Господи, да что же это такое, Инна, тебе целых пять лет. Закрывай глаза и спи.
- Бабушка, расскажи сказку про партизан.
- Нет, Инюшка, не расскажу, не знаю я таких сказок, да и спать пора.
- Бабушка, ну расскажи про партизан? А то мы завтра уедем, а ты так и не рассказала мне про войну...
- Ох, кровиночка ты моя, так не рассказывают такое на ночь... И ты не выспишься, а уж я точно не засну... Хотя ты уже большая... Должна понять и запомнить... Слушай, сладкая ты моя, что я тебе баять буду ... И прости, если что не детское скажу. Вдруг больше не доведётся поговорить...
Когда я была такая как ты, жила в деревне "Андревка", возле маленькой речушки по названию "Света". Это после войны наши края совсем обезлюдели и запустели. А раньше по округе много-много деревень было и почти в каждой деревне родственники жили. В каждой семье по многу ребятишек было, а еще бабушки и дедушки. Самые старые дедушки помнили, как турок били. Другие мужики, помоложе, при царе с немцами воевали, гражданскую войну прошли или совсем недавно вернулись с тяжелой финской войны. Частенько, соберутся они и разговаривают о том, кто, где и как за Родину бился.
На тех разговорах, росли наши деревенские мальчики - храбрые, отчаянные и трудолюбивые. Всегда при деле. То дрова рубят или пилят, то коровок пасут, то коней в ночное гонят, то огород поливают или огораживают, то силки в лесу ставят, то рыбу ловят, то сено ворошат, то грибы да ягоды впрок, к зиме заготавливают. В свободную минуту они в чижика, в прятки, в догоняйки, в лапту, а чаще всего в войну играют.
В июне 1941 года настоящая война началась. Все здоровые мужчины и пареньки на фронт ушли. Перед рекой 'Вопец', которая между Смоленском и нашей деревней течет, почти два месяца, насмерть бились наши солдаты. В то лето у немцев было больше, чем у Красной армии, танков и самолётов. Прорвали немецкие танки наш фронт и ринулись на город Белый, на город Вязьму и на Москву. Следом за танками, ехали машины и мотоциклы с немецкими солдатами. Шли колонны пеших пехотинцев. Всю скотинку, которая в деревне была, немцы постреляли или порезали. Целыми днями они варили себе мясо и ели куриные яйца. Без счета, сыпали наше хлебное зерно своим огромным коням - тяжеловозам. А ещё искали коммунистов. Искали да не нашли. Те коммунисты, которых по здоровью на фронт не взяли, ушли в леса организовывать партизанские отряды.
Много советских солдат в наших лесах, в окружении оказалось. Не стали они врагу сдаваться. Вступили в местные партизанские отряды или свои организовали. Взрывали партизаны на железной дороге поезда с немецкими танками, пушками, снарядами и солдатами. Громили колонны на дорогах и гарнизоны в крупных селах. Захватывали склады с патронами и едой. Петр Тихонович - бывший колхозный председатель, назначенный деревенским старостой, и деревенские полицейские стали тайными партизанскими помощниками. Они еду в лес отправляли, о планах врагов сообщали.
Освободили партизаны все деревни в округе и назвали это партизанским краем. Жили люди в партизанском крае по нашим советским законам. Партизанские группы уходили в далёкие рейды, и не было нигде врагам покоя. Даже днем враги, поодиночке, нужду справлять опасались. По ночам, кроме часовых, никто из изб не выходил. Партизан боялись. Прямо в сенях гадили.
Решили враги поубивать партизан. Карательные войска окружили партизанский край. Не только карабины и автоматы были у немцев, но и пулемёты, миномёты, пушки, танки, самолёты. Вся эта немецкая сила пошла в наступление на партизанские деревни. На околицах деревень, удерживали партизаны наступающих врагов.
Пошли на помощь партизанам бывшие полицаи и староста Петр Тихонович со своими внуками - двенадцати и тринадцати лет. Пошел мой четырнадцатилетний двоюродный братик Павлуша Сафронов. И дядя Фёдор со своим пятнадцатилетним сыном. Вся молодежь сельской округи - комсомольцы и вчерашние пионеры стали народными мстителями.
Папа мой, твой прапрадед Степан почти не воевал. Он людей спасал. На лошадке увозил от карателей партизанских жен и малых детишек.
Возможно, отстояли бы люди свой край, но не хватило им патронов и гранат. Командование штаба партизанского движения, из Москвы, пыталось помочь сражающимся партизанам, посылало к ним самолеты с боеприпасами. За такими самолётами охотились немецкие истребители и зенитные батареи. Редко, очень редко удавалось нашему транспортному самолётику прорваться сквозь стаи Мессеров, сквозь разрывы зенитных снарядов и сбросить партизанам парашют с ящиком патронов. Поэтому, приказала Москва, сформировать ударные партизанские отряды из самых опытных, сильных и здоровых бойцов. Приказала ударным отрядам, с боями, прорвать кольцо окружения и многокилометровыми маршами уйти в необъятные белорусские леса и болота, для дальнейшей борьбы в глубоком вражеском тылу.
Оставшиеся партизаны приняли свой последний бой в зимнем лесу у деревни "Татьянка". Там, окруженные врагами, они и погибли почти все.
Раненного пулемётной очередью, во время прорыва блокады, Павлушу Сафронова успели вывезти из леса. Вырвались из окружения дядя Фёдор, с сынишкой и товарищем. Вырвались, но не спаслись. Увидел их, прячущихся в бане, сосед-предатель и выдал немцам. Двадцать одного партизана расстреляли враги в нашей деревне.
По всем окрестным деревням, враги переписали в журналы женщин, стариков, детишек. Каждому выдали и приказали нашить на одежду железные жетоны с личным номером и указанием возраста. Стали немцы деревни сжигать, людей в Белоруссию, на дальнюю сторону угонять.
Никогда не забуду, как через нашу деревню шла первая людская колонна.
Умирать стану, а не забуду, как на дороге, возле тётиного дома убил немец паренька, хромающего на раненную ногу. Как отшвырнул с дороги ослабевшую девочку, в нарядной зелёной шали и в серых валеночках. Упала девочка в придорожную канаву, сжалась в комочек и закрыла головку ручками, понимая, что больше ей не жить на белом свете. Застрелил её немец и дальше зашагал.
Папу моего, никто не выдал. Записали его немцы в свой журнал, выдали железный жетон и угнали с одной из колонн.
Стали немцы нашу деревню к выселению готовить. Приказали здоровым на одном краю деревенской площади стать, а слабым и больным, кого на лошадях везти нужно - на другом. Марусе, сестрёнке моей старшей, нездоровилось. Встала она вместе с ослабевшими людьми. Ударил немец Марусю куском резинового шланга и приказал уходить к здоровым. Там же, на площади, немцы всех слабых и больных односельчан расстреляли. Нас, сильных по меркам военного времени, но ослабших от долгого голода, погнали прочь. Мы уходили, а за нашими спинами загорались дома, подожженные фашистами...
Помню первую ночевку в большом селе "Каменка", где-то возле Смоленска. В выломанные оконные проемы большого сарая, дул февральский ветер, через дырявую крышу сыпал снег, а люди лежали на ледяном заснеженном полу...
Помню, как во время одного из переходов, нас остановили возле расстрельного оврага. Рядом с дорогой немцы установили пулемёты, а людей стали гонять километр влево, километр вправо и опять влево. Так прошло несколько часов. Затем подъехал автомобиль с немецким офицером, офицер что-то сказал конвоирам, конвоиры убрали пулемёты и погнали нас дальше. По неведомой нам причине, расстрел был отменен.
Помню, что Марусина хворь оказалась страшным тифом. В одной из деревень, знакомые мальчишки помогли сколотить из четырёх досок что-то похожее на санки и мы много дней везли Марусю на этих досках.
Помню страшный, для моей тёти Марии Сафроновой, день... У неё маленький ребёночек был. От голода, пропало у Марии молоко и ребёночек, без еды, умер. Ближе к вечеру, немцы приказали нам бегом бежать. Людей, отстававших от колонны, они убивали. Стала задыхаться от бега и села на дорогу пожилая мать тёти Марии, а люди не успели оттащить от неё остановившуюся маленькую внучку Зиночку. Убил немец бабушку и внучку. Ночью, не пережив смерти двух внучек и жены, умер от сердечного приступа отец тёти Марии. Там, на месте ночевки, в пустом коровнике, на месте навозной кучи его и зарыли в землю. Под навозной кучей было единственное место, где земля не промерзла, и где нам удалось руками и щепочками выкопать подобие могилки.
Помню двух стареньких сестёр-учительниц из нашей школы. До самой Белоруссии довезла на деревянных салазках младшая сестра свою ослабевшую старшую сестру и когда салазки начали прилипать к подтаявшему снегу, остановилась, истратив последние силы. Так и остались лежать на дороге тела учительниц, убитых немцами.
Помню, как я, в полубреду, дотащилась в Белоруссии до большого еврейского селения. В селе были большие, красивые, пустые дома. Пустые потому, что всех жителей селения немцы расстреляли задолго до нашего прихода. Там меня и многих других, ослабевших и заболевших тифом, немцы оставили умирать. Много дней прошло, прежде чем я в сознание пришла.
Открыла глаза, увидела солнышко, качаясь от слабости, подошла к окну, поглядела на мартовские лужи, отворила дверь в коридор, увидела кадушку с корочкой льда, взяла в рот льдинку, чтобы утолить жажду и, вновь теряя сознание, упала на что-то жесткое - на замёрзшие тела умерших земляков и односельчан. Четыре тысячи человек было в нашей колонне, угнанной из родных мест. Сколько выжило, не знаю.
Спасибо врачу, медсестре и старенькому фельдшеру, которые выхаживали нас, тифозных больных, единственным имеющимся у них народным средством - отваром полыни. Выздоровевших больных привели в село "Зелёная поляна" или "Зелёный луг". Уже и не вспомню. Это около тридцати километров от Могилёва, недалеко от реки 'Пронь'. Вышел староста на крыльцо. Распределил кого куда. Меня и Марусю определил в семьи, где няньки нужны были. А сестренку нашу, пятилетнюю Танюшку, себе в дом забрал со словами: "Может, на что и сгодится, хоть курей накормит". Через пару месяцев, Танюшка весело бегала по двору деревенского старосты и лопотала на местном языке, как заправская белорусская девчонка, будто и не было в её короткой жизни двух лет войны и зимней дороги смерти.
С нами никто не сюсюкался. Мы там были чужие. Корку хлеба и варёную картофелину нужно было отрабатывать. Приходилось не только малышей нянчить, но и почти всю домашнюю работу на себе везти. Похвал от хозяев не ждали. Не бранят и ладно. Хозяйка у меня болезненная была. Так что работать приходилось много. Иногда ловила я косые взгляды и укор хозяйки: "Мы тут без Вас хорошо жили, а Вас понагнали, за Вами партизаны пришли, так теперь немец и у нас лютует".
Немцу было от чего лютовать. Красная армия вела тяжелые бои на рубеже 'Прони'. С тылу их партизаны трепали. Через фронт артиллерия и "Катюши" снарядами засыпали.
От тех снарядов, доставалось и деревенским жителям. Однажды, опустила меня хозяйка в большую бочку для зерна, остатки ячменя подгрести. А тут обстрел начался. Снаряды возле дома рвутся. Мне страшно. Вылезти из бочки не могу - слишком высокие у бочки клёпки. Спасибо хозяйке, что не забыла про меня, прибежала и вытащила из бочки. Вытащить-то вытащила, а в убежище земляном, возле самого входа, как живой щит посадила. Рвутся снаряды совсем рядом. Грохот. Земля трясется. Комки земли по голове и плечам бьют. Страшно... Пролетел рядом со мной осколок и перебил ручку двухлетнему хозяйкиному сынишке.
А через день, когда дрова во дворе пилила, с тётей Аней Белобородкиной, ударил осколок от разорвавшегося снаряда меня в ногу...
Отец, как я позднее узнала, всё это время в городе Могилёве работал, в строительной артели. Вредил врагам, как мог. Был связным у белорусских подпольщиков. Чудом уцелел.
Советская армия освободила Могилёвщину только через долгий, военный год нашей жизни в Белоруссии.
Холодным зимним днем, перед дорогой домой, мы пришли к старосте за Танюшкой. Долго уговаривал нас белорус не забирать у него девочку, пока не обживемся на Родине. Просил, чтобы мы оставили сестренку у него, словно заранее знал, что не выживет Танюшка на нашем родном пепелище...