударил хорошо набитой рукой в грудь своего подопечного. Раздался хруст ребер. Удар сразу же принес страшную боль. С этого момента к психическим страданиям несчастливца добавились мучения и физические, - каждое движение приносило трудно выносимую боль. То, что не получилось вчера у уголовников, сегодня с лихвой возместил мент с усами "под Дзержинского" .

В камере для задержанных Ник уже был не один, - народу было столько, что даже присесть на корточки было негде. Палача в камере не было, но пытки над людьми все же проводились. Если зловоние, духоту и отсутствие свежего воздуха еще как-то можно было переносить, то отказ тюремщиков вывести узников на оправку, можно было стерпеть лишь до поры до времени. Уже через пару часов те, кто понаглее, стянули с одного бомжа сапог и приспособили его под ... писсуар.

Понемножку начали выдергивать на допросы то одного, то другого. Пришла очередь и Николая. Увидав полюбившуюся ему морду хряка с дипломом юриста, Ник наотрез отказался от всех следственных действий, пока его не отвезут на медицинскую экспертизу. Похоже было, что натренированная скотина сломала ему не одно ребро. Правда, в свое время самого Адама* лишили ребра, но это сделал не мент, а сам Господь Бог, причем таким образом, что Адам ничего и не почувствовал, - так как спал в те дни еще сном праведника. Причем Господь из этого ребра сотворил новое творение. Да такое, что Адам быстренько примирился с потерей!* А тут ни с того ни с сего тебя бьет какая то сволочь, и ты еще будь благодарен, что он не зашиб тебя до смерти. Ник потребовал бумагу и ручку, и накатал заявление на имя прокурора города.
Рассаднику "социалистической законности" не оставалось ничего делать, как привезти Ника в травм пункт. После того, как его мучитель зашел в кабинет и долго шептался с врачом, Ник понял, что они тут все заодно. Врач даже не послал Ника сделать рентгеновский снимок, - он просто на глаз определил, что перелома нет, а боль оттого, что "вы, наверное, неосторожно упали".

Наступивший день не принес освобождения, на которое, в тайниках души, надеется каждый, узник. После "экспертизы" Ника опять доставили на его новое место жительства. Свиноподобный следователь пригласил Ника пройти в другую комнату, где тот и увидел "потерпевшего", вызванного для очной ставки. Потупив скромно глазки, посреди комнатки сидел воришка, принял которого сперва Ник, как вы помните, за ангела.
Красавчик, неизвестно сколько просидевший тут в ожидании встречи с тем, кого он обокрал и предал, увидав, введенного в кабинет Ника, слегка вздрогнул и втянул шею в плечи. Паренек уже не показался арестованному таким привлекательным, как в тот злосчастный для Ника день, когда, видать, сам дьявол свел его с ним.

Ретивый служитель не прекрасных муз, но уродливых уз "пролетарской законности" предупредил парочку, что каждый из них должен только отвечать на его вопрос к одному из них и ни в коем случае не разговаривать друг с другом. Затем почему-то вышел из кабинета. (Наверняка, оставил под столом магнитофон).

Ник тяжелым взглядом окинул ставшего таким вдруг маленьким иуду и произнес лишь внятно одно слово, но тяжело ударившее изменника:

- Вор.

Тот совсем уменьшился в размерах, но при появлении следователя выпрямился и опять вырос прямо таки на глазах. Как все же ободряет некоторых убожеств близость начальства, показавшего тебе вдруг свое расположение.

Ученый сурок социалистической юриспруденции уткнулся в папку и, найдя нужное место, прочитал "признание потерпевшего" - "Николай Николаевич предложил мне выпить вина, и я согласился. А было мне тогда 13 лет".

- Это правда? - обратился он к начинающему "алкоголику".

- Правда, - ответил тот.

Ник попробовал было возразить - мало того, что он не поил этого лжеца, но и тогда, когда тому было 13 лет, да и сам то был за тридевять земель от Краснопыльска и в глаза его не видел. Но борец с пороками, похоже, не любил возражений и продолжил забавное для себя чтение:

- Далее Николай Николаевич предложил мне заняться мужеложством, и я тоже согласился...

- Правда это? - искусно изображая на своей роже недоверие, вопросил хряк.

- Правда, - скромно потупя глазки изрек отрок.

- Ну, ты и дурак, - произнес про себя Ник, и попробовал мысленно послать эту фразу противной стороне.

Вспомнив же, что "услужливый дурак опаснее врага", охватившее его было сострадание к придурку перешло в омерзение. С каким же мерзавцем и глупцом свела его судьба. Неужели он не соображает, в какое положение он самого себя ставит, подтверждая то, что написал в протоколе допроса следователь. Ник тогда еще не знал, что эту уловку - писать все "показания" своей собственной рукой советские следователи со времен незапамятных используют на беду тех, кто затем подписывается под этой писаниной. И, зачастую, допрашиваемые не обращают внимания на оставляемые с умыслом пробелы в тексте. Только позже открывают они для себя, что их "признания" стали более солидными и полновесными...

На этом очная ставка была закончена. Теперь несказанно обрадованный юрист имел все, что ему требовалось. Уже через полчаса милицейский газик помчал его и впихнутого в тесный задний отсек Николу в учреждение, о котором по городу ходили мало приятные слухи.

Счастливый юрист отныне заимел в папочке "показания" двух свидетелей "страшного преступления". То, что "свидетели" по "делу" - вор-домушник и Игорек - карманный воришка - и сами, выходит, проходили активными участниками сего занятного процесса, уже было совершенно не важно.

Последуем же и мы за этой парой. Юрист, как и положено образованному человеку, пропустил Ника вперед, помогая тому найти дорогу к заветной дверце:

- Прямо... Направо...Налево...Сюда.

Открыв массивную дверь, ведущую в царство пробирок, колб и прочих стекляшек, увидал Ник человека в белом халате, чрезвычайно обрадовавшегося при виде очередного пациента. Какое, видать, все-таки счастье - заниматься своим любимым делом, да еще и получать при этом зарплату!

Доктор ласково попросил Ника повернуться к нему спиной, снять брюки и нагнуться, дабы ему и его напарнице - старой карге, тоже в белом халате, - удобнее было исполнить свой профессиональный долг. Для человека, у которого все ребра целы, это было бы не трудным заданием. Для Ника же к боли душевной прибавились страдания дополнительные, понять которые может лишь тот, кто хоть раз в жизни, но тоже "неосторожно упал". Но что делать? Пришлось подчиниться... Нагнувшись, Ник закрыл глаза, как страус, который в минуту тревоги думает, - раз он закрыл глаза, то и опасность исчезла. Однако, услыхав предательский скрип двери, открыл Никола один глаз и что же? В приоткрывшуюся щелку дверного проема увидал он, хотя и в перевернутом виде, знакомый пятачок свиного рыла... Затаив дыхание, боров, не выдержав одиночества, тоже принимал участие в осмотре пациента на весьма неприличном расстоянии.

Бедный доктор, надев на палец резинку, засунул этот своеобразный инструмент в отверстие, которое преобладающее большинство людей скромных и порядочных тщательно скрывает от посторонних, и повертел им во всех доступных направлениях. Затем вместо пальца вставил туда какую-то трубу, вероятно подзорную... Спустя несколько минут, со вздохом не то радости, не то огорчения, произнес:

- Сфинктер слегка ослаблен. Однако посторонней жидкости не обнаружено.

Его сообщница по осмотру, на лету подхватила слова эксперта и неотложно записала их на бумагу, дабы добрый доктор не передумал и не произнес что-либо опровергающее его "диагноз".

Интересно, а чей сфинктер служит у них эталоном? Доносчика? Дознавателя? Следователя? Начальника милиции? Зам. прокурора с гнойной фамилией? Самого судебного эксперта? - подумалось нашему герою.
Вслух вопроса он, разумеется, не задал, лишь подтянул брюки и застегнул прореху. Не зная, надо ли благодарить докторов в таких случаях, так в сомнении и вышел в коридор клиники, где его поджидал любопытный хряк. Получив от эксперта заключение о подозрительной ненадежности сфинктера подозреваемого, с расплывшейся от удовольствия физиономией, следователь пошел вперед, указывая пациенту толстым своим задом дорогу к выходу.

Привезя жертву в свою берлогу, ее хозяин с тихой радостью объявил Нику, что с этой минуты тот уже не подозреваемый, а обвиняемый. Далее принялся опять докучать своими вопросами о спальне. Заинтересовался он и тем, - не приставал ли Ник к жене с недостойными советского человека предложениями, (намекая на всякие там выкрутасы в этом деле). Получив отрицательный ответь, пробурчал:

- Ну, это мы проверим.

Хотел было Ник ему сказать, что для такого контроля ему надо будет выпустить его хотя бы на одну ночь, а самому спрятаться под кроватью, но передумал, - "не буди спящего пса". Злить злого человека - дело рискованное.

Далее горемыка попал на аудиенцию к новому следователю - Кобелиной. Если до этого к нему обращались на вы, то эта фельдфебель в юбке, отбросила телячьи нежности и, без всякого на то спроса, перешла на ты:

- Ты тут написал прокурору жалобу на нашего работника. Так вот мне поручено вести это дело.

Глядя на Ника с превеликой строгостью и с материнской укоризною, как будто это он сломал ребро милиционеру, а не наоборот, принялась Кобелина заполнять протокол допроса.

- Тоже мне, подумал Ник, - нашел, кому жаловаться-то? - "ворон ворону глаз не выклюнет". Они ведь "блюдут честь мундира" и своего в обиду не дадут.

Не дав узнику передохнуть от фурии, нарисовалась вскоре и обладательница гнойной фамилии. Чирьева не только не пожурила Ника за обращение к городскому прокурору, но и принялась уговаривать жалобщика забрать заявление обратно. Аргумент в оправдание мясника с одной лычкой на погонах у нее был железный - "такая у него работа".

Не получив согласия от строптивца, дамочка принялась опять выяснять - чьи же это все-таки ноги изображены на фото, которые с таким трудом и великим потением добыли во время обыска Бейхреб и Крюкин.

- Это же мужские ноги, - беспрестанно твердила прокурорша.

Ник, приметив в ней большего знатока в этой области, чем он сам, не стал возражать. Но и соглашаться не стал - он и в самом деле не знал, чьи же это ступни торчат из-под простыни.

Изображая из себя ходячую, а точнее сидячую в данный момент добродетель, дама аж заерзала на стуле от праведного возмущения, когда принялась зачитывать вслух показания "цыгана":

- И что вы на это скажете?.. В какой день вы вступили с ним в половую связь?

- Ну не в Международный же женский день, - вдруг неожиданно для самого себя ответил мужеложник.

Получив полупризнание от упрямца, прокурорша подобрела и ласково защебетала:

- Да ничего особенного в этом нет. Не вы первый, не вы и последний. Подпишите явку с повинной, то есть добровольное признание, и я дам санкцию на освобождение вас из-под стражи. Пойдете домой под подписку о невыезде. Приступите к своей любимой работе, причем уже завтра.

Ее голосок звучал все мягче и ласковее и Ник, как Одиссей, зачарованный пением Сирены,* сдался. Более всего его обезоружило обещание того, что вернется он к своей любимой работе. Ведь для советского человека работа - святое дело. Не зря по стране ходил неопубликованный стишок - Нам солнца не надо - нам Партия светит. Нам хлеба не надо - работу давай!

В обмен на обещание непременно отпустить его, прямо сегодня, аферистка еще и принудила нашего осла написать заявление об отказе в расследования факта нанесения ему увечий, то есть повреждений, нанесенных ему посредством кулака доблестного работника застенков советского рай отдела милиции.

- Пока я совершаю кое-какие формальности для вашего освобождения из-под стражи, вам придется провести еще немного времени в камере для задержанных. Я обещаю, что сегодня вас уже не повезут на ночь в центральный отдел, как вчера, - с убедительной интонацией в голосе произнесла дама. И, приветливо кивнув своей маленькой головкой, удалилась. Свое обещание о том, что сегодня узника не повезут туда, где провел он бессонную ночь, оберегая себя и одежду от покушений, она исполнила...

Ник, вполне мог бы выспаться и в ставшей ему немного родной камере в подвале, если бы не понял с наступлением потемок того, - что же он натворил. Да и как не понять, - прошел час, другой, третий, четвертый, пятый. Всех остальных задержанных, и тем более осужденных в этот день бедолаг, уже увезли - кого в центральную ментовку, кого в тюрьму. Только к его двери никто не подходил с ключами.

Лишь далеко заполночь, устав сидеть в позе Меньшикова в Березове, растянулся Ник на деревянных нарах, согнав с них предварительно наглых тараканов. Насекомые были худые, но проворные и быстро освободили место новичку, рассчитывая дождаться того момента, когда тот заснет и на то, что в его карманах тогда-то и можно поискать хлебных крошек.

На горе тараканов, узник все ворочался да ворочался с боку на бок. Да и кто на его месте мог бы заснуть безмятежным сном? Ругая, прежде всего самого себя, за слабость и кляня на все корки распроклятую доносчицу, "родную" советскую власть и ее бдительных милиционеров, лживую дрянь из прокуратуры - эксперта по мужским ногам, Ник стал прощаться. Но не с жизнью! Иначе книга на этом месте бы и закончилась...

РОЖДЕНИЕ ПОЭТА

Оптимисты на то и есть оптимисты. Они неисправимы. Им всегда, даже в кромешной тьме, видится отблеск от горящей свечи надежды. Ник стал прощаться лишь со свободой. Хотя жизнь без свободы это ведь не жизнь, а существование. Не так ли?..

Как мог он так легко поддаться на удочку? Кому поверил? Или ум за разум зашел в этот момент? Ну и попал в передрягу!.. Что? Вспомнил - "повинную голову меч не сечет"? Это сказки, придуманные неизвестно кем. Еще как сечет.

- Да ладно уж. Что сделано, то сделано. Не распускай нюни! - сам себя утешал Ник. Изречение одного из любимых им писателей, Сервантеса, видимо, где-то отложилось в глубине памяти - "отважное сердце выказывает одинаково терпение в несчастье, как и радость в счастье".

В горе многие начинают искать утешение в религии, но Ник принадлежал к поколению насильно сделанному атеистами, а посему сделал вывод, что Бог, если он и есть, то совсем не помогает безбожникам. Однако, вспомнив - "того, кого хочет наказать Господь, он лишает разума", засомневался, - уж не сами ли Всевышний наказал его, лишив, хотя и ненадолго, но возможности здраво соображать при последнем допросе? Хотя, как бы в утешение человечеству, Анатоль Франс высказался однажды - "Человеку свойственно мыслить разумно, а поступать неразумно".

И теперь, как ни крути, капкан захлопнулся и придется с этим смириться. Не биться же головой о стены.
С этого момента Ник все же стал по-новому относиться к своему существованию. Вспомнился и совет знаменитого француза - "относись к каждому дню, который светит для тебя, как к последнему".

Однако ощущение близкой гибели все же окончательно уступило место надежде, что и выразилось вдруг в стихах, пришедших как-то сами собою. Точен был Байрон, когда записал - "Поэзия - это выражение разбуженной страсти". Я бы дополнил - или перенесенного большого горя, нежданного несчастья, внезапного потрясения. А еще и великой любви, и большой ненависти.

Записать же пришедшие строчки не было никакой возможности, но, как говорят китайцы, - "не трудно запомнить стихи, если сочинил их сам":

Хлеб делю с тараканами, в бетонное небо смотрю.
Не быть мне уже с мальчуганами в далеком родимом краю.
Судьбину свою безответную поверьте, друзья, не кляну
и верю, что в зорьку заветную пройду сквозь глухую стену.
Печалить не буду рассказами гостей на вечернем пиру,
А буду знакомить с указами как жить-поживать подобру.
Ходить надо всем нам с оглядкою. Довериться? Ни! Никому!
Любить можно только украдкой, а не у всех на виду.
Запретных плодов не дозволено срывать в неположенный час.
Вкусил - и навек опозорено имя мое среди вас.
А ты, "друг мой, верный до гроба", что ж притаился в углу?
Сидели б с тобой мы тут оба, да я предавать не могу.

Да, - подумалось тут Нику, - как все же повезло "другу", что у следователя в голове мозгов оказалось меньше, чем опилок - упустил такую птицу.... Хотя "птица" эта, как говорится, "ни в п.., ни в Красную Армию не годится, но чем черт не шутит, быть может, сгодился бы журналист для тюремной газетки "Новый путь" или для лагерной - "Зона Октября".

Раздумывая, что бы мог написать настоящий Поэт, попав в это веселенькое местечко, узник тут же записал в своей памяти пришедшее как с небес четверостишие:

С детства вою по воле, - чую - в застенках живу.
Но, раз родился в неволе, тюремщикам песни пою.
Я славлю их дело неправое, репрессии, ложь, клевету.
Я делаю дело неправое, зато, поглядите, - живу!

Лишь много позже узнает Ник, что в эти самые дни, когда решалась его судьба, его "друг" - сочинитель текстов патриотических песен не терял понапрасну времени. Он скоропостижно и чуть ли не смертельно чем-то заболел и залег вскоре в больницу. Причем в медицинское учреждение рассчитанное не для люда подлого и простого, а в ведомственную клинику* аж самого МВД и КГБ...

Всю то ноченьку совсем не сомкнул глаз новоявленный пиит, как взбунтовавшиеся при Иване Грозном стрельцы перед своей казнью. И за что же выпали ему такие невзгоды? Наверное, потому, что слишком долго был он баловнем судьбы? А при коммунистах всем и всего должно быть поровну, - это их священный принцип. Тот, кто получил много удовольствий, должен непременно поделиться с другими (Ник и так не был жадным и всегда был готов и другим доставить удовольствие, если они не сопротивлялись). Попавший же под колпак "органов" имярек должен утешаться тем, что в очереди за наказанием стоят и сотни тысяч других его сограждан. Хотя это была единственная очередь в стране, где не занимают место сами...

Топот милицейских сапог возвестил поутру, что в камеры доставили новеньких, задержанных то тут, то там по всему ночному городу под тем или иным предлогом. Привезли вскоре и узников, уже вполне подготовленных к "самому гуманному суду в мире", выдернув их из тюрьмы с утра пораньше, не дав им даже позавтракать. Привезут их обратно после торжественно зачитанного приговора, уже после того, как тюрьма пообедает и поужинает. В ментовке же, где сейчас находится Ник, не принято было возиться с такими мелочами как кормежка, а посему узники были избавлены от многих проблем, сопутствующих при соблюдении этой странной на взгляд тюремщиков привычки - кушать каждый божий день.

Лишь в кабинете следователя, смог бы Ник утолить голод, да при виде разбойника от юриспруденции, что-то и есть расхотелось. Так что бутерброды, доставила который заботливая женушка, остались нетронутыми.
Сытая морда следователя выражала чудное расположение духа. Однако неуемный исследователь людских пороков порешил, - ежели искать еще лучше чем пару дней назад, то в квартире обвиняемого удастся, быть может, найти что-нибудь более весомое, чем эротический трактат и фото ног с двадцатью пальцами, отпечаток с которых у него в архиве не было. Вероятно, рассчитывал он обнаружить фотографии других частей тел, более часто употребляемых во время того, чего у нас в стране тогда не было.

Получив от "потерпевших" и "свидетелей" "показания" о наличии порнографического журнала в нехорошей квартире, светоч всех мыслимых и не мысленных добродетелей решил времени даром не терять. Так что все же попал в этот день Ник домой, но, как вы догадались под конвоем все той же "сладкой парочки". Опять были вызваны понятые, и комедия началась. Закончилась она так, как и полагается настоящей комедии - смехом. Даже одного печатного издания из тех, которых так опасалась советская власть, обнаружить ищейкам не пришлось.

Еще до начала обыска обратил внимание Ник, что с полки книжного шкафа исчезла одна весьма редкая книга. Интересуясь различными сторонами жизни общества, приобрел как-то Никола в букинистическом магазине исследование зарубежного автора о зарождении криминальной полиции во Франции. Перевод на русский облегчал знакомство с весьма занимательными и поучительными эпизодами борьбы французских сыщиков против воров. Успех был потрясающий, так как в те стародавние времена главным сыщиком страны стал бывший профессиональный ... вор. И вот, на тебе, книга исчезла. Но ведь ключи это время были только в руках "слуг закона" ...

Жалко стало потери, но еще жальче было глядеть на донельзя усердных, а посему быстро вспотевших сыщиков. Верно говорят - "прикажи дураку Богу молиться, он весь лоб расшибет". Но каковы? Мертвой хваткой вцепились за дело, которое по выражению даже многих из их коллег и "яйца не стоило". Да и преступлением не являлось!

По возвращению в ментовку Ника опять посадили в камеру, сообщив, что сегодня сам прокурор решит, - что с ним делать дальше. Встреча с главным надзирающим за соблюдением "социалистической законности" в районе состоялась к концу дня.

Прокурор не спросил добровольно ли признался Ник в содеянном или его принудили каким-либо незаконным путем. Он выглядел очень занятым и был строг как сам Катон* - без колебания дал санкцию на содержание любителя неземных наслаждений под арестом до суда. Как объяснил родственникам Николая заботливый и чуткий блюститель правосудия, - "мы это сделали для его же пользы и безопасности". И с чего это они так прониклись к Нику такой трогательной заботой? Этого не знают даже они сами. Подобные им типы не только вставляют нож в тело, но еще и проворачивают его. И тоже не знают для чего...

Надо признаться, - тут Ник приуныл и мысленно приготовился к самому худшему. Ровно двадцать лет тому назад -во время Кубинского кризиса -он тоже ожидал смерти, но ... со всеми вместе.* А тут приходится погибать одному, да еще ни за что, ни про что. Разве не обидно? А посему, во время разрешенного пятиминутного свидания перед отправкой в тюрьму, шепнул на ухо своей любимой женушки имя Пьянкина - "учителя", пытавшегося приобщить его к этим делам в столь юном возрасте, что посеянное им семя, хотя и не сразу, но, как видим, проросло. Он не мог и не желал сказать это ненавистным для него милиционерам, следователям и прокурорам, но и не хотел унести эту тайну с собой в могилу. А именно туда он уже и собрался, поняв, что тюрьмы и зоны не миновать. Надежды на то, что он выйдет оттуда живым, было мало. На это, между прочим, рассчитывали и все те, кто толкал туда нашего горемыку, - от гнусной доносчицы до респектабельного прокурора со странной фамилией - не то Погрей, не то Разогрей и его славной заместительницы с гнойной фамилией.

Следователю же Ник заявил:

- Я напишу на вас жалобу. В ответ он получил:

- Хоть в ООН.

Услуги юриста, ранее показавшиеся ему ненужными, теперь Нику виделись как единственное средство хоть как-то общаться с родными, и новоиспеченный подозреваемый в страшном преступлении заявил, что передумал и ему требуется адвокат. Прощание с родными было горестным и кратким, - вся причастная к этому делу свора спешила умыть руки.

Не с большой охотой спускаясь в подземелье, как Орфей в Ад, мурлыкал себе под нос грешник - "я другой страны такой не знаю, где так вольно дышит человек". А мысли мелькали одна за другой, - "какое счастье, что я не избрал себе это ремесло, вся мерзость которого открылась мне сейчас. Ремесло совершенно, разумеется, необходимое. Но во что оно превращено при правлении кучки злобных фанатиков? Наподобие Раскольникова - свихнувшегося героя Достоевского, решившего, что он имеет право убить ростовщицу, советские "законники" считают, что имеют полное право терзать и мучить подозреваемых в том или ином преступлении. Палачи и по должности, и по призванию действуют столь нагло, видать, под прикрытием своих начальников, таких же, видать, мясников, если не хуже. Верно сказал однажды Камю, - "все палачи находятся в семейном родстве друг с другом". К тому же у них, похоже, свои понятия о правосудии - все должны соблюдать закон, кроме них.

Писатель Алексей Черкасов, прошел тридцать одну тюрьму, в том числе и краснопыльскую. Он описал, как ему выбивали зубы при допросах. Дознаватели и следователи сталинской закалки, видать, пьянеют от вида чужой крови. Если бы заключенные отвечали мерзавцам по-библейски, по-старозаветски - "око за око, зуб за зуб", то многие из подонков ходили бы и слепые, и беззубые.

Уже сидя в камере, Ник продолжил свои рассуждения. Как же он попал сюда? Какое же это проклятое и забытое Богом место! И верно, - здесь служат только члены компартии и комсомольцы - все как один безбожники. А "если Бога нет, то все дозволено" - писал Достоевский. И это им на руку - "без Бога шире дорога".

Проходящие в ста метрах от гадючника прохожие и не подозревают, что происходит в подвалах "доблестной советской милиции". Подозревают ли "слуги народа", а точнее новые господа?..."Не ведает царь, что делает псарь"? Хотя, похоже на то, что господа таковы как и их собаки. Видать по всему, что у холопов в погонах руки давно развязаны, и дать по рукам некому.

Здесь заставляют предавать друзей и близких, здесь пытают, здесь присваивают чужое имущество. Здесь удовлетворяют свои садистке наклонности, получая, похоже, и самый настоящий оргазм при виде чужих страданий. Именно его - это не секрет - и получают садисты-насильники. Ювенал* сказал бы о таких нелюдях, что их "пороки не заглажены ни единой добродетелью". Таких уже с детства можно заметить в пристрастиях мучить кого-нибудь. Их забавляют чужие страдания. Начинают будущие палачи с мучительства животных, но в мечтах уже мучают людей. А посему идут не к станку, не за плуг, а берутся за кнут и пистолет.

Теперь понятно, - почему советских милиционеров так ненавидят и презирают - "какова работа, такова за нее и плата". Души у них такого же цвета как их сапоги - грязно-черные. Любой полицейский демократического государства, где чтут права людей, если и зашел бы сюда, то выскочил бы немедля из этого зловонной клоаки.

Если порядочный человек приходит сюда на службу с самым честными и благородными намерениями, то он должен бы содрогнуться от всего увиденного и услышанного здесь. И не ищите подонков общества за пределами стен этого гадючника, прежде чем вы не выявите их среди обитателей этих авгиевых конюшен.*
Многие из хозяев многочисленных по всей стране кабинетов и пыточных камер обладали лишь одним талантом, - они артистично изображали из себя людей "с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками", и даже неподкупных. Некоторым из них ценою огромных усилий удавалось изображать из себя даже и людей умных. Но никому не было под силу хотя бы казаться интеллигентными. Как мы знаем, в переводе с латыни - интеллигент означает понимающий, разумный. Но, заучив ленинскую фразу "интеллигенция - это говно", все эти "служащие в органах" начисто уничтожали в себе не только ростки разума, но даже внешние его признаки - видать, и морщины на лбу разглаживали (вероятно, утюгом), дабы начальство не заподозрили их в способности к размышлениям.

Хотя, если быть последовательным, то, находясь постоянно в дерьме, они вполне могли себя считать себя интеллигенцией в ленинском смысле слова... Но какой лексикон у этих "интеллигентов" - укокошить, прибить, забить, замочить, отутюжить, ухайдакать, ухлопать, отпи...ть, отмутузить, зашибить, пришибить, припаять, вкатить...

В день ареста Ника избили хоть и не сами менты, но - это ясно как Божий день - именно они организовали избиение чужими руками (уголовников) еще до того как допросить. Для чего? Да для того, чтобы показать, на что они способны и что мясники не остановятся, если будешь упираться.

Теперь для Ника стал ясен смысл фразы дознавателя Крюкина, - "у нас и не такие раскалываются". Этот тип во время изучения в школе произведений русских классиков усвоил, похоже, только одну фразу из Чехова - "если зайца бить долго по голове, то он научиться спички зажигать". Что делать с такими спросите Вы? Для ответа я прибегну к помощи Ле Рошфуко - "Можно найти средства для излечения сумасшествия, но никаких, чтобы поправить дело с нехваткой интеллигентности". Да и утерянные совесть и сострадание никогда не возвращаются.

Разве можно обижаться на хищных зверей? Просто-напросто надо стремиться не попадаться в их лапы, тем более что эти-то похуже самых хищных тварей. Мазарини, успешно совмещавший государственную деятельность с собиранием несметных богатств, для охраны сокровищ держал помимо полка мушкетеров и трех сотен гвардейцев еще и львов, тигров и медведей, долженствующих отпугивать воров. Имел бы он под рукой таких "хищников", повстречался с которыми НН в застенках районной милиции, то, пожалуй, отпала бы всякая необходимость в зверях диких...

Но я вынужден прерваться и прекратить описывать невеселые мысли, навестившие в сей момент котелок нашего героя. Во-первых, если бы этот котелок варил бы хорошо все время, то не доверялся бы людям подлым и ненадежным, не приглашал бы домой тех, у кого на лбу написано ВОР, не променял бы семейную жизнь на связи опасные, ценил бы свое положение в обществе и не отпускал бы вожжи в погоне за сомнительными наслаждениями. А, во-вторых, в камеру к нему уже постучали и прорычали:

- С вещами на выход.

В милицейском газике, увозившем его в неизвестность, увидел Ник знакомое лицо. Милиционер, сидевший вместе с шофером на переднем сиденье, оказался другом его соседа - родителя двух мальчуганов-хористов.

- За что? - участливо спросил сопровождающий.

- За веселую жизнь, - грустно ответил Ник.

******

ПРИМЕЧАНИЯ:

Впервые опубликовано здесь. Часть 1:
.

Слова и фразы, помеченные звездочкой, поясняются в Комментарии.

Для тех, кто желает прочесть эту книгу с редакторской и корректорской правкой, рекомендую обратиться в издательство. Книга издана под названием -- "МОЛИТВА НА ЧУЖОМ ЯЗЫКЕ".

Комментарии: 6, последний от 12/11/2015. © Copyright Суденко Николай Николаевич Размещен: 22/06/2005, изменен: 17/02/2009. 698k. Статистика. Роман: Приключения Иллюстрации/приложения: 1 шт.		Оценка: *3.724** Ваша оценка:
Аннотация: Приключения. Книга не для детских библиотек...

Суденко Николай Николаевич : другие произведения.

7 дней из жизни грешника