В те дни, а речь идет о середине пятидесятых , о тех годах, когда великого Путина только что перевели из ясель в детский садик, а родители не менее великого Медведева еще даже не встретились друг с другом, такие дома, как этот - ограниченный вход плюс консьержка - были большой редкостью даже в Москве. В столице были, конечно, жилые дома, к которым и подойти было нельзя - отмеченные мощными заборами, они несли на себе и другие явные следы того, что их охраняют. Этот же с виду был дом как дом, что-то вроде школы: пять этажей, шторки на окнах, цветочки. Можешь без риска для жизни пройти рядом, но - войти в подъезд и, скажем, распить там с приятелем бутылку портвейна - не тут-то было...
Герой наш жил именно в таком доме, уютно расположившемся на Песчаной улице, в ста метрах от метро " Сокол", наискосок от Песчаных бань и буквально в десяти-пятнадцати шагах от кладбищенской ограды. Автобусно-троллейбусный круг тогда отсутствовал, а на его месте еще гнездились ухоженные могилки Всехсвятского кладбища.
Шура, а героя звали именно так, рос с виду вполне обычным мальчиком и если отличался чем от других, то только исключительным прилежанием в учебе. В те строгие времена, между прочим, мальчиков и девочек учили порознь, мальчиков к тому же наголо стригли и только с шестого класса разрешали носить небольшой, слегка прикрывающий лоб чубчик. Писали же тогда в тетрадках деревянными перьевыми ручками, 86-тым перышком. Успехи же учеников еженедельно оценивали двумя отметками в дневнике - за поведение и за прилежание. Так вот Шура был на редкость прилежным учеником и лишь в восьмом классе начал постепенно отказываться от заложенной еще в первые школьные дни( где-то на улице Машиностроения, где стояла тогда мужская школа под номером 461) манеры поведения на уроке: прямая спина, глаза устремлены на учителя, руки на парте, одна на другой, правая, при желании ответить на вопрос учителя, может быть поднята и держится при этом строго вертикально, локоть не отрывается от парты. Шура, можно сказать, стоически бился за незыблемость этой манеры поведения на уроке. Даже тогда, когда во втором классе на парте за ним воссел волоокий разбитной Клындюк. Он сразу попытался вырвать Шуру из сверхприлежного состояния, для чего изо дня в день, из урока в урок вытирал перо своей ручки о Шурины уши. Шура терпел долго и лишь через полгода объяснил в конец разволновавшимся родителям причину фиолетового оттенка своих ушей.
Была у Шуры и еще одна отличительная черта, в общем-то связанная с первой - он сторонился шумных детских игр, уклонялся от драк и от участия в проказах. Ему почему-то нравилось читать книги. И еще он с удовольствием посещал музыкальную школу и без всякого нажима со стороны родителей выполнял все нудные домашние задания. Что-то всегда играл на школьных сборах и вечерах, но активности особой в делах общественных не проявлял. Пионером был примерным (галстук всегда выглажен и концы его не обкусаны), носил даже две лычки на рукаве (член совета отряда ). Оказался совершенно незаменимым в марте 1953 года, когда умер Сталин, и во всех школах страны около бюста вождя застыли пионеры. Никто, кроме Шуры, не мог столь долго - не шевелясь, с прямой спиной и с вскинутой рукой пионерского приветствия - нести скорбную вахту.
Вполне может показаться, что Шура был прирожденным занудой, хилым, квелым флегматиком, лишенным уже с детства, и окончательно, всякого интереса и даже вкуса к жизни. Но это было не так. И те, кто за ним наблюдал внимательно, не могли не заметить некоторых странностей его поведения, которые проявились уже в самом начале девятого класса.
Во- первых, он убрал локти со стола - последним, между прочим, в своем классе. Он перестал сверлить учителя взглядом и даже позволял себе иногда страшную вольность. Нет, он пока еще не поворачивался, как это делали все, на сто восемьдесят к соседкам, сидящим сзади. Он поворачивал лишь свою голову на девяносто и, добирая еще девяносто поворотом глаз, вел беседу.
Эти дерзости не остались незамеченными, но на, так сказать, рейтинг, Шуры в школьных рядах никак не повлияли. Общественное мнение его по-прежнему не ставило ни в грош и относилось к нему, как к неизбежному злу - ведь нужен же в школе хотя бы один кондовый отличник-старшеклассник.
Но в конце сентября один за другим произошли два события, которые не только резко изменили общественное мнение, но и вошли в анналы. И сейчас, спустя полвека в этой странной школе на Чапаевском переулке, которая когда-то была гимназией, затем первой школой ВВС, потом третьей немецкой спецшколой, а нынче носит скучное название "школа номер 1249", кто-нибудь, сославшись на бабушку или дедушку, непременно напомнит " А вот, говорят, что когда-то..."
А произошло пятьдесят лет тому назад в теплый сентябрьский день следующее. На уроке физкультуры, который шел в парке, что напротив школы, Шура метнул 750-граммовую гранату на 53 метра. Ее, гранату, тогда еле нашли. Одноклассники, самые накаченные из которых едва добрасывали до сорока, лишились дара речи. Пораженный Луканичев, преподаватель, подошел, пожал Шуре руку и зачем- то пощупал шурин бицепс, который, между прочим, отсутствовал напрочь. Но самое главное произошло в школе, когда буквально на следующей перемене к Шуре подлетел Игорь-художник, мощный атлет из параллельного класса и рекордсмен школы по метанию гранаты - 55 метров. Он хватанул своим кулачищем по учительскому столу и прокричал: "Не верю!" Так, наверное, Станиславский кричал на Немировича- Данченко, когда последний отпрашивался у него в библиотеку, а столик в " Славянском базаре" - на двоих с Ольгой Леонардовной - был уже заказан...
Игорь категорически потребовал доказательств:
- Сегодня, сразу же после уроков и метнем в присутствии свидетелей, - отрезал он...
Разбег у Игоря был метров 15, и граната опустилась за его же рекордом - в районе 57-ми. Шура, можно сказать, бросал без разбега: сделал два шага, откинулся с вытянутой за спину рукой и резко выбросил ее вперед. Он проиграл Игорю всего метр. И то только потому, что его граната в полете слегка зацепила ствол сосны.
Школа на несколько дней тревожно замерла. Все это воспринималось как чудо. Этот худосочный субъект без бицепсов, эта общеизвестная зануда, которая в свои пятнадцать лет не только знала о теории относительности, но и очень складно могла рассуждать о ней, фактически вырвала титул сильнейшего метателя школы( о сосне, естественно, стало известно всем ). И у кого - у самого Игоря. Школа, я повторяю, на несколько дней замерла. Высокомерные десятиклассницы специально переносили свои прогулки по коридорам на третий этаж, где находился Шурин 9 "Б", чтобы хоть мельком глянуть на героя. Преподаватель химии, который недолюбливал Шуру за слишком уж большую любовь к физике и не упускал случая продемонстрировать это - он, придираясь к орфографическим и синтаксическим ошибкам, ставил Шуре за письменные работы обычно четверки. Шура писал абсолютно грамотно, но только на уроках литературы, и позволял себе расслабляться на всех остальных. Так вот строжайший из строгих Виктор Лаврентьевич Трякин поставил Шуре в эти дни пятерку, хотя слово повидимому Шура написал через дефис, а его тогда, как и по-прежнему, попустому, полагалось писать слитно. Так вот, В.Л. ошибку исправил, но пятерку тем не менее поставил.
Ну и совсем уж изнемогали пацаны - бройлеры из 5-6-х классов. Они при появлении Шуры просто замирали, как кролики, и, не отрывая от героя взгляда, провожали его глазами.
Сам же Шура в эти дни не расставался с выражением легкого недоумения на лице - а что это вы все так всполошились. Словно обдумывал, что бы ему еще отчебучить. Такое, что и в самом деле достойно изумления...
И спустя буквально несколько дней он вновь вызвал, и на этот раз совершенно колоссальную, волну общественного интереса к себе.
Случилось это в конце сентября, на первом школьном вечере. Тогда не было дискотек- картотек и прочей современной ерунды и, танцевали на школьных вечерах исключительно под пластинки. Танцевали только парами и существовала изуверская процедура приглашения на танец. В школе было всего лишь два или три юноши, из числа самых отчаянных головорезов, которые позволяли себе рассекать эту роскошь: нагло перед глазами всей школы пройти через актовый зал и пригласить барышню на танец. Но и это были приглашения исключительно на медленное переступание ногами под "Скажите девушки подружке вашей", которое почему-то называлось танго. Что касается второго популярного ритма - фокстрота, то на него молодцов - охотников в школе вовсе не было И хотя время от времени ставили пластику с популярнейшим в то время фоксом "Мишка, Мишка, где твоя улыбка", танцевали под нее только девичьи пары.
Так вот первый школьный вечер 1956-1957 учебного года оказался под угрозой срыва - пропал проигрыватель, принесенный кем-то из дома, и танцевать было не под что. Поиски проигрывателя ни к чему не привели, поскольку одновременно пропал и тот, кто его принес. Все напряженно глянули - сначала на стоящий в углу рояль, потом на Шуру. Конечно, всем было ясно, что от Шуры ничего, кроме какого-нибудь "Турецкого марша" или "Меланхолического вальса", и известных-то всем в школе благодаря Шуре, ожидать было нельзя...
"Но, ты хоть это, хоть это сыграй, раз собрались" ... Шура прочел эту всеобщую молбу в устремленном на него взгляде и смиренно подошел к роялю. Он начал перебирать клавиши и в этом переборе каждое чуткое ухо уже слышало и турецкий вальс и меланхолический марш. Все сгрудились вокруг рояля, но по негласным правилам, совершенно невероятным и диким для сегодняшних дней и совершенно естественным для дней тогдашних, рядом с Шурой оказались две главные школьные красавицы- десятиклассницы. Толпа школьников в те дни была еще прозрачна для красавиц - она самопроизвольно расступалась пред ними. Красавицы так и стояли: справа от Шуры, туманная как голубь под карнизом, утонченная аристократка Нина Кондратьева, а слева лазуреглазая Оля Стороженко. И Шура вдруг обратился к Оле с вопросом, которого от него никто не ожидал :
- А у Вас есть любимая мелодия?..
Она ему ничего не ответила - лишь напела всего четыре такта: " па-пара-па-па"... Никто, конечно, ничего, не понял. Но великий Шура ухитрился поймать мелодию. И тут же исполнил десятиминутную импровизацию на ее тему.
Современному молодому человеку очень трудно объяснить, что значила тогда "Серенада солнечной долины" и ее коронка "Падн ми бой", которая пропевалась всей просвещенной молодежью исключительно как "пабли бой". Шура, оказалось, не просто знал эту мелодию - он десять минут импровизировал на эту тему. И так импровизировал, что даже старик-математик Сан Саныч Цимбалов, которого партбюро приставило наблюдать за порядком на этом вечере, кряхтя, поднялся со своего места и проковылял к роялю. Вот какая это была импровизация!.. Надо ли говорить о том, что обреченный было вечер стал событием, и о нем вспоминали потом даже те, кто в тот год пришел в школу на Чапаевском переулке первоклассником.
Надо ли говорить о том, что весь тот вечер школа танцевала под импровизации Шуры.
Каждый раз, когда заканчивался очередной танец, все собирались у рояля и осторожно, чтобы не спугнуть вдохновения маэстро, начинали высказываться о теме следующего танца...
Надо ли говорить о том, что Шура слышал тогда один только голос, что спецшкола номер три на Чапаевском переулке танцевала в тот сентябрьский вечер 1956 года под любимые мелодии Оли Стороженко...
Самое же интересное началось потом. Конечно, граната, выпущенная из Шуриной катапульты, произвела впечатление на общество - сила, даже в безмускульном варианте, в этой школе ценилось также, как и в любой другой. И тем не менее даже в те достаточно грубые и не очень-то благоустроенные времена физическая сила абсолютной власти среди подростков и юношей не имела. Поэтому, да, Шурина граната впечатляла, но она не покушалась на устои, на мироустроение. Совсем другое дело, когда ты садишься за рояль и через него обретаешь власть над абсолютным - над самыми красивыми десятиклассницами. Здесь уже была явная попытка подчинить себе бытие. И школа, конечно же, напряглась. Ее затрясло.
Те из живых еще ныне, кто находился тогда в стенах этой школы, несомненно подтвердят, как повсеместно и почти во всем стало чувствоваться то напряжение и трясение...
Ничто того не предвещало и не могло предвещать, но Таисия Максимовна, главный биолог школы и по совместительству ее бессменный партсекретарь, вдруг с поличным, тепленьким, берет на месте курения Толика по кличке Пропеллер ( его отец работал на 30 -м авиационном заводе).
- Кто продал, блин, - перебирал посиневшими губами потрясенный Пропеллер, утративший на миг способность выговаривать свое любимое ругательство и не подозревавший, естественно, тогда, чем обернется для страны спустя десятилетия эта его оговорка, эта его вынужденная немота ... - Я с четвертого класса курю, меня сама Янина Ивановна в 144-ой взять не могла. Кто, спрашиваю...
Курящие и некурящие девятиклассники напряженно молчали. И если не понимали, то определенно чувствовали: что-то сдернулось, и навсегда, в уютном школьном равновесии...
Не пройдет и недели после конфузии Пропеллера, и любимец богов Борька, великий футболист из Шуриного класса как-то совсем уж по-дурацки спрячется во время репетиции... Их комсорг Захват специально и упорно тренировал на переменах класс. "Химик идет",- кричал он и отводил десять секунд на то, чтобы оставшиеся на перемену в классе, а покидали класс только девочки и Шура, разместились под массивными, наглухо закрытыми с трех сторон ученическими столами. И все всегда сходило с рук. Если тревога была не ложной, то их классный руководитель, химик, входил в класс, прогуливался между рядами столов, поводил носом, показывая замеревшему у стола Захвату, что он не просто чувствует, а видит столб пыли, зависший в воздухе, но ни разу так и не заглянул ни под один стол. Только позже им станет ясно, что он прекрасно понимал, где находится сейчас вся мужская половина вверенного ему класса, и не спешил заглядывать под столы исключительно из деликатности. А тут Борька зачем-то залез в шкаф. Точнее понятно зачем. Он дернулся под один стол - битком, под другой - то же самое и с отчаяния ( десять секунд были на исходе) полез в шкаф, да еще дверь не до конца прикрыл. Виктор Лаврентьевич Борьку из шкафа извлек, и вся пыль, висевшая в воздухе, тут же осела на Борькины плечи. Потом было комсомольское собрание, где с Борьки снимали стружку и требовали, чтобы он назвал сообщников. Снимал и требовал, собственно, один классный руководитель. Народ же безмолвствовал. Даже девочки - потому что знали о суровом нраве Захвата и очень серьезно отнеслись к брошенному в их сторону комсоргом недвусмысленному взгляду: " испепелю, если кто пикнет".
Едва успеют затихнуть страсти по Борьке, как девятиклассница Л. возьмет да и при всех вмажет девятикласснику Т. по физиономии. А когда Т. приведут в чувства, то набросившееся на него учителя установят что Т. интриговал против Л., пытаясь рассорить девочку с ее сердечным другом ... И снова будет собрано комсомольское собрание. И класс с хрустом разломится пополам, так и оставив девятиклассницу Л. один на один с этим мучительным вопросом "Бить или не бить"... Собрание закончится ничем, но будет иметь вполне сюрреалистическое продолжение: все классом, включая самого Шуру, который неожиданно для всех не только решительно поддержит партию экстремистов ( бить! ), но и возглавит ее, они отправятся в только что открывшийся кинотеатр " Сокол" смотреть не что-нибудь - " Разные судьбы"...
Все это и многое другое недвусмысленно указывало: школа вступила в полосу неустойчивого, а может быть, даже неравновесного состояния. Конечно, всегда найдутся рациональные зануды, которые будут утверждать, что ничего примечательного в этих событиях нет - обычные случайности. Но мы -то с вами чувствуем - уже чувствуем - что гдe-где, а здесь никаких случайностей нет и быть не может. Здесь зашевелилась судьба. И с минуты на минуту это станет ясным даже самым постным рационалистам.
До того, как стать немецкой, эта школа, как вы уже знаете, была военной. И естественно в ней существовал духовой оркестр. Военные из школы ушли, ушли почти с той же обреченностью, с которой они уходят из города в одной известной пьесе. Инструмент же, понятное дело, остался. Зацепился за него и специалист - почти на общественных началах он сколотил из пятиклассников оркестрик и начал натаскивать их. Репетировали в помещении восьмого класса - на первом этаже, в крыле, где физкультурный зал...
И вот, буквально пара дней прошла после посещения кинотеатра... Шла обычная школьная перемена. Весь Шурин класс, словно опровергая поспешный вывод о разных судьбах, сгрудился около доски и внимал - Шура показывал, как решать заданную на дом задачу из стереометрии. Он единственный сумел распутать очередной хитроумный замысел Сан Саныча... В это время в класс и ворвался Пропеллер, который на дух не переносил в математике все, что торчало из плоскости и не умещалось в четыре арифметические действия.
- Восьмые ключ подобрали, - рухнул на стул Пропеллер.
Через три секунды у доски в 9 " Б" стояли только девочки. Мужская же часть класса неслась по коридорам, молча и сосредоточено. С третьего на первый - от химкабинета к физкультурному залу. В передовой части группы покачивалась голова Шуры.
Шура, как уже известно, ребячьи шалости не любил, а коллективные, можно сказать, ненавидел. Но сегодня он возглавил группу, которая неслась навстречу может быть самой грандиозной шалости в истории школы на Чапаевском переулке - самой масштабной нерегулярности в ее истории.
В том, что девятый "Б" так легко и главное дружно соскочил с очередной задачи Сан Санына - с очередной его попытки убедить своих учеников в том, что судьба у них все-таки одна - и сорвался в марш-бросок по школьным коридорам, ничего загадочного не было. Даже свирепый нрав Цимбалова, его привычка размазывать по стене любого, кто посмеет не решить заданную задачу и будет пойман на этом, не могли остановить девятиклассников. Потому что влетевший в класс Пропеллер протрубил о том, о чем весь прошлый год они мечтали сильно, страстно и безнадежно.
Это они в прошлом году были восьмыми и располагались в том загадочном классе рядом с физкультурным залом. Это они целый год ежедневно, даже в воскресные дни и на каникулах, икали возможность легально проникнуть в стенные шкафы, где хранился духовой инструмент и дать ему свою путевку в жизнь. Искали, но не находили. Они собирали даже закрытое ( для девочек) комсомольское собрание, куда с правом решающего голоса была приглашена вся несоюзная молодежь класса - эти засидевшиеся в пионерах Пропеллер, Волк и верткий Валера Мозговой, по кличке Ртуть, бессменный чемпион Москвы по боксу среди юношей, выигравший по очкам все бои, в которых участвовал только потому, что ни одному противнику пока не удавалось в него попасть. Присутствовали там и два удальца из младших классов. Они когда-то запутались в сетях Цимбалова и были отправлены на повторный круг - школьное начальство, увы, так и не приняло во внимание их нетривиальных заслуг перед коллективом... Но в " 9Б" их по-прежнему считали своими, их по-прежнему уважали за лихую удаль и фантастическое владение техникой шкоды. Это на том закрытом собрании комсорг Захват сказал, что мы не оставим свою мечту и пусть все выйдем из школы без аттестатов, но мы сыгранем наш " пабли бой" на этом инструменте...
И вот теперь, восьмые нагло пленили их мечту. И девятый "Б" мчался с третьего этажа на первый, чтобы восстановить справедливость.
Но восьмые, как оказалось, были не причем - просто вечером после репетиции руководитель оркестра забыл запереть стенной шкаф. И восьмые уж достали инструмент и уже примеривались к нему своим неумелыми губами... Комсорг Захват, влетевший в класс первым, так и сказал тогда восьмым - "которые тут временные - слазь !". Грозен был Захват, грозную энергию излучала подступившая к нему толпа девятиклассников, и восьмые не посмели перечить, хотя и среди них были сорванцы очень высоких категорий. Они послушно оставили позиции и откочевали в коридор - в боевое охранение репетиции, готовой начаться с минуту на минуту.
- Прошу, маэстро, - сказал Захват, как только последний из восьмых покинул территорию оркестра. И протянул свою длань в сторону Шуры.
Вы думаете, Шура вознес руки, вы думаете он успокоил рвущихся в бой мастеров ..... Не тут-то было. Шура повел себя совершенно непредсказуемо, показав, что и граната, и та фортепьянная импровизация на вечере были отнюдь не случайностью, а первыми раскатами пробуждающегося вулкана...
Едва только Захват произнес свою фразу, Шура, прыжком кенгуру перемахнув стол, метнулся к шкафу, раскрыл дверцы и выхватил оттуда свою мечту - тромбон. И это в общем-то было понятно - кто из нормальных людей в пятнадцать-то лет откажется сыграть именно на тромбоне, если такая возможность вдруг подвернулась.
Это случилось во вторник. До пятницы, до очередной репетиции, у них было три дня. Пока делили инструмент, Захват с трубой геликоном через плечо вышел в коридор и провел переговоры с восьмыми.
- На каждую перемену от ваших в оркестр включаются трое. Остальные - на атасе. Чем лучше организуете охранение, тем больше ваших сыграет...
И восьмые не подкачали. Три дня исполнялось это четырнадцатичастное( по числу перемен) "болеро Равеля" на тему из "Серенады солнечной долины". "Пабли бой, о читанога- чуча" высвистывал на тромбоне Шура, колоссальным усилием воли и воображения заталкивая этот изысканный мотив в прямолинейный ритм равелевского болеро... И двадцать один музыкант подхватывали, кто как мог, это страстный призыв тромбона, вкладывая в извлекаемые звуки всю мощь своих молодых легких, выражая в них свое бешенное желание одним махом, одним движением души и дыхательных мышц схватить и удержать все премудрости сольфеджио.
У Шуры был абсолютный музыкальный слух. Но еще более абсолютной была его музыкальная память. Уже в десятилетнем возрасте, у него обнаружилась эта способность записывать в нотах со слуха. Он мог воспроизвести на бумаге даже прослушанную им симфонию. Он ее помнил, запоминал с первого раза, и ему ничего не стоило потом расписать ее на нотной бумаге по- инструментно.
Увы, Шурина судьба развернулась на площадях, весьма далеких от музыки, а иначе был бы у России свой Моцарт...
Уникальная музыкальная шкатулка Шуры хранила все. Она стала даже причиной его страданий, когда вокально-инструментальные ансамбли начали плодиться со скоростью чумных бацилл во время эпидемии, когда под каждым кустом, каждый дуролом готов был развернуть свой оркестр. Шура, чтобы не громыхнуть в Белые столбы, вынужден был тогда заказать беруши особой непроницаемости ...
Именно благодаря его уникальному дару и сохранилась в его башке запись той 14-частной импровизации 1956 года. И потом, встречаясь со школьными друзьями, он утверждал ( и подтверждал цитатами ), что тогда, той осенью, как раз в дни, когда началась буза в Будапеште, всего в десяти шагах от физкультурного зала 3-ей спецшколы, что на Чапаевском, родилась целая музыкальная эпоха...
- Все ритмы и стили второй половины 20 века заложены были тогда нами, - утверждал Шура. - И случилось это потому, что мы первыми повисли на этом сладостном слове свобода. Это именно в нас отчетливо сошлись в те дни свободная музыкальное мышление и техника владения инструментом, полностью освобожденная от занудства правил. И результат не заставил себя ждать...
Помните вот это место, Андрюха Кириллов на кларнете .... Это же твист, еще не родившийся твист...
А Володька Ильин вот здесь на волторне, слышите,- битлам еще предстоит сочинить свой "уес-то-дэй", а он уже тогда, в принципе, мог положить эту мелодию на ноты.
А что делает Вовка Волков на тубе. Прислушайтесь, поймайте внутренний ритм его клавишного перебора-перестука и вам станет понятно, с кого начался в России и на шарике рэп. А как ему подтанцовывает Алик Капустин на бас геликоне - заслушаешься...
Или здесь у Вовы Лубяны. Нужно быть последним глухарем, чтобы не заметить: в бессмертной партии контрфагота уже заложены и все тяжести, и все увечия грядущего рока... Это очевидно для любого, способного отличить соль от ми. Почти так же, как и то, что БГ уже тогда должен был затихнуть и не возникать, потому что в партии баяна....
Да, там звучал и баян - его приволок на следующий день презрительно взиравший на все духовое Юра Борисов (доставшийся ему при дележе альтовый корнет он сдал восьмым). Так вот в этом подпевании баяна, гармонично вписавшемся в вакханалию духовых, БГ был уже и создан, и переосмыслен, и низвергнут...
Филиппка же Киркорова наш Валера Поливанов сделал еще тогда - всего и на простой флейте...
Про трубу Игоря Тер- Аракеляна и упоминать как-то неудобно. Пусть наследники Шнитке, пусть почитатели Софьи Губайдулиной сами скажут, кто сыграл роль камертона для их кумиров - в их отчаянных поисках музыкального смысла ...
А что вытворял Валера Суриков на альт- саксофоне ... Вы знаете, конечно, это изящное место у Макаревича, выстроенное на чисто формальной замене диезов на бемоли и положившее начало целому направлению в попсовой музыке, которое кое-где называют сегодня - кто алкинским пугачивизмом, кто галкинским баскервелизмом ...Так эту инверсию впервые предложил именно Валера. Не ведая, между прочим, ни о бемолях, ни тем более о диезах.
Мрачноватый, уже тогда озабоченный содержанием своей докторской диссертации, Толик Смирнов в том болеро и раскрылся впервые как тонкий лирик и идеалист...Когда сквозь какофонию рождавшихся стилей грядущего упорно, как бурлак баржу, тянул, проталкивал на своем английском рожке любимую бэсамэмучу.
И уж совсем мрачный Вадик Калинин - КВН - он и из самого упадочнического духового инструмента - флюгельгорна - исхитрялся извлекать что-то очень жизнеутверждающее. Я не могу определить эту мелодию - увы, я пока не знаю ее. Она, видимо, еще не сочинена - ей еще только предстоит родиться...
Толик Богомолов в день дележа, во вторник отсутствовал и в среду был вынужден использовать тот инструмент, что был доступен - свой ученический стол. Так вы думаете, он подкачал... Думаете, его не захватил общий творческий порыв, и он остался не в теме?... Ничего подобного. Прислушайтесь, что выстукивает он здесь на своем столе... Угадали?. Да, это она - летка-енка. А до ее появления в эфире еще целых десять лет...
А вот еще двое безлошадных. Боря Кузьмин, будущий заслуженный мастер спорта, дважды чемпион Европы по гребле, не ставший олимпийским чемпионом в Токио только потому, что его экипаж преднамеренно вырубили - опоили кока-колой, несовместимой тогда еще с русским желудком. Пока же на этой репетиции он - человек без инструмента. Слишком уж велик ( около 2 -х метров) и слишком уж интеллигентен, чтобы биться за инструмент. Его, как и небольшого росточком Мишку Фонченко, оттеснили. Они с пустыми руками, но они не обречены. Стоят и выстукивают друг другу в ладошки. В одном почти два, в другом чуть больше полутора. А какая сказочная мелодия... Узнаете?.. Да, да, Булату ее еще предстоит сочинить...
И наконец, партия великого Сани Холодилова, нашего Гайзенберга, неисправимого троечника с первого по девятый и самого блестящего выпускника 1958 года: без репетиторов, без медалей, с тройками в аттестате наперевес он сумел пробить укрепления самого престижного в те времена вуза - физтеха на Долгопрудной. Он и тогда, на той репетиции демонстрировал невиданную удаль, нечеловеческий полет воображения. Только в лепешку оттоптанное медведем ухо не услышит в той партии, что он сделал на своем бас кларнете, "Баньку" Высоцкого...
А что же девочки 9 Б. Они так и остались наедине с нерешенной задачей и стали легкой добычей Цымбалова. Сан Саныч очень не любил, когда не решали предложенные им задачи. Но еще больше он не любил, когда их решали. И Шура был его наипервейшим врагом, поскольку ухитрялся решать все... Войдя в класс и увидев за партами одних девочек, Цымбалов, конечно же, решил отыграться на этом проклятом классе, который решал даже то, перед чем пасовали десятые..
Сан Саныч уже успел вышибить за дверь с двойкой их первую математичку Лору Котлову, которая посмела заявить, что задача не решается в принципе. Он уже поставил единицу отличнице и члену школьного бюро Лере Петровой, которая и вовсе отказалась выходить к доске, заявив, что она не пойдет, и все тут. Он готов уже был приступить к следующей жертве, когда распахнулась дверь, и на пороге возникли мужчины.
- Извините, Сан Саныч, -- сказал Шура, - нас задержали в пути неотложные дела, но мы все-таки добыли решение.
С этими словами Шура подошел к доске и провел на чертеже одну линию.
- Согласитесь, Лора права, без этой биссектрисы задача, и вправду, не имеет решения...
И тут же в течение 20 секунд вычертил искомый результат.
Сан Саныч понял, что Шуру и здесь не удалось обойти. Он исправил Лерин кол в журнале на четверку, подошел к двери и, чуть приоткрыв ее, позвал Лору:
- Ну ладно, заходи...
После этого урока девочки 9-го Б дружно направились к физкультурному залу - вслед за умчавшимися туда мальчиками. Девочки делали это теперь на каждой перемене. Обстоятельства способствовали этому - восьмые не подкачали и охрану репетиции несли отменно.
Восьмой класс находился, как вы уже знаете, на первом этаже, но именно на этом этаже располагались и учительская, и кабинет директора. Уже в четверг директор пригласил к себе завуча.
- Вы понимаете, Александр Сергеевич, - сказал директор, мне уже третий день во время перемен все время слышится эта мелодия. Знаете, из "Солнечной долины", вот это место "пабли бой" и т.д...
- Вы совершенно правы, Исаак Семенович, - сказал завуч. Я и сам все время ее слышу. И даже подпеваю: "о читанога чуча". Наша словесница, Ефросиния Андреевна, вчера даже осекла меня : " Что это у вас, Александр Сергеевич все попса на языке крутится"... Слово-то какое придумала - попса....
- Так, значит, это не галлюцинации...Кто же это наяривает во время учебного процесса?.. Там, какой у нас класс, нынче
- Как всегда, восьмой.
- А кто в прошлом коду там был?
- Нынешний 9-тый "Б".
- Это тот, где комсорг Захватов, что ли?..
- Да.
- Вы знаете, - после небольшой паузы продолжил директор, - проверьте, на всякий случай, и немедленно, целы ли там замки на стенных шкафах...
Разговор состоялся в четверг, ближе к вечеру. Все же предыдущие дни, пока шла репетиция, девочки девятого "Б" все, как одна, спускались на переменах вниз и тихо, беззвучно танцевали в физкультурном зале.
Чуткая Валя Помазкова легко выхватывала из доносившейся какофонии мелодию вальса. И все смиренно вторили ее кружению - раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.
Лора Котлова с Лерой Петровой
Тома Долганова с Наной Перехвальской
Люся Поскребышева с Татьяной Паршиной
Ирка Котенко с Наташей Ивановой
Таня Татаринова с Верой Радзиховской
Ольга же Гаврилова и Сталина Бычкова кружились, как и Валя, в одиночестве....