- Мама, я хочу спросить. Ты говоришь, что мой дед и отец - оба были достойными людьми, славными воинами, и оба погибли в схватке, как подобает мужчине. Ты говоришь, оба отправились на небесный пир к богам, поскольку умерли с мечом в руке. Ты говоришь, что в моих жилах течет их кровь, и в этой крови больше стали, чем воды. Я счастлив это слышать, и люблю их, и восхищаюсь ими... Но ты всегда много рассказываешь про деда, и мало - про отца. Пожалуйста, мама, расскажи мне о нем! Каким он был? Как он погиб?..
* * *
Желтый Лес слыл весьма неспокойным местом, и на то были причины. Лишь узкая речушка отделяла его от больших степей, а степи лежали уже вне власти короля и кишели кочевниками. Потому Желтолесный барон всегда держал в замке крепкое войско, а его рыцари славились отвагой на все королевство.
Некогда на службе барона состоял сэр Харольд Бурелом. Оправдывая прозвище, был он здоров и силен, как ломовая лошадь. Широк в плечах, могуч, крепок, потому хорош с копьем или боевой секирой, но как для мечника несколько медлителен. Говорил громко, а смеялся тихо, в бороду. Уважал лошадей, умилялся собакам, презирал деньги, оттого никогда их не имел. Словом, был рыцарь как рыцарь -- не хуже иных.
Воины баронской дружины редко обзаводились семьями: кто почитал это скукой смертной, кому недосуг было, а кто попросту не рассчитывал надолго задержаться в нашем суетном мире. У сэра Харольда сложилось иначе. Когда стрела степного конного лучника вошла ему в глотку, сэр Харольд оставил по себе вдову и дочь.
Девочку звали Алией, ей тогда едва исполнилось пять. Печальный день похорон плохо запомнился ей. Много чужих больших мужчин в железе; бесформенное восковое чучело с мерзким оскалом на лице, ничуть не похожее на отца; огромный костер, и мать шепчет: "Папа теперь на пиру у богов, он радуется сейчас" - и до красноты трет глаза.
Живого отца Алия помнила и того хуже -- разрозненные блики, силуэты в тумане. Вот откуда-то сверху он хватает ее рукой в перчатке -- и вмиг она оказывается на широкой горячей спине жеребца. Вот треплет по холке лохматого черного кобеля, а тот, счастливый, лезет передними лапами на колени к хозяину. Вот за столом хохочет над своею же шуткой, расплескивая из кружки густой эль. А вот дочка просит его: "Покажи, как ты бьешь врагов!" - и секира в руках воина начинает вращаться все быстрее, пока не расплывается в сияющую восьмерку.
Да, Алия помнила об отце крайне мало. Зато твердо знала главное: он был настоящим рыцарем.
Мать Алии, как и многие благонравные строго воспитанные леди, вовсе не умела жить для себя, воплощать собственные желания. Да и желания как таковые почитала она делом постыдным, чуть ли не греховным. Жить с какой-либо иной целью, кроме выполнения долга, было ниже ее достоинства, а долг свой вдова видела в том, чтобы надлежащим образом воспитать и подготовить к замужеству единственную дочь.
- Тебе следует многому научиться, дорогая. Чтобы стать настоящей леди, девочка должна быть послушной и смиренной, следить за собой каждую минуту, и хорошо уметь различать, что подобает делать, а что - нет.
- Зачем это нужно? - недоумевала Алия.
- Чтобы стать настоящей леди!
- А это мне зачем?
- Только тогда достойный мужчина возьмет тебя в жены.
- А зачем мне нужен муж?
Такой вопрос был сущим кощунством в понимании матери, но она, пересиливая негодование, все же отвечала:
- Чтобы позаботиться о тебе, и чтобы защищать тебя! Кто же еще сделает это?
- Я сама научусь! Смотри, мам!
Алия хватала швабру и делала широкий замах, словно двуручным мечом.
- Прекрати сейчас же! - вскрикивала мать. - Это не подобает леди!
Дочь пожимала плечами и уходила. Да уж, не умеет мама объяснить понятно. То ли дело - отец.
- Не уповай на то, чего у тебя нет, - так говорил сэр Харольд когда-то. - Если уступаешь врагу в силе, бери свое скоростью. Не блокируй удары, уворачивайся от них. Не пытайся прорубить доспех, а целься в щели, в сочленения. Используй то, что имеешь.
Эта логика была яснее девочке.
Чтобы развить скорость, она тренировалась с уличными мальчишками, а иногда - с черным кобелем. Задирала пса, пыталась палкой стукнуть его шустрее, чем он зубами перехватит оружие.
- Святые угодники! - кричала мать. - Что за игры, как у девок дворовых!
А что сказал бы отец? Наверное, так:
- Не стой на месте! Мало вертеть рукой, двигайся всем телом!
Вооружившись арбалетом, Алия сбивала яблоки с дерева. Редко попадала - тогда болт разносил яблоко в мокрую труху. Чаще промахивалась, и болт улетал к чертям на небо.
- Ох!.. Помилосердствуй, безумная! - мать хваталась за сердце. - Ты хоть подумала, куда летят твои стрелы? А если на голову кому-то?
Отец сказал бы:
- Коли хочешь попасть, долго не целься. Арбалет тяжелый, долго держишь - рука задрожит, промахнешься. Подняла к плечу, поймала цель - сразу бей.
Алия пробовала на вес неподъемный отцовский меч и топор, надевала шлем - и шея чуть не ломалась под его тяжестью. "Я слишком хилая, - печально думала она. - Нужно стать сильнее, нужно стать больше". Как выпадал случай, убегала во двор, наравне с прислугой крутила вороток колодца, таскала ведрами воду, рубила дрова. Потом мать выходила на охоту, выслеживала и отлавливала дочку, засаживала за вышивание. Невесомая игла неуклюже елозила в загрубевших пальцах Алии, стежки ложились вкривь и вкось, девочка ощущала, как тают на плечах с таким трудом заработанные мускулы.
- Зачем это нужно?.. Кому?
- Твой будущий жених станет восхищаться твоим искусством, вот увидишь! - убеждала мать.
- Бабская чепуха, - фыркал призрак сэра Харольда. - Расшитая тряпка ничем не лучше белой тряпки.
Мать приходила в отчаянье и металась из крайности в крайность: то орала на девочку, срывая голос, то запирала ее в комнате, то просто печально вздыхала:
--
Делай что хочешь, неблагодарное чудовище...
На непоследовательные мамины маневры дочь смотрела без огорчения, но с любопытством. Снисходительно думала о ней красивыми отцовскими словами:
--
Интересно, какую тактику она выберет сегодня? Возьмет в осаду на кухне? Схватит скалку и пойдет в лобовую атаку?..
Мать была, в сущности, неплохой женщиной: воспитанной, неглупой, заботливой, терпеливой. Но она была жива. И потому никак не могла сравниться с сияющим, как алмаз, лишенным недостатков, бесплотно идеальным призраком отца.
"Я не леди, - думала Алия, - я не похожа на леди, и не хочу быть на нее похожей. Так зачем полагаться на то, чего во мне нет?.."
Было и другое, что Алия осознавала не вполне. В хрупком своем девичьем теле она давала призраку приют. Он продолжал жить в ней и жить ею. Отказать ему в этом дочь рыцаря не могла.
Вопреки опасениям матери, парни рано начали интересоваться бойкой, дерзкой, вечно неопрятной Алией. Ради средств к существованию, вдова превратила свой большой дом в постоялый двор с таверной. Дочка помогала по хозяйству; в людные дни, когда служанки не справлялись, даже разносила эль гостям, так что мужчин всевозможных калибров навидалась она вдоволь: ремесленных мастеров с подмастерьями, заезжих купцов, городских стражников, наемных стрелков, оруженосцев... порою бывали и рыцари. Многие - особо те, кто помоложе - заговаривали с нею, подмигивали, норовили ущипнуть или усадить рядом с собою, приобняв за талию. Алия с любопытством слушала их тогда, когда они говорили о войне: когда компания мечников принималась с жаром обсуждать какой-нибудь турнирный поединок, припоминая и обсасывая каждый выпад; когда иной разведчик леденяще вкрадчивым тоном рассказывал товарищам небылицы о жестокости кочевников... В других случаях мужчины не вызывали у Алии интереса: им также было далеко до непогрешимого бессмертного сэра Харольда.
Впрочем, однажды вышел случай. Широкий костью зажиточный купец остановился у них, и за ужином в общей зале Алии выпало его обслуживать. Она замешкалась возле компании оруженосцев, щедрых на рыцарские сплетни, и купец грубо прикрикнул на нее:
- Эй, девка, поживее там!
Алия, не торопясь, поочередно обошла все столы, и лишь последним подошла к купцу с кружкой эля.
- Ты совсем оглохла?! - возмутился гость. - Я звал тебя еще до заката!
- Вы звали какую-то девку, ко мне вы не обращались.
- Я худая и дерзкая, вы - толстый и кривозубый... Бог каждому дал недостатки, чтобы люди не зазнавались.
- Вижу, ты совсем не обучена прислуживать честным людям. Что ж, я тебя подучу.
С этими словами он схватил Алию, развернул к себе задом и отвесил три крепких звучных шлепка. Отпустил, и ожидал того, видимо, что девчонка заревет и попросит прощенья, или убежит жаловаться кому-то. Вместо этого она холодно произнесла:
- Вы чертовски правы, сударь: меня никто не учил прислуживать. Алия, дочь сэра Харольда, рыцаря баронской дружины, благодарит вас за науку.
Затем она отхлебнула хмельного варева из его кружки - и ушла.
Матери Алия не сказала ни слова, однако случай этот и сам нахальный купчина не шел у нее из головы. "Отец никогда не бил меня!" - думала она, и чувствовала не только возмущение. Нечто еще было, такое неудобное, угловатое, что так просто не выбросишь... А еще, у купца была очень сильная рука. Боевая секира пришлась бы ему впору.
В следующие три дня купец обедал и ужинал у них, и всякий раз Алия вызывалась обслуживать его, даже когда не было в том нужды. Он только называл заказ, а она отвечала только: "Да, сударь". Он всякий раз давал ей лишнюю пару монет, она говорила, наклонив голову: "Благодарю, сударь" - и оставляла монеты на столе. В третий день он сказал:
- Алия, ты это... не держи на меня зла.
- Даже не думала, сударь, - ровно ответила она. - Можно вызвать человека на поединок, а можно простить, но злиться в любом случае бесполезно.
- Девочка с перцем!.. - купец широко улыбнулся. - Отец, пожалуй, гордится тобой.
- Гордится, - уверенно ответила Алия.
- Небось, и скакать верхом умеешь? И стрелять?
- Изволите убедиться? На рассвете в саду. Я собью больше яблок, чем вы... - тут она не удержалась от выразительного взгляда на выпирающий купеческий живот: - ...и объеду верхом всю крепость, пока вы взберетесь на коня.
...Вечером пятого дня купец явился к вдове сэра Харольда и попросил руки Алии.
Жизнь Алии преобразилась вдруг - словно ловкие пальцы перевернули монету, и горбоносый профиль короля обратился вздыбившимся грифоном. Дочери рыцаря казалось порой, что ее душу каким-то чудом всунули в тело другой особы, и та, другая, была маленькой девочкой.
Желая уберечь дитя от мирских невзгод, родители порою до того оберегают его, что тщедушная жизнь ребенка оказывается начисто отгорожена от мира, упакована в плотную, душную мешковину, сотканную из заботы и опеки. Нечто подобное представляла собою и супружеская жизнь Алии.
Муж называл ее: малютка. Муж называл ее: крошка. Муж называл: деточка.
Он говорил:
- Зачем же верхом, глупышка? Сейчас же велю запрячь карету!
Он ласково ворчал, усаживая ее в кресло:
- Что же ты сама схватилась, девочка моя? Пуская слуги подают - на то они и есть.
Он гудел снисходительно смешливым басом:
- Ни к чему тебе на базар идти - там только грязь и быдло. Не для тебя это, малютка.
Муж обожал слова "ни к чему". Ни к чему появляться на улицу одной, ни к чему заговаривать с чужими, ни к чему ходить босиком, ни к чему работать, ни к чему поднимать тяжести... Тяжестью считалась любая вещь крупнее кубка с вином. Работой, недостойной Алии, оказывалось любое занятие, кроме вышивания и чтения вслух. Для всех прочих дел служили крепкие руки купца или проворные слуги, подвластные ему. Громкий, могучий, грубовато заботливый муж отгораживал Алию от жизни гранитной стеною.
Порой девушка приходила в бешенство от всего этого. Ее душа - полная стремления, похожая на стрелу под взведенной тетивой - рвалась прочь из хрупкого тела, удушливых платьев, чужой малохольной жизни. Можно запереть в клетку канарейку, но, черт возьми, попробуйте посадить в клетку рысь! Она готова была выть и кусаться... и тогда муж брал ее на руки.
Так делал когда-то и отец.
Муж вскидывал ее выше своей головы, кружил в воздухе, смеясь, потом крепко прижимал к себе, слушал, как колотиться ее сердечко. В его руках девушка становилась невесомой пушинкой. Она целиком оказывалась во власти кого-то, кто во сто крат сильней, чем она сама. Бога, возможно. Оставалось лишь довериться этой силе, с восторгом и замиранием сердца раствориться в ней - как нырнуть в морскую волну.
Сила оказывалась доброй. Бог способен был сделать с Алией все, что угодно, мог даже уничтожить одним движением руки... но делал лишь то, что было ей приятно. Он держал ее, как держат величайшую драгоценность - крепко, бережно, восхищенно. Объятия мужа чудесным образом расставляли все по местам в этой новой странной жизни.
Хилые кружева, скользкие шелка, горничные, гребни, собственные мертвецки белые руки девушки - все разом вдруг обретало смысл. Алия думала: в навершие своего шлема и в рукоять меча славные лорды вправляют рубины. Камни не сокрушают врага и не спасают от ударов, их единственное назначение - сиять. Но именно они - драгоценнейшая часть доспеха.
Муж не давал Алии упражняться с оружием, и в этом также был смысл. Когда рядом он, ее доброе божество, кажется смешным встревать со своими хилыми силенками - ведь не станешь же укрываться щитом, стоя за крепостной стеной, и не станешь нести жеребца на своих плечах! Теперь девушке понятны были слова матери: муж позаботится, муж защитит. Так правильно, так - по природе.
К слову сказать, мужа Алия всегда называла: муж. Порой говорила: "муж мой". А иногда - "мой господин". Тогда он нежно улыбался и целовал ее, щекоча бородой ее щеку. Однако лишь сама Алия знала, как много весят для нее эти слова. Отец никого и никогда не назвал бы господином, кроме, разве что, своего сюзерена - Желтолесного барона. Так же и Алия с детства привыкла не склонять головы ни перед кем. Беспрекословно подчиняясь мужу, она возносила его надо всеми людьми, ставила на пьедестал - и сама восхищалась своим отчаянным доверием.
Наведываясь с визитом в каменную купеческую усадьбу, мать Алии неизменно приходила в восторг: брак дочки был идеален, безупречен, как часовой механизм, сработанный пожилым мастером. И Алия с гордостью заявляла: "Да, мама, теперь я поняла, что значит женское счастье! Это надо было почувствовать сердцем, и я почувствовала!"
А отец стоял в сторонке - тихий, молчаливый, блеклый. Алия теперь редко заговаривала с ним, лишь иногда спрашивала: "Но тебе ведь нравится мой муж, правда? Ты ведь рад за меня?.." Призрак сэра Харольда медленно кивал головою, она была дымчата и полупрозрачна... Призрак будто бы ожидал чего-то.
Алии было семнадцать, когда она обнаружила, что носит ребенка. Муж еще не знал этого. По торговым делам он часто покидал Желтый Лес, был и сейчас в отъезде. Большая часть слуг сопровождала его, дома с девушкой остались только горничная и повариха. Запершись в комнате одна, девушка пыталась понять, что ощущает от известия: счастье ли, радость, возможно, удовлетворение?.. Приходило на ум одно слово: правильно. Но ведь это не чувство, верно?.. Она не успела разобраться в себе, поскольку именно в тот день случилось невероятное.
Большой отряд варваров прошелся огнем по окрестным селам, и барон отправил из крепости три сотни рыцарей - перехватить и проучить налетчиков. Отчаянно смелые, но недальновидные степняки никогда не славились воинской хитростью, никто не ожидал подвоха и теперь. Как гром средь ясного неба, добрая тысяча всадников обрушилась вдруг на ослабленную крепость, вышибла ворота и ворвалась в Желтый Лес.
Улочки города вскипели и взвыли. На стороне кочевников стояла численность и внезапность. В помощь гарнизону были родные стены. Горожане били врага из окон луками и камнями, заваливали проулки бочками, отсекая конницу, обливали маслом и поджигали. Степняки рубились бешено и беспощадно, пьяные от крови и долгожданного успеха. Впивались в город, вгрызались в него все глубже...
Две девушки прилипли к окну, вслушиваясь в звуки битвы, которая не докатилась еще до их дома. Горничная дрожала от ужаса, Алия горела любопытством и внезапно нахлынувшим азартом. Горничная причитала: "О, боже, как же это! Что нам делать?! Они же доберутся сюда, они придут..." Алия молчала и знала, что кочевники обречены. Кровью в жилах она чувствовала их ошибку: степняки слишком растянулись вдоль улиц крепости, размазались, утратили прочность стального кулака. Теперь орду рассекут на куски завалами и пожарами, по частям перережут. Словно в ответ на ее мысли, звон сражения стал затихать. Она погладила горничную по волосам и сказала: - Ну, вот видишь!..
И в этот момент вышибли входную дверь.
Горничная взвизгнула. Хозяйка выбежала на лестницу, ожидая увидеть в прихожей кого-то из солдат барона... однако там, внизу, у выбитой двери стоял варвар. Лицо его было смуглым, и гладким, и уродливым от боли. Из-под плетеного шлема на плечи падала густая спутанная грива. Кожаный доспех был прорублен на левом боку, все бедро аж до колена блестело от крови. Вслед за удивлением Алия ощутила жалость.
- Зови мужа! - крикнул ей варвар.
- Это зачем? - спросила Алия. - Чем я тебе плоха?
- Пусть защитит тебя, если может.
Кочевник шагнул к лестнице и выбросил вперед руку с изогнутым кавалерийским мечом. Рука была загорела до бронзы и жилиста, меч багровел. Жест вышел бы устрашающим, если бы не гримаса боли на лице.
Дурное, ребяческое озорство забурлило в груди Алии. Она сняла со стены одноручный клинок и пошла вниз по ступеням.
- Не шути со мной, женщина! Я не желаю убивать тебя!
- Да и я тебя тоже, - подмигнула Алия. - Только поколочу немного и выгоню вон.
Девушка прикинула свои шансы. Их, шансов, не было бы, будь противник здоров. Однако рана на корпусе всегда замедляет движение. Боль вынудит врага промедлить, прежде чем повернуться влево - пусть лишь на секунду, но этого хватит.
Она бросилась на него, целясь клинком в левый, окровавленный бок. Варвар отшатнулся вправо и рубанул. Боже, как быстро! Ахнул рассеченный воздух, затылок ошпарило холодом от клинка, что пронесся всего в дюйме. В следующий миг Алия обернулась и стукнула плашмя по руке варвара, уже заносящей меч для нового удара. Пришлось по костяшкам пальцев, он выронил оружие. Рванулся к девушке, замахнулся левой рукой. Раненый бок открылся, и Алия с оттяжкой припечатала по нему - прямо по дыре в доспехе.
- Хозяйка смерти... - простонал непонятно кочевник и потерял сознание от боли.
Когда он очнулся, Алия сидела рядом и смотрела ему в лицо. Суровые, точеные черты: обветренная кожа, безжалостно узкие губы, волчьи скулы... Он поднял веки, и лицо вмиг преобразилось: у него были глаза удивленного и обиженного мальчишки.
Заметно было, как он осознавал, что лежит в светлой теплой комнате, освобожденный от доспехов, с туго перевязанной раной и свободными руками. Он был ошарашен и потрясен этим так явно, что Алия несколько минут любовалась эмоциями на его лице. Затем сказала:
- Да, все верно, ты жив. И ты в моем доме, а не в подземелье, темнице или где ты там думал.
- Почему?.. Зачем ты сохранила мне жизнь?.. - только теперь Алия заметила, что он говорит с сильным певучим акцентом.
- А что мне было делать с тобой? Добить лежащего и безоружного? Или выкинуть на улицу подыхать, истекая кровью? Так даже с псами не поступают.
- Значит, ты убьешь меня, когда заживет рана?
- Нет, дурачок, я же сказала: поколочу и выгоню вон. Первое уже сделано.
Девушка чертовски нравилась себе, когда произносила эту фразу. Особенно слово "дурачок".
- Словом, пока что ты мой гость. Привыкай.
- Как тебя зовут?
- Алия, дочь сэра Харольда.
- Так ты - дочь рыцаря?.. - из-за акцента неясно было, чего здесь больше: восхищения, ужаса или ненависти.
- Это не похоже на твое имя. Впрочем, я не знаю, какие у вас в степях имена...
- Я Ритгар, сын Измира, шестой воин в роду.
- Скажи мне, Ритгар, сын Измира, зачем ты хотел видеть моего мужа?
Лицо исказилось страданием.
- Мы были разбиты, хан велел отступать. Я не смог бы скакать верхом из-за... - он тронул повязку. - Хотел умереть в бою, а не истечь кровью.
Алия кивнула. Сэр Харольд бы понял, а потому поняла и она.
- Что ж... Спи сейчас, тебе нужно.
Незваный гость задержался в доме купца. Глубокая рана заживала медленно, первую неделю Ритгар не мог даже повернуться в постели без стона. Позже вернул способность садиться, вставать на ноги... Время шло.
Горничная как-то заикнулась о том, чтобы выдать варвара дружинникам. Алия строго запретила ей думать об этом, и служанка не решалась больше возвращаться к вопросу. Алия не сразу осознала, почему ей хочется сохранить пленника в тайне. Пожалуй, дело в том, что воины барона - отцовские друзья - всей душой ненавидели кочевников, с извечным удовольствием рассказывали истории о гибели степняков, особенно - о гибели в темнице, среди крыс и цепей. Алия, однако, не видела в Ритгаре человека, которого стоит ненавидеть всей душой. Просто храбрый мальчишка, жаждущий быть мужчиной. Красивый мальчишка. Ей нравилось смотреть на него. В его теле не было ни капли лишнего жира. Он не выглядел гигантом, уж тем более - лежа в постели, а мускулы его не бугрились картинно, но были крепки, как канаты, и полны текучей, грациозной энергии - как у кошки. Алия некогда сама мечтала быть такой.
Ей нравилось и слушать его. Отрывистые слова ее родного языка в устах Ритгара переливались одно в другое, текли, подрагивая - словно языки пламени. Он стеснялся говорить, стыдился своего положения раненого и пленного, так что Алия подзадоривала его вопросами. Сколько ему лет? Когда впервые сел в седло? Когда взял в руки меч? Скольких врагов убил? Сколько из них было рыцарей?
Ему было девятнадцать. Верховой езде обучился в пять, а выехал на поле боя впервые в четырнадцать. Он воин в шестом поколении, и это честь: пять колен его предков оказались достаточно искусны в бою, чтобы дожить до рождения сыновей. Он давно перестал считать, скольких врагов убил... Тут Алия лукаво взглянула на него. Он покраснел. Ну, не так давно... сбился со счета... Алия усмехнулась. Троих. Еще пятерых ранил. Девушка сказала: не так уж мало, в девятнадцать-то лет. Ритгар сказал: среди них не было рыцарей. Совсем непросто убить рыцаря в броне, это редко кому удается. Их не берут ни сабли, ни стрелы... Стрелы берут, глухо сказала Алия, уж поверь. Он взял ее за руку и сказал: прости. Твой отец был славным воином, раз ты его дочь. Мне жаль, что один из нас убил его. Она сказала: нет, тебе не жаль. Если бы это сделал ты, то гордился бы и хвалился бы каждой встречной девчонке. Она выдернула руку и встала. Зачем вы вообще лезете к нам, вот скажи? Зачем вам наши земли, наши жизни? Своих степей вам мало?
Искра сверкнула в его глазах, он приподнялся на локте.
- А ты знаешь, Алия, что находится за степью?
- Будто вы туда пропустите кого-нибудь живым!
- Так знай, Алия. Если ехать сквозь степь на восход, то спустя восемь ночей трава закончится под копытами, и начнется песок. Это зовется белая земля. Там ничто не растет - солнце выжигает любой росток, едва он покажется. Если задержаться в тех землях, то солнце выпьет из тела всю воду, и останутся только кости да кожа. Но если взять с собой много воды и скакать лишь по ночам, а днем зарываться в песок, то еще двадцать ночей спустя белая земля кончится, и будет берег моря. А на берегу стоят города со стенами из резного синего камня, с блестящими куполами, с огромными сладко пахнущими деревьями, с мужчинами в золотой парче и женщинами в прозрачных тканях...
- И что? - спросила Алия.
- А то, дочь рыцаря, что такие, как я, никому не нужны в тех городах. Когда мы показываемся там, нашими головами на пиках украшают тамошние стены. Если же мы показываемся здесь, по эту сторону степи, то рыцари в железе, как твой отец, рубят нас на куски или кидают заживо в могилы. А сама степь при моем деде была вдвое шире, чем теперь. А при прадеде - втрое. Королевство наступает на нас и выжимает прочь стальными клинками да гранитными стенами. Вот так, Алия, дочь сэра Харольда.
С минуту они смотрели друг другу в глаза, буравили раскаленными добела взглядами.
- Бедный-пребедный кочевничек! Смотри, не заплачь! - свирепо прошипела Алия и вышла прежде, чем он ответил.
Но странное дело - вскоре ей стало неловко за свой гнев. Ведь одно дело - честно сразиться с оружием в руках. Другое - ткнуть в рану, но и это простительно: коли противник сильнее и лучше вооружен, позволительно идти на хитрость. Но уж совсем низко - плевать ядом в бессильного и одинокого человека... Она вернулась, села рядом, не зная, что сказать: просить прощения уж вовсе из рук вон... Угадала по его лицу, что он чувствует то же и так же ищет слова...
Сказала:
- Ритгар, расскажи мне о тех землях, что за пустыней. Я ничего подобного прежде не слышала!
Он улыбнулся с облегчением и принялся рассказывать голосом певучим, как ручей.
И рассказывал и в другой день, и в третий... Алия много знала о том, что делается в королевстве, но почти ничего о том, что за его пределами. Она слушала слова кочевника, как дети слушают сказки.
На севере, оказывается, живут люди в мехах. Их лошади рогаты, а их жилища сделаны из шкур медведей. Их очень мало, этих людей, и если пойти на них войной, то они не примут сражение, а будут только отходить все дальше на север, пока войско врага не замерзнет насмерть среди снега. Это проклятая земля: боги заморозили ее в наказание, когда северяне убили священного Серебряного медведя, а шкуру его боги подняли в небо, и порою можно увидеть, как она сияет среди звезд.
А на юге стоят горы. Они так могучи и великолепны, что когда ты видишь их впервые, то сердце замирает в груди на целую минуту, и ты думаешь: вот ради этой минуты я и жил! Но когда ты поднимешься на высочайшую из гор и оттуда глянешь вниз, на всю землю разом, то понимаешь: боже, до чего несчастны те, кто стоят там, внизу! Впрочем, подняться туда еще сложней, чем победить рыцаря: вершина стряхивает с себя людей, как мошкару, порою сбрасывает их даже вместе с кусками собственной кожи - вот до чего она не любит людей.
А на восходе, за белой землей, как и говорилось, стоят величавые города. Их жители дьявольски богаты и до того влюблены в себя, что неспособны любить никого другого. Их женщинам приходится обнажать бедра и животы, мазать свои стройные тела блестящими цветными маслами и танцевать диковинные и страстные танцы, чтобы заставить мужчин хоть раз-другой взглянуть на них. В тех землях все живут во дворцах. Кто живет не во дворце, а просто в каменном доме, тот считается бедняком и от стыда закрывает лицо маской. Но самое странное в тех землях - это их корабли. Они огромные и округлые, в брюхе каждого сидит полсотни маленьких упрямых лошадок, которые зовутся ишаками. Эти лошадки ходят по кругу и вращают в воде разлапистое колесо, как у мельницы. От этого корабль плывет даже без парусов, и на таком корабле можно переплыть море!
А уж за морем...
Алия уже не могла оторваться от этих рассказов. Мир, отгороженной от нее бастионами мужеской опеки, был невообразимо велик, оглушительно разнообразен. Сказки, что рассказывала мать, становились тусклы против этой реальности. Алия боялась даже мечтать своими глазами увидеть все это: вдруг от ее прикосновения дивные картины рассыплются, окажутся будничными и серыми?.. А вдруг, это просто вымысел, вдруг Ритгар сочинил все лишь потому, что ей нравится звук его голоса?..
В любом случае, - думала Алия и жесткой метлой загоняла мечту в подобающий ей темный угол, - в любом случае, я стану матерью. Матери подобает быть дома и растить ребенка. Так правильно.
Правильно.
Правильно - это ведь не чувство, верно?..
Спустя три недели после ранения, Ритгар настолько окреп, что смог свободно ходить. Тогда он попросил Алию вернуть ему меч.
- Ты решил уйти?.. - с огорчением спросила девушка. - Ты еще слишком слаб...
- Но я могу ходить, а значит, смогу уйти из крепости. Я и так утомил тебя, - он и сам не хотел уходить, потому добавил еще: - Да и твой муж может скоро вернуться из дороги. Тогда нам придется сразиться, а я уже достаточно силен, чтобы убить его. Это сделает тебя несчастной.
- Мужа не будет еще добрую неделю, а ты еле ходишь! Останься хоть на три дня.
Он кивнул.
- Но меч все равно верни. Мне нужно упражняться.
Алия принесла его оружие и сказала:
- Можно, я посмотрю?
Грозная быстрота его удара засела в памяти, как и холодок смерти у затылка. Хотелось увидеть со стороны.
- Смотри.
Ритгар начал двигаться. Словно рассказы о дальних странах, это было не похоже ни на что. Мечники барона, рыцари, даже сам отец дрались совсем иначе. Кочевник не старался вложить много силы в удар - плохонькая сталь его меча неспособна была прорубить доспех, и он знал это. Но его движения перетекали одно в другое, как и слова. Невозможно было различить начало и конец выпада, рука с мечом никогда не останавливалась - она плясала непредсказуемый дикий танец, и солнечный блик на клинке чертил в воздухе сияющие узоры. Казалось, по залу летают молнии.
- Я хочу узнать, как ты это делаешь. Можешь показать медленней?
Он перехватил меч за острие и рукоятью вперед подал Алии.
- Держи.
Стал позади от нее и сжал в ладони ее запястье.
- А теперь смотри.
И повел ее рукой. Руби не сверху вниз, а наискось. Вот так. Тут же заворачивай и веди дугой, будто рисуешь подкову. Вот так, таак... Не бей со всей силы - тогда тратишь время, чтобы остановить клинок... Видишь? Так плохо, нужно двигаться непрерывно! Одно движение, и другое, и третье! Никаких остановок, меч течет, как вода... вот, так! Да! А когда видишь, что враг открылся - тогда... ФШШШХ!
Воздух распался надвое под сталью, и они замерли на миг. Сердце колотилось. Глаза горели.
Алия обернулась к нему.
Хотелось того, что неправильно. Совсем неправильно. Нельзя.
Он сжал ее и притянул к своим губам.
Она вырвалась, отскочила, сказала:
- Муж.
Сказала:
- Не смей.
Но продолжала смотреть в глаза.
Меч остался в его руке, и Алия отчетливо поняла, что не в силах помешать ему, если он решит.
- Возможно, у вас иначе. Возможно, ты не поймешь, почему нельзя. Но так нельзя.
- Я пойму, - неожиданно сказал он. - Я понимаю. Извини меня, хозяйка смерти.
- Ты второй раз назвал меня так. Что это значит, Ритгар?
Его брови поднялись дугами: ты не знаешь?! Большинство женщин кочевого народа способны рожать детей и растить их, способны готовить еду, шить одежду и кормить коней... и все. Но есть такие, кто может не только давать жизнь, но и отбирать. Есть женщины, что умеют сражаться. Они слабей мужчин, но яростней в бою, свирепее, безжалостней. Они беспощадны. Мудрые говорят: женщина знает, как подарить жизнь, а если она знает к тому же, как ее отнять, то чувствует власть над жизнью и смертью. Мужчине это не дано. Хуже нет, чем встретиться в бою с хозяйкой смерти. И мало найдется воинов более уважаемых, чем они.
- Ты думаешь, я такая? - спросила Алия.
- Я не знал, что среди твоего народа есть хозяйки смерти. Но ты...
Вечером третьего Ритгар сказал, что перед рассветом уйдет.
Алия сказала: возьми меня с собой.
И он сказал: я не вор.
Она сказала: а я - не вещь, принадлежащая мужу.
И он сказал: ты носишь ребенка, я заметил. Он вырастет дикарем, а рыцари, как твой отец, будут пытаться убить его.
Она сказала: он вырастет воином, седьмым в роду. Я научу его тому, что знаю, а ты - тому, что знаешь ты. Лучше его не будет.
Он сказал: ты хочешь жить в степи? Ты сможешь?
Она сказала: нет, я хочу увидеть мир. Горы, медведей, корабли, дворцы. Кочевники ведь кочуют, верно?
Еще она сказала: я уговаривать должна, так что ли? Я не стану.
А он сказал: не должна.
И стиснул ее в объятиях.
Алия проснулась от криков.
Тревога ворвалась в ее сон, и девушка оказалась на ногах, и арбалет, висевший на стене, уже был в ее руке, а она все не понимала, почему внизу лают мужские голоса и так громко гудят шаги о доски пола.
Она взвела тетиву и вышла на лестницу.
Внизу лицом к лицу стояли Ритгар, сын Измира, и ее муж. В руках обоих было оружие.
- Стойте! - крикнула она. - Прекратите!
- Девочка, что это происходит? - прогудел муж.
- Повторю медленно, - произнес варвар, - я хочу уйти отсюда с твоей женой. Но я - не вор. Сразись за нее, если можешь.
- Ну, щенок!.. - взревел купец и взмахнул топором.
Он был выше Ритгара на голову и шире чуть не вдвое - казалось, бык вышел на бой против овцы. Но шансов на победу у него не было, ни единого. Ритгар легко ушел от удара, не парируя его, затем от второго - и вот уже оказался за спиной купца. Тогда рубанул сзади по ногам, и купец рухнул на колени. С криком попытался развернуться, достать варвара последним ударом, но кривой меч рассек его предплечье, и топор отлетел в сторону. Ритгар стал над поверженным врагом, упер клинок ему в шею.
- Ты ее не заслуживаешь, боров. Алия права, что хочет уйти от тебя.
- Что?..
- Прекрати, Ритгар! - хлестко крикнула девушка. - Оставь его в покое!
Варвар обернулся, недоумевая.
- Почему?.. Ты же сама хотела!..
- Я хотела просто уйти! Как ты мог подумать, что я желаю смерти мужу?!
- Но это правильно! Так нужно! - Ритгар пожал плечами, словно разжевывал ей. - Я же не вор, чтобы просто увести тебя! Ты будешь моею, когда он умрет...
- Не умрет.
Алия подняла арбалет.
- Я не позволю тебе, Ритгар. Это мой муж. Он заботился обо мне. Он любил. Я не позволю убить его.
Внезапно купец рванулся. Меч в руке варвара тут же взлетел, в воздухе перегнулся подковой и метнулся вниз. Прежде, чем он раскроил горло купца, арбалет в руке Алии звонко тявкнул.
Ритгара бросило в сторону. Судорожно взмахнул руками, уцепился за древко, торчащее из груди, застонал. Перевел взгляд на Алию - и замер, уставившись. Глаза как-то сразу поблекли, горечь и обида испарились из них, осталось стекло...
Алия побрела вниз ступенями, арбалет выпал из ладони... Она задыхалась. Рыдания рвались - и не продавливались сквозь сжатое горло. Нестерпимо сухо. Как в белой земле. Как под песком.
Ей не было никакого дела до мужа, однако он исхитрился подняться и пробасил:
- Это что за фокусы, малютка? Ты сдурела совсем?! Это как - уйти?
Она обернулась и долго силилась понять слова.
Купец схватил ее за плечо:
- Ты слышишь меня?! Сейчас же скажи, что все это бред, что мне это привиделось или послышалось, или черте что еще!
- Тебе. Не. Послышалось, - выдавила Алия, за каждым словом сглатывая ком. - Я. Хотела. Уйти. Я. Полюбила. Его.
Муж больно сжал ее и дважды встряхнул.
- Как?! Скажи: как?! Как ты смеешь, девка??
- Только что, - прошептала Алия чуть слышно, - я застрелила любимого человека, чтобы спасти тебе жизнь.
- Сука! - крикнул муж и отшвырнул ее. Она споткнулась, упала на пол.
- Дрянь! Моли о прощении, чтобы я только не выкинул тебя на двор, к собакам!
Она поднялась, держа в руке изогнутый кавалерийский меч Ритгара.
- Я - не твоя вещь, чтобы ты мог выкинуть меня, либо оставить. И я ухожу.
Когда он вновь попытался схватить ее, клинок дважды сверкнул бликом. Обе заросшие щеки купца залились кровью. Он заорал и закрыл лицо руками.
Не оборачиваясь более, Алия вышла из дому.
* * *
- Твой отец... Он был кочевником, воином степей. Его звали Ритгар, сын Измира. Его народ десятилетьями враждовал с нашим - это так. Но он был славным бойцом - бесстрашным и искусным; сыном шести поколений воинов. Теперь его кровь - в твоих жилах, как и кровь деда. Помни это и будь достоин.