У него нигде не было ничего. Он ходил по дорогам, пешком, как последний нищий. Иногда подсаживался на телегу крестьянина - но только если тот вёз свежее сено.
Его не заботил завтрашний день - наверное, именно поэтому он всегда и всем был доволен. Ну, пускай не всегда - порой его сердили хлюпающие сапоги или не вовремя закончившаяся ночь.
Он был сумасшедшим, бесспорно. Сумасшедшим с хорошей памятью, странными словами и синими, как вечернее небо, глазами. Он мог бы стать поэтом, но его стихи некому было записывать - он и сам их забывал, едва произносил вслух. Наверняка повторялся, но если этого никто не помнит, разве это важно? Он мог бы стать историком - сплетни трёх направлений хранились в его голове, разложенные по полочкам в непонятном порядке. Он мог бы стать шулером, грузчиком, охотником, следопытом, шпионом, землевладельцем, жонглёром, паромщиком, он мог бы... Он правда мог бы. Он просто не задувался над этим.
Его не всегда замечали и редко помнили. Он был не против. Он просто жил, просто шёл, просто дышал. Если у него разваливались сапоги - он или подвязывал их корой, или выменивал новые поношенные за сбор трав, старый ножик или букет цветов-только-для-неё. Это всё было так просто - кто обращает внимание на простое и понятное? Кто обращает внимание на форму облаков над головой?
Обращали иногда. Он улыбался, махал рукой и шёл дальше, как те же облака. Его так же не пытались задержать.
Он спокойно разговаривал со всяким встречным, не разбираясь в титулах и сословиях. Он смеялся с нищими над их немудрёными пошловатыми шутками, а потом пересказывал их дворянам. Он отдавал добрым женщинам, приютившим его на ночь, резных стрижей и зайцев, а иногда делился плащом с бродячими собаками.
Вряд ли кто из людей понимал, насколько он был нужен им. Им всем: детям, которым он походя ссыпал в маленькие ладошки горсти сладких ягод; припозднившимся путникам, для которых он разводил огонь; скучающим аристократам и прислуге в замках и домах, где он пережидал зимы и ливни, платя за постой чередой бесконечных баек про были и небылицы.
Мало кто понимал...
Но в трёх королевствах короли-погодки, сжимая в сильных ладонях миниатюры своих матерей, называли его отцом.