В те дни я жил на Ново - песчаной улице, в большом и очень приметном доме. Если двигаться по правой стороне к Песчаной площади, то сразу за "Ленинградом", но уже на левой стороне, нельзя не заметить разлапистое семиэтажное строение, углом выходящее на 2-ю Песчаную. Это дом 17/7. А по- старому - корпуса девятнадцатый, двадцатый (центральный), двадцать первый. В центральном, в мансарде, которую зачем-то взгромоздили над седьмым этажом, я и жил тогда. И сегодня непременно обратишь внимание на размеры окон этой мансарды. А о потолках лучше не говорить - за четыре метра. В громадной квартире мы обитали тогда вдвоем с моей бабушкой. Отец, дождавшись, когда я защищу диплом, выписал из деревни бабушку и дал, наконец, согласие на долгую зарубежную командировку. Они с матушкой никак не хотели оставлять меня, студента, одного без их присмотра, и отец категорически отказывался куда -либо ехать. Хотя я, если разобраться, не давал никаких поводов для такой осторожности. Но, отец, видимо, знал обо мне что-то такое, о чем я пока и не догадывался.
Отъезд родителей никак не повлиял на мой образ жизни. С работы я тащился на Кузнецкий мост в библиотеку - готовился к аспирантуре, занудливо собирая материал для вступительного реферата. И, скорей всего, в истории, о которой пойдет рассказ, мое место занял бы кто-нибудь другой. Если бы меня не командировали однажды... в новосибирский Академгородок...
Но эта командировка была лишь вторым событием в длинной цепи. Первое же, как потом выяснилось, случилось несколько раньше, когда я наткнулся на одну пластинку с песнями под гитару и купил ее. Это была Новелла Матвеева, ее первый небольшой диск. Она пела свои стихи, а в одном из них упоминалась фата-моргана...
Право, уйду! Наймусь к фата-моргане:
Стану шутом в волшебном балагане,
И никогда меня вы не найдете:
Ведь от колес волшебных нет следа...
Итак, мне нужно было лететь в Новосибирск, разыскать там какого-то Юрия Андреевича и взять у него колоду перфокарт с программой, нужной моему шефу. Послали же именно меня потому, что никому не хотелось садиться в тот страшный самолет, ТУ -114, который курсировал в то время между Москвой и Новосибирском. Я понял это лишь тогда, когда взревели турбины и завертелись четыре гигантских пропеллера .... Пять часов в замкнутом пространстве, где одновременно работало 100- 150 отбойных молотков - вот, что значил тогда перелет из Москвы в Новосибирск.
Я приехал в авиавокзал заранее и в ожидании регистрации поднялся на второй этаж в буфет, взял стакан сухого красного вина ( тогда в Москве всюду поили исключительно "Маврудом" ), пару бутербродов с сыром и примостился со всем этим в правом дальнем углу просторнейшего буфета.
Я и одного глотка не успел сделать, как в буфет ввалилась живописная компания - веселая, навеселе, но не шумная и выглядевшая вполне интеллигентно. Первым шел здоровый русоголовый парень. Левой рукой он поддерживал пожилую даму, в правой же держал огромное, литров на тридцать ведро, выкрашенное в темно-зеленый цвет. Я сразу узнал это ведро. У нас в подъезде на каждом этаже такое стояло - для пищевых отходов. Далее шла группа молодых людей в несколько необычных одеждах - с явными преобладанием брюк, рубашек, курток неотечественного производства. Среди них выделялся еще один гигант - худощавый, широкоплечий, в очках и с гитарой за спиной. Только один из них был в строгом отечественном одеянии. Его, наверное, и провожают, еще подумал я.
Компания двинулась к стойке. Они взяли пятилитровую плетенку "Мавруда", стаканы, и направилась в мой угол, расположившись за столиком рядом. Ведро с отходами было поставлено прямо на стол. Парни сходу занялась плетенкой - стаканы замелькали в руках. Тостов они не произносили - по кругу летали лишь имена и,видимо, клички - Сашка, Серега, Паря, Жорка, Юрка, Варвар... И по тому, с каким особым чувством и удалыми взмахами все лупили своими стаканами по Юркиному, было ясно, что именно он и улетает.
Я расправился с бутербродами и спустился вниз на регистрацию. В те далекие времена, а это все случилось еще до того, как два литовца убили стюардессу и угнали в Турцию самолет с маршрута Батуми - Сухуми, порядки в Аэрофлоте были вольные. Никакого досмотра, никаких миноискателей - провожающие свободно выходили на перрон к автобусу. Я еще не закончил регистрации, как к той же стойке подвалили мои новые знакомые из буфета. Гитара была уже не за спиной, а на груди у Сереги, а ведро по-прежнему болталось в руках русоволосого Пари. Один из парней(Варвар) нес опустевшую на две трети плетенку. И все они, кроме пожилой дамы, пели. Что-то очень лирическое и мне совершенно незнакомое - про какую-то лампу, которая свисала с потолка, про какую-то Ланку, которая дремала на руках, про фонари-фары на Маяковке и два коктейля на столе.
Получалось, что Юрка, как и я, летел, в Новосибирск. Из поклажи у него был лишь потрепанный портфельчик, но багаж они все-таки начали оформлять - на весы было поставлено то самое ведро с отходами.
- Что в ведре, - равнодушно спросила регистраторша.
- Варенье, - мгновенно выкрикнул Паря. И тут же, видимо, для убедительности, добавил - Сливовое.
- Надо упаковать, или берите, как ручную кладь в салон - буркнула в ответ девушка за стойкой.
Паря снял ведро с весов, вариант ручной клади его, видимо, вполне устроил, и компания, прямо следом за мной выкатила на перрон к автобусу. И сразу же зазвучала гитара. Плетенка заходила по рукам - одна песня следовала за другой, и неизвестно, сколько времени все это продолжалось бы, но водитель начал сигналить. Тогда они окружили уезжавшего и очень громко, с вызовом, исполнили прощальную:
Спокойно, дружище, спокойно
У нас еще все впереди...
Нужно сказать, что и публика в автобусе, и водитель были настроены очень доброжелательно и воспринимали представление с явной симпатией и сочувствием к компании. Это особенно стало ясно, когда началась процедура прощания. Юрка ввалился в автобус и плюхнулся рядом со мной - на единственное свободное место, и тут же его друзья начали вбегать в салон и горячо его расцеловывать. Они так и стояли у входа, а очередной выходящий вставал в хвост этой очереди. И только когда Серега ( гитара за спиной ) встал в очередь третий раз, водитель снова просигналил, поднял свою левую руку, постучал по часам и закрыл дверь. Автобус дернулся и поплыл. Но тут же резко затормозил: перед автобусом стоял Паря с ведром в вытянутой вперед и вверх руке и громовым голосом кричал - "Варенье"...
Дверь была открыта, ведро поставлено в угол салона. Уже в Домодедово, перед выходом из автобуса, я подошел и заглянул в него. Это было оно - наполовину заполненное ведро для пищевых отходов.
Потом мне расскажут, что они прощались с Юркой у Жорки, а тот, оказывается, был мне почти соседом. Дом с аптекой на Ленинградском недалеко от " Аэропорта". Остановка троллейбуса и трамвая тогда еще называлась " Инвалидный рынок". Ленинградским он стал позже. В этом доме мальчики по дороге на авиавокзал и прихватили ведро.
В самолете мы с Юркой разминулись, и я в общем-то забыл про него. В Новосибирске не спешил и лишь где-то к местному полудню добрался до Академгородка, нашел Институт Катализа и даже лабораторию, где должен был работать Юрий Андреевич. Лаборатория оказалась теоретической, она умещалась в одной комнате, где стояли пять письменных столов, за одним из которых сидела совсем юная барышня и напряженно что-то считала на ручном арифмометре системы "Феликс". От нее я узнал, что Юрий Андреевич бывает в институтке два раза в месяц( десятого и двадцать пятого ) и работает обычно дома. Я поинтересовался адресом. Барышня начала звонить, с третьего захода выдала мне:
- Дом 1 по улице Ильича, а там спросите - здесь все друг друга знают.
Я довольно-таки быстро нашел эту улицу и направился в первую же квартиру. Там, к счастью, были люди и мне тут же дали номер нужной квартиры. Поднявшись на 5 этаж, я позвонил. Открылась дверь. Перед мной стоял мой вчерашний знакомый Юрка.
Он зыркнул на меня, очень внимательно обвел меня взглядом и с легким таким приглашающим движением не столько головы, сколько глаз сказал: " Заходи".
Через несколько лет на экраны выйдет " Белое солнце пустыни". Этот Юркин жест, его фразу и интонацию один к одному воспроизведет Верещагин. Помните тот момент, когда Сухов прикуривает от бикфордова шнура, Верещагин выбрасывает ему ключи и говорит: " Заходи"...
Юрка провел меня на кухню На столе стоял ящик с жигулевским. Лишь две ячейки его были пусты..
- Пиво пьешь? - спросил Юрка.
- Да пью, наверное...
Ничего лучшего в ответ я тогда, увы, не нашел и потому стал свидетелем глубочайшего изумления. Знаете, такая волна судорогой прошла по Юркиному лицу. По диагонали в направлении от левого уха к правой ключице. Но он быстро овладел собой и сказал, откупоривая обручальным кольцом бутылку пива - лихо это у него получилось:
- В твоем возрасте по этому поводу можно было бы иметь и более определенную позицию. Ну, ладно, раз на мое пиво не претендуешь, говори тогда, чего следишь за мной. Из Комитета что ли - так и скажи.
Только теперь мне стало ясно, в какую дурацкую ситуацию я попал. Возвращаться придется, видимо, с пустыми руками, и значит, мой карьерный рост закончится так и не начавшись - шеф меня без программы и на порог не пустит. Я понял, что все кончилось: и детство и отрочество и юность и все, что после нее, что нырять теперь надо в жизнь с полным погружением. Но как нырять-то... Даже если, положим, я возьму на себя треть оставшегося в ящике... За этой полудюжиной для меня в то время отчетливо просматривался гамлетовский вопрос, и у меня не было никакой уверенности, что мой организм выберет "быть"...
Вот тогда я и протянул Юрке сопроводительное письмо.
Он прочитал и тут же открыл еще одну бутылку, но не влил ее в себя единым махом, как предыдущую, а, продолжая вчитываться в текст записки, протянул бутылку мне.
- Ты знаешь, что здесь написано? Вот слушай. Пишет Паря. Парю помнишь - тот, который с ведром. Почему- то через тебя пишет. Ничего не понимаю. Ты точно не комитетчик? Откуда у тебя эта записка?
- Мой шеф мне ее дал.
- Давно?
- Позавчера
- Не может этого быть... Позавчера мы как раз у Пари сидели. Значит, записка уже была написана, и мне ни слова ?..
- Может быть, он опасался, что Вы откажете?.. А заочно близкому человеку отказать очень сложно, - робко промямлил я...
Юрка аж замер на какое-то время от этой моей реплики и долго с любопытством на меня смотрел. Потом открыл очередную бутылку, чокнулся об мою и сказал:
- Во- первых, ты мне не выкай - я этого с детства не люблю. И вообще у нас в Академгородке, на вы только - к академикам и к майору Пыткину Ерофею Павловичу, начальнику местной милиции. Даже членкорам и тем тыкаем. А во- вторых... - я тебя больше не подозреваю. Нет, ты не комитетчик. Там таких тонкостей, как "заочно близкому человеку", не понимают, там таких, как ты, выбраковывают на самых ранних стадиях.
Затем он встал из-за стола, подошел ко мне, протянул руку и сказал: "Юра"...
Часам к шести вечера мы этот ящик расчихвостили. И самое удивительное было в том, что я от Юрки почти не отставал. Много интересного я узнал за это время. И то, что Юрка, действительно, мог программу зажать, поскольку она ему очень тяжело досталась и половина его незащищенного диссера держалось на ней. И про то, что они с Парей друзья со школы.... И про то, что это Паря обучил его открывать пиво обручальным кольцо, а Парю, в свою очередь, обучил Варвар.
- Сам Варвар неженат, но как только Паря женился и нацепил кольцо, Варвар тут же начал его учить всяким своим приемам", - добавил сумрачно Юрка.
Узнал я и о том, что плохими комитетчиками являются лишь тайные, а те которые работают явно и зарплату получают по ведомости, а не в конвертах, как правило, нормальные мужики. Юрка рассказал, как познакомился с одним из таких. Зимой ходили на Белуху, на северную вершину ее. При спуске вся связка сорвалась и пролетела метров пятьсот до седловины. Ободрались и поцарапались все, а один поломал ногу. Вот его до высоты 3000 метров и спускали на носилках. В основном Юрка и еще один кряжистый мужик, который,как потом выяснилось, оказался комитетчиком.
Когда двадцатая бутылка пива разделила судьбу остальных, Юрка встал и сказал:
-Все, пошли, покажу тебя своим друзьям. Не пожалеешь - цвет сибирской науки. Нобелевка по половине из них горькими слезами плачет...
Цвет оказался обильным и весьма. Я так думаю, что количество нанесенных нами визитов было не намного меньше числа выпитых на первой стадии бутылок пива... Успокоились же мы в коттедже член-кора со странным именем Лека. Там и проснулись на следующий день. Лека оказался очень молодым членкором. Как выяснилось, это именно он сломал ногу на Белухе, это его Юрка с комитетчиком перли на горбу с высшей горы Алтая.
После Белухи они и сдружились. И даже ходили вдвоем зимой на приполярный Урал( пари - ящик шампанского). Сначала все отнеслись к этой затее как к хохме, но потом, когда началась подготовка, их начали отговаривать все - друзья, жены, академики- директора институтов. Их отговаривал даже сам Пыткин Ерофей Павлович. Но мужики уперлись и пошли. Провожало полгородка. Будто на войну, со слезами. И они ушли - как в заметь. У каждого рюкзак под 80 кэгэ и сзади еще санки на двух лыжинах, с печкой и палаткой. И не только вернулись, но даже не поморозились.
Днем я улетал домой. Юрка передавал со мной огромную колоду перфокарт и еще сверточек.
- А что там? - Я уже освоился и вел себя бесцеремонно.
- Да книжка одна, обещал... - Он на мгновенье задумался - "Доктор Живаго".
- А мне-то почитать можно?
- Читай, конечно... Только не в транспорте - заметут и не заметишь как ...
Состояние, в котором я возвращался в Москву, описать не просто. То, что обрушилось на меня за эти два дня, было необычно, странно, непонятно, нереально. Воспринималось, как откровение, как наваждение - как мираж. В голову лезли одни и те же слова:
Из-под руки смотрю туда, моргая:
Это она! Опять - Фата-моргана!
Это ее цветные сновиденья
Это ее театр передвижной!..
Но крутясь в кресле летящего в Москву самолета в безнадежной попытке найти положение, где грохот турбин был хотя бы чуть-чуть тише, я и подумать не мог, что этот сумасшедший коктейль из жигулевского пива, лазящих по горам кагэбистов и падающих с Белухи членкоров, варваров и гуннов, открывающих пивные бутылки обручальными кольцами, дремлющей на руках Ланки,разлитого по тридцатилитровым ведрам сливового варенья, пастернаковской Лары и теоретической лаборатории, в которой прелестная барышня непрерывно что-то умножает и умножает на "Феликсе" - что все это лишь прелюдия, интродукция к чему-то, что и представить пока было невозможно...
2
На третий день после возвращения в Москву я позвонил Варвару - выбрал почему-то его. И сообщил, что вернулся из Новосибирска и имею при себе небольшой подарок от Юрки - для всей честной компании.
- У- У- о -о - произнес в ответ Варвар. - Будем! Когда и куда приходить?
Ему, видимо, было ясно, о каком подарке идет речь. А авторитет Юрки был настолько велик, что Варвар даже не поинтересовался, кто ему звонит. " Когда и куда" - больше его ничего не интересовало.
Я назвал свой адрес. В ответ тут же услышал этот одновременно восторженный и изумленный звук из двух " у" и двух "о". На самом деле звук был значительно богаче, там был колоссальный набор обертонов, который, и это не являлось большим преувеличением, воспроизводил практически всю гамму положительных человеческих эмоций. Это был, как потом мне станет ясно, звуковой бренд Варвара. В этом звуке, действительно, было что-то до-цивилизационное, до-речевое даже. За него он и получил свою кличку.
- Напротив "Ленинграда" что ли?. Знаем, бывали. Жорка там недалеко живет. Будем. Жди.
Придти гости должны были завтра, и я решил произвести небольшую уборку квартиры. Так, слегка. Пыль стер с мест, до которых бабушка не доставала. Разбросанные по всей квартире книги вернул на стеллажи. Бокалы промыл. Обнаружил, что в гостиной у люстры лишь одна из пяти ламп исправна. Но запасных не нашел и ввернул четыре двухсотватовых (отец любил фотографировать и использовал их обычно для съемок). Раздвинул вечно сомкнутые шторы на гигантских окнах...
Они прибыли ровно в семь, как договаривались. Я открыл дверь. Передо мной стояли Варвар, Жорка и Паря. Левая рука у Пари была согнута в локте и на ней болталась связка из двух пятилитровых плетенок " Мавруда."
Мужики очень внимательно осматривали меня.
- У меня впечатление, - нарушил молчание Паря, что мы виделись где-то.
- Не где-то, а в Аэровокзале, когда Юрку провожали. Он за соседним столом стоял. Два бутерброда с сыром и стакан вина, - тут же добавил Жорка.
- Да это был я, - только и осталось сказать мне.
Какая-то озабоченность скользнула по лицу Пари, он даже правую рук положил на ремешок, связывающий двух "Маврудов". Будто хотел взять связку в правую руку, развернуться и двинуть вниз...
Но тут вмешался Варвар:
- Ну так что, человеку стакан вина перед полетом нельзя что ли выпить...И сыром закусить.... Пошли входить, мужики. Юрка знает, кого посылать.
Они вошли, скинули свои мокрые плащи и направились в гостиную.
- У -у-о -о, - воскликнул Варвар, едва переступив порог. - Так это от тебя исходит этот свет ?... Мы от Сокола через сквер таракановский шли. Изморось, ничего не видно и вдруг, едва осокори около больницы летчиков миновали, в небе сноп яркого света, как будто из ничего, из-за горизонта. Ну, чистое дело мираж, фата-моргана какая-то...Офигеть можно.
Понятно, что я немедленно поставил пластинку Матвеевой. Песен таких они не слышали и не знали. И впечатление они произвели. Во всяком случае, напряженность как рукой сняло. И мы, усевшись за стол, навалились на бабушкины котлеты и ее фирменный - мотовиловский - винегрет...
Нахохотались мы в тот вечер вдоволь. Наши с Юркой встречи-бдения - расставания я расписал подробно и со смаком.
- А где родители твои. В театре или, может быть, на курорте даже, - спросил, нахохотавшись, Жорка. Ему явно нравилось здесь.
- У- у -о- о - выкрикнул Варвар, узнав, что родители в дальних странах и будут теперь лишь следующим летом. Ему тоже здесь стало нравиться.
А вот Паря хмурился. А когда поднял вторую бутылку и поболтал оставшимся в ней( стакана два ), стало ясно, почему.
- Экая незадача - прыснул Жорка. А аэровокзал?
- Шлепать больно далеко, а трамвая сейчас не дождешься.
- А мы напрямки, через Ходынку. Я тропу знаю, - поставил точку Жорка. - От конюшни там всего метров восемьсот...
Я не очень понимал, о чем шла речь. Но мне быстренько объяснили, что Аэровокзал- это единственное место в Москве, где в буфете продают вино круглосуточно. И что мы пойдем сейчас туда пешком. Срежем от стадиона ЦСКА, который, оказывается, построен на месте армейской конюшни - оттого и пошла хорошо известная кличка этого клуба....
Когда мы миновали стадион и погрузились в кромешную тьму центрального аэродрома, то есть бывшего Ходынского поля, впереди и правду засветились какие -то огоньки. Дождь кончился, видимость стала получше.. Огоньки то появлялись, то пропадали, но с каждым шагом среди них все отчетливее выделялось одно пятно. Оно все нарастало и, наверняка, продолжало бы расти, но вдруг совершенно внезапно раздался крик:
- Стой, кто идет.
И звук передернутого затвора. Мы остановились.
- А ну, на землю лицом вниз и руки за спину. На землю, говорю!..
И еще раз передернутый затвор... Мы плюхнулись на землю.
- Ты чего патроны -то транжиришь, потрах, - прокричал Жорка тоном, свидетельствовавшим, что он не теряется ни при каких обстоятельствах. - Чего затвор без толку дергаешь?
- Не твоего ума дела, - ответили из темноты. Сейчас пальну, разводящего вызову и все: "По тундре, по широкой дороге..."
Но Жорку, и в правду, было нелегко смутить.
- Парень, - Жорка еще больше увеличил металлическую составляющую в своем голосе, - ты кончай локоть глодать. За вином мы идем - в Аэровокзал. Ни тридцатый завод, ни главштаб ВВС нам не нужны. Перестань - как человека прошу. Ты учти, я здесь с нуля лет обитаю, меня здесь знают все, и мне ничего не стоит узнать всю твою, салажонок, подноготную. И потом ты до самого дембеля за ворота части не сможешь выйти... Это - Москва..., а не какая-нибудь тебе Малая Жуковка... Покрути своими деревенскими мозгами...
Судя по всему, спокойные Жоркины слова произвели впечатление.
- Да шучу я, раздалось из темноты. Скучно, мокро, а тут вы идете - дай, думаю, пугану. А ты сразу грозить...
ќ- Тебя бы, лапоть, мордой в грязь, сказал, отряхиваясь, но вполне добродушно Жорка.- Но чего будет делать с этим кретином, мужики. А? Обломать бы надо об его голову эту берданку. Да ладно, живи. Только передай своим, чтобы не мешали нам тут ходить по ночам. Так и скажи - ходят здесь наши. Пароль - фата. Отзыв - моргана. Запомнил? Ну тогда повтори, если выговоришь...
Мы уже подходили к аэровокзалу, когда Жорка сказал:
- Я лежал там под дулом этого идиота, а потом вдруг голову поднял, и от земли на аэровокзал поглядел - ну точно, как твое окно сегодня вечером. Такая же фата-моргана...
Вот так в тот вечер еще одно место в Москве получило название "фата - моргана". Но за моей квартирой оно в общем-то не закрепилось. А вот аэровокзал, мы последующие три года иначе, как фата-моргана, не называли. И пароль на Ходынке срабатывал. Мы даже иногда часовых " Маврудом" угощали.
Домой мы возвращались в отличном настроении и, когда вышли от стадиона на 2- ую Песчаную, совсем недавно переименованную в Георгuу-Дежа, пробудившаяся в нас энергия нашла неожиданный выход. Мы остановились тогда на углу дома номер пять.
- Кто за? - спросил Паря, показывая глазами на табличку с названием улицы... Все единодушно подняли руки. Паря подошел к дому, мы с Жоркой помогли Варвару взобраться на Парины плечи, и Варвар с богатырским кряком и со своим варвариным криком вырвал ненавистную табличку из стены пятого дома. Улица, хотя бы локально, вернулась на круги своя - вновь стала Второй Песчаной. Мы же, прихватив с четырех углов еще и длинную лавочку, стоявшую на тротуаре, поволокли все это ко мне на восьмой.
Так у меня в квартире стала складываться уникальная коллекция, которая за три года прилично разрослась. С этого дня не было в моей квартире ни одного гостя, который не приносил бы какой-нибудь трофей. А если он почему-то приходил пустой - его просто выпроваживали на охоту.
Не стал исключением и Серега, с которого собственно и началось активное коллекционирование. Когда в следующий раз великолепная четверка заявилась ко мне в полном составе, и Паря, на правах завсегдатая, начал показывать Сереге добытые в первый вечер трофеи, Варвар возьми да скажи:
- А Сереженька-то наш в захвате этих призов не участвовал - входной внос с него требуется ...
Все выразительно посмотрели на Сергея. А тот и не подумал сопротивляться - послушно направился к двери. Верный Жорка вызвался в ассистенты. Они вернулись минут через двадцать. Серега держал в руках желтую стрелку перехода, из которой торчали разноцветные провода, у Жорки же под мышкой была еще одна табличка - "ул. Георгиу -Дежа 3".
Так в нашей компании появилось понятие, "входной взнос в фата-моргану". И правило действовало без исключений для всех "кандидатов". Щадили только женщин, в том смысле, что их не гнали на охоту, но сопровождающий женщину был обязан продублировать свой взнос. Причем, если он второй раз приводил с собой ту же женщину( даже свою жену), взнос требовался все равно.
Ясно, что при таких строгостях, кампания наша оставалась преимущественно мужской.
Охота довольно-таки быстро стала очень рискованным делом, хотя бы потому, что короткая улица Георгиу- Дежа практически через полгода стала безымянной - таблички со всех домов оказались в моей квартире. Милицию оголение улицы, конечно же, не могло не заинтересовать. Да и не только милицию - облысение улицы Георгиу- Дежа вполне могли воспринять как покушение на советско-румынскую дружбу. Я, во всяком случае, заметил, что на лавочках вокруг знаменитого фонтана на Георгиу- Дежа наряду с бабулями стали появляться молодые мужики, упорно читающие газету - физиономии у них были разные, но одежда одинаковая. Вот почему мы ввели ограничения на размеры призов, а вокруг моего дома установили километровую нейтральную зону.
Нужно сказать, что народу разного ко мне на огонек заходило много. И даже по кличкам видно, что странного, непростого народа. Бывал, например, Князь( настоящий, между прочим, с двойной фамилией Сидоров-Трубецкой). Заскакивал Дима-Гений, уником говоривший на четырех языках и еще шесть понимавший. Приходил один историк, сдвинувшийся на обожании Византии и потому постоянно, еще тогда, утверждавший, что, если народ не образумится, нас ждет такая же судьба... Захаживал Хутор, то же гений, физтеховский студент, загонявший на экзаменах в угол лучших институтских профессоров - очевидцы говорили, что порой было не понятно, кто у кого принимает экзамены - профессора у Хутора, или Хутор у профессоров. Редко, но заглядывали Два- Никиты - один маленький светленький, кругленький, другой худой и сосредоточенный. Они не пили вина, и не принимали участия в спорах. Маленький был ходячей авиаэнциклопедией - о самолетах он знал все. Большой же обладал редчайшей по тем временам квалификаций. Он знал практически наизусть и весь Новый, и весь Ветхий Завет. И в некоторых спорах наших был даже незаменим - его иногда специально вызывали, как эксперта. Ему даже позволяли приводить с собой спутницу - без взноса. Но он ни разу этим правилом так и не воспользовался, насколько я помню.
Хаживал к нам и Ксаныч. Но не прижился. Его приволок Серега - прямо с Гоголевского бульвар, недалеко от которого жил и куда ходил время от времени перекинуться в шахматишки.
- Иду, - возбужденно рассказывал Серега - и вижу вокруг одной лавочки человек пятьдесят. Проталкиваюсь. Гляжу, мужик, шахматные часы - рубятся в блиц. Пять минут. Он ставит червонец, против пятерки желающего сразиться с ним. Плюс одна фигура фору. Что за фигура решает сам. Глянет на соперника и говорит, например: " Слон" - и снимает своего слона с доски. Условия всем кажутся очень льготными, но мужик, уже два часа играет, и - ни одного поражения. Я -_ продолжал Серега - постоял с полчаса, он пять партий за это время выиграл, и все чисто - переиграл по всем статья. Но тут появился Шестой. Я его, и не только я, сразу, признал. Мужик на него остренько так глянул и предложил в качестве форы ферзя. Я даже икнул от изумления. Шестой же свою пятерку на кон поставил, сделал ход, щелкнул по часам и уже через три минуты засовывал в бумажник выигранный червонец. " Реванш", - рявкнул было мужик. "Виктор Корчной" - _ ответил Шестой и протянул руку. Реакция мужика была потрясающей. Он встал, так же протянул руку и сказал: "Ксаныч". В жесте его не было ни изумления, ни испуга, ни подобострастия, ни растерянности... Наверное, почти так глянул на Мцыри побежденный им барс. Наш человек, решил я и тут же предложил Ксанычу направиться со мной в гости. Он очень иронично на меня глянул, но, когда узнал, что ехать надо на Песчаные, мгновенно согласился.
Но Ксаныч, как я сказал, так не прижился у нас. Он наотрез отказался идти срывать вывески - я с милицией наигрался, мол, вдоволь. Попил винца, здесь был очень активен, чувствовалась крепко поставленная рука. Послушал наши разговоры, зевнул пару раз и ... предложил перекинуться в покерок. Но эта идея в нашей компании поддержки не нашла.
Прощаясь, Ксаныч спросил тогда у меня, давно ли я здесь живу и помню ли дом, что стоял под моими окнами...
- Очень смутно, - ответил я.
- А как рояль вынимали через крышу тоже не помнишь ?..
- Вот это помню и очень хорошо. Об этом рояле здесь до сих пор рассказывают всяческие небылицы...
- Это был мой рояль, жил я в этом доме еще с довоенных времен...
Но костяк нашей компании составляли всего пять человек: я и великолепная четверка. Естественно, к ней присоединялся Юрка, когда прилетал в Москву. Конечно, на всех заседаниях присутствовала Анастасия Алексеевна, моя бабушка. Ей вообще все это очень нравилось, она любила сидеть на лавочке и вязать, прислушиваясь к нашим спорам и иногда таинственно усмехалась - чему-то, похоже, своему.
Мы собирались приблизительно раз в неделю, иногда чаще. Поход в фата-моргану был обязательным номером программы.
Когда в отпуск приезжали мои родители, сборы, естественно, прекращались, а коллекцию мы ночью вывозили к Варвару на дачу - в "Тарасовску". Лавочку оставляли. Моего отца почему-то вполне устроило объяснение: на сквер бабушке ходить порой тяжело, а сидеть на лавочке она любит....
3
Я перехожу к самой интересной и можно сказать драматической части этой истории - к тому ее этапу, когда в нашей компании, причем на постоянной основе, появилась женщина. Нас, как я сейчас понимаю, спасло то, что все это произошло не в 19-м, а в 20 веке. Будь это в 19-м - мы непременно перестреляли бы друг друга на дуэлях. Таков был накал страстей.
- Кто ее первый сюда привел - рычал Серега, спустя месяца три после того, как она появилась.
Но никто из постоянных членов не сознавался.
- Да сама она пришла. Я дверь открыл, смотрю, стоит - глазищи, как две грозди винограда Чауш, - поделился своими впечатлениями Паря. Я помог ей еще плащ снять. Она прошла в комнату, села. Тут Жорка входит, и сразу:
- Чья женщина - сознавайтесь кому бежать.
Все молчат.
- Ну, хорошо, я сам тогда схожу.
И через четверть часа явился с вывеской под мышкой - "Заправка шариковых ручек" - из ближайшего комбината бытового обслуживания. Даже из километровой зоны не вышел, паразит...
- Но, кто-нибудь хоть знает, как ее по-настоящему зовут - продолжал Серега. - Насколько я понял, она откликается, по крайней мере, на пять имен, - Рита, Оленька, Натали, Лида и даже Вилена.
И это на самом деле было так. Было совершенно непонятно, на какое имя она будет отзываться сегодня - в любой из дней, когда соизволит явиться...
Приходила же она всегда сама, одна - откуда-то узнавала, что у нас именно сегодня сборище.
Хороша ли она была собой?... На этот счет могу сказать две вещи. Во-первых, у нее были огромные зеленые глаза. Во - вторых, каждый раз, когда она внезапно появлялась, в нашей компании возникало определенное напряжение. И только с помощью жребия мы его снимали - решали, кому бежать за входным призом для посетившей нас дамы. Поначалу кто-то предлагал свои услуги - как Жорка в первый раз. Но эта вольница длилась недолго. И уже через пару месяцев пришлось (Варвар предложил ) кидать жребий. Потому что столкновения бывали нешуточные, и только братство наше, скрепленное годами и хорошо вымоченное в "Мавруде", уберегало нас от кулачных поединков.
Женщина эта, не сказав практически ни слова, сумела подчинить всю компанию и, можно сказать, овладела ею. Мы все ясно чувствовали, что если не случиться чуда, и кто-нибудь из нас, неженатых, не отведет ее в Загс, наша компания не выживет. Никому не принадлежавшая женщина правила нами. И избавиться от этого наваждения было невозможно. Не могли же мы отказать ей в визитах... Не могли, точно не могли - она была смертельно хороша.
Первым сдали нервы у Жорки - он ринулся в атаку. Но в ответ на предложение руки и сердца получил легонькую улыбку в уголках губ. И ни слова. Для Жорки это была катастрофа. Не существовало на всем пространстве от метро "Аэропорт" до Хорошовки - в принципе не могло существовать - человека, который устоял бы перед Жоркиным нахрапистым обаянием. Жорка это знал. И вдруг такой пассаж. Он воспринял это, как потерю идентичности - он переставал считать себя Жоркой. И.... пропал на полгода.
Потом он нам расскажет, что пропал бы, может быть, и навсегда. Да вот судьба не подверсталась под обстоятельства.
А обстоятельства у него были неслабыми...
В одно мгновение растеряв в уголках губ ее то, что годами наживал и налаживал, Жорка круто изменил свою судьбу - он нанялся на китобойную флотилию "Слава". Причем, на флагман. И после встречи с первым же китом( в южном полушарии, совсем недалеко от Антарктиды ) стал главным гарпунером.
- Я никак тогда не мог успокоиться, готов был крушить все. И такую ненависть к китам показывал, что капитан сказал:
- О таком свирепом гарпунере я мечтал всю жизнь.
Понятно, что не в китах было дело. Попадись в этот момент Жорке на глаза, скажем, уссурийские тигры или африканские носороги, Жорка и их бы крушил с тем же остервенением. Более того, он с той же ненавистью бил бы хазаров и половцев, печенегов и татар с монголами, поляков - литовцев и шведов, французов и германцев - любых, кто попался бы ему тогда на глаза и на кого он мог бы свалить вину за потерю своей идентичности...
- Мы тьму этих китов набили - все корабли флотилии сидели ниже ватерлинии. Потому и пришлось на обратном пути чалиться у первой же попавшейся земли в надежде толкнуть там часть груза. А бросили якоря у Цейлона, столица у них там есть такая - Коломбо. Отпустили нас на берег - полгода на земле не стояли, аж покачивало. Двинули, в их главный кабак. Чистота, в центре зала бассейн. Заказываешь, скажем, рыбу, приходит человек, сачком ее из бассейна вылавливает и тут же жарит. Мы заказали рыбу. Пока ее ловили да жарили, по стакану нашей особой из-под скатерки приняли. Принесли рыбу. Я официанту:
- Ты где такую лахудру выловил. Покрупнее что ли не было...
Он не бельмеса, конечно, не понимает, только улыбается, хотя я почти по-английски с ним говорю. Зовет метра. Приходит полунегра такая - длинная и верткая, как змея, и сразу почему-то в атаку: проверещала что-то по англо-французски и в конце сплюнула - "пся кровь"...
- Вот, думаю, дожили, и здесь братья- поляки. Но сам себя держу изо всех сил в руках - помню, кого я представляю здесь, в этом забытом Богом кабаке. И мирно, очень мирно, ей отвечаю:
- Ну чего зря бранишься - рыбу лучше замени.
- Нэт, - отвечает она мне, теперь уж с явным хохляцким акцентом. - Треба эту сначала съисть.
- Вот тут-то я сорвался. - Ах так, - кричу,- вы советского китобоя, плюгавыми эстонскими шпротами кормить вздумали... А ну, где тут они у Вас плавают?... И - к бассейну. Сапоги скинул и бултых в него. Присмотрел самую крупную рыбину и давай за ней гоняться - то кролем, то баттерфляем ...
Спецназ они свой, в конце концов, вызвали.... Сетями меня оттуда извлекли вместе с рыбиной - в сети только я и ухватил ее за жабры. Ну, в каталажку, понятно... Не знаю, чем бы все это кончилось, но капитан спас. Когда ему доложили, что его любимый гарпунер в узилище, он приоделся, кокарду, пуговицы помарином почистил и - к главному правителю этого острова.
- Сутки, - говорит, - вам даю. Если Жорку не отдадите, подцепим ваш остров и отволочем в Мурманск - будете среди белых медведей жить.
Через два часа меня и отпустили.... А пришли в Мурманск - сообщают: принято решение флотилию расформировать и китов больше не бить. Кто мог знать, что у того метрдотеля такие связи.... Но зато я снова с вами. И, кажется, успокоился... Кстати, как поживает наша общая знакомая. Замуж не вышла?..
Все это Жорка рассказывал мне и Паре - мы сидели у меня, поджидая прихода остальных.
- Какой замуж, - нервно ответил Паря. - Юрка тут приезжал. Глянул на нее, и всей компанией полчаса его челюсть на полу искали. А на следующий день говорит, показывая на свое обручальное, что если бы не эти кандалы, выкрал бы ее - и делу конец. Есть, мол, места еще в России - хрен найдешь....
- А сам -то ты, как держишься, - поинтересовался Жорка
- А что мне держаться, я с восьмого класса зеленоглазых не переношу - в упор их не вижу...
- А другие ? как наш Комитетчик?.. - так они меня иногда называли...
- Что Комитетчик? - Паря был явно взволнован и, видимо, поэтому, мое присутствие его нисколько не смущало, - тоже влюблен, как видишь. Но осторожен. И поперед батек в огонь не лезет. Ждет, возможно, когда мы передушим друг друга. Таким вот осторожным, - он сделал,почтительный жест в мою сторону, - и достается, как правило, главный приз... Серега, казалось бы, скала, кремень, ан нет тоже поплыл - песни свои сочинять начал. И бешенные какие-то... Услышишь сегодня одну, вроде бы про хоккей - " Вперед на Братиславу - задушим "Руде Право"" .... В общем - сумасшедший дом. Кампания сыпется. И через Ходынку ходим уже без прежнего вдохновения - почти по обязанности. Влетели, похоже, уже в настоящую фата-моргану...
- Ну а Варвар-то, о нем почему ничего не сказал.
ќ - Варвар, варвар... У всех у нас одна судьба, пока всплывает над горизонтом время от времени эта фата-моргана. Варвар вообще перестал сюда ходить. Нанялся на Герцена - в Большой Зал. Рабочий сцены - рояль двигает. В выглаженных брюках и в чистой рубашке ходит. У него друзья теперь Рихтер и Нейгауз. С самим Олегом Табаковым пиво пьет, гад. За спинами народных артистов, одним словом, отсиживается... ...
Я слушал Парю и молчал. Эта тема, и уже неоднократно, звучала и раньше. И я никогда не комментировал ее, потому что с некоторых пор загадка этой женщины была для меня ясна - я точно знал, кто ее сюда водит.... Тот, кто водит - сам себя совсем недавно и обнаружил...
В тот день, когда к нам на огонек заскочил Ксаныч.
Вошел и развернул большой сверток. В нем был громадный стеклянный конус с крантиком на вершине - из таких на некоторых станциях метро в то время( "Аэропорт, северный выход, например) продавали томатный сок.
- Мой взнос в коллекцию за прошлые визиты, в нашем продовольственном на "Новокузнецкой" снял, - сказал Ксаныч. И тут же вытащил из своих карманов одну за другой пять бутылок марочного крымского хереса
- Банк я взял сегодня в покер. Тут недалеко. Всех раздел. Один на кон даже вот эти бутылки выставил - по 100 рублей за штуку. Привез их чуть ли не из голицынских подвалов из-под Судака... Смотрю у вас свет во всю пылает - дай, думаю, зайду потешу классным вином молодежь.
Все тут же, естественно, повскакали с мест. Варвар же просто сиял, расставляя фужеры и вытаскивая пробки:
- Редчайшее из крепких вин... сахар всего три процента... и особые хересные дрожи - сыпал он.
А ведь два месяца назад, пока не начал двигать рояль на Герцена, ни одной марки вина, кроме "Мавруда" и портвейна "Кавказ", не знал...
Разливать Варвар начал сразу по полной с ближайшего от себя фужера. Налил первый, второй, а перед третьим вдруг поднял глаза. Это был её фужер.
Все, что произошло дальше заняло от силы пять секунд. Это была, несомненно, гениальная импровизация Варвара - перед таким знаком внимания не каждая королева устоит. Варвар, не выпуская бутылки из правой руки, левой выплескивает прямо на пол один за другим уже наполненные фужеры, говорит "Прости... те, сударыня" и начинает разливать заново - уже с ее бокала.
- Ты что творишь, Варварашвили, - закричал Серега. Схватил свою гитару и занес ее над головой. Возможно, только присутствие бабушки и удержало Серегу. Как пить дать, если бы не она, пустил бы он свою любимицу на "козырек" для Варвара.
Паря рванул на себе рубаху - пуговицы забарабанили по столу - и швырнул ее в лужу вина.
- Звереет, звереет по полям варварье", - борматал Паря, ползая вокруг лужи, промакивая рубахой вино и отжимая собранное в тарелку.
И царское спокойствие сохранял Ксаныч, цепко вглядывавшийся в Варвара - словно вымереть хотел ту силу, что взметнула на подвиг его левую руку. Он тоже все понял, я даже слышал тихо пробормотанные слова:
- Все, сгорел парень... Кабак под свадьбу заказывать надо...
Но не эта, потонувшая в шуме возмущения, реплика вразумила меня. Я, стоявший рядом с Варваром, ясно слышал ту паузу, которая была в его словах. Он явно сказал " Прости" И спохватившись, добавил: "... те, сударыня". И я видел взгляд, которым она ему ответила на это " прости". Таким взглядом можно увести куда угодно, а не только под венец...
Мы отлично провели тот вечер. Он, несомненно, был одним из лучших. Мы допили весь херес, даже тот, который удалось собрать Паре. Бабушка и та пригубила. А как прокомментировала:
- Хорош, но чем-то отдает.
Эта великая фраза, между прочим, быстро приобрела у нас статус универсального комментария. В общении друг с другом мы элементарно загоняли в нее всю гамму наших впечатлений и эмоций...
В то вечер, ночь мы впервые не пошли в Аэровокзал, мы впервые нарушили традицию. И именно с такого дня следует отсчитывать последние дни нашей компании.
Не знаю, что было истинной причиной. Возможно, мы были слишком молоды и даже не задумывались о том, что только прожитым, только упрямым повторением свершившегося и удается удержать, порой, в своей власти все, что предстоит. То ли просто все имеет свой срок жизни - приходит, чтобы расцвесть и умереть, и наша компания в этом смысле не стала исключением. То ли, совсем уж просто - так сложились обстоятельства...
Через два месяца после того памятного вечера вернется умиротворенный битвой с китами Жорка, не тот, рядом с которым прежде за пять минут само собой вскипало молоко, а другой, новый, полусумеречный Жорка, галантный и по-голандски уравновешенный.
Затем через месяц вернуться из командировки мои родители и наше товарищество сразу же осиротеет - бабушка, этот единственный из допустимых старейшин нашего сообщества вынуждена будет подать в отставку. А спустя еще месяц Варвар пригласит нас на свою свадьбу.
Круг замкнется. И теперь не только для меня. Варвар вырывал стержень из нашей компании - она, его зеленоглазая подруга, им последнее время и была. В единственном числе. Ни мои окна, ни Аэровокзал уже в такой степени, как она, нас не обманывали - не удерживали нас вместе.
Мы не сердились на Варвара. В конце концов, это был ее выбор.
Свадьба праздновалась в ресторане "Украина", на антресолях основного зала, и главная ресторанная люстра покачивалась прямо на уровне нашего стола. Свадьбу дважды откладывали. Юрка по метеоусловиям никак не мог выбраться с Индигирки, на которой он почему-то вдруг оказался. Прямо из Домодедова на моторе он и подкатил к "Украине". Из машины их вышло четверо.
- Это мои аспиранты, сказал Юрка встречавшим его у входа в гостиницу молодым - Сашка, Вадик и Вовка- Гусак. Аспиранты скромно раскланивались, смущенно улыбались и прятали свои кирзовые сапоги. У каждого за спиной был увесистый рюкзак, через плечо, у каждого стволом вниз висел карабин. Хотите верьте, хотите нет, но времена тогда были еще очень простые и с неупакованным карабином можно было лететь в самолете. Затвор только должно было держать отдельно. Ну и разрешение на оружие, естественно.. Так они и пошли к свадебному столу. Варвар со своей зеленоглазой, Юрка и следом три его аспиранта с расчехленными карабинами.
Гуляли с размахом. Наша компания за столом сгруппировалась, естественно, в одном месте и тон веселью, понятно, задавали мы. В ударе был Юрка. На пальце у него красовалось новое кольцо неимоверной ширины.
- Сам намыл золотишко-то, - сказал он, перехватив мой удивленный взгляд. Я когда от вас вернулся последний раз - мое обручальное возьми и да лопни. Пиво открывал, жена сидела рядом, а кольцо дзинь и готово. Она хоть и решила, что от пива, все ровно рассердилась зверски.
- Вали, - говорит, - без кольца ты мне не нужен... А у нас в городке постоянно в то время велись разговоры - вот-вот и появится Северо -восточное отделение АН СССР - прямо в устье Индигирки. И получалось, что надо быть там в момент постановления правительства - мол, места глухие и в членкоры будут зачислять чуть ли не из кандидатов. Я подумал, подумал, и решил - рискну, рвану на Индигирку. В крайнем случае, хотя бы кольцо новое намою. Нас там много собралось таких, жаждущих, но власть струсила - ограничилась строительством двух бараков в поселке Юкта и нам, намылившимся в членкоры, ничего не оставалось, как создать артель и заняться золотодобычей. Там и познакомился со своими аспирантами. Мужики - страх. Сашка белке в глаз из мелкашки попадает на 50-ти метрах. Вадик один на медведя ходит.Гусак - вся рыба Индигирки его. И толковые ребята - все схватывают на лету. Хочу забрать их с собой в Новосибирск и натаскать в квантовой химии. Разницу между натуральным и десятичным логарифмом они уже чувствуют. А то Академгородок совсем захирел в последнее время. Без порции пенящейся крови все будет скоро как в Москве,на Вавилова.
Мы слушали эти Юркины откровения и еще не знали, что свои опыты по вливанию здоровой крови Юрка решил начать немедленно, не откладывая - прямо на этой свадьбе. И, как только тамада дал ему слово для поздравления, Юрка подал знак аспирантам - те мигом исчезли из- за стола вместе со своим рюкзачками и карабинами. Сам же Юрка, видимо, специально тянул время и, обращаясь к молодоженам, нес какую-то ахинею про преимущества семейной жизни перед холостяцкой. Тем временем на люстре повис сначала один крюк с веревкой, потом другой, затем третий. Как только появился третий крюк, Юрка резко сменил тональность своей речи и заявил:
- И все-таки, несмотря не на что, мы поздравляем вас. И примите наши подарки.
Одновременно с этими словами на люстре и появились улыбающиеся рожи трех его аспирантов ( напомню, что мы гуляли на антресоли и люстра была как раз вровень с нашим столом. ).Эффект был потрясающим - аспираты, все в сиянии света, парили в пространстве. Зеленоглазая невеста даже а ладоши захлопала. Аспиранты учтиво преклонили головы пред ней и тут же начали потрошить свои рюкзаки - на молодых обрушился дождь выделенных беличьих шкурок. Варвар сначала пытался ловить их и складывать у ног невесты, но потом махнул рукой...
Удивительная шубка будет сшита из этих шкурок. Те, кому в середине семидесятых приходилось утром, в районе девяти тридцати бывать у станции метро "Бауманской" может быть и встречали стремительно вылетающую из метро молодую зеленоглазую даму в беличьем манто серебристо -голубого цвета...
Я не буду рассказывать о всех выходках аспирантской команды только потому, что мне все равно откажутся верить. Сообщу только одно, что к девяти часам вечера к нам на антресоль уже трижды подымался метрдотель и просил нас ( в третий раз умолял ) соразмерить запасы нашей энергии с запасом прочности здания. Каждый раз аспиранты кидались к метру, и через пять минут он уходил вниз, умиротворенный и с обещанием непременно, не откладывая, посетить их славный поселок Юкта.
Но был еще и четвертый визит. Аспирантура Юркина видимо, впервые гуляла в большом ресторане большого города и, кажется, особой разницы между столичным кабаком и индигирской тайгой не находила. Кто это придумал ( Юрка утверждал, что такой аттракцион не планировался) - неизвестно, но дымный порох у них откуда-то был.. Идея была, как потом рассказывал Сашка, в следующем. Заложить под пустым стулом кучку дымного пороха, проложить к нему тоненькую дорожку и поджечь ее. Пламя пробежит, кучка пыхнет, гости встрепенуться, свадьба взвинтит обороты.
Возможно, так бы и случилось. Но кучка была чрезмерной, да и Гусак как-то неудачно встал. Порох полыхнул, вся антресоль погрузилась в дым, а Гусака слегка подпалили. Несильно, несмертельно, но подпалили. Вот тут и примчался четвертый раз метр с двумя огнетушителями. И он был на этот раз неумолим:
- Вам сейчас принесут с кухни кастрюли, сумки - забирайте свои манатки - закуску, выпивку- и уматывайте. Как друг прошу. Там внизу какой-то козел уже в КГБ звонить побежал....
Все глянули на Варвара.
- К Яру, - закричал молодой муж.
- Конечно, - улыбнулась молодая жена и взяла мужа под руку...
И свадьба, почти в полном составе, успешно погрузившись в подвернувшийся автобус ( аспираты буквально на ходу осадили его), двинулась к Яру...
Поначалу, мы хотели осесть в "Антисоветской" - в шашлычной, что по ту сторону Ленинградки - прямехонько напротив гостиницы "Советская".. Но там было дымно, людно, непразднично. И Юрка, обращаясь к аспирантам приказал расчехлить ... резервного соболя.
Переговоры с администрацией "Советской" были недолгими. Нам выделили отдельный зал до утра. Под два условия: карабины и прочее оружие сдать администратору, посуду не бить....
Мы, то есть я, Паря, Юрка, три его аспиранта, Серега и Жорка, возвращались со свадьбы под утро. Сели на 12-ый троллейбус и по Ленинградке ехали к Жорке.
- О, наша, крикнул Серега, когда троллейбус остановился напротив Аэровокзала. И мы, не договариваясь, пробками повыскакивали наружу. Перебежали проспект и - рысью на второй этаж...
Но - кончилась наша малина. Пришли другие времена. Страна перевела свои хронометры на Час Волка - выпивку теперь повсюду продавали с одиннадцати. В буфетах же всех вокзалов продажа ее была вообще прикрыта.
- Эх, Варвар. И эту фата-моргану своей свадьбой прикрыл - сказал Жорка.
И в общем-то все с ним согласились. Только аспиранты недоуменно переглядывались....