...Меня разбудил дверной звонок. Я посмотрела на часы и с удивлением и недовольством увидела на циферблате половину второго ночи. Накинув на плечи халат, я вышла в коридор.
Когда я открыла дверь, я не сразу узнала в бледном пошатывающемся юноше на пороге своего лучшего друга Женю. Он был без куртки, с растрепанными волосами и в криво застегнутой рубашке. Он что, шел так по улице? Зимой?!
- Можно войти? - спросил он деревянным голосом.
Я молча отодвинулась, пропуская его в квартиру. Женя вошел, держась рукой за косяк, и как только дверь за его спиной захлопнулась - медленно сполз по стенке.
- Женя? Господи, Женя, да что с тобой?!
Он словно не услышал меня, лишь голова упала на грудь, и волосы закрыли лицо. Только тут я поняла, что его последние силы ушли на то, чтобы добраться до меня.
Мой вопрос был глупым. Я отлично знала, что произошло с Женей или, по крайней мере, догадывалась. Но говорить ему об этом? Извините, я не садистка.
- Будешь чай? - ляпнула я первое, что пришло мне в голову.
Он опять не ответил, и я решила принять его молчание за согласие. Я пошла на кухню и заварила травяной чай с валерьянкой. Мне показалось, что последнее Жене точно нужно.
Я вернулась, но он не обратил на это внимания. Я почти насильно всучила ему чашку и заставила отпить несколько глотков горячей жидкости. Вряд ли он почувствовал вкус. Я сильно сомневаюсь, что он все еще понимал, где находится. В общем, я села рядом с Женей и крепко обняла его, как часто делала, когда он болел или если кто-то его обидел. Тут-то его и прорвало.
Плечи Жени сначала сотрясла мелкая дрожь, потом ручьями хлынули слезы. Он уткнулся в мое плечо и разревелся в голос. Я мерно раскачивалась, говорила какие-то утешительные глупости, словно маленькому ребенку:
- Тише, все будет хорошо, все пройдет. Не надо плакать, успокойся.
А про себя я думала, что слезы - это именно то, что надо. Пусть они вымоют хотя бы часть его боли, помогут ему, облегчат его горе. Через какое-то время Женя перешел к всхлипам, и тогда я подняла его на ноги. Он повис у меня на плече, и я почти отнесла его в комнату и уложила на свою разворошенную кровать, еще хранившую мое тепло. Извините, другой постели в моей квартире не было, а Жене надо было отдохнуть и согреться. Он так и рухнул на нее, не раздеваясь, я сама стащила с него ботинки и укутала его в одеяло.
Спустя какое-то время он забылся тяжелым сном, его лицо лишь чуть-чуть расслабилось. Я еще немного посидела с ним; он все никак не мог окончательно согреться и успокоиться, судорожно вздрагивал во сне. Когда я поднялась со стула, он как-то жалобно заскулил. Я вернулась, погладила его по кудрявой голове. Он улыбнулся.
- Вадим...
Я отступила, закусив губу, и чуть сама не расплакалась.
"Вадим... Какая же ты сволочь, Вадим..."
Женя и Вадим встретились так, как и положено студентам - в начале семестра. Ну, вообще-то они должны были встретиться еще раньше, но Вадим был не из тех, кто знакомится с новичками до официального начала занятий. Я к тому моменту имела шапочное знакомство с "Вадюшей" (так его называли влюбленные в него девушки, понимающие, впрочем, что им ничего не светит), в конце концов, мы были в одной группе весь первый год. За все это время я удостоилась нескольких его скользящих взглядов, но даже почти не говорила с ним. Только при самой первой встрече, когда я разговаривала со своими будущими сокурсниками, он долго прислушивался к моему голосу и пристально рассматривал меня, но когда понял, что замечен, криво усмехнулся мне в лицо и не проявлял больше интереса к моей персоне. А с Женей мы были очень давно знакомы, еще с детского сада, да и жили мы недалеко друг от друга. Он всегда был для меня лучшим другом или даже братом. Младшим братишкой, хоть мы и ровесники. Конечно, мы с ним и ссорились, и дрались иногда, но не слишком часто. Зато наш дуэт был несокрушим и мы всегда заступались друг за друга.
Женю приняли в группу в качестве исключения, сдав первую пару семестров экстерном. До этого он учился где-то еще, но бросил, подучил, благо все нужные учебники и конспекты у меня нашлись, и поступил. Герой.
Первое время все вроде бы было нормально, но потом Женя стал отвлекаться на занятиях. Я перехватывала его взгляды, направленные на Вадима. Сказать, что они меня обеспокоили, значит ничего не сказать. Я все же достаточно хорошо знала Вадима, а также и те слухи, которые ходили о нем. Высокий, темноволосый, очень красивый - и очень холодный. Его всегда окружала стена отчуждения, сквозь которую кто-то постоянно пытался пробиться. Я не раз видела Вадима с каким-нибудь парнем или девчонкой, но редко он появлялся часто с одними и теми же. И вот в эту ловушку угодил мой друг.
Женя хвостиком ходил за Вадимом, и вот в один прекрасный звездный вечер тот пригласил его к себе домой. Женя неверяще улыбался, уходя с ним под руку. Его рыжеватая головка была запрокинута, а счастливое лицо смотрело вверх, на Вадима.
Такое выражение лица часто появлялось у Жени весь последний месяц. Он сиял, как новенькая люстра, сидел на лекциях уже не со мной, а рядом с Вадимом и не отрывал от него влюбленных глаз. В результате я еще лучше узнала холод Вадима, с которым мне пришлось чаще контактировать, и бездонную тьму его глаз, которые слишком часто и словно нарочно встречались с моими глазами, словно он что-то хотел отыскать во мне. Я не могла оставить Женю, окончательно потерявшего голову, и я старалась быть поближе к нему, когда это было возможно. Он был так счастлив, что ничего вокруг не замечал и никого не слушал. А теперь...
Ох, Женя, Женя.
Я убедилась, что Женя спит и что ему достаточно тепло. Он больше не дрожал, а сны... Я сильно надеялась, что их тоже нет.
Лицо Жени было почти спокойным, каким и должно быть у спящего человека. При взгляде на него меня тоже начинало клонить в сон. Кровать была занята.
Я устроилась на небольшом диванчике в кухне. Он был немного коротковат, но вполне мог приютить меня на одну ночь. И даже на больший срок, если то потребуется. Я закрыла глаза.
"Вадим..."
Я не знаю, почему эта мысль решила стать последней, ведь я стараюсь думать перед сном о чем-нибудь хорошем.
"Какая же ты сволочь, Вадим..."
А потом пришла пустота.
Я не знаю, когда именно бредовые видения за границей сознания сменились душным небом, с которого я смотрела на опаленную солнцем землю. Несколько чахлых деревьев почти не давали тени, и было очень пусто и тихо. Откуда же взялось беспокойство, перерастающее в сильнейший страх?
Потом я поняла, что я не одна. Там, в том плавящемся от жара небе, был кто-то еще, и если я ничего не понимала, то он знал все. Все, что должно было произойти.
Они пришли - двое юношей в белых одеждах и с золочеными ремешками, охватывающими лбы. Тот, что выше, смутно напоминал Вадима, а второй... Боже мой, он походил на Женю, как младший брат! Только волосы темнее и вьются не так сильно. Но глаза... глаза были абсолютно теми же. Такие же глаза годами смотрели на меня из-под светлой челки, а похожие - из зеркала. У нас с Женей были почти одинаковые глаза.
Эти двое о чем-то говорили, но я не слышала их. Они были так же немы, как птицы, которые, я знала это, пели где-то вдалеке. Я видела, как тот, похожий на Вадима, кривился, и догадывалась, что с его губ слетают короткие небрежные фразы, и еще я видела, как второй юноша бледнел с каждым словом, как он дрожал, словно не звуки падали на него, а хлесткие удары кнута. Тот, что был рядом со мной, знал их, их обоих, и мне казалось, что я почти слышу, как он кричит, извивается, делает то, что не может сделать второй юноша, оглушенный и сломленный. Второй бросился к высокому юноше, но тот резким движением отбросил его от себя, опрокинул в пыль. Упавший юноша закричал, и тот, кто был рядом со мной, знал, о чем он говорил и о чем молил. А потом к ногам застывшего в пыли юноши полетел кусочек мертвой застывшей воды - кусок остро заточенной боевой стали. Я очень отчетливо видела ремешки сандалий, едва не срезанные острейшей кромкой.
Никогда в жизни мне еще не было так страшно. Высокий повернулся и медленным уверенным шагом покинул пустырь, а так похожий на Женю юноша остался распростертым в пыли. Его застывшая, словно вырезанная из камня фигурка долго оставалась неподвижной, но тот, кто был рядом со мной, уже не мог кричать, и только стонал от невыносимой боли. И когда юноша потянулся к кинжалу, я все поняла.
"Нет, не надо!", хотела крикнуть я, но не могла выдавить ни звука. А он поднял кинжал, вскинул его над головой и...
...Я не могла кричать, не могла отвести взгляд, я отказывалась верить в то, что увидела! Потому что так не бывает! Не может быть, не должно быть... А потом появился он.
Он еще больше походил на Женю, которого я знала, вот только если тот, кто повис на его руках, казался младше, то сам он был более зрел, чем мой друг. И когда он запрокинул лицо к небу и испустил долгий протяжный крик бесконечного отчаяния, я до конца поняла, что произошло.
Никого больше не было рядом со мной в этом тяжелом и душном небе. Откуда-то я знала, что мой невидимый спутник умер, когда кинжал застрял в молодой дрожащей плоти.
Умер... Умер, как тот мальчик с жениными глазами, умер, как его старший брат. Потому что третий юноша был его старшим братом и потому что живые не могут смотреть такими глазами! Глазами, так похожими на Женины... моими глазами... И тогда я уже не могла сдерживаться.
Сухой жаркий крик взорвался у меня в груди, выворачивая меня наизнанку, разрывая легкие, скручивая судорогой, вытаскивая окровавленное сердце сквозь обломки ребер. Я хотела и не могла остановить это, выплеснуть, закричать!.. И тогда я проснулась.
Кухня была залита прозрачным зимним светом, часы на стене мирно, по-домашнему привычно отмеряли неспешные секунды, а где-то за окном взревела отъезжающая машина.
Сон, всего лишь сон... Но, господи, какой реальный, страшный сон! Так не бывает.
Но прошел только сон. Беспокойство, почти паническое предчувствие беды скинуло меня с кухонного дивана и так, полуодетую, потащило в комнату. Распахнув дверь, я едва не закричала снова. Нет, невозможно. Неужели кошмар продолжается?!
Женя не спал. Он стоял на подоконнике, а под ним была пустота, много пустоты - целых девять этажей. Я внезапно очень отчетливо поняла, что он собирается сделать, и что в таком случае сделаю я. Надо ли говорить, что окно было открыто.
- Женя...
- Не подходи, - чужим, ломким голосом сказал он. - Не подходи, не надо! Я уже все решил.
- Женька... зачем?
Он оглянулся на меня. Господи боже мой, что было с его лицом... Никогда... никогда не должно быть у живого такого лица! Расширенные зрачки казались самыми живыми на этой маске боли и отчаяния. Женя был бледен, словно последний февральский снег всю ночь падал на его лицо и застыл коркой, которую ни разбить, ни растопить. А он искривил губы в чем-то, что должно было быть горькой улыбкой.
- Зачем... Ты ведь была права, все это время права... Зачем... Ни зачем. Он... он... я... Понимаешь, ты была права, а я не слушал тебя; я последний дурак, что поверил собственному обману. Он ведь никогда не говорил, что я для него что-то значу. Я пришел к нему вчера, а он тоже спросил - зачем? Знаешь, что он мне сказал? Что я ему надоел! Понимаешь, я не был для него даже мимолетным увлечением. Он просто попользовался мною и выбросил. Он... еще он сказал, чтобы я уходил, потому что я ему мешаю... Мешаю, понимаешь?! Что ж, а теперь я уже никому не буду мешать, никогда! Ни ему, ни кому бы то ни было другому. Не буду мешать, путаться под ногами, доставать своим непроходимым идиотизмом. Ведь все знали, все, только я ничего не замечал! Так будет лучше - для всех...
- Женя... - Мой голос оборвался, я с трудом проглотила застрявший в горле комок. - Женечка, почему ты так ненавидишь меня?..
Он ошалело посмотрел на меня. Застывшая маска на его лице колыхнулась, чуть-чуть уступая недоверию и непониманию.
- Женя, за что... что я тебе сделала?
Я не смотрела на него больше, я смотрела на стекло, которое отражало комнату и девушку в короткой ночной рубашке, с прямыми каштановыми волосами и двумя мокрыми полосками на щеках. Странно, я ведь не плачу... Ведь не плачу?
- Женя, почему ты хочешь оставить меня? Ты хочешь моей смерти?
- При чем тут ты. - Его губы снова искривила изувеченная усмешка. - Тебя это не касается.
- Нет, касается! - Неожиданно для себя я закричала. - Ты дурак, Женька, ты беспросветный дурак! Ты ведь мой друг, неужели ты этого так и не понял?! Меня касается все, все, что происходит с тобой! Ты мой друг, Женечка, маленький, твоя боль - моя боль, и никак иначе. А если ты это сделаешь, я... я пойду за тобой, понятно тебе? Слышишь, Женька?! За тобой! Куда бы тебя ни понесло! Я не могу... не могу, не хочу, не желаю оставаться одна, ни за что! Ты не можешь оставить меня одну опять, я не позволю тебе!.. Нет! Не хочу, не могу, не желаю опять!..
Кажется, у меня была истерика. Я топала ногами, кричала, захлебываясь словами и слезами, а Женя стоял на подоконнике и пораженно смотрел на меня. Я не соображала, что делаю, но пока он, потеряв дар речи и забыв, что происходит, стоял так, я быстро пересекла комнату и дернула его на себя. Кажется, в последний миг он все же качнулся в окно, но это было уже не важно. С силой, утроенной отчаянием, я швырнула его на себя и мы покатились по полу. Я так крепко сжимала его, что он с трудом дышал, а я все выкрикивала сквозь истеричные всхлипы, что не отпущу его, не позволю ему оставить меня одну, потому что не могу, не хочу, не желаю...
Я не помню, сколько времени это продолжалось. Эта вспышка обессилила меня, и я бессильно и уже почти безразлично смотрела, как Женя, осторожно освободившись из моих рук, поднялся, закрыл окно, из которого ощутимо тянуло морозом, потом помог мне сесть.
- Ты... правда так любишь меня? - тихо спросил он, умоляюще заглядывая мне в лицо. - Но ты ведь знаешь...
- При чем тут это... - Мои непослушные губы сложились в измученную усмешку, похожую на его. - Ты мой самый лучший друг, Женя, ближе, чем все на свете. Живи, хотя бы ради меня. Не оставляй меня одну, пожалуйста.
Он закрыл глаза, а спустя мгновение снова открыл их.
- Я не оставлю тебя одну, обещаю. Только ты тоже... не оставляй меня.
По его лицу быстро пробежали чувства - отчаяние, надежда, жалость, боль, страх, радость, просто судороги, - потом мгновенная тень смела все это. На его лице осталась только беспомощная усталость.
- Я так хотел уснуть - крепко, чтобы не видеть сны и...
Он не договорил, но я и так его поняла. Не видеть сны о нем, о Вадиме.
- Кажется, у меня где-то было нужное средство.
Я с трудом поднялась на ноги и дошла до аптечки. Нужно две пилюли, не больше.
- Вот, проглоти и запей.
Женя послушно принял из моих рук пилюли и стакан с водой, потом лег на кровать и закрыл глаза.
- Почему ты сказала "опять"? - сонно пробормотал он.
Я не знала, что ответить, да он бы меня и не услышал. Вскоре я внимала только его ровному дыханию. "Опять"? Скорее всего, ему просто послышалось.
Я сидела на краю кровати и смотрела на него. Мне вдруг показалось, что я намного старше него. Маленький мой, сколько же ты испытал... Спи, все пройдет, ты забудешь его. Может быть, ты наконец заметишь, как смотрит на тебя Дима из параллельной группы.
Вздохнув, я встала и оделась, постоянно оглядываясь на него. Нет, Женя не проснулся бы, но я так боялась, сама не зная причины своего страха. Потом я снова села рядом с ним.
Силы быстро возвращались ко мне. Я уже могла встать и сделать что-нибудь. Не знаю, что - пойти и купить Жене куртку взамен той, что он, по-видимому, оставил у Вадима, или еще что-то, но я не могла заставить себя покинуть Женю. Не знаю, чего я боялась, но я не могла оставить его одного.
Когда в прихожей раздался звонок, я еще раз поправила на Жене плед и только потом пошла открывать дверь.
На пороге стоял он. Тот, кто довел Женю до такого состояния; этот холодный айсберг, не считающийся с чужими чувствами. Не смотря на усталость, слова нашлись сразу.
- Вадим, какая же ты сволочь. Что ты сделал с Женей? И ты еще смеешь приходить сюда?! Проваливай-ка, ты...
Я хотела захлопнуть дверь перед его носом, но он быстро перехватил створку.
- Подожди, - сказал он странно тихим голосом. - Мне надо поговорить с тобой... Ариэль.
Я на миг застыла, сама чувствуя, как мое лицо теряет всякое выражение, а потом все же отошла от двери, знаком велев Вадиму идти за мной. Он вошел, осторожно защелкнул замок и проследовал за мной на кухню. Дверь в комнату была приоткрыта, и он увидел Женю.
- Он не проснется? Ты не боишься, что, увидев меня с тобой...
- Он не проснется, Вадим. А если бы и проснулся... он имеет право знать, что ты был здесь.
Вадим пожал плечами и сел напротив меня.
- О чем ты хотел поговорить со мной, Парис?
Он, не отрываясь, смотрел на меня, и в его глазах, в его почти стеклянных глазах я различила лихорадочно мечущееся пламя.
- Значит, ты помнишь. Как давно?
- Как только ты произнес имя, все встало на свои места.
Он откинулся на спинку стула, пристально глядя на меня.
- А, намеки, сны... Ты не перестаешь удивлять меня, Ариэль. Мне было труднее.
- Не уклоняйся, Парис, если ты предпочитаешь это имя.
- Да! - выдохнул он. - Да, я предпочитаю его. Только под этим именем я был счастлив - недолго, но был. Ариэль...
- Скажи еще: "любимый"! - с печальной издевкой сощурилась я.
- Любимый, - твердо сказал он. - Да, самый любимый, самый желанный и единственный! Я люблю тебя. Ты ведь тоже любил меня когда-то.
- Просто тогда Ариэль еще не знал о Ясоне. - Я почувствовала, как мой голос сорвался от застарелой боли. - Он был моим братом, Парис, моим младшим братом, понимаешь? А ты искалечил и оборвал его жизнь. Тебе сказать за это спасибо? Сейчас он ничего не помнит, и молись, молись, Парис, всем богам молись, если веришь хоть в одного, чтобы он и дальше ничего не вспоминал. С тем, что ты опять с ним сотворил, он, может быть, еще и справится, но двойной тяжести ему точно не выдержать. Молись, Парис, чтобы Женя не вспомнил Ясона.
- Но он, кажется, справился? Он ведь просто спит.
- Я дала ему снотворного, чтобы он успокоился. Женя пытался выброситься из окна. Зачем, Парис, зачем? Ведь ты-то, как я понимаю, помнишь все уже давно.
- Потому что я люблю тебя, Ариэль! - вскочив, почти закричал он. - Потому что каждый день я вижу тебя и рвусь на части, сознавая, что ты не принадлежишь мне, потому что мне приходится притворяться чужим и равнодушным к тебе! Я ведь сразу узнал тебя, твой смех, твою улыбку, твои слова. Ты изменился, но даже когда я увидел того, кем родился Ясон, я не усомнился. Потому что каждый раз, когда я целую Ясона, Женьку, других, я мечтаю только о твоих губах; потому что когда я вместе с ними, я вспоминаю тот единственный раз, только ту единственную жаркую ночь, когда Ариэль принадлежал только мне!
- А утром Ариэль нашел Ясона.
Вадим пытался что-то сказать, но я оборвала его.
- Ариэль умер, Парис, - устало сказала я, - умер в тот день, тысячи лет назад; ты убил тогда обоих братьев. Сколько раз ты жил с тех пор, Парис? Не помнишь... Я тоже не помню. Но сквозь все это мы пронесли свою боль. Нам было очень больно, Парис. Видишь, мы больше не братья даже.
Глаза у Вадима стали отчаянные. Его полубезумный взгляд уже не прятался за стеклом, и я ясно видела черный огонь, мечущийся у него внутри, бросающийся из стороны в сторону и, не находя себе выхода, выжигающий сам себя. Я отвела глаза, чтобы не видеть мольбы на его побледневшем лице.
- Ариэль умер именно тогда, а не свалившись с коня спустя год, как подумали все, как подумал и ты, хотя уж Парис-то должен был бы знать. Не ты вонзил кинжал в растоптанное сердце Ясона, это сделал он сам, но клинок в его руку вложил именно ты. Тебе нужен был Ариэль - и ты убил его брата.
- Ты любил его, любил Ясона, - прорычал-простонал Вадим. - Он стоял на моем пути.
- Да, Ариэль любил его. Любил, как только брат может любить брата, как только я могу любить Женю. Но мы никогда не были любовниками, если ты это имеешь в виду.
- Вы...
- Ты совершил большую ошибку, Парис, и совершил ее дважды. Уходи, тебе нечего тут делать.
Вадим все еще смотрел на меня.
- Я все равно люблю тебя, Ариэль, - прошептал он.
- Ты всегда любил кудрявых светловолосых юношей, Парис, таких, как Женя. Я больше не подхожу под это определение. Уходи, прошу тебя.
Вадим повернулся и, покачиваясь, как пьяный, вышел на лестничную клетку, задевая плечами проемы, натыкаясь по пути на стены и стулья. Его взгляд снова стал стеклянным, кажется, он почти ничего не видел. Я закрыла за ним дверь и прислонилась к косяку. Мне показалось, что он снова произнес: "Я люблю тебя, Ариэль..."
Когда-то давно Ариэль думал, что тоже любит Париса. Но это было очень давно, до того, как Ариэль умер.
- Але, Дима? Дим, здравствуй. Мы с Женей приболели, ты не мог бы взять задания у нашей группы и принести ко мне? Спасибо, будем ждать.