Она всё же состоялась. Плод двухгодичных мытарств с нами, несчастных, зверски замученных своими же учениками, педагогов. Сколько раз, доведённые нашей нерадивостью до предъинфарктного состояния, они давали себе слово разогнать нас к чёртовой матери на все четыре стороны. Сколько раз они это слово не держали. Как с детьми малыми возились.
Сколько раз Александра Петровна Ершова, эта почтеннейшая и прекраснейшая из почтеннейших женщин, уговаривала не осквернять нашим присутствием древние стены её института. Что есть множество других мест достойных нашего нерадения. Что красный волчий билет мы можем получить в любой удобный для нас момент, она на всё согласна. Вячеслав Михайлович Букатов божился на всех священных книгах всех вероисповеданий, что он нам сменит меру пресечения с жонглирования теннисными мячами на настоящую каторгу: с пудовыми гирями в руках погонит перед строем. Сгноит всех в кандалах. Пытаясь вдолбить в наши тупые головы самую простенькую скороговорку, он бессильно разводил руки в стороны - медицина здесь не поможет, логопед, увы, уже бессилен. Он прямо-таки молился истово за того речного омара, который не пресытится одним лишь Греком и вырвет грешный наш язык. Сколько раз Евгений Александрович Неделин вкупе с Ириной Валерьевной засыпал на наших этюдах и мучился во сне кошмарами. Ирине Валерьевне Чадаевой повезло во сне больше - её сон яростно охранял Лёха Андреев, давший слово сделать её своей женой. А если, Андреев - красавец, гордость и лама нашего курса дал слово, то так тому и быть. Алёна Александровна Бродягина усохла вся, гоняясь за нами и пытаясь дать нам хоть какое-то, хоть неоконченное среднее образование танцора-диссидента, привить нам хоть какое-то, хоть жалкое подобие гордой осанки. А какое дело было Александре Борисовне до того, что мы все поголовно влюблены в неё - знание истории театра и впрямь напоминало первое в жизни объяснение в любви: "Я...я...я очень люблю ваш предмет...но вас ещё больше...и из-за этого не усвоил всей значимости для русского театра, господ Сумарокова и Фонвизина". А у бравого атамана Кабанова Андрея Сергеевича бессильно отвисали когда-то лихо подкрученные залихватские усы, когда он слушал, как легко и непринуждённо наша плясовая на втором куплете переходила в древний плач по пришедшей наконец-то весне. Его верная боевая спутница, стройная, как берёзонька Аня, никла к земле плакучей ивой, взирая на наш хоровод а ля брек-данс. Наш добрейший в общем-то атаман клятвенно обещал утопить нас всех до единого, в Дону и божился, что донцы по такому радостному поводу устроят редкостную по нам тризну. Уйдут в такой загул... а запорожцы им в этом загуле подмогнут, чем смогут. Сколько раз боевой казак просился в действующую армию, к чёрту на рога - только подальше от нас. Его гармонь категорически отказывалась нам подыгрывать - такой жалкой и бестолковой кадрили Круг ещё не видел.
Но Господь не внял их мольбам и явил нас пред их очи через два года мытарств.
ТО ЛИ ЧАСТЬ ВТОРАЯ, ТО ЛИ ЭПИЛОГ
Четыре премьеры - это всё-таки не шутки! И все в один весенний день. На одной стороне Москвы-реки, отрывались в ЦПКиО им Горького москвичи и гости столицы, а на другой - на нашей стороне, горстка храбрецов держала изнурительную круговую оборону. Не определюсь пока, чей же сегодня был девиз "НИ ШАГУ НАЗАД". Наш или преподавателей?
Под нашу горячую руку подвернулись господа: Осборн, Островский собственной персоной и Вампилов к ним в придачу. Вампилову повезло меньше всего - на него замахнулись сразу два коллектива, в одном из которых жалкое зрелище должен являть я - герой-любовник на костылях. Пост-романтично, но довольно таки жутковато.
Ясное дело, весь педагогический состав явился с небольшой задержкой недоверия и опасливо расселся по местам. Сели они ни живы ни мертвы, покорны, словно овечки. Уж они-то знали, что от их отмороженных студентов можно ожидать чего угодно - тут ухо надо держать востро, и напоминали собой жертвы, возложившие себя на алтарь искусствоприношения... Но в любой момент эти отчаянные люди готовы были ринуться на нас в, пусть даже гибельную, контратаку. С ними тоже, ухо надо было держать наготове.
Свет погас, и мы сразу без артподготовки, взяли быка за рога.
...Первой не выдержала и запросила пощады Александра Борисовна. По её щеке неохотно покатилась скупая педагогическая слеза. Осборн был взят с ходу. Хороший пример тоже имеет право быть заразным, он тем более имеет право на не вылечивающуюся эпидемию. Поэтому педагоги совсем распустились и в голос, по бабьи зарыдали, когда Маша с Олегом (им первым покорился Вампилов), за неимением пластилина, лепили человечков из теста и самозабвенно швырялись этими человечками друг в друга. Островский посопротивлялся немного, но, увидев бьющуюся в девственном плаче по вышедшему покурить Виталию нашу Любочку-Олиньку (мы очень надеялись на её чары), сдался на милость победителя, ибо нет сташнее и беспощаднее врага, чем девица, от которой вышел покурить такой гарный жених, как Виталик.
Предстояло и мне с Оксаной испытать Вампилова на прочность.
Я играл там главную мужскую роль, Оксана главную женскую. Больше там никто не играл. Хотя нет. Олег за дверью играл, проезжавший периодически мимо автобус, а Маша изображала, тоже за дверью, приехавший на гастроли в деревню хор имени Пятницкого. В её обязанности входило также не попасть под колёса проезжавшего мимо Олега - в коридоре, за кулисами, он напрочь игнорирует правила дорожного движения и становится особенно опасен. Мы с Оксаной изображали, опять же за дверью, но с другой её стороны, идиота и идиотку, которые любят друг дружку до идиотизма, но три четверти пьесы и половину с четвертью четвёртой четверти выпроваживают друг дружку вон из своей жизни раз и навсегда да ещё и безвозвратно. Очень решительно выпроваживают, но всё как-то бездарно (не в смысле таланта, просто так надо было), а посему всякий раз возвращаются-таки за новой порцией оскорблений. При этом он упрямо, но довольно опрятно (учитель, как-никак) шепелявит, а у неё хватает такта деликатно грассировать ему в ответ. Но выходить за него замуж - ни за что. Это тоже из деликатности. У Оксаны получилась очень милая, грассиозная заведущая фермой. Колхозница, каких поискать - днём с огнём не сыщешь. Такую женщину зал был просто обязан полюбить.
Но заключительная четверть четвёртой четверти настоятельно гласила, что это им только должно казаться, что расстаются навсегда и безповоротно. И зрителю должно было только казаться, иначе он бы обиделся за надругательство над пьесой.
Зритель был искушённый - это раз. Зритель был не один, как я оговорился выше, просто его принято называть в единственном числе - это два. А если вспомнить, что в его рядах находились вышеназванные перечисленные, хоть уже почти укрощённые, но всё равно страшные люди, плюс ещё и врач скорой помощи (он-то что там делал?), то каково было нам с Оксаной все четыре четверти. А каково было за дверью Маше и Олегу, вообще невозможно передать, потому что проезжать мимо на автомобиле по шоссе шириной с коридор и отдуваться одной за весь хор имени Пятницкого, надо было в строго отведённое для этого время.
А врачу, мне кажется, понравилось. Особенно ему должно было понравиться то обстоятельство, что главный мужской герой носится весь спектакль на костылях (их у Вампилова нет - это мы придумали) в поисках правды и взаимности. А главная женская героиня носится от него в поисках этой самой взаимности быстрее лани. Силы, понятно, неравные, но, когда-то ветреный и здоровый любовник о двух ногах, возмечтавший стать верным и заботливым мужем на костылях, оказывается упрямой личностью и, в конце концов, настигает жертву и, расправив костыли как два крыла, коршуном вцепляется в неё.
Концовка эскулапу особенно понравилась, потому что главный герой скоропостижно решает гамлетовский вопрос - либо коршуном вцепляться в костыли, либо в любимую женщину. Так что, когда костыли полетели в стороны на незаслуженный и нежеланный покой, он даже заревновал и позабыл о клятве данной Гиппократу. Но только на мгновение - он оказался истинным врачом... Я думаю, он не осудил бы моего героя. Оксана-Лидия Васильевна была неподражаема. Да, что там говорить, обе хороши. Не ошибешься.
...Затем все начали хлопать. Сначала в ладоши, потом по плечу, причём, больше норовили по плечу. Затем начали говорить что-то, причём, больше Оксане норовили что-нибудь шепнуть. Ишь сноровистые какие.
А я тем временем нашёл, что опираться на хрупкую Оксану нехорошо, но почему-то не торопился с ней расстаться...
...Мы всё же, очень надеемся, что Островский, Осборн и Вампилов на нас не в обиде остались за всё, выпавшее в один день и сразу по их души.
Мы всё же очень надеемся, что вышеперечисленные в предисловии страшные люди простят нам эти два года в обмен на эти четыре часа. Хотя обмен неравнозначный и очень похож на шантаж.