Аннотация: На тему современных городских вампиров. Тихая сказка ночных крыш и подворотен.
Дымок исчезающе-прозрачной струйкой поднимался к тёмно-коричневому городскому небу.
- Ну и зачем? - спросил бритоголовый парень в высоких, оригинально шнурованных берцах, нависая над рукой с сигаретой.
- Смерть от рака мне всё равно уже не грозит, - отозвался второй, по виду его ровесник, сидевший на крыше.
- Витёк, ты б курил хотя бы, а то просто добро переводишь.
Сидевший прикусил уже наполовину стлевшую сигарету и через пять секунд картинно выдохнул максимально густой дым. Приподнял бровь: "Доволен?"
- Пижон. И это глава общины!
- Я не глава общины.
- Ну хорошо, главарь нашей банды - так лучше?
Витёк промолчал. Лично он сам себя позиционировал как одиночку с обязанностями службы спасения.
- Ну ладно, - громоздкое тело сдвинулось, и сияющая вывеска на соседнем здании, уже не скрываемая широкой спиной, неприятно резанула по глазам кричащим светом. - Ты тут кисни, а я пошёл. Мне ещё домой топать.
Бритоголовый махнул на собеседника рукой, чётко развернулся и шагнул с крыши в пустоту.
- И это я у него пижон, - пробормотал Витёк. - Ну да, семь этажей - не сто...
Сигарета продолжила спокойно тлеть.
Ночной город, привычный, как домашние тапочки. Белый шум чужих голосов и машин, запах времени года, чьего-то пива и асфальта. Этот город можно измерять шагами, делами, песнями и, если достанешь, попугаями. Витёк измеряет свой город людьми.
Её зовут Лена. Она каждый день спешит домой через эти тёмные переулки. От остановки так - пять минут. А если в обход, по улице - пятнадцать.
Витёк скользит за её спиной почти бесшумно. Этого "почти" в тишине пустых переулков хватает, чтобы Лена его слышала. Она улыбается - странный парень появляется через день.Наверное, тоже тут где-то живёт. Она знает его уже почти год. Он всегда идёт следом. Не заговаривает. В его знакомом присутствии спокойно - всё-таки не одна. А здесь темно, фонари почти не разгоняют темноту, и на часах 23:05.
Два месяца назад она поскользнулась на льду. Он поймал её, не дав упасть, и проводил до светлой улицы, так что она впервые смогла его рассмотреть. У него миндалевидные глаза и тёмные волосы, собранные в хвост на затылке. Конец декабря - ему не холодно было в его тонкой куртке?
С ним спокойно.
"Витёк, ты идиот".
- Как тебя угораздило?
Голос холодный от ярости. Разборки с ментами за полчаса до рассвета - не его любимое развлечение. Благо, дар Чувства и Убеждения - его сильная сторона.
- Ну, Витёк...
И замолчал. А что тут скажешь?
Гришка временами полный кретин. Наверное потому, что творческая личность. Фотограф, как говорят, от Бога. Доказательство, что Всевышний таки смотрит на ночных детей своих благосклонно. Но паршивцу всё равно нечего делать в каталажке днём.
Гришка тяжело вздыхает и утыкается лбом Витьку в плечо. Ну и? Щенок-переросток... Даже беситься уже невозможно. Только сгрести в охапку и шумно рыкнуть в макушку уже показной злостью:
- Нанимался я вас всех вытаскивать...
А кто, Вить? Кто, если не ты, третий и единственный?
- С тебя копию твоего альбома.
- Ага!
Гришка улыбается, осознав, что прощён. И вот что он, такой, в Ночи забыл?
- Вас, Вить. То есть, нас.
Кругом одни пижоны, м-мать...
Отец пришёл в эти края пару сотен лет тому. Большой шумный город - что ещё нужно вампиру для жизни? У него за всё это время было только трое Детей. Витёк оказался последним, самым младшим. На самом деле, его звали не Витёк, и даже не Витя, просто имя было созвучным, и другим так оказалось проще. А ему было вообще без разницы. От этих троих произошло всё нынешнее Ночное население, так что Отец стал Патриархом. Как говорили другие Патриархи на официальном Определении города: "Лучше поздно, чем никогда".
Заставляет задуматься.
Двадцать лет назад Отец пропал, и никто не смог его найти. Он был жив, и город до сих пор Принадлежал ему, но на том месте в душе, где у каждого вампира этого города раньше теплом светилась связь с Патриархом, теперь лежал тяжёлый сумрачный камень. Десять лет тому Катёна и Трофим выбили себе права туристов, уехали, а Витёк остался и вынужденно принял на себя обязанности няньки - как самый сильный из городских.
- Турча.
- Я устал, Витёк, я не могу.
Турча - из новеньких. Ему совсем тяжело. Его обратили в реанимации - систему, по которой он с друзьями ползал, завалило. Его откопали, но где искать ещё пятерых, можно было только гадать. Он дох и хрипел, он хотел жить, ведь там была его девушка, чёрта с два спасатели её найдут, если он не выкарабкается! Ему оставалось минут десять от силы, и в предложение спасателя из ночной смены он вцепился зубами.
Их всех вытащили, он же и вытащил. А героем для его девушки стал тот парень, который держал её за руку в кротовой норе под завалом все пять часов, пока их искали. Бывает.
- Мне тяжело, Витёк. Я думал, пройдёт, а парни вчера сказали, что и у них так же на душе скребёт.
- Я знаю, Турча. У нас у всех скребёт.
Конечно, скребёт. Они все чувствуют свою связь с Патриархом. И у всех вампиров в первое время после рождения депра бывает - психика тоже перестраивается, вместе с телом. Но прежде связь с Патриархом успокаивала, как родительские объятия, а сейчас... Холодно там. И девушка бросила. И жить надо теперь иначе. Всё на расшатанную психику. Витёк сел на асфальт рядом с Турчей и зажёг свою вечную сигарету. Цепи, которыми паренёк приковал себя к столбу, мешали даже просто разговору.
- Ты хоть бабке своей сказал, куда уходишь?
Растерянное "нет" было вполне предсказуемым.
- Ей что-нибудь передать? Куда её единственный внук удрал. Ты не волнуйся, я за ней пригляжу. Ей же недолго-то осталось, верно?
Турча открыл рот. Закрыл. Вздрогнул и разревелся.
Служить жилеткой при рыдающих цепях тоже неудобно.
Турча всхлипнул последний раз и сказал:
- А я... ключ выбросил. Не помню куда.
Витёк покосился на антикварно-амбарное чудо, удерживающее цепь, и, вздохнув, просто оторвал дужку. Турча изумлённо щёлкнул клювом.
- Ты с самого начала так мог?
- Ну да.
- А чего не сделал?
- И караулить тебя ещё два года, чтоб ты на солнце не вышел?
- Почему два года?
- Потому что депра у тебя переходная. У всех было.
- Так мне это счастье... ещё два года?
- Найдёшь смысл жизни раньше - раньше уйдёт.
- Я... знаешь, я подумаю. И за что ты только нас всех любишь?
- За папу. Пошли, солнце уже скоро.
Лена - жизнерадостная, хотя в этом клубе ей не очень нравится. Её спутник понимает это достаточно быстро и спрашивает, пробовала ли она гулять зимней ночью по парку.
- Вить, ты про Лысого обещал рассказать.
- О! А это особый кадр! Наш брат-вампир до смертного часа остаётся таким, каким встретил новое рождение. То есть, если вечерком сделать пластическую операцию, то при следующем пробуждении твоё родное лицо к тебе всё равно вернётся. И волос это тоже касается. Так что физиономию Лысый не бреет, а вот затылок - каждую ночь.
Девушка прыснула.
- А что ваш фотограф фотографирует?
- Гришка? Ты только не смейся. Он фотографирует вампиров.
- И что тут смешного? - не поняла Лена.
- Вампиры не отражаются в зеркалах и не проявляются на снимках.
- Э-э... И чего же он тогда фотографирует?
- А ты представь себе вампира, залезшего в фонтан, на снимке...
Лена понимающе разулыбалась - у неё была хорошая здоровая фантазия.
- И кровь вы тоже пьёте.
- Ну да.
- А если ты мою кровь выпьешь, я стану вампиром или просто умру?
- Чтоб стать вампиром, одного укуса недостаточно. А насчёт "просто умру" - в тебе сколько крови?
- Ну-у... Литров-в...
- Вот то-то, - усмехнулся Витёк и потешно взвыл: - Деточка, я же лопну!
- А если несколько вампиров? - не отставало любопытное дитя.
- А со склонностью к преступности и психическими отклонениями в вампиры не берут. А если оно даже и было - перерождение мозги в этом смысле выправляет. Иначе зачем сдалась нормальному такая вечная жизнь?
- Вить, знаешь, а хорошо, что мы теперь разговариваем.
- Да. Ты только больше одна там не ходи.
У Лены на руке - маленькая царапина. Скоро совсем заживёт.
А кусать в шею - слишком интимно.
Уже почти три года тянет на этот пустырь. Земля как камень, какой-то заброшенный сарай, который даже разбирать не на что - гниль на трещинах висит.
Она вышла из бесфонарной темноты, едва светящаяся, как призрак, полупрозрачная, в чисто символическом полотенчике с гордым званием "Бешено Дорогое Платье".
- Здравствуй, Витёк.
- Давно не виделись, Катёна.
Она без раздумий села в снег рядом с ним, отобрала тлеющую сигарету, затянулась. Дым сполз с её губ - такой же светящийся, как она.
- Не надумал, малыш?
- Катёна, я уже взрослый.
Девушка засмеялась.
- Так пойдёшь?
Витёк отрицательно качнул головой.
- Я остаюсь.
- Искать? - Катёна закусила полную нижнюю губку. - Его весь город искал десять лет! Собираешься заниматься заведомо бесполезным делом в одиночку?
- Если нужно.
- Дурак...
- Дурак.
- Сумасшедший...
Он снова кивнул и сумрачно усмехнулся.
...Её тело в руках - тёплое. Он тоже уже питался этой ночью. Она красивая, но не слишком. И очень женственная. Вампирам не обязательно нормально раздеваться, чтобы до конца почувствовать друг друга - а "полотенчико" вообще оказалось в этом смысле довольно практичным.
Но он всё равно не пошёл за ней, и когда она растаяла в неустойчивой городской темноте, не оставив за собой даже следов на чистом снегу, Витёк скрутился на земле в тугой узел.
"Сестра моя по Отцу..."
Больше не придёт. Катёны дважды не зовут.
Он хотел плакать и не мог. Перекатывался по земле, как безумный, разбивал сиротливый ледок на лужах, слишком хрупкий, чтобы принести успокоение.
"Где же ты, Отец?"
Кожа у парня лишь немногим отлична от снега, это даже больше похоже на другой оттенок белого. Разноцветный снег - прерогатива города. Замёрзнуть и забыться теперь не удастся никогда. Витёк вонзил ногти в ладонь и, когда нехотя проступила ленивая кровь, начал судорожно втирать её в щёки, словно пытался вернуть себе румянец.
"Отец!"
Витёк затих, наблюдая, как капельки его крови впитываются в землю. Потом закрыл глаза, и понял, что всё равно их чувствует.
Чувствует... Чувствует...
Чувствует.
Резко вскочив на ноги, он едва устоял, но быстро оглянулся, потом принюхался. Поморщился и, рванув вену на руке, резко очертил перед собой полукруг вязких алых капель. Прислушался, сделал пару шагов, повернулся и снова взмахнул уже почти зажившей рукой.
Но этого хватило.
Упав на колени, Витёк начал копать. Через минуту, чертыхнувшись, выбрался из сугроба и умчался на поиски лопаты.
Раскопки длились почти час. Закаменевшая земля поддавалась с трудом. Три сломанных лопаты и ещё пять целых валялись в кургане отработанного грунта. На отметке около двух метров порвалась рубашка, и вампир отшвырнул её прочь. Ещё через метр наткнулся на свинцовый гроб.
Ногти, с лёгкостью крошившие сталь, чуть не обломались о предательски-золотистые петли и замки, но через минуту крышка отлетела, и в пустых, безо всякой подкладки и обработки внутренностях обнаружилась высохшая, спелёнатая неимоверными жгучими верёвками мумия.
Обрывки ремня и острая пряжка - прикоснуться к ЭТОМУ голыми руками оказалось невозможно. Витёк снова рванул ногтями запястье и прижал его к губам мумии. А в следующее мгновение оказался крепко сжат непреклонно-сильными руками.
Кровь покидала его тело стремительно. Это правда, в обычной жизни вампиру не нужно много крови. Но - если вампир не питался двадцать лет? Витёк чувствовал, как вместе с кровью из него вытекает жизнь. Невидимые потоки, вторые вены, способные сохранить ночному существу жизнь даже в полное отсутствие необходимого для этой жизни, тоже пустели через запястье, прямо по клыкам, вгрызшимся в подставленное запястье.
Вампир не помнил, сколько это длилось. Он погрузился в давно забытое ощущение беспамятства. Звон в ушах, головокружение и ощущение невесомости. Его несли сильные родные руки, и до боли, до сладких слёз знакомый голос шептал:
- Моё Дитя, мой маленький Вито. Теперь всё будет хорошо. Я обещаю.
По всему городу вампиры застывали, почувствовав, как оттаивает и наливается живым теплом тот кусочек души, который так долго оставался только застывшим обломком горького льда.