До марта 1942 года я еще работал в школе директором, был "бронирован" (ст.Осеченка Октябрьской ж/д находится в Вышневолоцком р-не, Калининской обл. - прим. ред.). После работы мы охраняли железную дорогу, а потом были зачислены ополченцами в Вышневолоцкий истребительный батальон. В нем мы обучались военному делу, тушили в городе пожары от сброшенных с самолетов зажигательных бомб. В ночное время прочесывали окрестные леса, вылавливали диверсантов. Тяжело было, часто недосыпали, а утром приходилось идти в школу.
Осеченская семилетняя школа располагалась в 100 метрах от железнодорожной станции, мимо которой непрерывно шли военные эшелоны. Станцию часто бомбили. Заслышав звуки немецких самолетов, мы прерывали занятия и бежали в бомбоубежище. Иногда это повторялось несколько раз в день.
Однажды нас вызвали в райком ВКП(б) и сообщили, что немцы уже недалеко от Вышнего Волочка. Если город будет ими захвачен, истребительный батальон обязан перейти линию фронта и влиться в партизанские отряды. Кто не желал идти в партизаны, тот сразу разбронировался и призывался на военную службу.
Так получилось и со мной. Через 2 дня после моего отказа идти в партизаны меня разбронировали и призвали в действующую армию. Вместе со мной в военкомат явились еще 15 директоров школ района. Я попал в команду, которая направлялась на обучение в Муромскую отдельную саперскую роту.
Муромская отдельная саперная рота
Казарма роты располагалась на окраине города Мурома. Приехали мы в апреле месяце, все в валяных сапогах, в пальто или куртках, с туго набитыми мешками, в которых были продукты.
Утром нас распределили по ротам; был объявлен месячный срок службы, потом маршевая рота и фронт.
Вечером у нас отобрали вещмешки и все лишнее белье. Военную амуницию не выдали, оставили только то, что на тебе.
Мы видели, как старшина и сержанты ели наши продукты, возмущались, пытались жаловаться, но все было бесполезно. Если бы мы знали, что нас ждет дальше.
На занятия (в апреле месяце) мы ходили в валенках. Многие "солдаты" часто болели, ноги опухали. Сушить мокрые сапоги негде, да и погода была плохая: постоянно шли дожди. Каждый день мы с лопатами в руках строили инженерные сооружения, минировали поля, разминировали, учились подрывному делу.
Питание солдат было скудным: гороховый или чечевичный суп. Каждый день. Да еще 600 грамм хлеба, которого не дорезали граммов по 50 на человека.
Куртки и пальто были проданы на Муромском рынке, часть денег была потрачена на еду. На другую часть - купили телогрейки и ходили в них как "поднадзорные".
Некоторые солдаты ходили по крестьянским домам и собирали "милостыню". Один раз пришлось и мне побираться. На кухне детского дома, который находился рядом, мне дали остатки каши. Но как донести до части? Пришлось нести в карманах... Но как были все рады....
За месячный срок нас в Муроме здорово измотали, "подготовили" к схваткам с врагом, вернее, приготовили к смерти. Солдаты настолько были озлоблены, что в "открытую" угрожали офицерам: "Не дай бог встретиться на фронте..."
Но, наконец, месяц прошел. С маршевой ротой я еду в Москву на Гвардейский пересыльный пункт, который располагался в Лефортово.
И вот я и мой земляк Зайцев в рваных телогрейках, в валенках (в конце апреля!) едем по Москве от Казанского вокзала и расспрашиваем всех о том, где находится Лефортово. Пришлось по пути встретить и знакомых из Калинина - они нас сначала не признали!
На пересыльных пунктах
В Лефортово нас встретили хорошо, сытно накормили. Зайцева потом отправили в часть под Можайск, а меня направили в секретную саперскую часть, находящуюся где-то за Москвой. Зайцев просился, чтобы быть со мной. Но он не член ВКП(б) (в часть брали только коммунистов).
Опять своим ходом по Москве, опять поиски части, опять скудный паек, опять работа до седьмого пота.
И тут служба в Муроме дает себя знать: я сильно заболел. А так как со мной не хотели командиры возиться, то отправили меня опять в Москву на пересыльный пункт.
Здесь меня долго не держали и отправили в формирующуюся стрелковую дивизию под Наро-Фоминск. Там назначили в роту по борьбе с танками противника. Целый месяц в лесах мы обучались: учились стрелять, готовить гнезда для стрельбы. В роте меня избрали парторгом. А парторг -это заместитель политрука. Наш политрук был малограмотен, у солдат не был авторитетом, говорить совсем не мог. Поэтому вся партийно-политическая работа была возложена на меня. В течение месяца комиссар полка несколько раз объявлял мне благодарности, а однажды в качестве поощрения я был откомандирован в училище связи (набирались солдаты с высшим и неоконченным высшим образованием).
Вновь я в Муроме. На этот раз в училище связи. Но служба в саперной роте дала себя знать: начались проблемы со строевой подготовкой, понизился слух. Две недели я лишь проучился и был отчислен.
И опять пересыльный пункт, и новое назначение.
Служба в 18 мехбригаде
Около г. Владимира формировалась 18 Механизированная бригада. Я был назначен на должность писаря секретной переписки бригады. Кстати, это моя военная специальность еще со срочной службы. Но как члена партии комиссар бригады просил проводить с бойцами политзанятия. Пришлось и переписывать, и общаться. Бригада наша была укомплектована новыми американскими автомобилями "Студебеккер". К каждому тягачу прилагалась пушка и артиллерийский расчет. Таких частей я еще не видел!
Воевать мы должны были в моей родной Калининской области. Три эшелона были загружены и тронулись друг за другом. Страшно было видеть разрушенный город Калинин, ведь я в нем учился несколько лет. "Фашисты! Палачи! Варвары! - кричали солдаты из вагонов. - Мы отомстим!"
Около станции Осташков нам сообщили, что первый эшелон подвергался нападению с воздуха, есть жертвы, железнодорожное полотно повреждено. Эшелон стоит до вечера, но, наконец, гудок и снова в путь. Вот и то место, где немецкая авиация сделала налет на наш эшелон. Два вагона лежат вверх колесами на откосе полотна. На высоте братская могила...
К утру состав прибыл на станцию Торопец. Быстро произошла выгрузка техники. Машины загудели и взяли курс на г. Белое. По осеннему бездорожью, без остановок и отставаний, прошли 100 километров до исходного рубежа. Здесь, в березовых рощах, мы закапываем технику в землю и ожидаем приказа.
Наши разведчики побывали в первую же ночь в немецком тылу и установили, что наша часть находится на двух немецких стыках. Перед нами нет сильных укреплений, действуют лишь немецкие посты. Как говорили офицеры, линия фронта в этом месте была фиктивной. Перед нами практически не было немцев, но и нашего переднего края не было, потому что наша часть никого не заменяла. Солдаты говорили: "Что бы получилось, если немцы сосредоточили на этом участке свои силы?" Видно, не было у немцев достаточно сил.
Осень же стояла холодная, дождливая. Место обороны было низкое. В траншеи заходила вода. А так как не было бань, не было жарилок, солдаты завшивели. Ничто не помогало избавиться от этой дряни.
Однажды комиссару нашей части пришел секретный документ. Привожу его по памяти: "Наша армия несет большие потери в среднем командирском составе. Война затягивается. Приказываю откомандировать в военные училища лиц из солдатского и сержантского состава, имеющих высшее или неоконченное высшее образование. Вербовку проводить в строго добровольном порядке".
По штабным спискам бригады таких оказалось 20 человек, оказалось даже, что один солдат в хозроте был доктором математических наук. Все согласились учиться. А я получил направление в Ивановское военно-политическое училище.
Ивановское военно-политическое училище
В октябре 1942 года я прибыл в Иваново. Программой
предусматривалось 20% учебного времени на политподготовку и 80% на тактические и стрелковые занятия. Политруки, приходившие на фронт, не могли заменить вышедшего из строя командира из-за слабой военной подготовки. Теперь училища должны давать фронту высококвалифицированных командиров, чтобы любой политрук был и воспитателем, и командиром.
В училище кормят отлично: мясо, сливочное масло. В казарме чисто. После занятий крепко спишь - никто не беспокоит. Командиры уважаемы, требовательны, справедливы. Никаких издевательств нет и в помине. Вспоминаю саперскую роту, когда нас заставили после бани ложиться в грязь. Все, кто слышал мои рассказы, не верили.
Но вот шесть месяцев учебы позади. По всем дисциплинам у меня отличные оценки. Только три человека из нашего батальона, и я в том числе, получили за особые успехи сразу звание лейтенанта.
В мае 1943 года был организован торжественный вечер, посвященный выпуску курсантов. Командование зачитало приказ, вручило офицерские погоны. Мы получили новое обмундирование от меховых шапок до шерстяных носок и перчаток, получили сухой паек, погрузились в эшелон и отправились на фронт. Сначала говорили, что на Ленинградский, но потом маршрут изменили - курс на Сталинградский фронт.
243 стрелковая дивизия
Маршрут нашего движения был на город Старобельск. Там после упорных тяжелых боев немцы и наши перешли к обороне и стали строить укрепления.
К товарному поезду прицепили три пассажирских вагона, куда нас и погрузили. Большинство станций по пути следования эшелона были разрушены. Справа и слева от железнодорожного полотна видны воронки от снарядов и бомб. Особо опасный путь был на участке станции Рубежной. Она находилась в 5 километрах от передовой. Немецкая тяжелая артиллерия била по железнодорожному полотну. До нашего подхода был разбит на станции один воинский эшелон. Много было убитых и раненых.
Недалеко от Старобельска нас быстро разгрузили, и к вечеру были в штабе фронта. Там нас не задержали, быстро распределили кого куда. Разбив на группы, направили в штаб армии, потом в дивизии и полки.
Наша группа в составе 10 человек направилась в район расквартирования 243 Стрелковой дивизии. Штаб располагался в сосновом бору. Три землянки в три наката располагались недалеко друг от друга. Мы доложили командованию о нашем прибытии для прохождения службы.
Как обычно, нам сначала охарактеризовали дивизию. Рассказали о ее заслугах в разгроме Сталинградской группировки немцев. Дивизия состоит из 3-х пехотных полков (Љ 906, 910, 912) и одного артиллерийского. В настоящий момент подразделения дивизии пополняются новым вооружением и личным составом.
Часть занимает позицию на левом берегу Северного Донца. Немцы -на правом. Их берег высок, наш - низменный. Враги легко простреливают нашу оборону. Мы же строим укрепления, роем траншеи во весь рост, устанавливаем минные поля. В обороне наша дивизия будет находиться месяц. За этот срок мы должны хорошо укрепить позиции и подготовиться к наступлению. Сроки его пока неизвестны.
Меня с товарищем Ковалевым направляют в 912 стрелковый полк на должность политруков стрелковых рот. Мы шли по берегу Северного Донца, вся земля была изрыта. Траншеи были выкопаны во весь рост. Изредка над головами свистели пули и мины, где-то за окопами или впереди рикошетили и рвались. Да, мы на войне. С противником нас разделяет только река.
Вот и наша полковая оборона, кое-где взводы и роты связаны траншеями. Нас приняло командование. Из числа присутствующих выделялся молодой офицер в звании капитана - парторг полка Варюшкин. Он принял нас на партийный учет и рассказал о составе полка. От него узнаем о том, что, по слухам, собираются упразднить должности политруков рот, все единоначалие перейдет командирам рот. Они будут нести ответственность и за политическое воспитание бойцов. Освобождавшихся политруков будут использовать в качестве командиров рот или отправят на переподготовку. Мы были удивлены, опять в училища, но теперь в пехотные. Но пока служим по назначению.
Меня назначили политруком в 3-ю стрелковую роту 3-го батальона. Вот я в своем подразделении, знакомлюсь с командованием, солдатами.
Третья рота занимала оборону в очень неудобном месте. Немцы простреливали наш район, не давали строить оборону. Были убитые и раненые. В одном взводе солдаты могли окапываться только ночью. Днем мы не могли головы поднять. Вечером командир повел на участок обороны. Сначала шли по глубоким траншеям. Во втором взводе траншеи закончились. Вдруг нас накрыли беглым минометным огнем. Мы бегом вышли из полосы огня и залегли, потом по-пластунски добрались до места. Противник прекратил наше преследование.
Шли дни, недели, ко всему я привык. За эти дни взводы роты соединились ходами сообщения, для боеприпасов сделаны хорошие укрытия. Мною проведено много бесед с бойцами, выяснилось, что им надоело быть в обороне, хочется скорее в бой, в наступление. Но без приказа командования в наступление не пойдешь: приходится ждать. Оно, говорю, обязательно придет.
Вспомнил я про свою службу в 18 мехбригаде старшим писарем в штабе бригады, вспомнил слова сослуживцев, когда уходил на переподготовку.
- Куда ты лезешь, чем плохо тебе в штабе?
Да, верно, теперь я офицер на переднем крае. Здесь все по-другому. Здесь все равны: младшие и старшие офицеры. Велика ответственность за бойцов роты. Жизнь покажет мне дальше: жить или не жить.
Из сводок Верховного Главнокомандования узнаю, что 18 мехбригада пошла в бой и успешно продвигается вперед, освобождая города Калининской области и Белоруссии. Живы ли мои сослуживцы? Они наступают, а мы еще в обороне...
Однажды полковые разведчики, возвращаясь с задания, на немецком берегу оставили шесть автоматов. Они лежали на берегу, простреливаемом с двух сторон. Мне была поставлена задача -организовать их доставку на наш берег. В 2 часа ночи командир роты, старший сержант, пулеметный расчет и я были на переднем рубеже. Ночь выдалась темная.
Мы снарядили сержанта ножом, привязали к ремню веревку с мешком, в который он должен был сложить автоматы. Сержант вошел в воду и поплыл. Течение реки быстрое, и его стало быстро сносить в сторону. А к этому времени немецкая ракета осветила все вокруг, фашисты заметили пловца и открыли по нему огонь. Мы решили спасать его, стали тащить на наш берег, но веревка оборвалась. Мы видим, что он поплыл по течению, приближается к берегу противника. Вышел ли он на берег - не знаем, не видели. Когда проверили веревку, то оказалось, что она перерезана. Утром немцы в рупор прокричали, что ваш командир отделения у нас в гостях, пьет чай с колбаской и белым хлебом. Сказали, что он давно искал случая перейти на их сторону к своему отцу, служившему у генерала Власова.
Боевая задача так и не была выполнена. Много в полку было разговоров о сержанте, жив ли он, может, утонул. За невыполнение задачи меня и командирш роты предупредили. Для себя я сделал вывод: надо лучше изучать солдат, добиваться высокой сознательности при выполнении поставленных задач.
Фронтовая разведка выяснила, что немцы подтягивают на Курскую дугу танковые и авиационные части. Немцы ставили задачу прорвать нашу оборону, что подтверждали и пленные. Наше командование тоже подтягивало запасные части, чтобы иметь перевес и на земле, и в воздухе. И разведчики предоставили данные о начале немецкого наступления. Мы должны были их опередить. Наш полк начал готовиться к наступлению за месяц. К позициям стала подтягиваться артиллерия.
А буквально за неделю до наступления штаб полка получает секретный приказ Ставки о введении единоначалия строевых командиров, потребовав от них ответственности за боевую и политическую работу. Политруков рот приказывали сократить, а офицеров отправлять на переподготовку. Ввести в батальонах ставки парторгов и комсоргов. Назначить на эти должности лучших политруков рот. Странный приказ. Убирать с передовой офицеров накануне наступления! Офицеров, ответственных за моральный дух солдат! Политруки рот были недовольны. Но приказ есть приказ. В указанный день политруки рот были отправлены в тыл. Со мной же и моим товарищем Ковалевым много говорить не стали. Согласно приказу меня назначили парторгом батальона, а Ковалева -комсоргом. На проведенных в батальоне собраниях нас утвердили. Жаль, что Ковалев погиб при форсировании Северного Донца. Уже после занятия немецких позиций он подсчитывал наших убитых, у орудия лежал немец, внезапно он повернулся и очередью скосил Ковалева. Добивать фрица пришлось мне.
Накануне наступления были проведены ротные партийно-комсомольские собрания, избраны парторги рот и секретари комсомольских организаций, утверждены планы работы во время обороны и во время наступления, выпущены боевые листки. В штабе батальона парторг полка товарищ Варюшкин информировал о дне наступления. А в штабе полка на совещании зачитали приказ и определили задачи полка.
Парторгам и комсоргам приказано усилить работу с личным составом. Беседы наши в подразделениях были очень короткими. Солдаты нас охотно слушали, интересовались сводками Информбюро, горели желанием идти в бой. Мы информировали солдат, что немцы перешли на Курской дуге в наступление и танковые части вклинились в нашу оборону, что фашисты берут пока верх. Наша задача - оттянуть часть сил с дуги, самим перейти в наступление и развить его.
Подготовительная работа к наступлению была закончена к определенному сроку. Средства для формирования были подготовлены -одна лодка на отделение. Всех офицеров вызвали к комбату. Он поставил задачу использовать огненный вал артподготовки для успешного форсирования реки. Артподготовка продлится 2 часа. После переправы продвижение на сближение. Выбить противника из своих траншей и успешно развивать наступление дальше. Действие частей должно быть дружным, стремительным. В глубине вражеской обороны не забывать о танках, поэтому командиру роты ПТР форсирование реки проводить последним. Старшинам рот перед наступлением выделить бойцам по 150г водки.
В нашем распоряжении час, значит, в ротах нужно провести собрания. Меня комбат закрепил за ротой ПТР.
Началась артподготовка. Земля задрожала от разрывов снарядов, поднялся сильный ветер, затрещали в плавнях у реки деревья. Страшно, сплошной мрак. Надо спешить за огненным валом, скорее форсировать реку, выходить на рубеж сближения, преодолевать большой подъем и атаковать противника в его траншеях. Во время переправы с нашей ротой ЛТК оказался парторг полка тов. Варюшкин. Рота вышла из траншей и устремилась к лодкам. Первые два взвода уже направились к немецкому берегу, а меня в этот момент чем-то ударило, и я упал без сознания: Два человека из полка подняли меня, привели в сознание. Помню слова Варюшкина: "К чему тебе спешить форсировать реку с первым взводом, ты должен быть последним, должен проверить, все ли солдаты вышли из укрытий. А ты вперед... Что толку, если тебя ранят". Надо будет учесть замечания. Мы стали переправляться. Когда наши стрелковые роты с громогласным ура ворвались в немецкие траншеи, фашисты усилили артогонь по переправе. Некоторые лодки идут ко дну. Солдаты с оружием бросаются в воду (а ружья ПТР очень длинные и тяжелые), плывут к берегу, стремятся скорей выбраться на берег и занять позиции для возможного отражения танковой атаки противника. Наша лодка получает пробоины, и мы тоже плывем. Течение реки быстрое, вода подкрашена кровью в красный цвет, везде трупы. Такое я увидел впервые. При атаке в траншеях противника был убит комбат Большаков. Руководство боем принял замкомбата по политчасти. Он отдал приказ преследовать противника. Немцы бегут, многие сдаются. Следует приказ не стрелять по пленным. Продвижение было незначительным: от 5 до 10 километров. Немцы же опомнились, перегруппировались и перешли е контрнаступление, стали окружать наши роты. Мы перешли от наступления к обороне, приняли бой, крупнокалиберными патронами стали уничтожать врага. Связи с командованием не было, запас патронов ПТР быстро закончился, комроты убиты. Принимаю решение выходить из окружения. Выходили по одному через проволочные заграждения и оказывались в немецких траншеях. Недалеко находилась деревня Сидоровка. С одного края из уцелевших домов по нам стали стрелять. С другого, дальнего, конца деревни нам кричали что-то по-русски. Мы двинулись туда. Оказалось, что это власовцы. Почему они остались, когда немцы отступили? Не знаю. Мы приняли решение атаковать их ротой ПТР. Власовцы были окружены и взяты в плен. Их было до взвода.
Из командного состава остался один офицер, он и принял командование на этом участке, распределил позиции в траншеях врага длиной около 500м. Задача: удержать рубеж. Через некоторое время к нам стали подходить солдаты из других рот. Вместе с ними вышел и наш подполковник. Он сразу установил связь между подразделениями, перераспределил силы. Всю вторую половину дня мы отбивали атаки фашистов. На нашем участке немцы 12 раз лезли на нас, но безуспешно. Каждая атака обходилась им дорого. На ближнем расстоянии от траншеи мы их расстреливали. Боеприпасов в немецких окопах было много, мы их и использовали. Груды немцев лежали в 10-20 метрах от траншей.
В сумерках противник прекратил наступление. Немцам не удалось сбросить нас в Северный Донец, мы закрепились на правом берегу.
Ночью нам на смену пришла новая дивизия. Через 2 часа она перешла в наступление и продвинулась вперед на 25-30 километров, освободив много населенных пунктов Донбасса.
Нас же отвели за Северный Донец для пополнения. 243 дивизия выполнила приказ командования: прорвала оборону врага, создала условия для наступления наших частей. Но дивизия понесла большие потери в личном составе и технике. Очень много убитых и раненых. Таков итог нашей работы. Бойцы дрались слаженно, не щадили своих сил. Не вернулось все батальонное начальство, не пришли не переформирование командиры рот и взводов. Остался в живых старшина роты и я, парторг батальона. Без командира батальона я не мог писать наградные листы на солдат и командиров, проявивших себя при отражении немецких контратак. Списки отличившихся я хранил у себя до выхода из строя. В новом батальоне того же полка на новой должности я продолжил службу.
В части все начальство новое: от комбата до комроты. Новому замкомбата я показывал списки солдат, подлежащих награждению, но он не дал согласия. Сказал, что я не участвовал в боях и ничего не знаю. Вот так...
В день нашего наступления на Курской дуге тоже изменяется обстановка. Наши от обороны перешли в наступление и теснят противника.
Теперь я задумываюсь, почему мы так тяжело прорывали оборону врага, несли такие потери. Во время форсирования Северного Донца у нас не было танков и самолетов. Лишь артиллерия подавляла батареи и пулеметные расчеты противника. Воевали силой солдатского штыка. Мы были удивлены слабым сопротивлением фрицев в траншеях. Где же солдаты? Лишь незначительная часть солдат приняла нашу атаку. Только на 10 километре от их траншей мы наткнулись на сильное сопротивление, когда наши силы были уже на исходе. Скорее всего, немецкие части были отведены с переднего края, а потом сосредоточились. Такова немецкая тактика. Очевидно, они узнали заранее о часе нашего наступления. Тогда это дело их разведки. Во время артподготовки этого не сделаешь. Вот и молотила наша артиллерия по пустому месту. "Иди, солдат, за огневым валом", - говорит наш воинский устав. Поэтому, выполняя прорыв обороны на большую глубину, нужно было переносить позиции артиллерии. Не должен был сидеть наш артполк за Северным Донцом! Прорыв вражеской обороны еще полдела, можно и быть окруженным в прорыве. Так и получилось с нами. Может быть, некоторые роты и были пленены, не всем удалось выйти из окружения.
Остатки дивизии были отведены за Северный Донец для переформирования. Прошло пополнение из госпиталей и из граждан, остававшихся на оккупированной территории. Они не были обмундированы, поэтому были прозваны "чернорубашечниками". В дивизии их было более 50%. Они совсем не умели владеть оружием. Надо было научить их разбираться в оружии, метко стрелять. За 7 дней 243 дивизия была укомплектована и обучена. И вот новый приказ: совершить маршбросок на 40 километров. Весь путь прошли, не отдыхая. Наша цель - село Александровка. Фашисты в нем закрепились основательно: все село изрезано траншеями, на глубине 5-6 метров бетонированные ходы сообщения, связывающие доты. Противник скопил большие силы, имел много танков, перевес был на их стороне. Наши войска никак не могли их выбить, войска задержались на этом рубеже.
Бои за село Александровка
С марша наша дивизия вступила в бой, заменив другую, нуждающуюся в отдыхе. Бой был ожесточенным, все наши атаки немцы отбивали. Несколько раз нас окружали, но безуспешно. Были случаи, когда наши передовые части, увидев большое число немецких танков, бежали на исходные рубежи, особенно их боялись "чернорубашечники". Политсостав полка и резерв останавливал беглецов. Огонь фашистов был настолько силен, что некоторые части часами были прижаты к земле. В этих условиях я был послан в роту для поднятия ее в атаку. С большим трудом, по-пластунски добираюсь до роты. В ней всего около 20 бойцов, половина из них раненые. Рота хорошо закопалась и удачно отражала атаки немцев. Повторюсь, но фашисты били так сильно, что только подними руку и обязательно будешь ранен, и тогда выйдешь из боя (были бойцы, которые так и делали). Я передаю приказ командования. Комроты отказывается его выполнять: "Видите, слева и справа наши соседи отстали, пусть они сначала выравнивают позиции". И он был прав. Да и с кем идти в атаку? Я остался с ними, при мне 20 бойцов отразили 5 атак немцев. К вечеру подошло подкрепление, наладили связь. Атаки немцев прекратились, наступило затишье. А утром по приказу командования наш полк был снят с передовой (2 других остались).
Мы отошли от передовой на 3 километра. Солдаты приводили себя в порядок, многие спали.
Я тоже заснул, но вдруг меня разбудил голос начальника штаба батальона: "Собирайтесь, товарищ лейтенант, в 3 батальоне 912 полка убит парторг. Придется вам заменить его. Потом вернетесь в свой полк". И тихо добавил: "Ты хороший парторг, так что наведи и там порядок". Не было желания идти, но пошел - приказ.
Ежедневные ночные и дневные бои за Александрову не увенчались успехом. Постепенно были отведены с поля боя 906 и 912 полки. Моя 243 стрелковая дивизия не смогла выполнить приказа командования, понесла тяжелые потери в живой силе.
Немцы имели здесь большой перевес в силе, использовали танки и авиацию. С нашей же стороны не было ни танков, ни самолетов.
Дивизия опять снята с позиций на пополнение. Солдаты обучаются стрельбе. Я провожу работу по политподготовке, принимаю в партию. К наградам опять никого не представили, объяснили тем, что не была выполнена поставленная задача. Мой командир - комбат в звании капитана. С виду суровый, но справедливый человек: невысокий, коренастый, черный, как цыган: на груди - награды, есть нашивки - знаки ранений. Он понял мою обиду: столько времени в боях, а нет наград. Обидно. А на Украине лето, теплынь. Новое пополнение все прибывало и прибывало, все были обмундированы ("чернорубашечников" уже нет).
Взятие Никополя
За время нашего формирования село Александровка было взято, немецкая оборона сломлена, фашисты отступали, сдерживая наши силы небольшими соединениями, заслонами. Где-то недалеко от Кривого Рога и наша дивизия с марша вновь вступает в бой. Оборона немцев быстро прорывается, и мы устремляется к городу Никополю. Останавливаемся в 5 километрах от города, там большая немецкая группировка. Перед нами река. Мы должны согласно приказу в 12 часов ночи форсировать ее, прорвать оборону и ворваться в город. Средств форсирования не было, но приказ дан. К 11 часам бойцы заготовили бревна, разломали на доски какие-то сараи, мне солдаты приволокли половую доску. Но наш полк вдруг снимают с форсирования и направляют вверх по течению реки на 10 километров с целью прочесывания района Плавни, в котором скрывались немцы. Мы меняем дислокацию и видим, как солдаты легко форсируют реку, как отходят немцы. Они бегут, бросая по дорогам технику. Личный состав же скрывается по лесам. Вот и мы прочесываем Плавни. Фашисты принимают бой, но быстро бросают оружие и сдаются. Проверив пленных, конвой отводит их в указанное место для допроса контрразведчиками. Среди пленных много эсесовцев. Их выдают сами немцы.
В Никополе мы соединились с остальными полками и получили приказ: следовать на город Николаев. С тяжелыми боями наша дивизия продвигается вперед, освобождая один за другим населенные пункты. Бои идут и днем, и ночью. Наши кухни и обозы остались далеко позади. Мы живем только сухим пайком. Хорошо, что солдаты запаслись продовольствием с немецких складов. Бойцы делились продуктами с офицерами. А мы их ругали за "мелкое барахольство"!
Ранение
На горизонте показался Николаев. А перед нами небольшая станция Терновка. Получен приказ взять ее с ходу и перерезать железную дорогу. Мы же до этого несколько дней преследовали врага, бойцы устали, нуждались в отдыхе. Около Терновки нас нагнали полевые кухни, но немцы усилили беглый минометный огонь. И снова мы в бою. Немцы ввели в бой уже артиллерию. Наши части наступают, стараются выйти из-под огня. Задачу мы выполнили, но понесли большие потери. На командном пункте тяжело ранен в живот начальник штаба батальона, убито 2 связиста, ранен и я.
Сначала я упал, потеряв на минуту сознание. Шинель и фуфайка изорваны, кровь льется по руке. Чувствую сильное жжение и боль в суставах. Честно говоря, сильно испугался. Спасибо фельдшеру, который перевязал рану, проводил в укрытие. Все раненые прятались в воронках по два человека. Замполит батальона капитан Щербаков быстро приполз ко мне в воронку, принял от меня личные дела коммунистов батальона, пистолет, автомат, саперные лопаты. Мы попрощались как хорошие друзья.
В полковой санчасти врач осмотрел рану и сказал: "Счастливы вы, парторг, что ранения было касательными. Если бы осколок летел перпендикулярно вашему плечу, то смерть настигла бы вас". В ране оказалось много осколков, поэтому меня отправили на лечение в полевой госпиталь 1001.
Перед выпиской из госпиталя я встретил раненого бойца из нашего 3-го батальона. Он рассказал, что дивизия придана теперь б армии и в ее составе будет форсировать реку Днестр в районе города Слободзея. Опять наша дивизия прорывает оборону! Все время она действует на прорывах!
Добираюсь до Слободзеи и в штабе армии узнаю страшную весть: 243 дивизия уничтожена.
Дивизия удачно форсировала Днестр и заняла на другом берегу 3-х километровый плацдарм. Другие части 6 армии не имели успеха в форсировании реки и вернулись на свой берег. А район, захваченный дивизией, фашисты подвергли жесточайшему артобстрелу, бросили туда значительные силы. В итоге, дивизия окружена и уничтожена. Погибли все, никто не спасся.
Вот так закончила свой боевой путь 243 стрелковая дивизия. Путь, который начался под Сталинградом, прошел через всю Украину и закончился на границе Молдавии.
В штабе армии заместитель начальника политотдела капитан Семенихин приказал ожидать назначения в новые части, а пока отдыхать. Однажды он вызвал меня и сообщил: "В наградной отдел пришли на вас документы. Во-первых, вы повышаетесь в воинском звании, отныне вы старший лейтенант, во-вторых, вы награждаетесь орденом Отечественной войны 2 степени за службу в 243-й стрелковой дивизии".
Начальник наградного отдела зачитал приказы и прикрепил к моей груди орден. Потом пожелал хорошего здоровья и успехов в борьбе с фашистскими захватчиками. С грустью вспомнил я слова капитана Щербакова, когда в бою был ранен: "Не пропадет ваш ратный труд в разгроме врага! Вы обязательно будете награждены!" Спасибо Вам, товарищ капитан. Где вы теперь? Наверное, где и все - на правом берегу Днестра.
41 автополк
Наконец, я получил назначение в политотдел 41 автополка. Этот полк находился в распоряжении Ставки Верховного главнокомандования. Временно он был прикреплен к шестой армии. Командиром полка был подполковник Майборода, впоследствии известный композитор. А я стал парторгом батальона. Закончилась моя пехотная жизнь, начинается автомобильная. Берлин ведь далеко!
Моим непосредственными командирами стали замкомбата майор Абрамов и замполит майор Свиренко. Замполит - человек средних лет, невысокий, с окладистой черной бородой. По гражданской специальности -учитель истории. Коллега! Найти общий язык с ним было легко.
А через неделю приказом Ставки полк направляется в распоряжение 5 ударной армии генерала Берзарина. Наш путь теперь из Молдавии в Польшу, где около Варшавы, в районе Сандомирского плацдарма, происходили ожесточенные бои. Немцы сопротивлялись, не отступали. Мы должны были обеспечивать боеприпасами атакующие подразделения армии. Колонны по 20 машин постоянно подвергались обстрелам артиллерии, налетам авиации. Снаряды рвались и справа, и слева. Иногда осколки как дождевые капли отскакивали от брезента. Бывали и прямые попадания в машины.
С этого плацдарма наши войска устремились в наступление, захватили Варшаву, уничтожили большое количество врагов. Весь личный состав автополка был награжден медалями "За освобождение Варшавы".
Передовые отряды Красной армии двигались вперёд так быстро, что тыловые части остались далеко позади. Но санбаты, полевые госпитали и боеприпасы требовались постоянно. Поэтому колонны автомашин совершали круглосуточные рейды на передовую. Машины проезжали там, где только-только закончились бои: дымились воронки, догорали пожарища. Бывали случаи, часто солдаты засыпали за рулем. Видишь, машину покачивает, значит, шофер засыпает. Останавливаешься, даешь солдату немного времени подремать, и снова в путь. Однажды 25 машин срочно перебрасывали полевой госпиталь с личным составом и оборудованием в район Познани. До цели 45 км. Утром подъезжаем в назначенный район, а наши части уже ушли далеко вперед. Получаем новый приказ: продвинуться еще на 20 километров. И такое происходило с нами не раз.
Изъездил я Польшу вдоль и поперек. А дальше - Германия. На Одере наше наступление приостанавливается, чтобы подтянуть отставшие резервы и тылы. В это время приходит приказ о награждении 41 автополка орденом Красного Знамени. Теперь я служу в 41-м Краснознаменном автополке.
И вот перед нами Берлин. Днем и ночью мы подвозим боеприпасы, а базируемся в одном из пригородов. Там 5 мая 1945 года мы узнали о капитуляции Германии. Сколько было радости!
Солдаты проживали в уютных дачных домиках. Гражданского населения почти не было, лишь кое-где остались старики и старухи. Много немцев пряталось в подвалах. Берлин по сравнению с пригородом представлял жуткое зрелище: был разрушен практически до основания.
Каждый солдат был награжден медалями "За взятие Берлина" и "За победу над Германией". Многие получили повышение. А мне было присвоено звание капитана.
Служба после победы
Война закончилась, но моя служба продолжалась. Комендантом Берлина стал командующий 5 ударной армией генерал Берзарин. Он занимался организацией восстановления мирной жизни, обеспечением населения продовольствием, организовывал новую немецкую власть.
Перед политработниками была поставлена задача: направить всю работу на воспитание у бойцов дружбы и сотрудничества с немецким населением, чтобы солдаты не видели в каждом немце врага; провести решительную борьбу с насилием, грабежами, мародерством, совершаемыми отдельными солдатами.
В частях устанавливалась железная дисциплина. Много сил было потрачено на это. Требовалось время, чтобы переделать сознание солдата и офицера. А как им было трудно! 4 года в нас воспитывалась ненависть к фашистам, к немцам. Сколько мы видели разрушенных сел и городов!
Но наш лозунг был таков: "Советский солдат должен служить примером".
В Берлине находилось 5 автополков. Теперь мы должны были заниматься вывозом трофейного оборудования в СССР. 70 заводов располагались по всей территории Германии. Мы колесили по стране, собирали станки, машины, привозили их в Берлин, откуда их по железной дороге везли в СССР. Конечно, не сразу в Берлине установился порядок. Иногда из окон или из-за угла постреливали уцелевшие фашисты. Много солдат погибло уже в мирное время.
Мирные жители постепенно привыкали к нам. Не боясь, выходили из подвалов, укрытий, многие приходили на наши кухни за пищей. И какое же было их удивление, когда мы однажды обнаружили в центре Берлина громадный продовольственный слад. Продукты были из разных стран, особенно много было украинского сала, оно лежало пластами 1x0,5м. Немцы были удивлены этим открытием, ведь в последние месяцы перед капитуляцией они голодали, а здесь изобилие продуктов питания. Командирование приказало часть продуктов передать мирным жителям, помогавшим нам.
Но вернемся к службе. Все шоферы ездили вооруженные автоматами, так как в лесах скрывалось много немецких солдат. Иногда нам приходилось вступать в бой. Были среди наших солдат и убитые.
Когда началась демобилизация, нам объявили, что мы задерживаемся до осени. Все надежда наши рухнули. Но это приказ. Его надо выполнять. А служить стало во много раз тяжелее. Вновь встал вопрос дисциплины. Были случаи пьянства, мародерства, насилия. Несколько человек пришлось передать в Военный трибунал, и они были осуждены.
Много советских людей мы вывезли из фашистских лагерей, особенно находящихся в американской и английской оккупационных зонах. Среди них много было молодежи, женщин. Эти люди работали на немецких заводах, в сельском хозяйстве. Каждому из них было разрешено взять на родину до 50 кг вещей. Но многие везли с собой в несколько раз больше, и на это не обращалось внимания. Один раз у женщины при посадке раскрылся чемодан. Что там только не было: золотые часы, браслеты, скатерти и даже немецкие деньги - марки. Но многие возвращались налегке.
Сложно быть победителем. Много соблазнов. Взять хотя бы меня. В Дрездене я наткнулся на склад обуви и одежды. Увидел хромовые сапоги (мои кирзовые были уже плохие) померил - впору. Переобуваюсь. Старые оставляю в складе. Вдруг подскакивает легковушка, в ней майор Абрамов. Увидел хромовые сапоги, сказал что-то обидное в мой адрес. Я не выдержал, выругался и снял их. Нашел свои худенькие и пошел служить дальше. Потом я узнал, что по приказу Абрамова шесть машин было отправлено в Москву. В них везли рояль, меховые женские пальто, фарфор и другие ценные вещи.
В июне 1945 года наш полк готовили к переброске на Дальний Восток для участия в войне с Японией, но потом приказ отменили. Мы продолжали вывозить трофейное оборудование, собирали автомобили, брошенные на территории Германии и Польши. Что могли, чинили, неисправную технику везли на буксире.
А в конце лета нас бросили на селъхозработы. Вернули в Россию! В Воронежской области мы занимались уборкой сахарной свеклы, вывозили ее на заводы, и себе немного заработали сахара. Думали, что завершим уборочную и по домам. Но мои друзья - парторги батальонов демобилизуются, свою же фамилию в списках не нахожу. Почему? Оказывается, мне предложено прибыть в Московский военный округ для обучения в Военно-политической академии.
В Москву я прибыл 2 августа 1946 года. На комиссии я настойчиво просил демобилизовать меня. Однажды в мою комнату вошел писарь и закричал: "Свечин, пляши, пришло решение, тебя демобилизуют!"
Так закончилась моя служба в вооруженных силах, и я вернулся к семье, к мирной жизни, к любимой учительской работе.