Пробуждение оказалось смутным. Не страшным, каким должно было быть после посещения чертогов Врага, а именно смутившим гладь озера моей души. Слишком хо-рошо я теперь понимал, что руководило моим Тано в момент выбора. Выбора настолько ужасного, что лишь Отец Тьмы мог предложить его. И я, даже узнав суть происшедшего, оказался не готов судить. Не готов не только потому, что я не в праве судить учителя и вождя, но и потому, что сам не знал, как поступил бы на его месте. Хотя, зачем обманывать себя? На самом-то деле знал, и это знание тяжестью северных гор давило на мою фэа, оставляя после себя лишь гулкую, тоскливую пустоту.
Мой взгляд, мутный и невидящий после такого побуждения, скользил по простой, совсем земной обстановке комнаты. Медовое тепло кедровых бревен сруба, совершенные в своей простоте гобелены, которые, казалось, сами появились в нашем жилище после признания меня кано, насупленная, седая надежность дубовых сундуков и лавок, скобленая белизна пола, расчерченная рассветными лучами солнца, угодившего в клетку оконного переплета. Привычные вещи не задерживали моего внимания, но едва уловимыми прикосновениями возвращали слишком далеко улетевшую фэа в крепкие объятия обыденности. Но и в ней есть место истинному чуду. Розовый лучик раннего рассвета брызгами чистого золота взорвался в огне волос моей мельде, напомнив об истинном счастье, доставшемся мне по воле Эру. Он мягко скользнул по нежной глади лба, струёй лесного родничка перемахнул через медную ограду ресниц и притаился в ложбинке у крыла носа рядом со своими кузинами - веснушками. Понежившись в этом ложе, нерешительно двинул дальше, легко касаясь края нежнейшего шелка губ, родственных лишь ему своим упоительным оттенком, жемчуг зубов, открывшихся в сонной и задумчивой улыбке. Храбро вскарабкался на вершину подбородка и сорвался с неё вниз, недовольно замерев на снежном, нежно всхолмленном льне покрывала. Я с трудом удержал руку от того что бы открыть для него путь к дальнейшим странствиям, и с еще большим трудом удержал себя оттого, чтобы последовать за ним. Сейчас еще не вполне заметно, что нас трое, но я не уверен, что, следуя своим желаниям, не поврежу новому. Солнце поднималось все выше, и уже целый сноп лучей, прорвавшись сквозь свинец переплета, стайкой котят разбежался по нашему ложу. Один из них устроился прямо на ушке моей мельде, превращая его в сияющую розовым перламутром раковину, из тех, что так любят тэлери, и нежная плоть мочки лишь подчеркивала её совершенство.
Как несчастны мои безумные родичи! Веками ходить мимо истинных сокровищ восточных земель, и пренебрегать ими в своем холодном высокомерии! При этом, ока-жись рядом кто-нибудь из моего рода, и почувствуй он мои переживания, безумным сочли бы меня! Воистину, когда Эру решает лишить счастья, он отбирает разум. Волна нежности затопила меня с головой, пробуждая чувства, бороться с которыми невозможно. По крайней мере, оставаясь здесь. Я вскочил с кровати, стараясь не потревожить Айралин, в ответ она, не просыпаясь, сладко потянулась и повернулась на бок, подгребая подушку под щеку. Я понял, что мне срочно необходимо покинуть не только постель, но и дом.
Во дворе, как обычно, сполоснул руки и поплескал на лицо из кадушки, но сегодня мне этого показалось мало. Я оторвал кадь от земли, нарушив многолетние напластования изумрудного мха, и опрокинул её на голову. Снежный хрусталь родниковой воды ошеломил меня, и я вновь обрел способность думать. Например, о предстоящей тренировке.
К счастью, сегодня был миньярэ энквиэ, и, соответственно, ждали меня на вновь утоптанном плацу не ополченцы, занятия с которыми стали для меня пыткой неумением, а дружинники. Они уже умели кое-что, а, главное, хотели учиться. Ведь каждый из них связал с мечом свою жизнь. Кроме того, первый день недели был посвящен работе с мечом, а не с луком. Конечно, мне далеко до мастеров-лучников моего народа. То, что мне удалось сделать, сошло бы в Гондолине разве что за дорожную поделку, вынужден-но выструганную в отсутствие настоящего оружия, но, все равно, смотреть на то, что адан творят с моими изделиями, было истинным мучением для любого эльда.
За этими невеселыми думами я не заметил, как впереди показался плац. Мои но-вые подданные более чем серьёзно отнеслись к изменению статуса своего родного по-селения. Прочные, отливающие сталью стены мореного дуба, увенчанные сторожевыми башнями, вознеслись вокруг поселения, окованные сталью ворота замыкали их, и даже стальная решетка была готова переломить хребет врагу. Плац тоже соответствовал гор-дому званию манора. Тщательно отбитый и выметенный, украшенный рядами мишеней и болванов для тренировок с мечом, над ним развивался шелковый флаг с поющей сквозь огонь флейтой.
Дружина уже ждала меня, всего десяток, зато действительно достойный назы-ваться дружиной любого вождя. Тройное плетение мелкой кольчуги едва виднелось среди пластин доспеха, надежно защищающих слабую плоть, легкая вязь рун струилась по ним, давая понять обладающему достаточным знаниями, что защищают они не толь-ко от холодной стали, но и от темных сил, плавные изгибы шлемов, оставляющие откры-тыми лишь глаза. Прямые, словно луч солнца, прорезавший грозовую тучу, мечи четырех локтей длинной, с простой стальной крестовиной и свинцовым яблоком рукояти, опле-тенной сыромятным ремнем, украшенные лишь рубленым узором нолдорского письма. Каждое утро дружина являлась на построение при полном параде, и, пока воины не начинали двигаться, их действительно можно было принять за витязей-нолдор небога-того рода.
К сожалению, первое же движение разбивало эту иллюзию в дребезги. В Ондо-линдэ тот, кто взял меч в руки всего месяц назад, не смел считаться даже младшим уче-ником. Лишь спустя год, когда учителя убеждались, что это не пустая блажь, он мог по-лучить этот статус. Впрочем, по людским меркам эти воины были совсем не плохи. Не Турамбар, конечно, но и не лапотное ополчение, и учились они жадно, самозабвенно. Поэтому, после торжественного построения и подтверждения клятвы, сияющий доспех заменялся на тегеляй и такую же шапку, а сверкающей меч на свою деревянную копию, только в полтора веса - мореный дуб пригодился и здесь - и начиналась потеха. Потеха для дружинников. А для меня мучительный поиск тех движений, которые смогут выполнить не только эльдар, но и люди и, главное, первичное освоение которых не займет бо-лее двадцати лет.
В стуке деревянных мечей и едком поту тегиляев проползло уже полдня, я как раз начал задумываться о том, что орки орками, а обед все равно необходим, когда от око-лицы послышался приближающийся ропот маленькой, но плотной толпы. Поднятая рука остановила тренировку, и дружина с облегчением упала на траву, окружающую плац. О еде они вспомнят через треть часа, и то не все, а уж какой-то шум их вряд ли заинтересует до вечера, если только это не лязг оружия.
Я же направился к источнику беспокойства. Толпу вела тройка охотников, возглавляемая самим Фараноном. Эта троица стояла в моем войске на особицу. Дружинниками они не были, тренировались всего раз в неделю, вместе с ополчением, и то, если в этот день были в Негбасе, но луком владели лучше, чем любой другой человек в деревне, и лес знали, почти как синдар. Так что учились они только мечу, а в остальное время успешно совмещали охоту и патрулирование окрестностей. Вернуться они должны были только через три дня, и я впервые видел их возвращающимися из леса без волокуши с добычей. Фаранон выступил вперед, удерживая руку за спиной.
- Айя, кано Финмор, нерадостные вести мы несем тебе и всему манору.
- Айя, курувар райме, в чем дело, что взволновало тебя и остальных?
- Кано, орки, орки всего в двух днях пути от частокола! Это был отряд разведчиков, всего трое молодых и быстроногих слуг Моргота. Похоже, они так радовались свободе и по-павшемуся им на пути барсуку, что заметили наши стрелы, только когда они угнездились меж их ребер. Но мы прошли по их следу. Еще в дне пути стоит лагерем отряд в три де-сятка мерзких рыл, рубят березы и жрут все, что шевелиться, и почти так же беспечны. Однако, столько стрел у нас не было, мы обошли их и двинулись по их следу, чтобы по-нять, откуда они пришли. Это не составило труда, по такому вонючему следу, усеянному обломками ветвей и объедками, прошла бы и слепая свинья. Через два дня он привел нас к огромному лагерю, где орки, похоже, устроились надолго, и их там много, сотен пять. Местность вокруг нашпигована патрулями на Варгах, как будто булочки бабушки Агно изюмом. Нам пришлось уйти.
- Вы захватили что-нибудь из оружия? Хотелось бы посмотреть, что за клан пришел на наши земли.
Фаранон усмехнулся и протянул ко мне из-за спины руку, удерживающую за саль-ные патлы орочью голову. На ровном срезе шеи запеклась темная, почти черная кровь, из левой глазницы торчала стрела. Родная, мною выточенная стрела с сизым оперением. Все-таки мои подданные во многом дикари - не хуже орков. Возьми оружие, сними доспех и бляхи, война есть война. Этим и эльфы не брезговали, особенно сразу после ледового похода, но голова-то зачем, она ведь... пахнет, особенно на пятый день после снятия. С другой стороны, клановая раскраска видна четко. Это был старший воин, скорее всего, глава того самого разведывательного отряда. А вот клан я опознать не смог, в Тангородриме таких не видел. Скорее, один из степных, не самый большой и известный. Впрочем, пять сотен воинов, пусть с учетом разведок и охранения семь, это маленький клан, незначительный и бедный.
-Ханто, курувар, твои вести безрадостны, но лучше их получить, чем прибывать в неведении. Иди за мной.
Мы вышли на плац. Высокий ствол сосны, на котором развивался флаг, поддерживал только что отлитый, сияющий бронзой боков колокол. Три удара сигнал общего сбора.
Не прошло и трети часа, как почти вся деревня столпилась на плацу. Я молча бросил под ноги толпы орочью голову и вытолкнул вперед Фаранона. Он повторил свой рас-сказ для всех. Люди опускали глаза и нервно переминались, на толпу опустилось подав-ленное молчание и страх, и мне не оставалось ничего, как шагнуть в круг этих опустившихся долу глаз.
- Лере адан! Всем нам приходилось убегать от Врага, вашим отцам и дедам, и я, как вы все знаете, не избежал этой позорной участи, но доколе мы будем бежать? Все, что де-лалось в последние месяцы - ваш труд и мои бессонные ночи в кузнице, синяки ополчения и кровавые мозоли дружины, все это служило лишь одному: чтобы больше не бе-гать. Здесь я обрёл счастье, здесь родятся мои дети, здесь я буду стоять и здесь, если, понадобиться я умру. Вы со мной?
В глазах людей разгоралась надежда, дружина вообще напружинилась, как волк перед прыжком. Сейчас, на глазах, происходило то, ради чего она была создана, ради чего её кормили и вооружали.
- Махтари, брони вздеть, сумы собрать, встречаемся через треть часа у ворот! Синьянамба! Ополчение в боевую готовность - мы это с тобой тренировали, пятая часть сменяется на стенах и башнях. Остальным работать, есть и спать, не удаляясь от доспехов и оружия, по первому удару колокола все должны быть на стенах!
С каждым моим словом люди обретали уверенность, вскоре над плацем гремело.
- Лайта кано, лайта Финмор!
И только в глазах замершей в первых рядах Айралин я видел наворачивающиеся слезы.
- Сборы должны быть короткими. Враг не ждет.
Штаны, рубаха, поверх неё акетон, и, наконец, доспех. По виду он практически не отличается от того, которым я поражал воображение тиуна, но месяцы работы не прошли даром. Теперь в нем действительно не страшно идти в битву. На пояс меч, шлем пока под локоть, надену потом. Саадак за спину, без плаща обойдусь, не ко двору тиуна еду. Фляжку с водой на пояс. А Айралин все молчит, смотрит глазами полными слёз и молчит. Бледнеет так, что губы стали белее кожи, и даже непокорные всполохи волос печально обвисли траурными флагами. И молчит. Только вот сейчас флягу протягивает. Я удив-ленно принимаю, свинчиваю крышку - мед, малиновый мед, каким она отпаивала, когда я и себя-то не помнил. Шлем покатился по полу, дребезжа бармицей, я рухнул на ко-лени и обнял бедра моей меле. Как же глуп я был сегодня утром! Она вцепилась мне в шею, единственное не прикрытое пока доспехом место, огонь и тьма волос смешались, раздался жаркий шепот:
- Ты вернись, ты только вернись, я буду ждать всегда! Только вернись, - толчок кулачков в окованную сталью грудь, - А сейчас иди, ты не можешь не идти, я знаю.
Дверь захлопнулась за мной. Раван уже бил копытом. Сегодня и он без попоны, перед орками нам скрывать нечего.
Медленно, чтобы дать людям простится (только сейчас я осознал, как жесток был приказ о трети часа), я подъехал к воротам. Дежурная смена ополчения уже заняла свои места в надвратной башне и у механизмов ворот. Вооружены, конечно, попроще, чем дружинники: байдана до колена, с рукавом по локоть, наручи, поножи, простой круглый шлем, короткий широкий меч в два локтя, копьё да лук, хотя им они пользоваться почти не умеют. Но с башни по толпе орков, может, и попадут. Но и этот простой доспех больше, чем имели большинство адан, например, в великой Битве. На стенах выстоят.
Вот и дружина. Лиц за забралами не видно, но скачут уверенно, правда, лошадки-то даже до моего Равана у большинства не дотягивают. Ну, уж, что есть, постараемся и этих варгам не отдать. А вот и охотники, у них доспех легче, но, как бы и не дороже. Мелкая кольчуга тройного плетения облегает тело, как шелковая перчатка руку теперь уже не моей Ласточки. И они единственные, кроме меня, кто едет с луками.
Ворота за нами со скрипом затворились, с лязгом упала решетка. Гремя бронёй, сверкая блеском стали, десять махтарей, три охотника и я сам - дружина лайре кано Финмора - шла в свою первую разведку боем.