Любимым человеком мужского пола был брат. Его звали Джеймс, он погиб в автокатастрофе. Как я не свихнулась за множество недель дикого отчаяния, я не знаю. Знает один Господь Бог. Брат был для меня всеми материками и всеми морями, с ним был покой и отдых. Без него наступила тьма.
Я ввязалась в привычку разговаривать с его портретом, висящим на окном. Я говорила ему как при жизни, видела жизнь в его грустных и добрых зрачках, но ответов я и не требовала. Какие нужны ответы от того, кого любишь больше своей жизни. Какие ответы можно требовать от ночного небо. Есть небо, и больше ничего не надо. Я ведь альтруистка, я жажду отдавать, а не брать, отдавать вопреки, без всякой прибыли и дивидендов. Христос всё отдал всем, и пусть кто-то не верит что он родился от непорочной девы и ходил по Генисаретскому морю, самое главное - его слова, в них он весь, Агнец для живущих во тьме. Во тьме просто нужно не давить друг друга, иметь терпение и незлобие, ведь каждый может упасть и быть затоптанным безумной толпой. Брат всегда был именно подающим руку. Он ничего не жалел для друзей, голос его был прекрасен и мягок, добрые глаза видели намного более, чем могли сказать.
Я любила с ним кататься по автостраде. "Джесси, не стучи коленями об щиток с приборами, ты прямо вся извелась". Я улыбаюсь, я хотела всеволишь обратить на себя внимание и я добилась своего. Мне так радостно, словно мы мчится в рай. Солнце такое яркое, яркое, я не верю своему счастью. Рядом мелькает мир, очертания чего-то или кого-то, а я мельком наблюдаю за братом снизу вверх и мир настоящий рядом со мной, а не за этими стёклами. Мой мир такой маленький, там не хватит места всем, там местечки только для избранных мною, самых дорогих, тех, кто любил и любит отдавать, ничего не ожидая взамен. Этот мой внутренний грот охраняют птицы и дикие звери, там не страшно, там можно делать всё, кроме зла. Разве я этого не хотела ещё до своего рождения. Ещё как.
Мы проезжаем, мы пролетаем мост, моя блузка мгновенно ощюпала всё моё тело сильными щупальцами, хвост соломенных волос взметнулся как у кита и хлопнул по самой верхушке головы. Я впилась от неожиданности к сиденье, маленький щюпленький крабик, цепляющийся за ветку павшего в море дерева, окатываемого раз за разом неутомимой пенистой волной. Море такое огромное, но крабику не страшно. Есть дерево и оно ещё долго будет помогать ему и ни раз. Зачем чего-то бояться, когда небо и солнце так певуче радуют тебя. Жизнь это мгновение, жизнь это не прошлое и не настоящее, это то, чего ты хочешь, но хочешь так, как и не хочешь, как если бы тебе его настойчиво предлагали, а ты отвечала бы, что есть другие, более достойные чем ты, жить и радоваться.
А вот и Кентукки. Красивое место. Скорость становится минимальной, можно сидя в машине, прогуляться и посмотреть на магазины, лица людей, лужи. Будучи в укрытии, можно любоваться на всё что угодно, потому что ты в домике и тебя никто не знает. Ты не поймаешь чей-то случайно отвратительный взгляд, не почувствуешь вонь из мусорных баков и плевков, не вздрогнешь от мимо бегущей огромной чёрной собаки, из пасти которой брызжит красноватая слюна, не споткнёшься об камень или бордюр, тебя не похитит ЦРУ или инопланетяне, ты не...
Мы оставливаемся у светофора и смотрим на прохожих. Их очень и очень много. Они повсюду, со всех сторон и их непонятное количество всё увеличивается, словно они выползают из-под земли, закованной в безупречный асфальт.
Снова трогаемся и поворачиваем то направо, то налево, опять направо, мы проходим обязательный городской лабиринт, чтобы где-то после заглушить мотор и подняться по лифт к самым облачным небесам. Там будет душ, освежающие напитки и мороженое, мультики, семечки, поп-корн, мягкие тапочки и лёгкая музыка, такая убаюкивающая, что я тихий и нежно усну, а брат отправится по своим делам, будет сосредоточенно колесить по городу, таскать какие-то тяжёлые ящики туда-сюда, как если это был весь смысл человеческой жизни.