Страшный сон приснился мне сегодняшней ночью: будто я человек, ребенок, и живу в деревне изобильной и спокойной, и ничего не происходит на мили окрест. Тихо зреют золотые колосья, тяжелыми струями звенит жирное молоко, стекая в блестящие ведра, беззвучно, в собственных постелях, умирают прожившие долгую жизнь старики. Плодится тучный скот: курдючные бараны блеют в загонах по осени, широколобые быки ревут по весне. Солнечное, нежаркое лето сменяется золотой долгой осенью, обильные снега укутывают плодородные поля, весна приходит рано, приводя за собой необильные дожди и густые туманы. Деревня быстро растет, в ней нет споров и ссор, нет вражьих глаз, и легкая смерть приходит вслед за неспешной жизнью.
И вот в моем тихой моей земле начинают умирать дети: без боли и страдания, уснув после целого дня беготни, ловли стрекоз льняными сачками, рыбалки на маленьком ручье, и больше не просыпаясь. Нет в нашей деревне ни морового поветрия, ни проклятия - просто гибнут, как осенние бабочки, мои товарищи по играм. И я понимаю, что следующим буду я, но сделать ничего невозможно: никто не знает причину, и руки взрослых бессильно сжаты в кулаки. Около моего ложа мать поставила курильницу, зовет долгими песнями далеких Валар, но все знают, что и я обречен. Заснув после очередного веселого дня, когда отец взял меня на оленью охоту, после криков и хохота, после удачных выстрелов и тарелки дымящегося жаркого, я оказался перед входом в пещеру. Снаружи было темно, но из пещеры лился широкий поток неспокойного света многих факелов. Шаг за шагом, я шел вглубь, и все отчетливей слышал голоса. Наконец там, где пещера, расширяясь, заканчивалась подземным залом, увидел я многих своих возлюбленных друзей из числа еще живых, сидящих на земле, и высокого человека в сером плаще с капюшоном.
Человек говорил, что предлагает нам прекрасную смерть, воплощенную красоту - любой из понравившихся нам образов прошлого отыграем мы, умирая, и перед последним вздохом испытаем полет души. Прозябание наше в скуке бессмысленно и уродливо, а так мы освободим себя от гнета предопределенной жизни и вознесемся в небеса, чтобы стать подобными Великим. Речь его была полна красочности, и дивились мы, слушая его. И сказал один из нас: "Это только сон, что будет нам от сна? Давайте же поиграем!". И выбирали мы сюжет, и помогал нам человек в сером мудрыми советами. Играли мы в сотворение Арды, и каждый был стихией. Летели молнии из пальцев сероглазого сына плотника, птицы вылетали из рукавов полной дочери мясника. И тот из нас, кто предложил игру, дурачился и шумел более остальных, и задирался, и началась между нами шуточная потасовка. Было нам так весело, что после игры никто не хотел уходить из пещеры, мы просили человека в сером продолжить. Но он сказал, что ждет нас завтра, и мы сыграем еще. Нехотя подчинившись, шли мы к темному проходу, ведущему из пещеры, и только некоторые отказались уходить и остались, чтобы вволю порадоваться. Тогда человек в сером сказал, что хочет написать их телами картину - весенний сад, и они радостно согласились.
Быстро и аккуратно перерезав горло трем из моих друзей, и дав крови стечь, он принес прозрачные летящие одежды, множество свечей и цветочных гирлянд, и помогали мы одевать и украшать мертвых, и придавали им на земле причудливые позы. Было мне на душе спокойно и легко, и, когда свечи зажгись, увидели мы, как в далеком прекрасном саду, непохожем на наши, бегают души тех, кого мы убили, и как им дивно и хорошо. Тогда стали многие из нас просится стать картиной для человека в сером, но он, смеясь, пообещал нам это в следующем сне. И вышел я понуро из пещеры, и проснулся в своей кровати. Мать и отец еще спали, я слышал их дыхание. И подумал я: как долго мне ждать следующего сна? Ведь тускло мое детство, и никогда я не радовался так, как ставшие картиной мои друзья, и радость их будет вечной. И стал я молиться, чтобы вновь вернуться в дивный сон, и, повторяя просьбы, проснулся самим собой.
Что за сны во сне видел я? Что искушало мою душу? Вглядываясь в серый предрассветный траур, я чувствовал спокойное тепло, исходящее от тела Айралин. Перебирая в уме обрывки пережитого, я пытался угадать, что хотел мне сказать владыка Лориена, чародей Ирмо. Ничто не приходило ко мне в голову, дрожь от нелепости жуткого видения никак не могла уняться. Обнимая Айралин, уткнувшись носом в тугие кольца расплетенных на ночь кос, я медленно приходил в себя. Мысль лихорадочно работала. Обо мне ли этот сон? Но я никогда не хотел вечной радости и не искал ее, и, хоть и жаждал когда-то, в рудниках, смерти, она была для меня предопределенной. Не было на моих руках крови друзей, и не слушал я искусительных речей. Тогда стал я пересказывать себе сюжет сна: дети довольных жизнью людей из богатой спокойной деревни устали от покоя и с удовольствием умирают, если им обещают радость и перемены. Крутились шестеренки мыслей, вращались невидимые взору механизмы в моей голове. Я смотрел на светлеющий потолок, на различимые в тусклом еще свете трещины в высоких балках, и пальцы мои машинально перебирали разметавшиеся по спине Айралин локоны. Сытые дети хотят умирать. Дети...
И тут я все понял. Видимо, я не являюсь любимцем властителя снов, раз он загадал мне такую трудную загадку. Все было проще, чем можно себе представить. Мне подарили совет, как стоило править в доверенной мне деревне. Людям не нужно спокойствия - от этого их мятущиеся души тускнеют и гаснут. Им все время нужны препятствия и трудности, и если главное проклятие эльдар - предопределенность, то людей - неспособность к покою. В краю без горя и потерь они перестают жить так, как умеют, и пламя их сжигает самое себя: ищут они смерти, или войны, или играют с неизведанным - с силами мира, о которых и понятия не имеют. Значит, мое дело - не давать им покоя, не стараться сделать их быт совершенным и стройным, но жить в бесконечном улучшении, труде и заботах. Вечная жизнь и тихое счастье для эльфов, Финмор. Теперь ты с людьми, и надо учиться жить иначе: быстро, безумно, и гореть так, чтобы балроги испугались.
После разгадки на меня снизошел покой. Я не сделаю того, от чего предостерег меня сон, и да помогут мне в трудах моих Валар. Утро вступало в свои права - кричали звонкоголосые петухи, залаяли проснувшиеся собаки, гремели ведрами женщины, заходя в коровник. С новым днем начинался и новый я: не лучник Гондолина, не шахтный раб, не гость в вассальной деревне, но возлюбленный муж и кано фингоновского лена, Негбаса. От прошлой жизни и прошлого Финмора осталось только имя, раса и горсть горьких и сухих, как тмин, воспоминаний. Улыбнувшись и вздохнув, я осторожно убрал руку супруги со своей груди и отправился умываться - меня ждал долгий день: принимать дела, лично знакомиться с теми жителями деревни, которых я не успел увидеть в дни празднеств, а, главное, собрать совет и обсудить дальнейшее развитие деревни. Главное - меньше покоя! Мое настроение было настолько радужным, что солнечные зайчики, отражающиеся от воды в тазу, так и льнули к лицу, щекотали глаза, заставляя блаженно щуриться.
- Аранья, - услышал я за своей спиной, - Мельдо, нам надо поговорить.
Голос Айралин был очень взволнованным. Сердце мое оборвалось, и летело сквозь темноту. Обернувшись, я увидел, что она стоит, скрестив руки на груди, у дверного проема. Вид у нее был весьма решительный, лицо светлое ото сна, припухшее и удивительно бесконечно любимое.
- В такой чудесный день мы будем разговаривать, о чем угодно: о далеких берегах и туманном взморье, о зацветающих звездчатых астрах и низко летящих лебедях, но ничего грустного, прошу тебя! - пытался я заставить ее улыбнуться.
Тщетно. Жестом показав мне на стул, она присела сама. Я молча опустился рядом.
- Я не знаю, как происходит у вас, Финмор, но у человеческих женщин существуют... м-м-м... особые дни, - тут она покраснела и задумалась.
- Праздники? - спросил я. Я мог по незнанию пропустить ее чествование.
- Ну, некоторые и так считают, - к счастью, Айралин рассмеялась, - Но вообще-то не совсем.
Опять молчание. Хлопнула соседская калитка: поющая, очевидно, в целях самообороны Кампилосса, шумно жующая на ходу наливное яблоко, бодрым шагом двигалась в сторону кузницы.
- Это, своего рода, временное недомогание. Ежемесячное трех-четырехдневное истечение крови из... м-м-м... женских органов, - разговор Айралин давался с трудом, она делала долгие паузы между словами и сильно краснела. Стараясь ее не смущать, я понимающе кивнул.
- У вас так же? - радостно спросила она.
- К своему стыду, я не могу дать ответ на твой вопрос, - ответил я, подумав, - Я никогда не слышал ни о чем подобном... Но, быть может, наши девы более скрытны, а радость узнать о таком состоянии от супруги мне испытывать не приходилось...
- Странная у тебя радость, - засмеялась Айралин.
- Радость от испытанного доверия, - сказал я и взял ее за руку, - Продолжай, я слушаю.
- Кошмар какой-то... - прошептала она и вырвала руку, - В общем, раз в месяц у молодых девушек, способных выносить ребенка, оттуда течет кровь. А если кровь не течет, девушка либо больна, и не способна к зачатию, либо беременна, - выпалила Айралин скороговоркой.
- Это очень важная новость для меня, - серьезно ответил я, - Я могу тебе как-то помочь? Тебе больно?
- Финмор. Я здоровая женщина. И положенной крови у меня не было, - сообщила она, глядя мне в глаза.
Я на секунду задумался, а потом побледнел.
- Если я правильно понял, это может означать, что нас теперь трое? - широко открыв глаза, спросил я.
- Ну, как-то так... - без энтузиазма ответила Айралин.
Я встал. Потом сел. Потом опять встал и прошелся по комнате. Взъерошил волосы. Сел.
- Это же... прекрасно! - наконец горло мое разжалось, и я слова, как встревоженные птицы, вылетали из уст, - Великий праздник сегодня у меня! Я не могу поверить, что Валар позволили моей любви преумножиться, и неготовое сердце сейчас разорвется на части.
Я подбежал, поднял ее, закружил. Мысли в моей голове остановились, утопая в заливающей разум радости, в душе было шумно от музыки, которой бы позавидовал и дом Арфы.
- Как долго вы носите дивное бремя? - спросил я.
- Девять месяцев, - ответила Айралин, - Скажи, пожалуйста, а у сына Берена Эрхамиона из дома Беора все в порядке?
- Почему ты интересуешься владыкой Дориата? - удивился я, осторожно ставя ее на пол, - После смерти Элу Тингола он правит уверенно и спокойно, его народ счастлив.
- Потому что люди иногда сводят лошадей и ослов, и такое потомство бесплодно, а беременность чаще заканчивается мертворождением, - задумчиво сказала Айралин, - Мы их называем мулами: если родители осел и кобыла, или лошаками - если жеребец и ослица...
Я не знал, смеяться мне, или плакать. Образность мышления моей возлюбленной иногда ставила меня в тупик.
- У Диора Прекрасного есть дети, - ответил я, - Двое сыновей и дочь. Мне кажется, между детьми Эру и скотом есть некоторая разница...
- Иногда едва уловимая, - фыркнула Айралин, - Так что у тебя есть время подготовиться к роли отца. А еще человеческие женщины при ношении бремени очень капризны и обидчивы! - хитро улыбнулась она, - Ты еще не пожалел о нашей свадьбе?
- Специально на случай таких вопросов я выучил одну фразу у мудрого Синьянамбы. Работа с огнем и камнем дает созидающему прикоснуться к мудрости великого умельца Ауле, заключенной в корнях земли - гордо ответил я, встал в высокопарную позу и сказал с чувством:
- За такие вопросы и получить можно!
Под радостный хохот Айралин я, улыбаясь, вышел навстречу распахнувшемуся передо мной новому дню.