Суржиков Роман : другие произведения.

Янмэйская охота

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.42*18  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ознакомительный фрагмент четвертой книги. Полный текст - на Ридеро

   Монета - 1
  
   Октябрь - декабрь 1774г. от Сошествия
   Мелисон (королевство Шиммери)
  
   Если покинуть Лаэм, столицу шиммерийских королей, через северные ворота и двинуться в сторону Пентаго, то под колесами расстелется Белый Тракт - лучшая дорога на Юге, а может, и во всей Империи. Он вымощен шестиугольными плитами песчаника, так плотно подогнанными, что ни одна травинка не пробивается в стыки. Белый Тракт пересекает горы с тем изящным искусством, с каким опытный мужчина завоевывает сердце барышни: огибает слишком острые неровности рельефа, избегает крутых подъемов и резких провалов, идет наверх столь плавно, что впору и вовсе не заметить. Спустя полдня езды остановишься на обочине, спрыгнешь с телеги размять кости - и ахнешь: Лаэм уже остался далеко внизу, и ты глядишь на него с высоты птичьего полета.
   К закату второго дня пути в фургоне (либо к концу первого, если верхом) можно достигнуть Малого Перевала. Лошаденки подустанут к тому часу, а время будет самым подходящим для ужина, холодного чая и мягкой постели, потому вполне разумным покажется сделать остановку на ночлег. К услугам тех путников, кто внемлет голосу разума, здесь, на Малом Перевале имеется целая дюжина гостиниц и трактиров разного пошиба, а также конюшня, винный погреб, шляпная, мастерская сапожника и уютный бордельчик "Венок незабудок". Утолив все возможные желания, ты сладко уснешь, а с рассветом продолжишь путь. И не найдется у тебя мотива, чтобы спустя милю свернуть с Белого Тракта на запад по узкой дорожке. Вряд ли ты ее и заметишь - так она завалена осколками камней и так заросла острой жесткой травой, что впору принять за обычный разлом между скал. А если даже заметишь, то какой резон будет тебе - сытому, свежему и целеустремленному - сворачивать с Белого Тракта? И ты продолжишь путь, не узнав того, что двумя милями западнее в укромной долине лежит Мелисон - уютный городок виноделов.
   Люди, живущие там, говорят со смешным горским акцентом, не носят шляп, шевелят губами, когда приходится сложить в уме числа, и никогда никуда не спешат. Лаэмцы считают мелисонцев тугодумами и в голос смеются над ними, если встретят на базаре. По этой причине мелисонцы не любят ни лаэмцев, ни базары. До недавнего времени Мелисоном владел славный барон Монат-Эрлин. Но все три года правления владыки Адриана осень в Шиммери выпадала исключительно солнечной, и виноград набирался излишней сладости. Славный Монат-Эрлин, который терпеть не мог полных женщин и сладких вин, лишился любви к своему владению и выставил его на продажу. Городок Мелисон с прилегающими виноградниками приобрел славный граф Огюст-Римар, Третий из Пяти. Граф совершил покупку только ради дохода, а не для жизни в этакой глуши, и потому отказался купить вместе с городом старое поместье Монат-Эрлинов. Барон продал поместье отдельно, само по себе. Оно было не ахти каким товаром: большой дом в захолустье, подобно слишком ревнивой любовнице, приносит мало удовольствия и много мороки. Потому барон Монат-Эрлин отдал его за скромных четыреста эфесов анонимному покупателю. Рьяный лаэмский делец, бывший посредником при продаже, так измучил барона торгами, что Монат-Эрлин почел за счастье быстро и без вопросов подписать купчую. Строка для имени покупателя осталась пустой, посредник позже сам заполнил ее, выведя: "Славный Хорам Паулина Роберта". Осенью года Северной Вспышки новый владелец въехал в поместье Монат-Эрлинов.
  
   Поначалу к купцу Хораму со свитой в Мелисоне отнеслись настороженно. Чего еще было ждать от жителей маленького городка в укромной долине? Женщины сторонились чужаков, дети глазели издали и чуть что убегали, мужчины говорили с такою обстоятельной вежливостью, за которой ничего внятного нельзя было расслышать. Если чужаки показывались на мелисонском базаре, местные назначали умеренную цену, чтобы не дать повода для спора. Если чужаки заходили в кабачок, завсегдатаи как по команде прекращали сплетничать и принимались обсуждать погоду. Словом, никакой дружбы между обитателями Мелисона и свитой славного Хорама не предвиделось, как, впрочем, и вражды. Однако любопытное обстоятельство переменило ход событий.
   Вышло так, что Хорам переезжал в Мелисон не за раз, а в несколько заходов. Первым днем он прибыл всего на двух телегах: в одной помещался сам Хорам, его спутники и три сундука, а в другой -- бесформенная куча тряпья да еще громадная плетеная корзина. Ясно было, что для жизни на новом месте этого багажа не хватит. Что такое три сундука на четверых человек? А тряпье это -- только на простыни порезать, а корзина -- вообще непонятно кому нужна, слишком уж большая. И верно: один из людей Хорама тут же уехал назад в Лаэм, а спустя неделю вернулся на двух телегах с новой поклажей. Но груз этот оказался вовсе не тем, что требуется для жизни. Дюжина сувоев шелка, четыре бухты веревок, непонятный станок с колесом, сосуды с краской -- зачем все это, спрашивается? Может, Хорам хочет открыть швейный или красильный цех? Тогда ему нужно испросить разрешения у мелисонских старейшин, иначе совсем никуда не годится! Мастер Корнелий, носящий шарф бургомистра Мелисона, так встревожился от внезапной угрозы своему авторитету, что два дня собирался с духом и на третий сказал Хораму:
   - Славный, если волею богов вы желаете поговорить о швейном деле, то я не имею ничего против того, чтобы обсудить это с вами.
   Хорам ответил в том духе, что швейного дела он не знает и беседовать о нем не может. Мастер Корнелий ушел, глубоко оскорбленный, и два часа обсуждал с трактирщиком, как хорошо было раньше, при старом бароне.
   А помощник Хорама опять уехал в Лаэм, и вернулся через неделю с новым странным грузом. Теперь в телеге помещались три связки книг, саквояжик с писчими принадлежностями, несколько заколоченных ящиков и ученого вида старичок. Добрые жители Мелисона терялись в догадках: как это может пригодиться для швейного цеха? В книгах что -- выкройки? А в ящиках? А старичок зачем? Скверным портным он будет, при его-то зрении! Бургомистр Корнелий снова счел нужным побеседовать с Хорамом, зайдя на сей раз с другого конца:
   - Коли человек делает что-нибудь, то ему надо гордиться своим делом, а не держать его в постыдной тайне. Это так я думаю, а если вам угодно не согласиться, то вы можете сказать, как оно по-вашему.
   Хорам согласился, но Корнелий не сумел понять, с чем именно. Ушел растерянный и всерьез задумался написать барону Монат-Эрлину, чтобы тот выкупил поместье обратно.
   - Клянусь Софьей и Еленой, я непременно напишу, если Хорам продолжит в том же духе! - сказал Корнелий трактирщику.
   А хорамов прихвостень снова укатил в Лаэм. Жители тихого Мелисона с дрожью ждали его возвращения. Что творил Хорам в своем поместье -- оставалось загадкой. Ничего похожего на швейный цех там не возникло, и от этого становилось еще тревожнее. Мало того, что лаэмские зазнайки задирают носы у себя в Лаэме, так теперь они явились в Мелисон творить здесь свои делишки! Как можно терпеть такое?! Четверо самых видных городских дам выставили ультиматум бургомистру Корнелию: он обязан что-нибудь предпринять! Если в ближайшее время Корнелий не совладает с Хорамом, то винить ему придется только себя.
   Когда прибыл очередной груз для славного Хорама, Корнелий пошел на решительные меры: велел констеблю остановить телеги и тщательным образом обыскать. Констебль смешался: никогда прежде ему не доводилось кого-либо обыскивать, поскольку горожане ничего не скрывали. Но, движимый чувством долга, он набрался смелости и сдернул мешковину с груза.
   - Что я вижу?! - вскричал он от возмущения. - Вы везете вино в город виноделов! Противу всех правил, законов и воли богов! Вопиющее кощунство!
   Констебль ожег огненным взглядом хорамова слугу.
   - Вас может оправдать лишь одно: если это вино -- плохого качества и не ровня нашему.
   Он потянул пробку, чтобы удостовериться, но помощник Хорама сдержал его руку:
   - О слабый рассудком защитник закона, если ты опробуешь эту жидкость, то злодейство и произвол расцветут буйным цветом на улицах Мелисона, ибо это не вино, а кислота.
   - Кислота?!
   - И весьма едкая, именно потому на сосудах изображены недвусмысленные черепа, которые ты почему-то обогнул своим взглядом.
   - Нарушение! - возопил констебль. - Ради покоя горожан, я должен арестовать груз!
   - Если ты служитель закона, то должен исполнять его волю. А воля закона такова, чтобы ты делал то, что в законе написано. Вот и скажи мне, где написано, что в Мелисон нельзя ввозить кислоту?
   - Эээ...
   Констебль призадумался. Насколько он знал, ни в одном кодексе, действительно, не содержалось запрета на кислоту, ибо никто прежде не пытался ввозить в город этакую дрянь. Как же поступить, если совесть требует одного, а закон -- иного? Пока констебль обмозговывал вопрос, помощник Хорама приказал извозчику, тот хлестнул лошадей и укатил.
   Это уже было слишком! Это было до такой степени слишком, что бедный бургомистр Корнелий утратил сон. Он видел лишь два объяснения событиям: либо лаэмцы хотят отравить виноградники Мелисона, либо прислали кислоту сюда затем, чтобы избавиться от нее, вроде как выбросили. В любом случае налицо грубые оскорбительные происки, и как бороться с ними -- Корнелий не знал. Барон Монат-Эрлин продал городок и больше здесь не властен. Новый хозяин, граф Огюст-Римар, ни разу не показался в Мелисоне, а бургомистру воспитание не позволяло слать письма незнакомому человеку. Жаловаться шерифу Лаэма на лаэмцев -- безнадежная затея. Своими силами выдворить Хорама из города? Но как выдворишь, если он купил поместье? Всякий знает: город -- это одно, а поместье -- другое.
   В отчаянье Корнелий пошел за советом к священнику. Добродушный отец Элизий жил согласно одному принципу: боги благостны, мир устроен справедливо, потому жди -- и все само образуется. Так обычно и говорил, когда у него просили совета. Выслушав рассказ бургомистра, отец Элизий спросил:
   - Ты знаешь свое место в мире?
   - Конечно, - ответил бургомистр, подергав конец шарфа.
   - Усердно трудишься?
   - Еще как.
   - Получаешь удовольствие от своих или чужих страданий?
   - Да какое удовольствие! Извелся уже с этим приезжим шельмецом!
   - Развиваешь свое тело и разум?..
   Так отец Элизий прошелся по всем двенадцати главным заповедям. Получив благочестивые ответы, он сказал:
   - Вот видишь, мастер Корнелий: ты -- хороший человек, живешь порядочно, следуешь писанию. А значит, боги о тебе позаботятся, и все наладится со временем.
   Это успокоило бургомистра, он вернулся домой и сладко уснул, а наутро узнал, что все уже начало налаживаться.
   Извозчик, что доставлял Хораму странные грузы, на обратном пути завернул в трактир выпить. Он и раньше туда захаживал, но прежде трактирщик избегал с ним говорить, ибо извозчик был лаэмцем. Теперь же происки Хорама зашли так далеко, что трактирщик не сдержал любопытства:
   - Как поживает твой наниматель? Не жалеет ли, что съехал из Лаэма?
   - Туда ему и дорога, - задрал нос извозчик. - У нас никто по нему не скучает.
   - Но разве сам он не лаэмец?
   - Хорам - лаэмец? - извозчик расхохотался. - Из него такой лаэмец, как из курицы -- птица!
   А прежде-то этот факт не подвергался сомнению! Хорам богат и приехал из Лаэма -- значит, лаэмец, кто ж еще? Но теперь слова извозчика зародили сомнения, и горожане взялись за следствие. Кто таков Хорам и его свита? Откуда появились?
   На сей счет сперва опросили слуг Хорама, когда те приходили в лавки за покупками. Затем Корнелий с трактирщиком съездили вместе на Малый Перевал, навели справки у тамошних торговцев и хозяйки борделя. Отец Элизий ради общего блага не поленился даже отправиться в Лаэм и потолковать со знакомым священником. Каждое новое известие все больше радовало добрых жителей Мелисона.
   Начать с Хорама. Вовсе он не лаэмец и даже не южанин. Прибыл с севера -- кажется, из Короны. Там, на родине, случилась с ним трагедия: умерла не то жена, не то альтесса. На севере часто кто-нибудь умирает. В Лаэме бедолагу тоже не приняли -- подняли на смех за две чудаческие покупки. А раз лаэмцы над ним смеялись -- значит, хороший человек. Над мелисонцами эти зазнайки тоже смеются.
   Потом, девушка Низа. Никакая не шиммерийка, приглядись внимательней -- сразу поймешь. Кожа смуглая, живот плоский, глаза миндалем -- явная шаванка! Ее привезли в Лаэм на продажу, как пленницу. Она этим гадам-лаэмцам так надерзила, что хотели ее в море выкинуть. Одному, говорят, откусила ухо, другому чайник на голову надела -- ай, молодец! Несдобровать бы Низе, если б не Хорам: вовремя выкупил ее и увез.
   Затем мастер Гортензий, истопник. Он изобрел небесный корабль -- тряпичный шар, что летает по воздуху и носит людей. Дурная выдумка, неясно, зачем оно надо. Но лаэмцы из-за шара сильно разозлились, кто-то даже лишился мужской силы -- а значит, изобретение не пропало зря. Чем меньше лаэмцев родится на свет, тем спокойнее будет. Добро пожаловать в Мелисон, славный мастер Гортензий!
   Последний - Онорико-Мейсор, он же Рико-сводник, который привозил Хораму всяческие грузы. Уж этот -- как есть, чистый лаэмец. Женат на белокровной нахалке, родил двух гадких лаэмчат. Но одно обстоятельство оправдывало Рико в глазах горцев: он так обнищал, что был выгнан из дому собственной супругой. А нищий лаэмец -- совсем не то, что богатый. На нищего всегда приятно посмотреть!
   Вот так за неделю расспросов Хорам со свитою превратились из идовых слуг в добрых и честных людей, чуждых всякой лаэмской мерзопакости. Бургомистр так устыдился своих прежних подозрений, что улучил момент и сказал Хораму:
   - Славный, я должен поделиться с вами выводом, к коему пришел путем размышлений. Неважно, откуда человек приехал, а важно -- каков он есть внутри себя. Коль это правда, а это она, то мне ничего не остается, как испросить у вас прощения.
   Хорам ответил:
   - Не стоит беспокойства, мастер Корнелий, я вовсе не в обиде.
   А затем пригласил бургомистра на примирительный обед. Кроме Корнелия, приглашен был трактирщик и отец Элизий, все вместе с супругами. Еще неделю назад они побоялись бы войти в поместье, где творятся темные дела. Теперь же дамы сгорали от любопытства, а мужчины предвкушали отличную беседу.
   Обед состоялся теплым осенним днем. (Как раз в тот день далеко на севере генерал искровиков разбил армию нетопырей, но мелисонцы, конечно, этого еще не знали.) Прошел обед, как и ожидалось, в дружеской обстановке, с интересными разговорами и добрыми шутками. Покинув поместье, гости поделились своими наблюдениями.
   Мастер Корнелий сказал:
   - Так вот зачем понадобилось столько ткани! Они, значит, строят новый большой шар. Этаким шаром можно будет половину лаэмских мужиков обессилить!
   Жена мастера Корнелия сказала:
   - Я думаю, он с нею не чих-пыхает. У нее глаза дикие, а у него -- грустные. Он, поди, ее боится.
   - И правильно делает! - согласилась жена трактирщика. - Она шаванка, ей что не так -- схватит нож и тяп. Но этот Рико липнет к ней глазами, как голодный к колбасе.
   Трактирщик сказал:
   - Если спросите меня, то я отвечу: Хорам разбогател недавно. Лакеев только двое, и те новые, лошадей своих еще нет, пожитков горстка, но имение купил. Повезло славному!
   - Вот и наоборот, - возразила жена отца Элизия. - Совсем ему не повезло, бедняжке. Почему он сюда приехал? Потому, что на Севере стало не жить. А почему на Севере плохо? Потому, что война, и любимую его убили, и дом сожгли, наверное. Потому он и с Низой не того-сего: тужит по супруге, несчастненький.
   А отец Элизий сказал:
   - Главное, что он хороший человек: трудится как может, живет по заповедям. Боги о нем позаботятся, и все наладится.
   Все согласились с этим, и никто даже не вспомнил нераскрытую тайну: зачем же славному Хораму понадобилась телега кислоты?
  
   * * *
   Хорошо ли тебе живется, Хармон Паула?
   В последнее время Хармон любил задавать себе этот вопрос. Проснуться на мягкой перине далеко после рассвета, накинуть теплый халат, взять чашечку чаю, выйти на балкон. Вся долина - как на ладони: ратуша с диском солнечных часов, церквушка со звонницей, белые домики под черепичными крышами, возле каждого - цветничок и два деревца для тени. Налево от городка - пенистая речушка и оливковая рощица, вдоль речушки аллейка, чтобы гулять; направо от городка - пестрые шатры базарчика, он работает раз в неделю, но шатры стоят всегда, можно посидеть в тени, выпить винца. А вокруг всего - горные склоны, покрытые лоскутами виноградников, а на дальнем, самом крутом, пасутся козы. Все-все видно, поскольку поместье стоит на возвышенности. Его поместье! Хармон Паула Роджер - помещик. Каково?
   Хорошо ли тебе живется, Хармон Паула? Прекрасно, как у Софьи за пазухой.
   Большой дом, будь он поновее, впору было бы назвать дворцом. Все как полагается: колонны, арочный вход, балконы, фонтан перед входом (правда, неисправный). Вот только драпировка на стенах сплошь пожелтела от солнца, да паутина всюду - пара лентяев-слуг, нанятых Хармоном, не поспевает за трудолюбием пауков. Но это ничего, зато мошек не будет, а драпировку со временем можно поменять. Да фонтан починить, чтоб журчал. И еще, может, павлина завести - пускай себе шастает по саду, хвостом сверкает. Тогда выйдет настоящий, безоговорочный дворец. Дворец Хармона Паулы!
   Слуг, конечно, надо побольше. Сейчас только два лакея да кухарка - не справляются. Нужна еще пара горничных, дворецкий и конюх. Будет же у Хармона своя конюшня, не все ж наемными извозчиками ездить. В обновленном дворце да с полным штатом слуг, да с фонтаном, да с павлином - вот когда роскошная жизнь пойдет! Но и сейчас такая, что стыдно жаловаться.
   Еще и город виноделов - только подумать! Виноградники Монат-Эрлина... когда-то в Южном Пути кто-то угощал его с этаким пафосом: "Опробуйте, сударь: Монат-Эрлин, урожай шестьдесят шестого года". А теперь выйди в город - и в любом кабачке, да что там, в любом доме, купишь этого самого Монат-Эрлина по цене чуток дороже простого элю. Нужно завести собственный винный погреб. Тем более, что погреб-то есть - огромный, прохладный, всем необходимым оборудованный. Только наполнить его разнообразными винами, и в любой день можно будет заказать согласно настроению: "Сегодня хочется чего-нибудь сладкого. Принеси-ка мне, дружок, черного муската восьмилетней выдержки". Хорошо же!
   Со всех сторон хорошо, как ни взгляни. Одна только крохотная печаль: скучновато, занять себя нечем. Хармон привык колесить по свету, а дорога, даже знакомая, всегда поставляет неожиданности. Тут размыло, там построили, здесь воры, там коровы... Выходит так, что всякий день не похож на предыдущий, потому жизнь кажется наполненной. Кроме того, дорога - это дело: приехал - выполнил. Здесь, в Мелисоне, иначе. Все дни на одно лицо: Хармону хватило месяца, чтобы это понять. Люди одинаковые, говорят все об одном, приезжих нет, приключений не случается, даже погода стоит равномерная: ведь в Шиммери зимы не бывает, как наступила осень - так и длится до весны. И дела тоже нет, если разобраться. Небесный корабль - это ведь не Хармона дело, а мастера Гортензия. Хармон лишь снабжает его необходимым.
   Но и тут нечего ныть, ведь на самом деле не так и скучно. Для начала развлекли Хармона горожане: заподозрили невесть в чем и учинили слежку. А он ради забавы не стал развеивать подозрений - наоборот, напустил туману. Всполошил весь городишко и со смехом потом наблюдал, как мужики пялятся, а дамочки прячутся, а бургомистр тщетно ищет управу. Дальше, когда Хармон уже примирился с местными, то наслушался от них новостей. Принц Гектор пошел в Литленд бить шаванов - об этом здесь говорили много, и все были уверены, что Гектор одержит блестящую победу, ибо никого могущественней принца горожане попросту не знали. Для Хармона же куда важней была другая новость: оказывается, герцог Ориджин, брат Ионы, поднял мятеж против владыки. Поскольку Южный Путь встал на сторону Короны, то герцог разбил путевские войска и занял Лабелин. Для Хармона это было приятно с двух точек зрения. Во-первых, слава богам, что он сейчас не в Южном Пути! Во-вторых, коль у Мориса Лабелина отняли столицу, то теперь он уж точно не станет искать Хармона-торговца, даже если заметит подделку Предмета. Словом, нельзя сказать, что в Мелисоне не бывает новостей - по меньшей мере, иногда доходят новости внешние.
   Также неверно и то, что у Хармона нет дела: есть же небесный корабль! Да, строит Гортензий, но деньги-то выделил торговец, так что дело, считай, его. И развивается оно, надо сказать, весьма бурно.
   Давеча в Лаэме Хармон сказал Гортензию:
   - Хочу приобрести ваш аппарат, чтобы совершить полет в Фаунтерру.
   Гортензий, хотя и мечтал продать проклятущий шар, все ж не сдержал грустного смеха:
   - Славный, видите ту гору? Если долетите до нее без посадок, то считайте себя любимцем богов.
   - Я имел в виду, - уточнил Хармон, - что вы надлежащим образом переделаете шар. Если, к примеру, возьмешь шлюпку, то не проплывешь больше мили, но если купишь галеон, то легко обойдешь весь Поларис. Вот и сделайте для меня галеон, а не шлюпку.
   Гортензий предположил, что Хармон насмехается, и обложил его витиеватым ругательством, основанном на любовных связях ишака с гиеной. Низа посмотрела на Гортензия так, как умеет лишь она: круглыми чистыми детскими глазами.
   - Мы вас очень просим, мастер.
   - Я заплачу, - добавил Хармон.
   - Много? - недоверчиво буркнул Гортензий.
   - Сколько понадобится.
   - Дв... триста эфесов! - бросил Гортензий, чтобы покончить со спором.
   - По рукам, - ответил Хармон.
   Позже оказалось, что новый шар стоит не триста эфесов, не двести и не четыреста, а Праматери знают сколько. Изобретатель понятия не имел, как "сделать из шлюпки галеон", лишь надеялся, что с тремястами золотых что-нибудь придумает.
   - Понимаете, славный, - объяснял он Хармону уже в Мелисоне, на этом вот балконе, - наша главная беда - это ветер. Морское судно может идти под углом к ветру за счет того, что сила ветра суммируется с силой воды. Куда будет направлена сумма - зависит от положения парусов и киля. Но небесный корабль не касается воды и целиком зависит от силы ветра. Значит, какие ни сделай снасти и паруса, полетим строго туда, куда ветер, и не иначе.
   - Значит, дождемся, чтобы ветер дул в сторону Фаунтерры, и...
   - Эх, славный Хорам, если бы в мире все было так просто, то мы бы лежали в тени, а спелые фрукты падали нам в рот. Первым делом, ветер никогда не дует точно на Фаунтерру. Бриз направлен на север, то бишь, понесет нас в Надежду, а не в Корону. Вторым делом, ветер меняется. Это в Лаэме он южный, а перевалим первый хребет - станет очень даже западный. Попадем не в Надежду, а прямо в болота Дарквотера, там и булькнем вместе с шаром. Ну и третьим делом, едва воздух в шаре остыл, так полет и окончен. По опыту, это миль десять-двадцать. Взять с собой дров не выйдет - лишняя тяжесть.
   - Тааак, - хмыкнул Хармон. - Имеешь изобретательские идеи?
   - Думать надо. Без мысли только куры несутся...
   Гортензий принялся думать, и Хармон старался думать тоже, хотя ему это давалось с большим трудом. Вся хармонова смекалка была о том, как поладить с людьми. Иметь дело с неживой материей, типа ткани и ветра, торговец совершенно не привык. Одно, правда, сумел измыслить:
   - Вместо дров можно взять горючее масло. Купим самое чистое. Ничего, что дорого - зато оно по весу легкое, а тепла дает много. Сможем взять запас в полет.
   Гортензий согласился: идея неплоха, но остальных проблем не решает. Как быть с направлением ветра?
   Здесь неожиданно помогла Низа. С тех пор, как мечта о полете овладела ею, девушка любила смотреть на облака. Когда ветер нес их, Низа представляла себя сидящей на облаке - и хрупкая улыбка трогала ее уста. Низа почти не говорила о своих мечтаниях, она вообще говорила мало, но однажды выронила:
   - Какие тяжелые! Несут в Степь дожди. Полететь бы с ними....
   Гортензий буркнул:
  -- Скорее, в Литленд. Восток от запада не отличаешь.
   Но вдруг подхватился, наслюнявил палец, поднял кверху.
   - Святые ишаки! Ветер от высоты зависит! Здесь дует на восток, а вверху, где облака - на запад!
   Для проверки совершили полет. Раскочегарили идовский костер, надули шар так, что чуть не лопался, и поднялись на целых полмили. И Низа, и Гортензий вернулись в полном восторге: девушка - от самого полета, мастер - от открытия. Все-таки можно менять направление полета - нужно выбрать правильную высоту! Хармон довольно потирал руки. Хотя додумался Гортензий, а подсказала ему Низа, но все делалось на деньги торговца - а значит, открытие принадлежит Хармону. Пускай так и запишут в научных книгах!
   Кстати, книги скоро понадобились. Ясно было, что нужно менять высоту полета, но неясно - как. Взлетит шар на столько, на сколько позволит сила горячего воздуха. А если надо опуститься - что делать? Выпустить часть жара? Но тогда уж обратно ввысь не взлетишь. Тепла горящего масла не хватит, чтобы набрать высоту. То есть, лететь придется так: с утра повыше, потом пониже. А если нужный ветер дует как раз наоборот - утром внизу, вечером вверху?
   Некогда в молодости мастер Гортензий посещал открытые лекции в университете Лаэма и читывал книги в библиотеке. Помнил с тех пор, что существует некий очень летучий газ, который редко встречается в природе: чуть возникнет - сразу улетит, и нет его. Если наполнить шар этим газом, он будет лететь лучше, чем от жара, и топлива не понадобится. Как зовется газ и где его добыть - Гортензий не помнил. Рико взял у Хармона денег, отправился в университет и привез кипу книг обо всех возможных газах, а заодно - видного магистра-алхимика, чтобы уж наверняка. Магистр был урожденным лаэмцем, к тому же благородным, потому первым делом высмеял городишко, Хармона с Гортензием и всю их затею. Но Рико тоже был урожденным лаэмцем и восемь лет прожил с белокровной дворянкой, так что умел общаться с этой публикой. Он выдал метафору, витиеватую как планы царедворца. Из нее магистр понял, что платят ему не за насмешки, как комедианту, а за знания, как советнику владыки. Он смилостивился и выслушал задачу. Выслушав, снова принялся хохотать. Конечно, спали его солнце, магистр знает летучий газ. Газ зовется водородом и подходит небесному шару, как страусу седло. Во-первых, водород легко проникает сквозь материю и в шаре не удержится. Во-вторых, его сложно получить, а в-третьих, он чертовски горюч. Зажжешь под таким шаром костерок - и моргнуть не успеешь, как обнимешься с Ульяной Печальной. Рико соорудил новую метафору с тем смыслом, что если бы путь ученого был легким и гладким, алхимиками становились бы ленивые холопы, а не лучшие умы королевства. Магистр принял словесное поглаживание и сказал:
   - Положим, водород можно удержать, если пропитать материю особой смесью - в этой книге найдете ее состав. Положим, добыть водород можно из кислоты и железных опилок - в той книге есть описание реакции. Но что делать с горючестью - ума не приложу.
   - А зачем вообще нагревать водород? - спросил Хармон. - Он ведь и холодный полетит, верно?
   - Полетит всенепременно, а как вы на землю спуститесь? Горячий шар садится, когда остывает. А водородный будет летать до конца войны, вы там умрете от голода.
   Хармона передернуло.
   - Нельзя ли что-нибудь выдумать?
   - Как показали святые Праматери, выдумать можно что угодно. Но в данном случае - зачем? Кораблем вы дойдете до Фаунтерры дешевле и надежней, чем шаром, еще и груз привезете. Так в чем научная ценность вашей работы?
   Хармон Паула еще не заполнил свой погреб, но уже запасся парой бочонков отличного винца - без них слишком скучно было вечерами. Он сказал магистру:
   - Я имею в наличии вещество, которое стимулирует размышления о научной ценности. Предлагаю провести реакцию взаимодействия с этой жидкостью.
   К утру один из бочонков опустел, а решение было найдено. Ну, не решение как таковое, но путь, ведущий к нему. Магистр уехал, весьма довольный приемом и оплатой, и прислал взамен себя студента. Тот хорошо разбирался в алхимии и как раз нуждался в теме для зачетной работы - вот он и получит тему, и поможет Гортензию.
   Затем Рико привез кислоту и алхимическую посуду, и работа пошла полным ходом. Вот тогда Хармон впервые приуныл.
  
   До сей поры он принимал живое участие в изобретении - пускай мало помогал, но много говорил и во все совал нос, так что был занят. Теперь Гортензий и студент сами знали, что делать, в разговорах с Хармоном совершенно не нуждались. Заходя в их мастерскую, он пугался от острого запаха, шипения, бульканья. Не знал, куда себя пристроить, и Гортензий аккуратно спроваживал его:
   - Кислота - опасная штука, славный. Лучше поберегись, тебе еще детей плодить.
   Хармон уходил, и, хотя понимал правоту магистра, но все же расстраивался. Прежде он всегда трудился и всегда мастерски, его помощники и близко не стояли к его искусству торговца. Теперь вот нанял людей, и ничегошеньки в их делах не понимает, только и может, что платить за все.
   Ну да ладно, Хармон Паула, ты лучше скажи: хорошо ли живешь?
   Уж явно не плохо. Многим на зависть.
   Что скучновато - не беда. В конце концов, лучшая забава - люди. Вот и развлекайся ими!
   А людей рядом с ним было трое. То есть еще были слуги и кухарка, но Хармон уже вжился в роль богача и не считал слуг за людей. Хозяин фургона еще мог брататься с конюхом или кухаркой, но хозяин поместья - нет уж. Так что спутников имелось при нем трое.
   Самым болтливым был, конечно, Онорико. Хоть весь день бы рта не закрывал - слушай сколько угодно. Историй много знает, в основном про женщин, так это и хорошо. Всегда ж приятно о дамочках послушать! А к Хармону так и лезет в друзья - голыми руками бери.
   Но, видно, что-то поменялось в душе торговца. Нечто неуловимое, не сразу замеченное, однако важное. Неохота была слушать Рико. Он - хороший парень, добрый, бойкий, говорит забавно... но лишен чего-то существенного. Слова говорит - что воду льет: журчать журчит, а смысла мало. Характер показывает - а его сразу весь видно, характер-то. И что странно: всю жизнь Хармон ездил с такими людьми - простыми, понятными, - и никогда не жаловался. Но теперь - повернулось в душе... И вместо разговоров Хармон все больше соскальзывал в воспоминания. Там, в прошлом, был граф, ради любви отдавший святыню; была графиня, сотканная из воздуха и кристаллов льда; был отец Давид - не то подлец, не то святой; был брат Людвиг с его пыточными машинами; был труп Молчаливого Джека... Каждый из них заставил потрудиться душу Хармона, каждый вызвал бурю чувств - хороших или скверных - и сотню раз вспоминался потом. А Рико... тьма сожри, отвык Хармон от простых парней! В скелете Молчаливого Джека было больше тайны, чем в целом Онорико-своднике. Даже в камзоле, снятом со скелета, - и то больше. Даже Джоакин Ив Ханна, пускай тоже казался простым, но нашел достаточно сердца полюбить целую герцогиню. Рванулся вдаль, за несбыточным... Глупо, - думал тогда Хармон. А теперь что-то щемило... Где теперь глупец Джоакин? Сгинул, наверное. Не зря война...
   Рико, в отличие от Джоакина, не пошел за своей мечтою. Только Ванесса-Лилит выперла его за порог, так и пропали у него иные мысли, кроме как о любимой женушке. Каждую агатку, данную Хармоном, аккуратно прятал в сундучок, и было нечто унылое в этой бережливости. Мечтал Рико о Низе - с его мечты и началась вся здешняя история. Низу Рико мог взять бесплатно: соблазнить, влюбить в себя - и Хармон не удержал бы. Но Рико сох по жене, лишь изредка бросая на Низу безнадежные собачьи взгляды. Рико стал безопасен, потому Хармон и оставил его при себе... потому и скучал в его обществе.
   Мастер Гортензий, казалось, был интереснее Рико. Учился в университете, смыслил в науках, изобрел небесный шар... Одна беда: больно любил Гортензий считать расходы. Заведешь с ним речь о корабле - перечислит каждую истраченную елену, начнет прикидывать, сколько людей надо поднять в воздух, чтобы окупилось. Заговоришь о семье (а Гортензий имел семью в предместьях Лаэма) - тут же расскажет, сколько денег он дает жене каждый месяц, и на что ей хватает, а на что не хватает, и сколько бы монет еще добавить, но их нету... И снова: сорок лет жизни сам же Хармон был точно таким! Глядел на любую вещь - прикидывал цену, встречал человека - думал, что ему продать. И ничего плохого в том не видел, но теперь... Странно сказать: тесно стало торговцу в мире денег. Привычно, но больно просто, приземленно. Хотелось говорить с теми, в ком - не только деньги. Все, кого Хармон вспоминал, ногами стояли на земле, но душами умели летать. Граф Виттор, леди Иона, отец Давид, Джоакин и, конечно, Полли - у каждого был свой невидимый небесный корабль.
   Полли...
   Низа.
   Всякий раз, как в уме всплывало имя Полли, Хармон тут же заглушал его другим. Не думай о Полли, думай о Низе.
   В отличие от Рико и Гортензия, Низа имела крылья. Не гордо расправленные, как у Северной Принцессы, а стыдливо спрятанные под одеждой. Если Низе случалось обронить перо, она накрывала его ногой и втаптывала в землю, пока никто не заметил.
   Низе было, пожалуй, меньше двадцати. За недолгую жизнь ее слишком много били. Били люди, били боги судьбы - и не затем, чтобы убить, а просто ради забавы. Низа никогда не жаловалась, не рассказывала трагедий, но Хармон знал людей и многое сумел понять. Ее родителей, шаванов, прикончили другие шаваны. Обычно дети Степи меж собой не бьются насмерть, но для родителей Низы судьба сделала исключение. Ее взяли в плен и попытались научить покорности. Она не освоила науку, потому была жестоко избита. Два пальца на левой руке хранили следы переломов. Похоже было, что ладонь растоптали каблуком, а может, сунули в дверную щель. Потом Низу, как дикое животное, погрузили на корабль и взяли на цепь, чтобы присмирела. Это возымело действие: нет хуже пытки для шавана, чем лишение свободы. В Лаэм Низа прибыла очень тихой, и ганта Гроза получил шанс сбыть ее с рук...
   Низе хватило мучений, чтобы почти разучиться говорить. Она накрепко замкнулась в себе, узкие глазенки стали щелочками в броне. Низа ничего не хотела, не задавала вопросов, любые просьбы Хармона, если они не были унизительны, выполняла без звука. А унизительных просьб он не допускал, потому слышал голос девушки только дважды в день - утром: "Хорошего дня, славный", - и вечером: "Доброй ночи, славный". Когда он спрашивал, она отвечала односложно либо жестом. Она же вовсе не спрашивала. Хармон несколько раз просил ее:
   - Поговори со мной. Спроси о чем-нибудь.
   - О чем спросить, славный?
   - Ну, о том, что тебе интересно.
   - Простите, славный, - говорила Низа и опускала глаза.
   Если Хармон водил ее гулять, показывал поместье, поил вином - она говорила только: "Спасибо, славный". Низа никогда не пила сверх меры, зато ела всегда много, будто впрок.
   Однако затравленная, изломанная эта пташка каким-то чудом сохранила крылья. Не смея расправить их, она иногда мимо воли показывала краешек. Как в тот раз, когда впервые услыхала про шар. Или как с облаками, что летели на запад. Ее душа еще жила, это было поразительно до дрожи.
   Конечно, Хармон не думал сделать ее любовницей. Не взвесил мысль и отверг, а именно не думал - так абсурдно это, что и думать нет смысла. Чего он хотел от Низы - это увидеть ее счастливой. Если она получит немного радости в награду за все мучения, то мир станет чуточку справедливее. А главное - утихнет хармонова совесть и перестанет сниться болт, торчащий из девичьей груди.
   Вот только он не имел способа осчастливить Низу. Он был прагматичным торговцем, крепко стоящим на ногах, чуждым всякого воздуха. Что он мог?
   Дарил подарки - осторожные, без пугающей роскоши. Низа отвечала: "Спасибо, славный". Ни одна черточка не менялась в лице.
   Кормил вкусностями, поил лучшими винами - Низа ела не ради вкуса, а про запас, на случай голода, и пила очень мало, чтобы никогда, ни в коем случае не утратить контроль.
   Развлекал беседами - безнадежная затея. Говорил о себе - "Спасибо, славный". Спрашивал о ней - "Да, славный", "Нет, славный".
   Показывал сад и поместье, невольно говорил то, что думал: "Здесь поменяем драпировку, сделаем зеленую с золотом... Фонтан починим... Павлина поселим, пускай себе ходит..." И, тьма сожри, сам себе становился противен. Чувствовал себя даже не свиньей, а слепым кротом в норе. Свинья лежит в грязи, но хотя бы видит небо! "Спасибо за рассказы, славный", - говорила Низа, и Хармону хотелось выть. Он не мог абсолютно ничего. Леди Иона смогла бы, и граф Виттор, и отец Давид, и Джоакин, и даже Молчаливый Джек! Хармон - нет. В поместье и городке и во всей долине имелась единственная живая душа, с которой Хармону хотелось быть рядом, и эта душа была безнадежно несчастна.
   Однажды он спросил:
   - Хочешь, я отпущу тебя на свободу?
   То был абсурдный вопрос. Низе было некуда деться. Уйдя от Хармона, она погибла бы или снова была поймана и продана. Но от отчаянья он спросил, и Низа ответила очень зрело:
   - Это не будет разумно, славный. Ваши деньги пропадут, а я умру. Если вы недовольны мною - скажите, и я буду работать больше.
   То была весьма длинная речь. Растроганный, Хармон чуть не обнял Низу. Сдержался. Не нашел слов для ответа.
   Приняв его молчание за упрек, Низа взяла щетку и принялась вычищать паутину по углам. Хармон остановил ее:
   - Перестань, не нужно этого. Ты - не служанка. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
   - Зачем, славный?
   Он не смог объяснить. Низа вернулась к паутине.
  
   Хорошо ли тебе живется, Хармон Паула? Скажи честно.
  
   Однажды они вместе ужинали на балконе. Солнце садилось, домики по-особому розовели, журчала река. Хармону вспомнилось, как вместе с Полли гуляли в Лабелине, и как она пела "Балладу о Терезе".
   - Мне одиноко, - сказал Хармон.
   Тут же усомнился: имею ли я право жаловаться Низе? Ответил себе: конечно, еще бы! Я ее от смерти спас, кормлю и пою, а ей только и нужно, что жалобу послушать. И в следующий миг понял: нет, тьма меня сожри, как раз потому и не имею права! У Низы ведь нет выбора - слушать меня или к черту послать.
   - Прости, - буркнул он, а Низа сказала:
   - Мне тоже одиноко, славный. Но это пройдет. Любую пыль уносит ветер.
   - Это у вас в Степи так говорят?
   - Да.
   - И что это значит?
   - Что все плохое пройдет.
   В порыве уничижения Хармон мотнул головой:
   - Мое - не пройдет. Я поступил очень плохо!
   - Не смотри на свои следы, славный.
   - А это что значит? Не имеет значения, что я сделал? Но оно имеет! Я... я - чудовище!
   Низа повернулась к нему, округлив глаза от изумления. Потом усмехнулась пугающе снисходительно. Нет, не был он чудовищем, не дорос. Просто крот в норе.
  
   Тем вечером Хармон сделал то, чего не делал очень давно.
   Спустился в погреб, вынул неприметный камень из стены, из черной ниши наощупь достал сундучок. Отпер замок, откинул крышку. Внутри лежал старый камзол с вышитым гербом - когтистым нетопырем Ориджинов. Говорят, такой герб теперь маячит на флаге над императорским дворцом. Но сейчас важен не он, а то, что завернуто в камзол.
   Даже не пытаясь унять дрожь в руках, Хармон извлек на свет Сферу.
   Хармон стал убийцей и вором, сменил имя, переехал на другой край света, разлюбил простых людей. На Севере вспыхнул мятеж, Южный Путь перешел в руки Ориджинов, столица пала, шаваны восстали против Адриана. Вся свита Хармона стала другой, а прежняя почти поголовно мертва. За год в мире изменилось все - кроме Светлой Сферы.
   Хармон не смотрел на нее уже четыре месяца, наказывал себя за преступление, или ее - за соблазн. Светлая Сфера осталась в точности такой, какой он ее помнил. Потрясающе - даже чувство не изменилось! Обычно, когда видишь что-нибудь красивое в пятый, десятый раз - чувство притупляется, восторг заменяется привычкой. Но не здесь! Благоговейный трепет пронизал все тело Хармона, руки наполнились неземным теплом, сердце жарко забилось.
   Он взял ее за внешний обод, затаил дыхание - и щелкнул. Внутреннее кольцо обратилось в мерцающий шар. Хармон смотрел на него, и смотрел, и смотрел, забыв про все на свете.
   Спустя полчаса - а может, час - он решился остановить Предмет. Чувство одиночества пропало, как рукой снятое. С Хармоном была Светлая Сфера - значит, и сами боги. Он подумал: ради этого Предмета я убил двух человек, обманул двух великих лордов, рискнул собой и всею свитой. Я не продал Сферу, никому не показал, не получил выгоды. Я совершил злодеяние не ради денег, а по зову сердца.
   Я тоже умею летать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Монета - 2
  
   Конец декабря 1774г. - начало марта 1775г. от Сошествия
   Мелисон (королевство Шиммери)
  
   Однажды Низа пропала. Утром ее не оказалось в поместье - вот и все.
   Хармон пришел в ужас. Он видел два объяснения событию - одно хуже другого. Либо Низа захотела свободы и сбежала на Запад, либо ее выкрали. В первом случае ей конец: дорога в Рейс - пятьсот миль через горы, одинокой девушке не одолеть такой путь. Но во втором случае конец не только ей, а и Хармону! Он-то верил, что ни герцогу Лабелину, ни тайному ордену отца Давида больше нет до него дела. А если и есть, то не смогут они найти Хармона под чужим именем на другом конце материка. Но Низа исчезла, а кому нужно ее похищать? Сама она - не ценность, по здешним меркам. Значит, если выкрали, то - на зло Хармону!
   Что делать? Как спасаться?! Хармон бегал по поместью, мысли метались в голове.
   Спасти Низу? Заплатить похитителям выкуп? Ах, если бы так просто! Не ради денег же ее украли! Если чего-нибудь потребует в обмен - то голову Хармона и Светлую Сферу!
   Спастись самому? Но как? Сбежать из Мелисона? А может, только этого злодеи и ждут?! Не хотят учинять резню в городке, на глазах у всех, вот и сделали засаду в горах, на единственной подъездной дороге. А Низу украли лишь затем, чтобы всполошить Хармона. Испугается, бросится наутек - прямо в засаду и угодит!
   Можно, конечно, сбежать не по дороге, а прямо через горы, козьими тропами... нет, нельзя.
   Тогда, может быть, звать на помощь? Но кого? Конечно, бургомистр Корнелий и его верный констебль числятся в друзьях Хармона, да много ли от них проку? Два недотепы против тайного ордена!..
   Ну, а может, Низа все-таки сбежала сама? Тогда надо нанять людей - мальчишек каких-нибудь, пастухов - чтобы выследили и вернули. Но Хармон не сделал и этого. Во-первых, проснулся он поздно, а ночь была лунная, так что Низа вполне могла сбежать еще в полночь и получить десять часов форы. Как теперь догонишь!.. Во-вторых, козьих тропинок в горах много, надо слать людей россыпью, по одному на каждую тропу. А чем кончится для преследователя встреча с Низой один на один - вопрос тревожный. Она - дочь шаванов, познала множество бед и доведена до отчаянья. Ясно, что будет драться.
   Вот и выходило: нужно что-то делать, а нечего. Хармон приказал слугам запереть все двери и ставни, собраться в холле, вооружиться кто чем может. Заперли, собрались, вооружились. Ну и армия! Садовник с лопатой, два лакея с кочергой и топором, кухарка с ножом для мяса. А Онорико вовсе нету - он уехал в Лаэм за новыми веществами для шара, а мастер Гортензий... Стоп, где мастер Гортензий?
   Не зная о переполохе, изобретатель вместе с помощником-студентом трудился в мастерской. Хармон прибежал к ним, чтобы призвать к оружию, но тут его осенило.
   - Друг Гортензий, в каком состоянии наш небесный корабль? Можем сейчас поднять его в воздух?!
   Сперва Гортензий даже не понял сути просьбы. Шар находился в состоянии... супа. Он варился в котле с тем особым составом, который должен сделать материю непроницаемой для водорода.
   - Погасите этот гуляш! - приказал Хармон. - Вытащите и высушите шар, готовьтесь к полету!
   Гортензий стал спорить, пересыпая речь отборной шиммерийской бранью. Если ткань не доварить, вся работа пойдет ишаку в задницу, и придется начинать заново. Мокрый шар полетит не лучше мокрого индюка, а сушить его - дело на два дня. Это ж в котле не вода, а алхимическое варево, пусть подавится им Темный Идо. Оно жирное и липкое, а может, еще и ядовитое - в книге неясно написано. А высушить шар - только полдела, вторые полдела - надеть на него сеть из веревок. В прошлый раз с пятью помощниками цельный день убили на эту сетку, путь повесится на ней Темный Идо!
   Хармон заорал в ответ. Он здесь, тьма сожри, хозяин, а если хозяин, тьма сожри, приказывает, то ты берешь и делаешь, иначе хозяин тебя утопит в алхимическом вареве, пусть подавится Темный Идо твоим утопленным трупом!
   Гортензий уловил настроение, прикрикнул на студента, и вместе они принялись вытаскивать из котла жирный, липкий, возможно, ядовитый шар. Хармон послал лакеев им в помощь, а сам боязливо вышел на балкон оглядеть окрестности. Никаких подозрительных людей вокруг поместья не виднелось. Собственно, людей и вовсе не было: шло к полудню, городок привычно притих, чтобы оживиться ближе к вечеру. Похитители Низы зачем-то давали Хармону время. Возможно, надеялись, что он, готовясь к бегству, полезет за Светлой Сферой и выдаст положение тайника. А может, похитителей и вовсе не было, и Низа сейчас одна-одинешенька бредет через горы. Интересно, пожалела она уже о своем решении? Вспомнила ли Хармона, подумала вернуться?..
   Так или иначе, шар придется весьма кстати! На нем легко и уйти от погони, и высмотреть Низу с высоты. Лишь бы только она сбежала в ту сторону, куда ветер. А так оно, скорей всего, и есть: облака, как и прежде, плыли на Запад.
   Хармон трижды заходил к Гортензию, чтобы поторопить, и трижды задумывался, не взять ли Сферу из тайника, но решил сделать это перед самым взлетом. Кухарку, как самую бесполезную из бойцов, послал к бургомистру спросить, не являлись ли вчера в город подозрительные чужаки? Кухарка была родом из Мелисона и при любом случае заходила поболтать к сестре. Хармон как мог настращал ее, чтобы сегодня она шла прямиком к бургомистру:
   - Женщина, если не хочешь найти здесь, в поместье, шесть смрадных трупов, изъеденных мухами, то ради всех богов беги скорее!
   Однако кухарка все-таки решила перемолвиться словечком с сестрой - хотя бы рассказать, что скоро она может лишиться места, ведь хозяин превратится в труп, поскольку варит небесный шар в ядовитом котле. Сестра взяла немного времени, чтобы надлежащим образом прокомментировать новость: хотя славный Хорам и не лаэмец, но он прожил месяц в Лаэме, вот тамошний дух к нему и прицепился. Слава богам, что он варит только бездушный шар, и никого не травит, кроме самого себя. От того, кто пожил в Лаэме, можно ждать гораздо худшего!
   Словом, кухарка вернулась в сумерках, когда шар уже вовсю сушился, развешенный между деревом и оградой, роняя наземь жирные едко пахнущие капли. На диво, кухарка вернулась не пешком, а в повозке. Правил бричкой отец Элизий, подле него на козлах сидела... Низа!
  
   Всю историю Хармон узнал от священника, ведь Низа, как и прежде, не говорила больше пяти слов.
   Она покинула поместье не в полночь, а на рассвете, с единственной целью - прогуляться в одиночестве и ощутить свободу. Бежать на родину она и не думала, вполне понимая безнадежность затеи. Низа прогулялась по утреннему, еще безлюдному Мелисону, кое-где осторожно позаглядывала в окна, увидела, как завтракают добрые горожане. Двинулась за город в оливковую рощицу, послушала птиц, вдыхая чудные южные запахи. За рощицей нашла погост и подивилась дикому имперскому обычаю - скармливать мертвецов червям. Вышла к речушке, скинула обувь, прошлась быстрой, обжигающе холодной водой. Вернулась в городок и там что-то еще делала, где-то гуляла - священник воспринял все это с ее слов, то есть, отрывчато и смутно. Факт тот, что после полудня девушка обнаружила церковь и зашла туда, и спросила отца Элизия:
   - У вас есть жертвенный алтарь, чтобы поговорить с Духом Степи?
   - Прости, у нас нет такого алтаря, - ответил священник, - но я могу попросить святую Софью, самую добрую из Праматерей, чтобы передала Духу твои слова.
   Он подвел Низу к иконе Софьи Величавой и прочел молитву. Затем и Низа стала молиться, ничуть не смущаясь присутствия священника. Видимо, в Рейсе молитва - дело публичное, а не сокровенное. Отец Элизий мало понял из ее слов, Низа использовала наречье Степи, но увидел, что девушка одинока и несчастна. Когда она окончила молитву, священник сказал:
   - Ответь мне, дитя: ты знаешь свое место в мире?
   - Я живу у славного Хорама.
   - Ты почитаешь тех, кто стоит выше?
   - Славного Хорама я уважаю.
   - Усердно ли ты трудишься?
   - Хочу больше, но он не позволяет.
   - Получаешь удовольствие от страданий?
   Она не поняла вопроса.
   - Берешь ли ты чужое?.. Добиваешься ли выгоды обманом?..
   Отец Элизий прошелся по всем заповедям, а тогда сказал:
   - Вижу, дитя, что ты не всегда благочестива, тебе нужно поработать над своею верой. Но ты - хороший человек, а значит, боги о тебе позаботятся. Просто верь и живи, и все само образуется, а печали пройдут.
   Низа так была рада его словам, что даже слезы выступили на глазах. А потом сама, по собственному желанию, взяла и рассказала, как провела день. Конечно, сбивчиво и комкано, но все ж Элизий понял, что Низе понравилась пахучая роща и холодная речка, и как семьи завтракают все за одним большим столом, даже дети; а погост не понравился и слегка напугал. Тогда священник спросил, не хочет ли Низа поужинать за большим столом с ним, его супругой и тремя дочками. Только тут она спохватилась:
   - Наверное, славный Хорам ждет меня к ужину. Он любит кушать на балконе, и чтобы я наливала вино.
   Вот тогда отец Элизий велел запрячь бричку и взялся отвезти Низу домой, а по дороге они встретили кухарку, которая уже шла от мастера Корнелия с утешительным известием: никто подозрительный не приезжал в Мелисон ни вчера, ни позавчера, ни третьего дня.
  
   Как это бывает с людьми, пережившими сильный и напрасный испуг, Хармон обозлился. Конечно, он скрыл чувство до тех пор, пока священник не покинул дом, а тогда напустился на Низу.
   - Что ты творишь?! Как могла так поступить?! Взяла и сбежала, как последний преступник! Хоть бы предупредила кого! Я так переполошился, что места себе не находил!
   - Почему?
   - Она еще спрашивает - почему! Да от страха за тебя, глупая! Ты хоть понимаешь, как я за тебя волновался?!
   - Не понимаю, - призналась Низа.
   Если бы Хармон бывал в Рейсе, то знал бы: тамошние дети уже в десять лет сами скачут куда угодно, хоть за горизонт, и родители не пытаются присматривать за ними.
   - Не понимаешь! - совсем вскипел Хармон. - А что мне обидно - это ты понимаешь? Я тебя зову на прогулку - тебе плевать, а сама - пожалуйста, на целый день. Я тебя спрашиваю о том, о сем - ты только: "Да, славный", а этот Элизий спросил - все и выболтала!
   Низа нахмурилась, пытаясь понять.
   - Что я выболтала? Разве я выдала твои тайны?
   - Сожри тебя тьма! Не в тайнах дело, а в отношении, можешь понять? Я для тебя как чужой, а Элизий - как родной, хотя ты его в первый раз видишь!
   - Я ничего не понимаю, славный.
   - Мы даже чертов шар выловили из котла, чтобы тебя искать! Могли отравиться, между прочим! А ты себе в рощице гуляла, в речечке купалась! Ты не ребенок, вот и думай перед тем, как делать! Хочешь куда пойти - скажи мне!
   - Но тогда ты пойдешь со мной.
   - А тебе бы без меня? Неблагодарная! Ты помнишь, сколько я для тебя сделал?!
   Если бы Хармон бывал в Рейсе, то знал бы: подобных слов не стоит говорить шавану. Дети Степи сами помнят свои долги и непременно платят, если хотят попасть в Орду Странников. Но ткнуть шавана носом в его долг - все равно, что посмеяться над гербом северного рыцаря.
   - Ты делал то, что сам хотел. Сегодня я сделала, что захотела.
   Не слова Низы впечатлили Хармона, а движение. Машинально, не глядя, девушка сжала стеклянный кубок с вином. Не так, как держат чашу, а - как оружие. В мыслях увиделось Хармону, как Низа одним быстром ударом отшибает ножку кубка, оставив в руке острый осколок, похожий на стилет.
   Он не знал, чего испытал больше - злости или испуга.
   - Поди прочь! - рявкнул Хармон, и Низа ушла.
   Тогда испуг исчез, осталась одна злость. Хармон еще долго не мог прийти в себя. Полли никогда не позволяла себе такого! И ни одна из трех женщин, что были у Хармона прежде. Могли возмущаться, браниться, могли удариться в крик и слезы - на то и бабы в конце концов. Но чтобы вот так зыркнула глазом хищного зверя, сжимая оружие в руке, - никогда такого не было, ни одна не смела!
   Первым порывом Хармона было прогнать Низу. Сказать: хотела свободы - так иди себе. Посмотрим, далеко ли уйдешь, скоро ли приползешь назад, поджав хвостик. Вторая мысль была еще лучше первой: сделать Низу служанкой. В конце концов, кто она здесь? Альтесса? Ничего альтесного не делает, только выкобенивается. Так пусть хотя бы отработает свой хлеб! Дом большой, возни с ним много.
   Однако Хармон не сделал ни того, ни другого. Не из благородства - ничего неблагородного он не видел в том, чтобы за уплаченные деньги ждать службы и уважения. Но вот какая закавыка: дерзкая эта Низа понравилась Хармону. Прежде она была лишь утешением для его совести, несчастною сиротой, которую хотелось облагодетельствовать. Сейчас предстала в ином обличье - и мужское естество зашевелилось в Хармоне.
   Он решил спросить совета. Глубокой ночью спустился в винный погреб, открыл заветную нишу в стене. Расставив квадратом четыре свечи, поместил Светлую Сферу по центру - так, чтобы огоньки отражались в ней со всех сторон. Крутанул.
  
   Как раз в этот момент за тысячи миль отсюда бывший хозяин Сферы, граф Виттор Шейланд, прощался с супругой. Он скрывал за словами любви раздражение и гнев, похожий своею природой на гнев Хармона. Несмотря на безумную цену, уплаченную графом, Северная Принцесса покидала его, чтобы оказаться в столице подле брата.
  
   Огоньки четырех свечей заиграли в Сфере и стали четырьмя сотнями, четырьмя тысячами, четырьмя миллионами огоньков. С головой нырнув в эту красоту, Хармон ясно понял: нужно показать Низе. Ведь он до сих пор не показал ни одной живой душе! Низа увидит - и растает. Если ее так трогает простой шар с горячим воздухом, что и говорить о творении богов!
   Только нельзя это делать с наскоку, нужно выбрать подходящий момент. Когда Низа будет вести себя хорошо, проявит кротость и благодарность. Тогда, в награду, Хармон покажет ей Сферу - и Низа поймет, какому исключительному человеку она досталась.
  
   Но утром пришло известие, которое надолго отвлекло Хармона от мыслей и о Низе, и о Сфере.
   Спозаранку выйдя на балкон, Хармон увидел во дворе всех домочадцев, сгрудившихся около Рико. Он только вернулся из Лаэма и привез свежие новости. Лакеи мрачно скребли затылки, кухарка все переспрашивала и не могла взять в толк, мастер Гортензий рвал на себе волосы.
   - Император умер! В столице правят северяне! Что же будет теперь?
  
   * * *
   Целый следующий месяц Хармон прислушивался ко всем новостям, рассказам, сплетням, долетавшим из Фаунтерры. Владыка Адриан погиб, его войско разбито, министры разбежались. На трон села Минерва, но правит герцог Ориджин, повсюду наводит свои порядки. Что теперь будет? Эта тема надолго завладела умами добрых горожан Мелисона. Споры велись повсюду - на улицах, в кабаках, в рыночных шатрах, за обеденными столами.
   Одни говорили: Ориджин на этом не остановится. Когда-то светоносцы уже пытались завоевать весь мир. Правда, то были не Ориджины, но тоже чертовы агатовцы, так велика ли разница? Корона держала северян в узде, а теперь она обессилела, и нетопыри попрут войной на всех. Значит, нам, южанам, лучше объединиться со Степью и вместе держать оборону. Но принц Гектор, как на зло, дерется с шаванами в Литленде.
   Другие возражали: герцог Ориджин как раз молодец, это император был тираном и еретиком, попирал заповеди и сжигал людей. Хорошо, что Ориджин его сверг. Но одна беда: Перстов-то он не нашел! Значит, Персты Вильгельма остались в руках адриановых псов, они рыщут по свету, и скоро снова где-то прольется кровь. Лучшее, что может сделать принц Гектор, - это закрыть все порты и не впускать в Шиммери никаких чужаков! Но каково тогда славным купцам? Куда поденутся прибыли от торговли?
   Третьи твердили: да что вы заладили - Ориджин, Ориджин! Герцог Эрвин - вояка, как все северяне. Скучно ему будет возиться с законами да указами, отдаст всю державную волокиту Минерве. А Минерва кто? Девица восемнадцати лет, еще и монашка! Ничего она в политике не смыслит, ни одного толкового указа не выдаст, и скоро все пойдет наперекосяк. Лучше всего будет (тут снижали голос до шепота и принимались дико вращать глазами) да-да, лучше всего - отделиться от Империи Полари. Пускай они себе в Фаунтерре делают что хотят, а мы, южане, лучше разберемся, как нам жить.
   Спорили так оживленно, что схватывались на ноги, перебивали друг друга, иногда даже лупили кулаками по столу. Несколько видных дам пригрозили перестать общаться со всеми глупцами, кто не разделяет их точку зрения. Один извозчик протаранил другого и отбил колесо у его брички - и поделом этому прихвостню диктатора! Для тихого Мелисона то был исключительный накал страстей, граничащий с хаосом. Бургомистр созвал тайное совещание в составе своей жены, констебля, отца Элизия и трех трактирщиков. Но мерзкие щупальца раздора прокрались и в стены ратуши. Бургомистр с женой были консерваторами и боготворили Ориджина, добродушный отец Элизий не имел ничего против Адриана, констебль ненавидел мятежи в любом их проявлении, а один из трактирщиков твердо стоял на идее независимого королевства. Далеко за полночь, после четырех часов дебатов, своевольный трактирщик покинул совещание, напоследок хлопнув дверью. Констебль был подавлен властным авторитетом бургомистра и хмуро утих, остальные кое-как пришли к согласию. Всех объединила светлая мысль: слава богам, что король-пророк Франциск-Илиан наконец-то покинул свою келью! Скоро он вернется в Лаэм и разберется во всем, и примет наилучшее решение. Какое - сложно сказать наперед, но это точно будет самый мудрый выбор. При помощи двух оставшихся трактирщиков эта идея разлетелась по городу и принесла временный покой.
  
   Но в середине февраля пришло новое жуткое известие: принц Гектор потерпел поражение от шаванов и бежал из Литленда. Мелоранж осажен и скоро падет.
   В этом было плохо категорически все. Победа шаванов ставила крест на идее союза с ними - а значит, в случае произвола северян каждый будет сам за себя. Литленд воспринимался шиммерийцами как младший брат: поменьше, победнее, послабее, но - тоже Юг. Его несчастье удручило многих, даже тех, кто в жизни не уезжал дальше пяти миль от Мелисона. Но больше всего потрясло людей само поражение Гектора. Мелисонцы не могли представить никого могущественней, чем блистательный принц. Ну, разве что император, да еще, быть может, Ориджин. Но чтобы какие-то шаваны растоптали величие Юга!.. Боги, что же будет теперь? Как пророк справится со всем этим?
   В те дни горожане стали весьма мрачно поглядывать на Низу. Она приповадилась ходить на ужин к отцу Элизию - иногда вместе с Хармоном, иногда одна. Но теперь вне хармонова поместья стало очень неуютно. Горожане тыкали в нее пальцами, бурчали: "Глядите, одна из этих, всех бы их на цепь посадить". Если рядом был Хармон, кричали ему: "Берегись, славный Хорам, как бы она тебя не зарезала! Лучше увези ее в Лаэм, продай кому-нибудь". Низа испросила у него разрешения носить нож. Хармон ужаснулся и запретил - и нож, и выходы в город. Ждал в ответ дерзости, но Низа сказала с грустью:
   - Когда мы улетим отсюда?
   - Я бы сам хотел знать, - мрачно буркнул Хармон.
   С шаром дело было дрянь. Ежедневно мастер Гортензий просил денег. На новые зелья взамен истраченных впустую, когда шар высушили. На особо тонкую материю. На легкие и прочные канаты для сети. На большую корзину, на сосуды для масла, на особенную печку. На идову кислоту - прошлой не хватило. На пузыри, в которых хранить водород.
   Согласно своей привычке, мастер Гортензий вел тщательный учет, из коего явствовало, что Хармон истратил на небесный корабль уже четыреста двадцать три эфеса, две елены и пять глорий. Сия чудовищная сумма превышала накопления Хармона за всю жизнь до продажи Сферы. Даже по нынешним меркам она была весьма ощутима: почти пятая доля целого его состояния. В душе торговца каждый день шла борьба.
   Новорожденная часть его души - светлая, летучая - говорила, что деньги неважны, сумма не имеет значения, а важно лишь счастье Хармона и радость Низы, и чувство великого славного дела. Взрослая часть отвечала: ха-ха, вот деньги кончатся - тогда будет радость со счастьем! Каждая вложенная монета должна давать прибыль - это святая святых и основа основ. Если деньги не делают новых денег, то они тают, как снег на солнце. Пока был жив Адриан, эта часть Хармона удовлетворялась расчетом: владыка любит прогресс, владыка купит шар, все расходы вернутся втройне. Теперь Адриан погиб, в столице заправлял герцог Ориджин - консерватор и противник реформ. Какая там продажа! Просто лететь в Фаунтерру - уже опасно: схватят и осудят за ересь. Только Праматерь Мириам умела летать в небесах, а простые смертные должны знать свое место! Да и не выйдет уже долететь до столицы: путь лежит над Литлендом, а он захвачен шаванами. Сядешь пополнить запасы - очутишься в лапах степных зверей. Что же делать-то?
   А мастер Гортензий, как ни в чем ни бывало, просил и просил денег.
   - Сколько еще? Виден ли конец? - допытывался Хармон.
   - Путь науки лежит через неведомые земли, - отвечал Гортензий.
   - Тьма тебя сожри! Спали тебя солнце! В какую монету это встанет? Ты говорил - триста!
   - То было сказано до знакомства с магистром, который указал мне плодотворный путь полета с помощью водорода. Славный Хорам, ты же просил не лодку, а небесный галеон. Я делаю, как испрошено.
   Новорожденная душа Хармона радовалась: прекрасно - отдать все ради мечты! Велики те, кто так могут. Этому и учит Светлая Сфера!
   Но сей юный голос был довольно тих, а взрослый звучал все громче: ты разоришься, дурачина. Вложишь все деньги в пузырь, станешь посмешищем. Очнись! Гортензий - проходимец, только и делает, что сосет твою кровь! Прогони его, продай материю от шара, спаси что можешь!
   Остальные тоже регулярно просили денег. И слуги, и кухарка, и Рико. Особенно - Рико. При каждой поездке в Лаэм он тратил гораздо больше, чем ожидалось. Рико лгал о растущих ценах, Хармон догадывался: южанин отдает деньги семье и своим кредиторам. Избавиться бы от Рико - но тогда возникнет проблема: кто еще сумеет так ловко и быстро находить в громадном Лаэме все нужные алхимические штуки? Да и к тому же, Рико - вроде бы друг Хармона. Не такой друг, какого хотелось, но лучшего-то нет.
   - Дай совет, Онорико, - спросил его Хармон, - что делать с небесным кораблем? Он столько денег жрет, что жуть, и конца-краю не предвидится. А продать его -- теперь надежды мало.
   - Так брось это гиблое дело! - легко ответил Рико. - Даже горный лев может отказаться от охоты, если лань слишком уж прытка. А я тебе помогу распродать все, что можно. Водород купят по хорошей цене, ведь Онорико знает несколько видных лиц ученого сообщества. Одному алхимику подыскал альтессу, у другого дочь выдал замуж -- вот и вписался в научные круги!
   - Мне Низу жаль. Для нее этот шар -- единственный лучик света. Ничто другое ее не радует.
   - Тогда веди дело до конца. Нельзя бросать деньги в пустоту, но тратить на счастье своей женщины -- и можно, и нужно. Я б для Ванессы и тысячу не пожалел!
   - Низа -- не моя женщина. Я просто... ну, помогаю ей.
   - Тогда я не вижу фундамента под башней твоих сомнений. Ты ничего не должен Низе. Дал пищу и кров -- уже пускай радуется. А про лучик света ты глубочайшим образом неправ. Юные девицы -- они такие: тут плавают в пучинах мировой скорби, а тут заметили горячего паренька -- и уже танцуют от восторга. Не бывает у них единственного лучика: сегодня один лучик, завтра другой, потом третий. Иное дело -- спелые женщины, как моя Ванесса. Если дама родила детей, то прочно встала ногами на землю и уже не мечется от любого ветерка. У нее все серьезно, чувства вес имеют: если радость -- то радость, если грусть -- то грусть.
   Хармону подумалось, что Низу сложно обвинить в переменчивости - ее любовь к полетам ни капли не ослабла за полгода. Но сказал другое:
   - Не только в Низе дело. Я и сам уже будто сроднился с кораблем. Привык делать нечто этакое, необычное, чего никто другой не может. Вроде как провожу царапинку на вселенской спирали. Когда помру, что-то еще останется от меня, кроме денег.
   Онорико нахмурился:
   - Ты брось такие речи, славный! Ни один мужчина не должен думать о смерти раньше времени. Это значит -- пока твой петушок еще может кукурекать, рано тебе на Звезду! А что ты сотворишь и где оно останется -- разве это важно? Главное -- жить счастливо, чтобы сердце пело, а в карманах звенело!
   - Не знаю, брат, - хмыкнул Хармон. - Мне и делать-то нечего, если шар забросить.
   - А я тебе подскажу! Отличную идею имею! Мы наймем корабль и пойдем прямо в Литленд. Шаваны одержали победу -- значит, у них много трофеев: оружия, одежды, коней, женщин. Выкупим у них по дешевке, привезем сюда, продадим впятеро!
   - Наживаться на войне? Торговать людьми?..
   - Нет-нет-нет, славный! Наживаться будем не на войне, а на невеждах-лошадниках, которые вещам цены не знают. А торговать -- не людьми, но счастьем! Представь ужас бедных дочерей Литленда, взятых в плен этими дикарями! Мы же их спасем, обеспечим достойную жизнь, привезем в солнечный Лаэм, продадим в хорошие семьи. Все будут счастливы: и девушки, и покупатели, и мы.
   Так все это было складно, так созвучно голосу взрослой части души, что Хармон решил повременить. Год назад он бы поступил именно так, как советовал Рико. Но Хармон знал, что изменился за год.
  
   * * *
   Было восьмое марта -- день Предвесны, за восемь дней до Весенней Зари. В Фаунтерре давали премьеру "Каррога и Лиолы", которая обернулась позором молодой императрицы. А в Мелисоне мастер-истопник Гортензий доложил своему нанимателю:
   - Водородный шар, как бы это сказать, хм... Он готов.
   Хармон не поверил ушам:
   - Чего-оо?
   - Пора спустить на воду наш галеон и совершить испытание!
  
   На заднем дворе поместья возвели башенку с крюком на длинной балке, вроде виселицы. На крюк этот и вздернули шар. Предварительно Гортензий и трое слуг целый час топтались по шару, чтобы выгнать весь воздух, теперь он свисал длинной тощей тряпкой, будто плащ без человека внутри. На нижней части шара имелась кожаная юбка и круглое горлышко, закрытое лоскутами жесткой кожи. На земле у этого горлышка выстроились в ряд пузыри с водородом. Они были обшиты железными лентами, чтобы не взлетали; у каждого имелась заостренная трубка вроде клюва. Гортензий со студентом подносили пузырь к шару и вгоняли клюв в горловину. Что-то поворачивали на пузыре, у основания клюва, - слышалось шипение, шар начинал трепетать. Хармон не мог отделаться от чувства, будто шару ставят клизму. Чтобы весь водород перешел в шар, Гортензий и студент хорошенько выжимали пузырь, потом отбрасывали его и брали следующий.
   За действом следили все обитатели поместья и стайка городских мальчишек, оседлавших забор. Мальчишки от любопытства забыли дышать. Лакеи спорили, что случится быстрее: шар лопнет или загорится. "С чего бы ему гореть?" - "А знаешь, как оно с алхимией бывает! Только бах, и все!" - "Не ври, если не знаешь. Лопнуть -- лопнет обязательно, а загорится -- это уж нет". Онорико сказал, что водородные пузыри оплодотворяют шар, как женское чрево. Низа тихонько спросила:
   - Славный, а куда мы полетим?
   - Сегодня -- никуда, - ответил Хармон. - Еще многое не готово для большого полета. Поднимем шар на веревке футов на сто, убедимся, что держится в небе, да и опустим.
   Девушка приуныла, и Хармон погладил ее по плечу:
   - Ничего, дорогая, уже скоро. Пара недель -- и полетим!
   Тем временем шар ожил. Наполненный всего на четверть, складчатый и дряблый, он уже тянулся в небо.
   - Пора снимать с крюка, - заявил Гортензий.
   Недолго поспорили о мужской смелости, и Онорико вызвался залезть на башенку. Залез, на четвереньках прополз по балке и снял с крюка петлю на макушке шара. Шар тут же выскользнул из-под балки и повис в воздухе, натянув веревки. Один из мальчишек присвистнул, другой грохнулся с забора.
   - Славный, позволь мне сегодня, - сказала Низа. - На сто футов...
   - Прицепи корзину, мастер Гортензий! - приказал Хармон.
   - Зачем она нужна? Только водорода больше пойдет.
   - Испытаем груженый, пущай поднимет человечка.
   Гортензий дал команду слугам, и те приволокли корзину. Ее привязали к концам сети, накрывавшей шар, и тот сразу просел, но скоро снова воспрял, впитав несколько пузырей водорода.
   - Сажай человечка, - велел Гортензий.
   Хармон за руку подвел Низу к корзине. Однажды она уже поднималась в небо -- когда проверяли ветер на высоте, - но тогда с нею был Гортензий. Теперь девушка села в корзину одна. Видимо, это много значило для нее. Лицо Низы стало светлым, как у младенца, глаза засияли предчувствием чуда.
   - Что мне делать?.. - робко спросила Низа.
   Гортензий ответил:
   - Да ничего, смотри себе и радуйся! Мы тебя поднимем, а потом опустим.
   И слуги стали помалу травить веревку.
   Под свисты мальчишек шар пополз верх. Низа притаилась в корзине, крепко сжав поручень.
   - Не лопнул, - отметил лакей.
   - Дай срок, - возразил второй.
   Корзина поднялась уже выше голов. Хармон поймал взгляд Низы -- она беззвучно смеялась от счастья.
   - Трави еще!
   Вращая маховик лебедки, слуги выпускали трос ярд за ярдом. Шар поднялся выше башенки, выше деревьев, выше дома.
   - Как себя чувствуешь? - крикнул Хармон.
   - Все очень хорошо! - Низа помахала ему и Гортензию, и мальчишкам.
   И вдруг порыв ветра метнул шар в сторону. Трос заскрипел, лебедка вздрогнула.
   - Стопори! - крикнул Гортензий.
   Слуга - новичок в полетном деле -- отпустил маховик и потянулся к стопорному рычагу. Шар дернулся на ветру, маховик вырвался из рук второго слуги и с бешеной скоростью завертелся. Шар понесся прочь от поместья.
   - Держи! Лови! Улетит! - завопил в панике мастер Гортензий.
   Слуги пялились на лебедку, боясь подступиться -- с такою скоростью она крутилась. Рико кричал с башенки:
   - Остановите ее, ишачьи дети!
   Мальчишки визжали. Шар несся по ветру, быстро уменьшаясь в размерах.
   Вот в эту минуту Хармон понял, что ни капельки не любит Низу. Взбесившийся небесный корабль нес девушку неведомо куда, и если бы Хармон любил, то сейчас орал бы от ужаса. Но он не утратил покоя. Хладнокровно огляделся по сторонам, нашел глазами нужный предмет, мысленно сказал Низе: "Пускай не люблю, но и не дам тебя в обиду". Схватил лопату, подбежал к лебедке и огрел по стопорному рычагу. Лебедка грохнула, заскрипела, затрещала -- и прекратила вращение.
   - Так-то!
   Довольный собой, Хармон отбросил лопату. Секунду спустя веревка выбрала всю слабину, натянулась как струна и порвалась. Шар достался ветру.
  
   Хармон застыл истуканом и глядел, глядел вослед. Небесный корабль уменьшился до размеров яблока, ореха, горошины.
   - Чего все стоите, спали вас солнце?! - кричал Рико. - Быстро в погоню! Она же разобьется о скалы! Живей в седло! Дайте мне коня!
   Не было тут никакого коня, да и смысла в нем не было: ветер не догонишь.
   Пускай не любовь, но что-то все же жило в сердце Хармона. В глазах у него потемнело, голова закружилась, все подернулось пеленой. Он еле мог видеть пятнышко шара на синеве неба. Да и к лучшему, наверное: не стоило ему видеть, как корабль размажется о скалу. Хармон сел и закрыл лицо руками.
   - Эй, он вроде падает! - крикнул мальчишка.
   - Падает, но как-то медленно...
   Мастер Гортензий хлопнул в ладоши:
   - Ха-ха! Там есть клапан, чтоб стравить водород. Видать, Низа его нашла. Девица с головой!
  
   Вечером шар нашли на восточном конце долины и телегой привезли в поместье. Низа была совершенно цела, а даже если бы сломала себе что-нибудь, то, пожалуй, не заметила бы этого. Гордость переполняла девушку, она не могла думать ни о чем, кроме одного:
   - Конь, что скачет по небу! Я правила небесным конем!
   Хармон попытался извиниться перед нею. Он -- идиот. Коли в корзине человек, надо было привязать вторую веревку. И лебедку нельзя было резко, надо было -- потихонечку. Прости, Низа, что тебе такой дурачина достался.
   Низа так и не поняла, что стала жертвой несчастного случая. Она решила: Хармон намеренно порвал веревку. Она обняла его, поцеловала в щеку и шепнула:
   - Спасибо, славный! Мне так повезло с тобой!
  
   * * *
   Через неделю после испытания, накануне Весенней Зари, во двор хармонова поместья въехала карета. Дорожная пыль, покрывшая белый с золотом экипаж, не могла скрыть его великолепия. В упряжке шли четверо крепких рысаков, подле возницы на козлах сидел стражник с арбалетом, на запятках - двое слуг в ливреях. Быстро миновав подъездную аллею, карета обогнула высохший фонтан и распахнула двери у парадного входа в дом. Воспользовавшись помощью слуги, из кабины вышла пара господ.
   Время было послеполуденное, весеннее солнце уже давало о себе знать. Разморенный сытостью и зноем, Хармон выбрел навстречу гостям как был - в халате и сандалиях, поглаживая брюшко. Да так и застыл на крыльце, стремительно краснея от стыда. Гости лоснились роскошью. Каждая пуговка, каждая ниточка дорогих платьев была в идеальной исправности, каждый дюйм ткани отутюжен, каждый волос на голове напомажен и прилизан. Мужчина, ровесник Хармона, держался с такою привычной, вросшей в кожу уверенностью, будто владел всем, на что падал его взгляд. Женщина - достигшая, видимо, сорока лет и неоднократно рожавшая - не блистала красотой, однако была слепяще великолепна: от пяток до макушки ухоженная, пышущая истомой, благоухающая драгоценным парфюмом. Даже такой невежа, как Хармон, сразу понял, что перед ним белокровная леди, дочь белокровной и внучка белокровной.
   - До... добро пожаловать, господа. Как... чем я обязан такой чести?
   Мужчина улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.
   - Не стоит беспокойства, славный Хорам. Напротив, это я приношу свои извинения за нежданный визит и прошу не скрывать, если он вам в тягость. Мы удалимся по первому вашему слову. Я - маркиз Мираль-Сенелий, вассал и помощник его милости Второго из Пяти. Со мною леди Алисия, моя белокровная супруга.
   Один из слуг щелкнул зонтиком, раскрыв его над головою миледи. Хармон спохватился:
   - Будьте добры, проходите в дом, укройтесь от солнца! Я распоряжусь, чтобы подали чайку.
   - Вы прочли мои мысли, славный! Очень приятно, когда взаимное понимание родится с первой минуты беседы.
   Маркиз вошел в дом, сделав знак слуге, и тот внес шкатулку, покрытую серебряным узором. Маркиз подал ее Хармону:
   - Мой скромный дар хозяину гостеприимного дома. Мой сюзерен владеет обширными чайными плантациями, в этой шкатулке - две подлинных жемчужины, два лучших сорта чая в королевстве Шиммери. Предлагаю вам опробовать их.
   - Что ж... ммм... проходите в трапезную, я скажу, чтобы заварили... и принесли конфет.
   - Ни в коем случае, дорогой Хорам! Никогда не портите вкус чая шоколадом и никогда не доверяйте слугам заваривать чай. Поручайте это лишь тому, кого любите. Моя милая, ты будешь столь добра?..
   Леди Алисия ответила поклоном.
   Они прошли в зал и расположились за столом. Все вокруг заставляло Хармона краснеть. Он стыдился самого себя - полного, потного, не знающего манер, в дурацком халате. Халат можно было сменить, но этично ли бросить гостей одних? Стыдился своего поместья - несуразно большого, пыльного, затхлого. Стеснялся стола, за который усадил гостей, - он был столь громаден, что поместилась бы свадьба. Стоило принять маркиза в уютной чайной комнате, но там в каком-то углу завелась плесень, и все пропахло ею. Стыдился, наконец, и своего одиночества - в Шиммери успешный мужчина всегда при женщине...
   - Позови мою дорогую, - шепнул он своему слуге.
   - Кого?..
   - Низу.
   - Ага.
   Время, пока ждали кипятка, тянулось ужасно долго. Маркиз Мираль непринужденно говорил о погоде. Хармон не представлял, какое множество слов можно посвятить солнцу в небе. Оно, солнце, не мерцает на закате, значит, год будет сухим. Но не таким сухим, как последний год владыки Телуриана - вот тот был поистине чудовищен: если и случался дождь, то капли высыхали, не долетая до земли. А нынешний будет сух, но благодатен: на это указывают и ласточки, снежные шапки на вершинах, и запах ветра. Погода будет идеальная для виноградников, славный Монат-Эрлин еще пожалеет, что продал свои земли. Между прочим, - маркиз с легкостью жонглировал темами, - я хорошо знаю барона Монат-Эрлина. Это человек великих достоинств, и если меня попросят поставить кого-либо в пример для юношей, то первым я, конечно, назову его величество Франциск-Илиана, вторым - его милость Второго из Пяти, а уж третьим - наверняка барона. Он отлично знает цену всем вещам, от смерти до вина. А в этом и выражается подлинный жизненный опыт - дать всему верную оценку. Не правда ли, славный Хорам?..
   Наконец принесли кипяток и чайные принадлежности, а за слугою пришла Низа.
   - Позвольте представить вам мою... - Хармон снова покраснел, - мою... спутницу.
   - Я Низа, - сказала девушка.
   - Рад знакомству, - поклонился маркиз, не выказав ни тени осуждения.
   Однако Хармон проклял себя: вот дурачина! Шаваны только что побили их принца - а я сажаю шаванку к ним за стол. Вся эта встреча - сплошной стыд. Скорей бы покончить с нею. Подумал - и удивился: эко ты изменился, брат Хармон! Маркиз-толстосум сам приехал к тебе, а ты не думаешь, как его доходно использовать, а думаешь - как спровадить. Не узнаю тебя, Хармон Паула!
   Тем временем маркиза Алисия принялась орудовать чайным инструментарием. Белые руки ее так и мелькали над столом: сюда плеснут кипятку, туда подсыплют чаю, здесь наполнят до половины, опустят, поднимут, смешают, выльют... Боги! Всю жизнь Хармон думал, что заварить чай - это насыпать его в чайник и залить кипятком. А тут развернулся ритуал, подобный алхимической реакции. И маркиз Мираль, конечно, не уставал говорить: как правильно пить чай, в какое время суток, сколько чашек, какой крепости, на какие органы он влияет и что за силу придает, как давно вошел он в обиход шиммерийцев, и какие знатные вельможи первыми открыли чудесные свойства... Спустя, кажется, час ритуал завершился, и Хармону с Низой было позволено снять пробу.
   - Очень вкусно, - сказала девушка.
   Чай как чай, подумал Хармон и сказал:
   - Я боюсь, как бы боги не позавидовали нам и не прокляли от зависти!
   Маркиз усмехнулся:
   - Вы глядите прямо в суть. Мой сеньор перед каждым чаепитием выливает одну чашку прямо в Бездонный Провал в качестве подношения богам!
   Все четверо хлебнули как по команде, и маркиз с маркизой дружно выдохнули: "Аххх!", а Хармон: "Весьма!.." И только тогда - да-да, только тогда - он задался вопросом: что, собственно, эти двое забыли в Мелисоне?
   - Ваша милость, простите мое любопытство: что привело в наш тихий край столь знатную особу, как вы?
   Мираль-Сенелий досадливо всплеснул руками:
   - Простите, простите, славный, мою случайную бестактность! Я ведь так и не сообщил, что прибыл к вам в качестве голоса моего сеньора.
   Тьма сожри, кто там его сеньор?.. - беззвучно возопил Хармон. Маркиз будто прочел мысль.
   - К великому счастью боги сделали меня вассалом графа Куиндара, аббата обители Максимиана-у-Бездны, Второго из Пяти. Наравне с королем-пророком Франциск-Илианом, мой сеньор - один из могучих корней разума, на кои опирается древо шиммерийской политики. Когда в государственных делах принц Гектор говорит голосом смелой молодости, мой сеньор отвечает словами зрелой мудрости.
   - Для меня великая честь - принимать помощника столь знатного человека.
   - А для меня - честь говорить от его имени.
   Маркиз тихонько кашлянул и сделал крохотную паузу, утирая губы салфеткой.
   - Славный Хорам, плох тот садовник, который, лелея и пестуя свои клумбы, не бросит взгляда на соседские. Белокаменный Лаэм является вотчиной принца Гектора, Первого из Пяти, а виннотерпкий Мелисон с недавних пор присовокупился к владениям графа Огюст-Римара, Третьего из Пяти. Мой господин, Второй из Пяти, поглядывает на то, что происходит в цветниках соседей, и потому знает, что полгода назад в Лаэме был создан некий небесный корабль, а затем куплен и перевезен в Мелисон для развития и улучшения.
   Не было смысла отрицать, и Хармон кивнул:
   - Все верно, ваша милость, небесный корабль куплен мною.
   - И вы, как мастер славного ремесла, конечно, видите свою прибыль в том, чтобы улучшить корабль и продать за повышенную цену.
   - Что ж, я имел подобные мысли...
   - Мой господин желает помочь вашему плану воплотиться. Он предлагает вам тысячу эфесов.
   Хармон изрядно напрягся, чтобы не дать челюсти отвиснуть. Что?! Вот так просто?! Не нужно лететь, рисковать, мудрить. Просто взять - и не сходя с места заработать тысячу золотых! Боги, бывает ли такая удача?
   О, нет, Хармон-торговец был не из тех, кто верит в счастливую судьбу, потому заподозрил подвох.
   - Осведомлен ли ваш славный сеньор о дурных слухах, связанных с кораблем? Горожан Лаэма весьма пугала сплетня, будто бы полет в небесах отнимает мужскую силу.
   Маркиз небрежно хохотнул:
   - Сплетни обычно тем более живучи, чем большая глупость ими сообщается. Люди моего господина навестили супругу мастера Гортензия и убедились, что осенью она с мужем зачала ребенка.
   - А знает ли ваш господин, что небесный корабль, в отличие от морского, полностью подвластен воле ветра?
   - Мой сеньор - покровитель всевозможных наук, среди которых священная физика, любимица Агаты и Янмэй, занимает исключительное место. Он знает о ветре все, что только можно о нем знать.
   Нечто внутри Хармона вопило: хватит отпугивать сделку! Подмажь, похвали, ударь по рукам!
   Но чем сговорчивей был маркиз, тем сильнее становилось предчувствие подвоха. Страх не давал Хармону умолкнуть.
   - А что думает ваш господин о запасе хода небесного корабля? Известно, что за двадцать миль воздух в шаре остынет, и корабль опустится на землю.
   - Именно это обстоятельство и удержало нас от покупки корабля еще летом, когда он только был создан. Но недавно нам случилось побеседовать с неким магистром Лаэмского университета. Мы узнали, что новый корабль будет держаться на лету за счет силы водорода и сможет покрыть хоть двести миль, лишь бы имелся попутный ветер.
   Осведомленность маркиза радовала Хармона не больше, чем сговорчивость. Тьма сожри, впервые в жизни Хармон видел человека, готового так легко расстаться с тысячей эфесов!
   - Я вижу, прозорливость вашего господина поистине не знает границ. Думаю, ему известно, что работы с новым шаром еще не...
   - Известно, - неожиданно кратко срезал маркиз. Повисла неловкая пауза.
   Хармон вздохнул:
   - Что ж, я готов уступить вашей милости небесный корабль, когда тот будет готов.
   Он шкурой почувствовал, как напряглась Низа, и поспешно добавил:
   - Вот только расходы, связанные с шаром, больно велики. Водород крайне сложен в производстве и хранении. При всем уважении к вашему господину, моя спутница никогда не простит мне, если я продам шар с нулевой прибылью. Я вынужден просить две тысячи эфесов, никак не меньше, да и то лишь...
   Маркиз оборвал его:
   - Цена в две тысячи не смущает моего сеньора. Мы согласны.
   Низа ахнула. Хармон шепнул:
   - Не печалься, построим себе новый. Теперь-то опыт есть, дело пойдет быстро.
   Маркиз Мираль-Сенелий обладал, видимо, весьма острым слухом. Он встрепенулся, нахмурил брови, а затем расплылся в смущенной улыбке.
   - Если меж двумя собеседниками зародилось непонимание, то ответственность лежит на обоих, но в большей степени - на говорящем, ибо он неумело использовал словесный инструмент. Приношу глубочайшие извинения, славный. Позвольте мне выразиться точнее. Мой сеньор желает купить не только корабль, но и саму возможность производства подобных кораблей. Он желает быть единственным небесным судостроителем в Империи Полари. Вместе с шаром вы передадите также все записки, чертежи и планы, помогающие в строительстве. Затем и вы, и мастер Гортензий дадите клятву никогда не строить новых небесных кораблей, кроме как по заказу моего господина.
   Низа сжала руку Хармона. Тот откашлялся:
   - Гхм... ваша милость, я решительно не понимаю, какой будет вред Второму из Пяти, если я построю новый корабль на радость моей спутнице. Я, конечно, согласен продать и чертежи, и записки, но один-то корабль хочу сделать для себя. Могу поклясться, что никто не станет летать на нем, кроме меня, Гортензия и Низы.
   - Славный Хорам, Второй из Пяти потому и слывет мудрецом, что не всякому смертному дано проследовать путями его мысли. Вы не понимаете вреда, и я не понимаю, однако же воля моего сеньора выражена ясными словами: единственный и исключительный. Если вы сделаете второй шар для себя, то мой господин не будет ни единственным, ни исключительным судовладельцем. Это ему не подходит.
   Горячие девичьи впивались в ладонь Хармона. Две тысячи эфесов, - думал он. Но небесный корабль. И Низа. Но две тысячи.
   - Дайте мне время осмыслить, ваша милость, - выдавил Хармон.
   - О, конечно! Решение в спешке - верный признак легкомыслия. Но прошу вас при раздумьях учесть: если отклоните предложение, мой господин расстроится.
   Внезапно остатки чая высохли во рту Хармона.
   - Ваша милость... изволит мне угрожать?
   - Боюсь, славный, в данном случае ответственность за непонимание лежит на вас, ибо вы ошибочно воспринимаете смысл слов. Угроза - это перечисление неприятных событий, что могут случиться с вами в будущем: к примеру, разорение, потеря имущества и телесного здоровья, унижение, боль, утрата близких. Я не упоминал ничего подобного, а лишь просил учесть чувства моего сеньора. А также тот факт, что он - второй по могуществу человек на Юге.
   Хармон не знал, что ответить. Ни словечка не шло на язык. Хармона терзала жажда, и он все сосал край опустевшей уже чашки.
   Маркиз Мираль-Сенелий благодушно усмехнулся:
   - Простите, славный, что мы отняли столько времени. Позвольте откланяться. Через несколько дней я пришлю человека за ответом.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Свидетель - 1
  
   Конец марта - начало апреля 1775г. от Сошествия
   Остров Фарадея-Райли
  
  
   Кончался март 1775 года от Сошествия. Империя Полари отметила праздник надежды - Весеннюю Зарю. В городах и селах люди желали друг другу успешных начинаний, делились планами и мечтами, старались положить начало чему-нибудь важному: закладывали фундаменты домов, шли наниматься на службу, писали первые строки важных посланий, заказывали платья у портных, мечи - у кузнецов. Вручали близким маленькие трогательные подарки и говорили: "Пусть все сбудется, что мечтается!"
   Лечебница Фарадея и Райли праздновала не хуже всех. Пациентов на день освободили от процедур и вывели на долгие прогулки. В торжественной речи магистр Маллин сказал:
   - Сегодня мы начинаем новый этап важнейшего для всех нас дела: совершаем первый шаг новой мили на дороге исцеления! Сей путь не легок, но с помощью взаимной заботы, поддерживая друг друга лучами любви, мы вместе пройдем его. Пусть сбудется все, что мечтается. Пусть свершится исцеление!
   Пациенты хором повторили пожелание, и еще много раз за день говорили его друг другу при каждой встрече.
   Этой ночью Дороти Слай из Маренго впервые не увидела кошмаров. Из ее живота не росли руки и губы, она не тонула в море щупалец, не растворялась в щелочи, не убегала от чудовищ, катящихся по рельсам. Она легла и закрыла глаза, холодея от предчувствия... и проснулась на рассвете - свежая, бодрая, счастливая. Ни один демон не посетил ее. Разум был легок, свободен от метаний, ненужных мыслей, мучительных осколков памяти. Терапия, наконец, возымела действие: Дороти была чиста, как белый лист.
   - Сбудется все, что мечтается! - пожелала она своим соседкам.
   Утром после Весенней Зари Дороти Слай начала новую жизнь. Все, происходящее в лечебнице, больше не встречало в ней никакого сопротивления. Дороти открылась всему и все приняла как данность. Так младенец познает мир, чтобы приспособить себя к нему.
  
   Дороти ночевала в палате с двумя соседками: молчаливой Кейтлин-Карен и болтушкой Аннет. Кейтлин-Карен была страшна. Не уродлива, нет - как раз останки красоты еще присутствовали в ней. Пугало сходство живой пока Карен с будущим ее трупом. Она никогда не совершала лишних движений и не раскрывала рта без крайней необходимости, а в постель ложилась полностью одетой, как в гроб.
   Вторая соседка, Аннет, говорила так:
   - Рассказываю! Смотри: я - Аннет. Другого имени у меня нету, говори просто - Аннет, и я пойму. Вон там на койке лежит Карен, а другое имя - Кейтлин. Между нами Карен, а для этих - Кейтлин. Понимаешь?.. Ой, вижу, ты не запомнила, но я потом напомню, ты не волнуйся.
   И верно: Аннет повторяла примерно то же самое каждым утром, стоило Дороти открыть глаза и посмотреть на нее.
   Кроме того, Аннет давала много полезных советов, их Дороти принимала с благодарностью:
   - Смотри: кормят утром и вечером. Ведут в трапезную, там есть мужчины и много еды. Мужчин нельзя трогать, чужую еду нельзя брать. За это будет про-це-дура. Ты запомнила? Смотри дальше. После завтрака идет прогулка. Бегать нельзя, ничего странного делать нельзя. Если встретишь мужчину - не трогай. Ничего с земли не подбирай, за это будет про-це-дура. Запомнила? Если нет, то не стесняйся, спроси, я все повторю. Смотри еще: после прогулки идет работа. Тебя спросят, что умеешь, и ты скажи честно. Тебе дадут работать - ты работай. Портить ничего нельзя. Сделать надо побольше, а лекарям - кланяться, а если что спросят - сразу отвечать. Ты запомнила? Смотри еще. Перед завтраком и после ужина - про-це-дуры. Их дают всегда. Если ты плохая - их много, если хорошая - мало. Если сделаешь приятно лекарю - очень мало. Но сама не предлагай, а то будет про-це-дура. Они предложат - тогда делай, а сама - нет. И последнее: молиться здесь надо по-особому. Они спрашивают, а ты отвечаешь. Они: "Где мы?" - ты: "В обители любви и заботы". Они: "Зачем мы здесь?" - а ты: "Чтобы лечиться". Они: "Куда мы идем?" - ты в ответ: "К исцелению!" Ты запомнила? Если нет, я повторю еще, ты не стесняйся...
   В полном согласии со словами Аннет, каждый день начинался с процедур, ими же и кончался. Утренние процедуры зависели от того, какой метод терапии избрал лекарь. Для Дороти был предписан путь гармонии, утром ей полагались успокоительные занятия, которые уберут остатки кошмаров. В один день она перематывала клубки шерсти, в другой спросонья принимала паровую ванну, в третий - расчесывала других пациенток, в четвертый - хором с ними твердила девиз лечебницы: "Нас терзает душевный недуг. Мы идем к выздоровлению. Мы в обители заботы, где нас любят и принимают". Сотню раз подряд, до полного растворения в словах.
   Вечерние процедуры, в противовес утренним, зависели от тяжести симптомов, что проявились у пациента за день. Самые легкие и процедурами-то не назовешь: например, восемь раз перечислить все свои хорошие поступки за день и громко похлопать в ладоши, когда перечисляет другой. "Сегодня я переписала восемь страниц, дважды поела с аппетитом, приняла все процедуры и хорошо слушалась лекарей" - хлоп, хлоп, хлоп, "Дороти, ты молодец, мы гордимся тобой! Ты идешь прямиком к исцелению!"
   Более неприятные процедуры назывались "задуматься". Пациента лишали какого-нибудь права - скажем, запить ужин водой (каша тогда подавалась соленой). Запрещали лечь спать вместе со всеми (до середины ночи пациент стоял навытяжку в ярко освещенной комнате). Ставили на колени в деревянной приспособе, не дающей подняться. В течение нескольких часов пациенту полагалось думать о том, как он сегодня потакал недугу и мешал исцелению. Чтобы думал именно об этом и не сбился с мысли, раз в полчаса медбрат тормошил пациента:
   - Сделай шаг к осознанию. Перечисли свои симптомы за сегодня.
   - Я... э... плохо трудилась, позволила недугу отвлечь себя от работы. Еще я... из-за неосознанности воспротивилась утренней процедуре. Я забыла, что в обители заботы все делается для моего блага...
   С тою же целью - чтобы задумался - могли назначить лишний сеанс труда: скажем, вынести и помыть все ведра с нечистотами, перестирать исподнее лежачих больных.
   Но все это было приятными мелочами в сравнении с третьей группой процедур, которые звались "удар по недугу". Когда хворь обострялась, лекари решительными мерами заставляли ее отступить. Били по недугу, например, так. Подвешивали пациента головой вниз над пропастью - это звалось "удар страхом". Часами раскручивали на маленькой карусели и раскачивали, как маятник, - "дезориентация хвори". Сжимали череп стальным обручем - "окружающее давление". Фиксировали веки и светили прямо в зрачок мигающим фонарем - "удар светом по тьме недуга". В этих случаях пациенту не предлагали задуматься - да он бы и не смог, ибо частенько терял сознание от боли и ужаса. Хворь отступала перед атакующей мощью терапии, и пациент больше не проявлял симптомов.
   Что же называлось симптомами? Прежде всего, нарушения дисциплины. Отказался есть или попробовал сцапать чужую порцию. Тронул человека другого пола. Дерзко ответил на вопрос лекаря, проявил строптивость, воспротивился процедуре. Сказал "нет" по какому-либо поводу. Плохое слово "нет" - камень на пути к исцелению. Нужно открыться терапии и всегда говорить "да".
   Тяжелым симптомом считалась "странность": бедняга сделал нечто такое, чего не ожидалось. Речь шла даже о невинных, но непривычных вещах: зачем-то прочел наизусть балладу о Терезе (наверняка это хитрости хвори), вторично за день захотел помыть руки (паническая боязнь грязи - явный симптом), отказался есть (падение аппетита - знак нездоровой апатии), не вовремя встал из-за стола (нервическая тревожность), не хотел возвращаться с прогулки (боязнь закрытого пространства). Никто, даже старожилы, вроде Карен, не могли сказать, за каким симптомом последует какая процедура. Однако справедливость всегда торжествовала: днем поступил странно - вечером получи процедуру. Однозначность и неизбежность этой связи успокаивала Дороти, виделась частью мудрого мирового порядка.
   Но вот что было любопытно и непостижимо: каждому пациенту прощался некий один симптом. Дороти Слай очень плохо помнила свое прошлое, не могла назвать имен родителей и мужа, описать свой дом и улицу - и за это ей не давали процедур; но за все другое следовало наказание. Леди Карен спала в одежде и ела не больше котенка - ей сходило с рук; но попробовал бы кто другой отказаться от ужина. Аннет представлялась при каждой встрече, как при первой, и давала многословные советы - то была ее законная простительная странность, будто родовая привилегия при дворе. Парень через два стола от Дороти любил размахивать руками, как шаван хлыстом, - его тоже не наказывали, только на трапезе связывали рукава за спиною и кормили с ложки...
   Но главным полем, из которого вырастали как наказания, так и редкие поощрения (например, право быть аккуратно расчесанной), являлась дневная работа. Труд - мощнейший инструмент терапии, потому на него и нацеливалось основное внимание. После завтрака и недолгой утренней прогулки пациентов делили на группы и отводили туда, где до конца светового дня они предавались исцелению трудом. Одни шили либо вышивали - работа с материей развивает ум и приучает мыслить созидательно. Другие вязали - гармоничные движения спиц умиротворяют душу. Третьи полировали посуду и наносили узоры - орнаменты структурируют мышление. Четвертые (грамотные) переписывали книги - тексты приносят осознание. Ежедневная трудотерапия методично теснила недуг по всему фронту, как сомкнутый строй копейщиков бьет дикарей. Попутно производились товары, которые раз в месяц увозил на продажу парусник. Прибыль, разумеется, тратилась на благо лечебницы - дружной семьи лекарей и пациентов. Дороти прескверно помнила свою жизнь в Маренго, но была абсолютно уверена: нигде еще она не встречала столь мудрого и справедливого уклада.
   Одно плохо: труд переписчика нелегко давался Дороти. К своему собственному удивлению, она умела писать. Когда кошмары отпустили ее и пришло время для трудотерапии, магистр Маллин спросил:
   - Что ты умеешь?
   Она не помнила своих умений и с грустью признала:
   - Боюсь, что ничего... Но я сильна, могу помогать медбратьям, если нужно что-нибудь носить, поднимать...
   Магистр дал ей карандаш и лист бумаги:
   - Напиши это.
   Сама не поняв, как так получилось, она вывела: "Боюсь, что..." И тогда воскликнула:
   - Ой! Я грамотна!
   То было высшее, самое дорогое умение. Дороти отправилась в писчий цех, счастливая от того, что сможет внести столь ценный вклад в благополучие лечебницы. Но в первый же день работы обнаружились препятствия.
   Ее очищенный от демонов разум был медлителен и беден мыслями. Она легко и с удовольствием могла четверть часа просидеть на месте, глядя в одну точку. А вот когда приходилось думать, Дороти терялась и путалась. Поди вспомни, в какую сторону смотрит хвостик q, есть ли черта в середине z?.. Дороти не умела концентрироваться, то и дело что-нибудь отвлекало ее. Она работала одна в комнате с окошком, выходящим на скучный пологий склон, но даже там находились помехи: то сядет чайка, то проедет телега. В переписываемой книге встречались то сцены поединков, то описания танцев, то просто слово "чресла" или "перси" - все это вышибало Дороти из колеи и порождало сонмы туманных фантазий. Перед нею ставили песочные часы, чтобы напомнить о времени, - но само течение песка тоже отвлекало: Дороти прилипала взглядом к струйке и не могла вернуться к тексту. В довершение бед, она встречала кучу малознакомых слов - скажем, "сюзерен" или "альтесса". Смутное понимание имелось, но точный смысл ускользал, а без него сложно было запомнить всю фразу целиком, приходилось прыгать глазами от исходника к чистовику и назад. От этого возникали помарки, а их прощалось не больше одной на страницу. Ляпнул вторую - изволь переписать целый лист...
   Поначалу рукописной терапии Дороти создавала две-три страницы за день и неизменно получала процедуру. Однако она очень старалась и никогда не говорила "нет", всем своим естеством принимая порядки лечебницы. Потому она избегала "ударов по недугу", в худшем случае получала процедуры на "задуматься": выносила дерьмо, подмывала лежачих пациентов, рапортовала медбратьям:
   - Недуг наполнил меня ленью и праздностью... Мое внимание рассеяно из-за симптомов... Но я встану на путь исцеления и овладею концентрацией...
   Конечно, столь сложные фразы она не выдумала бы сама, но запоминала и повторяла их за магистром Маллином, который приходи взглянуть на ее успехи.
  
   Потом она слегка набила руку. Пальцы, наконец, вернули прежнюю подвижность, а в уме закрепился весь нехитрый лексикон исходной книги. (То был роман "Роза и смерть", весьма любимый столичными барышнями, причем любимый именно в рукописном, а не печатном виде: дрожание шрифта усиливало страсти.)
   Однажды Дороти встретила в книге большое описание природы, по хитрой задумке автора сплетенное со внутренним миром героини. Дескать, за окном бушевала майская гроза (полстраницы текста о грозе), а в душе героини тем временем бушевали чувства (страничка о бурлящих чувствах). Раз проведя аналогию, автор так увлекся ею, что продолжал еще семь страниц в том же духе. Меж облаков отчаяния проглянул солнечный луч надежды; благотворный дождь романтических мечтаний пролился на рыхлый грунт суетливых будней; под солнцем влюбленности проросли нежные цветочки девичьих фантазий, но порыв штормового ветра тревог и сомнений унес лепестки... Все это было разжевано в мельчайших деталях и ужасающе скучно. Ничто здесь не увлекло Дороти, не вызвало ни чувств, ни эмоций, так что она с механической тупостью шарманки переписала все восемь страниц, не допустив ни одной огрехи. Мастер Густав, надзиравший за переписчиками, впервые остался почти доволен ею и назначил на вечер легкую процедуру: осознание успехов. После ужина полдюжины счастливчиков сели в кружок, восьмикратно повторили молитву лечебницы ("Мы находимся в обители любви и заботы, мы идем по пути исцеления..."), а затем стали перечислять свои успехи за день:
   - Я успешно и с радостью прошел все утренние процедуры. Я ел с аппетитом и гулял спокойно, не глазел по сторонам, а осознавал себя. Я сделал все, что полагалось за день, и был все время спокойным и радостным, темные мысли ни разу не овладели мною.
   Лекарь Финджер хвалил докладчика, а пациенты повторяли хором:
   - Ты молодец! Мы очень тобой гордимся! Ты твердо встал на путь исцеления и не собьешься с него.
   Здесь Дороти услыхала и запомнила мудрые слова. Тощий паренек, что наносил орнамент на посуду, сказал так:
   - Я сегодня расписал четыре тарелки, и сожалею, что не больше. Но вчера я сделал только три тарелки. Радуюсь, что сегодняшний я лучше вчерашнего меня. Чувствую, как моя хворь ослабела за день.
   По знаку лекаря Финджера все аплодировали этому парню. Дороти хлопала громче других и чувствовала сильнейшее вдохновение: она очень хотела стать завтра лучше себя сегодняшней! На другой день Дороти жестоко провалила норму - ливень хлестал в окно, это очень будоражило и совсем не давало работать. Она переписала всего четыре страницы, простояла ночь на коленях, но со следующего дня стала прибавлять ежедневно по полстранички. Пять, пять с половиной, шесть страниц -- этого все еще было очень мало. Но каждый вечер, отчитываясь перед мастером Густавом, она с гордостью повторяла:
   - Я сегодняшняя лучше меня вчерашней на половину страницы. Я чувствую, как слабеет моя хворь!
   С каждым днем ей назначали все более легкие процедуры, чтобы поощрить настрой на исцеление. Перевалив за дюжину страниц, Дороти получила первую заметную награду: право работать в общем зале, рядом с другими переписчиками.
  
   * * *
   Не считая самой Дороти, их было десять. Если бы она не была младенчески бесхитростной, то поняла бы, сколь исключительное положение занимала эта десятка. Во-первых, писчий зал всегда хорошо освещался и отапливался. Во-вторых, каждому переписчику полагались: удобный стул, нарукавники, личное пресс-папье и набор для чистки перьев, подставка для книг с фиксатором страниц, тазик для мытья рук и чистое полотенце, даже кувшин с питьевой водой. В-третьих, пациенты обоих полов трудились в одном помещении, имея возможность перемолвиться друг с другом. Мастер Густав то работал на своем месте (врисовывал красные буквы в книги), то прохаживался между столами, заглядывая в страницы, - но, пока длился рабочий день, ни на кого не повышал голоса и никого не наказывал. Мудро и справедливо: резко одернешь переписчика -- он сделает ошибку и должен будет переделать страницу, а лишняя трата бумаги и времени вредит всей дружной семье. Ради общего блага соблюдались и комфортные условия труда: ведь на двенадцатом часу работы переписчик должен все еще хранить ясность ума и твердость пальцев, чтобы приносить пользу обители любви и заботы. Впрочем, Дороти не понимала всех приятных особенностей здешней обстановки. Просто, сев за свой стол, она почувствовала: здесь хорошо, хочу остаться.
   - Я осознаю свою хворь и иду путем исцеления. Я сегодняшняя стану лучше меня вчерашней, - на всякий случай сказала Дороти.
   - Ага, - выронил Густав. - Начинай с восьмой главы.
   Она заскрипела пером, от старательности прикусив кончик языка. Книга так удобно лежала на пюпитре, глаза так естественно упирались в подставленную взгляду страницу, рука так легко скользила по обитой войлоком столешнице, что почти не возникало соблазна отвлечься. Пару часов Дороти работала без передышки и лишь затем подняла голову оглядеть местную публику.
   Переписчики сидели по одному за столом, а столы располагались в три ряда. Пятеро женщин, включая саму Дороти, скучились в левом ряду, шестеро мужчин свободно расположились в двух остальных. Одну из женщин Дороти знала: то была ее соседка по палате, леди Карен. Среди мужчин не знала никого. Конечно, встречала их за завтраком и ужином, но и только.
   Просветы меж столами были невелики, так что можно было шепотом перемолвиться с соседом. Впрочем, мало кто отвлекался на болтовню -- изредка обменивались парой фраз да иногда проговаривали вслух сложные словечки из книги. Нечастые эти обрывки речи почти не слышались сквозь густой шершавый скрип дюжины перьев. Дороти тоже не стала раскрывать рта. Раз все помалкивают - значит, так нужно для пути исцеления. Вот только мужчина через проход выделялся яркими рыжими усами. Дороти невольно задержала на нем взгляд и хотела заговорить, но он заметил ее внимание, напрягся и прошипел:
   - Меня звать Лоренс, и хватит на этом, ладно?
   Она отвернулась и подумала: зато напишу много -- получу награду. Правда, Дороти не представляла толком, о какой награде мечтает -- ведь слухи среди пациентов ярко освещали лишь всевозможные процедуры и почти не касались редких поощрений. Ну и неважно: любая награда -- это хорошо! Она сосредоточилась на работе.
   В обеденное время обнаружилась еще одна привилегия переписчиков: им дали перерыв на полчаса и -- подумать! - принесли перекусить луковые лепешки и яйца. Дороти настолько отвыкла от еды среди дня, что не сразу и поняла, как поступить со снедью. Остальные, напротив, накинулись на кушанье -- привыкли, значит, к роскоши. Одна лишь Карен осталась верна своей апатии: брезгливо отодвинула лепешку, срезала верхушку яйца и медленно выела середку. Вот и Дороти взялась за еду, как вдруг заметила на себе пристальный мужской взгляд.
   - Как тебя зовут? - спросил миловидный паренек.
   - А тебя?
   - Меня - Нави, но это неважно, я-то на месте. Тебя зовут как?
   - Дороти Слай.
   - Дороти! - повторил парень. - Первая буква -- четыре, последняя -- двадцать семь. Два по пятнадцать, и восемнадцать, и двадцать, и восемь, полная сумма -- сто семь, значит, восемь... Ты не там сидишь!
   Она не поняла. Парень схватился с места и принялся шагами мерить комнату. Отшагал пять вдоль прохода и очутился у стола Дороти.
   - Видишь -- пять! А должно быть -- восемь! Это по долготе, теперь берем широту.
   Также размерив комнату шагами поперек и повторив для верности, он установил:
   - По широте хорошо, сойдет. По долготе -- нужен не этот стол, а тот, возле меня. Вставай, пересаживайся!
   Дороти попросила оставить ее в покое, но парень не отцепился, а начал твердить, как заведенный:
   - Ты не можешь тут сидеть! Числа говорят -- твое место там, а не здесь. Не будет гармонии, пока не пересядешь!
   Слово "гармония" встревожило Дороти, лишиться гармонии она боялась. В поисках поддержки оглядела остальных. И мастер, и пациенты наблюдали без малейшего желания вмешиваться; на нескольких лицах появились усмешки.
   - Мастер Густав, - попросила Дороти, - скажите этому парню, чтобы он успокоился. Я не хочу пересаживаться!
   - Ничем не могу помочь, - оскалился мастер. - Это Нави, он и мертвого достанет. Пока не сядешь, где он хочет, работы не будет.
   Дороти осмотрела предложенный стол и нашла, что он ничем не хуже, даже вроде бы чище. Правда, она не хотела уступать безумцу -- свихнутых здесь полно, не хватало еще под каждого подстраиваться. Придется тогда голодать, как Карен, махать руками, как тот мужик из трапезной, и пускать слюни под шарманку, как Пэмми. Но с другой стороны, "нет" - плохое слово, оно закрывает путь терапии, за "нет" могут дать процедуру...
   - Ладно, так уж и быть.
   Дороти пересела на новое место и оказалась по левую руку от Нави. Перерыв кончился, пациенты взялись за работу. Не прошло и полстраницы, как стало ясно, в чем подвох.
   - Скажи число! - прошептал Нави, клонясь к Дороти.
   Она не поняла.
   - Ну ты же знаешь числа! Скажи мне. Хочу знать.
   - Двадцать, - буркнула Дороти, чтобы он отвязался.
   - Двадцать? - он будто не расслышал.
   - Ну, двадцать.
   - Нет, двадцать - неправильное число. Какое-то пустое. Дай мне другое.
   - Отвяжись! Ты нарушаешь гармонию! Я не стану лучше себя вчерашней!
   Дороти с надеждой глянула на мастера Густава. Тот, однако, был целиком поглощен своей работой.
   - Скажи число и пиши дальше, - предложил Нави. - Пожалуйста!
   Его юношеское личико было трогательно наивным. Будто он не понимал, как сильно мешает ей работать!
   Тут Дороти заметила удивительную штуку: во время их диалога Нави продолжал писать. Он почти не смотрел ни в исходник, ни на перо, однако оно резво скользило по бумаге, в нужные моменты окунаясь в чернильницу. То есть, негодяй мешал Дороти выполнять ее норму - а сам не страдал!
   - Шестнадцать Праматерей, - сказала Дороти. - Тринадцать Великих Домов. Тысяча семьсот семьдесят пятый год. Хватит тебе чисел?
   Нави хмыкнул и дал ей покой. Но не прошло и получаса, как он зашептал снова:
   - Скажи еще.
   - Уже сказала, довольно с тебя.
   - Сказала неважные числа. Их все знают. Назови что-то свое!
   - Отцепись!
   - Ну пожалуйста... Ну что тебе стоит?..
   Его тон стал капризным и обезоруживающим, как у ребенка. Лишь теперь Дороти внимательно пригляделась к этому Нави -- и увидела, как он молод. Значительно младше всех остальных писарей - лет семнадцать-восемнадцать, не больше. Кожа гладенькая, без щетины, без пятен. Темные волосы крутятся вихрями, глазенки блестят в нетерпении -- будто у мальчишки, что ждет первого танца или поцелуя. Какой же юный, - подумала Дороти и впервые здесь, в лечебнице, ощутила жалость к кому-то, кроме себя самой.
   - Какое тебе число? Мне тридцать семь лет, если уж так хочешь знать.
   - Спасибо, - улыбка Нави была трогательно открытой. - А можешь еще?
   - Семьдесят восемь.
   Дороти не помнила, что значит это число. Оно просто хранилось мозгу в где-то рядом с тридцатью семью, но что означало -- поди пойми. Однако Нави и не требовал пояснений: услышав число, он улыбнулся и надолго умолк. Дороти выкинула его из головы с его дурацкими вопросами, сконцентрировалась на "Розе и смерти" и только-только начала писать, как тут...
   - Скажи еще число. Ну пожалуйста! Будь так добра!..
   При этом он шуршал и шуршал пером -- без запинки, без помарки. Вот негодяй!
   - Зачем тебе эти числа? Успокойся, обрети гармонию, пиши молча!
   - Я не могу. Прости меня, никак не могу. Число нужно. Ты же знаешь. Скажи мне число, ну пожалуйста!
   Она испортила лист, начала новый, спустя абзац испортила снова. Взяла третий -- но сбилась, начала не с начала листа, а с того слова, где сбилась в прошлый раз. Нави брякнул под руку:
   - Ну, почему ты молчишь? Дай хоть одно число, ну что тебе, жалко?
   Нежданно для нее самой, в глазах Дороти выступили слезы.
   - Да что же ты меня терзаешь! Дай уже покоя, душегуб!..
   Нави смутился, спрятал лицо:
   - Извини меня.
   Но недолго выдержал без чисел. Не прошло и получаса, как он тихонечко пискнул:
   - Пожалуйста...
   Перо дернулось, ляпнуло кляксу. Она скомкала испорченный лист.
   - Будь ты проклят! Восемнадцать!
   Нави улыбнулся:
   - Благодарю тебя. Ты такая хорошая!
   Но ее день уже был испорчен. Шесть погубленных страниц, обязательная ночная процедура... и восемнадцать. Это число отозвалось в душе резкой, гложущей тревогой. Наверное, такое число Дороти видела где-то в своих кошмарах.
   Будь ты проклят, Нави!
  
   Вечером сего злосчастного дня мастер Густав обошел подопечных с проверкою. Дороти предъявила неполных пять страниц. Она боялась, что кроме ночи на коленях ее ждет еще и изгнание из писчего зала.
   - Мастер Густав, я знаю, я сегодняшняя очень плоха, я испортилась, я позволила симптомам... Но это же не мои симптомы виноваты, а его! Этот Нави никак не успокоится, все спрашивает и спрашивает, я не могу писать, ничего не могу!
   Мастер отозвал ее в сторону. Неторопливо снял нарукавники (он ведь тоже трудился, как все), сложил стопочкою исходники книг, придавил готовые листы, проверил, надежно ли закрыты чернильницы. Тем временем остальные пациенты вышли прочь. Нави оглянулся на Дороти с невиннейшим видом.
   - Послушай, Дороти, - сказал мастер, - наш Нави совершенно безумен. Тебе и не снились такие симптомы, как у него. Магистр Маллин вместе с лекарем Финджером отчаялись с ним совладать. Но он пишет тридцать семь страниц в день. Идеальным шрифтом, без ошибок, без помарок. Может по десять минут вовсе не глядеть в исходник -- пишет из памяти. Тридцать семь страниц в день, четыре книги за месяц. Когда ты будешь писать столько же -- сможешь задавать кому угодно любые вопросы, и пускай попробует не ответить.
   - Но он портит мой путь исцеления!..
   Если бы Дороти имела способность к анализу, она легко поняла бы: Густав -- не лекарь и не медбрат. Он -- именно мастер, ремесленник, нанятый лечебницей, чтобы заставить писчий цех работать идеально. Вопросы исцеления и гармонии волновали Густава примерно в той мере, как капитана шхуны -- чайки, гадящие на палубу.
   - Я скажу Финджеру, пусть назначит тебе пять часов раздумий. Обмозгуешь свое исцеление как следует, настроишь душу на открытость терапии. А когда завтра придешь сюда -- будь добра, отвечай на каждый дурной вопрос нашего птенца. Нужны ему числа -- скажи. Хоть выдумай, хоть с потолка сними! Но чтобы к концу дня я увидел его тридцать семь страниц и хотя бы дюжину твоих. Иначе получишь полную гармонию, да с благодатью в придачу!
  
  
  
  
  
   Монета - 3
  
  
   Март 1775г. от Сошествия
   Лаэм (королевство Шиммери)
  
  
   За три дня до прибытия в Шиммери эскадры Лабелинов, повлекшего за собою громогласные торжества, в гавань Лаэма вошел небольшой корабль. На его флаге скалился пес, сидящий на бочонке серебра. Лишь истинные знатоки геральдики вспомнили бы принадлежность этого герба - а принадлежал он мелкому баронству в Южном Пути. При малых размерах судно имело прекрасное парусное оснащение и вполне могло оказаться как курьерским, так и пиратским. В пользу второго говорил тот факт, что капитан избрал для стоянки не Золотую гавань, излюбленную вельможами и послами, и не Чайную гавань, весьма удобную для купцов, а Залив Альбатросов - далекий от центра города и укрытый скалами от лишних взглядов. Более того, на свой страх и риск лоцман вошел в гавань ночью.
   Темнота, конечно, не защитила корабль от внимания береговой стражи. Едва судно пришвартовалось к пирсу, как дюжина солдат с арбалетами и факелами окружила трап.
   - Пусть капитан сойдет первым, - приказал командир стражников.
   На пирс вышел мелкий круглолицый мужичок в неприметной одеже. Судя по тому, как шатко он ступал по трапу, мужичок был не капитаном и не матросом, а пассажиром корабля.
   - Вам не нужен капитан, господа, - заявил он с нотой дерзости. - Вам нужен я.
   - Кто ты такой, плешь тебе в бороду?! Как звать капитана, как называется ваша лохань, и чем докажешь, что вы не идовы пираты?
   - Наш корабль носит имя "Пес на бочке", а все остальное ты прочтешь здесь.
   Мужичок вытащил из внутреннего кармана конверт, с хрустом сломал сургучную печать и сунул вскрытое письмо командиру стражи.
   - Чтоб ты облысел! - выругался командир, поскольку не умел читать. - Центор, где черти носят твою грамотную задницу?!
   Стражник, стоявший за шаг от командира, взял у него письмо и в свете факела принялся читать:
   - Именем Великого Дома...
   - Кхм-кхм, - вмешался мужичок, - это письмо секретное, предназначено только командиру стражи. За сохранность секрета положена награда.
   Командир и грамотный Центор переглянулись в замешательстве.
   - Читай прямо в ухо, плешь тебе на грудь!
   Стражник придвинулся и шепотом прочел письмо, чуть не подпалив факелом редкие волосы командира. Дослушав, тот изменился в лице.
   - Прямо так и сказано?
   - Как написано, так прочел.
   - И печать правильная?
   - Сам посмотри.
   Разглядывая сломанную печать, командир обнаружил еще один лист бумаги, вложенный в конверт.
   - Эт-то что такое, черти лысые?
   Центор осмотрел листок, заморгал.
   - Банковский вексель на... - сумму он назвал шепотом.
   Они снова переглянулись.
   - Наверное, надо нам того... - предложил Центор.
   - Угу.
   - И чтобы это, значит...
   - Сам знаю! - рявкнул командир.
   Он повернулся к мужичку с корабля:
   - Добро пожаловать в Лаэм, господин Мо...
   - Мо, - отрезал мужичок, - просто Мо. Так меня зовут друзья. Вы окажете нам небольшую дружескую помощь?
   - Плешь мне на темя. Ага. Что вам надо?
   Мо хлопнул по плечу командира стражи и отвел в сторонку, где задал несколько вопросов, неслышимых для остальных. Командир использовал ситуацию, чтобы тайком от подчиненных спрятать вексель себе под рубаху. Получив нужные ответы, Мо крикнул:
   - Айда за мной, братья!
   Четверо парней сошли по трапу. В отличие от Мо, они выглядели заправскими головорезами, опытными и в морских, и в сухопутных драках. Каждый имел не меньше шести футов росту и был вооружен отнюдь не перочинным ножиком. Без лишней болтовни четверка зашагала следом за Мо, и вскоре они скрылись в лабиринте припортовых улочек.
  
   Головорезов звали: Семь, Восемь, Девять и Дейв. Все они родились в Южном Пути, вдоволь помахали мечами и кулаками на службе у разных лордов и капитанов, пока не очутились на борту галеона "Величавая", шедшего из Грейса в Лаэм. Там они и были отобраны Могером Бакли.
   Плавание из Южного Пути в Шиммери заняло шесть недель. Все это время Бакли посвятил двум делам. Во-первых, подлизывался к леди Магде. Всеми способами, изобретенными человечеством: льстил грубо и тонко, намеками и прямо в лоб; оглаживал обожающими взглядами, веселил глуповатыми шутками; комично унижался напоказ, а иногда наоборот допускал дерзость - лестную для госпожи, разумеется. Барон Хьюго Деррил - железный кулак Лабелинов - напомнил Бакли, что низкородный должен знать свое место. Потом выбил ему зуб. Потом вышвырнул Бакли за борт. К счастью, следующий корабль в строю подобрал его. Однако леди Магду развлекало происходящее: уродливая и жирная, она слыхала мало лести на своем веку. К тому же, ее интриговал давешний намек Бакли: есть способ заработать миллион. Так или иначе, льстец добился своего: дочь герцога дала ему корабль, несколько верительных писем и право выбрать четверых воинов в помощь. Выбор стал вторым делом Бакли.
   Разумеется, он отверг рыцарей. Этих надменных гадов Бакли и презирал, и боялся. Отбросил также и сквайров: эти не многим лучше, чем их хозяева. Зато с большим вниманием рассмотрел наемников из простого люда и крепких матросов - тех и других хватало на борту "Величавой". Взяв на примету две дюжины парней, Бакли стал приглядываться к ним. Оценивал ловкость, владение оружием, провоцировал на состязания и драки. Кроме слабаков, избегал также и тех, кто был обременен излишней моралью. Когда список сузился до десяти человек, Бакли прочесал их новой гребенкой: стал отбирать тех, в ком есть червоточина. Не маленький безобидный изъянчик, а такая дыра, куда можно всунуть руку и всего человека повернуть без труда. Вот и нашлись эти четверо.
   Семь обожал деньги, как и сам Бакли. Обожал настолько, что глаз туманился при одном слове "золото". Бакли назвал ему правильную сумму - и Семь стал его рабом.
   Восемь ненавидел Деррила, своего барона. Влезал в любую драку и колотил кого попало, лишь бы выплеснуть часть этой ненависти. Бакли намекнул: стань моим человеком, и никогда больше не увидишь барона.
   Девять слишком любил баб. В плаванье волком выл от голода, малевал сиськи на стене над своей койкой. Бакли пообещал ему плату не в деньгах, а в женщинах. "Представь, - сказал, - ты на торгах альтесс, и можешь купить не одну, не двух, а целую дюжину! Любых, каких только вообразишь! Сейчас придумай наперед - а потом просто выберешь согласно фантазии". Девять опьянел от одной мысли.
   А у Дейва остался сынишка в Южном Пути. Дейв мечтал, чтобы паренек стал морским офицером, а не матросом, как отец. Но в мореходную школу нужны хорошие рекомендации и куча деньжищ. Бакли обещал Дейву больше, чем нужно, а в довесок пригрозил: "Предашь меня - вернусь в Южный Путь и найду твоего отпрыска. Уж я найду, не сомневайся". И Дейв тоже стал послушным псом, хотя проявил одно малое своеволие. Бакли велел своим слугам: "Забудьте имена, они теперь ни к чему. Ты будешь Семь, ты - Восемь, ты - Девять, а ты..." Трое согласились, но Дейв отрезал: "Я - Дейв, чтоб мне в земле не лежать!"
   Корвет "Пес на бочке" одолжил для предприятия барон Грейхаунд - вассал маркиза Грейсенда, вассала герцога Лабелина. На этом быстроходном судне Бакли и его четверка опередили остальную эскадру и прибыли в Лаэм тремя днями раньше "Величавой" - и раньше того часа, когда о визите Лабелинов заговорит весь город. Пузатый зверь, за чьей шкурой охотился Бакли, еще не мог подозревать, как близка опасность.
  
   * * *
   Бакли взялся за дело, не теряя ни минуты. Когда солнце показало розовый бок над горизонтом, и дворники зашуршали метлами в богатых кварталах, и первые извозчики и водовозы выкатили на улицы, протирая глаза кулаками, - Бакли уже был на площади. На той самой, где еще чернели на мостовой остатки сажи от костров мастера Гортензия. Бакли выдал парням по горсти агаток, и они разошлись в стороны, перехватывая каждого, кто показывал на площадь свой ранний нос. Водовозы и извозчики - как раз нужная публика!
   - Небесный корабль? Х а-ха-ха! Был такой, кто ж его забудет! Здоровенное такое чучело торчало прямо вон там, где сажа.
   - Да-да, так и было, истопник Гортензий на свою беду изобрел. Денег вкинул ого, а прибыли - пшик. И правильно: подумал бы сначала, кому оно надо, а потом изобретал.
   - Проклятущая штука! Хорошо, что улетела!
   Дело сразу заладилось, опрос пошел как по маслу. Все помнили небесный корабль и его создателя, и даже некоего Хорама, купившего шар.
   - Был такой чудак откуда-то с севера. Шатался тут с бородой. Вроде, звался Хорамом. Да, точно.
   - Он, кажись, недавно разбогател и не успел понять, что с деньжищами делать. Так и норовил спустить на чепуху.
   - Ага, он, он шар купил! Я хорошо помню: Гортензий от счастья всю площадь угостил вином!
   - Я тоже помню. Дешевым.
   Люди Бакли перешли к главному вопросу: куда делся этот Хорам?
   - Тьху! Кто ж его знает!
   - Укатил - и скатертью дорога. Не больно-то скучаем.
   - Не укатил, а улетел! Ха-ха-ха!
   - Слава богам, что улетел. А то понаехали в Лаэм - дышать тесно.
   Парни Могера насели плотнее - посулили монету, потрясли за грудки.
   - Эй, руки-то не распускай! Ты в Лаэме, у нас тут так дела не делаются!
   - Агатка - это хорошо, а две еще лучше. Давай сюда, скажу ценное известие. Этот Хорам был приезжий, и не откуда-нибудь, а кажись из Короны. Точно, точно из Короны! Он, поди, туда и вернулся с шаром!
   - Монета, говоришь? Премного благодарствую. Скажу такое, что не пожалеешь: вместе с Хорамом укатил и Гортензий! Поехал присматривать за шаром и получше его совершенствовать. Будто навоз улучшится от сахарной присыпки.
   - Куда?.. Да почем мне знать! Гортензий тоже был приезжий. С какого-то городишки, что их тьма окрест Лаэма. Вот, поди, к нему домой и укатили.
   Час за часом парни Могера Бакли продолжали свои расспросы, все больше зверея от неудач. Когда солнце поднялось в зенит, стало очевидно: лаэмцы мысленно помещают свой город в самый центр мироздания. Все, что происходит здесь, имеет вселенскую важность и впечатывается в память, но стоило Хораму покинуть город - он сразу исчез из внимания. Пожалуй, и помнили-то горожане не его самого, а лишь его чудачества - озаренные величием города, в котором случились.
   - Чертовы южане! Чтобы им всем сдохнуть! - проревел Восемь.
   - Мрази, - согласился Девять. - Все с бабами ходят.
   Парни успели заметить, что всякий лаэмец, если он не бедняк, передвигается в сопровождении женщины, а то и нескольких. Это обстоятельство не давало Девятке покоя.
   - Слышь, Могер, может нам того-сего, в бордель? От расспросов явно толку нету, так чего торчать на жаре?
   - Сначала Хорам, потом бордель, понял меня? Не найдем говнюка - я тебе такой бордель устрою!
   - Он прав, Бакли, - поддержал Семь. - От расспросов уже толку нет, люди-то все те же. Вон того извозчика уже по третьему кругу пытали...
   - Спрашивайте еще, тьма вас сожри! Приносите пользу!
   - Любопытно, кого он пялил?.. - бросил в пространство Девять.
   - Дай ему в ухо, - приказал Бакли Восьмерке, и лишь потом сообразил: Девять дело говорит.
   Снова прошлись по водовозам, извозчикам, торговцам чаем и сладостями, только на сей раз с новым вопросом: была у Хорама баба? Можно ее найти?
   - Не припомню. Наоборот: припомню, что не. Не было у него бабы, я еще сильно удивился.
   - Никакой. Вот никакошенькой.
   - Он, наверное, был из этих, фффиииуууу... - выразительный жест согнутого пальца.
   - Да точно из этих! Он жеж потому и шар купил - ему уже не страшно было, даже без шара все равно не стоит!
   - Но постойте... у вас еще агатки остались?.. Четыре в самый раз, а восемь - вдвое лучше, число-то святое. Благодарствую, славный!.. Этот Хорам потом купил себе альтессу. Незадолго как уехать, он здесь появлялся с такой... Э. У.
   Со звуком "э" торгаш растянул пальцами глаза, со звуком "у" - прогладил ладонью плоскую грудь.
   - Шаванку что ли?
   - Ее.
   - А где купил?
   - А где их покупают? В Чайном порту, знамо дело, на Изобильном спуске.
  
   Команда Могера Бакли переместилась на Изобильный спуск. То был целый проспект, сходящий к гавани, и застроенный чайными разного пошиба, от скромных домишек до белокупольных дворцов. В котором из них побывал Хармон - так и не выяснилось. Пришлось посетить все.
   Дело шло идовски медленно и дорого. Оказалось, в шиммерийских чайных домах платят не за чай, а за вход. Привратники отказывались отвечать на любые вопросы, пока не оплатишь посещение, а уж о том, чтобы задаром увидеть хозяина чайной, речь даже не шла. Семь бесился с каждой монетой, отданной привратникам, ослеп от ярости и стал бесполезен. Восемь искал повода для драки и врезал в глаз одному особо наглому лакею - пришлось заплатить втрое, чтобы не вызвали шерифа. Девять охотно платил и входил в чайные - но принимался глазеть на вкусных служанок в полупрозрачных платьях и не справлялся с расспросами. Пользу приносил лишь Дейв, ну и сам Бакли.
   - Позвольте узнать, славные господа, о каком времени идет речь? Видите ли, последними месяцами женские торги совершенно увяли: из-за войны его высочество не пускает в порт шаванские суда. А вот осенью и летом было вполне оживленно.
   - Во времена небесного корабля? Стало быть, август или сентябрь, как раз перед Северною Вспышкой. Я не вижу трудности в том, чтобы проглядеть учетные книги за эти месяцы, ведь я веду тщательный учет любой сделки, свершенной в моих стенах.
   Однако после этих слов хозяин чайной не двигался с места, а принимался скучливо разглядывать собственные пальцы. Цена составляла не агату и даже не глорию, и платилась не за ценные сведения, а лишь за проверку. Сунув в карман елену-другую, хозяин чайной посылал девицу за книгой, перелистывал страницы и с печальным видом разводил руками:
   - К великой скорби, в моем заведении славный Хорам не заключал сделок.
   - Тогда верни монету!
   - Сожалею, но не вижу к тому причин. Я приложил усилия и сделал то, о чем вы просили. Потраченные мною силы уже не вернуть назад в тело.
   Бакли знал, что леди Магда Лабелин отчаянно скупа и вытрясет из него душу за любые лишние затраты. Но только в том случае, если он потерпит неудачу. А значит, вывод прост!
   Уже клонилось к закату, когда Бакли нашел нужное заведение - чайный дом Эксила. Эксил, этот наглый пузан в чалме, вытряс из Могера целых три елены и стал листать книгу, слюнявя толстые пальцы и бормоча:
   - Не думаю, что выйдет толк... Господа, я помню каждого клиента, ибо дорожу ими, как пустынный путник утренней росою. И раз уж моя отточенная память сразу не сообщила нужное имя, то... Как вы изволили сказать - Хорам Паулина?
   Да, он побывал здесь! Именно в чайном доме Эксила купец из Короны Хорам Паулина Роберта приобрел шаванку Низу за цену в пять эфесов.
   - Недорого, - хмыкнул Бакли.
   - О, совершенная правда! Пять эфесов - почти самая ничтожная цена, слыханная мною. Помню только случай, когда одну девицу купили за два золотых, - но она была кривая на один глаз и с пятном на пол-лица. Уж и ума не приложу, зачем понадобилась...
   - И отчего эта Низа была так дешева?
   - Боюсь, что боги осквернили ее самым мерзким недостатком женщины - строптивостью. Теперь, когда луч воспоминания озарил тот день, я ясно вижу: Низа вылила кувшин вина на голову славного покупателя.
   - Хорама?!
   - Нет, другого человека - известного в городе Тимерета. Славный Тимерет является знатоком и ценителем женщин, он из тех, кто определяет рыночную цену. Когда шаванка унизила его, ее стоимость упала, как слепой баран со скалы.
   - А кто продал Хораму Низу?
   - Ганта Гроза из Рейса, один из крупнейших поставщиков пленниц.
   - Где можно найти Низу теперь?
   - Очевидно, там же, где и вашего Хорама, если только он ее не придушил. И не сотрясайте воздух лишним вопросом - я не знаю, где Хорам. Не имею дел с мужчинами, что прельщаются дешевкой.
   - А ганту Грозу или Тимерета?
   - Пх. Каждым словом, господа, вы обнажаете свое невежество. Грозу ищите под стенами Мелоранжа, ведь он - один из первых всадников Степного Огня. А Тимерет, наверное, сидит в чайной Валериона - именно там он любит вести свои дела.
   Когда покинули заведение Эксила, Дейв сказал:
   - Этот тип темнит, чтобы мне в земле не лежать.
   - Как все типы в этом драном городе, - огрызнулся Бакли.
   Они нашли Семерку и Восьмерку, потных и злых. Бакли дал им поручение, а сам с Дейвом и Девятью отправился в чайную Валериона. На счастье, Тимерет оказался там, и даже согласился побеседовать с Могером бесплатно.
   - Желаешь женщину, славный? Я помогу, женщины есть. Война в Литленде испортила рынок: шаваны заняты дракой, привоза нет, девиц мало и все низкородные. Но Тимерет бы не был Тимеретом, если б оставил голодать своих клиентов. Скажи теперь, какую хочешь, а завтра приходи снова -- и я подыщу тебе точно под заказ.
   - Подыщи мне купчину, - ответил Бакли. - Кряжистый, бородатый, прибыл в августе из Короны, купил небесный корабль, зовется Хорамом.
   - Бедолага, - сказал Тимерет.
   - Я или Хорам?
   - Вы оба. Хорам -- потому, что не умел управлять деньгами. Монета - как конь: если не держишь в узде, то понесет свет за очи. Вот и Хорам утратил ум в тот самый день, как обрел богатство. Захотел женщину - приобрел такую дрянь, что тошно вспомнить. Захотел прибыли - купил самый гнилой товар во всем Лаэме. От козы больше удовольствия, а от тухлой рыбы больше прибыли, чем от его покупок!
   Тимерет хлопнул Бакли по плечу:
   - Но я-то вижу, славный: ты - не такой, как он. Он из одного теста слеплен, а ты - из другого. Ты-то знаешь, где товар на полтинку, а где - на сотню золотых. Потому скажи без стеснения: какую женщину ты хочешь?
   Бакли нажал вопросами о Хораме, и Тимерет потерял к нему интерес.
   - Вот что, славный: желаешь вести дела в Лаэме - приобрети альтессу. В Короне тебя не услышат без титула, на Севере - без меча, а в Шиммери - без женщины. Пока ты один, то ты не делец, а только половина дельца. Желаешь найти себе вторую половину - я помогу от всей души. Желаешь глупые вопросы про приезжего олуха - задавай их своим приятелям-мужчинам.
   - Шиммерийцы - гады! - сказал Дейв на улице.
   Бакли подумал, что тоже умеет быть гадом, и дал Дейву с Девяткой поручение. Оставшись один, плотно поел, снял дорогую комнату в гостинице, затем пошел в бордель и потратил две елены леди Магды Лабелин на девицу, разительно непохожую на леди Магду Лабелин. Белокурая, тонкая, изящная гетера была до того соблазнительна, что Могер поначалу ничего не мог. Он приказал ей погасить свет и грубо по-матросски выругаться. Она сделала, он потребовал еще, и она выбранилась грязнее. Тогда он влепил ей пощечину, рявкнул: "Шлюха! Дрянная шлюха!" - и сделал свое дело.
  -- Разбуди через час, мерзавка.
   Бакли сунул шлюхе монету Магды Лабелин и захрапел.
  
   Командир портовой стражи знал отличный пустырь. О том был один из вопросов, заданных ему Могером, и стражник ответил, и не сплоховал: пустырь оказался такой, как надо. По западному берегу гавани тянулись рыбацкие причалы и рыбные склады, и мастерские, где вялят и солят. Дальше - ямы для тухлой рыбы, тошнотворно смердящие и осаждаемые котами. А дальше начинался пустырь, открытый морю и годный для пляжа - но кто ж доберется сюда, через всю эту вонь?
   На пустыре имелось несколько скальных обломков. У одного из них, невидимые со стороны города, ожидали Могера его парни. С ними было два человека. Оба валялись среди травы-колючки, связанные по рукам и ногам, с мешками на головах.
   Бакли расплылся в ухмылке:
   - Молодцы, принесли пользу. Вы поколотили этих гадов?
   - Еще бы, - ответил Восемь и пнул своего пленника.
   - Не больше, чем нужно, - ответил Дейв про своего.
   - Нужно больше, - сказал Бакли и ударил лежащего каблуком. Тот захрипел сквозь кляп.
   - Давайте этого.
   Семь и Восемь подняли своего пленника на колени, сдернули с головы мешок. Хозяин чайного дома Эксил жевал кляп и сверкал глазами.
   - Он какой-то злой, - отметил Бакли.
   - Поколотили его как надо! - ответил Восемь.
   - Но ему не хватило. Видишь, как зыркает!
   Восемь расквасил Эксилу нос. Ударом в ухо свалил наземь, поднял за волосы, снова свалил. Нос и ухо пленника распухли, как томаты.
   - Еще.
   Восемь пнул в живот, Эксил захрипел и забулькал. Восемь обошел его сзади и ударил в почку. Из глаз толстяка хлынули слезы.
   - Что скажешь, славный Эксил, луч твоей памяти разгорелся? Поделишься сиянием?
   Бакли выдернул кляп.
   - Ай-ай-ай, - запричитал хозяин чайной, и Восемь ударил его так, что клацнули зубы.
   - Представь, свинья, что ты на сраном севере. Ни одного лишнего звука, или мы выбьем тебе челюсть. Только по делу и строго в точку. Уразумел?
   - Угу...
   - Что ты вспомнил еще?
   - Да ничего особенного, ерунду. Ай-ай, не надо! В тот день с Хорамом был Онорико-Мейсор.
   - Кто таков?
   - Местный сводник, торговец альтессами, не слишком успешный.
   - И что?
   - Это Рико подсунул ему Низу. Потом они все вместе уехали.
   - То есть, Рико может знать, где находится Хорам?
   - Да, с... славный.
   - А где найти Рико?
   - Давно его не видел в городе. Но его жена, кажется, осталась тут.
   - Где найти ее?
   - Не знаю. Ай-ай-ай, честно не знаю! Но она Ванесса-Лилит, белокровная. Спросите людей.
   - Спросим. Почему сразу не сказал?
   - Я э... простите, всякому не чуждо... отчего не заработать... хотел с него денег взять за предупреждение.
   - Ты на этом не заработаешь. Понял меня? Если предупредишь Рико, мы вернемся. Уж мы вернемся. Ага?
   - Угу...
   - Пошел прочь.
   Восемь рассек веревки, и Эксил захромал с пустыря.
   - Теперь того.
   Другим пленником оказался Тимерет. Процедура повторилась с двумя различиями. Избивал Тимерета не Восемь, а Дейв, и Могер подначивал: "Еще, еще!" Затем Бакли добавил от себя. Раз Тимерет так увлечен бабами, то Могер вогнал башмак точно ему в промежность. Пять минут Тимерет не мог говорить, а только корчился и стонал от боли. Но Могер Бакли не сказал бы, что эти минуты выброшены зря.
   - Любвеобильный друг мой, кажется, ты ошибся! Видишь - при мне нет ни одной дамочки, но сейчас ты заговоришь, и как охотно! Хорам, приезжий купчина, купил дешевую дурнушку. Что ты о нем скажешь?
   - Я все уже...
   Тимерет заткнулся, когда Бакли поставил каблук ему на яйца.
   - Пока женщины не стали для тебя пустым звуком, следи за словами. Скажи полезные.
   - Этого Хорама, спали его солнце, обхаживал Рико-Сводник.
   - Почему сразу не сказал?
   - Я забыл...
   - А теперь вспомнил? Хочешь, еще помогу твоей памяти?
   - Нет, пожалуйста! Скажу все! Рико был мой конкурент, я злился, что он перехватил Хорама, хотел наказать его как-нибудь. Но Рико всучил Хораму дешевку и сам себя наказал. Ванесса-Лилит - жена - выгнала его из дому.
   - Из какого?
   - Что?..
   - Адрес ее дома!
   Тимерет назвал.
   - То есть, Ванесса осталась в городе, а Рико уехал, верно?
   - Чистая правда.
   - Знаешь, куда?
   - Нет, нет!
   - К Ванессе он приезжает?
   - Что ты! Она его и на порог не пустит!
   - Кто еще может знать Рико?
   - Извозчик.
   - Говори много, тварь! Не цеди по слову, а лупи, сука, фонтаном!
   - Рико несколько раз появлялся в городе, покупал всякие странные штуки - кислоту, например. Все увозил из Лаэма и всегда на одном извозчике. Я не знаю имя, но этот парень обычно стоит у северных ворот. Он такой тощий, и борода у него тощая.
   - Можешь, когда хочешь, - отметил Бакли. - Теперь дуй отсюда. И спаси тебя Софья ляпнуть обо мне хоть слово!
  
   - Мы ходошо потдудились? - спросил Восемь гнусаво, поскольку зажимал нос, проходя мимо рыбных свалок.
   - Терпимо.
   - Модет, бабу?..
   - Может, поспать? - добавил Дейв.
   - На Звезде поспите, лентяи! Сейчас - работать.
   - Куда даботать?
   - К северным воротам, вашу Праматерь!
   Поскольку пустырь находился на юге Лаэма, им пришлось пересечь весь город. Когда добрались, уже сияло утро. Тощего извозчика с тощей бородой ждали битый час. Бакли уже начал расспрашивать других извозчиков, где он живет, как тут он подкатил к воротам. Вся команда Могера тут же вскочила к нему на борт.
   - Дуй за город.
   - Куда именно, славный?
   - Именно за город, прямо по дороге.
   За воротами Бакли подсел к извозчику и изложил дело.
   - Видишь елену? Она может лечь к тебе в карман. Видишь кулак? Он может разбить тебе нос. И опасность даже не в этом, а в остальных восьми кулаках, которые будут покрупней моего.
   - Чего вы хотите, славный?
   - Отвези нас туда, куда возишь Онорико-Мейсора.
   - Я не знаю, о чем...
   Бакли ухватил его за ухо.
   - Я с кем только что говорил? Быть может, ты оглох? Восемь, возьми нож и прочисти ему уши!
   - Ладно, славный, ладно. Я вожу Онорико-Мейсора. Давненько уже не возил, но раньше было. Ехать часа два, так что плата нужна... подобающая.
   Могер бросил елену.
   После бессонных суток парни Могера разморились на ходу, начали клевать носами. Он тормошил их:
   - Сволочи, запоминайте дорогу!
   Однако помнить было особенно нечего: прямая ровная дорога, никаких поворотов, только плавный подъем в горы. Со временем и сам Бакли задремал. Проснулся, когда извозчик потеребил его плечо:
   - Приехали, славный.
   Бакли огляделся, сонно и тупо похлопал глазами. Была все та же дорога, слева гора, справа широкая обочина с гнутым деревцем. Ни строения, ни человека.
   - Это чего?..
   - Ну, место. То самое. Куда я, значит, отвозил Онорико.
   - Ты это пошутил, да? У тебя это юмор проклюнулся?!
   - Нет, славный, серьезно говорю. Я Онорико здесь высаживал и товар его сгружал. Он потом на другого пересаживался.
   - На кого?
   - Почем мне знать? Он говорил мне: "Ты езжай, я тут смену подожду". Я и ехал назад. А что, стоять? Мне за постой не платят.
   Могер яростно сплюнул.
   - Семь, Восемь, задайте ему!
   Извозчик не успел опомниться, как его стащили с козел, швырнули на обочину и стали избивать. Он кричал и закрывался руками, а Семь и Восемь лупили от души, хотя неторопливо спросонья.
   - Зачем? - спросил Дейв.
   - Я разочарован, вот зачем! Никогда, никогда меня не разочаровывай!
   - Ладно. Но вы бы поосторожнее, ему нас еще назад везти...
  
   Под вечер команда Бакли разыскала дом белокровной Ванессы-Лилит. Миледи была на выходе, пришлось пару часов дожидаться среди улицы. Когда она возвратилась, уже совсем стемнело. Люди Могера зверели -- как никак, вторые сутки без сна.
   - Отпялить бы ее, - процедил Восемь, глядя через улицу, как Ванесса сходит с кареты.
   Она или услышала что-то, или почувствовала на себе взгляд. Развернулась, перешла на их сторону.
   - Я полагаю, вы дожидаетесь меня, славные господа?
   То была очень красивая баба. Восемь мог лишь мечтать о том, чтобы отпялить такую, как она. Бакли предпочел бы удовольствие иного рода: увидеть ее униженной и плачущей.
   - Любезная леди, желаю вам здравия. Мы будем исключительно вам благодарны за пару слов о вашем славном муже, Онорико-Мейсоре.
   - Господа, прошу вас, взгляните налево. Видите выше по улице бочку водовоза? Он стоит здесь все время, кроме глубокой ночи. Теперь взгляните направо и заметьте лоток торговца сладостями. Он меняется с зеленщиком: утром торгует один, вечером второй. Наконец, уделите внимание дому, что стоит напротив моего. Привратник дежурит у его дверей, а садовник ежедневно ухаживает за садом. Довожу до вашего ведома, господа, все названные мною люди -- и водовоз, и зеленщик, и садовник, и привратник -- получают монетку от кредиторов моего супруга. В их обязанности входит шпионить за моим домом и выследить Рико, если только он появится. Советую и вам прибегнуть к их услугам, плата будет невысока. Меня же избавьте от беспокойства. По законам королевства Шиммери супруга не несет ответа за долги своего мужа.
   Они опешили от такой отповеди. Каждое слово было сказано с достоинством, но так и хрустело льдом.
   - Миледи, - промямлил Могер, - мы не имеем чести быть кредиторами. Мы ищем Онорико по совершенно иной причине.
   - Каковая не вызывает моего интереса. Рико не появлялся с сентября, где он -- я не знаю.
   Ванесса-Лилит развернулась и ушла. Восемь проворчал:
   - Не, такую я б не пялил. Больно злющая.
   Конечно, они проверили ее слова. Садовник, привратник, зеленщик и водовоз твердили как один: не было Рико, если б явился -- уж его бы схватили за жабры. Агатка в неделю, славный, и мы последим за домом. Только Рико возникнет, сразу получите весточку.
   Они убрались, несолоно хлебавши. Бакли дал парням денег на дешевый ночлег, а сам шлепнулся на кровать в своем дорогом номере и уснул, не имея сил ни на что иное. Последней утешительной мыслью мелькнуло в его голове: остался еще день, завтра что-нибудь придумаем.
  
   * * *
   Следующим утром в холле гостиницы Могера Бакли ждал человек. Едва Бакли сошел с лестницы, лакей шепнул человеку, и тот поднялся с кресла. На человеке были темные штаны и светлый мундир с золотой вышивкой: рычащий лев, лапа на шаре - герб королевства Шиммери. На поясе болталась шпага, человек небрежно придержал ее, вставая.
   - Господин Мо, позвольте обменяться с вами парой слов.
   - С кем имею честь?
   - Халинтор, помощник шерифа.
   Могеру Бакли хватило вдоха, чтобы перестроиться. До сих пор со всеми встречными в Лаэме Бакли говорил сверху, не видя нужды в поклонах. Но тут...
   - Для меня великая честь и радость говорить лично с таким человеком! Позвольте пожать вашу славную руку.
   Славная десница Халинтора как была заложена за спину, так и осталась там.
   - Присядьте, господин Мо.
   По указке Могер сел в кресло возле крохотной декоративной пальмы. Нижняя ветка свисала аккурат над сиденьем, елозя по макушке Бакли острым листом.
   - Против вас, господин Мо, имеется несколько жалоб весьма неприятного свойства.
   - От кого?
   Халинтор изобразил подобие улыбки.
   - Мы - лаэмцы, господин Мо. Порою мы бываем глухи к тому, что происходит вне города. Мы не знаем песен, что пелись на коронации ее величества, не ведаем, какой фасон платья носит его светлость лорд-канцлер... Но все, что случается в городе, слышат стены и рассказывают улицам. За двое суток вы избили и унизили трех человек. Если существуют аргументы, чтобы я не приковал вас к позорному столбу и не всыпал семнадцать плетей, то сейчас - самое подходящее время их изложить.
   Могер оттолкнул пальмовый лист, вынул кошель, положил на столик золотой эфес. Помощник шерифа следил за ним без выражения лица. Могер подождал, извлек еще два эфеса. Проклятый лист впился в макушку, когда Бакли разогнулся, оставив монеты на столике.
   - Нужны аргументы иного свойства, господин Мо.
   Бакли расстегнул сюртук и вынул конверт из внутреннего кармана. Халинтор изучил печать - она была цела, то был другой конверт, а не предъявленный в порту.
   - Великий Дом Лабелин, - произнес помощник шерифа. - Простите, господин Мо. Герб с дельфинами сам по себе - еще не оправдание. Тем более, сейчас.
   - Вскройте и прочтите, господин Халинтор.
   Он так и сделал. На последних строках шевельнул бровью.
   - Купец Хорам Паулина, он же Хармон Паула Роджер, - личный враг Дома Лабелин... Занятно, вы не находите? Простолюдин так задел герцога, что тот шлет гончих псов на другой конец Полариса. В этом есть нечто унизительное... для герцога.
   - При всем уважении, осмелюсь доложить, что дочь герцога, леди Магда Лабелин, завтра прибывает в Лаэм с большим флотом и вассальной свитой. Неужели, сударь, нельзя придумать ничего иного, кроме как портить переговоры арестом личного помощника леди Магды?
   - Я знаю о ее прибытии, - сказал Халинтор. - Потому я пришел к вам, а не вас ко мне привели. Примите совет, милейший Мо. Ныне покровительство леди Магды - слабая защита даже в Лабелине. А уж в другом конце света на нее точно не стоит полагаться дважды. Сегодня я не стану портить переговоры. Сегодня.
   Халинтор взял один эфес:
   - Это цена времени, которое я затратил на поездку сюда.
   Два остальных оттолкнул от себя:
   - А это - цена моего попустительства в будущем.
   И ушел, оставив пару золотых на столе.
  
   - Ищите его, сволочи! Ищите быстрее! - зашипел Бакли, встретившись со своей командой.
   - Как искать? - озадачился Дейв.
   - Восемь, ударь его.
   Кулак Восьмерки вышиб из Дейва дух.
   - Думайте головой - вот как! Хватайте каждую нить! Тощая борода говорил: Рико покупал всякие товары. Узнайте, какие и где. Спросите торговцев - вдруг Рико проболтался, куда везет. Мы знаем, он купил кислоту. Найдите сраных алхимиков, спросите, зачем нужна кислота, где ее можно применить. Следите за северными воротами - вдруг он снова приедет.
   - Если приедет, как мы его узнаем? - резонно спросил Семь.
   - Теперь ударь его!
   Семерка согнулся пополам.
   - Спросите жену. Спросите детей жены, слуг жены. Составьте сучье описание! Теперь все, вперед!
   Они ринулись выполнять, а сам Бакли занялся делом, довольно странным для человека в его положении: пошел к Золотой гавани и стал смотреть на море. Дважды обогнув гавань по набережной, он оглядел вход в нее, якорную стоянку со всеми кораблями, пирсы и причалы, башню маяка. Свел знакомство с матросами, угостил вином, разговорил, невзначай задал несколько вопросов. Прогуливаясь у маяка, подгадал момент, когда смотритель послал мальчишку за обедом. Разговорил мальчишку, как прежде моряков. Потом переместился в Залив Альбатросов, где все еще стоял "Пес на бочке". Обойдя свое судно, Бакли уделил внимание другим: поболтал с экипажами, стараясь вызвать на беседу людей рангом повыше - боцманов, старших помощников, капитанов. Отнюдь не все морские волки желали говорить с ним. Несколько раз Бакли получал такую отповедь, что постыдно сбегал. Несколько раз все же смог завязать беседы, но их плоды отнюдь не радовали. Ни один моряк не вызвал достаточно доверия, чтобы Бакли озвучил свое предложение. Он ушел от Залива Альбатросов весьма удрученный, а когда приблизился к Золотой гавани, то потонул в толпе. Горожане теснились, кто-то пытался пройти, кто-то - стоять, кто-то - смотреть. Скакали какие-то всадники в серебре и шелке, бряцали доспехи, орали офицеры. Кто-то вопил: "Да это же сам!.." Оглушительно трубя, шагал по улице слон с кабинкой на спине. Целый слон, тьма его сожри! Прямо в городе!
   - Что происходит?! - крикнул Бакли на ухо ближайшему соседу. Тот заорал в ответ:
   - Лабелины приплыли! Герцогиня! Наши встречают!
   Леди Магда прибыла на день раньше срока - видимо, попутный ветер, чтоб его в узел скрутило. У Бакли не было ничего. Он убедился в этом, когда за полночь наконец добрался в гостиницу, где ждали его трое парней.
   - Хрена с два, - кратко сообщил Восемь.
   Дейв и Семь рассказали подробно. Онорико-Сводник купил в городе шесть или семь телег всякой лобуды: были шелк и хлопок, нити и веревки, кислота и железо, горючее масло, красители, алхимическая посуда, пузыри с пробками. Но все это он приобрел еще в прошлом году, и ни одному торговцу не проболтался, куда везет. Ни одному. Правда, кроме торговцев он еще встретился с каким-то магистром алхимии, но этого магистра сейчас нет в городе. Сам граф Второй из Пяти пригласил его в гости, а когда зовет граф, то это надолго.
   - Дрянь. Сучья дрянь!.. Эй, а где Девятка?
   - Следит за северными воротами. Раздобыл описание Рико и смотрит, не приедет ли тот.
   - Он там один? Если один, то ни черта он не следит, а пялит какую-то!..
   - И пялит, и следит. Мы проверили. Там есть бордель окнами к воротам, вот Девятка на подоконничке...
   Бакли прогнал всех троих. Обозвал их олухами, кретинами и сучьими кишками, но, по правде, сам тоже не видел выхода. Шум от приезда Лабелинов к утру облетит весь город, к завтрашнему вечеру - все окрестности. Где бы ни был Хармон, укравший у герцога Светлую Сферу, послезавтра он узнает про опасность и затаится. А горькая шутка в том, что ему и таиться не нужно! Даже сейчас, еще не затаенный, он совершенно невидим.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Свидетель - 2
  
   Апрель 1775г. от Сошествия
   Остров Фарадея-Райли
  
  
   - Скажи число.
   Нави улыбался по-детски наивно, с трогательной робкою надеждой.
   - Ну скажи, пожалуйста, что тебе стоит!
   Его мальчишеские глаза так и светились синевой. Рука механически шуршала пером, слово за словом ложилось на лист. Нави не смотрел туда. Обратившись в надежду, он всем собою, душой и телом, тянулся к Дороти.
   - Прошу тебя, прошу! Дай мне число, пожалуйста!
   - Сто пятьдесят два! Будь ты проклят!
   Дороти ненавидела его. Нави был хуже чесотки, навязчивей овода, неизбежнее войны. Он отравлял ее воздух и сосал ее кровь, и при этом сиял невинною улыбкой:
   - Спасибо, спасибо тебе! А можешь еще число?.. Ну хоть одно?..
   Дороти была бессильна, как мышь против змеи. Мольбы, проклятия, угрозы не помогали. Нави не боялся угроз, не замечал проклятий и честно пытался внять мольбам - но не мог. Обещал не просить чисел, но проходила четверть часа - и, подвластный невидимой силе, он вновь начинал:
   - Ну хоть одно, пожалуйста. Самое последнее!
   Дороти пыталась отсесть от него - Нави ударялся в крик и не утихал, пока она не возвращалась. Дороти взывала к мастеру Густаву и лекарю Финджеру - им было плевать. Плевать на нее, но не на Нави. Он выдавал тридцать семь страниц в день - идеальным почерком, без помарок. Да спасут тебя боги, Дороти, если начнешь мешать ему.
   Сама она едва успевала пять или шесть страниц - половину нормы. Каждый вечер Дороти получала процедуру, ночью спала от силы несколько часов, приходила в цех изможденная, вялая - и успевала еще меньше, чем вчера. "Я сегодняшняя лучше меня вчерашней"... Где там! Сегодняшняя Дороти - сонное злое дерьмо. А завтрашняя будет только хуже.
   - Скажи мне циферку, а! Очень прошу тебя! Скажи - и я отстану.
   Она попросила вернуть ее в одиночную комнату - получила отказ. Во-первых, Нави бросил перо и ударился в плач, едва понял, что может лишиться жертвы. Во-вторых, одиночная комната была занята - там трудился какой-то бедолага, недавно назначенный переписчиком.
   Дороти стала молиться Праматерям. Она и прежде встречала и провожала каждый день молитвою, но, как требует благочестие, не досаждала Прародителям просьбами, а лишь отчитывалась в своих деяниях и благодарила за заботу. Теперь же опустилась до откровенной мольбы: "Святые Праматери, нижайше прошу вас, пошлите спасение, избавьте меня от кровопийцы Нави!" Она адресовала молитву всем Праматерям вместе и каждой в отдельности - и всюду получила отказ. Янмэй считала, что Дороти старше и умнее, чем Нави, потому легко совладает с ним. Величавая Софья требовала полюбить юношу как младшего братика. Светлая Агата сказала: Нави несет ценный урок для Дороти, который нужно усвоить. Даже Глория-Заступница - Праматерь с бархатным сердцем, готовая помочь и нищему, и вору - даже она не вняла мольбам Дороти Слай!
   - Пожалуйста, дай число.
   - Пятьдесят девять.
   Нави похлопал глазами, смешно нахмурился.
   - Это неправильное число. Зачем ты так! Число же неправильное! Скажи другое.
   Тогда Дороти ударила его. Подняла мягкую дряблую руку и бессильно ляпнула его по щеке. Нави покраснел, моргнул и заплакал.
   - За что ты меня?..
   Мастер Густав вышвырнул ее из мастерской. Полночи она провела в подвале стоя на цыпочках. Плохая рука была пристегнута к потолку.
   - Карен... Кейтлин... скажи, что мне делать?
   Дороти боялась своей соседки по комнате. Карен напоминала мертвеца; Карен почему-то звала Дороти "миледи". Дороти не знала, что из этого пугает ее больше. Однако, доведенная до отчаяния, она решилась спросить совета.
   - Терпите, миледи, - ответила Карен.
   - Почему он липнет ко мне, а? Почему только ко мне? - Глаза Дороти увлажнились. - Почему никого другого?..
   Карен смерила ее очень холодным взглядом, будто слезы Дороти вызвали в ней отвращение.
   - К вашему сведению, миледи, Нави высосал до капли каждого переписчика. Затрачивал от двух до трех месяцев, выжимал все числа, какие были известны жертве, затем переходил к следующей.
   - Два месяца?!
   Дороти не расплакалась лишь потому, что боялась ненависти Карен. Она провела рядом с Нави одну неделю. Одну чертову неделю - и силы уже на исходе! За два месяца она свихнется и прыгнет в море от отчаянья!
   - Что же мне делать, Карен?
   - Терпите, миледи.
   Она отвернулась к стене, устав от разговора.
   - Нет, нет, погоди! Я не вытерплю! Не смогу!
   Это не волновало Карен. Тьма! Здесь ничто никого не волновало!
   - Скажи хотя бы, что такое правильные числа? Иногда называю число - а он говорит: неправильное. Он издевается? Нарочно меня мучает?! Как правильное отличить от неправильного?
   - Правильное число имеет смысл, миледи. Неправильное лишено его.
   - Смысл?.. Какой смысл?.. Я говорю, что в голову взбредет, лишь бы отвязался. Нет там смысла!
   - Вы не всегда помните смысл числа, но он всегда есть. А если нету - Нави это заметит и скажет "неправильное".
   С того дня кошмар усилился многократно. Прежде Дороти не задумывалась - просто кидала Нави случайные числа, как кости собаке, и большинство чисел оказывались правильными. Теперь, когда число всплывало в уме, Дороти терзалась вопросами: правильно ли оно? Есть ли в нем смысл? Может, выбрать другое? Может, добавить единичку или двоечку?.. И она промахивалась. Числа не подходили Нави, он обижался, плакал, кричал, умолял: "Нет, не обманывай меня, пожалуйста, дай правильное!" Его перо тем временем ровно скользило по листу, перо Дороти - ставило кляксы, рвало бумагу. Листы летели в мусор, мастер Густав бил кулаком по ее столу: "Какой ты переписчик! Пойдешь у меня двор мести!" И в ее голове мелькало: ладно, пускай двор, лишь бы подальше от него. Но Нави хватал Густава за одежду: "Нет, нет, не прогоняй ее, пожалуйста! Она исправится, она хорошая. Это случайность, что число неправильное. Сейчас она подумает и скажет правильное". Дороти хотела убить его. Взять перо и воткнуть в глаз. Чтобы вылезло из затылка. Такое возможно, правда?..
  
   Шаваны верят, что ежедневно и ежечасно Гнойный Дух Червя пожирает мир людей, разлагая и превращая в пыль все живое. Рано или поздно он сожрет все, что есть в мире, кроме бесплотной Орды Странников, которая сбежит от него в иную вселенную.
   Так милый юноша по имени Нави поглощал мир Дороти Слай - ежедневно и ежечасно глотал ее мысли, ее покой, ее душу. С тою единственной разницей, что никакая Орда Странников не могла спасти Дороти, и не существовало вселенной, подходящей для побега.
   Если бы Дороти сохранила способность к анализу, она поняла бы причины его власти над нею. Лишенная памяти, запуганная и задавленная терапией, вписанная в жесткий регулярный график, Дороти обитала в мире, весьма бедном эмоциями. Такие чувства, как радость, горе, печаль, интерес, азарт, похоть - не посещали ее. Все события, происходящие в лечебнице, были весьма однородны: они вызывали у Дороти страх - либо оставляли безучастной. Безумный, навязчивый, нелепый Нави оказался единственным ярким эмоциональным пятном. Он порождал в душе Дороти целую гамму: удивление, ненависть, злобу, обиду, зависть. Он был для нее тем же, чем шторм является для мореплавателя, а полуденное солнце - для пустынного странника. Могла ли она не думать о нем?
  
   Что за правильные числа? Этот вопрос окончательно лишил ее покоя. С запозданием Дороти поняла: если бы узнать каким-то способом десяток-другой правильных чисел, можно было бы выписать их на листок и по одному в час сообщать Нави. Только он проголодается и заведет шарманку: "Скажи число!" - как она сразу: "Вот тебе, подавись!", и делает дальше свое дело. Беда в том, что теперь, узнав о правильных и неправильных числах, Дороти разучилась придумывать правильные. Что ни взбредет на ум - все мимо. Раньше-то легко было, а сейчас...
   Впрочем, однажды судьба смилостивилась и дала ей передышку. В писчий цех поступила новая книга: какой-то учебник по мореходству требовалось переписать в десяти экземплярах. Мастер Густав отдал книгу Карен - самой внимательной из переписчиц. Нави заметил учебник, в перерыве отнял его у Карен и стал читать. Дороти в жизни не видела, чтобы кто-либо так читал. За время, пока юноша проглатывал страницу, Дороти могла сосчитать до шести. Раз, два, три, четыре, пять, шесть - шшшурх, новая страница. Дороти глядела, не отрываясь, зачарованная этой магией. И не она одна, а все переписчики, кроме самых старожилов, пялились на Нави. Раз, два... пять, шесть - шшурх. Его глаза не бегали по строчкам, а целились в центр листа, замирали неподвижно, за шесть секунд впитывали страницу целиком, будто картину. На седьмой секунде он моргал и переворачивал лист. Шшурх.
   Карен не выказала никакого удивления. С привычною неохотой она пообедала яйцом и сырной лепешкой, пока Нави листал книгу над ее головой. Через двадцать минут перерыв истек, и мастер Густав звякнул в колокольчик, и Карен протянула руку к юноше:
   - Вы окончили, сударь?
   Он задержал книгу на двенадцать секунд, чтобы впитать последний разворот, затем вернул ее Карен.
   Дороти заглянула в учебник. Там были схемы и числа. Десятки схем и сотни чисел. Возможно, тысячи. У Дороти перехватило дыхание, когда она поняла: Нави запомнил каждое число из учебника. Его лицо сияло тихим сытым счастьем. В этот день Нави ни о чем ее не спрашивал.
   Дороти смогла сосредоточиться на работе и до вечера переписала двенадцать страниц. Густав похвалил ее и избавил от наказаний. Впервые за несколько недель она вернулась в комнату раньше полуночи, не измученная процедурами. Впервые она не рухнула в постель, как в черный омут, а села у окна и принялась думать.
   Что за правильные числа? Как их опознать?
   Общеизвестные не подходят - это проверено. Количество земель Империи, число Праматерей и Праотцов, исторические годы, даты праздников, число дюймов в футе и ярдов в миле - ничто из этого не удовлетворяет Нави. Логично, если разобраться: этот клещ-кровопийца раньше допросил остальных переписчиков, они уже не раз называли известные всем числа. А это тоже проверенный факт: повторяться нельзя. Каждое число можно назвать лишь раз, со второй попытки оно станет неправильным.
   А вот числа, касающиеся лишь самой Дороти, приносят успех: сказала - Нави надолго отцепился. Беда в том, что таких чисел крайне мало. Свой рост и вес она узнала при осмотре у лекаря; возраст вспомнила с великим трудом. Вот и все. Число живых родичей, возраст родителей, мужа и кузена, количество комнат в родном доме - ничего такого память Дороти не сохранила.
   Остаются числа, которые сами собою откуда-то всплывают в мозгу. Бывает такое. Нави ляпнет: "Скажи число" - и в голове возникнет: сто пятьдесят два. Есть ли в нем смысл? Иногда есть: Дороти назовет - Нави улыбнется. Чаще нету: "Неправильное число! Скажи другое, ну пожалуйста!" Будет ли смысл - сама Дороти не различала. На ее взгляд, сто пятьдесят два - обычное число, ничем не лучше прочих.
   Однажды в голове всплыло, и она сказала:
   - Пять с полтиной.
   Именно так, дробью. Нави остался очень доволен, не трогал ее целый час. Дороти не знала смысла числа, но теперь, в час раздумий откуда-то пришла догадка: рыба. Пять с полтиной агаток стоит ведро сельди. Только на Севере, и только если брать много - несколько ведер. Откуда это знала Дороти, в жизни не покидавшая Земли Короны?.. Неизвестно, откуда. Но она чувствовала странную уверенность: если сесть в корабль, приплыть в Беломорье, пойти на рынок и спросить ведро селедки - с тебя спросят шесть агат, а за пять с половиной сторгуешься.
   Возможно, и с остальными правильными числами так же? Может быть, правильное число - такое, что означает что-нибудь где-нибудь? Цену какого-то товара в какой-то земле, число солдат в чьей-то армии, жителей в каком-нибудь городе? Боги, но это же невозможно попасть! Всего чисел - несметное множество, а чисел со значением - поди, какая-нибудь тысяча, может, две...
   Соседки по комнате спали, но Дороти посетила мысль, и она, преодолев робость, потеребила Карен-Кейтлин:
   - Скажи мне число.
   - Шесть, - выдохнула Карен еще сквозь сон.
   Потом вздрогнула, стряхнула дрему, повернулась к Дороти, мертвецки белая в лунном свете.
   - Неразумно, миледи. Мои числа не подойдут Нави - я сама их говорила.
   - Почему ты зовешь меня миледи?
   - По той же причине, по которой вы зовете меня "ты".
   - Скажи еще число.
   - Миледи, дайте мне покой.
   Тусклыми глазами Карен указала на Аннет и отвернулась к стене. Тьма, а Карен умна! Личные числа Аннет Нави еще не слышал! Дороти разбудила вторую соседку.
   - Назови число, Аннет.
   Девушка резко села на кровати.
   - Аннет - это я. А какое число тебе сказать? Я бы сказала, но нужно понять: какое тебе число? Один или два, или три?
   - Любое.
   - Ой... Как это так - любое? Любое число я не знаю. Вот послушай: меня зовут Аннет, а не как-нибудь. Если бы меня звали как-нибудь, то я бы не могла сказать свое имя. Никого не называют как-нибудь, а только по имени.
   - Сколько тебе лет, Аннет?
   - О, боги. Как бы не соврать... Аннет - это я, а сколько мне лет - ох, ну ты спросишь. Я думаю, двадцать три. Но может быть, двадцать четыре или двадцать пять. Вряд ли больше, чем тридцать.
   - Сколько ты весишь? Каков твой рост?
   - Ох-ох-ох...
   Аннет поднялась с кровати и заметалась по комнате.
   - Что же ты такие вопросы ставишь! Я же могу соврать, и ты обидишься, а я не хочу тебя обижать. Я хорошо себя веду, я не хочу про-це-дуру. Сколько же я вешу?..
   - Аннет, успокойся, милая, я не обижусь на тебя. Просто скажи, сколько в тебе фунтов и сколько футов. Тебе платье шили когда-нибудь? Снимали мерку? Сколько дюймов было в груди и в талии?
   Вместо того, чтобы успокоиться, Аннет запричитала еще громче и еще быстрей заметалась по комнате.
   - Боги святые! Дюймов... футов... фунтов... помилуй меня! Я - Аннет, мне двадцать три года... или двадцать четыре. Платье мне шили... ну, обычное платье, не большое и не маленькое. Не было в нем дюймов...
   - Оставьте ее, миледи, - шепнула Карен. - Это безнадежно.
   От ее слов и Дороти, и Аннет разом утихли, но Аннет продолжала вышагивать по комнате, и Дороти осенило:
   - Милая, пройдись из угла в угол. Сколько шагов?
   - Десять! - радостно выпалила Аннет. Уж это она сосчитала точно.
   - А вдоль стены?
   - Восемь... с кусочком.
   - А вдоль другой?
   - Пять... кажется. Кровать мешает. Хочешь, я по кровати пройду?..
   Еще полчаса Дороти затратила, чтобы обмерить шагами все предметы в комнате: кровати, дверь, окно, расстояние от двери до ведра с нечистотами, промежутки между кроватями. Прекрасные числа! Каждое имеет значение и ни одно не известно Нави!
  
   А утром пришел ужас: она забыла все. Дырявая, как решето, память не сберегла ни одного числа. И перемерять комнату заново было некогда: медбратья подняли ее, велели вынести ведро, а потом увели на завтрак.
   Часом позже Дороти села на свое место рядом с Нави, изо всех сил сутулясь, будто пытаясь скрыться от него. Но где там!
   - Здравствуй! Я так рад, что ты пришла! Скажи мне число, чтобы утро стало добрым!
   И она, чуть не плача, застонала в ответ:
   - Да чтоб тебе язык отсох, подлец! Ты хоть знаешь, как меня измучил? Я ради тебя полночи не спала, выдумывала числа, вспоминала, измеряла, соседок пытала. А теперь все забыла - все! И это из-за тебя! Если б ты меня не изводил каждый день, может, что-то держалось бы в памяти. Так нет, все мысли ты из меня вытравил, кроме своих проклятых чисел!
   Она перевела дух и вдруг вспомнила одно:
   - Двадцать три.
   Нави моргнул.
   - Как любопытно... Спасибо тебе, вкусное число.
   Он умолк на полчаса. Дороти писала третью главу "Розы и смерти" и лихорадочно вспоминала: что еще было? Вроде, комнату измеряли шагами. А сколько получилось? Аннет прошла и назвала число... но какое?
   - Скажи число, - проголодался Нави. Именно тогда Дороти вспомнила первый размер:
   - Десять.
   Нави не ответил ничего. Было заметно его беспокойство - Нави будто не знал, правильное число или нет. Надо вспомнить остальные. Может, вкупе с ними он скушает и десятку. Дороти отложила перо и двумя пальцами прошагала по странице, пытаясь вспомнить ходьбу Аннет. Сколько ж там шагов выходило...
   - Пять, - робко шепнула Дороти
   Тут же отругала себя: пять - глупое число. Слишком оно частое - например, пять пальцев на руке или пять правителей в Шиммери. Кто-то уже точно скормил безумцу эту цифру. Однако Нави промолчал. Он не насытился, но и не отверг число - ждал продолжения.
   Спустя четверть часа Дороти вспомнила третий размер:
   - Восемь!
   - Так быть не может, - отрезал Нави. - Пожалуйста, не обманывай меня, скажи правильно.
   - Палач ты бессердечный! Ну откуда знаешь, правильное оно или...
   Дороти осеклась, когда поняла: Нави прав. Там было не ровно восемь шагов, а...
   - Восемь с кусочком.
   Нави улыбнулся:
   - Я думаю, восемь и шестьдесят шесть сотых. Спасибо тебе. Ты хорошая.
   Он молчал целый час. Дороти выводила слащавые строки романа, перо уверенно шуршало по бумаге, а сама думала: откуда он знает, какой именно был кусочек? Вечером надо перемерять. Нет, глупо, шаги не посчитаешь до сотых долей... Но если бы можно было, то наверняка вышло бы именно восемь и шестьдесят шесть. Нави - чокнутый безумец с ураганом вместо мозга, но уж в числах он знает толк.
   - Скажи число, ну пожалуйста!
   - Тьма тебя! Что, снова?
   - Уже час прошел... - глазенки юноши стали круглыми и виноватыми.
   Дороти глубоко вздохнула. Она сумела вспомнить еще только одно число, и проку от него не будет. Это шестерка леди Карен, сама леди Карен точно когда-то называла ее.
   Дороти выдохнула, заранее кривясь от безнадеги:
   - Шесть.
   - Неправильное... - начал Нави, но умолк. Внимательно так поглядел ей в лицо. - Очень интересно. Кто тебе сказал это число?
   - Шесть! - твердо повторила Дороти. - Хочешь бери, а хочешь нет, но отчитываться я не стану.
   - Шесть... Благодарю тебя.
   И он промолчал еще полчаса, а она переписала без малого страницу, и мастер Густав отзвонил перерыв, и тогда Нави сказал:
   - Дай мне еще число, будь так добра.
   - Перерыв же! - возмутилась Дороти.
   - У тебя сегодня отличные числа. Очень вкусные. Пожалуйста, что тебе стоит!..
   Дороти ощутила в себе странный задор и сделала то, чего не делала прежде: подшутила над Нави.
   - Семь!
   В семерке точно не было смысла. Просто сегодня звучало уже пять, шесть и восемь, вот Дороти и заткнула дыру. Посмотрим, заметит ли Нави, что скушал затычку!
   - Зачем ты меня обманываешь? Число же неправильное, - буркнул Нави.
   Но вдруг изменился в лице. Он смотрел на нее, она - на него. Гримаска обиды сползла с лица юноши, уступив место удивлению, затем - потрясению. Глядя в лицо Нави, как в зеркало, Дороти ощутила нечто. Тьма сожри, а ведь семерка - правильное число! Теперь это ясно, как день. Семь - число сильное, даже могучее. Многие смеются над семеркой: вот восемь - священная цифра, а семь - недоделка, недолет. Но они не понимают, а Дороти знает теперь: семь - это сила. Пока число звучало в голове, Дороти наполнялась давным-давно забытым чувством: гордостью.
   - Семь, - властно повторила она.
   - Семь, - эхом шепнул Нави.
   - Сегодня ты больше не спросишь ни о чем.
   - Да, обещаю.
   То был первый случай, когда Нави сдержал слово. До вечера он молчал, и лишь напоследок уважительно повторил:
   - Семь.
   Вернувшись в комнату, она приказала Аннет пройти вдоль стены. Длина комнаты составляла восемь целых и две трети шага.
  
   * * *
   Следующим днем Дороти нашла еще три правильных числа: сорок восемь, двенадцать тысяч, четыре. Четверка была слабее остальных двух, но даже в ней чувствовалась скрытая сила. Эти числа имели вес, от них просто так не отмахнешься, не выкинешь из головы. Но семь по-прежнему оставалось самым властным из правильных чисел. Думая о нем, Дороти поражалась: как могла она прежде не чувствовать его мощи?
   Вечером она спросила у Карен-Кейтлин:
   - Что значит число семь?
   - Не имею представления, миледи. Это ваше число.
   - А твое -- шесть. Что оно значит?
   Дороти видела, как потемнело лицо Карен.
   - Ничего. Оставьте меня.
   - Ты знаешь больше, чем говоришь.
   Сказав эти слова, Дороти ощутила не столько обиду, сколько удивление. Она ждала, что Карен ответит честно. Дороти заслуживает честного ответа, ведь ее число -- семь!
   Странным образом семерка сообщала ей веру в собственные права, возможность требовать и настаивать на своем.
   Следующим днем Нави пристал к ней: "Скажи число!" - и Дороти отрезала:
   - Нет, сначала ты мне скажи. Как тебя зовут?
   Он опешил:
   - Я -- Нави.
   - Это не имя. Ни одна мама не додумается так назвать ребенка.
   - Я -- Нави!
   - А дальше? Имя матери, имя отца?
   - Я -- Нави...
   - Тогда не видать тебе числа.
   Его губы тут же капризно скривились:
   - Скажи число, ну пожалуйста!
   - Нет.
   Она обмакнула перо и принялась писать.
   - Скажи! Ну скажи же!..
   Дороти не обратила на него внимания. Оказалось, это просто: достаточно думать о семерке. Нави повторил просьбу раз десять, а потом завыл по-собачьи и выронил перо. Подбежал мастер Густав:
   - Что происходит, тьма бы вас?
   - Я делаю свое дело, - сказала Дороти. - Он -- нет.
   - Она не дает число! Она не хочет, она плохая!
   Густав обратился к Дороти:
   - Скажи ему чертово число, пусть он умолкнет и пишет чертову книгу.
   - С ним и говорите, мастер Густав. Его беда, что он не пишет.
   Густав взял ее за подбородок:
   - Послушай-ка, барышня. У Нави в голове нет ничего, кроме цифр и дохлой мухи. С ним говорить -- все равно, что косить траву ложкой. У тебя сохранилась еще кроха мозгов, ты хоть что-нибудь можешь понять, потому дай ему чертово число, или выкину тебя из мастерской!
   В этот раз ее мятеж провалился, но Дороти знала, что была близка к успеху. Она ощущала в себе новую силу.
   - Хочешь число? Ну, получай: сто шестьдесят три с половиной тысячи квадратных.
   - Ты дура? - бросил Густав. - Каких к черту квадратов?
   Но она знала откуда-то, что данное число будет правильным только так, с прибавкой "квадратных". И попала в точку. Нави просиял, сказал: "Спасибо, преогромное спасибо!" - и промолчал больше часа.
   Когда он снова раскрыл рот, Дороти поставила условие:
   - Вот как мы с тобой будем. Хочешь число -- скажи о себе. Из какого ты города?
   - Из... Алеридана.
   - Лжешь.
   - Из Фаунтерры.
   - Нет.
   - Из Уэймара.
   - Чушь!
   - Почему ты думаешь, что вру? Может, и не вру совсем...
   - Я слышу, что ты сам себе не веришь. Откуда ты? Скажи честно, или никаких чисел.
   У Нави задрожали губы.
   - Я... не знаю.
   - То есть как -- не знаешь? А сколько тебе лет?
   - Двадцать... восемнадцать... не знаю.
   - Что ты врешь-то!
   Тут Дороти подумала о себе: а сколько лет ей самой? Вроде, тридцать семь. Но это число она вспоминала долго, муторно, вытаскивала из густого тумана. А родной город? Да, Маренго, но ведь не сама она это вспомнила. Ей магистр Маллин намекнул, только с его помощью и сообразила.
   - Я поняла, - воскликнула Дороти, - ты не врешь, тебе отшибло память!
   Юноша моргнул, в глазах показались слезы.
   - Не обижайся, я же не знала. Правда ничего не помнишь? Хоть родителей-то?..
   - Ничего...
   - А что случилось с тобой -- помнишь? Как исчезла память? Ты упал откуда-то? По голове ударили?
   - Ну не помню я... Скажи число, пожалуйста...
   - Так и быть. Число -- семнадцать семьдесят четыре.
   - Спасибо, - он шмыгнул носом. - Ты хорошая.
  
   На следующий день Дороти вызвал магистр Маллин. Он, как обычно, пил. В этот раз - пахучий густой напиток цвета дубовой коры. Ханти старого Гримсдейла, - каким-то образом поняла Дороти. Если бы эти слова были числом, оно оказалось бы правильным.
   - Дороти Слай, я рад всем новостям, которые о тебе слышу! - магистр всплеснул руками. - Ты решительно шагаешь по пути исцеления. Вне всяких сомнений, ты сегодняшняя лучше тебя вчерашней.
   Дороти оробела от столь внезапной похвалы.
   - Магистр, но я очень редко выполняю дневную норму. Мастер Густав часто недоволен мною...
   - Пхе! Мастер Густав -- ремесленник с грязными ногтями, он только и может думать про работу. Но мы с тобой должны понимать: работа -- всего лишь средство для исцеления. Ты находишься в обители любви и заботы, и наша с тобой главная цель -- победа над хворью. К этой цели мы стремительно приближаемся.
   - Да, магистр.
   - Ответь-ка мне: ты больше не видишь кошмаров?
   - Нет, магистр.
   - Не чувствуешь беспричинного гнева, не хочешь кричать и нападать на людей?
   - Ни в коем случае!
   - Больше не путаешься в том, кто ты?
   - Я -- Дороти Слай из города Маренго, кузина гвардейского майора. Правда, я очень плохо помню своих родителей...
   - Это не беда. Хворь еще не побеждена до конца, потому болезненный туман еще витает в твоем сознании. Когда она окончательно отступит, ты вспомнишь все, что нужно.
   - Да, магистр.
   Он задал еще ряд вопросов, чтобы убедиться, что Дороти уверена в своей личности и всецело принимает любовь и заботу, изливаемые на нее лекарями. Ее ответы оставили Маллина совершенно удовлетворенным.
   Когда он собрался ее выпроводить, Дороти набралась смелости и спросила сама:
   - Магистр, скажите, чем болен Нави?
   Он сразу нахмурился:
   - Тебе ни к чему это знать. Тебе бы понравилось, если бы все вокруг болтали о твоей болезни?
   - Магистр, это очень нужно мне для душевной гармонии и для новых шагов по пути исцеления. Нави мне сильно досаждает, тяжело справляться с раздражением, так и хочется стукнуть его. А если я пойму, насколько сильно он болен, то не буду злиться: ведь это не Нави виноват, а его хворь.
   - Что ж, ты разумно обосновала свою потребность, и это заслуживает награды. Я отвечу тебе. Нави страдает тяжкой асимметрией рассудка. Все умственные силы, данные ему богами, затрачиваются на работу с числами: на их запоминание, складывание, вычитание, деление. Асимметрия также помогает ему очень быстро и красиво выписывать буквы: наверное, его хворому рассудку буквы напоминают цифры. Но на все остальные размышления, привычные здоровому человеку, его умственных сил не хватает. Потому Нави не может ни вспомнить свою семью, ни поддержать успешную беседу, ни даже хранить молчание, занимая себя собственными мыслями.
   - Вот как... Спасибо вам, магистр. А Нави быстро идет по пути исцеления?
   Маллин рассмеялся:
   - Скорее улитка переползет базарную площадь, чем Нави придет к избавлению от хвори. Нет никакой надежды на его выздоровление. В отличие от тебя, Дороти, Нави никогда не познает радости трезвомыслия.
   - А он уже давно тут?
   - На моей памяти восемь лет... Хотя решительно не понимаю, зачем это тебе нужно.
   - Благодарю, магистр.
   Восемь лет. Число потрясло ее. На взгляд, Нави не дашь больше восемнадцати. Значит, он захворал и угодил в лечебницу десятилетним мальчиком! На своем коротком веку не знал ни женщин, ни любви, ни свободы, ни странствий. Ничего, кроме процедур и стен писчего цеха!
   Не желая верить подобному кошмару, Дороти за ужином спросила Карен:
   - Миледи, сколько лет здесь находится Нави?
   Женщина выронила ложку и устремила на Дороти внимательный взгляд:
   - Почему вы назвали меня миледи?
   - Вы так зовете меня. Я подумала, вам будет приятно, чтобы и я так говорила.
   Карен долго молчала, будто вовсе забыв о Дороти. Когда та уже устала ждать ответа, Карен вдруг сказала:
   - Десять лет, миледи.
   - Магистр Маллин сказал -- восемь.
   - Магистр Маллин прибыл восемь лет назад, это верно. А Нави появился за две зимы до него.
   - Боги! Он захворал, когда был совсем ребенком!
   Карен-Кейтлин снова выдержала долгую паузу.
   - Когда Нави прибыл, миледи, он не выглядел ребенком. Ему было лет шестнадцать или восемнадцать.
   - Миледи, вы ошибаетесь! Это сейчас ему не то шестнадцать, не то восемнадцать!
   - Вы правы, миледи, сейчас тоже. За все время, что я его знаю, Нави совершенно не изменился.
   - Как это может быть?!
   Но Карен уже потеряла желание беседовать, а в трапезную вошел лекарь Финджер для вечерней молитвы богам терапии. Голоса безумцев зашумели хором:
   - Что нас терзает?
   - Душевный недуг!
   - Что мы делаем?!
   - Идем к исцелению!
   - Где мы находимся?
   - В обители заботы! Там, где нас любят и принимают!
   Перед сном Дороти вновь попыталась расспросить соседку:
   - Не может быть, миледи. Нави не изменился за десять лет -- как это возможно? Вероятно, вы ошиблись со сроком! Не десять лет, а года два или три.
   - Десять лет и два месяца, если быть точной.
   - Верно, вы путаете!
   - Нет, миледи.
   - Но вас же иногда подводит память. Я вас спросила: что значит шесть? Вы не вспомнили. Может, и с десятью годами то же самое?
   Карен холодно осведомилась:
   - А сколько лет здесь вы, миледи?
   - Я-то?..
   Дороти опешила.
   - Наверное, полгода... Нет, год... Или... Миледи, почему вы спрашиваете?
   - Вы прибыли минувшим декабрем. Сейчас апрель. Вы провели в лечебнице неполных четыре месяца, за которые успели утратить память, позабыть все на свете и стать послушной овцой. А я здесь восемнадцать лет. Я помню каждый месяц и каждый день. Помню, кто привез меня сюда и почему, и по чьему приказу. Помню, тьма сожри, какая стояла погода первым днем, какое платье было на мне, какие слова я услышала. Память -- единственное, что осталось. Не смейте думать, будто я могла что-нибудь забыть!
   Дороти уставилась на нее, потрясенная обвинением, а еще больше -- силою чувств в словах Карен. Это было так, будто хладный мертвец скинул крышку гроба, вскочил и зарыдал от боли.
   - Простите, миледи, - выдохнула Дороти.
   - Вы ничего не знаете, - с презрением бросила Карен и рухнула на постель, истощенная, измученная своею вспышкой.
  
   Этой ночью Дороти увидела кошмар - первый за несколько недель. К счастью, на сей раз она сразу поняла, что видит сон, однако не смогла заставить себя проснуться. Огромная рука в перчатке цвета ртути обхватила ее вокруг живота, подняла над землей и сжала. Что-то зашевелилось внутри Дороти, ноги сами собою раздвинулись, чулки порвались, и из ее лона наземь выпала кукла. Стальная рука отбросила Дороти и подняла игрушку. Кукла изображала рыжую девушку в зеленом платьице. Одним щелчком пальцев рука отломала кукле голову.
   Дороти проснулась в поту. Кошмар напомнил ей прежние жуткие видения: море из щупалец, человеческие торсы на колесах, трупы с пришитыми лицами. Она взмолилась беззвучно: нет, пожалуйста, не нужно этого снова! Не хочу думать, не хочу вспоминать! Я на пути исцеления, у меня все хорошо, магистр меня хвалит. Я - Дороти Слай из Маренго. Я уверена в этом!
   В писчем цеху Нави жадно накинулся на нее. Дороти метала ему числа, как кости. Сегодня это выходило очень легко. Один и семь десятых миллиона. Четыреста пятьдесят пять миль. Тринадцать. Да, тринадцать. Неважно, что число общеизвестное, - сегодня оно подойдет. Двадцать два фута. Она даже знала смысл последнего числа: это самая мелкая точка фарватера некой северной реки. Если осадка судна превышает двадцать два, надо разгрузить его и пройти порожняком. Не знаю, откуда я знаю это. Не хочу знать.
   Или хочу?..
   За обедом Дороти подсела к Карен.
   - Миледи, простите меня. Вчера я поступила недостойно, не поверив вашим словам.
   - Да, миледи, - равнодушно бросила Карен, срезая верхушку яйца.
   - Прошу вас: скажите, чего я не знаю.
   - Вам этого не нужно, миледи.
   - Я хочу знать.
   Карен качнула головой:
   - Нет.
   - Миледи, думается, это мне следует решать, а не вам.
   - Но вы не знаете, о чем просите.
   Карен повернулась к ней и сделала то, чего никак нельзя было ожидать: погладила Дороти по волосам. Сухие костлявые пальцы скользнули с головы на шею, коснулись ключицы.
   - Вы красивы и здоровы, миледи. Полагаю, вы проживете здесь еще десять или двадцать лет. Каждый день вы будете мучиться из-за своих воспоминаний. Я не возьму эту вину на себя.
   - Десять или двадцать лет? Миледи, вы шутите! Я иду по пути исцеления, я почти достигла гармонии! Скоро вылечусь и вернусь домой!
   - Да, миледи, - смиренно кивнула Карен. - Я вижу, как ваш недуг отступает.
   Карен-Кейтлин взяла ложечку, чтобы вынуть желток из яйца. Она была иссиня бледна, болезненно худа, страшна как мумия. Дороти с ужасом подумала: это не человек, а труп ест яйцо, которое все равно не сможет переварить. Ест просто по привычке, поскольку при жизни так делал. До смерти это была красивая женщина, ее любили, ее целовали, носили на руках. Она одевалась в кружева, танцевала на балах, пила кофе из фарфоровых чашечек... Она умерла, ее нутро съели черви, а глаза склевали вороны. Но она все еще может говорить!
   Дороти отпрянула, бросив истлевшую Карен, вернулась к живому и теплому Нави. Сказала себе: меня не касаются мысли мертвеца. Я иду путем исцеления и скоро совсем выздоровею. Что бы ни сказала Карен - это неправда, это нашептали черви, живущие в ее черепе. Ничего не хочу знать.
   Кроме одного.
   - Нави, скажи мне, что значит число семь?
   - Это твое число.
   - Да. Но ты его принял, значит, оно правильное. Ты понял его смысл. Скажи его.
   Нави пожевал губы.
   - Н-не знаю, Дороти. Н-не понимаю. Я забыл.
   - Не верю. Что значит семь?
   - Скажи мне число.
   - Ответь на вопрос.
   - Я же сказал: не могу, не помню, не знаю! Я же болен, у меня в голове хворь! Скажи число, ну пожалуйста!
   Дороти взвесила число, как камень перед броском:
   - Десять лет... и два месяца.
   Нави побледнел.
   - Это мое число.
   - Вот видишь: все ты помнишь, воробушек. Так ответь на мой вопрос!
   - Нет, пожалуйста!
   Дороти знала, что делать. Еще бы: она несколько раз назвала вслух свое главное число, сила пульсировала в ее жилах.
   Пока мастер Густав проверял работу переписчиков, она украла с его стола чистый лист и обломок карандаша. Ночью забралась на подоконник и под лучами лунного света столбиком записала алфавит. Рядом с каждой буквой проставила ее номер. Собрала из номеров нужную фразу и выучила наизусть. Клочок бумаги с алфавитом спрятала за манжету.
   - Скажи мне... - начал утром Нави.
   - Я скажу тебе число. Много чисел. Раз так любишь числа - я буду говорить на твоем языке. Двадцать пять - двадцать - шестнадцать - девять - пятнадцать...
   "Ч - т - о - з - н - а - ч - и - т - с - е - м - ь"
   Нави поморгал, потер собственные уши. Кажется, не сразу поверил услышанному. Потом свел брови к переносице, совершая какой-то мучительный выбор.
   - Хорошо. Только не злись на меня, пожалуйста. Семнадцать - восемнадцать - один - четырнадцать...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Монета -- 4
  
   Конец марта 1775г. от Сошествия
   Мелисон, Лаэм (королевство Шиммери)
  
  
   - Давай улетим, - сказала Низа.
   После ужина сидела на балконе, смотрела на скалы в розовом свете закатного солнца, слушала хармоново тревожное молчание (а молчал он о том, как не хочется, как, тьма сожри, не хочется иметь во врагах Второго из Пяти) -- и вдруг сказала так, будто этими словами дается ответ на все возможные вопросы:
   - Давай улетим.
   Хармон подождал, не будет ли продолжения. Его не было, и Хармон запоздало хохотнул.
   - И куда ж мы полетим, а?
   - Куда-нибудь, - сказал Низа.
   - А чем мы там займемся?
   - Чем-нибудь.
   Он снова подождал -- не засмеется ли девушка. Нет, она в своих словах ничего смешного не видела.
   - Ха-ха, - осклабился Хармон. - Это ты прекрасно выдумала -- куда-нибудь, чем-нибудь. Завидую я вам, молодым!
   - Что я сказала не так? - ощетинилась Низа.
   - Да то, что думать надо наперед! Сначала думать -- потом делать, а не наоборот. Сбежим мы отсюда -- наживем сильного врага. А у меня, чтобы ты знала, и в Южном Пути враги имеются. Значит, ни Южный Путь, ни Шиммери нам не подходят. В Литленде война, в Рейс тоже нельзя -- сама догадайся, почему. Этак мы еще в воздух не поднялись, а треть Полариса уже вычеркнули.
   - Осталось две трети, - сказала Низа.
   - Потом, как туда долететь? Это ж не просто -- взлетел и пошел. Надо каждый день садиться, ждать нужно ветра, пополнять запасы. А где садиться, чтобы ни бандитам, ни шаванам, ни Второму в лапы не попасть?
   - Сверху далеко видно. Найдем место.
   - А когда прилетим туда, куда ты хочешь, - на что там жить будем? За поместье много не выручишь, если продавать в спешке. Небесный корабль никто кроме Второго не купит. Вот и будут только те деньги, что у меня накоплены, а их осталось всего-то...
   Осталось их тысяча двести эфесов, и Хармон вовремя сообразил не называть сумму вслух. Сумма эта в двести сорок раз превышает цену самой Низы. Не стоит обозначать ее словом "всего-то".
   - ...не так уж много. На пару лет хватит, а там и все. Как жить, спрашивается?
   - Проживем, не пропадем.
   - Вот молодежь!.. Ну, и куда же ты хочешь податься?
   - Говорят, в Альмере неплохо. И в Короне тоже.
   - В Короне теперь Ориджины, они твои враги.
   - Не знаю. Они мне вреда не причиняли.
   Хармон всплеснул ладонями:
   - Вот же святая беспечность! Знала бы, как я тебе завидую. Взять вот так и бросить все, ни о чем не думая...
   - Что -- все? - спросила Низа.
   - Ты о чем?
   - Что ты не можешь бросить, славный?
   - Да говорю же -- все!
   - Ну что -- все?
   - Тьма тебя сожри, сама что ли не понимаешь? Поместье -- раз. Деньги за шар -- два. Саму жизнь -- три. Все только наладилось, устроилось -- как тут, понимаешь...
   Низа отвлеклась от заходящего солнца и цепким взглядом впилась в лицо Хармона.
   - Славный, я тебя полгода знаю. Ты многое имеешь, но я не замечала, чтобы ты хоть что-нибудь ценил.
   - Вот это придумала!..
   Низа смотрела с полной уверенностью, и слова застряли в горле Хармона. Он стал мысленно перебирать. Чертов шар ценю! Нет, не ценю, купил для Низы и для денег. Тогда -- ценю Низу. Да нет, тоже не очень, если разобраться. Приятно об нее самолюбие потешить, но чтоб ее саму, как человека... Только дважды вспыхивала искра -- когда поссорились и когда шар сорвался. В остальное время -- холодно. Тогда -- деньги ценю. Я торговец, тьма сожри! Как мне не ценить монету?.. С ужасом Хармон понял, что и здесь промашка. Это раньше он деньги ценил! Раньше за две тысячи эфесов продал бы что угодно не задумываясь -- и шар, и Низу, и мать родную! А теперь сомневается вот, колеблется. Нет уже той беззаветной любви к деньгам, и без нее -- пусто и страшно. Если даже не деньги, то что же ты любишь, Хармон Паула?!
   Всего только одной вещью он точно дорожил -- но о той вещи Низа не знала. Ответить было нечего.
   - Хм... Я, знаешь, ну... А сама ты что ценишь?
   - Имеешь коня и седло -- имеешь все. Так в Степи говорят. Значит: если ты свободен и можешь скакать верхом, то все найдешь, что нужно.
   - Вот прямо все?..
   - Я не понимаю тебя, славный. И других южных богачей -- тоже. Деньги нужны для свободы. Тем больше денег -- тем больше ты можешь. Но если тебя монета приковала к земле -- зачем она нужна?
   Это было очень много слов по меркам Низы. Она уже сказала больше, чем за иную неделю. Но видно так была важна тема, что Низа добавила еще:
   - Боюсь, славный, Дух Степи тебя проклял. Ты не видишь ценности того, чем владеешь, а когда увидишь -- будет поздно. В твоем стойле стоит небесный конь. Ни у кого в целом свете такого нет. Взлетай и лети куда хочешь, над горами и реками, над степью и морем. Ни Моран Степной Огонь, ни шиммерийский принц, ни герцог северян, ни владычица -- никто так не может, только ты! И я, если позволишь. А ты эту свободу хочешь сменять на золото! Знаешь, почему тот маркиз не торговался с тобой? Да потому, что он зрячий, а ты слеп.
   Она яростно сверкнула глазами -- и вдруг сникла, осунулась, будто монолог и чувство истощили ее. Пролепетала:
   - Прости, славный...
   Поднялась.
   - Постой! - бросил Хармон.
   Но не нашел, что еще сказать. Не дождавшись его слов, Низа ушла.
  
   * * *
   Хармон Паула напросился на обед к бургомистру Корнелию с единственной целью: расспросить о Втором из Пяти. Не грубо, но настойчиво он повернул разговор в нужное русло: что это за граф-аббат, насколько он влиятелен вообще в Шиммери и конкретно в Мелисоне? Уж простите мне глупые вопросы, просветите приезжего невежу. Обрадованный величиною своих познаний и возможностью их высказать, Корнелий начал издали - сперва рассказал про Совет Пяти.
   Шиммерийское дворянство славится плодовитостью и с огромной охотой устраивает будущее своих детей путем брачных договоров. За пару веков получилось так, что вся высшая знать породнилась между собой, и в каждой вельможной семье присутствовал хотя бы один родич короля. Каждая семья могла попробовать учинить переворот в свою пользу -- что неоднократно и делала. В начале семнадцатого века за десять лет сменилось семь королей, и тогда знать решила: довольно. Все-таки первая мечта шиммерийцев -- богатство, а для торговых успехов нужна стабильная власть. Пять сильнейших родов договорились меж собою: первый из них займет престол, остальные не будут претендовать на него, зато получат право голоса в важнейших государственных вопросах. Король обязан учитывать мнение совета и уступать, если большинство против него. Совет обязан уважать королевскую власть, кто уличен в заговоре, тот покидает совет. Так и возник Совет Пяти.
   Исторически сложилось так, что каждый род, входящий в Совет, более других преуспевал в одном деле: Первый из Пяти -- в зодчестве и наемном воинстве, Второй -- в торговле чаем, Третий -- в виноделии, Четвертый -- в шелке, Пятый -- в кораблестроении. Помимо того, каждый из Пяти владел шахтами, где добываются искровые очи, и, что особенно важно, секретом их огранки. Кроме Пяти, многие вельможи выращивали чай, торговали шелком, строили корабли, возводили дворцы, собирали наемничьи бригады, - но никто, кроме Пяти, не мог добывать и гранить очи. Эту монополию Совет Пяти берег особенно свято. А к слову сказать, огранка -- главное, что есть в очах. Не сказочно сложно найти сырое око в горных породах, но огранить его так, чтобы годилось для оружия, - это великое мастерство!
   Титул Первого из Пяти носит законный правитель Шиммери. Во времена владыки Телуриана Первым был король Франциск-Илиан. Ох и славно он правил! Солнечное королевство и прежде не бедствовало, а при Франциск-Илиане буквально потонуло в достатке. Мастер Корнелий помнил, как на собрании гильдии виноделов решено было повысить цены на треть, а год спустя -- еще на треть, и продажи от этого все равно не упали. Столько денег пришло в Лаэм, что горожане почти отучились торговаться! И все благодаря Франциск-Илиану. Потом король удалился в святое отшельничество, а власть передал принцу. Гектор тоже справлялся недурно, пока не позволил шаванам себя побить. Печаль и позор! Говорят, Степной Огонь применил идовскую хитрость. Чтобы обмануть Гектора, принес в жертву двух своих лучших всадников. Да, именно в жертву. Отрубил им головы и нагой искупался в их крови, тогда Темный Идо дал ему победить. Вот такие эти шаваны. Ты, славный Хорам, будь поосторожнее со своей Низой. Я понимаю, коль уплатил за нее цену, то жалко теперь прогнать, но все ж остерегайся, мой тебе совет.
   Хармон внес поправку в ход беседы:
   - А что вы, мастер Корнелий, скажете о Втором из Пяти?
   Бургомистр на глазах расцвел. Историю графа Куиндара, Второго из Пяти, знал всякий образованный человек в Шиммери, -- кроме Хармона. Как говорилось выше, знатнейшие семьи ревностно хранят секрет огранки боевых очей. Каждый из Пяти выбирает одного из своих ближайших родичей, чтобы тот лично овладел секретом и мог присматривать за наемными мастерами. Даже одна из шестнадцати дочерей Франциск-Илиана умеет гранить искровые очи! Молодому лорду Хорею Куиндару выпала та же судьба. Он был третьим ребенком в семье и не мог унаследовать власть, потому овладел фамильным секретом и стал мастером-огранщиком. Но вышло так, что старшая сестра Хорея нашла прекрасного жениха и укатила не то в Южный Путь, не то в Закатный Берег, а старший брат Хорея так расстроил отца своим разгулом, что был лишен наследства. И вот лорд-огранщик получил титул графа и стал Вторым из Пяти.
   Он уделил мало внимания исконному делу семьи -- чайным плантациям. Занялся тем, что было ему близко, - очами. Ездил в столицу, беседовал с владыкой Телурианом, описывал все возможные применения очей -- не только в оружии, а и в двигателях, станках, и всякой другой машинерии. Добился того, что Корона на половину повысила закупки очей, и стал героем среди шиммерийской знати. Сам король Франциск-Илиан здоровался с ним за руку! Но где-то около Шутовского заговора -- не то сразу после, не то ровно перед -- случился поворот.
   В землях Второго из Пяти находится чудо природы: Бездонный Провал. Это творение богов само по себе не принадлежит никому, но землями вокруг Провала владеют графы Куиндар, в том числе и тою скалой, на которой стоит Башня-Зуб -- цитадель Максимиановского ордена. В башне над бездною прочно обосновался монастырь, а графы Куиндар привыкли ему покровительствовать. Когда Хорей Куиндар унаследовал титул, аббат монастыря стал приглашать его в гости, чтобы отдать дань уважения. Но Хорею все выходил недосуг, больно он был занят искровыми делами. Лишь на четвертом году своего правления Второй из Пяти нашел время и посетил монастырь. То ли беседуя с аббатом, то ли читая священные тексты, то ли заглядывая в бездну, покрытую туманом, граф Хорей решил изменить свою жизнь. Он отправился в духовную семинарию и за четыре года получил сан святого отца. Он не ушел от власти, продолжал заседать в Совете Пяти и торговать очами, но сделался ближе к богам и стал лучше слышать их волю. Обитель-у-Бездны граф теперь посещал регулярно и благодетельствовал ее щедрыми дарами, среди которых бывали даже Предметы. Когда почил настоятель, максимиановские братья единодушно избрали новым аббатом Хорея Куиндара, Второго из Пяти. Так мастер-огранщик стал сперва графом, затем богачом, а затем и святым.
   Ничто из услышанного не порадовало Хармона Паулу. Граф Куиндар представлялся человеком умным, влиятельным и целеустремленным. Если он решил завладеть небесным кораблем -- кто помешает?
   - Скажите, мастер Корнелий, что вы знаете о Третьем из Пяти? Он же хозяин здешних мест, верно? Нет ли у него каких-нибудь конфликтов со Вторым?
   Корнелий очень удивился. Какие конфликты, зачем? Вот с принцем Гектором у Третьего вышла ссора, это правда. Будучи царем виноделов, Третий из Пяти снабжал двор принца лучшими винами и водил с Гектором дружбу, построенную на почве любви к жизненным усладам. Но однажды его высочество позарился на лучшую альтессу Третьего -- и увел. С тех пор Третий из Пяти не раз посещал короля-пророка, уговаривал вернуться на престол и скинуть Гектора. А поскольку пророк отшельничал в Обители-у-Бездны - считай, в гостях у Второго, - то Второй с Третьим недурно поладили.
   - То бишь, если Второй из Пяти решит покуролесить в землях Третьего, тот не станет препятствовать?
   - Покуролесить -- это вы имеете в виду что-нибудь, противное закону? И с чего бы члену Совета Пяти такое делать? А тем более, в чужих землях! Нет, славный, на сей счет будьте совершенно спокойны: если где-нибудь на Севере такое и делается, то у нас в Шиммери -- никоим образом!
   Хармон покинул дом бургомистра, чувствуя нечто противоположное совершенному покою. А на улице, к тому же, случился конфуз. Спеша сесть в экипаж, Хармон столкнулся с прохожим. То было странно, ведь в Мелисоне прохожих довольно мало и передвигаются они неторопливо. Но этот возник будто из-под земли, Хармон ударился в его крепкое плечо и чуть не упал. Прохожий поддержал его:
   - Осторожнее, славный. Берегите себя.
   - Благодарю, - ответил Хармон и попытался сесть в бричку, но прохожий все еще сжимал его плечо.
   - Пришло время, славный. Я надеюсь, вы сделали выбор.
   Хармон уставился на прохожего, и первой мыслью было: какого черта, рано еще! А второй: тьма сожри, он ведь не южанин. Светлая борода, блеклые глаза, жесткие скулы -- все приметы человека, рожденного северней Дымной Дали.
   - Вы изволите шутить? Кто вы такой?!
   Прохожий поднял край рубахи, показался кинжал на поясе, а рядом с ним -- мешочек вроде кошелька. Прохожий сунул туда руку и подал Хармону два треугольных клочка бумаги: белый и черный.
   - Сообщите господину о вашем решении.
   Хармона пробил холодный пот.
   - Ваш господин -- граф Куиндар? Передайте ему, что нужно больше времени. Передайте, что я должен поговорить с ним лично. Не с маркизом, а лично со Вторым. В нашем деле есть политические нюансы, так ему и передайте!
   Прохожий не раскрыл рта, только поднес бумажки ближе к лицу Хармона -- белую и черную.
   - Мне необходимо поговорить со Вторым из Пяти! Ему следует узнать, кто я таков и откуда прибыл. Со мною связаны очень влиятельные люди!
   - Выбирайте, - сказал северянин.
   Хармон сглотнул.
   - Я... не стану. Я не решил еще, слышите?!
   - Ваше право, - равнодушно сказал прохожий и открыл перед Хармоном дверцу экипажа.
   Хармон ничего не заметил. Лишь дома, сходя с брички, он увидел: откуда-то -- из складок одежды, из щели дверцы -- вылетел и упал наземь угольно-черный клок бумаги.
  
   * * *
   - Друг Онорико, ты ведь знаешь всех в Шиммери, верно? Не сможешь ли устроить мне встречу с одним человеком?
   - Мой славный друг и благодетель, ради тебя я устрою встречу с кем угодно! Если бы Праматерь Мириам жила в Лаэм, я и к ней пришел бы со словами: "Темноокая, прими и выслушай славного Хорама Паулину, человека огромной и чистой души!"
   - Мне нужен Второй из Пяти.
   - Уууу... - архитектор счастья подергал себя за ус. - Боюсь, недопонимание вкралось между нами. Я знаю всех в Лаэме, но Второй из Пяти обитает в Пентаго, а там не знаю никого. Велика моя грусть, что вынужден отказать тебе.
   - Не грусти, а крепко подумай! Ты знаком с толпой вельможного народу -- авось кто-нибудь знает кого-нибудь, кто имеет выход на Второго.
   Онорико сник на глазах.
   - Сия дорога усеяна трудностями, как кладбище -- костями. Видишь ли, славный, бесчисленные мои знакомцы и приятели делятся на тех, кого боги одарили большим достатком, и тех, кого обделили. Связи в среде высшей знати имеют первые. Но как раз у них-то, в виду их финансовой успешности, мне неоднократно случалось занимать.
   Рико стал вслух перебирать видных лаэмцев, которые наверняка свели бы его со Вторым из Пяти, если б не злились из-за просроченных долгов.
   - Я дам тебе денег, и ты вернешь какой-нибудь долг.
   - Долг вернется, а злость останется... Эх, славный, сложна моя жизнь, как танец на палубе в шторм.
   - А Ванесса-Лилит? Она же у тебя белокровная дворянка, знакома с видными светскими дамами. Может быть, она...
   - Моя луна тоже гневается из-за денег, а точнее -- из-за их отсутствия.
   - Но ты немало монет подбросил ей, когда ездил в Лаэм.
   Рико изобразил непонимание, а затем удивление.
   - Как ты мог подумать, славный! Ты поразил меня в самое сердце ядовитой стрелою! Каждая агаточка из твоих денег потрачена сугубо на нужды дела. Моя совесть...
   - Оставь, - отмахнулся Хармон. - Не было бы у меня больше печали. Подумай и скажи: если Ванесса утихомирится, она сведет меня со Вторым?
   Рико погрузился в самые глубины своей памяти. Время от времени он выныривал, бросал пару фраз о какой-нибудь знакомой жены, набирал воздуха в легкие и погружался вновь. Из десятого нырка он вынес жемчужину: кузина мужа старшей сестры Ванессы -- наперсница некой вельможной леди из Пентаго. Имени леди Рико не вспомнил, как и имени наперсницы, но Пентаго -- маленький город, там все вельможи отлично знакомы меж собою!
   - Я дам тебе пятьдесят золотых... сто. Езжай к жене и умасли, как сможешь. Купи платьев, парфюмов, зонтик, карету. Забросай ее подарками, а когда она растает -- отправляйтесь вместе в Пентаго. Найдите сестру, кузину, хоть святую прабабку -- но добейтесь приема у Второго из Пяти.
   С того мига, как прозвучало слово "сто", глаза Рико пылали вдохновением.
   - Все сделаю самым блестящим образом, дорогой мой Хорам! Я куплю такие роскошные подарки, что Ванесса рухнет без памяти, а когда очнется -- захочет дарить мне любовные ласки неделю без перерывов. Но едва ее губы коснутся моих, я строго скажу: "Это позже, луна моя, сейчас не время для страсти". Мы оседлаем горячих коней и помчимся прямиком в Пентаго, и не будем знать отдыха, пока Второй из Пяти не выслушает нас. Я клянусь тебе, славный: если Ванесса-Лилит желает, чтобы ее выслушали, то жертва уже никак не спасет свои уши от звуков голоса Ванессы!
   Архитектор счастья перевел дух.
   - Что сказать Второму?
   - У тебя славно подвешен язык. Найди правильные слова, передай вот какой смысл. Пусть Второй из Пяти не обижается на меня, ибо между нами не обида, а недопонимание. Я не хотел отклонять его щедрое предложение, а только искал компромисса. Хочу сохранить для себя и Низы возможность хоть иногда летать по небу. Чтобы воплотить это желание, предлагаю следующее: пускай Второй возьмет меня на службу главным по небесному судостроительству. Если он желает строить корабли, то ему нужен помощник, который бы этим заведовал. Есть только два человека, знающих это дело: я и мастер Гортензий. Второй из Пяти наймет меня, а я найму Гортензия -- и дело закрутится. Клянусь, я так все налажу, что каждый месяц будет взмывать новый шар. Флот Второго из Пяти покроет все небо, как облака. А я получу хорошее прибыльное дело и перестану маяться от скуки, а Низа сможет летать, когда ей захочется. Все будут счастливы!
   Онорико отвесил уважительный поклон.
   - Скажу тебе как архитектор счастья: твой план, Хорам, -- это подлинный дворец всеобщей радости. Главное -- успеть осуществить его прежде, чем гнев Второго из Пяти перерастет в действие.
   - Потому, друг мой, скачи прямо сейчас, без промедления!
   И Хармон бросил на стол горку монет.
  
   Рико умчался в Лаэм, сгорая от нетерпения, как молодой жеребец.
   Хармон велел Гортензию так подготовить шар, чтобы можно было взлететь за кратчайшее время. Еще он подрядил четверку городских мальчишек поочередно следить за дорогой и немедленно сообщать о каждом чужаке. Затем спустился в подвал и раскрутил Светлую Сферу, и в божественном мерцании прочел: на сей раз он все сделал правильно.
  
   Впрочем, Хармон был не настолько наивен, чтобы просто взять и поверить в успех будущих переговоров. Если Второй из Пяти так могуч, то он испытает соблазн не договариваться, а силой забрать небесный корабль. Нужно найти доводы, чтобы Второй вступил в мирный диалог с Хармоном и прислушался к просьбе. Лучшим доводом было бы спрятать небесный корабль, чтобы никто, кроме Хармона, не мог его найти. Звучало смешно: ну как его спрячешь? Даже без газа внутри шар громаден, его не всунешь под кровать, не запихнешь в щель за комодом. Можно улететь на нем - но тогда все окрестные зеваки будут глазеть и легко укажут Второму направление. Да больше того: возможно, шпионы Второго из Пяти уже сейчас есть в Мелисоне. Как же спрятать шар?
   Хармон рассмеялся, когда понял ответ. Это было до смешного просто, но человек, непривычный к полетам, ни за что не догадается. Облачной ночью Хармон взял в помощь Гортензия и за каких-то полчаса укрыл небесный корабль в тайном месте.
   Затем спросил изобретателя: не имеет ли тот родичей в каком-нибудь глухом селе? Гортензий вспомнил своих дядю с тетей, проживающих в одном городишке в Изеринском графстве - таком глухом и забытом богами, что Мелисон рядом с ним покажется блестящей столицей империи. Хармон приказал:
   - Друг мой, езжай туда прямо сейчас, проведай престарелых родичей.
   - Сейчас? - удивился Гортензий. - Среди ночи?..
   - Это создаст тебе ряд неудобств, но поверь: такое дело, как встреча с родичами, не терпит отлагательств. Особенно если речь идет о людях пожилых. А чтобы ты испытывал искреннюю радость и мог озарить ею унылую жизнь дяди с тетей, я дам тебе десять золотых.
   - Просто так?! - Гортензий выпучил глаза.
   - Да. Не в счет шара, а просто за то, что ты без промедления выполнишь свой родственный долг. Только не забудь по дороге дважды сменить извозчика, да так, чтобы они друг друга не видели.
   - Звучит так, славный Хорам, будто ты хочешь меня от кого-то спрятать. Говоря честно, мне от этого становится слегка не по себе.
   Лучшая ложь - половина правды. Потому Хармон ответил так:
   - Ты прав, Гортензий. Нынче на базаре я услышал скверные беседы, будто бы горожане решили расправиться с моею Низой. Ближайшими днями они могут наведаться в поместье и устроить бучу. Вот потому я забочусь о твоей безопасности и о сохранности шара, ибо ты и небесный корабль никак не связаны с шаванкой и не должны пострадать ни за что.
   Гортензий солидно кивнул:
   - Весьма здравые рассуждения, славный. Я полностью и всесторонне согласен с ними. Но как же ты и Низа? Не лучше ли вам тоже отправиться погостить к моим родичам? Они охотно примут вас, особенно если накинешь еще пару эфесов.
   - Благодарю за гостеприимство, но я не оставлю поместье на поругание. Мы с Низой возьмем в руки арбалеты и дадим отпор всякому посягательству. А когда мелисонцы уймут свои хищные порывы - тогда я пошлю тебе весточку, и ты вернешься. И главное: никуда ни ногой из того городка. Я ведь буду писать именно туда, и если мое письмо не найдет тебя - как получишь остаток оплаты за шар?
   Существовал риск, что Гортензий решит остаться и помочь Хармону, но весьма малый. Тщательно все взвесив, изобретатель не стал спорить, а взял деньги и быстро укатил, еще и прихватил с собой студента, чтобы в дороге было не страшно.
   Слуги уходили ночевать в город, так что Хармон остался в поместье вдвоем с Низой.
  
   * * *
   - Тысяча золотых, - сказал Меркос, пожевав слова.
   Он был омерзителен: широкий, грубый, заросший настолько, что едва видны глаза; сквозь сальные волосы блестели золотые серьги, в щербатом рту торчал золотой зуб. Меркос не был ни легендарным пиратом, ни прославленным пиратом, он был просто капитаном торгового судна с подозрительно вооруженной командой, носил на поясе саблю и кривой кинжал, а на плече -- попугая. Вероятно, он мог подойти Могеру Бакли, но...
   - Тысяча золотых.
   - Тьма сожри! За эти деньги можно купить корабль!
   Меркос пожевал слюну и сплюнул набок.
   - Купи.
   - Дело займет одну ночь. Одна чертова ночь стоит тысячу эфесов?!
   Попугай переступил с лапки на лапку, Меркос почесал ему грудь.
   - Да.
   - Ты думаешь, раз я приезжий, то меня можно обманывать как угодно. Но я не из тех, слышишь? Я знаю, что сколько стоит! Могу заплатить триста эфесов, и ни агаткой больше!
   Бакли лгал. На деле, он не имел и трехсот. Леди Магда Лабелин выдала ему на розыски Хармона сто пятьдесят золотых, из коих теперь осталось немногим больше сотни.
   Меркос щелкнул попугая, и тот хрипло хохотнул:
   - Харрр. Харрр.
   - Тысяча золотых, - сказал капитан.
   - Будь ты проклят!
   Бакли покинул комнату Меркоса, спустился на первый этаж трактира, где орали и пили моряки с золотыми серьгами в ушах, а оттуда вышел на улицу, в беснующийся пляшущий город.
   Вчера в Золотую гавань вошла эскадра Магды Лабелин, и с тех пор празднества не прекращались ни на час. Взметались фейерверки, ревели слоны, музыканты терзали струны, певцы и торговцы надрывали глотки, горожане пили, плясали, тискали женщин -- своих ли, чужих, кто здесь разберет. Подлинной причиной праздника была, конечно, не леди Магда -- уродливая дочь униженного лорда. Дело в том, что для встречи с леди Магдой в Лаэм съехались первые вельможи королевства. Принц Гектор Шиммерийский покинул свой дворец и выехал в город -- впервые после возвращения из Литленда. До сих пор заливал вином горечь поражения, а тут воспрял духом и показался на люди. Граф-винодел Огюст-Римар, Третий из Пяти, привел в Лаэм процессию блестящих всадников, за коими тянулась вереница телег с бочками отличного вина, и каждую восьмую из них горожанам отдали бесплатно. Четвертый из Пяти, царь шелка, явился с батальоном танцовщиц в самых ярких и пестрых одеждах, какие только может вытерпеть человеческий глаз. Слоны тоже были его. Слоны, тьма их сожри! С будками на спинах! Пятый из Пяти, владелец множества верфей, устроил морской парад. Белые паруса, алые паруса, серебряные, черные... Взгляни на море -- не увидишь воды. Из пресловутого Совета Пяти только Второй не явился в Лаэм, но прислал своего вассала, некоего маркиза, который тоже чем-то блистал, чем-то дивил гостей, чем-то ублажал мещан... Расчет у всех у них был прост. При Северной Вспышке Лабелины бежали из своей столицы -- наверняка с накопленным золотом. Прежний доход Лабелинов рухнул -- нет больше монополии на торговлю с Севером. Значит, Лабелины будут искать новый источник дохода, значит, вложат свое золото во что-то. В корабли? Шелка? Вино?..
   В торжествующем городе, предвкушающем богатство, Бакли кипел от злости. Все шло косо, криво, не так. Хармон должен был найтись быстрее, праздник - начаться позже. Еще вчера утром за глорию можно было купить любые сведения, если только человек владел ими. Теперь мещане воротили нос и от Бакли, и от глории, и от любого серьезного разговора. Тут праздник, вино, пляски, женщины! Какой Хорам, кому он нужен? Ничего не помню, думать лень... Парни Могера честно трудились, не давая кутерьме сбить себя с дороги. Девять стерег северные ворота; Семь и Восемь рыскали по тракту, подсаживались к извозчикам -- не вспомнит ли кто Онорико-Мейсора; Дейв продолжал шерстить алхимиков. Толку было - с козла молока. Никто не видел, не помнил, да и помнить не хотел.
   А меж тем наступила пора идти на почту. По согласию с леди Магдой, в день ее прибытия Бакли оставил в почтовом ведомстве записку о своих успехах, а через сутки там же должен был получить ответ. Сутки миновали. В записке для "господина Мо" значилось: "Явись во дворец принца. М.Л.".
  
   Могер Бакли не любил дворцов, тем более -- таких роскошных. Эти пальмы, фонтаны, колонны, скульптуры; этот полированный мрамор, что бьет по глазам, эти блистающие стражники, мимо которых страшно пройти. С каждым шагом вглубь дворца Бакли чувствовал себя все мельче и ничтожней. А тут еще длится проклятый праздник -- шатаются вельможи с пьяными глазами, мечутся слуги, хохочут женщины; смердит благовониями, пролитым вином, потными телами. Бакли казался себе мышью на пиршестве котов. Пока стражники вели его к леди Магде, он твердил себе: "Но если я найду тысячу эфесов, и если Меркос справится с делом. Если я найду, если Меркос справится!.."
   Приемным покоем леди Магды служил огромный зал под арочным потолком. Леди Магда возлежала в бассейне, облаченная в купальное платье. Двое здоровенных мужиков обмахивали ее опахалами, мышцы перекатывались на их голых торсах. Лабелиновские мечники остались у входа, Бакли один приблизился к бассейну.
   - Здравствуй, крысеныш, - голос миледи звучал неопределенно. - Видал мой подарок?
   Она плеснула водой на здоровяков.
   - Можно ли при них говорить, прекрасная леди? - усомнился Могер.
   - Они глухи и немы. И покорны, как старые кони. Оказалось, на рынке рабов встречается нечто поинтереснее плоскогрудых шаванок.
   - Вам подарил их принц, миледи? Как вы им приказываете, если они глухи?
   Миледи шлепнула по воде пухлой рукой.
   - Бакли, будь добр, напомни-ка, в чем заключался твой план.
   Его насторожило слово "твой". Будь план полностью удачен, леди Магда звала бы его "наш" или "мой".
   - Прекрасная леди, мы планировали скупить все излишки оружейных очей, накопленных шиммерийцами, и по дешевке распродать их всем, кто считает себя врагами северян. Натравить на Ориджина свору псов, вооруженных искрой, а заодно добиться обесценивания рыцарского сословия как такового. В результате проклятые нетопыри потеряют и репутацию, и много крови.
   - Ага, ага... - леди Магда рассеянно болтала большим пальцем ноги, торчащим над водой. Это очень раздражало Бакли. - А каким образом ты намеревался сэкономить миллион эфесов моего лорда-отца?
   И снова - "ты".
   - Мы собирались, прекрасная леди, устроить торги между пятью главными шиммерийцами. Толкнуть их на конкуренцию, сбить цену, купить только у того, кто запросит дешевле. Когда остальные будут кусать себе локти, подсунуть им идею продать очи напрямик врагам северян -- тем же шаванам или приарху.
   - Отличная придумка! Чертовски мудрая!
   - Прекрасная леди... - Бакли растерянно поклонился.
   - Крысеныш, пройди по залу, оглядись по сторонам. Здесь собраны все дары, которые я получила от шиммерийцев. Видишь амфоры с вином? Видишь чаши с благовониями? Видишь мраморных баб в шелках? Представь: скульптуры нарочно для того, чтобы показывать платья. А вон там стоит сундук с чаем. Сраный сундук со сраным чаем. А там -- присмотрись, присмотрись -- макет острова. Большой макет острова с крохотным макетиком дворца на берегу. Принц Гектор готов продать мне чудесный остров по сходной цене. Раз уж столицу моих предков сожрал нетопырь, то мне нужно новое жилье, не правда ли? И рабы, да. Потребуется много рабов для ублажения всех моих прихотей, чтобы купаться в наслаждении каждую минуту, и никогда... - она яростно ударила по воде, - никогда, никогда не думать о том, как нас поимел Ориджин!
   - Я так сочувствую, миледи... - залепетал Бакли. Магда рявкнула:
   - В задницу! Твое сочувствие и твой план! Четверо из Пяти шиммерийского совета уже заключили договора о продаже очей! В течение месяца очи будут отправлены -- угадай, кому? Второй и Третий из Пяти продают свои запасы Фарвеям. А Первый и Четвертый -- о, какая прелесть! - герцогу Ориджину! Герцогу сраному недоноску Ориджину!
   Бакли выпучил глаза:
   - Миледи, я не знал... Может, еще можно...
   - Хрена лысого можно! Это не я говорю тебе, это мне сказал принц Гектор! Нет, он сказал три пуда сладостей, но смысл прост: хрена лысого вам, леди Магда! Меня поимела в зад орда шаванов, и я хочу дружить с великим воином, а не с неудачницей, которую тоже поимели в зад!
   - Прекрасная леди...
   Она подняла пухлую руку и сделала некий знак. Рабы бросили опахала и схватили Бакли.
   - Ты спрашивал, как ими управлять. Вот как!
   Леди Магда сделала новый знак. Могера швырнули на край бассейна и вдавили голову в воду. Он забился и заметался, колотя руками, пуская пузыри. Безнадежно. Руки рабов были выкованы из бронзы. Бакли тонул, как котенок. Вода залила нос и глотку, хлынула в кишки и легкие. Он ослеп от смертного ужаса.
   Потом ощутил удар по затылку и сумел сделать вдох. Перекатился на живот, закашлялся. Его стошнило водой с остатками обеда.
   - Какая мерзость, - бросила леди Магда. Рабы снова стояли подле нее, поднимая и опуская опахала.
   - П-п-простите... - таково было первое слово Бакли, вернувшегося к жизни.
   - Исправь все, - приказала леди Магда. - Придумай правильный план. Например, такой. Юг славится наемными убийцами. Есть гильдия асассинов, что зовутся широкополыми. Найди их и закажи нетопыря. Иди сделай что-то другое, чтобы Ориджин сдох. Нет, чтобы обосрался, а потом уже сдох.
   - Д-да, миледи.
   - И вот что... - она поковыряла воду пальцем ноги. - Не знаю, что веселее: утопить тебя или продать в рабство. Если не справишься за неделю, я это выясню.
  
   Мокрый, дрожащий, раздавленный Бакли выполз в коридор, согреваясь одной-единственной утешительной мыслью: слава богам, это уже кончилось. Однако он ошибся.
   - Ко мне, подонок.
   Барон Хьюго Деррил, железный пес Лабелинов, несмотря на жару был облачен в парадный мундир.
   - Чем могу служить, милорд?
   - Лучше всего ты послужил бы мне, исчезнув со света. Но для начала изволь ответить: где Хармон?
   - Простите?..
   Барон процедил ледяным тоном:
   - Хармон Паула Роджер, торговец, укравший Светлую Сферу.
   - Его розыски ведутся полным ходом, ваша светлость. Мы уже многого достигли и вышли на горячий след, только требуется еще немного времени.
   - А как ты надеешься настигнуть его теперь, когда он узнал о нашем появлении и залег на дно?
   - Не извольте беспокоиться, ваша светлость! Примите мои заверения, что все будет выполнено наилучшим образом! Я только что от леди Магды, и ее светлость совершенно не беспокоилась по поводу Хармона, поскольку...
   - Поскольку не ее честь задета. Этот мерзавец обманул не леди Магду, а меня. За его поимку ты ответишь передо мной.
   Барон не стал угрожать Могеру, лишь подержал его на взгляде, как на вертеле. Слов и не требовалось, Бакли видал случаи, как люди отвечали перед бароном: одного разорвали на куски четверкой лошадей, другого секли, пока ребра не показались из-под мяса.
   - Да, милорд, ваша светлость. Негодяй будет пойман, клянусь честью!
   - Какой еще честью! - фыркнул Хьюго Деррил. - Пошел вон.
  
   * * *
   Что сделал Бакли, выбравшись из дворца? Он очень хотел сделать что-нибудь, дабы перестать чувствовать себя настолько жалким. А чувство было очень сильно. Тут не поможет просто стравить парней меж собою и поглазеть на драку. Он велел своим помощникам убраться подальше -- искать широкополых, что бы это не значило. Сам же пошел в бордель.
   Его не устроили заведения, гнездящиеся вокруг Золотой гавани, как и те, что возле Изобильного спуска. В окрестностях Залива Альбатросов Бакли нашел дрянной дешевый притон -- лишь там имелось то, что требовалось. Он уплатил двойную цену за комнату и тройную -- за шлюху. Хозяин борделя спросил, задобренный щедростью:
   - Какую красавицу прислать к вам, славный господин? Если соблаговолите подождать всего-то полчаса, освободится лучшая из моих фиалок!
   - Нужна не фиалка, а свинья. Покажи самых жирных.
   Из трех толстушек Бакли выбрал самую прыщавую -- и наиболее похожую на леди Магду. Дал хозяину еще глорию:
   - Нас не должны беспокоить.
   Отвел шлюху в комнату и запер дверь на засов.
   - Чем вас порадовать, господин? - глупо и жалко улыбнулась шлюха.
   Бакли сунул кляп ей в рот. Свалил на пол, задрал подол, оголив жирные ягодицы. Шлюха дернулась, он рявкнул, чтоб лежала смирно. Вынул из штанов кожаный ремень и принялся стегать, оставляя на заду шлюхи красные полосы. Она пыталась вырваться, тогда он бил ее по голове и спине, сильнее. Потом она смирилась, замерла без движения, тихо всхлипывая с каждым ударом.
   - Как вам такое, прекрасная леди? - приговаривал Бакли. - Я доставил вам удовольствие? Вы насладились, прекрасная леди?
   В конце концов он обессилел, приятная истома и покой наполнили его. Отбросил ремень, сел, удовлетворенно разглядывая шлюху. Как же она была ничтожна! Сопливая тряпка, а не человек.
   - Проваливай, - приказал Бакли.
   Она едва смогла подняться, так что он сам выкинул ее за дверь. Хотел уйти, но был так расслаблен, что не мог сделать ни одного лишнего шагу. Он заперся и безмятежно уснул прямо в комнате борделя.
  
   Когда Бакли раскрыл глаза, рядом с ним сидел человек.
   Кровь ударила в виски, остатки сна как ветром сдуло. Бакли метнулся взглядом к двери -- все еще заперта на засов, к окну -- ставни по-прежнему закрыты. Однако человек неоспоримо сидел в шаге от Бакли. Бордельный вышибала? Помощник шерифа? Он не походил ни на то, ни на другое: хорошо одетый, но не в мундире, жилистый, но не здоровяк.
   - Кто ты такой, тьма сожри?!
   Бакли рванулся, чтобы сесть, но человек придержал его за плечо:
   - Шшш, осторожно, не порежьтесь.
   Лишь теперь Могер заметил на своей груди нож. Тонкий блестящий стилет лежал у него на ребрах острием в сторону шеи.
   - Видишь опасность? - спросил человек. - Дыши ровно, не делай резких движений, и я помогу тебе.
   Он протянул руку и молниеносно схватил стилет, как хватают ядовитую змею. Взмах -- и нож исчез под одеждой человека.
   - Теперь ты в безопасности, славный. Можешь подняться.
   - Кто ты? Что за чертовы шутки с ножом?!
   - Лучше начать с того, кто ты. Ты -- тот, у кого есть трудности, и они проистекают от людей. А я -- тот, кто может уладить трудности с людьми.
   Он приподнял шляпу и с достоинством поклонился:
   - Родриго, широкополый.
   - Ты -- асассин?
   - Я избавляю людей от проблем с другими людьми. Если у тебя есть такие проблемы -- скажи "да", и продолжим беседу. Если нет -- скажи "нет", и я уйду.
   Бакли, наконец, вдохнул полной грудью:
   - Ах, так ты хочешь наняться ко мне! Какого черта пугал меня ножом?!
   - И в мыслях не имел такого. Напротив, хотел вызвать у тебя доверие. Ведь посуди: если бы я собирался причинить тебе вред, то наша беседа даже не началась бы.
   - Ладно, умник. Идем.
   Когда покидали бордель, хозяин проводил Могера тяжелым взглядом, но ничего не сказал. Двое вышли на улицу ранним утром -- в лучшее время для секретных разговоров. Кто гулял всю ночь, сейчас уже спит; кто не праздновал -- лишь только встает из постели. Улицы пусты, никаких лишних ушей.
   - Чтобы ты знал, Родриго, я не люблю внезапных гостей. Рассказывай, откуда ты взялся.
   - Моя гильдия имела большое желание предложить услуги твоей госпоже, леди Магде. В Лаэме все предлагают ей услуги, даже слонозаводчики. А мы чем хуже? Но незадача: при нашем-то ремесле на прием к герцогине просто так не придешь. Мы сообразили: леди Магда наверняка держит на службе кого-нибудь для разных негерцогских дел. Присмотрелись к ее людям, послушали, что говорят стены, узнали о некоем господине Мо. А когда я увидел, в каком настрое ты покинул дворец, то подумал: ха-ха, этому парню мои услуги тоже пригодятся. Я был прав, а?
   Повадки Родриго понравились Могеру. То есть, конечно, никому не по вкусу просыпаться с ножом возле шеи, но логику Бакли понял и оценил. Также оценил и то, что Родриго легко и много болтал. Не скрытничал, не напускал высокомерия, не давил грозным молчанием. Если можно хоть каплю доверять парню с подобным ремеслом, то Родриго эту каплю заслужил.
   Бакли задал еще несколько вопросов. Родриго ответил хорошо: не слишком правдиво, но и не врал сверх меры. Бакли спросил: что Родриго может сделать за деньги? Он и тут по уму: не стал рвать рубаху, мол, что угодно. Сказал: ты опиши сначала с кем и какую проблему имеешь, а я отвечу, справлюсь ли и за какую цену.
   Бакли решился и выложил две задачи.
   Родриго промолчал целый квартал, лишь потом дал ответ:
   - Второе будет стоить тысячу пятьсот эфесов.
   У Бакли отвисла челюсть.
   - Ты думай, что говоришь! Дрянной скряга Меркос просил тысячу! У него был готовый корабль и экипаж, но я ответил, что тысяча -- чистый грабеж. А ты просишь полторы, и ничего еще не имеешь!
   - Парень, если ты видел глаза Меркоса, то знаешь: главная беда с ним -- отнюдь не цена. Ты хочешь довериться этому шакалу с его командой? Они не знают другого закона, кроме своего кошелька.
   - Прости, Родриго, но чем ты лучше?
   - Во-первых, Мо, ты видишь мои глаза. Если при своем ремесле ты до сих пор жив, значит, немного понимаешь в людях. Во-вторых, я найду не цельную команду, а россыпью: там двух, там трех, там четверых. Они не смогут поднять бунт, поскольку не знают друг друга. А мы всегда сможем стравить их меж собою.
   - Но они будут подчиняться тебе.
   - Мне это не нужно. Хочешь -- пошли со мной своего парня, я каждому матросу представлю его капитаном. Власть тебе, мне -- только деньги.
   Это очень улыбалось Могеру, но...
   - Но полторы тысячи! У меня их нет.
   Родриго пожал плечами:
   - Я-то свое слово сказал, дальше тебе решать.
   - Я подумаю, - буркнул Бакли. - Ну, а первое дело?
   - Один эфес.
   Бакли моргнул:
   - Ты поможешь всего за золотой?
   - Верно. За золотой и обещание подумать о втором деле.
   - Обещаю, - сказал Бакли и дал южанину эфес.
   - Присмотрись получше к Ванессе-Лилит, - сказал Родриго.
   - Ты знаешь Ванессу-Лилит?
   - Я знаю всех, кого стоит знать в Лаэме. Белокровная Ванесса часто выходит в свет. Это значит что? Что она не стесняется. А это на что намекает? Ей хватает денег на новые платья, шляпки, зонтики и пудру. А из этого что следует?
   - Нашла богатого любовника?
   - Тогда она ходила бы с ним, но ходит с детьми. Нет, друг Мо, Ванесса-Лилит получает деньги от мужа.
   - Но он к ней не приезжал. Кредиторы следят за домом, увидели бы!
   - Я не сказал, что приезжал. Я сказал: передал деньги. Монетки не сами пришли, их принес человечек. Он знает, где найти Онорико.
   - И проку с того? Человечка-то мы не знаем.
   - А какой нынче день, братец?
   Бакли вытаращился:
   - Причем тут?..
   - Не следишь ты за святым календарем, Праматерей обижаешь. Нынче -- праздник Весенней Зари, день светлых начинаний. Если Рико хочет нового счастья с супругой...
   - Сегодня он пришлет подарок! А ты хорош, Родриго!
   - Благодарствую, друг Мо.
  
   Парни Могера Бакли ворвались в дом Ванессы с черного хода. Как все дворянки, она проснулась поздно и сейчас только села завтракать с двумя детьми и парой слуг.
   - Вы -- бандиты? Настоящие бандиты?! - радостно завопил мальчонка, увидев головорезов.
   - Умный ребенок, - хохотнул Восемь, снимая с пояса тесак.
   Ванесса с достоинством поднялась им навстречу.
   - Боюсь, господа, тем вечером вы меня не поняли. Я -- белокровная Ванесса-Лилит, дочь славного Арктин-Лиона, внучка Праматери Людмилы. Вы горько пожалеете, если за минуту не покинете мой дом.
   Звучало весьма внушительно, но собачьим чутьем Могер уловил женский страх.
   - Взять ее.
   Девять ринулся исполнить приказ. Старый слуга попытался защитить хозяйку: метнулся к камину, схватил кочергу. Самоотверженно, но глупо: Девять легко уклонился и одним ударом швырнул старика на пол. Что-то хрустнуло в голове слуги, когда она стукнулась о стену. Служанка -- возможно, жена старика -- бросилась к лежащему, завыла.
   - Заткни ее, - приказал Бакли.
   Восемь рубанул, и вой прекратился. Повисла неестественная тишина. Дети молчали с большими круглыми глазами -- видимо, мать еще не объясняла им, что такое смерть.
   - Ты нам солгала, миледи, - произнес Могер. - Ты не видела мужа, но получала от него вести. А может ли такое быть, чтобы он не написал тебе, где находится?
   Ванесса схватила со стола нож.
   - Взять, - рявкнул Бакли.
   Девятка выбил нож, крутанул женщину, обхватил сзади, сжав руками ее груди. Она пнула его голень каблуком, но не так сильно, чтобы сбить с ног. Девять толкнул ее, бросил на колени и намотал на кулак ее волосы.
   - Дамочка готова слушать, - доложил Девятка.
   - Так вот, милейшая, ты нам солгала. Я такого не прощаю. Смягчить наказание ты можешь одним способом: скажи, где Рико.
   - Вас найдут и четвертуют, - прошипела Ванесса.
   - Только если ты о нас расскажешь. Но тебе будет сложно это сделать без языка и глаз, и пальцев. А выбор у тебя таков: страдать одной или вместе с детьми.
   - Я не знаю, где Рико.
   - Не верю.
   Бакли поймал за шиворот малую дочь Ванессы. Кроха не сопротивлялась: видимо, о насилии ей тоже еще не рассказали. Счастливый ребенок.
   Бакли растопырил пальчики на ее ладошке и принялся загибать по одному.
   - Раз... Два... Когда все загну, начну ломать... Три...
   - Вы чудовище! - крикнула Ванесса. - Вы не человек! Тварь Темного Идо!
   - Четыре... Пять...
   - Да есть ли у вас сердце! Опомнитесь!
   - Первый лишний, - Бакли крепко схватил мизинчик девочки.
   - Не надо, Могер, - шепнул Дейв.
   И тут в дверь постучали: два удара, три, два.
   - Папа-ааа! - завопил мальчонка и кинулся в прихожую.
   Кроха выкрутилась из пальцев Бакли, побежала, повисла в руках Дейва. Ванесса взорвалась воплем:
   - Рико, беги! Зови шерифа!
   Девять вмазал ее лицом о стол.
   Мальчик успел добраться до двери и дернуть засов. Семь нагнал его, отшвырнул с пути, распахнул входную. За порогом стоял Онорико-Мейсор -- от ног до головы в белом, с букетом роз в одной руке и коробкой в другой. Коробку украшала золотая лента.
   Семь схватил его за грудки и втащил в дом, захлопнул дверь. Толкая ножом меж лопаток, вбросил Рико в гостиную.
   Он побелел, выронил цветы и коробку.
   - Ванесса, милая! Сирена, Альдо!.. Боги, что это?!
   - Онорико-Мейсор, я полагаю? - уточнил Бакли.
   - Я все заплачу! Вдвойне, втройне! Теперь у меня много денег! Скажите, кто вас послал, сколько я должен!
   Бакли покачал головой:
   - Мы не за деньгами. Нам нужен Хорам.
   Рико обмер, пожевал губы.
   Бакли медленно произнес:
   - Сейчас ты начнешь врать, но сначала ответь: мальчик или девочка? Девочка или мальчик? Ты только ответь, а потом уже ври.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Меч - 1
  
   Конец апреля - начало мая 1775г. от Сошествия
   Дымная Даль
  
  
   - Вы думали о нашей беседе, Джоакин Ив Ханна? Искренне надеюсь, что да. Я ни на час не выпускаю ее из сознания. Я мысленно ищу причину, вынуждающую вас молчать. Возможно, вы не вполне осознаете выгоды, или строите мрачные фантазии на счет своего будущего? Вы полагаете, что, высказав все, будете более не нужны и за ненадобностью убиты, либо отданы имперскому суду? Считаете, что ваша жизнь продлится примерно столько же, сколько и молчание, потому затягиваете его?.. Я исключу эту причину. Даю вам слово северной леди и внучки Агаты, что вы сохраните жизнь, свободу, здоровье и честь, если откроетесь мне. Великий Дом Ориджин не будет иметь к вам никаких претензий, а Корона и вовсе не узнает о вашем существовании. Ваше имя останется известно лишь мне, моему брату и кайру Сеймуру.
   Леди Иона держит долгую паузу, давая время обдумать сказанное, высматривая движение в душе пленника. Наконец, спрашивает:
   - Скажите мне: кто Кукловод?
   - Я не знаю.
   Ее личико покрывается туманом.
   - Вы лжете. Отчего?.. Ваше имя указывает на дворянское происхождение. Однако вы не из первых родов, и не из семьи лорда. Вы - отпрыск небогатого рыцаря, заслужившего звание упорным ратным трудом. По моему опыту, такие люди особенно щепетильны в вопросах чести. Возможно, вы полагаете себя связанным вассальной присягой, и по долгу чести храните тайны Кукловода? Это достойная причина, но она утратит вес, когда вы поймете: Кукловод - уже не дворянин и не лорд. Он преступил не только людские, но и божеские законы, нарушил воинский кодекс Вильгельма Великого и заповеди милосердия Глории-Заступницы. По законам любой земли Империи Кукловод заслуживает лишения титула и потому не может считаться чьим-либо сюзереном. Вы свободны от вассальной клятвы.
   Глаза Северной Принцессы черны, как дно колодца. Как болотная трясина: ступишь - утонешь.
   - Или, быть может, вы восхищаетесь им? Усматриваете подобие меж Кукловодом и Праотцами, видите величие в его способности управлять Предметами? Но я не прошу вас отречься от своего кумира, оклеветать, убить. Я прошу лишь имя. Назовите его - и Эрвин вступит в битву с Кукловодом. Если Кукловод так велик, как вам представляется, он легко одержит верх в честной схватке. А если он способен нападать только из тени, кусать исподтишка крысиными зубами, бить в спину кинжалом асассина, - если так, то достоин ли он вашего благоговения? Учтите это прежде, чем дать ответ: кто Кукловод?
   Три дня до Лейксити и уже два на Дымной Дали. На каждом привале, при каждом приеме пищи, с каждой чашкою чаю:
   - Кто Кукловод?
   Всякий раз, как Северная Принцесса выходит на палубу и застает там Джоакина. На рассвете ли, перед закатом, даже посреди ночи:
   - Вижу, сударь, сон не идет к вам. Ответьте, и чистая совесть принесет покой. Кто Кукловод?
   Раз за разом он говорит абсолютно правдиво:
   - Не знаю.
   И даже кроха сомнения не зарождается в душе Принцессы:
   - Мне жаль, что вы лжете, сударь. Надеюсь, позже вы измените ответ.
  
   Трижды в день Джоакина отменно кормили, поили вином или орджем. Кайры обращались к нему с безукоризненной вежливостью: только на "вы", только полным именем. В гостинице Лейксити он имел отдельную комнату, на борту шхуны - собственную каюту. Никогда прежде Джо не путешествовал с таким комфортом.
   Трижды в день - или больше - красивейшая девушка Севера приходила к нему, садилась напротив, топила его взгляд в омуте своих зрачков - и задавала вопрос, ответа на который он не знал.
   - Кто Кукловод?
   Джо ощущал не удивление, хотя удивиться было чему. И не отчаяние, хотя он и стоял в глухом тупике. И не страх... Точнее, Джо боялся, но слабее, чем полагается человеку, которого везут на плаху. Главным его чувством была злость.
   Какой тьмы вы ко мне привязались? Как можете мне не верить?!
   Иногда он не удерживал в себе негодование и выплескивал:
   - Я же ничего не знаю! Почему вы не верите?!
   Леди Иона отвечала с предельным спокойствием:
   - Я прислушиваюсь к своей душе, сударь. Она говорит, что вы лжете.
   Леди Иона всегда была абсолютно спокойна. Ни разу она не утратила безграничного терпения, ни разу не усомнилась в своей правоте, ни разу не опустилась до угроз. Она свято верила, что до прибытия в Уэймар пленник будет сломлен, выпотрошен, вывернут наизнанку - без помощи пыток, одною лишь терпеливой вежливостью.
   Ее уверенность злила Джоакина намного сильнее, чем плен и угроза смерти.
  
   - При вас нашли больше двухсот эфесов, сударь. Очень значительная сумма: доход кайра за несколько лет. Что особенно важно, лишь пятьдесят эфесов были представлены золотом, а прочие - банковскими векселями по полсотни. Я делаю тот вывод, что вы не скопили эту сумму по монете и не взяли военными трофеями, а получили как разовую выплату от весьма обеспеченного нанимателя. Векселя не именные, значит, наниматель пожелал остаться в тени. А величина суммы наводит на мысль о преступном характере услуг, оказанных ему. Если вашему логическому уму нужны причины, по которым я вам не верю, то деньги - одна из них.
   Он соврал, что получил деньги от Хармона-торговца. Леди Иона не поверила.
   Он выдумал золотую статуэтку, которую взял из дворца и позже продал ювелиру. Леди Иона покачала головой.
   Она всегда распознавала ложь. Беззастенчиво, как богач входит в бордель, она вторгалась в душу Джо, замечала все ее шевеления, освещала все темные углы.
   - Вы негодуете, сударь, от того, что я требую отчета о ваших заработках. Вам, человеку небогатому, финансовые вопросы кажутся столь же интимными, как дела сердечные. Вас больно ранит, когда кто-то отмечает вашу бедность и недостойные способы заработка. Прошу понять: ваши деньги меня не заботят. Они - лишь улика, в которой я почти не нуждаюсь. Безо всяких улик я вижу вашу ложь.
   Верно: леди Иона видела в пленнике все. Кроме невиновности!
  
   Дважды он пытался бежать. Один раз в Лейксити. Его догнали, свалили и скрутили. Без оружия и без кулаков - он даже толком не понял, как оказался лежащим на брюхе.
   Второй раз на озере. Шхуна шла вдоль теплого течения, здесь вода уже очистилась, а в сотнях ярдов по сторонам еще белели льдины. Джо прыгнул в воду и поплыл. Надеялся, что капитан затруднится развернуть корабль поперек узкого фарватера или не рискнет подходить вплотную ко льду. Капитан не рискнул спорить с Северной Принцессой. Шхуна развернулась, спустила весла и пошла за беглецом. Она сломала четыре весла о льдины и получила пробоину. Дыру удалось залатать. Джоакина, чуть живого от холода, подняли на борт, вытерли, переодели, отпоили орджем.
   - Сударь, вы поступили безрассудно. Лед изломан, по нему нельзя дойти до берега. Если вы надеялись на другой корабль, то в мокрой одежде замерзли бы раньше, чем он подошел. Прошу вас избегать подобных попыток. Если станете вновь покушаться на себя, мне придется ограничить вашу свободу, что не доставит радости нам обоим.
   - В-вы уж-же ог-граничили... - простучал зубами Джо.
   - Отнюдь. Вы на пути в Уэймар, куда и направлялись изначально. Расскажите мне все и дожидайтесь вашу подругу-купчиху в любой гостинице города. К слову, на тракте я успела заметить, что она очень опечалена расставанием с вами. Вероятно, ваша смерть причинит ей немало страданий. Успели подумать об этом, бросаясь в ледяную воду?..
   Кромешная, неподъемная уверенность. Поколебать ее - все равно, что прокричать степь насквозь или зажечь свечу посреди океана. Пленник не утонет, пока Принцесса не позволит. Прыгни он в пучину с камнем на шее - кайры нырнут следом и вытащат на поверхность. Перегрызи себе вены - заштопают и вежливо пожурят: "Сударь, будьте благоразумны..." Сожги он весь чертов корабль...
   А кстати, что будет, если поджечь корабль?!
   Когда Иона вышла, он бросил светильник в стену. Просмоленные доски должны были вспыхнуть, но холод или сырость сделали их неподатливыми. Не воспламенив обшивку, масло стекло на пол и образовало лужицу огня. Принцесса вернулась вместе с Сеймуром. Кайр затоптал пламя, леди Иона укоризненно качнула головой:
   - Эрвин найдет Кукловода. Вы вольны злиться или нет, но никак этого не измените. Под вопросом лишь время данного события и мое счастье, и ваша жизнь.
  
   Джо часто вспоминал свои мытарства в Альмере. Много было подобия: превосходящая во много раз сила врагов, унижение и безнадега, надменная агатовская леди, виновная во всех несчастьях. Но имелось и различие. Аланис Альмера честно презирала Джо; наемники приарха Галларда честно пытались его убить. Сурово, но правдиво. Никто не лицемерил.
   Сейчас же все в Ионе было лицемерием. Деланное великодушие, манерная вежливость, наигранная забота - все лживо насквозь! Ясно, как день: ей нет дела до его судьбы, до справедливости, до жизней несчастных Подснежников! Тщеславие и жажда обставить брата в какой-то семейной игре - вот и все! Какие бы красивые слова не говорила эта ледяная тварь, она не способна на чувства, кроме гордыни и тщеславия. Взбесись Иона хоть раз, вспыхни гневом, как Аланис, брось презрительную колкость - и Джо сумел бы рассмотреть в ней человека. Но она вела себя безукоризненно - и оставалась чудовищем.
   - Сударь, я обдумала еще одну тонкость, хочу поделиться. Кукловод, ваш хозяин, послал вас в мой дом весной, а теперь велел снова попасться мне на пути. Он понимал, что я могу вспомнить вас и, сопоставив факты, заподозрить интригу. Он сознательно рисковал вами, следовательно, был готов разменять, как серповую фишку. Стоит ли преданности человек, так мало вас ценящий?
   - Да я не знаю никакого Кукловода! Тьма сожри ваше упрямство! Я невиновен и никому не служу!
   Иона сложила домиком ладони - жест меланхоличного терпения.
   - Вы лжете... Кто заплатил вам деньги?
   - Герцог Эрвин Ориджин.
   - Вы лжете... Что вы продали или купили для моего мужа?
   - Не знаю.
   - Вы лжете. Мне очень жаль...
  
   По правде, на часть ее вопросов Джо мог бы ответить. Сперва молчал из страха. Он помог ее мужу продать Священный Предмет - то есть, причастен к позору семьи Шейландов. И столь же причастен к подлому убийству императора. Узнав любой из двух фактов, леди может расправиться с ним.
   Потом страх уступил место злости, и уже она заставляла молчать. Ты уверена, что разговоришь меня? Не на того напала! Тебя не касается, где я взял деньги! Не твое дело, как служил Хармону! Думаешь, ты упрямее меня? Ошибаешься, лицемерная гадина!
   Джо молчал, огрызался: "Откуда мне знать!" - и какое-то время это утоляло ярость. Потом злость начала переполнять его, бить через край, срывая крышку. Молчать стало трудно, и сидеть невмоготу, и руки чесались, и челюсти сводило от гнева.
   Однажды он бросился на кайра Сеймура в надежде отнять кинжал. Северянин встретил его ударом кулака. Одним, зато отлично выверенным, на дюйм ниже солнечного сплетения. Джо задохнулся и упал, и ослеп от удушья.
   - Вы не управляете собой, сударь, - сказал Сеймур, подражая тону своей леди. - Это признак плохого воина.
   В другой раз пленник выбрал целью одного из греев. Грей был медлительней кайра, потому Джо успел коснуться рукояти кинжала прежде, чем получил удар в пах. Второй пришелся в колено, третий - в локоть. Пленник корчился на палубе, не в силах сдерживать стон, когда подошел кайр Сеймур:
   - Вы еще и глупы. Это не просто греи, а греи седьмого года. Вы не справитесь и с худшим из них.
   В мальчишестве, грезя величием Севера, Джо запоминал все байки о кайрах и греях. На третий-четвертый год службы самые толковые греи выходят на испытание. Если по какой-то причине они проваливаются (по злой случайности или от скверного настроения герцога), то повторяют попытку в пятый-шестой год. Если сорвалось и тогда, они имеют право попытать счастья еще через год - в третий и последний раз. Самые умные отказываются от третьей попытки: если по несчастью сорвется и она, то кайр запятнает себя как скверный наставник, а грей с позором покинет армию. Гораздо мудрее - больше не пытаться, а остаться на вечной службе у своего кайра. Грей, отслуживший целых семь лет и оставшийся в живых, - весьма опытный боец, надежная опора своему хозяину. Кайр ценит такого грея дороже доброго клинка, может за него рискнуть головою, отдает ему хорошую долю трофеев. Грей седьмого года - по опыту и выучке тот же кайр, только менее удачливый.
   Итого, в пути Северную Принцессу охраняли двадцать кайров и столько же греев седьмого года. Сорок воинов, самый слабый из которых мог уложить Джоакина голыми руками. От этого злоба Джо становилась еще нестерпимей.
   - Сударь, если вы молитесь какой-либо Праматери, спросите у нее совета. Я убеждена, вам будет послано открыться мне.
   - Ах, вы о Праматерях заговорили? Исчерпали все средства, миледи?! Уже не находите, чем меня задеть?! Слабенький вы дознаватель!
   Иона развела узкие ладони:
   - Верно: я вовсе не дознаватель. Никогда не имела нужды в этом ремесле. Вы очень обяжете меня, если ответите сами, безо всяких допросов.
   - А зачем вам мои ответы? Говорите же, что Эрвин и так найдет Кукловода. Хотите его переиграть?!
   - Герцог Эрвин, - поправила Иона. - Несомненно, найдет. Но поиски будут стоить сил и человеческих жизней.
   - Да плевать вам на жизни! Просто утверждаетесь перед братом!
   - Только хочу помочь ему. А у вас есть братья, сударь? Мать, отец? Как они воспримут вашу смерть на службе у подлеца и злодея?
   - Да святые же боги! Я никому не служу! Барану легче вталдычить, чем вам!
   Иона улыбнулась:
   - Люблю барашков. Прелестные создания, не находите?.. Кто дал вам деньги?
  
   В предпоследний день отмерянной Джоакину жизни сквозь дымку горизонта показался Уэймар. Промозглый ветер хлестал моросью по щекам, волны колотили в борта шхуны. Джо стоял на носу, кутаясь в плащ, измученный несправедливостью и безысходным гневом. Чуть меньше года назад с палубы другого корабля он смотрел на этот же город. Представить только: тогда он мечтал о встрече с Северной Принцессой! Рядом была прекрасная Полли, а он не мог думать ни о ком, кроме агатовской твари!.. Как бесконечно глупо!.. Так же глупо, как вера Салема в мудрость владычицы и милосердие Ориджина. Там, наверху, нет ни мудрости, ни милосердия. Нет даже людей - только бездушные куклы изо льда. А недавно он злился на Аланис - боги, вот дурак!.. В сравнении с Ориджинами, Альмера - сама душевность!
   - Не люблю сырой ветер, - сказала леди Иона, возникшая рядом. - Смешение стихий, лишенное всякого изящества.
   Явилась! Нигде от тебя нет покоя!
   Джо угрюмо промолчал. Северная Принцесса оперлась на фальшборт, задумчиво глядя в туман.
   - Сударь, я размышляла о леди Аланис... Вы говорите, что сопровождали ее в самые темные часы. О том, что было в Альмере, Эрвину известно лишь с ваших слов, а значит, это может оказаться ложью.
   Джо не повернулся, чтобы не дать ей заглянуть ему в глаза. Леди Иона продолжала:
   - Но вы последовали за Аланис в столицу, во дворец - прямо в пасть к Темному Идо. С Эрвином было шестьсот человек, с Аланис - вы один. Это порождает догадку... Скажите, Джоакин Ив Ханна, вы любите ее?
   - Нет, - отрезал Джо.
   - А прежде любили?
   - Нет, - но голос дрогнул.
   - Любовь дает вам еще одну причину молчать... Очень грустную, но весомую. Видите ли, сударь, я знаю Аланис Альмера с детства. Четыре года в пансионе Елены-у-Озера мы с нею прожили в одной комнате, делились тайнами, какие не вверяли никому другому, научились понимать друг друга с полуслова... Мне крайне сложно представить Аланис злодейкой и еретичкой, но ваша любовь... Я не вижу иных причин для вашего молчания, кроме любви. Скажите, Кукловод - Аланис Альмера?
   - Нет.
   - Другого ответа и не ждала... - кончиком пальца Иона тронула его плечо. - Я полагаю, вы готовы принять мучительную смерть ради нее. Вероятно, надеетесь вытерпеть все, но сохранить секрет и спасти хозяйку. Очень благородный, красивый поступок... Простите, я не могу позволить этого. Если вы умрете, не назвав Кукловода, я пойму так, что вы до конца сохранили тайну любимой. Знайте: неназванное имя будет означать имя Аланис Аделии Абигайль.
   Джо промолчал, играя желваками от бессильной злобы. Иона не видела его глаз, и агатовская проницательность дала сбой: Принцесса неверно истолковала чувства пленника.
   - Очень жаль, что вы так сильно ее любите. Эта любовь - из тех сил, что разрушают душу.
   - А вы любите хоть кого-нибудь?.. - в сердцах бросил Джо.
   - Разумеется.
   - Брата?
   - Вне сомнений.
   - Ну, конечно: он же Ориджин! А мужа любите?
   - Не думаю, что это вас касается.
   - И все же ответьте: любите графа Шейланда?
   Он глянул в лицо Ионе и увидел тень. Паволока на миг подернула глаза и тут же слетела, но Джо успел заметить. Не зря же неделю смотрел в эти глаза!
   - Я задел вас, а? Вы не любите графа?
   - Ни капли не задели, сударь. И очевидно, что я люблю мужа.
   - Не любите, поскольку он не Ориджин. Вы не умеете любить никого, кроме них!
   - Сударь, вы позволяете себе лишнее.
   - Да?.. - злой задор вскипел в нем. - Я пытался сжечь корабль, нападал на вашего лучшего вассала, и вы были спокойны. А сейчас позволил себе лишнее? Значит, я попал в точку! Ориджины не имеют сердца! Любовь недоступна вашей семье!
   - Вы очень рискуете, - процедил кайр Сеймур.
   - Убьете меня сейчас, а не в замке?! Тьма сожри, нашли чем напугать!
   Иона сухо отчеканила:
   - Отвечу только из снисхождения к вам. Я очень люблю мужа, сударь. И не вам, слуге подлеца, рассуждать о любви.
   - Но меньше, чем брата, - я прав?
   - Иначе, не меньше.
   - А кого еще любите? Не из тех, кто носит фамилию Ориджин!
   - Умолкни! - рявкнул Сеймур. - Не ты задаешь вопросы.
   - Пускай миледи ответит - тогда и я отвечу ей.
   Иона хлопнула ресницами:
   - Клянетесь?
   - Даю слово дворянина. Но лишь после ваших честных ответов.
   Она встряхнулась, уронив капельки с волос.
   - Что ж... Вы правы: больше всех на свете я люблю членов моей семьи. За каждого из них я с радостью отдам жизнь, а прежде всех - за Эрвина. Если надеялись упрекнуть меня, то промахнулись: я горжусь этим чувством. Вы ошиблись и в том, что во мне нет иной любви. Я люблю компаньонку Джейн, которая, к несчастью, была больна и не могла сопровождать меня в столице. Я очень скучаю по леди Марте Валерии - лучшей из наставниц, кого узнала в пансионе. Питаю самые теплые чувства к моей кормилице Эмме из Первой Зимы и учителю живописи - мастеру Альберту Миррею. До сих пор вспоминаю юношу, которого первым поцеловала, - его имя скрою от вас. Я плачу, когда думаю о своей первой лошади - несчастной Белой Звезде, что сейчас уже на пороге смерти... И, конечно, вне всяких сомнений, я всем сердцем люблю своего мужа, графа Виттора Шейланда, и лучшую подругу, леди Аланис Альмера.
   Иона помолчала, подставив лицо холодному ветру.
   - Я удовлетворила вас, сударь? Жду ответной любезности. Кто Кукловод?
   - Я не знаю. Это чертова правда!!! - Джо скривил губы в ядовитой ухмылке. - Зато скажу другое. Надеюсь, вы порадуетесь: оно касается тех, кого любите. Вы спрашивали: какую сделку поручил граф Виттор Хармону-торговцу? Он велел продать Светлую Сферу - Священный Предмет из достояния Шейландов! Именно его украл у Хармона подлый брат Людвиг. Спросите, зачем граф пошел на бесчестье? Так ведь он задолжал вашему папеньке - за счастье быть вашим мужем! Что еще вы желали знать? Кто заплатил мне триста эфесов?.. Граф Эрроубэк, тот самый, в чьих землях рухнул мост, погубив императора. За что он мне заплатил? За письмо, привезенное из осажденного дворца, от любимой вами леди Аланис Альмера!
   Если бы Джо решил ударом кулака сломать носик Северной Принцессы, он в тот же миг умер бы от меча кайра Сеймура и не успел насладиться эффектом. Но сказанные только что слова дали желанную возможность. Леди Иона отшатнулась, затрясла головой, сжав пальцами виски, застонала:
   - Вы лжете! Ради мести пытаете меня!..
   - Вы же внучка Агаты - вот и посмотрите: лгу или нет.
   - Мой муж продал святыню?!
   - Да, миледи.
   - Отдал в руки мелкого купчишки?!
   - Да, миледи.
   - Не верю, нет!
   Он махнул рукой в сторону Уэймара:
   - К вечеру будете в замке - проверьте. Попросите мужа показать Светлую Сферу!
   - Злая холодная тьма!.. Почему, почему?..
   - Я уже дал ответ.
   Иона дрожала, струйки влаги текли по лицу.
   - А это проклятое письмо... Вы доставили из столицы Эрроубэку?
   - Да, миледи.
   - От Аланис Альмера?
   - Да, миледи.
   - В нем был приказ разрушить мост?
   - Я не знаю содержания письма.
   - Но Адриан погиб после того, как вы его доставили?
   - Да, миледи.
   Сеймур попытался накинуть плащ на плечи хозяйки, но она оттолкнула его. Еле слышно прошептала:
   - А Эрвин... он знал о письме?
   - Да, миледи.
   Иона больше не могла говорить. Самообладание сжирало все ее силы.
   С высоты победителя Джоакин милостиво обронил:
   - Герцог знал, но был против. Аланис послала письмо вопреки его воле.
   - Благодарю... - шепнула Иона и позволила кайру увести себя в каюту.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Стрела - 1
  
   4 мая 1775г. от Сошествия
   Фаунтерра
  
   Прибытие Алериданского экспресса всегда вызывало оживление и на столичном вокзале, и на привокзальной площади. Первыми приходили в движение извозчики - самые прыткие изо всех дельцов и трудяг, кто кормится от рельсовой дороги. Еще за двадцать минут до поезда (в 11-30 по гигантским латунным станционным часам) извозчики устремлялись к выходу вокзала и выстраивались в очередь. Двуколки, брички, кареты, тарантасы - здесь были экипажи на любой вкус, сходные лишь одним: пустыми сиденьями. Кто-нибудь, особо молодой либо наглый, пытался впихнуться вне очереди - и неизменно бывал изгнан в самый хвост, под ругань и насмешливый свист. В 11-40 вокзальный констебль проходил вдоль вереницы экипажей, проверяя, чиста ли одежда на извозчиках, расчесаны ли гривы лошадей, имеются ли под конскими хвостами мешки для экскрементов. В то же время торговцы без места допускались на станцию и разбредались вдоль перрона с тележками и лотками, а торговцы с местом гнали их подальше от своих законных основательных прилавков. В 11-45 на площадь влетали разом несколько фургонов и, подкатив к булочным лоткам, разгружали горячие пирожки - над площадью душистой волной разливался аромат сдобы. Торговцы чаем и горячим вином подсыпали угля в топки телег-самоваров. Зазывалы выкрикивали названия гостиниц - пока умеренно, без надрыва, затем лишь, чтобы размять голос.
   В 11-50, предваряемый долгим гудком, на станцию въезжал экспресс.
   Тут же перрон вскипал движением. Друзья и родичи прибывающих, лакеи и секретари, охранники и носильщики стремились к нужным вагонам - кто по пути поезда, кто навстречу. Людские потоки смешивались, закручивались, оглашались суетливыми покриками. Величавый и равнодушный к суете, экспресс степенно докатывал последние ярды, с гулким лязгом замирал, распахивал двери, сбрасывал лесенки. Пассажиры выбирались из вагонов и застывали, оторопев от многолюдия. Те из них, кому посчастливилось быть встреченным, оказывались в объятиях родных и друзей; прочие становились добычей торгашей и носильщиков.
   В полдень волна выкатывалась на площадь. Неопытные и суетливые путешественники поскорей кидались к наемным экипажам, спеша покинуть площадь до затора - и, конечно, сами же создавали затор. Понукаемые седоками: "Живее! Живее!" - извозчики сталкивались на выезде и надолго застревали в копытно-колесной неразберихе. А бывалые пассажиры не спешили. Вверив багаж носильщику или слуге, они обходили площадь по периметру, угощались чаем, выбирали по запаху самые вкусные пирожки, у книжных лотков узнавали новости: "Свежие известия в "Голосе Короны"! Ее величество помиловала Подснежников! Лорд-канцлер откроет заседание Палаты!" К этой группе пассажиров относились трое, прибывшие экспрессом 4 мая. Мужчина в плаще и шейном платке, седой дед со странной дудкой за ремнем и крепкий белобрысый молодчик, тянувший багаж своих спутников, - вот такая была троица. Лица всех троих заросли щетиной, а плащи покрылись пылью, будто путники пробыли в дороге не одну неделю. Зазывалы дорогих гостиниц и книготорговцы обошли их вниманием, не подозревая наличия монет в их карманах. Но седок одного невзрачного экипажа приметил путников и дал приказ извозчику, и, нагнав троих, усадил их к себе в кабину. Экипаж избежал затора, свернув в незаметный переулок, проделал пару сотен ярдов и остановился у мрачного кабака "Ржавая рельса". Пригнув головы под чугунной вывеской, путники спустились в кабак, за ними последовал и седок экипажа, и извозчик. Извозчик почему-то был вооружен мечом и кинжалом; худой седок носил темный плащ с капюшоном, а под плащом - нечто длинное и острое. То были довольно странные парни, но обслуга "Ржавой рельсы" давно привыкла и к странным парням, и даже к очень странным.
   Усевшись в самом темном углу, худой парень в капюшоне оглядел обстановку. Задержал взгляд на покрытом сажей потолке, на люстре, сделанной из колеса, на оконце с трещиной посередине и плевком в углу, на столешнице, искромсанной ножами. Втянул носом душного кислого воздуха и сказал:
   - О, да! Это то, что надо!
   Остальные воззрились на него, и худой пояснил:
   - Мы с сестрой обожаем приключенческие романы. В них первая глава всегда устроена почти одинаково. Главный герой - честный бедный паренек - пускается в дорогу с самой невинной целью: например, продать овечку на базаре или послать письмо любимой. Он еще не знает, что на его пути находится грязный притон, и там как раз в это время собираются мрачные личности, чтобы обсудить свои темные делишки. Волею судьбы паренек попадает в притон и слышит кусок злодейской беседы, и теперь уж никак не может продолжить свой путь, а просто обязан помешать планам негодяев. Так вот, - худой вскинул палец к черному потолку, - это и есть тот самый грязный притон, а мы - темные личности.
   Он ткнул пальцем в своего извозчика:
   - Тебя, например, зовут Лезвие. Мы все зовем друг друга на "ты", у негодяев так принято. И никогда не говорим настоящих имен, поэтому ты - Лезвие.
   Указал поочередно на деда, мужчину в шейном платке и крепкого молодчика:
   - Ты зовешься Седым, ты - Платок, а ты - Малыш. А меня автор книги старается вообще не называть, чтобы создать интригу. Но потом кто-то из вас пробалтывается, и главный герой узнает: я - Худой Король, самый опасный из негодяев.
   - Парни, вам чего вообще? - окликнул их кабатчик прямо из-за стойки.
   - А что пьют темные личности? - спросил у спутников худой.
   - Эль, - без колебаний ответил Лезвие.
   - Элю всем! - крикнул худой как можно более хриплым голосом.
   - А деньги есть? - усомнился кабатчик.
   - Боги, как колоритно! - шепотом восхитился худой, порылся в карманах и развязно швырнул на стол глорию. - Я сказал: элю! Пошевеливайся, лентяй!
   Худой сумел произвести впечатление, и кабатчик действительно поторопился. Скоро все пятеро держали в руках тяжелые лихие кружки с элем.
   - Такою убить можно, - одобрил худой. - Итак, парни, приступим к обсуждению наших темных делишек. Выкладывайте все. Кто эти ублюдки? Где мое золото?!
   - Золото?.. - удивился Малыш. Седой дал ему подзатыльник и что-то шепнул на ухо. Малыш кивнул: - А, ясно.
   Парень в шейном платке придвинулся к худому и заговорил зловещим шепотом:
   - Худой Король, я скажу то, что тебе не понравится. Если я что-нибудь знаю о людях - а я о них знаю все - ты будешь в ярости. Золото взяли не обычные ублюдки, а самый главный подонок. Тот, которого ты хочешь схватить за задницу.
   - Самый главный подонок? - прошипел худой. - Почем знаешь?!
   - Седой не даст соврать: у меня вагон доказательств. Когда будешь иметь очень много времени, я их выложу. Но сейчас-то мы не в суде, чтобы улики считать. Скажу коротко: все золото - у главного подонка. Пусть меня повесят, если вру.
   Худой долго помолчал, хлебнул мерзкого элю.
   - Повесить - это хорошо. Если соврал, клянусь, я тебе устрою пеньковое ожерелье. Но пока поверю на слово. Значит, говоришь, главный подонок все забрал?
   - Именно. Он заранее знал, что ты наведешь шороху в столичке. Ты нашумел - он под шумок обтяпал дельце.
   - М-да. И кто же он, этот главный?
   - Мамой клянусь: не знаю.
   - Стало быть, где золото - тоже не знаешь?
   - Знаю. У главного ублюдка.
   Худой грозно откашлялся.
   - Не доводи меня до злости, крысеныш. Золото у главного, а главного мы не знаем - значит, и про золото ничего не ведаем.
   - Нет, Худой, кое-что знаем. Я выяснил, зачем подонку золото. Он его переплавит чтобы сделать одну серьезную штуку.
   - Переплавит?!
   - Не совсем переплавит, - пояснил Седой, - а как бы соединит вместе. Из нескольких золотых слитков выйдет одна штуковина.
   - А так бывает?
   - Все в мире соединяется, чтобы получилось что-то другое. Из огня и руды выходит меч; из мужчины и женщины - ребенок; из вора и монеты - преступление; из судьи и злодея - справедливость.
   Худой помолчал, осмыслил. Толкнул извозчика с мечом:
   - Думаешь, такое может быть?
   - Да, - кивнул тот.
   - Положим. И какую штуковину собрал главный ублюдок?
   Парень в платке наклонился еще ближе и прошептал еще страшнее:
   - Бессмертие!
   - Как - бессмертие?
   - Так, чтобы не умирать!
   Платок рубанул себя пальцем по шее, захрипел и рухнул на стол. Полежал немного, потом дернулся, уперся в столешницу и с жутковатой ухмылкой поднялся.
   - Бессмертие, понял?
   Худой дал себе несколько минут на раздумья. Прикрыл глаза, чтобы спутники не отвлекали его своим видом; пальцами машинально поглаживал царапины на столешнице - наверное, их причудливый рельеф отвечал хитроумному току его мыслей. Затем человек в капюшоне встряхнулся, хлебнул элю и сказал:
   - Что ж, в этом есть смысл. Главный подонок труслив - значит, должен мечтать об избавлении от смерти. А его душа грязнее сапог бродяги - значит, на Звезду ему лучше не попадать.
   - Верно, - кивнул Седой.
   - И того оружия, что он имел в декабре, уже хватало расправиться со мною. Но он велел своим людям забрать золото и бежать из столицы. Значит, имел цель заманчивее власти. А что заманчивей всего для труса?
   - Верно, - повторил Седой.
   - Тогда скажите мне, - Худой обратился ко всем, но пристальным взглядом припек парня в шейном платке, - кто же этот бессмертный трус?
   Платок вскинул ладони:
   - Уволь, Худой. Я же сказал - не знаю. Имею на сей счет размышления, но не имею чем их подкрепить. А без доказательств лучше промолчу.
   - С каких пор ты боишься говорить бездоказательно? Раньше слова лились с твоего языка, как молоко из дойной коровы!
   - Уже полгода служу тебе. Считай, кое-чему научился.
   Худой хмыкнул. Он был недоволен, что Платок темнит, но получил удовольствие, узнав причину. "Кое-чему научился" - приятно. Не каждому дано хоть чему-нибудь научить такого ушлого типа, как этот Платок.
   - Ладно, тогда вот что скажи. Подонок уже стал бессмертным?
   Парень в платке явно обдумал ответ заранее, но помолчал минутку, чтобы не обесценить слова поспешностью, а уж тогда ответил:
   - Думаю, нет.
   - Отчего так?
   - Во-первых, его люди сильно берегли схему бессмертия. А если б она уже сработала, то зачем ее беречь? Подонок стал бы почти что богом, и никого уже не боялся.
   - А во-вторых?
   - Больно тихо в мире. Со дня смерти владыки - покой ему на Звезде! - ничего не случилось ни жуткого, ни таинственного. Подонок притих. Ждет, видать, пока бессмертие сработает.
   Худой скривился, и отнюдь не от скверного эля.
   - Здесь ты неправ. Случились Подснежники. Как нарочно, чтобы выманить мою ватагу из столицы и затянуть в капкан. Это ли не проделка главного гада?
   - Нет, Худой, прости. Подснежники - одно, главный гад - другое. Я ездил по городам и селам, много повидал и голодных, и нищих. Вон Седой не даст соврать - на свете хватит обиженных бедолаг, чтобы устроить восстание по-честному, без подвоха.
   - Вот только восстание поднялось ровно тогда, как я обосновался в столичке!
   - Нет, раньше, в декабре. Просто ты о нем еще не знал.
   - А ничего, что крестьянам кто-то подсуетил искровые самострелы? Недовольных полно, тут ты прав, а недовольных с искрой много насчитаешь?
   - У мужиков была искра? - поразился Платок.
   - Я иногда могу соврать, но не в честной бандитской беседе за столом грязного трактира. Крысеныш по имени Могер Бакли принес им самострелы!
   - Х-ха! - улыбнулся Платок. - Коль мы с тобой пьем дрянной эль, как честные проходимцы, то и я скажу без вранья. Знаю я этого Могера Бакли. Он всю жизнь ел с руки Жирного Дельфина... то бишь, с плавника. Ты же не думаешь, что Жирный Дельфин и есть главный гад!
   Худой попытался подумать именно так, но не сумел.
   - Ты уверен, что Бакли служит Дельфину?
   - Праматерью клянусь.
   - У тебя нет Праматери.
   - Тогда матерью. Дельфин дал искру серпам, чтобы они сделали тебе неприятности. А главный гад здесь вовсе не при чем.
   Пока длилась их беседа, за стойкой кабака произошли некоторые маневры. Сперва кабатчик взялся протирать стакан. Он делал это впервые за неделю и явно не стремился к равномерной чистоте всего стакана. Умерил свой пыл сразу, едва добился прозрачного донышка, и смог сквозь него невзначай рассмотреть посетителей. Затем кабатчик трижды хлопнул по стойке, побудив мальчишку-разносчика выбежать из кухни. Кабатчик шепотом выдал мальчишке поручение, тот не расслышал. Кабатчик влепил ему подзатыльник, мальчишка осознал, что понял вполне достаточно, и убежал. Вскоре в зал спустилась хозяйка "Ржавой рельсы". Она была высока, пряма, как жердь, покрыта веснушками и грязно-рыжими волосами, и видом своим заставляла задуматься о подлинном происхождении названия трактира. Кабатчик и с нею поговорил шепотом, после чего хозяйка также ощутила потребность протереть стакан. Убедившись в прозрачности донышка, она ткнула кабатчика в бок. Тот ринулся к столу посетителей, украсив лицо масляной улыбкой:
   - Уважаемые гости, не желаете чего-нибудь еще?
   Как раз в тот момент Платок оканчивал реплику, и кабатчик услышал про Дельфина, серпов и искру, но ничего не понял. Ответил ему северянин с мечом:
   - Дай-ка нам бочонок чудесного эля. Такой вкусный, что нельзя оторваться.
   - Правда?
   - Нет. До сего дня я мог поклясться, что в жизни не пил ослиной мочи. Теперь не поручусь.
   - Эмм... какой уж есть... Может, еще чего хотите? Колбасы? Бобов?
   - Мы уходим, - отрезал северянин и поднялся.
   Он не сделал ни одного лишнего движения, просто встал на ноги, но кабатчику почему-то стало тесно и даже слегка душно. Следом за северянином поднялись другие и вскоре покинули гостеприимный кабак "Ржавая рельса". Проводив их, хозяйка раздала несколько приказов. Мальчишка убежал искать зазывалу, рыжая хозяйка осталась принимать заказы, а кабатчик вышел на улицу и обратился к прохожим:
   - У нас только что выпивал парень, похожий на лорда-канцлера! Заходите, хлебните эля - сами станете как генералы!
   А бывшие посетители уже мчались в своей неприметной карете по направлению к Дворцовому острову. Худой скинул капюшон, открыв солнечному свету благородный агатовский профиль. Заговорил без тени развязности, очень вежливо и страшно.
   - Сударь Марк, я возьму одни сутки, чтобы проверить ваши улики и доводы. Если вы солгали хоть в чем-нибудь, то поступите благоразумно: покиньте столицу ближайшим поездом и больше никогда не показывайтесь на глаза никому из северян. Но если вы честны, проведите эти сутки с пользой: вступайте в курс дел, готовьтесь принять управление.
   Мужчина в платке сглотнул и весь подобрался.
   - Тайной стражей, я полагаю?
   - Через неделю начнется заседание Палаты. Если Кукловод еще не нанес удар, то заседание даст ему неплохую возможность. Сорок лордов - в одном зале. Один залп Перстов - и Империя рухнет в хаос.
   - Понимаю, милорд. Этого не случится.
   - Все въезды и выезды должны быть под вашим контролем. Каждый торговец, курьер, путешественник, каждый артист, нищий, вор или бродяга, каждый конь или пес должен быть осмотрен и проверен. Вы лично ответите за каждого, кто въедет в город.
   - Так точно, милорд.
   - Полиция получила такой же приказ и будет действовать независимо от вас. Два батальона кайров получили такой же приказ и будут действовать независимо от вас и полиции.
   - Я не ошибусь, милорд, если скажу то же и о воровской гильдии?
   - Не ошибетесь, сударь. О каждой подозрительной личности, въехавшей в Фаунтерру, я узнаю из четырех источников. Вы должны быть первым из них.
   - Я не подведу вас, милорд.
   Когда карета проезжала мост, лорд-канцлер выглянул в окно. Удвоенный караул на воротах вытянулся по струнке.
   - Слава Агате! - рявкнули гвардейцы, перекрывая звон подков.
   Слуги, подметавшие аллею, и садовники, подстригавшие кусты, замерли в поклоне перед экипажем.
   - Слава Агате!
   Солдаты оцепления вокруг дворца щелкнули каблуками, вскинули руки в салюте:
   - Слава Агате!
   Командир оцепления был северянин. Дежурный офицер на воротах был северянин, как и дежурный офицер на каждом этаже, в каждой башне, на каждой подъездной дороге. В гвардии достаточно северян. В гвардии достаточно офицеров, у кого есть родичи на Севере. А кайров во дворце достаточно, чтобы к каждому лазурному плащу приставить красно-черного.
   Кайр Сорок Два салютовал Эрвину, едва тот вышел из кареты.
   - Происшествий не было, милорд. Ее величество написала два письма и провела три беседы. Отчеты на вашем столе.
   - Благодарю, кайр. Знакомьтесь: перед вами Ворон Короны. Приглядывайте за ним до завтра. Если я не прикажу обратного, завтра он станет главой протекции.
   - Так точно, милорд.
   Следом за Вороном из кареты вышел Седой. При его появлении Сорок Два хлопнул глазами, раскрыл рот, закрыл, щелкнул каблуками.
   - Желаю здравия, милорд судья...
   Седой отмахнулся:
   - Я больше не судья, кайр. Зовите меня Дедом.
   - Как будет угодно, милорд!
   Эрвин отвесил поклон в адрес Седого.
   - Милорд Дед любезно согласился оказать помощь в нашей охоте. Завтра он займет место помощника главы протекции. Полагаю, он станет идеальным человеком, чтобы наладить взаимопомощь между тайной стражей и войском.
   - Почту за честь работать с вами, - поклонился кайр.
   - Не стоит слишком много говорить о чести, - нахмурился Дед. - Послушайте-ка. В городе Лиде служил один судья, который очень любил слова "ваша честь". Он велел, чтобы все и всегда его так звали: истцы и ответчики, слуги и торговцы, отец с матерью, супружница. Вот однажды его жена понесла дитя. Отходила срок, пришло время разрешиться от бремени. Вызвали лекаря с повитухой, и судья им говорит...
   Эрвин слушал невнимательно, ибо давно знал эту историю. Оглянулся по сторонам, чтобы еще раз полюбоваться железным порядком караулов и оцеплений, но уперся взглядом в альтессу-тревогу. На ней было неприлично фривольное платьице в розовый цветочек.
   - Ах, как же я ждала весну! - мурлыкнула она, отбросив косу за голое плечо.
   - Ты слыхала? - спросил Эрвин.
   - Ты прекрасен в роли бандита!
   - Я не об этом.
   - И ты растешь, милый. Твоим врагом был кайр, потом император, за ним Хозяин Перстов, теперь - бессмертный Хозяин Перстов. Даже не знаю, хочу ли знать наперед... Пожалуй, предпочту сюрприз... Нет, скажи сейчас: как ты намерен убить бессмертного врага?
   - Он еще не бессмертный.
   - Откуда знаешь?
   Действительно, откуда? Из доводов Марка? Доводы - вещь округлая, можно повернуть по-разному. Кукловод затаился - это ничего не значит, он всегда любил таиться. Быть может, давно обрел бессмертие, и ждет только открытия Палаты, чтобы нанести удар.
   - Я внук Агаты, - сказал Эрвин. - Я чувствую.
   - Кстати, любимый, ты же понимаешь, что Кукловод, даже бессмертный, больше не главная из твоих проблем?
  
   * * *
   Бессмертие -- серьезная штука.
   Глупо звучит, не те слова. Бессмертие -- дело сложное? Тоже нет. Невероятная выдумка? Опасная находка? Все не то, нет подходящего эпитета. Бессмертие -- нечто настолько чуждое, что не дать ему ни оценки, ни сравнения. Мозг не приспособлен думать о таких вещах.
   А обдумать нужно, и очень тщательно. Даже обсудить.
   Вопрос первый: с кем можно говорить об этом?
   Ионы нет. Как жаль, что нет Ионы.
   Матери довериться нельзя: она уже пыталась сговориться с Кукловодом, чтобы вылечить отца. А тут -- не просто лекарство, но избавление от смерти. Сам отец, конечно, не даст слабины, но может рассказать секрет матери, а она -- вне круга.
   Аланис шепталась со Знахаркой. Покривила душой, чтобы вернуть красоту. Всего лишь красота, а тут -- бессмертие.
   Барон Стэтхем -- человек проверенный. Но он - очень сильный феодал; заполучив бессмертие, сможет побороться за Первую Зиму. Зачем создавать соблазн?
   Судья? В мыслях Эрвин никак не мог звать его просто Дедом. Судья надежен и мудр, но отравлен логикой Ворона. Если Ворон ошибся -- случайно или намеренно, - то уже заразил судью ложными доводами.
   Остались: Роберт, Джемис, Сорок Два. Надежны, как скалы, и достаточно презирают смерть, чтобы не продать душу за вечную жизнь. Вот с ними и побеседуем.
  
   Вопрос второй: верить ли в возможность бессмертия?
   Трое кайров удивленно выпучили глаза, когда Эрвин передал им рассказ Ворона. Роберт даже не сумел вымолвить привычное: "Ага". Сорок Два вернул вопрос Эрвину:
   - Милорд, но такого же не бывает?..
   Эрвин ответил:
   - Не бывало прежде. А еще никто из смертных не стрелял Перстами Вильгельма, не ломал мечи двумя пальцами и не говорил с собеседником за тысячу миль. Нужно понять: бессмертия не может быть никогда, или просто не случалось прежде?
   - Если кто и знает ответ, то только Праматери.
   - Верно! Потому сейчас мы вспомним все их слова, какие слыхали.
   Каждый поларийский дворянин изучал труды Праматерей. Классическое воспитание включает их в себя так же неизбежно, как грамотность и знание геральдики. В первую очередь: книги Праматери твоего рода, "Архивы" Максимиана (ценнейший исторический источник), "Поздние дневники" Янмэй (если надеешься стать землеправителем) и "Рука, держащая меч" Вильгельма (если намерен изучать военное дело -- а это почти наверняка). Затем - "Песни Софьи" и "Слезы Ульяны". Это сборники молитв, читаемых при рождении ребенка, посвящении юноши в веру, обручении влюбленных и проводах умирающего. Как внук Праматери, всякий дворянин должен уметь исполнить главные церковные обряды. И наконец, хорошим тоном считается глубоко изучить жизнь и творчество близкого тебе по духу Прародителя. Многие выбирают на эту роль Мириам, Глорию, Елену или Эмилию -- самые светлые фигуры среди Праматерей. Таким образом, если тебе посчастливилось получить благородное воспитание, то ты прочел и досконально изучил по меньшей мере восемь книг, написанных Прародителями. Роберт Ориджин, Джемис Лиллидей и Харви Хортон -- выходцы лучших домов Севера -- раскрыли Эрвину свои познания священных текстов.
   Джемис Лиллидей очень любил мать. Из почтения к ней и ее Праматери назубок выучил "Слова о милосердии" Глории-Заступницы. В детстве так храбро кидался защищать маленьких и слабых, что мать плакала от умиления. Но остальные заветы Заступницы Джемис воспринял философски: стал первым дуэлянтом и задирой во всей северной армии. Никогда он не принимал роды, не приобщал юношей к вере и не обручал влюбленных, потому большинство обрядов забыл за ненадобностью. Только отходную Ульяны Печальной слышал столько раз, что помнил до буквы.
   Харви Хортон до неприличия рано стал интересоваться девочками -- лет в шесть. В девять, едва научился бегло читать, тут же проглотил "Любить душою" Эмилии. К тринадцати дозрел и до "Искусства свободной любви" Мириам. Изучил, запомнил, принялся применять на практике. На какое-то еще священное чтиво времени больше не нашлось: до одури тренировался ради двуцветного плаща, а если оставались силы -- тратил их на заветы Мириам.
   Роберт Ориджин в детстве честно старался освоить "Мгновения" Агаты. Месяц прокорпев над этим кладезем иносказаний и метафор, пришел к отцу за советом. Родитель Роберта тридцать из сорока лет своей жизни провел в доспехах, потерял в боях правый глаз и кисть левой руки, и скверно слышал после контузии. Роберт не мог вообразить себе высшего авторитета.
   - Лорд-отец, позвольте спросить. Я пытаюсь одолеть "Мгновения", но никак не могу справиться. Не поможете ли советом: как все это понимать?
   - Чего?! - рыкнул отец.
   Роберт показал книгу и повторил вопрос громче.
   - А! Я тоже с нею попотел, пока не понял главное: Светлая Праматерь учит нас сражаться. Все, что написано в книге, понимай с точки зрения войны. Вот гляди, например. "Время слишком быстротечно, а попытки догнать его приносят лишь печаль" - это значит, на войне вечно спешка, но ты не беги, а хорошо подумай, иначе плохо будет. Или вот: "Вступать в неизведанные земли стоит только с верою в успех". Значит, сначала вдохнови солдат, дай им веры в победу, а тогда атакуй. Или здесь: "Ничто так не успокаивает душу, как постоянное и незыблемое". Понимаешь, о чем это?
   - Да, лорд-отец! Чтобы быть спокойным, займи замок и размести в нем гарнизон.
   - Молодец, сын.
   Так хорошо легла на душу Роберту эта трактовка, что он прочел еще и "Фантазии", и "Иллюзии", где нашел сотни тактических советов - и ничего другого.
   - Глубокие познания, - констатировал Эрвин.
   - Зачем больше, милорд? - Ответили кайры. - Здесь есть все, что нам нужно.
   - И что вы скажете по поводу бессмертия?
   Роберт ответил, что Праматери определенно были смертны -- взять хотя бы Ульяну. И старели, и теряли детородную способность - это общеизвестно. Когда предчувствовали роковой день, то запирались в Храме Прощания, а оттуда и вовсе уходили из мира, оставив лишь последнюю реликвию -- унцию своей крови в пузырьке.
   Эрвин спросил: да, были смертны, но верили ли в возможность бессмертия?
   Джемис помянул заветы Глории. Защищать слабых и мелких - то есть, в первую очередь детей, - это явно логика смертных. Пусть я погибну, зато дитя продолжит род. Бессмертные мыслили бы совсем иначе.
   Сорок Два взял первую из Главных Заповедей: "Свое место в мире прими с достоинством". Это значит: если ты родился бедняком, то проживи жизнь честного батрака или слуги, умри с незапятнанной душою - и на Звезде сполна получишь награду за свою чистоту. Но для бессмертных заповедь лишается смысла. Какой толк родиться нищим - и на целую вечность нищим и остаться?
   Сам же Эрвин обдумал слова Агаты о печальной быстротечности времени. Если бы Агата верила в возможность бессмертия, то не печалилась бы с приближением кончины, а злилась: кто-то может жить вечно, а я - нет!
   По всему выходило, что Праматери даже не подозревали ни о каком Абсолюте, дарующем бессмертие. Похоже, Ворон ошибся в расчетах, и каторжник Инжи Прайс - тоже. Сорок Два спросил:
   - Мы можем быть свободны, милорд?
   Кайр по сей день не забыл заветов Мириам и крутил страстный роман с некоей придворной барышней. Вместо ночных совещаний его ждало занятие повеселее.
   - Меня не устраивает "похоже", - отрезал Эрвин. - Я должен твердо знать, что когда я воткну меч в сердце Кукловода, он не выдернет клинок из раны и не снесет мне голову. Убедите меня так, чтобы не осталось никаких сомнений! До утра изучите эти книги и найдите все, что можно.
   Эрвин раздал вассалам тома священных текстов. Джемису досталась "Рука, держащая меч" Вильгельма Великого, Харви Хортону - любимый им трактат Эмилии, Роберту - история жизни Праматери Сьюзен. Последняя слыла покровительницей здоровья - где и искать рецепт бессмертия, как не у нее?
   Сам Эрвин взял три книги Светлой Агаты: "Мгновения", "Фантазии", "Иллюзии". Едва раскрыл первую, сразу же провалился в чтение и забыл о присутствии вассалов. Он чувствовал так, будто после долгих скитаний вернулся в родной теплый дом. Он вырос на сочинениях Агаты, в мысленных диалогах с нею находил и утешение, и совет, и поддержку, и пищу для ума... Но сейчас - не время для ностальгии. Следует не наслаждаться красотою мысли Праматери, а искать малейших зацепок о хваленом Абсолюте. Итак.
   "Мгновения" - первый и самый знаменитый из трудов Агаты. Он полон философских рассуждений о мире и человеке, о связях между событиями, о причинах и следствиях, о форме и содержании, о внешности и сути вещей. Изобилующий метафорами текст каждый понимает по-своему. Воин видит здесь стратегию, правитель - политику, женщина - искусство отношений, мать - советы о воспитании детей. Эрвин понимал так, что "Мгновения" - обо всем сразу. О том, что все на свете связано, и высочайшее искусство - видеть связующие нити. Как в любом философском трактате, слова "вечность" и "смерть" часто встречались в "Мгновениях". Но при всем старании Эрвин не обнаружил ни намека на бессмертие.
   За полночь он перешел к "Фантазиям". Эта книга - рассуждения Праматери о будущей истории Полари. Несмотря на серьезность темы, написана она легко, с подлинно агатовской иронией, полна остроумия, тонких наблюдений и блестящих предвидений. Именно в "Фантазиях" Агата предсказывала открытие искры, изобретения печатного станка, рельсовых поездов и волны; писала даже о том, что до сих пор не сбылось, - о судах, идущих без весел против ветра, и о кораблях, летающих над землей. Однако возможности соединить несколько Предметов воедино Агата не предвидела.
   Ближе к рассвету Эрвин добрался до "Иллюзий". В отличие от почти игривых "Фантазий", то был тяжелый текст. Агата писала о том, как часто люди обманывают сами себя, как старательно верят в сладкую ложь, какие усилия прилагают, чтобы скрыть от себя любую неудобную истину. Люди обожают собственное невежество, люди терпеть не могут напрягать мозги, люди ненавидят всякого, кто заставляет их думать. Далее Агата развенчивала ряд самых сильных иллюзий (например, веру человека в свою исключительность, безусловную материнскую любовь, способность самому выбирать свой путь). Даже агатовцы читали эту книгу скрепя сердце, в глубине души думая, что не знавшая ошибок Праматерь уж здесь-то наверняка ошиблась. А отпрыски иных родов избегали "Иллюзий", как кислого вина.
   Эрвин перечел самые видные отрывки из книги и поймал себя на странном чувстве. Ранее думал, что "Иллюзии" просто наполнены мрачными мыслями. Теперь понял: книга звучит сумрачно еще и потому, что Агата писала ее в унынии. Блеск собственной мысли, коим Праматерь раньше любовалась, здесь не доставляет ей удовольствия. Она избегает лишних доводов и рассуждений, хотя ранее охотно приводила их. Высказывает тезисы скупо и безжалостно метко, хотя прежде баловалась метафорами. Агата писала "Иллюзии", будучи во власти сильного разочарования. Вроде бы, так и должно быть, учитывая содержание книги. Вот только Агате на тот момент исполнилось восемьдесят лет! Глупость и невежество людей - никак не новость для нее в таком-то возрасте! А значит, причина разочарования - иная. Тьма сожри! Что, если Светлая Агата надеялась на бессмертие в награду от богов? Что, если вера в эту награду была ее собственной иллюзией, которая теперь болезненно рухнула?
   На первой странице "Иллюзий" красовался портрет восьмидесятилетней Агаты, списанный с прижизненного рисунка. Юность Праматерей длилась полвека; в пятьдесят лет Агата могла поспорить красотою с леди Аланис. Но теперь, в восемьдесят, на ее внешность легла первая тень старости. Еще не уродливая, но уже достаточно заметная. Ответ богов на мольбы Агаты о вечной жизни?
   Эрвин закрыл глаза и обратился к ней напрямую. Странно, что раньше не подумал об этом. Он всегда был любимцем Агаты, Праматерь несомненно услышит!
   - Здравствуй, Светлая. Позволь задать тебе вопрос, он очень важен для меня. Ты веришь в бессмертие? Конечно, я не о вечной душе на Звезде - в этом сомнений нет. Я о бессмертии тела.
   Агата возникла перед ним. Не такая, как в "Иллюзиях", а в образе прекрасной юной девушки. Нежно улыбнулась, ласковым жестом протянула ему руку, маня к себе. А затем...
   Другою рукой Агата коснулась собственной скулы, зажала пальцами кожу и потянула.
   - Что ты делаешь?
   Кожа натянулась, уродуя лицо, побелела, треснула. На щеку потекла кровь, но Агата продолжала тянуть, отрывая длинный лоскут. Эрвин онемел, задохнулся от ужаса. Кровавый кусок кожи отделился от лица Праматери. Она развернула его изнанкой к Эрвину. Там была вычерчена схема.
   Все, как и говорил Инжи Прайс. Непонятные символы в узлах, паутина путанных связей. Лишь один рисунок можно различить и запомнить. Он чернел на самом углу лоскута: овал, вписанный в круг. Свободной рукой Праматерь дернула за этот уголок, лоскут кожи порвался надвое. Взгляд Эрвина уперся в голые кости черепа Агаты.
   - Прекрати! Прекрати! - заорал он.
  
   И проснулся, дернулся, поднял голову с книги, на которой задремал.
   - Мы кое-что нашли, кузен, - невозмутимо сообщил Роберт.
   - Я слушаю, - сказал Эрвин, яростно протирая глаза и тщась вытряхнуть из головы сновидение.
   Начал кайр Сорок Два:
   - Милорд, я нашел место, где Праматерь Эмилия пишет, как достичь вечной любви. В юности я думал, что вечная любовь - это поэтическая метафора. Но сейчас обратил внимание: вся глава написана очень просто. Для вечной любви нужно всегда находить темы и беседовать друг с другом; нужно не уставать задавать вопросы и познавать друг друга; нужно всегда учить друг друга новому, а для этого - учиться самому. Как видите, прямые понятные советы, никакой поэтики. И я подумал, милорд: а что, если вечная любовь в книге Эмилии - не метафора? Может, она рассчитывала советы и на простых людей, и на бессмертных? Бессмертным супругам они особенно полезны - только представьте, как может вечная жена наскучить за пару столетий! Тут нужно особое искусство, чтобы выдержать!
   - Ага, - сказал Эрвин.
   Продолжил Роберт:
   - Все знают, кузен, что у Праматери Сьюзен был Цветок Жизни - Предмет о шестнадцати лепестках, каждый из них мог вылечить любую болезнь, но только раз.
   Эрвин кивнул:
   - В другой легенде лепестков было тридцать два.
   - Все равно очень мало. На своем веку Сьюзен повидала тысячу хворых, а лепестков - пара дюжин. Каждый раз она крепко взвешивала, пустить ли в дело Цветок, иль обойтись припарками да мазями. И если решала, что нужно истратить лепесток, всегда говорила: "Жаль".
   Этого нюанса Эрвин не помнил.
   - Хм... Видимо, сожалела о трудностях выбора.
   - Однажды, кузен, к Сьюзен привели крохотную девчушку. Она была больна сизым мором, а это идовски заразная хворь. Чтобы весь город не заболел, девчонку следовало или немедленно исцелить, или запереть в темнице. Последнее означало почти неизбежную смерть. Сьюзен крепко призадумалась, сорвала с Цветка Жизни один из восьми оставшихся лепестков, приложила ко лбу девчушки - и через час та была здорова. Кроха была дочерью самой Праматери Сьюзен. Но все равно Сьюзен нахмурилась и сказала: "Жаль".
   - Странно, - хмыкнул Эрвин.
   - Кузен, у меня вот какая догадка. Может быть, она жалела не о потраченном лепестке, а о том, какое слабое у нее орудие? Может, боги имели средство вовсе избавить людей и от болезней, и от старости? Сьюзен знала о нем, вот и жалела, что боги не дали.
   - Допустим.
   Эрвин повернулся к Джемису.
   - У меня просто, милорд. Вильгельм в своей книге трижды назвал Персты смертельным оружием. Но он - великий воин. В его руках любое оружие было смертельным, зачем тогда лишнее слово?
   - И зачем же?
   - Возможно, милорд, Перстами можно убить любого, даже бессмертного.
   Эрвин хлопнул глазами.
   - Ого! Это... хорошо!
   - Я сказал - возможно, милорд.
   - Все равно хорошо! Гораздо лучше, чем невозможно.
   В дверь постучали. Эрвин насторожился: была половина седьмого утра. В такое время могла прийти Иона (но она в Уэймаре), Аланис (но то был не ее стук) и любой из вассалов с сообщением о чем-то скверном.
   - Войдите.
   В дверях возник дежурный офицер особой роты - лейтенант Бейкер в алом мундире искровика, с серебристой ленточкой в петлице. Три дня назад Эрвин сам повязал эту ленту.
   - Что случилось, сир?
   - Милорд, прибыло курьерское судно под флагом Дарквотера. Ее величество Леди-во-Тьме и его величество Франциск-Илиан Шиммерийский приближаются к Землям Короны. Послезавтра они причалят в Маренго, через четыре дня будут здесь. Шлют наилучшие пожелания, жаждут встречи с вами и владычицей.
   Звучало как будто неплохо. Через шесть дней открывается заседание Палаты. От Шиммери до сих пор прибыл лишь принц Гектор, без отца не имевший полноценного голоса. От болотников по сей день не было никого. Теперь король прибывает вместе с королевой, еще и жаждут встречи!
   - В чем подвох, сир лейтенант?
   Бейкер оттянул воротничок, будто тот внезапно стал давить шею.
   - Милорд, есть проблема с императрицей...
  
   * * *
   Если кто-нибудь - вероятно, девушка - посмеет спросить лорда Эрвина Ориджина, отчего тот стал негодяем, он ответит: "Из-за двух женщин". Благородному человеку честь не позволила бы сваливать вину на женщин, потому такой ответ сам по себе доказал бы, что Эрвин таки стал негодяем.
   Первою виновницей была ее величество Минерва. Это она взбесила Эрвина своей выходкой на Святом Поле, сорвала его хитроумный план, еще и посмеялась: "Вы не владыка, лорд-канцлер, смиритесь". Минерва злила его, и Минерва считала его мерзавцем. Какой смысл доказывать обратное?
   Второю виновницей была леди София Джессика Августа. Не посвященная в планы сына, не знающая, каким фиаско окончилась охота на Кукловода, она просто разглагольствовала о театре. И бросила не столь уж значимую фразу - но именно в нужный момент. Вряд ли случайно так совпало. Наверное, Светлая Агата дернула за язык мать-герцогиню.
   - Когда актер заходит в творческий тупик, лучшим снадобьем является смена амплуа. Если ты исчерпал себя в драме, попробуй играть комедию.
   И слова попали в точку, как стрела. Эрвин решил примерить роль негодяя. Стратегия провалилась - возьмем иную. Был неженкой, был героем, был беспечным идиотом... нужно нечто новое!
   Злость улеглась, едва он вжился в роль. Подлинный негодяй делает гадости по зову души, а не от гнева. И, делая, получает удовольствие.
   Эрвин начал наслаждаться ролью уже тогда, когда в его кабинет нестройною группой вошли банкир, министр финансов, налоговый секретарь, фрейлина владычицы, лазурный капитан. Их тоже можно представить актерами: каждый старательно отыгрывал некую эмоцию. Морлин-Мей облизывал сухие губы - отличный жест, чтобы выразить страх. Виаль играл непрошибаемость - лицо будто покрыли лаком, оно высохло и задубело. Лейла Тальмир пылала ненавистью, да так страшно, что суфлер в будке вздрагивал. Шаттэрхенд терял штаны. Видимо, его взяли в сортире - чтобы без бою. Ремень отняли вместе с оружием. Штаны сползали на бедра, капитан подтягивал их, а они снова падали. Он злился на них больше, чем на кайров.
   - Вы совершите прогулку, господа, - сказал Эрвин развязно, с дурной и неуместной ухмылкой. Так ведь делают мерзавцы на сцене? - Отправитесь путешествовать в дальние края, где и останетесь, пока императрица не обретет рассудок. Или не будет низложена в виду безумия.
   Они ошеломленно молчали, и он прибавил пошлую негодяйскую шуточку:
   - Хотел бы я увидеть низложение императрицы, хе-хе.
   - Куда, милорд? - спросил Виаль.
   - У меня дочь, - сказала фрейлина.
   - Ну, куда - это вы узнаете на борту корабля в открытом море. Капитан отойдет от берега, послюнявит палец, нащупает, куда ветер, - туда и повернет. Трудновато плыть против ветра, правда? А дочурку можете взять с собой, если ей хочется странствий. Дети порою такие непоседы!
   - Вы пожалеете! - выкрикнул капитан, временно справившись со штанами. - Лазурная гвардия не прощает обид!
   - Ваша мать, милорд, из рода герцогов Альмера, - сказала фрейлина. Прозвучало как худшее оскорбление.
   - Ну, полноте, не стоит благодарностей!
   Эрвин махнул воинам, чтобы пленников вывели. Жест вышел капризным, как у балованного дитяти. Хорошо!
   Но тут он хлопнул себя по лбу - будто спохватился:
   - Минутку, господа! Леди Тальмир, капитан Шаттэрхенд, вы же присутствовали при памятной беседе владычицы с генералом Смайлом?
   Фрейлина переглянулась с гвардейцем. Отрицать не было смысла, оба понимали это.
   - Так точно.
   - Простите, что сразу не учел! Впрочем, вы и сами виноваты: могли бы напомнить. Вы двое... можете быть свободны.
   У обоих с идеальной синхронностью - точно по команде - отвисли челюсти.
   - В каком смысле?..
   - Разумеется, в узком и приземленном. Ведь в философском понимании человек свободен всегда, и никакие цепи не способны удержать его душу от полета. Но и в смысле прагматически телесном вы можете развернуться и идти куда угодно. Либо не идти, а остаться со мною на чашку чаю.
   - Вы отпускаете нас? - не понял капитан. - Просто так?!
   Эрвин вздохнул:
   - Конечно, не просто так, а поддавшись вашей угрозе. Я понял, как опасно обижать офицеров лазурной гвардии, и не только их самих, но и беззащитных женщин в их присутствии. Приношу вам свои искренние извинения!
   - Гм... - Шаттэрхенд еще разок, на всякий случай, поправил ремень. - Лазурная гвардия не простит также нападок на чиновников ее величества!
   Капитан красноречиво глянул на министров. Эрвин нахмурился:
   - Прошу вас, капитан, не переходите границ! Оставьте же мне возможность безнаказанно обидеть хоть кого-нибудь!
   - Вы покушаетесь на верных слуг ее величества.
   - А неделю назад она покушалась на моих: упрятала в бочки всю родню прошлого министра налогов - Дрейфуса Борна.
   - Лорд-канцлер, я не позволю!..
   - Капитан, я охотно предоставлю вам возможность не позволить мне что-нибудь другое. В скором будущем я предприму дерзкую атаку на кого-нибудь исключительно затем, чтобы вы смогли защитить мою жертву. Но сейчас - простите, министры покинут дворец.
   Когда сцена была окончена, единственный зритель - альтесса Тревога - наградила Эрвина аплодисментами.
   - Прекрасно сыграно! Отличный баланс комизма и трагизма, леди София Джессика гордилась бы тобою.
   - Милая моя, пьеса еще не окончена.
  
   Кайры не служат в гвардии Короны. Стать искровым офицером - большая честь для рыцаря любой земли, но не для северянина. Кайр берет меч, чтобы защищать Север и своего лорда, а не чужие земли и далекого императора. Кайр приносит клятву верности, чтобы быть верным до конца, а не сбежать при случае на более выгодную службу. Кайр не жаждет надеть алый плащ - ведь знает, что подлинные мастера носят красно-черное.
   Однако не все северяне - кайры. Есть весьма опытные греи, волею случая провалившие испытание. Есть воины, лишившиеся службы со смертью сюзерена. Есть северяне, выросшие на чужбине вдали от Ориджина. Такие люди, ища достойной службы, нередко оказываются в алой гвардии, а то и в лазурной. В гвардии немало северян, есть среди них и первородные агатовцы, и глориевцы...
   - Вы понимаете меня, генерал?
   Граф Йозеф Гор, примечательный благородной янмэйской красотою, невозмутимо слушал болтовню Эрвина. Генерал впал в уныние, лишившись должности главнокомандующего, но обрел душевное спокойствие, когда новый командующий Крейг Нортвуд не справился с крестьянами. Владычица высмеяла медведя на глазах у войска. Еще один такой эпизод - и вымпел первого полководца вернется к Гору.
   - Я понимаю, милорд. Среди моих солдат есть уроженцы Севера. В гвардию попадают лучшие воины всех земель, а северяне - отменные бойцы.
   - Меня интересуют не только северяне, но и внуки Агаты из других земель, и просто почитатели северных ценностей или моей скромной персоны. Словом, те, кто думают: "Ура, Ориджин!", а не: "Фу, Ориджин".
   - Большинство воинов считают вас великим полководцем. Но многие осуждают мятеж и потому сдерживают свое восхищение.
   - Значит, мне нужны остальные - те, что восхищаются мною без этих вот искусственных ограничений. Я хотел бы свести их в одно подразделение, скажем, особую роту. Дать им особые права и какой-нибудь изящный знак отличия. Например, маленький вензель Э.О. на манжете или мужественный шрам на скуле в виде нетопыря.
   Генерал воззрился на Эрвина. Тот уточнил:
   - Последнее - шутка, но все прочее - донельзя серьезно. В том числе слова про особые полномочия.
   - Какие полномочия, милорд?
   - Ммм... Бойцы особой роты получат право ревизии любых приказов офицеров других подразделений. Смогут инспектировать дислокацию и маневры частей, проверять качество гарнизонной и караульной службы, просматривать списки увольнительных и представленных к наградам.
   - Милорд, но это по сути создаст вторую власть в полках! Полномочия ваших избранников станут сравнимы с правами командиров!
   - В том и суть, генерал. Не зря же рота называется особой!
   Полководец сухо откашлялся.
   - Милорд, ваша затея противоречит и уставу армии, и ее традициям. Искровые полки призваны защищать Корону, и только ее!
   Эрвин воздел руки к небу:
   - Конечно, генерал, ну конечно! Именно для защиты Короны я и хочу подчинить искровиков лично себе!
   Неслышимая генералом альтесса-тревога восторженно взвизгнула от свежести мысли, а Эрвин пояснил:
   - Давайте рассудим трезво: в чем основная угроза для Короны? Я таковой угрозы не представляю, это уж точно. Со времени моего прихода в столицу не пострадал ни один государственный институт, никакие земли не ушли из-под власти Империи, был подавлен мятеж, прекращена растрата казны и восстановлена деятельность Палаты Представителей. Очевидно, что я - благо для государства. С другой стороны, владычица Минерва регулярно предпринимает против меня личные выпады и интриги. Ею движут импульсивные чувства, столь часто обуревающие юных дев.
   - Но она - владычица.
   - Разумеется, в этом и опасность! Если искровая армия будет служить непосредственно Минерве, то в новом приступе неразумной злости ее величество может бросить войско против меня. Чем это кончится? Вы прекрасно понимаете: резней в столице, гибелью искровых полков, а возможно, и свержением ее величества. Итак, кто же представляет главную угрозу для Короны? Очевидно, что сама императрица с ее бурными чувствами! Нет, армия не должна бездумно выполнять ее приказы. Я, как верный слуга Империи, категорически настаиваю на этом.
   - Эээ... - Гор задумчиво потер затылок. Альтесса рукоплескала.
   - Генерал, возьмите время, поразмыслите до завтра. Если вдруг найдете изъян в моей логике (хоть я и убежден, что его нет), я с великим прискорбием приму вашу просьбу об отставке.
   Эрвин скорчил печальную мину и смахнул преждевременную слезу сожаления.
   Видимо, генерал Гор не обнаружил погрешностей в выводах лорда-канцлера. Их беседа состоялась на второй день от выходки Минервы, а уже на третий первые двадцать гвардейцев-северян предстали перед Эрвином. Он задал им три вопроса:
   - Вы любите Светлую Агату?
   - Да, милорд!
   - Вы хотите, чтобы Агата улыбалась?
   - Конечно, милорд!
   - А если Янмэй при этом нахмурится?
   Возникла пауза. Один гвардеец откланялся и ушел. За ним последовали двое, и еще один. Но затем седой статный офицер сделал шаг навстречу Эрвину:
   - Я полковник Арден, милорд. Я защищал вашу леди-мать, когда она была инфантой Альмера.
   Молодой гвардеец шагнул следом за полковником:
   - Лейтенант Бейкер, милорд. Я видел, как вы обороняли дворец.
   Еще двое сказали:
   - Мы бились рядом с вашим отцом в Шейландской войне.
   А другие:
   - Вы - лучший полководец нашего времени. Служить вам - честь.
   И вот вся шеренга оказалась на шаг ближе к Эрвину. Он взял серебристые ленточки и одну за другой повязал их гвардейцам.
   - Благодарю за службу, господа. Слава Агате и слава Империи!
   Батальон алой гвардии, стоящий в охране дворца, сей же час был уведомлен о том, что значат ленточки в петлицах. Теперь каждого дежурного искрового офицера сопровождала тень - северянин особого отряда. Приказы лорда-канцлера должны выполняться без промедлений; приказы генерала или главнокомандующего, или самой владычицы - только с позволения теней. Несколько гвардейцев возмутились новым порядкам, и были щедро награждены за службу и отправлены в трехмесячный отпуск. Остальные покорились. Ведь сама Минерва поставила главнокомандующим Крейга Нортвуда. Выбирая из твердолобого медведя и хитроумного Ориджина, лучше уж подчиняться последнему.
  
   Альтесса прохаживалась вместе с Эрвином по аллеям сада, наслаждаясь идеальным порядком стражи.
   - По-прежнему наслаждаюсь твоим спектаклем, дорогой. Вот только боюсь, ты кое-что упустил в детстве. Обычный мальчик годам к тринадцати успевает вдоволь наиграться в солдатиков и переключается на девочек. У тебя же все наоборот!
   - Я совмещаю. Игра в солдатики - одновременно игра с девочкой. Как думаешь, почему она молчит?
   - Мими?..
   - Она пропустила уже два своих хода. Ей следовало ответить на ссылку капитана и Лейлы, потом - на особую роту. Но оба раза она не сделала ничего. Запила кофеем и стерпела. О чем-то поговорила с лазурными, только и всего.
   - А ты чего ждал?
   - По меньшей мере, яростного вторжения в мой кабинет. Холодной ненависти, угроз, требований все вернуть.
   - И ты бы поддался?
   - Дал бы понять, что ей следует просить прощения. Пусть первой пойдет на уступку и поклянется больше никогда не срывать моих планов. Тогда...
   Альтесса рассмеялась:
   - Тогда вы идеально изобразите пару обидчивых детишек! "А он обзывался!" "А она песком кидалась!" "А он мне порвал платьице!"
   Эрвин скривился.
   - Раз уж ты не терпишь детей - давай как взрослые. Если Минерва достаточно зрела, то сейчас она ищет щели в моей броне и оружие для себя. Щелей нет: и Фаунтерра, и остров под моим контролем; Иона уехала, за Аланис постоянно следят, как и за самой Мими; казна в надежных руках, как и полиция, и войско. Оружия Минерве тоже не найти: на ее стороне только израненные Литленды и избитые три полка Алексиса. Кстати, ему она больше не может доверять. Мими поймала Лиса на двойной игре: кроме нее он служил и другому хозяину.
   - Кукловоду?
   - Не знаю.
   - Прости?.. - Альтесса поморгала. - Тремя полками гвардии командует, возможно, агент Кукловода, и ты не взял его для допроса?!
   - А ты не понимаешь моей цели? Ха-ха! И кто теперь ребенок?
   - Видимо, не хочешь тревожить Кукловода, пока не придумаешь против него новый план. Допросишь Лиса только тогда, как будешь готов действовать.
   - Именно! А еще, Лис - последний шанс Минервы. Видишь ли, после всех выходок ей будет очень сложно убедить меня в мирных намерениях. Но одна возможность у нее имеется: пусть сама расскажет то, что узнала от Лиса, - и я ей поверю.
   - А что должен сделать ты, чтобы она поверила тебе?
   - Это еще зачем?!
   - Мне вот как видится, дорогой. Если уж подняться над уровнем порванного платьица. Прежде меж вами была некая игра - теперешнее игрой назвать сложно. Прежде Мими не имела реальных причин ненавидеть тебя - теперь имеет. Рано или поздно она найдет способ взять тебя за горло. Как Степного Огня. Без шуток. Тогда тебе представится выбор: найти путь к миру - или убить ее. Я очень расстроюсь, если выберешь второе. Пожалуй, даже пролью слезы. Потому ради меня подумай: какой шаг ты можешь сделать ей навстречу? Ладно, не совершай его, но хоть выдумай!
   - Ради тебя?..
   - И ради себя. Ты по-прежнему сбрасываешь со счетов свою новую проблему. Минерва может помочь тебе с нею - а может ее усилить во много раз.
   - Мими? Будет тебе!
   - Вообрази, что может сделать Минерва, узнав о твоей проблеме. Просто представь.
  
   * * *
   Лейтенант Бейкер оттянул тесный воротничок.
   - Милорд, имеется проблема с императрицей. Она... сбежала.
   - Проблема или императрица? - хохотнул Эрвин, хотя внутри у него неприятно похолодело.
   - Ее величество вечером отправилась в театр. Представление длилось до одиннадцати, владычица осталась в восторге и попросила труппу сыграть для нее повторно лучшие сцены. Действо продлилось до часу по полуночи, затем Минерва осталась побеседовать с актерами и угостить их вином. В третьем часу она покинула театр с эскортом из шести лазурных гвардейцев.
   - При них не было бойца особой роты?!
   - Был, милорд. Его оглушили искровым ударом и бросили на улице. Карета ее величества умчалась на вокзал. Есть поезд из Лабелина в Маренго, прозванный купеческим. В нем дешевые места и много вагонов для груза, торгаши его обожают. Он проходит столицу в худшее время - в четвертом часу ночи. Императрица села в этот поезд и сейчас едет в Маренго.
   - Догнать и вернуть!
   - Милорд, это невозможно. Поезд - быстрейший транспорт на свете.
   - Тогда волну в Маренго! Пусть возьмут ее там и отправят обратно!
   - Уже послали, милорд. Ответил капитан лазурной гвардии Уитмор. В Маренго две лазурных роты, одна держит вокзал, другая - дворец и волну. Маренго - убежище императоров, так всегда было.
   Эрвин пожалел, что сейчас на поясе нет Гласа Зимы. Очень приятно было бы погладить холодную, шершавую оплетку рукояти.
   - Сорок Два, займитесь этим. Возьмите иксов, поезжайте в Маренго. Объясните этому Уитмору реалии мира. И верните чертову куклу!
   Джемис прочистил горло.
   - Милорд, два южных короля послезавтра приедут в Маренго. Хотите, чтобы Сорок Два арестовал императрицу у них на глазах?
   - Тьма сожри! Через неделю заседание Палаты! Я не могу открыть его без Минервы. Владыка зовет лордов на заседание, владыка открывает его!
   - Зато Минерва сможет открыть Палату у себя в Маренго. Дарквотер и Шиммери приедут прямиком туда, Литленды причалят туда же со дня на день. Учитывая прямые рельсы до Сердца Света, Минерва без труда призовет еще и Фарвея.
   Джемис странно ухмыльнулся, и Эрвин накинулся на него:
   - Кайр, вы что, восхищаетесь ею?!
   - Она умеет как вы, - пожал плечами Джемис.
   Лейтенант Бейкер подал голос:
   - Милорд, позвольте доложить. На вечернем представлении герцог Морис Лабелин был приглашен в ложу императрицы.
   Джемис тихо хохотнул. Вторя хозяину, Стрелец широко раскрыл пасть и вывалил язык.
   - Холодная тьма! - Прошипел Эрвин. - Мими собрала собственную Палату из пяти Домов. Еще два - и ей хватит голосов принять любой закон!
   - Например, об упразднении странного титула "лорд-канцлер", - подсказал Джемис.
   - И что вы предлагаете делать?!
   За его спиною тихо кашлянула альтесса.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Монета - 5
  
   Конец марта 1775г. от Сошествия
   Мелисон
  
  
   Когда Гортензий отбыл, Хармон остался в поместье вдвоем с Низой. Вернее, днем были также слуги и кухарка, но на ночь уходили в город. После ужина Хармон коротал вечер, попивая вино на террасе, глядя на горы в розовых закатных лучах, наслаждаясь вечерней свежестью и мирной картиной засыпающего городка. Подле Хармона сидела Низа - она считала своим долгом находится рядом хотя бы для того, чтобы наполнять кубок торговца. Ее присутствие придавало бы всей сцене романтический настрой, если бы не крайняя молчаливость девушки. Хармон давно уже устал от попыток разговорить ее и порою просто не замечал Низу, отдаваясь беседе с самим собой. Что будет дальше? - спрашивал себя Хармон.
   В прежней жизни он не задавался таким вопросом. Ответ на него вытекал из другого вопроса: что я делаю сегодня? Конечно, зарабатываю деньги. А что будет завтра? Заработаю больше денег. А послезавтра? Еще больше. Вся жизнь представлялась простою и понятной: методичное накопление средств. Каждая дюжина эфесов - как новая веха пройденного пути. Чем больше золота легло в кошель - тем больше поводов гордиться собою. Еще где-то, в неясной дымке грядущего, виделся брак с какою-нибудь милой девушкой и рождение детей, которым когда-нибудь достанется наследство. Оказывается, то были счастливые времена: Хармон шел по прямой, как рельсовый поезд, не ведал сомнений и всегда знал, что движется верным путем.
   Теперь стало иначе. Вот уж полгода Хармон не клал в кошелек ни одного нового эфеса. Жил только на сбережения, и их оставалось еще очень много. В сущности, не было больше нужды в заработке: золота - куча, бери да трать! Это порождало неприятную свободу, будто поезд сняли с рельс, поставили на каретные колеса и сказали: "Езжай в любую сторону!" А куда ехать-то?
   По правде, торговать уже не особо хотелось. Продажа Сферы принесла столько денег, что обесценила все прежние и будущие купеческие успехи Хармона. Никогда больше он не получит такую прибыль от одной сделки. За всю прежнюю жизнь он получил меньше, чем с одной продажи Сферы. Это очень расхолаживало. Рыцарю, сразившему гиганта, приятно ли охотиться на кур?
   Сама Сфера - дает ли она новую цель в жизни? Похоже, что нет. Сфера - вечный источник гордости и радости, и вдохновения. Но ее необходимо хранить в тайне, а значит, ничего с нею не сделаешь, только и будешь вечно прятать в тайнике за камнем.
   Небесный корабль? Размышляя о нем, Хармон понял одну штуку: не только ради Низы он купил шар. Другая причина была: получить хоть какую-то цель, хоть на что-то направить свои усилия. Но теперь шар готов, и есть покупатель, и одним росчерком пера можно превратить небесный корабль в новую кучу денег... Чем будет она отличаться от прежней кучи? Как улучшит собою жизнь Хармона Паулы?
   С юности он привык насмехаться над чудаками, ищущими какой-то цели и смысла в своей жизни. Ему-то всегда было понятно: работай, клади монетку в карман! А тут - надо же - сам встал перед дурацким вопросом: зачем жить-то? Ради новой тысячи эфесов? Так ведь и прежнюю не истратил, да и счастья от нее мало. Один эфес, на который когда-то купил парфюм для Полли, принес больше радости, чем теперь - тысяча.
   Полли... Может быть, смысл в том, что нужно, наконец, жениться? Подыскать красивую добрую барышню, чтобы заботилась, любила, наполняла дом уютом. Низа вряд ли подойдет: она не добрая и не красивая, и уюта от нее никакого. Но даже если подошла бы - тьма, это ж не решит вопроса. Будет семья, детишки, тепло - но вопрос останется: зачем жить-то? Сама же Низа скажет: "Давай полетим куда-нибудь!" А куда лететь, зачем?
   - Что делать дальше? - спросил он вслух, забыв, что не один.
   Низа ответила:
   - Ты странный, господин. Уже решил ведь: продадимся на службу этому Второму.
   - Ты говоришь "продадимся". Звучит так, будто это что-то плохое.
   - Если б ты знал и уважал Второго, и выбрал своим гантой - я бы поняла. Но ты его в глаза не видел. Так зачем?
   - Ради денег, - неуверенно сказал Хармон.
   - Будто тебе их не хватает.
   - Еще - чтобы избежать конфликта.
   - Мог продать шар - избежал бы.
   - Я, между прочим, хотел сохранить его для тебя. Ты ж чуть не расплакалась, как речь зашла о продаже.
   - Но зачем тебе угождать мне? Ты прав, я хочу летать и хочу свободы. Но если ты не хочешь - зачем идти себе вопреки?
   - Ну... э...
   В голове у Хармона вертелись два ответа, и оба звучали весьма неказисто. Один: "Я тебя пожалел". Второй: "У меня нет своих желаний, вот и беру твои".
   - Ну, я подумал, будет хорошо и тебя порадовать, и себе прославиться. Если стану небесным корабельщиком - обо мне пойдет молва, все меня узнают.
   - Разве ты хочешь славы? Не замечала я.
   - Ну, раньше не хотел, а теперь, может, хочу. Сначала искал денег, потом славы, потом буду жену искать.
   Это он так пошутил, еще хитровато подмигнул Низе - мол, заметь намек. Прощупал ее: чем ответит?
   - Не понимаю тебя, славный, - сказала Низа, глядя в упор. - Если хочешь меня, почему не попробуешь взять? Если хочешь славы, почему не совершишь подвига? А если ничего не хочешь - зачем тебе я и небесный корабль? Продал бы меня и его, взял свои любимые деньги. Я бы расстроилась, но хоть поняла бы.
   - А ты не священник, чтобы в душах копаться! - огрызнулся Хармон. - Вам, дикарям, такое невдомек, но иногда люди хотят просто хорошо жить, иметь красивый дом, большую семью и прибыльную службу!
   - Значит, ты этого хочешь?
   Хармон промолчал, сурово сопя. Нет, всей этой хорошей жизни он хотел прежде - до краденных реликвий, влюбленных графов, тайных орденов, небесных кораблей. Теперь все, чего хотел раньше, казалось мизерным, а хотеть другого он не умел.
   Низа тоже долго молчала. А затем, будто набравшись сил, начала:
   - Славный, послушай одну легенду Степи.
   Он выпучил глаза:
   - Ты мне прям целую легенду расскажешь?
   Она рассказала.
  
   В давние времена, когда на берегах океана Бездны еще стояла империя меченосцев, жил в Рейсе один шаванский род. Он кочевал по Великой Степи и однажды сделал стоянку близко к границе империи. Узнав о том, меченосцы устроили набег и увели все табуны и стада, а всех мужчин и женщин забрали в рабство. Остались свободными только два брата-шавана, которые в тот день были на охоте. Старшего звали Гетт, он слыл суровым воином и славным наездником. Младший - Ханош - был мягче и добрее, но тоже хорош в седле.
   Когда братья вернулись в разоренный лагерь, то тяжко закручинились. Лишились они всех родичей и всего скота, и всех лошадей, кроме тех, что были под ними. Братья спешились и разожгли костер, сели оплакать свои потери. Как вдруг слышат странный звук - не то мычание, не то стон. Оглянулись и видят: лежит на земле крохотный теленок, день или два от роду, совсем еще слабый. Гетт обнажил меч, ведь такому крохе не выжить без коровы. Но тут теленок лепечет человеческим голосом:
   - Спасите меня, братики, очень жить хочу.
   Поняли братья, что теленка коснулся Дух Степи, и решили ему помочь. Легко решить, да сделать сложно: где взять молока для бедолаги? Ведь всех до единой коров угнали меченосцы. Ханош взял большой бурдюк и прыгнул в седло, и проскакал десять миль до стоянки соседнего рода. Сперва соседи недобро его встретили, хотели даже угостить стрелой. Но Ханош рассказал свою беду, и соседи согласились помочь - наполнили бурдюк молоком, и еще один от себя дали. Вернулся Ханош и напоил теленка. Тем временем Гетт осмотрел землю вокруг стоянки, нашел следы отряда меченосцев, и решили братья: догоним врага, вернем свое.
   Легко решить, да сделать сложно: молоко-то через день кончилось. Снова Ханош помчал за молоком, а когда вернулся - уже солнце шло на убыль. День кое-как ехали по следу, назавтра - снова айда за молоком. Осерчал Гетт:
   - Оставим теленка! Мы с ним к земле прирастаем. А человек - не дерево, выбрал цель - должен к ней идти.
   - Не бросайте, братики! - взмолился теленок. - Погибну без вас.
   Дрогнуло сердце Ханоша, стал он ночами возить молоко, а днями ехать по следу меченосцев. Очень трудно было. Так устал Ханош, что однажды взял и выпал из седла. Гетт развязал бурдюк, напоил брата тем молоком, что от теленка осталось. Завязал пустой бурдюк и вдруг чувствует: пустой - а весит как полный. Развязал, заглянул и ахнул. Слыхано ли: в бурдюке снова полно молока! Тогда и говорит теленок:
   - Вижу, братики, как трудно вам со мной. Вот и помог, насколько моих сил хватило. Простите, что так мало.
   Следующим утром в бурдюке снова возникло молоко, и следующим. Братья поняли: теленок чудо сотворил. Назвали его Оллай, что на старом наречии Степи значило: Чудесный.
   Тронулись дальше в путь, но пришла новая беда. Оллай подрос и больше не помещался поперек конской спины. Спустили его на землю - а он совсем слабый, еле ноги волочит. Кони идут медленным шагом, он и то не поспевает. Спешился Ханош, взял Оллая на плечи и понес. Милю нес, вторую, третью. Устал, из сил выбился, на пятой миле оступился и упал. Бросился Гетт на помощь, хотел сам понести Оллая, но Ханош говорит:
   - Я справлюсь. Чувствую, во мне сил прибавилось.
   Поднял теленка и понес легко, будто воротник. Пять миль нес и не запыхался. Гетт пустил лошадей рысью - брат и тогда не отстал. Тут Оллай голос подал:
   - Трудно вам со мной, братики. Я помог, насколько моих сил хватило. Простите, что так мало.
   Следующим днем уже Гетт взял теленка. Нес на плечах, пока не упал от усталости. Тогда Оллай и ему дал невиданную силу - с нею Гетт поднял собственного коня, а Оллай сказал:
   - Прости, что дал так мало.
   Думали братья: с такими силами и выносливостью мы запросто догоним врагов! Но легко подумать, а сделать сложно. Хитрые меченосцы свернули в засушливую степь, где ничто не росло, кроме жухлой травы, и никто не дышал, кроме мышей да ястребов. Сами-то меченосцы гнали стада, вот и имели пропитание. А у Ханоша с Геттом припасы быстро кончились. Остался чудесный бурдюк с молоком, но его не хватало на троих - один Оллай почти все выпивал. Стали братья охотится - но легко ли подстрелить мышь в траве или ястреба в полете? Из пяти стрел лишь одна приносила добычу, и скоро сами стрелы начали кончаться. Стали братья голодать, а оставшиеся стрелы берегли и пускали в ход лишь тогда, как были полностью уверены. Оллай заметил это и сказал:
   - Вижу, братики, как трудно вам. Я помогу, насколько моих сил хватит. Простите, если мало.
   Тогда Гетт с Ханошем ощутили: их глаза стали остры, как у орла. Замечали птицу в полете еще за три мили, а за милю видели так ясно, как яблоко в своей руке. С таким зрением они научились без промаха бить в любую цель и всегда имели пищи в достатке, и стрел не теряли.
   Спустя неделю они настигли вражеский отряд. Орлиным взглядом разглядели его издали и призадумались: в отряде было сорок мечей, а братьев - только двое. Гетт спросил Оллая:
   - Дашь нам еще силы?
   - Я даю сколько могу, - ответил теленок. - Вы простите, что мало.
   Гетт сказал:
   - Ну и ладно. Мы выбрали цель и пойдем к ней, что бы ни было.
   И братья ринулись в атаку. Меченосцы заметили их и стали стрелять, но луки братьев били точнее и дальше, и повергли в пыль половину отряда. Но оставшиеся враги выхватили мечи и обрушились на Ханоша с Геттом - по десять на каждого. Ханош бился как мог, но не хватало мастерства. Скоро его вышибли из седла и зарубили бы насмерть, если б не пришел на помощь Гетт. Теперь старший брат рубился один за двоих, и возникла у него одна хитрая мысль. Нарочно пропустил неопасный удар, обагрил своей кровью вражеский меч и заорал во всю глотку:
   - Оллай, видишь, как нам трудно?!
   В тот же миг его тело будто налилось огнем и обрело быстроту ягуара. Он завертелся в боевом танце, легко избегая всех атак. Враги казались медленными, как слизняки, и Гетт разил их без жалости. Лишь пять меченосцев остались в живых и бежали с поля боя.
   Братья освободили из рабства своих родных, вернули стада и табуны. Счастью не было предела, все жгли большие костры и пели радостные песни. А как пришло время серьезной беседы, то Гетт сказал:
   - Мы владеем огромной силой. Нельзя останавливаться, если сам Дух Степи нам помогает. Пойдем же дальше и сокрушим империю меченосцев!
   Ханош возразил:
   - Мы и так добились многого, а Оллай помогал нам, как мог. Он, поди, весь выбился из сил - волшебство же тоже не безгранично. Вернемся в родную степь, дадим отдых себе и Оллаю.
   Гетт высмеял его:
   - Ты труслив, как сурок! Если можешь взять - бери, если можешь победить - нападай. Вот как думает настоящий всадник.
   Однако другие мужчины рода поддержали Ханоша. Сказали:
   - Нас мало, с нами стада и дети, опасно воевать.
   И Гетт вскричал:
   - Так идите своим путем, пугливые мыши, а я пойду своим!
   Он прыгнул в седло и ускакал прочь.
   Однако ночью вернулся и забрал Оллая.
   Теленок жалобно мычал:
   - Зачем ты унес меня? Я только что вернулся к маме, у нее много молока.
   Гетт отвечал:
   - Мы с тобой одержим великую победу! Слава будет нам вместо мамы, а трофеи - вместо молока!
   - Я не хочу славы, я хочу молока, - мычал Оллай.
   - Тогда дай мне силу и ступай назад. Дай такую силу, чтобы никто не мог одолеть меня!
   - Прости, я даю все, что могу...
   - Ты лжешь, - отрезал Гетт и свернул с дороги.
   Была в империи меченосцев проклятая земля, где водились степные волки - громадные, как кабаны, и лютые, как раненые быки. Через ту землю никто не рисковал проезжать отрядом меньше сотни мечей. Гетт вошел туда лунной ночью один с крохотным теленком. Волчий дозорный заметил их и поднял вой. Гетт упрямо шел дальше, и вот их окружила целая стая. Глаза у волков горели, как угли, из глоток рвался рев, с клыков капала слюна. Волчий вожак повел носом, вдыхая лакомый запах теленочка, облизнулся и ринулся в атаку. За ним - вся стая.
   Гетт рубил мечом с нечеловеческой силой, каждый удар разваливал одного волка надвое. Но зверей было очень много, и вот один впился зубами в руку Гетта, и меч выпал наземь. Гетт стал расшвыривать волков ногами, но другой зверь подсек ему жилу, и Гетт упал на одно колено. Теперь он крушил волков щитом и кусал зубами, и конь помогал ему железными подковами. Но вот волки загрызли коня и обошли Гетта сзади, и воину с теленком осталось жить не больше вдоха. Тогда Оллай сказал:
   - Тебе очень трудно. Бери все.
   Он упал наземь и забился, как умирающий. Вся волшебная сила вылетела из теленка и впиталась в тело Гетта. Он вырос втрое и стряхнул с себя волков. Его раны зажили, кожа стала прочнее дубовой коры, мышцы - толще бревен. Вместо человеческой головы на его плечах теперь сверкала рогами бычья.
   Волчьи зубы стали бессильны против этого чудовища. Гетт без труда расшвырял всю стаю - кого растоптал, кого разорвал, кого насадил на рога. Когда побоище окончилось, он услышал слабый голос:
   - Помоги, братик... Я отдал всю силу, ничего себе не оставил...
   - Тогда зачем ты нужен? - рассмеялся Гетт и ушел.
  
   За год огромный воин с головою быка сокрушил тысячи врагов. Он нападал на их лагеря и стоянки, безжалостно убивал всех воинов, освобождал рабов и пленников. Шаваны, коих много было в плену у меченосцев, присоединялись к Гетту. Из них сложилась орда лихих всадников, наводившая ужас на врага. Узнав о славе Гетта, вольные шаваны из Рейса тоже примыкали к нему. Орда росла и шла все дальше вглубь империи меченосцев, круша все на пути. Сколько бы ни было повержено врагов, сожжено городов, взято трофеев - Гетт смеялся:
   - Это только начало! Если можешь взять больше - бери! Если можешь победить - нападай!
   Шаваны побаивались своего вождя. Его жажда крови не знала пределов, а его сила была столь же страшна, сколь таинственна. Если кто-то рисковал спросить: "Где ты взял такую силу?" - Гетт вместо ответа нанизывал смельчака на рога. Не один и не два шавана погибли так, но остальные все-таки шли за вождем. Он увлекал их своим кличем: "Можешь взять больше - бери!"
   Разбив несколько армий меченосцев и спалив десяток городов, быкоголовый Гетт со своею ордой подступил к Фейрису - блестящей столице империи. Меченосцы собрали войско для последнего отчаянного сражения. Они заняли оборону в самом священном для них месте - под сенью гигантских лопастей Мать-Мельниц. Сомкнув щиты и стиснув зубы, стояли воины империи, а тени мельничных лопастей проносились по их рядам, как крылья самой ночи.
   Впереди орды вышел Гетт, а впереди войска империи - Кадерон, лучший воин меченосцев. Гетт глянул на него сверху вниз и расхохотался:
   - Бегите, мыши, или умрите! Бегущих мы тоже станем убивать, но, может, кого-то не догоним.
   Кадерон ответил:
   - Тебе не придется за мною бегать - я сражусь на этом месте, не сделав ни шагу назад. Но прошу об ответной любезности.
   - Поскольку ты скоро сдохнешь, я, может быть, выполню последнюю просьбу. Говори, чего хочешь.
   - Ответь: откуда ты взял такую силу?
   Никому прежде Гетт не говорил этого. Но тут ему показалось забавным открыть тайну: ведь подумать только - империю меченосцев сокрушила сила, украденная у полудохлого теленка! Гетт открыл рот, чтобы ответить Кадерону, но вдруг икнул.
   - Прости, я не расслышал, - сказал меченосец.
   - Я взял... - начал Гетт и снова икнул.
   - Прости, у кого?..
   У теленка, которому был месяц от роду, - хотел сказать Гетт, но снова и снова икал. Он колотил себя в грудь, топал по земле, ревел - но не мог побороть икоту.
   И вдруг меченосцы начали смеяться. Передняя шеренга, потом вторая, потом и задние зашлись хохотом. Гигант с бычьей головой икал, как младенец, и чуть не лопался от бессильной ярости. Вот смех объял уже целое войско - кроме одного-единственного воина. С холодною точностью Кадерон выхватил меч и всадил Гетту в пах. Тот согнулся от боли, и вторым ударом Кадерон отрубил ему голову.
   Орда ушла от Фейриса без боя - настолько были шаваны потрясены смертью вождя. Возможно, они просили бы Ханоша занять место брата, да только Ханоша не было с ними.
  
   В ночь, когда Гетт выкрал чудесного теленка, Ханош понял, что произошло, и тайком двинулся следом. Он смотрел за Геттом с расстояния, не желая схватки с родным братом. Ханош видел, как Гетт обрел мощь бога быков и растоптал волчью стаю, и бросил бессильного теленка. Ханош подобрал Оллая, напоил молоком и отвез к лагерю. Затем весь род снялся с места и вернулся в степи Рейса.
   Пока Гетт добывал жестокую славу, Ханош кочевал со своими стадами и однажды встретил прекрасную девушку, которую полюбил. Она родила ему четверых детей, и к тому времени, когда империя меченосцев оправилась от побоищ, каждый из них стал умелым всадником. А теленок Оллай лишился волшебной силы, отдав ее всю без остатка, и потерял человеческий голос. Однако он выжил, вырос здоровым и заимел потомство. Ханош волновался, что кто-то из детей Оллая получит силу волшебства, породит на свет новое чудовище и станет причиною новой войны.
   Но этого не случилось.
  
   * * *
   Хармон выслушал легенду из уст Низы и первым делом порадовался, что девушка обратила к нему так много слов. Для столь молчаливого создания, как Низа, это было явным признаком симпатии.
   Затем Хармон удивился:
   - Чем тебе нравится эта легенда? Я слыхал, на Западе есть много сказаний о свободе и странствиях, а здесь - больше о том, что нужно знать свое место. Разве тебе по душе такое?
   Низа ответила погодя:
   - Славный, я люблю легенду про Оллая потому, что в ней показаны два нрава шаванов. Вы, чужестранцы, знаете только один. Когда слышите слово "шаван", представляете Гетта. Гетты хватают все, до чего могут дотянуться, угоняют стада, продают людей в рабство. Вы знаете их потому, что Гетты часто шастают в чужих землях. Но Степь рождает не только Геттов, а и Ханошей. Мой отец был Ханошем.
   - Значит, и ты Ханош, - понял торговец.
   - Пока нет. Но очень надеюсь стать.
   Хармон Паула представил себе Низу, заботящуюся о новорожденном теленке. Довольно приятная вышла картина, особенно если теленка заменить на младенца. Но тут другая мысль озадачила Хармона:
   - А ведь ты не случайно рассказала это сейчас. Мы сидели, спокойно себе говорили о жизни, о планах, как вдруг ты раз - и выложила. На что намекала, а?
   Низа потупилась и промолчала. Хармон скривился:
   - Хочешь сказать, я - тоже Гетт? Полно, я не настолько плох! Я украл только одну вещицу, хотя и дорогую.
   - Нет, ты не Гетт.
   - А кто - Ханош? Я похож на твоего отца? Тогда бы не молчала, а сказала прямо. Но ты мнешься так, словно боишься обидеть. Давай же, выкладывай!
   Низа отвела взгляд.
   - Ты не Гетт и не Ханош, славный. По-моему, ты - Оллай.
   Хармон поперхнулся вином.
   - Я - теленок?! Ну, спасибо, удружила!
   - Не простой теленок, а чудесный. В тебе всякие диковинки скрыты. И небесный корабль, и денег много, и доброе сердце - это редкость для торговца. Но всем этим ты не умеешь распорядиться, точно так же Оллай не мог сам применить свою магию. Тебе, как и ему, нужна забота. Без нее ты беспомощен.
   Когда слова Низы достигли хармонова сознания, он разозлился. Добрый и беспомощный! Тьма сожри! Я тебя от смерти спас - а ты: беспомощный! Нашла теленка!
   Не думая о том, что делает, Хармон схватился на ноги:
   - А ну идем!
   - Куда, славный?
   - Идем, говорю!
   Он потащил ее за руку в гулкие недра поместья. Коридор, лестница, холл, другая лестница, подвал.
   - Прости меня, славный. Я не хотела оскорбить, я лишь сказала...
   Он не слушал. Отпер дубовую дверь, зажег лампу. Повел Низу вглубь погреба между рядов бочек, нашел ту самую, помеченную едва видной зарубкой. Откатил, нащупал шаткий камень в стене, выдернул. Пошарив в черной нише, достал сверток.
   Камзол Молчаливого Джека был свернут так, что герб с нетопырем оказался сверху. Заметив его, Низа вздрогнула.
   - Человек Ориджинов?
   - Да, - бросил Хармон.
   - Теперь он мертв?
   - Да.
   - Ты убил его?
   - Нет.
   - Откуда взял?
   - Я сидел в темнице, а он лежал рядом.
   - Ты видел, как он умер?
   - Да какого черта?! Это просто тряпка, я не ее хотел показать.
   Хармон развернул и отбросил камзол, и сунул Низе Светлую Сферу.
   - Вот настоящее чудо!
   Очень долго она молча глядела и хмурилась от напряжения. Так ребенок силится понять незнакомые взрослые слова.
   - Предмет?.. - еле слышно шепнула Низа.
   - Священный Предмет, зовется Светлой Сферой. Вот его свойство.
   Торговец щелкнул внутреннее кольцо, и оно расплылось в призрачный шар. Низа уставилась, не дыша. Сердце Хармона жарко забилось, кровь прилила к лицу. Шедевр, созданный богами. Мой. Мой собственный!
   Голос Хармона упал до вкрадчивого шепота:
   - Один великий лорд продал Светлую Сферу, чтобы оплатить выкуп за невесту. Другой великий лорд примчался из столицы купить его. Монахи Максимиановой обители пошли на грабеж и обман, чтобы завладеть Предметом. Неведомые злодеи сожгли всю обитель в попытке перехватить его. А Предмет в итоге забрал я. Вот на что способен твой теленок!
   Свет лампы отражался в Сфере, мерцание Сферы - в зрачках Низы. Девушка смотрела, не мигая, и с каждой минутой ее тревога была все заметней.
   - Ты ждешь, когда она замедлится? Этого не будет. Сфера не знает трения. Может крутиться вечно, пока не остановишь рукой.
   Тень не ушла с девичьего лица. Хармон сказал то, что могло порадовать Низу:
   - До тебя я никому ее не показывал. На всем Юге ты одна знаешь, что Сфера у меня.
   Низа спросила:
   - Скольких ты убил ради нее?
   Хармон свел брови. Задумался, сказать ли правду, солгать ли. Но врать возле Священного Предмета не хотелось, а промедление с ответом все равно уже выдало истину.
   - Двоих.
   Хармон вспомнил Доксета и Вихря, решил не лукавить:
   - Четверых.
   Вспомнил Джоакина и добавил:
   - Возможно, пятерых.
   - И что Сфера дала тебе?
   Очень странный вопрос. Хармон удивился.
   - Как - что? Это же чудо, творение богов!
   - И сколько добра ты сделал с ее помощью? Накормил голодного? Исцелил хворого? Выкупил невольника?
   Выкупил тебя, - хотел сказать Хармон, но Сфера-то здесь не при чем.
   - Как я мог что-то сделать, если держал ее в тайне? Сама подумай!
   - Значит, ты положил в пыль пять человек ради бесполезной вещи.
   - Но это же Священный Предмет!
   - Ты никому не принес ни капли добра. Этот Предмет - только пища для твоей гордыни.
   Низа сунула ладонь в мерцающую сферу, и кольцо остановилось, ударившись о девичьи пальцы.
   - Я ошиблась: ты больше Гетт, чем Оллай.
   И Низа ушла. Хармон спохватился, крикнул вслед:
   - Я не хотел никого убивать! Это вышло случайно!
   Слова не остановили ее, а Хармон не нашел смелости догнать и задержать. Час спустя Низы не было в поместье.
  
   * * *
   Хармон спал очень плохо и потому услышал карету.
   Не было Рико, Гортензия, слуг - никого. Особенно остро - не было Низы. Пустота большого здания давила и пугала, Хармон вертелся в постели, покрывался холодным потом, дрожал, мерз. Думал: зря я показал Сферу Низе. Все ведь хорошо было. Сказала: беспомощный, но зато сказала: добрый. Может, она любит таких. У нее на Западе все сильные и злые. А я показал Сферу, еще и сказал про убийства - конечно, стал хуже Гетта из той сказки. Дурачина. И слуг отпустил зря - одному страшно. Из них, конечно, слабая защита, это не Джоакин Ив Ханна. А все ж не один, какая-то опора. Завтра пойду в гостиницу или в гости к бургомистру. Надоело бояться, тьма сожри. Как бы научиться так жить, чтобы не бояться? Может, надо пить много? Или быть молодым-дурным, как Джоакин? Или нанять хорошую охрану? Второе не получится, третье пробовал - добра не вышло. А первое можно. Завтра и начну. Прямо у бургомистра или в гостинице. Потом, когда договорюсь со Вторым из Пяти, точно заведу винный погреб. Буду пить каждый день. Нет, не каждый, я ж не Доксет. Буду пить всякий раз, когда страшно. Едва чуть страшновато стало - сразу хлоп винца. Ни один страх ко мне не подступится! Завтра точно пойду в гостиницу. Или к бургомистру...
   Перед рассветом он все-таки задремал, а потом сквозь тонкую пелену тревожного сна услышал карету. Протер глаза, встал, отдернул шторы. Удивился тому, что светлее не стало. Хлопнул себя по лбу: ставни! Открыл их и тогда увидел экипаж. Взмыленные лошади, белая карета, двое возниц на козлах, а из кабины как раз выходит Онорико-Мейсор, архитектор счастья.
   Первым делом Хармон обрадовался: быстро же Рико поспел! Потом разгневался: какого черта он приехал сюда, если должен был - ко Второму в Пентаго?! Может, с женой таки не поладил? Следом за Рико из кабины вышла Ванесса-Лилит, а с нею и дети. Тут Хармон озлился не на шутку. Высунувшись в окно, закричал:
   - Объясни мне, Рико, что ты здесь забыл?! Я сказал ехать в Пентаго, а ты явился сюда, еще и с детьми! Будто на прогулку собрался!
   Рико поднял голову - лицо его было каким-то странным.
   Оба возницы спрыгнули с козел, и в их руках что-то неприятно блеснуло. Из кабины вышли еще два парня, а один, прежде не замеченный Хармоном, соскочил с запяток. Торговец похолодел, когда понял, что - на самом деле - он видит.
   - Славный купец Хорам Паулина? - слащавым голосом спросил самый короткий из парней. - Будь так любезен, приятель, спустись-ка вниз и отопри дверь. Ну, чтобы не пришлось ломать замок, выбивать окна...
   Хармон сглотнул.
   - У меня есть предложение для вашего хозяина. Рико должен был объяснить в дороге.
   - Да, дружок, он все объяснил, подробненько расписал. Спускайся, обсудим.
   Хармон собрал всю твердость, какую имел.
   - Имейте в виду: я спрятал небесный корабль. Он в надежном тайнике, а если со мной что-то случится - мои люди его уничтожат!
   Рико попытался что-то сказать, но издал лишь мычание: во рту у него сидел кляп. Кстати, руки его были связаны, как и руки Ванессы.
   - Да, да, - кивнул слащавый, - я прекрасно понимаю. У тебя все схвачено, ага. Но мы же не будем обсуждать это через окно, правда?
   Скрепя сердце, Хармон надел халат и побрел вниз. Колени дрожали, желудок крутило. Но бежать не было смысла: рано или поздно этот разговор должен случиться, так уж лучше сейчас. Скажу им все, пускай передадут Второму. Может, сегодня получу ответ - и всем страхам придет конец.
   Он отпер дверь. В ту же секунду здоровяк схватил его за шкирки, протащил вглубь холла и бросил в кресло, сам встал за спиной. Кинжал здоровяка повис над самым ухом Хармона. Остальные парни ввалились в дом: трое верзил, один слащавый коротышка, один худой в широкополой шляпе. Верзилы ввели Рико с женой и детьми, заперли за собою дверь. Вся компания оказалась в доме.
   - Есть еще кто-то, кроме тебя? - спросил слащавый.
   Не дожидаясь ответа Хармона, кивнул паре своих людей, и те разбежались проверять поместье. Хармон пригляделся внимательней и заметил кое-что очень скверное: следы побоев имелись на лицах Рико, его сына и даже Ванессы-Лилит! Ладно Рико, но Ванесса - дворянка! Как мог Второй приказать такое?
   Хармон заговорил как можно холоднее:
   - Как тебя зовут, коротышка?
   - Положим, Мо.
   - Да будет тебе известно, Мо, что твой хозяин, Второй из Пяти, сделал мне предложение о покупке небесного корабля. Я готов принять это предложение, но имею одно встречное условие, о котором Рико, наверное, уже рассказал тебе. А если надеешься меня запугать, то учти: корабль спрятан в надежном месте. Если со мной что-нибудь случится, Второй из Пяти никогда его не получит, а отвечать за это будешь ты.
   Пока Хармон говорил, лица слушателей заметно изменились. Рико выразил отчаяние, парень в шляпе - интерес, а слащавый Мо - насмешку.
   - Ты думаешь, мы служим Второму из Пяти? - спросил широкополый.
   - А ты думаешь, что имеешь право говорить?! - рявкнул на шляпу Мо. - Я здесь говорю, дружок!
   - Вот и скажи, что ответит Второй на мое условие, - нажал Хармон, ободренный разладом среди противников.
   - Что же он ответит?.. - Мо шутливо потер подбородок. - Вот загадка. Может, скажет "да", а может, "нет". А может: "Отлично, мне нравится, давайте два раза!" Только знаешь, дружок: срать мне на Второго из Пяти. Так сказала бы моя госпожа - леди Магда Лабелин.
   Хармон чуть не выпал из кресла. Душа ушла в пятки, к горлу подкатила тошнота.
   - Вы... Лабелины?
   - Ага, - усмехнулся Мо. - Скажи, как ты рад.
   Хармон оцепенел, будто мышь перед удавом. Прилип к Мо немигающим взглядом, боясь выронить хоть звук.
   - Ты сильно задолжал Великому Дому Лабелин, - сообщил Мо. - А все долги нужно возвращать, верно?
   Двое головорезов вернулись в холл:
   - Дом пуст. Нет никого.
   - Все равно будьте настороже, - приказал Мо. - Итак, Хармон-торговец, вот что сейчас произойдет. Ты станешь упираться, спорить, жалобить, а может, даже угрожать. Мы сломаем тебе несколько пальцев, выбьем глаз, отрежем ухо - и ты сдашься. Но привезти тебя в Лаэм в таком виде будет слегка не с руки. Потому, дружок, давай пойдем коротким путем. Ты просто скажешь: "Ага" - и дашь мне все, что нужно. Ага?
   Хармон хотел сказать, но не смог. От ужаса ему свело челюсти, перехватило дыхание. Все его оставшиеся силы уходили на то, чтобы втягивать воздух.
   - Нет?.. - удивился Мо. - Осмысли-ка еще раз. Когда мы все из тебя выбьем, ты станешь котлетой, мясным фаршем. Хочешь остаться человеком? Скажи: "Ага".
   Хармон издал хрип, никак не похожий на согласие. Но большего он не мог. Попытался кивнуть - каменная шея не согнулась. Пошевелить руками - те будто приросли к подлокотникам.
   - Считаешь себя крепким орешком? - хмыкнул Мо. - Или думаешь, мы с тобой шутим? Ну, я покажу, какое у нас чувство юмора.
   Мо глянул на своих головорезов, один из них спросил:
   - Содрать с него шкуру?
   - Нет, Восемь, начнем с другой процедуры. Я думаю, будет хорошо совместить две пользы в одном действии. Одного проверим, другого напугаем.
   Мо повернулся к худому парню в шляпе, и тот сказал с легкою усмешкой:
   - Спасибо, друг Мо, что уделил мне внимание. Раз уж ты смотришь на меня, то не ответишь ли: зачем я здесь?
   - Ты работаешь на меня, - раздельно произнес Мо.
   - Это я и делал в Лаэме, дружище. Не дожидаясь оплаты, уже начал наметки по твоей второй задаче, чтобы, когда уплатишь, все сразу было на мази. Но ты притащил меня в Мелисон, а что я здесь забыл? Одного толстяка ты и сам одолеешь.
   Слащавый Мо смерил парня в шляпе долгим пристальным взглядом.
   - Хочу, чтобы ты доказал серьезность намерений. Хочу знать, что никакие моральные штучки тебя не остановят. Убей Ванессу-Лилит.
   Рико с женой и дети -- все разом завыли сквозь кляпы. Шляпа совершенно спокойно приблизился к Ванессе, погладил ее щеку.
   - Сто эфесов, друг Мо.
   - Какого черта?!
   - Белокровная дворянка - дорогая дичь. Я тебе еще скинул по-братски, с другого бы взял сто пятьдесят.
   - Тогда зарежь ребенка. Любого.
   Рико захлебнулся воем: "Ыыыыыы!"
   - Ребенок дворянки -- тоже дворянин. Сто золотых, парень.
   - Да чтоб тебя солнце спалило! Ты асассин или нет?!
   Шляпа огляделся, поправил шляпу.
   - Задешево могу кончить торгаша. Он богатый, но безродный. Сорок золотых.
   И даже тогда Хармон не смог выдавить ни звука, лишь глаза его полезли из орбит.
   Мо процедил:
   - Торгаш нужен моей госпоже, его не трожь. Убей мальца.
   - Сотня, - повторил шляпа.
   - Не надо детей, - прогнусавил один здоровяк. Лицо было такое, будто его мутило.
   - Да что за карусель! - рявкнул другой головорез. - Дай десятку, Мо, и я всех их кончу!
   - Не тебя проверяю, тупица. Родриго, сучий сын, покажи, наконец, кто ты есть!
   - Заплати.
   Бакли ткнул в архитектора счастья:
   - Сколько этот стоит?
   - Двадцать.
   - Дам десять.
   - Пятнадцать.
   - Идет!
   Нечто блестящее выпало в руку Родриго, и тот сделал один быстрый взмах. Шея Онорико-Мейсора распахнулась раной, он зашатался и рухнул, заливая кровью пол.
   Детский рев, задушенный кляпом вой Ванессы, предсмертный хрип, тошнотворный запах крови. Все вместе обрушилось на нервы Хармона Паулы - и, наконец, смело его оцепенение.
   - Нет! - закричал торговец.
   - Хармон Паула, - вопросил Мо, - оценил ли ты серьезность моих намерений?
   - Да, я все понял, я отдам! Не убивайте больше!
   - И что же ты отдашь? - уточнил Мо.
   - Ну, эту... ее...
   - Ха-ха. Нет, дружок, эта мне ни к чему. Мы здесь совсем не за этой. Мы пришли ради денег.
   Хармон разинул рот.
   - Ради денег?..
   - Ты удивлен? У тебя их много, а нам нужны. Потому ты заплатишь тысячу пятьсот эфесов моему другу Родриго, а остальные отдашь мне. Имеешь возражения?
   - Нет... - выдавил Хармон.
   - Он заплатит? - переспросил широкополый Родриго.
   - Не я же, - осклабился Мо. - Виноват, тысячу пятьсот пятнадцать.
  
  
  
  
  
  
  
   Северная птица - 1
  
   5 мая 1775г. от Сошествия
   Уэймар
  
  
   Как найти себя?
   Праматери завещали: "Свое место в мире прими с достоинством". Где отыскать то место, которое сможет зваться твоим?
   Уэймар укрыт извечным туманом. Серая морось стоит в воздухе, пропитывает одежду, пыльной росою усыпает волосы. Неверно, что в тумане мир кажется призрачным. Напротив: вездесущая влага придает краскам сочности, звукам - четкости, фигурам - жизни. Лоснящиеся бока лошадей, сутулые плечи всадников под мокрыми плащами, обвислые шляпы прохожих, стены в побегах плюща, укрытых росистыми каплями, зеркальные булыжники мостовой и высекаемый из них звон подков, стук набоек, шарканье подошв... Все жизненно до оскомины, накрепко вшито в ткань мироздания, вплетено в полотно этого мига - не вырвешь, не сотрешь. А вот ты - наполовину иллюзорна. В этом легко убедиться: просто отъедь на десяток шагов - и все померкнет, подернется дымкой тумана. Жизнь продлится, как шла, но тебя в ней уже не будет. Ты - гостья. И в тумане, и в жизни.
   Леди Иона София Джессика въезжает в мужнин замок. Ныряет в разверстую пасть ворот, выныривает во двор, оставив за спиною глыбу надвратной башни. Замок напитан жизнью. Звенят кольчугами стражники, вскидываясь в салюте. Гомонят слуги - разгружают подводу: один хекает, бросая сверху мешки, другие растаскивают по каморам, горбясь под грузом. Сир кастелян с балкона сыплет указания, и пара адъютантов порывается бежать-исполнять, а он все мечет новые и новые приказы, и ясно, что первые уже забыты. Пара белошвеек пересекали двор и замерли в реверансе, но головки вертятся, а глазища поблескивают вслед каждому проезжающему кайру. В конюшне ржут и всхрапывают лошади, взбудораженные вновь прибывшим табуном. Гробовщик распоряжается над телегою, в которой, завернутый в саван, мокнет унылый покойник. Тоскливая неподвижность мертвеца, его вопиющее неучастие в общем движении лишь подчеркивает то, насколько живы все остальные. Замок и все его обитатели - весомая, несомненная часть бытия. О себе леди Иона не скажет этого.
   С мучительною тщетой она ищет себе определения. Кто я? Какое место занимаю? Я - хозяйка этого замка? Звучит насмешкою. Я - леди Ориджин? Больше нет, мое место - не там, где нетопыри на флагах. Я - графиня Шейланд?..
   Кайры спешиваются, развертываются двойным кольцом, подняв щиты - на случай внезапной атаки со стен. Конечно, они не ждут засады, но многолетняя выучка управляет ими. Кайрам легче выполнить заученный маневр, чем воздержаться от него. Они - воины, они - носящие оружие. А я кто? Они служат мне и подтвердят это хоть среди ночи, хоть пьяные в дым. Кому служу я? Неужели - себе? Боги, до чего это мелко!
   Леди Иона спрыгивает наземь, отказавшись от помощи. Идет к донжону, поднимается на крыльцо, в глубине души надеясь: пускай Виттор меня не встретит. Я вцеплюсь в эту обиду, как в путеводную нить, раскручу ее, приведу себя к ясности. Скажу себе: я ждала, что муж встретит, обнимет, приласкает, согреет; он не сделал, но я ждала, я - жена, жаждущая ласки. Однако граф Виттор Кейлин Агна выходит на крыльцо и раскрывает объятия навстречу супруге, и ее надежды тают. Правда в том, что она не ждет тепла от мужа. Не знает, что делать с этим теплом: ни принять, ни отвергнуть.
   Граф Виттор начинает говорить:
   - Душенька, как же я рад тебе! Прости, что так вышло: старого ключника Бейли угораздило помереть ровнехонько сегодня, да еще и не в замке, а в городе. Вот его и привезли сюда точно к твоему прибытию - нет, каков подарочек! Уж мог бы повременить, отложить кончину на денек.
   Он шутит, - делает вывод леди Иона. Объятия мужа становятся до зуда неприятны, хочется вывернуться скорее. Она одергивает себя: я несправедлива, Эрвин тоже мог так сострить, я и сама могла, среди Ориджинов шутки о смерти всегда в ходу. Но не тогда, когда покойник во плоти лежит рядом. И не когда душу грызет другое, едкое. Но муж не знает, что меня грызет. Но должен бы - ведь он все затеял, еще и скрыл от нас! Но скрытность - не всегда проступок; возможно, он берег меня, щадил мои же чувства... Она путается в чаще противопоставлений, безнадежно теряется, восклицает:
   - Нет!
   И глупо - сама себе противна - тоже сводит на фарс:
   - Нет, никак нельзя умереть в иной день, если назначен этот. Пятая заповедь: не изменяй срок, отмеренный богами.
   Граф Виттор улыбается:
   - Я скучал по тебе, душенька.
   - И я по тебе, - отвечает Иона, ненавидя себя за двойственную правду этих слов. Да, скучала. Но это ли сейчас существенно?
   Граф приглашает ее к обеду:
   - Стол накрыт, любимая. Смени платье, причешись и спускайся - я жду с нетерпением.
   Из порта она ехала верхом и вся, от волос до сапог, пропиталась влагой. Переодеться - не только разумно, но даже необходимо с точки зрения приличий. Но Ориджины - солдаты, им плевать на дождь и сырость. Опершись на неуместную эту аналогию, она упрямится:
   - Ни к чему суета, идем обедать сейчас.
   Граф не спорит, леди Иона входит в трапезную и спустя минуту уже начинает жалеть. К обеду, конечно, приглашена вся замковая знать, и все опаздывают, ведь не ожидалось, что леди пожелает кушать сразу, едва спрыгнув с коня. Вассалы и офицеры чуть не вбегают в трапезную, комкают приветствия, оглушительно скрипят стульями. Леди Иона не может начать трапезу, пока все не собрались; сидит над пустою тарелкой, изображает вежливость и нещадно мерзнет в мокром платье. Думает: как все это абсурдно, нам следовало пообедать вдвоем, только вдвоем. Нужно столько обсудить. Еще не рухнуло, еще обратимо, еще может найтись достойное объяснение. Продал... Ориджины никогда не продавали Предметов, тем более - своим врагам Лабелинам, еще и тайком от ближайшей родни. Но и что? У Виттора свои резоны. Нельзя мерять других своею правдой. А нельзя ли? Правда - лишь одна, иначе теряет смысл само это слово. Но быть может, его правда станет и моею, если он объяснит толком. Нужно было вдвоем, следовало настоять...
   Вдруг Иона теряет все мысли и цепенеет, пораженная последним вошедшим в трапезную человеком. Этому должно быть объяснение, - шепчет она себе. Этому есть разумная причина. Виттор не мог просто так, или в насмешку, или по глупости. Он точно объяснит это, и я пойму, - говорит себе леди Иона, но все не может отвести глаз от последнего гостя. Мартин Шейланд усаживается рядом с братом, бросает на Иону взгляд - боязливый и наглый. По знаку графа Виттора начинается обед. Иона сидит справа от графа, Мартин - слева. Некоторым образом они уравнены этою диспозицией.
   Справа от Ионы - кайр Сеймур Стил. Она ловит в себе острое и недопустимое желание: протянуть под столом руку, сжать ладонь кайра. Ощутить спасительную близость человека, которому можно верить. Она сдерживается не из-за приличий, а потому, что воин может ошибочно понять ее жест как приказ и убить Мартина прямо здесь, за столом. Ошибочно ли? Может ли Иона поклясться, что не хочет этого? Нет, даже если хочет, это недопустимо. Уважение к мужу, к его роду, к ее новому дому. А он - уважал ли ее, когда вздумал усадить за стол бешеного зверя? Виттор объяснит это. Есть разумная, понятная причина. А если нет - что тогда?
   Гости произносят здравицы, громогласно радуются ее возвращению. Адресуют ей вопросы, вынуждая описывать столицу, двор, правление Минервы, политику брата. Ориджины - воины и лорды, - думает Иона, - мы умеем владеть собою, какое смятение ни царило бы в душе. Держась за эту мелкую и, в сущности, сомнительную гордость, она несет себя сквозь застольные беседы. Находит изящные слова и достойные изречения мысли, принимает комплименты. Выслушивает новости, из коих одна дарует проблеск света: расправа над Подснежниками не состоялась, Минерва выслушала и помиловала крестьян. Тут же Иона травит свою радость: но ловушка Эрвина сорвалась, Кукловод все еще на свободе! Однако невиновные крестьяне спасены, это ли не счастье? Но скольких невиновных теперь погубит Кукловод со своею бригадой? Но это не оправдание. Иона против убийств, даже ради великой цели. Особенно - ради нее. А так ли уж против? Не она ли желает смерти брату мужа - прямо сейчас, за праздничным столом?..
   Наконец, Иона понимает: обед - это пытка. Не стоит искать резоны в отдельных словах, как нет справедливости в отдельно взятом инструменте палача. Коль боги решили подвергнуть ее пытке, важен лишь сам этот факт, а не слова и люди, служащие орудиями. Иона знает, за что ей послано мучение: она снова - уже вторично - арестовала невиновного. Я отпущу Джоакина Ив Ханну и принесу извинения, - решает она и немного успокаивается, и тогда обед подходит к концу.
  
   Значительно позже Иона увидела мужа наедине. Он дал ей время принять ванну, одеться в сухое, согреться в жарко натопленной спальне, провалиться в дремоту, проснуться в тревоге и душевной сумятице. Нельзя спать, - хлестала себя Иона, - нельзя быть вялой и разморенной! Нужно встретить во всеоружии... что? Беседу с собственным супругом?! Я у себя дома, а не на поле боя! Тогда почему я боюсь стать слабой?..
   Наконец, Виттор пришел к ней. В руке он держал конверт.
   - Боги, я так рада! - Иона поднялась ему навстречу. - Мучительно нуждаюсь в беседе с тобой!
   - Душенька, я так и чувствовал, что ты захочешь пояснений, потому решил изложить свои слова на бумаге. Будь добра, прочти!
   Он протянул конверт, Иона удивленно моргнула:
   - Прочесть?..
   - Да, дорогая.
   - Вместо беседы?
   - Чувства к тебе могут сбить меня с мысли, может случиться непонимание. Будет лучше, если ты прочтешь - в письме все передано точно и верно.
   Иона взяла конверт, но не подумала сломать печать.
   - Любезный мой Виттор... Мы с тобою - дети разных земель, воспитаны в разных нравах. В Первой Зиме не принято передавать письмом то, что действительно важно. Мой отец объяснял так. Если двое собеседников имеют расчет впоследствии доказать третьей стороне (судье или владыке), что лишь один из них прав, то им стоит изложить суть дела на бумаге. Но если два человека чести готовятся не к будущему конфликту, а ко взаимному пониманию - им стоит говорить. Говорить столько, сколько потребуется для сближения, и ни словом меньше.
   Граф Виттор поджал губу, довольно явно выдав раздражение.
   - Стало быть, ты не желаешь читать?
   - Я жажду услышать тебя. Писем мне достало в Фаунтерре.
   Она отложила конверт и принялась ждать. Граф не выдержал:
   - Ладно, изволь, раз так настаиваешь. Хотя меня неприятно поражает твое упрямство. Что же ты хочешь услышать?
   - Ты знаешь и сам, раз изложил на бумаге.
   - Я видел тот взгляд, каким ты ошпарила Мартина. Уж конечно, я знаю: хочешь говорить о моем брате. Но, верно, ты совсем не дала себе труда поразмыслить. Зачем я вывел Мартина к столу, зачем выпустил из заточения? Знаешь ли, миновало полгода! Если б я все это время держал его в башне, пошли бы слухи и кривотолки, мы стали бы мишенью для черных домыслов. В конечном итоге, пострадала бы репутация Дома Шейланд, на нас легло бы пятно позора. Странно, что ты не понимаешь этого!
   Иона не сразу нашла слова.
   - Правда: я не понимаю. Ты не просто избавил убийцу от расплаты, но скрыл само его злодеяние?!
   - А ты желала, чтобы я звонил про это на каждом углу? Мартин - больной человек! Что ж мне, кичиться его безумием?!
   - Но это же подлость, преступная подлость! Ты покрываешь убийцу, выдаешь за честного и уважаемого человека, сажаешь за один... за один стол со мною! Понимаешь ли ты, что он сделал? Двадцать семь жертв погибли под пытками! Моя Джейн и леди Минерва чуть не оказались в их числе!
   - Он болен, говорят тебе! - гневно выплюнул муж. - Мартин никого не убивал, его хворь погубила этих несчастных! Хочешь наказать больного за то, что он нездоров?
   - По меньшей мере, я не хочу видеть его за своим столом, в моем доме, в моем замке. Он болен - отправь его в богадельню!
   - К твоему сведению, Мартин выздоровел и раскаялся в своих поступках.
   Это выбило землю из-под ног Ионы. Чего угодно могла ждать она - но не такого. "Мартин - убийца, но он мой брат, я его пожалел". "Мартин - безумец, но что тут поделать? Будет жить взаперти, под надзором". "Мартин заслуживает смерти, но он нужен мне: я готовлю политический брак". Ни одно из этих объяснений не пришлось бы Ионе по душе, но она хоть знала бы, что слышит искренние слова.
   - Выздоровел?
   - Именно так.
   - Каким образом?
   - Ходил к лекарю, пил снадобья.
   - Разве есть снадобье от безумия?
   - А ты изволишь мне не верить?! - вскипел Виттор.
   Она не верила скорее себе, чем ему. Чувства и опыт говорили, что слова мужа -- вранье. Но невозможно было принять, что леди Ориджин рода Агаты слышит от своего лорда-супруга прямую и наглую ложь.
   - Я... Я не знаю...
   Он все смотрел, наливаясь гневом, и она не выдержал дикого абсурда ситуации - бросив Мартина, переметнулась к другой теме:
   - Зачем ты продал Светлую Сферу?
   - Что?..
   Иона заговорила со странною торопливостью:
   - Я встретила... взяла в плен одного наемника, Джоакина Ив Ханну. Он был здесь прошлой весною вместе с торговцем, Хармоном. Я не знала, по какому делу, но добилась ответа. Этот Хармон по твоему поручению продал Священный Предмет!
   Она поняла, почему спешит: чтобы быстрей показать, как много ей известно, и не дать мужу повода солгать. Она страшилась прямой лжи, будучи бессильна перед нею, как придворный фехтовальщик - против мужика с оглоблей. Устыдившись собственной слабости, Иона окончила медленней и жестче:
   - Ты сбыл часть достояния Дома Шейланд, сделав беднее наших будущих детей. Ты продал Светлую Сферу врагам моего рода - Лабелинам. Ты сделал это тайком от меня. Как ты мог?
   - Раз уж ты хочешь знать... - граф помедлил так, будто какая-то причина могла заставить Иону отступить. - Раз уж так желаешь, то слушай. Твой лорд-отец запросил за тебя несусветный выкуп - сто тысяч эфесов. Это чушь и ересь, императоры не платят столько семьям невест! Чтобы наш союз стал возможен, ради нашей с тобою любви мне пришлось - да, пришлось! - продать Предмет. Думаешь, я счастлив, что так получилось? Уж конечно, я сохранил бы Сферу, если б герцог Десмонд хоть немного умерил аппетиты!
   Видимо, он метил пристыдить ее. И верно, было чего стыдиться: герцоги Первой Зимы - жестоки, надменны, порою бессердечны, но в жадности их прежде не уличал никто. Однако Иона ощущала подвох.
   - Разве твои дела столь плохи, чтоб не найти чистых денег? Мне казалось, банки Шейланда...
   - Именно - тебе казалось! Ты понятия не имеешь о моих делах, поскольку в жизни не интересовалась ими! Воротишь нос от любых счетов и сумм!
   То было правдой. Лишь один Ориджин интересовался деньгами - не леди Иона.
   - Отчего ты не предложил сам Предмет на роль выкупа? В этом было бы больше чести, чем в продаже.
   - И выслушать от герцога Десмонда то, что теперь слышу от тебя? Нет уж, благодарю покорно!
   - А почему хотя бы не сказал мне? Продать реликвию ради любви... это постыдно, но красиво. Ужели я не рассмотрела бы величия поступка?
   - Так рассмотри сейчас! Прекрати допрос и пойми меня!
   Она осеклась. Действительно, что мешает увидеть дело под этим углом? Тем более, что Джоакин, источник ее сведений, именно так и сказал: граф продал Предмет ради любви. И вдруг от горькой иронии слезы навернулись Ионе на глаза. Ведь именно такого поступка - безумного, дерзкого, великого - не хватало ей, чтобы полностью полюбить мужа. Узнай она о продаже Сферы тогда, год назад - широкий жест Виттора окончательно пленил бы ее, наполнил душу любовью и счастьем. Но сейчас, после злодеяний Мартина Шейланда, после того дня, когда Виттор переметнулся к Адриану, - в ее сердце поселилось недоверие. Иона сделалась неподатливой для чувств.
   Чтобы скрыть смятение, она отвернулась к окну. Сказала через плечо - как ей казалось, мягко:
   - Хорошо, я тебя понимаю.
   Виттор сухо осведомился:
   - Ты что же, делаешь одолжение? Снисходишь ко мне, стало быть?
   - Я понимаю тебя, - повторила Иона.
   - А сама не желаешь объясниться?
   - Разве я чем-нибудь тебя уязвила?
   - Ах, ты даже не осознаешь!
   - Прости, но...
   - Ты отправилась в столицу на коронацию! Она состоялась в январе, сейчас - май. Чем ты можешь объяснить четыре месяца своего отсутствия?
   - Я была нужна в Фаунтерре.
   - А мне - нет? Ты - моя жена! Помнишь об этом?
   - Не забываю ни на минуту.
   - Сложно поверить! При первом удобном поводе ты сбежала в столицу! Кому нужна жена, готовая исчезнуть на полгода? С тем же успехом можно ходить в холостяках!
   - По-твоему, я -- недостойная супруга?
   Он промолчал, но взгляд был слишком красноречив. Иона растеряла все слова.
   - Знаешь ли... - выронил Виттор и ушел.
   Иона осталась, смятенная, сбитая с ног. Долго сидела в тишине, пытаясь восстановить душевный покой.
   Наконец, она убрала в секретер письмо мужа и вызвала кайра Сеймура Стила, капитана своей стражи. Воин не посмел задать вопрос, но любопытство явно светилось в его глазах, и Иона сказала:
   - Последняя заповедь: "Позволь иному быть". Люди часто непредсказуемы, они делают не то, чего мы ждем, и даже не то, что кажется нам единственно правильным. Потому мы смеем считать их подлецами, а на деле - они просто другие. Нужно иметь терпение.
   Кайр удовлетворился этим, и ей стало спокойнее.
   - Будьте добры, Сеймур, отправляйтесь в город, в лечебницу, привезите Джейн.
   - Да, миледи.
   - Также велите подать перо и чернила. Хочу отправить письмо Эрвину.
   - Да, миледи.
   - Отпустите Джоакина Ив Ханну. Верните все его имущество, принесите извинения.
   - Да, миледи.
   - Благодарю вас за службу. Безмерно рада, что могу на вас положиться.
   - Слава Агате, миледи!
   Перед уходом он все же задал вопрос:
   - Хотите, чтобы я убрал Мартина?
   Ответ прозвучал тихо и сухо:
   - Ни в коем случае. Граф Виттор сказал, что Мартина вылечили.
   Сеймур опешил:
   - Вылечили, миледи? От безумия?
   Она повторила с нажимом:
   - Граф Виттор заверил меня, что Мартин исцелился. Я обязана верить мужу.
   - Да, миледи, - тяжело выдавил Сеймур.
   Иона задержала его в дверях:
   - Кайр, следите за Мартином. Он больше никому не должен навредить. Пусть кто-нибудь из наших людей всегда знает, где он.
   - Так точно, миледи.
   - Установите надзор за тайным ходом из замка.
   - Да, миледи.
   - И разыщите лекаря.
   - Простите?
   - Если... когда муж лечил Мартина, он должен был пригласить лекаря.
  
  
  
  
  
  
  
   Меч - 2
  
   5 мая 1775г. от Сошествия
   Уэймар
  
   - Твои деньги, можешь пересчитать.
   Мешочек брякнулся на скамью подле узника. Джоакин исподлобья стрельнул взглядом в северянина.
   - Меня, значит, отпускают?
   - Догадливый.
   Он поднялся со скамьи, потянулся, разминая суставы.
   - Принцесса, стало быть, узнала все, что хотела?
   - Ты свободен, вот и радуйся. Станешь ехидничать - вобью твои зубы в глотку.
   Джоакину вдруг захотелось уточнить, велела миледи отпустить его с зубами или без, и не пожелала ли напоследок хотя бы извиниться. Но он дуже привык оставлять при себе подобные вопросы.
   - Ну, считать будешь или нет? - поторопил кайр.
   Джо развязал мешочек и стал раскладывать эфесы в столбики. По правде, он делал это несколько медленней, чем мог.
   - Все на месте, - сообщил Джо и так же неторопливо сложил монеты в кошель.
   - Твое... оружие, - сказал кайр с насмешливой паузой и отдал Джоакину меч.
   Меч как меч, - подумал Джо. Вполне годный, чтобы выпустить дух из одного нахала. Вот только зачем? Хамов и зазнаек в мире слишком много, рука устанет рубить.
   Он повесил меч на пояс, кайр подал кинжал:
   - Гляди-ка, даже заряжен.
   Джо не ответил. Сунул кинжал в ножны, надел плащ, накинул капюшон.
   - Могу идти?
   - Проваливай.
   Он вышел во двор Уэймарского замка. Миновал год, как он побывал здесь. Некто более сентиментальный - скажем, тот же Джо годичной давности - принялся бы сравнивать: как было тогда, и как сейчас. Тогда, мол, была служба, любовь, мечты и полные штаны наивности. Теперь - только опыт и кошель золота. Второе - полезное приобретение, первое - сомнительное, не факт, что окупает все утраты. Но нынешний Джо презирал подобные мысли: от них столь же мало проку, как от мечтаний и любви. Надо просто идти вперед и не делать глупостей.
   Он зашагал к воротам, думая: хорошо, легко отбылся, могли и поколотить. Еще думал: где-то теперь Луиза? Она тоже ехала в Уэймар, но поотстала. Поселюсь в городе, подожду. А то соскучился и по ней, и по Весельчаку. Он, поди, решил, что мне гробки-досточки. Вот удивится при встрече.
   - Где в городе хорошая гостиница? - спросил Джо у часового на воротах. Все же как-то странно было выйти из замка, совсем ничего не сказав. Вот он и спросил о гостинице - вроде как вместо прощания.
   А часовой ответил:
   - Гостиницы-то есть, куда без них. Но ты сперва зайди к графу.
   - На кой? - осведомился Джо.
   - Его милость граф Шейланд хотел тебя увидеть.
   - Так пусть придет ко мне в номера и полюбуется.
   - Гм-гм, - откашлялся часовой и встал покрепче, широко расставив ноги. Рядом возник напарник.
   Джо устало вздохнул:
   - Если б вы знали, парни, как мне надоели все эти графы с герцогами! Попасть бы в такое место, где есть только старейшина и священник, и ни одного дворянина на сто миль вокруг.
   Часовые переглянулись, и один доверительно сообщил:
   - В моем хуторе ни одного благородного. Было, рыцарь проехал - так о нем два года все гутарили. Хутор зовется Красный Карась. Не спрашивай, почему. Никто не знает.
   Второй добавил:
   - Ты к графу все-таки сходи. А то ведь придется... ну, как бы... в общем, так оно лучше.
   - Куда идти? - выдохнул Джоакин.
   - Я отведу.
  
   И вот он очутился в комнате, которую принято звать кабинетом. Со столом и писчими приборами, с этим шкафом на тысячу ящичков, с дубовыми панелями на стенах, да еще с портретом важного такого графа в расшитом камзоле. Граф на картине был толст и краснощек, граф за столом - худ и снежно бел, однако ясно было, что живой приходился сыном нарисованному.
   - Любопытствуете на счет моего папеньки? - вместо приветствия спросил Виттор Шейланд.
   Джо любопытствовал лишь об одном: как долго его еще задержат здесь.
   - Красивый портрет, милорд.
   - Ха-ха, - усмехнулся граф. - Художник постарался, как мог, всю силу искусства приложил. Но если человек родился боровом, то никакое художество его не исправит. Мой папенька не славился красотою, но имел ряд иных весьма видных достоинств.
   - Каких, милорд? - спросил Джо без тени интереса.
   - Присаживайтесь, сударь.
   - Благодарю.
   Джо сел, не снимая плаща. Как бы с намеком, что долго не задержится.
   - Мой лорд-отец, - сказал Виттор Шейланд, - знал людей. Он говорил: люди - самое дорогое и самое дешевое богатство. Дешевое потому, что люди даются почти задаром, надо лишь подобрать ключ. Дорогое потому, что ничего нет ценнее, чем правильный человек на нужном месте.
   - Мудро, милорд, - выронил Джо. Что-то похожее говорил когда-то Хармон. А потом застрелил Полли.
   - А чтобы понять людей, - говорил мой папенька, - нужно всего лишь проявлять к ним интерес. Смотреть зорко, слушать внимательно и делать выводы.
   - Я убежден, милорд, что вы следуете всем заветам лорда-отца.
   - Да, сударь, но я говорю не о себе, а о вас, - Виттор указал на Джо хвостом пышного гусиного пера. - Вот смотрите: вы приглашены в кабинет графа. Могли бы приглядеться ко мне, задать пару вопросов, послушать, что скажу, понять, какой я человек. Такое знакомство наверняка пригодилось бы. Но нет, сидите истуканом, всем своим видом сигналите: мне, мол, недосуг, уйти хочу.
   - Виноват, милорд. Я не хотел проявить бестактность.
   - Да бросьте, - отмахнулся граф. - Я не о вежливости речь веду, а о богатстве. Вы вошли сюда бедняком - бедняком и выйдете, ничего не взяв. А вот я стану богаче, поскольку держу открытыми глаза и уши. Смотрю на вас и вижу странную картину: наемный воин без тени интереса к графу-богачу. Бывает ли такое? Бывает, если есть тому причина. А какая?
   - Ваша леди-жена, милорд, обо всем меня расспросила и получила исчерпывающие ответы.
   - Не сомневаюсь, - выронил граф неожиданно сухо. Продолжил мягче: - Однако причина не в ней. Если б ваша странность объяснялась одною леди Ионой, вашим чувством был бы страх, а не скука. Кайры Ионы, поди, настращали вас. Теперь отпустили - а я вернул с порога. Естественно было бы испугаться, но вы смотритесь устало. И тут вспоминается одна штука: слыхал я, будто вы служили леди Аланис.
   Джо напрягся, и это не укрылось от цепкого взгляда графа.
   - Да-да, служили. Прошлою весной вы были охранником торговца. За один жалкий год успели взлететь до личного воина герцогини Альмера, побывать в осажденном дворце, принять участие в триумфе мятежников, а затем - пережить такое нечто, после чего графы и герцоги стали вам малоинтересны. Я делаю из этого два вывода. Первый: если мне потребуются тайны леди Аланис - их стоит искать у вас. И второй: видимо, вы - незаурядный человек.
   - Благодарю за урок, милорд. Я буду внимательней к людям.
   Граф рассмеялся:
   - Положительно, вы переигрываете! Увидели, что меня впечатляет ваше хладнокровие, вот и бравируете им. Или перед самим собой похваляетесь: мол, все вам нипочем. Но я открою вам еще один урок моего отца: люди не меняются. По крайней мере, не за год. Вы знали о Светлой Сфере, но не убили Хармона и не отняли ее, а, напротив, вытащили торгаша изо всех передряг. Вы добились службы у леди Аланис и служили ей даже тогда, когда много выгодней было ее продать. Вы отличный воин? Да, в это я поверю. Вы умеете быть преданным, как старый пес? И это я готов принять. Вы изменились и сделались циником, ко всему на свете безучастным? Нет, так не бывает.
   Джо и не подумал спорить:
   - Возможно, вы правы, милорд.
   - Я хочу знать, что вы за человек. Леди Иону интересовали ваши знания, она избавилась от вас, едва их заполучила. Меня же интересуете лично вы.
   Джо вздохнул:
   - Чем могу служить, милорд?
   Граф Виттор Шейланд сделал долгую паузу. Джоакин успел подумать: станет выпытывать про Аланис, посмеется над любовью, потребует деталей, поверит, отпустит. Знаем, проходили. Как же надоело!
   Граф произнес раздельно и очень веско:
   - Скажите, чего вы хотите?
   - В каком смысле? - не понял Джо.
   - Удивление, - хлопнул в ладоши Виттор. - Наконец что-то живое! В прямом смысле, сударь: чего хотите сейчас?
   - Уйти, - признался Джоакин.
   - Это сразу было ясно. Чего еще?
   - Попасть в Печальный Холм в Южном Пути. Повидать отца и маму.
   - Допустим, сударь. Но не о том мой вопрос. Предположим, я могу вынуть из ящика и дать вам что угодно. Просто так, забавы ради. Что бы вы взяли?
   Вопрос насторожил Джоакина. Собственно, вся эта беседа не приносила радости, но прежде было просто уныло, а теперь проснулась тревога.
   - Чего вы от меня хотите, милорд?
   - Я уже сказал: понять, что вы за человек. А чего хотите вы?
   - Вернуться к матери.
   - Нет.
   Джо поднял бровь:
   - Виноват, милорд. Не смею спорить, но разве не мне виднее, чего я хочу?
   - Вы лжете, сударь. Но я не в обиде, поскольку лжете вы не мне, а себе самому. Вы не хотите к матери, сир Джоакин. То бишь, вы, конечно, скучаете по ней и питаете искреннюю сыновью любовь... Но стремитесь вы не к, а от. В ваши годы лишь тот спешит к матери, кто уходит от кого-то другого. Или от чего-то.
   Джоакин собирался сказать: "Возможно, ваша правда, милорд", или что-то еще в том же роде. Но почему-то зубы не разжались и язык не пошевелился во рту.
   - Мне думается, сударь, - тише и вкрадчивей заговорил граф, - каждому из ваших прежних хозяев вы дали все, чего они от вас хотели. Спасли шкуру Хармона-торговца и помогли ему сбыть Сферу. Спасли шкуру леди Аланис и помогли ей встретиться с Ориджином. По указке Ориджина берегли леди Аланис в осаде - и сберегли. Вы даже сообщили моей леди-жене все, что она хотела знать. Вы виделись с тремя весьма могущественными людьми и удовлетворили их. Но они не смогли удовлетворить вас.
   Граф подался к нему, опершись на стол.
   - Итак, я спрошу вас еще раз. Чего вы хотите? Что такое вам нужно, чего не смогли дать три герцога? И если я захочу вас к себе на службу - что мне нужно вынуть из ящика стола?
   - Деньги, - сказал Джо. Без смысла, просто чтоб отделаться.
   - Чушь, - срезал граф.
   - Рыцарское звание.
   - Мелко.
   - Титул.
   - Не то!
   - Нет, правда, милорд: я хотел бы имение и дворянский титул. Построить свой замок, повесить герб. Я даже придумал его: сердце, пронзенное мечом...
   Джо умолк, когда граф Виттор покачал головой:
   - Блеска не вижу. Нет огня в глазах. Речь о титуле, тьма сожри! А вы с прохладцей, будто за старую шлюху торгуетесь. Последний раз, Джоакин Ив Ханна: чего хотите?
   - Я не знаю, милорд. Ума не приложу, что нужно сказать, чтобы порадовать вас.
   - Так подите вон, - бросил граф. - Вы - огарок. Мне вы более неинтересны.
   С чувством безмерной усталости Джо поднялся и покинул кабинет.
  
   * * *
   Выйдя за ворота, Джоакин Ив Ханна быстро зашагал прочь. Прошел по скрипучим доскам подъемного моста, мельком глянул в сухой ров, на дне которого буйно разрослась колючка. Ступил на дорогу, машинально отметил: край моста врос в грунт, значит, мост давно не поднимали. Это плохо, механизм мог заржаветь... хотя мне-то какое дело? Джо ускорил шаг - частью от неприязни к замку, частью потому, что дорога шла вниз.
   Уже смеркалось, низкое закатное солнце лупило в правое плечо, и длиннющая тень путника скользила по обочине. Впереди лежали кварталы знати - трехэтажные, обросшие балконами да мансардами, глубоко неприятные Джоакину. Он еще ускорился, надеясь дотемна проскочить их и попасть в портовый район.
   - Эй, парень, погодь! Куда так припустил?
   Джо обернулся на голос и увидел человека, спешащего следом. То был мужчина в мещанских деревянных башмаках, коричневых бриджах и жилетике, надетом поверх белой рубахи. Он шел так быстро, что аж раскраснелся, но ради приличия старался не бежать. Джо не заметил на парне оружия, потому спокойно отвернулся и пошел своей дорогой.
   - Да постой же! - крикнул жилет. - Тебе говорю, минуту подожди!
   Джоакин замедлил шаг, подпустил его поближе и спросил:
   - Хочешь в морду?
   - Я-то?.. Нет уж, зачем?
   - Тогда иди своей дорогой.
   - Так я ж за тобой! Дело есть!
   - А у меня к тебе - нет.
   Джо свернул в сторону, в переулок, но жилет и тут не отстал. Засеменил рядом, барабаня дробь по мостовой своими деревяшками.
   - Хорошее ж дело! Дай хоть сказать - поймешь, что ничего плохого.
   - Ты из замка?
   - Я-то?.. Ну так да, меня граф послал.
   - Вот и проваливай в замок. Мне ничего от вас не надо.
   - Даже денег?..
   - Их - тем более.
   - Что ж мне с ними делать?
   Жилет вытянул кошель из внутреннего кармана. Джо намекнул, в какое место жилет может засунуть свои деньги, и снова резко свернул. Жилет споткнулся на повороте, выронил кошель, кинулся подбирать. Тем временем Джо оторвался от него и вышел на пустую улицу. Окинул ее беглым взглядом, заметил боковой переулок, состоящий из одной только лестницы. Джо ринулся туда, сбежал на пролет, свернул, оказался на тропе между задних дворов. Тут не было ни души, шагов за спиной уже не слышалось, и Джо вздохнул свободнее. Он прошел тропу до конца, оказался на мощеной улице, что вела вниз - очевидно, к порту. Туда-то ему было и нужно.
   Пройдя сотню ярдов, Джо ощутил жажду - и как раз в этот момент увидел фонтанчик. Крохотный скверик на дюжину деревьев, две лавки да мраморная чаша с журчащей водой. Джо напился, думая о добром знаке: встретить воду как раз тогда, как проявилась жажда. Он оглянулся на вершину холма и заметил еще один добрый знак: замок полностью скрылся из виду, заслоненный домами. На душе стало немного чище. Джо развязал мешок, наполнил водой обе фляги и двинулся дальше, вниз по улице. На развилке его спокойно, без надрыва облаял желтый пес. Джо похвалил пса и повернул направо, но шагов черед двести призадумался. Вроде бы спуск к порту шел на юг, а сейчас Джо движется прямиком на запад. Он воротился к псу - тот залаял еще приветливей - и свернул теперь на левую улицу. Та повела на восток, по кольцу вокруг холма. А нужно - вниз, на юг. Джо снова вернулся, желтый пес гавкнул только раз и с любопытством уставился на путника. Джо выругался.
   - А, вот ты где! - раздался рядом знакомый голос. - Заблудился, брат? Давай дорогу покажу.
   Джоакин схватил жилета за грудки и приподнял над мостовой.
   - Лучше тебе на сей раз понять мои слова. Мне от всех вас ничего не нужно. На все дела ваши мне плевать с высокой башни. Я хочу только одного: поскорей попасть в порт и убраться отсюда. Потому уйди с дороги и больше не появляйся, иначе пожалеешь.
   Жилет примирительно поднял ладони.
   - Пойми и ты, братец. Меня послал граф, велел сказать тебе кое-что и помочь с дорогой. Я должен сделать, как он велел. Я тебя отлично понимаю. Вижу, все тебя достали. Думаешь, меня не доставали? Еще как, тебе и не снилось! Потому я тебя понимаю, как родного, и рад бы оставить в покое да исчезнуть, но с приказом как быть?
   Джо поставил его наземь и спросил:
   - Ты из благородных?
   Жилет хохотнул:
   - Что, сам не видишь? Я тот еще маркиз!
   - Воин?
   - Цирюльник.
   Джо нахмурился:
   - То есть как - цирюльник?
   - Ну, цирюльник. Бороду вжик-вжик, усишки чик-чик. Заштопаю рану, пущу кровь, поставлю припарку, вправлю сустав. Все, чего надо. Цирюльник я, так-то.
   - Что же, граф за мной послал цирюльника?
   - Ну, я был под рукой, он меня знает, вот и послал.
   Джо почесал затылок. Жилет, вроде, неплохой парень. Он же не виноват, что лордам служит.
   - Слушай... как тебя звать?
   - Гарри Хог.
   - Хок?
   - Нет, Хог. Ну, как кабан у закатников.
   - Твое прозвище - кабан?..
   Джо прошелся взглядом по фигуре парня. Тот был худощав, аккуратен, без тени брюха. Если чем и напоминал кабана, то только чуть вздернутым носом.
   - Так вышло, - пожал плечами Гарри и тихонько хрюкнул.
   - Не похоже, - сказал Джо.
   - Я знаю, - вздохнул Гарри.
   - Ладно, идем со мной. Выполнишь свой приказ, а потом уберешься, согласен?
   - А то!
   Джоакин зашагал по улице - не зная толком дороги, просто надеясь, что рано или поздно придет в порт. Уэймар - портовый город, как-нибудь да выйдешь к берегу. На ходу спросил:
   - Что тебе велено сказать?
   - Ну, того... велел передать, что он приносит тебе свои извинения. Говорит, он знает, что миледи поступила нехорошо, ему совестно за нее.
   Джо скривился:
   - Не верю ни слову.
   - А мне-то что, - развел руками Гарри. - Велено сказать - я говорю.
   - Ладно, сказал. А что за деньги?
   - Граф сказал: миледи завезла тебя в Уэймар против твоей воли. Он понимает, что это плохое дело. Велел дать тебе денег на дорогу туда, куда тебе нужно, и посадить в дилижанс.
   - Ни к чему мне дилижанс.
   - Как хочешь, - не стал спорить Гарри. - Так что, у нас останешься?
   - Я иду в порт.
   - В порт? Да ладно тебе! Он в другую сторону.
   Джо окрысился:
   - Мне почем знать? Я второй раз в Уэймаре! Думаешь, все запомнил?
   - Ну так и спросил бы. Давай проведу.
   Не дожидаясь согласия, Гарри свернул в какую-то дыру. Джо ничего не оставалось, как пойти следом. Они оказались в щели между заборов, темной как гроб и узкой как ножны. Джо подумал, что вот-вот застрянет, но щель внезапно кончилась, выплюнув путников на улицу, ведущую вниз, к Дымной Дали. Над крышами виднелись мачты кораблей.
   - Ладно, теперь сам найдусь. Спасибо, Гарри. Ступай.
   - Погодь. Тебе зачем в порт? Куда плыть хочешь?
   - Тебе что за дело?
   - Вот же нервный, боги святые! В порту добрая сотня лодок - как ты правильную найдешь?
   Джо поглядел на мачты: и правда, их было много.
   - Ну, я приплыл из Короны...
   Внезапно он понял, что в Корону ему не нужно. Сидя в плену у Ионы, он не размышлял о будущем, поскольку вовсе не питал уверенности, что выйдет живым. Вот и не продумал наперед, куда податься, но одно ясно: в Корону - смысла нет. Подснежники уже развеяны, Салем, наверное, болтается в петле, а Луиза с детьми и Весельчаком уехали... Куда?.. Он вспомнил, что говорила Луиза о своих планах, и вдруг сообразил: она-то собиралась в Уэймар. День-два - и явится сюда. Хм.
   - Сам разберусь, - отрезал Джо. - Скажи вот что: как мне узнать про одну компанию - приплыла она в Уэймар или нет?
   - Надежный способ: зайди в портовое управление. Там ведут учет всех, кто сходит на берег. Дашь монетку - получишь сведения.
   - Спасибо. Теперь прощай.
   - Ну погодь! А с деньгами как?
   - Верни графу.
   - Он плетей даст - за невыполнение приказа.
   - Себе оставь.
   - Не могу, тебе назначены.
   - В канаву выбрось! Делай что хочешь, не морочь мне голову!
   - Давай вместе пропьем, а? И приказ выполню, и твою гордость не нарушим.
   Вместо ответа Джо снова - в который уже раз - двинулся прочь. Но вдруг остановился, сообразив, на что это похоже. Цирюльник вроде как преследует его, а Джоакин - убегает. От этого такая злость поднялась на душе, что он вернулся, подошел вплотную к Гарри и процедил:
   - Еще раз пойдешь следом - я тебя прибью.
   Гарри, наконец, понял. Уныло опустил нос и остался на месте, а Джо ушел вниз по улице, к порту.
   Стояли уже глубокие сумерки, лишь краешек Дымной Дали еще отсвечивал закатом, да верхушки мачт розовели в последних лучах. В домах начали загораться огни - заманчиво теплились окна, то тут, то там слышался гомон голосов, бряцанье посуды. Мещане садились ужинать после долгого дня, семьи собирались за столами, делились новостями и шутками. Сапоги Джоакина вдруг будто наполнились свинцом, каждый шаг стал тяжел, на плечи навалилась внезапная усталость. Гнев, наконец, покинул душу Джоакина, уступив место иному чувству - одиночеству.
   И странно: уж сколько дорог он проехал в одиночку, сколько городов и деревень прошел, не заведя друзей-приятелей. Конь да меч - вот и все спутники странствующего воина, давным-давно Джо привык к этому и не знал тоски... Но теперь вдруг накрыло. Может потому, что все соки выжала проклятущая Иона, а может, дело в лошади, оставленной по ту сторону Дымной Дали... Джо не умел разбираться в душевных течениях, знал одно: сейчас он одинок, как никогда прежде. Добраться бы скорей в какую-то гостиницу, поесть и уснуть... Но и спать тоскливо: представишь себе пустую пыльную комнатенку, холодную постель, сырое одеяло - сразу уныние берет. Хотелось тепла - и душевного, и такого. Всякого.
   Джо прошел еще несколько домов, думая про Луизу. Вот бы здорово узнать, что она уже в Уэймаре. Найти ее, обнять со всей силушкой, покушать теплой стряпни, поболтать с Весельчаком. Послушать, какие гробки-досточки он на сей раз напридумывал, посмеяться до слез. Кобыле почесать гриву, нос погладить... Все равно будет тоскливо - такое море одиночества не вычерпать лошадкой да Луизой, - но все ж как-то полегче. Однако солнце совсем уже зашло, и Джо понял: портовая управа закрыта. А если и открыта, то не скажут там ничего про Луизу с парнями: обоз торговки явно отстал от быстрого эскорта графини. Значит, нет смысла идти в порт. Только то и осталось: найти какой-нибудь трактир, да нахлебаться так, чтоб захрапеть за столом.
   Он огляделся в поисках если не трактира, так хотя бы человека, у кого спросить. В сотне шагов позади, на перекрестке, увидел двоих: Гарри Хог болтал с чистильщиком обуви, который собирал свои тряпки да щетки.
   - Эй, Гарри... - начал Джо и осекся от неловкости.
   Гарри махнул чистильщику, подошел к Джоакину, задумчиво почесал бровь и спросил:
   - Что, передумал?
   - Знаешь хороший трактир?
   - Ха! - сказал Гарри. - Идем.
   Джо подстроился к семенящей походочке цирюльника, а тот заговорил:
   - Парень, с одного вопроса ясно, что ты не бывал в Уэймаре. Спросить уэймарца про хороший трактир - это как спросить: какая Праматерь лучше остальных? Запомни, брат: Уэймар - город трактиров; здесь плохих заведений просто нет. Но каждый хорош по-своему, имеет норов и особенность. Вот смотри: мы сейчас идем по Кленовой, это улица богатая, тут все кабаки важничают. В них чисто? Да. Вкусно? Еще бы! Служаночки красивые? Будь здоров, язык высунешь. А нам туда надо? Вообще нет, потому что дорого и пафосу излишек. Если дойти Кленовую до конца, то попадем на площадь Туманов - это у самого порта. Там заведения попроще, с душою, с дымком. Эль рекой, музыка звенит, морячки пляшут, барышни поют. Хорошо? Ага, но не для нас. Там веселье громкое, с надрывом; если ты устал, то еще больше устанешь. Тогда можем свернуть направо, на Косой проезд, и скоро попадем к кабачку Старой Греты. Туда ходят, чтоб завести знакомство. Музыка там тихая, свет тускловатый, вино легкое - такая обстановочка, что волей-неволей с кем-нибудь разговоришься. Но туда ходят по одному, а нас уже двое, так что неа. Можем свернуть налево, на бульвар - найдем подвал Одноглазого, в нем играют. Да как играют - ууух! В кости, в карты, в пальцы, в стратемы - во все играют, что только люди придумали. Но играют на деньги, из-за этого бывают всякие недоразумения, потому возле Одноглазого вечно отирается парочка стражников. А ты хочешь видеть этих ребят? Нет, думаю себе, вообще не хочешь...
   Странным образом словоблудие цирюльника не утомляло Джо, а напротив, развлекало. Пустая болтовня лилась себе, как музыка, и заглушала мысли Джоакина, а это уже неплохо. Так что воин не стал перебивать Гарри и услышал описания еще по меньшей мере шести уэймарских трактиров. В одном из них когда-то убили мелкого лорда, с тех пор кабак зовется "Мертвый барон", стены украшены костями и ржавыми клинками, а венчает обстановку полный скелет, одетый в доспехи. В другом есть книги, и тому, кто согласен почитать вслух для остальных, ставится бесплатная выпивка. А еще в одном никто не делает заказ: трактирщик просто смотрит на тебя и сам выбирает, что тебе подойдет, и, говорят, никогда не ошибается. Но Гарри повел Джоакина ни туда, ни туда и ни туда, а в местечко под названием "Меч-рыба". Здешняя диковинка - трехярдовая рыбища с костяным носом - красовалась над стойкой трактирщика. Указав на нее, хозяин сказал Джоакину:
   - В моем заведении только один меч - этот. Остальные мечи - вон туда, в бочку.
   Джо огляделся и увидел: никто в зале не имеет оружия; все клинки сложены в бочку, а некоторые болтаются на вешалке над нею. И в бочке, и на вешалке хватало мечей, кинжалов, топоров. Большинство парней в зале были военными - и намеренно пришли туда, где их заставят разоружиться.
   - Это трактир для ветеранов, - сказал Гарри. - Сюда ходят те, кто отслужил, и те, кто еще служит, но уже устал.
   Джо хмыкнул, снял оружейный пояс и повесил на гвоздь. Заказав элю, они с Гарри уселись за столик. На минуту возникла неловкая пауза. Джо чувствовал, неплохо бы что-то сказать или спросить, но не имел ни сил, ни мыслей на болтовню. Однако Гарри, ничуть не смутившись его молчанием, принялся болтать за двоих:
   - Знаешь, что вчера случилось на базаре? Не на ремесленном базаре, что за холмом, и не на портовом, а возле Каменного моста - знаешь где это? Не знаешь? Ну, ладно, потом покажу, сейчас слушай: вол забодал лошадь! Один тупица прикатил телегу, запряженную волами. Загородил весь проезд - ни чихнуть, ни упасть. Как тут еще один с лошадьми - посторонись, мол! И плеткой вола, а вол в ответ рогом - тырк! Прям в бок коняге попал, ну она и понесла! А за конягой была телега - тоже помчалась, а в телеге - бочки с маслом, одна упала - бабааах! Полплощади залило, все скользят, падают, купцы - на товар, товар - на землю. Кто-то хватает и бежать, другие его ловят, третьи орут - такого переполоха не было уже дней сорок... нет, даже сорок пять - с той субботы, когда сгорел бордель на Третьей Сточной! А того вола потом окрестили Темным Идо - за то, что обрушил базар в пучину хаоса.
   Джо не имел настроения на смех, но все ж хохотнул против воли. А Гарри, не ожидая поощрения, повел дальше:
   - Но это мелочи: переполох большой, а событие малое. Вот тебе другое. Третьего дня на закате причалила барка у старого маяка, это значит - за городом. Выгрузили мешки с бобами, сложили в телегу, покатили в Уэймар. Ворота проехали без труда - видно, стражники были прикормленные. Но среди города - как раз на Кленовой, кстати - остановил телегу констебль. "Это что?" - "Бобы!" - "А чего в потемках?" - "Дык по прохладе, чтобы не спортились" - "А чего вы на крестьян не похожи?" - "Дык крестьяне разные бывают" - "А чего вы оба с топорами?" - "Дык воришек отгонять..." Слово по слову, залез констебль в мешки - а там под бобами кости! Ну представь: натуральные кости человечьи, еще черепа! Некоторые даже в кусках одежды! Кто-то, значит, накопал где-то костей и привез к нам продавать, а кто-то в Уэймаре это все покупает! Констебль отвез этих красавцев к шерифу, и совсем бы им несдобровать, но они с шерифом поладили: убедили его, дескать, нет такого закона, чтобы черепа не продавать. Он проверил по кодексу - и правда нет! "А осквернение могил?" - "Дык мы ж не могилы копали, а просто нашли! После войны много где валяется..." Доплатили еще для убедительности - и исчезли. А мне про все констебль рассказал.
   - Ты что, большой друг констеблей?
   - Чтобы друг - так нет, а чтобы в карты сыграть - это да. Я сидел вчерась у Одноглазого, ну и констебль тоже зашел. Сразились в черви - ну, мне улыбнулось, а ему хрюкнуло. У него деньги кончились, он говорит: "Давай на историю сыграем". Я: "Как это?" Он: "Что, не слыхал? На Севере все так играют. Какой-то пес из столицы моду привез..." Ну, сыграли, он и рассказал вместо оплаты. Не скажу, что я очень доволен, по мне монетка-то звонче будет. Но лучше уж так, чем как Дик Печкарь. Слыхал про Дика Печкаря? Он в печках трубы чистит, а что начистит - все просаживает в кости. Но вот ему улыбнулось, обставил Брэма Бондаря - а тот здоровенный, как мельница. Дик ему: "Гони серебро, дурачина". Брэм в ответ: "Серебряной монеты не имею, заплачу синей". Дик: "Как это - синей?" Бондарь ему кулаком в глаз - брэм! Синячище на половину рожи! Тут за Дика вступились парни, а другие - за Бондаря, чтобы интереснее. Такое началось! Вышло бы чисто сражение при Пикси, но стражники вмешались - испортили картину...
   Джо заказал еще элю и спросил, как играть в черви. Не так чтобы сильно хотелось сыграть, но нужно ведь поддерживать беседу. Гарри показал и предупредил:
   - Только знай: я генерал по червям.
   Джо сыграл из вежливости и проиграл пять раз подряд. Ощутил, как азарт зашевелился в пузе. Сосредоточился, напряг мозги, стал считать карты. Проиграл еще четыре раза.
   - Давай так, - сказал Гарри, - ну, чтобы по-честному. Вот графские деньги - ага? Поделим их пополам и станем на них играть. Когда у тебя кончатся, остановимся, на твои играть не будем.
   Честность понравилась Джоакину, и он решил не спорить, взял половину денег. Половину от половины просадил очень быстро - за полчаса, не больше. Потом понял, отчего так не везет: эль слишком вялый, нужно что-то покрепче. Заказал нортвудского ханти - и просадил еще половину от остатка. Но тут, наконец, удача пришла к нему - трижды выиграл красиво и крупно, отыграл все потерянное, и даже с лихвою. Сказал:
   - Кончаем игру, Гарри. Забери все себе и верни графу, это ж его деньги.
   - Неа, - возразил цирюльник, - теперь твои. Ты их уже выиграл - значит, твои по чести. Неважно, у кого ты взял в долг перед игрой, выигрыш в любом случае тебе достается.
   Джо перебрал свои понятиях о честности, пытаясь решить, прав ли Гарри. А тот тем временем сменил тему:
   - Между прочим, ты молодчина, Джо. Умеешь вовремя остановиться - это редкий дар среди игроков.
   - Не умею, - вырвалось у Джоакина.
   Он подумал об Аланис, которую стоило бросить без оглядки еще в палате лекаря Мариуса, и о Подснежниках, с которыми вовсе не следовало связываться...
   - Ты часом не знаешь, чем кончилось восстание?
   - Какое? - удивился Гарри.
   - Ну, Подснежники... Салем из Саммерсвита... Всех порешили или кто-то выжил?
   - Ах, это! Ну, ты даешь! Уже три дня, как всем известно! Это ж вообще не новость, даже спрашивать стыдно - только темень свою покажешь!
   - Что всем известно?
   - Простила их владычица. Ну, двоих или троих повязала - тех, что убили послов. А Салема с остальными отпустила домой и денег дала, и еще обещала закон принять, чтобы налог взимался честно.
   На душе у Джо мгновенно потеплело.
   - Не шутишь?!
   - Да чтоб меня! Хочешь, спираль закручу? Истинная правда: владычица простила мужичков!
   - Выпьем за нее, - с чувством предложил Джоакин и заказал ханти на двоих.
   Выпили за Минерву, потому за Салема, и снова за императрицу.
   - А ты знаешь, что она у нас в Уэймаре была? - заявил Гарри.
   - Кто она?
   - Минерва!
   - Когда?
   - Гм... - Гарри смутился. - Ну, осенью еще, так что не новость, а старье... Но это было слегка как бы в секрете, потому не стыдно рассказать. Слушай, такое дело: ее, Минерву, кто-то заключил в монастырь Ульяны - ну, в пещеры под землей. А наш милорд прознал о том, послал своих людей и вызволил. Привез к нам в замок и оставил в гостях. Она и прогостила у нас до декабря, а тогда уехала.
   - Ого! И ты ее стриг?
   Отчего-то именно эта фантазия больше всего поразила Джоакина: вот сидит перед ним человек, который собственными руками касался волос императрицы!
   Но Гарри нахмурился:
   - Неа, не сложилось. Ее в монастыре обрили так, что вместо косы - щетка. Не было нужды в стрижке. Правда, разок она позвала меня подстричь служанку. Линдси, дуреха, хотела так же коротко, как у владычицы... то бишь, тогда еще у принцессы. Я и обчикал эту Линдси, а тем временем поглазел на Минерву.
   - И как?
   - Ну... леди, - сказал Гарри так, будто одно это слово передавало полностью все.
   Джо подумал: а ведь правда, так и есть. Леди или лорд - это уже клеймо. Впечаталось в душу - не смоешь. Кто родился лордом, того не исправить...
   Однако Джо попросил:
   - Расскажи еще.
   Знал, что не доставят ему удовольствия рассказы о дворянах, но захотел полюбоваться мрачной своей правотою. Гарри сказал:
   - Прости, брат, мало мне известно, принцесса не сильно-то якшалась с такими, как я...
   Еще бы, - подумал Джо.
   - Но одно расскажу, - Гарри хлебнул нортвудской настойки. - Милорд с миледи крепко из-за нее поругались.
   - Из-за Минервы?
   - Ага.
   - Это как?
   - Сложно сказать... У Минервы вышло что-то скверное с миледи или с лордом Мартином - братом милорда. Недоразумение какое-то аль конфликт - не знаю, как зовется по-дворянски. В общем, не поладили. Милорд бы все загладил, но его тогда не было в замке. А когда вернулся - Минервы уже нет, собралась и ускакала.
   - То бишь, Иона обидела Минерву так, что та уехала?
   - Или миледи, или лорд Мартин, или оба вместе. Но миледи решила все свалить на лорда Мартина - заперла его в темнице и назвала преступником. Вернулся милорд в замок - а родной брат в подземелье гниет, а принцесса обиженная ускакала! Он к миледи: что за дела?! Она в ответ: это ты виноват! Представь, Джо: другая жена бы смирненько к мужу подлизалась и прощенья просила, а эта его же еще обвиняет! Леди! Гм...
   Гарри вдруг осекся и опустил глаза. Спохватился, что чернит свою хозяйку перед незнакомцем. Джо невесело улыбнулся ему:
   - Не переживай, никому не скажу. Если хочешь знать, я и сам ощутил, кто такая Иона Ориджин.
   - Ощутил? - жадно накинулся Гарри. - Как ощутил? Что она сделала?
   - Да уж сделала...
   Он воздержался от рассказа. Противно вспоминать свои унижения, а тем более - говорить о них. Гарри надулся было, но выпил еще ханти, оттаял.
   - Ладно, раз ты такой молчун, то я еще расскажу. Не молчать же сидя. Наша миледи - она та еще заноза.
   Повисла долгая пауза.
   - Какая заноза? - спросил Джо. - Начал - так уж говори.
   - Ты и сам начал, а потом умолк. Вот почувствуй, каково оно.
   - Да говори же!
   - Не буду.
   - Ну и ладно.
   - Ну и хорошо!
   Помолчали пару минут, и Гарри не выдержал:
   - Миледи не любит милорда.
   Джо пожал плечами - экая новость.
   - Ты меня не удивил, брат. Дворяне редко любят кого-то, кроме себя.
   - Оно-то да, но про наших милорда с миледи завсегда говорилось, что они-то по любви сошлись. Первый месяц, как приехали, такая сладость царила между ними - просто ах. Душенька моя, месяц мой, прелесть моя, и все тому подобное. Мы диву давались: надо же! И радовались за милорда, конечно. Но потом...
   - Что потом?
   - Да чем дальше, тем больше она холодела. Будто притворилась вначале, а потом устала играть. Ходит вся такая, нос кверху задравши. Милорд к ней - она лицо воротит, он снова к ней - она от него.
   - Может, только так казалось. У лордов часто не поймешь, что на уме.
   - Казалось, брат? Э, нет! Вот тебе первое. Когда северян побили при Пикси, миледи чуть не плакала от горя; но то, что Адриан нас тоже порешит - об этом даже не подумала. Вот тебе второе. Мужнина брата в тюрьму, принцессу вон, а муж еще и виноват оказался. Вот тебе третье. Только кончилась война - она вжик в столицу. Сама, без милорда!
   Джо ловил каждое слово, с горькой радостью убеждаясь в своей правоте. Он возражал лишь затем, чтобы подтолкнуть Гарри рассказать побольше.
   - Это все мало значит, брат. Уехала - и что? Может, так для политики нужно.
   - Тогда вот тебе четвертое: больше года прошло, а ребенка нет как нет! Что на это скажешь? Политика?!
   Джо покачал головой:
   - Скажу, что ваш милорд не умеет с женщинами обращаться. Говоришь, душенька? Вот это и его ошибка! Не нежности нужны, а взять покрепче да встряхнуть, да показать, кто хозяин! Жесткой рукой их надо держать, этих леди.
   - Какая жесткость - милорд же любит ее, по-честному, не как она его!
   - Вот глупец! - хохотнул Джоакин. - Не надо их любить, только себя самого! Полюбишь леди, забудешь себя - тут и пропал!
   Гарри хлопнул по столу:
   - Думай, что говоришь! Кто глупец - мой лорд?!
   - Он самый! Всякий глупец, кто искренне полюбит агатовскую леди! А кто еще и размякнет, начнет ей потакать - тот глупец втройне!
   Гарри встал, опрокинув недопитый кубок.
   - Да провались ты. Умник нашелся.
   Он зашагал на выход, и лишь тогда Джо спохватился, ринулся следом.
   - Постой! Не бери в голову!
   - Я сказал: провались.
   - Прости, не хотел обидеть!
   - Меня и не обидел. Милорда обидел, это хуже.
   - И его не хотел. Я не со зла... И не о нем вовсе... Если хочешь знать, я сам - такой же глупец. Я больше о себе говорил, чем о графе!
   - Да?..
   - Я любил агатовку. Да. Хлебнул полной ложкой.
   Гарри смягчился, отпустил дверную ручку, почесал затылок.
   - Ну если так, то ладно... Тогда уж да, без обид... Я думал, ты против милорда. Милорд отличный у нас, слава богам. Я не люблю тех, кто его не любит.
   - Как могу быть против? Я его и не знаю почти. Только то знаю, что он в миледи влюблен.
   - Да уж... - вздохнул Гарри. - Ну ладно, поздненько уже, пора мне.
   Действительно, было поздно, полусонные служаки допивали последние кружки и готовились разойтись. Но как-то на полуслове сорвалась беседа, хотелось бы продолжить.
   - Ты знаешь. - сказал Джоакин, - я еще завтра буду в здешних краях... Если ты вдруг захочешь...
   - Ага, - кивнул Гарри. - Я завтрашним вечером зайду в Одноглазого. Чувствую, улыбнется мне в черви. Ты тоже заходи, посидим, сыграем.
   - Зайду, пожалуй, - сказал Джо и пожал цирюльнику руку, не касавшуюся волос императрицы.
  
   Он спросил хозяина "Меч-рыбы" о комнате, и свободная для него нашлась. Комната оказалась в подвале, со щелью вместо окна. Там было сыро и прохладно, однако, вопреки ожиданиям, Джо с легкой душою уснул, как младенец.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Стрела -- 2
  
   6-7 мая 1775г. от Сошествия
   Маренго
  
  
   Эрвин ожидал расспросов от Джемиса. По логике вещей, кайр должен был возмутиться сразу, едва герцог высказал желание ехать в Маренго. Прямо в когти ядовитой Минервы -- и без армии, одному! Ладно, втроем с Джемисом и Стрельцом -- невелика разница. Но Джемис промолчал в столице, молчал и всю дорогу в поезде. Эрвин заказал вина, расположился поудобнее, мысленно приготовил остроумные аргументы для будущего спора с вассалом -- но тот невозмутимо почесывал Стрельца и листал Максимиановскую хронику. Эрвину не осталось ничего, кроме как тоже посвятить вечер чтению. Потом он задремал (на сей раз, к счастью, без сновидений), а проснулся уже в Маренго.
   Теперь наемный экипаж вез их по тенистым аллеям ко Дворцу Тишины, Стрелец рассматривал дорогу, запрыгнув на козлы и нагло дыша на ухо извозчику, а Джемис тренировал наблюдательность, выискивая в тенях крохотные скульптурки. Вот уж несколько веков каждый уважающий себя лорд Маренго считал долгом поставить где-нибудь в городе бронзовую миниатюру -- неброскую и изящную, как все здесь. Обычно скульптурки сочетали в себе высокое и комичное: изображали, скажем, любовь жадного человека, охоту за дешевой славой, девицу-всезнайку, доброго короля со сварливым министром... За века таких скульптур накопились сотни, они были разбросаны повсюду: под деревьями, на фонарных столбах, в оградах домов, на балюстрадах и крышах. Замечая их, Джемис считал вполголоса: "Двенадцать... тринадцать... четырнадцать..." На двадцать второй Эрвин не выдержал:
   - Кайр, вы так ни о чем и не спросите?
   - Если прикажете, милорд.
   - Прежде ваш язык не нуждался в моих приказах.
   - Однако сейчас вы хотите ему приказать. Что ж, милорд, раз вы настаиваете, я спрошу.
   - Я не настаиваю.
   - Стало быть, не хотите, чтобы я спрашивал? Хорошо, не стану.
   - Вы издеваетесь, кайр? Я хочу, чтобы вы спросили, потому что вы сами хотите спросить. А вы ждете приказа, как будто не хотите спрашивать, а я принуждаю. Вы так повернули, будто это я хочу ответить, но не могу без вашего вопроса, а уж если вы спросите, то я дам себе волю. Это унизительно, Джемис! Знаете, почему?
   - Нет, милорд.
   - Я тоже. Я сбился с мысли.
   Джемис проводил взглядом бронзовую крылатую коровку:
   - Двадцать три... Ладно, милорд. Почему вы решили поехать в Маренго без армии?
   Эрвин ощутил соблазн оставить вопрос без ответа, но понял, что рискует тем самым достичь вершины идиотизма.
   - Я преследую двойную цель: не дать Мими возомнить о себе, но достичь с нею мирного взаимодействия. Лорды Палаты должны увидеть такую картину: мы с императрицей во всем согласны, скачем в одной упряжке, но я впереди, а она - позади. Если увидят раскол между нами, то и Палата может расколоться, а этого не нужно. Если Мими вырвется вперед, то попробует найти союзников и избавиться от меня. Нет, лучший вариант таков: мы вместе, я -- старший брат, она -- младшая сестра.
   - И как вы этого добьетесь?
   Эрвин поглядел в спину извозчику, вполне допуская, что видит шпиона Минервы. Это даже хорошо: пускай передаст ей следующие слова.
   - Оцените шедевр моей дипломатии - маневр под названием: "Сила слабости". Мы приезжаем в стан Минервы одни, без войска, и как бы отдаем себя в ее руки. Ей представляется возможность пленить или даже убить нас! Как думаете, что она сделает?
   Джемис заметил гнома-пузана, лезущего на фонарь, и сосчитал:
   - Двадцать четыре.
   - Верно: Мими задумается. Прежде у нее не было возможности расправиться со мною, так что и думать было не о чем. Она не имела выбора. Сегодня - получит. А где выбор, там и ответственность. Прежде, чем принять нас, Минерва вынуждена будет поразмыслить, взвесить все возможные действия и их последствия. А именно этого я и добиваюсь!
   Эрвин проводил взглядом встречный экипаж. Пассажиры - сударь и сударыня - приветствовали Эрвина с Джемисом взмахом шляп:
   - Светлых дней в Маренго, господа!
   Эрвин кивнул им и продолжил:
   - Кроме того, мы покажем владычице свое доверие.
   - А мы ей доверяем, милорд?
   - По меньшей мере, верим в ее ум. Он не позволит ей наделать глупостей.
   - Угу, - сказал Джемис и почему-то подмигнул Стрельцу. Тот языкато подышал в ответ.
   - Да вы и сами это знаете, кайр! Если бы думали, что Минерва может нас убить, ни за что не согласились бы ехать сюда.
   - Тут вы неправы, милорд. Я точно знаю, что Минерва не тронет меня. За вас не поручусь.
   - Клянусь служить мечом и щитом своего сюзерена... Помните такое?
   - Вы же не ждете, милорд, что я спасу вас от сотни лазурных. Очевидно, я здесь не за этим.
   - А зачем же?
   Экипаж обогнул уютную площадь с цветком-фонтаном посередке. На стебле, из которого лилась вода, примостилась бронзовая фея. Двумя руками обхватив конфету, она уплетала за обе щеки.
   - Двадцать пять, - сказал Джемис. - Я здесь в роли слушателя ваших остроумных речей. На мой взгляд, отлично справляюсь.
  
   За площадью началась аллея-туннель: ветви смыкались над нею, образуя зеленые своды. Дома стали реже, а затем и вовсе исчезли. По сторонам аллеи пестрыми полотнами развернулись цветники. Когда-то Дворец Тишины окружала защитная полоса, свободная от домов и деревьев, изрытая рвами и ямами-ловушками. За два века дворец не подвергся ни одному штурму, и полоса отчуждения превратилась в сад.
   Экипаж остановился на площадке у ворот. Они были открыты, но извозчик не рискнул въехать внутрь:
   - Туда - только с позволения охраны.
   Эрвин и Джемис сошли на землю, мягко спрыгнул Стрелец и ощерился на двух лазурных часовых.
   - Тихо, тихо, - Джемис погладил его загривок. - Господа гвардейцы, доложите ее величеству: прибыл герцог Эрвин София Джессика и кайр Джемис Лиллидей.
   Не выказав никаких эмоций, часовой сообщил о визите вахтенному офицеру и проводил гостей внутрь замка. Дворец Пера и Меча в Фаунтерре целиком занимал крупный остров и поражал просторами: в его стенах можно было устроить скачки или разместить несколько полков. Дворец Тишины в Маренго втрое уступал размерами собрату, и вдобавок делился на множество двориков, флигельков, башенок, беседок. Главное здание терялось за лабиринтом зеленых изгородей, во двориках царил уют и тишина, нарушаемая пением птиц и журчанием воды в фонтанах. Казалось, ты находишься не в резиденции императоров, а в садике монашеской обители.
   Гвардеец провел гостей в беседку, увитую розами.
   - Прошу подождать здесь, господа. О вас доложат.
   Эрвин решил, что это хороший знак: если бы Мими предвидела его маневр, то заранее проинструктировала бы стражу. Очевидно, ему удалось удивить ее. Эрвин и Джемис принялись ждать.
   Какое-то время Эрвин наслаждался покоем, Джемис - почесыванием густой собачьей шерсти. Но миновало полчаса, и никто не пришел за гостями. Эрвин выждал еще минут десять и подозвал часового:
   - Сударь, извольте доложить о нас.
   - Владычица поставлена в известность, милорд. Прошу подождать еще немного.
   Становилось скучно, Эрвин стал искать развлечений. С полчаса посвятил чтению, затем сыграл с кайром в "три битвы, два генерала". Снова подозвал часового:
   - Я полагаю, сир, владычица достаточно насладилась своим превосходством. Немедленно проводите нас к ней.
   - Без ее приказа не могу, милорд.
   - Так сбегайте и получите приказ!
   - И на это не имею права. Владычица ясно велела: ждать, пока не позовет.
   Джемис поинтересовался:
   - А если мы пройдем без вашего согласия?
   Гвардеец отвернулся и крикнул:
   - Второй!
   Из лабиринта двориков послышались чеканные голоса:
   - Третий! Четвертый! ... Десятый! ... Тридцать второй!..
   Очевидно, гвардейцы владычицы дежурили за каждым изгибом каждой зеленой изгороди. Гостям не оставалось ничего иного, кроме ожидания.
   В последующие четыре часа герцог и кайр успели немало. Сыграли в "битвы и генералов" столько раз, что вспомнили все сражения со времен Войны Отчаяния и всех полководцев, начиная с Вильгельма Великого. Придумали двенадцать разных угроз в адрес часовых и вахтенного офицера. Испробовали все - ни одна не возымела действия. Попытались вызвать офицера на дуэль (благо, гостей не разоружили). Офицер не выказал страха и вежливо избежал поединка, попросив прощения:
   - Господа, приношу мои искренние извинения. Понимаю ваши неудобства и сочувствую. Но я получал приказ лично, и он совершенно однозначен: вам предписано ждать здесь.
   - Как долго?
   - Пока владычица не прикажет обратного.
   - А если мы уйдем?
   - Нет приказа удерживать вас.
   - И Минерва упустит единственный шанс мирно договориться со мною? Променяет его на мелочную месть?!
   - Этого я не знаю, милорд.
   Меж тем, гостей начали обуревать плотские желания. Эрвин спросил часовых на счет обеда, и гвардеец убежал. Вернулся через полчаса с ответом: обед для гостей не предусмотрен.
   - А сортир, тьма вас сожри?
   Часовой ушел еще на полчаса. Вернувшись, соизволил показать гостям отхожее место. Гости добрались туда на последних каплях терпения.
   Меж тем, начало смеркаться. К пустому желудку прибавился вечерний пробирающий холодок.
   - Сударь, - сказал Эрвин часовому, - мы вытерпели достаточно, чтобы накормить самолюбие Минервы. Через десять минут мы уйдем. Бегите и доложите об этом. Я даю ей последний шанс.
   - Милорд, ее величество велела: не передавать ей никакие ваши слова, что бы вы ни сказали.
   - Но вы ходили узнавать на счет обеда!
   - Нет, милорд. Мы выполняли приказ: если гости спросят о еде, подождать полчаса, а затем отказать.
   - Сожри вас тьма! Сегодня я приезжал с миром. Вспомните об этом в день, когда я сброшу Минерву и разгоню лазурную гвардию.
   Он зашагал к воротам, а Стрелец радостно рванул вперед - мол, давно бы так.
   - Милорд, - с ноткой робости сказал гвардеец, - прошу, подождите еще десять минут. Я попробую поговорить с ее величеством.
   Эрвин расхаживал взад и вперед, поглаживая эфес Гласа Зимы. Теперь он осознавал глупость своей затеи. Как можно было ждать от пигалицы здравомыслия? Обиженная девчонка не может думать ни о чем, кроме своей обиды. И какая дурацкая месть, подумать только! Выходка даже не детская, а младенческая! Герцог Ориджин - самый могущественный человек на свете - сам пришел к ней. Проявил желание мира - стало быть, свою слабость. Мими могла сыграть на этом, выторговать что-нибудь ценное: возврат своих собачек или право назначить новых, или полк искровиков под свой личный контроль. В конце концов, бегство из Фаунтерры для того и затевалось - ради выгодного торга. А теперь она променяла все на одну глупейшую насмешку. Теперь-то не будет ни торга, ни уступок. Если даже Мими примет его, Эрвин...
   - Милорд, приношу извинения, - сообщил гвардеец, - ее величество отказала вам в приеме. Простите.
   Без слов Эрвин вышел в ворота. Стояли уже глубокие сумерки, за стеной гулял холодный ветер. Как на зло, ни один извозчик не ждал возле дворца, предстояло пересечь пешком весь внешний сад и найти экипаж уже в городе. Так немудрено и опоздать на вечерний поезд. Заночевать в гостинице Эрвину казалось немыслимо. Ни одной лишней минуты не останусь в Маренго. Ни в гостиницу, ни в харчевню - сразу на вокзал. Никакого ужина в Маренго. В поезде кормят вкуснее, сразу в поезд. ...Что за тьма?
   Он уперся в препятствие - аллея была перекрыта изгородью. Эрвин попытался сдвинуть ее, но изгородь оказалась надежно вкопана в землю.
   - Кажется, утром ее тут не было, - хмыкнул Джемис.
   - Поставили днем специально нам на зло? Это слишком глупо даже для Мими. Мы просто сбились с пути!
   Эрвин свернул на другую аллею, весьма похожу на первую. Немудрено было спутать! Джемис пожал плечами и пошел следом. Стрелец потыкался носом в изгородь, будто хотел проверить крепость постройки, затем тоже свернул и обогнал лорда. Эрвин вернулся к своим мыслям.
   Мы выйдем из сада, схватим первого извозчика и скажем: "Гони на вокзал!" Пусть только попробует не погнать! Если опоздаем на столичный экспресс, то сядем в первый попавшийся поезд и заставим его пойти в столицу. Лазурные идиоты - единственные люди в Землях Короны, кто подчиняется Минерве. Машинист, слава богам, не носит лазурный плащ. Я прикажу - и он поедет куда надо! Едва прибуду в столицу, пошлю людей перехватить пророка и Леди-во-Тьме. Доставлю их прямиком в Фаунтерру, Минерва не получит никого, кроме избитых Литлендов и Жалкого Дельфина. Такое общество оттолкнет всех остальных. Кто захочет быть в союзе с пигалицей и двумя слабаками! И вот тогда...
   - Милорд, - сказал Джемис странным голосом.
   Давненько Эрвин не слыхал этих ноток - с войны, если быть точным. Он бросил руку на меч, тревожно огляделся.
   На аллее царил полумрак. Качались от ветра деревья, полная луна проглядывала в хаосе ветвей. Было зябко и муторно, но ни одной реальной опасности. Эрвин высмеял свои страхи. Это, тьма бы его, императорский сад! Каждый кустик подстрижен, каждое дерево ограждено цепочкой! Что здесь может случиться?!
   - Джемис, какого черта?
   - Стрелец, милорд.
   Теперь Эрвин заметил: пес, напряженный, жесткий, как арбалетная дуга, целил носом в пару дубов дальше по аллее. До них было ярдов двадцать. Эрвин присмотрелся: дубы как дубы. Очень похожи друг на друга - близнецы. На каждом памятная табличка, посажены кем-нибудь знаменитым...
   - За ними кто-то есть, - сказал Джемис и обнажил меч. - Сойдите с аллеи, милорд.
   Эрвину стало смешно. Такая же детская выходка, как остальные проделки Мими. Послала шпиона красться за деревьями! Наверное, чтобы подслушал, как злится лорд-канцлер, и доложил ее величеству. И чего боится Джемис? Мы же - в королевстве младенцев!
   Кайр двинулся к дубам, держась тени. Пес - на шаг впереди, пружинистый, готовый к атаке. Эрвин насмешливо крикнул вслед:
   - Дайте ему по зубам и пошлите назад к Мими. Будет у нее беззубый шпион!
   - Тяв!
   Стрелец жалобно взвыл - и исчез. С ним вместе - Джемис.
   Поперек аллеи распахнулась яма, кайр и пес рухнули в нее.
   Не думая, Эрвин бросился вперед. Представил кровавые тела, нанизанные на копья. Нет! Нет!!!
   Он чуть сам не влетел в ловушку, замер на краю, до боли напряг глаза. Тьма.
   - Джемис! Джемис, вы живы?!
   Из темноты заскулил Стрелец - не так болезненно, как испуганно. Раздался голос кайра:
   - Милорд, берегитесь!
   Эрвин поднял глаз.
   Из-за дубов выступили двое и зашагали к нему, огибая яму с обеих сторон. Они отнюдь не походили на детей. Один - на полфута выше Эрвина, второй - такой громадный, что первый казался бронзовым гномом. Оба держали круглые щиты и кривые клинки. Оба были одеты в кожу с железными бляхами, на широких поясах - метательные ножи. Длинные черные усы громил свисали ниже подбородков. Шаваны!
   Эрвин удивился настолько, что не мог ни сказать, ни подумать. Так и замер с Гласом Зимы в руке. Клинок был до смешного тонким - игла в сравнении с мечами шаванов.
   - Гер-рцог Ориджин, - произнес тот, что ниже ростом. Слова пересыпались, как песок. - Она с-сказала: один из нас сможет убить герцога Ориджина. Л-люблю женщин, которые не врут.
   - Прыгайте ко мне, милорд! - крикнул из темноты Джемис. - Тут неглубоко!
   В ответ на крик стукнули створки. Яма захлопнулась, проглотив кайра.
   - Она с-сказала, ты будешь много болтать. Странно, что молчишь. Язык пр-рикусил?
   Эрвин осознал: за всю жизнь он впервые оказался наедине с врагом. Во всех схватках на его стороне были воины - притом лучшие в мире. Даже в Запределье, когда Джемис поднял мятеж, кайр Фредерик сохранил верность лорду. Даже когда Эрвин встретил двух убийц из бригады - ему помог Дождь. Сейчас не было никого, лишь полоска стали в руке.
   Однако если шаваны думали напугать его, им стоило выбрать другое место. Аллеи с лавочками, деревья с табличками - и шаваны. Нелепица какая-то. Настолько абсурдно, что аж не страшно.
   - Ну да, я герцог Ориджин, победитель Адриана. Кто вы такие и зачем решили напасть на меня? И главное - почему здесь?
   Громадный шаван издал гортанный рык. Второй, который пониже, просыпал песком:
   - Я ганта Гроза, вс-садник Великой Степи, хлыст Морана Степного Огня. Я убил с-семнадцать воинов, среди них трое кайров. Она с-сказала: ты не кайр.
   - Прости, хлыст, я запутался. Ты хотел убить кайра, а попался я?.. Езжай в Фаунтерру, там богатый выбор!
   Гроза и гигант подступили еще ближе.
   - Только один из нас-с убьет Ориджина. Второму останется плюнуть на труп. Это Сормах, сильнейший из моих всадников. Северные волки убили его отца и братьев, и угнали его табун. Прикончить тебя - чес-сть для шавана. Но мои братья здоровы и табуны целы, а Сормах хочет мести. Я ус-ступлю тебя ему.
   Гигант двинулся на Эрвина. Он был огромен, как бык. Шея - корабельная мачта, кулаки - кузнечные молоты. Ему даже не нужно рубить, один удар такого кулака расплющит череп.
   Лишь теперь Эрвин осознал, что все это - не шутка, и даже в таком нелепом месте можно взаправду умереть. Он непроизвольно отшатнулся. Гроза издал смешок, глаза Сормаха жадно полыхнули. Он поднял меч, и ноги Ориджина сделали еще шаг назад. Стоять! - приказал себе Эрвин.
   - Коль ты всерьез решил сразиться со мною, то ответь: знаешь ли, что я держу в руке? Глас Зимы - самый быстрый меч на свете. Он отправил на Звезду великого вождя Хадиная и его сыновей, и трех вождей Орды Орлов, и дюжину гант, и сотню шаванов. Ты думаешь, что чем-то лучше их всех?!
   С яростным ревом Сормах атаковал. Эрвин был готов. Он ждал атаки даже раньше, на середине своей речи. Легко отпрыгнул в сторону - враг промахнулся на целый фут. Занес Глас Зимы, чтобы поразить Сормаха сбоку, но тот быстро развернулся. Слишком быстро как для верзилы таких размеров! Меч Эрвина ударил в щит степняка, а Сормах шагнул вперед и двинул Эрвина ободом щита. Удар пришелся в челюсть, в голове зазвенело, перед глазами заплясали звезды. Эрвин отпрыгнул, шатнулся в сторону, чудом уклонился от меча - просвистело у самого уха. Бешено взмахнул Гласом Зимы раз, второй, третий - вслепую, без надежды, только чтобы выиграть время. Услышал звон стали, когда Сормах отразил удар. Снова отпрыгнул, снова дико рубанул. Шаван встретил удар таким жестким блоком, что у Эрвина онемела рука. Он вновь отступал, а степняк рубил воздух перед его грудью. Эрвин был жив лишь потому, что пятился очень быстро.
   Раздался хохот ганты Грозы:
   - Стиль дворовой собаки: убегать и кусаться. Кончай играть, прикончи его!
   Сормах и не играл. Он рычал от злобы и сверкал глазами, и рубил без устали, и размахивал щитом как вторым орудием. Он атаковал постоянно, не давая Эрвину ни шанса опомниться. И он был огромен. Длинные руки шавана держали Эрвина на слишком большой дистанции. Уже дважды или трижды Глас Зимы обходил его защиту, но попросту не доставал до тела шавана. А подойти ближе значило верную смерть.
   - Сдохни, крыса! - ревел Сормах, рубя и круша, и снова наступая.
   Эрвин давно был вытеснен с аллеи и загнан на цветник. Земля опасно скользила под ногами, сапоги путались в траве. Однако ценой позорного бегства он купил немного времени и успел понять: Сормах слишком горячится. За ним все преимущества, ему бы выждать момента и нанести один меткий удар - а он рубит, как бешеный. Он почти ослеп от ярости!
   Эрвин на миг замер, и Сормах сделал то, что ожидалось: рубанул. Не коротко и быстро, но мощно, со всею бычьей силой. Эрвин качнулся, ушел из-под меча. В тот же миг Сормах ударил щитом, но Эрвин ждал и этого. Подставил левое плечо, от удара оно чуть не вылетело из сустава, но Эрвина бросило в нужную сторону - далеко от меча Сормаха, близко к его левой руке. Эрвин ринулся к цели и уколол. Меч пронзил тонкую броню и кожу, и мышцу. Из дыры в плече шавана хлестнула кровь.
   Роберт говорил: не злись, а просто делай свое дело. Сормах этого не умел. Получив ранение, он взревел еще громче и ринулся в бой еще злее. Прикрывшись щитом, высоко занес меч, чтобы одним махом разрубить врага. Эрвин поднял Глас Зимы, готовясь парировать. Шаван оскалился: его силища пробьет любой блок. Ориджин не увернулся - значит, конец Ориджину! Сормах рубанул.
   Эрвин метнулся вперед и ударил снизу вверх, навстречу руке шавана, что уже опускалась. Что-то упало наземь, что-то звякнуло. Эрвин отскочил, а Сормах ринулся в новую атаку... и тогда рев превратился в вой. Шаван уставился туда, где вдохом раньше была кисть его руки - а теперь багровел, брызгал кровью обрубок. Эрвин зашел справа и нацелил Глас Зимы в шею врага.
   Один удар - и гигант рухнет. Гласом Зимы легко снести голову. Потом пнуть ее подальше в кусты, пусть лазурные идиоты отнесут Минерве. Вот будет хорошая шалость!
   Эрвин сделал шаг назад, принял защитную стойку.
   - Брось щит и займись раной.
   Враг выл от боли, но все же услышал и раскрыл глаза от удивления.
   - Не я заколол твоих братьев. Когда был жив тиран, мы с тобой сражались на одной стороне. Я не убил еще ни одного шавана, и ты не станешь первым.
   Шаван осел наземь, сжимая обрубок. Эрвин вышел на аллею. Ганта Гроза больше не смеялся.
   - Не думай, что победил, Ориджин. Сормаха подвела ярость, но во мне ее нет. Я убью тебя только ради славы.
   Гроза был мельче Сормаха, и руки у него короче, и он сомневался. Эрвин - нет. Агата помогла внуку выстоять против одного шавана - явно не затем, чтобы пасть от руки второго. Эрвин пошел навстречу Грозе.
   - Желаешь рискнуть? Вот и хорошо! Я освоил новый прием и еще не испытал в бою. Хочешь, на тебе опробую?
   Глас Зимы начал вращаться, обратился в призрачный диск, мерцающий отблеском луны.
   - Хочешь убить северянина, да?
   Гроза попятился, убрал меч и взял метательные кинжалы. К этому Эрвин не был готов. Когда-то Рихард учил его отбивать броски ножей, но...
   Хлоп. Хлоп. Хлоп.
   Противники оглянулись на звук хлопков. Из тени деревьев выступила невысокая девушка. Эрвин не рассмотрел лица, но сразу узнал голос:
   - Ганта, я сказала, что один из вас получит шанс убить Ориджина, не двое.
   - Владычица, позвольте мне...
   - Мое слово сказано. Окажите первую помощь раненому, я пришлю лекаря.
   Ганта нехотя спрятал ножи и склонился над шаваном.
   - Ваше величество, - сказал Эрвин.
   - Милорд, - императрица кивнула ему, - будьте добры, проводите меня во дворец.
   - Не ранее, чем вы освободите Джемиса.
   Она дернула одну из цепей, ограждавших дубы. Яма со скрипом раскрылась.
   - Мои приветствия, кайр Джемис, - сказала Мими в темноту. - На стене в углу есть скобы, их можно использовать как ступеньки. Я пришлю людей, чтобы помогли вам поднять волка.
   - Вы живы, милорд?
   - Вполне. Жду вас во дворце.
   Он спрятал в ножны Глас Зимы и подал руку Минерве. Опершись на его локоть, владычица двинулась по аллее. Странно: теперь Эрвин не чувствовал ни гнева, ни раздражения. Дурная шалость Мими забылась в пылу схватки. Да и все прежние чувства пропали, смытые азартом боя и радостью победы. С высоты торжества любая злость казалась глупой и мелочной.
   Сотню шагов они сделали молча, а когда стоны Сормаха утихли позади, Мими пожаловалась:
   - Я так устала и продрогла.
   Эрвин потрогал разбитую челюсть. По губам текла кровь, два зуба шатались.
   - Я так сочувствую вашему величеству!
   - Не лукавьте. Вы сражались каких-то три минуты, а я трудилась весь день. Инструктировала гвардейцев, поила шаванов, перегораживала аллеи, искала исправную ловушку. Знаете, как мало их сохранилось? Оказывается, почти сто лет никто не следит за полосой препятствий.
   - Изо всех покушений на меня ваше вышло самым глупым.
   - Это вовсе не являлось покушением. Сормах вдвое тяжелее вас, пьян от вина и слеп от жажды мести. Я знала, что вы справитесь.
   - Тогда зачем?..
   - Хотела взглянуть, как поведете себя в смертельной опасности. Отец говорил: только тогда и проявляются люди.
   - И каковы впечатления?
   Мими сделала паузу.
   - Верните моих людей. Распустите особую роту. Отзовите Итана из Альмеры. Дайте мне самой назначить представителей Короны в Палате.
   Это было скверное время для торга. После унизительного ожидания и подлого нападения Эрвин мог не соглашаться ни на что. Пожалуй, не стоило даже идти во дворец. Разумно было бы сесть в поезд и вернуться в Фаунтерру, и найти зацепку в законах, чтобы собрать Палату без императрицы. Но как-то очень спокойно и благостно было на душе, и никакого настроения для интриг.
   - Я сделаю что-то из перечисленного. Возможно, все. Но лишь после того, как начну доверять вам.
   - Что нужно для вашего доверия, милорд?
   - Сперва - кофе.
   Во дворце Эрвина ждал не только кофе, но и отменные угощения, и мягкое кресло у камина. Минерва послала гвардейцев и лекаря на помощь шаванам, а затем разделила трапезу с гостем. Больше за столом не было никого, охрана осталась за дверьми, прислуживал лишь один лакей. Комната напоминала небольшой уютный грот. Горело несколько свечей, разливая вокруг мягкое тепло.
   - Я приехала вчера, но успела полюбить этот кабинет. Здесь нет искровых ламп. В Фаунтерре я и не понимала, как соскучилась по свечам.
   Эрвин помолчал, наслаждаясь крепким кофе. Минерва сказала:
   - Я многое успела за вчерашний день. Увиделась с послами трех степных графств, епископами двух ветвей Церкви, кое с кем еще. Милорд, я нашла много союзников, их всех объединяла одна черта: желание навредить вам. Потратив ночь на размышления, я пришла к выводу: не хочу быть их серпушкой в игре против вас. Быть вашей серпушкой меня тоже не прельщает, но в вас, по крайней мере, есть благородство.
   Эрвину стоило бы ответить с сарказмом, но острый ответ не пришел на язык.
   - Благодарю, ваше величество.
   - Миледи, - сказала Минерва. - Ваша сестра зовет меня так.
   - Хорошо, миледи.
   - О вашем доверии, милорд... Я признательна за то, что вы оставили на свободе леди Лейлу и капитана Шаттэрхенда. Я предположила: неслучайно именно эти двое моих соратников заслужили вашу снисходительность. Они оба посвящены в тайну Серебряного Лиса, и вы не попытались их допросить. Очевидно, вы хотели, чтобы я лично раскрыла вам интригующий секрет. Возможно также, что этим способом вы оставили мне возможность сделать шаг вам навстречу.
   Эрвин приподнял бровь:
   - И вы сделаете этот шаг?
   Она выдержала долгую интригующую паузу.
   - Генерал Алексис Смайл служит королеве Дарквотера - Леди-во-Тьме. Он вступил с нею в сговор после смерти Телуриана и стал ее глазами, ушами и рукою в Фаунтерре.
   - Старуха метила на императорский престол? Вот так новость!
   - Не совсем так. Леди-во-Тьме - чистокровная янмэянка, правнучка Юлианы Великой, кузина владычицы Ингрид. Ее главная забота - не собственный интерес, а величие всей Блистательной Династии. С помощью Серебряного Лиса королева присматривала за Адрианом, чтобы тот не натворил ошибок.
   - А теперь присматривает за вами, верно?
   - Да, милорд. Генерал помог мне взойти на трон. Он вызвал меня принять присягу у войска и тем напомнил об ответственности. Он отдал в мои руки свои три полка и тем придал мне веры в свои силы. Он же подсказал мне, как справиться со Степным Огнем и Дрейфусом Борном. По приказу Леди-во-Тьме Серебряный Лис сделал все, чтобы я стала подлинной владычицей.
   Эрвин усмехнулся:
   - Добрый волшебник прилетел из сказки, чтобы помочь юной девушке. Еще и наслал на себя магию невидимости - пускай девушка думает, что справилась сама. Весьма трогательно.
   - Милорд, я с трех лет не верю в добрых волшебников. Генералу приказано следующее: любой ценой не допустить на трон Агату. Что бы ни случилось, Империей должна править Янмэй.
   - Звучит грозно, но я еще не понял, в чем подвох.
   - Леди-во-Тьме и Серебряный Лис помогают мне, пока я защищаю интересы Янмэй и Династии. Если решу обручиться с вами или сдамся и уступлю вам престол, или просто устану бороться - они избавятся от меня. Для них очень удачно, что Леди-во-Тьме - следующая за мною наследница престола.
   Эрвин потер челюсть, ушибленную в поединке, и попытался сосредоточиться. Выходило скверно, мешало самодовольство: нынешний подвиг уже совершен - пора и расслабиться.
   - Миледи, помогите мне постичь ситуацию... Вы узнали, что единственный преданный вам генерал на самом деле служит не вам, а болотной старухе.
   - Верно.
   - Леди-во-Тьме пока что помогает вам, но стоит вам оступиться - и она заменит вас кем-то, более угодным янмэйскому дворянству. Например, собою.
   - Вы уловили самую суть.
   - Завтра упомянутая Леди-во-Тьме прибудет сюда, в Маренго.
   - В обществе шиммерийского короля - вероятно, ее друга.
   - И тут наступает часть, которой я не понимаю. Зачем вы натравили на меня шаванов? Я - ваш единственный союзник, кого не пугает ни Леди-во-Тьме, ни все янмэйцы вместе взятые. И вы решили убить меня накануне конфликта с болотницей? Вы долго обдумывали этот план? Возможно, обращались за советом?
   Минерва скромно улыбнулась:
   - В свое время я слышала такой совет: хочешь покорить мужчину - дай ему победить. Советник не уточнил, кого именно.
   Эрвин поперхнулся.
   - Вы устроили покушение, чтобы... задобрить меня?
   - Как видите, дало плоды.
   - И пожертвовали послом Рейса?!
   - Как видите, он остался жив. А что касается кисти руки, то вчера этот самый Сормах лупил по столу этим самым кулаком и требовал, чтобы я прогнала волков из Фаунтерры. Другие шаваны во всю силу глоток поддерживали его. Говорили: искровые полки должны объединиться с детьми Степи, повалить Ориджинов в пыль, захватить и разграбить Первую Зиму. Севером станет править наместник янмэйского рода, а золото и оружие мертвых кайров заберут шаваны. Я ответила, что не допущу смуты. Но если они так уж рвутся в бой, я дам им шанс убить герцога Ориджина - один шанс в одном честном поединке. Сегодня приехали вы.
   Эрвин поставил чашку на стол, чтобы освободить руки для аплодисментов.
   - Браво, миледи! Вы вписали себя в историю Империи. Покушение на посла ради успеха мирных переговоров - полагаю, это первый в истории случай!
   Минерва изобразила поклон.
   - Ваша похвала, милорд, - лучшая награда за мои старания. Теперь вы не откажетесь помочь мне?
   - Чем же? Убить старуху? Я взял маловато войск, но могу восполнить хитростью. Знаю один маневр, весьма эффективный против старух.
   - Для начала поговорите со мною. Что вы знаете о Дарквотере?
  
   * * *
   Эскадра Леди-во-Тьме входила в гавань Маренго. Эрвин не мог отвести глаз. Флагман имел черные паруса, остальные корабли - темно-серые. Цвет густой тени имели и флаги, и плащи солдат на палубах. Белой нитью выделялись только замысловатые гербы - как светлые письмена на сумрачных страницах. Никакой праздной пестроты, никаких случайных оттенков - выверенная, строгая маскировка хищника. На взгляд Эрвина, то было безумно красиво.
   Однако странно: ни один шиммерийский галеон не белел среди серых кораблей Дарквотера, ни один лев не золотился на парусе. Король Франциск-Илиан отказался от визита в Фаунтерру? Оставил политику сыну и вернулся в монастырскую келью?.. Когда эскадра приблизилась, Эрвин смог разглядеть вымпелы над флагманским судном: на одном из них сиял коронованный лев. Король-пророк все-таки пожаловал, но без флота и войска, а только как пассажир на судне болотницы.
   - По-вашему, что это значит? - спросила Мими. - Франциск-Илиан прибыл не послом, а простым гостем?
   - Или, напротив, он показывает крепость своего союза с Дарквотером. На палубе их корабля ему так же уютно, как на своем собственном.
   "Что вы знаете о Дарквотере?" - спросила вчера Минерва, и первым делом Эрвин сказал: язык болот - язык намеков. Города болотников, вжатые в островки тверди, отчаянно малы по размеру и переполнены людьми. Никто никогда не остается в уединении, вся жизнь проходит на виду, любой разговор слышим. Невозможно уберечь сказанное от чужих ушей, но можно сделать речь непонятной. Привычка говорить намеками - вопрос не только безопасности, но и родства душ. Болотник ценит тех, кто легко ловит его намеки, и сторонится тех, кто нуждается в долгих объяснениях.
   Впрочем, Франциск-Илиан - отнюдь не болотник. Перенял язык намеков от Леди-во-Тьме?..
   Корабли бросили якоря и спустили паруса. Точность линии, какую они образовали, говорила о большой сноровке моряков. Быстро спустились на воду шлюпки, резво заработали весла. Над головною лодкой трепыхались три вымпела, поднятые на копьях: гербы Леди-во-Тьме, Франциск-Илиана и чей-то еще. Прочие шлюпки шли без вымпелов, давая новую пищу для раздумий.
   Большинство лордов уже прибыли на заседание Палаты или прислали своих представителей. Эрвин видел прибытие десятка делегаций: все были пестры и блестящи, сияли золотом многих фамильных гербов. Каждого лорда сопровождало не меньше полудюжины родовитых вассалов. Из Альмеры, например, прибыли Блэкморы и Дэйнайты, Бройфилды и Бонеганы; из Южного Пути - Грейсенды, Дойлы, Уиндли; из Надежды - Флеймы и Овероны, и печально знаменитые Лайтхарты. Да и за самим Эрвином на всех приемах следовали знатные лорды-вассалы: Лиллидеи, Стэтхемы, Хортоны. Обилие громких имен и древних родов придавало веса каждой земле, делало ее делегацию значительней. Но над Леди-во-Тьме, судя по вымпелам, взяла с собою лишь одного вассального лорда!
   "Что она за человек?" - спрашивала вчера Мими. Эрвин ответил: вам бы лучше знать, миледи, вы - ее внучатая племянница. Мими сказала: "Ни одного письма не получила за всю жизнь". Эрвин сказал: что ж, это весьма характерно. Королева Дарквотера превыше всего ставила род Янмэй, но еще выше - собственные принципы. Если кому-то из ее родичей случалось нарушить их, она раз и навсегда ввергала его в опалу. Так вышло с матерью Миры, избравшей мужа недостаточно высокого рода. Куда более известна история собственной дочери Леди-во-Тьме. Принцесса Мирей Нэн-Клер повздорила с матерью - и была изгнана из дворца, столицы и королевства. Она нашла приют на Фольтийских островах, откуда несколько раз подсылала к матери убийц - безуспешно. Поразительней всего: никто не знал причины ссоры! Девять лет назад, когда это случилось, Эрвин был очень увлечен Дарквотером и ловил все известия оттуда. Слухи гласили: Леди-во-Тьме делилась с дочерью своим мастерством - может, политическим, а может, ведьминским. На одном из уроков принцесса вступила в конфликт с матерью - и была изгнана на много лет! Чем вызвала принцесса такой гнев Леди-во-Тьме - оспорила ли знания матери, попыталась ли навредить ей с помощью колдовства, выдала ли чужаку фамильные секреты?.. Можно только гадать. Леди-во-Тьме сказала так: "Со мной останутся лишь те, кому по пути со мной". Сегодня - одинокий вымпел над лодкой. Изо всех лордов Дарквотера лишь одному по пути с королевой? Или она держит их в такой строгости, что личные вымпела под запретом?..
   Первые шлюпки коснулись причала. Первыми, конечно, ступили на берег солдаты: серые низкорослые болотники с кривыми мечами, короткими луками и отравленными стрелами. Легкие, шустрые, незаметные; грозные у себя на родине, среди лесов и топей, но не слишком полезные здесь, на каменных улицах. Пожалуй, одна дюжина кайров легко разметала бы всю пехоту королевы.
   Но следом за солдатами на берег вышли бойцы иного сорта. Люди в пятнистых маскировочных плащах, на первый взгляд безоружные, заметные своею странной - крадущейся, кошачьей - походкой. Жала криболы - болотные асассины, мастера темного ведовства.
   "Как воюют в Дарквотере?" - спросила вчера Мими. Ответ был таков: по меркам Севера, в Дарквотере не воюют вовсе. Болотники не носит доспехов, не собирают больших армий, не строятся в шеренги, не бросают в атаку кавалерию. В их местности классическая война невозможна. Исход конфликтов решают мелкие вылазки, точечные удары, лазутчики и асассины. Последние достигли небывалого мастерства. Говорят, опытные жала криболы могут спрятаться на открытом месте и возникнуть из воздуха; обездвижить врага одним ударом или одним словом; убить пожатием руки, хлопком по плечу, простым плевком. Говорят, если жало криболы пожелает, жертва уйдет из жизни даже не осознав, что получила смертельный удар.
   "Что такое крибола?" - спросила Мими. Это жабка, миледи. Прыгучее смешное желто-зеленое существо, самая ядовитая тварь в подлунном мире.
  
   Теперь, когда солдаты и асассины заполонили причал, к нему подошла вымпельная шлюпка. Сначала на берег поднялись двое в черных мундирах - парадных, по традициям Дарквотера. Один имел янмэйские черты, другой выглядел пришельцем из неведомых земель. Следом за ними выпрыгнул еще один асассин - столь ловкий, что прежние стали казаться увальнями. Он подал руку и помог взойти на берег седовласой даме в черном платье и плаще. Белые глаза дамы не имели зрачков.
   Последним, как почетный гость, вышел на берег зрелый шиммериец в простом монашеском балахоне. Несмотря на скромность одеяния, южанин смотрелся самым властным изо всех. И черные мундиры, и слепая королева держались строго, в тревожной напряженности; шиммериец же шагал спокойно и свободно, будто наслаждаясь прогулкой. Да и сложением он был заметнее прочих: широкие плечи, округлый живот, мясистые щеки. Так и подумалось: отъелся на монастырских харчах. Не сдерживая улыбки, Эрвин шагнул им навстречу:
   - Ваше величество королева Маделин, ваше величество король Франциск-Илиан! От имени Короны и Великого Дома Ориджин приветствую вас в Маренго!
   Минерва сказала слова приветствия после него. Эрвин понимал, сколь красноречивым намеком служит его первенство. Но имелся и обратный намек в пользу владычицы: за ее спиной стояла целая лазурная рота, за плечом Эрвина - один кайр Джемис. Пускай южане разгадывают, что все это значит.
   - Приветствую и вас, ваше величество, ваша светлость, - с приятной улыбкой поклонился Франциск-Илиан. - Мое глубочайшее почтение людям, о которых так много слышал.
   Эрвин не смог не задуматься: есть ли здесь намек? Что слышал Франциск-Илиан, что хочет сказать этим упоминанием? Но мысль не успела дойти до развязки - заговорила Леди-во-Тьме.
   Голос болотницы был тих и приятен, даже милозвучен вопреки старости:
   - Желаю здравия вашему величеству и вашей светлости. Поздравляю ваше величество с коронацией, а вашу светлость - с доблестной победой. Во дворце я буду рада вручить вам дары, но не стану обременять вас ими в здешней суетливой обстановке.
   То было весеннее поле, пестрящее цветками намеков. Поздравляет агатовца с доблестной победой над янмэйцем - неужели? Будет рада вручить дары - не метафора ли это? Дары могут стать бременем - не о власти ли сказано?..
   Не было никаких шансов разгадать все это на ходу. Мими последовала плану, тщательно продуманному накануне:
   - Ваше величество Маделин, ваше величество Франциск-Илиан, совесть не позволит мне говорить о дарах, да и ни о чем другом, пока не предоставлю вам трапезу и отдых с дороги. Подарите мне радость: позвольте мне сейчас же проводить вас за обеденный стол!
   Южный пророк расплылся в улыбке:
   - Ваше величество хорошо знает душу южанина: она, душа, живет в тесном соседстве с желудком. Премного благодарю за приглашение.
   Леди-во-Тьме наклонила голову - лишь на дюйм, но с такою степенностью, что напомнила нижайший и учтивейший поклон.
   - Я тоже буду рада поскорее оказаться во Дворце Тишины. Четыре года не бывала там и горю от нетерпения узнать, чем пахнет теперь летняя столица.
   Она не удержалась от намека, но Мими снова пропустила его мимо ушей:
   - В таком случае, прошу вас занять места в экипажах. Если пожелаете, ваша стража может сопутствовать вам. Так или иначе, вы находитесь под прочной защитой лазурной гвардии.
   Леди-во-Тьме взяла минуту, чтобы представить Минерве своих спутников в черных мундирах. Ими оказались лорд Эммон Дарклин - янмэец, племянник королевы, и Фанно Грок - уроженец Фольтийских островов, первый адмирал флота Дарквотера. Чужестранец и иноверец на встрече высочайших правителей Полари - наверняка, в этом также содержался подтекст. Но Эрвин не дал себе труда задуматься.
   Экипажи с гербами Империи один за другим стали подкатывать к причалу и принимать в кабины седоков. Ожидая своей очереди, Эрвин оглянулся на лодки и увидел странное. На берег продолжала выходить свита короля и королевы: секретари, лакеи, чашники, горничные... Среди них был человек с мешком на голове.
  
   * * *
   Из прошлого опыта Эрвин знал: болотники - тихие, милые, приятные в общении люди. Лорд из Дарквотера не станет задирать нос, как столичник или альмерец, угрожать, как северянин, давить богатством и подкупать, как шиммериец. Беседа с болотником потечет с мягким изяществом, подобно лесному ручью, огибая острые камни неприятных тем. Одна печаль: ты вряд ли поймешь, что на уме у собеседника. Эта беда дополняется другою: он-то легко поймет, что на уме у тебя.
   В нынешних переговорах сия особенность доходит до гротеска - комедия и только. По одну сторону стола - два опытнейших правителя, каждый носит корону больше лет, чем Эрвин живет на свете. Вдобавок, один из них - пророк-ясновидец, а вторая - колдунья. По другую же сторону - пара юнцов: девчонка из провинции, всего год как выбралась из леса, да лорденыш-выскочка с морем амбиций и лужицей опыта. Попытка традиционных переговоров - да и обычной застольной беседы - кончилась бы настолько плачевно, что Эрвин с Мирой даже не поняли бы этого. Не выдав ни одной своей мысли, не спустив улыбок с лиц, гости сделали бы все нужные выводы, приняли бы решения - от кого избавиться, кого поддержать, - и ушли бы, оставив хозяев в сумраке неведения.
   Чтобы избежать этого, Эрвин с Минервой построили план. Его суть была столь же гротескна, как сама ситуация.
   - Ваши величества, - начал Эрвин за трапезным столом, когда первый голод был утолен, - я полагаю, вы утомились в дороге. Отказать вам в беседе было бы непростительно грубо, но и обременять трудными темами - бесчеловечно. В Фаунтерре мы получим достаточно времени для любых переговоров, а сейчас предлагаю отдых для ума - небольшую забаву. В столичных салонах популярна игра под названием "Если бы вы...". Вот как это происходит.
   Он обратился к Минерве:
   - Ваше величество, что бы вы делали, если бы стали озерной феей и жили бы на листьях кувшинок?
   Мими всплеснула ладонями:
   - Прелесть! Конечно, наслаждалась бы жизнью! Я была бы невидима и могла безнаказанно корчить рожицы. А еще каталась бы по волнам, привязав кувшинку к килю корабля.
   Южане не изменились в лице, но их молчание звучало озадаченно. Эрвин представил, как кипят их умы, выискивая скрытый смысл в простой шутке. С улыбкою он сказал:
   - Ход ее величества Минервы.
   - Ваше величество Франциск-Илиан, если бы вместо коней люди ездили на кошках - хорошо бы это было?
   Пророк сделал паузу, выискивая подтекст, - но не обнаружил его. Еще бы! Эрвин с Мими потратили полчаса, наперед выдумывая вопросы без подтекстов. Очень непростое дело, кстати.
   - Ммм... Полагаю, многие разбогатели бы. Каменщики строили бы высокие стены, чтобы всадники не запрыгивали прямо в замок. Кузнецы ковали стальные когти для боевых котов, гильдия мышеторговцев преуспевала, продавая грызунов на корм. А войн стало бы намного меньше, ведь пара голосистых псов могла обратить в бегство отряд кавалерии. Так что мир стал бы лучше от этой перемены.
   - Благодарю, ваше величество, - Минерва расцвела в улыбке. - Ваша очередь!
   Пророк озадачился. Ход его мыслей несложно было угадать. Невежливо задавать вопросы с подтекстом, раз уж владычица этого не сделала. Да и есть риск, что юноши просто не поймут скрытого смысла. Значит, говорить без подтекста?.. Это далось нелегко - давно Франциск-Илиан не занимался подобным.
   - Минутку, ваше величество, позвольте подумать... Ммм... Пускай так. Лорд-канцлер, если бы вам на День Сошествия подарили огромный торт размером с галеон, - что бы вы делали?
   Эрвин с удовольствием заметил, что пророк недоволен собою. Уже сделав ход, южанин заметил, что подтекст все же вкрался: огромный торт - огромная власть. Эрвин ответил, весело игнорируя намек:
   - Спустил бы торт на воду, поднял паруса и отплыл в Море Льдов. Там он замерз бы и годами дрейфовал по разным течениям, порождая легенды о Торте-Призраке. Представьте: судно сбилось с курса, моряки умирают от голода и жажды - как тут на горизонте возникает Торт! Они берут его на абордаж, взбираются на палубу из бисквитов и находят спасение. Едят марципаны, пьют ром из вишенок, греются у гигантских праздничных свечей. Могут даже встретить аборигена, живущего в кремовой пещере. Годом раньше пираты высадили его на необитаемый торт.
   Столь длинный монолог без единого намека - поистине, шедевр дипломатии. Эрвин гордился собою, Мими подарила ему восхищенный взгляд. Леди-во-Тьме молчала, но уста короля Шиммери прорезала улыбка.
   - Благодарю, милорд. Похоже, я начинаю входить во вкус этой забавы. Теперь ваш вопрос, верно?
   - По правилам - да, но позвольте мне, - вмешалась Минерва. - У меня созрел прекрасный вопрос для вас, королева Маделин. Если бы вы могли вырастить самое высокое в мире дерево или слепить самую красивую снежную плаксу - что бы вы выбрали?
   Леди-во-Тьме выдержала паузу. Эрвин уж начал бояться, что она не снизойдет до ребячливой игры, но ее величество заговорила мягким приятным голосом:
   - Дерево может достать до неба, а снежная плакса растает весной. По мне, выбор очевиден.
   После малого замешательства, Леди-во-Тьме сочинила и свой ход:
   - Верну вопрос вам, владычица Минерва. Если бы вы были студентом и могли учиться у полководца, магистра или аббата - кого бы выбрали?
   - Полководец и аббат преподают одну известную науку, а магистры случаются разные. Я постояла бы у замочной скважины и послушала, чему учит магистр других студентов.
   Леди-во-Тьме ответила благодушным кивком. Игра двинулась полным ходом.
   Два короля, императрица и герцог метали друг другу шутливые вопросы и сочиняли сказочные ответы. Соревновались, кто сможет произнести больше слов, не обронив ни единого политического намека. Мими проигрывала: держалась в пределах двух-трех фраз, не рискуя сказать больше. Эрвин блистал за двоих, бесстрашно выдумывая целые притчи. Всеобщее восхищение заслужил, когда сумел рассказать целую историю про сына, отца и волка, ни разу не намекнув ни на кайров, ни на военное дело. Франциск-Илиан порою уступал Эрвину (возможно, намеренно), а иногда обходил. Особенно мастерски ему удавались вопросы:
   - Если бы в небе кроме Звезды плавали еще Яблоко, Монета и Кубок - кто куда попадал бы после смерти?
   А Леди-во-Тьме оставалась верна себе - избегая прямых намеков, всегда вкладывала в свои слова некую философию:
   - Если бы вы, милорд, были каменщиком, и вам вместо кирпичей дали жемчут - как бы вы поступили?
   Прошел час, сменилось два кувшина с вином, опустели блюда, было подано сладкое. Гости говорили уже весьма охотно, порою задавали вопросы друг другу. Пророк заметно радовался возможности сделать ход.
   - Скажите, милорд, если бы мир должен был рухнуть в Бездонный Провал, что бы вы сделали?
   - Отвечу так, премудрый. В прошлый раз на пороге смерти я занимался двумя делами: вспоминал женщин, которых любил, и пытался выжить. Это было удачное сочетание, вряд ли смогу придумать что-нибудь лучше.
   Игроки, казалось, поделились на пары: Эрвин часто обменивался вопросами с шиммерийцем, Минерва - с Леди-во-Тьме. Чтобы гости не усмотрели в этом намека, Эрвин разорвал кольцо и обратился к болотнице:
   - Если бы вам предстояло поймать невидимого зверя - как бы действовали?
   Королева думала меньше секунды. Кроме первого своего ответа, ни над одним больше она не думала долго. Казалось, все ответы Леди-во-Тьме знала наперед, а время тратила лишь на то, чтобы привести в движение старческий язык.
   - Всякий зверь ищет добычу. Я узнала бы, что он любит, и заманила в трясину - там он стал бы видим.
   Эрвина посетило неприятное чувство: кажется, он случайно намекнул на Кукловода и более того, кажется, Леди-во-Тьме поняла подтекст. Но чувство это рассеялось, когда королева спросила беззаботно и скучливо, без искры любопытства:
   - Владычица Минерва, если б у вас имелся брат и интереснейшая книга - вы прочли бы книгу одна или поделились с братом?
   Мими усмехнулась - невидимо для слепой королевы:
   - Прочла бы в одиночестве. Мой братик был бы крохой и не умел читать.
   - Благодарю, ваше величество. Трапеза была вкусна и сытна, а игра премного потешила нас и развеяла дорожную усталость.
   - Нам стоит благодарить его светлость Ориджина: игра - его изобретение.
   - Наше почтение, милорд. А теперь, ваше величество, позвольте преподнести вам наш дар.
   Мягкий голос Леди-во-Тьме стал лишь чуточку суше, однако Эрвин заметил перемену.
   - Ожидаем с нетерпением, ваше величество, - поклонилась Мими.
   - Дар должен был прибыть раньше, но отчего-то все еще не доставлен. Я полагаю, ваши часовые у входа могли задержать его. Ваше величество, попросите стражников пропустить дар.
   Минерва хлопнула в ладоши, и лазурный офицер возник в дверях.
   - Капитан, доставлено ли что-нибудь для меня?
   - Ваше величество, никакого груза нет, но три человека дожидаются аудиенции. Двое из них - лорд Эммон Дарклин и адмирал Фанно Грок. Третий желает остаться неизвестным, пока вы не прикажете ему снять маску.
   У Мими загорелись глаза:
   - Ко мне пришел гость в маске?!
   - Я бы сказал, его привели. И на голове у него не совсем маска, а мешок с дырками для глаз.
   Мими резко обернулась к гостям:
   - Вы дарите мне раба? Господа, я чту законы Империи и не могу принять такой подарок.
   - Ваше величество, сперва взгляните на него. Возможно, его лицо убедит вас переменить решение.
   Минерва колебалась недолго - любопытство быстро одержало верх.
   - Капитан, впустите троих.
   Под надзором гвардейцев в трапезную вошли двое вассалов в черных мундирах, а также таинственный третий - высокий худой человек в пестром клетчатом камзоле, с мешком на голове. Глаза, видимые в дыры, блестели так, словно человек хохотал под мешком.
   - Снимите, - приказала Минерва.
   - А может, так угадаешь? - раздалось из-под мешковины. - Ты же умная девица! Аль поглупела?
   На лице Мими проступило раздражение:
   - Сударь, следите за речью. Вы говорите с императрицей Полари.
   - Знаю я, с кем говорю. Я б тебя и в мешке узнал, лишь бы ноги торчали. Пощупал бы лодыжки - и готово.
   Брови Минервы поползли на лоб:
   - Вы?.. Менсон?..
   Театральным жестом человек сорвал с головы мешок.
   - Ха-ха! Первый шут Империи к вашим услугам! Без колпака тяжело признать, а?
   Менсон - это действительно был он - трескуче рассмеялся, видя замешательство Минервы и Эрвина.
   Его смех прервался, как отрезанный ножом, когда Леди-во-Тьме произнесла:
   - Владычица Минерва, наш дар вам - возможность осуществить правосудие. Перед вами Менсон Луиза Виолетта, подозреваемый в убийстве владыки Адриана. Отдаем его во власть закона.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Монета - 6
  
  
   Начало апреля 1775г. от Сошествия
   Лаэм
  
   Вернувшись в Лаэм, Бакли узнал: план Магды Лабелин окончательно лопнул по швам. Про себя он звал идею закупки очей планом Магды Лабелин, либо проще -- планом свиньи. Четверо из Пяти наотрез отказались продать оружейные очи, и кроме того, унизили Магду. Восьмерка имел приятелей в гвардии барона Деррила, от них узнал новости и пересказал Бакли.
   Пять дней шиммерийские вельможи кормили путевских лестью, осыпали дарами, ублажали вином и зрелищами, при том постоянно нахваливая свои товары: корабли, чай, кофе, шелка. Леди Магда и барон Деррил все пытались склонить их к беседе об очах, но без толку. Принц Гектор дал иносказательный отказ, а остальные будто и вовсе не слышали вопроса. Все тянули свою сладкую болтовню: "Взгляните на платья, миледи! Привезите такой товар в Корону -- и столицу озарят лучи южного солнца! Попробуйте кофе, ваша светлость. Кофейные зерна -- для торговца то же золото, но ароматнее!" Барон и Магда терпели из последних сил, напрягая все свои дипломатические таланты. Так и сяк настаивали, убеждали: Южный Путь и Шиммери должны быть в союзе. Шиммерийцы охотно соглашались: "Конечно, премудрая леди! Союз напоит наши земли дождем процветания! Потому вам будет очень полезно иметь свою резиденцию в Лаэме. Вот взгляните на макеты дворцов, которые мы можем для вас возвести! А вот и макеты торговых кораблей, которые станут гордостью вашего нового флота". Все это -- под песни, пляски и пьянство. На пятый день речь зашла о торговле рабами: сколько прибыли мы все получим, если откроем в центральных землях один крохотный рыночек альтесс! Тогда леди Магда с бароном не выдержали.
   Деррил приказал солдатам заткнуть глотки музыкантам, певцам, танцовщицам и шлюхам. В воцарившейся тишине леди Магда произнесла речь. Она высказала все, что думала о шиммерийцах и их политике, о кайрах и медведях, и об Ориджине, который сожрет весь Поларис, пока шиммерийцы будут тискать баб. Ни одна фраза леди Магды не обошлась без слов "сраный" или "зад". Речь вышла очень впечатляющая. Впервые за дни переговоров шиммерийцы выслушали кого-то кроме себя. А затем произошло нечто.
   Принц Гектор поднял кубок за здоровье непревзойденного оратора - леди Магды. Но выпив, вдруг схватился за сердце. "Простите, кажется, излишек вина сказался на моем здоровье", - с этими словами он взял всех своих альтесс и удалился. Затем Третий из Пяти пожаловался на мучительную головную боль, а Четвертый -- на рези в желудке, а Пятый -- на стрелы в пояснице, и все они ушли в компании своих жен и альтесс. Остались только секретари -- и леди Магда со своими вассалами. Тогда секретари шиммерийцев заговорили с ясностью, на которую их господа не были способны. Белокаменное королевство Шиммери не видит смысла в союзах со слабыми. Среди северных земель наиболее перспективною выглядит Ориджин, среди центральных -- Надежда. Им и будет дано право покупки очей. С Южным Путем королевство Шиммери готово обмениваться товарами, лишенными военной значимости.
   Никто из вельмож больше не появлялся во дворце принца Гектора -- они продолжили свое празднество в другом месте, на вилле графа Огюст-Римара. С путевскими гостями теперь общались только секретари. В попытке возобновить контакт, леди Магда попыталась подкупить Лориналя Гитана -- генерала Солнечного полка, меч принца Гектора. Он сделал вид, что не понял намека. А может, и правда не понял - сей генерал не славился острым умом.
   Здесь стоило бы леди Магде погрузиться в корабли и уйти обратно в Грейс, оставив посреди принцева дворца прощальную кучу дерьма. Но вот беда: плаванье эскадры туда и обратно через полмира стоит уйму денег, а герцог Морис Лабелин - еще больший скупердяй, чем его дочь. Леди Магда с бароном просто не могут вернуться и доложить герцогу, что выкинули тысячи эфесов впустую. Им придется найти способ возместить потери -- то есть, загрузить трюмы хоть чем-нибудь полезным. Несмотря на унижение, рано или поздно они смирятся и купят чертовы шелка. Или чай. Или кофе. Или баб...
   Было ясно: при таком настроении леди Магды, не стоит попадаться ей на глаза. Бакли даже не думал. Он не поехал ни во дворец, ни на почту, ни в свою гостиницу. Остановился в захудалом трактире одного из городишек окрест Лаэма -- из тех, чье существование проходит незаметно для лаэмцев. В том же городишке нашел место для пленных: снял погреб -- один из многих, что сдавались в наем торговцам как холодные склады. По сути, то была яма с прочным перекрытием и люком. В нее швырнули Хармона и Ванессу-Лилит с детьми. Бакли не видел в них особой пользы и думал перебить всех, но решил повременить: Ванесса пригодится если нужны будут еще деньги, а Хармон -- если Могер внезапно столкнется с леди Магдой. Потому до поры он пощадил их и оставил под замком. Разумеется, перед тем Хармон сходил в отделение банка и передал Могеру все деньги, что были на хармоновом счету.
   А Светлая Сфера?..
   По правде, Могер Бакли боялся ее. Он боялся всего, что не мог охватить умом. Зная ее историю, он полагал: эта святая дрянь приносит несчастья. Вся свита Хармона подохла из-за нее, и самому Хармону недолго осталось. Монастырь под Лабелином сожгли из-за Сферы. Герцог Морис проиграл войну вскоре после того, как купил подделку. Круглая мерзость точно несет проклятье. Потому Бакли даже не стал ее искать. Пускай лежит там, где спрятал ее торгаш. Хармон помрет, и кто-то другой найдет Сферу, и навлечет на себя проклятье - но этим глупцом не будет Могер Бакли.
  
   * * *
   - Суши весла! Подойдешь еще на ярд -- стреляем!
   Полная луна освещала гавань. Лодчонка переваливалась с волны на волну, отталкиваясь парой весел, а прямо по курсу маячил черный силуэт галеона с убранными парусами. Едва лодка подошла на дистанцию арбалетного залпа, с корабля донесся строгий приказ. Может быть, кто-то где-то и спал на вахте, но не стрелки на палубе "Гордости Грейса".
   - Спокойнее, братья! - крикнул им Бакли. - Я -- Могер Бакли, личный посланник леди Магды. Хочу видеть капитана.
   - Плыви к морским чертям! Капитан спит!
   Бакли встал во весь рост и заорал, сложив ладони рупором:
   - Я посланник леди Магды, тьма тебя сожри! Срать ей на то, кто спит, а кто нет!
   На палубе возникло замешательство. Послышались шаги, кто-то таки пошел за капитаном, а кто-то крикнул Могеру:
   - Заходи с левого борта!
   Девять и Дейв налегли на весла.
   "Гордость Грейса" была третьим по величине кораблем эскадры. Идовски хитрый выбор, ведь пираты -- самые суеверные люди на свете. Они станут искать богатств на флагмане, а если не там, то на втором, четвертом, восьмом кораблях -- согласно священным числам. "Гордость" не шла под священным номером, была не настолько большой, чтобы привлечь внимание размером, и не настолько маленькой, чтобы соблазнить своею неприметностью. То был совершенно обычный торговый галеон, каких до Северной Вспышки во флоте Лабелинов имелась почти сотня. Из трех тысяч моряков и солдат эскадры только дюжина знала тайну "Гордости Грейса", и Бакли входил в эту дюжину.
   В трюме всякого судна хранятся водяные бочки. Тщательно расклиненные и застопоренные, они прирастают к кораблю. Их не катают и не ворочают, если нужна вода -- набирают через кран, если вода кончилась -- доливают сверху, через горловину, что ведет на палубу. Никто не снимает крышки этих бочек - по крайней мере, без особого приказа капитана. В бочках "Гордости Грейса" под слоем воды хранилось золото. Два миллиона эфесов монетами и слитками.
   С борта упала веревочная лестница. Дейв подвел к ней лодку, и Бакли вылез на палубу. Беглым взглядом он насчитал дюжину парней. Если караул сменяется трижды в сутки, значит, всего бойцов три дюжины. А если Бакли не досчитал, то человек сорок. Ну, и капитан. Лорд-капитан Кортни Бенефит, если говорить точно.
   - Какого черта желает миледи? - рыкнул этот первородный гад, спросонья злой, как собака.
   - Капитан...
   - Лорд-капитан!
   - Лорд-капитан, ее светлость прислала меня учинить проверку.
   - Не уловил. Повтори-ка.
   - Леди Магда приказала мне провести проверку вашей службы, лорд-капитан.
   - Тебе, мужицкому щенку, миледи приказала проверить меня?
   - С вашего позволения, лорд-капитан, я являюсь отпрыском семьи чиновного дворянина, хотя и не титулованного.
   - Да мне плевать! Что именно, тьма сожри, ты должен проверить? Караул на месте, как видишь.
   - Мне следует убедиться в сохранности груза.
   - Груза?..
   - Лорд-капитан, бочки...
   В следующий миг капитан Бенефит схватил Могера за грудки и прошипел:
   - Ты -- идиот. Солдаты караула не знают о бочках, и так должно остаться.
   - Мне нужно проверить... - сказал Бакли громче, чем следовало.
   Лорд-капитан поднял его над палубой и без особых усилий швырнул за борт. Девять и Дейв втащили его в лодку. Он утирался и отплевывался, а они отвалили от "Гордости" и двинулись в обратный путь.
   - Дельце не выгорело, брат? - спросил Девять.
   - Кто тебе сказал? - ухмыльнулся Бакли.
   Дельце выгорело. Кортни Бенефит сказал: "Солдаты не знают о бочках". В настоящем времени. Значит, бочки все еще там.
  
   Грязный кабачок на задворках Порта Альбатросов в дневное время был пуст и всеми забыт. Он служил местом встречи для Бакли и Родриго. Пока Могер с Девяткой и Дейвом проводил последнюю проверку, Родриго, Семь и Восемь собирали команду. Широкополый задерживался, Бакли не видел в том беды. Полезно будет перекусить перед делом, а еще полезнее -- выпить. Говоря по правде, у Бакли тряслись поджилки. Если не вино придаст смелости, то что же? Девятка с Дейвом ели, Бакли пил. Девятка вполголоса мечтал о бабе, которую видел вчера. Дейв задал вопрос:
   - Слушай, Могер, а мы не слишком круто загнули?
   - Это ты о чем? - удивился Бакли. Дейв не знал всего масштаба плана. Никто не знал.
   - Ну, детишки Рико-Сводника... Жестко с ними обошлись.
   - Да плевать на них, - отмахнулся Бакли.
   Дейв долго жевал.
   - Отца зарезали на глазах, мать избили, а потом их -- в яму. Неспокойно мне.
   - Так выпей и успокойся.
   - Слышь, Могер, когда мы их оттуда выпустим?
   Бакли едва не поперхнулся. Вот так вопрос! Он собирался вернуться за пленниками в единственном случае: если для спасения шкуры самого Бакли придется продать Хармона или Ванессу с детьми. Но если план сработает, этого не потребуется. Погреб нанят на месяц. Через месяц хозяин отопрет замок -- ну и... хм... выпустит.
   - Заткнись ты, Дейв. Когда надо -- тогда и выпустим. Не твоего ума дело.
   - А ты им сколько еды оставил? А водички?..
   Бакли очень пристально поглядел на Дейва.
   - Знаешь, парень, с тобой явный непорядок. Тебе то ли память отшибло, то ли мозги выветрило. Я тебя зачем нанял, баран? Чтобы ты меня допрашивал? Чтобы ты, сука, донимал меня сраными вопросами?! Или чтобы молчал и делал дело?!
   - Я просто...
   - Ты просто подумай про своего сынишку! Так о чужих печешься -- а ты лучше о своем! Каково ему там, в Грейсе?
   Дейв посмурнел, даже почернел лицом.
   - Могер, я тебя предупреждаю...
   Он не договорил, поскольку дверь скрипнула, и Бакли поднялся встретить Родриго. Но вошел отнюдь не широкополый. В белоснежном мундире, придерживая шпагу, в кабак вступил помощник шерифа Халинтор. За ним следовали двое солдат. Не констеблей, а именно солдат: мечников в кольчугах и шлемах.
   - Господин Мо, мне нужно с вами поговорить.
   Бакли метнулся взглядом в окно: за грязным стеклом -- канал. Если прыгнуть в воду и выплыть на ту сторону, Халинтор вряд ли догонит. Не станет же он нырять со шпагой! Но оконце узко, вылезти - нужно время. Тогда -- драться? Он хотел дать знак своим парням, но мечники встали за спинами Дейва и Девятки.
   - Вашим друзьям, господин Мо, лучше не двигаться с мест. А вам лучше ответить. Третьего дня пропала белокровная Ванесса-Лилит с детьми, оба ее слуги найдены мертвыми. Что вы знаете об этом?
   - Клянусь именем матери, я не знаю абсолютно ничего!
   - Господин Мо, вам следует понять ситуацию. Леди Магда Лабелин больше не имеет в Шиммери никакого веса, а тем более -- когда речь идет об убийстве. Ее покровительство вас не защитит. Ваша ложь вас не защитит. Я знаю, что это вы убили слуг и выкрали Ванессу.
   - О нет, святые боги свидетели, я не...
   - Если Ванесса-Лилит и дети еще живы, немедленно выдайте их мне и получите каторгу. Если один из них мертв или будет мертв к минуте, когда я их найду, - вас колесуют. Ваш выбор, господин Мо.
   В этот миг Бакли восславил свою предусмотрительность. Какое счастье, что он сохранил Ванессу! Теперь можно поехать за нею и выкупить свою жизнь, а главное -- купить немного лишнего времени. Пока до погреба, пока обратно -- будет пара часов на раздумья. Авось Халинтор ослабит хватку, авось констебли зазеваются.
   - Господин Халинтор, - голос Бакли зазвенел слезами, - я сознаюсь. Да, я чистосердечно сознаюсь в своем тяжком проступке. Видимо, сам Темный Идо спутал мои мысли...
   - Где? - оборвал Халинтор.
   - Я оставил бедных детишек и их маму... - и тут Бакли увидел кое-что, пока незаметное Халинтору, и завопил: - О, боги, как гложет меня совесть! Я -- несчастный безумный зверь! О, нет мне пощады!
   Входная дверь скрипнула, но скрип потонул в стенаниях Бакли. Помощник шерифа не услышал и шагов. За спинами солдат возник Родриго с парой матросов. Родриго кивнул им, и матросы выхватили ножи.
   Бакли прекратил вопить и холодно бросил:
   - Бей.
   Матросы ударили. Один солдат упал с ножом в шее. Другой успел дернуться, нож сломался о кольчугу. Солдат развернулся и пронзил матроса мечом. Девять и Дейв вскочили с мест.
   Все закрутилось с бешеной скоростью. Мелькали клинки, рычали люди, скрипели доски под ногами. Бакли присел за столом, глядя на смертоносную возню и ожидая одного: мига для побега.
   Девятка прыгнул на спину солдату, стал душить, обхватив за шею. Дейв выхватил кинжал и ринулся на Халинтора. Раздался свист. Шпага вылетела из ножен с такою быстротой, какая и не снилась парням Бакли. Клинок прочертил линию на щеке Дейва.
   - Бросьте оружие и встаньте на колени, - приказал Халинтор.
   Дейв попятился, трогая пальцем рану.
   Тем временем солдат шерифа стряхнул с себя Девятку, развернулся, занося меч. Оставшийся в живых матрос огрел его скамьей. Солдат зашатался, оглушенный. Матрос с размаху всадил нож ему в живот, налег всем телом, чтобы проколоть кольчугу. Но тут же сам завыл от боли и рухнул на колени - это Халинтор хлестнул его шпагой. Девять и Дейв отступили за стол - помощник шерифа оказался неожиданно опасным противником. Он двинулся за ними вокруг стола, дерзко поигрывая шпагой, а за его спиною открылся проход к двери. Только этого Бакли и ждал - он без раздумий ринулся на выход. Родриго понял намек и выбежал первым. Могер задержался в дверях, оглянулся на драку. Девятка и Дейв плясали между столов, спасаясь от длинной шпаги Халинтора и ища способа зайти ему за спину. Он не давал им такого шанса.
   - За мной!
   Бакли швырнул табурет. Халинтору угодило в бок, он пошатнулся, ослабив внимание, и Девять кинулся к двери, а Дейв -- на Халинтора. Тот увернулся от выпада, нож не достиг цели, но Дейв ударил головой, размазав врагу нос. Халинтор умылся кровью, заорал, отступил. Дейв промедлил на миг, не добил его в ту же секунду -- ну и кретин! Шпага-то все еще в руке!
   Бакли увидел все, что хотел. Он вытолкнул Девятку и выбежал сам. Захлопнул дверь кабака, вбил в щель кинжал вместо клина.
   - Бежим!
   - Но там же Дейв...
   - Бежим, сука!
   Они побежали.
  
   * * *
   Вот тогда в Хармоне что-то сломалось.
   Он запомнил и час, и миг - да и как забудешь? Он сидел в холодной подвальной темени, а рядом бесконечно плакали дети Онорико-Мейсора. Белокровная Ванесса как-то пыталась их утешить - без малейшего шанса на успех. Дети страдали от голода и жажды, и теперь, на исходе второго дня, начинали осознавать, что означает этот голод. Мо не собирался никого оставлять в живых. Подвал станет их могилой.
   В первый день Хармон с Ванессой перепробовали пути спасения. Отчаянно звали на помощь, силились поднять люк, ногтями царапали стены подвала. Их криков никто не слышал: подвал был вырыт под сараем, а тот стоял на запоре. Люк оказался закрыт на засов и завален сверху, он даже не шевелился от самых лютых ударов. Стены - камни, скрепленные раствором. Стерев ногти до мяса и отрастив новые, можно вывернуть несколько камней, затем прорыть ход на поверхность. Но не за те трое суток, которые осталось жить без воды.
   А дети рыдали, и это было хуже всего. В первый день матери удавалось как-то заговорить их, утешить, и они забывались недолгим сном в ее объятиях. Во второй день не помогало ничто. Дети захлебывались плачем, задыхались, срывались на кашель... Обессилев, тихо всхлипывали, повторяли: "Мама... мама... мама... мама..." Мама и сама рыдала. Доведенная до края ужасом и жаждой, принималась выть как волчица. Потом находила в себе какие-то силы, пыталась приласкать сына и дочь. Они рыдали только громче, чувствуя мамино бессилие. Просили пить и есть, спрашивали: "Папа вернется?" Позже, отчаявшись во всем, потеряв надежду, уже только шептали: "Мама... мама... мама..."
   Ничего страшнее Хармон не видел за всю жизнь. Куда там скелету Молчаливого Джека, куда там "спелым яблочкам" и "голодным волкам"! Детский плач вынимал душу из тела и рвал на клочки. Даже жажду, даже ужас близкой смерти можно было бы стерпеть - но не плач. "Мама... пить... мама... мама..." Если б Хармон имел оружие, он убил бы их или себя. Он, пузатый торгаш, трус и жизнелюб, прикончил бы двоих детей или себя самого - да только оружия не было. А они рыдали - то взахлеб, то тихо: "Мама... мама...". Ванесса рвала на себе волосы и царапала каменную стену, и билась головой. Они рыдали. Когда утихал сынишка, всхлипывала дочь. "Мама... мама..."
   Хармон отсчитывал время по щели в люке. Большинство щелей перекрывал стоящий сверху груз, но одна осталась открытой и днем прочерчивалась тусклою линией света, а ночью гасла. На исходе второго дня - щель посерела, готовясь исчезнуть - Ванесса избила сына. Дети обессилели и впервые за день оба утихли. Девочка уснула, рвано дыша. Мальчик тоже молчал, и Хармон почувствовал чуть не животную радость: тишина! Веки отяжелели, глаза стали закрываться. И вдруг в сырой темени отчетливо раздался голос мальчика:
   - Мама, когда папа придет?
   Видимо, Ванесса успела задремать и не поняла спросонья:
   - Что, милый?..
   - Когда папа придет за нами?
   Тогда она не выдержала:
   - Убили папу! Ты сам все видел!
   Мальчик всхлипнул раз, второй - и зашелся истошным плачем. А Ванесса опрокинула его и принялась хлестать по заднице, по спине, по чем попало:
   - Умолкни! Умолкни! Утихни наконец! Я не могу! Умолкни!
   В какой-то миг он действительно утих. Рыданья унялись, в темноте повисли хлесткие звуки шлепков. Потом и они исчезли. Ванесса спросила испуганным шепотом:
   - Милый?..
   Это и был миг, когда в Хармоне что-то сломалось.
   Он вдруг сказал:
   - Я больше не хочу.
   Он не обдумывал слова - кто смог бы обдумать что-нибудь после двух дней детского плача? А если бы подумал, то понял, что сложно изобрести более идиотскую фразу. Что, тьма сожри, он имел в виду? Больше не хочу слушать плач? Будто раньше хотел! Не хочу умирать от жажды? Покажи того, кто хочет! Не хочу снова попасть в темницу? Так и не попадешь, чертов болван, ты подохнешь прямо здесь. Однако он все же произнес таким голосом, словно обращался прямо к богам:
   - Я больше не хочу.
   И добавил:
   - Такого больше не будет.
   От этих слов, как от успешной молитвы, на душе стало легче и чище. Никуда не делись ни страх смерти, ни жажда, но их будто озарил луч света. Вроде бы темнота - но стало яснее. Вроде бы нет надежды - но она есть.
   - Святые Праматери, клянусь: если выберусь на этот раз, то стану жить иначе. А если не выберусь - значит, поделом. Наверное, я заслужил все это.
   Он сотворил священную спираль и ощутил абсурдную радость. Нечему было радоваться - но было, на самом деле. То, что сломалось в Хармоне, - была его ложь самому себе. Фальшивая насквозь вера, будто он - хороший человек, и лишь раз ошибся, выпустив тот болт, и ничем не заслужил темницы и смерти. Сломалось, рухнуло - и стало чище, правдивей. Нет, Хармон Паула, ты - жадный трусливый подонок. Благодари богов за то, что дали тебе осознать этот факт. Хотя бы последний день побудешь честным с собою!
   Поскольку он произнес клятву вслух, Ванесса-Лилит восприняла его слова и ответила злым шепотом:
   - Ты заслужил всего! Ты втянул Рико в свою грязь! Его убили из-за тебя!
   - Да, - ответил Хармон.
   - Ты подлый гад, ничтожество. Ты поплатишься сполна!
   - Да.
   - Но почему мы с детьми должны страдать из-за тебя? Ответь! Ты виноват - за что же нам наказание?!
   - Ни за что.
   - Я тебе выцарапаю глаза! Не смей насмехаться!
   - Я не насмехаюсь. Ты права: я заслужил наказания, а вы нет. Боги должны вас спасти.
   Она разразилась диким ядовитым смехом.
   - Должны спасти? Так объясни это детям! Скажи им, что боги придут и спасут!
   - Придут и спасут, - повторил Хармон с абсолютной уверенностью.
   Он посмотрел вверх, поскольку там, в сарае над подвалом, послышался какой-то шорох. Скрипнула доска под чьей-то ногой, что-то затрещало, что-то ухнуло на пол. Возле одной тусклой черты показалась вторая, третья, четвертая - с люка сдвинули груз.
   - Боги справедливы, Ванесса, - сказал торговец, а вверху лязгнул засов, и крышка откинулась со стуком.
   - Славный, ты здесь?
   Голос Низы он не спутал бы ни с чем!
  
   Очень скоро пленники были на свободе.
   Ванесса-Лилит задержалась лишь на минуту, чтобы сжать руку Низы, спросить имя и сказать:
   - Я никогда не забуду, что вы для нас сделали.
   И вот она с детьми уже умчалась за помощью, а Хармон остался с Низой наедине. Он не смог удержаться и заключил ее в объятия. Странно, но девушка не противилась.
   - Низа... ты - мое спасение! Сами боги послали тебя! Как ты сумела?..
   - Я следила за тобою издали, как Ханош за Оллаем. Увидела, как эти увезли тебя. Моя вина: не сразу нашла коня, потому отстала.
   - Ты еще и на коне!.. - потрясенно выронил торговец.
   - Было непросто отыскать ваш след - южане неохотно беседуют с дочкой Степи. Но вот я здесь. Похоже, успела вовремя.
   - Ты не представляешь, насколько вовремя! - вскричал Хармон, стискивая ее покрепче. - Еще час - и я свихнулся бы от детского плача. Еще ночь - и мы все померли бы от жажды!
   Он подумал, что, приди Низа часом раньше, тоже было бы плохо: у него не раскрылись бы глаза, и он не поклялся бы изменить свою жизнь. Впрочем, Низа и не смогла бы явиться раньше его клятвы. Боги нашли бы способ задержать ее, пока Хармон не поймет все, что должен понять.
   - Ты хочешь пить! - ахнула Низа. - Я не знала, в Степи всякому пленнику оставляют воду. Идем, напою тебя!
   Она вывернулась из его объятий и дернула за руку, увлекая на улицу, где ждал ее конь. Но, повернувшись к выходу, Низа и Хармон замерли. На фоне дверного проема чернела фигура человека. Пришелец поднял руку и учтиво коснулся шляпы.
   - Приветствую вас, господа. К вашим услугам Родриго, широкополый. Славный Хорам, у нас с вами осталось одно неоконченное дельце.
  
   * * *
   Когда "Лиана" развернулась по ветру, Бакли наконец перестало тошнить. Обычно морская хворь не брала его. Может быть, сказались дрянные харчи из того кабака, а может - нервы. Встреча с Халинтором, будь он неладен. Предстоящее дело. Команда "Лианы". Едва солнце легло за горизонт, Бакли вышел в море на борту скрипучей старой лохани с командой законченных головорезов. Он повидал столько головорезов на своем веку, что вполне мог считать себя знатоком, и как знаток понимал: эти - самой низкой породы. Подонки, готовые убить за агатку, за косой взгляд, от нечего делать, от скуки. Каждый из них смердел, как козел. Окажись кто-то чистым и опрятным - остальные перерезали бы ему глотку. Каждый носил на себе отметины прошлых драк: тому не хватало уха, этому - глаза или куска носа, у того крюк торчал вместо кисти руки. Каждый настолько привык быть зверем, что почти разучился говорить по-человечески. Бакли слышал только мычание, рык, карканье, гогот - но сами пираты каким-то образом понимали друг друга. Их было шесть дюжин. Семьдесят зверюг - и Бакли с тремя своими людьми. В одном старом корыте. Его снова стошнило.
   - Родриго набрал недурную команду, - Восьмерка похлопал его по плечу. - Парни знают толк в драках.
   - Угу.
   - И все из разных команд - дюжина оттуда, полдюжины отсюда. Многие враждуют. Они скорей передушат друг друга, чем сговорятся против нас.
   - Угу.
   - А вот корабль - дерьмо свиное. Слышишь, Могер? Я бы этой лоханке и тещу свою не доверил.
   Бакли вытер рот рукавом.
   - За корабль не беспокойся. Скоро мы его сменим.
   - Во как. Ну, ясно.
   Больше Восьмерка вопросов не задавал. Вот молодец парень, не то что Дейв. Стоял себе возле Бакли и глядел в черноту. Луны не было - редкий случай, когда в Лаэме не видно луны. Откуда-то налетели тучи и сглотнули ее вкупе со Звездой. Корабль шел сквозь глухую темень: черная вода, черное небо, черные горы вдали. Лишь один ориентир - огонек маяка на входе в бухту. Шкипер сменил галс, шхуна пошла по ветру, и огонек стал медленно приближаться.
   Родриго оперся о борт рядом с Бакли.
   - Ну как, брат, доволен ты моей работой? Я не потому спрашиваю, что сомневаюсь, а потому, что лишняя похвала - она всегда душу греет.
   - Как дело сделаем, тогда буду доволен.
   - Обязательно сделаем, как же иначе! Ты видишь этих парней? - Родриго поймал за рукав проходящего мимо матроса, и тот оскалился так, что Бакли пробрал морозец. - Они созданы для дела! Они рыдают без дела, как младенец без титьки. Если за день не провернут ни одного дельца, то ночью не уснут спокойно. Ступай, брат.
   Матрос сверкнул единственным глазом и исчез.
   - Меня смущает дисциплина, - буркнул Бакли. - Когда дойдет до драки...
   - Брат мой, когда дойдет до драки, эти парни безо всяких приказов будут знать, что делать! Когда травишь зверя сворой псов, ты ж не говоришь собакам: "Заходи с фланга, грызи за ногу, прыгай на шею". Ты командуешь: "Ату!" - а дальше свора сама разберется.
   - И еще меня смущает... - на всякий случай Бакли передвинулся так, чтобы Восемь стоял между ним и Родриго, - почему ты не убил Халинтора?
   - Ты сам видел, брат: он шустрый, как страус!
   - Но на нем не было кольчуги, а у тебя при себе метательные ножи. Метнул бы и уложил гада.
   Родриго поправил шляпу - она села на темени с большею гордостью, чем прежде.
   - В моем ремесле надо быть очень щепетильным с деньгами. Это значит - три правила. Работай на того, кто платит. Делай то, за что платят. Не приступай, пока не оговорена цена. У нас не было времени обсудить, сколько стоит решить проблему с помощником шерифа, и согласен ли ты оплатить это дело.
   - Это что ж, и в нашем ночном дельце ты участвовать не будешь?
   Родриго усмехнулся:
   - Брат Мо, разве ты платил мне за это? Ты заказал найти команду и судно - я нашел. Ты заказал, чтобы быстро и тихо - так и сделано. Ты заказал, чтобы парни были на все готовы - они готовы придушить родную маму. Но разве ты заказывал, чтобы лично я с кем-нибудь дрался?
   - Тогда что ты здесь делаешь?
   - Дружище, я всего лишь хотел проверить, что ты всем доволен. Доволен же, а?
   Маячный огонь приблизился и подле него, в кармане бухты, проступила россыпь мелких огоньков - фонари кораблей на стоянке. Один из них... Бакли пока не мог различить, но знал: он будет правее главного фарватера. Как раз там, куда понесет "Лиану" ветер, если рулевой бросит штурвал.
   Кишки снова свело, и к горлу подступил комок. Страшно, тьма сожри.
   Бакли прошелся по палубе, среди нанятого Родриго зверья. Заросшие морды, злые глаза, щербатые ухмылки... Топоры, ножи, сабли, арбалеты... На самом деле, есть шанс, что эта свора разорвет отряд путевских рыцарей. На самом деле, неплохой шанс. За сворой - внезапность и дикость, тупая свирепая жажда крови, и численное превосходство, и страх. Если Могеру страшно быть на их стороне - то каково придется врагам! А еще - вот эти две отличные штуки. Бакли погладил одну из пары наспех собранных баллист. Корявое слабое орудие, бьющее от силы на полсотни ярдов. Но тут важна не дистанция, а снаряд. Баллиста заряжена сосудом с кислотой, который Бакли нашел в имении Хармона. Кислота - отличная штука. Один меткий выстрел - и дюжину врагов можно забыть.
   Бакли оскалился, вспомнив Хармона. Торговец оказался очень полезен. И кислота, и деньги на оплату команды, и главное - уверенность. Бакли думал: Хармон украл Священный Предмет. Обычный торгаш - хитроватый, трусоватый, ленивый, обросший жирком. Таких сотни колесят по дорогам Южного Пути. Если такой заурядный тип смог стащить Светлую Сферу, то уж Могер Бакли...
   - Брат Мо, мы подходим к цели.
   Он поднялся на бак. Возле рулевого был нанятый шкипер и Родриго, и парни Могера. Огонь маяка теперь сиял слева по борту. "Лиана" входила в Золотую Гавань.
   - Какой? - спросил шкипер.
   Бакли прищурился, стараясь разглядеть на черной воде более черные силуэты судов. На миг охватила паника: а вдруг перепутаю?! Но тут же пришла безошибочная уверенность: вон тот, третий справа.
   - Вон тот.
   - Га, - кивнул шкипер и дал знак рулевому.
   Тот крутанул штурвал, но Бакли вмешался:
   - Нет, нужно подойти как можно ближе не вызывая подозрений. Ветер в нужную сторону, да? Держи по фарватеру, а потом просто брось штурвал, и нас понесет к нему.
   Шкипер почесал бровь, прикинув дистанцию.
   - Гу. Прямо держи.
   Рулевой вернул штурвал как было, "Лиана" качнулась, выбросив волну.
   Сердце Бакли колотилось. Взгляд прилип к третьему справа огоньку - фонарю на баке "Гордости Грейса". Совсем близко. Еще пять минут, и... Если уж Хармон смог, то и я смогу. Он - совсем жидкий, как каша. Он - лопух. Я смогу. Все получится!
   Бакли отозвал своих парней, шепнул им:
   - Когда начнется, держитесь позади. Вы все трое нужны мне живыми и целыми.
   - Еще бы.
   - Глаз держите востро. С этими надо осторожно.
   - А то.
   Шкипер, неотрывно следивший за огнем, поймал нужный момент и бросил рулевому:
   - Пускай.
   Рулевой выпустил штурвал. "Лиана" заскрипела, легла на борт и пошла наискосок через фарватер. Прямо к "Гордости Грейса".
   Команда затихла, чуя близкую схватку. Кто-то уже тащил клинки из ножен, кто-то взводил арбалеты, кто-то готовил канаты и крючья, - все без единого слова. Как и сказал Родриго, свора знала, что надо делать.
   С "Гордости" донесся крик:
   - Эй, морские черти! Куда вас несет? Вы там пьяные, что ли?!
   В ответ Родриго затянул моряцкую песню.
   - Поворачивай! Поворачивай, или стреляем!
   "Лиана" раскачивалась на волнах, палуба ходила ходуном. "Гордость" была уже в сотне ярдов, видны фигуры на палубе.
   - Готовьсь! - заорали там, у них. - Взводи!
   Арбалетчики выстроились, согнулись, взводя оружие, наложили болты.
   - Ы? - пират у баллисты глянул на Бакли.
   Сердце Могера остановилось.
   - Давай.
   Баллиста выплюнула снаряд. Следом - вторая.
   "Гордость Грейса" взорвалась воплями боли. Строй арбалетчиков рассыпался. Люди метались, сдирали одежду, катались по палубе - будто это поможет! Офицер заорал:
   - Заменить расчет! Вторая дюжина...
   И его крик потонул в бешеном зверином реве. Только что тихая "Лиана" взревела семьюдесятью глоток, засвистела, загоготала - и ринулась в атаку. Первая дюжина пиратов перемахнула на веревках на палубу "Гордости" и стала рубить слепых от кислоты стрелков. Кто-то добрался до офицера, и его крик захлебнулся. Потом могучий удар сотряс оба корабля. "Лиана" врезалась в "Гордость" наискось, развернула ее, поволокла, зацепив крючьями.
   - На абордаж!!!
   Пираты прыгали через борт дюжина за дюжиной, с топорами и саблями, еще в прыжке начинали рубить. Кто-то там пытался отбиваться - отражал удар, второй, потом падал. Кто-то уже лежал, сраженный кислотой, - его топтали и кололи, превращая в месиво. Кто-то пытался бежать - да только некуда. Пираты захлестнули волной всю палубу между баком и ютом, смели и смяли любого, кто еще стоял на ногах.
   - На абордаж! Гаааа!..
   Последняя дюжина еще не перебралась на "Гордость", а дело уже почти окончилось. Пара рыцарей рубились спина к спине, как загнанные звери. Их окружили со всех сторон, чтобы минуту спустя растерзать. Весь ночной караул уже был втоптан в палубу.
   Бакли перевел дух. Крикнул своим:
   - Внизу есть еще! Осторожнее, парни!
   Вряд ли его услышали, но они и без Могера знали, что делать с людьми на нижних палубах. За две минуты их вырежут сонными, как свиней. Кажется, получилось.
   Получилось!
   - Ты доволен, брат Мо? - спросил Родриго.
   - Вроде бы, - ответил Бакли, еще боясь дышать свободно.
   И тогда Родриго сделал очень странную штуку: снял шляпу, аккуратно положил возле штурвала, а сам прыгнул за борт.
   - Какого черта, брат?
   С палубы "Гордости Грейса" донесся крик. Там все время орали и вопили, но этот крик выделился: он был не хищным и не предсмертным, а удивленным.
   Из распахнутых дверей юта на палубу выходили рыцари. В полных доспехах, с мечами. Никто не носит броню на море: упадешь за борт - умрешь. Но эти не собирались падать. Они спокойно выходили на палубу один за другим. Пираты налетали с криком и нещадно рубили рыцарей - и откатывались с обломками клинков в руках. Лучшая броня, какую куют для лордов.
   - Баллиста! - прокашлял Бакли. - Семь, Восемь, заряжай!
   Они заскрипели воротками, взводя орудие. На палубе "Гордости" было уже две дюжины рыцарей. Образовав шеренгу, они двинулись вдоль судна. Пираты бились о них, рубили, кололи... С тем же успехом псы могли грызть каменную стену. А новые рыцари все выходили на палубу. И новые. И новые!
   - Откуда?! - завыл Бакли. - Не было вас там!!! Заряжай, тьма сожри! Стреляй!
   Один сосуд кислоты прямо в середину шеренги еще мог переломить ход. Семь зарядил баллисту, а Восемь тщательно прицелился... и вдруг захрипел и упал, обливаясь кровью. За его спиной стоял солдат с мечом, и новые солдаты лезли через борт. Впервые Бакли оглянулся, и все перевернулось в нем, палуба завертелась под ногами. Море было усеяно шлюпками. Первые уже причалили к "Лиане", еще дюжина подходила, свирепо работая веслами. Всюду были солдаты. Много солдат. С мечами, с дельфинами на гербах.
   - Могер Бакли? - спросил воин и, не дожидаясь ответа, ударил его кулаком в переносицу.
   Бакли упал, его схватили под руки и поволокли на "Гордость Грейса".
   Там кипел идов котел. Люди орали, стонали, хрипели. Доски лоснились от крови, тела валялись грудами. Меньше путевцев, больше пиратов. Намного больше. Все, кто не успел прыгнуть за борт.
   Бой был окончен. Рыцари методично протыкали мечами тех, кто еще корчился.
   - Оставьте самых целых для допроса, - рявкнул лорд-капитан Бенефит.
   Распахнул дверь надстройки и поклонился темному проему:
   - Уже безопасно, миледи. Вы можете выйти.
   На палубу вышла... Бакли хлопал глазами и мотал головой, не в силах развеять кошмарный сон. Откуда она здесь? Откуда?!
   Леди Магда Лабелин прошла между телами, брезгливо морщась. Лорд-капитан доложил:
   - Миледи, большинство нападавших уничтожено, шестеро взяты для допроса, Бакли арестован.
   - Хорошая работа, капитан. Благодарю вас.
   Могера швырнули к ее ногам, лицом в лужу чьей-то крови.
   - Бакли, Бакли, Бакли... - сказала леди Магда с каким-то пьяным весельем. - Крысеныш мой, какой же ты забавный!
   Его опрокинули на спину, чтобы видел ее. Она ткнула его сапогом в шею. Несильно, играючи.
   - Не знаю, почему отец доверял такому дерьмоеду, как ты. Я никогда не доверяла. Но даже червяк может принести пользу, если применить его с умом. Семьдесят шиммерийцев на борту шиммерийского судна атаковали галеон Великого Дома Лабелин. Из этого много приятностей можно выжать. Это можно кое-кому засадить прямо в зад.
   Она обернулась к Бенефиту:
   - Лорд-капитан, эта посудина - шиммерийской постройки?
   - Несомненно, миледи. По всему, спущена на воду в Оркаде с полвека назад.
   - А пленные - шиммерийцы?
   Шестерка пленников стояла на коленях. Солдаты запрокинули им головы, чтобы капитан и леди увидели лица.
   - Южанин. Южанин. Южанин. Этот - кажется, наш, миледи.
   То был Девять, чудом все еще живой. Леди Магда провела пальцем по горлу. Солдат чиркнул его ножом и бросил тело за борт.
   Неожиданно позади послышалась возня.
   - Господа, простите мне странный способ появления. Кажется, я где-то здесь забыл шляпу.
   К леди Магде подвели Родриго - разоруженного и мокрого до нитки.
   - Я - Родриго, прекрасная леди. Мы с вами заочно знакомы, ведь это я оказал вам некоторого рода... осведомительную услугу.
   Леди Магда смерила его взглядом:
   - Широкополый?
   - С гордостью ношу это прозвище, миледи. Будьте добры, велите солдатам принести мою шляпу.
   - Подонок! - вырвалось у Бакли. - Лживый гад! Я же заплатил тебе!
   Родриго покачал головой:
   - Прости, брат Мо. В моем ремесле нужно быть щепетильным с деньгами. Если бы заплатил ты, все было бы иначе. Но оплата совершена монетой славного Хорама, и я счел нужным узнать, каких услуг он желает за свои деньги.
   - Хорам?.. - леди Магда заморгала. - То бишь, Хармон? Он тоже у тебя?!
   - Славный Хорам уплатил мне полторы тысячи эфесов, хотя и не без принуждения. Я улучил момент и спросил его, и он ответил, что хочет трех вещей. Первое - остаться в живых вместе со своей девчонкой. Второе - выйти на свободу. Третье - чтобы я убрал из подлунного мира Мо и его парней. Я решил: полторы тысячи золотом - достойная цена за три несложных дела. Чтобы завершить заказ, миледи, позвольте мне прикончить Мо.
   Родриго подмигнул Бакли и развел руками:
   - Уж такое ремесло, брат. Не прими в обиду.
   - Постой, - прервала леди Магда. - Хармон у тебя? Светлая Сфера у тебя? Отдай мне то и другое, и режь кого хочешь.
   - Прекрасная леди, я ничего не знаю ни о какой Сфере. Что касается Хорама, по условиям заказа я отпустил его.
   - Дерьмо из задницы! Какого черта?!
   - Он оплатил три услуги, миледи: смерть Мо, свою жизнь и свободу. Если я беру заказ, то всегда исполняю.
   Леди Магда задумчиво поскребла живот.
   - Дай-ка разобраться. Хочешь сказать, вы с Бакли нашли Хармона-торговца, но затем ты его отпустил?
   - Именно так все и было, проницательная леди.
   - И ты говоришь это с такой наглой ухмылочкой, будто удачную шутку? Хармон-торговец обманул, обокрал и унизил моего лорда-отца, а ты отпустил этого гада и улыбаешься такой радостный, как муха на навозе?! Мне не смешно!
   Родриго галантно поклонился:
   - Я надеюсь, миледи, вы улыбнетесь, когда вспомните, что мое предупреждение спасло один из лучших кораблей вашей эскадры. И наверняка улыбнетесь шире, если подумаете, что я и моя гильдия можем сделать для вас. Как вы могли заметить, я - мастер решать проблемы с людьми. Если какой-нибудь человек досаждает вам...
   Она хмыкнула.
   - Коль ты не полный дурак, то сам знаешь, кто мне досадил. Можешь решить его, а? Сколько денег возьмешь?
   Родриго вздохнул.
   - Сожалею, миледи. Среди правил моей гильдии есть и такое: никогда не трогать лордов Великих Домов. Мы с коллегами по цеху наперед обсудили вашу ситуацию и взвесили все возможности выполнить заказ. С этим человеком мы не сможем вам помочь. Видите ли, если я избавлю мир от одного северянина, то остальные северяне придут сюда и сделают больно моей гильдии, моему городу и моей стране. Я - шиммериец, миледи. Я люблю свою страну и не хочу, чтобы ей было больно.
   - Тогда на кой ты мне нужен?
   - Миледи... - Родриго усмехнулся с легким снисхождением. - Неужели все прочие люди на свете, кроме северянина, так глубоко симпатичны вам?
   Все время, пока длилась беседа, Бакли лежал на палубе в чужой крови, среди солдатских ног, и был никем. Половой тряпкой, уличной грязью. В нем не осталось воли ни на слово, ни на мысль, ни на чувство. Даже страх ослаб - раздавленной душонке не хватало сил бояться. Он знал, что его убьют, но и только. Вне этого факта он не знал и не видел ничего.
   Как вдруг несколько пинков вывели Бакли из забытья. Сапог леди Магды прошелся по его челюсти и уху.
   - Проснись и слушай, крысеныш. Ты, верно, думаешь, что я тебя прикончу. Но ты ошибся: я лучше выжму из тебя еще каплю пользы. Видишь ли, мой лорд-отец прислал гневное письмо. В Южном Пути возникло крестьянское восстание и вот-вот перекинется в Земли Короны. Он мечтает вооружить бунтарей искрой и мужицкими руками пощипать кайров. Он недоумевает, почему твой гениальный план все еще не воплощен, а очи шиммерийцев - все еще в Шиммери. Иными словами, почему Ориджин по-прежнему имеет нас, а не наоборот. Ты сядешь на "Пса на бочке", самым быстрым ходом пойдешь в Фаунтерру и лично ответишь лорду-отцу на его вопросы. Разумеется, всю дорогу ты будешь прикован к мачте, чтобы не вышло никаких неожиданностей. А чтобы избавить тебя от соблазна солгать, я дам капитану письмо с описанием всех здешних событий.
   Бакли хлопал ртом, медленно постигая, что его ждет. Леди Магда ухмыльнулась:
   - Да, крысеныш, ты прав. Узнав про все, папенька захочет содрать с тебя шкуру. А я, как милая дочь, уступлю ему это удовольствие. Прощай, дружок!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Стрела - 3
  
  
   8 мая 1775г. от Сошествия
   Фаунтерра
  
  
   Поезда нужно запретить, - думал Эрвин София Джессика, покидая вагон. Поезда - зло. Они созданы Темным Идо на погибель добрым людям. Правда, вплоть до нынешнего дня Эрвин любил путешествовать по рельсам, наслаждаясь удобством и скоростью. Это лишний раз доказывает, сколь коварен владыка хаоса, как ловко он умеет выдать снег за сахар.
   Поезд погубил Адриана. Сия трагедия не слишком расстроила Эрвина, но все же нечто идовское было в ней. Великие войны не должны решаться упавшим мостом.
   Поезд помог бригаде Кукловода украсть триста Предметов. Самая чудовищная кража в истории никак не состоялась бы без помощи колесного чудовища.
   И наконец, раз уж первые два события не убедили Эрвина, судьба поместила его в нынешний поезд - из Маренго в Фаунтерру.
  
   Всего составов было три. Передний вез роту гвардейцев и предназначался для безопасности. В центральном, под охраной еще одной роты, путешествовала владычица Минерва с почетными гостями: королевой Дарквотера, шиммерийским королем и герцогом Ориджином. Третий поезд перевозил большую часть воинства Леди-во-Тьме, не вместившуюся в центральный состав. Сложность вызвали посланники Степи: три дюжины всадников под началом ганты Грозы. Поместить их в задний поезд, вместе с солдатами-болотниками, унизительно для шаванов; в центральный, с королями и герцогами - зазорно для королей и герцогов. Владычица сотворила маленькое чудо дипломатии: предложила шаванам ехать во главе колонны, в составе с лазурными гвардейцами. "Ганта, я ставлю вашу силу и отвагу наравне с лучшими воинами Короны. Дарую вам право въехать в столицу впереди меня, вместе с моею отборной гвардией!" Шаваны пришли в полный восторг и не заметили подвоха.
   Вечер миновал почти без происшествий - если не считать отправки поездов с опозданием на два часа. Минерва не желала ехать в лучшем вагоне, уступая его Леди-во-Тьме; королева с неторопливой вежливостью отказывалась. Франциск-Илиан просил себе самое скромное купе, поскольку в монашеской келье и в скитаниях он привык спать на твердом - но в императорском поезде не было ни одного купе с твердыми койками. Болотники из третьего состава не желали оставлять Леди-во-Тьме без своей охраны; гвардейцы из императорского поезда не желали подпускать к Минерве болотных колдунов. Норовистые лошади шаванов, привычные к свободе, наотрез отказывались грузиться в вагоны. Лишь к закату все кое-как уладилось, и поезда двинулись в путь. Два часа суетливого ожидания на вокзале утомили Эрвина больше, чем два минувших дня. Сразу после вечернего чая он спрятался в своем купе, под охраной Джемиса со Стрельцом, и быстро уснул.
   Когда открыл глаза, было темно. Вагон плавно покачивался на ходу, по стенам купе скользили полосы лунного света, перемежаемые тенями деревьев. Кайр Джемис спал на соседней койке, заперев дверь и для надежности застопорив мечом, вставленным сквозь ручку наискось. Стрелец возлежал на койке Эрвина, прямо поверх герцогских ног, оказывая на них давление всею своей мохнатой массой. Эрвин хотел согнать его, как тут заметил, что пес не спит, а глядит на дверь, насторожив уши. Теперь и Эрвин осознал: его разбудил тихий звук - не то стук, не то скрип, донесшийся из коридора.
   - Ты слышал?.. - спросил Эрвин Стрельца. Тот не успел ответить, как звук повторился: кто-то постукивал снаружи по двери.
   - Стрелец, - сказал Эрвин. - Стрелец же!
   Пес нехотя ухнул на пол. Эрвин встал. Джемис храпел, не слышав звука. Эрвин решил не будить его: это вагон императрицы, в коридоре четверка часовых, какая может быть опасность? Убрав меч и отодвинув засов, Эрвин открыл дверь.
   Перед ним стоял лакей в форменной ливрее и шапочке имперских рельсовых дорог. Кисть на шапочке покачивалась в такт с вагоном.
   - Чего вам нужно?
   - Ваша светлость, позвольте предложить: не изволит ли ваша светлость кофе?
   Эрвин поморгал.
   - Вы явились предложить мне кофе?
   - С булочкой, марципаном или шоколадом - на выбор вашей светлости.
   Действительно, лакей держал поднос, на котором имелось все перечисленное.
   - Вы явились предложить мне кофе в третьем часу ночи?!
   - Во втором часу, ваша светлость, - уточнил лакей.
   - Вам не пришло в голову, что я могу спать?
   - Я полагал, что ваша светлость работает ночью над делами государственной важности и будет рад выпить кофе. Ее величество поступает именно так.
   - Моя светлость по ночам спит. Моя светлость превращается в мою злобность, если ее будят.
   - Виноват, ваша светлость. Больше не повторится.
   - Стрелец тоже недоволен вами.
   - Никоим образом не хотел его расстроить! Простите, ваша светлость!
   Лакей откланялся и, наконец, ушел. Эрвин выглянул в коридор: все тихо, слева часовые, справа часовые. Он выпил воды, лег, укрылся. Сон не шел - какой-то мыслительный зуд мешал забыться. Что-то было не так, о чем-то Эрвин не подумал, хотя должен был... Ага, вот о чем: дверь осталась не заперта. Он согнал Стрельца, успевшего вновь запрыгнуть на койку, задвинул засов, вставил меч наискось. Лег, укрылся. Поворочался, ища позу поудобнее. Вроде бы нашел, но тут почувствовал: холодно. Бросил свой плащ поверх одеяла - стало жарко. Ну что за чертовщина?
   Эрвин сел, выпил воды. Поглядел на угольные деревья, скользящие мимо окна. Стал считать их. Вместо того, чтобы навеять сон, счет породил математические упражнения: любопытно, сколько ярдов между соседними стволами? А сколько миль поезд проходит в час? А если перемножить, это ж сколько деревьев ежечасно пролетает мимо окна? А мимо всех окон поезда вместе взятых? Если все пассажиры глядят во все окна, то сколько деревьев в сумме они видят за час?..
   - Хочешь, предложу тебе другую задачку? - альтесса Тревога лизнула Эрвина за ухом. - Что будешь делать со своею проблемой?
   - Может быть, просто займемся любовью? Говорят, ласки зануды помогают уснуть.
   - Я-то зануда? Теперь уж точно - никакой любви, пока не ответишь! Что ты предпримешь? Каким способом выкрутишься?
   - Ты хотела моей дружбы с Мими - вот же, наслаждайся! Я потешил ее тщеславие как только мог, всеми способами, доступными одетому человеку.
   - Минерва - не спасение, а дополнительная угроза. Ты избежал этой опасности, но первая-то никуда не делась. И даже усилилилась - с учетом новых обстоятельств.
   - С учетом обстоя-яятельств... Дорогая, когда ты стала занудой?
   - Если будешь кривлять меня, я не дам тебе уснуть!
   - А я попробую... Обстоя-ааательства...
   Он ощутил удар по затылку. Схватился рывком, стукнулся о столик, призвал холодную тьму. Понял, что случилось: он задремал сидя. Шея расслабилась, голова стукнулась о стену. А в купе почему-то чертовски жарко. Еще недавно было холодно - вот и плащ лежит поверх одеяла. Но теперь жара и духота, что ж за напасть! Нет, это решительно невозможно! Нужно развеяться. Пойду поболтаю с Ионой... Тьфу, откуда Иона? Я в поезде, она в Уэймаре! Ладно, тогда с Аланис... Тьма! Просто пройдусь по вагону. Выпью кофе с булочкой.
   Чтобы придать своей одежде видимость приличия, он завернулся в плащ поверх ночной сорочки и нашел ногой шлепанцы. Такие выдаются пассажирам - очень теплые и мягкие, прямо блаженство, а не обувь. Одна из тех очаровательных черточек, что присущи только лучшим имперским поездам. Внутри шлепанца палец наткнулся на что-то. Эрвин вытряхнул предмет - нечто упало и покатилось по полу, и вдруг с полной ясностью Эрвин вспомнил: он-то уже надевал эту обувь, внутри ничего не было!
   На миг видение вспыхнуло перед глазами: болото, откинутый полог шатра, внутри - смоляная змейка-вдовушка. Эрвин вспрыгнул на койку, зажег свет. На полу лежал стерженек: нечто продолговатое, обернутое бумагой.
   - Что случилось, милорд?
   Джемис уже был на ногах.
   - Нам подбросили вот это.
   Все трое, включая пса, поглядели на стерженек. Он не выглядел ни живым, ни опасным. Сверточек бумаги, перехваченный нитью, а из него торчит зеленый хвостик. Стрелец обнюхал находку и ощерил губу, издав тихий рык. Джемис вынул кинжал, потеребил стерженек - тот не пошевелился. Кайр подцепил находку острием, положил на столик и разрезал нить. Бумага расслабилась, из нее выпал крупный темно-зеленый стручок - будто бобы, да не они. Джемис выплеснул воду и накрыл зеленую штуку чашкой.
   - Вы знаете, что это?
   - Никогда такого не видел, милорд. Точно не горох.
   Надев перчатки, Эрвин осторожно развернул бумагу. С одной стороны виднелись две бурые черты, нанесенные будто запекшейся кровью. От них исходило чувство неясной, сумрачной тревоги. На обороте бумаги значились слова: "Суда быть не должно". И маленький рисунок: мост через речушку.
  
   * * *
   - Милорд, я сочла, что вам стоит присутствовать при этой беседе. С моей стороны было бы нечестно утаить ее от вас.
   Эрвина разбудил кайр Джемис: "Вас зовет владычица". Еще не очнувшись ото сна, он впопыхах оделся, придал некий вид своей прическе, плеснул в лицо водой - и зашагал в купе ее величества. Отделенный от Минервы кофейным столиком, пристегнутый цепью и охраняемый лазурным офицером, там сидел шут Менсон.
   - Нынешним вечером, милорды, мы прибудем в Фаунтерру. Лорды Палаты потребуют суда над вами, лорд Менсон. Прежде, чем это случится, я хочу...
   Шут был бледен и тощ - костлявей прежнего. Он то и дело подергивался, будто не в силах сидеть спокойно. Глаза нездорово, лихорадочно блестели. На макушке топорщился нелепый трехрогий колпак, бубенцы звякали от качаний вагона.
   - Чего хочешь, величество? Сказать спасибо, что я крякнул племянничка? Расчистил креслице для твоей попки? Так начинай, я благодарррности люблю! От бочки винца не откажусь, парочку красоток тож приму.
   Мими откашлялась.
   - Лорд Менсон, я прошу: прекратите паясничать.
   - Отчего - прррекратить? Я же паяц и есть, вот паясничаю! Бессменный шут владыки - одного, второго, теперь твой. Ты намекни: как тебе шутить-то?
   Эрвин силился разбудить рассудок и осознать, чем грозит эта беседа и как себя вести. Считать ли Менсона убийцей? Не считать? Винить ли в том, что, вероятно, и без него случилось бы?.. Ответы не приходили, перед глазами маячил странный стручок и слова на бумаге.
   - Я прошу вас, милорд, не шутить вовсе. Я позвала вас, чтобы спросить...
   - А помнишь, как ты была Глорррия? - прервал ее Менсон. - Вот потеха-то! Все верррили!
   Мими глубоко вдохнула.
   - Милорд, вы не собьете меня. Я спрошу вас, ибо это очень важно: как умер Адриан? Нет, не виляйте, не прячьтесь в сарказме. Я знаю, вы дорожили им, были преданы... И вот он умер подле вас, говорят даже - по вашей вине. Я должна понять, я заслуживаю ответа... Как это случилось?
   - Сама знаешь, уже сказано: взял ножик и тыкнул.
   Шут глянул ей в лицо нагло, с вызовом. Мими не моргнула.
   - Я ничего не знаю. И не хочу знать ничего, кроме правды. Не могли же вы так просто... Нет, не вы, не его. Кто-то другой - скажите мне, кто! А если все же вы - почему, какой цели ради? Что могло стоить его жизни?!
   "Суда быть не должно", - думал Эрвин, пробуждаясь. Положим, и не будет. Мими может помиловать его в обмен на правду. А какова она, правда-то? Менсон ее знает?
   - Если так уж хочешь знать, - буркнул шут, - то я его не убивал.
   - Вы же только что сказали!..
   - Что сказал? Ножиком-то, да? Не, это шутка. Не резал я его - он же не колбаса, чтобы ножиком.
   - Милорд!.. - боль зазвучала в ее голосе. - Как вы можете?! Вы говорили: "Колпак и корона дружны". Вы с ним вместе воевать пошли, хотя и не солдат! Как смеете вы шутить над его смертью?
   - Да не над ним... - Менсон отвел глаза, но лишь на миг. - Над собой я шучу, величество. Могла бы понять. А Адриан был хоррроший.
   - Так это не вы убили его?
   - Как тут понять? Пррраматерей спроси, они знают...
   Мира беспомощно подалась к Эрвину:
   - Милорд, умоляю, помогите!..
   Помочь? То есть - помочь выспросить у Менсона, что он видел? А если видел, кто обрушил мост? Выложит это сейчас - и что будет? Рухнет наш вчера слепленный союз с Минервой. Снова интриги, закулисье - это мелочь, видали. В Палате шум, галдеж: Ориджин нарушил законы войны. Позор Первой Зиме, Север лицом в грязь!.. Скверно, стыдно, не вовремя. И Аланис...
   Но вот что странно: "Суда быть не должно". А кому есть дело? Кому хуже от этого суда, кроме меня и Аланис? От стручка веяло Дарквотером. Леди-во-Тьме хочет не допустить суда? Зачем тогда привезла Менсона? И зачем шлет предупреждение мне, агатовцу? Что происходит, тьма сожри?!
   - Милорд, ну что же вы молчите?! Ужели не поможете мне?
   Эрвин откашлялся. В горле почему-то стоял ком.
   - Знаете, лорд Менсон... Мне было шесть, когда я впервые попал в столицу. Великий герцог Десмонд представил меня двору, надеясь в будущем сделать своим голосом в Палате. Я увидел владыку Телуриана в самом зените славы, хитроумную императрицу Ингрид, блестящего принца Адриана... Знаете, кто потряс меня больше всех из императорской семьи? Вы, милорд. То был третий год пытки эхиотой, и вы еще сражались... Мне шестилетнему невозможно было постичь, чего стоила эта борьба. Но даже те крохи, что я понял... Я спросил отца о вас, о заговоре, надеясь услышать нечто... Нечто чудовищное, настолько порочащее вас, что восстановит во мне веру в справедливость. Надеялся узнать, что лишь законченный подлец может заслужить такую пытку. Отец ответил - дословно помню: "Шутовской заговор был битвой харизмы против расчета. Харизма потерпела поражение".
   Эрвин умолк. Менсон не вставил очередную скабрезность. С ним творилось что-то... Словно низкие тучи несутся по небу, и вот-вот хлынет дождь.
   - Я хочу отпустить вас, лорд Менсон. Вы с лихвой расплатились за любое убийство. Я приведу лекарей, они осмотрят вас, вы пожуете бороду, скажете про пчелку и цветочек. Вас признают безумцем и согласно заветам Праматери Юмин избавят от ответственности. Вы будете жить под наблюдением лекарей - но где угодно и как угодно. Вы ничего не должны Короне. Все оплачено.
   Глаза Менсона превратились в бездонные черные колодцы.
   - Не смей врать, волчонок.
   - Я не лгу. То есть, лгу очень часто, но не сейчас.
   - Но ты хочешь... оплаты?
   - Совсем малой: всего лишь правды. Дайте владычице то, чего она просит: расскажите, как все было. Кто, как и зачем убил владыку.
   Менсон плюнул на чайный столик.
   - Значит, хотите пррризнания. Я, значит, раскаюсь, а вы меня помилуете и чего-нибудь забавное устроите со мною. Хорошая шутка. Мой бррратец такую провернул.
   Эрвин глянул на Мими и заговорил, поймав легкий ее кивок:
   - Вы не поняли, милорд. Скажите нам наедине, сейчас. Никаких подписей, никаких улик. Что бы вы ни сказали, мы не подвергнем вас никаким унижениям. Просто откройте нам правду.
   - И я буду оправдан?
   - Согласно заветам Юмин.
   - И суда не будет?
   - Только формальный.
   - Но меня признают безумцем?
   - Вряд ли есть иной надежный способ оправдать вас. Но какая беда? Двадцать лет вся столица считает вас блаженным. Неужто не привыкли?
   Менсон поскреб бородку, посмотрел в окно, за которым среди изумрудных полей торчал серою громадой чей-то замок. Был он стар и, судя по отсутствию флагов, давненько покинут. Неуместной своею мрачностью он выделялся из безмятежного пейзажа и тянул к себе взгляды. Казалось, он - один из камней, на которых стоит подлунный мир.
   - Ты говоришь, харизма против расчета... Х-хорошо сказано.
   - Просто ответьте "да", милорд.
   Шут отбросил жалкую бороденку, расправил плечи.
   - Нет, волчонок. Я пойду на суд.
   - В каком смысле?
   - Если какой-нибудь пес считает, что я мог по своей воле взять и убить Адриана - пусть попробует это доказать. А если не сможет, то пусть убирается под хвост к Темному Идо!
   - Но у вас нет шансов в суде. Владычица не желает вас казнить, но ей придется, если суд приговорит!
   Менсон поднялся и резким движением стряхнул с головы колпак.
   - Думаешь, харизму это испугает?
  
   * * *
   Эрвин не успел обдумать случившееся - да и когда? Они с Минервой, ошарашенные, только и смогли, что молча допить кофе. Затем Эрвин вернулся в купе, где кайр Джемис вручил ему кусок хлеба и куриную ножку:
   - Подкрепитесь, милорд. Вас приглашают на обед.
   - Мне одному слышится парадокс в этих словах?
   - Уточню, милорд: вас зовут на обед к болотникам.
   Эрвин проглотил хлеб и мясо, запил водою. Немного подумал и - возможно, то не было лучшим решением - взял с собою чашку, накрытую блюдцем. Внутри нее по-прежнему лежал тот диковинный стручок.
   В тамбуре их с Джемисом встретил асассин - тот особенный, что плыл в одной лодке с королевой. Прочих ему подобных выселили в третий поезд, но этого Леди-во-Тьме оставила при себе. Джемис кивнул ему, асассин молча повел гостей за собою. Неприятная была у него походка: на полусогнутых, украдкою, звериная.
   А в императорских покоях царила благодать. За роскошно накрытым столом восседали Леди-во-Тьме и Франциск-Илиан, увлеченные беседою. Когда Эрвин вошел, лица обоих озарились улыбками.
   - Наши приветствия, милорд. Вы подарили нам счастье, приняв приглашение, и осчастливите вдвойне, разделив с нами трапезу.
   - Благодарю, ваше величество, я не голоден. Я поздно позавтракал или рано пообедал - возможно двойное толкование.
   - В таком случае, мы присоединимся к вам.
   Болотница и пророк вместе поднялись, как по команде, и перешли к малому столику, на котором было лишь вино, бокалы и одинокий цветок. Лакеи ринулись убирать большой стол, но Леди-во-Тьме хлопнула в ладоши:
   - Не нужно суеты. После.
   Комната мигом опустела, лишь два телохранителя остались подле лордов.
   - Прошу и вас, - сказала старуха асассину. Тот скользнул, вытек в коридор.
   - Джемис, будьте добры, - попросил Эрвин. По правде, он не чувствовал желания остаться без защиты. Тревога, похожая на те две бурые полоски на бумаге, росла в его душе.
   - Я за дверью, милорд, - сказал кайр и вышел.
   Франциск-Илиан любезно предложил Эрвину кресло. Тот сел, поставил перед собою чашку, накрытую блюдцем.
   - Вы принесли собственный чай? Любопытный северный обычай. Признаюсь, в Шиммери так не делается.
   - Ваше величество, - Эрвин не назвал Леди-во-Тьме по имени, но знал, она поймет, - нынешней ночью я получил странный подарок. Буду весьма признателен, если выскажете мнение о нем.
   Сухая ладонь королевы протянулась к чашке, огладила ее, легла сверху на блюдце.
   - Милорд, для меня радость - помочь вам. Но с вашего позволения, пока оставим это. Скажите, что вы думаете о моем цветке?
   Не прикасаясь к растению, Эрвин нагнулся ближе, присмотрелся - и ахнул от удивления. Цветок имел невероятный окрас. Три лепестка: черный, красный и синий.
   - Он поразителен, ваше величество!
   - Это одна из жемчужин моего цветника, милорд. Он создан так недавно, что еще не получил названия. Хочу, чтобы он украшал ваш дом.
   - Благодарю, ваше величество.
   - Он носит одежды северного дворянства, о также и цвета Блистательной Династии. Мне видится это добрым знаком. Кроме того, он показывает, что нет невозможных сочетаний в подлунном мире. Самые нежданные сущности могут слиться в одном соцветии.
   Тревога усилилась, когда Эрвин уловил намек.
   - Ваше величество, позвольте спросить: отчего владычица Минерва не приглашена на нашу встречу?
   Вместо ответа Леди-во-Тьме погладила цветок. Точность движений поражала: слепая королева обвела пальцем самый край лепестков, не согнув, не заломив ни один.
   Заговорил шиммериец:
   - Лорд Эрвин, мы были приятно удивлены той игрою, которую вы предложили вчера. Мы поняли, что выдумка принадлежит именно вам, а не владычице. Идея очень изящна. Ваш намек был столь же тонок, сколь и красноречив: вы не станете играть в намеки, а будете говорить только прямо - либо никак. Ваша позиция достойна уважения.
   - Благодарю вас, - Эрвин не мог отвести взгляда от пальца Леди-во-Тьме: он все еще гладил краешек лепестка с почти любовною нежностью.
   - Для нас, милорд, будет большим удовольствием поговорить с вами на вашем языке прямоты и благородства. Мы выскажем наши мысли без прикрас и намеков.
   Франциск-Илиан сделал паузу, чтобы наполнить три бокала. Эрвин не притронулся к посуде.
   - Я жду с нетерпением, ваше величество.
   Пророк выпил вино. Чуткая ладонь Леди-во-Тьме легла на хрусталь - и замерла, будто впитывая вкус кончиками пальцев.
   - Лорд Эрвин, - сказал шиммериец, - к великому сожалению, мы не видим будущего за ее величеством Минервой. Она мягка, подвержена слабостям, неуместно тщеславна, излишне поблажлива к себе самой. Мы верим, что государство требует правителя более твердого, чем ее величество.
   Если и были мысли в голове Эрвина - они умерли от слов пророка. Все, что мог теперь герцог Ориджин, - выпученными глазами глядеть на шиммерийского короля. А тот продолжал:
   - Если ее величество мирно отойдет на Звезду вследствие хвори, поражающей легкие, - никто не будет удивлен, ведь леди-мать ее величества погибла от чахотки. Лорд Менсон с равным успехом может как лишиться головы по приговору суда, так и быть признан безумцем и выслан на дальние окраины. Мы находим предпочтительным второе - это не создаст лишнего шума, какой будет сопутствовать судебному процессу. Также допустима и смерть лорда Менсона вследствие трагического случая при движении поезда.
   - И трон унаследует... Леди-во-Тьме?
   - Совершенно верно, милорд. Ее величество Маделин займет престол и совершит правление Империей в течение стольких лет, сколько ей отпущено. Когда Ульяна Печальная уведет ее величество, трон достанется вам, милорд. Тем самым вы получите вознаграждение за вашу благосклонность ко всем описанным выше событиям. Для придания законности такому ходу престолонаследия ее величество Маделин окажет милость своей дочери Мирей и позволит вернуться в земли Полариса. Леди Мирей вступит в брак с вами, милорд, что и гарантирует ваше воцарение как императора. Также от вас потребуется крохотная услуга в мою пользу. Мой сын Гектор, вероятно, не выкажет желания вернуть мне законную власть в Шиммери. Я прошу вас убедить его любыми доступными вам способами.
   Эрвин обнаружил, что забыл дышать. Хватил воздуха разинутым ртом, похлопал глазами.
   - Вы предлагаете мне... устранить Минерву?
   - Вполне достаточно будет, если вы просто не окажете вмешательства, а после ее ухода проявите подобающую печаль и воздержитесь от лишнего интереса.
   - Мои войска...
   - Будут в высшей степени полезны как в столице, так и в Лаэме. Мы будем признательны, если вы сочтете возможным разделить их на два корпуса.
   - Тьма...
   Тихий голос Леди-во-Тьме влился в беседу:
   - Тьма остается позади, милорд. Империя, подобно древу, растет ввысь, устремляясь к свету. Мы не видим пользы в многовластии дворянства: один садовник взрастит великий сад, семеро садовников погубят его. Но и рубящие взмахи дровосека, какие совершал Адриан, дают скорбные результаты. Мы одобряем ваше стремление возродить Палату Представителей. Вы обеспечите предсказуемость решений Ориджина, Нортвуда, Шейланда и Южного Пути, мы же возьмем на себя Земли Короны, Шиммери, Дарквотер и Литленд. Таким образом, принятие любых законов будет предопределено, а в наших руках соберется должный уровень власти. Мы оставим в наследие детям и внукам цветущий ухоженный сад, а не разнотравье сорняков.
   Эрвин с трудом восстановил дыхание. Чуть не хлебнул вина - до того пересохло во рту. Спохватился, отставил бокал, облизал губы шершавым языком.
   - И ч...чего вы ожидаете от меня?
   - Простого согласия, милорд. Мы верим в ваш ум и дальновидность.
   И вот теперь - как странно, что лишь теперь - он вспомнил о Кукловоде. Леди-во-Тьме хочет носить корону до своей смерти. Как же удачно для нее будет - не умереть никогда! Легко и просто, без новой войны, без риска. Всего один сговор, два убийства - и все цели достигнуты: вечная жизнь, вечная власть. Почему он раньше не подозревал болотницу?!
   - Отчего вы молчите, милорд?
   - Простите, что промедлил с ответом. Вы же знаете: я родился вторым сыном и не имел надежды править Первой Зимою. Мой брат Рихард был гордостью Севера, кайром из кайров, любой отряд пошел бы за ним на смерть. А я мог мечтать, наибольшее, о месте посла Ориджинов в столице. Всего год назад - даже меньше! - я стал герцогом. Теперь вы предлагаете... сложно даже поверить... не просто корону, а корону с абсолютной властью, невиданной со времен Вильгельма! Вы должны понять мое замешательство и быть снисходительны.
   - Конечно, милорд! Мы понимаем и не торопим.
   - Я признаю, господа, что ваше предложение очень заманчиво, - он перевел дух, - и мне стоит больших трудов сказать следующее. Провалитесь вы оба во тьму!
   Он поднялся на ноги, отшвырнув стул.
   - Коль вы снизошли до прямоты, то и я скажу прямо. Если Минерва Стагфорт или Гектор Шиммерийский, или кто-либо еще из моих друзей внезапно захворают легкими или чем-нибудь другим - я изрублю в мелкую капусту и вас двоих, и вашу болотную шваль. С этой минуты, господа, хорошенько молитесь за здравие всех северян и всех их друзей. Всего доброго.
   Эрвин шагнул к двери, а Леди-во-Тьме неожиданно громко, надрывно закашлялась. Он невольно обернулся, болотница зажала рот ладонью и подавила приступ.
   - Милорд, - сказала она очень тихо, - вас интересовало содержимое чашки.
   - Более не интересует. Оставьте себе.
   - Отчего же, позвольте взглянуть...
   Леди-во-Тьме без промаха вытянула руку и сняла блюдце, и волосы зашевелились на голове Эрвина. В чашке ворочалось нечто живое!
   В одну секунду случилось несколько событий: Эрвин попятился, спиною вжался в дверь; Франциск-Илиан закричал, вырвал блюдце у королевы, со звоном накрыл чашку; Леди-во-Тьме взорвалась кашлем. Что-то булькнуло в ее груди, кашель сменился рвотным спазмом, изо рта королевы брызнула на стол черная жидкость.
   - Святые боги! - завопил пророк и отпрыгнул в сторону.
   Исторгнув еще глоток черной дряни, Леди-во-Тьме вздрогнула всем телом и завалилась набок.
   Дверь распахнулась за спиною Эрвина. Одномоментно в купе ворвались Джемис и жало криболы. Кайр оттеснил лорда в сторону, закрыл собою, выхватил кинжал. Асассин метнулся к госпоже, подхватил ее голову, шмыгая по-собачьи стал нюхать дыхание. Пророк вскричал, тыча пальцем в чашку:
   - Там семя! Семя!
   - Оно вырвалось?
   - Кажется, нет!
   - Пойдите прочь, - бросил асассин северянам.
   Эрвин сам не помнил, как оказался в коридоре, а затем - в своем вагоне. Часовой гвардеец выпучил глаза:
   - Милорд, что случилось?!
   - Тревога! Леди-во-Тьме отравлена!
  
   * * *
   На вокзале Фаунтерры собралось море. Видано ли дело: в столицу одним поездом прибывают три короля! А вдобавок настоящие шаваны и всамделишние жала криболы. Какой зевака откажется посмотреть?
   Все четыре перрона кишели народом. Толпу теснило двойное оцепление: констебли держали людей подальше от рельсов; гвардейцы не давали подойти к королевским вагонам. По центру цепи величаво высилась над толпою пара всадников: шериф Фаунтерры и леди-бургомистр. Вот кого не хватало для счастья!
   Поезда - зло, - думал Эрвин, ступив на перрон и чуть не оглохнув от шума. Только в поезде могло случиться столько дряни за одни неполные сутки! Дрянь случается, конечно, сплошь и рядом, но в поезде она особенно сконцентрирована. Состав - это пузырек с эссенцией хаоса. И ведь что самое приятное: сейчас старуху вынесут прямо посреди толпы! Или мертвую, или еще живую - не поймешь, что хуже. Мертвая - кошмар. Гостья и родственница самой владычицы убита в вагоне императорского поезда! Законы гостеприимства растоптаны, Дарквотеру впору объявить Короне войну! Но живая старуха, чего доброго, кашлянет на кого-нибудь этой черной слизью. Страшно представить, какая поднимется паника! Зараза, неведомый мор! Все тысячи зевак бросятся наутек по головам друг друга... Поезда - погибель людская.
   Эрвин решительно зашагал к Аланис с шерифом.
   - Милый Эрвин, приятен ли был ваш визит в летний дворец?
   Сарказм в ее голосе слышался даже сквозь гул толпы. Эрвин коротко кивнул ей и обратился к шерифу:
   - Можете убрать толпу?
   - Изволите видеть, милорд: проход вполне имеется. Оцеплена дорога от центра перрона сквозь арку вокзала прямо на площадь, а там ждут кареты. Все обустроено!
   - Не сделать проход, а убрать толпу! Всю полностью!
   Шериф усмехнулся с понимающим видом, пошевелил губами, будто читал заклинание, потом картинно взмахнул рукой:
   - Толпа, изыйди! ...Сделано, милорд.
   - Я не шучу, тьма сожри! Я похож на того, кто шутит?! Толпа представляет опасность! Может возникнуть паника.
   - Отчего вдруг?
   - Леди-во-Тьме нездорова. Уберите чертовых зевак!
   - Гм... ваша светлость, для этого недостаточно людей. Моих сил хватает только на сдерживание.
   - Я могу задержать высадку и прислать вам помощь.
   - Кайров, ваша светлость?.. - шериф обоснованно нахмурился. - Тогда паника точно возникнет.
   Эрвин снова призвал холодную тьму. Из вагонов показались первые болотники. Решать нужно было немедленно.
   - Как можно больше расширьте проход. Вдоль прохода раздайте оцеплению щиты, пусть держат их повыше. Чем меньше люди рассмотрят болотницу - тем лучше.
   - Так точно, милорд. Позвольте предложить: если владычица выйдет раньше и на площади заговорит с людьми, большинство будет смотреть на нее.
   - Верно. Кайр Джемис, передайте Минерве эту идею.
   - Ее величество спросит: что ей, собственно, говорить?
   - Фаунтерра - лучший город на свете, она счастлива вернуться и хочет обнять всех вокруг. В таком духе - минут пять, пока старуху уложат в экипаж.
   - Да, милорд.
   Джемис ринулся к вагону сквозь ряды выходящих оттуда гвардейцев.
   Кто-то кашлянул за спиной Эрвина - судя по интонации, уже не в первый раз. Он оглянулся, увидел Деда с неизменным Внучком и Вороном.
   - Рады вашему возвращению, милорд. Когда герцог находится в одном месте, его герцогство в другом, а его армия в третьем, то это нарушает природный порядок вещей и конфузит умы.
   Дед говорил так невозмутимо, будто сидел вечерком у камина, а не стоял посреди толпы. Эрвину стало спокойней.
   - Отойдемте на два шага, нужно посовещаться.
   Шум стоял такой, что за два шага никто чужой уже не мог их слышать.
   - В поезде случился конфуз, господа.
   - Виноват, что перебиваю, милорд, - вмешался Ворон. - Вы обещали назначить меня главой протекции. Чтобы правильнее вам посоветовать, хорошо бы мне знать, я даю совет как Ворон Короны или простой Ворон?
   Дед кивком подтвердил: да, это возможно.
   - Да, вы снова Ворон Короны. Протекция ваша. Принимайте сразу два дела. Шут Менсон воскрес и хочет попасть под суд.
   - Виноват, милорд?.. Как так?..
   - Второе дело еще забавней: Леди-во-Тьме отравили.
   - Насмерть?
   - Когда я покидал вагон, была жива. Надолго ли...
   - Вином? За...
   Голос Ворона потонул в криках: ее величество Минерва сошла на перрон. Растерявшись, она замерла, потом спохватилась, начала говорить прямо здесь - у дверей вагона. Эрвин схватился за голову. К счастью, пытаясь услышать владычицу, толпа притихла. В тишине Минерва вернула трезвость мысли и поняла свою ошибку:
   - Я безумно рада вернуться в любимый город, но перрон - не место для долгих речей. Я скажу еще несколько слов на площади, кто желает услышать меня - прошу...
   В окружении лазурных она зашагала на площадь, толпа колыхнулась следом, около вагонов стало легче дышать.
   - Я спрашиваю, милорд, - повторил Ворон, - королеву отравили вином? Это случилось за обедом? Кто присутствовал?
   - За обедом, только никто не ел. Я отказался, королева и король из вежливости тоже не стали. Они пили вино... или нет, не помню... кажется, пил король, а королева только гладила бокал. Можно отравиться от касания пальцем?
   - Милорд, там был кто-то кроме вас троих?
   - Вначале прислуживали лакеи, но Леди-во-Тьме их прогнала. Когда ей стало худо, были только мы.
   - Кто наливал?
   - Франциск-Илиан. И там было еще одно... какая-то болотная тварь в чашке...
   - Простите?..
   - Она была похожа на стручок, лежала в чашке под блюдцем. Но потом блюдце сняли и оказалось, из стручка что-то родилось... вылупилось... Что-то мерзкое, я не успел рассмотреть.
   - Оно укусило королеву?
   - Кажется, нет. Но могу ошибаться - я смотрел всего секунду.
   - Откуда взялась эта тварь?
   - Хм... как бы сказать... я принес ее.
   - Вы, милорд?..
   Новый всплеск шума прервал диалог. На перрон вышел Франциск-Илиан. Несмотря на скромное одеяние, многие в толпе узнали его.
   - Что вам снилось, премудрый?.. Что вы видели во сне?..
   С крохотною свитой из восьми человек шиммериец двинулся на площадь, оттянув еще часть толпы. Тогда из вагона вынесли королеву. Ее носилки были накрыты шатром; с великими трудами это сооружение протиснулось в двери. Но на перроне пошло проще: самые дюжие из болотников положили носилки на плечи, и Леди-во-Тьме въехала в Фаунтерру, величаво возвышаясь над толпою, укрытая от праздных взглядов бархатной завесой. Очевидно, она была жива: труп несли бы иначе.
   - Лорд Ориджин...
   Племянник королевы подошел к Эрвину, вместе с ним - жало криболы.
   - Лорд Эммон, каково состояние ее величества?
   - Леди-во-Тьме в сознании, но состояние плачевно. К несчастью, в ее возрасте любая хворь тяжела.
   - Хворь?..
   - Мы имели недостаточно времени, чтобы распознать ее. Верю, что за день наблюдений наши лекари определят вид хвори. Пока даем королеве укрепляющие снадобья, чтобы поддержать ее силы.
   - Лорд Эммон, я не хочу расстраивать вас, но то, что я видел, напоминало яд, а не хворь.
   - Вещи редко являются именно тем, чем кажутся. Ее величество сказала, что страдает от хвори. Я не сомневаюсь в ее словах.
   Эрвин развел руками, отказавшись от спора.
   - Как пожелаете, милорд. Во дворце мы предоставим ее величеству лучших лекарей.
   - Простите, лорд Ориджин, ваша забота напрасна. Личные лекари позаботятся о ее величестве. Мы разместимся в имении ее величества на левом берегу Ханая, не во дворце.
   - И я, и владычица Минерва будем расстроены таким решением. Дворец Пера и Меча к услугам Леди-во-Тьме. Он комфортнее и безопаснее любого имения.
   Эммон Дарклин помедлил с ответом.
   - Милорд, простите меня, но именно в безопасности и состоит причина. Какова бы ни была хворь ее величества, вы принесли к обеденному столу семя корзо. Если вы или ваши вассалы приносят к трапезе подобные подарки, то ее величеству, простите великодушно, будет спокойней в своем поместье.
   - Милорд, это недоразумение! Я даже не знаю, что такое это семя! Я лишь хотел спросить Леди-во-Тьме...
   Дарклин поклонился:
   - Убежден, что ее величество охотно ответит на все ваши вопросы, едва поправится. Но - в письменном виде. Хворая нуждается в покое и уединении. Явление северян может нарушить ее хрупкий покой. Будьте так добры, войдите в наше положение и не тревожьте королеву визитами.
  
   * * *
   Что любопытно: из леди Аланис вышел довольно неплохой бургомистр.
   Эрвин отдал ей это место по двум причинам. Во-первых, на тот момент он полностью доверял Аланис. Во-вторых, ее нужно было занять чем-нибудь, пока она не затеяла гражданскую войну. Потом угроза смуты ослабла: при помощи Эрвина, Галлард и Аланис Альмера достигли некоего подобия мира. Дядя считался наместником племянницы и правил герцогством от ее имени; племянница получала огромное денежное содержание и гарантию власти после смерти дяди. Ни одного из двоих условия договора не устраивали в полной мере, но и не ущемляли аж настолько, чтобы затеять войну в ближайшем будущем (тем более, что исход этой войны был отнюдь не очевиден). Временно удовлетворившись, Аланис взялась за Фаунтерру.
   Исконно столичный бургомистр был ставленником императора. Городской совет, собранный из старейшин цехов и гильдий, защищал интересы мещан, но бургомистры всегда стояли за благо Короны. Потому любое серьезное решение в магистрате принималось с боями, исходная идея либо переиначивалась до неузнаваемости, либо урезалась вполовину - лишь тогда старейшины и бургомистр приходили к согласию. При Аланис все пошло иначе.
   Никогда прежде градоправителем не становилась столь знатная персона. Когда герцогиня Альмера впервые явилась в магистрат, старейшины оробели до немоты. Но вскоре они с удивлением обнаружили: договориться с миледи намного проще, чем с ее предшественником. Аланис мало заботилась интересами Короны, к тому же, считала унизительным для себя долго спорить и торговаться. Если идея казалась миледи мало-мальски разумной - она соглашалась. Проход для торговых судов под Дворцовым мостом? Почему бы и нет? Мост же подъемный, не стоять же механизму без дела. (Тридцать лет купцы клянчили у императоров право ходить под этим мостом и получали отказ: нечего плавать перед фасадом дворца, пускай обходят остров с тыла.) Создать вторую гильдию булочников?.. А что, еще не создана?! Так создать немедля! В Алеридане четыре булочных гильдии - люди любят сладости, казна любит налоги. (Пятнадцать лет старейшина единственной гильдии удерживал монополию за счет взяток, хитростей и дальнего родства с министром финансов.) Запретить бродячим актерам выступать в городе?.. Этот вопрос не решался уже полвека. Образованные мещане ненавидели пришлых комедиантов за грубость, шум и грязь; но чернь обожала вульгарные зрелища, а императоры в мелочах потакали черни, чтобы снизить опасность бунтов. К тому же, вокруг Фаунтерры нет стен - как, собственно, не пустить актеров в город?.. Здесь леди-бургомистр неожиданно поспорила с мещанами: актеры - это же весело, пускай будут! Старейшины еще не знали, что герцогиня наделена простым чувством юмора и сама не прочь развлечься уличными зрелищами. Узнав, сменили подход: ладно, пускай дают представления, но платят большой налог. С этим миледи охотно согласилась: если актеры смешные, то получат много монеток и легко уплатят подать; а если не смешные, то такие нам не нужны.
   Так что, несмотря на родовитость, герцогиня Альмера во многом шла навстречу старейшинам. Но когда все же настаивала на своем - делала это так властно, что совет не смел голосовать против. Решение быстро претворялось в жизнь: миледи просто высказывала свою волю, и старейшины хотя имели право вето, но не решались им воспользоваться. Так, миледи сочла, что пожарная служба в столице недостаточна. Не мудрено, если первым же днем в магистрате Аланис увидела пожар: сгорела башмачная через площадь. Старейшины было возразили, что большинство зданий в Фаунтерре - каменные, а значит, пожар не разлетится по всей улице. Ну, сгорит один дом - так это забота его хозяина, а не всего города, верно же, миледи? Пусть каждый сам следит за своей печкой - лучше так, чем увеличивать налоги... Аланис слушала-слушала, а затем плеснула масла из лампы прямо на стол совещаний. Вспыхнуло так, что любо-дорого: с треском, с искрами. Половина разбежалась в ужасе, остальные стали сбивать пламя сюртуками и заливать чаем. Погасили, продолжили совещание, черные от сажи. Мещане не успели оглянуться, как по городу уже росли пожарные каланчи, а в телегах с водяными бочками разъезжали плечистые парни в блестящих шлемах и красных куртках (барышни заглядывались на них - чуть не выпадали из окон).
   Затем - городской поезд: маленькие искровые вагончики. Миледи сказала: в Алеридане есть уже давно, а Фаунтерра - будто захолустье, вся ездит на лошадках! Против этих треклятых вагончиков боролась и гильдия извозчиков (боясь конкуренции), и гильдия дорожных строителей (чтобы не перестилать мостовые), и гильдия искровых механиков (якобы плотины и так перегружены, искровой силы не хватит). Аланис усадила весь совет старейшин в экспресс и отправила в Алеридан. Мастера должны были проехать через город туда и обратно: туда - в вагончике, обратно - на санях. Завтра вернуться и изложить впечатления - и пусть хоть один враль скажет, что сани быстрее или удобнее! Лгунов не нашлось, все смирились с вагончиком. Не хватает искровой силы? Будем отключать по улице на один час в сутки - высвободим искру.
   Наконец, полиция. Это уж была явная прихоть миледи: дескать, в столице мало констеблей. Точнее, по числу их вполне довольно, но якобы они хилы, тупы и плохо вооружены. Против этого старейшины восстали единодушно: констебли - не книжники, чтобы блистать умом, и не рыцари, чтоб носить мечи. И сила им большая не нужна: ворье в любом случае боится полиции, да ворья и стало поменьше с тех пор, как Бэкфилд штурмовал дворец. Так что же, миледи ошибается? Ну, не совсем ошибается, но немного путает: миледи желает иметь свою армию, а полиция - это ж не войско, она совершенно для других задач... Аланис привела в магистрат двух констеблей и разбойника из темницы. Сказала: поколотишь этих двоих голыми руками - отпущу на свободу. Он и поколотил, да как зрелищно! Когда оба уже валялись, отнял у одного дубинку, ею добавил. Потом спросил: миледи, хотите, еще кого-нибудь отделаю - вон того пузана, например? И указал на старейшину виноделов. Разбойник вроде как пошутил, но засмеялись почему-то только двое: герцогиня Аланис и шериф Фаунтерры. Разбойника отпустили, как было обещано, а миледи с шерифом сдружились на почве сходного чувства юмора. Вместе они легко взнуздали магистрат: одним прекрасным днем выкатили для городских констеблей полсотни бочек вина. На следующий день город остался без полиции. А еще через день магистрат принял увеличенный налог в пользу полиции и улучшенную амуницию, и новый набор рекрутов. Аланис получила пусть не войско, но батальон крепких парней, готовых колотить кого угодно по ее приказу. Против рыцарей Галларда это не значило ничего, но в столице воцарился полный порядок - и власть герцогини.
   Эрвин шутил, теребя пальцами ее локоны:
   - Вы - прирожденный градоправитель, миледи. С мещанами живете душа в душу, понимаете с полуслова!
   Она находила ответную колкость, он дразнил, она деланно злилась, и перепалка быстро превращалась в любовную игру. Потом, нежась в объятиях Эрвина, она мурлыкала:
   - Не хочу гор-род, хочу гер-рцогство...
   Всякий раз, когда они засыпали вместе, Аланис говорила это. Эрвин видел, что ее жалоба - больше дань ритуалу. Аланис даже не ждала от Эрвина ответа, просто привычно капризничала. Впервые в жизни она получила реальную власть - пускай только над городом, но ощутимую и весомую. До поры эта власть насыщала аппетиты Аланис. Со временем она захочет большего, но к тому времени Кукловод будет пойман, а Галлард, возможно, мертв, и все проблемы решатся...
  
   Одним мартовским днем из Алеридана пришло известие: приарх обручился с Лаурой Фарвей, внучкой правителя Надежды. Эрвин принял это спокойно, Аланис взбеленилась.
   - Подонок родит наследника! Дрянной гаденыш будет внуком Фарвеев, Надежда выступит на стороне Галларда! Нужно придушить змею в зародыше. Сейчас!
   На полном серьезе Аланис начала искать контактов с гильдией асассинов.
   - Мерзавка должна сдохнуть, а за нею и Галлард!
   Впервые Эрвин ощутил к Аланис нечто вроде отвращения.
   - Миледи, надеюсь, вы шутите. Вы пошлете шпиона зарезать девчонку?..
   - Именно это и сделаю! От вас не дождешься помощи, а я устала терпеть!
   - Во-первых, гильдии асассинов не связываются с выходцами Великих Домов. Они стараются не трогать тех, чья родня может истребить под корень всю гильдию. Во-вторых... вам не противно, миледи?
   Аланис помедлила. Эрвин видел: она чувствует полную свою правоту, но дорожит его мнением, потому колеблется. Аланис выбрала ложь:
   - Простите, милорд, я сказала сгоряча. Чувства улеглись, и я овладела собою.
   Немногим позже случилась история со Знахаркой. Эрвин пришел в бешенство от того, как глупо Иона и Аланис рискнули собою, да еще и сорвали его планы. Когда ярость улеглась, Эрвин заметил менее яркую, но более опасную деталь: Аланис шепталась с посланницей Кукловода.
   - Миледи... - Эрвин поцеловал шрам на ее щеке, чтобы правильно выразить свои чувства. - Мы с вами рука об руку прошли идову тьму, каждый день рисковали головами, умирали от усталости... Я очень хочу доверять вам. Даже не знаю, как вам не доверять после такого. Очень сложно сомневаться в вас, и я не хочу этому учиться. Помогите мне. Что вам сказала Знахарка?
   Аланис промедлила. Эрвин добавил:
   - Я знаю, что вам предложил Кукловод: конечно, вернуть красоту. Но что он попросил взамен?
   - Знахарка не успела окончить. Явились кайры, она убежала, так и не назвав цену.
   Аланис принялась целовать его. Было очень странное чувство: Эрвину порою случалось лгать женщинам, но не доводилось делить постель с тою, кто лжет ему. Это было так, будто внутри знакомого тела подменили душу.
   Утром альтесса-тревога проснулась раньше леди Аланис и зашептала на ухо Эрвину:
   - Тебе стоит установить за нею слежку. И больше не пей с нею из одного кубка, и, знаешь, лучше не целуй никуда, кроме губ. Есть яды, которые можно без риска нанести на кожу, но когда язык коснется...
   Эрвин оттолкнул призрачную любовницу. Мимолетно отметил, что Тревога изменила внешность: убрала у себя малейшие черты сходства с Аланис.
   - Это отвратительно, - сказал Эрвин.
   - Это безопасно, - сказала Тревога.
   - Я делал множество опасных вещей, но никогда - такое, что будет противно вспомнить.
  
   И вот нынче, в день побед хаоса над порядком, леди Аланис Альмера ждала Эрвина в его покоях, чтобы сказать с холодной прямотою:
   - Милорд, нам нужно убрать этого человека.
   Эрвин растерялся, начал было:
   - Нынче в поезде Леди-во-Тьме...
   Аланис прервала:
   - Меня не заботит старая болотница. По какой-то причине шиммериец отравил ее - южные интриги, мне нет до них дела. Воскресший Менсон - вот кто опасен. Он должен вернуться в могилу, из которой восстал.
   - И чем же он опасен?
   - Он был в идовом поезде, он все видел! Суд станет задавать вопросы, и не только шуту, а всем свидетелям. Они могут проболтаться...
   - О чем, интересно?
   Она зашипела, как змея:
   - Вы насмехаетесь надо мной? Сами знаете лучше всех! Кроме Адриана, в поезде было триста человек. Большинство - гвардейцы, дворяне. У каждого - знатная родня. Они захотят с нами расквитаться! Вспомнят идиотский кодекс войны юлианиных времен, там сказано...
   Эрвин не нуждался в напоминании. Военными действиями считаются вооруженные стычки между воинами на службе враждующих лордов, происходящие в землях одного из враждующих лордов. Умерщвление человека человеком при иных обстоятельствах не считается частью военных действий и подлежит суду.
   - Я хорошо знаю идиотский кодекс, миледи. Моя идиотская семья соблюдает его как раз с юлианиных времен. Именно потому я запретил вам аферу с поездом!
   - А я нарушила приказ - и спасла нас! Тьма сожри, если бы Адриан доехал до столицы, мы очутились бы на Звезде!
   - Или разбили бы его, как Алексиса. Или просто отошли бы за Ханай, а после вернулись с войсками Стэтхема. Вы думали только о своей ненависти, а я - о будущем.
   - Так подумайте о будущем теперь! - вскричала Аланис. - Проклятый Менсон настроит против нас всех, у кого есть родичи в лазурной гвардии, и Минерву с ее прихвостнями в придачу. Подумайте о будущем - и избавьтесь от него. Пускай он повесится в своей камере, чтобы избежать позорного суда. Только докажет этим свою вину!
   - Меня снова удивляет, миледи, с какою легкостью вы готовы убивать.
   - Ах, нежный мой! На вашей совести такая гора трупов, что я - младенец рядом с вами! Битва при Пикси - семь тысяч мертвецов с двух сторон. Ночной Лабелин - девять тысяч. Осада дворца - еще тысяча-другая. Вы можете наполнить кровью замковый ров! Единственный случай, когда вы отказываетесь убивать, - это если я о том прошу!
   Она знала, чем ужалить. В глазах у Эрвина потемнело, кровь забухала в висках.
   - Я убиваю только по чести.
   - Ха-ха! Скажите это трупам. Объясните им разницу!
   Эрвин хлопнул по столу.
   - Прекратите, миледи! Не смейте говорить в таком тоне!
   Даже в гневе Аланис отлично владела собой. Ее голос вмиг стал тихим и вежливым, но слова от этого зазвучали острее.
   - Скажите, милорд, если бы Мими попросила кого-нибудь убить - вы бы тоже отказали? А если бы поцеловала вас, уложила в свою постель, раздвинула ноги - все равно отказали бы? Бросили нечто пафосное о чести... точнее, лишь о той ее главе, что запрещает убивать именно в данном случае. Честь велит еще держать обещания, заботиться о своей женщине - но это неудобные фрагменты, правда?
   - Мими здесь не при чем! - безнадежно огрызнулся Эрвин.
   - Неужели?.. А отчего же вы ночевали в Маренго? Почему на вокзале Мими действовала по вашей подсказке? Что за синяк на вашем лице?
   Он неуклюже хохотнул:
   - Уж это точно заслуга Мими!
   - Это сделал кто-то из ее людей, но вы простили. Остались на ночь во дворце, позволили Минерве этак поглядывать на вас, как утром на перроне!
   - Вы ревнуете? Миледи, что за ребячество! Даже Праматери не ревновали Праотцов!
   - Возможно, потому... - Аланис отвернулась к окну и бросила через плечо остаток фразы: - ...что Праотцы не отдавали Праматерей в жертву.
   Эрвин не сразу нашел слова.
   - Вы о чем, миледи?
   - Мими - выгодная для вас партия. Умна, миловидна, уверенно идет к зениту славы. Не обременена сильными врагами, вроде приарха. Носит корону. Но что делать с неудобной постылой любовницей? Как же вовремя подвернулся суд! Наказать негодницу за своеволие и отделаться, а самому остаться белоснежным. И всего-то нужно - сказать одну фразу: "Господа судьи, она действовала без моего ведома". Готово, фишка отдана, партия выиграна. Вы чисты, Мими в вашей постели, Аланис больше не мешает.
   Эрвин встряхнул ее за плечи:
   - Одумайтесь! Вы в своем уме?! Когда Ориджины сдавали своих!
   - Но я вам не своя. Вы не хотите, чтобы я была ею. Нашлись для вас свои повыгоднее.
   Она все смотрела в окно, и Эрвин силою развернул ее к себе.
   - Вы совершенно обезумели! Я не выдам вас! На суде все свидетели скажут, что мост рухнул сам от замерзшей воды. Если Менсон возразит, ему не поверят. Менсона казнят, как вы и хотите. Проделок Эрроубэка никто не узнает, как вам и нужно.
   Аланис прищурилась:
   - Как мягко стелете! А если правда все же выйдет на свет - чего мне ждать от вас? Найдете силы защитить меня? Или забудете, как остальные свои обещания?
   Вот тогда Эрвина охватил гнев.
   - А я посмотрю, миледи, по текущей ситуации. Ведь все меняется. Вы солгали мне уже дважды. Может, к тому дню доведете счет до десяти. Может, предадите меня. Может, продадите Кукловоду за щепотку зелья. Это вы, а не я, ищете союзника повыгоднее. Я понятия не имею, чего ждать от вас. Какие возможны обещания?!
   - И вы еще смеете подозревать меня!..
   Но Эрвин не стал слушать дальше. Покинув покои герцогини, он прошелся по саду, чтобы успокоить нервы. Затем вызвал кайра Сорок Два.
   - Нужен присмотр за леди Аланис Альмера. Непрерывный, с полуночи до полуночи.
   Кайр хмыкнул.
   - Милорд, простите, даже в те часы, когда вы с нею?
   - Не думаю, что снова буду с нею. Но если вдруг, то да, я хочу, чтобы где-то рядом дежурил мой человек.
  
   * * *
   - Ваше величество звали меня...
   Эрвин поклонился, войдя в комнату для стратем. Был второй час ночи - время, которое владычица почему-то считала наилучшим для умственной работы.
   - Я пригласила вас для интересной беседы. Надеялась доставить радость, но вижу признаки усталости на вашем лице... Простите, не хочу вас обременять.
   На остатках сил Эрвин добрался до кресла и ляпнулся, как мешок, сброшенный с телеги.
   - Что вы, владычица, я полон бодрости и желания вступить в беседу. Для чего и нужны ночи, как не для интересных разговоров?
   - Правда?.. Вы тоже так считаете?.. Прекрасно! Мне ужасно хотелось побеседовать с вами. Честно говоря, я сгорала от нетерпения! Желаете кофе?
   Эрвин вздохнул, и Мими приняла это за положительный ответ. Собственной рукою она наполнила и подала ему чашку.
   - Марципан? Булочку? Конфетку?..
   - Благодарю вас...
   Несмотря на сопротивление, он получил блюдце с конфетами и ванильный марципан.
   - Вы готовы вступить в беседу со мною?
   - Мечтаю об этом, ваше величество.
   - Прекрасно! Вот мой первый вопрос: как вы отравили Леди-во-Тьме?
   Эрвин выпучил глаза:
   - Ваше величество!..
   - Сперва меня терзал вопрос: зачем? Но я вспомнила, как сама жаловалась вам на Леди-во-Тьме и ее сговор с Серебряным Лисом, а вы великодушно предложили убрать эту печаль. Тогда другой вопрос вышел на первый план: как вы сумели?
   - Ваше величество, постойте!..
   - Нет, я не критикую ваш метод, а напротив, высоко ценю. Будь королева убита ножом или мечом, в том могли бы заподозрить северян. А яд и северянин - сущности столь мало совместимые, что никто и не подумает на нас! Но как же вам удалось? Леди-во-Тьме - великий знаток ядов! Вы сумели превзойти ее в исконном мастерстве?
   - Гм... - Эрвин, наконец, вернул дар речи. - Ваше величество, я не травил ее.
   - Милорд, эта комната не прослушивается. Мои люди уже составили чертеж всех слуховых отдушин дворца - весьма полезная схема, я поделюсь с вами. Мы в безопасной комнате, ваш ответ услышу только я.
   - Но я не делал этого! Опомнитесь, миледи, я никого не травил!
   Мими поморгала:
   - Правда?..
   - Святая истина! Клянусь Агатой и ее пером!
   - Но... кто же? Как я поняла, там были только трое! Франциск-Илиан отравил союзницу? Это абсурд! Слуги оставили яд перед тем, как уйти? Если бы они отравили вино, то пострадали бы все трое; а если кубок - как могли они знать, который кубок возьмет королева?
   - Простите, я отстал от вас в восхождении на вершины логики... Я не имею понятия, кто и зачем отравил Леди-во-Тьме, но это совершенно точно, клянусь честью, был не я.
   Мими покраснела:
   - Милорд, наверное, я должна просить у вас прощения? Поверьте, я не хотела оскорбить вас! Просто все так выглядит, будто... Возможно, кто-то намеренно бросил на вас тень подозрения?
   - Не исключено, - признал Эрвин. - Вчерашней ночью в поезде со мною случилось престранное событие.
   Он рассказал о лакее с полунощным кофе и о жутком стручке, превратившемся в нечто живое, и о записке: "Суда быть не должно". Умолчал лишь о рисунке моста через реку.
   Мими слушала с жадностью, приоткрыв рот.
   - Весьма любопытно! Быть может, кто-то устроил все это именно затем, чтобы помешать суду? Королева отравлена за то, что она выдала Менсона, а вы поставлены под подозрение потому, что не выполнили требования шантажиста?
   - Быть может... Скажу честно, миледи: я теряюсь в догадках. История темна, как рассудок старого пропойцы. Надеюсь лишь на Марка - он должен разобраться.
   - По крайней мере, Леди-во-Тьме поступила весьма великодушно, вы не находите? Она объяснила случившееся хворью, а не ядом, и никого не стала обвинять - по крайней мере, вслух. Быть может, она не так плоха, как нам казалось.
   Эрвин вспомнил, что предлагала ему не такая плохая болотница. Взвесил: не выложить ли Минерве?.. Но решил повременить: огласка чревата большими последствиями, а просчитать их сейчас попросту не хватит сил.
   - Вы правы, миледи. Королева производит приятное впечатление.
   Мими прищурилась:
   - Мне думается, милорд, вы соглашаетесь лишь затем, чтобы избежать спора и скорее пойти спать. Так и быть, я перейду к главной теме, которая уж точно разбудит вас!
   - Такое возможно?.. - хмыкнул Эрвин.
   - Абсолют, - сказала Минерва.
   У него отвисла челюсть. Самым нарочитым и комичным образом. Вторично за день.
   - Откуда вы знаете?..
   Она расплылась в довольной улыбке:
   - Милорд, читайте отчеты внимательней. Ворон Короны наверняка доложил вам, что главные свидетели - Инжи Парочка и Крошка Джи - оказались в руках капитана лазурной гвардии Уитмора. Я имела с ним прелюбопытную встречу в Маренго.
   - Вы знаете, что Кукловод украл достояние Династии?
   - Знаю.
   - И что он сделал это...
   - Ради сверхмогучего Предмета, собираемого из других Предметов. Да, знаю.
   - И теперь Кукловод заинтересовал вас так же, как меня?
   - Видите ли, милорд, до недавнего времени я слишком мало знала о Кукловоде. Настолько же мало, как о Темном Идо или о чудовищах в Запределье. Я не видела смысла размышлять о чем-то столь далеком и призрачном. Но теперь все изменилось. Я знаю, к чему стремится Кукловод, и знаю, чего хочу я: вернуть Предметы Династии! Если позволите, милорд, я бы присоединилась к вашей охоте.
   Эрвин откашлялся.
   - Помните ли, миледи, что вы сорвали решающий акт этой самой охоты?
   Ее голос резко стал суше:
   - Вы хотели растоптать кавалерией невинных людей. Какими бы ни были законы Первой Зимы, в своей земле я не допущу подобного.
   Она бросила в рот конфетку и заговорила прежним приятным тоном:
   - Однако если охота на Кукловода не будет столь кровавой, я с радостью поучаствую в ней. Вы позволите?
   - Теперь я не знаю способа выследить зверя.
   - Знаете прекрасно, только молчите из обиды. Вы, как и я, понимаете: Абсолют еще не собран. В прошлом году Кукловод действовал решительно, но после кражи Предметов мы не слышали о нем. Он притих, и я вижу лишь одну причину: Абсолют не действует.
   - Возможно...
   - С другой стороны, милорд, кража достояния Династии - самое громкое из его злодеяний. Было бы разумно оставить его напоследок. Сперва добыть для Абсолюта все те Предметы, которые можно тихо купить, выманить хитростью или шантажом; а уж в самом конце браться за те, что хранятся в Престольной Цитадели. После кражи целого достояния Короны игра становится предельно рискованной. Значит, этот шаг должен быть последним.
   - Допустим.
   - Однако вместо громогласного появления со сверхоружием в руках, Кукловод затаился. Я вижу такое объяснение: один из нужных ему Предметов не оказался в числе украденных, хотя должен был. Кукловод украл достояние ради нескольких определенных Предметов, входящих в Абсолют, - но одного из них так и не получил.
   Эрвин отметил, что Мими считает Абсолют оружием. Хоть немного она проигрывает в осведомленности.
   - Любопытное построение, миледи. И что из него следует?
   - Очевидно, Кукловод заглянул в священные реестры и вычитал, где хранятся все нужные ему Предметы. Некоторые из них значились во владении Династии. Но один из них не нашелся в Престольной Цитадели, хотя, согласно реестру, должен был быть именно там! Вот из этого парадокса нам и нужно исходить. Обнаружим Предмет, который числится за Династией, но находится где-то в другом месте. На него-то, как на приманку, поймаем Кукловода.
   - Какой же это Предмет?
   Минерва скептически склонила голову:
   - Милорд, довольно. Я, как могла, старалась вовлечь вас, но уже устала от монолога. Если игра вам интересна - присоединяйтесь.
   - Справедливо, - признал Эрвин. - Что ж, варианты следующие. Первый: Предмет Икс пожалован кому-либо.
   Мими кивнула:
   - Я отправила леди Лейлу проверять архивы. Но сомневаюсь, что это даст плоды: Кукловод тоже знает, что пожалования вносятся в архив, и легко нашел бы Предмет Икс, будь он там.
   - Версия вторая: Предмет украден раньше, до Куловода. Факт кражи скрыт как позорящий Династию.
   Ответом служила улыбка Мими:
   - Это возможно, милорд. В награду за догадливость на вас возлагается миссия проверки. Тайная стража подчинена вам, затребуйте секретные архивы протекции и найдите Предмет Икс.
   Он вернул улыбку:
   - Уже сделано, ваше величество. Протекция не знает иных краж Предметов, кроме последней. Возможно, Предмет Икс и был украден, но так изящно, что даже протекция не узнала.
   - Имеете ли третью версию?
   - Вот она: Предмет Икс пропал - но не пропал.
   - Это нуждается в пояснении, милорд.
   - Помните, владыка Адриан передал Университету два десятка Преметов? Он не подарил их, а просто отдал на изучение. По всем реестрам эти Предметы находятся в хранилище Династии. Конечно, не эти Предметы нужны Кукловоду, иначе он атаковал бы Университет. Но я думаю, есть и другие, им подобные. Телуриан или Адриан поместил Предмет в такое место, откуда всегда мог его взять. Потому не исправлял реестры и не заявлял о пропаже - ведь знал, что Предмет все еще в его власти.
   Мими поразмыслила и подняла ладонь:
   - А это возможно... Иногда я держу Перчатку Янмэй под подушкой. Владыке позволительны шалости...
   - Быть может, Предмет Икс - это Эфес? Священный Эфес был на поясе Адриана!
   - Нет, - Мими покачала головой. - Эфес слишком приметен. Кукловод не надеялся бы найти его в Цитадели - все знают, что Эфес у владыки. Но Адриан носил и другой Предмет - кулон с изображением богини... Однажды мельком я видела его...
   Взгляд Минервы затуманился. Эрвин счел нужным выдернуть ее из омута воспоминаний:
   - Это малый Предмет, а не большой. Он обладает лишь одним сверхъестественым свойством (чудесно ярким изображением), и потому считается малым. А малые Предметы не вносятся в реестры, Кукловод не искал бы его в учетных книгах Престольной Цитадели.
   - Тогда, возможно, у Телуриана и Ингрид тоже были любимые Предметы - из числа больших, учтенных. Они выносили их из хранилища для своего удовольствия. Вдвоем созерцали Предмет, рассуждая о вечном. Благословляли им своих детей. Предавались любви в мерцании святыни...
   В последних словах Минервы послышалась нотка мечтательности. Эрвин усмехнулся.
   - Мой отец, миледи, часто выносил Предметы из хранилища. Радовал народ в праздники, освящал покрывальца мне, Ионе и Рихарду. Клал Предмет в изголовье Ионе, когда она хворала. Может, и предавался любви, кто знает. Но всегда в точно назначенный срок возвращал Предметы под землю. Беря их из хранилища, клялся богам: "Через тридцать часов святыня вернется в сохранности". Однажды за опоздание в четверть часа слуге отрубили руку. Так вот, я сомневаюсь, что владыка Телуриан был легкомысленней моего отца.
   - Ну, простите, милорд, мой отец не владел Предметами. И, знаете, не так уж благородно напоминать об этом.
   - Взгляните со светлой стороны: когда поймаем Кукловода, вы умножите отцовское достояние на триста Предметов! Еще никому на свете такое не удавалось.
   - Вы правы, приятная точка зрения, запишу в дневнике... Однако мы приходим в тупик. Предмет не украли, не подарили, не взяли для забав - значит, он был в хранилище Цитадели и похищен вместе со всем достоянием. Но мы уже высчитали, что это не так! Где ошибка?
   Эрвин в задумчивости потер подбородок.
   - Возможно, миледи, ошибки и нет. Давеча я обратился с молитвою к Светлой Агате, она ответила видением. Из него следовало, что одного Предмета недостает в составе Абсолюта, и что Предмет сей...
   Он помедлил: делиться ли этою крупицей? Пожалуй, Минерва заслужила поощрение.
   - ...похож на овал, вписанный в круг.
   - Овал в круге... - Мими нахмурилась. - Таких Предметов может быть много: круг - священная форма, символ вечности; овал - производная от него.
   - Вы правы. Но помимо формы, мы знаем еще кое-что: данный Предмет сменил владельца в минувшие шестнадцать лет - со дня последнего обновления реестра. Послезавтра откроется Палата Представителей. Особым императорским указом назначьте внеочередную перепись Предметов и объявите об этом на первом же заседании. Сделайте акцент на том, что лорды должны поскорее предоставить свежие сведения о своих достояниях. Мы составим новый реестр и сравним с предыдущим - так получим карту всех перемещений Предметов.
   - Прекрасная мысль. Поистине прекрасная! Но... если Предмет Икс все же не менял владельца? Если он, как Перчатка Янмэй или Вечный Эфес, просто хранился отдельно от остальных?
   - Тогда мы учтем еще одно. Видите ли, миледи, я не верю, что подбор Предметов в Абсолюте - случаен. Мир гармоничен, все подчинено законам и порядку, хаос противен богам. Наверняка Предметы Абсолюта подобраны по некоей системе. Например, так, как собирается воинская амуниция: защита для ног, защита для корпуса, для головы, для рук; оружие в правую руку, оружие или щит в левую, запасной клинок на пояс.
   Минерва ахнула:
   - Вы полагаете, Абсолют - это божественный доспех?!
   - Не обязательно. Это может быть божественный искровый двигатель или часовой механизм, или катапульта, или еще что-нибудь, но в любом случае детали подобраны по некой системе. Мы установим ее - когда узнаем хоть несколько Предметов, входящих в Абсолют. А мы узнаем их из переписи: они пропали в последние годы!
   Она ответила после паузы:
   - Милорд, эта ночная беседа превзошла все ожидания! Я получила предостаточно пищи для ума. И, как понимаю, вы согласны взять меня на охоту?
   Он помедлил:
   - Мне важно знать общность наших целей. Что вы намерены сделать с Кукловодом, когда мы его найдем?
   - Отнять у него Предметы, судить его и казнить.
   - А с Абсолютом?
   - Разобрать на отдельные Предметы и вернуть владельцам.
   - А с Перстами Вильгельма?
   Пауза выдала ее сомнение.
   - Милорд, не знаю, хватит ли мне духу утопить их, как сделал Праотец. В одном могу поклясться: я не допущу их применения ни в каких ситуациях, кроме одной - если появится новый злодей, умеющий говорить с Предметами.
   - Я рад, миледи. Наши взгляды сходятся. Я клянусь в том же, что и вы. Приглашаю вас на охоту.
   Эрвин протянул ей руку. Мими пристально глянула ему в глаза.
   - Вы вернете моих помощников, которых похитили.
   - Разумеется, миледи. Они находятся в Лабелине, под охраной моего гарнизона. Туда уже послана птица, завтра их посадят в поезд.
   - А также секретаря Итана.
   - Через неделю или две. Он должен окончить одно мое поручение, после чего вернется к вам.
   - И упраздните особую роту.
   - Сразу же по окончании охоты, но не раньше. Серебряный Лис преподал нам ясный урок: за офицерами гвардии тоже нужен присмотр.
   - Не одобряю, но признаю вашу правоту. Пускай так.
   Она не спешила пожать руку Эрвина. Взгляд стал холоднее и острее.
   - Поклянитесь, милорд, что не вы убили Адриана.
   - Вы хорошо знаете: я был в осажденном дворце, когда шут заколол владыку.
   - Я сомневаюсь, что Менсон сделал это по собственному желанию. Возможно, кто-то нашел способ убить Адриана его руками. От гибели владыки более всех выиграли трое. Я заняла трон. Вы избежали последнего сражения, которое грозило вам смертью. А Кукловод сохранил инкогнито: если бы вы пленили Адриана и отдали под суд, как собирались, весь мир узнал бы, что Персты Вильгельма -- не в руках владыки. Я исключаю себя, остаетесь вы либо Кукловод.
   - Не я.
   - Поклянитесь, милорд.
   - Клянусь своей честью и именем Светлой Агаты, что не отдавал приказа убить владыку Адриана.
   - Стало быть, Кукловод... - Минерва пожала руку Ориджина. - Тем хуже для него.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Свидетель - 3
  
   Май 1775г. от Сошествия
   Остров Фарадея-Райли
  
   Георг Фарадей женился в сорок два года. Странно, учитывая, сколь славным дворянином и завидным женихом он был. Маркиз рода Глории, навигатор, путешественник, герой эпохи Южных Открытий. Один из плеяды тех мореплавателей, что стремились на юго-восток от берегов Шиммери, нанося на карты все новые, новые, новые острова. Сотни и тысячи островов - размерами от крестьянского огорода до полновесного баронства. Изобильных, утопающих в зелени, переполненных зверьем. Архипелаг Тысяча Осколков, усеянный рифами, населенный дикарями и чудовищами, берег свои богатства. Кто знает, сколько кораблей проломали себе брюхо, вспороли борта, легли на дно. Кто знает, сколько моряков достались рыбам или дожили свои дни на необитаемых островках... А маркизу Фарадею везло: десять раз он ходил в дальнее плавание, и всегда возвращался с новой долей богатства и новой славою, запечатленной на картах. Фарадеев пролив, Малые Георговы острова, Большая Георгова гряда... Не диво, что женщины всегда интересовались маркизом. Как неудивительно и то, что Фарадей не помышлял о браке: просто не имел времени на подобные глупости. Жену не возьмешь с собой на корабль... а если так, то зачем она нужна?
   Однако в сорок два Георг Фарадей полюбил.
   Надо сказать, нравом был он похож на многих мужчин рода Глории: внешне - молчаливый, суровый, жесткий; а глубоко внутри - тонкий лоскут душевности, хрупкий, потому хранимый надежно, как в подземелье крепости. Замуровано, заперто, укрыто от глаз - поди различи. А леди Миранда сумела, и Фарадей полюбил ее.
   Когда играли свадьбу, ей исполнилось девятнадцать. Как и подобает девушке рода Вивиан, она была - праздник. Она лучилась жизнью, без устали сеяла радость, не сидела ни минуты, все время изобретая одно, второе, третье. Жизнь вокруг нее вертелась, как юбка танцовщицы, взлетевшая от быстрой пляски. Покончив с путешествиями, Фарадей смертельно боялся скуки, но Миранда развеяла все его страхи. С нею он не знал ни минуты тоски. Порою даже шутил, любя: "Милая, я бы уже и поскучал денек..."
   Ничто не омрачало их счастья пока, спустя два года после свадьбы, не обнаружилась в Миранде странная особенность: она слышала голоса.
   Никто другой их не замечал. Да и говорили они с Мирандой, как правило, тогда, когда рядом никого больше не было. Голоса велели ей делать разные штуки, поначалу невинные: покрасить собаку в зеленый цвет; умыться вином; развесить по стенам платья, как вешают портреты. Миранда не стеснялась своих проделок, честно отвечала на вопросы мужа:
   - Мне сказали - я и сделала.
   - Кто сказал, милая?
   - Они.
   - Кто - они?
   - Ну, они, дорогой. Разве ты их не слышишь?..
   По первой маркиз Фарадей не волновался. Леди Миранда и прежде выдумывала разные причуды, многие из них его радовали. Правда, раньше она не говорила о каких-то голосах... Ну, и что? Милая придумала новую игру - пускай позабавится.
   Фарадей начал тревожиться лишь тогда, когда жена попросила его убить конюха:
   - Заколи его, дорогой. Что тебе стоит? Они говорят: он плохой человек. Они говорят: он следит за нами.
   Чтобы милая не волновалась, маркиз услал конюха со двора. Чем-то мужик ей не угодил - ну, всякое бывает...
   Но потом леди Миранда взяла острый нож и вспорола себе бедро. Фарадей застал ее залитой кровью и пьяной вусмерть. Выпив полпинты орджа, чтобы притупить боль, Миранда ковырялась пальцами в собственной бедренной мышце.
   - У меня ножка болела, дорогой... Они сказали: там, внутри, искровое око. Нужно вынуть, чтобы не стреляло.
   Маркиз наложил повязку и вызвал лекаря. Тот собирался зашить рану, но леди Миранда стала кричать про око. Она металась и орала, пока лекарь не развел щипцами края раны, давая Миранде заглянуть внутрь.
   - Видите, миледи: там нет ничего.
   - Наверное, выпало... - согласилась Миранда и лишилась чувств.
   Лекарь заштопал рану и осторожно намекнул мореплавателю:
   - Вы понимаете, милорд: есть опасения, что нога - лишь симптом. Хворь миледи угнездилась совершенно в ином месте...
   К ужасу своему, маркиз понимал. Он видал людей, проживших много лет на пустых островах, и представлял, что такое безумие. Знал и главное: безумие неизлечимо. Потому предпочел самообман суровой правде. Не безумие, а временное помутнение. Что-то нашло - скоро пройдет...
   Пару месяцев ему удавалось игнорировать истину. Потом кормилица застала леди Миранду у колыбели сына. Миледи водила бритвой над лицом младенца, намечая будущие разрезы, и приговаривала:
   - Бедный уродливый малыш... Я исправлю... Мой сыночек станет красивым!
   Когда кормилица попыталась помешать, Миранда рассекла ей щеку, бросила истекать кровью, а сама вернулась к колыбельке. К счастью, на крик няньки прибежали стражники. Буквально чудо спасло сына мореплавателя. Фарадею пришлось взглянуть правде в глаза. Но отказываться от любви он не собирался.
   То была середина семнадцатого века. Покончив с Лошадиными Войнами, Империя дышала полной грудью. Расцветало мореплавание, строились могучие галеоны, навигаторы осваивали южные широты. Открывались университеты, Фаунтерра хвастала первыми печатными станками. Магистры изучали повадки новой, чуть ли не божественной силы - искры. Механики строили искровые машины, инженеры искали способы передавать искру на расстояние. Наука торжествовала, вера в прогресс росла день ото дня. Наука должна справиться и с безумием, - думал маркиз Фарадей, - нужно лишь сосредоточить усилия.
   Пятеро маститых лекарей, которых он пригласил для консультации, сошлись во мнении: леди Миранде не помочь, медицина бессильна. Маркиз и не ждал иного. Он сказал:
   - Я пересек Топи Темных Королей под парусом. Я прошел пролив Волчьи Челюсти при сильном боковом ветре. Я вел шхуну с командой из четырех человек, среди которых один был ранен. Я точно знаю: нет ничего невозможного. Вопрос только за ценой. Назовите же свою цену, господа лекари.
   Так и проверяются люди. Двое клюнули на наживу:
   - Дайте тысячу эфесов, и мы постараемся что-то сделать.
   Двое предпочли честность:
   - Плати, не плати - какая разница? Боги отняли рассудок у леди Миранды. Деньгами богов не подкупишь.
   А вот последний лекарь - магистр Райли - был истинным человеком науки. Он ответил так:
   - Я знаю лишь то, что ничего не знаю о безумии. Могу пообещать лишь одно: я кое-что узнаю. Дайте деньги, место и время на исследования - и я попробую заглянуть под завесу.
   Фарадей доверился ученому. Магистр Райли настоял на том, чтобы жена маркиза наблюдалась в специальной лечебнице. Поскольку подходящих лечебниц тогда не существовало, ее пришлось открыть. За бесценок магистр приобрел крохотный островок в море Мейсона. На нем, в старом форте, он и расположил лечебницу. Кроме леди Миранды, магистр привез на остров и других душевнобольных. "Чем больше материала для наблюдений, тем быстрее движется наука", - объяснил он маркизу. В помощь себе магистр взял нескольких ученых, две дюжины слуг и горстку охранников. Форт наполнился жизнью.
   В отличие от шарлатанов, обещавших быстрое исцеление, магистр Райли никуда не спешил. Возможно, исцеление леди Миранды и вовсе не было его главной целью: как подлинный ученый, он прежде всего стремился к познанию. Потому львиную долю времени занимали наблюдения. Магистр смотрел за душевнобольными, вел с ними беседы, затевал игры, призывал их рисовать, сочинять стихи, рассказывать сказки. В каждом слове и действии пациентов магистр видел диковинные проявления болезни. Тщательнейшим образом сортировал их, упорядочивал, записывал. Впоследствии одних выводов, сделанных им, хватило на три основательных книги.
   Но к лечению как таковому магистр Райли подходил с большой осторожностью. "Разве можно действовать наобум, не имея знаний? Я был бы дикарем, а не лекарем, если бы так поступил!" Лишь на третьем году он очень мягко и аккуратно начал применять кое-какие процедуры. Соблюдая чистоту исследований, магистр не пробовал все методы сразу. Испытывал один на протяжении нескольких месяцев, отслеживал и записывал результат, оценивал его как "недостаточно удовлетворительный, но познавательно ценный", и лишь тогда пробовал новое лечение. Если вдруг, чудом, леди Миранда пойдет на поправку, магистр хотел точно знать, какая процедура стала тому причиной.
   По крайней мере, одного результата он добился: больная поняла, что "голосов" не слышит никто другой, и что все пугаются, если она говорит о них. Потому, когда Фарадей навещал ее, леди Миранда шептала:
   - Не расстраивайся, любимый! Они совсем редко говорят со мной, и очень тихо, я едва слышу. Скоро совсем перестану слышать, и магистр позволит мне вернуться домой...
   Магистр Райли добавлял:
   - Заметны улучшения, милорд. До исцеления, конечно, далеко, но иного и не следовало ждать. Путь науки труден.
   Маркиз с большой неохотой уезжал один. После его отъезда голоса брали свое, леди Миранда делала нечто непонятное и пугающее. За нею следили и не давали в руки железа, так что она царапала себя ногтями и вопила: "Выпустите их, выпустите!" Иногда рисовала свои фантазии: змей, ползущих из женского лона; младенца, к шее которого ниткой пришита собачья голова...
   Георг Фарадей верил в прогресс, верил магистру Райли и, главное, отказывался верить, что Миранда безнадежна. Он всегда принимал за чистую монету эти слова о "заметных улучшениях" и возвращался в имение, полный светлых надежд.
   Спустя девять лет великий мореплаватель умер от сердечного удара. Свой последний час он встретил с улыбкой: "Мы победили... Милая скоро вернется домой..." Леди Миранда тоже осталась по-своему счастлива. На сообщение о смерти мужа она дала ответ:
   - Не лгите мне. Они говорят, что Георг жив-здоров. Они лучше знают.
   Любовь, безумие и вера в науку победили ужас смерти. Этою поэтичной точкой заканчивает историю жизни Фарадея всякий, кто берется ее пересказать.
   Меж тем один прозаический факт рассказчики упускают из виду. После смерти маркиза прекратилось финансирование лечебницы. В старом форте на островке жило на тот момент шестеро лекарей с дюжиной помощников, три десятка слуг и охраны, а также два десятка душевнобольных. Все они, особенно последние, остались никому не нужными и лишенными средств к существованию. Магистр Райли обратился за поддержкой в Университет Фаунтерры и лично к министру науки. Его спросили:
   - Каковы успехи за девять лет?
   - Собрана масса крайне ценных сведений, - сообщил магистр.
   - А леди Миранда? Ее можно вывести в свет и не перепугать всех дам до полусмерти?
   Магистр еще не отвык от честности:
   - Результаты недостаточно удовлетворительны...
   - Тогда какой смысл в финансировании? Вы не получите ни агатки.
   То же он слышал от каждого вельможи, к которому обращался. Зачем кормить хромую лошадь? Зачем лить воду в дырявую бочку?..
   Когда он вернулся в лечебницу с пустыми руками, один из помощников сказал:
   - Магистр, позвольте-ка я попробую.
   И уехал, а спустя три месяца вернулся с дюжиной новых пациентов и сундуком серебра.
   - Как тебе это удалось?! - поразился Райли.
   - Магистр, вы видели хоть раз, чтобы кто-то, кроме маркиза Фарадея, навещал своих больных родичей?.. Предлагайте людям то, что им нужно, и они заплатят. Вы предлагали развитие науки и призрачные надежды на исцеление. Но люди согласны платить за другую услугу: отдать нам безумного родича и больше никогда его не видеть. Избавление от мороки - вот наш товар.
   Магистр Райли был прежде всего человеком науки. Если дают деньги и материал для исследований, то не все ли равно, из каких мотивов? Магистр с головой нырнул в работу, а помощник - история не сохранила его имени - разъезжал по Империи, вылавливал слухи о богатых безумцах, встречался с их родичами, сеял намеки... Райли был стар и умер много раньше помощника, который теперь возглавил лечебницу. Научная слава заведения, и прежде сомнительная, со смертью Райли вовсе угасла. История великого Фарадея и его безумной жены сделалась чистой поэтикой, достоянием певцов и собирателей легенд. А за лечебницей утвердилась весьма прагматическая репутация: имеешь проблемы с больным родичем - напиши в заведение Райли.
   Исследования, в дань памяти первому магистру, продолжались, становясь год от года все более рутинными. О реальном исцелении никто уже и не заикался, хотя процедуры выполнялись регулярно: больные ведут себя спокойнее, когда чем-нибудь заняты. Слухи распространялись, и пациентов не становилось меньше год от года. Но среди тех, кто прибег к услугам заведения, было немало влиятельных чиновников, и каждый постарался, чтобы лечебница поменьше упоминалась в официальных документах. За век существования она похоронила сотни пациентов и превратилась, по сути, в подпольную каторгу с очень щадящим режимом и весьма странными порядками.
  
   * * *
   Золотое время пришло для Дороти Слай: все ладилось, все удавалось, все складывалось по ее желанию. Она полностью вписалась в стройный уклад жизни лечебницы - и наслаждалась новыми и новыми успехами.
   Нави был тысячу раз прав: огромно значение чисел. Разумеется, не всех, а только правильных. И среди правильных чисел есть одно - поистине волшебное, от которого вся жизнь выстраивается идеально. Свое магическое число Нави до сих пор не нашел - потому и страдает, и допытывает каждого встречного. Но он помог Дороти найти ее заветное число: семь.
   Семерка означала Праматерь Сьюзен - седьмую среди святых Праматерей. Узнав значение числа, Дороти сразу вспомнила, что происходит из рода Сьюзен, и вспомнила мать - белокурую статную леди Дорину, и братьев-сорванцов, что учили ее лазать по деревьям. Открытие дало объяснение всем странностям, что прежде удивляли Дороти. Отчего она столько помнит о Севере, если жила в Маренго? Так ведь родилась она в нортвудских лесах, а в Маренго переехала к мужу. Почему ее кузен служит майором гвардии, почему она умеет писать и скакать верхом? Потому, что Дороти - не простая девушка, а благородная барышня, внучка Праматери. По этой же причине Карен вечно зовет ее "миледи". Откуда брались кошмары, связанные с Севером? Да оттуда, что Север восстал против императора, и Дороти боялась за жизнь родных! Но она просто не знала последних новостей: мятеж давно окончился победой, сменился владыка на троне, война утихла. Когда Дороти будет исцелена, она сразу отправится в Нортвуд - проведать маму и братьев. Судя по всему, это случится очень скоро.
   Теперь Дороти свято верила в успешность терапии. Как можно сомневаться, если любая перемена в ее жизни вела только к лучшему! Ушли ночные кошмары, вернулись фрагменты памяти, улучшилась концентрация и точность движений. Дороти с легкостью переписывала пятнадцать страниц в день, при этом успевая болтать с Нави. Да, методы терапии выглядели жестокими, Дороти по-прежнему боялась процедур "задуматься", а тем более - "ударов по хвори". Но что делать, если сама хворь жестока! Страшного врага можно одолеть только страшным оружием. Идя на процедуры (которые все чаще оказывались очень легкими), Дороти не сомневалась в их полезности. Она предвкушала, как завтра проснется еще более здоровой, счастливой, умной, еще лучше выполнит свою работу. Она благоговела перед лекарями и не могла понять только одного: почему ей раньше не сказали, что она - внучка Праматери Сьюзен? Это знание дало столько уверенности и гордости, что хворь сразу пошла на спад. Отчего же лекари скрывали столь благотворный факт?
   Дороти спросила об этом магистра Маллина. Ее вопросы все чаще приносили правдивые ответы, так случилось и на сей раз.
   - Понимаешь, Дороти... простите, леди Дороти, вы должны были сами открыть эту правду. Ведь смысл терапии не в том, чтобы вы узнали тот или иной факт: например, вы помните глубину фарватера какой-то там реки - и толку от этого? Главная ценность - сам процесс осознания. Вашему исцелению помогло то, что вы сумели самостоятельно (или с малой помощью от Нави) выяснить свой род. Вы захотели - и узнали. Ваш разум теперь подвластен вам, а хворь отступает!
   Дороти было очень приятно. Она решила тут же похвастать еще одним осознанием:
   - У вас в бокале - ханти старого Гримсдейла, одна из лучших марок в Нортвуде. Я вспомнила, как мой отец пил такой же.
   - Прекрасно, миледи! Желаете глоток?
   Магистр был очень любезен с нею, и неудивительно: помимо быстрого выздоровления, Дороти делала успехи и в труде переписчика. Каждый день она прибавляла к выработке то абзац, то целых полстраницы. Притом почерк становился все ровнее и красивее: чем больше Дороти исполнялась гордости от своих успехов, тем спокойней становилось на душе, и тем изящней ложились буквы. Мастер Густав не мог нарадоваться:
   - Дороти, красавица, скажу тебе прямо. Лучший в моем цеху - Нави, за ним идет Карен, но у тебя есть все шансы стать третьей. Ты выработала отличный шрифт - одновременно уверенный, благородный и женственный. Столичные барышни заплатят хорошую монету за книги с таким шрифтом. К тому же, ты успеваешь развлекать этого полоумного парня, и он не мучает вопросами никого другого. Хочешь, замолвлю за тебя словечко перед магистром? Он даст тебе лишнюю прогулку или новое платье.
   Дороти немного жалела мастера Густава: она так быстро идет на поправку, что скоро покинет лечебницу, и он лишится одной из лучших работниц. Еще сильнее жалела Нави: юноша полжизни провел в лечебнице, без малейшей надежды на исцеление, и едва только нашел себе друга - как скоро вновь останется один. Он долго и сильно досаждал ей, но когда раскрыл значение числа семь, Дороти начала считать его своим другом. Открытие определенно стоило всех предшествующих мучений, из палача Нави сделался помощником и наставником. Одновременно для Дороти стали понятнее терзания самого Нави. Где-то в мире математики есть число, что спасет его от хвори. Может, сто двенадцать поможет ему вспомнить, кто он таков и откуда родом, может, две тысячи или четыре с четвертью. Но никто не может сказать ему этого числа, и бедняга бесплодно ищет год за годом. Десять лет. Больше половины жизни!
   Когда Дороти поняла весь масштаб и всю тщету этих поисков, ее глаза наполнились слезами.
   - Нави, милый, я очень хочу помочь тебе. Я бы назвала тебе все числа на свете, но это ведь невозможно. Когда вернусь домой, я пришлю тебе сотню учебников разных наук - хочешь? В них множество чисел, и каждое имеет смысл. Наверняка ты отыщешь свое!
   Нави не поверил:
   - Разве ты так богата, чтобы купить сто учебников?
   Дороти ничего не помнила о своем состоянии, но верила, что сумеет выполнить обещанное. В конце концов, она дворянка, у нее есть родня, муж. На худой конец, можно занять денег.
   - Я что-нибудь придумаю, клянусь!
   Юноша отвел глаза. Ее предложение было настолько заманчивым, что он боялся верить.
   - А можно, я перечислю тебе, какие именно учебники хочу?
   - Конечно.
   - А еще, я слыхал, что в Фаунтерре есть дворцовая библиотека, в нее допущены только дворяне. Ты сможешь пойти туда и кое-что выписать для меня?
   В ходе разговора ее перо шуршало так же ровно, как и его. Дороти улыбнулась:
   - У меня будет большой опыт выписывания.
   Нави не ответил на улыбку. Он долго молчал, набираясь смелости для нового вопроса.
   - А скоро ты уедешь?
   - Точно не знаю. Наверное, в конце года.
   Она лгала, чтобы утешить его. На самом деле, не пройдет и месяца, как Дороти покинет лечебницу, ведь она уже сейчас почти здорова.
   - Я буду навещать тебя. Я сама привезу тебе все учебники и скажу еще много новых чисел. А потом ты найдешь свое число и выздоровеешь. Ты станешь ученым мужем, будешь преподавать в университете. Никто на свете не умеет читать так быстро, как ты.
   - Пустое, - отмахнулся Нави.
   То была ложная скромность. Дороти проверяла несколько раз и доподлинно убедилась: Нави может прочесть любую книгу за полчаса и запомнить все до единого числа, встречавшиеся в ней. Имена героев или некоторые сцены могли выпасть из его памяти, но чисел Нави не терял никогда.
   - Точно станешь ученым. Или ректором. Или даже советником владыки! То есть, владычицы.
   Слово "владычица" отчего-то царапнуло Дороти коготком тревоги. Странно: смерть владыки Адриана, потрясшая всех, не нарушила покоя Дороти. А вот имя Минерва Джемма Алессандра отзывалось смутным волнением. Наверное, с Минервой связано какое-то число, неприятное для Дороти. Может быть, владычица родилась в плохой год, когда у Дороти кто-то умер. Со временем это вспомнится.
   - Ты красивая, - сказал Нави.
   Дороти годилась ему в матери, потому он сразу устыдился своего порыва и добавил:
   - Скажи число.
   С этим у Дороти Слай больше не было проблем. Она узнала, что Нави радуют и сугубо прагматичные числа: высота потолков в женском корпусе, число палат, число пациенток, время и длительность процедур, время, когда сменяются дежурные лекари и медбратья. Каждый день она узнавала для него по нескольку таких чисел, а если не удавалось, то рассказывала Нави свои прошлые кошмары. Чтобы облечь их в числовую форму, Дороти шифровала рассказ побуквенно, согласно номерам букв в алфавите. То была нелегкая работа, но полезная: Дороти тренировала ум, развивала память, а к тому же радовала Нави. "Развивай свое тело и разум", - говорила Праматерь ее рода. Вот все удивятся, когда Дороти скажет эту заповедь наизусть не буквами, а числами!
   День шел за днем, и все было хорошо, и становилось только лучше. Единственной, кто расстраивал Дороти, была Карен-Кейтлин.
   Вспомнив свою принадлежность к роду Сьюзен, Дороти вспомнила и то, что дворянам полагается следить за собою. Карен же только мыла лицо и руки, но не трудилась причесываться и переодеваться, и даже хорошо питаться. Запустила себя так, что глянуть страшно, но имеет наглость говорить, будто благородная. Да она не дворянка, а позор всего дворянского сословия!
   Карен мрачно выглядела, мрачно говорила, мрачно вела себя. Она будто нарочно старалась омрачить радужную жизнь Дороти, и это, понятное дело, злило.
   Но хуже всего - Карен вечно лгала. Например, она заявила, что провела в лечебнице восемнадцать лет и помнит каждый день. Но если она так все хорошо помнит и ничем не болеет, кроме дурацкой апатии, то как же лекари не исцелили ее за восемнадцать-то лет? Явная клевета против возможностей терапии! Затем, Карен сказала, что Дороти пробудет в лечебнице не меньше десяти лет. Какая чушь! Месяц-два - и остатки недуга исчезнут, как снег весною! Еще Карен угрожала, что Дороти станет несчастной, вспомнив свое прошлое. Но Дороти при помощи Нави уже вспомнила главное: свой род, свою маму, свою Праматерь - это наполнило ее и счастьем, и гордостью. Конечно, туманные участки оставались (например, ей никак не удавалось вызвать в памяти лицо мужа) - но терапия справится с недугом, и Дороти все вспомнит, и это явно не заставит ее горевать. Если, например, ее муж уродлив или стар, или глуп - какая в том беда? Дороти - дворянка, а дворянки постоянно заводят себе альтеров.
   Словом, Карен источала только ложь, печаль и разочарование. Для Дороти лучше всего было бы вовсе не общаться с нею - попросить магистра о переводе в другую палату. Но приличия запрещают дворянину игнорировать другого дворянина, особенно среди окружения черни. Так что Дороти свела разговоры с Карен к пожеланиям: "Доброго утра, миледи" и "Доброй ночи, миледи". Карен отвечала тем же, да еще холодным укоризненным взглядом. Она показывала, что ждала от Дороти большего. Любопытно, чего? Что Дороти тоже перестанет есть, отощает как мумия и начнет презирать жизнь?..
   Мне повезло, - думала Дороти Слай назло Карен. Я - любимица богов. Во-первых, я первородная, это само по себе счастье. Во-вторых, мое целебное число оказалось очень простым: семерку ведь легко найти, если б я додумалась считать по порядку, то нашла бы сразу, в первый день возле Нави. А вот Карен вовсе не догадалась поискать свое число - может, потому, что она тайком наслаждается печалью? Но сказано Праматерями: не получай удовольствия от страданий. Чертова еретичка!
   Нави - другое дело. Он не лелеял свой недуг, а честно рвался к исцелению. Но, видно, его заветное число было очень сложным.
   - Как думаешь, какое оно? - спросила Дороти, и Нави не сразу понял:
   - Что значит - какое?
   - Ну, хотя бы, сколько в нем цифр? Есть ли дробь?
   - Понятия не имею, - сказал Нави.
   - А смысл твоего числа представляешь? Это должна быть дата или возраст, или цена, или размер земли, или высота горы?..
   - Не знаю, - вздохнул Нави. - Я даже не думаю, что это одно число. Полагаю, мне нужен ряд чисел.
   - А так бывает? - удивилась Дороти.
   - Так бывает почти всегда. Числа, как правило, ходят рядами. Или даже матрицами.
   - Прости?
   - Матрица - это такая табличка из чисел, - Нави нарисовал на черновике.
   - Ого! А мне помогло одно-единственное число.
   - Тебе очень повезло. Мне одно не поможет.
   Для забавы Дороти вписала свои любимые числа в матрицу три на три. Вышло красиво, ей понравилось. Нави показал, что можно сосчитать суммы каждого ряда, столбца и диагоналей. Дороти ахнула, осененная идеей:
   - Послушай! Может быть, тебе надо найти матрицу, где все суммы равны?!
   Он отмахнулся:
   - Это очень просто.
   Слету нарисовал несколько матриц для примера. Дороти проверила суммы: действительно, все равнялись друг другу и по строкам, и по столбцам.
   - Матрица, которая поможет мне, намного сложнее. Я не знаю даже число констант, входящих в нее. Некоторые точно входят, другие - не уверен. А еще входят, как минимум, три переменных, значит, будет в лучшем случае система из трех уравнений...
   Дороти перестала что-либо понимать, но оценила сложность проблемы.
   - Нави, чем я могу помочь? Ну, кроме книг из дворцовой библиотеки.
   - Ты правда хочешь мне помочь? Правда-правда?
   - Отчего сомневаешься? Ты же мой друг, ты спас меня. Я была в идовом тумане, ничего не помнила, кроме имени и возраста, считала себя какой-то портнихой. Я так жила всего пару месяцев, не представляю, каково тебе - десять лет! Если знаешь, что нужно твоей матрице, - только скажи.
   Он задумался.
   - Дороти... Этот прошлогодний мятеж, Северная Вспышка... Говорят, теперь у власти оказались двое: Минерва Стагфорт и Эрвин Ориджин. Может быть, ты знаешь кого-то из них?
   Теперь задумалась она. Нет, конечно, она их не знала - она своего мужа не могла вспомнить, какая там Минерва. Но чувства от имен были вполне определенные, как от правильных чисел: Минерва откликалась тревогой, Эрвин - напротив, надеждой.
   - Я понимаю, - сказал Нави, - прошу невозможного. Вряд ли ты могла их видеть, они из самого высшего дворянства, из Великих Домов...
   - Минерва - нет, - бездумно выронила Дороти.
   - Что?
   - Минерва не из Великого Дома, - повторила Дороти, удивляясь своему знанию.
   - Так ты с ней знакома? - Нави аж подпрыгнул от радости.
   - Извини, ничего не помню. Даже лица ее не могу представить. Это как число семь: откуда-то взялось, но неясно откуда. Ну, я северянка, Минерва - тоже. Наверное, мы когда-то виделись на каком-то балу. Помню только, что она из небогатых дворян... и что любит кофе.
   Слово "кофе" было тревожным, как и имя владычицы. Дороти захотелось сменить тему:
   - Нави, скажи прямо, к чему ты ведешь? Хочешь место при дворе? Ручаюсь, с твоими талантами ты заслужишь любую должность! Главное, исцелись!
   - Не в должности дело. Понимаешь, в моей матрице... для моего исцеления не хватает нескольких констант. Их может знать тот, кто правит Империей. Потому... ты могла бы познакомить меня с герцогом Ориджином или владычицей Минервой?
   - Ну и просьбочка! - хмыкнула Дороти. - Знаешь ли, за подобное знакомство иные готовы отдать состояние или убить родную мать.
   Нави приуныл:
   - Ладно, прости меня, забудь... Скажи какое-нибудь число...
   - Нет, погоди. Я очень хочу помочь. Не обещаю, но попробую. Есть открытые балы в столице, куда допущено все дворянство. Я попаду туда и найду способ заговорить... если не с ее величеством, то хотя бы с герцогом. Я приложу все силы. Вот только не понимаю одного: если это нужно тебе для исцеления, то ты в тот день будешь еще здесь. Как же я сведу тебя с герцогом?
   - Ты можешь уговорить его приехать сюда...
   Дороти захохотала:
   - Какой же ты ребенок! Боги, я часто забываю, что ты еще совсем юный!
   Он надулся, Дороти погладила его по плечу:
   - Не прими за оскорбление, я не хотела тебя унизить. Просто ты очень наивен, но это не твоя вина. Герцог Ориджин выиграл войну и занял столицу. Он не уедет оттуда, даже если ужасно сильно захочет. Его власть зашатается, едва покинет Фаунтерру. И уж точно он не станет рисковать ради двух никому не известных бедолаг, вроде нас.
   - Тогда... ты сможешь задать ему пару вопросов? - Нави прищурился. - Шесть вопросов, если быть точным.
   - Задать - наверняка смогу. А уж ответит ли... - Дороти потеребила волосы. Они немного отросли, она могла видеть их роскошный золотистый блеск. - Полагаю, ответит.
   - А ты... - Нави запнулся. - Тебя точно выпустят отсюда?
   Дороти усмехнулась:
   - Карен говорит, что нет. Но она лжет чаще, чем причесывается.
  
   Вспоминая разговор, Дороти поняла, что юноша немного слукавил. Откуда бы герцогу Ориджну знать числа для исцеления Нави? Да неоткуда. Смысл просьбы в том, что вопросы Нави окажутся исключительно умны, Ориджин оценит их и возьмет Нави на службу. Нави думает, что обхитрил Дороти - ну и пусть себе думает. Юноши часто хитрят, это лишь прибавляет им очарования. Она ни капли не обиделась и продолжала развлекать парня разными числами, столь желанными ему.
   А потом он ее удивил.
   - Послезавтра мы не будем работать, - сказал Нави без капли сомнений. - Если ты придумала для меня хорошие числа, то лучше скажи их сегодня и завтра.
   - Откуда ты знаешь?
   - Некоторые ряды на то указывают.
   - А матрицы? - блеснула Дороти ученым словцом.
   - Матрицы редко подходят для предсказаний. Этой цели служат ряды и вектора.
   - Что такое вектора?
   - Ну, ты сама увидишь.
   И правда, она увидела. Следующим днем на остров налетел шторм. Ураганный ветер принес черные тучи, которые разразились ливнем с грозою. Струи воды хлестали в ставни, громыхал гром, белым пламенем вспыхивали молнии. Из одиннадцати переписчиков шестеро не смогли работать - до того были напуганы буйством стихии. Но Дороти и Нави, и Карен остались в цеху. Дороти была счастлива: в книге как раз подошла сцена кровавой дуэли, она роскошно согласовывалась с погодой.
   А следующим днем, как предсказывал Нави, их не повели на работу в писчий цех. Ураган натворил дел во дворе лечебницы: сломал несколько деревьев, опрокинул две телеги, расшатал водонапорную башню и сорвал ворота с петель. Следовало все убрать, укрепить и починить. Всех пациентов, способных к телесному труду, вывели во двор.
   Медбратья распиливали упавшие деревья, Дороти и еще несколько пациентов уносили ветки в сарай. Она задумалась было: приличествует ли дворянке таскать бревна? Вот вчера медбратья сказали ей вынести ведро с нечистотами - и Дороти напрочь отказалась. Они поразмыслили, как поступить, и отдали ведро низкородной Аннет. Не сделать ли и сегодня так же? Но Дороти вспомнила завет Сьюзен: "Развивай свое тело". Ее телу могли позавидовать многие барышни, но месяцы кошмаров и беспамятства отняли часть сил, некоторые мускулы одрябли. Дороти с радостью применила бревна как спортивное орудие. Нужно привести себя в порядок, нельзя стать такой, как Карен!
   Все, на что была способна Карен, - сметать листья и мелкие веточки. А Дороти трудилась наравне с мужчинами, и скоро даже обогнала некоторых из них. Пока тот же Нави выносил две связки веток, она - три. Он мог поднять полено футового обхвата, она - фут с четвертью. Дороти смеялась от радости. Все было восхитительно: бревна пахучи, воздух наполнен свежестью, двор блещет чистотою после дождя. А сама Дороти - прекрасна: умна, красива, сильна, и скоро будет совершенно здорова, и поедет в столицу, чтобы добыть нужных книг и спасти друга. Заодно, раз уж Нави так просит, она познакомится с герцогом Ориджином, задаст несколько вопросов... и кто знает, что из этого выйдет. Ведь она - чертовски хороша!
   - Нави, ты такой слабенький для мужчины, - усмехнулась она, видя пот на его лбу. - Когда выйдешь отсюда, тебе нужно будет много упражняться. Раз уж хочешь служить при дворе, то знай: дворяне не любят хиляков.
   - Знаю, - буркнул Нави, пыхтя от натуги.
   - Постой-ка. Я вдруг вспомнила кое-что: мы с тобой однажды уже убирали этот двор.
   Он задумался:
   - Дай число.
   - Не помню я число. Где-то зимою это было, мы вместе сгребали снег. Я смотрела на гавань сквозь ту вот решетку, а ты подошел и сказал что-то странное...
   - Три двадцать пять на один ноль девять. Пятнадцать сотых процента, весной - восемнадцать сотых, - кивнул Нави. - Я никогда не забываю числа.
   - Точно! Тогда я не придала значения, подумала: ты безумен, как шут. А сейчас-то знаю: с числами ты умнее многих. Будь добр, объясни, что оно значило?
   - Я не помню, - сказал Нави. - Все зависит от контекста... Ты говоришь, что смотрела в ту решетку?
   - Да, вон там боковая калитка, забранная прутьями.
   Он пошел туда, глянул сквозь прутья. Посмотрела и она: за калиткою была тропинка, ведущая вниз по склону к маленькой бухточке. Крохотный пирс, пришвартованное одномачтовое суденышко, несколько лодок сушатся на берегу.
   - Я понял, - сказал Нави. - Ты собиралась сбежать на лодке и добраться до материка. Но ты очень красива, я не хотел, чтобы ты погибла, потому и сказал тебе вероятность.
   - Веро-что?
   - Вероятность. Ну... твой шанс добраться живой до берегов Земель Короны.
   Три вопроса - один другого удивительней - вспыхнули в ее мозгу. Аж голова закружилась.
   - Откуда ты знаешь? Меньше процента - почему так мало?! Тьма сожри, зачем я хотела сбежать?!
   Нави растерялся - в словах он был не такой мастер, как в числах.
   - Ну... э... зачем бежать - я не знал, просто догадался, что ты этого хочешь. Ты так пристально глядела на лодки... Как высчитал - нельзя объяснить без векторов и матриц. Если привезешь мне учебник высшей математики, тогда смогу... А почему так мало - потому, что ты не учла течения. Восемь-девять процентов, что ты смогла бы завладеть лодкой; полтора процента - что завладела бы лодкой и избежала погони. Но затем ты попала бы в западное течение, которое увлекло бы тебя в открытый океан. Чтобы препятствовать этому, нужно грести непрерывно день и ночь в течение семидесяти трех часов, что очень трудно даже для такой сильной женщины, как ты. Кроме того, ты правша, а ночью навигация усложнена, потому с вероятностью около восьмидесяти процентов ты забрала бы влево и уплыла на восток вместо северо-востока. Три двадцать пять на один ноль девять - это курсовая ошибка, которую ты допустила бы. Итоговая вероятность спасения - ноль пятнадцать процента, а весной - ноль восемнадцать за счет удлинения светового дня.
   Ветки валялись у ног Дороти - она даже не заметила, как выронила их.
   - Тьма сожри! Нави, как это возможно?!
   - Доплыть до материка?
   - Нет! Сосчитать все это в уме за одну минуту! Кто ты? Фокусник? Сын великого математика, который всему тебя научил?!
   Новая мысль чуть не сбила ее с ног:
   - Боги! Но ты же попал сюда десять лет назад! Здесь тебя явно никто не учил, значит, в восемь лет ты уже умел... Ты был мальчишкой - и умел такое?!
   - Да, я умел рассчитывать вероятности, когда попал сюда.
   - Ты гений! - выдохнула Дороти. - Только Светлая Агата могла так считать!
   И тут же помрачнела от догадки:
   - Ну, или просто лжешь, чтобы меня впечатлить. Твои слова ведь невозможно проверить.
   Нави надул губы:
   - Я не лгу тебе! Слышишь? Я говорю честно! Но если так уж хочешь проверить - проверяй, пожалуйста. Завтра придет грузовой корабль. Он покажется на горизонте на север-северо-востоке около девяти утра. Понаблюдай за его ходом - сама увидишь течение. Может быть, тогда начнешь верить друзьям.
   Он схватил свое бревно и ушел, крайне обиженный. Дороти и не подумала утешать его. Во-первых, мальчонка должен помнить приличия. Каким бы умным он ни был, она - дворянка, и не намерена терпеть его капризы. Во-вторых, гораздо больше, чем чувства Нави, ее занимал вопрос: зачем ей нужно было бежать с острова? Ну зачем?! Совершенно очевидно, что зимою она была очень больна. Как раз тогда ей виделись самые тяжкие кошмары, бывали даже сны наяву - она помнила, как орала и бросалась на лекарей, считая их чудовищами. Тогда ей назначали самые суровые процедуры, ясно помнилась одна: череп сжимали кольцом, чтобы выдавить хворь. Это было идовски больно! В ее душе не было ни капли гармонии, недуг бушевал, как вчерашняя гроза. Можно ли в таком состоянии покинуть лечебницу?! А сама идея - доплыть лодкой до материка! Нави прав, Дороти не знала ни о каком течении, но и без него понятно: грести трое суток без передышки - запредельный труд, почти самоубийство. Она хотела рискнуть жизнью, чтобы избежать исцеления и остаться больной?! Быть того не может! Наверняка мальчишка солгал!
   Стало досадно. Одно дело - врать о придворной службе и каких-то там числах, другое - о самой Дороти. Друзья так не поступают! Уж конечно, она посмотрит завтра на корабль, и берегись, Нави, если теченья не окажется. Но кораблем не проверишь другую часть его лжи: о том, что Дороти хотела сбежать. Об этом придется спросить кого-нибудь, кто знал ее зимою. Магистр Маллин и лекарь Финджер? Стыдно говорить с ними о планах побега - все равно, что признать себя дурой. Аннет? Она глупа, ворону от голубя не отличит. Карен? Эта всегда врет. Ну и отлично! Если подтвердит слова Нави - значит, лгут они оба.
   - Леди Карен, позвольте задать вам вопрос.
   Полумертвая соседка размеренно двигала метлой: шшшасть, шшшасть. Лишь слабым кивком показала, что слышит Дороти.
   - Правда ли, что зимою я хотела отсюда сбежать?
   - Снова вы за свое, миледи. Я не желаю быть мостом между вами и прошлым. Эту ответственность я не приму на себя.
   - Я не спрашиваю о прошлом и ничего не прошу, кроме одного мелкого факта: хотела сбежать или нет?
   - Вы сделаете выводы из этого факта. Забудьте, миледи.
   Метла - шшасть, шшасть.
   - Я сделаю лишь один вывод: Нави - мой друг или лжец, как вы. Меня не волнует ни прошлое, ни побег.
   - Тогда зачем спрашиваете? Не все ли вам едино, солгал Нави или нет, раз сам предмет лжи неважен?
   - Я поняла, миледи: от вас ничего не дождешься. Даже мелкая помощь для вас слишком трудна. Сами гниете и желаете, чтобы все вокруг гнили. В ком есть жизнь - тот вам противен.
   Дороти пошла прочь, метла провожала ее шорохом листьев. Шшасть, шшасть.
   - Да.
   Дороти оглянулась: наверное, послышалось. Карен повторила очень тихо, Дороти не услышала, а прочла по губам:
   - Да, вы хотели сбежать.
   Дороти рассмеялась:
   - Ну, конечно! Лжец и лгунья - пара сапог! Может, Нави простительно - он болен и юн. Но вы-то, миледи!.. Что ж, речи под стать внешности.
   Шшасть, шшасть. Шшасть, шшасть. Шшасть. Метла задержалась в воздухе, Карен подняла глаза. Взгляд был холодный, но отнюдь не мертвый. Не более мертвый, чем обнаженный клинок в руке кайра.
   - Вы хотели сбежать из-за дочери, миледи. Ее отняли, вы надеялись вернуть. Вы кричали во сне и звали ее. Вашу дочь зовут Глория.
   Голова закружилась, земля шатнулась под ногами.
   - У меня нет дочери, - прошептала Дороти.
   Но она знала, что Карен права. Глория - правильное имя. Столь же правильное, как число семь.
   - Я не рожала. Слышите?! Я рожу, когда вернусь к мужу!
   Карен так и не изменилась в лице. Только глаза.
   - Впереди десять лет, миледи. Возможно, двадцать. Живите счастливо.
  
   Этой ночью Дороти увидела дочь. Не во сне, а в памяти. Легла, закрыла глаза - и пришла череда картин. Как числовой ряд, как матрица. Вот Глория - совсем кроха, спит на руке Дороти, свесив ножки. Вот заглядывает в буфет, а глаза веселые и хитрые - задумала стащить конфету. Вот бегает за котом, визжа и размахивая метелкой. Вот учится грамоте, хмуря бровки, покусывая кончик пера, а Дороти говорит: "Не ерзай". Вот она нашкодила - что-то грохнулось, разбилось, разлилось, и Глория хохочет, но при виде мамы корчит виноватую рожицу. Вот Глория показывает язык, забравшись на ветку дерева. Дороти корит ее: "Леди так не делают!", - но сама смеется, ведь тоже девчонкой лазала по деревьям. А вот Глория - почти уже взрослая уезжает в пансион, запряжены кони, собраны слуги, уложен багаж. Она поправляет шляпку на рыжих кудрях и говорит: "Маменька, я буду ужасающе премного скучать" - нарочно кривляется, чтобы было не так грустно. Но грусть все равно берет свое, и Глория виснет на шее Дороти: "Мамочка..."
   У Дороти была дочь. А потом ее забрали. Наверное, от того и помутился рассудок.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Стрела - 4
  
   10-11 мая 1775г. от Сошествия
   Фаунтерра
  
   Лорд Десмонд Герда Ленор сидел в своем кресле у камина. Несмотря на теплую погоду, в очаге ярко пылал огонь. Из-за малой подвижности лорд Десмонд постоянно мерз и по-стариковски кутался в пледы, и велел слугам не жалеть дров. Однако он сильно изменился к лучшему с тех пор, как Иона влила в него зелье. Кожа лорда была бледна, но не мертвецки сера, как прежде. Он вернул способность пережевывать пищу, ясно говорить, шевелить руками в тех пределах, чтобы самостоятельно вращать колеса кресла-каталки. До полного исцеления было очень далеко: Десмонд по-прежнему не мог подняться на ноги, а дышал с трудом, при малейшем усилии начинал задыхаться. Но тень смерти более не маячила над ним.
   - Вы выглядите лучше, отец! - улыбаясь, сказал Эрвин.
   - Чушь собачья, - зло рыкнул Десмонд. Это тоже было признаком улучшения: раньше болезнь вызывала в нем отчаяние, теперь - гнев.
   - Не стоит ли вам все-таки занять место в Палате? Вы свободно говорите, сумеете и поднять флажок для голосования.
   - И все высокие лорды увидят этакое чучело вместо Десмонда Ориджина? Брось! Я не любил Палату будучи здоровым, тем более не полюблю теперь. Граф Лиллидей составит тебе компанию.
   - Все же подумайте, отец...
   - Эрвин, я позвал тебя для иной беседы.
   Скрипуче вращая колеса, Десмонд подъехал ближе к камину. Вынул из складок пледа бумагу, прежде незамеченную Эрвином, бросил в огонь. Странно...
   - Скажи мне, сын, что ты думаешь о покушении на Леди-во-Тьме?
   - Хм... Признаться, не знаю, что и думать. Оно выглядит абсурдно. За столом прислуживали ее собственные, проверенные слуги, бывшие с нею много лет. Трудно поверить, что кто-то из них переметнулся. Кубок королевы наполнял Франциск-Илиан - но только недавно вступил с нею в союз. Зачем травить союзника прежде, чем альянс принес какую-либо выгоду?
   - А Минерва?
   - Она имела мотивы. Леди-во-Тьме призналась мне, что не прочь свергнуть Минерву (ее признание само по себе странно). Узнав о том, Мими могла пойти в атаку... Но как бы она узнала так быстро, еще и устроила нападение? Никого из ее людей не было рядом!
   - А ты, Эрвин, мог отравить королеву?
   - Отец, что вы говорите?!
   - Я не подозреваю тебя, а спрашиваю только о возможности. Ты располагал ею? Некто посторонний может заподозрить, что ты использовал шанс?
   - Ну, по правде... Я принес в комнату королевы некое семя, а оно ожило и оказалось ядовитой тварью. Если бы тварь успела укусить... Но она даже не покинула чашку, южанин сразу накрыл ее!
   Отец поднял густую бровь.
   - А зачем ты принес ядовитую тварь?
   - Я не знал! В мое купе подкинули странную штуку, вроде семечка. Я хотел лишь показать его болотнице и спросить, что оно такое.
   - Подкинули... - мрачно повторил отец. - Пока достаточно по этой теме. Другой вопрос: особая гвардейская рота. Офицеры с огромными полномочиями и агатовскими лентами в петлицах. Ты поставил их надзирать за лазурной и алой гвардией?
   - Ну, не за лакеями же.
   - Говорят, это - твоя месть Минерве за то, что она опередила тебя на Святом Поле.
   - Сложно оспорить столь разумное предположение.
   - Ты отослал в Лабелин нескольких высших чиновников по финансам, в том числе двух министров.
   - Только для обучения. Пускай возьмут пару уроков у лабелинских богатеев.
   Судя по лицу отца, шутка Эрвина не достигла цели. Эрвин ответил серьезнее:
   - Милорд, вы спрашиваете о том, какими средствами подчиняют непокорных вассалов?
   - О том, почему ты применяешь эти средства к императрице.
   - Ситуация такова, что Минерва полностью зависит от меня и должна быть послушной. Если она этого не понимает, мой долг - дать нужные разъяснения.
   - Ты полагаешь?..
   Отец долго сурово молчал, очевидно, ожидая от сына оправданий. Эрвин решительно не понял, в чем его обвиняют, и не счел нужным ответить. Десмонд вновь заговорил:
   - Какова причина твоей размолвки с Аланис?
   - Простите, но уж это - моя личная забота.
   - Твоя личная? Это забота половины дворцовых слуг! Только ленивый не обсуждают причины. Все чаще говорят о том, как вы с Минервой вернулись из Маренго одним поездом, и с того дня она заглядывает тебе в рот.
   - Влюбленность - нормальное состояние девиц, окружающих меня. Даже странно, что ее величество Мими так долго составляла исключение. А что касается Аланис, вы прекрасно знаете ее проступок! Она шепталась со шпионкой Кукловода!
   - И какие шаги предприняла после этого?
   - К чему вы ведете?
   Отец не снизошел до ответа. Сверля сына взглядом, задал следующий вопрос:
   - Ты закупаешь очи в Шиммери, в обход монополии Короны.
   - Минерва сама выписала разрешение.
   - Нет, только подписала. Твои люди напоили ее и подложили бумагу под ее перо.
   - Кто виноват в том, что Мими неравнодушна к орджу? Лишь она сама, да еще боги виноделия!
   - Почему в этой авантюре участвуют Фарвеи?
   - Так это же их затея. Принц Гектор не нарушил бы монополию, если бы так же не поступил Франциск-Илиан, а пророка уговорили Фарвеи. Они же дали мне денег в долг на закупку - откуда еще мне было взять столько золота?
   - Иными словами, ты подарил Фарвею искровое войско, а его внучку отпустил в руки Галларда Альмера. Две центральных земли теперь связаны брачным союзом, вооружены искрой и никак не зависят от тебя.
   - Мы тоже получаем искру! Ее хватит на два или даже три батальона! Отец, мы станем непобедимы!
   - Мы и так непобедимы, ты блестяще доказал это. Но затем стал совершать шаги, противные чести и рассудку. Кроме прочего, тебя обвиняют в похищении человека. Шепчутся, будто ты устранил некоего секретаря Итана, и в этом видится любовный мотив: якобы, некогда сей Итан претендовал на сердце Минервы.
   Вот теперь Эрвин начал закипать.
   - Отец, я не знаю, что более унизительно: ваше внимание к грязным слухам или ваша вера в них! Итан - мелкая сошка, сопляк, ничтожество! Как можно думать, что я конкурирую с ним?!
   - Зачем ты от него избавился?
   - Он просто выполняет мое поручение!
   - Какое?
   Эрвин порывисто поднялся.
   - Милорд, из уважения к вам, я старался избежать упоминания сего факта, однако вы меня вынуждаете. Я - герцог Ориджин и лорд-канцлер Империи!
   - А я - по-прежнему твой отец!
   Взгляды скрестились - чуть искры не полетели. Спустя несколько вдохов, Эрвин опустил глаза. Двадцать пять лет от роду: один год власти и двадцать четыре года покорности. Опыт служил отнюдь не в пользу Эрвина.
   - Да, отец. Простите мою дерзость.
   Десмонд также смягчился:
   - Прости и ты, я не собирался учинять допроса. По большому счету, меня волнует лишь один вопрос, и я уповаю на ясный ответ. Каким ты представляешь свое и наше будущее?
   - Мы найдем и схватим Кукловода! Допросим, узнаем тайну Предметов. Казним его, а также его пособников. Вернем в Фаунтерру достояние Династии, а Персты Вильгельма спрячем в надежном месте, недоступном никому, кроме нас.
   - Допустим. А дальше?
   - Ну... Очевидно, я останусь в столице на роли лорда-канцлера, Роберт будет при мне казначеем. Вы с матерью вернетесь в Первую Зиму и станете править ею от моего имени...
   Он ощутил себя глупо, как человек, с умным видом говорящий очевидное. Проблема в том, что Эрвин не загадывал слишком далеко. Победа над Кукловодом представлялась ему абсолютным триумфом, после которого все вопросы решатся, добро восторжествует и жизнь станет очень хороша. Чтобы не выглядеть наивным, Эрвин стал сочинять на ходу:
   - А кроме того... найду Роберту хорошую агатовскую невесту и отдам в их владение порты Южного Пути. И еще... получу в имперской казне ссуду, чтобы вы с матерью построили в Ориджине искровый цех. Это будет новый... виток развития.
   - Последнее похвально, - хмуро кивнул отец, - но остальное вызывает большую тревогу. Кого ты видишь своею невестой?
   - Хм...
   Эрвин покраснел. До недавнего прошлого этот вопрос был легким из легких. Аланис или Минерва - две претендентки, одна другой краше. Но поступки Аланис разрушили доверие к ней. Минерва же, напротив, начала вызывать уважение; мысль о нарушении данной ей клятвы представлялась верхом бесчестия.
   - Я обещал Минерве, что не стану добиваться брака с нею. Но возможно, она сама, по собственной инициативе изволит...
   - Мда, - выронил отец.
   Эрвин умолк.
   - Будь добр, сын, садись и выслушай. Последние полгода я не задавал неудобных вопросов и полностью доверился тебе. Твои полководческие успехи заставили меня полностью поверить в тебя. Однако теперь я полагаю, военачальник вышел из тебя более зрелый, чем лорд. Ты одержал впечатляющую победу, но я не вижу за тобою намерения достойно использовать ее плоды.
   - Милорд, о чем вы?
   - Я не стану упоминать месяцы разгула и праздности, которые ты устроил в столице. Усталое войско нуждалось в этом, потому могу простить. Но что происходит далее? Ты пытаешься подчинить владычицу при помощи мелкого террора, и делаешь это перед открытием Палаты, на глазах у лордов. Ты присваиваешь неоспоримые привилегии Династии, в частности - контроль над протекцией и искровой армией. Ведешь странную игру с Минервой: цели твоей поездки в Маренго неясны никому, зато очевидна перемена в ваших отношениях. Все названное выглядит скользкою интригой, неумелой попыткой змеи вползти на трон.
   Эрвин вспыхнул:
   - Отец, как вы можете! Власть нужна мне для борьбы с Кукловодом!
   - Только ли? В твоих планах на будущее я не услышал даты, когда ты уведешь батальоны из Фаунтерры. Некоторые уважаемые люди предполагают, что ты вовсе не думаешь отводить войска. Нескольких видных лордов, да и меня самого, это начинает тревожить. Шесть веков наш род славился военными подвигами, и никогда - заговорами и переворотами. Я не допущу, чтобы ты запятнал наше имя. Когда мы с матерью благословили твою войну против Адриана, мы желали предать суду лично Адриана, а не свергнуть всю Династию Янмэй!
   - Стоит заметить, - невинно выронил Эрвин, - что, если я женюсь на Мими, Династия никоим образом не прервется.
   - Гони прочь эти мысли! - взревел отец. - Ты поклялся не посягать на нее. Мой сын не станет клятвопреступником!
   - Но я...
   - Тьма сожри, ты должен понять. Лорды терпят тебя потому, что поражены твоими победами, а также потому, что ты выглядишь меньшим злом, чем Адриан. Но это скоро изменится! Война забудется со временем, как и злодейства Адриана, а твои проделки все время на виду! Покажи себя человеком чести - и сохранишь то, чего достиг. Продолжай плести интриги - и лорды найдут способ избавиться от тебя!
   - Отец, я должен понять это как угрозу?! Она содержалась в том письме, что вы сожгли? Кто его прислал?!
   - Это не должно тебя заботить.
   - А если вам пишет сам Кукловод?! Если он нарочно сеет раздор между нами?
   - Твоя одержимость Кукловодом тревожит меня не меньше остального. Ты заявил, что удерживаешь власть ради охоты. Но с каждым днем все больше видится обратное: опасность Кукловода нужна тебе, как оправдание для власти. Не будь Кукловода, ты не имел бы ни единой честной причины держать в Фаунтерре войска и подминать под себя всех вокруг.
   - И что же вы предлагаете, милорд? Простить Кукловода? Выписать ему помилование? Или, может, уступить ему трон?!
   Десмонд сделал несколько движений. Скрипнули колеса каталки, отец подъехал вплотную к сыну, заговорил, глядя в упор:
   - Я вижу следующий план действий. Ты отведешь батальоны из Фаунтерры и применишь их для двух насущных задач: удержания земель в Южном Пути и подавления мятежа графа Флеминга. Ты откажешься от претензий на руку императрицы и женишься на леди Аланис Альмера. Вы честно выполните договор с приархом Галлардом и сохраните за ним пост наместника в Альмере. Кроме того, ты отречешься от присвоенного титула лорда-канцлера и поставишь на голосование в Палате вопрос: нужен ли Империи такой титул, и кто его заслуживает? Этими действиями ты полностью восстановишь свою репутацию достойного сына Ориджинов. Лорды Палаты будут благосклонны к тебе, и ты сможешь сберечь все плоды своих побед. Герцог Лабелин не найдет союзников и не вернет свои земли, они останутся в нашем владении. Приарх Галлард отойдет на Звезду в положенный срок, и Альмера вернется под власть леди Аланис. Ваши с нею дети, таким образом, получат два полных герцогства и половину Южного Пути. О подобных владениях твои славные предки не могли и мечтать. Но, что важнее богатства, ты останешься в истории великим военачальником, а не хитрым царедворцем-интриганом!
   - Весьма заманчиво, отец, да уж. Но позвольте один вопрос: а как быть с Кукловодом?
   - Ты оставишь его Минерве.
   - Простите?!
   - Главный ущерб Кукловод нанес янмэйцам, а не нам. Он опозорил имя Адриана, похитил сотни Предметов, спровоцировал войну, которая чуть не кончилась крахом Династии. Будет логично, законно и справедливо, если его поимкою займется Корона. Тем более, что главный следственный орган - протекция - согласно закону подчиняется владычице, а не тебе.
   - И я... отец, по-вашему, я должен просто забыть?! Кукловод попрал заветы Праотцов, осквернил священные Предметы, зверски убил сотни невинных людей! Он пытался убить и меня - вы хоть помните об этом?!
   - Эрвин, я не предлагаю избавить его от наказания. Но правосудие должно исходить не от тебя! Пока Адриан покрывал Кукловода, твоя война имела смысл. Но Минерва жаждет наказать его так же, как ты. Так отдай императрице ее законное право. Охота на государственных преступников - это янмэйское дело.
   - Янмэйское дело, - мрачно усмехнулся Эрвин. - Отлично сказано, отец. Год моей крови, слез и побед историки назовут янмэйской охотой! Минерва Несущая Мир поборола Кукловода, раскрыла тайну Предметов, вернула достояние, защитила божьи законы... а агатовец Эрвин оказал ей небольшую военную поддержку. Прекрасная сказка! Янмэйцы будут рады запомнить все именно так!
   Он покачал головой:
   - Отец, ваш план очень заманчив, но я имею другой, получше. Я изловлю Кукловода, верну достояние Династии, а Персты возьму себе. Лорды Палаты одобрят и прославят каждый мой поступок - потому, что я стану лучшим в мире полководцем во главе сильнейшей в мире армии. Я возьму в жены любую девушку, какую захочу: возможно, Минерву, а может быть, Нексию Флейм. Если Аланис Альмера докажет мне свою преданность, то будет прощена; если нет - повиснет в соседней петле с Кукловодом. А что до интриг, отец, - тут ваша правда: последние оказались не слишком эффективны. Приношу извинения, этого больше не повторится.
   - Берегись, Эрвин, - сухо проскрипел отец.
   Эрвин откланялся и вышел прочь, не узнав, чего ему стоит беречься.
  
   * * *
   Отчет Ворона Короны занимал двенадцать страниц. На первых десяти подробно описывались меры безопасности, принятые на время заседаний Палаты.
   Для начала, были приняты досмотры и обыски всех, въезжавших в столицу. Исключений не делалось ни для дворян, ни для священников. Чтобы обеспечить покорность обыскиваемых, агентов протекции сопровождали кайры. Состоялось два поединка (без жертв), четыре драки, десять попыток подкупа. У гостей столицы найдено несколько дюжин странных и даже абсурдных вещей: бочонок ртути, сундук муляжей книг без страниц, мумия кошки, пинта приворотного зелья, ящик зеленых свечей, фунт скверных фальшивых денег, совсем непохожих на настоящие. Однако ничего подобного Перстам Вильгельма не обнаружено.
   Затем, объединенными усилиями армии, полиции и воровской гильдии, устроены уличные проверки. В каждом квартале составлены команды по три человека: кайр, констебль и местный вор или нищий. Они патрулируют кварталы, обращая внимание на всех прохожих, кого не знает ни констебль, ни вор. Таким образом выявляют чужаков, останавливают, досматривают и опрашивают. В ночное время усиленные бригады задерживают для допроса всех, кто телосложением подходит для ношения оружия. Не меньше двадцати задержанных делали попытки бегства, трижды случалась поножовщина - но причины всегда оказывались прозаичны: то попался вор, не состоящий в гильдии, то пьяный матрос-задира, то дворянчик, идущий к замужней любовнице.
   Щедрейшим образом поощряются доносы. Кто заметит странников с сомнительным багажом - получит глорию. Кто выдаст группу подозрительных личностей с оружием - две глории. Кто заметит хоть что-нибудь странное - получит глорию, если от этого будет польза. Добрая треть агентов протекции занята разбором доносов. Чаще всего "подозрительными" оказываются приезжие из других земель в необычной одежде. Несколько раз по доносу пойманы банды контрабандистов и грабителей; попадались и мелкие лорды со сквайрами, подозрительные грубостью и скупостью. Но ни у кого из пойманных не найдено ни Предметов, ни искровых копий. В ходе допроса большинство смогли развеять подозрения, остальные задержаны до конца заседаний Палаты.
   Наконец, особой статьей выделены награды за сведения о людях по именам Лед, Пауль, Кукловод, Ребро. Любой разговор, подслушанный случайно или намеренно, приносит шпиону елену, если в нем мелькнуло хоть одно из имен. Таким образом найдены и пойманы тринадцать живых существ: семеро кукольников из разных районов города, мясник из лавки "Телячье ребрышко", игрок-мошенник по кличке Костяшка, старичок Пауль Пекарь, кузнец-оружейник по прозвищу Лед-и-Пламя, юнга Снежок, а также пес одного кайра из Беломорья - Ледяной Клык. По понятным причинам все отпущены на свободу, псу и кайру принесены извинения.
   Список славных деяний протекции тянулся и дальше, но Эрвин устал читать и перелистнул к выводу. Ворон Короны заверял милорда, что, учитывая все вышеописанное, бригада Кукловода никак не сможет возникнуть в Фаунтерре внезапно. Если ее не заметят прямо на въезде, то уж точно рассекретят в ходе передвижения по городу. Оптимизм Ворона подкреплялся также логическим выводом: Кукловод боязлив и никогда не является там, где его можно ждать. Раз протекция, полиция, армия и даже воровская гильдия Фаунтерры настроены изловить перстоносцев - значит, те не появятся, и Палата пройдет безопасно.
   Оставшиеся две страницы отчета посвящались менее приятному вопросу: делу об отравлении Леди-во-Тьме. Осмотреть королеву не удалось из-за ее нежелания. Бокал, из которого она пила (а может, и не пила), разбился в суматохе. По этим причинам определить яд невозможно. Симптомы, виденные лордом Ориджином - надрывный кашель, черная слизь изо рта - не подходят к известным протекции ядам. Возможно, милорд ошибся?..
   Допрос свидетелей крайне осложнен: болотники заперлись в своем поместье и не желают видеть никого. "Ее величество опасно нездорова, ей требуется покой. Королева может принять лишь короля Франциск-Илиана, в виду крепкой дружбы, и владычицу Минерву, в виду родства. Всем прочим посетителям будет отказано". Часовые гвардейцы показали немногое: действительно, среди ночи к лорду-канцлеру приходил лакей и предлагал кофе. А лорд-канцлер отказался. Нет, лакей не заходил в купе, потому невозможно понять, как стручок попал в обувь. Нет, гвардейцы не смогли опознать того самого лакея: либо просто запамятовали (это легко - в поезде десятки лакеев, и все похож из-за формы), либо то был не лакей вовсе, а кто-то переодетый. Чашка с тем стручком не найдена. Болотники говорят, что уничтожили ее содержимое ради безопасности.
   Единственная отрада во всем этом деле - позиция Леди-во-Тьме. Королева повторила, что страдает обычною старческою хворью, никого не винит и расследований не желает. Если она отойдет на Звезду, то придется выполнить последнюю волю и с большой печалью прекратить следствие. А если выживет - тем лучше.
  
   Эрвин не знал, что думать. В поезде его будто озарило: болотница и есть главный враг, Кукловод, Хозяин Перстов. Очень уж на руку ей и гибель Адриана с Минервой, и чудесный Абсолют, дающий бессмертие. Но ее хворь... Эрвин верил, что Праматери любят его, - но вряд ли настолько, чтоб главный враг сам собою взял и отравился!.. Есть и другой довод: краденые Предметы увезли в Альмеру. Они могли остаться там или перебраться в соседнюю Надежду, или в Южный Путь; но до Дарквотера - тысяча миль! Единственный верный путь из Короны в Дарквотер - не Альмера, а море.
   Значит, болотница - не Кукловод? Тогда заговор против Минервы - просто ее интрига, поддержанная пророком. Но это странно. Сейчас, по прошествии времени, Эрвин все вернее понимал: заговор-то был груб и неуклюж. Интриганы знали Эрвина всего один день - и рискнули посвятить в свои планы. Такая спешка - ребячество, нелепица. Даже Эрвин в свои двадцать пять не бросился бы так напропалую. А тут - двое зрелых, бывалых политиков. Абсурд, не иначе! Или не абсурд, а неполнота знаний? Быть может, нелепица лишь видится первым взглядом, а на деле развертывается многоходовый план?
   - Я знаю объяснение, - мурлыкнула альтесса, возникая прямо на коленях у Эрвина. - Ты вновь не захочешь меня слушать, потому изложу свои мысли, скажем... собственным пальцам.
   Она подняла к лицу изящную узкую ладонь.
   - Слушайте, пальчики: наш милый Эрвин имеет большую проблему, которую упорно старается не замечать. Быть может, он столь глух потому, что проблема не имеет собственного имени. Назовем же ее каким-нибудь красивым словом, например - фактор. Эрвин считает, что фактор скажется когда-то в далеком будущем, и вот тогда-то наш любимец мигом придумает решение и сразу же воплотит. Видимо, в театральном искусстве Эрвин предпочитает импровизацию...
   Альтесса пошевелила указательным и мизинцем - так, будто пальцы просили слова.
   - Да-да, я с вами согласна, вот только Эрвин не желает слушать: фактор-то уже сказывается. Глупый заговор южан - ни что иное, как провокация. Стоило нашему милому герцогу согласиться - и день спустя о том узнала бы вся Фаунтерра. Но зачем южанам рушить репутацию отважного героя? Затем, что фактор влияет и на них! Сам шут был с ними! Это так очевидно, что даже мой мизинчик не просит пояснений. Одному лишь Эрвину удается не понимать!
   - Я все понимаю! - огрызнулся Эрвин. - Но что ты предлагаешь делать?! Тьма сожри, мне с головой хватает Кукловода! Как справиться с фактором, который еще даже не появился?
   - Появится, не сомневайся. Верно, мизинчик? Конечно, Тревога!
   - И какие ты видишь пути, а? Ответь мне, умница!
   - Первый путь уже описал твой дальновидный отец. Уведи войска из Фаунтерры.
   - Что?!
   - Откажись от титула, убери войска, яви Палате чудо бескорыстия. Перестань претендовать на власть в Империи. Тогда и Кукловод, и фактор станут личными бедами Минервы. Она этому только обрадуется.
   - На сие предложение я уже дал ответ отцу. Каков другой путь?
   - Ну... - альтесса подмигнула, - второй звучит так: ты что-нибудь придумаешь.
  
   * * *
   Зал заседаний Палаты Представителей являет собою амфитеатр. На многочисленных балконах размещаются зрители, допущенные на открытые заседания, в тени под балконами - слуги и стражники. Полукруглую середину зала, похожую на театральный партер, занимают кресла тридцати двух Представителей. Они расходятся от центра не прямыми, а изогнутыми лучами - так, что ни один Представитель не смотрит в затылок другому, а весь партер при взгляде сверху напоминает священную спираль. Подле каждого Представителя - стулья для двух секретарей; на спинке представительского кресла - герб его земли. Чтобы гербы были видны над головами лордов, спинки кресел сделаны непомерно высокими, будто рассчитаны на гигантов. "Сидеть на высоком стуле" - означает служить Представителем в законодательной Палате. Еще год назад это было самой вожделенной мечтою Эрвина.
   Палата - древнейший из органов власти. Она возникла раньше Династии Янмэй, раньше верховного суда, даже раньше того, как Поларийское королевство начало зваться Империей. Во времена Вильгельма Великого уже существовал Совет Праотцов, принимавший законы путем голосования. Сам король Вильгельм имел всего лишь один голос. При Первой Темноокой династии король Марион Деспот попытался распустить Палату - это окончилось гибелью короля и сменой династии. Владыка Адриан повторил его ошибку.
   В ранние века Палата состояла из представителей всех Праматеринских родов - по два человека от каждого, итого тридцать два. Сменялись короли, государство росло, дробилось на графства и герцогства, нравы каждой земли все больше обособлялись. Стало важнее учесть голос каждой земли, а не каждого рода. Ко времени Третьей Династии Мириам Палата устоялась в ее нынешнем виде: по два представителя от каждой земли, двое от Короны и по паре от каждой ветви Церкви - итого привычные тридцать два голоса.
   Представителей в Палату назначают землеправители. Лорд лично решает, кто будет говорить в Палате от имени его земли. Если лорд успешно правит своею землей, то оба представителя будут стараться следовать его воле; если власть его шатка - могут своевольничать. Но даже при полном подчинение лорду, представители решают многое. Любой вопрос в Палате рассматривается четыре дня. Голосами четырех представителей новый закон вносится на рассмотрение, четыре дня осмысливается и обсуждается, затем состоится голосование. За четыре дня никак не съездишь домой посоветоваться с лордом, с трудом успеешь даже обменяться парой птиц. Потому в конечном итоге представитель принимает решение сам. Этот факт особенно питал эрвиновы мечты.
   Когда Рихард был жив, Эрвин не рассчитывал на титул герцога. Не надеялся и получить высокую должность в Первой Зиме - их занимали заслуженные воины отца. Но попасть в Палату Эрвин вполне мог. Отец прочил сыну службу в столице - видимо, желая убрать с глаз долой это ходячее разочарование. А Эрвину того и хотелось. Вассалы Десмонда терпеть не могли должность лорда-представителя, старались правдами и неправдами избежать ее. Сам герцог думал так же - ежегодно заменял представителей, чтобы все вассалы страдали поровну, и никто не был в обиде. Столичная политика казалась северным воякам слишком сложной и грязной, не хотелось пачкаться в этом болоте. К тому же, кайры привыкли в точности исполнять волю лорда, а как ее в точности узнаешь, когда до Первой Зимы пятьсот миль, а на решение всего четыре дня? Эрвин смотрел на вещи иначе.
   Приказ отца сводится к паре фраз на голубиной ленточке - а значит, неточен и неполон. Северному герцогу издали плохо видны столичные нюансы - а значит, он будет высказываться лишь в общих чертах. Лорд-представитель Эрвин Ориджин сможет очень многое решать на свое усмотрение. Трактовать отцовские слова так, как сам сочтет нужным; дополнять деталями, о которых герцогу невдомек; убеждать оппонентов своими, не отцовскими словами. Эрвин воображал, как будет выступать с трибуны, внося на обсуждение блестящие поправки к законам, выгодные прежде всего Северу - но красноречие Эрвина сделает их заманчивыми для всех. В дебатах он сделает ставку на свой гибкий ум, острый язык, тонкое понимание интересов всех сторон, но не забудет и любимый отцовский аргумент - прямую угрозу. В отличие от других северян, Эрвин всегда будет помнить: нельзя переубедить главного оппонента, но можно, споря с ним, впечатлить и расположить к себе слушателей. Эрвин будет чувствовать обстановку и никогда не выдвигать безнадежные идеи, не поддерживать заведомо провальные законы. За ним пойдет слава беспроигрышного политика: за что голосует Ориджин - то и сбудется. Со временем даже император станет прислушиваться к его мнению. А что Эрвин молод, в отличие от большинства лордов Палаты, - это даже ему на руку: если политик так успешен в двадцать пять, то каких высот достигнет к сорока!.. На крыльях мечтаний Эрвин достигал тех будущих времен, когда мечи Первой Зимы перестанут покидать ножны. Таким эффективным орудием станет голос Эрвина в Палате, что все цели будут достигаться им одним. Батальоны кайров останутся лишь пассивным аргументом в дебатах, прекратятся дорогие и кровавые походы, значимость Рихарда - первого полководца Севера - станет ничтожной в сравнении с влиянием первого политика, Эрвина. Никто не скажет этого вслух, но все будут понимать: истинный владыка Севера заседает в Палате, а герцог Первой Зимы - формальная фигура.
   Так заманчивы были фантазии, что Эрвин прорисовывал их во всех деталях, вписывал в декорации. Он любил даже само здание Палаты. Дворец Пера и Меча - роскошный, утонченный, но чересчур янмэйский. Слишком тщательно просчитана каждая деталь, назойливо лезут изо всех щелей подтексты и намеки. Здание Палаты - другое дело. Грубоватая мириамская харизма, простодушное любование величием. Широченные гранитные ступени, пьедесталы с рычащими львами, колонны толще вековых дубов. Если окна - то в два человеческих роста, если кресло - то в десять футов высотою, если камин - то пасть дракона. Трибуны - небольшие осадные башни; библиотека - храм со стеллажами вместо фресок; трапезная - лес колонн, поляны со снедью. Кого-то подавляла бы громадность обстановки или смешила наивность архитекторов - кого-то, но не Эрвина. Для него простота декораций лишь подчеркивала изощренность политической игры, а огромное пространство гармонировало с величием ума. Палата должна была стать идеальным фоном для эрвинова взлета.
   Строго говоря, судьба обманула его надежды: Эрвин так и не стал посланником отца в Палате. Он пришел сюда герцогом, фактическим правителем Империи и защитником Палаты как таковой. Не будь его -- и Палаты уже бы не было.
   - Доброго здравия, лорд-канцлер! Безмерно рады вам, лорд-канцлер! Для нас честь приветствовать вас...
   Графы и герцоги кланялись ему, осыпали любезностями. Ни много, ни мало, первые люди всех земель. Нынче здесь на диво много высшей знати. В спокойные времена землеправители не ездят в Палату лично, а назначают представителями вассалов. Путешествие в столицу занимает много времени, а главные вопросы известны за полгода - достаточно времени все обдумать и дать вассалам точные инструкции. Иное дело - время потрясений, как теперь. Все меняется слишком быстро, вопросы в Палате велики и внезапны, личное присутствие лорда становится крайне важным. Потому от большинства земель прибыли сами правители.
   От Ориджина - герцог Эрвин и граф Лиллидей.
   От Южного Пути - герцог Морис Лабелин и маркиз Грейсенд.
   От Нортвуда - два брата-медведя.
   От Шиммери - король и принц.
   От Дарквотера - королева с племянником.
   От Мельниц - графы Фейрис и Миннис.
   От Альмеры - герцогиня Аланис и граф Блэкмор.
   Стоит ли говорить, насколько скандален этот набор? Братья Нортвуды не имеют законного права на власть, пока жив их отец. Старший и младший шиммерийцы соперничают меж собою. Леди Аланис ненавидит предавшего ее графа Блэкмора. Королева Дарквотера по причине болезни назначила своим голосом в Палате адмирала Фанно Грока - чужестранца, уроженца Фольты! А графство Рейс представляет ганта Гроза - грабитель и работорговец!
   Если бы лишь одна или две земли прислали столь сомнительных делегатов, Палата с возмущением отвергла бы их. Но теперь каждый третий представитель был не безупречен - и это воспринималось не как их собственный изъян, а как черта нынешнего времени. Недавние потрясения всколыхнули все Империю, и отзвуки их проникли даже в Палату.
  
   - Лорды Палаты! Сегодня мне выпала великая честь сказать вступительное слово перед началом заседания.
   В прошлый раз, восходя на эту трибуну, Эрвин волновался так, что не чувствовал ног и чуть не грохнулся с последней ступени. То были открытые публичные дебаты, он выступал как свободный оратор, его слова не влияли ни на что. Но от волнения кишки сводило узлом, во рту пересохло, Эрвин смог говорить лишь тогда, когда нашел взглядом Нексию и получил в помощь самую нежную изо всех женских улыбок.
   Сегодня от него зависело чертовски многое - и на душе было до странности спокойно. Это ведь слова - его родная стихия! Не мечи и доспехи, не змей-трава, не гниющие раны. Если уж с тем справился...
   - Я хочу посвятить свою речь Прародителям. Пришло время, когда хаос вторгся в наш мир; когда перемены сыплются градом, и каждая несет опасность; когда шатаются незыблемые устои. Где нам искать опоры в такое время, как не в мудрости Праматерей? Вспомним же о ней.
   Он сделал паузу, окидывая взглядом Палату. За непроницаемыми лицами лордов могли прятаться какие угодно чувства, но хотя бы малую признательность к Эрвину они должны испытывать: он обещал вернуть Палату - и сегодня Палата открыта.
   - За годы правления владыки Телуриана, да будет он счастлив на Звезде, мы привыкли воспринимать прогресс как благо. Больше искры, больше света, больше тепла. Быстрые поезда, мощные цеха, умелые инженеры, всяческие полезные устройства от самострелов до самоваров. Конечно, мир сделался лучше с приходом этого. Но незаметно для нас - сперва слабо, потом сильнее - ростки прогресса стали ломать устои нашей жизни. Проверенные веками порядки, традиции, законы стали прогибаться под давлением перемен - и принесенного ими хаоса. Так дерево, растущее на крыше дома, разрушает его своими корнями.
   Эрвин мельком глянул на кресла Праотцовской Церкви. Вот радовался бы Галлард Альмера, слушая его речь! Но приарх остался в Алеридане, Церковь Праотцов представляли два епископа.
   - Грозным знамением, которое нельзя игнорировать, стало сожжение Эвергарда. Стрельба Перстами по людям, роспуск Палаты, установление деспотии. Сейчас я далек от того, чтобы осуждать лично владыку Адриана. Пускай боги судят его душу, а я говорю лишь о его поступках. Я говорю о том, что пора решить: оправдывает ли прогресс попрание вечных ценностей? Желаем ли мы расти, ломая собственный дом, подобно дереву на крыше? Или найдем такой путь прогресса, что ляжет в гармонии с законом Праматерей, и станем расти подобно умному ребенку - развивая свои силы, но впитывая мудрость отца? Милорды и миледи, я предлагаю посвятить теперешнее заседание Палаты сему нелегкому вопросу.
   Он поклонился, и лорды Палаты ответили аплодисментами. Вот сейчас, - подумал Эрвин, - приятно было бы увидеть улыбку Нексии... Но Нексии нет, а Аланис ненавидит весь мир, сидя возле графа Блэкмора. Что ж, и без женских улыбок Эрвин знал, что выступил достойно.
   - Благодарю за оказанную честь. С великой радостью уступаю трибуну ее величеству Минерве, Несущей Мир!
   Он сошел по ступеням навстречу Мими, белой как мел. Поклонившись ей, шепнул:
   - Не бойтесь, миледи, это всего лишь слова.
   - Ах, конечно... - выдавила императрица и поплелась на трибуну, как висельник на эшафот. Казалось, ее вот-вот вывернет наизнанку.
   То была идея Минервы - отдать первое слово Ориджину. "Милорд, спасите меня! Нет хуже напасти, чем говорить на публику! Я пробовала во время воинской присяги... тот стыд будет со мною всегда". Теперь, после вступительной речи Эрвина, ей оставалось лишь открыть заседание, ну и назвать своих представителей. Право держать имена представителей в тайне - привилегия Короны, такая же, как места в центре зала и влияние на первого секретаря.
   - Милорды и миледи... - прокашляла Мими, взойдя на трибуну. Сбилась, судорожно сжала пальцы, будто ей не хватало для смелости Перчатки Янмэй. - Я приветствую вас... рада, что вы... добро пожаловать в Фаунтерру.
   Эрвин не сдержал улыбку. Жемчужина красноречия!
   - Я с гордостью и... трепетом открываю... объявляю заседание Палаты!
   Лорды зааплодировали, Мими обрадовалась, что пытка окончена, и рванулась прочь с трибуны.
   - Представители! - зашипел первый секретарь. - Назовите представителей, ваше величество!
   - Ой!
   Она взбежала обратно, уже красная от стыда.
   - Простите, милорды... Умоляю о снисхождении, у меня так мало опыта... Я объявляю... назначаю представителями Короны... во-первых, себя.
   "Ее величество Минерву", - прошептал секретарь, но опоздал с подсказкой.
   - Ой... А вторым представителем станет... Ребекка Элеонора Агата, леди Литленд.
   При этих словах Бекка Лошадница вошла в зал и заняла место подле минервиного. Эрвин хмыкнул. Ужасное выступление, но идея недурна. Мими доверяет лишь горстке людей, из коих одна Бекка достаточно высокородна, чтобы не позорить Палату своим присутствием. Никогда прежде Корона не делала своими представителями выходцев Великих Домов - это снизило бы влияние Короны и излишне усилило данный Дом. Но Литленды сейчас слабы, потому примут должность Бекки не как инструмент для своих амбиций, а как милость владычицы. Это гарантирует лояльность не только самой Бекки, но и двух представителей Дома Литленд. Одно назначение - три голоса.
   - Вот, - непонятно зачем сказала Мими. - Теперь заседание открыто. Милорды... можно начинать.
   Она сползла на свое место и стала запивать позор водою (или не водою - кто знает). Заседание началось.
  
   Традиционно первая часть дня посвящалась постановке вопросов. На черной доске у входа в зал первый секретарь Палаты мелом выводил список вопросов, поставленных на сегодня. В Фаунтерре все замешано на традициях - эта пришла из незапамятных времен, когда двери Палаты открывались прямо на улицу, и любой прохожий, прочтя список вопросов, мог свободно зайти послушать обсуждения. Говорят, в эпоху Праотцов все жители Фаунтерры были грамотны. Золотое время!..
   Сегодня в списке имелось лишь три записи. Никто из лордов не спешил выступить в первый день -- осмотрительно было сперва послушать выступления владычицы и лорда-канцлера, увидеть реакцию Палаты, а уж затем поднимать собственные вопросы. Потому двумя из трех имен в списке были "герцог Э.С.Д. Ориджин" и "Е.И.В. Минерва".
   - Ради мудрости Палаты, предоставляем слово его светлости герцогу Ориджину! - объявил первый секретарь.
   Еще одна традиция: залог мудрого решения якобы в том, чтобы каждый голос был услышан. Когда кого-либо приглашают на трибуну, говорят: "Ради мудрости Палаты...". Первый секретарь не просто кланяется оратору, а склоняет голову пред общей мудростью тридцати двух лордов-представителей.
   Эрвин вновь поднялся на трибуну, невольно задавшись вопросом: зачем она все же такая высоченная? Дань мириамскому гигантизму или циничный намек: кого не носят ноги, тому и говорить не стоит?
   - Милорды и миледи, мой вопрос в одночасье и прост, и сложен. Прост потому, что я призываю обсудить уже случившееся, нам не придется принимать решений о будущем, а только дать оценку прошлым событиям. Сложен потому, что события эти весьма неоднозначны. Я говорю о том, что с легкой руки певцов зовется Северною Вспышкой - о моем мятеже.
   Палата притихла, стал слышен каждый шепоток. Эрвин сумел удивить лордов. От него ждали молчания о прошлом, попыток напустить тумана, похоронить в забвении -- чего угодно, но не рубящего слова "мятеж".
   - Господа, я не вижу смысла в лицемерии. Говоря о прошлом, всегда нужно быть честными с собою. Я начал войну, имея целью свергнуть владыку Адриана. Это зовется мятежом против Короны и считается одним из самых тяжких преступлений для дворянина. Но вам известно также и то, какие события побудили меня к мятежу. Кощунственное применение Перстов, попрание законов Праотца Вильгельма, жестокая расправа с гарнизоном Эвергарда, наконец, роспуск Палаты и установление единоличной тирании. Я верю, что святой долг Великих Домов -- остановить владыку, вставшего на этот путь. Однако и сам я уподоблюсь тирану, если позволю себе единолично решать, достоин ли власти тот или иной император. Милорды и миледи, я поднял данный вопрос с тем, чтобы вы открыто и привселюдно одобрили либо осудили мои действия. Я прошу Палату признать верным либо неверным мое решение свергнуть Адриана.
   Он спустился с трибуны, оставив лордов Палаты в глубокой задумчивости. До сих пор Северная Вспышка являлась личной инициативой Эрвина, сейчас лордам предлагалось разделить с ним ответственность. Согласиться -- значит, одобрить взлет Эрвина и легализовать его огромную власть. Воспротивиться -- не только нажить влиятельного врага, но и прослыть идиотом. Палата осуждает человека, спасшего Палату, -- не абсурд ли?
   Первый секретарь задал стандартный вопрос:
   - Желает ли кто-либо из досточтимых лордов высказаться?
   Без заминки подняла флажок мать Корделия -- представительница Праматеринской Церкви.
   - Лорд Эрвин София Джессика нарушил человеческий закон, но защитил законы богов. Всякому истинно верующему очевидно: лорд Эрвин совершил правильный выбор. Церковь Праматерей благословляет его.
   Сразу же поднял флажок и блэкморский епископ -- представитель Праотеческой ветви.
   - Помимо мятежа северян, боги являли владыке Адриану и другие грозные знамения: Фаунтерра была взята без боя, достояние Династии исчезло, а поезд императора рухнул с моста. Кто с помощью веры видит суть вещей, тот знает: боги не одобрили тирании Адриана, его еретических опытов с Предметами и дерзкого желания перекроить весь мир, как портной кроит платье. Церковь Праотцов благословляет поступок лорда Эрвина.
   Напряжение в Палате несколько спало. Обе ветви Церкви высказались единодушно, теперь ожидалось лишь слово императрицы. Эрвин наперед обсуждал с Минервой этот момент. Для нее публичное одобрение мятежа -- читай, осуждение Адриана -- было горькой пилюлей. Эрвин убедил ее, что иначе никак нельзя, без согласия Палаты все их правление напоминает заговор. Но сама Минерва наотрез отказалась одобрить мятеж. Она ограничилась словами:
   - Милорды и миледи, простите мою неопытность. Данный вопрос слишком сложен и драматичен. Я положусь на мнение тех, кто видел больше моего.
   Владычица не высказалась против, и дело было решено. Несколько лордов (принц Гектор, младший Фарвей, посланник Шейланда) произнесли речи в пользу мятежа -- очевидно, просто затем, чтобы заслужить симпатии Эрвина. Противники Северной Вспышки если и имелись в зале, то предпочли промолчать.
   Первый секретарь спросил:
   - Считают ли лорды данный вопрос достойным голосования?
   Палата зашуршала, поднимая флажки.
   - Готовы ли досточтимые лорды проголосовать сегодня?
   Поскольку все выступления были единодушны, секретарь имел право назначить быстрое голосование, без четырехдневной задержки. Ответом ему были две дюжины синих флажков.
   - Голосование назначено на четвертый час по полудни, - сообщил секретарь и сделал отметку в протоколе.
   Альтесса не воплотилась целиком, возникли только ее губы и шепнули Эрвину на ухо:
   - Занятный ход, но этого недостаточно, ты же понимаешь. Думай, милый. Думай еще...
   С того края зала, где расположились западники, послышался грубый голос:
   - Я тоже скажу слово.
   - Милорд, прошу прощения, время высказываний уже...
   Минерва сделала знак секретарю, и он изменил мнение:
   - Во имя мудрости Палаты, слово дается ганте Грозе.
   Пока степняк шел к трибуне, его сапоги звенели шпорами. Дети Степи не снимают шпор на переговорах. И кто осудит их после того, как Моран чудом ускакал живым от Литлендов?
   Ганта Гроза взошел на место оратора -- тот самый ганта, что неделей раньше хотел продырявить Эрвина метательными ножами. Эрвин ждал от него простодушного грубого выпада, но Гроза поступил иначе.
   - Как я понял, тут все решили прославить Ориджина. Голосовать будем, что северянин -- герой. Верно? Тогда мы тоже герои. Всадники Степи тоже бились против тирана и даже скрестили мечи с ним самим, а Ориджин -- нет. Если слава северянину, то тем больше слава Степи!
   Лорд Литленд аж задохнулся от возмущения.
   - Вы -- против тирана?! Вы грабили, жгли, насиловали! Крали наших коней и наших дочерей! Вы разбойники и мародеры!
   Гроза ответил:
   - Вы убили наших послов. Вы присвоили переправы через Холливел. Тут говорили про божьи законы. А разве есть такой закон, чтобы резать послов? Или брать себе то, что принадлежит всем? Вы назвались нашими врагами -- сами выбрали путь. У детей Степи совесть чиста. Если Ориджин герой, то и мы герои!
   Представители Короны сидят лицом к Палате, и Эрвин видел, как Бекка Литленд рванулась с места, но прикусила губу, промолчала. Из зала громыхнул голос Крейга Нортвуда:
   - А что, здесь лошадник прав! Не один Ориджин бился. Мы тоже сражались славно! Ну, и шаваны.
   - Считают ли лорды Палаты данный вопрос достойным голосования? - осведомился секретарь.
   Традиционное искусство секретаря Палаты состоит в том, чтобы не отступать от ритуальных формулировок, но при этом выразить отношение Короны к происходящему. Для этого нужно взаимопонимание между владыкой и секретарем, и некоторый артистизм последнего. Сейчас все было сказано с помощью крохотной паузы перед словом "голосования":
   - Считают ли лорды данный вопрос достойным... голосования?
   Кажется, только западники с медведями упустили издевку. Они дружно вскинули синие флажки. Эрвин усмехнулся и тоже поднял свой.
   - К вопросу одобрения Палатой действий герцога Ориджина присовокуплены аналогичные вопросы относительно Домов Рейс и Нортвуд.
   - И Холливел! - крикнули с "западного" края.
   - И Холливел, - добавил секретарь с согласия Минервы. - В виду наличия возражений со стороны Дома Литленд, голосование нельзя назначить на сегодня. Оно состоится по истечении четырехдневного срока.
   Ганта Гроза покинул трибуну с видом победителя. Секретарь Эмбер тонко улыбнулся ему вслед. Западники так и не заметили нюанса: голосование о мятеже Эрвина состоится сегодня, и Палата, очевидно, единодушно одобрит мятеж. Но вопрос мятежей шаванов и Нортвуда пойдет отдельным голосованием, ничто не помешает лордам принять иное решение и осудить восстание Запада. Вероятно, именно так и поступит Палата: кроме Нортвудов и самих шаванов, никто не питает симпатии к дикарям. То-то обозлятся шаваны! Но ничего, им же на пользу: хотят заседать в Палате - пускай учатся хитростям.
   Эмбер ударил серебряным прутиком по стеклянной сфере на своем столе. Раздался тонкий чистый звон, означавший: "Прошу внимания, милорды". Еще одна традиция, истоков которой Эрвин не знал.
   - Ради мудрости Палаты, теперь слово дается его светлости герцогу Морису Лабелину.
   Жирный Дельфин не без труда поднялся с места и прошествовал к центру зала.
   Список всех вопросов, которые будут заявлены в Палате, раздается лордам в письменном виде накануне вечером. В гербовом листе, скрепленном печатью имперской канцелярии, приводится краткое изложение каждого вопроса, имя оратора, его позиция по данному вопросу. Там даже оставляются прочерки, чтобы представитель мог вписать собственные заметки, скажем: "Отказать, сославшись на седьмую заповедь", или "Противоречит Юлианину кодексу 22.4". Словом, обычно вопросы дневной повестки не являются сюрпризом. Единственное исключение - первый день заседания. Накануне не было никаких гербовых листов; все, что известно наперед, - краткие записи мелом на доске у входа. Если лорд хочет сделать свое выступление внезапным, он должен выступить первым днем. "Его светлость М.Э.Д. Лабелин об итогах войны" - значилось на доске. Так и быть, послушаем, что неожиданного скажет Дельфин об итогах. Пожалуй, станет просить обратно какие-то куски своих земель - может, Лабелин или Солтаун. Вероятно, предложит выкуп.
   Эрвин успел прикинуть возможный размер выкупа за каждый город, пока герцог Южного Пути взобрался на трибуну, отдышался, отер лицо платочком. Он заговорил брюзгливым тоном человека, которого хитрый торгаш пытался обвесить на базаре:
   - Лорды и леди, оно хорошо звучит - борьба против тирана. Для менестрелей самое то. А что было на деле? Герцог Ориджин вроде как бился с тираном - но забрал не его земли, а мои. Я никого не тиранил, а просто исполнил вассальную присягу - помните такую? "Клянусь служить щитом своего сюзерена". Я послужил - и лишился половины земель. Ну, словом... - он вздохнул, будто сильно устал от своей речи, - я требую возврата всех захваченных земель. Во имя справедливости. И ради здравого смысла тоже. Вряд ли кто из вас хочет завтра оказаться на моем месте.
   Эрвин аж опешил.
   - Возврат всех земель, милорд? Всех?!
   - А вы ждали - деревушки на околице? Всех до акра, милорд.
   Это звучало полным абсурдом. Палата никогда не проголосует за подобное. Если лорды примут решение вернуть земли Лабелину, а Эрвин откажется вернуть, то лордам, голосовавшим "за", придется поддержать свои голоса мечами! Проблема Лабелина станет общей, а всем гораздо легче живется, пока она касается лишь его. Очевидно, Палата отклонит требование Лабелина. Даже голосование не состоится - не наберется нужных четырех флажков. Это ясно всем, и Лабелину в том числе. Это настолько ясно, что Эрвин даже не готовил ответа на подобный выпад, но внезапно осознал, что вся Палата ждет его слова. Лорды не хотят вступаться за Дельфина - но хотят при этом чувствовать справедливость и, что важнее, безопасность. Вот тьма!
   Снежный Граф Лиллидей пришел на помощь сюзерену. Поднявшись на вторую трибуну, он заговорил твердым голосом полководца:
   - Милорды, герцог Лабелин, по-видимому, плохо знает феодальный кодекс Империи Полари. Не существует закона, запрещающего феодальные войны. Защитою лорду служит собственный меч, доблесть и преданность вассалов, а не буква закона. Святой долг лорда -- оберегать свои земли и народ, не полагаясь на чью-либо помощь. Лорд наделен властью лишь до той поры, пока способен защищать свои владения. Если он утратил эту способность -- каковы основания для его власти?
   Морис Лабелин отбил удар:
   - Этими вот красивыми словами вы оправдываете простой грабеж. Разбойник и убийца мог бы так сказать своей девке, чтоб она его считала героем.
   Граф Лиллидей даже не моргнул глазом:
   - Если разбойник грабит честных путников, то обязанность лорда -- защитить их и поймать разбойника. Но кто защитит лорда, если не он сам? Юлианин кодекс гласит: "Война, предварительно объявленная одним лордом другому лорду, с указанием ее причин и возможных условий ее прекращения, признается честной войною. Как лорд, так и воины, принимавшие в ней участие, не могут быть судимы по законам мирного времени". Вы получили от моего сюзерена надлежащее объявление войны. Вы могли принять условия и открыть проход через свои земли на столицу; вы также могли искать союзников и обороняться. Вы выбрали второе и потерпели поражение. Ваше поражение не дает вам права звать моего лорда преступником. То была честная война, и лорд Эрвин не нарушил ни единого закона.
   Снежный Граф звучал неоспоримо, как церковный колокол. Ни капли сомнения в голосе - хорош! В зале послышались одобрительные шепотки.
   Конечно, Лиллидей прав. Нет и не может быть закона против феодальных конфликтов. Если бы его приняли, вся правовая система потерпела бы крах. Какая сила смогла бы арестовать и предать суду всех лордов, повинных в усобицах?! Попытайся Корона добиться этого - она истратила бы столько сил и средств, что в итоге сама рухнула бы. Мощь Династии всегда стояла на распрях между феодалами, а не на попытках помирить их.
   Однако Лабелин выпустил ответную стрелу:
   - Лорды Палаты, запомните слова графа Лиллидея. Пусть они утешат вас, когда волки отнимут кусок ваших земель. А это непременно случится, если сегодня мы простим северянам. Волки поймут, что отныне им все позволено!
   Это заставило Палату притихнуть. Справедливость была на стороне Лиллидея, но страхи говорили в пользу Лабелина. Снежный Граф не замешкался с ответом.
   - Милорды, всякий, кому доводилось вести войну, знает: можно захватить землю, но нельзя удержать ее без помощи мелких лордов и черни. Если ваша власть будет хуже власти прежнего сеньора, вассалы и крестьяне скоро восстанут, и вы лишитесь земли. Что же мы видим на просторах герцогства Южный Путь?
   Он дал знак своему адъютанту, тот поднял на всеобщее обозрение ворох бумаг.
   - Здесь благодарственные письма, адресованные герцогу Ориджину людьми Южного Пути. От ремесленных цехов - за снижение налогов, от купеческих гильдий - за содействие развитию торговых путей, от мещан города Лабелина и крестьян северных баронств - за милосердие. Взгляните на них и увидите: народ Южного Пути доволен тем, что был захвачен. Но в части герцогства, оставшейся под властью Лабелина, возник голодный бунт крестьян. Вы слыхали о восстании Подснежников. Оно достигло такого размаха, что докатилось почти до столицы и чуть не привело к жестокому побоищу. Герцог Морис Лабелин допустил мужицкий бунт и не смог погасить его! Вы ровняетесь на этого человека? Вы считаете его мнение весомым?
   Лабелин вскипел, багровея от гнева:
   - Бунт возник из-за голода, а голод - из-за войны! Вы же сами виноваты в нем!
   - Это вы лишили крестьян провианта, вы же не успокоили их ни пряником, ни кнутом. Вы, герцог, потакали бунту и дали ему перекинуться в Земли Короны. Если бы не бдительность владычицы и моего сюзерена, беда могла пасть на Фаунтерру. Вы не способны править своими землями. Сочтите за благо, что сохранили половину герцогства. На месте моего сеньора я взял бы и ее!
   Лабелин не смог ответить. Крейг Нортвуд схватился со своего места и вскричал во всю глотку:
   - Позор путевцу! Позор! Голосуем сейчас!
   Нортвуды тоже отгрызли кусок от Южного Пути - лоскут вдоль побережья Дымной Дали. Младший брат поддержал Крейга:
   - Все ясно, нечего думать! Отклоняем Дельфина. Голосуем сразу!
   Лабелин пытался сказать еще - кажется, о том, что в самом Ориджине тоже случился бунт - мятеж графа Флеминга. Однако его не услышали за ревом медведей.
   Баронет Эмбер позвенел прутком по стеклу.
   - Милорды и миледи, считаете ли вы нужным поставить вопрос герцога Лабелина на голосование?
   - Да-аа! - гаркнул Крейг Нортвуд. - Проголосуем и отклоним!
   Первый секретарь слегка повел бровью:
   - Итак, лорды Нортвуд настаивают на голосовании.
   Он сделал акцент на "настаивают", и Клыкастый Рыцарь заметил насмешку:
   - Да, тьма сожри, мы стоим на своем! Проголосуем и отклоним к чертям!
   Брат оказался сообразительней - дернул Крейга за рукав и что-то нашептал. Клыкастый приобрел растерянный вид.
   - А, вон что... Тогда мы это... отставить. Не будем голосовать.
   Вот теперь он сделал правильный выбор: кроме Лабелина, других сторонников голосования не нашлось. Даже маркиз Грейсенд - второй представитель Южного Пути - не поднял синий флажок. Вопрос отпал сам собою. Морис Лабелин уполз на свое место. По правде, Эрвин даже слегка жалел его: не за потерю земель, конечно, но за позорный провал в Палате.
   А Дориан Эмбер дождался, пока утихнет шум, поднялся с места и отвесил поклон Минерве. Таким ритуалом предварялось выступление в Палате самого императора. Вслед за секретарем встали и поклонились все лорды. Минерва взошла на трибуну.
   - Милорды и миледи, позвольте мне начать свою речь не с вопроса...
   Она сделала бестолковую паузу, будто ждала какого-то особого разрешения. Конечно, никто не посмел вставить слово. Мими покраснела и продолжила:
   - ...не с вопроса, а с сообщения. Как я поняла из кодекса, такие дела Корона решает на свое усмотрение, без голосования в Палате...
   "Как я поняла"? Владычица не уверена, поняла ли верно? "Такие дела" - это какие? Нет бы начать с сути вопроса. Эрвин схватился за голову. А Мими как раз в тот миг глянула на него - и рассыпалась окончательно.
   - Я имею в виду, милорды... Я говорю о реестре Предметов. Их нужно как-то... учесть. Хочу назначить перепись до срока, в смысле - сейчас прямо...
   Владычица нуждалась в спасении. Эрвин вскочил с места:
   - Мудрейшее решение, ваше величество! Тиран погиб, но Персты не найдены. У кого они остались? Необходимо выяснить, иначе быть беде!
   - Верно! Правильно! - послышалось из зала.
   Минерва робко продолжила:
   - Я пошлю посланников... переписчиков в столицы Великих Домов, чтобы все внести в реестр. То есть, простите, не все, а Священные Предметы.
   - Милости просим в Первую Зиму! - поддержал ее Эрвин. - Наши Предметы всегда к вашим услугам!
   - Но прошу высоких лордов Палаты предоставить списки как можно скорее... ну, в четырехдневный срок. Ведь вы, конечно, помните, как изменились ваши достояния. Что появилось, а что... ну... Я хочу сказать, если у кого-нибудь какие-то Предметы... пропали, то подайте иск, и протекция окажет полное содействие.
   Эрвин придал голосу зловещий оттенок:
   - Я слыхал, что похищение Предметов из Фаунтерры было не единственным. В последние годы не раз случались подобные злодеяния. Бывало, что Предметы и покупали, и вымогали шантажом. Праматери плакали, видя это. Кто стал жертвою несправедливости - взывайте к защите ее величества. Клянусь, что воины Первой Зимы всячески помогут владычице восстановить справедливость!
   - Милорд Ориджин прочел мои мысли. Я так и хотела сказать.
   Мими чуть не плакала от благодарности. Вот как надо защищать девушек! Учитесь, рыцари в доспехах!
   Однако Эрвин жалел, что видит лицо Минервы, а не лордов. Узнать бы их реакцию на внеплановую перепись - но никак невозможно отвернуться, когда на тебя смотрит императрица. Ну и ладно, наблюдение за лицами - лишь забава. Главный приказ он отдал заранее.
  
   - Милорд Дед, Сорок Два, Ворон. Нынешнее задание - самое, тьма сожри, важное в истории тайной стражи. Протекция создана ловить заговорщиков, верно? Так вот, сегодня мы ловим праотца всех заговоров! Перед обедом ее величество сделает в Палате одно объявление. После этого лорды захотят послать письма в свои родные земли. Их нужно перехватить. Все до одного.
   - Каждое письмо? - уточнил Ворон.
   - Каждое.
   - Каждого лорда Палаты?
   - Каждого, тьма его сожри! Кукловод прячется в своем замке и готовит Абсолют. Но в Палате есть его глаз и ухо, просто не может не быть. Человек Кукловода обязательно сообщит хозяину, что владычица затевает перепись Предметов. Не может не сообщить. Я не знаю, какой способ связи он выберет: пошлет проверенного курьера, доверится голубю, отправит волну. Потому вам нужно следить за всем: станцией волны, имперскими голубятнями, резиденциями лордов-представителей, выездами из столицы.
   - Но прочие лорды, не вассалы Кукловода, тоже захотят связаться со своими землями?
   - Вполне вероятно. Потому вы перехватите все послания всех лордов.
   Ворон Короны скептически хмыкнул.
   - Понимает ли ваша светлость, что нельзя незаметно перехватить курьера? Можно сбить голубя, прочесть письмо и послать заново другим голубем. Но то, что едет с курьером...
   - Вы найдете способ убедить курьеров ничего не говорить своим лордам. Вы бываете очень убедительны, сударь. Но в конечном итоге знайте: конспирация - не главное. Главное - чтобы копия каждого идова письма легла на мой стол.
   - Простите, милорд, но как мы поймем, которое из писем для Кукловода? Вряд ли же там будет сказано: "Любезный Кукловод, спрячьте хорошенько свой Абсолют, ибо к вам едет агент императрицы".
   - Как поймем - не ваша забота, Марк. В деле будут участвовать сотни человек, но вскрывать письма я позволяю лишь одному: вам, кайр Хортон. Если какое-то письмо достанется вам со сломанной печатью - отрубите руки тому, кто ее сломал.
   - Слушаюсь, милорд.
   - И последнее. Что бы ни делалось, возле каждой собачки должен быть волк.
   Дед одобрительно кивнул.
   - Так оно, действительно, будет лучше. Вот послушайте историю про волка и собаку...
   Волк подкрался и откусил хвост спящей овчарке, чтобы та не ленилась. Отнес его, песий хвост, пастуху, и тот накормил волка, а собаку наказал, потому что ленивый сторож опаснее хитрого вора. Вот какая была мораль. Правда, потом волка прогнали из стаи, поскольку голодные не верят сытому.
   Голодные не верят сытому.
   Ворон и Сорок Два умчались по делам, а Эрвин впервые задумался: как же Кукловод контролирует свою бригаду? Он сыт - в смысле, богат и властен, - а они голодны. Он жаждет бессмертия - конечно, лично себе, без дележа. Они владеют могучими Перстами. Почему они подчиняются ему?..
  
   Все это было вчера. Сегодня Минерва объявила перепись, и колеса завертелись, и думать не хотелось уже ни о чем, кроме содержания лордских писем. Марк неправ: есть способ узнать, какое письмо для Кукловода (либо - от него, если он все же сидит в Палате). Прочие лорды покажут переписчику максимум Предметов - все, какие есть в наличии. Кукловод скроет часть. Ему с его вассалами придется согласовать версии: сколько же Предметов, якобы, имеется в их владении.
   Эрвин горел понятным нетерпением: выбраться из зала заседаний и ждать новостей. Человек Кукловода наверняка поспешит с посланием: для остальных лордов перепись не особенно важна, но для него!.. Возможно, через пару часов нужное письмо уже будет перехвачено! Вот-вот Эмбер объявит перерыв, и секретари лордов помчатся в голубятни с посланиями...
   Однако Мими не спешила сойти с трибуны. Кажется, она решила исправить свое ораторское фиаско и произнести внятную речь. Для этого избрала надежную тему - благодарность владыке Адриану. Вот об этом Минерва могла говорить без запинки. Да, некоторые поступки владыки были сомнительны, но не будем забывать все хорошие дела, совершенные им. Сколько школ... тарам-парам... сколько дорог... пурум-бурум... как самозабвенно... ла-ла-ла...
   Эрвин слушал вполуха, занятый своими мыслями. Может ли Кукловод избежать ловушки с письмами? Например, не обсуждать Предметы в письмах? Но ему придется. Размер его достояния все время меняется: какие-то Предметы взяты для вооружения бригады, другие прибавились из Дара в Запределье. Представитель Кукловода в Палате не будет знать точного списка легальных Предметов. Хорошо, а если Кукловод так это и оставит? Не знает представитель - ну и пусть не знает... Тогда он окажется единственным идиотом изо всех лордов Палаты, не знающим достояния своего сюзерена. Сам этот факт - уже улика!
   Владыка был жестоко убит, - вела свое Минерва. Даже тирана следовало призвать к ответу в Палате или суде, дать возможность оправдаться за свои ошибки. Но его закололи подлым ударом в спину... ла-ла-ла...
   А если представитель Кукловода имеет с собою Голос Бога? Очень маловероятно: один Голос Бога - у Ориджинов, другой - у самого Кукловода, третий, если существует, должен быть у Пауля. Но, допустим, есть и четвертый - у посланника в Палате. Тогда тот вовсе не отправит письма, а поговорит с хозяином через Предмет. Но и это станет уликой! Остальные-то напишут! А если злодейский агент так хитер, что главное скажет Голосом Бога, а письмо пошлет для виду? Тогда по характеру письма можно будет понять, что оно - подложное. Будет написано небрежно, упущено что-то яркое - та же речь владычицы, к примеру. Кстати, что там говорит Мими?..
   - Согласно кодексу, милорды, поступок Менсона есть вассальная измена и убийство. Я убеждена, что он должен быть судим по закону. Разделяете ли вы мое мнение, милорды?
   Многие подняли синие флажки, но без особого вдохновения. Большинство не знало, что Менсон еще жив, и не понимало, зачем вообще говорить о нем.
   - Господа, простите мое многословие. Теперь я перейду к сути вопроса.
   Наконец-то, - подумал Эрвин. И отметил, что голос Мими совсем перестал дрожать: болтовня об Адриане дала ей целый вагон уверенности.
   - Поскольку суд над Менсоном необходим и представляет интерес для Палаты, как вы посмотрите на то, чтобы провести суд прямо здесь, в этом зале?
   Вопрос прозвучал так ровно, что лорды не сразу уловили значение. Кто-то механически поднял флажок, кто-то пошуршал бумагой, делая заметку... А затем воцарилась гробовая тишина - понимание достигло умов.
   - Ваше молчание тревожит меня, - отметила Минерва. - Ах, видимо, я вас сбила с толку. Простите, милорды! Да, Менсон жив. Он был схвачен в Дарквотере и доставлен к нам ее величеством королевой Маделин. Завтра начнется суд над ним. Я предлагаю вести слушания в здании Палаты. Можно чередовать дни суда с днями наших заседаний.
   Палата разом загомонила, зашепталась, зашуршала. Мими выдержала паузу, давая лордам время осмыслить новость.
   Задумался и Эрвин. Мими высказала идею экспромтом, не обсудив с ним заранее. К чему приведет суд в здании Палаты?
   Во-первых, здание Палаты окружено исключительной защитой. Вокруг него и вокруг площади, и вокруг ближайших кварталов стоят оцеплениями кайры. На крышах домов и балконах дежурят лучники, внутри Палаты -- рота лазурных гвардейцев, другая рота в мещанском платье рассыпана по площади. У всех -- и гвардейцев, и кайров -- имеются искровые самострелы. На крайний случай под зданием найден и открыт старый подземный ход, проверены механизмы всех дверей, приставлена стража. Здание суда и близко не столь безопасно, как Палата.
   Во-вторых, процесс пройдет на глазах первых лордов земель, и весь цвет дворянства убедится в справедливости императрицы. Суд станет третьим камнем в фундаменте репутации Минервы - как спасение Фаунтерры и усмирение степняков.
   И то, и другое - хорошо, полезно. Но Эрвину чудилось, будто ускользает нечто особенно важное... Первые лорды земель соберутся на суде... Множество правителей будут слушать речи обвинителя, свидетелей, Менсона... Шут расскажет при всех...
   Все в зале Палаты! За закрытыми дверями!
   Да!
   Милая альтесса, ты хотела решения? Вот же оно!
   - Гениально, ваше величество! - закричал Эрвин, схватившись с места. - Прекрасная идея, замечательная!
   Мими покраснела от удовольствия, а Эмбер звякнул прутком по стеклу:
   - Милорды и миледи, кто считает вопрос достойным голосования?
   Конечно, они считали. Синие флажки один за другим поднимались над головами. Лорды, которых Менсон высмеивал при дворе; лорды, любившие Телуриана, которого Менсон чуть не скинул с трона; лорды, презирающие безумца и шута; лорды, ненавидящие вассалов-предателей... Все жаждали увидеть расправу над Менсоном. Исключений не нашлось. Великолепно!
   Время подошло к обеду, и Дориан Эмбер уже собрался объявить перерыв, как вдруг младший Фарвей, сын герцога, поднял флажок.
   - Ради мудрости Палаты, прошу слова.
   - По какому вопросу, милорд?
   - О здоровье ее величества Леди-во-Тьме.
   - Сего вопроса нет в дневной повестке, милорд. Вы можете внести его в список обсуждений на завтра.
   - Господин секретарь, я не выношу данный вопрос на дебаты, а лишь хочу выказать сочувствие послам королевства Дарквотера.
   Эмбер с поклоном предоставил слово Фарвею. Тот взошел на трибуну.
   - Я говорю от имени герцогства Надежда, но полагаю, что и вся Палата присоединится к моим словам. Мы испытываем глубочайшее сожаление от того несчастья, которое постигло королеву Маделин. Вдвойне горько то, что здоровье покинуло ее величество по пути на заседание Палаты и лишило нас счастья видеть и слышать королеву. Молим Праматерь Сьюзен и Праматерь Янмэй дать сил ее величеству как можно скорее подняться на ноги.
   Палата отозвалась одобрительным ропотом. Епископы Праотеческой Церкви взяли слово, чтобы присоединиться к пожеланию Фарвея; затем то же сделала и святая мать Корделия. Формальная вежливость, ничего, казалось бы, не значащая... Однако ни Фарвей, ни епископы Праотцов ни разу не использовали слова "хворь". Со всею вежливостью они дали понять, что подозревают попытку покушения.
   Эммон Дарклин ответил им так:
   - От имени королевства Дарквотер и ее величества Маделин я нижайше благодарю вас. Поддержка Праматерей и богов понадобится королеве в том положении, в котором она оказалась.
   После этого секретарь объявил перерыв.
  

Голос Короны от 10 мая 1775 года

  
   Вниманию лордов и леди, сударей и сударынь предлагаются волнующие новости из здания Палаты Представителей.
   Нынешнее заседание было открыто блестящей речью владычицы Минервы, Несущей Мир. С подлинным красноречием ее величество возблагодарила богов и Праматерей за то почетное бремя, какое они возложили на ее плечи. Также владычица приветствовала собравшихся лордов, выказав им при этом глубокое почтение, отметив их мудрость и благородство. Особенную честь ее величество оказала Великому Дому Литленд, назначив леди Ребекку Элеонору Агату своею представительницей в Палате.
   Все прочие представители разных земель были объявлены заранее. Их имена являют собою галерею почета, составленную из самых изысканных, мудрых и доблестных лордов изо всех краев Империи. Полный список сих блестящих имен, сопровождаемый титулами и заслугами, вы найдете, раскрыв страницу 4.
   Первый вопрос на заседании был поднят лордом-канцлером Империи, герцогом Эрвином С.Д. Ориджином. Он явил лордам Палаты подлинный образчик благородства, когда призвал их дать самую честную и строгую оценку своей борьбе против тирании владыки Адриана. Не боясь порицания, герцог Ориджин сам поставил себя на суд Палаты - и был вознагражден полнейшим признанием своих заслуг. Насладитесь подробным описанием этой блистательной драмы на странице 6.
   Со вторым вопросом выступил герцог Морис Э.Д. Лабелин. Без законных на то оснований, герцог Лабелин потребовал полного возврата своих земель, утраченных в ходе Северной Вспышки. Означенные земли были захвачены герцогом Ориджином и лордами Нортвуда в ходе справедливой войны, с соблюдением всех законов чести, на что и указал в своем выступлении представитель Ориджина, граф Лиллидей. Поскольку буква закона говорит отнюдь не в пользу герцога Лабелина, то, очевидно, он надеялся на одно лишь сочувствие Палаты, однако не получил его. Если данные события возбудили ваше любопытство, советуем взглянуть на страницу 8.
   Далее выступила ее величество Минерва и буквально ошеломила Палату сбивающим с ног известием: лорд Менсон Луиза Виолетта, придворный шут, подозреваемый в убийстве владыки Адриана, найден живым и передан во власть Короны! Справедливый суд над ним начнется 16 мая сего года и будет проходить прямо в здании Палаты Представителей. Нельзя сомневаться в том, что данное событие вызовет полный интерес у любого благонравного жителя Империи. Потому мы считаем своим долгом тщательно осветить каждое судебное заседание. Мы обязуемся делать особый выпуск "Голоса Короны" в каждый день работы как Палаты Представителей, так и верховного суда, приводя все подробности и потребные иллюстрации. К великому нашему сожалению, типография не обладает достаточной мощностью, чтобы порадовать копиями издания всех грамотных жителей Империи. Потому мы нижайше просим тех, кому попадут в руки наши издания, пересказывать новости всем своим родным и друзьям, а при возможности зачитывать вслух.
   Сегодня для вашего ведома нами представлены такие материалы:
   - заявление гвардии капитана Уитмора о порядке содержания под стражей лорда Менсона, а также о здоровье последнего;
   - рассказ лорда Дарклина из Нэн-Клера о том, каким образом лорд Менсон был обнаружен и арестован;
   - краткая биография лорда Менсона;
   - выдержки из наших статей за декабрь минувшего года, в которых приводилось описание гибели владыки Адриана.
   Эти материалы, не могущие не вызвать вашего жадного интереса, представлены на страницах 10 - 16.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Монета - 7
  
   Апрель 1775г. от Сошествия
   Лаэм, Мелисон, архипелаг Тысяча Осколков
  
  
   - Куда мы идем? - спросила Низа.
   Высохшая до трещин грунтовая дорога вела к Лаэму, в жарком мареве подрагивали белые башни дворцов, муравейники бедняцких кварталов. За спиною остался городишко, чьего названия Хармон так и не узнал. Он пожал плечами вместо ответа.
   - Лучше скажи: зачем ты меня спасла?
   - Я тебе задолжала, славный. Решила вернуть долг.
   Хармон кивнул:
   - Так и подумал. Значит, теперь долг уплачен.
   Какое-то время они шагали молча. То бишь, шагал Хармон, Низа ехала верхом. Солнце припекало, из-под башмаков поднималась сухая летучая пыль, липла к мокрой от пота груди. Впереди несколько миль дороги, в кармане ни агатки, в желудке пустота. Однако Хармон чувствовал странную свободу. Будто птица: куда хочешь -- туда лети.
   - Они забрали все мои деньги, - сказал Хармон.
   - Сочувствую, - ответила Низа.
   - Я веду к тому, что больше ничто тебя не держит со мною. Долги отданы, а я такой же нищий, как ты.
   Низа снова помолчала, меряя дорогу шагами.
   - Хочешь, чтобы я ушла?
   - Ты звала меня теленком, потом -- чудовищем. Зачем тебе делить путь с таким непонятным существом? Не лучше ли найти человека?
   Девушка бросила на него подозрительный взгляд:
   - Ты что, смеешься?
   - Не над тобой. Просто веселюсь.
   - Это почему? Ты потерял все деньги и решил повеселиться? Я не думала, что купцы так поступают!
   - А я и не купец. Я -- волшебный теленок. М-муууу!
   Низа нахмурилась, но не повернула в другую сторону. Так и ехала возле Хармона, косясь с подозрением. Если посмотреть со стороны, то забавная картинка: смуглая тощая девчонка торчит в седле, гордая как ворона, а рядом шаркает подошвами круглопузый торгаш, отдувается, обливается потом. Подходящий рисунок для какой-нибудь комедии. Но улыбался Хармон не поэтому.
   - Видать, тебя сильно побили, - сделала вывод Низа. - Был один шаван в моем роду: как-то вылетел из седла и головой об пень. С тех пор все смеялся почем зря. Даже во сне, случалось.
   - Нет, по голове не били, - возразил Хармон. - Вообще не били. Кто ж поднимет руку на чудо-теленка!
   - А что делали?
   Хармон рассказал вкратце. Даже этот рассказ, по всему плачевный, не испортил его настроения. Хармон опечалился только, когда говорил про смерть Рико. Но, перейдя к плену, заговорил веселее:
   - Прошлый раз я сидел в яме со скелетом Ориджина. На сей раз -- с красивой женщиной и двумя детишками. Я смотрю, жизнь-то в гору идет. Случись мне снова попасть в темницу -- буду сидеть с молоденькими девушками и полной бочкой вина!
   - У тебя деньги забрали, - строго сказала Низа, будто пробуя его веселье на прочность.
   - Ага. Две тысячи эфесов.
   - И с чего же ты радуешься?
   Хармон промолчал, и Низа добавила:
   - Я от тебя не отстану, пока не скажешь.
   - Так я сам не знаю.
   - Врешь, все ты знаешь. Буду спрашивать, пока не ответишь.
   - А если не отвечу, так и останешься со мной?
   - Может, останусь. Скажешь правду -- дам тебе ехать верхом.
   - Ого, щедрость! Кстати, где коня взяла?
   Низа фыркнула:
   - Я же шаванка!.. Почему радуешься-то? Ни разу тебя таким веселым не видала. Ты что, в яме со вдовой развлекся?
   - Конечно, нет.
   - Так почему?
   Дорога тянулась, Хармон взбивал пыль башмаками, дыша полной грудью, чувствуя эту странную птичью легкость. Низа упрямо донимала его одним и тем же вопросом. Не сдавалась добрую милю, пока Хармон, наконец, не рассмотрел все узоры в своей душе и не сказал вслух:
   - Вот в чем дело, Низа. Этой ночью я твердо убедился, что боги меня слышат. Казалось бы, нет им приятности замечать такого старого прохвоста, как я. Однако же, я попросил - они сразу заметили и дали ответ. Да еще какой! Твоими руками почти с самой Звезды на землю вернули. Это очень мне душу согрело. Выходит, боги знают, что я - хороший человек и стою их внимания.
   Низа просветлела лицом и кивнула:
   - Я понимаю тебя. Я бы тоже радовалась, случись со мной такое. Не всякого человека боги замечают, так что ты - особенный.
   - Чудесный теленок, - хохотнул Хармон.
   Низа спешилась:
   - Садись на коня.
   Они поменялись местами: Низа легко соскользнула наземь, торговец водрузился в седло.
   - Я хочу идти с тобой, - сказала девушка. - Нечасто попадаются чудесные люди. Возможно, ты первый на моем веку.
   Хармон ответил:
   - Должен предупредить тебя. Я, вроде как, дал богам одну клятву. Теперь, пожалуй, придется ее исполнить.
   - Какую клятву?
   - Ну, стать добрым, или вроде того. Жить по всем заповедям и по совести. Как говорится, идти путем добра. Не обещаю, что это будет просто.
   Низа пожала плечами:
   - К сложностям мне не привыкать. Куда ведет твой путь добра?
   - Сначала в Мелисон, - сказал Хармон.
   - За небесным кораблем?
   - И за Светлой Сферой.
   Низа хмуро умолкла. Хармон добавил:
   - Ты была права: получив Предмет, я не сделал ничего хорошего. Но теперь боги ждут от меня доброго поступка. Нельзя их разочаровывать.
   Низа окинула его настороженным взглядом, словно оценивая скрытую способность Хармона творить добро.
   - И что ты будешь делать? Исцелять больных?
   - Я не умею.
   - Дарить благословение?
   - Я же не священник.
   - Улучшать плодовитость скота?
   - Не слыхал, что Предметы делают такое.
   - Так каков твой план, ганта Хорам?
   - Мы пошлем письмо в Излучину, что в Землях Короны. Там живет один мой друг. Он точно знает, как распорядиться Предметом.
   Он добавил после паузы:
   - И вот что... меня зовут Хармон Паула Роджер.
  
   До Мелисона они добирались четыре дня. Вышло бы быстрее, если б Хармон согласился все время ехать верхом. Но из благородных побуждений он то и дело уступал седло Низе, а сам брел пешком -- весьма медленно. Устав от проволочек, Низа украла второго коня, но Хармон велел вернуть -- нельзя начинать путь добра с конокрадства. Воровать еду торговец тоже не согласился. Чтобы добыть пропитание, продали хармонов пояс и башмаки. Пили воду из родников, ночевали под открытым небом, днем изнемогали от солнца. Точнее, Хармон изнемогал. Ему казалось, дорога длится уже год и будет длиться еще вечность. Потому он очень удивился, когда под вечер пятого дня увидел перед собою долину с небольшим городком виноделов.
   Первым делом в Мелисоне отправились к отцу Элизию. Увидев их, священник изобразил одновременно и радость, и ужас.
   - Какое счастье, что вы живы! Но что стряслось, какие беды выпали на вашу долю? Но все же, как милостивы боги!
   Он накормил путников ужином и рассказал, что было в Мелисоне. Тем утром, ничего не подозревая, слуги пришли в поместье Хорама -- и увидели подлинный кошмар: истерзанный труп Онорико на залитом кровью полу. Слуги унеслись со всех ног. Пока они бежали в город, их воображение работало, рисуя леденящие подробности трагедии. Дрожа от страха, слуги поведали мещанам, что шаванка Низа зарезала Онорико, Хорама и Гортензия, съела их сердца и искупалась в их крови, а после, обратившись горною кошкой, умчалась в ночь. Только так можно объяснить исчезновение всех жителей поместья!
   Два дня мещане боялись покидать дома, держали ставни на запоре, а по улицам передвигались только вооруженными группами. К поместью, понятно, никто даже не приближался. Поговаривали о необходимости сжечь его дотла, но охотников лично пойти и сделать не нашлось. На третий день кому-то вспомнилось, что мастер Гортензий вроде бы уехал из Мелисона на извозчике. Вскоре вернулся тот самый извозчик и подтвердил: изобретатель подался навестить родню. Завидуя извозчику, который принес столь важную новость и попал в центр внимания, другие мещане тоже стали напрягать память. Сразу несколько человек припомнили, что ранним утром злосчастного дня сквозь Мелисон проехала странная карета с хмурыми парнями на запятках. Странность кареты заключалась в том, что она не сделала остановку ни у кабачка, ни на базаре, а скорейшим образом покинула город. Версия с кровожадной шаванкой постепенно сменилась гипотезой о приезжих убийцах. Последние меньше страшили горожан: шаванка-оборотень могла и дальше рыскать вокруг Мелисона, ища новых жертв, а приезжие убийцы что? Убили себе и уехали по своим черным делам, и больше не вернутся. Так что стайка горожан под предводительством констебля рискнула навестить поместье. Они нашли весьма нелицеприятный труп Онорико, который не без труда похоронили, проводив душу на Звезду обильными молитвами. Свидетельств других убийств в поместье не имелось.
   Тогда стало ясно, что неведомые злодеи выкрали и купца, и Низу. Как поступить в этом случае, мещане не представляли. Наверняка похищенные живы и требуют помощи, но где их найти, чтобы помочь? Сделали все возможное: убрали в поместье так, будто хозяин уехал всего на денек; написали всем знакомым бургомистру лордам, а также шерифу Лаэма; ввели обычай ежедневно читать по четыре молитвы за здоровье Хармона и Низы. Несколько мужчин даже стали упражняться в стрельбе из лука, чтобы крепко задать жару похитителям, если те снова покажут свой нос. Но никто подозрительный больше не появлялся в Мелисоне.
   - Вообразите же мое счастье видеть вас нынче живыми и здоровыми! - подытожил рассказ отец Элизий.
   Ясное дело, теперь он ждал ответного рассказа, но Хармон попросил:
   - Прими мою исповедь, отче.
   Для такого дела Элизий отпер церквушку и провел купца к алтарю. Осенив его священной спиралью, задал вопрос:
   - Ты знаешь свое место в мире, славный?
   - Нет, отче. Год назад я потерял его и никак не обрету вновь.
   - Усердно ли ты трудишься?
   - Не тружусь вовсе. С тех пор, как заработал богатство, только и делаю, что ем да сплю.
   - Развиваешь свое тело и разум?
   - Отче, я заплываю жиром и тупею.
   Все больше хмурясь, священник продвигался по списку и выявлял новые заповеди, попранные Хармоном.
   - Брал ли ты чужое?
   - Да, отче. Всего раз, но вещь была очень дорогой.
   - Сокращал ли ты срок, отпущенный богами?
   В голосе Элизия явно слышалась надежда, но Хармон разрушил и ее:
   - Да, отче. Дважды.
   Нашлась лишь одна заповедь, которую торговец свято соблюдал: "Не получай удовольствия от страданий". Хармон никогда не радовался ничьим страданиям. Чего нет, того нет.
   Кончив опрос, отец Элизий тяжело вздохнул.
   - Вижу, славный Хорам, ты вел не слишком благочестивую жизнь. Твоя душа далека от кристальной чистоты. Праотцы хмурятся, глядя на нее.
   - Догадываюсь.
   - Но вот что я скажу: на свете нет совсем плохих людей. Некоторые говорят: "Я уже так плох, что никакие дела меня не исправят, а значит, нечего и стараться". Но это лень и трусость, славный. Только трус назовет себя законченным негодяем и бросит всякие старания стать лучше. Человек мужественный должен трудиться над собою и не терять надежды, как бы много проступков ни было за плечами.
   Хармон вздохнул вместо ответа. Священник продолжил:
   - Вижу, что в глубине сердца ты хороший человек, но по ошибке сбился с пути. Боги позаботятся о тебе, но лишь в том случае, если начнешь делать шаги им навстречу. Потому сейчас реши для себя и скажи мне: какой первый шаг ты совершишь?
   Торговец крепко призадумался. Почесал бороду, поскреб затылок.
   - Наверное... думаю, мне нужно... - и вдруг вспыхнуло, как озарение: - отдать Светлую Сферу!
   - Отдать что?.. - не понял Элизий.
   - Ту вещь, которую я украл.
  
   Эта простая и страшная идея взбудоражила Хармона. Наполнила душу таким вдохновением, какого он не чувствовал больше двадцати лет - со дня, когда увидел способ заработать свой первый эфес.
   Отдать Сферу. Два слова все расставляли по местам, придавали жизни цель и смысл. Все пошло кувырком в день, когда Хармон украл Сферу. С этого началось смертоубийство, вечная погоня, игра в прятки с собственной совестью. Украв Сферу, Хармон потерял себя. Вернуть ее - и все наладится. Герцог Лабелин, нанимающий на службу жестоких убийц, недостоин владеть Сферой, потому боги передали ее Хармону. Но и Хармон не так хорош, чтобы владеть Предметом. С его помощью святыня должна попасть в нужные, истинно благочестивые руки - и тогда вся история ее скитаний получит смысл.
   Сперва Хармон хотел только посоветоваться с отцом Давидом, как лучше применить Сферу. Теперь со всей ясностью видел: ни к чему лишние разговоры, нужно просто приехать в Излучину и отдать Давиду Предмет. А может быть, даже вступить в его орден людей, творящих добро. После такого щедрого дара Хармона точно примут. И небесный корабль пригодится для того, чтобы скорее попасть в Излучину, а впоследствии, возможно, сослужит ордену добрую службу.
   Правда, Хармон не был до конца уверен, что сможет вот так взять и проститься со Сферой. Может статься, взяв ее в руки, он не сумеет разжать пальцы. Но даже сама мысль отдать Сферу уже делала Хармона чище в его собственных глазах. Подлинный злодей - какой-нибудь Гетт - и не подумал бы вернуть Светлую Сферу, а Хармон - подумал! Значит, его душа не прогнила насквозь!
   Стоял поздний час, но Хармону не терпелось сделать первый шаг к новой цели и укрепить это приятное чувство собственной правоты. Потому от отца Элизия он направился к бургомистру Корнелию - взять взаймы немного денег под залог поместья и послать пару писем: отцу Давиду и мастеру Гортензию. Давида хорошо бы предупредить, чтобы ждал Хармона в Излучине, а то ведь он может и пуститься в странствия. А Гортензий нужен чтобы скорее поднять в небо шар. Хармон улыбнулся: лучше сказать не шар, а сферу. Вместо Светлой Сферы теперь будет небесная. Вместо краденой - заслуженная честным трудом. Вместо постыдной тайны - предмет для гордости!
   У бургомистра Корнелия были гости - на то указывала карета у входа и обилие светящихся окон.
   - Может, завтра? - предложила Низа.
   - Мы идем по пути добра и не можем мешкать! - отрезал Хармон. На деле он побаивался возвращаться в поместье и надеялся напроситься на ночлег.
   Слуга доложил бургомистру о славном Хораме и вернулся минуту спустя:
   - Проходите скорее, славный! Мастер Корнелий рад вам так же, как полной луне в темную ночь!
   Едва Хармон и Низа вошли в чайную комнату, как бургомистр издал радостный возглас и ринулся к ним с распростертыми объятиями. Однако взгляд торговца прилип к другому человеку - гостю, что лукаво улыбался, сидя за чайным столом. Некоторая часть хармонова вдохновения исчезла с одного взгляда на этого гостя. То был маркиз Мираль-Сенелий, вассал Второго из Пяти.
   - Славный Хорам, я возношу благодарности богам за возможность видеть вас невредимым!
   Торговец ответил на приветствия и уселся за стол. Низа устроилась рядом, и Хармон заметил, как рука ее тайком скользнула вниз, к сапогу, нащупала спрятанный кинжал. Маркиз заговорил любезнейшим тоном:
   - Дражайший Хорам, и я, и мой высокий господин были несказанно встревожены отсутствием вашего ответа. Наше волнение стократно возросло, когда нас достигли слухи, что и вы, и ваша милая спутница исчезли без следа. "В каком жестоком мире мы живем, если среди белого дня человека могут выкрасть из его собственного дома!" - вот слова, которые я сказал господину. А он ответил: "Поезжай же в Мелисон, славный, и лично разберись во всем и сделай все, что можно, для спасения несчастного купца Хорама!"
   Бургомистр Корнелий добавил:
   - Весь наш город порешил так же! Если что-то можно сделать для спасения, то именно это и нужно сделать, а если нельзя - то нельзя.
   - Благодарю вас, господа, - не без тревоги поклонился Хармон.
   - Как вы можете заметить, славный Хорам, я прибыл в Мелисон с некоторым опозданием - в день, когда ваше спасение свершилось уже своим чередом. Но прошу не обвинять меня в нехватке расторопности, ведь я не сидел без дела. Первым долгом я обратил свои взгляды не на Мелисон, а на Лаэм, допустив, что именно оттуда прибыла карета похитителей.
   - Вся скверна приходит оттуда, - буркнул Корнелий.
   - В Лаэме я навел справки в службе шерифа и узнал о подобном нападении на дом Ванессы-Лилит, каковое тоже увенчалось похищением. Я выяснил, что в совершении сего злодейства подозревают некоего господина Мо, состоящего на службе у леди Магды Лабелин. Потянув за некоторые ниточки, я связался с людьми, стоящими подле леди Магды и задал им несколько вопросов и узнал, что стараниями широкополого Родриго вы покинули место своего заточения и отбыли в неведомую леди Магде сторону. Миледи не предполагала, что вы можете вернуться в то самое поместье, где были так жестоко атакованы. Я же, напротив, допустил, что именно сюда вы и явитесь - и, как видите, оказался прав.
   - Так леди Магда знает?.. - вырвалось у Хармона.
   - О вашем чудесном спасении? Боюсь, что не могу этого отрицать. Правда, ее слуга Мо пережил некоторые личные неурядицы и спешно отбыл из Шиммери, так что он больше не потревожит вас. Но сама леди Магда все еще вынашивает мысли о близком знакомстве с вами. В связи с чем, славный Хорам, я хочу немного видоизменить сделанное вам предложение.
   - Я внимательно слушаю вас, маркиз.
   - Для начала простите то любопытство, с коим я вынужден задать один вопрос: как много вы рассказали господину Мо о небесном корабле?
   Брови Хармона дернулись вверх.
   - Ничего. Он не интересовался кораблем.
   - Совершенно не интересовался?
   - Этого мерзавца заботили только мои деньги.
   - О, как глупо со стороны этого мерзавца, а равно и всех остальных мерзавцев на свете. Их всегда заботят деньги - и это всегда оказывается весьма недальновидно. Деньги - лишь средство, промежуточный шаг. Целью же, в нашем случае, является небесный корабль.
   - Мо не тронул его. Шар остался в целости и сохранности.
   - Как и все сведения о нем?
   - Да, маркиз.
   - Прекрасно. В таком случае, услышьте предложение моего господина. Вы передадите моему господину, Второму из Пяти, и сам небесный корабль, и все записки о секретах его создания. Вы потребуете с мастера Гортензия клятвы ни для кого другого, кроме моего господина, не строить новых небесных кораблей. Сами дадите такую же клятву и поступите на службу к моему господину в качестве советника по небесному судостроительству. Вы получите завидное жалование, а главное - полную защиту ото всех будущих нападок леди Магды и других представителей Дома Лабелин. Вы будете жить среди прекрасных Львиных гор, огражденный ото всех опасностей, и предаваться любимому делу: созданию небесных кораблей.
   Низа беспокойно покосилась на Хармона - ее встревожил излишек меда в маркизовых речах. Но торговец был спокоен и обретал все больше уверенности с каждой минутой. Он понимал причину сговорчивости маркиза: шар-то спрятан, как и мастер Гортензий. Люди Второго пока не нашли их, а времени на поиски - обмаль. Того и гляди, Хармона схватят люди Лабелина, и единственный путь к небесному кораблю оборвется.
   - Звучит довольно заманчиво, маркиз, - не торопясь проговорил Хармон. - Однако я имею пару пожеланий и надеюсь, что вы учтете их.
   - К вашим услугам, славный.
   - Во-первых, дайте клятву дворянина, что не причините вреда мне, Низе и Гортензию, и не попытаетесь получить шар силой.
   Маркиз выразил подобающее возмущение, а затем принес клятву. Более того, он выложил на стол конверт с личной печатью Второго:
   - В этом послании, славный Хорам, письменное поручительство моего господина в том, что он выполнит все названные мною условия.
   - Благодарю вас, маркиз. Мое второе пожелание таково. Я хотел бы отправить письмо в Земли Короны, в Излучину, а затем полететь туда и встретиться с моим другом. После этого готов вернуться и с легким сердцем поступить на службу к вашему господину.
   - Мой господин предоставит вам и время, и средства для путешествия. Но будет лучше, если небесный корабль на это время останется в замке господина в Пентаго. Там он точно пребудет в сохранности, чего не скажешь об Излучине. Слыхали ли вы, славный, что на севере Земель Короны бушует крестьянское восстание? Мой господин не желает, чтобы чудо научной мысли попало в руки холопов-бунтарей. Взамен он предоставит вам самых быстрых коней и надежный эскорт.
   Хармон призадумался. Все звучало разумно, обоснованно и не мешало его планам творить добро. Несколько ограничивало свободу - но, по правде, само решение встать на путь добра уже отняло часть свободы. Нельзя твердо следовать заповедям и при этом быть вольною птицей в полете. К тому же, деньги... Второй предлагал хорошее жалование, а с деньгами всяко легче творить добро, чем без них.
   - Смогу ли я порою совершать воздушные прогулки и брать в полет мою спутницу Низу?
   - Не вижу к этому совершенно никаких препятствий! Лишь бы небесный корабль не покидал пределов Шиммери и не залетал в столь опасные края, как Рейс, Дарквотер или Литленд.
   Хармон покосился на Низу - ее лицо было безучастным. Даже слишком безучастным, похожим на деревянную маску. Хармон подумал: и что с того? Моя сфера, моя жизнь, мне и решать.
   - Я принимаю ваше щедрое предложение, маркиз. От всей души благодарю. Да будет наше сотрудничество долгим и плодотворным!
   Он потянулся за конвертом, но Мираль-Сенелий придержал письмо пальцем.
   - Простите, славный, я не успел сказать: мой господин тоже имеет одно условие.
   - Какое?
   Маркиз степенно налил себе чаю, с чувством просмаковал первый глоток.
   - Позвольте мне зайти издалека. Как вы знаете, в землях моего господина находится великое чудо природы: Бездонная Пропасть. Полагаю, вы никогда не видели ее, потому постараюсь описать - в той мере, на какую способны мои скудные слова. Представьте себе долину столь глубокую, что ни с одной из окрестных скал нельзя увидеть ее дна. Взгляд, устремленный вниз, тонет в кромешном холодном тумане, ниже которого стоит непроглядная тень. Брошенный вниз камень не издает звука удара - очевидно, он касается дна за пределом, доступным слуху человека. Веревка, достаточно длинная, чтобы лечь на дно, рвется под своим весом. С трех сторон долины имеются перевалы, с которых вниз, в чашу, ведут тропинки. Но каждая тропа кончается внезапным обрывом в толще тумана, и немало смельчаков оплатили жизнями попытки пройти эти тропы до конца. Монастырь Максимиана, возведенный на скале над пропастью, имеет размер полноценного замка - но в сравнении с бездною кажется крупицей сахара, налипшей на стенку чайной чашки.
   Почему-то от слов маркиза Хармону становилось не по себе. Казалось, холодный туман - как в пропасти - заползал под рубаху и оседал каплями на спине.
   - Бездонная Пропасть, - вел дальше маркиз, - самое непостижимое из творений природы. Среди ученого люда бытует мнение, что горы растут снизу вверх. Желая сотворить гору, боги берут два участка земной тверди и сталкивают меж собою, и в месте столкновения образуется складка - горный хребет. Но Бездонная Пропасть, по всей видимости, возникла иным путем: сверху вниз. Исполинская и непостижимая сила ударила по земле молотом и пробила дыру. Некоторые богословы верят, что сия дыра ведет прямо на нижний виток вселенской спирали - в царство богов. Другие полагают, что Бездонная Пропасть суть ложе Перводара - отца всех божественных Даров. Они говорят, что сокровища Перводара превосходят сумму всех остальных Даров, взятых вместе.
   - Никогда не слышал такого... - пересохшим горлом выдавил Хармон.
   - Эти знания не для широкого люда, - развел руками маркиз. - В разные века и годы не менее тысячи человек пытались спуститься на дно Бездонного Провала. Они использовали веревки, клинья и крючья, искали безопасные тропы. Многие срывались еще в пределах слышимости, и их предсмертный крик достигал ушей монахов в обители. Другие просто уходили без следа, и никто более о них не слышал. Даже если они сумели достичь дна, то не смогли подняться обратно. Итак, тысяча человек погибла, пытаясь покорить Бездонную Пропасть, движимая лишь любопытством и жаждой славы. Вообразите, во сколько раз умножилось бы скорбное число, если бы люди искали сокровищ Перводара! Потому богословы, верящие в Перводар, не дают своей вере расходиться по миру.
   - К чему ведут все ваши слова, маркиз? - спросила Низа.
   Мираль-Сенелий плеснул чая в чашку и, не торопясь, опорожнил ее.
   - Резонный вопрос, сударыня, ведь моя речь как раз подошла к своей цели. Мой господин, Второй из Пяти, просит славного Хорама сесть в небесный корабль и спуститься на дно Бездонной Пропасти.
   Хармон разинул рот, как выброшенная прибоем рыба. Маркиз очаровательно улыбнулся.
   - От вас не требуется никаких усилий, славный. С таким инструментом, как летающий шар, вы легко опуститесь на дно, посмотрите, что там, подниметесь обратно и все расскажете. Разумеется, при условии, что Пропасть имеет дно. Если же она ведет в самое царство богов - тогда помолитесь им за всех нас и возвращайтесь.
   Пожалуй, в том не было смысла, но Хармон все же задал безнадежный вопрос:
   - А я... могу отказаться?
   - Конечно, несомненно, можете! Культуре королевства Шиммери противна всякого рода неволя! Только вам следует знать: отказавшись от спуска в Пропасть, вы отвергнете и остальные предложения моего господина, и его покровительство, и благосклонность. Видите ли, славный, спуск в Бездонную Пропасть, и есть главная цель приобретения корабля. Лишь осознав эту возможность, Второй из Пяти возжелал купить ваше детище. Сперва мой господин хотел послать в экспедицию своих вассалов, но потом рассудил: кто подойдет лучше, чем сам изобретатель шара и первый в мире небесный негоциант?
  
   * * *
   Шиммерийцев было двое: генерал наемников принца Гектора и первый секретарь принца Гектора. Генерал -- это молодая наглая золоченая задница по имени Гитан. Секретарь -- это тощая надменная задница с усиками, имя запомнить не удалось. Говорил секретарь:
   - Господа, солнечное королевство Шиммери приносит вам нижайшие и глубочайшие извинения. Случившееся самым серьезным образом опечалило весь Совет Пяти и омрачило небосвод радости тучами горечи и досады. От имени королевства Шиммери мы просим вас принять наши искренние заверения, что...
   Леди Магда Лабелин прикидывала: каковы шансы плюнуть секретарю прицельно прямо в глаз? Он сидит по ту сторону широкого стола, от ее рта до его морды никак не меньше пяти футов. И мордочка мелкая, острая, вся какая-то собранная к носу. Для поражения цели нужен, во-первых, отличный глазомер, а во-вторых, недюжинная сила легких: от души набрать воздуха и вложиться в один молодецкий плевок. Леди Магда с горечью признала, что не способна на такое. Барон Хьюго -- другое дело: тот и из лука бьет без промаха, и легкие имеет что надо -- приноровился на солдат орать. Но у барона занят рот.
   - Господа, - говорит барон шиммерийцам, - я не могу понять. Формально вы приносите извинения, но суть не отвечает форме. Две недели назад шиммерийское судно атаковало наш галеон "Гордость Грейса" прямо на якорной стоянке. Шиммерийское судно с шиммерийской командой, днем раньше покинувшее лаэмскую гавань. Пиратское оно или нет -- в любом случае, это явная агрессия со стороны Шиммери! Принц Гектор отвечает за нашу безопасность, покуда мы его гости!
   - Принц Гектор искренне сожалеет...
   - Я не окончил, сударь. Две недели после инцидента мы не могли добиться от принца никаких объяснений. Две недели, сударь! И вот сегодня являетесь вы -- секретарь, и вы -- командир... наемников.
   Последнее слово барон выплюнул с нескрываемым презрением. Не так эффектно, как плевок в глаз, но все же что-то.
   - Принц Гектор, к сожалению, не имел возможности лично навестить вас, поскольку спешно отбыл в Фаунтерру по приглашению ее величества.
   - Мы это знаем, сударь. Мы знаем это потому, что видели в подзорную трубу, как флот принца покинул бухту! Он не пришел для прощания с нами, он не принес извинений, он не прислал Второго или Третьего из Совета Пяти. Его высочество держал нас в неведении две недели, а потом исчез из Лаэма и прислал с извинениями пару мелких вассалов. Такие извинения, судари, больше напоминают насмешку!
   Генерал Гитан схватился с места:
   - Кого это вы назвали мелким вассалом, невежа?! Я -- генерал Лориналь Гитан, командир Солнечного полка, лучшего среди всех наемных полков Юга! Мой полк -- щит принца, доспех принца и шлем принца!
   - Вы -- рыцарь, генерал Гитан? - осведомился барон Деррил. - Вы приносили присягу, клялись служить принцу до самой смерти?
   - Я -- мастер воинского дела! Мастер должен получать оплату за свои шедевры!
   - Вы -- наемник, Гитан. Слуга не чести, а монеты.
   Генерал бросил руку на эфес. Секретарь удержал его:
   - Господа, не позволим мелким распрям омрачить минуту примирения. Клятвенно заверяю вас: единственная причина, по которой принц Гектор не смог вас навестить, - это самочувствие его высочества. В ходе последнего совместного пиршества он испытал недомогание, которое оказалось признаком более серьезной хвори, чем принц надеялся. Хворь причиняет его высочеству ужасные, ужасные страдания. Он не посмел явиться к вам, принеся с собой флюиды несчастья. С великим сожалением его высочество отбыл в Фаунтерру без прощания, однако велел нам извиниться перед вами и принести дар, который сможет загладить горькое послевкусие инцидента.
   За время визита в Лаэм леди Магда получила десятки даров, и каждый на поверку оказывался образцом какого-нибудь товара. Изо всех товаров, производимых королевством, она пока еще не разжилась искровым оком и слоном. У меня будет слон, - подумала Магда. Какое счастье!
   - В качестве примирительного дара, - сухо произнес барон Деррил, - мы надеялись на продолжение переговоров о закупке искрового оружия.
   - Барон, простите, но такой возможности его высочество не предусмотрел. Партия очей уже нашла своего покупателя и скоро будет погружена в корабли, чтобы отбыть на север.
   - Законы честной торговли предусматривают возможность, что выставленный на продажу товар может приобрести любой купец. А законы гостеприимства требуют блюсти безопасность гостя сильнее, чем свою собственную.
   - И тем не менее, примирительный дар его высочества имеет иную природу. Однако по сути своей он гораздо лучше и прибыльней, чем какая-то возможность торга. Дар его высочества принесет вам прямую денежную выгоду. Принц Гектор берет на себя все расходы, связанные с вашим размещением в Лаэме!
   Леди Магда поперхнулась и закашлялась. У барона отвисла челюсть. Он только и смог выдавить:
   - Простите?..
   - Уже двадцать дней, господа, вы с вашими слугами и вассалами находитесь во дворце его высочества. Тысяча ваших воинов расквартирована в Лаэме. До сих пор вы не оплачивали ни жилье, ни стол, а меж тем, за двадцать дней сумма расходов составила ни много, ни мало девять тысяч пятьсот эфесов.
   - Сколько?..
   - Господа, вы находитесь в лучшей резиденции белокаменного Лаэма. Вряд ли вы могли ожидать, что подобное размещение стоит пару агаток.
   Повисла пауза. Леди Магда, наконец, сумела унять кашель и уставилась в наглые рожи шиммерийцев. Нет, они не шутили. Эти задницы решили предъявить ей счет за пребывание в гостях. Серьезно. Без никаких, тьма сожри, шуток!
   - В состав вашего щедрого дара, - выдавил барон, - входят только истекшие двадцать дней или также наступающие?
   - Двадцать четыре есть сумма двух божественных чисел -- шестнадцати и восьми. Потому его высочество дарит вам еще четыре великолепных дня в своем дворце со всеми наслаждениями и увеселениями.
   - После чего нам следует покинуть Лаэм?
   - О, нет, господа! Вы можете пользоваться гостеприимством солнечного королевства сколько угодно, хоть до конца ваших дней, и мы будем только рады этому! Я убежден, что ваших денежных средств хватит еще на долгие годы веселой и сладкой жизни.
   Леди Магда смолчала по единственной причине: она решила ответить Гектору его же монетой и не говорить с его шавками. Но если бы она раскрыла рот, то смогла бы многое, очень многое сказать о вонючих задах и шиммерийском дерьме. Самом подлом и алчном среди всего дерьма на свете.
   - Вы оказываете давление на нас, - отчеканил барон Хьюго. - Вы намеренно завышаете цены и делаете наше пребывание в Лаэме несуразно дорогим, чтобы мы вынуждены были срочно купить ненужный нам товар. Это ход, не достойный ни дворянина, ни даже торговца. Мы в последний раз предлагаем вам одуматься.
   Генерал наемников поднялся. На самом-то деле он был красивым ублюдком: смуглый, мускулистый, высокий, с дерзкими глазами, полными самодовольства. При иных обстоятельствах леди Магда фантазировала не о плевке в глаз, а совсем о другом взаимодействии.
   Генерал Гитан посмотрел прямо на нее.
   - Миледи, в своей памятной речи при последней встрече с принцем вы привели много фекальных метафор и с их помощью призвали нас говорить честно и прямо. Я пойду навстречу вашему желанию и скажу со всей прямотой: вы здесь не нужны. Ваши вассалы здесь не нужны, ваши солдаты -- тем более. Мы рады только вашим деньгам. Если вы готовы купить товары, которые мы предлагаем, - один разговор. Но если вы прибыли за оружием или за помощью против Ориджина -- возвращайтесь домой. Мы не ищем врагов, тем более -- таких опасных, как Север. Мы ищем покупателей.
   Ответить было нечего. Барон Деррил поднялся, щелкнул каблуками и чопорно кивнул. Леди Магда снова подумала: не плюнуть ли? Нет, безнадега -- враг вне дистанции. И вдруг неожиданно для себя спросила:
   - Генерал Гитан, а какова ваша цена? Сколько заплатить лично вам, чтобы вы и ваш Солнечный полк преклонили предо мной колено, лизнули меня в зад и пошли рубить моих врагов?
   Он припечатал ее одним презрительным взглядом, развернулся и зашагал прочь. Секретарь ушел следом.
   Дочь герцога и барон еще очень долго молчали.
   Хьюго Деррил первым раскрыл рот:
   - Боюсь, миледи, нам придется признать поражение.
   - Дерьмо, - сказала леди Магда. Уточнила: - Из задницы.
   - Я никогда не одобрял вашего лексикона, миледи. Но да, мы в дерьме.
   - Остальные члены Совета?..
   - Никаких надежд. Эти две недели мои люди искали контактов с ними. Никто не вступил в диалог.
   - Король Франциск-Илиан?..
   - Он в Дарквотере или где-то в пути. Не вижу способа с ним связаться. Но так или иначе, Второй из Пяти -- друг короля. Если отказал Второй, значит, король тоже откажет.
   - Значит, вернуться к отцу... и доложить, что мы снова разбиты. Как при Дойле, как при Лабелине. Барон, у вас, наверное, богатый опыт таких сообщений.
   Он поиграл желваками.
   - Миледи, я не давал повода унижать меня. Всю жизнь я честно служил мечом и щитом вашего лорда-отца!
   - Да-да, ла-ла... А потом пришел Ориджин, отнял ваш меч и запихнул в...
   - Миледи!
   Она умолкла не от окрика барона. Еще не родился тот барон, что заставил бы Магду Лабелин воздержаться от слова "задница". Ее посетила мысль -- шальная и дикая. Но заманчивая, тьма сожри. Еще какая заманчивая.
   - Барон, скажите честно: насколько дерьмовые у вас рыцари?
   - М-миледи, - процедил он, - каждый мой рыцарь готов биться до последней капли крови. Мои воины...
   - Сдались Ориджину при Мудрой Реке, сдались Ориджину при Уиндли, сбежали от Ориджина при Лабелине. Они умеют что-нибудь еще, кроме срать?
   От гнева он покрылся пятнами.
   - Ориджин превзошел нас числом и хитростью. Но вы не смеете сомневаться в нашей доблести и готовности служить! Мы -- рыцари! Дело чести каждого из нас...
   Она прижала палец к губам.
   - Тише, барон, тиш-ше. Вы меня не поняли. Я пытаюсь дать вам то, чего вы хотите.
   Он вперил в нее кинжальный взгляд:
   - Чего я, тьма сожри, хочу?!
   - А чего вы, тьма сожри, хотите? Просто задайте себе этот вопрос: чего хочу я, барон Хьюго Деррил?
   Прошла минута, пока он осознал, что леди не шутит. Взгляд барона затуманился, он обратился мыслями внутрь себя и нашел свое главное -- единственное! - желание. Ощерился ухмылкой волка, и леди Магда кивнула.
   - Теперь вы поняли. Так ответьте, наконец: насколько боеспособны ваши солдаты?
  
   * * *
   - Мир принадлежит молодым!
   Это говорил генерал Лориналь Гитан - смуглый красавчик, слепленный из мускулов и самодовольства. Его слушал полковник Хорей - седой отец шестерых. Генерал ненадолго отвлекся от танцев с тремя альтессами и - разгоряченный, хохочущий - плюхнулся за чайный стол. Полковник со своею женщиной даже не вставал из-за стола.
   - Что бы ни думало старичье, мир - наш!
   Девицы смеялись, умащиваясь на коленях Гитана. Он шарил ладонями по их упругим телам, а сам подмигивал полковнику:
   - Скверно, когда молодость ушла, да?
   Генерал Лориналь Гитан не уставал от повторения этой мысли. Напротив, он шлифовал и полировал ее, открывая новые блестящие грани. В винном погребе, где начинался вечер, Гитан поминал Праматерей: недаром они всегда выглядели юно и почти не старели. Молодые Прародители построили наш мир и оставили его в наследство молодежи, ведь только молодой знает, как жить в полную силу! Переехав в дом развлечений, Гитан отдался музыке и танцам. Но, присев для отдыха, вернулся к излюбленной теме.
   - Подумайте, полковник. Король-пророк жив и здоров, но отдал трон нашему Гектору. Почему? Да потому, что Гектор молод! Власть - горячий жеребец: пока ты молод, прыгай в седло и скачи, но когда стар - езжай лучше в карете.
   Девицы поддакивали Гитану, теребя его волосы, поглаживая широкую грудь.
   - А владыка Адриан? Он тоже был молод! Старый Телуриан тащил свои реформы, и они все увязали, как телега в болоте. Пришел Адриан - рубанул, хлестнул, и все понеслось! В нем была пылкость, юная горячая сила, потому все у него получалось!
   - Адриан погиб, - отметил полковник Хорей.
   - Погиб молодым! Я считаю: так и нужно! Зачем жить дальше, когда молодость прошла? Дряхлая жизнь - паутина, которую надо смахнуть метлой!
   Одним махом он опрокинул в рот кубок вина, поцеловал первую попавшуюся из альтесс. Облизав губы, продолжил мысль:
   - Заметьте, полковник: кто победил Адриана? Герцог Ориджин, который еще моложе! А кто пришел Адриану на смену? Юная Минерва - моложе и Ориджина, и Адриана! Юность сметает с пути всех дряхлых, унылых, усталых. Жить надо смеясь!
   Это верно: Гитан смеялся часто, по меньшей мере, каждый вечер. Но громче всего смеялся тем днем, когда принц Гектор сделал его генералом и командиром Солнечного полка. Полковник Хорей двенадцать лет служил правою рукой прошлого командира, участвовал в четырех походах, не раз лично руководил полком в бою. Когда старый генерал ушел в отставку, Хорей должен был занять место, офицеры уважали его, солдаты любили. Но Гитан обошел Хорея одним щелчком пальцев. Шиммерийский принц Гектор тоже верил, что мир - для молодых. Он сказал, что подпишет контракт с Солнечным полком, если во главе встанет Лориналь Гитан. Офицеры полкового совета ни минуты не колебались. Гитан вмиг стал генералом и командиром лучшего наемного полка. Уж конечно, он имел причины смеяться.
   - Знаете, что я понял? Все дело в желании. Кто хочет - тот сможет! Кто верит в себя и жаждет успеха - тот всего добьется! А кто колеблется, сомневается, раздумывает - тот и будет сомневаться, пока жизнь не кончится. Желание - как искровый двигатель: оно тянет тебя вперед, будто самый быстрый поезд!
   Полковник Хорей переглянулся со своею альтессой. Селина была с Хореем уже восемнадцать лет - почти столько же, сколько законная жена. Селина умела понимать полковника с одного взгляда, но в данном случае и взгляда не требовалось. Желание... Одно желание, весьма отчетливое, владело Хореем каждый вечер в обществе Гитана.
   - Например, полковник, возьмем этих дурачков Лабелинов. Что они хотели? Искровое оружие, чтобы отомстить Ориджину. Сильно они его хотели? Нет, спали их солнце, слабо! Им бы что сделать? Все перекинуть вверх дном, всех наизнанку вывернуть и добиться своего! А они что? Только ныли и клянчили, как немощные. Значит, не так-то нужна им искра. Нет воли к успеху!
   - По-вашему, можно не трудиться, а только хотеть? От одного желания все сбудется?
   Полковник дал раздражению пролиться с голосом. Селина глянула искоса, и он пожалел о несдержанности. Нет смысла спорить с дураками, даже если очень хочется. Ни от хотения, ни от спора не будет толку. Миром правят дураки, и все, что можно сделать, - стерпеться с этим фактом.
   - Нужно не просто желание! - Гитан рассмеялся в ответ. - Нужно огромное желание, чтобы все крушило и сминало на пути! Чтобы - ух, вот как!
   Для иллюстрации он стиснул одну из своих девиц так, что чуть не треснули ребра. Она визгнула испуганно-счастливо.
   - Почему принц продает очи Ориджину? Чье желание перевесило - Ориджина или принца?
   Гитан не заметил, что полковник шутит над ним. Дураки никогда не замечают.
   - Молодые и сильные тянутся друг к другу! Боги сводят их вместе, чтобы творить великие дела. Так сошлись Минерва и Ориджин, а теперь к ним примкнет наш принц Гектор, а я встану рядом с ним. Мир держится на молодых плечах!
   Две девицы восторженно ахнули, третья переспросила:
   - Мое солнце, мы поедем в столицу? Мы окажемся при дворе?
   - Не зря же принц именно мне поручил доставить очи в Фаунтерру. Я передам груз людям Ориджина, а сам останусь при дворе. Я буду верным мечом и щитом Короны. Я стану вторым Серебряным Лисом, только без лабелинского разгрома!
   - Если у принца не сложится дружба с северянами, нам придется иметь дело с пятнадцатью батальонами кайров и двенадцатью - медведей. Я бы не был так восторжен.
   - Ха-ха-ха! Спали вас солнце, полковник! Как Гектор может не сдружиться с Ориджином? Они молоды, они дерзки, они оба - любимцы богов!
   - И ты такой, как они, мое солнце! - прошептала девчонка.
   Селина тронула плечо полковника. Тот умолк, бросив бесполезный спор. Генерал Гитан допил вино и прислушался к музыке. Давно перевалило за полночь, заводные песни и мелодии уступили место романтическим балладам, танцы стали медленнее, лампы - тусклее.
   - Мне здесь наскучило! - постановил Гитан. - Поедемте к Четвертому!
   Он махнул рукой, и подбежал слуга, разносивший вино.
   - Пришлись ли вам по вкусу напитки, генерал?
   - И напитки, и танцы - все прекрасно, - Гитан сунул слуге несколько монет. - Но я не привык сидеть на одном месте. Я хочу приключений. Ночь продолжается!
   Он пошел на выход в окружении щебечущих девиц, за ними - Хорей с Селиной.
   - Помяните мое слово, полковник: я и вас устрою в столице. Вы не молоды, но от вас пока еще есть толк. Вы будете рядом со мною в дни славы!
   Хорей не раз и не два размышлял о том, как славно было бы бросить золоченого идиота-генерала. Но полк Палящего Солнца - дом полковника Хорея, его дитя, его гордость. Отказаться от дела всей жизни - из-за одного идиота?..
   Хорей не хотел в Фаунтерру. Не хотел никогда, а особенно - сейчас. Логово нетопырей и медведей, подвластное хитрецу-заговорщику... Хорей чувствовал: великолепный полк Палящего Солнца найдет там не славу, а гибель. Один батальон кайров перережет южан, если ударит внезапно. Несложно застать полк врасплох - при таком-то командире.
   - Карету мне, сейчас же! - вскричал Гитан и почему-то закашлялся.
   На улице у дома развлечений дежурили несколько карет - видимо, здесь часто бывали любители орать: "Карету, сейчас же!" Один экипаж подкатил к ним, Гитан забрался в кабину, перхая и откашливаясь.
   - Горло пересохло. Мало вина, мало! Мне нужно больше! Я могу выпить пинту и полюбить девицу, выпить еще одну и полюбить вторую, и так по кругу до самого утра. А на рассвете выхватить меч и зарубить любого, кто скажет, что я опьянел!
   - Куда ехать, славный? - спросил извозчик.
   - Во дворец Четвертого из Пяти! Там сегодня веселье до рассвета!
   Гитан снова закашлялся, стукнул себя кулаком в грудь.
   - Да что ж за напасть... Езжай уже, не стой! Полковник, почему вы киснете? Устали от веселья? Вы ж и не веселились совсем! Сидели, как недужный. Вот за что не люблю пожилых - совсем не умеют радоваться, живут со скрипом. Но не бойтесь: если вы так устали, Четвертый даст укромную спаленку вам и вашей старушке.
   Полковник Хорей успел подумать: все, довольно, это последний вечер с Гитаном, больше ни приказы, ни приличия не заставят меня... И вдруг генерал Гитан, согнувшись вдвое, рухнул на дно кабины. Ужасный кашель разодрал его легкие, брызгами полетела кровь.
   - Стой! - крикнул Хорей, и экипаж встал.
   Одна альтесса генерала с воплем бросилась бежать, другая истошно звала лекаря, третья хватала голову Гитана: "Солнце, что с тобой?!" Он не мог ответить. Он корчился в агонии, кровь струей текла изо рта.
   Полковник Хорей не двинулся с места. Милосердие требовало бежать за помощью, не полагаясь на гитановых девчонок. Но очень уж сложно было прервать эту минуту, столь редкую в жизни полковника: минуту, когда желание сбылось.
   Некий мужчина вскочил в экипаж - слуга, подносивший вино, только теперь в широкополой шляпе. Скользнув по умирающему быстрым взглядом, он поднял глаза к Хорею:
   - Желаю здравия, господин полковник.
   Возможно, Хорей и постарел, но не настолько, чтобы забыть свое дело. За секунду в его руке молнией вспыхнул кинжал. Человек в шляпе поднял раскрытые ладони:
   - Не нужно, я не причиню вам вреда. Лишь хочу передать сообщение от дельфиньей леди.
   - Сообщение - мне?..
   - Господин полковник, скоро пред вами встанет выбор: вступить в переговоры с дельфиньей леди либо не вступать. От ее имени прошу вас: склонитесь в сторону первого варианта.
   Человек в шляпе покинул экипаж как раз в тот миг, когда тело Гитана перестало дергаться. Напоследок он отсалютовал полковнику:
   - Поздравляю с продвижением по службе!
  
   * * *
   Паруса шиммерийцев поднялись над горизонтом именно там, где ожидались: на юго-западе, ближе к берегу Большого Пшеничного острова. Время тоже было самым подходящим: солнце встало два часа назад и теперь сияло с востока, над мачтами путевской эскадры. Из-за его блеска шиммерийцы пока еще не видели путевцев. Шли полным ходом на север с попутным ветром. Один, два... восемь... шестнадцать
   - Святая дюжина, миледи. Добрый знак.
   Лорд-капитан Кортни Бенефит во всем видел знаки -- реже добрые, чаще наоборот. Леди Магда фыркнула:
   - Хорошим знаком будет, когда мы их догоним.
   - Не придется догонять: им деться некуда. Уйти на юг не даст ветер, на запад -- побережье. Мы зайдем с северо-востока, они примут бой либо разобьются о скалы.
   - Тогда чего мы ждем, тьма сожри? Поднять паруса!
   Матросы засуетились на реях. Путевские галеоны покрылись белыми цветами парусов, встали на курс и двинулись наперерез шиммерийцам.
   В преддверии боя леди Магде особенно хотелось браниться. Ее малый опыт военных дел гласил: сражение -- дерьмо собачье. Сражение -- это когда к отцу прилетает взмыленный вестовой с докладом: "Заняли позицию на дороге, за нами двукратный перевес". Несколько часов отец бурчит себе под нос, как какой-нибудь енот, а затем вбегает новый вестовой: "Мы сдали позицию, войско бежит". И отец орет в голос и бьет вдребезги все, что попадется под руку.
   На сей раз должно быть иначе. По меньшей мере, рядом нет отца.
   - Лорд-капитан, сколько солдат может быть в шестнадцати кораблях?
   - Мы знаем, сколько. Полк Палящего Солнца -- тысяча четыреста мечей.
   - А если они устроили ловушку и взяли больше солдат?
   - Тогда они зашли бы оттуда, - капитан указал на восток. - Прижали бы нас к берегу, а не дали бы прижать себя.
   - Дерьмо, - сказала леди Магда. Просто от полноты чувств.
   Примерно с восьми миль шиммерийцы заметили их. Убрали часть парусов, сбавили ход, пропуская чужую флотилию.
   - Э, нет, - усмехнулся капитан. - Лево руля!
   Паруса хлопнули, когда "Гордость Грейса" сменила курс. Остальные суда повторили маневр. Теперь они шли прямо на запад - к шиммерийцам.
   Над флагманом "Величавой" взлетел вымпел - барон Хьюго приказал готовиться к бою. Загудели трубы, солдаты хлынули на палубы, уже одетые в кольчуги.
   - В море железная броня, миледи, означает готовность биться насмерть. Нет шанса выплыть, если упадешь. Зато на палубе ты сильнее врага.
   - Все серьезно, как задница, - сказала леди Магда.
   Если бы лорд-капитан знал ее лучше, он понял бы: то было одобрение. Готовность биться насмерть - всю Северную Вспышку нам не хватало именно этой дряни.
   - Поднимите злых дельфинов, - приказала Магда.
   - Парадное боевое знамя? Это будет означать войну.
   - А что, по-вашему, мы делаем?
   На мачту "Гордости Грейса" взметнулся синий флаг с черным дельфином. Без снопов пшеницы - один дельфин, летящий над волнами. Дельфин скалился клыкастой пастью, будто акула.
   Минуту спустя над флагманом шиммерийцев поднялось желтое знамя.
   - Просят переговоров, миледи.
   - Трусливые щенки!
   Магда чуть не рассмеялась: приятно сказать эти слова о чужих солдатах, не о своих.
   - Полный ход, лорд-капитан!
   - Мы и так идем на всех парусах.
   - Тогда стройся, заряжай!
   - Еще рано, миледи. До столкновения почти час, стрелки устанут.
   - Тогда... сделайте хоть что-нибудь грозное!
   - Взгляните, миледи: у барона Деррила есть идея на сей счет.
   На мачту "Величавой", что шла первой в строю, поднималось особое знамя. Два голых человека болтались на крюках, всаженных под ребра. Оба истекали кровью, но были еще живы и дергались, как черви на рыболовных крючках. Пара засранцев из тех, что помогали Могеру Бакли.
   - Барон знает толк в устрашении, - признала леди Магда.
   Шиммерийская эскадра начала поворот -- не в сторону берега, а на восток, навстречу путевцам. Южане развернулись веером, возможно, надеясь пройти сквозь путевский флот.
   - Двойная волна, - приказал лорд-капитан.
   Сигнальные вымпелы взлетели на мачту. Эскадра выстроилась в две шеренги. На передних кораблях солдаты взводили баллисты, арбалетчики смачивали стрелы горючим маслом, готовили факела.
   Глядя на это, леди Магда всполошилась:
   - Капитан, не смейте жечь! Я хочу захватить их, а не пустить ко дну!
   - Не так просто сжечь галеон дотла. Наша передняя шеренга устроит им дюжину пожаров, они примутся тушить, отвлекутся от боя -- и тут вступят корабли второй шеренги. Они-то и возьмут врага на абордаж.
   Магда оценила расположение судов.
   - "Гордость" как раз во второй шеренге. Мы пойдем на абордаж?
   - Миледи, вам нужно укрыться в юте.
   Она двинулась было, но резко плюнула на доски.
   - Срать на ют. Я не пропущу тот единственный случай, когда мы надерем чей-то зад!
   Шиммерийцы приблизились настолько, что можно было видеть людей на палубах. Южные лучники сгрудились на носах, готовые стрелять сразу, как только позволит дистанция. Даже Магда знала, что это -- трусливая дурость. Слабые носовые залпы врага можно вытерпеть без ответа, закрыться щитами, потерять несколько солдат. А самим ударить, когда корабли сойдутся борт к борту. Путевские суда выше шиммерийских, вся палуба врага -- как на ладони!
   - Стройся! - наконец, приказал капитан.
   Гремя кольчугами, воины вытянулись вдоль бортов. Обнажили мечи и топоры, приготовили багры и абордажные крючья. Лучники заняли каждую возвышенность, какая только имелась на судне: надстройки, бочки, бухты канатов. Самые ловкие полезли на реи. "Гордость Грейса" ощетинилась оружием, как громадный морской еж.
   Шиммерийцы тоже готовились к бою, и способ, каким они это делали, вызывал в уме слово "показуха". Южане становились идеально ровными шеренгами, нелепыми на палубе судна. Поднимали пестрые вымпела подразделений, как на параде. Блистали зеркальными щитами и шлемами, плескались по ветру золотыми плащами. Плащи -- серьезно? Это при угрозе пожара на палубе?..
   Однако за показушностью шиммерийцев виделось нечто грозное. Идеальный порядок шеренг и мундиров означал идеальную дисциплину. Это наемный полк, но его солдаты - отнюдь не тот сброд, какой обычно понимается под словом "наемники". Это вышколенные, натренированные воины, послушные приказам офицеров. Такие не дрогнут при первой опасности.
   - Капитан, мы их точно победим?
   Кортни Бенефит указал на желтый вымпел, что по-прежнему полоскался над львиным знаменем шиммерийцев:
   - Южане набивают себе цену. Все еще надеются на переговоры.
   Родриго выполнил заказ, - подумала Магда. Оказывается, и шиммерийцы могут приносить пользу.
   Она приказала:
   - Поднять желтый флаг.
  
   * * *
   Деньги решают все вопросы. Так говорил отец. До недавнего прошлого Магда не имела причин сомневаться. Все нужное можно купить, всякая вещь и каждый человек имеет свою цену. Возможна лишь одна причина для несчастий: не хватило денег.
   - Полковник, я прибыла в королевство Шиммери, чтобы кое-что купить. Члены Совета Пяти отказали мне, и я осталась при деньгах, и по-прежнему хочу приобрести товар. Продайте мне его.
   Мужчину звали Хорей. Он был из наемников - презираемого на Севере сословия. Он позволил путевцам поймать его флот в ловушку; начнись бой -- он будет в уязвимом положении. Хорей бы должен был лебезить и заискивать перед Магдой, однако держался со спокойным достоинством. Полковник сделал паузу перед ответом, будто именно он решал, как долго длиться разговору.
   - Миледи, вы намерены приобрести мой груз или моих солдат?
   - И то, и другое, полковник. Причем по сниженной цене, учитывая все обстоятельства.
   Она красноречиво глянула на шеренги путевских рыцарей. Южанин не повторил ее взгляда.
   - Любопытно, миледи, какую оплату вы готовы предложить?
   - Как на счет ваших чертовых жизней? - подал голос барон Деррил. Леди Магда жестом прервала его.
   - Полковник, назовите вашу цену. Сколько вы получали у принца Гектора?
   И снова пауза. Седой полковник глядел на море мимо плеча Магды, его белый плащ трепался на ветру. Она думала: ты же наемник, наглая задница! Ты должен хотеть денег, ты живешь ради них! Какого черта нос воротишь?
   Наконец он заговорил:
   - Миледи, мы держали совет. Офицеры Солнечного полка разделились на три группы. Не скрою, одни хотят ваших денег. Другие осторожничают, боясь гнева принца Гектора. Третьи замечают, что наибольшую опасность представляет не принц, а вы, потому хотят сейчас принять ваше предложение, а при удобном случае ударить вам в спину.
   Хорей умолк, будто ожидая реакции. Какой, тьма сожри? Повысить цену? Но она еще не названа!
   - Хотите сказать, полковник, что решающее слово за вами?
   - Так и должно быть. С недавних пор я -- командир Солнечного полка.
   - И к какому варианту склоняетесь вы?
   - Догадываюсь, миледи, что именно вашими стараниями я, наконец, обрел заслуженное место. Я благодарен вам. Но благодарность -- не то чувство, на которое можно полагаться при важном решении.
   Его мундир сиял ослепительной белизной, шпага и кинжал сверкали огоньками очей, в его висках серебрилась благородная проседь. Очень, очень хотелось обозвать его сраной задницей, а потом скомандовать атаку. Посмотреть, как рыцари Деррила вытрясут дерьмо из этого Хорея и его солдат-красавчиков... Но нельзя, тьма сожри. Ей нужны два полных полка, а не те ошметки, что останутся после взаимной бойни.
   Магда вспомнила северянина, отнявшего половину ее земель. Отец говорил: чертовы кайры, сожри их Темный Идо! Но правда не в кайрах. Два крупнейших города -- Лабелин и Дойл -- северянин взял словами. Не деньги, не мечи -- просто слова, подкрепленные парой капель крови. Как он это сделал?
   Магда всмотрелась в лицо полковника. Седина, морщины, глаза без блеска. Он стар. Нет, не стар, а где-то как отец -- около пятидесяти. Но в таком возрасте уже частенько чувствуешь, как зыркает на тебя со Звезды Ульяна. Уже знаешь цену вещам, не тратишься на мелкое, ведь не до мелочей уже -- успеть бы главное. А что для него главное? Для отца -- увеличить достояние Дома, ну, и разбить нетопырей, конечно. Для барона Деррила -- утолить жажду крови. Для Хорея -- деньги?.. Да нет, не деньги. Уже не они.
   - Генерал Гитан, - сказала Магда, - был почти вдвое младше вас. И, по правде, он был идиотом. Как вышло, что вы подчинялись ему?
   Хорей окаменел, не раскрыв рта. Магда продолжила:
   - Наверное, сказалось влияние принца - он ведь тоже молод. А сейчас он в столице, лижет задницу молодому герцогу нетопырей. Они думают: ваше время прошло. Я тоже молода, но мне знакомо ваше чувство. Кое-кто считает, что всему моему Дому пора на Звезду. Кое-кто уверен, что время Лабелинов тоже прошло.
   Впервые он посмотрел ей прямо в глаза, и леди Магда подмигнула:
   - Вы хотели, чтобы я предложила цену. Вот мое предложение: мы надерем им задницу! Всем гадам, кто думает, что мы зажились на этом свете. Дом Лабелин засияет так ярко, как ваш золоченый плащ. Менестрели забудут сраные песни про нетопырей и начнут славить прекрасную леди Лабелин. И вас -- если пойдете со мною. Полковник, хотите попробовать настоящей славы? Отнять у молодых нахалов -- и взять себе!
   Помедлив, она добавила:
   - Деньги тоже будут. Вдвое больше, чем платил принц. Но они ведь не главное, верно?
  
   Спустя полчаса они стояли в трюме флагманского галеона шиммерийцев. Кладовщик отпирал огромные навесные замки и откидывал крышки сундуков. Всюду багровели очи. Вделанные в стрелы, кинжалы, шпаги, копья. Просто очи, идеально ограненные, переложенные вощеною бумагой. Их было так много, что кровавое сияние затопило весь трюм. Он стал похожим на логово Идо, люди -- на кровожадных демонов. У Магды и Деррила, и даже у Хорея горели глаза.
   - Мы вооружим два полка, - произнес барон. - Станем первой искровой армией на службе Великого Дома!
   - Даже со всем этим оружием, - отметил Хорей, - мы не готовы к битве против Ориджина.
   Магда рассмеялась:
   - Вы чертовски правы: еще рано для северной задницы. Сначала мы нарастим войско. Сколько в Шиммери наемных бригад?
   Полковник прищурился.
   - Достойных внимания -- девять. Общей численностью... тринадцать тысяч мечей.
   - Вы знаете их дислокацию?
   - Полк Белокаменного Лаэма ушел с принцем в Фаунтерру. Остальные -- в Шиммери. Адъютант...
   Молодой офицер подал полковнику карту, тот расстелил ее на сундуке -- прямо на россыпи очей.
   - В Оркаде - полк Пасынков, в Изерине - бригада Святого Страуса, в Пентаго -- Златые Мечи...
   Он отметил на карте всех, и взгляд Магды выделил одну точку.
   - Верно ли я понимаю: ближайшая к нам - бригада Святого Страуса в Изерине?
   Хорей указал небольшую бухту южнее Сюрлиона:
   - Если высадимся здесь, то дойдем до Изерина за три дня марша.
   Она провела взглядом от Изерина вдоль дороги на запад, вглубь Львиных гор, к месту, отмеченному на карте священной спиралью. Внезапно леди Магда поняла, что чувствовал Ориджин, когда решил взять Фаунтерру.
   Она повернулась к Деррилу:
   - Барон, мы причалим в бухте, указанной полковником. Едва высадимся, пошлите курьеров к командирам всех наемных бригад. Скажите: леди Магда Лабелин наймет их за двойную цену. Только не нужно курьера к Святым Страусам - их я навещу их лично.
   Деррил озадаченно моргнул:
   - Миледи, разве ваш лорд-отец не приказал купить очи и доставить их в Южный Путь?
   - Лорд-отец дал на это полгода. Прошло четыре месяца, осталось два. Тьма сожри, я знаю, на что их потратить.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Стрела - 5
  
   11 - 12 мая от Сошествия
   Фаунтерра
  
  
   Звонко пропела тетива, стрела со свистом вспорола воздух. Острие блестело в лучах закатного солнца, потому оба - Меррит и Дагобер - хорошо видели, как стрела промелькнула в целом футе от голубиного крыла.
   - Эх ты, - сказал Меррит.
   - А сам-то можешь? - буркнул Дагобер.
   - Я-то?..
   Меррит вынул стрелу из колчана, легко бросил на тетиву. Одним слитным движением натянул тетиву и поднял лук - не вертикально, а боком, под каким-то небрежным углом к земле.
   - Кхм-промажешь, - кашлянул ему под руку Дагобер.
   Меррит разжал пальцы. Голубя подбросило кверху, когда стрела вошла ему в грудь. Затем птица камнем рухнула наземь.
   - Ищи, - бросил Меррит третьему, Пайку.
   Пайк хмыкнул и слез с крыши по приставной лестнице.
   Дагобер сказал Мерриту:
   - Тебе повезло.
   Меррит ответил:
   - Вон еще летит. Давай проверим, в везении ли дело.
   - Мне помешал плащ.
   Дагобер расстегнул фибулу, плащ упал на крышу сочным пятном смолы и крови. Дагобер восходил к роду Праматери Людмилы и служил кайром в батальоне Первой Зимы. Меррит по прозвищу Ястреб был простолюдином, наемным стрелком, а в прошлом - лесным разбойником.
   - Не в плаще дело. Ты не учел птичий шаг.
   - Что за чушь?
   - При махе птица взлетает повыше, а расслабит крылья - проседает. Если б это чайка парила, тогда проще. А голубь сильно частит, надо считать.
   - Не умничай, хвостяра! - Дагобер взвел тетиву. - Как считать?
   - Видишь, он машет на два счета: раз-два. А стрела летит три счета. Спустишь, когда он махнул - прилетит, когда расслабил. Понял, как учесть?
   - Конечно, понял! Больше твоего понимаю, - Дагобер пошевелил губами, ведя счет.
   - Ветер учел?
   - Нет же его!
   - А вверху есть - видал, как прошлая стрела качнулась?
   - Видал побольше тебя!
   - Теперь точно промажешь. Сильно долго держал на взводе.
   Дагобер разжал пальцы. Стрела взмыла в небо, качнулась, попав в струю ветра, помчалась наперерез голубю - и мелькнула в футе под его брюшком.
   - Тебе бы в лошадей целить, - сказал Меррит и выстрелил.
   Голубь кувырнулся, когда ему пробило крыло, судорожно махнул еще дважды - и провалился вниз.
   На лестнице показалась голова Пайка, а затем рука с голубиной тушкой:
   - Нашел вот!
   - Ищи еще, - бросил Меррит.
   - А вежливей нельзя? Я вам не собачонка.
   - Живо ищи! - рявкнул Дагобер.
   Пайк бросил голубя на крышу и шустро полез вниз.
   Меррит подобрал пташку, сдернул с лапки крохотный свиток.
   - Гляди-ка, припечатано гербом. Каковским - тебе виднее.
   - Рог с плющом - графство Шейланд, - сказал Дагобер. - Мне рукав помешал.
   - Как это?
   Кайр завернул рукав рубахи по локоть, обнажив точеные мускулы предплечья.
   - Теперь не промажу.
   - Промажешь как родненький. Целишь в голубя, а надо - в точку.
   - Слыхал уже про твою точку. Ты мне все уши проел!
   - Так ты ж не слушаешь, вот и повторяю. Сначала руками не дергай, просто погляди, как летит. Отсчитай взмахи, учти ветер, наметь точку. Ее хорошо в голубях мерять: скажем, два голубя вперед и полголубя вниз. Тогда уж начинай...
   - Знаешь, я могу выхватить меч и снести тебе башку, пока говоришь слово "точка". Скажешь: "точ", - потом вжик - и голова отдельно: "ка".
   - Гы-гы, - усмехнулся Меррит.
   - Гы-гы, - согласился Дагобер.
   Они оба выдержали осаду дворца, месяц прожили на стенах, вместе видели, как погиб Деймон Ориджин - командир иксов, и Джон Соколик - командир лучников. Теперь вместе бьют голубей. Ну, почти вместе.
   - Еще летит, лупи!
   Дагобер вскинул лук:
   - Помоги, Праматерь.
   - Да не Праматерь слушай, а меня. Отсчитал взмахи?
   - Ага.
   - Наметил точку?
   - Ага.
   - Учел ветер?
   - Ага.
   - Зачем? Его ж нет уже.
   - Как знаешь?
   - Флаг на шпиле повис.
   - Да тьма сожри!
   Дагобер выпустил стрелу. Она шла точно в грудку птице, но секундою раньше голубь сделал мах - и переступил острие.
   Дагобер бросил лук:
   -Кайру вообще стрелять ни к чему, чтоб ты знал. Это я только с тобой за компанию.
   - А зря. Вот будешь ты в лесу с лордом, он проголодается, скажет: "Добудь-ка мне мясца!" И что - за голубем с мечом погонишься?
   - Голуби - грязные твари, летучие крысы.
   - Ну не голубь, так белка или заяц - всяко меч не поможет.
   - А я кабана зарублю. На неделю мяса хватит, не то что твоей белки!
   Тем временем голубь, не задетый стрелою, уже почти исчез из виду.
   - Эй, - спохватился Дагобер, - ты будешь его бить, или как?
   - Пущай летит. Он же не почтовый.
   - Откуда знаешь?
   - Почтари летят тревожно, они здешних краев не знают. По солнышку берут курс и все глядят, как бы не сбиться. А этот - здешний: не вверх глядит, а в землю, где бы чего сожрать.
   - Ученый выискался! Ты лучник или птичник, а?
   - Если б ты знал, Дагобер, сколько я этих почтовиков перестрелял. На Мельничной войне сбивал, чтобы бароны не просили подмоги. На Мудрой реке сбивал, чтобы ваш герцог не заслал солдат нам в тыл. Под Лабелином сбивал - не знаю зачем; приказали - я лупил. Дюжин шесть их набил на своем веку. Я почтовика не то что по виду - по звуку крыла опознаю! Только не тут, больно шумно.
   - Нашел, - поднялась над лестницей голова Пайка.
   - Чего так долго?! - в один голос рыкнули кайр и лучник. Пайк был агентом протекции. Ни Меррит, ни Дагобер не видели причин уважать его.
   - С бродягой подрался. Он говорит: "Это мой ужин, Праотцы послали!" А я ему: "Отдай сюда!" А он...
   - Отбил голубя?
   - Бродяга, скажу я вам, был не маленький. Тяжеленько мне пришлось...
   - Птицу давай!
   Пайк отдал голубиную тушку и, освободив руки, принялся чесаться. Дагобер оглядел лапки:
   - Снова Шейланд. Так и должно быть: важные вести шлют парами.
   - Бродяга-то этот каков: достал из-под полы костяру - что твоя дубинка! Я еле увернулся...
   - Да плевать нам!
   Меррит подошел к Дагоберу осмотреть трофей.
   - Оцени выстрел, а! Точнехонько в плечо. Крыло перебито, а тушка цела, все мясо на месте.
   - Я не стану кормить лорда голубем, даже не проси! Это грязная тварь, от нее все заразы. Видишь, я его перчаткой беру, а не голой рукой.
   - Хорошо, вот тебе другое. Вы с лордом на краю ущелья, а сзади идет лавина. Куда спасаться? У тебя есть веревка и лук, а на том краю ущелья - дерево. Попадешь одним выстрелом - спасешь себя и сеньора. Что скажешь?
   - Ты в горах-то бывал, умник? Где растут деревья, там лавин не случается.
   - Почему это?
   - Деревья сдерживают снег. В лесу лавина не сойдет.
   - Ну, там не лес, а одно деревце. Представил?.. Эй, гляди: вон еще летит.
   Оба прищурились, рассматривая голубя. Тот двигался прямо на них, стало быть, на юго-запад.
   - В Надежду, - определил Меррит. - В Сердце Света. Будешь стрелять?
   Дагобер буркнул что-то, напустил на себя равнодушный вид и поднял лук.
   - Послюни оперенье, - посоветовал Меррит.
   - Я тебе скажу, что послюнить, - гоготнул кайр.
   - Да не шучу я. Всерьез послюни. Помогает на ветру.
   - Ветра же нет.
   - Уже снова есть. Флаг на башне погляди.
   Голубь приблизился к крыше, и ветер стал совершенно очевиден: борясь с ним, птица припадала на правое крыло.
   - Помоги Праматерь, - сказал Дагобер и выстрелил.
   Оперенная искра пронзила голубя насквозь. Он кувырнулся и стал падать. Меррит с бешеной скоростью выпустил две стрелы - одна едва задела голубя, вторая пробила крыло. Дырявая тушка упала на крышу, под ноги лучнику.
   - Зачем ты схватился? Я ж попал в него.
   - Я не говорю, что ты не попал. Но я ему довесил так, чтобы упал точно на крышу. Вот тебе мастерство. Так только Джон Соколик умел.
   - Хорош врать. Он и так падал на крышу.
   - Нет, мимо.
   - А я говорю - на крышу!
   - Эй, парни... - сказал Пайк, согнувшись над голубем.
   Дагобер угостил его пинком под зад.
   - Какой я тебе парень?!
   - Виноват, кайр Дагобер! Поглядите: на нем письма нет.
   - Значит, не почтовый.
   - Почтовый, точно! У него кольцо на лапке!
   Все трое присели у птичьего тельца.
   - Верно, кольцо. С гербом Фарвеев. Почтовик в Надежду.
   - Но без письма! Что за напасть!
   - Меррит, может, ты сбил письмо?
   - Я что, баран без мозга?
   - Может, случайно?
   - Случайно девки рожают. А я знаю, куда бью.
   - Так где же письмо?
   Лицо агента Пайка стало очень неспокойным. Забыв про ушибы и чесотку, он стал на четвереньках ползать по крыше:
   - Авось, тут где-то... Авось отвалилось...
   Его тревога отчасти передалась и Мерриту. Тот не опустился на колени, но стал пристально оглядывать крышу - авось... Дагобер пока еще не понял трагизма положения, потому позволил себе глянуть вверх.
   - Эй, глядите!
   Новый голубь - окрасом точь-в-точь как лежащий на крыше - прохлопал крыльями над головами людей и взял курс на юго-запад, в Надежду.
   - Это повторный! Бей его!
   Меррит сорвал с плеча лук, впопыхах зацепился, потерял секунду. Дагобер рванул тетиву, взял прицел, звонко выстрелил. Прошло в футе перед голубем и тот, испуганный шарахнулся в сторону. Стрела Меррита, выпущенная вдохом позже, ушла в небо. Дагобер взвел, прицелился.
   - Не мешай! - крикнул Меррит, но стрела уже мчалась к цели.
   Голубь снова вильнул и полетел теперь строго на запад. Красное пылающее солнце садануло по глазам.
   - Мать... - выдохнул Меррит, спуская тетиву.
   Конечно, он промахнулся. Тут и шансов-то не было. Голубь еще секунду маячил пылинкой на солнце - и пропал из виду.
   - Гм... - сказал Дагобер. - Ну, сдадим первого. Он тоже надеждинский.
   - Братцы... то есть, того, господа... - проблеял Пайк, - а как мы докажем, что на нем не было письма?
  
   - То есть как - не было? - спросил Ворон Короны, пронизывая взглядом каждого из троицы по очереди.
   Ворон был ищейкой. Главным и лучшим в Империи, но все же - ищейкой. Дагобер не слишком-то боялся его. Но рядом с Вороном восседал легендарный судья, меч Праматери Юмин, справедливость Севера. Он внушал Дагоберу благоговение и оторопь.
   - Милорд, позвольте доложить. Мы сбили его тремя выстрелами: два точных попадания, одно вскользь. Голубь упал прямиком нам под ноги. И имел тот вид, который сейчас: с кольцом, без письма.
   - В каком направлении он летел? - уточнил Ворон.
   - На юго-запад. Вероятно, в Надежду.
   - И герб на кольце, если не ошибаюсь, принадлежит Надежде?
   - Так точно. Герцогу Фарвею.
   - То бишь, некто взял надеждинского голубя и послал его прямиком в Надежду, но не привязал письма?
   - Так и было.
   Марк усмехнулся:
   - Конечно, я вам верю. Я - человек доверчивый, как сказано - так и принимаю. Особенно если еще дадут слово чести. Вы же даете слово, кайр?
   - Тьма сожри!
   - Но вот беда: герцог Ориджин приказал со всей строгостью - письма читает только он сам или судья. "Со всей строгостью" - это значит, если какое-то письмо прибудет к герцогу вскрытым, то виновнику оттяпают голову.
   - Наше письмо не вскрыто. Его нет.
   - А вы можете поклясться, что там, где оно сейчас есть, оно все еще запечатано?
   - Клянусь!
   - Как, тьма сожри, вы клянетесь? Вы не принесли письма! Я не знаю, было ли оно отправлено, было ли вскрыто, прочтено, сожжено! Его просто нет!
   - Клянусь, что его и не было.
   Судья, доселе хранивший молчание, задал вопрос:
   - Подобные письма обычно имеют дубликаты и посылаются парами голубей. На второй птице имелась лента?
   - Гм... виноваты, милорд. Мы не сбили вторую птицу.
   Судья приподнял бровь, одним этим движением вынудив Дагобера пуститься в оправдания:
   - Милорд, мы были очень озадачены отсутствием письма на первом голубе. Стали обыскивать крышу - не потерялось ли. А тут порхнула вторая птица, пролетела над головами - и в сторону солнца. Нельзя было прицелиться.
   - Так точно, милорд, - подтвердил Меррит. - Выпустили четыре стрелы, но безнадежно. Солнце слишком слепило.
   - Ситуация непроста, - отметил судья. - Будь второе письмо в наличии, мы бы не волновались о первом, ибо оно наверняка есть копия второго. Но одна птица доставлена без письма, а вторая и вовсе не поймана.
   Дагобер счел нужным сказать - вот именно сейчас ощутил, что будет крайне уместно:
   - Милорд, мы с Мерритом славно послужили герцогу Ориджину. За нашу доблесть при обороне дворца каждый из нас был удостоен личной похвалы от герцога и большой награды золотом.
   Судья поднял бровь:
   - Какое значение имеют эти факты в вопросе о письме? Я не усматриваю связи.
   - Ну, милорд... я имел в виду, что мы доказали герцогу свою преданность. Он должен поверить нам, что мы не брали письма!
   - Ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь был обязан во что-нибудь верить. Вера бывает только добровольною. Есть на сей счет одна занятная история...
   Ворон кашлянул, Судья запнулся:
   - Впрочем, теперь не лучшее время для историй. Верить ли вам - может решить только сам герцог.
   - Позвольте доложить ему лично!
   Ворон сказал:
   - Пожалуй, в этом будет смысл. По крайней мере, письма для Шейланда вы принесли целыми, это хоть что-то.
  
   Стол герцога Ориджина устилали несколько слоев отчетов, писем, документов и книг. Сам герцог имел такой вид, будто пытался впихнуть себе в голову все содержимое этих бумаг, но не влезала и половина. Он долго взирал на пришедших пустыми глазами прежде, чем осознал факт их присутствия.
   - Почему вас так много? - спросил герцог. - Вы переполнили пространство моей мысли.
   Ворон ответил:
   - Мы с Дедом руководим делом перехвата, а это - трое наших подчиненных: кайр Дагобер, стрелок Меррит и агент Пайк.
   - Прекрасно, толпа еще и обрела имена, которые мне теперь придется запомнить... Зачем вы явились впятером... с дохлыми голубями в руках? Я не люблю голубей - это грязные птицы...
   Дагобер втихаря толкнул Меррита локтем. Ворон Короны доложил:
   - Ваша светлость, у нас непростое дело, которое требует вашего внимания. Изволите видеть...
   Он рассказал все. Брови герцога поползли на лоб:
   - Как - не было письма?
   - Совершенно не было, ваша светлость! - отчеканил Дагобер. Еще раз, с нажимом и чувством, описал стрельбу по голубю, а затем тщетные поиски письма на крыше.
   - Что ж, допустим, - хмыкнул герцог. - Я всегда знал, что Фарвеи хитры. Вероятно, они послали первую птицу без письма именно потому, что ожидали перехвата. Но за ней должна была лететь вторая - вы сбили ее?
   - Гм... Виноват, милорд. Никак нет.
   Дагобер перечислил все трудности стрельбы против заходящего солнца. Говоря, он чувствовал растущую тревогу, и причиною ее были слова герцога: "имена придется запомнить". В каком таком смысле - запомнить? Герцог не помнит ни его, ни Меррита?
   - Одно письмо исчезло, второе улетело, - подвел итог Ориджин.
   Дагобер счел необходимым сказать:
   - Милорд, при осаде дворца вы отметили нас с Мерритом. Меррит командовал дюжиной стрелков на Причальных воротах, а я - дюжиной мечников прикрытия. Когда Бэкфилд устроил обходной маневр, на наши ворота навалились три сотни солдат - и мы устояли.
   Герцог растерянно моргнул:
   - Вы сегодня потеряли письма потому, что зимою отбили атаку Бэкфилда?.. Я совсем не понимаю связи...
   - Ну, ваша светлость... вы сказали, что придется запомнить имена. Но вы-то их помните! Я - Дагобер рода Людмилы, а это Меррит по прозвищу Ястреб. Он был стрелком у Соколика, пока того не убили, а я - мечником у вашего кузена, пока его не убили. Мы спасли причальные ворота, и вы похвалили нас и наградили...
   Ориджин потряс головой:
   - Боги, как много лишних слов! Возможно, я вас наградил - и что из этого?! Для разгадки тайны пропавших писем я должен вспомнить всех награжденных воинов?
   Дагобер смешался, до крайности подавленный:
   - Ваша светлость, я только хотел сказать... если вы нас подозреваете в краже письма, то мы же... ну, мы послужили вам, доказали...
   Меррит пришел ему на помощь:
   - Ваша светлость, помните, когда убили Джона Соколика, вы опасались, что все наемные стрелки сбегут? Тогда уже лед стоял на реке, а дела шли очень скверно. Вы созвали нас и обещали каждому по сто эфесов, если мы...
   - Снова лишнее! - вскричал герцог. - Вы только путаете, а тут и без вас идов хаос! Скажите, наконец, толком!
   Меррит сказал:
   - Милорд, я для вашей женщины сбил шишку с елки.
   - Для Аланис?.. Зачем ей шишка?.. Какой абсурд! - И вдруг герцог улыбнулся: - А, точно, было такое! Вы - Ястреб Меррит, помощник Соколика?
   - Так точно.
   - Вы были раньше лесным разбойником?
   - В зеленом братстве.
   - Да, помню! Хорошо. И к чему вы вели?
   - К тому, милорд, что мы не брали письма.
   - Конечно, не брали. Я вам с самого начала поверил.
   - Поверили, милорд?
   - Разумеется. Фарвей придумал хитрость, вы попались. Но чтобы вы сами украли письмо - этого я и не подозревал.
   - Вы не вините нас, милорд?
   - Вы могли бы стрелять и поточнее.
   - Мы научимся, милорд. Дагобер будет упражняться ежедневно.
   - Дважды в день, и без увиливаний! Тренируйтесь на воробьях: тяжело в учении, легко в бою. А теперь ступайте, дайте мне подумать.
   Агент Пайк боязливо поднял двух дохлых голубей:
   - В-ваша светлость, а ч-что делать с этими?
   - Похороните их со всеми почестями, закажите молебен.
   - Ваша светлость, у них на лапках письма. Для Ш-шейланда. Их подстрелили раньше, до всей этой оказии.
   - Давайте сюда.
   Пайк протянул герцогу птичьи тушки. Ориджин внимательно поглядел на агента. Тот хлопнул себя по лбу:
   - Ох, простите, ваша светлость!
   Содрал с лапок бумажные ленты и положил на стол. Ориджин взломал печати, пробежал письма глазами, слегка нахмурился.
   - Ммм... господа, не знает ли кто-то из вас что-нибудь о Светлой Сфере?
   - Звучит как название Священного Предмета, - сказал Ворон. - Пожалуй, его можно найти в реестрах.
   Судья добавил:
   - Если Предмет упомянут в письме для графа Шейланда, то он, наверное, входит в достояние графа.
   - Благодарю, милорд, - хмыкнул Ориджин, - очень тонкое наблюдение. Я понимаю, что это - Предмет. Он упомянут в странном контексте: "Милорд, как быть в связи со Светлой Сферой?" А что такого связано с нею - не знаете ли?
   - Никак нет, милорд.
   Все пятеро отрицательно покачали головами.
   - Ладно, спрошу у сестры... Благодарю, господа, можете быть свободны.
   Они потянулись на выход, и Меррит вернул Дагоберу тычок локтя:
   - Учись стрелять, братишка. Слышал приказ герцога?
  
Оценка: 5.42*18  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"