Суламен : другие произведения.

Сказки Зверя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    То, что рассказал странный человек, сидя на синей траве под старым баобабом.


Звериные сказки

  
  

Вступление

   Где-то под землёй протекал сонный ручей с сонной водой. Глубоко, настолько глубоко, что достать до него могли только корни огромного старого баобаба. Ну и, конечно, этот баобаб тоже был вечно сонным.
   Однажды к нему пришёл человек. Человек посмотрел на дерево. Обошёл его вокруг (это потребовало довольно много времени, ведь баобаб был очень большим). Хмыкнул, сел у его ствола и стал рассказывать сказки. Ему внимало небо, им заинтересовалась трава, птицы и животные подходили послушать, о чём говорит этот неизвестно откуда и зачем пришедший человек. И только сам баобаб его не слушал. Он уже спал.
   Но зато старому баобабу снились замечательные сны.
  
  

Крохи

   Енот-полоскун сидел на берегу речки и полоскал бельё в воде. Полоскал и на нас косился, мол, чего надо? Чё смотрите? А ничего. Может, мы зверя за работой ни разу не видели... Тем более енота-полоскуна...
  
   Дракончик лениво приоткрыл правый глаз. Этот глаз неторопливо смерил обмершего посетителя. Дракончик широко зевнул, разинув полную пасть острых клыков.
   - Ждут, проходите, - сонно вышипел он, снова опуская веко.
   Сглотнув, посетитель часто-часто закивал, не соображая, что ящер его уже не видит, и бочком протиснулся мимо.
   Лишь шмыгнув в узкий коридор за спиной чешуйчатого "секретаря", посетитель перевёл дух.
   В конце концов, дракончик ведь действительно был ещё маленьким. Всего четыре метра.
   В холке...
  
   Кошка прошла тишком за дверью.
   - Ты чего, кошка? - спрашиваю я у неё, удивляясь её поведению.
   - Тш-ш! - бросается она к моим ногам и конспиративно оглядывается. - Нету меня тут, - понизив мяв до шёпота, заявляет она. - Глючусь я тебе, ясно?
   - Ясно, - покорно соглашаюсь я.
   - Ну, и я пошла.
   - Иди...
   Я удивлённо смотрю вслед приглючившейся мне кошке.
  
   Погладь зверя по лобастой голове, расчеши своими пальцами его загривок. А что такого? У зверя ведь очень густая шерсть, разве ты не знаешь? И ведь каждому хочется, чтобы его погладили. Разве найдётся на свете такое чудовище, которому не было бы нужно немного ласки, ну хоть от кого-нибудь?
   Не надо, сердечко, не бейся так. Ты не болишь. Ты уже не болишь... так, как прежде.
   Улыбнись, солнышко. Улыбнись.
   Тебя ведь тоже найдётся кому погладить.
  
   Медведь хочет спать, медведь хочет спать, медведь хочет спа... а... а... а-а-ать.
   Трёхметровый зверина сидел у выхода из пещеры и смотрел на долину. На закат. Как птички - пока ещё летают. Как зверюшки - ещё чего-то там делают.
   Глаза у медведя - две чёрных маслянистых ягоды - были почти закрыты. Медведь не шевелился, ни носом, ни ухом. Положения не менял. Только сквознячок потрёпывал его шерсть.
   Медведь прикрыл глаза окончательно, покачнулся и завалился на бок. Спа-ать...
  
   - Ква-а-а-а-а... - послышалось за моей спиной. Я проигнорировала звук, продолжая внимательно всматриваться в дебри собственных мыслей.
   - Ква-а-а-а-а, - уже громче настаивал кто-то, но с тем же результатом.
   - Ну ква же! - вознегодовали позади меня.
   Вздохнув, я оторвалась от своего занятия. Лягушка сердито смотрела на меня, подперев плоскую голову перепончатой лапой. Она величественно приподняла зад и прыгнула мне на ладонь, маленькая и зелёная.
   - Ква-а-а-а, - важно квакнула она мне прямо в лицо.
   Я поняла, что это начало до-о-олгого разговора...
  
   "Тебя не может быть."
   Оч-ч приятно.
   "Ты не укладываешься в картину мира."
   Ещё лучше. Может, мне вообще лечь и подохнуть, раз такое дело? Легче и тебе, и миру. В картину которого я всё равно не вписываюсь.
   "Ты не обижайся..."
   Ну что ты! Как будто ты меня задеваешь!
   "...но это так."
   Всё. Дос-стали.
   Поворачиваюсь хвостом и ухожу.
   Так в мире стало меньше ещё на одного дракона.
  
  

Коробка с котятами

Напугали

   Котенок был слегка испуган. Нельзя сказать, чтобы ему было очень страшно - нет, совсем нет. Но ему было не по себе, он был растерян...
   Котёнок неуверенно крался, подозрительно косился и обнюхивал всё вокруг, потом вдруг отскакивал от стенки, выгибал спинку и шипел на неё.
   Неуютно. Неправильно. Безобр-разие, вот что это такое!
   Котёнок сердился и возмущался, но ничего не мог поделать. Он и сам не очень-то понимал, что произошло, и только шипел - тихо, чтобы никто его не услышал - на то чужое место, где он оказался.
   Просто котёнка перенесли в другую коробку.
  

Тигр

   Белый тигр лёг у порога моего. Он притворяется безобидным пушистым котёнком, он щурится, урчит, забавно поводит носом и вытягивает лапы. Но он зря старается превратиться в это милое существо. Он поистине огромен, этот зверь-охранник, вечно спящий и двери. Его шерсть мягка и густа, но под ней легко угадать гибкие стальные мускулы. Он зевает, и как можно не заметить в эту минуту острейшие клыки, суть жёлтые на фоне бездонной алой глотки? А эти когти, когти на могучих лапах, никогда не прячущиеся в подушечки, как у младших сестёр этой большой кошки-альбиноса? Тигр может сколько угодно делать вид, что он только котёнок, но он никого не обманет, и даже белый цвет чистоты не сделает его менее заметным или не таким остерегающе-опасным на вид. Чёрные полосы рассекают его спину, словно следы от гигантских когтей на ровном снегу, оставленные слишком низко опустившимся грифоном. Бойтесь, люди, бойтесь тигра, претворяющегося безобидным!
   Вот только тигр этот нарисован на стене. Его добродушно-предостерегающие жёлтые глаза не слишком умело выведены кистью, шерсть - побелка, а полосы оставлены кусочком рассыпчатого угля. И тигр тоскует, не имея возможности даже шевельнуть хвостом. Вечно приоткрытая в зёве пасть, оскаленные клыки - кого всё это может испугать? И тигр на стене - беззащитнее котёнка...
  

Котёнок с серебряными глазами

   Где-то радио пело песню. В ней говорилось, что у надежды синие глаза. Ну что ж, всё может быть...
   А у котёнка глаза были серебряными.
   Котёнок сидел на ступеньках подъезда и старательно вылизывал лапку. Серая шёрстка поблёскивала даже под тусклым городским солнцем, так и хотелось потянуться и погладить её. Хотя, если обойти дом, то на стенке, примерно в метре от земли, можно было найти строчки, выведенные криво и косо, торопливо. Наверное, именно поэтому казалось, что и читать их надо скороговоркой:

Вы знаете, он какой-то очень-очень странный,

Его глаза как будто обо всём на свете знали,
И ничего вокруг и не было такого,
Чего б не знал котёнок с серебряными глазами...

   Об этом ли малыше?
   Котёнок вылизывал лапку и косился на девочку, сидящую неподалёку. Она прижимала к груди плюшевую игрушку, словно цеплялась за неё. Малышка совсем недавно плакала, но сейчас слёзы иссякли, а игрушка была такая мягкая, такая яркая! Словно утешая девочку, она слушала сбивчивые рассказы о бедах и горестях, её сочувственное молчание было тёплым и обнадёживающим. Не говоря ни слова, плюшевая игрушка одним своим существованием заставляла хозяйку улыбаться, когда малышка заглядывала в чёрные глазки-бусинки своей любимицы. Только она, да ещё ужасно занятый собой сереброглазый котёнок видели, как в чёрных бусинках вспыхивают синие искорки.
  

Господин

   Я лежу на животе, вытянувшись на полу. Подо мной мягкий пушистый ковёр - Он любит такие ковры, по ним невозможно ходить громко, а Он ценит тишину. Где-то, не слишком близко от меня, вверх уходят каменные стены, а в далёкой темноте надо мной есть сводчатый потолок. Вот это мне приходится принимать на веру - он так высоко, что я не вижу его.
   На троне сидит Он. Он высокий, он огромный, он мужественный и красивый. Он чем-то занят, а я лежу на тёплом густом ковре и смотрю на него из-под полуопущенных век. У него густые чёрные волосы. Он силён, как никто другой, он кажется холодным, равнодушным до жестокости. Я не знаю никого лучше него.
   Мне становится скучно, а я не хочу спать. Я дотягиваюсь до своего мяча и катаю его перед собой: вправо - влево, вправо - влево, касаясь его упругих боков самыми подушечками. Движения моей простенькой игрушки всё быстрее, я сильнее ударяю по мячу, продолжая лежать на животе, лениво прикрыв глаза, и в конце концов случается то, что должно было случиться: мяч вырывается со своей дорожки и катится к Его трону. Я слышу, как мяч ударяется о крепкое основание. Перо в Его руке замирает.
   Я настороженно смотрю на Него. Он рассердился? Он прогонит меня? Накажет? Не обратит внимания?
   Он поднимает голову и смотрит на меня. Его глаза не умеют быть мягкими, но в них нет ни пустоты, ни раздражения. Я поднимаюсь, иду к Нему и сажусь рядом, прижимаясь к Его ноге. Его огромная ладонь опускается и гладит мою голову. Он не сердится. Он никогда на меня не сердится. Он хлопает себя по коленям и я забираюсь туда. Я трусь щекой у него под грудью и тихо урчу. Он едва заметно улыбается и гладит меня по спине. Он вновь возвращается к работе, а я прижимаюсь к Нему, вздыхаю, закрываю глаза и затихаю. Он что-то пишет, время от времени поглаживая меня или почёсывая мне шею. Я счастлива.
  

Обман

   Я смотрю, как ты играешь с пёрышком прямо у моих ног. Словно подчиняясь моему взгляду, оно взлетает выше, ускользает из-под твоих коготков. Ты играешь. А я хочу спросить тебя только об одном...
   Зачем ты обманываешь меня, котёнок?
   Я протягиваю тебе руку. Ты нерешительно оставляешь пёрышко, а потом наступаешь четырьмя крохотными мягкими лапками на мою ладонь и, едва не падая, смешно раскачиваясь, вскарабкиваешься по рукаву ко мне на колени, серьёзно смотришь на меня игривыми зелёными глазками - и как подкошенный, как клоун с многолетним стажем, заваливаешься на бок, тянясь за моими пальцами. Я улыбаюсь и поглаживаю рыжую шёрстку, которая золотится в солнечных лучах.
   Хотя сейчас - тёмная ночь...
   Зачем ты обманываешь меня, котёнок?
   Я не чувствую твоего веса. И если кто-нибудь войдёт сейчас, ты спрячешься так быстро, что никто и не заподозрит твоего присутствия. Возможно, потому, что тебя и нет на самом деле? Рыженький котёнок, золотистая моя фантазия?
   Но ты всё равно играешь у моих ног, ластишься, урчишь, выпрашиваешь ещё одно пёрышко поиграть... Зачем?
   Зачем ты обманываешь меня, котёнок?
   Зачем я обманываю себя, что ты существуешь?
  

Приручи меня

   "Приручи меня."
   Нелепо. Не глупо, не мерзко, именно нелепо.
   "Приручи меня."
   Дикие никогда не просят об этом, особенно - дикие коты.
   "Приручи меня."
   Да, тёплая постель, вкусная и сытная еда несколько раз в день, уверенность в хозяине и завтрашнем дне - это всё отлично звучит... Но стоит ли это свободы? Стоит ли верный кусок мяса и тёплый плед того, чтобы впредь не иметь права...
   ...желания...
   ...уходить и возвращаться - или не возвращаться никогда? Дело ведь даже не в поводке. Нет привязи сильнее, чем привычка. Остаться где-то... с КЕМ-ТО! Подстраивать себя под другого. Все знают, что "кошки гуляют сами по себе"! Кот никогда не будет полностью домашним, даже если он живёт в человеческом доме, даже если сотни поколений его предков рождались в мягких корзинах, даже если эта ленивая тварь, встающая со своей подушки только ради кормушки и туалетного лотка.
   Да никогда дикий кот и не подумает об этом!
   "Приручи меня."
   Хотя от этих слов веет порой чьими-то руками, приятно проходящимися по гибкому хребту, ласкающими шерсть, чешущими за ушком, носящими по комнатам. И глаза - они смотрят мягко, дружелюбно, заботливо, гордо, и всё это только для тебя. Ведь, если приручили, значит, обязаны заботиться, любить, ухаживать. Если приручили, значит, нужен зачем-то хоть кому-то на этом свете...
   "Приручи меня."
   Дикие коты никогда и не подумают такие слова, что за нелепость!
   Но почему же порой так хочется их произнести?...
  
  

Принадлежащие небу

Орёл

   Опустился орёл на землю, огляделся и не понял, зачем он это сделал. Много всего было тут, но не было привычного неба.
   - Что ты здесь делаешь? - спросил орла медвежонок. - И кто ты, кстати?
   - Я орёл, - ответила гордая птица.
   Но медвежонок ему не поверил.
   - Нет, - сказал он. - Орел - это далёкая точка, кружащаяся в небе и никогда не опускающаяся на землю. Ты обманываешь меня.
   Так сказал медвежонок и утопал обратно в лесную чащу.
   Сник орёл, но не отчаялся и пошёл, переступая непривычными лапами по твёрдой земле.
   - Кто ты? - спросило орла юркое рыжее существо, сидевшее на ветке.
   - Я орёл, - ответил орёл. - Я хотел поближе посмотреть на землю и вот, спустился.
   - Нет, - не поверила белочка, - орлы далеки и недоступны, ты не орёл.
   Орёл тяжело вздохнул и забил крыльями, взвиваясь в родное небо, которое знал и любил, - подальше от земли, где пострадала его гордость. Он не знал, как повезло ему, ведь он мог встретить волка, лису или человека, которые поверили бы ему, но уж тогда он точно не смог бы вновь взлететь. И ещё не слышал он, как белочка и медвежонок, искоса глядя на точку в небе, бурчали себе под нос:
   - Вот это настоящий орёл - гордый, далёкий, прекрасный и, самое главное, недосягаемый и не опускающийся на землю!
  

Птица в клетке

   Она прилетала в его сад - безумно красивая маленькая птичка в сиреневом оперенье и с глазами, подобными радуге. Он любовался ею и слушал её пение, он любил наблюдать за нею, как она резвится и смешно дёргает подвижным хохолком. А она с каждым разом подлетала к нему всё ближе и ближе, и вот уже он смог протянуть руку и погладить хохолок птички, и тогда...
   ...На подоконнике сидела безумно красивая девушка с сиреневыми волосами и в таком же платье. Он пригласил её в дом, и она вошла, улыбаясь.
   Он влюбился в неё, а она отвечала ему взаимностью. Он с нетерпением ждал прилёта прелестной птички, превращающейся в прекрасную женщину. Она была изящна и остроумна, она пела прекрасные песни и умела слушать, с ней было легко, как ни с кем в этом мире. Её глаза были полны любви, а счастье, нежность, страсть переливались в её глазах, подобно радуге. Но приходило время, и она вновь улетала.
   "Останься!" - молил её влюблённый.
   "Не могу", - неизменно отвечала девушка-птица.
   Он мучился, когда она оставляла его, он не находил себе покоя и места, он звал её, кричал о своей любви, но она всё равно улетала, а без её улыбки, без её тепла мир умирал. И однажды, доведённый до отчаяния цепочкой маленьких смертей, он поймал свою сиреневую птичку и посадил её в клетку.
   "Отпусти", - просила она, становясь женщиной.
   "Не отпущу", - отвечал он, глядя на неё сквозь частые прутья.
   Она плакала и дёргала решётку; становясь птицей, она грудью бросалась на прутья. Она не ела и не пила, и даже, казалось, с трудом дышала. Она больше не шутила и не пела своих волшебных песен, она не улыбалась и взгляд её потух. Бледнея день ото дня, она умирала, и однажды он, такой же бледный и измученный, нашёл в клетке безвольное тельце дивной сиреневой птички с поникшим хохолком.
   Перепугавшись, он подхватил её и взмолился: "Не умирай! Только не ты, нет!"
   "Отпусти..." - слабо дёрнулось веко над посеревшим глазком.
   И он вынес её в сад, положил в тени рядом с чашей с водой и отошёл подальше.
   Минута прошла как век, за ней в отчаянную бесконечность канула другая, рухнула топором палача третья, но вот крылышко шевельнулось, головка, которую тянул к земле казавшийся прежде эфемерным хохолок, приподнялась. Неверно взмахнув сиреневыми крыльями, птичка взлетела и неровно бросилась прочь, не обратив внимания ни на воду, ни на сладкие, обожаемые прежде плоды.
   Он стоял до самого вечера, глядя в ту точку горизонта, где она исчезла, словно окостенело его тело. Он знал, что она больше не вернётся. Лишь поздней ночью он смог вернуться в дом и заплакать.
  

Дракон

Дракон, ты крылом задеваешь высоких,
чешуйчатый хвост твой стучит по земле.
Дракон, я боюсь, как трясины болотной,
твоих беспросветного золота глаз.
Дракон, не смотри на меня, я же крылья
свои не умею пока расправлять.
Дракон, ты же знаешь, что у человека
не так бьётся сердце, как сердце твоё.
Дракон, мне пока не достать и до неба,
Дракон, я мечтаю достать до звезды.
Зачем ты, дракон, существуешь на свете?!
Зачем... Ты надежда без права на жизнь.
Дракон, что же, нравится мучить бессильных?
Могучий дракон... как ты не-об-хо-дим.
До неба достать - ни рукою, ни песней,
за что не дано это людям и мне?
Есть крылья, я вижу, я знаю, я верю!
Ну кто и когда научил их сложить?!
Дракон... я боюсь... Ты крылом задеваешь
лишь тех, кто и вправду умеет летать.
Дракон, я боюсь, что таится во взгляде
твоём, что ты хочешь сказать?
Ладонью... по ветру. По холоду... так ли?
Да это же... Боги, ведь вот - небеса!!!
Туман... Серый день... Как туманно под утро.
О боги, ведь правда, туман - облака!
Дракон, научи, я же правда сумею
расправить крыла, только ТЫ научи!
До неба достать ведь так просто - ведь небо
от века лежало всегда на земле.
Дракон, ты крылом задеваешь высоких...
Дракон, научи, как драконами стать...
Дракон, крылья ночи, глаза чистым золотом,
дракон, научи же бескрылых летать...

  

Жестокость дракона

   Солнце заставляло хрусталём сверкать его когти и гребень. Золото чешуи отливало всеми цветами радуги, и глаза... огонь его глаз с вертикальными лагунами зрачков...
   Дракон расправил крылья и на миг, всего только на короткий миг для нас наступила полночь, с туманной луной там, где сквозь крыло просвечивало солнце, и мы готовы были задохнуться от восторга, и мы готовы были умереть в тот миг!..
   Дракон был жесток. Он не убил нас.
   Он улетел.
   Мы остались там, на том самом месте, где смерть отвернула от нас изящным изгибом шеи могучего зверя. Мы оставались там два бесконечных дня, надеясь и молясь, чтобы прекраснейший дракон вернулся. Никогда мы не видели ничего и никого, столь потрясающего своей красотой. Никогда в будущем мы не могли надеяться увидеть что-либо подобное. Дракон должен был нас убить. Но он был жесток, он оставил нас медленно умирать от тоски.
   Когда мы поняли, что он не вернётся, мы встали и пошли в ту сторону, где растворился его силуэт. Чем мы жили в своём пути? Лишь памятью. В каждом селении, у каждого встречного человека мы спрашивали одно: не видел ли кто дракона, золотого дракона, но люди только крутили пальцами у виска, или смеялись, или злобились. Мы тогда не слышали их. Мы шли и смотрели сквозь всех и вся, мы слышали лишь неземную песню дракона, похожую одновременно на далёкую пастушью флейту в гулком тумане и на торжествующий рёв боевого рога перед первой атакой.
   И однажды смерть вновь посмотрела на нас сквозь ночные лагуны вертикальных зрачков...
  
  

Вечная скачка

Вперёд

   Конь скакал долго, дольше, чем привык. Его копыта выбивали искры из дорог день, ночь, снова день и ещё одну ночь. Но вот время вышло, и он вернулся домой. Уставший, конь вернулся в начало пути, замкнул ещё один круг. Он опустился на родную землю, его бока вздымались и опадали, тяжёлое дыхание с хрипом вылетало из пасти и ноздрей, но ноги - в стёртых подковах, запылённые и испачканные на многих километрах пути - не дрожали, лишь взгляд был легко затуманен. Тяжело всхрапнув, конь упал и закрыл наконец свои глаза. И во сне он снова скакал вперёд по неизвестным звёздным дорогам, но там он забыл усталость. Оттуда не надо было возвращаться - ветер тех путей имел травянистый запах родного дома.
  

Весна

   Мы мчимся вперёд, и наши сердца рождают крики восторга. Мы мчимся по бесконечному, бескрайнему, вечному простору, и уже готовы разорваться от бурлящих сил и эмоций - и только наша бешеная скачка спасает нас. Мы летим под солнцем, жмурясь и не боясь споткнуться, каждым клочком шкуры чувствуя друг друга, встречный ветер, солнце в небе... Вряд ли когда ещё мы были бы способны на эту скорость и это бешеное, восторженное безумие. Наши ноги обрели лёгкость первой травы и крепость железных скал, и мы не знаем сейчас, что такое усталость, и мир вокруг нас - рай первозданный.
   Единороги мчатся по зелёной степи, приветствуя весну.
   Рядом со мной рвётся вперёд мой отец, белоснежный, мудрый сильный. Он смеётся, как и я, как все мы смеёмся! А впереди несётся мой брат, вождь нашего сошедшего с ума племени, и чёрен он, молод и несокрушим, и седая грива его рвёт на части ветер, что, безрассудный, пытется угнаться за нами.
   Я падаю в юную сочную траву и вновь взметаюсь, и кувыркаюсь, и бросаюсь на брата и отца, не в силах найти смысл, не зная, как выплеснуть сумасшедшую энергию, и только повторяю, как же я их люблю. В бескрайнее синее небо рвутся наши голоса, десятки и сотни воплей. Мы живее мира и тоньше солнечного луча. Мы празднуем весну, разбудившую нашу кровь.
  
  

На моём гербе

Рыженький

   Котёнок полз сквозь ночной лес, еле-еле. От боли в избитом тельце он уже почти ничего не осознавал, лишь дремучий инстинкт заставлял его ползти куда-то, всё дальше и дальше, искать место побезопасней... подальше от тех, кто мучил его...
   Рыжий не мог остановиться. Он ничего не видел вокруг, но знал, что должен найти убежище. Он уже большой, он же настоящий рысь, как мама... А рыси не сдаются...
   Но скоро последние силы оставили его Рыжий упал, и мог только тихонько скулить от боли и страха. Он знал, что так нельзя, но не мог остановиться. Густые и мелкие кошачьи слёзки терялись в шёрстке у закрытых глаз.
   Котёнок не слышал даже треска кустов рядом. Но когда большие сильные руки прикоснулись к нему... Он честно хотел отскочить, спрятаться, зашипеть! Но даже лёгкое прикосновение вырвало из него только новый плачь, да судорожно дёрнулся куцый хвостик.
   - Тихо, рыженький, тихо, - успокаивающе сказал большой в темноте, и те же руки осторожно, но уверенно подняли его и куда-то понесли.
   "Рыженький"... Так называла его мама...
   Котёнок потерялся в темноте.
   Вновь очнулся он у костра, когда всё те же руки смазывали его раны свежим, которое успокаивало боль. У самой мордочки лежало что-то, пахнущее молоком, хлебом и странностью.
   Руки закончили свою работу, и Рыжий снова услышал тот голос:
   - У меня нет соски, рыженький, съешь это сам.
   Хлебный мякиш, пропитанный молоком и "странностью", ткнулся между маленькими клыками.
   - От этого тебе станет лучше, - мягко уговаривал голос.
   Котёнок послушался.
   Вскоре боль уплыла далеко-далеко. И костёр тоже. Только мягкий ласковый голос продолжал что-то говорить.
   Человек ходил вокруг костра, убирая в аптечку всё, что осталось после лечения рысёнка. Он продолжал негромко рассказывать, зная, что животные реагируют на тон. Не меняя голоса, человек обернулся... и чемоданчик аптечки выпал из его рук.
   У костра, на тёплом одеяле, там, где только что был рыжий котёнок, спал избитый, израненный, грязный, лохматый и абсолютно голый пятилетний мальчик.
  

Герб

   В комнате было темно, и казалось, что эта тьма проникает в неё из большого окна, в котором вместо стёкол была вставлена безлунная ночь.
   Он сделал шаг и поднёс спичку к бортику в стене, на уровне его груди. Огонёк мгновенно занялся и побежал по камням. Через несколько секунд живой оранжевый свет тусклого огня лентой опоясал комнату, освещая её.
   Он едва не споткнулся, вовремя замер, увидев.
   На красной яркой ковровой дорожке ему предстало странное зрелище. Там лежал зверёк, скорее всего ласка. Короткий мех играл бликами возникшего света, полу прикрытые глаза блестели. Гибкое тельце зверька было вытянуто поперёк дорожки.
   Тихое шипение - это над замершим зверьком раскрылся кокон, превращаясь в два необычайно больших крыла, тёмно-алых, почти до черноты, блестящих, точно драгоценный шёлк. Летучая мышь стояла за лаской, чуть подавшись вперёд и точно так же не сводя яростных, говорящих о чём-то глаз с хозяина.
   Он минуту рассматривал это, потом опустился на колени и коснулся сильными, но осторожными пальцами обода амулета на ковре. Мышь и ласка были на нём как живые, и металл не холодил пальцы даже в эту далеко не тёплую ночь.
   Он поднялся на ноги, держа в руках странную пластинку, завораживающее изображение. Редкая, безумно дорогая вещица, которую не найдёшь просто так. Из тех вещей, чья ценность заключается отнюдь не в её эквиваленте золотыми кружками.
   Он коснулся ладонью ласки, и почувствовал, как тёплый густой мех щекочет его руку. Летучая мышь за спиной зверька зашипела вновь.
  

Фонтан

   Мы встретимся с тобой во сне, у фонтана трёх дельфинов. Круглый бассейн, а в центре - эти создания из белого мрамора, точно только выпрыгнули из воды, брызги летят во все стороны, а дельфины весело жмурятся на белый свет.
   Иногда дельфины оживают и ныряют в эту воду, и хотя фонтан кажется таким маленьким, а круглый бордюр - низким, это не мешает им веселиться, плескаться и вдосталь плавать, выпрашивая подачки у подходящих и брызгая на них своими хвостами.
   Встречи нередко назначают в этом месте, но когда бы тебе ни довелось оказаться у трёх дельфинов, ты увидишь там только того, кого ждёшь. И окружать может - ночь или день, мощёная площадь или дикий лес - что угодно! Но нельзя заблудиться, разыскивая этот фонтан.
   Если тебе придётся долго ждать, ты можешь коснуться зеркальной глади воды и увидеть любую сказку, любой сон, тебе не будет скучно ожидать.
   От трёх дельфинов можно попасть куда угодно, ведь они смотрят в трёх основных направлениях снов, эта вселенная проходит через любые три точки.
   Ходят слухи, тот, с кем заговорят дельфины, никогда не будет обыкновенным.
  
  

Песни в лесу

Странно

   "Ты боишься меня?"
   - Да вроде нет...
   "Странно. Я тебя тоже."
   Мальчик тихо засмеялся, запуская пальцы в густую шерсть на загривке большого чёрного волка.
   "Это неправильно, - продолжил зверь, глядя на человека внимательными жёлтыми глазами. - Кто-то из нас должен бояться."
   - Почему?
   "Не боится тот, кто сильнее, а это значит, что сильный нагоняет страх на слабого, и тот боится."
   Мальчик потёрся щекой о плечо лежащего зверя. Тот не удержался и лизнул его в щеку.
   - Ты забавный, - заявил мальчик, падая на спину между передних лап волка, продолжая удерживать его за шею.
   "Тебе не должно быть забавно, ты должен меня бояться."
   - Но я не хочу тебя бояться, - резонно возразил мальчик.
   Волк тяжело вздохнул и опустил голову, придавив человека к земле. Тот вновь засмеялся и завозился, то ли пытаясь выбраться, то ли стараясь улечься поудобнее. Поразмыслив, волк приподнял переднюю лапу, и мальчик, мгновенно извернувшись, просунул под неё ноги. Лапа вновь опустилась, но уже на ноги мальчика, чуть выше колен. Тот довольно вздохнул и, обхватив руками другую лапу, положил на неё голову.
   "Я не одеяло", спустя минуту сообщил волк.
   - Угу... - промычал мальчик.
   "И не грелка", - для ясности добавил зверь.
   - Угу... - вновь отозвалось у него из-под челюсти.
   "И не..."
   - Угу... - в третий раз согласился мальчик, даже не став дослушивать, кем или чем ещё не является его лохматый друг. - Но я всё равно тебя люблю.
   Волк замолчал, вновь погрузившись в какие-то свои мысли.
   "Хорошо, что ты меня не боишься", - высказал он наконец результат своих раздумий.
   Не дождавшись очередного угуканья, волк забавно скосил глаза на ребёнка.
   Мальчик, очевидно решивший не дожидаться очередных волчьих откровений, беззаботно и бессовестно спал, тихонько посапывая во сне.
  

Дитя Волка

   Пошатываясь, всхлипывая от боли в разодранной двумя глубокими кровоточащими ранами спине и подвёрнутой ноге, из последних сил, стараясь не обращать внимания на боль, она рвалась прочь от родного замка.
   На гербе её рода был изображён силуэт волка. Не подробная либо стилизованная голова, как предпочитали другие семьи, а именно чёткий силуэт волка, который, опустив голову, шёл прямо на зрителя. С одинаковым успехом этот зверь мог прицеливаться к чьей-нибудь глотке или ластиться к человеку.
   Отец считал, что сын Волка - волк, даже если это дочь, но сама девушка так не считала. Она покорно училась стрелять из лука и фехтовать, охотно - ездить верхом и плавать, но свою дальнейшую судьбу она видела без этих наук. Она всегда была добра и ласкова, и отец и братья беззаветно любили её.
   ...Беда пришла с чужим отрядом, остановившимся на ночь в замке незначительного рода Волков. Той же ночью гости перерезали всех господ и вставших на их защиту слуг. Она помнила, как под гогот опьяневших от крови захватчиков её, полуголую, вытолкнули во двор, где на воротах замка вывешивали трупы "старого волка и его щенков" - её отца и братьев. А затем, как сказал кто-то из них, "пришла её очередь". Одетый получше других схватил её, но она вырвалась, и тут же почувствовала, как не очень острый нож впился ей в спину. Не помня себя, полосуя себя сама, она рванулась к не до конца закрытым воротам и, конечно, застряла. Второй нож заставил её закричать, опустевшая грудная клетка сжалась - она проскользнула...
   Позже, в лесу, она упала, подвернув ногу, но заставила себя двигаться дальше. Только бы найти убежище... Нору она увидела скоро. Даже не нора - пещера в земле. Лишь бы свободная... Искать другую нет сил...
   Только забившись в самый тёмный угол и отдышавшись, она сполна осознала произошедшее. Но почему-то не заплакала - завыла.
   Вой пронёсся над лесом, превратившись в слова:
   - Сын Волка - волк, даже если это дочь!..
   Там, в замке, умирала добрая тихая девушка.
   В черноте норы загорелись два больших жёлтых глаза с вертикальными зрачками...
  

Стая

   Все парни были как на подбор: молодые, сильные, красивые. У всех горячая кровь, что в жилах бурлит, в глазах светилась преданностью. На всех - браслеты серебряные, да серебряные же пряжки и бляхи, серебром же и оружие тронуто, где без вреда, как трава инеем. Выезжая за ворота порубежной лесной заставы, они выли, точно волки на охоте. Их так и называли - Серебряная Стая. А вожаку Стаи принадлежали кровь и верность кметей.
   Уж и вся застава научилась распознавать вой Серебряной, с чем возвращаются.
   - Что, волки у вас лютуют? - вздрагивали редкие заезжие.
   - Да это наши! - отмахивались даже бабы.
   - Как ваши? Да разве принадлежат кому дикие звери? - дивились гости.
   А хозяева только посмеивались в вороты...
   В одной дружинной избе жила Стая, братьями называли волки друг друга. Часто возвращались с добычей, сами свежевали, сами жарили да угощали, хотя сами же редко ели после охоты, отсмеивая:
   - Мы не собачьи дети, чтоб еду на худое брюхо тащить! Ели мы уже! - и щерили клыки.
   - Оборотни, нежить! - отшатывались чужие. И даже свои вздрагивали, почти веря...
  
   Далеко в лесу люди спешились и оставили коней, привыкших ждать. Споро полетели под ель-матушку одёжи, верхние да нижние, да легло в серёдку оружие. Парни, нагие, точно из материнского чрева, потягивались на снегу, потом весело, вразнобой бросились, кувыркаясь, в сугробы... и в минуту не стало людей. Волки крутились по поляне.
  

Светлые окна

   ...Окна в замке светились яркими огнями. По ним скользили тени хозяев и гостей, иногда кажущиеся просто продолжением каменных стен. Лунный свет заливал весь холм, на котором, словно надменный зверь, устроилось человеческое жилище, но даже он был не в силах осветить его.
   Пёс сидел под стенами замка, тоскливо глядя на окна.
   Из-за стен доносилась музыка, порой перекрываемая дружным смехом или весёлым взвизгом какой-нибудь дамы - видимо, паяц или даже кавалер удачно пошутил с гостьей.
   Замок сиял и звенел под напором плещущегося в нём весёлого праздника.
   Пёс был дворняжкой, и с тех пор, как перестал быть забавным щенком, ему почти никогда не удавалось побывать в замке. Конечно, ведь он обычный безродный подзаборник, без хозяев и длинной родословной, что ему делать в замке?
   Но пёс не обижался.
   Он любил обитателей замка.
   Пёс был небольшой собачкой. Будь он по-настоящему большим, опасным зверем, он мог бы отвоевать своё место под солнцем и лакомую кость. Будь он немного меньше - он бы легко забирался в узкие щели, ловко ускользая от любого преследователя и унося с собой ту самую сла-адкую кость. Но этот пёс был просто небольшим. И потому ему было трудно как защищаться, так и прятаться, и жизнь всегда сурово с ним обходилась.
   А однажды его впустили в замок - может быть, совершенно случайно! - и он наелся объедками с кухни, вкусными до умопомрачения, а кухарка (или хозяйка? кто их, людей, разберёт) погладила его.
   Первая ласка в его жизни...
   ...И, конечно, пёс отдал своё сердце обитателям замка.
   Праздник подошёл к концу. По подъёмному мосту загрохотали копыта и колёса упряжек, когда гости стали разъезжаться по домам. Провожавшие их хозяева заметили пса, робко жмущегося к стене, и несколько отрешённо потрепали его по лохматой голове, прежде чем закрыть ворота. Странно, они не расслышали бешеного тука собачьего сердца.
   Замок погас и умолк. Запрокинув голову к небесам, пёс тоскливо завыл в своей пустой ночи...
  
  

Дерево и Ворон

Встреча

   Ворон, хлопая крыльями по жёсткому влажному воздуху, проталкивался сквозь укутанное тучами небо вперёд, туда, где рядом с пещерой росло дерево, ветви которого словно специально тянулись ему на встречу.
   Порывы ветра не могли отбросить птицу назад, и вот ворон, издав длинный раскатистый крик, сложил крылья, падая прямо на дерево. Очертания птицы поплыли, смазались, крылья превратились в руки и устремились вперёд, а чёрное оперенье потекло, превращаясь в странное одеянье и волосы - воистину цвета воронова крыла. Птичий крик превратился в торжествующий человеческий вопль, и юноша, секундой раньше имевший крылья, рухнул с неба в объятья высокого зелёноволосого мужчины на том самом месте, где только что высилось могучее дерево.
   - Наконец-то, притворно, с трудом пряча улыбку, проворчал мужчина.
   Юноша-Ворон счастливо рассмеялся, обнимая без труда устоявшего на ногах зелёноволосого за крепкую шею.
   - Разве я опоздал? - весело вопросил он, всё же касаясь ногами земли.
   - Кто знает... Солнца всё равно не видно.
   Ворон снова рассмеялся и вдруг толкнул друга в плечо, сбивая его с ног. С диким кличем, подслушанным где-то не в этих местах, черноволосый юноша набросился на свою жертву и покатился вместе с ним в шутливой, но оттого не менее яростной потасовке.
   В конце концов, зелёноволосый хозяин ближайших окрестностей одолел юного агрессора, поднялся на ноги, удерживая энергичное юное чудо, и как-то исхитрился забросить его себе на плечо. Балансируя с изумительно серьёзным лицом, мужчина направился со своей брыкающейся ношей в пещеру.
   Стоило им скрыться внутри, как природа разразилась-таки давно напрашивавшимся ливнем.
   Оставив гостя на лапнике в углу, мужчина двинулся к устроенному в пещере очагу и быстро развёл огонь. И тут же почувствовал обвившие его руки.
   - Рад тебя видеть, - донеслось у него из-за спины запоздалое приветствие.
   - Я тоже очень рад, - абсолютно честно кивнул зелёноволосый.
  

Клетка

   - Пусти-ите-е-е!!!
   Длинный, раздирающий душу вопль сорвался на какой-то странный звук, одновременно с глухим ударом о дубовую, обитую железом дверь.
   - Пустите, пустите, пусти-ите-е-е!!!
   Частые надрывные крики не прекращались, и каждый из них сопровождался сильным ударом, таким, что становилось понятно: били не деревом, не железом, даже не кулаком - внутри металось живое тело.
   - Вы-ы-пу-ус-ти-и-те-е-е!!!
   Крик, похожий на плачь, безумие отчаявшегося, горе, паника...
   Госпожа с ужасом смотрела на дверь, по звукам понимая, что творится внутри.
   Дикая птица бросается на стёкла, если её заточить в комнате, пытается пробить невидимую преграду оконного стекла, набирая всю возможную скорость и собирая все силы для удара. Упрятанные в клетку, иные птицы разбивались в кровь и насмерть о прутья.
   Тот, кто был за дверью, вёл себя, как заключённая в стеклянную клетку птица.
   - Пустите...
   Уже не крик и даже не стон - вздох.
   Медленно, словно боясь того, что может увидеть, госпожа отворила маленькое окошко в двери и заглянула внутрь.
   Её пленник лежал у стены, и по следу крови было видно, что он просто сполз по ней. Юноша больше не выглядел живым, а все стены и даже рамка дверного окошка были заляпаны потёками бурого цвета. Юноша часто прерывисто дышал, смотря в никуда.
   Быстро отворив просто красную изнутри дверь, госпожа бросилась к нему и застыла в нерешительности и страхе, не представляя, что же делать дальше.
   Его голова была повёрнута к ней, из уголка губ стекала струйка крови, в которой было измазано всё лицо, и тогда госпожа склонилась над юношей и заглянула в некогда пленившие её глаза.
   Чёрные провалы, в которых не было разницы между радужкой и зрачком, полнились болью и безумием пойманной птицы. Потухли, вместе с покинувшим пленника сознанием.
   Госпожа не решилась дотронуться до чёрных прежде волос, казавшихся теперь просто ржавыми. И тела, в котором неизвестно сколько и каких костей было сломано. Переведя взгляд на прежде такую нежную руку, она не осмелилась коснуться и её, сомневаясь, есть ли там целая кожа или всё стёрто о камни до мяса.
   "Пустите..."
   - Ворон мой, - проговорила госпожа, глядя в искажённые мукой и бессилием черты, - ангел мой...
   - Лекаря! Промыть раны, перевязать и унести за ворота - осторожно! А так же еды, воды и одежду.
   - Но, госпожа.... - осмелился заговорить кто-то из слуг.
   - Немедленно! Я не хочу, чтобы, очнувшись, он окончательно убил себя!
  

Небо

   - Ворон! Воронёнок, ты меня слышишь?
   Всё тело болело, почему? Он... упал? Запутался в ветвях? Или..?
   Тюрьма. Клетка. Он содрал кожу об её стены.
   Юноша резко распахнул белые от паники глаза и увидел над собой тёмный силуэт. Вскрикнув, он забился, пытаясь вырваться.
   - Всё хорошо, тихо, тихо, всё хорошо! - громко и чётко произнёс человек, прижимая Ворона к земле всей массой своего тела. Его голова и плечи перестали заполнять весь мир, и Ворон замер, увидев бездонное, бескрайнее небо.
   "Свободен..." - подумал он и обмяк.
   - Воронёнок? - так обеспокоенно.
   Юноша повернул голову и неузнавающе заглянул в близкое лицо.
   - Ты... - всхлипнул он. Кто-то знакомый, ему можно верить... Кто?
   - Лежи, Воронёнок. Послушай, я сейчас отнесу тебя в нашу пещеру, понимаешь? Только не двигайся, лежи тихо, хорошо?
   - Нет! - вскрикнул юноша. Пещера-камень-нет неба! - Нет! Небо... мне нужно небо!
   - Хорошо, хорошо, - поспешно согласился мужчина. - Я положу тебя у порога, ты будешь видеть небо, сколько угодно неба!
   - Небо... - лихорадочно повторял юноша, - небо...
   Дорогу до пещеры он не помнил. Но там было небо. Очень-очень много бескрайнего, синего и чёрного, любимого, единственного, свободного, желанного...
  
  

Назови меня

Зверь

   Ну что же, вот и я, зверь мой, мой убийца, мой палач. Мы так долго старались обмануть друг друга. Ты должен убить меня, ведь именно для этого ты и преследовал меня все эти годы. Я до сих пор помню первый твой вой в той безумной ночи, когда ты пришёл по мою душу. С тех пор ты так часто выл, что я научился спокойно засыпать под твои песни. Смешно, я даже настораживался, если не слышал тебя.
   Видишь, зверь, я перед тобой. Ведь ты хочешь убить меня, разорвать мне горло клыками, когтями вспороть мне живот, съесть мою печень и напиться моей кровью? Ну же, действуй, ведь твой хозяин велел тебе это!
   Я знаю, что ты начал преследовать меня по воле моего врага. О да, ты идеальное орудие - без совести, усталости, чести, неподкупное создание, которому надо всего лишь указать жертву - и всё. Но за эти годы твоё задание стало твоим личным делом.
   Сколько раз ты нападал на меня - из-за угла, из укрытий, засад, просто в лоб. Ты был невероятно изобретателен для зверя, упрям в нашей затянувшейся дуэли. Ты силён, ловок, быстр, умён! Но я раз за разом оказывался сильнее и умнее, избегая твоих клыков и когтей, не обманываясь, если ты ненадолго исчезал, усыпляя мою настороженность. Не отступая, ты заставил меня быть бдительным, всё видеть. Ожидая твоего нападения, я не раз умудрялся замечать человеческие ловушки. Ирония - твои вечные попытки убить меня столько раз спасали мне жизнь. И нервировали отряды по мою душу, особенно когда ты не находил другой пищи, кроме моих преследователей.
   Я, измотанный и оборванный, на коленях стою в снегу посреди холодного нигде. Ты настороженно смотришь на меня своими налитыми кровью глазами. Сколько раз я видел их такими, когда сам служил приманкой в расставленных на тебя ловушках. Ты и сейчас ищешь подвох, не понимая, почему я не двигаюсь, хоть и живой пока. Живой... Ха!..
   Ты не понимаешь... Я не хочу больше жить - зачем? Мои враги, твои хозяева, подстроили ловушку, какая мне и не снилась. Я убил своего друга, любимые отвернулись от меня, я противен сам себе - так убей меня наконец, мать твою!
   Сколько ненависти и ярости я видел в тебе прежде, мой зверь, за все эти годы, когда мы сходились лицом к лицу, клыком к клинку. Прежде я побеждал... А сейчас в твоих глазах я вижу вопрос и сомнения. Ты всё ещё боишься? Ты помнишь свои поражения? И я тоже помню свои... Лучше бы это случилось раньше. Ну же, зверь, вот моё горло! Возьми себе трупные ошмётки, что остались от моей жизни...
   Я чувствую твоё дыхание на своей коже.
   Зверь подошёл к нему, словно не веря, обхватил его горло зубами. Человек закрыл глаза, но зверь не спешил сжимать челюсти. Что происходило в его мозгу? Что из этих долгих лет он вспоминал? Наконец зверь отпустил человека и лёг у его ног, даже так доставая ему до подбородка.
   Мы так долго были врагами, а теперь ты даже не желаешь убить меня. Странно... Все эти годя... Почему? Все оставили меня, а ты, мой убийца...
   У тебя жёсткая густая шерсть. Прежде я клоками подбирал её на местах наших встреч, даже клочками шкуры. Я обниму тебя, ты не боишься? Вот так... Ты тёплый. Согрей меня, мой последний враг, моя судьба, что годами гналась за мной... Мой последний друг.
  

Мышь

   Я веду ковровый образ жизни. Это не значит, что я постоянно ползаю под коврами или таскаю их на себе на манер дождевика. Я хожу по ковру, сижу на ковре, лежу на нём и даже сплю. Читаю, пишу, рисую - тоже на коре. А ещё играю. На гитаре. Иногда.
   Если где-то мне в конечности попала еда, я хомячу её в комнату, закрываю дверь и раскладываю вокруг себя на ковре. Так вкуснее.
   На ковре хорошо спать. Удобно. Можно ещё подложить под голову подушку и накрыться пледом, но это не обязательно. Главное - ковёр! Или палас. И чтоб не дуло.
   Ковёр, он не вредный. Он за здоровый образ жизни.
   Всё на ковры!
  

Суслик

   Суслик обыкновенный дремал, укрывшись в ароматной степной травке. Солнышко лениво пригревало его пузико. Правда, некоторое время назад его мучили какие-то мухи, но это, ах, такие мелочи, право! Да и прошли они, эти мелочи, уже...
   Оглушительный внезапный гром заставил бедного суслика подскочить на месте и дико оглядеться вокруг.
   - Ё-олки, - потерянно протянул суслик.
   Резкий порыв ветра сбросил его с насиженного (то есть, налёжанного) места, и суслик кубарем покатился куда-то, ошалело и неловко цепляясь скромными коготочками за землю. Земля была сухая и легко крошилась.
   Врезавшись в попавшийся на пути куст, суслик остановился, вскочил на задние лапки, судорожно прижимая к пузику дрожащие передние, и стал дико оглядываться. Неверные задние подвели, несчастное ошеломлённое животное закачалось, его повело, и тут бы и опуститься на все четыре, но всё то же обалдение не позволяло принять такое естественное решение.
   Наконец суслик присел и перестал дрожать. Ну, теперь порядок? - спрашивал он всем своим видом.
   И тут его накрыла тень.
   Суслик посмотрел на небо... на закрывшую небо тучу...
   Новый гром пригнул маленькие ушки к маленькому черепу.
   Ой-ёй-ёй...
   Суслик потеряно стрелял глазками во все стороны, не решайся поднять голову, на которую обрушилось столько всего.
   На минуту всё стихло.
   Суслик неуверенно выдохнул и снова вдохнул сенный запах. И тут же, так и не расслабившись, напрягся снова. Ибо затишье явно как перед бурей...
   - А ведь у меня сегодня вроде и не день рождения, - затравленно-задумчиво пискнул он.
  

Змея

   Змеёй виться по камням...
   ...ты можешь?..
   ...как капелька ртути. Ничего не шевеля, не задевая, обтекая и оставаясь единым целым. А потом замереть...
   ...на миг, час, вечность...
   ...на раскалённой сковороде, на углях, в пламени - о, не буквально. Замереть на камнях, раскалённых полуженным солнцем, и греть своё гибкое тело. Чешуе блестеть...
   ...ярче чистейшего драгоценного камня умелой огранки и богаче радуги...
   ...под плавящими лучами, и пыль - единственная защита. И, наконец, заползти под эти камни...
   ...в отверстие, едва пропускающее голову, в узенькую нору, в которой нельзя развернуться...
   ...уже вечером, в остывающем воздухе. Заснуть, не испытывая дискомфорта, ведь кровь так же холодна, а здесь безопасно. И проснуться от тепла...
   ...от движения, в темноте...
   ...совсем не там, и почуять сердце рядом с собой, тёплое сердце, почувствовать его ритм, его вибрацию, ток горячей крови под мягкой монохромной кожей, если природа не позволила услышать всё это. Не испугаться...
   ...закрыть глаза в полном доверии...
   ...задремать, не беспокоясь ни о чём, ведь биение сердца так знакомо, его вибрация, сама кожа. Здесь безопасно.
  
   Человек идёт и улыбается. Он тихо говорит что-то, придерживая за пазухой сонно внимающую ему змею.
  
  

Эпилог

   Когда-нибудь трава станет синей с серебром. Это очень вкусная трава, правда. И в тот день, когда она заполнит целый луг, туда придёт человек и расскажет истории, которых не знал никогда. И видение, спрятавшееся в листве дуба на опушке, неуверенно взглянет и растворится в молочном тумане, чтобы рассказать всем-всем-всем, как чужой человек лежал на земле и улыбался, а его белоснежный конь ходил рядом и пощипывал синюю траву, которая сразу же вырастала вновь и застенчиво щекотала человека.
   Новое солнце улыбнётся с небес и лучиком попросит землю подарить один хрустальный ключ. Земля притворно-тяжело вздохнёт, но разве можно отказать такому светлому, которое так любит?
   А человек встанет и прислушается к струящемуся перезвону, и всё будет хорошо, когда трава станет синей с серебром.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"