Когда весенний посмледний месяц подходил к совему логическому завершению, они появились на вершине холма, спуск которого вел в дачный аоселок. После зимы, даже издалека,, все здесь выглядело захудалым, словно потерявшим былые краски. Те немогочисленные дачники, что успели приехать раньше, уже наводили..."косметику" на свои лачуги. Огороды, пока, пребывали в девтсвенном, однако грязном покое - руки не дошли.
Дорога сама нашла себя, инстинкт бывалого путника, сто раз ступавшего по гравиевой поверхности, привыкшему к ней с детства, подсказал верный мрашрут. папа и мам, с ними двое ималеньких детей - пяти и четырех лет. Так же паодросток - племянник, и девочка лет двенадцати - племянница, призванная на дачу следить за малолетним потомством семьи. Паренька взяли, в качестве рабочей силы, но он особо и не противился, так как был работоспособный - не лентяй-дачник. Чуть позже должна была подъехать бабушка в помощь новоиспеченной няньке "няньке".
Шесть разновозрастных человека подошли к невысоким, покосившимся воротам. Папа долго дергал калитку.э то ли пытаясь ее сломать, толи банально открвыть. Наконец нашел железный штырь и просто-таки выворотил запоры, щеколды и чем еще там запирают на зиму, не от воров (от воров такие хилые преграды не спасают), чисто из психологического спокойствия - картошку собрал, грядки/поляны в порядок привел, сдал, уехал со спокойной совесттью!
И вот они ступили на эту заемлю!..
- Надо будеит потом ворото поченить, - буркнул отец семейства, то ли сам себе, то ли неизвстным духам дачника-огородинка, которые помогали вести хозяйства в столь запущенном стиле.
- Долго же мы сюда добирались, - сказала девочка с наигранной усталосттью. Остальные сохранили молчание. Лишь дет принялись носится по учатску. Дача была для них внове, они первый раз оказались на неизведанных территорияхз, так интересных каждому ребенку открывающему для себя этотт мир.
Хозяин обходил владения, и цоккал языком - как монго еще предстоит сделать! А как моного еще не предстоит!..
Первым делом оглядел баню - снаружи и внутри. как всегда =- следы визита непрошенных гостей: в парилке, на полках, драный тулуп, валенок, какие-то тряпки, как не странно печка оставалась тплой, хотя и помнил папа, что последний раз протапливал помещение (дай Бог памяти) в прошлом году и надежно после этого все законсервировал. Предбанник и комната отдых оказадись еще более интересны: трапеза состоявшая из бутылки водки и невнушающей доверия консервы наполовину прервана. какими-то, по-видимому, очень важными делами... Стопка дров, различной велечены и газеты для растопки.
Папа вообще с трудом себе представлял как можно растопить эту тонкостенную баню зимой, но видимо можно.
Дом выглядео не менее удручающе - не вернанде не одного целого стекла, а в комнатах царил тот прелестый беспорядок, когда что-то ищещ а сам не знпая что, выкидываешь из шкафов вещи, рубишь мебель топором.
Однако, потихоньку освоиились и уже ко второму дню пребывания, мама привела помещения в более-менее приличиствующий вид.
Настало время взятся за приусадебный участок. В паренке, еще так недавно кипевшая страсть к труду смнилась легкой ленцой ираздражением. Малолетнии дети не давали покоя, требовали что бы с ними играли, постоянно находились подле них. Спашивается, что ж им вместе то не играется? Да еше и няня, вдруг взяла политику исчезания именно в тот момент. когда она больше всего была нужна.
Как-то паренек решил отчитать ее за это:
- Зачем тыт тут тогда нужна, если за детьми не смотришь?
- Тебя это не касается, - завелась она, - занимайся своими делами!
- А какие у меня могут быть дела, еслия целый день гоняюсь за этими обормотами, как бы они чего не натворили. смотрю?! Мы стобой похоже поменялись ролями...
- Похоже, - сказала Катя, развернулась и ушла.
Он буквально чуть не взорвался от злости. тперь прийдется и за детьим следить, и незадачливому папеше помогать. Но он стерпел, не желая лишний раз вступать в конфликт со старшими.
Одно было странно - внезапные отлученя кати. То она спала на втором этаже так тихо, что ее никто не замечал, то "наводи красоты", часами сидя перед зеркалом и на все оклики доносившиеся с разных концов участка реагировала громовым молчанием, то вовсе пропадала, уходя играть с девочками на другую улицу. Взрослые устали ее оттуда джоставлять, поэтому, не долго думая поручили эти обязанности племяннику, которого, она кстати, практически не слушала, счтитая выше своего достоинства исполнять просьбы (иногда и указания) почти своего ровестника.
Однажды Катя вовсе не явилась к ужину. Мама негодовала:
- Как же так можно?!! Верх недисцмплиннированнсти!.. Что она там такое о себе думает?! Еще одна такая выходка и я ее отправлю ее обратно в город, к ее...матери!
Атмосфера за семейным ужином была окончательно испорчина. Папа сидел молча, глотая недоваренную картошку, иногда подчавкивая. Дети-непоседы так и норовили выбраться изо стола и бросится играть в догонялки, тревожа веселыми криками наступившие сумерки.
- Так, - скомандывала мам, - Максим, быстро собираяйся и иди найди Катю!
- Но...
- Никаких "но". Ночи ждать что ли будешь, а потом пойдешь?!
Лучше уж ночью, подумал про себя племяшь и отправился за ворота. Он точно знал куда идти - на сосднюю улицу, к Аньке Прохоровой, там всегда собиралась молодеж, при чем разновозрастная, и хотя компаний было много и держались они как бы осбняком друг от друга, было весело! максим тоже иной раз заодил туда, но не любитель шумных гулянений он стоял в стронке прросто наблюдая, иной раз перекидывался с кем-то парой слов, хлебал разлевное прохладное пиво и просто радовался, что находитяс в центре "густого" коллектива, сам евляется его частью.
Сеггодня же народу, в лесоче, рядом с прохоровсми домом было мало, в основном те кто постарше. слышылся смех, веселое улюлюканье, дребезжание старого китайского магнитафона. Максим нашел Аньку не сразу, она собиралась покидать веселье. Проследила взглядом взгляд максима и крикнула издалека:
- А Катя уже ушла, минут пятнадцать назад...
Странно, подумал Максим, тут хотьбы до дома максимум минуть пять, если уж меделенно-медленно. Ну чтрож делать - отправился назад - вдруг разминулись.
Кати еще дома не было, когда он переступал порог веранды, но она появилась следом за ним.
- Где ты была? - спросила мама.
- Как обычно у Прохоровых.
- А к ужину не надо домой идти?
- Простите, заболталась.
- ...заболталась она, - протянула мам, - чтоб больше я от тебя такого не видила, будь впредь точной, приходи на ужин ровно в семь, и после ужина оставайся в пределах дома, поняла?
- Угу, - Катя опустила голову.
- Я спрашиваю, ПОНЯЛА?
- Да, больше такого не повторится.
- Если повторится поедешь домомой, - сазала мама.
Максим наблюдал за всем стоя в тени неосвещенной части веранды, даже слова не проронив.
Начали готовится ко сну. Нконец-то уложили детей, после долгих сказок и различных убаюкиваний наступил тревожный детский сон. Мама и папа спустились со второго этажа, оставиви няню и двух чад, устроились на диване, свет погас.
максим долго ворочился, неудобная тахта, кухня...он как-то не мог привыкнуть, что засыпает в кухне, это его даже раздражало - среди кострюль, ноги упираются в стол и при каждом движении невыносимый грохот, к тому же он будто сползал с неровной тахты, сползал прямиком на под стол. Устроится поуудобней было невозможно в принципе, но все же он нашел ту "золотую середину", тот баланс, который позволял спать и высыпатся. Максим замер, никаких звуков, только еде слышное шебуршение в комнате. все-таки это странная вещь тишина и темнота одновременно, вроде бы все основные человеческие чвства отключены и всесте с тем обострены до предела.
Скрипнул диван, потом еще раз, чуть громче... Скрип стал повторяься через равные промежутки времени, перерос в монотонное пение пружин старого матрца. На бугристом полу одно ножка дивана постоянно билась о доски, довершая всю эту ударную увертюру в ночи.
Первый раз вскрикнула мама, как-то гортанно и совсем будто не от боли, а может и от боли смешанной с еще чем-то. максим не разу не слышал такого ее голоса. Стон-крик повторился, тперь мама не сдержалась, получилось непрерыно и громко. Шумное дыхание.
/ММаксим тихо спустился с тахты, на ципочках прокрался в комнаиу, остановился в дверях. Они занималаись сеском непрекрыто и даже бестыдно. Максим приспустил трусы, достал возбужденный член и начал его ласкать... Кончил он намонго раньше, чем скрип перешел в откровенную поломку дивана; развернулся и пошел к себе обратно в кухню, как вдруг на фоне скрипа и стонов четко различил, что кто-то спускается по лестнице. Это была катя, она особо не скрывалась, зная, что папа и мама сейчас увлечены другим. Маским еле успел укрытся в кухне.
Катя спустилась в веранду, открыла дврерь (совсем не безшумно) и покинула пределы дома. Не долгго думая Максим последовал за ней, чуть было не потеряв из виду на неосвещенных дачных улицах.
Ночь была черной, как кошка перебигающая дорогу в несчастливый день, как и подобоет быть ночи накануне лета: прохлада граничищая с гниеним, шорохи переходящие в угрожающие звуки, темнота обволакивающая тебя всего, одновременно и осатвляющая пустоты, что бы утечь.
Макси шел практически наощупь, несколько раз подымая голову в надежде увидеть белесый диск луны, но луны не было, впрочем как и звезд. Гудело электиричество на проводах, где-то в далеке четко различвалсь ареалы фонарей: единчтвенная освещенная улица во всем поселке это та где жила Прхорова.
Очень трудно преследовать в таких условиих и оставатся незамеченым, однако Максиму это удалось, более того, он старался не терять "из виду" Кати, четко следуя звуку торопливых шагов впереди.
порой он зативался и ждал, пока его двоюродная сестра оттойдет на приличное расстояние, и вновь начинал движение; дистанцию не разрывая они походили на хищника и добычу, четко следующих закону игры. Максим так увлекся этой игрой, что и не заметил какое расстояние отделяло его от дома, а расссттоояние меж тем было приличное. Улицы всего дачного поселка пересикались в одной точке и образовывали широкую дорогу - так называемый "выезд с обратной стороны". Им редко кто пользовался, предпочетая основную дорогу, через КПП на дачи. К тому же "выезд с обратной стороны" имел один весомый недостаток - прроходил он ровно поперек большого кладбища - весной здесь размывало дорогу настолько, что уввязали самые мощные трактора, а летом засохшая гряз оброзовывала анавы и выбоины, так что езда предпологала определенное сходство с "русским горками".
- Черт, - выругался Макс, ему стало страшно, - куда это ее несет?
Катю стало даже видно в серенивом отблеске толи звезд то ли ккого-то неизвестного ночночноого свечения; Катю стало видно и она четко забирала в строну клабщища.
Да пошла она..., подумал Максим, пусть идет куда и идет, что я за ней вообще увзялся, сейчаас была лежал дома, слушал как трахаются эти...дрочил.
Он только собрался повернуть назад, как понял, что сразу же будет замечен, покинув свое укрытие на освещенной дороге. Решил переждать.
И тут сзади послышалась шаги, совсем близко, будто бы он следил за Катяей, а за ним еще кто-то. От этой мыслей стало страшнее, намного страшнее, Максим ощутил все полноту переживаниий, которую ощущает человек находящийся ночью в неизвестном месте, в близи кладбища, да еще и по соседству с каким-то непонятными голосами...
- Я видел, он за ней пошел, - абсолюьно четкий мужской голос. Максим вздрогнул, как близко он прозвучал.
- ...следил, - отозвался другой. н мгновение затихли, шаги приблежались, - надо прошерстить округу, здесь он, где-то в кустах... А вон и Катюха.
Оглушительный свист чуть было не заставил Макса подорватся и бросится бежать куда глаза глядят, но он невероятным усилием воли подовил свой старх, оставаясь по-возможности сторнним наблюдателем.
Двое прошествовали мимо него, не на таком уж большом расстоянии, различимы лишь силуэты мужчин, довольно-таки высоких, даже крупных, один из них с длинными волосами.
Макс превстал, выглянул из укрытия, Катя обвернулась и стояла поджидая "свистунов" посреди дороги. Когда они поровнялись, послышалось приглушенное урчание разговора, пару раз вся троица оглядывавалась в строну откуда они все недавно пришли, включая Максима.
Длинноволосый обнял Катю, от чего оба словно слились в продолговатую нечеловечекую тень. Почему-то именно эжто вызвало в Максиме какой-то укол, сродни разряду электрического тока не большой силы и напряжения пщенного по человеческому телу.
Максим уловил Катин смех, а когда снова высунулся из укрытия увидел, что вся троица держит курс прямиком на те кусты где претоился он.
Инстинктивным движением Макс бросился прочь, однако, по-видемоу, было уже поздно, угрожающий голос, совсем близко прозвучал парализующей командой:
- Вон он! Я вижу!.. Заходи к нему с права, Санек!..
Что Санек не применул исполить. Топот, почти слонячий, Макс замечал лишь камим-то "переферийным" слухом, однако каждое новое сотрясание земли, отзывалась в его сердце холодным, леденящим гулом.
Он бежал, сшыбая кустарники и мелкие деревца, он бежал и думал, как-то нелепо думал, что погружается в траву...откуда здесь столько много травы, целые кущи? Бежал пока не врезался со всего маха в забор.
Первое ощущение было - ощущение непроходящей тревоги, а затем уже и гнойной досады и странно завертелось окружающие, сдвинутое с точек на осях координат. Медленно звуки начали выплывать из темноты кутавшей как ватным одеялом. Макс на миг очнулся, оглянулся, но ничего не увидел.
Странно, подумал, только что гнались...
Забор сотряс новый "накат волны", гораздо больший по силе разрушаещего действия. Кто-то матерился, громко и надсадно, Вновь Катин смех, жужание басовых нот разговора; Максим вдруг понял - это его действительно едиственный шанс для побега. Не секунды не теряя он ринулся в том направлении в котором, как ему казалось, он и пришел. Но совершенно забыл о втором преследователе...
Он настиг Масима как раз у широкой дороги, проявив, прямо-таки исскуство быстрого бега. Какое-то время они неслись почти в ровень, Макс даже обгонял, только все это было иллюзией.
Убегавший забрал влево, вновь натокнувшись на жесткие кустраники и деревья, преследователь не отставал. Короткие рывки, метание, больше походившее на детские догонялки, когда каждая из сторон вроде как поддается на самом же деле изо всех сил пытается уйти, бегая по кругу и зангоняя себя вловушку. Он схватил Макса за руку, на удивление сильно и проворно, Макс вывернулся, но не освободился. Остовалось одно - принять бой, и он его принял, с силой отталкнулся от земли и повалился на спину, увлекая за собой преследователя.
Оба рухнули в густую траву, подчиненные инерции несопоставимых по массе тел. В борье "бегун" был столь же искустен как и в спринте; наверное десстиборец, подумал парень, сломленый напором, прессингом. В какой-то момент Макс оказался на нем, попытался нанести пару ударов по лицу, но все как-то мазал, а нападавший будто бы зарывался в свою куртку, постоянно уходя от разящего кулака.
На миг они застыли, побдбежал второй (четкие звуки шагов); Максим понял - тут уже не справится, тем более "бегун" подмял его под себя и молотил, действительно стальными, резиким хуками.
- Ну что же ты ждешь, Санек?! - нервное сбитое дыхание не давало произностить окночание слов, что болше походило на лай умирающей собаки.
- Вытаскивай его быстро!
Санек ухватил тело Макса, втророй ослабил хватку...како-то время Максима тащили по земле, а потом уж и вовсе отыгрались. Шквал ударов обрушился на паренька, такого он выдержать просто не мог - отключился.
Пришел в себя все в той же канаве, подле дороги, может минут через пять, может чуть больше, но в воздухе по-прежнему витал дух накала стастей и поединка. Макс встал, пошатнулся, отряхивая с себя листву и грязь. Странно, однако боли не было, как догадался Маским, она прийдет позже, пока же еще он жил дракой, не одна защитная система не ослабит хваки. Пугало другое - он совершенно не знал куда путь держать; нет, конечно, дача была недалеко отсюда, с легкостью можно найти, несмотря на непрглядную темень, которая, ксати немного рассеялась, а быть может привыкли глаза. Максим не знал куда идти в общем, глобальном смысле, что-то неясное тревожило душу, и это неясное требовало объяснения, даже сетисфакции.
Покружив пару минут возле покосившихся заборов "выезда с обратной стороны", он двинулся в строну кладбище, невольно даже истинктивно.
Густорй покров деревье вскоре поредел, а после нескольких метров и вовсе сошел на нет. макс стоял на небольшом холмике и оглядывал равнину сплошь усыпанную декаративными заборчиками и решечеными оргадами. В темноте они выглядили общим наслоеним, темным ковром устлавшим поле, лишь кое-где видны отдельные детали и ответления. Страха не было, только непроходящий нервный зуд, да внутренне решение - все здесь как-то неправильно.
Вопреки расхожей легенде могилы не фосфорисцировали, ни намека на слабое свчение, хотя одно свечение было...свет, явно, исскуственного происхождения. Строжка была единственным, так сказать, обжитым местом в округе, это наблюдалось, даже во тьме, издалека, всесте с тем Макс хорошо понимал - идти туда не стоит, не в коем случае; и скорее это не понимание - это чувство, живое, отвратительное чувство тревоги.
Он повернул назад.
- А чего ты хотел? - спросил себя макс, - идешь не пойми куда, бродишь по ночному кладбищу, как вурдалак какой-то, тут не только изобьют тут и убьют невзначай...
Он остановился, остановился потому что услухал слабое движение впереди. Кто-то крался,но не за ним, а от него, если быть уж предельно точным - на него.
Прятатся не имело смысла, да Макс и не хотел, чувствуя острую потребность распознать причину звуков, потом и действовать по-ситуации.
Однако, к разачарованию, это были люди, опять люди, трое или четверо, направлялсь по той же дороге. Видеть Макса они не могли, слишком густая тень скрывала парня. Завернули, только Максим не понял куда, видимо на одну из дачь. В этой строне они большей частью заброшенные или хозяева навещают их не чаще чем раз в год (не понятно для чего...).
Время всегда запаздывает, а человек не успевает сделать выводы, на необходимой высоте. Максим двинулся паралельно забору, не слишком вглядываясь, но и не теряя ничего из виду. идти пршлось не долго, рядом с одним домом остановился. Не чем не примечательная "фазенда", пходившая чем-то на строжку председятеля дачного кооператива, временное пристанище. Но здесь были люди, это ощущалось сразу и надолго, не следовало выхаживать вокруг, пытась всмотреться и определить; тепло, человеческое присутсвие всегда выдавало тепло, нет, не физическое, биополярное.
Раздумывать он долго не стал, просто вошел в калитку, по-возможности производя наименьшое колебание звуковх волн. Приблизился. Остановился. К домику не как не подойти будучи незамеченным, но все же Максим ухитрился, подкрался, прилип к одной из ставень.
Доски прилегали не плотно одна к другой, глаза ни как не желали фокусировать внимание из-за долгого пребывания вне света. Макс уже было отчаился что-либо рассмотреть, однако мгновение спустя размытые силуэты, в переделах зоны видимости, "всплыли на поверхность", постпенно, словно чердуясь.
Комната с голыми стенами, обстановки, прямо скажем, не богатой: стол с кирпичными ножкми и листом фанеры вместо столещницы да матрац, на котором и восседала вся компания, включая Катю. Пятеро пили вино, о чем-то оживленно беседовали, иногда прохаживались по комнате, появилась гитара.
До Макса долетали лишь отдельные слова из которых он и пытался сложить будто пазл смысл разговора.
Длинноволосый, видимо здесь за главного, к тому же выступал соперником в драке, прикрикнул на прыщавого паренька и тот туж заметался будто обранивший что-то, встал (по неровномому шагу можно понять, что алкоголя принял сверх нормы).
-...долго еще ждать его...пойди посмотри как варится...небось уснул или себе захапал...
Дружный одобрительный смех, паренек стоял в нерешимости или потеряв ориентацию в пространстве, боялся отторвать от пола хотя бы ону конечность.
- Ну что ты замер?! Иди...
Паернь стоял как вкопанный, но Максу до него дела не было, он наблюдал за поведением Кати. Она сидела тихо, с краю, иногда подхихикивая, но больше отмалчиваясь, и вроде дремала. Длинноволосый пару раз притягивал ее, обнимал за талию, но всякий раз единственная в этой компании девушка, высвобождалось из рук, пытаясь отсесть дальше. макс вдруг ощутил, что закипает, невыносимо плотное сжимлось в нем придавая вес кулакам. Он был готов вбежать в комнату и разить всех своими мощными ударами, но кто-то был готов вместе с ним и притворил свою готовность в жизнь - что есть силы огрел Масксима по затылку черенком от лопаты. Не успев понять, что происходит Маским провалился в тонкую зыбучию темноту - грань между прошлым и настоящим.
Пришел в себя он не скоро, былая травма наложила отпечаток усилив суммарный эффект. Теперь он внутри, а не снаружи, валялся на бревечатом полу, связанный по рукам и ногам, рядом никого.
Макс попытался повернуть голову, вспышка боли пронзила все отсеки разума и тела, голова нехотя заныла, прдупреждая о надвигающейся угрозе нового тяжелого обморока.
Он бессилен, опустился, уткнулся носом в пол, ничего не хочет видет и чувствовать,предоставленный сам себе, переживания выброшены на свалку человеческих сентиментов. Но некто не отстанет, подымет голову волевым движеием, Макс с трудои продерет закрывшиеся, уже казалось бы надолго глаза, и всмотрится в знакомые лица. Теперь их будто бы повело, на каждом играет то ли усмешка то ли постппелиптическя гримаса, вот только Кати не где не было видно... А еще дурацкий сон, а может быть явь, граничащая с предобморочным состоянием, когда девичий голос кричит и умоляет:
- Это мой брат, максим! Отпустите его!
Ей вторит другой грубоватый и тенучий, вторит на отрицательных интонациях.
Я не знаю, что мне делать, думает Максим, я так устал, так безпомощен. В поле обзора вплыват Катя, сейчас она не такая веселая и задорная. Смех сменяяет паника в глазах. Растреппаная, раскрасневшаяся девушку, еще ребенок, она не менее уязвина чем он.
Волосатик все время кружит, то подойдеи к столе, схватит бутылку, отхлебнет, то зайдет сзади к Максимму, наступит на спину армейским полубадинком, ударит по голове. Остальные вроде бы равнодушны к происходящему, только Катя не знает, что ей предпринять, стоит с расстерянным видом. По-началу она хотела отвести угрозу, быть с рядом спредводителям этой шайки, но он отталкнул ее со словами:
- Не время сейчас!..
Однако время вскоре наступило, после неясных телодвижений, поползновений и пинков, волосатик велит всем убратся, убратся всем корме Санька.
- Хочешь?.. - спришивает один другого. В вопросе слышится угроза дже непректтое зло. Санек ктоому времени уже порядочно "вставлен", что-то бубнит в ответ.
- Ладно, не ломаймся, я уверен тебе понравится...
И подзывает Катю:
- Ну-ка, моядевочка иди ко мне.
Ктя стоит как вкопанная, видимо понимая, что сейчас должно произойти, и уже не раз происходило в прошлом.
- Но...
- Ни каких "но", быстро ко мне!
Она слушается, робко подходит.
- Ты что уснула, быстро! - окликивает воолсатик и бросает девушку на матрац. Дальнейшее - ужас в глшазах Маскима: волосатик рвет на ней одежду, переворачивает на живот, сам торопливо снимает брюки с трусами.
- Видишь, - кричит он, - я уже хочу!
и с этими словами валится на хрупкое девичье тело. После нескольких фрикцый он кивает Максиму:
- Ну как?
Катя безмолствует. Максим тоже.
- Санек, займись этим, - он указывает на Макса, - потом поменяемся.
Санек движется словно тигр, знающий, что жертва "по-любому" окажется в лапах, это лтшь вопрос времени. Вместе с тем какая-то неохота, вальяжность сквозила в движеих обдолбанного Санька, сужающего круги над связаным телом паренька.
Будет страшно и немножко больно, думает не в попад жертва. Вообще странная волна умиротворения раскатывается по его телу. он достиг того, состояния, когда ничего не можешь поделать, остранненно наблюдаешь. Голова, по-прежнему не поворачивается, болит, боль во сто крат сильнее, скаждой минутой, да еще Санек долго возится, никак не может стащить с Макса штаны - мешают узлы, туго стягиващие голени. Маерится:
- Да чтоб тебя...
Приходится неряшливо развязывать веревки, раздвигать ноги (скорее бы это кончилось!). Любое движение словн заключает в себе вечностть. Максим не чувствует введение, во всяком случает так, как он это представлял себе секунду назад. ощущение запаздывает и вот уже будто стальным стержнем пронзают задний проход, к тому же стержен этот горячий, расскалендо бела и досудорог неприятен каждый его толчек. Все глубже, все больнее... Санек не очень-то заботится об ощущениях партнера во время секса, лишь тяжело дышит, налегает, разрывая темп, дистанцию и задний проход Макса.
Поблизости слышится абсолютно такое же шебуршение; волосатик порой надрывно стонет, в какой-то момент горяче шепчет:
- О-о, я кончаю!..
Ему в ответ такой же страстный шопот:
- Кончай-кончай...
Максим неверит своим ушам - Катя котороя еще не давно была готова жертвовать собойц, что бы освободить его теперь получает удовольствие от сосокупления, слышится ее сладкий голосок, сопение, она совершнно позабыла, что была пять минут назад против...
- Красный? - игривый смешок.
- Ой...
- Не течет?
- Течет "что"?
- ...мя...
- Крови нет?
- Не-ет!
Опять смех, обоюдный.
- Ой, а кто же это такую гадость сделал?
Настоящий приступ гоготания, заливистого с одной строны и разухабистого, настоящего русского пьяного смеха, с другой.
Максим совсем сник, вроде бы забыл, что и его "обрабатывают". Санек оказался "любовником" на слабенькую троечку, по пятибальной шкале - быстро устал, а кончить так и не смог, вяло водил своим обмякшим пенисом в анальном отверстии.
- Знаешь ли, ты просто не вошел во вкус, - улыбнулся волосатик, - а тебе Максутка, как, нравится?
Максим упорно молчал, подумал, лучше здохну, или "очка" лешусь, но вы ублюдки от меня и слово не добьетесь.
- Вижу по глазам, что нравится.
В разговор вмешалась Катя: - Отпустите его, мальчики, он же вам ничего плохого не сделал,а?
Как-то тон ее был слижком уж наигран и не убеждал, однако волосатый соласился: - Отпустим, обязательно отпустим, вот только еще разок по кругу пустим. Ладно, хватит базарить, давай менятся.
После этих слов началось настоящее испытание для Максимма, усугубляемое вздохами разошедшейся Катерины. С одной строны волосатик оказался нестерпимо груб, к тоу же член его был на порядок больше, с другой - Маским был готов изойтись слезами, слыша двоюродную сестру, которой по-видимому, все это зверское муение очень нравилось, так сказать, оно ее еще больше подзадоривало, возбуждало.
На этот раз они трахались долго, с оттяжками, Макс чуть не потерял сознания от пережитой гаммы ощущений, но по-немонгу свыкся.
- Фу-ух, устал, - подал первым голос волосатик, - давай "вмажемся", потом Катюху вдвоем, а потом уже этих чертей запустим, а то они там замерзли небось.
Он несколько раз спускал в задницу Максима и теперь боли практичесик не было, лишь нудное хлюпонье и чваканье, и будто кишечный зонд старался проникнуть поглубже, пробивая себе дорогу поступательными движениями.
Пламя керосиновой ламы слабо подрагивало, отражаясь от стен и создавая домашний уют. Двое рядом со столом почти вплотную приникли к друг другу, гремели жестяной банкой, слышался хлестский отголосок медецинского жгута.
- ...по маленькой, - только и долетело до ушей Максима. - Чтоб не совсем уж немычачими...
Максим сразу и не понял как это произошло, после определенного момента время словно потелко, именно потекло на манер вязкой патаки. Может всему виной, так называемый "маяк", однако полной уверенности в этом не было - ведь не обладают же жидкие наркотики подобным эффектом, целиком воздействуя лишь на субъект потребления.
Время тянулось, пространство клубилось, осзнание того, что ноги-то у тебя развязаны пришло не коро, но хоть пришло, слава Богу.
В экстремальных ситуациях индвид практически не дуает о плане дальнейших действий, за редким исключением, выбирает траэктория ответного броска пологаясь на инстикты и на моторику собственного тела. Вот и Макс не стал выбиватся из общей конвы, с трудом поднялся на ноги, но уже очеливо понимал, даже не понимал, а твердо знал, что будет делать.
Он бросился вроде как на стену, на самом деле корявым пинком сбивая керосиновую лампу в стеклянной оправе.
Мгновение и свет потух, постпенно будто выключаешь двенадцативольтовый "глазки" на потолке управляемые стабилизатором. Никто не проивил никаких эмоций, даже не попытался пошевилися, во всяко случе в последнюю секунду перед тем как сторожку окутал полумрак.
Внезапно, в сознание Максима врезалась картина: двое, на максимальных оборотах, трахают Катю, волосатик то во влагалище (довким движением переставляя член) то в задницу; Санек исключительно в рот, зато так рьяно, что кажется может пробить горло юной, "невинной" красавице. Катя мычит от удовольствия. Совсем как корова на зеленом лугу, думается Максу, корова, котороя с угромнейшим удовлетворение пережевывает сочную травку. От этого стравнения паренка чуть не стошнило, но воображаемое зрелище было настолько реально и осязаемо, что хотелось схатившись за голову бежать, пока окончательно не обессилишь, на край света, где нет человечекое вранья, игры чувств, простого хамства поступками, наглого, сраного, ХАМСТВА.
Комната. Посреди комнаты стоит неестественно ссутулившись паренек, он зверски устал, он, по-прежнему, не смыслит - что же в конце-то концов делать?...лишь слова слетают с губ под мерное шелестение где-то по углам:
- Бежим Катюха, если хчешь жить, бежим. Иначе оставайся здесь олдна.
Его нога с силой рассекает воздух, бьет в слепую и попадает, попадает во что-то мягкое и проитвное - первое что приходит на ум - копна волос девочки-подростка. Второй удар. затем третий, отлько после него следует ответ, ленивое утробное мычание...
С той строны двери стучат, слышится:
- Эй пацаны, у вас там все в порядке?! Пустите, а то мы уже заманались ждать.
Максим на ощупь нходит то место куда ндавно отшвырнул лампу, находит и потомучто там занмается мелкое пламя, а в руку впиваются осколки стекла от колбы. Именно эту колбу он ищет, "розочку"; ищет и находит...
В комнате уже так же, практически светло, как было дотоле. Каотя визжит (и это первый громкий звук из реальности который в эту же реальность и возвращает):
- Что ты делаешь?, - кричит она, - Что же ты делаешь?! нас все равно не выпустят.
Что я делаю..., - Максим будто задумался держа в свзаных за спиной руках острейший осколок, - Развежи мне руки будь добра.
- Нет, - произносит она
- Нет, - доносится из того угла, который не совсем освещен, лишь призрачные тени, из того угла где матрац.
Снаружи давление усилилось, но дверь заперта, дверь крепка.
- Тогда я сам, - говорит Максим, и неумело мытается резать вереку, которая стягивая зпястье. Пару раз вкрикивает от боли - порезался, но развязал.
- А это тебе на память, сука, - с этими словами он втыкает осколок колбы прямо уволосатику в глаз. Волосатик сейчас ничего не понимает, иесли бы ему отрезали голову он реагировал столь же меланхолично. Санек ему побобен, оба полуразвалились на на матраце, руки тянутся к Максу и не могут достать, только рту шепчуть-шелестят:
- Нет, нет, нет...
Очень похоже на зомби, думает Масим, никогда такого не видел. Катин крик заставляет его отвлечся от прямо-таки научного наблюдения. А тоакого крика он никогда не слышал.
Только спустя секунды до него доходит, что она еще что-то и "говорит" на человеческом языке:
- Что же ты наделал, ну что же ты наделал?!! Боже, теперь они нас точно убьют.
- Убьют так убьют. Зачем мне такая жизнь где у меня лицимерная сестра?
- Дурак ты и все. Что с тобой объяснятся.
- Мне твои объяснеиения не очень-то и нужны...
Двеь вынсло от тяжелого удара снаружи. Волосатик понемногу оклемался, за ним следовал Санек. Пламя едленно заниалась на стене. В комнату ввалились двое.
- Что здесь происход, вашу мать!?
Ответом им послужил душераздирающий крик волосатика. Один из напористых парней накинулся на Макса и сшиб егосног. Уже который раз, подумал Маским.
И началось... Настоящее месилово... Его били все кому непоподя, но в одном можно было уверится - раненный в глаз наркоман до него не добрался, впрочем как и санек.
Их трое, все сильны как дьявол. Только вот свист чернка от лопаты разбовлял сей мрачный пейзаж. Первым вышел из строя тот что повыше, втрой обратил на это внимание и накинулся на Катю, которая как могла спасала брата, накинулся, но зацепился о лежавшего на полу волосатика, накрыл его своим мощным торсом. макса каким-то образом подкатило к этой группке и последний оставшийся на ногах не пытаясь поднять товарищей мутозил в панике, что было силы. Попадало и Маку, закрывшему голову рукками. Кто-то схватил его...
- пойдем, - сказала Катя. Черенок от лопаты полседний раз рассек воздух, правда промахнувшись долетел только доплеча нападавшего. Он в изумлении и боли вскрикнул. отпрянув, этого времени хватило двоим, что бы покинуть адское убежище.
Они двинулись через огород, Катя впереди, за ней хромал Максим. Погоня не заставила себя долго ждать, настигая, буквально дша в спину.
Переманули смжный забор (на удивление у Макса это получилось легко) и оаказались на соседнем участке. Они точно незнали куда бжать, просто бежали, не ощущая дороги перед собой.
Участоок этот оказался куда больше поросший растительностью, настоящая чаща, такую разве что в кино про бурых медведий уидишь. В темнота это непроглядный мрак, абсолютное черное ничто...
Катя и Максим затаились, прижелание здесь можно просидеть до рассвета потом уже и что-нибудь придумать, однако рисковать...
- Тихо! - лишь успел прошептать парень и вся мощь боли пережитого навалилась на него. Максим в который уж раз потерял сознание. Он не слышал как стадо ног пыталалось лезть через забор, к кого-то это даже получилось.
Катя тресла его, что было сило, вместе с тем пытсь создавать как можно меньше шум; по нимала, что любой шорох может навести на них. Меж тем кто-то неспеша и планомерно бследовал участок.
- Я не пойду, - прошептал ей Масим на ухо, они были блзко-близко друг о друга, - просто не могу, нет сил...последний рывок и все...кажется умираю.
Катя поцеловала Максима в губы, так нежно, так искринне, что Макс на миг потерялся, совершенно - не знал где он и что он. Такого поцелуя в жизни егоеще не было...и не будет.
Рука прошлась по животу и скользнула в штаны. Не лишнего движения и член оказался в руке Катерины.
- Я действительно...
Она вновь целовала его в губы, на этот раз настойчивей будто что-то прося. Задвигала рукой вверх и вниз, вврех и вниз...
- Ох!.. - вырвалось у него. может этот звук и услышали. Он был настолько напряжен и всесте с тем раскован, настолко близок к непервому обмарочному состоянию.
Катина рука делала свое дело, не ускоряясь и не замедляясь, позволяя ощутьтить всю полноту волнительных чувств, переживаний, смешанных с почти животным удовольствием. Максим не понимал механизма возбуждение, но был чертовски заведен буквально с первых секунд как Катина рука обхватила член. Нет, пенис не твердел, постепенно налевась кровью, он встал моментально, не смотря на усталость и боль, он ХОТЕЛ... ХОТЕЛ так сильно как не разу до..., а шаги то удалясь то бриблежались, оказавшись однажды вообще в неправдоподобной близости. Однако это предовло остароты - секс с риском быть застигнутыми, с риском быть убитыми, секс с двоюроднй малолетней сестрой, для Макса ничего не могло бытьь слаще этого.
И он расслабился, отпустил мысли в свободное плавание, предоставив себя происходящему. Катя освободила его дрожащий от возбуждения член из плена штанов и приникла к нему ртом. Ощущения...непередоваемые, словно затягивает в воронку и из нее не вырватся, да и не очень-то и хотелсь...словно брезжит заря на востоке, а ты просыпаешься полный сил и новых идей... словно все твое тело нежится в лучах безвредного солнца, после купание в воде температуры парного молока...
Внутири Макс стонал, страясь, чтоб не единого звука не проникла наружу. Катя взяла член в рот с характерным звуком толи причмокивания то ли засавыная необходимой порции воздуха, как много раз слышался этот звук из соедененной с кухней комнаты, кгда не спал по ночам - занимался онанизмом.
Теперь ее язычек аккуратно и крайне приято ласкал головку члена, иногда доходя чуть ли не до основания; пенис проваливался в ротовую полость целиком затем вновь Катерина подымалась до исходной точки (несколько раз она быстро "проглтила-выпустила", взяв такой темп, разогнавшись почти до предела).
Много времени не потребовалось и Макс кончил, вдруг ощутив, что пик далеко позади, а вместе с проходящей негой пришло чувство вины, какого-то потаенного стыда. В голове всплыла фраза: "Оттрахал сестру в рот идоволен собой". Вот только он не трахал, это все она, ОНА...
Меж тем звуки шагов, разговоров, чьего-то истошного воя, крики стихли, все замолкло, будто сама прирда затаилась и на много миль разносилсь лишь ултрозвуковые волны. Сестренка еще смаковало опадающиющий пенис, но было уже не так приятно и увлекательно. Максу хотелось спать сном мертвеца, что бы завтра было утро, а и решение новых проблем, а сегодня ночь один сон 0 глубокий и без сновидени. И он почти уснул, охваченный этим новым замачивым желанием, по крайней мере задремал.
Вновь сладкий дрем превали, вновь Катя. Она уже успела натянуть штаны на Максим и сидела рядм.
- Они идут, - сказла она.
- Откуда ты знаешь?
- Слышишь?
Макс прислушался но ничего е услышал.
- Они, по-моему, взломали ворота или калитку, котороя кстати прямо напротив нас, только чуть в отдалении и теперь крадутся.
- Я никуда не пойду, - заявил Максим, - прсто нет сил.
- Неужели тебе это не омогло?
- Тише! - она перешла уж совсем на повседневный уровень звука.
Дестивительно крались и действительно очень осторожно, только маршрут выбрали неверный, прошли по касательной к тем кустам де расположились брат с сестрой.
- Долго так продолжатся не может, они нас найдут рано или позно.
- Глядишь доседи до утра, а там что-нибудь придумаем.
- Как ты не понимаешь, они...
Снова приближение, опасное приближение, будто твердо знали где они засели и шли на звук, казалось бы совершенно не слышного со стороны разговора.
- Пошли, - скомандовала Катя и дернула Маскима. Его долго уговаривать не прешолсь - он испугался.
Двигались они медленно, из-за Максима, он стал совершенно нетраспонтабелен, готовый рухнуть на землю каждую секунду. Постянно останавливались, прислушивались, но из-за шума собственных шагов и бения воспаленных сердец ничего так и не различиле в обманчивой ночной тишине.
- Мне кажется этот участок бесконечным, - подал голос Макс когда делали очередной привал.
- Может мы уже перешли на другой. Тут возможно забора нет или его снесли. Хотя каккая теперь разница| все эт дчи брошены.
- Я смтрю ты хорошо разбираешься в этой местности, видать не впервые.
- Да, невпервые, - ответила Катерна и двинулась дальше. Максим поковылял следом.
Идти пришлось не долго. Очередное препятствие - забор, который перемахнуть было непреодолимой задачей для двенадцатилетней девочки и раненого юноши. Они пошли вдоль. Максим совсем сдал, ноги отказывались его слушатся а слабость наростала с каждой минутой.
- Ну еще чуть-чуть, поднапрягись, - уговаривала сестра
В кормешной тме, царстве звуков и шорохов так легко потерятся, так легко провалится в мир ощущений совсем иного порядка, когда слух и зрение устпуают место более тонким граням человеческого воприятия.
Максим услухал лишь хруст ломающихся сучьев (оглушительный как ему показалось), а заетм окружающеее завертелось в немыслеммон калейдоскопе; смешалосмь все - ноги руки, полетные характиристик, ты катишься куборем в овраг и даже не подазреваешь где враг.
Катю он потерял. Раньше ощущение ее приходило со звуком шагов, теперь же все сихло, и только бешаная болтанка оканчательно выводила из равновесия - душевного, физического. Макс решил точно сейчас - большеникуда не пойду, не пойду и все тут! Решил он это когда его глова ударилась о нечто железное, вроде как с прутами и завихрениями. Перед глазами заплясало звездное небо, точнее даже не оно само - светлые клочки, не скрытые тучами. Боже мой, подусал Максим, как давно я его не видел...и наверное и не увижу некогда...потому что в последний раз в жизни лежу на сырой земле с открытими глазами, с осмысленными глазами...
Мысль была настолько сильной и не проходщей, как дезентирия в армейской казарме. Это чувство, это подлое чувство неменуемого конца; не оглянешся, не сматаешь катушки.
Он хотел болсить последний взгляд на мирриады звезд над головой, хотел простится с тем, что в друг стало ему близко, но новое осознание пробило голову минаметным снрядом. Тишина. Ни звука. За нимми никто не гнался, все это лишь выдумки воспаленного воображения. Сон. НЕ больше чем сон, можно стряхнуть с себя нает легким движением руки.
Что делать со сном? Что делать с явью? - подумал Максим. Он не бежал и не доганял, он все это время продрыгля с двоюродной сестрой Катей в постели, с сестрой, которую он так давно хотел... О, Боже что за мысли?! Они напоминают разгул демократии...или...предсмертные... НЕт, нет, и еще раз нет!
НЕ смотря на то что Максим отчаяно понимал, что в очной схватке с преследователями не выжить, да и он в общем-то к этому особо не стремился, почеему-то все стало казатся второстепенным и нудным - он отчаянно циплялся даже за последнюю надежду. Такова природа человека, инстинкт самосохранения.