От неожиданности я едва не выронила ложку. Глаза моего гостя открылись так внезапно, как будто не было до этого горячечного апреля, когда мне приходилось простынный лен дважды в день перестилать, невесомое тело ворочать и водой колодезной обтирать. Как будто не метался по сбитой постели, не кричал, не царапал ногтями кровати, не исходил зловонным гноем. Оттого и облила его отваром, что не было долгого прихода в себя, едва слышных просьб о питье и одеялах. Как будто лег уснуть - и легко проснулся, поднял веки и смотрит в мое лицо неотрывно, только моргает часто, болезные слезы ресницами смахивает. А глаза-то, хоть и ввалились, ясные и как светящиеся, но не ярко, а приглушенно так, льдистым серым, и не приметишь, если в ответ в глаза смотреть не будешь.
- Где я? - голос слабый, хриплый, губы с трудом двигаются, да и забыло за месяц горло, как слова выговаривать.
- В Негбасе, - осторожно ответила я, стараясь не изумить гостя. Вопросительный взгляд продолжал меня буровить, - Это наше поселение в лесах Нуата.
- В лесах Нуата... - задумчиво повторил эльда и, прикрыв веки, притушил свет из глаз. Скулы торчат, как у батюшки перед смертью, и лицо отрешенное такое, еще не здешнее, а чувствую, как жизнь к нему возвращается - чуть порозовела кожа, свежая кровь старые раны омывает, затягивает. Помолчал он с минуту, пока я подушку поправила да складки на платье разгладила, продолжил:
- Как мне удалось очутиться в Нуате?
Тут-то я и затараторила, светлого гостя не подобает держать в неведеньи:
- Так мы с Кампилоссой, соседкой моей, тебя на берегу Гинглита нашли, на пригорочке лежал, смерть на груди грел. А я туда травы собирать хожу, я знахарка. Вот, идем мы, срезаем чагу с молодой березы, а там ты. Я подошла, думала, старик какой из людей Невраста или Дор Ломина в наши края от истерлингов спасался, через горную гряду проходил, да не прошел, уж больно ушедшим ты, князь, выглядел. Смотрю - а дыхание тебя еще не оставило, значит, и надежда в сердце остается, хоть и малая. Эстель! - гордо закончила я рассказ дедушкиным красивым словом.
Эльф выглядел ошеломленно настолько, насколько ему позволяло самочувствие. Я, конечно, слишком быстро и коротко все ему рассказала, но так долго смотреть в потолок и не моргать - немножко страшно. Я-то эльфов не видела никогда, но и дедушка о таком не рассказывал. Я встала, подошла к печке - домик у меня небольшой, в две жилых комнаты и одну рабочую, с печкой и сборами моими да настоями. Гость мой в последней и обитается - тут и света побольше, и жар от печки его внутреннее тепло держит, и до всех травушек рукой подать. На столике, завернутый в теплую овечью шерсть, своего часа дожидался мой лучший настой: корень злой лесной заманихи, корневище розовой, едва зацветшей родиолы, обидчивая и дерзкая крапива, медовые ягоды шиповника, весенняя прохлада мелиссы, тягучий гречишный мед и вода. Налила ему полную глиняную кружку, села в изголовье постели, поставила себе на колени и приготовила ложку с поильником.
- Как тебя зовут? - наконец, оторвавшись от созерцания косо восходящих вверх старых балок, спросил гость.
- Ой, совсем совесть потеряла, даже имени не назвала! Меня зовут Айралин, я уже говорила, что я травница Негбаса и еще пары деревень окрест. Не серчай за мою невежливость, я впервые вижу настоящего эльда. В смысле, не настоящих я тоже не видела... - тут уж я совсем смутилась, надо было как-то выходить из положения, - Вот, приготовила тебе взвар. Он такой сладкий, что золотые пчелы твоей жизни сразу слетятся, мохнатыми комочками в грудь залезут, зажужжат, сердце разволнуется и быстрей забьется, тут и на ноги встанешь. Но это еще нескоро! - строго добавила я и свела брови.
- Финмор Вильварин из дома Небесной Дуги благодарит тебя, Айралин, за подаренную ему жизнь, - начал он весьма торжественно, но потом любопытство в нем победило:
- Но откуда у тебя имя на квенье, почему ты говоришь эльфийские слова, зачем тратишь на меня время? Прости, что так много вопросов задаю тебе, но не могу справиться с искушением узнать у тебя ответы, - тут он попытался улыбнуться. Виновато улыбнуться, как будто не он оказал мне честь своим нахождением в доме, а я ему! Тяжелое зрелище являла собой эта улыбка, хотя кровавые корки на щеке уже практически отошли, шрамы на голове и лице рассасывались, как не рассасываются у людей, спал отек с искореженного, страшного уха. Шея у него была тоненькая, как у подростка, а лицо превратилось в сужающийся книзу треугольник, на который легким солнечным бликом через незатянутое окно опустилась улыбка. От жалости и гордости за то, что он все-таки выжил, мое сердце сделало странный кульбит и устремилось в узкий просвет горла, на свободу, к воздуху и свету.
- Давай так, - ответила я резко, потому что сердце в горле мешало говорить, - Я буду рассказывать тебе, а ты будешь лежать, пить отвар и поменьше разговаривать. Не сочти за неучтивость, но я слышу, как скрипят ветки за околицей - это смерть тебя дожидается, платье черное соткать уже успела, землю сырую во рту тебе несет, а в лесу птицы кричат - ястребы да совушки жаждут твоей кровушки. Так что велю я тебе отдыхать и сил набираться, а ослушаешься... - тут я сделала уморительно страшную физиономию, чем вызвала яркие отсветы улыбок у Финмора из дома Небесной Дуги. Пить взвар он согласился без пререканий. Пошли Эру Единый каждому знахарю такого больного!
- Ты находишься в деревне, основанной потомками дома Хадора в четыреста семьдесят пятом году... - начала было я, но по распахнутым глазам высокого гостя поняла, что незаданный вопрос может серьезно повредить его организму, и остановилась.
- А какой год сейчас? - он попытался подтянуться на руках и сесть в кровати, но я вовремя положила ему руку на грудь и нахмурилась. Видно было, что даже легкая попытка была ему чрезвычайно трудна - дыхание участилось, лицо побледнело, от напряжения он закусил губы. Ну, куда там после месяца горячки и перелома бедра в первый же час пытаться вскакивать. Так что после моего придавливания принять сидячее положение он больше не пытался, только глазами сверкал.
- Сейчас пятьсот восемнадцатый год, - ответила я.
- Ты знаешь, в каком году пал Гондолин? - резко и страстно спросил он.
- Не знаю я Гондолина, князь.
- А о войне ты что-нибудь в последнее время слышала?
- Как не слышать, когда семь лет назад такая война была, что у нас Эред Ветрин тряслись!
- Девять лет. Меня не было в этом мире девять лет, - сказал он, шало улыбнулся и закрыл глаза.
- Не будешь пить, князь, рассказывать не буду, - выставила я жестокое условие. Волосы, змеи щекотные, так и лезли мне в глаза, пришлось лентой перевязывать.
- Почему ты называешь меня князем? - с удивлением спросил гость.
- Так как же тебя называть, если мы испокон веков верно служили владыке Финголфину, затем сыну его, Фингону, пока синее с серебром в грязь было не втоптано. Как война закончилась, дед мой, без ноги, через все засады домой пробрался, тогда еще в Невраст. "Бежим, - говорит, - Мертв наш владыка, сожжена пламенем Ангбанда светлая душа! К нам приближается лавина южных варваров, и если она нас накроет, то никто уже не выживет!". Наша деревня пожитки увязала в мешки, скотину, какую можно, собрала, телеги нагрузили - и Валар ведают как через горы перевалила. Так мы теперь и живем, Финмор из дома Небесной Дуги. Как дед умер, никого, кто бы эльдар видел, не осталось. Живем мы тихо, скромно, как травы под ветром гнемся от нужд житейских, но на то и мудрость травы: гнет ее ветер, а не ломает. А иное дерево, гордо ветви подняв, встречает бурю, а потом корнями вывороченными путников в ночи пугает. Но в моей семье свято чтут традиции предков, и от вассалиата не отказываемся. Наша верность есть наша гордость... (Ты пей, не отвлекайся!). Так у нас и на родовом знамени написано, потом, как поправишься, покажу тебе эту тряпицу, если интерес будет. Значит, эльда, и ты наш господин, ведь ты ж из дома Фингона? - закончила я.
- Нет, Айралин. Я из Гондолина. Фингон - брат владыки моего Города, - грустно ответил эльф.
Вот я глупая девица! Почему не подумала, что он может из другого народа быть?! А потому и не подумала, что о существовании других народов позабыла, только дедовы сказки знала. И так прочно они в голове у меня, как репьи, сидят, что все эльфы для меня - Фингон. Видно, на моем лице отразилась такая кулебяка чувств, что Финмор разулыбался до ушей.
- Не будет ли черной неблагодарностью казаться тебе моя просьба дать мне кусочек хлеба? - продолжая улыбаться, спросил он.
- Я же говорю, что мои отвары и из доходяги человека сделают! - радостно ответила я и пошла за ножом и краюхой.