Глава восемнадцатая, людская. До и во время осады.
Негбас спал. Сон - это когда душа уходит из тела. Часть души и на время. Когда вся и навсегда - смерть. Бывает, конечно, еще страшнее, когда души нет, а тело двигается, ворочается, ищет пищу и свои простые, телесные удовольствия, и, самое страшное, не понимает, что души нет, и что это - страшно. Такое с Негбасом тоже случалось, когда его душа была втоптанная в грязь варжьими лапами на поле Битвы слез. И только изредка, в заползшем в леса и уже начавшем подгнивать трупе Негбаса сверкали искорки Творца: в улыбке старой Агно, во всплеске огненных волос Айралин, в горне Синьянамбы, и даже в бледном блеске "случайно" обнажившегося бедра Кампилоссы. Сверкали, чтобы тут же погаснуть под тяжестью выживания, захлебываясь в болотной жиже безнадежности, задавленные обволакивающей бессмысленностью существования.
Но подобное тянется к подобному, и именно в Негбасе из искры возгорелось пламя. Сонная деревенька вспыхнула княжьим манором, о серебристый дуб стен которого разбилась одна из бесконечных волн тьмы. Маленькое племя адан вновь обрело душу. Душу, родившуюся в слиянии эльда, который почти стал человеком, и аданет, почти ставшей эльда. А теперь часть этой души ушла, как это и бывает во сне. Негбас ворочался, подрагивал членами и ждал пробуждения, которое, как и положено, в правильных историях принесет ему его князь.
Вот уже второй месяц никто и носа не показывал за частокол. Нет, если сказать по чести, то как раз нос какого-нибудь любопытного ополченца мог и пересечь урез стрелковых галерей, но, чтобы ногой - ни-ни. Делать в заснеженных полях и пастбищах, окружающих манор, абсолютно нечего. Зерно дав-но в амбарах, а скотина в крепких, только в этом году построенных внутри крепостной стены, хлевах. Даже работа стражника зимой много легче: вырубленное на два перестрела предполье и так оставляло мало шансов находчикам, а уж теперь, выбеленное хоть и неглубоким в эту зиму, но снегом, оно вязью следов выдавало даже бурундуков и соек, не говоря уже о более крупном звере. Или, не дай Эру враге. Так что стражнику оставалось лишь оглядывать щетинящийся, восково блестящей серпентинитовой* пилой леса окоем да вспоминать. Вспоминать крайний (именно крайний, за слово "последний" можно было отхватить от командира такой подзатыльник, что не сразу и разберешь, рукой или молотом), смотр Дружины и Ополчения. Смотр, на котором кано, сияющий даже не как начищенный мириан, а как полуденное солнце в день солнцестояния, обнимал Айралин, тихий свет которой он отражал и усиливал, клялся, что более никто в Негбасе не будет принужден пережить то, что выпало на их долю. Потому что орки - умирают, умирают легко. И все, кто был в Отряде Освобождения, могут подтвердить это. А еще они бегут, и бегут даже легче, чем умирают. Значит, орки умрут, или убегут, если успеют. Конечно, вся дружина и охотники отправились вместе с кано, а еще лучший десяток ополчения, и горечь тех, кто оказался не лучшим, смягчало лишь черное, как грозовая туча, но при этом кислое, как целый короб клюквы, лицо Синьянамбы. Он тоже оставался, как староста и все мастера, кроме охотников. Но курувару-то хорошо, кузница работает круглый год, а большинство ополченцев из оратаев... Им остаётся дремать, вспоминать, и ждать, ждать, когда душа воссоединится с телом вновь.
Если бы Синьянамба услышал мысли своего подчиненного, он с ними бы в корне не согласился. Нет, кузница действительно работает круглый год, но вот то, что ему легче... Это ж ведь совсем не правда! Все лучшие воины уехали бить орков, а он, лучший из лучших (даже кано говорит, что его удар не каждый тролль выдержит), вынужден сидеть в деревне и нянчиться с недорослями да стариками! Да еще и Кампилосса жару в горне поддувает, видите ли, ей скучно! Видите ли, он весь день железо мнет, так что её, Кампилоссу, больше часа и помять сил не хватает, о поговорить и упоминать не стоит. Сразу отваливается спать.
Не понимает дурная баба, что, как только он её видит, сразу того орка вспоминает, с лапищами да языком длинным. Нет, любить свою Кампилоссу кузнец ни на ноготь меньше не стал. Молодец она, а кто хоть слово дурное скажет, тому, по его дурости, голова-то все равно и не нужна. А вот бояться он за жену стал гораздо больше. Ведь одно дело, если убьют. Никто не живет вечно. А если утащат на муку?
И не покидала мастера еще одна мысль. Вот был бы у Айралин шлем, легкий такой, под чепец, то скрутить-то её орки, может, и скрутили бы, но тихо бы сделать это у них бы не получилось. И не пришлось бы за орками бегать, здесь бы перебили падаль эту. Или, вот, кольчуга. Конечно, настоящий доспех женщине не нужен, рубить её даже орки не будут. По крайне мере, сразу. Но кольчуга легкая, под плащ, или даже под блио, совсем не помешает. И от лап когтистых убережет... (глубокие царапины на самых интересных местах любимого тела не шли из головы кузнеца), и не зарежут уже походя. Хотя, конечно, в тот раз Кампилосса сама расшнуровалась, но все равно! А если бы у Айралин еще и ножик был, такой, чтоб орки не нашли... Например, в пряжке пояса или еще где, так она и сама бы убежала.
Так что первую половину дня кузнец ковал. Ковал серпы да топоры на продажу, для весенней ярмарки. Доспехи-то для дружины и ополчения давно с запасом готовы, а вот вторую... Тоже ковал, потом думал и перековывал, а потом опять думал. Но сегодня, вроде, закончил два комплекта. Для Айри, потому что иначе ну никак нельзя, и для своей Кампилоссы. Вот, прямо сейчас, наверное, и надо подарить.
Две самые симпатичные, по общему мнению мужской части манора, искры Эру, перебирали яблоки. Благодаря стараниям кано, припасов в Негбасе было более, чем достаточно, но хотелось чего-нибудь вкусненького, да и Финмор говорил, что половина болезней от однообразной еды. Поэтому сегодня шла подготовка ко дню фруктовых пирогов. Это, в первую очередь, яблоки: просто потому, что их больше всего. Вишневые сады тоже большие, но сама вишня заметно мельче, а абрикосы вообще только в этом году посадили, ведь без пригляда эльдар они не растут. Да и хранить их в леднике муторно. Три бочонка яблок уже перебрали, а когда открыли третий, разнесся странный, что-то смутно напоминающий запах, и его пришлось сдвинуть в сторону. К счастью, следующий оказался не только в полной сохранности, но и с такими отборны-ми плодами, что перебрался в четыре руки всего за полчаса.
- Айри, яблок, наверное, хватит. Давай, вишни хотя бы треть добавим, слаще будет, как я люблю. А то и так мало радостей в жизни.
- Ох, не гневи Валар, твой-то здесь, под боком, куда тебе еще радости! Это мне ждать. Слава Единому, я хоть теперь чувствую его, где бы он ни был, и разделить могу и радость, и печаль, и гнев, и скуку, будто паутинкой связанны, да не разорвёшь.
- Это у тебя радость. Не паутинкой вы связанны, а пуповинкой, вон, живот уже какой вырос! А мне сейчас с Синьянамбы толку и нет, из кузни не вылезает. Домой придёт, разок приласкает и все, спать, какие уж тут дети. Не поверишь, даже браги не пьёт. Дом, кузня, кузня, дом... Да и дома только спит и ест! Я скоро к наковальне ревновать начну.
Айралин покраснела и опустила глаза к бочке с моченой вишней. Руки, казалось сами по себе перебирали ягоду, выдавливали косточки и отправляли их в ведро. Кампилосса управлялась так же быстро, но косточки собирала в передник. Так, в тишине и покое, и длилось бы хмурое снежное утро, как грохнула дверь и в амбар ввалился Синьянамба.
- Это вам, подарки.
Кузнец встряхнул кистями, и на темном, изрубленном капустной сечкой дереве дубового стола развернулось полотно двух тонких, как шкура ягненка, кольчуг.
- От топора, конечно, не убережет, да и от меча вряд ли, но ножом походя уже не проткнут. Да и лапать всяким там, за что не надо, будет неудобно.
Кузнец при этих словах впился взглядом в Кампилоссу, та в ответ лишь фыркнула, но обновку взяла. Пока она возилась с кольчугой, все-таки не каждый день надеваешь, Айралин уже справилась с бронью и склонилась над кадкой с талой водой. Её рыжие волосы солнечной волной спадали из-под блистающего легкого шлема, гравированного гербом Негбаса в окружении остролиста, кольчуга облегала тело от шеи до середины бедра, будто вторая кожа.
- Курувар, ты меня прямо во владычицу Нэрвен обратил! - засмеялась она.
- Ну, я думал, можно и под платье, и под чепец, что бы враг не догадался.
Пока Айри рассматривала себя в зеркале вод, с обновами справилась и Кампилосса. Хотя ковалось они одинаково - такая же кольчуга, такой же шлем, разве что гравированы не гербом и остролистом, а зарослями шиповника, чей огромный цветок распустился над зелеными глазами жены кузнеца - впечатление было совсем иное. Если Айралин в образе воительницы более всего напоминала фалквану, стремительную и смертоносную, как молния, то Кампилосса - пелекко, надежную и окончательную, как приговор Манве.
Вдруг лицо Синьянамбы исказилось, испортив всю торжественность момента его ноздри, расширились и начали жадно пить воздух.
- Пиво!
Курувар нюхом, наощупь приблизился к забракованной бочке, поднял её руками и прямо через край отхлебнул порченого сока. По лицу расползлась блаженная улыбка.
- Не пиво, лучше! Такого я и не пробовал. Молодцы, ай молодцы! Пойду, мужиков порадую.
Лицо Айралин выражало недоумение. Чувства, написанные на мордочке Кампилоссы, следовало бы назвать другим словом, но высказать их лучшие жены Негбаса не успели: в дверь ввалился часовой, тот самый, чей нос должен был торчать за забором.
-Едут, едут! Кано вернулся!
Несмотря на снежную бурю, в Негбас вернулась искра истинного света.
***
Рассуждения Кампилоссы
Пропала мужнина работа! Ушла в сундук, как перина у старой девы. Он старался, от наковальни не отходил, даже меня забросил, а толку? Все равно кано к стенам и близко не подпускает. Вот как вернулся он - то-то радости было! И совсем даже не в кабанчике дело... Хотя солонина и надоела, что редька. Просто без него опять крысиное время вернулось - одна маета. И, кроме Синьянамбы, никакой радости. Живешь от ночи до ночи. А с кано как будто в песню попали, про героев да красных девиц. Но, сказки-то, они тоже страшные бывают.
Не успели нарадоваться, что мужья вернулись, да не вернувшихся оплакать, как за Финмором другие гости пожаловали. Ишь, бунчуками трясут! Похоже, хорошо наш кано чьё-то брюхо тёмное пощекотал. Добрую тыщу орков за ним погнали. Наверное, спасибо сказать, ага. А главный-то у них человек, тьфу, гадость какая! Нос, как у ворона, сам, будто копченый, а волос скользкий и ко лбу липнет, как корова лизала. Сдавайтесь, говорит, а то хуже будет.
Кано-то спал еще. Всё-таки перед этим с женой только встретились, оно понятно. А на забрале муж мой стоял. Ну, копченому с бунчуком и ответил. Так ответил, что я повторить не могу - все ж таки женщина приличная. Так, слово за слово, мечом по столу, и стрелы полетели... И нарочный - стрелой - за кано.
Вождь наш сначала сильно удивился: вроде, говорит, орки-то со страху из главного лагеря и коготь показать боялись, а тут сами пришли. Но потом вражьего предводителя разглядел, и удивляться перестал. Это из самого Тангородрима надсмотрщика прислали. Он орочье племя и в огонь загнать может. Потому что владыки своего, Моргота проклятущего, они боятся больше, чем солнца.
Однако, стреляли орки недолго: смекнули, что оно бесполезно. Стены-то с умом строили, с наметами да узкими бойницами, так что и не ранило никого, только страшно было... Совсем по-другому, чем когда орков обманывали, но не меньше.
А главарь ихний начал руками махать, да слюной брызгать, и все пальцами в ворота тыкать. Ну и побежали они. Прямо как будто черная волна на нас покатилась. Только куда там! Не зря наши мужички столько времени землю копали да бревна тесали, теперь по стенам на когтях не залезешь. Да и дружинники наши с ополченцами, пока суть да дело, все на забрало поднялись. С луками, которые кано сам, почитай, весь год растил, тис окапывал. Со стрелами, которые он с мужем моим ночами ковали да острили. Теперь негбасская стрела орка насквозь била, да еще и второму за ним оставалось. Ну, а что наши мужья не эльдар, так с двухсот то шагов в бегущую тысячу и тать колчерукий не промажет. А уж кано-то стрелами плюётся чаще, чем я косточками. Так и осталась добрая сотня орков, а то и полторы, перед нашими стенами. Остальные, конечно, добежали, а толку? Стрелами прямо под стеной в них хоть и не попадёшь, так для того и котлы со смолой стоят, да камни. Котлы, оно и понятно, разогреть не успели, а булыжники всегда готовы, и головы мозжат вместе со шлемами - любо дорого. А стены и ворота наши топором рубить, это не один месяц нужно, мне муж рассказывал.
Ну, закинули они пару своих с копий на стены, одно так и вовсе в пяти шагах от меня, тут их в капусту и покрошили. Они еще в себя не пришли, а уже по три вершка стали в каждую щель доспехов получили. Кано, когда ополчение учил, так и сказал: "...Феанором я каждого из вас не сделаю. Ваша сила в числе да слаженности. Хороший строй завсегда любую банду бьёт! Так что, сосед колет - ты прикрываешь, ты колешь - сосед прикрывает, главное, чтобы все, как один". Ну, говорил-то он красившее, да я так поняла.
Так что, как налетело это воронье, так и отхлынуло, только тушек своих вонючих под стены накидали. Ну, а потом этот главнюк орочий новую каверзу удумал. Стрелы тряпками обмотали, да подожгли. Только все зря! Не просто же так кано заставил мужиков мореный дуб с запруды таскать, ради красы серебристой. Его поджигать, почитай, что камень. Только каждая третья стрела воткнулась, остальные отскочили, как горох от мужнина лба. А те, что остались, потухли, и четверти часа не минуло.
Я думала, того, прилизанного, от злости на части разорвет. Нет, еще покричал немного, да заставил чудищ своих палатки ставить, и не в один лагерь, а кругом, по всему окоёму Негбаса. Их на это с запасом хватило. Да сам в самый большой шатер ушел, только копьё с бунчуками перед входом воткнул. Ну, а кано-то после этого опомнился, огляделся, да и всех, кроме дружины с ополчением, со стен прогнал, и к ним запретил подходить даже. Так я свои доспехи надеть и не успела.
Вечером собрал наш кано совет тех, кто его мечами-то выбирал и стали думу думать. Только здесь дело такое, думай не думай, один мириан - не деньги. Даже мне понятно, что самим нам на орков нападать дело дурное, слишком силы не равны, а выпустить, уж они нас не выпустят. Вот и порешили в осаду сесть да зеленый огонь на башне зажечь, может, и поможет нам наш новый аран. Слава кано, еды нам на пару лет хватит. Даже малые дети не в обиде: коровы молочные все внутри стен в стойлах стоят, да и другая скотина, так что сидеть долго можно.
Вот с того вечера и пошла, вроде и война, а вроде и нет, всей разницы только, что на стены не пускают. А так тихо, мирно... Ну, на стенах больше ополченцев, чем обычно, дежурить чаще приходится, так что с того? Они там, почитай, что и спят. Вот, думала, так и доживем, то ли до весны, то ли до подмоги. Да только жизнь, она полосатая, как южная ягода арбуз: полоса светлая, полоса темная, а в конце завсегда хвостик.
Оказалось, что орки с прилизанным не просто так, сложа руки, сидели. Готовились они. Четыре ночи назад снова на штурм кинулись, только уже не как в первый раз, дуриком, лоб расшибать. У всех щиты плетенные, три на три локтя. Стрелу-то они из лука не держат, пробивает она их насквозь, но ведь куда стрелять не видно! Где рука, нога, а где пустота. Да и если после щита в доспех попадет, то лишь с ног сбивает, а вот убивает уже не всегда. Так курувар говорит, он знает.
Но это полбеды. Кроме щитов тащили они тараны и лестницы. Тараны, конечно, тащили зря, ворота давно плахами заложены да подперты, а в буртованные** стены можно до пришествия Эру стучатся, а вот лестницы... Нет, наши их сталкивали, только так, но ведь на каждого из наших на стенах, почитай, по десятку орков! Просто не успевали. Если бы не кано с лучшей пятеркой дружинников, что носились по стенам, как соколы, то так бы всё той ночью и закончилось. И так за один штурм трое мертвых, да полтора десятка раненых. Тут и мы, бабы, пригодились. Хорошо, Айралин не хуже кано припасами озаботилась. Только не воинскими, а своими, лекарским: корпии** и бинтов хватало, и крепкой, мороженой браги - боль глушить.
Вот рук, тех не в достатке. Айралин сама осунулась, лицом сбледнула, пятую ночь не спит, а помочь ей можем только я да Агно. Остальные, только если воды там принести да костер зажечь, а к раненым пускать - не получается. Всё норовят грязным пальцем в рану сунуть, или еще чего такого удумают. А, если совсем честно, то ведь только из-за Айри и не помер пока никто. Ей ничего не говорю, но вижу, из её рук лекарство много полезней выходит, а иногда и без него. Просто посидит рядом, руку приложит, больному-то и улучшение. Сама бы не поверила, да за эти дни такого насмотрелась! Вот, младшему племеннику Агно пришлось ногу резать: рассадило орочьим ятаганом до самой кости, а у них лезвия гнутые да вывороченные, всё мясо - в клочья, да еще и полштанины в рану забило. Пока кожу секли да мышцы, все ничего было, а как кость пилить начали, так жилы на лбу вылезли, что корни дубовые, глаза закатились и зубы скрепят, аж крошатся. Айри мне пилу в руки сунула, а сама его голову ладонями обхватила и в глаза смотрит. Так у него лицо и просветлело, жилы с желваками попрятались. Так и улыбался, пока культю шили. Правда, как кость допиливала, сама не помню, а у Айралин лицо окаменело и слезы дорожки протоптали, красные. Или, вот, деверь фаранонов. Получил три вершка тупой стали в брюхо. Все ж знают, что в таком раскладе только на кладбище. Ан нет, всю ночь с ним Айралин сидела, но отогнала от кромки, выжил. Сама она после выглядела - краше в гроб кладут.
Но то наши дела, женские. А на стенах все стоят, уже которую ночь. Правда, первая самая тяжелая была: до рассвета орочье черное лезло, да к нам увечных таскали. Больше, слава Эру, такого не бывало - кинутся на стены поганцы, но, как увидят, что внезапно пролезть не получилось, так и отходят. Зато каждую ночь, да не в одно время, а в разное, нервы треплют. Один раз даже днем напасть пробовали! Приходится всех мужиков на стенах держать, ну, кроме раненых, конечно.
Этой ночью вот штурма не было, хотя и рассвет близко. Раненым получше стало, Айри заснула, а я сижу, как на иголках, сил уже нет терпеть да ждать. Схожу, все же, к стенам. Сейчас кано дежурит. Может, и уговорю одним глазком глянуть, что там творится.
***
Ну, вот! Охотник наш так завернул, что хоть и без срамных слов, а уши покраснели. Кано, конечно, со всем обхождением ответил, да послал в ту же сторону. Да если бы я всегда шла, куда посылают, так оттуда бы и не возвращалась. Нас в дверь, а мы в окно!
***
Ой, обидно-то как! Да я от раненых и так не отхожу, и никто сейчас к смерти не готовится, а он... Истерлинги, дикари, как только Айри его терпит! Ладно, ладно, пойду сейчас, а потом в суп плюну!
***
Ага, одумался, рукой манит... И, смотри, как под локоток к забралу стенному подводит. Все-таки эльда есть эльда, обхождение понимает. Вот только что же он там такого увидел?
Темно ж еще, хотя край неба уже сереет. От снега свет отбивается, видно. Ой, не видно! Ну, снег-то и деревья видно, туши орочьи вонючие, а лагеря нет, как нет, одни проплешины на месте шатров. И Прилизанный этот лежит, а под подбородком оперенье стрелы, лебединое. Такое Кирт себе по детскому баловству учудил. Неужто он попал? И неужто всё?! Или просто отошли орки, затаились... Такое вполне в подлой их натуре.
А Финмор глаза закрыл, и, кажется, внутрь себя падает. Он всегда такой, когда мир слушает, а в последние время и у Айри такое стало провялятся. Вот, глаза открылись.
- Это то, о чем ты можешь рассказать женщинам Негбаса. Осада снята и война окончена.