Аннотация: Троянская война давно стала легендой, а олимпийские боги - музейными скульптурами и персонажами мифов. Но в те давние времена, когда боги существовали бок о бок с людьми, им не было чуждо ничто человеческое. Обитатели Олимпа мучились вполне земными проблемами, шутили, ругались, любили и ненавидели - да ещё как! Такими их представляли древние авторы, красочно описавшие героический век в своих поэмах. Что, если и нам попробовать перенестись в ту славную эпоху и узнать, как все было на самом деле?
Карлик: Не боюсь я нового шута, ибо новых шуток нет на свете. Есть шутки о желудке, есть намёки на пороки. Есть дерзости насчёт женской мерзости. И всё.
Евгений Шварц. Дон-Кихот
Героический век
В давние времена миром правили могучие и мудрые боги. Дети титана Крона, свергнув отца, поделили между собой мир: Зевсу и его жене Гере досталась суша, Посейдону море, Аиду подземное царство, куда после смерти отправляются души умерших.
Дети Крона построили дворцы на горе Олимп. Кроме них там жили богиня любви Афродита - мать проказника Эрота, стрелы которого несли любовь не только смертным, но и богам, богиня плодородия Деметра, дети Зевса: мудрая воительница Афина, посланец богов Гермес, бесстрашный бог войны Арес, трудолюбивый кузнец Гефест - муж Афродиты, прозорливый красавец Аполлон, прекрасная охотница Артемида, вечно пьяный бог вина Дионис, скромная юная Геба, разливавшая богам вино во время их пирушек.
Побеждены и свергнуты в Тартар титаны, разгромлены гиганты, осмелившиеся спорить с богами, подавлен мятеж Прометея, пытавшегося сделать людей равными богам, сам Прометей прикован цепями к Кавказским горам. Можно было бы и его свергнуть в Тартар, но Прометей знал тайну, не известную никому другому: он знал, откуда придёт мститель, который свергнет власть Зевса, ради этой тайны он должен оставаться где-то под рукой.
Мир процветал под мудрым руководством олимпийцев. Они всегда были с людьми. В храмах, которые им посвящали, боги находились в виде статуй, и если людям что-то было от них надо, они обращались к богам, придя в храм с соответствующими просьбе дарами. Но и сами боги частенько приходили к людям, приняв какой-нибудь образ. После таких посещений рождались герои - полубоги, силой не уступавшие богам.
Они прославили время, которое поэты впоследствии назвали веком героев. Их подвиги были воспеты во многих поэмах. Даже бессмертные боги не могли превзойти их своей славой.
Герои, как и все смертные, отжив положенный срок или погибнув в жестокой битве, отправлялись в царство Аида. Если только боги не принимали их к себе. Но такое случалось нечасто, поскольку богов и так было слишком много. Весь мир был ими заселён: леса, горы, реки - везде жили боги, во всяком укромном месте ничего не стоило наткнуться на нимфу или сатира. Они были бессмертны, как и положено богам, могли иногда превращаться во что-нибудь, однако до могущества олимпийцев им было очень далеко.
Красота открывает все двери, и Олимп заволновался, когда там узнали морскую нимфу Фетиду. Прекрасная нимфа была желанной гостьей везде. Все боги, даже Зевс с Посейдоном сходили по ней с ума. А богини злились и завидовали.
Наиболее прозорливые олимпийцы поняли, что с появлением Фетиды начинается история, которая разрушит весь сложившийся в мире порядок, но и они не могли ничего поделать, поскольку даже боги не могут противостоять судьбе.
Героическому веку скоро должен был настать конец.
Зевс и Фетида
По безоблачному небу, сверкая в лучах солнца как звезда, чаруя изяществом движений, бежала Фетида. За ней, пыхтя и тяжело ступая, гнался громовержец Зевс.
"Нимфа! Богиня! Ух ты, шустрая какая! Ну, погоди, догоню ж я тебя!" - бормотал он, на ходу подкручивая усы.
Впереди уже показались вершины Кавказа. Фетида ничуть не устала. Время от времени осторожно оглядываясь, она заметила, что грузный и уже не молодой Зевс начинал выдыхаться, и снизила темп. Расстояние между ними стало уменьшаться, но тут вдруг до Зевса донёсся бестактный смешок откуда-то снизу. Громовержец недовольно глянул на скалу, откуда на него, усмехаясь, нагло пялился прикованный титан.
Зевс прервал погоню и плавно опустился на уступ рядом с нахалом.
- Привет, Прометей! - сказал он, ухмыляясь. - Огня не дашь?
Прометей не обиделся на злую шутку и только снова рассмеялся в ответ.
- Нет, Зевс. Огонь давать я зарёкся. Придётся тебе потерпеть.
Зевс усмехнулся:
- Шучу. Я некурящий. Это я тебя испытывал.
- Знаю. Я тоже шучу, - ответил Прометей и опять засмеялся.
Титан вёл себя вызывающе, но Зевс был в слишком хорошем настроении, чтобы из-за этого обижаться. Ни одно облачко по-прежнему не омрачало небосвод.
Он толкнул Прометея локтем и с таинственной улыбкой кивнул в сторону Фетиды, которая зависла в воздухе немного в отдалении и с великолепным изяществом разминала суставы.
- Я стараюсь во всём видеть главное, а главное - какие дети у неё будут. - Прометей ещё раз внимательно рассмотрел Фетиду, будто сравнивал её с каким-то эталоном. - Так вот, дети у неё будут выдающиеся. Её сын во всём превзойдёт отца. Во всём.
По доселе ясному небу чередой побежали густые облака. Зевс посмотрел на Прометея. Лицо титана в первый раз за весь разговор было совершенно серьёзно. Солнце скрылось за облаками.
- Какого ещё отца он превзойдёт? Меня, что ли? - сурово спросил громовержец.
В ответ Прометей снова расхохотался.
Тучи сгустились, где-то вдалеке сверкнула молния.
- Знаешь, Прометей, что меня в тебе больше всего раздражает? Смех этот идиотский. Пока вести себя не научишься, ни на какое снисхождение не рассчитывай.
Впрочем, тот ни на какое снисхождение, видимо, и не рассчитывал. Он только ещё громче расхохотался. Терять ему было нечего, а настроение Зевсу он своим смехом вконец угробил.
Не попрощавшись, громовержец оттолкнулся от скалы, одним рывком настиг Фетиду и решительно взял её за плечо.
- Ах! - воскликнула она. - Это вы, Зевс Кронович!1 Как вы меня напугали! А я всё думала, что это за мужчина за мной гонится.
Зевс окинул её быстрым взглядом и отвёл глаза.
- Дело у меня к тебе, Фетида, - сухо сказал он.
- Я вас слушаю, Зевс Кронович, - страстно, с придыханием произнесла Фетида, теребя пояс своего спортивного хитона. - Как же здесь жарко! Я, кажется, вся пылаю!
Солнце выглянуло из-за тучи. В душе Зевса насмерть сражались две его божественные ипостаси: мужчина и политик. Политик победил, и солнце вновь скрылось.
Конечно, от Прометея можно ждать любой гадости, но врать он никогда не умел. Он сказал правду: сын превзойдёт отца. Зевс знал, к чему это ведёт, он ведь тоже когда-то превзошёл отца, и теперь Крон томится в Тартаре, а Зевс правит Олимпом.
Он в последний раз взглянул на Фетиду. Она смотрела на него страстно и преданно.
- Замуж тебе надо, Фетида. За Пелея.
Нимфа тихо пискнула от неожиданности.
- За смертного? Это вы так шутите? - осторожно спросила она.
- Парень он хороший, - продолжал Зевс, глядя куда-то в сторону. - Внук мой, царь. Спортсмен тоже. Счастливо с ним жить будешь.
- Не хочу я ни за какого Пелея! Не заставите! - взвизгнула Фетида и вдруг расплакалась: - За что? В чём я провинилась?
Небо озарилось яркой вспышкой.
- Ты с кем споришь, Фетида! За кого скажу, за того и пойдёшь! Не добром, так силой!
Нимфа резко развернулась, закрыла лицо ладошкой и, громко всхлипывая, побрела обратно в Элладу. Зевс печально смотрел ей вслед.
Домой он вернулся уже под вечер. Тихонько прикрыл за собой дверь, зашарил в темноте рукой по стенке. Вдруг что-то полыхнуло во мраке прихожей. Комета с шипением пронеслась мимо головы громовержца, он едва успел увернуться от тут же полетевшей в него планеты второй звёздной величины, которая бесшумно унеслась прочь, скользя по эклиптике, поймал на лету брошенную в него звезду, отшвырнул её в сторону и затряс обожжённой ладонью. При этом другой рукой он, изловчившись, схватил за запястье свою жену Геру, которая уже собралась ещё чем-то в него запустить.
- Явился, кобель! Явился, козёл старый!2 - завопила Гера. - А ну, быстро всё рассказывай!
- Про что рассказывать? - печально спросил громовержец.
- Про что?! Про эту шлюху Фетиду, ох уж и доберусь я до неё!
- Фетида не шлюха. - В голосе Зевса послышалась неподдельная боль. - Она за Пелея замуж идёт.
Гера перестала вырываться и замерла от неожиданности.
- Как за Пелея? За смертного? Почему это?
Молния ударила прямо перед дворцом, и оглушительный гром потряс Олимп.
- Потому, что я так сказал! Потому, что такова воля Зевса!
Метеорологический гнев мужа не произвёл на Геру никакого впечатления.
- Так ты, братец, гнался за ней до самого Кавказа, только чтобы сообщить эту свою волю? Какой-то новый вид спорта в нашей олимпийской программе.
- Оставь меня, Гера, я устал, - сказал Зевс и, отодвинув жену, вышел из прихожей.
Весь вечер непрерывно шёл дождь. Тоненькие струйки лились уныло и безостановочно. Где-то вдали порой погрохатывало, но не грозно, а жалобно и печально.
В Дельфах, под сводами храма Аполлона три бога прятались от непогоды.
- Разошёлся сегодня старик, - проворчал Дионис, разливая очередную амфору.
- Переживает Кроныч. Это из-за Фетиды, - ответил Гермес. - Гонялся за ней всё утро, а потом велел выходить замуж за смертного и теперь вот дождём горе заливает. Не понимаю, что там у него с Фетидой случилось, что она ему такого сделала?
- Спрашивать надо, скорей, чего она ему не сделала, - похабно усмехнулся Дионис.
- Хорош богохульствовать! Зевсу ещё никто не отказывал. Тут что-то другое. Хотелось бы узнать, что по этому поводу скажет дельфийский оракул.
- Ближайшую неделю над всей Элладой проливные дожди, - неохотно отозвался Аполлон.
- И это всё? - настаивал Гермес. - Бежал за ней как мальчишка, а потом переговорил о чём-то с Прометеем - и вот Фетида прибегает домой вся в слезах и по всей Элладе проливные дожди. Это нормально? Кроныч тысячу лет с Прометеем не разговаривал. После последней беседы он пришёл в такое бешенство, что наслал на мир Пандору с её дурацким ящиком. И чего же нам теперь ждать?
"Старый маразматик!" - неожиданно для себя подумал Гермес и, вздрогнув от такой мысли, осторожно посмотрел на Аполлона.
- Ты не прав, - очень серьёзно сказал тот. - Старый он только для солидности. Он ещё всех нас переживёт.
Дионис снова расхохотался:
- Как это он нас переживёт? Мы ж бессмертные. Мы всегда жить будем.
- Будем. Только мы будем жить в детских сказках, а ему будут строить храмы и жертвы приносить.
- Ерунда! Он что, из всех богов один останется? Не может такого быть! Бог не может быть один. Не справится, да и тоскливо это.
- Ты за него не беспокойся, - ответил Аполлон.
- Представляю, что он в одиночку устроит, - задумчиво сказал Гермес. - Я-то уж его хорошо узнал: столько времени служу секретарём по особым поручениям. Тот ещё начальник, скажу я вам. Уж на что я сам без комплексов и ограничений, а от него меня вечно в дрожь кидает.
Аполлон пожал плечами:
- А кто сказал, что бог должен кому-то радость приносить? При Кроне, говорят, жизнь лучше была, и где теперь тот Крон? Глупости, что боги должны людей счастливить - это Прометей по дури так считал и теперь на цепи сидит. У бога совершенно другая задача.
- Какая другая?
Аполлон на мгновение задумался и ответил:
- Не быть дураком. Станешь обо всех заботиться и всех миловать, а другие и обрадуются, что ты такой добренький, - свергнут тебя, перевоюются все между собой, и не останется от твоего благоденственного рая камня на камне. А оставшиеся в живых будут тебя такими гекзаметрами материть, что и в Тартаре покоя не будет. А поставишь себя так, что о тебе и подумать плохо никто не решится, то будет и спокойствие, и порядок, и чем хуже будешь с людьми поступать, тем лучше они жить будут - и тебе хорошо, и людям.
- И слава богу! - сказал Дионис, разливая очередную порцию. - За это и выпьем.
Леда и лебедь
На берегу реки Еврот стояла влюблённая пара. На днях они поженились и были счастливы.
Тиндарей нежно обнял жену. Она положила голову ему на плечо и что-то прошептала, но муж не расслышал её слова. Хлопанье крыльев заглушило голос красавицы Леды, и перед молодожёнами приземлился посланник богов Гермес. Крыльями хлопали его волшебные сандалии.
- Приветствую тебя, любимец богов Тиндарей!
Тиндарей растерянно поклонился.
- Здравствуйте, - пробормотал он, - право же, не знал, что я любимец богов.
Гермес рассмеялся и дружески похлопал его по плечу:
- Конечно, ты любимец богов, дорогой Тиндарейчик, кто ж ещё! После твоей свадьбы на Олимпе только и разговоров, что про неё да про несравненную Леду. Такое говорят, что я сам решил прилететь, чтобы тебя поздравить и взглянуть на ту, чья красота, по слухам, затмила всех олимпийских богинь.
Тиндарей покраснел от удовольствия и шепнул Леде: "Ну, покажись же богу, он хочет с тобой поздороваться".
Леда оторвалась от мужа и повернулась к Гермесу. Тот восторженно всплеснул руками:
- Я правильно не верил тому, что о ней говорят! Я думал, её красоту преувеличивают, но теперь вижу, что это невозможно. В древнегреческом языке не хватает слов, хотя слов в нём очень много. Про такое не надо слушать, такое нужно видеть.
Леда скромно опустила глаза и что-то невнятно возразила.
- Нет-нет! - настаивал Гермес. - Это чистая правда, и не один я так считаю. Ой, вы только посмотрите, кто к нам прилетел!
К ногам Леды опустился красивый крупный белый лебедь с умными зелёными глазами.
- Какая прелесть! - умилился Гермес. - Вы любите пернатых? Я их просто обожаю, мои сандалики не дадут соврать. И даже птицы от неё без ума. Смотри, Тиндарей, как они выглядят вместе!
Лебедь ласково закурлыкал и погладил крылом колено Леды.
- Да, красиво, - согласился Тиндарей.
Лебедь между тем скользнул длинной шеей вверх по ножке его жены и ущипнул её за ягодицу. Та сердито, но не сильно хлопнула нахала по голове. Лебедь самодовольно хрюкнул.
- Кажется, они понравились друг другу, - сказал Гермес, беря Тиндарея за локоть. - Давай не будем им мешать. Пусть Леда пообщается с этой милой птичкой, а нам надо обсудить серьёзные дела.
С этими словами бог повёл молодожёна к столику, накрытому за ближайшим кустом. Тиндарей хотел было расположиться так, чтобы видеть Леду, но Гермес сам занял это место, и Тиндарей вынужден был устроиться напротив него, спиной к реке.
- Нектар и амброзию не предлагаю, - с гостеприимной улыбкой говорил Гермес, - но это вино, сделанное самим Дионисом, право же, не уступает по вкусу нектару. Это чтоб ты не сомневался, что на Олимпе тебя любят. А чтобы ты окончательно убедился в благосклонности богов, проси что захочешь. Впрочем, молчи-молчи, дружище Тиндарейчик. Богам и так известны все твои желания. Ты хочешь стать царём Спарты. Я угадал?
- Да! - с жаром ответил Тиндарей. - Я...
- Не надо ничего мне доказывать. - Посланец богов улыбнулся очаровательной, одному ему свойственной улыбкой, полной доброжелательности и ласки. - Уж боги-то знают, что ты имеешь на это право и что тут налицо ужасная несправедливость. А устранять несправедливости - любимое занятие богов, так что выпьем за это. Конечно, ты станешь царём Спарты очень скоро.
- Спасибо, - пробормотал Тиндарей, - но...
Гермес удивлённо поднял брови.
- ...боги ведь не делают ничего просто так, я думаю. От меня, наверное, ждут какого-то подвига. Я не отказываюсь, конечно, но боюсь, что не справлюсь. Я не герой, в общем-то.
Бог милостиво усмехнулся:
- Свой подвиг ты уже совершил, Тиндарей, дорогой ты мой! Какую жену отхватил, молодчина! И запомни, боги знают возможности каждого смертного и никогда не станут требовать от человека того, что он не в состоянии совершить. Я, по крайней мере, в тебе не сомневаюсь. Ты сможешь. Только... Тиндарей, тебя что, блохи кусают? Что ты всё дёргаешься? Я с тобой говорю, а ты отворачиваешься. Это невежливо.
- Я... Что там за шум?
- Где? Не волнуйся, всё под контролем. Леда мило проводит время с белоснежной птичкой, пока мы с тобой ведём мужскую беседу.
- Но этот лебедь... Что он делает с моей женой?
- Ничего. Ничего такого, что ты сам с ней не делаешь.
Тиндарей попытался встать, Гермес нежно, но решительно вернул его на место.
- На всё воля Зевса, - сказал он. - Раз Зевс такое допускает, значит, так нужно.
- Так этот лебедь?..
Бог многозначительно кивнул. Тиндарей растерянно опустил взгляд.
- Какая честь...
- Именно! - одобрил Гермес. - Ты нашёл очень верное слово. Это действительно большая честь, говорю без всякой иронии. Только не надо сидеть с такой кислой рожей, будто у тебя семейная драма. Это ведь не так. У тебя всё отлично: красавица жена, достойная богов, ты без пяти минут царь Спарты, и скоро у тебя будут дети - чудесные птенчики, полубоги всем на зависть. Этому надо радоваться.
- Я радуюсь, - пробормотал Тиндарей.
За спиной у него послышался вскрик Леды, сразу после которого раздалось радостное клокотание лебедя.
- Ну вот и всё, - сказал Гермес. - А ты боялся. Не справлюсь, говорил. А я в тебе с самого начала был уверен. Вот ты и царь Спарты. Молодец, заслужил. Кстати, всё это, - бог указал на накрытый стол, - вам с Ледой остаётся. Сейчас она к тебе присоединится, а мне, извини, недосуг - пора домой.
Он взмахнул крыльями сандалий и вспорхнул, догоняя уже улетавшего лебедя.
Они отлетели до ближайшей скалы и уселись на её краю, спугнув стайку голубей.
- Ну как, Кроныч, хорошо отдохнул? - спросил Гермес.
Лебедь издал гортанный звук, исполненный глубочайшего удовлетворения:
- Хороша девка!
- Скажи, что не хуже Фетиды.
- Хуже. Но всё равно хороша. А как там Тиндарей ко всему этому отнёсся?
- Ну ты ж знаешь смертных. Был в диком восторге, говорил, что это большая честь, звал снова приходить.
Зевс засмеялся.
- Теперь главное, чтоб супруга твоя, Гера Кроновна, не узнала, - продолжил Гермес.
- Пустое! - махнул крылом Зевс. - Откуда ж она про это узнает?
Сказав это, он взлетел, и они вместе направились в сторону Олимпа.
На скале осталась только одна голубка, которая не улетела с остальными птицами.
"Действительно, откуда я про это узнаю?" - подумала она, смахнула крылом набежавшую слезу и вслух сказала:
- Потаскуха ты, Леда, и дочери твои будут потаскухи. Никому они счастья не принесут, только горе будет всем, кто с ними свяжется: несчастья, война и смерть.
Охота Пелея
Олень появился перед охотниками неожиданно, будто сгустился из воздуха. Никто не видел, откуда он пришёл и как оказался на опушке прямо перед Пелеем. Пелей первый его заметил и бросился за ним, а потом долго преследовал, когда остальные охотники уже отстали. Олень стремительно убегал, скрываясь в чаще, а потом вдруг снова появлялся перед Пелеем, будто дразня его. Охотник и не заметил, как забрался в глушь, где он раньше никогда не бывал и понятия не имел, где это. Оленя он потерял и побрёл наугад через кусты. И тут на опушке он вдруг увидел свою жертву всего в нескольких шагах от себя. На этот раз олень не убегал, а стоял спокойно. Ничто в нём не говорило об усталости, просто ему надоело бегать, и он остановился, насмешливо поглядывая на своего преследователя.
Пелей бесшумно достал стрелу, вложил её в лук, натянул тетиву, мысленно моля богов, чтобы олень не хватился и не бросился бежать в самый последний момент. Но олень и не думал никуда бежать, он смотрел на смертоносный лук Пелея так, будто происходящее его никак не касалось или как если бы оно его только забавляло. Свистнула тетива, стрела понеслась к оленю, тот на лету поймал её и ехидно подмигнул охотнику.
В первый момент Пелей не мог понять, что в происшедшем его больше всего потрясло: мгновенная реакция четвероногого шутника, то, что олень поймал стрелу, не имея рук, или это ехидное подмигивание. В следующий момент Пелей понял, что перед ним не олень, а посланец богов Гермес. Пелей не стал щипать себя, тереть глаза или как-то ещё пытаться проснуться и отогнать наваждение: олень ведь превратился в бога, а не в какой-нибудь пень - дело обычное, боги часто так шутят.
- Привет, Пелей! - развязно сказал бог. - Надеюсь, ты не обиделся на мой невинный розыгрыш. Понимаю, конечно, досадно гнаться за оленем и вдруг вместо него наткнуться на такое вот лесное чудо вроде меня. Но на богов нельзя обижаться. Они ведь если и отбирают чего-то, то дают что-нибудь взамен, а оно порой бывает ещё лучше.
Тут он схватил Пелея за руку и потащил его за собой.
- Идём-идём, - говорил он. - Я сейчас такую дичь тебе покажу, что ты враз забудешь того дурацкого оленя, а уж как все охотники обзавидуются!
Он тащил Пелея вглубь леса - туда, откуда доносилось журчание ручья. Чем ближе и отчётливее становился этот звук, тем медленнее и тише шёл Гермес. Опытный охотник Пелей, замечая это, тоже ступал всё осторожнее. Наконец они вышли на берег ручья и, притаившись за кустом, увидели, как из прибрежного грота вышла к воде девушка такой красоты, какой видавший виды Пелей ещё никогда не встречал. В первый раз за этот день он не поверил глазам и почувствовал, что видит настоящее чудо - что там ухмыляющийся олень, ловящий стрелы на лету!
Девушка подошла к ручью, сняла сандалии, пальцами ноги пощупала воду, распустила волосы и, отойдя на шаг назад, скинула с себя одежду. У Пелея потемнело в глазах и защемило сердце.
- Ну как тебе эта зверушка? - шёпотом спросил Гермес, всё это время внимательно наблюдавший за своим спутником.
- Кто это? - прошептал Пелей.
- Богиня, как видишь, дочка морского старичка Нерея. Вроде русалки, только без хвоста и с ногами, что её, впрочем, нисколько не портит. Плавает как рыба, а бегает так, что не догонишь. Фетидой эту нимфу зовут.
Пелей судорожно вздохнул. Гермес кивком головы согласился с его мыслями и продолжил:
- Конечно. И не один ты так вздыхаешь. Посейдон на неё глаз положил, и сам Зевс тоже, но судьба распорядилась иначе, и даже боги не могут ничего изменить.
Пелей как зачарованный следил за волнами, расходившимися от плывущей Фетиды. Всё время, пока она купалась, он не пошевелился и, кажется, даже не моргнул. Когда же нимфа вернулась к берегу и, изящно склонив голову набок, стала сушить волосы, он вдруг вспомнил, что подглядывать за купающимся богинями не только некультурно, но и может быть очень опасно, и хотел было шепнуть Гермесу: "А ничего, что..." - но Гермес уже понял его мысли и ответил:
- Да, скверное занятие. Недостойное героя. Но ты говоришь, она тебе понравилась? Так что ж ты смотришь? Действуй!
- Как это - "действуй"?
Гермес раздражённо поморщился:
- Только вот этого вот строить из себя не надо! Ты прекрасно знаешь, как действовать. Не в первый раз чай.
Лицо Пелея вспыхнуло. На мгновение он даже забыл о Фетиде.
- Неужели и боги верят этой стерве Астидамии?! Да я её и пальцем не тронул! Она сама ко мне приставала.
Гермес с усмешкой пожал плечами:
- И что ты сразу оправдываешься, будто я тебя в чём-то обвиняю? Эка невидаль, царицу изнасиловал! Вот если б ты козу изнасиловал, то, пожалуй, стоило бы устыдиться, а царица - дело молодое, с каждым случалось. Однако если тебе непременно нужны указания, то вот: Фетида женщина горячая, что и говорить, огонь-баба. Так что действовать с ней надо пожёстче. Мямлей она не любит, так что никаких цветочков и вздохов - бери сразу дело в свои руки и держи крепко. Помни: бегает она быстро, так что упустишь - не догонишь. Не смотри, что она сейчас такая лапочка: она разной бывает, но ты её всё равно не отпускай, какой бы она ни стала. Отпустишь - всю жизнь потом жалеть будешь, удержишь - тоже не раз пожалеешь, но, поверь, она того стоит.
Он слегка подтолкнул Пелея, давая понять, что больше инструкций не будет.
Бывалый охотник бесшумно подкрался к ничего не подозревавшей нимфе и вдруг, бросившись к ней, крепко обхватил её талию. Фетида вскрикнула и обернулась, посмотрев на него не столько с испугом, сколько с изумлением.
- Ты кто?
- Пелей.
Услышав ненавистное имя, Фетида вспыхнула, полыхнула самым настоящим пламенем, опалив лицо и одежду Пелея. Но тот знал уже, что любит огонь-бабу, и эта вспышка его не обескуражила, а только раззадорила. Ещё крепче сжал он в объятьях горящую головню, и огонь потух.
Теперь он сжимал уже не сгусток пламени, а разъярённую львицу. Но Пелей любил темпераментных женщин, именно о такой львице он мечтал, и ни грозное рычание, ни могучие прыжки не заставили его разжать объятья.
Фетида обратилась змеёй, но человека, знающего женщин, и таким превращением трудно удивить. Каждая женщина бывает порой змеёй, и тот, кто узнал об этом ещё до свадьбы, избавлен от многих разочарований в будущем, а кто полюбил львицу, должен полюбить и змею. Нежно, но твёрдо сжимал Пелей шипящую и брызжущую ядом Фетиду. Он любил её и такой.
Наконец, поняв, что силой силу не пересилить, Фетида размякла, разлилась, растеклась потоком слёз, но и такой она была мила Пелею, и даже теперь он удержал её, бестелесную, жидкую, текучую.
- Ладно, сдаюсь, - сказала выбившаяся из сил Фетида.
- Засчитано! - торжественно объявил Гермес, выскакивая из кустов. - Ну уж после такого Пелей просто обязан на тебе жениться, как честный человек.
- Так это ты всё подстроил? - устало вздохнула Фетида.
Гермес покрутил поднятой кистью руки, как бы говоря: "Ну, если и подстроил, то так, самую малость".
- Ну и сволочь же ты всё-таки! - произнесла она печально и беззлобно - не как обвинение, а как общеизвестный факт.
- На таких, как я, весь Олимп держится, - то ли возразил, то ли согласился Гермес и, ласково улыбнувшись, добавил: - Не грусти, Нереевна, сейчас свадебку сыграем, и заживёте вы счастливо, в любви и в совете. Ты же искала достойного мужа, так вот и сама убедилась: жених во всех отношениях первостатейный, а дети ещё лучше будут. Сын во всём отца превзойдёт, как ты и хотела.
Фетида бросила на него злобный взгляд:
- Я ещё расквитаюсь, только не с тобой, Гермес, а с твоим хозяином.
- Этих слов я не слышал, - галантно ответил посланец богов.
Яблоко раздора
Не часто богиня выходит за смертного. На свадьбу Пелея были приглашены все боги Олимпа и все земные властители. И мир не видел ещё такой свадьбы! Сам громовержец Зевс сошёл со своего трона и обошёл гостей, приветствуя их, даже обменялся с некоторыми парой слов. Рядом с женихом он задержался, положил ему руку на плечо и ласково, по-отечески сказал: "Молодец, Пелей. В чём-то я тебе даже завидую... А в чём-то нет".
В первый раз в жизни в присутствии всех олимпийских богинь самое большое внимание привлекала к себе Фетида. Но радости у неё на лице не было. Она принимала поздравления спокойно и сдержанно. Лишь когда к ней подошла Гера и, нежно взяв её за руки, тихо сказала: "Фетида, дорогая, я ведь всё знаю: ты отказала Зевсу, и он в наказание выдал тебя за смертного. Но ты не должна ни о чём жалеть: ты поступила мужественно, достойно богини, и я этого никогда не забуду. Будь счастлива, несмотря ни на что", Фетида всхлипнула и ответила: "Мой сын всё равно будет бессмертным, и он отомстит за меня".
Гости веселились вовсю. Вино и нектар текли рекой, слуги выносили одни яства за другими, а чтобы гости не устали есть и пить, между сменами блюд сам Аполлон исполнял свои лучшие музыкальные композиции, а музы пели и танцевали под его кифару. Дионис тоже пытался петь, у него получалось хуже, но ему тоже аплодировали, и веселье, затихавшее было при выступлениях муз и Аполлона, вновь разгоралось от блатных песен и похабных анекдотов в исполнении сильно подвыпившего Диониса.
Гости всё прибывали и прибывали. Привратники едва успевали проверять приглашения. Гермес сновал от гостей на кухню, из кухни ко входу, от входа снова к гостям, давая на бегу указания.
К турникету на входе подошла небрежно одетая богиня с неприятным злобным лицом.
- Ваше приглашение?
- У меня нет приглашения, - ответила богиня таким же неприятным скрипучим голосом.
- Ваше имя, простите?
- Эрида моё имя. Надо бы знать, милок.
Это была та, чьё появление на свадьбе наименее уместно. Зловредная богиня раздора, нудная, сварливая и скандальная стерва.
- Вашего имени нет в списках приглашённых.
- А мне есть дело до твоего списка? Я пришла, и изволь меня пропустить.
- Я не могу пропускать тех, кого нет в списке, меня начальство накажет, - жалобно сказал привратник, незаметно дёргая у себя за спиной верёвочку звонка.
- Ну и кто твоё начальство?
Из-за турникета выскочил радостный, излучающий гостеприимство Гермес.
- Эридочка! Ласточка! Душечка! Как же мы тебя заждались! Где ж ты пропадаешь? Почему не проходишь? Что ты здесь делаешь?
- С привратником вашим препираюсь, как видишь.
Гермес зарделся от гнева.
- Несчастный! - закричал он на привратника. - Как ты смеешь препираться с богиней, которой недостоин даже поднести воды!
Он сделал широкий театральный жест, превратив привратника в рукомойник, и, снова расплывшись в улыбке, обратился к Эриде:
- Очень большое мероприятие, приходится набирать персонал на стороне. Берут необученных, неотёсанных, просто кого попало берут. Я разберусь, кто нанял этого наглеца, и примерно накажу. Обещаю.
- Но прежде, чем разбираться, ты меня, надеюсь, пропустишь? - мрачно спросила Эрида.
- Обязательно! Непременно! Безусловно! Покажи мне твоё приглашение, драгоценная.
- У меня нет приглашения.
- Как же ты могла его забыть! Но это не важно. Не надо никого за ним посылать, мы не будем проявлять несвойственный нам бюрократизм. Достаточно, чтобы ты была в списке приглашённых.
Он достал список и стал внимательно читать, водя пальцем по строчкам. Когда палец дошёл до конца, на лице Гермеса одновременно отразились ужас, смущение и возмущение.
- Не может быть! - воскликнул он. - Какой негодяй составлял эти списки! Я руки ему оторву! Нет, оторвать руки недостаточно. Нет такой ужасной казни, которой не заслужил бы этот бездельник! Мир не знал ещё такой вопиющей халатности! Тебя нет в списке!
- Извини, что прерываю твою искромётную клоунаду. Надеюсь, теперь, когда ты прояснил это недоразумение, я могу, наконец, пройти. Я проголодалась уже.
Выражение лица Гермеса стало таким несчастным, что сейчас его пожалел бы даже самый отъявленный воинствующий безбожник.
- Но это невозможно, Эридочка, - ты знаешь, что за люди там собрались? Одних царей под сотню. Меры безопасности беспрецедентные. Из неприглашённых мышь не проскочит. Это я к тому, что не надо превращаться в мышь и проскакивать: на дежурстве свора специально обученных котов, и это только одна из мер безопасности, а их тысячи, я даже сам и половины не знаю. Я обещаю, что больше такое не повторится, но сегодня никак не могу тебя пропустить. Если хочешь, я велю тебе вынести по порции всех блюд, что подают сегодня гостям.
- Откупаетесь? Милостыню предлагаете? Не надо уж. Сами ешьте. Повеселитесь без меня. Веселья вам сегодня хватит!
Эрида сплюнула себе под ноги, резко развернулась и пошла прочь. Лицо Гермеса сразу стало серьёзным и озабоченным. Он тоже развернулся и направился в другую сторону. У турникета он вдруг остановился, взглянул назад, превратил рукомойник в привратника и быстро пошёл дальше.
Зевс сидел на троне с умиротворённым видом, на небе не было ни облачка, ничто не могло сейчас испортить настроение громовержца.
У ног его приземлился орёл. Он потоптался и негромко прокашлялся, привлекая к себе внимание. Зевс вопросительно на него посмотрел. Орёл расправил крылья и, стараясь подражать голосу Фетиды, прокаркал: "Мой сын всё равно будет бессмертным, и он отомстит за меня".
Зевс кивнул и отвернулся. Перед ним стоял слегка побледневший Гермес.
- Кроныч, у нас неприятности.
- Эрида?
- И откуда узнала, не понимаю. Кто рассказал? Кажется, она поняла, что мы её нарочно не пригласили.
- Пустое, - махнул рукой Зевс. - Что за свадьба без драки!
Зевс понимал, что если за скандал взялась сама Эрида, то дело не сведётся к обычной драке между гостями, но никто в мире не умел как он хранить олимпийское спокойствие и скрывать свои истинные чувства. Ещё никто не видел Зевса испуганным или растерянным, хотя, естественно, ему, как и всем, свойственны и страх, и сомнения. И сейчас его лик остался невозмутимым, а на небе не появилось ни тучки. Нельзя предугадать, что учинит Эрида, нельзя подготовиться, остаётся только ждать.
Беда пришла вместе с десертом. Перед богами на стол поставили большую корзину фруктов, а в ней на самом видном месте лежало красивое, спелое, отливающее золотом, аппетитное яблоко. К его черенку была привязана яркая ленточка, на которой золотыми буквами было написано: "Самой красивой".
Три божественные ручки одновременно потянулись к яблоку, три божественных голоска одновременно сказали: "Это мне!" - и три божественных личика обернулись к Зевсу со словами: "Ну, скажи же им, что я самая красивая!"
Зевс на мгновение оторопел. Любой ответ сулил вечную ненависть двух богинь, а этого не мог себе позволить даже властелин богов. Уже в следующее мгновение он дипломатично ответил: "Я предлагаю передать это яблоко невесте, ведь она..." - но было поздно: катастрофа произошла, Зевса уже не слушали.
- И когда это ты успела стать красавицей? - ехидно спросила Афродита. - Ты в зеркало-то на себя давно в последний раз смотрела?
- Да уж красивей тебя буду, - ответила, покраснев, Афина.
- То-то ты шлем никогда не снимаешь. Чтоб лицо твоё лучше видно было?
- Кто б говорил! Таких красавиц, как ты, в любом публичном доме полно!
- А тебя с такой рожей и в публичный дом не пустят! Всех клиентов распугаешь. На тебя же за всю жизнь ни один мужик не позарился!
- Зато на тебя зарятся все кому не лень!
Гера развела богинь руками и примирительно сказала:
- Девочки, что вы спорите? Зевс уже показал, кого он считает самой красивой, когда женился на мне.
- А из кого ему было тогда выбирать? На безрыбье и не на такой кикиморе женишься! Детей-то он не с тобой делает!
- Как разговариваешь со свекровью, дрянь!
Затрещина. И сразу раздался визг Геры, которой Афродита вцепилась в волосы. Афина, звеня доспехами, напрыгнула на обеих, все три повалились на землю.
Бессмертные отвели взгляды, смертные гости ошалело смотрели, как на их глазах рушился авторитет богов. "Амброзии перебрали", - несмело предположил какой-то царь.
И тут грянул гром среди ясного неба. Зевс встал с трона, спустился со своего возвышения и подошёл к сцепившимся богиням. Удар грома привёл их в чувство, они отпустили друг дружку и встали на ноги.
- О красоте смертных судят боги, о красоте богинь пусть судят смертные, - сказал громовержец. - Найдём беспристрастного юношу - он и рассудит, кто из вас самая красивая. Но это потом. А сейчас приведите себя в порядок: в таком виде нельзя людям на глаза показываться!
Богини действительно выглядели неважно: у Афродиты фингал на пол-лица, у Геры волосы дыбом, лицо расцарапано, одежда разорвана так, что приходится прикрываться, а у Афины из носа текла благоуханная божественная кровь вперемешку с не менее благоуханными божественными соплями.
Богини поспешно удалились, а Зевс поднялся к трону и обратился к гостям с такими словами:
- Почтеннейшая публика! Только что наши самодеятельные актрисы разыграли перед вами сатирическую фольклорную сценку под названием "Три завистливые дуры на чужой свадьбе". Поздравим их с дебютом и пожелаем в следующий раз выбрать для постановки пьесу, где будет больше психологизма и меньше буффонады.
Он сел на трон, и праздник продолжился. Но веселье было уже не таким беззаботным и непринуждённым. Все стали как-то тише и осмотрительнее. До Зевса стали долетать мысли гостей вроде "Так вот на что наши жертвы тратятся", "Вкалываешь весь день, не разгибаясь, с утра до вечера с трона не встаёшь, а они тут сценки разыгрывают", "Всё разворовали олимпийцы проклятые".
Зевса эти слова не очень беспокоили. "Богов почему-то не волнует, что смертные делают с тем, что им бог послал, - думал он, - а вот для смертных очень важно, куда деваются их жертвы, им всё время кажется, что боги что-то лишнее себе присваивают, будто весь мир и так не принадлежит богам. Впрочем, не стоит, пожалуй, в будущем приглашать смертных на божественные мероприятия, а то от таких сцен им начинает казаться, что мы ничем от них не отличаемся. Чем меньше они о нас знают, тем, пожалуй, лучше".
Пелей в это время думал: "Вот и положено начало новой семейной жизни".
А Фетида думала только о будущей мести.
Сын Фетиды
Солнце ярким равномерным светом рисовало горы вдалеке, зелёную лужайку пред дворцом, клумбы с яркими цветами, детей, копошащихся среди разноцветных игрушек. Пелей возлежал за накрытым столом в тени ветвистого платана и с умилением смотрел, как его жена возилась с маленьким сыном. Покормив ребёнка, она легла рядом с мужем, положив ему голову на грудь.
- Пелей, - сказала она, - какое счастье быть с тобой вместе.
Пелей нежно погладил её бархатистую тёплую щёку.
Вдруг Фетида вскочила, крепко сжала его плечо и закричала:
- Пелей!
- Фетида!
- Я Гермес, а не Фетида, идиот!
Пелей раскрыл глаза и увидел трясущего его за плечо посланца богов. Он ещё не понимал, где сон, а где явь. Гермес выглядел взволнованно, взгляд его был одновременно рассерженным и обеспокоенным.
- Где Фетида? - прошептал Пелей, щупая постель рядом с собой.
- Где Фетида?! Ты это меня спрашиваешь? А мне показалось, что она твоя жена, а не моя! Ты ещё спроси, где дети!
Пелей осоловело огляделся:
- Где?
Гермес швырнул ему в лицо скомканную одежду:
- Не знаю! Быстро поднимайся - пойдём искать!
Они выбежали из дворца. Свежесть ночи быстро вернула Пелея из сказочного сна в мифологическую реальность. Гермес судорожно огляделся. Пелею показалось, что он нюхает воздух как охотничья собака. Бог быстро принял решение - видимо, он всё-таки догадывался, куда могла пойти Фетида с детьми. Схватив Пелея за руку, он побежал вперёд, в ночную тьму. Это скоро показалось ему слишком медленно, и он, обхватив Пелея, как мешок, взлетел над деревьями и помчался над Эгейским морем к острову Лемнос.
- Дрыхнет он! - ругался по дороге Гермес. - Мечтам предаётся, пасторальные сны смотрит! Мечтаешь о пасторальной идиллии, так и женился бы на какой-нибудь пастушке кривоногой - она тебя за то, что из грязи вытащил, боготворила бы полгода, а то и больше. А твоя жена не пастушка, а богиня. Ты разницу-то понимаешь?
Они приземлились у входа в пещеру, откуда вырывался яркий свет и слышался детский плач. Это была кузня Гефеста. Пелей впереди Гермеса помчался туда и у самой печи увидел Фетиду. Вокруг были разбросаны детские пелёнки. Увидев мужа, она быстро схватила за ногу последнего ребёнка и сунула его в огонь.
- Не смей! - заорал Пелей и, метнувшись к печи, выхватил сына из пламени. Тот был жив. Нестерпимый жар, в котором он только что побывал, не причинил ему никакого видимого вреда. Младенец орал как ни в чём не бывало. Отец прижал его к груди и поспешно отступил, боясь, что мать захочет его отнять, но Фетида не стала их преследовать.
- Что ж ты творишь, изуверша! - в слезах закричал Пелей.
Фетида раскинула руки, наклонилась назад и закричала, обращаясь не только к Пелею, но и к Гермесу, и к вбегающему Гефесту, на ходу завязывавшему пояс:
- Вы видели?! Он бессмертен! Мой Ахилл бессмертен! Он неуязвим. Он бог! Он величайший из всех богов!
- Ненормальная! - воскликнул Пелей. - Убирайся, идиотка! Не жена ты мне больше!
Фетида окинула его взглядом, полным такого презрения, что унизил бы и таракана:
- Ты приказываешь богине? Да я и сама бы с тобой не осталась. Пропади ты пропадом, червяк недостойный!
Сказав это, она вышла из пещеры, обернулась дельфином, нырнула в море и уплыла в неизвестном направлении.
Пелей застыл с плачущим ребёнком на руках.
- Иди уж, - сухо сказал ему Гермес. - И так от шума уши закладывает. Домой дорогу сам найдёшь - я тебе не такси. - И, обращаясь теперь уже к Гефесту, заорал: - Что ты здесь за бардак развёл! Тут тебе проходной двор или режимное предприятие?! Оружие, драгметаллы, открытый огонь везде, а шастают кто ни попадя!
- Так ведь Фетида мне как мать... - начал было оправдываться Гефест, но Гермес только отмахнулся от него и вышел из кузни.
Он глубоко вдохнул прохладный ночной воздух и прислонился к скале, пытаясь успокоиться.
В голове у него зазвенело.
Его внутреннему взору представился Зевс, сидящий на троне, отчасти скрытый за тёмными облаками. Гермес беспомощно развёл руками и сказал:
- Не вели казнить, Кроныч! Сын Фетиды... да ты и сам уже всё знаешь.
Зевс невозмутимо смерил его взглядом и своим обычным спокойным и величественным тоном ответил:
- Пустое.
Никому: ни смертным, ни богам не дано ни понять, ни предугадать мысли и замыслы Зевса, но Гермес так давно с ним работал, что ему сейчас показалось, будто он заранее предвидел, что громовержец скажет именно это слово. Тем не менее Гермес, быстро отдышавшись, всё же попытался уточнить:
- Она сунула его в печь Гефеста, но он остался жив и теперь стал ещё и неуязвим. Он бессмертен, Кроныч!
Зевс безразлично пожал плечами:
- Мало ли на Олимпе бессмертных? Что с того? Ребёнок нам не помеха. А когда вырастет - видно будет.
И, посмотрев ещё раз на Гермеса, он ласково улыбнулся и добавил:
- Ты устал, сынок. Отдохни и успокойся. Завтра даю тебе выходной.
Образ Зевса пропал от внутреннего взора Гермеса так же быстро, как и появился.
"А Фетида-то как изменилась, - подумал Гермес. - Была такая милая, беззаботная, весёлая. И вот теперь, как стала из дочери Нерея матерью Ахилла, не узнать её".
Считается, что боги не меняются со временем. Это не так. Просто короткой человеческой жизни обычно не хватает, чтобы заметить их изменения. Боги, как и все, взрослеют, мужают и стареют. Даже у вечного ребёнка Эрота взгляд глубокого старца - это замечали все, кому довелось посмотреть ему в глаза. Новорождённый Гермес, шутя и без всяких сомнений, украл у Зевса его перун - скипетр, мечущий молнии, а сейчас тот же Гермес не смел взглянуть на этот перун без содрогания.
Лишь Зевс неизменен. Точнее, его изменения не доступны ни взорам смертных людей, ни взорам бессмертных богов.
Тезей и Пирифой
Перед собранием богов предстал задёрнутый тканью предмет. Боги рассаживались перед ним, а вокруг суетились Гефест и Аполлон. Зрители тихо переговаривались, гадая, что им сейчас покажут. Ждали Зевса.
Наконец громовержец и его жена Гера с небольшим опозданием, как и полагается у больших начальников, явились среди богов и заняли почётные места. Зевс уселся поудобнее, лёгким кивком ответил на приветствия и дал знак начинать представление.
Гефест и Аполлон торжественно сдёрнули ткань, и зрителям предстала большая, натёртая до блеска бронзовая пластина.
- Зеркало, - предположила Афродита.
- Щит, - сказал Арес.
- Скучный щит, - заметила Афина. - Никаких украшений.
Из щита вдруг зазвучала торжественная музыка, и на сверкающей поверхности отразились лица его создателей - Аполлона и Гефеста. Утробным голосом щит произнёс: "Мы делаем ясновидение доступным".
- Рекламный щит, - сказал Гермес. - Точнее, саморекламный.
На авансцену вышел Аполлон, поклонился и сказал вступительную речь:
- Боги мои! Сегодня мы представляем вашему вниманию наше последнее изобретение. Собственно, изобретение моё, но реализовал его в бронзе Гефест. Оно позволяет нам увидеть любого смертного, узнать, чем он занимается и что у него на уме. Конечно, боги это могут и так, но присутствующие знают, сколько возни иной раз требуется, чтобы найти нужного смертного. Это и само по себе не всегда просто, а некоторые так умеют от нас прятаться, что голову сломаешь, пока их отыщешь. Кроме того, мысленные поиски требуют порой таких усилий, что после часа наблюдений гарантированы сутки жуткой головной боли. Ясновизор сделает за нас самую утомительную работу, а нам нужно будет только смотреть на экран, не прилагая никаких усилий. Просто скажите, за каким смертным вы хотите наблюдать, и вы его увидите.
Боги зашушукались.
- Ну, раз так, - раздался голос Посейдона, - то давайте посмотрим, чем там занимается, скажем, Тезей.
- Пожалуй, - одобрил Зевс. - Тезей персонаж положительный.
Остальные боги согласно закивали. Когда-то весь Олимп напряжённо следил за битвой Тезея с Минотавром, но потом многие упустили героя из виду.
Ясновизор засветился, и на его экране появился афинский дворец царя Тезея. На днях к нему в гости приехал его старый друг Пирифой. Перед друзьями был накрыт стол, уставленный всякими яствами, большинство которых были нетронуты. Множество пустых амфор, разбросанных вокруг, говорили о том, что герои всё же проводили время не только за разговорами. Говорили они с трудом, но много. Сейчас Тезей заплетающимся языком как раз произносил длинную речь:
- ...Так вот, я это к тому говорю, что нам, героям, непременно надо продолжать свой род, в смысле кому другому можно и без этого жить, а ты, Пирифой, просто обязан иметь жену, и не какую попало. Чтоб не портить породу, ты должен жениться не менее как на дочке Зевса, самой красивой девушке в мире. Я говорю о Елене Прекрасной.
- Разве она дочка Зевса? - возразил Пирифой. - Тиндарей же её отец.
Тезей насмешливо хмыкнул:
- Тиндарей? Скажешь тоже! Ты видел того Тиндарея? Может у такого быть дочь-красавица? Или ты не слышал историю о лебеде, который навещал мать Елены Леду?
- А Тиндарей согласится выдать её за меня? Он, насколько я знаю, никаких женихов к ней не подпускает.
- Ты что, спрашивать его будешь? Или ты не герой? Или у тебя друзей нет, чтоб помочь тебе устроить личную жизнь? Мы с тобой сейчас же отправляемся в Спарту за твоим семейным счастьем, и если у нас на пути встанет целая армия, то оно будет только веселее.
Тезей так резво вскочил из-за стола, что отлетел до стены зала, схватился за неё, восстановил равновесие, нелепым прыжком подскочил обратно к столу, схватил с него две амфоры с вином и рывком бросился к двери. Пирифой тоже сунул под мышки по амфоре и, шатаясь, пошёл вслед за другом.
Вскоре оба объявились в Спарте. Быстро наведя справки, они направились к храму, где, по слухам, сейчас была Елена Прекрасная. В храм никого не пускали, но два героя быстро устранили помехи на своём пути. Стражники, которым повезло остаться в живых, разбежались, и герои ворвались в храм. У статуи богини они увидели девочку лет двенадцати. Нисколько не испугавшись, она с любопытством смотрела на героев и их окровавленные мечи.
- А что, дяденьки, - весело спросила девочка, - это вы меня похищать пришли?
Герои замерли. Девочка была очень красива и не по возрасту развита, но вовсе не её красота привела их в трепет.
- Ты кто, девочка? - хриплым голосом спросил Тезей.
Та кокетливо улыбнулась, сложила опущенные руки и, раскачивая бёдрами из стороны в сторону, нараспев ответила:
- Мама называет меня Леночкой, а для всех я Елена Прекрасная.
- А сколько тебе лет? - с нескрываемым ужасом спросил Пирифой.
Леночка обиженно оттопырила губки:
- Что это вы, дяденьки за вопросы задаёте? Пришли похищать, так похищайте, а то сейчас на помощь звать стану.
Пирифой проглотил комок, подступивший к горлу.
- Тезей! - прошептал он. - Это уже совсем другая статья получается!
- Не дрейфь! - так же шёпотом ответил Тезей, которого самого забил озноб. - Это дело поправимое. Была б она старушкой, то беда, а что она девочка ещё - это пройдёт через пару лет. Не отступать же!
- Так вы чего? - строго спросила Елена.
Пирифой тяжело вздохнул и закинул её себе на плечо. Леночка весело взвизгнула и захлопала в ладошки.
- Моему папе было пророчество, - затараторила она, - что меня похитят и от этого война случится. Так что я вас давно уже жду. Папа не хотел, а по-моему же здорово. Я уже взрослая, я знаю, зачем девушек похищают. Мне подружки на картинках показывали. Я, правда, не всё поняла, но подружки говорили, что это не больно, а, наоборот, приятно и весело. Так хочется попробовать! Мы это сразу делать станем, как приедем?
- Давай заткнём ей рот, - тоскливым голосом предложил Пирифой.
Доставив Леночку Прекрасную, герои вернулись за стол. Пирифой был мрачен, Тезей тоже не весел.
- Знаешь, Тезей, - сказал Пирифой, опустошив третий кубок, - ты, конечно, всё правильно говорил насчёт героев и их жён, но есть один аспект.
- Аспект? - переспросил Тезей, с трудом поднимая голову.
- Вот именно. Идея была твоя, похищали Елену вместе, а ты ведь тоже неженатый. Как же я на ней женюсь, а ты нет? Не по-товарищески это. Такой вот аспект.
Тезей хотел было возразить, но, почувствовав в словах Пирифоя неопровержимую логику, вынужден был с ним согласиться:
- Пирифой, я чувствую в твоих словах непоржи... необожри... непророжимую логику и вынужден с тобой согласиться. Но оба мы на ней жениться тоже не можем. Пусть нашу судьбу решит жребий.
Герои бросили жребий, победил Тезей. Они продолжили пить. Пирифой немного приободрился, Тезей оставался мрачен.
- Значит, так, - сказал он наконец, - возвращаясь к нашей испервоначальной теме, жениться тебе, Пирифой, всё равно надо. И обратно не менее как на дочке Зевса. Одна дочка, стало быть, сама собой отпала. Каких мы ещё знаем?
Пирифой подумал немного.
- Персефона! - вдруг выпалил он.
- Персефона? - лениво переспросил Тезей. - Это что, жена Аидонея, молосского царя? Разве она дочка Зевса?
- Да нет же! Другая Персефона: дочь Зевса и Деметры, жена Аида.
- Жена Аида?!
От одного имени грозного властелина царства мёртвых Тезей даже протрезвел. Он отхлебнул огромный глоток, встряхнул головой, глаза его вспыхнули.
- Да! - воскликнул он. - Я в деле!
Гробовая тишина царила у причала, к которому приставала лодка Харона, перевозившая покойников в царство мёртвых. Очередь на перевоз была длинная, но никто не толкался, не пытался пролезть вперёд, не размахивал удостоверениями и не качал права. Никто в этой очереди никуда не спешил. Таков был порядок, соблюдавшийся век от века. Но в этот день древний обычай был нарушен. Двое героев, шумя и раскидывая покойников, протолкались к лодке и вскочили в неё, Тезей пихнул перевозчика Харона к вёслам и закричал:
- Быстро гони на тот берег!
- Как это "гони", - пробормотал Харон, - туда ж только мёртвым можно. Есть у вас свидетельство о смерти или хотя бы пропуск какой?
Тезей приставил к его груди меч:
- Вот тебе моё свидетельство, мандат и пропуск!
- Но по инструкции...
- Сейчас башку тебе отрежу, вот и вся, на хрен, инструкция!
- Но зачем вам туда? Там же пути назад нету, там ужасы, чудовища...
- Ха! Напугал Тезея Минотавром! Делай, что говорят, папаша, а о самих себе мы уж без тебя позаботимся!
Перетрусивший Харон не решился больше ничего возразить и поспешно загрёб к другому берегу.
У входа в царство мёртвых на троне сидел Аид. Вид его был, как обычно, мрачен. Лежавший у его ног Цербер зарычал было на непрошеных посетителей, но, встретившись глазами с пылающим взглядом Тезея, испуганно заскулил, поджал хвост и заполз под трон.
- Короче, Аид! - без предисловий и не дожидаясь, когда к нему обратятся, заговорил Тезей. - Это Пирифой - между прочим, герой, а жены у него нет, а у тебя есть. Ввиду этой вопиющей несправедливости убери свою шавку и отдавай нам Персефону, а мы тогда никого тут не покалечим.
Аид выслушал дерзкую речь спокойно и таким же мрачным, как обычно, тоном сказал:
- Вы присаживайтесь, молодые люди. Обсудим ваше предложение.
Обескураженные таким хладнокровием герои послушно опустились на возникшие позади них каменные кресла. Щёлкнули цепи, и они оказались напрочь прикованы к своим местам.
- Ты что, совсем озверел, хрен ушастый! - взвыл Тезей, пытаясь вырваться из нерушимых оков.
- Посидите, молодые люди, и подумайте над своим поведением, - спокойно и, как всегда, мрачно сказал Аид. - Времени вам даю на это много. Вечность.
Тезей опять что-то завопил, но экран ясновизора погас, и голос Тезея заглох, не прозвучав.
- Двое придурков, - подытожил увиденное Зевс.
- А всё почему! - с жаром заговорил бог войны Арес. - Звереют герои от безделья. Война нужна. Без неё богам скоро от героев житья совсем не станет.
- Знаешь, Арес, - недовольно проворчал в ответ Зевс, - если вдруг когда-нибудь меня заинтересует твоё мнение, то, не сомневайся, я его у тебя спрошу.
Сказав это, он встал и пошёл прочь. Остальные боги последовали за ним.
Подвиги Геракла
Никогда ещё небо над Элладой не было так ясно, никогда ещё солнце не светило над Олимпом так ярко и весело. Никогда ещё не было так светло и радостно на душе у громовержца Зевса. К нему в гости пришёл его любимый сын.
- Здравствуй, Геракл! Здравствуй, сынок мой дорогой! - сказал громовержец, сходя с трона навстречу славному богатырю и величайшему полубогу. - Как же давно я тебя не видел, как же ты вырос и возмужал за это время!
- Здравствуй, батя! А вот ты-то совсем не меняешься!
Геракл так крепко обнял отца, что захрустели кости. Любой другой помер бы от такого приветствия, да и Зевс с трудом перенёс могучие объятия сына, но и виду не показал, что ему больно. Солнце над Элладой светило так же ярко.
Никто не скажет точно, почему из великого множества своих детей Зевс особенно любил именно этого - огромного и нескладного, не блещущего умом, но простодушного и прямолинейного. Возможно, потому, что его мать, Алкмену, он любил больше всех других смертных женщин - трое суток подряд. Cолнце на это время остановилось, и время прекратило свой ход, но Гера, жена Зевса, это заметила и невзлюбила Геракла больше, чем всех остальных побочных детей мужа. А может быть, простодушие и наивность сына были именно тем, чего не хватало Зевсу среди окружавших его цинизма, расчётливости и подхалимства. И многое такое, за что любой другой понёс бы жестокую кару, сходило Гераклу с рук.
- Ну давай, сынок, рассказывай, как твоё житьё-бытьё. Где был, что видел, чем занимаешься. Я слышал, твоя служба у Эврисфея закончилась, ты совершил все положенные подвиги?
- Подвиги-то я совершил, - махнул рукой Геракл, - да толку-то мало. Борешься всё, борешься, а несправедливости в мире всё не убывает и не убывает.
- Как же это ещё несправедливость в мире остаётся, если такой герой взялся с ней бороться? - улыбнулся Зевс.
- Ты не поверишь, батя: остаётся! - с жаром ответил Геракл, не расслышав иронии в словах отца. - Вот иду я недавно на край света за золотыми яблоками и вижу вдруг мужика, к горе цепью прикованного. "Кто ты, - спрашиваю, - и за что же это тебя так покарали?" - "Я, - отвечает, - Прометей, а приковали меня по воле Зевса за то, что я людям помогал". Ну, я сперва хотел его дубиной по башке трахнуть за такие слова: что ж это он такое наговаривает, что Зевс людям помогать не велит, а потом вижу: глаза-то у него честные, то есть кто-то ему, значит, клевету на тебя сказал, а он и поверил. Стал я, значит, цепи рвать, а они крепкие оказались, минут десять провозиться пришлось, а тут вдруг твой орёл прилетает, "Воля Зевса! - кричит. - Воля Зевса!" Вот, значит, кто, думаю, про тебя напраслину распускает! И зачем ты вообще себе орла в дом взял? Помоечная же птица - тот же стервятник. Ты б уж лучше попугая завёл - он красивый. А этот стервец Прометею всю печень испортил. Это куда годится?! Печень же самый жизненный орган! Ну, я его из лука подстрелил - будет знать теперь!
Далёкая Австралия содрогнулась землетрясением, мощное цунами смыло несколько островов в Тихом океане. Но небо над Элладой оставалось светлым и безоблачным.
- Да, мне, пожалуй, этот орёл и самому надоел, - дружелюбно сказал Зевс. - А Прометея ты, значит, освободил?
- Конечно освободил, папа. Разве ж может такое быть, чтоб за помощь людям на цепь сажали?!
- Ну, Прометей ослушался воли богов и за это был наказан. Нельзя же волю богов нарушать.
- Что ты, папа! - с жаром ответил Геракл. - Разве боги кому запрещают помогать людям? Людям помогать надо обязательно, а если боги против этого возражать будут, то гнать надо таких богов!
Где-то на краю света земля вновь содрогнулась, Азия отделилась от Америки, и образовался Берингов пролив. Над Элладой по-прежнему светило солнце.
- Да, сынок, боги порой бывают неправы. Мы ещё очень антропоморфны, сынок.
Геракл озадаченно почесал в затылке своей огромной дубиной. Непонятное слово немного смутило героя, но он не стал слишком глубоко над ним задумываться и продолжил:
- Так вот, задумал, значит, Эврисфей провести в Микенах выставку собак. И не хватало ему только собаки породы цербер. А такая, ты знаешь, только одна - у Аида. Ну, я и говорю: "Зачем тебе цербер-то? Собака страшенная же, ей только детей пугать. Болонка или пудель - другое дело", а он: "Нет, хочу цербера!" Ну ладно, пришёл я в царство мёртвых, а там на всех покойников одна лодочка. Надо б всё-таки нормальную переправу построить, а то очередь, вместимости у лодки никакой, а перевозчик старый и от работы уже совсем надорвавшийся: я как к нему в лодку сел, так он сразу в истерику: "Нет! - кричит. - Опять!" - а что опять? Я к нему в первый раз пришёл. "Едь, - говорю ему вежливо, - папаша. Что орёшь? Я ж тебе ещё ничего не сломал". Ну, приплываем мы к Аиду. "Одолжи, - говорю, - папаша, пёсика. Очень надо". А он вежливый такой, сразу видно, что бог культурный - присесть предложил, а я ему: "Некогда, - говорю, - рассиживаться. В Микены возвращаться надо". Он с кресла своего встать хотел, но я его обратно усадил, чтоб он не трудился. "Сиди, - говорю, - дедушка, я собачку и сам отвяжу". Ну, взял я того цербера за шкирку и обратно пошёл. Гляжу, а там... кто б ты думал? Тезей сидит, к стулу привязанный. Я удивился, Тезей же не умер. "Как это тебя угораздило?" - спрашиваю. А он мне: "Это меня Аид к стулу приковал за то, что я другу помочь хотел". Представляешь, папа? Я-то этого Аида за приличного держал. А он, оказывается, беспредельщик: живых людей на цепь сажает!
- Понимаешь, сынок, Тезей хотел у Аида законную супругу увести. Разве так можно?
- Может, и нельзя! - с жаром ответил Геракл. - Только ведь и с ним же так поступали. Он ведь знаешь как Ариадну любил! Она ему из лабиринта выйти помогла, когда он воевал с Минотавром. А Дионис её себе забрал в жёны. И что получается: богу всё можно, а человеку ничего нельзя? Это разве по-людски? Разве по-божески? У человека тоже права быть должны!
Извержение вулкана Санторин разрушило остров Тира в Эгейском море, Атлантида затонула, накрытая огромной волной. Солнце над Олимпом светило так же ярко.
- Конечно, сынок, - ласково сказал Зевс, - даже у человека должны быть права.
- Ну вот, - продолжил Геракл, - освободил я, значит, Тезея3, привожу цербера к Эврисфею, а он как заорёт. На дерево полез, "Убери это чудовище!" - кричит. Вот ведь смешной! Сам же просил цербера привести, а я-то его предупреждал, что собака эта совсем не симпатичная. А он мне: "Чтоб духу твоего здесь больше не было, идиот! Не нужны мне больше никакие подвиги! Ты уволен!" Дёрганый такой. Мог ведь спокойно сказать, что орать-то - так же можно голос сорвать, да и нервы жалко. Отвёл я цербера обратно к Аиду, а на обратном пути сюда завернул - тебя повидать. Я теперь человек свободный и безработный, куда хочу, туда и иду.
- А ты, сынок, оставайся на Олимпе, - предложил Зевс. - Я тебя богом сделаю. Афина рекомендацию напишет, я одобрю, общее собрание возражать не станет.
- Нет, батя, скучно тут у вас. На арфе я плохо играю - учителя музыки в детстве зашиб по неосторожности - они все хилые такие, эти музыканты, а потом времени упражняться не было, так что без опыта опозорюсь. От нектара у меня изжога, да и характер у меня не божественный: я чуть что, так сразу в глаз, в дипломатии вашей ничего не смыслю, меня тут половина богов за это психом считает, многие из них от меня уже схлопотали. Пойду лучше по свету справедливость устанавливать, а то тебе, я вижу, заниматься этим некогда - дел невпроворот, а у меня свободного времени теперь много. Так что прощай, папа, пошёл я.
Геракл взвалил на плечо дубину и лёгкой походкой счастливого и беззаботного человека пошёл вниз с Олимпа. Ему вслед светили солнце и нежный взгляд любящего отца.
- И зачем нужны боги, когда есть такие герои? - сказал присутствовавший при разговоре Гермес, когда герой скрылся из виду.
- Что ты хочешь этим сказать? - сурово вопросил Зевс.
- Бог с тобой, Кроныч! И не один, - невозмутимо ответил посланец богов. - Разве я вообще что-то сказал?
- Надеюсь, что нет.
- Он, дорогой братец, хотел сказать, - заговорила Гера, выходя из соседней комнаты, - что один сексуально невоздержанный бог не только наплодил богов без всякой меры, но ему этого показалось мало: он потоптал половину смертных женщин и произвёл на свет таких героев, что всем нам скоро придётся собирать пожитки и убираться отсюда. Да если бы у твоего любимого Геракла кроме его непомерной физической силы была бы ещё хоть капелька мозгов и хоть чуточка честолюбия, от Олимпа уже камня на камне не осталось бы. Я правильно передала твою мысль, застенчивый Гермес?
- О ужас! - воскликнул вместо ответа Гермес, подскочив как укушенный. - Моя рассеянность доведёт меня когда-нибудь до беды! Ведь через пять минут у меня назначена важнейшая встреча, а я совсем забыл об этом. Прости, Кроныч, извини, Кроновна, не могу с вами дольше беседовать. Бегу!
"Счастье - когда тебя понимают", - сказал древний философ. Ерунда! Счастье - когда с тобой соглашаются, а когда твою мысль понимают раньше, чем она успеет прийти тебе в голову, это худшее из несчастий. Впрочем, смертным это горе редко бывает доступно, ведь они почти никогда не понимают друг друга. Иное дело боги. Им с этим приходится жить постоянно, но и они не могут к этому привыкнуть.
Аполлон и Кассандра
Аполлон лежал на кушетке, лениво перебирая струны кифары, и рассеянно смотрел на Кассандру, дочь троянского царя Приама, которая стояла поодаль с закрытыми глазами. Бог солнца следил за чувствами, отражавшимися на лице девушки.
- Ну как, видишь что-нибудь? - спросил он наконец.
- Вижу, - взволнованно ответила Кассандра. - Вижу пылающую Трою, вижу кровь, текущую по улицам, вижу своего отца, лежащего мёртвым у алтаря, вижу убитых братьев, вижу себя в руках какого-то дикаря.
Аполлон на мгновение прикрыл глаза.
- Всё верно, - удовлетворённо сказал он. - Только почему же дикарь? Обычный грек, только очень взволнованный. Кстати, ты можешь разобрать рисунок у него на щите?
- Нет, - ответила Кассандра и зарыдала.
- Это не страшно, - успокоил её Аполлон, - для начала ты уже много рассмотрела. Я горжусь тобой: так быстро освоить ясновидение мало кому удаётся.
- Так это всё правда? - сквозь слёзы спросила Кассандра.
- Да, конечно. Я ж говорю: ты молодец.
- Это же ужасно!
- Что именно? А, ты про само видение! Ну да, впечатляюще. Ты что, расстроилась из-за этого? Не стоит: это же судьба, воля богов. Вы, смертные, так эмоционально на всё реагируете. Не стоит переживать из-за того, что невозможно изменить. Ты просто устала с непривычки. А я ведь предупреждал, что удовольствия от ясновидения не много. Есть вещи куда как более приятные. Расслабься, тебе надо отдохнуть.
Аполлон обнял Кассандру и повлёк на кушетку. Та вздрогнула, оторвала от себя его руки и поспешно отскочила. Слёзы на её лице мгновенно высохли.
- Ты что?! - испуганно спросила она.
- Ты что? - удивлённо спросил Аполлон.
Они с секунду помолчали, глядя друг на друга.
- Ты же сама сказала, что если я научу тебя ясновидению, ты дашь мне всё, что я захочу.
Гневливый румянец заиграл на щеках Кассандры.
- Я так сказала, но я не могла знать, что ты захочешь этого! Как ты мог такое обо мне подумать! Неужели ты считаешь меня...
Не договорив, она бросилась вон из храма.
Бог остался на месте. Он лежал на кушетке и думал, почему он, предвидя судьбы целых народов на века вперёд, не может предугадать, как поведёт себя через минуту одна девчонка. "Наверное, - думал он, - всё дело в количестве: ведь поведение стада легко предсказуемо, а как поведёт себя одна овца - не угадаешь".
Кассандра вбежала во дворец и бросилась к родителям.
- Отец! - кричала она. - Троя в страшной опасности! Наш город захватят и сожгут враги, жителей убьют или угонят в рабство, мы все погибнем!
Приам посмотрел на неё с удивлением и лаской:
- Доченька, что за глупости ты говоришь? Мы живём в мире со всеми соседями, на нас некому и незачем нападать, а мы никому не делаем зла. С чего ты взяла, что кто-то нас завоюет?
- Я только что сама видела горящую Трою.
Приам глубоко вздохнул:
- Ты видела страшный сон, доченька. Пойди и успокойся.
- Замуж ей надо, - сказал он своей жене Гекубе, когда Кассандра ушла. - Пусть приложит своё пылкое воображение к чему-нибудь дельному, а то ведь и с ума так сойдёт.
- Она слишком часто бывает в храме Аполлона, - добавила Гекуба. - Морочит он ей голову. Ему-то всё шутки, а девочка наивная - верит. А от всех этих пророчеств действительно недолго сойти с ума.
Гекуба помрачнела. Приам обнял её.
- Я понимаю, о чём ты, - сказал он.
Слова Кассандры о горящей Трое напомнили Гекубе её давний сон о том, что она родит факел, от которого сгорит весь город. После этого она родила сына. Приам тогда поверил предсказанию, и мальчика теперь уже не было в живых.
- Скоро годовщина того дня, - сказал Приам. - Устроим спортивные игры в память о нём. Спорт лучше всего отвлекает от разных дурных мыслей.
Кассандра выбежала в сад, налетев на своего старшего брата Гектора.
- Трою невозможно захватить, её стены построил сам Посейдон. Посмотрел бы я на тех, кто попытался бы нас победить. Такое разве только Гераклу было под силу, но это было давно - сейчас мы стали гораздо сильнее.
Кассандра вырвалась из его объятий и снова побежала в храм Аполлона.
Бог по-прежнему лежал на кушетке, перебирая струны кифары.
- Мне никто не верит! Я так несчастна! - плакала Кассандра.
- Ясновидение ещё никого не сделало счастливым, - сухо ответил Аполлон. - Я тебя об этом предупреждал. Поэтому боги и не учат людей ясновидению. Для тебя я сделал исключение и был, видимо, не прав. Впрочем, я никогда не обещал, что твоим пророчествам кто-то поверит. Я и не мог бы такого допустить, ведь я такой же порядочный бог как ты порядочная девушка.
Суд Париса
Роса заблестела под первыми лучами восходящего солнца, лёгкий шелест листвы, сливаясь со щебетом ранних пташек, создавал симфонию просыпающегося дня. Юный пастушок вывел на поляну своих овечек и присел на моховую кочку под деревом.
Для полноты картины не хватало только, чтобы пастушок заиграл на свирели.
Он достал из сумки свирель и уже приложил её к губам, как вдруг его челюсть отвисла, глаза округлились, а свирель выпала из рук.
Отовсюду вокруг полилась божественная музыка, из сгустившегося перед пастушком блестящего разноцветными блёстками и благоухающего ароматами всех времён года тумана появились три богини и начали, медленно танцуя, раздеваться. На плечо до смерти растерявшегося пастушка успокаивающе легла чья-то ладонь, и чей-то красивый и уверенный голос сказал:
- Спокойно, Шурик!
Пастушок весь сжался, не в силах обернуться и посмотреть на того, кто это сказал, и не в силах оторвать взгляд от божественного зрелища, разворачивавшегося перед ним, а сказавший "Спокойно, Шурик!" присел рядом и несколько игривым тоном продолжил:
- Тебя ведь зовут Шуриком, не так ли?
- Парисом, - с трудом шевеля языком, ответил пастушок. - Александром тоже можно.
- Так, разговаривать ты, значит, ещё можешь - это хорошо. Так вот, Саша, не пугайся: это ещё не белая горячка, а финал первого олимпийского конкурса красоты. Богини, которых ты сейчас видишь, несколько лет готовились к этому событию и предстали перед твоим судом на вершине физической и божественной формы. Тебе доверена великая честь, которой, поверь опытному педагогу, позавидовал бы любой подросток твоего возраста. Ты должен выбрать из трёх предложенных кандидаток самую красивую богиню. Критерии остаются на твоё усмотрение. Трогать можно. Но предупреждаю, к выбору следует подойти крайне ответственно. Твоя избранница будет очень благодарна, и ты сможешь до конца своих дней рассчитывать на благосклонность одной из богинь. А благосклонность богини штука серьёзная. Так что смотри не ошибись.
- А остальные две не обидятся?
- Ах, ну что ты!
Между тем богини, тела которых уже совсем ничего не прикрывало, дефилировали перед смущённым и растерянным судьёй. Гера, проходя мимо Париса, покровительственно погладила его по голове и как бы невзначай спросила:
- Александр, ты хотел бы править всей Азией?
"Собачья работа, - промелькнуло в голове у Париса. - Тут иной раз с двумя козлами не знаешь, как справиться".
Афина прошагала мимо него небрежной, но при этом напоминающей строевой шаг поступью и, по-товарищески хлопнув его по плечу, сказала:
- Такому герою, как ты, не помешала бы удача в любых битвах, не правда ли?
Добродушный Парис, представитель самой мирной профессии, содрогнулся, представив себя на поле брани, с окровавленным мечом, стоящим над грудой убитых им врагов. Иной раз кажется удивительным, насколько всезнающие боги плохо себе представляют потребности простых смертных. Видимо, самих богов вводит в заблуждение их кажущееся сходство с людьми, и они судят о них по себе.
Легко, как бабочка, подпорхнула к Парису Афродита и, нежно проведя ладонью по его щеке, прошептала:
- Познакомить тебя с самой красивой девушкой мира? Она полюбит тебя, я обещаю.
В руке у Париса оказалось отливающее золотом яблоко с ленточкой на черенке.
- Это приз, - сказал всё тот же игривый голос за спиной. - Передаю на ответственное хранение. Судьба мира и твоя судьба в твоих руках. Отдай это яблоко своей избраннице.
Богини закончили танец и встали в ряд перед Парисом. Голос у него за спиной торжественно объявил:
- Сейчас наш самый объективный и непредвзятый судья вручит заслуженный приз самой красивой богине!
Божественный оркестр заиграл туш.
Александр неуверенным шагом медленно подошёл к конкурсанткам и протянул яблоко Афродите. Та запрыгала от радости, обняла Париса и, расцеловав его в обе щеки, шепнула:
- Спасибо, красавчик! С меня причитается.
Остальные две богини вяло похлопали. Гера неприветливо взглянула на пастушка и буркнула сквозь зубы:
- Я тебя запомню, засранец!
Афина же, неестественно широко улыбнувшись, прошипела:
- Сдохнешь как собака!
Афродита, купаясь в лучах славы и в ненавидящих взглядах конкуренток, закрыла глаза и смачно, медленно, с громким хрустом надкусила яблоко. Лицо её перекосило: какая кислятина!
Под бравурную божественную музыку богини исчезли в сгустившемся сверкающем и благоухающем тумане.
Александр закрыл лицо руками и пригнулся.
- Что это с тобой, Саня? - тот же голос, что во время конкурса давал советы, прозвучав гораздо будничнее без музыкального сопровождения, вывел Париса из оцепенения.
Он оторвал руки от лица и наконец решился посмотреть на собеседника. Тот ещё сидел под деревом, расправляя перья на своих крылатых сандалиях.
- Если ты ещё не понял, я Гермес, посланник богов, - представился он. - Так что это ты вдруг скукожился?
- Я... ничего, - промямлил Парис. - Эта брюнетка сейчас так посмотрела... Вы же обещали, что они не обидятся.
- Разве? Помнится, я дословно сказал: "Ах, ну что ты, ещё как обидятся!" Так ты поэтому сейчас в ладошки спрятался? Думал, Гера превратит тебя в паука, а Афина раздавит пяткой? Глупенький! Это ты детских сказок переслушал. Богиня, конечно, может превратить в паука в гневе или в припадке ярости, но сейчас-то это не ярость и не гнев, а лютая, беспощадная ненависть. Они теперь не успокоятся, пока не уничтожат не только тебя, но и твою семью, всех твоих близких, родных, всё, что тебе свято и дорого. Это может занять довольно долгое время. Да ты не расстраивайся. Тебе-то, смертному, что терять? Ну, будет твоя жизнь на пару десятков лет короче, зато насколько интереснее! Про тебя, наверное, даже трагедию напишут... или комедию, - поспешно поправился Гермес, заметив испуг на лице Александра.
Парис попытался улыбнуться.
- Но ведь из этого ничего не выйдет, - сказал он. - Я подкидыш. У меня нет ни родителей, ни близких, и ничего священного или дорогого я в жизни и в руках-то не держал.
- Ну, тогда тебе и подавно нечего терять. Только, поверь опытному антропологу, родители есть у каждого, и даже самым отъявленным негодяям что-нибудь да свято. Ты ещё слишком молод, чтобы знать, что у тебя есть, а чего нет. Вот когда всё это выяснится, тогда и придёт время жестокой мести. Кстати, извини моё любопытство, Сашок, а зачем тебе любовь ещё какой-то девушки? Не могу представить, что такой симпатичный юноша, как ты, страдает от недостатка женского внимания.
Александр смущённо опустил глаза и покраснел:
- Ну, я встречаюсь, конечно, с одной... Но там ничего серьёзного...
- Понятно, - с улыбкой сказал Гермес и взлетел.
Он начал было поворачивать в сторону Олимпа, но, поднявшись над деревьями, заметил идущую по лесу нимфу Энону и спустился, чтобы её поприветствовать.
- Привет, Гермес, - озабоченно ответила Энона. - Ты не видел Париса?
Энона посмотрела на него удивлённо и даже несколько обиженно:
- Как зачем? Он мой муж.
Гермес покачал головой и, подумав мгновение, серьёзно ответил:
- Нет, Энона, твоего мужа я не видел.
После этого он попрощался с нимфой и полетел к Олимпу.
Стрелы Эрота
Вечерело. Закатное солнце освещало Олимп розоватыми нежаркими лучами. Гера с Афиной сидели на ступенях дворца Зевса и грызли орехи. Вообще-то они никогда не были подругами, но в последнее время их часто видели вместе.
Боги уже расходились по дворцам, готовились к отдыху после дневных трудов. Где-то за углом нарушил вечернюю тишину звон доспехов бога войны Ареса, возвращавшегося с какой-то междоусобной стычки.
- А Гефест-то опять на всю ночь куда-то умчался, - довольно громко сказала Гера, как бы между прочим.
- Ах, как жаль его красавицу! - с притворным чувством воскликнула Афина.
После суда Париса они обе называли Афродиту не иначе как красавицей.
- Да, пропадают её прелести без мужской ласки, - согласилась Гера. - Уж как она страдает, бедняжка, как изводится! Надо будет попенять моему сыну, чтобы он уделял ей больше внимания.
Звон доспехов на несколько секунд умолк, а потом послышался снова, но уже тише. Перед богинями появился Арес. Он, неуверенно ступая, подкрался к дворцу Гефеста, приоткрыл дверь и застенчиво сказал: "Я к кузнецу... Он мне меч должен сковать". Богини безразлично пожали плечами.
Арес боком просочился в полуоткрытую дверь и быстро пошёл в спальню Афродиты. Та полулежала на кровати, изящно отставив босую ножку.
- Я к Гефесту, - краснея, повторил Арес. - Он мне меч... А его нет.
- Нету его, - подтвердила Афродита, лениво растягивая слова.
Она склонила голову набок, кокетливо взглянула на неожиданного гостя хитрющими глазами и, накручивая локон на пальчик, спросила:
- А что?
Сразу после захода солнца уже засыпавший Олимп разбудил дикий визг, сливающийся с грязной руганью. Ошарашенные боги выбегали на улицу и тянулись к дворцу Гефеста, откуда и доносились вопли. Дверь была раскрыта, у входа всех встречал хозяин дворца и с коварной улыбкой приглашал пройти в спальню Афродиты. Зрелище, которое там увидели боги, никого не оставило равнодушным: над кроватью висела сеть, свитая из тончайших, почти невидимых, но очень прочных металлических нитей, а в ней барахтались голые Афродита и Арес. Афродита в голос ревела, а Арес только вращал глазами и скрежетал зубами от бессильной злобы.
- Вы только посмотрите, боги добрые, что моя благоверная вытворяет, стоит мне из дома уйти! - разглагольствовал Гефест.
- Мещанин! Ревнивая скотина! - сквозь слёзы выла Афродита. - Ничего не было! Мы только целовались!
Но её слёзы ни у кого не вызвали жалости - только смех.
- Ты хоть успел чего-нибудь? - давясь от хохота, спросил Ареса Гермес.
- Перестань! - одёрнул его Аполлон, сам, впрочем, не сдерживавший смех. - Что ты его изводишь? Ему и так плохо.
- Разве плохо? Я бы сейчас с удовольствием поменялся с ним местами.
- Ты что! Стыд-то какой!
- Не понимаю, чего тут стыдиться.
В дверях показалась Афина. Она была единственной богиней, решившейся посмотреть на непристойное зрелище. Любопытство и желание насладиться позором Афродиты пересилили общественные предрассудки. Впрочем, войдя, она тут же вскрикнула и закрыла лицо руками.
- Завидуешь, стерва! - крикнула на неё Афродита.
- Чему тут завидовать? - ответила Афина.
Вечная ошибка, свойственная не только лишь богам: всякому хочется возбуждать в других зависть, но стать объектом чьей-то зависти вряд ли кому-то хочется. Афродита и сама понимала, что зависть других богинь ничего не принесёт, кроме неприятностей, но и теперь бы не отказалась от кислого яблока, вручённого ей Парисом.
Свистнула тетива, и золотая стрела со звоном отскочила от доспехов Афины. Та рассерженно обернулась и, найдя взглядом спрятавшегося за спиной Аполлона Эрота, показала ему кулак.
В спальню вошёл Посейдон и возмущённо потряс трезубцем.
- Что же ты вытворяешь, пена ты морская! - заругался он на Афродиту. - Совсем срама не боишься!
- Это не я, - рыдала Афродита, - это всё Эрот - гадкий, пакостный мальчишка! Он меня подстрелил.
- Ладно, кончай уж это дело, - обратился к Гефесту Посейдон, - не позорься. Тут же дети, - Посейдон кивнул на Эрота, - а ты этакую порнографию распространяешь.
- А я, может, моральную компенсацию требую.
- Арес заплатит - отпусти его.
- А ну как не заплатит? Я его отпущу, и поминай как звали.
- В этом случае я за него заплачу. Я-то от тебя убегать не стану.
Гефест было задумался, но вдруг снова свистнула тетива. Гефест вздрогнул и с интересом посмотрел на Афину.
- А ведь знаешь что... - сказал он ей, неожиданно заулыбавшись.
- Не подходи! - пробормотала Афина, судорожно ища у себя на боку меч. - Стой, животное! Не приближайся!
Но шаги Гефеста становились всё быстрее. Афина заверещала и бросилась бежать. За ней опрометью кинулся Гефест. Им вслед смеялись все, даже Афродита, только у неё это был смех сквозь слёзы.
День рождения Париса
Вечером, вернувшись со стадом на скотный двор, Парис застал там своего хозяина Агелая, разговаривающего с царскими слугами.
- Царь забирает нашего лучшего быка, - сказал Парису Агелай.
- Завтра будут спортивные состязания в память об умершем царевиче, - пояснил один из слуг. - Главным призом будет этот бык. Кстати, вы все тоже приглашены.
- Жалко быка, - сказал Парис. - Но за приглашение спасибо. Это будет мне хороший подарок на день рождения. Я ещё никогда не был на спортивных состязаниях.
Как раз завтра Парису исполнялось восемнадцать лет.
Он сидел на траве на берегу ручья и играл на свирели. Когда он замолкал, было слышно тихое и монотонное журчание. Тусклый лунный свет освещал лицо Эноны, лежавшей рядом, положив ему голову на грудь.
- Не ходил бы ты завтра ни на какие состязания, - сказала Энона. - Мы и тут славно отпраздновали бы.
- Тут? Как год назад? Всё время одно и то же?
- А какое тебе нужно разнообразие? - спросила Энона, обняв Париса. - Хочешь, я тебе ребёночка рожу?
- У тебя всё время одно на уме. А ведь кругом столько интересного! Мне завтра восемнадцать, а я ничего в мире не видел, кроме овец да коров, ничего не совершил. Не то что на стадионе - в городе ни разу не был. Неужели я всю жизнь так проживу? Неужели мне такое богами предписано?
- Нет, - грустно ответила Энона, - тебе предписано не это. Потому я и не хочу, чтобы ты завтра уходил. Это не просто интуиция, ты же знаешь: все боги хоть немного способны предвидеть будущее, могу это и я. И я предвижу, что если ты завтра уйдёшь, то уже никогда не вернёшься, я чувствую, что с этого начнётся большая беда, которая погубит и тебя и меня.
Парис грустно усмехнулся:
- А хотя бы и так. Если уж боги так для меня определили, мне ли их поправлять? Пусть будет, как они хотят.
Энона посмотрела на него пристальным, удивлённым и преданным взглядом:
- Так ведь и я тоже богиня! Сделай, как я хочу.
Парис только улыбнулся этим её словам. Конечно, она богиня - маленькая сельская нимфа. Куда ей тягаться с тремя олимпийскими вседержительницами, воле которых с последнего времени был подчинён её парень. На что хватит её всемогущества? На пастушье счастье, долгую и однообразную жизнь среди овец и коров, на смерть в глубокой старости среди множества детей, внуков и правнуков. Вот предначертание от богини Эноны. Но Париса ждёт другое предопределение: любовь самой красивой в мире женщины, гибель всего святого и дорогого, короткая, но интересная жизнь и вечная слава. Вот олимпийское предначертание. И Энона хочет, чтобы Парис из трёх самых знаменитых богинь выбрал четвёртую, безвестную?
И Парис не свернул с проложенного перед ним богами тракта и благочестиво пошёл по нему.
Среди толпы зрителей, тянувшихся к стадиону, подобно скале в бурном море стоял высокий и красивый мужчина с надменным, но одухотворённым лицом. Не замечая толкавших его людей, он смотрел поверх голов, что легко позволял его высокий рост, и выискивал взглядом кого-то.
Нечаянное течение вдруг подхватило Париса, оторвало от Агелая и его сыновей и, протащив в сторону, прибило прямо к мужчине-скале, который перестал осматривать толпу, скользнул взглядом по Парису, крепко взял его за плечо, вырвал из потока и спросил:
- Ты пришёл за быком?
Ошарашенный Парис пробормотал что-то невнятное, и высокий красавец, продолжая держать его за плечо, двинулся к стадиону, но не к главному входу, а поперёк движению толпы к какой-то боковой двери. Он шёл привычным неспешным, но широким шагом, не семенил, как все вокруг, не толкался, не останавливался и не пропускал никого, он просто не замечал людей вокруг и шёл так, будто на площади перед стадионом были только он и Парис. А людские потоки огибали его как неодолимое препятствие. Никому и мысль не приходила оттеснить его, встать у него на пути или хоть как-то задержать его движение.
Парис не успел понять, как это получается, когда они оказались в тёмном и прохладном помещении под трибунами. Незнакомец осветил комнату, и стало видно, что она небольшая и совершенно пустая. Шум стадиона был здесь приглушён, но всё же хорошо слышен. Незнакомец теперь уже внимательно осмотрел Париса и спросил:
- Драться умеешь?
Если бы этот вопрос задал пастуху кто-то неизвестный в лесу или на поле, то надо было бы по обстоятельствам сразу бить в морду, или убегать, или отдать всё, что он потребует. Но сейчас в голосе спрашивающего Парис не услышал ни угрозы, ни издёвки, будто он спрашивал, как Париса зовут или сколько ему лет. "Странные тут люди - городские", - подумал Парис и гордо ответил:
- Однажды на моё стадо напали разбойники, и я их всех победил.
- Вот как? - переспросил незнакомец без удивления, без недоверия, без зависти и даже без интереса. - И много их было?
- Двадцать, может, пятьдесят. Я не считал, знаете ли.
- Знаю, - так же спокойно и без выражения ответил незнакомец. - И сколько их было, я знаю, просто хотел сверить наши наблюдения. Хорошо, что у тебя есть воображение. А теперь покажи, как ты дерёшься.
Парис, не понимая, чего от него хотят, раздвинул ноги и выставил перед собой кулаки.
- А вы кто? - решился наконец спросить он.
Незнакомец деловито осмотрел Париса, ногой подвинул его ступни, наклонившись, поправил положение коленей, за плечи повернул его корпус.
- Твой тренер, - буркнул он. - А теперь ударь меня.
Такой просьбы Парису ещё слышать не приходилось. Он плохо представлял себе, как можно ударить такого солидного и наверняка благородного господина, но и отказаться он не мог - и сперва не очень сильно стукнул тренера в плечо. Тренер не вздрогнул и, казалось, вообще не заметил, что его ударили. Тогда Парис, замахнувшись сильнее, ударил его в другое плечо, но тренер и на это никак не отреагировал, и тогда Парис решился ударить его в лицо, но кулак налетел на ладонь тренера, который подставил её так быстро, что Парис даже не понял, откуда она взялась.
- Не очень плохо, - сказал тренер, - но всё это надо делать гораздо резче. - Тут он так дёрнул Париса за руку, показывая, как резко надо бить, что чуть не оторвал её. - И запомни, как надо стоять, это самое главное, остальное само получится. Противников у тебя будет, правда, не пятьдесят и не двадцать, но это и не сельские разбойники, так что соберись как следует.
- Да вы что! - закричал Парис и бросился к выходу, но тренер, не сдвинувшись с места, поймал его и вернул обратно.
- Ты же пришёл за быком, - по-прежнему бесстрастно сказал он, наматывая на кулаки Париса кожаные ремни. - Ты думаешь, его отдадут тебе даром?
- Нет, вы не поняли, - забормотал Парис, - я только посмотреть пришёл. Отпустите меня на трибуну.
Но было уже поздно: одна из стен комнаты вдруг раскрылась, и Парис увидел залитую солнечным светом арену стадиона. Какая-то сила толкнула его туда, и он, обгоняя собственные ноги, выбежал на середину арены. Над взревевшим стадионом раскатисто прозвучало его имя. Негаданно пастушок искупался в славе, как щенок в холодной воде. Но не успел он этого осознать, как стадион взвыл ещё громче и над ним прогремело другое имя: "Деифоб!"
Это был сын царя Приама, один из самых славных воинов Трои. "Всё!" - подумал Парис, пожалев о своём последнем дне рождения и о том, что не послушал вчера мудрую Энону.
Царевич подошёл к нему, презрительно осмотрел и насмешливо спросил:
- Тебя сразу убить или сперва помучить?
Парис ничего не ответил и только принял стойку, которой его только что учили.
Первый удар попал по локтю Париса, который тот неизвестно как успел подставить на пути кулака противника, от второго удара Парис отклонился так резко, будто его дёрнули за ухо. Время для него вдруг замедлилось, и то, что для зрителей продолжалось пару секунд, для него тянулось томительными минутами. Его кулак судорожно дёрнулся и налетел на щёку Деифоба. Удивление отразилось на лице богатыря.
- Да ты ещё и дерёшься! - вскричал он и тут же получил новый удар в челюсть.
Удивление сменилось яростью, но после третьего удара лицо противника стало равнодушным и задумчивым, Деифоб потерял интерес к происходящему, он посмотрел сквозь Париса и повалился на спину. Стадион взвыл. Подбежавшие служители унесли Деифоба.
Не успела ещё отхлынуть волна славы, внезапно обдавшая безвестного пастушка, как над стадионом прогремело ещё более страшное имя: "Гектор!" При этом слове стадион заревел ещё громче, а Парис снова попрощался с жизнью. Гектор был старшим сыном царя Приама и самым могучим героем Трои, а может быть, и всего мира. Победить его не удавалось ещё никому. Вот когда бы Парису пригодился подарок, который ему предлагала Афина. Но теперь на помощь Афины рассчитывать не приходилось. Он просто встал в преподанную стойку, закрыл голову локтями и зажмурился.
Из оцепенения его вывела резкая боль в кулаках. Открыв глаза, Парис увидел, как красивое и мужественное, будто высеченное из мрамора лицо Гектора теряет форму и превращается под ударами его кулаков в неэстетичное кровавое месиво. Но Гектор был настоящим богатырём: получив столько ударов, сколько хватило бы, чтоб убить пятерых, он не только не умер, но даже остался на ногах, правда, защищаться уже не мог. Увидев это, царь велел прекратить бой, и поспешно подбежавшие работники подхватили и унесли со сцены главного героя, за несколько секунд превратившегося в реквизит.
Остальных героев Парис уже не боялся. Поняв, что в драке ему ничто не грозит, он уже не закрывал глаза, отважно встречал всех, кто выходил к нему на бой, и быстро укладывал их на арену, позволяя себе даже иногда покуражиться: попрыгать вокруг противника или исполнить какой-нибудь дурацкий танец, уворачиваясь от ударов.
Наконец, когда противников больше не осталось, он издал победный клич, потонувший в рёве зрителей, и заплясал посреди арены, размахивая кулаками над головой. Но радость его быстро была прервана. На арене вдруг снова появился пришедший в себя Деифоб, на этот раз в руке его был меч.
- Я тебе покажу, скотина ты безродная, как царских детей бить!
Без перерыва и без объявления началось соревнование по бегу. За мчавшимся по арене Парисом бежал Деифоб, к нему присоединились и другие избитые пастухом герои, желавшие отыграться за свой позор. Но превзойти в беге Париса, улепётывающего от толпы озверевших героев, никто в мире не смог бы. Им только и оставалось, что браниться, глотая пыль, поднятую его пятками. Парис так увлёкся, что даже не услышал, как царь Приам объявил конец гонки. Дисциплинированные герои тут же остановились, а Парис продолжал бежать, пока не закончил круг и в силу неумолимых законов геометрии не налетел на своих преследователей, и тут уж от неизбежной расправы его спас только царь, велевший героям отпустить его и на весь стадион провозгласивший: "Победил Парис!"
Шатаясь, пастух подошёл к царю и низко ему поклонился, а когда он поднял голову, на ней лежал венок победителя.
- Сколько тебе лет? - улыбаясь, спросил его царь Приам.
- Сегодня восемнадцать стукнуло, - ответил Парис, сделав ударение на слове "стукнуло".
- Восемнадцать, - повторил Приам уже более серьёзным тоном. - Так у тебя сегодня день рождения? А кто твои родители?
- Я подкидыш. Агелай мне вместо отца. Это он меня нашёл.
- Агелай? - теперь уже совсем серьёзно переспросил царь и вдруг, улыбнувшись, хлопнул Париса по плечу и сказал: - Иди со мной во дворец - отметим твою победу и день рождения, и Агелая позовём.
- Агелая ко мне! - уже без улыбки велел он своим слугам.
Всю дорогу до дворца Деифоб шёл рядом с царским паланкином и гундел:
- Что же это, папа! Ты простого пастуха победителем объявил. Он детей царских бьёт, а ты его победителем! Это ж стыд какой!
- Конечно стыд, - спокойно отвечал Приам. - Царские дети позволяют себя бить какому-то пастуху.
- Я не позволю, - ворчал Деифоб. - Зарублю его за это. Можно, а?
- Зарубишь, сынок? Это на каком же основании?
- На том основании, что я царский сын, а он пастух.
- Ошибаешься. Это вчера он был пастух, а сегодня он победитель. Он сегодня от меня приз получил, а что ты от него сегодня получил - сам знаешь.
- Папа! Дай мне утешительный приз: позволь его зарубить, и я сразу утешусь.
Приам в ответ только рассмеялся, и в продолжение недолгого пути Деифоб к нему больше не приставал.
Во дворце Приам провёл Париса к своей жене и дочерям. Как только они вошли, Кассандра вскочила и закричала, показывая пальцем на пастуха:
- Убейте его!
Приам осуждающе посмотрел на Деифоба, с готовностью выхватившего меч, и строго сказал дочери:
- Ты бы хоть посторонних постеснялась!
- Но я же видела, - сквозь слёзы сказала Кассандра, - он принесёт нам несчастье, мы все погибнем из-за него.
- Ах, ну что ты! - воскликнул Парис, цитируя Гермеса.
Этот неприятный разговор был прерван появлением Агелая. Главный пастух, приведённый слугами, видимо, уже понял, в чём дело, и сразу бухнулся в ноги Приаму, моля о пощаде.
- Ну давай, рассказывай, что ты сделал с ребёнком, которого тебе восемнадцать лет назад отдали! - сурово обратился к нему царь.
И Агелай сбивчиво, постоянно причитая, ссылаясь на жену, детей, трудное детство, природную доброту и прежние заслуги, рассказал о том, что ровно восемнадцать лет назад ему было поручено убить новорождённого царского сына, он отнёс мальчика в лес и бросил его там на растерзание диким зверям, но когда через несколько дней он снова пришёл к тому месту, то обнаружил, что мальчик жив: его вскормила сердобольная медведица. Тогда Агелай не выдержал, забрал мальчика к себе и вырастил Париса как собственного сына, никогда не говоря, кто его настоящие родители.
- Вот ведь как, сынок, - сказал Приам, обращаясь к Парису, - когда ты родился, было нам с твоей матерью пророчество, что из-за тебя погибнет Троя. Некоторые, - тут он кивнул на Кассандру, - и сейчас так думают, только всё это глупые суеверия, как я теперь вижу: ты уж восемнадцать лет как жив, а Троя не погибла. И не погибнет никогда, если будут у неё такие защитники, как ты. А тогда я пророчеству поверил. Есть у нашего брата царя такой обычай: если надо избавиться от нежелательного ребёнка, его отдают слугам и велят извести как-нибудь, а слуги всегда относят ребёнка в лес, где кто-нибудь: волчица, медведица или пастухи его находят, вскармливают, воспитывают и дают ему подобающее царскому сыну образование. Так что ещё ни одному царю избавиться от сына таким способом не удавалось. Но уж таков обычай. А мы, цари, вовсе не такие изверги, как некоторые думают, и вовсе не так уж и любим казнить всех подряд, и уж тем более убивать собственных детей. Просто положение обязывает. А ведь знаешь, сынок, мы же эти состязания в твою память проводили. В годовщину твоей смерти, как мы думали. И кто мог подумать, что ты сам на них и победишь! Ты счастливчик, Парис, ты из тех, кто гульнёт даже на собственных похоронах. Впрочем, какие теперь похороны! Обними свою семью. Давайте праздновать!
Он обнял и поцеловал Париса, со слезами его поцеловала царица Гекуба, брат Гектор обнял его с улыбкой на обезображенном лице - он уже совсем не сердился, Деифоб поприветствовал его без особой симпатии, но уже и без злобы. Только Кассандра долго не хотела к нему подходить и всё плакала.
Вместо траурного пира во дворце устроили пир праздничный. На радостях прощённый со строгим предупреждением Агелай напился и весь вечер лез к Парису целоваться.
Меньше всех веселился сам виновник торжества. Он понимал, что семья у него теперь появилась не случайно: она была нужна для страшной мести, которую готовили ему и его родным рассерженные богини, и этот день приблизил их месть. Но ведь всякий день приближает к смерти, а раз так, то лучше уж пусть к ней приближают такие дни, как этот. Парис не строил иллюзий, лёгкая победа не отбила ему разум: никакой он не защитник Трои, и победил сегодня не он, а тот, кто управлял им во время боя, - тот таинственный тренер. А он, Парис, Кассандра права, послан на погибель Трое. И ему стало жаль и добродушного царя Приама, и царицу Гекубу, и несчастную Кассандру, и мужественного Гектора, и даже вздорного Деифоба. Они все обречены, но сделать ничего нельзя: такое уж предопределение, такова воля богов, и изменить её не в силах ни он, ни Кассандра, ни, наверное, сами боги.
Вечером Парис вышел из дворца в сад. Ему вдруг захотелось поиграть на свирели, но, ощупав все складки одежды, он понял, что потерял свирель в этой суете. "Наверное, так надо, - подумал он. - Ведь я уже больше не пастух". Он осмотрелся. Вокруг между деревьями в ярком свете луны стояли мраморные статуи, изображавшие богов. Среди этих статуй Парис вдруг увидел своего тренера. Он опирался на длинный лук и надменно глядел на своего ученика.
- Значит, выходит теперь, что я что-то вроде принца, - сказал Парис, то ли обращаясь к тренеру, то ли к самому себе.
- Отчего же "вроде"? - отозвался тренер. - Принц и есть.
Парис вздрогнул от неожиданности. Конечно, он надеялся и очень хотел поговорить с таинственным незнакомцем, но думал, что тот не захочет с ним разговаривать, так высокомерно он смотрел.
- А почему вы мне сегодня помогали? - быстро спросил Парис.
- Одна знакомая богиня попросила.
- А у меня тоже есть одна знакомая богиня, - решился похвастаться Парис, - даже три, то есть... А вы, наверное, сами бог?
- Наверное, бог, - едва заметно усмехнулся незнакомец.
Парис немного подумал, от волнения покусывая губы, а потом вдруг ткнул себя пальцем в грудь и представился:
- Парис, можно Александр.
- Феб, можно Аполлон, - вновь усмехнувшись, передразнил его тренер.
Парису стало стыдно, что он сам не узнал такого знаменитого бога. Это могло бы быть простительно пастушку, но непростительно для троянского царевича.
- Насколько это вообще возможно между богом и простым смертным, - вдруг сказал Аполлон.
Парис вздрогнул и недоумённо на него посмотрел.
- Ты сейчас хотел предложить мне свою дружбу, но не знал, как это сказать, - пояснил бог.
Парис оторопел:
- Да, действительно. А как вы это узнали?
Аполлон с досадой махнул рукой, вновь опёрся на лук и отвернулся.
Сизифов труд
- Так значит, ты говоришь, показатели хорошие? - переспросил громовержец Зевс, скептически глядя на стоявшего перед ним Гермеса.
- Отличные, Кроныч, просто замечательные показатели.
- Ну да, ну да. Значит, урожайность, рождаемость, производительность труда... Это мы всё рассмотрели, а как у нас обстоят дела со смертностью? Ты об этом ещё не докладывал.
- Со смертностью... - Гермес немного замялся, но тут же бодро ответил: - С ней тоже всё отлично. Низкая смертность, очень низкая.
- И насколько низкая? - продолжал выпытывать Зевс. - Конкретно, сколько людей умерло за последний месяц?
Гермес смущённо отвернулся:
- Конкретных данных не поступало. Выходит, что последние месяцы как бы никто и не умирает вовсе.
- И как это понимать? Смертные, которые не умирают, а только размножаются, это нормально разве? Ты понимаешь, к чему это ведёт?
Гермес беспомощно развёл руками:
- Я-то тут при чём? Я за смертность не отвечаю. Этим Аид занимается.
- А он что говорит? Ты его спрашивал?
- Я пытался с ним связаться и задать этот вопрос. Честно, пытался. Но только без толку - его нигде не найти.
Зевс нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику трона:
- Ну так найди. Я его, что ли, искать должен!
Гермес поспешно откланялся и пустился на поиски властелина смерти.
Спускаться в подземное царство без крайней нужды Гермес не захотел и решил для начала расспросить Персефону - жену Аида, которая в это время как раз гостила у своей матери, богини плодородия Деметры. Персефона проводила у неё каждое лето.
Деметра очень любила свою дочь и так тосковала, когда она возвращалась к мужу в царстве мёртвых, что забрасывала все дела, и многие замечали, что зимой земля почти ничего не родит.
Гермес застал богинь прогуливающимися в саду, бесцеремонно присоединился к их разговору и как бы невзначай спросил Персефону, как поживает её супруг.
- Так я его уже несколько месяцев не видела, - ответила богиня. - Когда я собиралась, всё было в порядке. Он тогда тоже должен был отправляться на землю, к какому-то царю. Кажется, к коринфскому. Я ещё удивилась, что он лично идёт за каким-то смертным, обычно они сами к нам являются, им только присылают повестку.
Гермес усмехнулся:
- К коринфскому царю, значит? Это к Сизифу-то? Ну, для него можно сделать исключение. На него сам Зевс большой зуб имеет. Вы разве не слышали эту историю? Про неё зимой весь Олимп судачил. Впрочем, до царства мёртвых наши сплетни плохо доходят, а уважаемая Деметра зимой вообще ничем, насколько я знаю, не интересуется. У Кроныча тогда завязалась интрижка с одной нимфой. И вот когда они уж совсем было поладили, врывается её папаша - божок мелкий, но темпераментный, и отвешивает ему такого пинка по голому заду, что от вопля вся Эллада содрогнулась. Вышел у них тогда разговор очень серьёзный. Пока Кроныч добрался до перуна и успокоил папашу хорошей молнией, тот успел столько всего ему растолковать, что наш громовержец после этого несколько дней не являлся на собрания богов. Потом стали выяснять, кто рассказал папе о приключениях его доченьки, и выяснилось, что это был как раз коринфский царь Сизиф. Кроныч тогда сурово заметил, что смертным не стоит лишний раз влезать в дела богов, а ябедам и нарушителям мужской солидарности не место среди живых, и попросил Аида взять дело под личный контроль.
Богини вежливо улыбнулись непристойной истории, но обсуждать её, по крайней мере в присутствии Гермеса, не стали.
Выяснив то, что ему было нужно, Гермес отправился по найденному следу Аида в Коринф. Пролетая над царским дворцом, он увидел Сизифа, обедающего в кругу семьи, и заметил, что для покойника, которого Аид ещё несколько месяцев назад собирался препроводить в свои владения, царь смотрится подозрительно бодро.
Вскоре по вызову Гермеса прибыл бог войны Арес и устроил во дворце основательный обыск. Заросшего, грязного и голодного Аида нашли в подвале. Как только его развязали, он, забыв об олимпийских приличиях и божественном хладнокровии, кинулся на грудь Ареса и разрыдался. Его пытались расспросить, но он только всхлипывал и причитал что-то невнятное. Такого страха и унижения брату Зевса ещё никогда не доводилось испытать. Его быстро доставили на Олимп, где местный врач Асклепий оказал ему первую помощь и сказал, что богу ничто не угрожает, но он пережил слишком большое потрясение, и теперь ему нужно пару месяцев отдохнуть и привести в порядок нервы.
В этом году лето закончилось необычно рано. Персефоне пришлось срочно прервать каникулы и вернуться в царство мёртвых, чтобы замещать там заболевшего мужа. Опыта у неё не было, поскольку Аид всегда вёл дела сам, она только иногда наблюдала за этим, сидя рядом. Поэтому Персефона волновалась сверх меры, путалась и делала ошибки. А работа ей предстояла большая: сразу принять всех покойников за последние несколько месяцев. Сидя на мужнином троне, она тщательно напускала на себя суровость, отчего выглядела настолько комично, что даже покойники, которым было, казалось бы, совсем не до смеха, часто улыбались, приводя богиню в ещё большее смущение.
Кроме прочего, ей пришлось заняться делом Сизифа, который и на том свете не давал богам покоя. Вызвав его, она старательно нахмурилась и, пряча глаза от его прямого и нагловатого взгляда, сказала:
- Вы уже несколько месяцев как умерли, а похоронный обряд до сих пор не проведён и положенные жертвы богам не принесены. Это непорядок. Обычаи следует соблюдать, да и боги, не получая жертв, вас держать тут не могут.
Сизиф взмахнул руками от возмущения:
- Ох уж моя жена! Стерва какая! Так-то, значит, она чтит мою память! Боги по ней, значит, задаром работать должны! Мужа родного она ни во что не ставит! Сами ведь знаете, что жёны вытворяют, только муж за порог!
Персефона не знала, но, боясь показать некомпетентность, понимающе кивнула.
- Ну уж я с ней разберусь! - продолжал бушевать Сизиф. - Вернусь домой - такое ей задам!
- Из царства мёртвых нет возврата, - смущённо заметила Персефона, повторяя с детства заученную фразу.
- Как же нету? - с недоумением спросил Сизиф. - Вы ж сами каждый год отсюда к матушке своей, дай ей боги всяческого счастья, на побывку ездите.
Персефона было открыла рот, чтобы что-то возразить, но никакое возражение ей в голову не пришло. Часто затверженные с детского сада истины на поверку оказываются полной ерундой. Может быть, необратимость смерти тоже один из таких случаев. Ведь, действительно, выходила же Персефона каждый год из царства мёртвых и возвращалась потом обратно. Да и Сизиф смотрел так уверенно, что ей просто ничего не оставалось, как только ответить:
- Ну только если совсем ненадолго. Вы там быстренько разберитесь и возвращайтесь поскорее, пока никто не заметил.
- Да уж это понятное дело! - воскликнул Сизиф. - Никто ничего не заметит: одна нога здесь, а другая там.
Последняя фраза, явственно напомнившая поговорку о человеке, стоящем одной ногой в могиле, окончательно убедила наивную богиню. Она отпустила Сизифа на землю, и он убежал действительно так быстро, что не оставил у Персефоны никаких сомнений в своей оперативности. Но возвращаться обратно он, естественно, не собирался. Эту аферу он с женой задумал заранее и был рад, что в очередной раз так ловко надул богов.
Зевс выключил ясновизор и сказал:
- Дурак он всё-таки, этот Сизиф. Пустым, бесполезным делом занимается: богов гневит, от смерти бегает. Всё равно ведь последнее слово будет за богами - на что рассчитывает?
Аид же до боли стиснул кулаки и, брызгая слюной, прошипел:
- Уж я позабочусь, чтоб ему на том свете сладко не было: такое наказание придумаю, что люди вечно будут помнить про Сизифов труд!
Собрание богов
Под присмотром Асклепия Аид стал поправляться и через некоторое время сам занялся делами подземного царства. То, что он увидел, его совсем не обрадовало.
На следующем собрании богов он взял слово и сказал такую пламенную речь, что многие присутствующие не смогли разобрать ни слова. Страдания в подвале Сизифа и последовавшая болезнь отбили у него олимпийское спокойствие и присущую богам надменную сдержанность. Он топал, размахивал руками, срывался с крика на визг, вводя коллег в смущение и недоумение.
- Ну что ты, братец! - попытался успокоить его Зевс, когда Аид замолчал, то ли закончив, то ли собираясь с новыми силами. - Тебе тяжело пришлось, мы сочувствуем и всё понимаем. Скажи только, чем мы можем тебе помочь. Может, тебе материалы какие-то прислать? Или хочешь, мы у тебя в подземном царстве гастроли Орфея устроим?
Аид опять заорал что-то неразборчивое.
- Спокойнее, брат! - дружелюбно сказал Зевс, дождавшись конца речи. Кажется, громовержец был единственным, кто разобрал какие-то слова разнервничавшегося бога. - Мы же решили эту проблему. Всё в порядке: люди теперь снова умирают. Умирают ведь, а, Гермес?
- Как мухи мрут, Кроныч! - бодро отрапортовал посланник богов и с готовностью протянул свиток со списком недавно умерших.
- Ну вот, - сказал Зевс, передавая его Аиду, - а ты беспокоишься. Вот они, покойники, разве мало?
- И где они все?! - взвизгнул Аид.
- Война нужна! - закричал Арес, вскакивая со своего места. - Будет война - будут и покойники!
- Сядь! - рявкнул Зевс. - Когда я давал тебе слово? Гермес, объясни нам, куда деваются покойники, почему они не доходят до Аида.
Гермес неохотно поднялся со своего места и проворчал:
- А что сразу я? Что мне покойники? Рожаю я их, что ли? Успехи медицины не по моей части.
- При чём тут медицина? - отмахнулся Зевс. - Мёртвых воскрешать медицина ещё не научилась, это даже боги не всегда могут.
Гермес замялся, посмотрел на Аполлона, но, не получив от него никакой поддержки, сказал, ковыряя пальцем стол:
- Ну вы же знаете Асклепия. Он парень умный и дело своё знает и любит. Иногда только увлекается и теряет чувство меры. Кто ж его за это осудит?
- То есть Асклепий воскрешает мёртвых? - резко спросил громовержец, ставя Гермеса в тупик таким прямым вопросом.
Молчание Гермеса было достаточно красноречивым ответом. Зевс, нахмурившись, включил ясновизор и быстро просмотрел, чем занимался самый известный в Элладе врач Асклепий последнее время. Сомнений не было: доктор вопреки всем обычаям и предписаниям вмешивался в то, чем разрешается заниматься только богам: в вопросы жизни и смерти. Он воскрешал мёртвых, и те, кто уже был предназначен Аиду, с его помощью успешно уклонялись от последнего путешествия в подземное царство.
Аид вскочил и снова начал было возмущённо причитать, но раскат грома остановил его. Молния пронеслась от перуна Зевса вниз, на землю. Громовержец сверился с ясновизором и удовлетворённо вздохнул: "Ну вот и нет Асклепия!"
Аид сел, но теперь вскочил Аполлон.
- В чём дело? - строго спросил Зевс.
- Асклепий мой сын!
- Да что ты говоришь! - с издевательским притворством воскликнул громовержец. - Воспитывать детей надо! Объяснять, что можно, а что нельзя. А то ведь совсем распустились! Если люди умирать перестанут, то чем же они от богов будут отличаться? Всё, собрание закончено. Налей! - Зевс отвёл в сторону руку с пустым кубком. - Да не ты! - капризно крикнул он, отдёргивая кубок, когда его дочка Геба подошла к нему с кувшином нектара. - Пусть Ганимед нальёт!
Мальчика Ганимеда Зевс недавно притащил из Трои на Олимп, обожествил, сделав его детство вечным, и всё никак не мог ему нарадоваться.
Отхлебнув, громовержец встал и, опираясь на плечо Ганимеда, пошёл к себе во дворец. До слуха богов донеслись его слова: "Ганимед, а ты уже когда-нибудь видел голого мужчину?"
Гера с ненавистью посмотрела им вслед.
Собрание закончилось, и боги разошлись. Один лишь Аполлон остался на месте и тупо глядел перед собой.
Удивительное дело: самый некрасивый из всех богов - Гефест, от которого даже родная мать отвернулась, был женат на красавице Афродите, а самый красивый бог - Аполлон не только не был женат, но и из всех богов, пожалуй, был самым неудачливым в любви. Отпугивало ли девушек его высокомерие, или каждая из них считала, что у Аполлона уж таких, как она, десятки, а у него в результате обычно никого и не было. Лишь изредка ему, казалось, улыбалось счастье, но оно было скоротечно, как молния, лишь на одно мгновение освещающая черноту затянутого тучами ночного неба.
Плодом такой скоротечной любви был Асклепий - единственное воспоминание о красавице Корониде. Она любила Аполлона совсем недолго. Даже по человеческим меркам недолго. И когда она его бросила, он её убил. А теперь не стало и Асклепия.
На бессильно повисшую руку Аполлона легла мягкая женская ладонь. С трудом подняв глаза, он увидел стоящую перед ним Геру. Если бы не печальные мысли, полностью его занимавшие, он бы удивился: Гера неприязненно относилась к внебрачным детям Зевса и обычно с Аполлоном не разговаривала, только очень сильные переживания могли бы её заставить преодолеть эту неприязнь.
- Это ужасно, Аполлон, - сказала она. - Лишиться сына из-за каприза свихнувшегося извращенца, который ради смеха размахивает перуном направо и налево, будто это какая-то игрушка.
- Я убью циклопов, которые сковали этот проклятый перун, - с трудом шевеля губами, произнёс Аполлон.
Гера пожала плечами:
- Я понимаю твой гнев, но разве циклопы виноваты? И перун не виноват, а виноват тот, кто им пользуется. Его и надо наказывать.
Аполлон с недоумением посмотрел на Геру, а та, ответив многозначительным взглядом, продолжала:
- Было время, когда он был великим богом. Время перемен, войн, катастроф, битв с титанами и гигантами. Но это великое время давно ушло. Бывший победитель заплыл жиром, обленился и выжил из ума. Он уже не хочет ни войн, ни перемен, он хочет только пьянствовать, издеваться над своими ближними и развратничать с кем попало. Богинь ему мало, смертных женщин тоже мало, он уже и скрываться перестал - прямо на священный Олимп притащил этого троянского мальчишку. Троянского! - При этом слове лицо Геры перекосилось от ярости, при нём ей сразу вспомнился оскорбивший её Парис. - Ненавижу троянцев! - вырвалось у неё.
- И что? - с безразличным недоумением спросил Аполлон.
- Что?! Ты спрашиваешь что? Ты, его лучший сын?! Твой дед Крон не спрашивал, что ему делать с его отцом, Ураном, а Зевс не спрашивал, что ему делать с его отцом.
- Серпом по яйцам и в Тартар4, - всё таким же безразличным тоном ответил Аполлон. - Ты предлагаешь устроить заговор?
- Заговор! - яростно прошипела Гера. - Свяжем, оскопим, отправим в Тартар. Ты займёшь его место. Никто не станет нам мешать! Его все ненавидят. Но слишком многих к заговору привлекать не будем. Хватит нас и Фетиды.
- Фетида? Она-то при чём?
- Она Зевса больше всех ненавидит. Когда она ему отказала, он насильно выдал её замуж за смертного. Теперь она только и думает, что о мести. Пусть отвлечёт его. Он-то о ней ничего не подозревает.
- Откуда ты всё это знаешь?
Гера мрачно усмехнулась:
- Я многое знаю, Аполлон.
Женихи Елены
Весть о совершеннолетии самой красивой девушки в мире разнеслась по Элладе. Все неженатые цари и царевичи отправились в Спарту к царю Тиндарею, чтобы попытать счастье в качестве жениха прекрасной Елены. Тиндарей принимал всех, день за днём не прекращался пир у него во дворце. Гостеприимство Тиндарея ни у кого не могло вызвать нареканий, но сам он был мрачен и неразговорчив. Вино и кушанья на столе не иссякали, но несчастное, извиняющееся выражение не сходило с лица хозяина, а среди гостей росло недовольство: за всё время сватовства никто из них ни разу не увидел красавицу Елену, а Тиндарей упорно не хотел говорить о её замужестве, никак не давал понять, кого он хочет видеть своим зятем. Еда и вино уже не лезли в рот женихам, и чем больше они нервничали, тем несчастнее становилось лицо Тиндарея. Когда гости спрашивали его о дочери, он отвечал уклончиво, но неизменно вежливо. Лишь раз сорвался: когда один из женихов, пытаясь польстить Елене и её отцу, стал перечислять ходившие по Элладе легенды о её красоте и среди прочего упомянул лебединую поступь, Тиндарей вдруг стукнул кулаком по столу, вскочил и закричал:
- Неправда! В ней нет ничего лебединого!
- Но это же только поэтический образ, - растерянно возразил жених.
Тиндарей густо покраснел, опустился на своё место и пробормотал извиняющимся голосом:
- Конечно, я это понимаю. Поэтический образ. Просто я... не люблю лебедей.
Короткое время все молчали, потом заговорили снова, но уже не так громко. Тосты и речи прекратились, все только мрачно ели, пили и тихонько между собой бранили хозяина.
Одиссей - царевич с острова Итака сидел в стороне и думал о том, что не так уж ему нужна эта Елена, которую он ни разу не видел, что это общество ему уже настолько опротивело, что окажись он среди женихов ещё раз, то уж точно не сдержался бы: взял бы лук и перестрелял их всех, и что поведение Тиндарея странно и подозрительно, и надо бы узнать, в чём тут дело. Стоило ему это подумать, как Тиндарей вдруг сам пробежал мимо него и, странно подмигивая, шепнул не своим голосом: "Одиссей, зайди ко мне - надо поговорить". Сказав это, он поспешно смешался с толпой и пропал. Удивлённый царевич поднялся и пошёл к Тиндарею.
Когда он вошёл к царю, тот посмотрел на него с таким удивлением и испугом, будто вовсе не ожидал его увидеть. Одиссей смущённо стоял в дверях и ждал, пока тот заговорит, но Тиндарей молчал, и Одиссею пришлось начать самому. В конце концов, он и так хотел поговорить со странным папашей.
- Тиндарей, объясни, наконец, почему ты прячешь от нас Елену. Если ты не хочешь выдавать её замуж - так и скажи, и мы разъедемся по домам. Не может же всё это вечно продолжаться. Если не знаешь, кого из нас выбрать, - устрой испытание, как это всегда делается.
Губы Тиндарея задрожали. Казалось, он готов был расплакаться.
- Хорошо, что ты зашёл, Одиссей. Наверное, я должен кому-то всё рассказать, а ты мне кажешься единственным разумным человеком в этой банде. Конечно, я хочу, чтобы Елена вышла замуж, но страшные пророчества не дают мне покоя, и я не знаю, что мне теперь делать. Ещё когда она была девочкой, мне предсказали, что её похитят и из-за этого случится великая война, долгая и кровопролитная.
- Ну, это-то пустяки, - улыбнувшись, ответил Одиссей. - Все ведь знают, что её уже похищал Тезей, а её братья пошли на Тезея войной и освободили Елену. Вот тебе и похищение, и война. Так что старое пророчество, о котором ты говоришь, уже сбылось, и бояться больше нечего.
- Это не то, - возразил Тиндарей. - Кастор и Полидевк действительно отправились тогда вслед за Тезеем, но дома его не застали, а воевать с ними никто не собирался, и Елену отдали без боя. Так что, как видишь, никакой войны тогда не было, тем более долгой и кровопролитной. Она нам только предстоит.
- Ну, пророчества не всегда следует понимать буквально... - возразил было Одиссей, но Тиндарей только помотал головой, показывая, что он всё-таки понимает пророчество буквально, и продолжил:
- А недавно, примерно за месяц до совершеннолетия Елены, мне явилась во сне Афродита и пригрозила страшными бедами, если я без её указания выдам Елену замуж. Но как именно она даст мне это указание, она не сказала. Я человек богобоязненный и никогда ничего против воли богов не делаю. Но как исполнить волю богов, если они ничего не объясняют?
- Ну тогда давай я объясню, - сказал Одиссей. - С твоим выбором женихи могут и не согласиться, но если Елена сама выберет себе мужа, то против этого никто ничего сказать не посмеет. Про это и Афродита говорила, она же богиня любви: если Елена пойдёт замуж по любви, то это и будет знак Афродиты.
Тиндарей подумал и возразил:
- Даже если все согласятся, найдётся один, кто будет против. Он похитит Елену у мужа, и начнётся война, в которой одни одного поддержат, а другие другого. Этого я и боюсь.
- И на это можно найти меры, - сказал Одиссей, подумав немного. - Пусть женихи дадут клятву, что все вместе пойдут войной на всякого, кто воспротивится выбору Елены. Тут же царевичи со всей Эллады - никто не решится воевать против всей Эллады.
Тиндарей задумался, ища возражения. Лицо его всё больше прояснялось.
- А ведь верно! - сказал он наконец.
Он бросился к Одиссею, стал обнимать, жать руки, говорил, что считает его своим лучшим другом, что умнее его нет никого во всей Элладе, что завтра же он сделает всё, как сказал Одиссей.
Действительно, на следующий день Тиндарей принёс в жертву коня, и все женихи поклялись на этой жертве, что согласятся с выбором Елены, придут на помощь её мужу и будут воевать со всяким, кто воспротивится их семейному счастью.
Сразу после этой торжественной клятвы Тиндарей объявил, что Елена прямо сейчас выйдет к женихам, и тому, кого она назовёт, он отдаст её в жёны.
Женихи длинной шеренгой построились перед дворцом. Одиссей стоял где-то посередине и смотрел, как двери раскрылись и на пороге появилась прекрасная Елена. Невольный вздох пронёсся по шеренге женихов. Красота царевны превзошла все их ожидания. Пожалуй, каждый из них действительно был готов прямо сейчас схватить её и увезти к себе, но по бокам Елены стояли её братья, Кастор и Полидевк. Судя по тому, что у каждого на поясе висел меч, Тиндарей всё-таки не совсем доверял женихам. Елена рассеянно оглядела строй юношей. До Одиссея донеслись её тихие слова:
- А что, похищать разве не будут?
- Тебя уже похищали, дура! - сердито прошептал один из братьев. Кастор и Полидевк были так похожи друг на друга, что никто, кроме них самих, не смог бы точно определить, кто из них это сказал.
- Сам ты дурак! - буркнула в ответ Елена и с мрачным видом спустилась к женихам.
Она шла вдоль строя, останавливаясь перед каждым, и внимательно рассматривала. "Будто товар на рынке выбирает", - подумалось Одиссею.
Наконец царевна остановилась перед ним. На мгновенье их взгляды встретились, и Одиссей вдруг почувствовал, что исчезает, тонет в этих зелёных, невероятных глазах. Он не видел, как один из братьев легонько ткнул Елену локтем в бок. Та резко обернулась, со злостью толкнула брата обеими руками и, полоснув по Одиссею злобным взглядом, как острым мечом, ткнула пальцем в стоящего рядом царевича Менелая:
- Вот этот!
Менелай пошатнулся и не упал только благодаря поддержавшему его Одиссею. Он завертелся то в одну, то в другую сторону, беззвучно шевеля губами и разводя руками, как рыбак, показывающий, какую рыбу он поймал. Строй женихов распался, и вскоре счастливый победитель остался один. Все остальные, недовольно ворча, отправились восвояси.
Одиссей с удивлением заметил, что не чувствует к Менелаю зависти. То, что он испытал от взгляда Елены, было невероятно, ни с чем не сравнимо, но он не хотел бы когда-нибудь испытать это ещё раз. Одиссей слишком гордился своим умом, которого чуть было не лишился, постояв один миг под взглядом этих умных зелёных глаз.
Неожиданно его кто-то схватил за локоть. Обернувшись, он увидел перед собой Тиндарея. Одиссей привык уже за последнее время к его несчастному, извиняющемуся взгляду, но сейчас Тиндарей превзошёл в этом сам себя.
- Прости меня, Одиссей! - взмолился он.
Одиссей спокойно пожал плечами:
- За что простить?
- Я говорил Елене, я говорил ей, чтобы она выбрала тебя, но у неё такой характер! Не сделает уже потому, что я об этом попросил. Вся в мать!
Одиссей снова пожал плечами:
- Это не важно.
- Нет, важно! - упрямо настаивал Тиндарей. - Ты мне так помог, просто спас, лучшего зятя я и представить себе не мог, а теперь ты уйдёшь ни с чем. Я не допущу этого. Никто не назовёт меня неблагодарным.
Одиссей хотел что-то возразить, но Тиндарей не дал ему ничего сказать:
- Мой брат выдаёт сейчас замуж свою дочь. Я поговорю с ним, и ты вернёшься домой с молодой невестой. Пенелопа прекрасная девушка, ты не пожалеешь.
- Хорошо, спасибо, - вежливо, но без энтузиазма ответил Одиссей. - Ладно, посмотрю, что это за Пенелопа.
Гера и Афина сидели, прильнув к экрану ясновизора.
- Что показывают? - небрежным тоном спросила проходившая мимо Афродита.
- Потрясающие новости! - воскликнула Афина. - Ты слышала, красавица? Тиндарей выдал замуж свою дочку!
Афродита замерла.
- Какую ещё дочку? - срывающимся голосом спросила она.
- Как какую? Ты разве не знаешь? Елену Прекрасную - самую красивую девушку в мире. После тебя, конечно.
Лицо Афродиты покраснело от гнева.
- Как это выдал?! Кто ему позволил?! Что за своевольство такое?!
Гера обернулась к ней с ироничной улыбкой:
- Да ты заговариваешься, красавица! Разве выдать замуж собственную дочку - своевольство? С каких пор на это надо у кого-то спрашивать разрешение? Он, правда, сперва не хотел, но Одиссей его уговорил.
- Какой ещё Одиссей?! - в бешенстве прокричала богиня любви. - Что он суётся не в своё дело?!
Гера смотрела на неё с торжеством и наслаждением.
- А ты разве не знала, красавица, что смертные обожают влезать не в своё дело? И что это ты так разволновалась, милая? Аж вся пятнами покрылась! Или у тебя были какие-то свои планы на Елену Прекрасную? Ну тогда извини!
- Идите вы все! Ничего я не разволновалась! - рявкнула в ответ Афродита и, сердито шмыгнув носом, под смех богинь побежала к себе во дворец.
- Она-то, дурочка, приберегала Елену для своего любимчика Париса! А невеста-то уже замужем! Вот незадача!
- Это я надоумила Одиссея поговорить с Тиндареем, - похвасталась Афина.
- Да я уже поняла. Здорово ты замаскировалась: Одиссей наверняка не догадался, что его позвал не Тиндарей.
- Одиссей мне нравится, - сказала Афина. - Очень умный. Для смертного, конечно, - я гораздо умнее.
Филемон и Бавкида
Между серым, затянутым тучами небом и вершиной Олимпа висела привязанная золотой цепью богиня Гера. Её муж, громовержец Зевс, мрачно смотрел на неё, сидя на троне. У ног Зевса, облокотившись на его колено, примостилась красавица Фетида.
Это необычное зрелище могло бы привести в недоумение всякого. Где-то в глубине своей божественной души Гермес, возможно, отметил, что что-то тут не так, но виду не подал и поздоровался как ни в чём не бывало, вежливо кивая каждому, к кому обращался:
- Привет, Кроныч! Здравствуй, Кроновна! И ты, Нереевна, тоже здравствуй! Хорошего дня! Как поживаете?
Зевс повернул к нему тяжёлый, усталый взгляд и, не отвечая на приветствие, буркнул:
- С ним ещё поздороваться не забудь, - и показал пальцем себе за спину.
Только сейчас Гермес обратил внимание на тень, возвышавшуюся за спиной Зевса. Стоявший там был так огромен, что казался просто тёмным фоном, сливающимся с таким же тёмным небом, потому Гермес его и не заметил, когда вошёл, теперь же он медленно поднял глаза, потом запрокинул голову, чтобы разглядеть нового собеседника, и всё таким же спокойным, но немного дрожащим голосом сказал:
Зевс поводил исподлобья сердитым взглядом, рассматривая продолжавшего казаться невозмутимым Гермеса, и вопросил, кивнув на Геру:
- Ну и что ты об этом думаешь?
- Дела семейные, - беспечно ответил Гермес. - Мне, холостому, эти радости недоступны.
- Заговор они против меня затеяли, - пояснил громовержец. - Эта... и с ней ещё пижон Феб. Связали, хотели кастрировать. Придурки! Хорошо, что Фетида предупредила...
- Предательница! Уж и доберусь я до тебя! - отчаянно завопила с небес Гера.
- А ну, заткнись! - рявкнул на неё Зевс, потрясая округу раскатом грома. - Не перебивай, когда я говорю, старая перечница! Фетида, в общем, помогла: привела гекатонхейра. Он-то этим путчистам мозги и вправил. Что озираешься?
- Ищу Феба нашего, Аполлона Зевсыча. Ты его, надо полагать, тоже где-то рядом подвесил.
- Нет, его не подвесил - он мне не жена пока ещё. Дружка твоего Аполлона я продал в рабство. Что-то не так?
Гермес с удивлением развёл руками: "Скажешь тоже, Кроныч! Что тут может быть не так!" - и Зевс мрачным голосом уточнил вопрос:
- Может, ты тоже хочешь устроить заговор?
- Конечно хочу! Ведь ты продашь меня какому-нибудь доброму человеку, который будет со мной хорошо обращаться и не станет нещадно эксплуатировать, как ты, - беспечно ответил Гермес.
- Паяц! - буркнул Зевс, отворачиваясь. Лучик солнца прорвал облака. - Эй, Ганимед! Налей! И этому клоуну тоже - он поднимает мне настроение.
Выпив залпом кубок нектара, громовержец подпёр голову ладонью и задумчиво сказал:
- Это ведь я ещё по-доброму с ними. Мог бы и в Тартар или приковать, как Прометея. Только ведь то Прометей был. Титан! При всех недостатках уважения достоин, а эти... - Громовержец сплюнул. - Вдвоём на одного смелые, а как увидели гекатонхейра, так сразу обделались. С ними и бороться стыдно. Ещё подумают, что я их боюсь! Кого боюсь? Аполлона?!
Говоря это, он почему-то посмотрел на Фетиду, и та улыбнулась ему в ответ.
"Нет, - подумала она, - не Аполлона тебе следует бояться. Бойся моего сына!"
"Ну, это мы ещё посмотрим", - подумал Зевс.
"Какая же ты дура, Фетида!" - не сдержавшись, подумал Гермес.
"Да нет, не дура. Просто наивная и в наших олимпийских делах несведущая", - снисходительно подумал Зевс.
Фетида не поняла случившегося обмена мыслями, но почувствовала смутное беспокойство от переглядок между богами и, взволнованно погладив бороду Зевса, попросила:
- Зевс Кронович, за всё, что я сделала для вас, обещайте позаботиться о моём сыне и защитить его в случае опасности.
- Конечно, Фетида, - рассеянно ответил Зевс. - Всё, что от меня зависит. Водами Стикса клянусь.
Он расправился с очередным кубком нектара и продолжил свои рассуждения:
- Аполлон мне не враг. Я его быстро перевоспитаю. Если я кого и боюсь, то не богов.
- А смертных? - спросил Гермес.
Зевс подозрительно на него посмотрел:
- Чего?
- Ну, если ты боишься не богов, то, значит, боишься смертных.
- Я этого не говорил.
- Ты это подумал.
На горизонте сверкнула молния. Зевс строго погрозил Гермесу пальцем:
- Ты это брось!
- Виноват, Кроныч. Не повторится.
Зевс велел налить ещё, слез с трона, нетвёрдой походкой подошёл к Гермесу и, чокнувшись с ним, сказал:
- Ладно, хватит об этом.
Вскоре они лежали на вершине Олимпа и, свесившись, плевали вниз, метясь в лысину какого-то философа. Оба никак не могли попасть, и Зевс в раздражении уже потянулся к перуну со словами "Уж сейчас не промахнусь", но Гермес перехватил его руку и заплетающимся языком сказал: "Не надо привлекать к себе внимание".
Зевс перевернулся на спину, положил ногу на ногу и, глядя на покачивающуюся сандалию, вдруг снова вернулся к старой теме:
- Богов запугать несложно. Я им на целую вечность такое могу устроить, что они света невзвидят. А смертным? Ну, разражу его молнией. А ему этого и надо. Они ж все только и мечтают, что о быстрой смерти.
- Ну, не только, - лениво возразил Гермес.
- О быстрой смерти и славе. А тут ему сразу и слава: "Смотрите, его сам Зевс разразил! Небось, великий человек был". И давай ему памятники ставить, поклоняться как богу. Цветы станут в жертву приносить. Не мне жертву, а ему. И кто кого в результате победил?
- Зато боги всё могут.
- Могут! - запальчиво ответил Зевс. - Только не делают. Богам торопиться некуда. И получается, что иной смертный за свою короткую жизнь больше всего натворит, чем иной бог за целую вечность. - Зевс немного помолчал. - Странные они. Вроде как мы, а не такие. Зря я, наверное, доверил их создание Прометею. Надо было самому. Может, тогда бы лучше в них разобрался. Истребить их всех разом можно, но кто нам тогда жертвы приносить будет? Жертвы, правда, отбросы. Лучшее-то сами съедают, а нам дрянь всякую в жертву приносят. Но ведь не будет смертных - и таких жертв не будет. А бабы у них хорошие. С нашими не сравнить. В наших свежести нет. Афродита, например, старше меня, а всё девочку из себя строит. И мозги как у курицы. Богини зато выносливее. Смертная чуть что, так сразу помрёт, вот и приходится образы всяких зверушек принимать, чтоб их не повредить.
- Жертвы приносят, бабы хорошие, - подытожил поток сознания своего шефа Гермес. - Что ж тебе в них не нравится?
- Всё не нравится. Не понимаю я их!
- Так ты с ними не общаешься. Как же их понимать, если ты их и не видишь вблизи?
Зевс сел, осенённый неожиданной идеей:
- А что, Гермес, пошли к смертным! Прямо сейчас.
Ещё относительно трезвый Гермес скептически глянул на громовержца:
- В таком виде?
- Нет, конечно. Я образ приму. Жука-носорога. Нет, лучше просто носорога. В таком образе я ещё никому не являлся.
Гермес нахмурился:
- Какого носорога, Кроныч? Ты что, по бабам собрался? Хочешь, чтоб на нас пальцами показывали? Прими нормальный человеческий облик, оденься по-современному и не сияй всей своей славой как лампада, а то смертных кондрашка хватит.
- Верно! - согласился Зевс и поспешно скрылся во дворце.
Через несколько минут он снова выбежал - в новом виде. Гермес только всплеснул руками:
- Что это?
- А чего? Они сейчас так одеваются. Ты на Ганимеда посмотри.
- Ганимед ребёнок. Так только дети одеваются. В подростка превратись, что ли.
- Ну вот ещё! Может, мне вообще в женщину превратиться?
- Только этого не хватало! Меня же все за твоего мужа принимать станут.
Гермес притащил ясновизор и стал показывать Зевсу, как одеваются люди. После некоторых препирательств костюм человека удалось согласовать. Зевс всё-таки внёс кое-какие довольно спорные дизайнерские новшества, но в целом он теперь мог сойти за нормального пожилого грека.
Вскоре перед небольшой компанией, пившей вино у храма Зевса, появились двое прохожих: молодой с крылышками на сандалиях и такими же крылышками на шляпе и пожилой - довольно странно одетый и явно уже не совсем трезвый.
- Ух ты! Люди! - удивился старик.
"А ты кого ожидал тут увидеть?" - ехидно подумал молодой.
- А сами вы что, не люди? - спросил юноша, разливавший вино.
- Мы вроде как бродячие философы, - ответил молодой прохожий с крылышками. - Ходим по миру, мудрость собираем. Есть у вас тут мудрость?
- Конечно есть. Полная амфора. Пить будете?
- А то ж! - радостно воскликнул пожилой прохожий.
"Не стоило б тебе мешать нектар с вином", - подумал было Гермес, но Зевс только мысленно отмахнулся:
"Пустое!"
"Разбавь водой!" - только и успел подумать Гермес, но Зевс выпил поданную кружку залпом, не обратив на его мысли никакого внимания.
- Ух ты! - с уважением сказали греки. - Силён. Как скиф пьёт - не разбавляет5.
- У него двоюродная бабушка была из скифов, - соврал Гермес. - Ему всё нипочём.
В доказательство этих слов Зевс заковыристо и многоэтажно выругался по-скифски, чем ещё добавил к себе уважения у собутыльников.
- А он по-гречески понимает?
- А то ж! - гордо ответил Зевс, набирая воздуху.
"Только не цитируй Гомера, - подумал Гермес, - он ещё не родился".
"Гомер не родился, но его стихи вечны", - мысленно ответил громовержец, но ничего не сказал.
Земля вдруг содрогнулась. Люди вскочили. Зевс растерянно посмотрел на Гермеса. Всё вокруг опять мелко подскочило.
"Задержи дыхание", - мысленно посоветовал Гермес.
Зевс надул щёки, и толчки прекратились, но, когда он выдохнул, снова возобновились. Гермес с силой хлопнул его по спине.
- Садитесь, - сказал он собутыльникам. - Землетрясения не будет. Поверьте опытному философу.
Люди сели, и Зевс опять протянул свою кружку. Гермес попытался отстранить наклонившуюся к ней амфору, но Зевс оттолкнул его руку.
- Давай, лей! - сказал он. - Полную лей, ты что, краёв не видишь?!
Он опять выпил залпом, и через несколько секунд никто уже не видел ни краёв, ни даже собственного носа, такой густой туман окутал город. Испуганный Гермес нащупал тело рухнувшего громовержца и, взвалив его на плечи, поспешно попрощался с людьми. Пройдя пару кварталов, он понял, что далеко так не уйдёт.
- Кроныч, а ведь я не дотащу тебя до Олимпа, - сказал он. - Хорошо ещё, что ты не обернулся носорогом - в тебе и так весу как в боевом слоне с десятком наездников. Сколько ж мрамора на тебя ушло, мать моя богиня!
Туман между тем стал потихоньку развеиваться.
- Ничего, мои люди гостеприимны. Переночуем у кого-нибудь, - пробурчал громовержец. Его божественное сознание оставалось ясным - только человеческое тело подвело.
- Ну ты не очень-то обольщайся, - проворчал Гермес и постучался в ближайшую дверь.
- Валите отсюда, алкаши! - послышалось из-за закрытой двери.
- Спутали с кем-то, - пояснил Гермес.
- К жене своей иди - тут тебе не вытрезвитель! - ответили из-за другой двери.
- Жлобы! - проворчал Зевс. - Затоплю весь ваш город на хрен!
- Тебя что, тошнит? - озабоченно спросил Гермес.
- Нет, завтра с утра затоплю.
- Завтра с утра тебе будет не до этого, - со знанием дела предсказал Гермес. - Ничего, сейчас получится. Бог троицу любит.
- За что?
- Да так, просто. Число хорошее, на три делится.
- И какой бог его любит?
- Не важно. Я, например.
Но и в третьем доме загулявшие боги не встретили понимания. Только уже у самых городских ворот им открыла дверь какая-то пожилая женщина.
- О боже! - воскликнула она, взглянув на Зевса!
- Я вас слушаю, - пробурчал тот, не поднимая глаз.
- Что с ним?
- Дедушка мой, - жалобным голосом ответил Гермес, стараясь дышать в сторону, - совсем с дороги устал, идти не может. Пустите переночевать.
Старушка пропустила их в дом, гости упали на солому у входа и тут же заснули.
Когда Гермес проснулся, Зевс уже сидел рядом с ним и, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, бормотал:
- Вино - отрава. Запретить людям пить навечно. Всё зло от вина.
- Просто некоторые пить не умеют, - заметил Гермес.
- Нечего тут уметь. Алкоголь - яд, как его ни пей.
- Дионис с тобой не согласится.
- В Тартар Диониса, чтоб людей не спаивал.
- Проснулись уже? - послышался голос хозяйки. - Сейчас я вам завтрак приготовлю.
Хозяйка вышла во двор, и перед богами появился хозяин - благообразный старичок.
- Доброе утро, гости дорогие, - сказал он. - Я Филемон, это жена моя Бавкида, а вас как звать?
Знакомство прервал истошный птичий крик во дворе. В дом ворвался перепуганный гусь. За ним вбежала Бавкида, пытаясь поймать вырвавшуюся птицу, но возраст не позволял ей проявить необходимую ловкость. Бешено гогоча, гусь бросился к Зевсу. Тот слабым голосом что-то прогоготал в ответ.
- Он говорит по-гусиному? - удивился Филемон.
- С акцентом, - ответил Гермес. - Вообще-то он лебединый изучал.
- Оставьте вы этого гуся. Что в нём мяса! - устало сказал громовержец, и стол сам собой покрылся множеством изысканных яств, некоторые блюда даже не помещались и падали на пол. - От нашего столика вашему, - сказал Зевс. - Спасибо за ночлег.
Хозяева со страхом и недоумением смотрели на гостей и на накрытый стол.
"Сказать?" - подумал Гермес.
"Да что уж там!" - подумал Зевс.
- Это Зевс. Я Гермес.
Хозяева хотели опуститься на колени, но Гермес знаком показал, что этого делать не надо, и пригласил их за стол.
Гости с аппетитом приступили к завтраку - их человеческие тела устали после вчерашнего и сильно проголодались. Хозяева не решались притронуться к кушаньям, какие они до этого даже никогда и не видели.
Когда-то некий царь Салмоней выдавал себя за Зевса и был за это поражён молнией. С тех пор никто не решался на такое самозванство. Да и доказательства, предъявленные гостем, говорившим по-гусиному с лебединым акцентом и запросто достававшим еду, качеством и количеством недоступную простому смертному, были так убедительны, что старики не могли не поверить, что перед ними действительно повелитель богов Зевс.
Некоторое время завтрак проходил в полном молчании.
"Ты хотел пообщаться с людьми", - мысленно напомнил Гермес.
- А что, Филемон, - сказал громовержец, - как мне тебя отблагодарить за гостеприимство?
- Никак, - ответил старик. - Мы вас просто так пустили. Как водится.
- Бескорыстие нынче дорогого стоит, - милостиво улыбаясь, сказал Зевс. - Но уж царём-то я тебя сделаю.
- Не надо. Я не умею.
- Чего ж тут уметь? Сиди на троне и правь.
- Я гончар, господи, всю жизнь был гончаром, как мой отец - он меня этому и научил. Тоже дело не сложное - сиди и лепи. А только кто не умеет, с этим не справится. Из царя гончар не получится, а из гончара не получится царь.
- Случаи были. Разные люди становились царями.
- Оттого и беды, что царями кто попало становился. Был хороший гончар - и не стало, а стал вместо него плохой царь. И кувшинов не делает, и правит плохо. Если плохой гончар царём станет - не так худо, но от плохого царя всё-таки вреда людям больше, чем от плохого гончара.
- Ну ладно, не хочешь царём - давай я тебя богачом сделаю.
- Не надо. Ночлег на соломе того не стоит, а мне лишнего не нужно. Никогда никому не был должен и на старости лет не собираюсь.
"Он что, не верит в моё бескорыстие?" - подумал Зевс.
"Не верит", - подумал Гермес.
"А что, смертные все такие недоверчивые?"
"Не все. Только самые старые и опытные. Они знают, чего ждать от богов".
"Надо бы сократить продолжительность жизни. Старики слишком много знают".
- Ну ладно, - сказал Зевс, - власть тебе не нравится, богатство ты не любишь, а что ты любишь?
- Жену люблю.
Зевс недоверчиво посмотрел на старушку Бавкиду. Что тут любить? Может, когда-то она и была красавицей, но так давно, что теперь уж никто не вспомнит.
Громовержец подмигнул Филемону и сказал:
- А хочешь, я её снова семнадцатилетней сделаю.
- Не надо! - испугался Филемон. - Что я с ней семнадцатилетней делать стану? Я сам-то уже давно не мальчик. Над нами же люди смеяться будут. Я её такую люблю, как сейчас.
- Не делай меня молодой! - взмолилась Бавкида. - Умрёт Филемон - как же я жить без него буду?!
- Верно, - сказал Филемон. - Нам друг без друга не жить. Так что если хотите сделать нам хорошо - сделайте так, чтобы мы и в царство мёртвых отправились вместе, как жили, чтоб никто никого не ждал.
- Хорошо, - несколько разочарованно ответил Зевс. - Если вы ничего другого не хотите, то, клянусь водами Стикса, вы будете жить долго и счастливо и умрёте в один день.
"Пошленькая формулировочка", - подумал он.
"Да уж", - подумал Гермес.
Возвращаясь на Олимп, Зевс был хмур и задумчив.
"Всё-таки не понять мне этих смертных, - рассуждал он. - Царём он быть не хочет, богачом не хочет - жену ему подавай, причём ту же, что и всегда. Будь я смертный - помер бы от тоски. Может, они специально себе жизнь обедняют, чтобы умирать было не жалко? С другой стороны, сколько он прожил со своей Бавкидой? Несколько десятков лет. А попробовал бы он несколько веков с ней прожить. Тоже ведь, небось, надоела бы. Или не надоела?.."
Зевсу вспомнилась Гера, какой она была, когда он только ухаживал за ней. Она с тех пор совсем не переменилась, но он видел её другой, когда, обернувшись кукушкой, грелся у неё на груди.
"Наверное, я мог бы прожить без неё, - подумал он. - Любви уже нет, конечно, но без неё было бы, пожалуй, скучно".
На Олимпе Зевс отвязал золотую цепь и опустил Геру на землю.
- Слезай уж. Амнистия, - сказал он.
Часть вторая.
Похищение Елены
Во всяком случае, мудрым является тот, кто не заботится о похищенных женщинах. Ясно ведь, что женщин не похитили бы, если бы те сами того не хотели.
Геродот. История
Корабль Энея
Семейный завтрак царя Приама начался в тишине. Троянский царь был задумчив и сосредоточен. Его томила какая-то забота, которой он не хотел делиться со своими близкими.
Тишину прервал его старший сын Гектор.
- Я видел какой-то незнакомый корабль, - сказал он, больше чтоб нарушить молчание, чем ради самой новости: незнакомые иноземные корабли не были редкостью в Трое.
- Что за корабль? - рассеянно спросил Приам.
- Не знаю. Для торгового слишком мал, но и на военный не похож. И очень красивый. Я таких красивых ещё не видел. Мастерская работа. Не иначе как какой-нибудь царь решил нас навестить. Кто бы это мог быть?
- Этот корабль принесёт нам горе, - всхлипнула Кассандра.
Приам недовольно поморщился.
- Не говори с набитым ртом, - сказал он и ответил Гектору: - Если царь, то скоро узнаем.
Вскоре действительно вошёл слуга, чтобы доложить о прибытии гостя, но не успел он заговорить, как двери распахнулись и в зал ворвался удивительно красивый юноша. Его сияющее радостью лицо показалось Парису знакомым, хотя он точно никогда раньше не видел этого молодого человека.
- Здравствуйте, дядя Приам! - закричал юноша, размахивая руками и даже подпрыгивая от восторга. - Вы меня не узнаёте? Я Эней!
Троянский царь в первый раз за всё утро улыбнулся:
- Неужели Эней? Как же ты вырос! Тебя и не узнать. Садись, позавтракай с нами.
Эней тут же бросился к столу и с аппетитом принялся за еду. Он так торопился увидеть родню, что не поел на корабле. Но говорить он при этом не переставал:
- Мама сказала, у вас в семье радость - сын нашёлся.
- Это несчастье! - сказала Кассандра - тихо, даже и не рассчитывая, что её услышат. Её и не услышали.
А Эней быстро оглядел всех присутствующих и указал на Париса.
- Это ты! - сказал он. - Я тебя сразу узнал. Мама тебя так и описывала. Она тебе привет передаёт, говорит, что помнит. Дружить с тобой и помогать тебе велела.
- Я знаю твою маму? - удивился Парис.
Эней на секунду перестал жевать и недоумённо уставился на Париса. Он считал, что его маму не знать невозможно.
- Конечно знаешь. Её все знают. Моя мама - богиня Афродита.
Теперь Парис понял, где он видел это лицо. Эней был похож на Афродиту, насколько вообще мужчина может быть похож на женщину. Парису стало стыдно, что он это сразу не понял, но Эней уже забыл об его оплошности и продолжал болтать:
- Она сразу велела строить корабль. Это лучший в мире корабль, самый красивый - его сам Ферекл строил, а проект мама нарисовала. Она велела плыть нам на этом корабле в Спарту, к царю Тиндарею. Дядя Приам! Ты же отпустишь Париса в Спарту?
- Конечно отпущу. Это ведь воля богов. К тому же я уже слышал, что Тиндарей недавно выдал дочку за царевича Менелая. Пусть Парис передаст ему мои поздравления. Моему сыну надо учиться дипломатии.
Эней вскочил из-за стола:
- Здорово! Парис! Побежали на корабль! Там уже всё готово.
- Не надо! - пискнула Кассандра, но Приам строго на неё посмотрел, и она опустила полные слёз глаза.
Парис тоже вскочил и вместе со своим новым другом побежал к кораблю. Афродита помнила о нём и о своём обещании! Там, на корабле Энея и в далёкой Спарте, его ждала судьба, полная трагических и комических приключений, диктуемая благодарностью одной богини и местью двух других.
Корабль, задуманный богиней и построенный мастером, действительно был очень красив. На носу его стояла сама Афродита. Искусно вырезанная из дерева, она казалась живой. Парис помахал ей рукой, а она улыбнулась и подмигнула ему в ответ.
На палубе путешественников встретил голый мальчик с колчаном и луком за спиной.
- Это Эрот, мой старший братик по матери, - представил его Эней.
- Младший? - переспросил Парис.
Эней улыбнулся.
- Нет, старший, - ответил он. - Он всегда таким был. Не взрослеет почему-то. А так он меня намного старше. Зачем-то увязался с нами. Ну, ничего - с ним веселее.
У Энея была странная семья.
- А твой папа царь? - спросил его Парис.
- Нет, - ответил Эней, - он пастух, хоть и из царского рода.
- Понимаю. У меня такая же история вышла.
- Нет, у тебя другое дело. Папа, конечно, мог бы стать царём, если бы скрыл, что у него было с мамой. А он не скрыл, вот Зевс его и наказал. Ну, это ничего. Мне больше нравится быть сыном Афродиты, чем сыном царя.
Пока они это говорили, корабль отчалил, гребцы налегли на вёсла, и герои помчались в Спарту навстречу своей судьбе.
Между тем царь Приам закончил завтрак. Лицо его снова омрачилось. Он встал и неохотно направился в тронный зал.
- Агелая привели? - спросил он у слуги.
- Уже ждёт.
- А этот?
- Уже там.
Приам тяжело вздохнул:
- Это хорошо, что там.
Усевшись на троне, он велел позвать своего главного пастуха Агелая.
Войдя, тот поклонился царю и стоявшему возле трона богу Аполлону. Царь ответил лёгким движением век, а бог, постояв секунду неподвижно, вдруг сам поклонился с такой издевательской учтивостью, что пастуху стало не по себе. Он вопросительно посмотрел на царя, не понимая, что это Аполлону вздумалось над ним смеяться, но Приам только ещё больше помрачнел.
- Значит, Агелай, Парис у тебя стада пас? - произнёс он. - А теперь, значит, не пасёт. А вместо него у тебя, значит, никого нет. Людей, то есть, тебе не хватает.
- Не хватает, - подтвердил Агелай. - Время сейчас мирное, в плен никого не берут, потому хороших рабов не достать, а плохим царское стадо не доверишь. Преступникам каким-нибудь осуждённым.
- Зря ты так об осуждённых, - неожиданно возразил Приам. - Ты же их всех не знаешь. Может быть, им надо честным трудом искупить свою вину перед обществом, чтобы вернуться на свободу незапятнанным, с чистой совестью.
Агелай удивлённо посмотрел на царя, а тот отвёл взгляд, будто сам устыдился своих высокопарных слов. Приам собрался с мыслями и сказал:
- Есть у меня, Агелай, для тебя работник. Хороший, умелый. Оступился. С каждым бывает. Но это не нашего ума дело. Наше дело - вернуть его обществу таким же непорочным, каким мы его всегда знали. Дать ему, то есть, возможность добросовестным трудом восстановить своё честное имя.
Агелай посмотрел на него вопросительно. Приам кивнул на Аполлона, Агелай тоже перевёл взгляд на бога. Аполлон же продолжал стоять неподвижно, лицо его ничего не выражало, кроме неизменной гордости и божественного достоинства.
От кощунственных слов царя у Агелая всё внутри сжалось. Не дождавшись божественного гнева, он подумал было, что это шутка, и попытался засмеяться, но царь и бог смотрели на него совершенно серьёзно.
- Как же это? - пробормотал он, озираясь, глядя то на одного, то на другого. - Вы что, стада у меня пасти будете?
- Как прикажешь, хозяин, - ответил Аполлон с таким высокомерием в голосе, что не только пастуха, но и царя передёрнуло.
- Хорошо, - сказал Приам. - Прошу проследовать к месту работы.
Аполлон низко поклонился и вышел, гордо подняв голову, а Приам знаком приказал Агелаю остаться, подозвал его поближе и тихо сказал:
- Есть указание, - царь взглядом указал наверх, - содержать его в таких же условиях, что и всех остальных. Жертв не приносить. И обращаться как с рабом. Как с обычным рабом то есть. Очень строгое указание. Понимаешь?
- Понимаю, - пролепетал Агелай. - Это я ко всем рабам на "вы" обращаюсь. У нас в семье обычай такой.
- Ну как знаешь, - сказал Приам. - Я тебя предупредил.
Кифара и свирель
"Царь не может простить мне истории с Парисом", - каждый раз думал главный пастух Агелай, отправляя на пастбище своего нового раба - бога Аполлона.
И действительно, как командовать тем, кого обижать смертельно опасно? А будешь с ним слишком ласков - прогневаешь того, кто его наказал. Хорошо ещё, что Аполлон, хоть и был надменен как десять богов, вёл себя тихо, указаниям не противился и поручения выполнял. Работа давалась ему легко: животные слушались его беспрекословно, коровы рожали двойни, волки боялись его больше смерти, а трава на пастбище росла быстрее, чем её съедали. Божественному пастуху ничего не приходилось делать. Он весь день сидел под тем самым деревом, где когда-то его предшественник Парис отдал Афродите призовое яблоко, и лениво перебирал струны кифары.
Иногда его навещали музы и танцевали на поляне, а однажды, открыв глаза после особенно удачного музыкального пассажа, он увидел Афину, которая, сложив ладони перед собой, умилённо его слушала.
- Я случайно проходила мимо и услышала, как ты играешь. Это так божественно!
Аполлон слегка наклонил голову в знак благодарности. Афина смущённо помолчала, но, увидев, что дальше говорить снова придётся ей же, продолжила:
- Смотри, что я сейчас нашла тут, за деревом.
Она достала из-за пазухи свирель и, приложив её к губам, издала несколько совсем не божественных звуков. Аполлон усмехнулся, а она, не понимая, что его насмешило, попыталась было снова что-то сыграть, но тут взгляд её упал на гладкую поверхность протекавшего рядом ручейка, и Афина увидела отражение своего и так не очень красивого лица с раздутыми щеками и выпученными глазами. Мысль о том, что она сейчас предстала перед Аполлоном с такой смешной физиономией, причём именно когда завела с ним серьёзный разговор об искусстве, привела Афину в такой ужас, что она поспешно отдёрнула свирель от губ и сказала:
- Отвратительный инструмент!
Из ближайших кустов раздался нахальный, грубый смех. Кусты затрещали, и из них, пошатываясь, вылезло мерзкое пьяное существо. Это был сатир Марсий. Был он точно таким, каким положено быть сатиру: козлоногий, рогатый, пьяный, бескультурный, наглый, грубый, вонючий. Воспитание у него отсутствовало совсем, ему было всё равно, разговаривал ли он со смертными или с богами - в обоих случаях он был одинаково бестактен.
- Запомни, барышня, не бывает отвратительных инструментов! - гнусным козлиным голосом заблеял он. - Отвратительные музыканты - они, да, бывают.
Афина и Аполлон посмотрели на Марсия так, что даже камень понял бы, что он здесь не уместен, и убрался бы скоро и тихо. Но на сатиров такие взгляды не действуют.
- Вы бы слышали, как играл на этой свирели Парис! - продолжал козлоногий хам. - Вот это виртуоз!
- На этом играл Парис?! Это свирель Париса?! - закричала Афина.
- Да, это его свирель. Обронил, видимо.
- Какая гадость!
Афина с ненавистью отбросила свирель и принялась мыть губы водой из ручья.
- Гадость - это когда музыкальными инструментами так вот швыряются, - заметил Марсий, аккуратно поднимая свирель с земли. - А Парис играл прекрасно, когда был пастухом. Свирель и флейта - вот музыка природы. Пастух с кифарой - это как осёл, запряжённый в боевую колесницу. Вы бы ещё арфу сюда притащили! Кифара - концертный инструмент, его место на сцене. Она на природе и не звучит вовсе.
- Кифара звучит везде! - категорично заявил Аполлон, в первый раз нарушая молчание. - Это лучший из всех инструментов, и сравнивать её со свирелью может только дурак, ничего не понимающий в музыке.
- Ай, какой горячий! - ухмыльнулся Марсий. - Готов спорить на что угодно, что я здесь сыграю на свирели лучше, чем ты на кифаре.
- Ну попытайся! - угрюмо ответил Аполлон. - Но учти, если проиграешь, я с тебя шкуру спущу.
Сатир заржал в ответ:
- Не бойся, не проиграю. Вот, пусть барышня нас рассудит.
Он с нежностью поднёс свирель к губам и заиграл. Играл он виртуозно. Музыка - это, пожалуй, единственный достойный предмет, в котором сатиры знают толк. Во всём остальном это грубые, наглые, вонючие козлы, но мало кто из людей разбирается в музыке лучше новорождённого сатира.
Афина заслушалась бы этими чудными звуками, если бы не презрение, которое она сейчас испытывала к исполнителю, и не ненависть к Парису и ко всему, что с ним связано. Сейчас этот Марсий и эта свирель только ранили её нежную и чувствительную душу.
То, что у Афины нежная и чувствительная душа, никто не смог бы заподозрить. У неё издревле была репутация суровой, не сентиментальной и практичной девушки. У неё не было матери - её родил Зевс. У неё не было детства - она родилась сразу взрослой. Отец взглянул на её лицо, скользнул взглядом по фигуре и, тяжело вздохнув, сказал: "Ну, ничего. Зато она, наверное, очень умная. Пусть будет богиней мудрости".
Афина привыкла к тому, что все комплименты в её адрес касаются только ума, она не считала, что если девушку хвалят за разум, значит, больше её не за что похвалить, она привыкла к тому, что её называют совоокой, убедила себя в том, что сравнение с мудрой совой делает ей честь, привыкла считаться среди мужчин своим парнем, всегда носила доспехи и утверждала, что ей самой ничего от мужчин не нужно, кроме взаимопонимания безо всяких там непристойностей и дурацких нежностей. И она верила, что настоящих мужчин не заботит ничто, кроме воинской доблести, а в девушках они ценят только их ум и богатый внутренний мир. Кокетство Афродиты она глубоко презирала, ей казалось, что ни один мужчина не может воспринимать эту глупую куклу всерьёз. Потому она и решилась предстать перед судом Париса, сулила ему славные подвиги, от которых - она это точно знала - не откажется ни один мужчина, надеялась, что Парис оценит красоту ума и духовное богатство, которые невозможно в ней не разглядеть.
Но Парис оценил не ум Афины, не её целомудрие и не мужественное благородство её посулов, а прелести этой вертихвостки Афродиты и перспективы скотских утех с какой-то смертной красоткой. Как ужасен мир, в котором не ценятся ни героизм отважных мужчин, ни целомудрие мудрых девушек!
Эти грустные мысли прервались вместе с музыкой свирели, и Марсий ехидно сказал:
- Ну, пастушок, теперь ты покажи, на что способна твоя кифара!
Аполлон запел, медленно перебирая струны. У него был воистину божественный голос, который прекрасно звучал бы и без аккомпанемента, но музыка кифары доводила его пение до абсолютного совершенства.
Когда он закончил, Марсий заметил:
- Вообще-то мы соревнуемся в музыке, а не в пении. Из-за твоего голоса кифару и не слышно вовсе.
- В музыке без слов нет смысла, - возразил Аполлон. - Тебе петь тоже не запрещалось.
Сатир громко заржал:
- Играть на свирели и петь? Как ты это себе представляешь?
- Действительно невозможно. А ты, кажется, сейчас утверждал, что свирель лучше кифары, - ехидно напомнил Аполлон.
Он перевернул кифару вверх ногами и снова заиграл. Получилось не хуже, чем когда он держал инструмент правильно.
- Можешь так? - спросил он Марсия.
Марсий опять заржал:
- Ну ты и циркач! Играть на перевёрнутой свирели? Что за чушь!
Аполлон пожал плечами.
- Я показываю возможности моего инструмента, а ты своего, - ответил он. - Пусть теперь Афина скажет, какой из них лучше.
Афина быстро посмотрела на Марсия, на Аполлона и решительно заявила:
- Кифара лучше!
- Вот ты и проиграл, Марсий, - сказал Аполлон и спустил с сатира шкуру.
Похищение Елены
Троянский корабль дошёл до Спарты быстро, при ясной погоде и попутном ветре.
Настроение путешественников было отличное. Парис мечтал о приключениях, которые, несомненно, ждали его впереди. Эней, которого всегда влекли дальние путешествия, до этого никогда не покидал родной земли, и сейчас, когда его мечты сбывались, мысли неслись впереди корабля в далёкую Элладу, о которой он уже слышал много рассказов. Статуя Афродиты таинственно и многообещающе улыбалась.
Эрот носился по всему кораблю, лазал по мачте, целился из лука в пролетающих птиц и проплывающих рыб - вёл себя как все дети. Однако Парис скоро убедился, что это совсем не обычный ребёнок. При всей резвости играть в детские игры он отказывался, а в его лепете было столько знания всех сторон жизни, что Парис мог бы многому у него поучиться. Париса несколько беспокоило, что Эрот и в Спарте за ними увяжется и его придётся как-то представлять хозяевам, но эти опасения не оправдались: сразу по прибытии Эрот исчез, и, хотя Парис его время от времени видел то тут, то там, мальчишка совершенно не привлекал к себе внимания, так что, кажется, никто, кроме Париса, его и не замечал.
Троянцев встретили со всем подобающим гостеприимством. Пир продолжался несколько дней. Эней сразу подружился с братьями Елены близнецами Кастором и Полидевком. Несмотря на их молодость, слава братьев дошла уже до Трои. В основном они славились как укротители коней, но рассказывали про них и многое другое.
- А правду говорят, что вы вылупились из яйца?
- Представь себе, не помним. Ты разве сам помнишь, как родился?
- Так ведь я ж родился обычно, как все люди рождаются. Если б из яйца вылупился - запомнил бы! А ваши шапки из того самого яйца сделаны?
- Шапки обычные - вот, пощупай. Это форма у них такая.
Братья много рассказали Энею про свои подвиги: про бои и состязания, о золотом руне и о калидонском вепре, о героях и их подвигах. Юноше всё было интересно. Он завидовал Кастору и Полидевку, которые столько всего уже повидали и про которых столько всего уже рассказывали, и жалел о своей скучной судьбе, в которой нет ни войн, ни подвигов, ни путешествий, ни приключений - о судьбе, которая не дала пока ещё материала не то что для эпической поэмы, но даже и для театральной пьесы.
Парис в это время общался в основном с Менелаем. Он, пожалуй, предпочёл бы разговаривать с его молодой женой, но, хотя она сидела рядом, Парис за всё время не решился ей ничего сказать. Как только Менелай представил ему Елену, у Париса так забилось сердце, что он испугался, что окружающие это услышат. Краем глаза он заметил какую-то промелькнувшую тень. Возможно, это был Эрот.
Смотреть на Елену было и страшно, и приятно. Если Парис встречался с ней взглядом, он быстро отводил глаза, успев всё же заметить, что и она смотрит на него с каким-то особенным интересом и, возможно, с нежностью. Было очень обидно, что Елена уже замужем. Париса начинало пугать обещание Афродиты, ведь ни с какой другой девушкой, как бы красива она ни была, он больше не хотел знакомиться.
Но его ни с кем и не знакомили, по крайней мере, ни с какими девушками, достойными считаться самыми красивыми в мире.
Прошло девять дней. Парис недоумевал, зачем Афродита направила его сюда. Ведь она-то ему не враг, и ей не за что разбивать ему сердце. Единственное, что оставалось Парису, - положиться на милость богини и не пытаться постичь её замысел.
На десятый день Менелаю с Крита прибыл вестник, который сообщил о смерти его дедушки, и царь спешно собрался на похороны. Он извинился за внезапный отъезд и поручил Елене развлекать гостей в его отсутствие.
Парис с болью смотрел, как Елена трогательно прощалась с мужем: обнимала его, шептала на ухо какие-то ласковые слова, долго махала платком ему вслед, пока Менелай не скрылся из виду. Парис и Елена остались в комнате одни.
И тут царевна бодро вскочила на колени затосковавшему в углу Парису, нежно обхватила его, потрепала волосы и ласково прощебетала:
- А теперь, когда этот зануда уехал, чем мы будем с тобой заниматься?
В первый раз глаза их встретились и взгляды задержались. Парис почувствовал, как этот взгляд вынимает из него душу и вкладывает новую. Неизвестно, лучше или хуже была эта душа, но, во всяком случае, она была совсем другой. Все ощущения, все чувства, сама жизнь остановились в Парисе. Всё его существо подчинилось власти этого волшебного взгляда.
- Среди твоих предков не было горгоны Медузы? - выдавил из себя Парис, не в силах отвести взгляд от Елены.
Елена хихикнула:
- Горгона Медуза? У тебя что-то окаменело?
Только к утру Парису вернулось сознание. Он проснулся от поцелуев Елены и пытался понять, что произошло, под её шёпот: "Увези меня отсюда! Судьба свела нас навеки, и мы не можем больше разлучаться".
"Похищение! - Мысль камнем из пращи стукнула в голову царевича. - Похитить чужую жену, жену человека, который принял меня как друга, который принимал меня за друга. Поступок, который не может оправдать даже воля богов. Но она сама просит меня об этом - женщина, которую я люблю, женщина, обещанная и данная мне самой Афродитой".
Что он мог поделать? Он уже не принадлежал себе - он был игрушкой в руках богов, которой они перебрасывались как дети мячиком. Может ли мячик действовать по своей воле? Кто его знает - если и есть мячик, который сам решает, куда ему лететь, то это был не Парис.
Он смотрел, как слуги переносили на корабль сундук за сундуком, пытался возражать, что незачем брать с собой столько - в Трое всё это и так есть, а забрать у Менелая его добро - это не просто похищение жены, а ограбление. "Это всё моё! - заявляла в ответ Елена. - Тут ничто Менелаю не принадлежит. Неужели тебе мало, что я оставляю здесь свою дочь?! Уж вещи-то я могу с собой взять!"
Энея происходящее забавляло. Он находил затею Париса романтичной, ему нравилось быть втянутым в такое захватывающее приключение, тем более что его мама это предприятие явно одобряла.
Похитители спешили отплыть раньше, чем проснутся братья Елены, по понятным причинам они не хотели с ними прощаться. Уже когда корабль отчалил, путешественники заметили, что Эрот остался в Спарте. Впрочем, это их не обеспокоило: то был очень самостоятельный ребёнок, вполне способный сам решать, с кем ему идти и где оставаться. Если его нет на корабле, значит, он сам так захотел, и так тому и быть.
Троянский корабль уносил с собой Елену. Люди, оказавшиеся на берегу этим ранним утром, смотрели ему вслед не потому, что догадывались, какую роль происходящее на их глазах событие сыграет в мировой истории и культуре. Великие исторические события редко бывают эффектными и обычно не привлекают к себе внимания современников. Люди просто смотрели на отплывающий красивый корабль с Афродитой на носу.
А в Трое в это время плакала Кассандра, вновь мучимая ужасными предчувствиями.
Недобрые предчувствия беспокоили и Фетиду. У неё не было такого дара предвидения, как у олимпийских богов, но женская интуиция и чувства матери подсказывали ей, что над её сыном нависла какая-то опасность. Обернувшись дельфином, она несколько раз проплыла мимо идущего из Спарты корабля, пытаясь понять, что в нём так её беспокоит, но, так и не поняв, уплыла.
Афродита смотрела с носа корабля вперёд взглядом полным радости и злорадства. Афина у себя во дворце, что-то напевая, надраивала доспехи. Гера ехидно глядела с Олимпа на корабль, и коварная улыбка блуждала по её лицу. Все три богини были довольны и радовались - каждая чему-то своему.
Гермес выключил ясновизор и сказал, усмехаясь:
- Я только одно не понимаю. Скажи мне, Афродита, в чём провинился твой протеже, что ты ему подсунула эту... Елену.
Афродита обиженно надула губы:
- А что такое? Разве она не красивая?
- Красивая. Как горящий город. Она могла бы составить счастье десятку диких циклопов. Но не будет ли этого счастья слишком много для одного скромного юноши? Может, Парису стоило бы дать награду, скажем так, попроще?
- Богини не мелочатся, когда награждают тех, кто им нравится, - сердито нахмурившись, ответила Афродита. - И вообще ты ничего в этом не понимаешь: всякие грубияны вроде тебя любят скромниц, а застенчивым юношам, как Парис, только такие, как Елена, и нужны.
Гермес рассмеялся, подсел к Афродите и бесцеремонно прижал её к себе:
- А ведь ты не права: я в этом понимаю не меньше, чем этот мужлан Арес. И вовсе не только скромницы мне нравятся. Такие, как ты, для меня самое то.
- Но-но! - возмутилась Афродита, не очень настойчиво отстраняя локтем нахального бога. - Насмотрелся тут постельных сцен!
- Это всё пустяки. Что эти двое понимают в истинных чувствах! Самая главная постельная сцена только впереди.
- Какие ещё истинные чувства?! Ты беспринципное чудовище, Гермес!
- Разве это плохо? Все войны от принципиальности. Только беспринципные люди могут договориться о мире.
- Ты отвратителен! Представляю, каких уродов я от тебя нарожаю!
- Фросенька, я тебя умоляю! Ну почему же обязательно уродов? Родится очаровательный мальчик, назовём его в честь нас Гермафродитом.
Богиня не нашла что возразить. Да она и не искала.
Диоскуры
Кастор и Полидевк проснулись поздно и обнаружили, что дворец опустел: троянские гости уплыли, прихватив с собой Елену. Подробности братьям рассказал Эрот - единственный из гостей, оставшийся в Спарте. Новость была воспринята на удивление спокойно:
- Всё-таки Ленка добилась своего. Уж как она ждала, что её похитят, - вот и дождалась.
- А Парис-то этот парень не промах. Ведь не скажешь по виду. Вот уж в тихом омуте черти водятся.
Они порадовались, что после того, как Елена вышла замуж за Менелая, следить за ней они больше не должны - теперь это забота её мужа. Если понадобится, они, конечно, готовы поучаствовать в поисках или в освобождении сестры - им это не впервой, но сами они ничего предпринимать не собирались. А в тот день им было и не до этого: они были приглашены на свадьбу своих двоюродных братьев Идаса и Линкея и не намеревались менять планы.
Быстро собравшись, они отправились в путь вместе с Эротом, который заявил, что обожает гулять на свадьбах, и по пути развлекал их непристойными анекдотами, причём рассказывал он так мастерски, что братья просмеялись всю дорогу, удивляясь, откуда у этого мальчишки, вся одежда которого состояла из игрушечного лука и колчана со стрелами, такие познания и способности.
Идас и Линкей, хоть и не были так знамениты, как Кастор и Полидевк, по справедливости заслуживали не меньшей славы. Почти все подвиги те и другие братья совершали вместе, соперничая в доблести: вместе плавали в Колхиду за золотым руном, вместе охотились на калидонского вепря, вместе воровали коров. И поскольку ни те, ни другие никогда не признавали других лучше, сильнее и доблестнее себя, почти каждый совместный подвиг завершался дракой.
На свадьбе Эрот попрощался с братьями коварнейшей улыбкой и быстро исчез в толпе гостей, а Кастор и Полидевк принялись пить за здоровье молодых и вскоре, как и все остальные гости, уже не могли с первого раза выговорить имена невест - сестёр Гилаиры и Фебы, дочерей Левкиппа. Но, даже не говоря имён, они понимали, что на этот раз братья Идас и Линкей всё-таки утёрли им нос. Пока Кастор и Полидевк стерегли свою сестру, их героические соперники обзавелись чужими сёстрами, отчего становилось и завидно, и досадно.
- А ведь у нас таких невест нет, - печально сказал Кастор, не отрываясь глядя на Гилаиру.
- И не будет, - подтвердил Полидевк, преследуя взглядом Фебу, - потому что это уже не наши невесты.
Братья разом вздохнули. В этом вздохе была не только зависть к более удачливым богатырям. На самом деле братья думали не столько о женихах, сколько о невестах. Они оба влюбились с первого взгляда.
- Знаешь что, - задумчиво сказал Полидевк, - я вот сейчас вспомнил этого троянца Париса. Ведь никчёмнейший человечек, смотреть не на что, но он бы на нашем месте знал, что делать. А мы, герои из героев, сидим тут и сопли жуём вместо того, чтоб действовать.
- Это кто сопли жуёт? - обиженно спросил Кастор и, поднявшись на ноги, нетвёрдой походкой, расталкивая гостей, двинулся к Гилаире.
Полидевк одновременно с ним встал и направился к Фебе.
Они подхватили девушек на руки, под ошалелыми взглядами гостей и женихов выбежали на улицу и, вскочив на колесницы, поскакали прочь.
Женихи не сразу сообразили, что произошло, а затем, быстро сбегав за оружием, поскакали в погоню.
Свежий ветер и топот копыт позади несколько отрезвили Кастора и Полидевка. По мере протрезвления они вспоминали, что связались с очень серьёзными противниками. Линкей видел всё на любом расстоянии и сквозь любые преграды, за что на "Арго" был назначен вперёдсмотрящим. Идас мог за один присест съесть половину быка, а однажды он отбил девушку у самого Аполлона - тогда дело дошло до драки, и неизвестно, кто бы победил, если бы соперников не разнял Зевс. И теперь вряд ли можно было избежать боя: ускакать от преследователей братья не могли, поскольку их колесницы несли двойную ношу.
Встреча с женихами увезённых девушек по иронии судьбы состоялась у могилы отца женихов. Если бы Полидевк знал, какую роль это обстоятельство сыграет в дальнейшем, он наверняка предпочёл бы проскакать подальше, но никто из смертных не знает своего будущего.
Разговор между молодыми людьми впоследствии был беспощадно искажён поэтами - на самом деле он был гораздо короче и состоял в основном из нецензурных слов. Когда запас древнегреческих ругательств был исчерпан, обе пары братьев перешли к общечеловеческим аргументам, которыми эти славные богатыри оперировали гораздо лучше, чем словами. Засверкали наконечники копий, зазвенели щиты под могучими ударами мечей. Это была долгая битва, достойная эпического описания. Несовершенное бронзовое оружие изнашивалось быстрее, чем совершенные воины бронзового века, и, несмотря на всю ярость сражения, долгое время никто не брал верх.
Первым счёт размочил Идас, но Полидевк, лишившись брата, тут же сравнял счёт, пронзив отвлёкшегося на мгновение Линкея копьём, и остался один на один с Идасом. Тот отскочил к могиле отца, вырвал из земли надгробный камень и метнул его в голову противника. Бросок был удачный, и Идас радостно вскинул руки, издав победный клич. Крик его заглушил удар грома, и молния, вырвавшись из облаков, оставила от победителя кучку пепла. Девушки, лишившиеся в одночасье и женихов, и своих мужественных похитителей, заголосили и убежали.
Печальная картина гибели четырёх богатырей вскоре была нарушена появлением Гермеса. Громко хлопая крыльями сандалий, тот спикировал на поле битвы. Вид у него был вовсе не траурный.
- Ну Тиндареичи! Ну затейники! - весело пропел он. - Давненько не доводилось богам видеть такого эффектного зрелища. Спасибо, порадовали! Сам Зевс, глядя на вас, сказал, цитирую дословно: "И откуда только такие берутся!" Боги такими словами, уж поверьте опытному богослову, не разбрасываются. Мы на Олимпе все дела побросали и собрались смотреть на ваше последнее приключение. Не скрою, я с самого начала считал, что убьют вас, и выиграл кругленькую сумму. Я бы с вами поделился, да только вы умерли. Зевс - он, конечно, за вас болел. Уж как он осерчал, когда Идас камень бросил! Аж не сдержался - ну да вы же сами видели. Сам-то он, конечно, объяснял, что Идас поступил не по правилам, но я думаю, что дело не в этом: просто эмоциональный всплеск - не умеет старик проигрывать. Ой, вы знаете, у нас такие страсти кипели! Все боги с мест повскакивали, некоторые даже чуть не передрались. А как успокоились, сразу же, не остыв, приняли постановление, которое я сейчас вам зачитаю. Думаю, вам это сейчас будет особенно интересно. Вступительные слова пропускаю. Вот:
"...постановили:
1. Учитывая выдающиеся заслуги Кастора и Полидевка, их божественное происхождение, славные подвиги и геройскую смерть, прославить их как образец для грядущих поколений и именовать впредь Диоскурами.
2. В целях увековечения памяти Диоскуров посвятить им созвездие Близнецов.
3. Обожествить вышеназванного героя, поручить покровительство над коневодами и терпящими кораблекрушение, предоставить ему место среди богов на Олимпе с предоставлением всех подобающих почестей и привилегий".
Что, Диоскуры? Как вам это постановление?
- Там ошибка, - ответил Полидевк. - надо не "предоставить ему место", а "предоставить им места". Нас же двое, а не один.
- Вообще четверо, - встрял Идас. - Мы с братом такие же герои, те же подвиги совершали, так же погибли - если уж обожествлять, то всех вместе!
- Не надейся! - возразил Линкей. - Они же дети Зевса. Олимпийцы только своих детей обожествляют.
- Ну, это ещё неизвестно. Я, может быть, сын Посейдона. Кто проверит?
Замечание Идаса Гермес проигнорировал. Время перепалки он использовал для того, чтобы внимательно перечитать постановление. "Вот так всегда бывает, когда делают что-то второпях", - подумал он. Действительно, выходило, что братьям предоставлялось только одно место на Олимпе. Особенно досадно было то, что этот документ Гермес сам написал, взяв за образец одно готовое постановление, забыв при этом о количестве обожествляемых. "Братья Диоскуры оба на одно лицо, - думал он, - вот я на одно лицо и написал документ". Ситуация получалась скверная: теперь Гермес рисковал не только прогневать Зевса, но и стать посмешищем среди богов, да и смертные, пожалуй, не упустят возможности позубоскалить над ним, да и над всей олимпийской бюрократией: приятно же думать, что на Олимпе такой же бардак, как и везде. Поэтому он решил отстаивать правильность явно нелепого текста:
- Так ведь в постановлении речь идёт о сыне Зевса, то есть о... Полидевке. А который сын Тиндарея - тот, значит, не обожествляется.
Гермес назвал Полидевка потому, что Кастор до сих пор молчал, и надеялся, что он и сейчас промолчит, но Кастор молчать не стал:
- Там о нас обоих речь идёт! И вообще не могут у однояйцовых близнецов быть разные отцы.
- Разве вы однояйцовые? - попытался было возразить Гермес, но, взглянув на шапки Диоскуров в форме половинок яйца, сам сообразил, что сказал глупость.
- Да, действительно не могут, - неохотно признал он. - Постановление переделать - это потребует времени, а мы, пожалуй, так можем пока поступить: один из вас пойдёт на Олимп, а другой в царство мёртвых, а на следующий день поменяетесь. С Аидом я договорюсь, а на Олимпе ничего не заметят, поскольку различить вас никто не может.
Такое временное решение Диоскуров устроило, и довольный Гермес вернулся на Олимп, уверенный в том, что ошибку удалось замять. Посланник богов как никто другой знал, что нет ничего более постоянного, чем временное.
Диоскуры остались с одним обожествлением на двоих и менялись каждый день местами, а боги так ничего и не заметили.
Египетские боги
Парис с Еленой не далеко отплыли от Спарты. Медовый месяц они провели на острове Краная. Поставив корабль так, что его было не видно со стороны моря, они были уверены, что здесь их искать не будут. Избавившись таким образом от возможных преследователей, они в безопасности приятно проводили время, пока на корабле не стало заканчиваться продовольствие. Тут Елена вспомнила о полных сундуках золота, которые она с собой прихватила, и ей захотелось его потратить. Она предложила Парису поехать в Египет, чтобы там закупить провиант, а заодно поприцениваться на знаменитых египетских рынках.
Парис не стал возражать: ему и самому не очень хотелось возвращаться в Трою. Он не без основания полагал, что семья не одобрит его поступок, ему хотелось как можно дальше оттянуть момент объяснения с родными и хорошенько обдумать, как им обо всём случившемся рассказать. Так что Парис сразу согласился с предложением Елены, а Эней, так тот просто пришёл в восторг от идеи посмотреть дальние страны. Он сразу побежал рассказывать об этом своей маме, а поскольку деревянная Афродита никак на новость не отреагировала, все посчитали это знаком согласия. Приняв единодушное решение, путешественники отправились в Египет.
Из порта молодожёны, взяв с собой кое-кого из команды для переноски покупок, сразу отправились на рынок, а Эней остался следить за порядком на корабле.
Рынок нисколько не разочаровал путешественников обилием и разнообразием товаров. Глаза разбегались не только у Елены, но и у Париса.
Сразу выяснилось, что среди торговцев почти никто не говорил по-древнегречески, а Парис ни слова не говорил по-древнеегипетски. Елена со школы знала несколько фраз типа "Как зовут вашу кошку?", "Я приехала из Спарты", "Сколько боевых колесниц в царском войске?", но на рынке от всего этого словарного запаса было мало толку. Вопрос "Сколько стоит?" Елена вскоре вспомнила, послушав разговоры продавцов и покупателей, но и он не очень помогал, поскольку ответ был непонятен. Объясняться приходилось в основном жестами, и каждое такое объяснение занимало довольно много времени.
Увлечённые всем этим, Парис и Елена не заметили, как потеряли одного из сопровождавших их моряков. А тот, увидев, что за ним не следят, смешался с толпой, выбрался с рынка и побежал к ближайшему храму. Там он бросился к алтарю, стал просить убежища и требовать, чтобы его выслушали. Его знаками попросили успокоиться, вскоре вышел один из жрецов и на ломаном древнегреческом спросил, что случилось.
Через некоторое время жрец велел позаботиться о беженце и, нахмурившись, пошёл в царский дворец.
Сопровождающие Париса и Елены уже с трудом волочили покупки, когда на рынке появился потерявшийся матрос в сопровождении нескольких стражников. Заметив своих хозяев, он замахал в их сторону руками. Стражники развернулись, окружили путешественников, их начальник набрал полную грудь воздуха и выпалил фразу по-древнегречески, которую мысленно повторял всю дорогу:
- По приказу фараона вы арестованы!
- Мы иностранцы! - возмущённо закричала Елена, будто это и так было не понятно. - Не имеете права! Совсем фараоны распоясались! Я приехала из Спарты! Знаете, сколько боевых колесниц в царском войске?!
Но стражников её разглагольствования не убедили. Даже последние слова, сказанные, как думала Елена, по-древнеегипетски, они, кажется, не поняли. Парис не стал возражать и покорно подчинился властям.
Не прошло и часа, как он предстал перед египетским царём Протеем.
- Мне всё известно о твоих преступлениях, - дрожащим от возмущения голосом говорил царь. - Ты обманул друга, оказавшего тебе гостеприимство, похитил его жену и ограбил его дом. Мир ещё не знал подобного вероломства! Нет таким злодеяниям ни прощения, ни оправдания!
- Я исполнял волю богов, - попытался возразить Парис, но его слова только ещё больше разозлили Протея.
- Не кощунствуй, чужеземец! Никакой бог не одобрит эти злодеяния! Твоё счастье, что ты не египтянин: иностранцев мы не казним, иначе я, не задумываясь, поступил бы так, как ты заслуживаешь. Похищенная женщина и украденное добро останутся в Египте и будут здесь дожидаться приезда своего законного хозяина. Ты же до захода солнца покинешь мою страну и никогда не посмеешь осквернять её землю своими ногами.
Парис шмыгнул носом и опустил голову. Ему нечего было ответить, да никто и не спрашивал. Его вывели из зала.
Примерно в то же время на борт корабля Париса поднялся отряд стражников. Эней попытался их остановить, но его грубо оттолкнули, сказав что-то на непонятном ему языке.
- Вы не имеете права! - закричал Эней. - Мы иностранцы, вам нельзя без разрешения заходить на наш корабль! Мамочка! Скажи им это!
Услышав вопль Энея, Афродита обернулась к стражникам и грозно гаркнула:
- А ну, вон отсюда!
Стражники остановились. Они не знали Афродиту, но понимали, что деревянная статуя просто так орать на них не станет, да и голос её прозвучал так авторитетно, что хотелось с ней согласиться.
- У нас приказ фараона, - неуверенно возразил их начальник.
- Какого ещё фараона? Где он?
- Во дворце...
Афродита сошла со своего места и, оттесняя стражников на берег, двинулась к сходням.
- Сейчас разберусь, - сказала она. - До моего возвращения ничего не делать!
Стражники не решились возражать, а богиня изящной и одновременно величественной походкой, слегка поскрипывая, направилась к царскому дворцу.
Фараон между тем сидел, откинувшись на спинку трона, и никого не вызывал, стараясь прийти в себя и собраться с мыслями. Преступление Париса так возмутило его, что теперь, даже досчитав мысленно до ста, он не мог успокоиться.
- Как отвратительны бывают поступки людей, - простонал он. - О Исида! Приходилось ли тебе слышать такое?
Он медленно прошёлся взглядом по фрескам на стенах тронного зала и остановил свой взор на изображении богини Исиды, к которой сейчас обращался. Но та не ответила на его вопрос. У неё был озабоченный вид, она как раз разговаривала с какой-то неизвестной женщиной с человеческой головой. Фараон хотел было спросить, кто эта женщина и как она оказалась на фреске, как вдруг незнакомка сама заговорила с ним. Беспардонно повернувшись в анфас, она упёрла кулаки в бока и грозным голосом прошипела:
- А теперь ты отпустишь Париса со всем его добром и никогда больше не будешь соваться не в свои дела!
Она говорила правильно, но с очень сильным акцентом. Кажется, она и не пыталась выговаривать слова по-древнеегипетски.
- Исида! Кто это? - воскликнул Протей.
- Это Афродита. Греческая богиня, - грустно ответила Исида.
- Если греческая, то почему она тут командует?
- Слушай, умник, - перебила его Афродита, - ты философствовать будешь или делать, что боги велят?
- Вообще-то я сам бог, - возразил фараон.
- Чего?! Исидочка, дорогая, ты слышала, что сейчас сказал этот смертный? Бедненькие египтяне! Их царь одержим манией величия!
- Он действительно бог, - тихо сказала Исида. - Живое воплощение бога Ра, как и всякий египетский царь.
- Ну и порядочки! Если бы в Элладе всех царей обожествляли, то храмы строить было бы негде. Но это неважно. Бог ты там или кто ещё - изволь исполнять, что тебе сказали, иначе я тебя так отделаю, что археологи мумию не опознают!
- Ну, знаете ли! - возмутился Протей. - Хамства я ни от кого терпеть не намерен. Не знаю, кто она там, в Элладе, а здесь я царь и бог! Эй, стража! Арестуйте эту нахальную бабёнку!
- Только не ругайтесь! - взмолилась Исида. - Протей, сынок, не спорь ты с ней! Эти чужеземцы ведь поклоняются другим богам - пусть уж их боги с ними и разбираются.
Фараон оглядел фрески с изображениями богов. Те смущённо молчали, оставляя выбор на его усмотрение. Он не был обязан и не хотел соглашаться с Исидой, но она так его просила! Кроме того, её божественный опыт был намного больше, чем его. Мрачно помолчав с минуту, он велел отпустить Елену и разрешил Парису до захода солнца со всем своим добром покинуть Египет.
- Вот и молодец, красавчик, - приятным голоском безо всякого акцента сказала Афродита. - Сразу бы так! Пойду прослежу.
И она, изящно покачивая бёдрами, удалилась с фрески.
Протей молча смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, а потом сурово спросил у Исиды:
- Что это значит?
Исида тяжело вздохнула.
- Это значит, - ответила она, - что в Элладе сейчас намечается какая-то очень серьёзная заварушка, и лучше нам в неё не влезать.
- Но греческие боги, надо думать, совсем с ума посходили, если такое допускают и даже поддерживают!
- Именно поэтому нам лучше не связываться.
- Но что я должен делать, если на моих глазах происходит безбожное беззаконие?
Исида вновь тяжело вздохнула и ответила:
- Радоваться, что нас это совершенно не касается.
Вскоре после того, как на корабль вернулась Афродита, пришёл Парис с Еленой и со всеми слугами, кроме моряка, оказавшегося предателем. Взволнованный Эней бросился расспрашивать о том, что с ними произошло. Парис отвечал неохотно и кратко:
- Ничего особенного. Протей хотел отнять у меня Елену. Потом почему-то передумал.
- Протей?
- Да, фараон какой-то. Царь местный.
- Правда? А почему его имя звучит совсем не по-египетски?
- Не знаю. Мне его так называли, возможно, на своём языке они его зовут иначе.
- А я думал, что Протей это такой мудрый и прозорливый морской бог.
- Это точно не он. Тёзка, возможно. Очень умным и прозорливым он мне не показался. Нервный какой-то. Боги не такие - уж я-то их видал.
- Говорят, у египтян боги совсем другие, не как у нас.
- Всё может быть. Хорошо, что я не египтянин. Наши боги определённо более правильные.
Корабль вышел в море сразу, как только на него погрузили все закупленные Еленой товары. Путешественники спешили отплыть, пока фараон не передумал, и, только когда берег скрылся из виду, стали обсуждать, куда плыть дальше. Провианта теперь было достаточно, и Елене захотелось в Сидон. "Финикийцы продают там такие платья!" - говорила она. Никто не стал возражать, и корабль повернул на восток. Свадебное путешествие Париса и Елены продолжалось, и скорое его окончание не предвиделось.
Тем временем вершины Олимпа скрылись за густыми чёрными тучами. Зевс сидел на троне и сверлил взглядом стоящих перед ним Афину и Афродиту. Афродита вела себя со свойственным ей нахальством: глядела уверенно и всем своим видом показывала - что бы сейчас ей ни сказали, у неё найдётся ответ. Афина, напротив, выглядела как школьница в кабинете директора: глаз не поднимала и с видимым усердием отковыривала какое-то пятнышко на своей эгиде.
- Ну? - сурово вопросил Зевс. - Рассказывайте уже, что вы натворили!
Афина невинно пожала плечами, не понимая вопрос, Афродита удивлённо вскинула брови. Раскат грома прогремел в облаках.
- Вот этого только не надо! - повысил голос громовержец. - Они, видите ли, ничего не знают! До меня уже из Египта новости доходят: боги жалуются.
Афродита непринуждённо, как ей самой бы хотелось, но на самом деле нервно расхохоталась:
- Боги! Видели бы вы того бога!
Новый раскат грома заставил её замолчать.
- Ржать в конюшне будешь! - прикрикнул Зевс. - До международного скандала дело дошло, а ей всё хахоньки! Быстро говори, что там за история с Еленой Прекрасной?
- Никакой истории нет, - спокойно ответила Афродита. - Я её обещала в жёны Парису и обещание сдержала. Вот и вся история. Я богиня любви, если кто забыл. Разве я не могу обещать одному смертному любовь другой смертной?
- Можешь. Только почему для этого надо чужих жён-то похищать?
Афродита поджала губы и таким же суровым, как у Зевса, тоном ответила:
- Потому, что я богиня, а слово богини - закон! Или это уже не так?
- Так, - спокойно ответил Зевс. - Только что ж Елена за Менелая вышла, если ты её Парису обещала?
- Я запретила Тиндарею выдавать её замуж, но он ослушался. - Тут Афродита слегка усмехнулась. - Ну, Тиндарей своё за это уже получил.
Зевс сердито побарабанил пальцами по подлокотнику трона:
- Тиндарей человек благочестивый и богобоязненный. Сам бы он никогда против воли богов не пошёл. Кто-то тут сбил его с толку. Афина! Не отворачивайся - я с тобой говорю! Твоя работа?
- Ну моя.
- Ты знала, что Афродита обещала Елену Прекрасную Парису?
- Ну знала.
Очередной раскат грома.
- Так что же ты, дурёха, устроила?!
- Папа! - взвизгнула Афина и расплакалась - таким обидным словом её ещё никогда не обзывали.
- Цыц! Только сцен мне тут не хватало! Я тебя богиней мудрости назначил - я же тебе быстро фронт работ поменяю. Будешь у меня средиземноморских креветок грамоте учить, раз такая умная! Быстро отвечай, зачем Тиндарея подбила Елену замуж выдать!
- А что ж ей теперь из-за Фроськи век в девках оставаться?!
Афродита расхохоталась в лицо Афине. Это выглядело очень грубо, но заявление вечной девы прозвучало действительно так смешно, что улыбнулась даже Гера, которая сейчас была на стороне Афины. Да и сам Зевс, несмотря на всю свою сдержанность, слегка скривил губы. Афина же покраснела так, что от её ушей можно было бы зажечь лучину.
- Ну, какое-то время можно посидеть в девках, - заметил Зевс. - Большой беды в этом нет, это же не навсегда. Все ждут, и Елена бы подождала. Разве она какая-то особенная?
- Она особенная, - неожиданно вступила в разговор Гера, которая до сих пор молчала и делала вид, что происходящее не имеет к ней отношения. - Она вся в родителей.
Зевс вопросительно посмотрел на жену:
- Ты это к чему?
- Я это к тому, - медленно, с расстановкой ответила Гера, - что мать её шалава подзаборная, отец кобель бесстыжий, а она вся в них пошла. Не смотри так - я знаю, что говорю. И ты знаешь.
Зевс отвёл взгляд.
- Что, это обязательно надо сейчас при всех обсуждать? - пробормотал он.
Гера не ответила и величественно села, гордая тем, что ей удалось смутить мужа.
- Издержки политеизма, - мрачно подытожил громовержец, - сколько богов, столько и мнений.
К нему опять вернулось то неприятное чувство, какое он испытал на свадьбе Фетиды: ситуация снова вышла из-под контроля, но теперь дело складывалось посерьёзнее, чем простая драка трёх подвыпивших богинь. Беды было не миновать.
Предстояли великие события, никто даже и не обратил внимания на замечание Афродиты о наказании Тиндарея, поскольку судьба одного человека или одной семьи теперь значила слишком мало. Возможно, Тиндарею самому стоило бы понять, что его проблемы - сущий пустяк в масштабах мировой истории, и ему бы полегчало, но он, к сожалению, не умел глобально мыслить и воображал себя очень несчастным.
Очаровательный мальчик Эрот по своему характеру мог бы работать наёмным убийцей. Впрочем, когда надо, он им и был. За это Афродита прощала ему мелкие пакости. Вот и сейчас он успешно расправился с семьёй Тиндарея, выполняя заказ матери и на радость ненавидевшей эту семью ревнивой Гере.
- В чём я провинился? Чем я разгневал богов? - стонал Тиндарей. - Сколько горя и позора в один день: Елена, Кастор, Полидевк!
Рядом плакала его жена Леда. Годы и горе лишили её былой красоты. Сейчас никто бы не поверил, что когда-то, не так уж давно, ей восхищались боги, и даже сам громовержец Зевс готов был пуститься с ней в любовную интрижку.
- А ты-то! - вдруг закричал на неё муж. - Как ты смогла... Почему ты тогда не свернула шею этому дрянному лебедю?!
Он вскочил и с воем закусил кулак, испугавшись своих кощунственных слов.
Безумный Одиссей
- Неужели Леда повесилась?! - поразился Одиссей.
Некоторое время он и его гость помолчали, мысленно помянув мать Елены Прекрасной.
В гостях у царя Итаки Одиссея был царь Аргоса Диомед. Они познакомились, когда сватались к Елене. За прошедший с того времени год они оба поженились, а у Одиссея уже родился сын Телемах.
- Леду жалко, - задумчиво сказал Одиссей. - Кастор и Полидевк - они погибли как герои. К тому же они сами виноваты. А Леда-то за что?
- Столько несчастий сразу, - согласился Диомед. - Никакая женщина не выдержит. Видать, сильно они чем-то богов прогневали. А Менелай-то как переживает!
- А он-то чего? Ему как раз повезло. Не тогда повезло, когда он на Елене женился, а сейчас, когда он от неё избавился. Она, конечно, красавица, но он её прелестями уже насладился, Тиндарей после смерти своих наследников сделал его царём Спарты, и теперь Менелай может жениться на нормальной девушке. Парис этот гадёныш, конечно, но он себя сам наказал. А я вот рад, что эта история меня миновала. С женой мне повезло, вот уже и сын родился. И, хвала богам, меня всё это больше не касается.
- Думаешь, не касается? А как же клятва, что все женихи пойдут войной на любого, кто помешает семейному счастью Менелая и Елены?
- Но ведь речь шла только о женихах Елены. Париса там не было, значит, клятва к нему не относится.
- Ничего подобного. В клятве не говорилось, что воевать надо обязательно с женихом. Со всяким, а значит, и с Парисом. Забыл, что ли? Ты ведь сам эту клятву придумал.
Одиссей усмехнулся:
- Ну да, придумал на свою голову. Тогда мне казалось, что это очень умно. А вот такого оборота и не предусмотрел. Обидно. Я думал, что эта клятва сможет предотвратить войну, а теперь выходит, что из-за неё война и начнётся. А что, Менелай действительно хочет собрать всю Элладу против Трои?
- Менелай, может, и не стал бы. У него бы, пожалуй, не хватило упорства. А вот его старший брат Агамемнон - он это дело так не оставит. Семейная честь, понимаешь ли.
- Агамемнон? Этот действительно не оставит. Он ради чести ни перед чем не остановится. Настоящий благородный герой. Таких, как он, надо убивать при рождении или обожествлять при жизни.
Диомед рассмеялся:
- Это ты верно сказал. Постоянно с кем-нибудь воюет. Соседям житья от него нет. Я и сам был на него в обиде: когда меня не было дома, он захватил Аргос. Если бы я там был, никто бы напасть не решился, а он выждал момент, когда я уехал, и захватил. Но сейчас, когда понадобилась моя помощь, вернул мне мой город и даже извинился. Видишь, как его припёрло? Ну, мне после этого ему никак нельзя отказать, тем более что клятва. Я согласился, но, прежде чем ехать на сборный пункт, решил предупредить тебя.
- За это спасибо. Мне сейчас на войну идти совсем не время. Сына растить надо. Думаешь, они меня не забудут? Зачем я им? Мало ли в Элладе героев - молодых, отважных, жадных до славы? Эти ведь, пожалуй, и сами сбегутся, только позови.
- Не забудут. Точно говорю. Я слышал, как Паламед говорил Агамемнону, что тебя обязательно надо позвать. Ты ведь самый умный - без тебя как воевать? Копьём махать действительно много умельцев и любителей, а головой работать могут немногие.
При имени Паламеда Одиссей поморщился. Паламед славился своим умом, а Одиссей хотел во всём быть первым, потому его недолюбливал. Паламед к Одиссею относился примерно так же и хвалил его Агамемнону, очевидно, с недобрым умыслом.
- Вот ведь как, - печально произнёс Одиссей, - стараешься всю жизнь, зарабатываешь репутацию умного человека, а потом вдруг оказывается, что лучше считаться дураком.
Несколько секунд он помолчал, задумавшись, а потом вдруг улыбнулся и сказал:
- Трудно заработать хорошую репутацию, но, к счастью, очень легко потерять. Раз уж во время войны быть дураком умнее всего - буду дураком. Спасибо, что предупредил, Диомед, не забуду. Желаю тебе военных успехов!
- А я тебе желаю мирной жизни, - сказал Диомед, вставая. - Пойду, пожалуй.
- Уже пойдёшь? Скоро стемнеет. Не переночуешь у нас?
- Агамемнон может тут появиться в любой момент. Нехорошо, если он меня встретит или мой корабль в море увидит. Сразу догадается, зачем я сюда приезжал.
- Верно. Я что-то не подумал об этом. Видишь, я уже начал вживаться в роль дурака.
На следующее утро на Итаку действительно прибыли Агамемнон и Паламед. Их встретила жена Одиссея Пенелопа - несчастная, заплаканная, с растрёпанными волосами.
- В недобрый час вы приехали, гости дорогие! - воскликнула она, вскинув руки, и зарыдала.
- Что случилось? - озабоченно спросил Агамемнон. - Надеюсь, не беда какая-нибудь с Одиссеем.
- Беда! Беда случилась с Одиссеем, кормильцем нашим! Горе великое!
- Да в чём дело-то?
Пенелопа снова вскинула руки к небу и громко проревела:
- Умом тронулся муж мой возлюбленный!
Агамемнон огорчённо посмотрел на Паламеда.
- Действительно, беда, - сказал он. - Если Одиссей ума лишился, то толку от него будет мало.
- Ничего, - ответил Паламед, - я доктор - авось вылечу. А можно ли нам посмотреть на больного?
- Можно! Смотрите! Сейчас к завтраку сойдёт! - провыла Пенелопа и пошла к дворцу, на каждом шагу взмахивая руками и скорбно причитая.
- Переигрывает, - тихо сказал Паламед.
- В каком смысле?
- Смотри, как руками машет - будто на сцене в театре. И слова какие говорит - того и гляди на стихи перейдёт. Видно, что в самодеятельности выступала.
- Думаешь, врёт?
- Люди на что только не идут, чтобы от войны отмазаться.
Агамемнон призадумался.
- Нет, - сказал он, - от Одиссея можно, конечно, чего угодно ожидать, но не от Пенелопы. Ты заметил, какие у неё красные глаза?
- Да. А ты заметил, как от неё луком разит?
Пенелопа проводила гостей к столу, и вскоре появился Одиссей. Одет он был крайне небрежно, сутулился, смотрел исподлобья тупым, рассеянным взглядом, из полуоткрытого рта текли слюни. Жена поставила перед ним миску, и Одиссей стал из неё по-собачьи лакать, громко чавкая и похрюкивая. На гостей он не обращал внимания и не узнавал их.
Доев, Одиссей встал и вышел на улицу.
- Куда это он? - спросил Агамемнон.
- Сейчас безумствовать будет! - воскликнула Пенелопа и зарыдала.
Выйдя во двор, Одиссей подошёл к стоявшим там ослу и быку и стал запрягать их в плуг.
- Какое планомерное безумие, - заметил Паламед, - всё уже заранее подготовлено.
Одиссей вышел в поле и стал пахать его своей странной упряжкой. Время от времени он доставал из сумы на поясе крупные зёрна соли и разбрасывал их как сеятель семена.
Пенелопа с маленьким Телемахом на руках стояла поодаль и, время от времени громко всхлипывая, смотрела на безумства мужа.
Лицо Паламеда между тем выражало всё больше уверенности. Он подошёл к Пенелопе, со словами "Дай малыша подержать" забрал у неё Телемаха и бросил ребёнка под лезвие плуга.
Одиссей резко остановился, могучим усилием затормозив упряжку. Он поднял с земли Телемаха и посмотрел на Паламеда полным бешенства взглядом. Тот не отвёл глаз и спокойно спросил:
- В чём дело, Одиссей? Просветление в голове наступило?
- Наступило, - сухо ответил Одиссей.
Он отдал Телемаха подбежавшей жене, распрямился, оправил одежду, вытер локтём губы и сказал:
- Молодец, Паламед, - самого Одиссея перехитрил. Самое большое достижение в твоей короткой жизни. Надеюсь, у тебя хватит ума понять, что жить тебе осталось недолго! Понимаешь, что такими вещами не шутят?!
Агамемнон быстро подошёл к Одиссею и положил ему руку на плечо:
- Не сердись. Ты пошутил - он пошутил. Все мы любим пошутить, не всякие шутки удачные, но всё равно никто ни на кого не обижается.
Одиссей повернулся к нему и усталым голосом спросил:
- Хорошо, Агамемнон. Что ты хочешь мне сказать? Зачем приехал?
- Ну, судя по тому, как ты нас встретил, ты уже и так знаешь, зачем мы приехали. Сколько времени тебе нужно на сборы?
- Только с женой попрощаться.
Агамемнон кивнул.
Одиссей подошёл к Пенелопе. Теперь уже она плакала по-настоящему.
- Не знаю, даст ли Зевс вернуться, - сказал он, беря её за руку. - Троянцы очень хорошо умеют воевать, так что обратно из наших далеко не все приплывут. А пока меня нет, всё тебе остаётся. Заботься о моих родителях. О них теперь придётся больше заботиться, ведь меня здесь не будет. А когда Телемах вырастет, если я всё ещё не вернусь, выйди, пожалуй, замуж за другого.
Сказав это, он вернулся к Агамемнону.
- Уже? - спросил тот.
Одиссей кивнул. Он был готов в путь и уже не думал ни о жене, ни о родном доме, ни о сыне. Все его мысли были об одном: как отомстить Паламеду. И он был даже рад, что идёт на войну: война - это самое лучшее время для мести.
Дочери Ликомеда
Путь от Итаки до сборного пункта греческого войска в Авлиде был скучным и неприятным. Агамемнон всю дорогу ворчал на своих современников, осуждая их за изнеженность, отсутствие доблести, национальной гордости и нежелание постоять за честь родины:
- Кинир - царь Кипра обещал прислать пятьдесят кораблей, а прислал один корабль и сорок девять игрушечных. Война ему - шуточки! Каждого уговаривать приходится, чуть не в ногах валяться, будто я их не на войну, не на подвиги, а в свинарник на работу отправляю. Или мне одному честь родины дорога? Или мне больше всех надо? Раньше любой мужчина за счастье почитал на войну пойти, а в наше время закосить, отмазаться - чуть ли не подвигом стало. Это, говорят, не наше дело. А когда понаедут троянцы и увезут всех их жён, тогда это сразу их дело станет, вот тогда побегут ко мне, станут плакать и жаловаться. А что? Правильно: раз у одного грека можно жену увезти, то и у всех других можно и даже нужно. Вот чего добьются!
Одиссей, который пару дней назад сам пытался откосить, слушал эти речи всё с большим раздражением. Разглагольствования Агамемнона его злили, нарастала ненависть к Паламеду, который как раз оставался спокоен и всё время стоял на носу корабля, глядя вперёд. Как назло, ветра почти не было, и корабль двигался только благодаря гребцам, а они оказались не очень работящие.
Медленное озверение постепенно охватывало путешественников, и они бы, пожалуй, передрались, если бы случайно им не встретился иностранный торговый корабль. Тут они и выпустили накопившуюся злость. Торговцы, правда, оказались не троянцами, а финикийцами, но Агамемнона это только ещё больше разозлило:
- Тут вся страна в едином порыве готовится в бою отстоять свою честь и отдать все силы на защиту отечества, а эти сволочи только и думают, как бы мошну себе набить - везут к нам свои шмотки бабские!
Корабль с купцами потопили "по закону военного времени", как сказал Агамемнон, Одиссею только удалось его уговорить, чтобы часть товара перегрузили на их корабль - чего добру-то пропадать!
Успокоив нервы этим небольшим приключением, они продолжили путь, но, когда Авлида была уже совсем рядом, налетела буря. Корабль весь день носило по морю, а к вечеру, когда ветер утих, он оказался у острова Скирос. Путешественники, решив, что это произошло не без воли богов, решили тут заночевать.
Для Агамемнона Скирос интереса не представлял, ведь у престарелого местного царя Ликомеда не было сыновей - только дочери, а значит, призвать на войну тут было некого. Когда он заикнулся царю о цели своего путешествия, тот довольно резко ответил:
- Нет у меня тут воинов. Можете поискать: кого найдёте - ваши.
За ужином Агамемнон снова вернулся к своей любимой теме, но царь оборвал его словами:
- Видишь гору за окном? Пару лет назад приезжал ко мне Тезей, мы с ним там гуляли, и он тоже всякие речи произносил про честь и про долг.
- Тезей? - заинтересовался Агамемнон. - Он ещё жив?
- Нет, - ответил царь. - Как раз когда он выступать начал, поскользнулся на апельсиновой корке и полетел с горы головой вниз. Так что сейчас он Аида с Персефоной агитирует. А если бы тогда поменьше болтал и получше под ноги себе смотрел, то до сих пор бы жил.
Агамемнон не понял, была это угроза или просто история к случаю, взгляд царя Ликомеда, по крайней мере, был очень серьёзным, так что разговор о предстоящей войне и обо всём, что с ней было связано, на этом прекратился. Да и не был этот разговор уместен в присутствии девушек - царских дочерей. Паламед затеял беседу о свойствах целебных трав, и этот разговор Ликомед охотно поддержал.
Перед сном Агамемнон решил прогуляться по дворцовому саду и, забредя в укромный тёмный уголок, вдруг увидел там двух девушек. В темноте он не разобрал их лиц, но по одежде узнал дочек Ликомеда, которых видел сегодня за ужином. Некоторое время девушки страстно обнимались, а потом донёсся шёпот: "Ты знаешь, я тебе со вчерашнего дня хотела это сказать, только... знаешь, у нас, мне кажется, ребёночек будет". Та девушка, которой это было сказано, вырвалась из объятий и оторопело уставилась на другую.
На секунду оторопел и Агамемнон. Придя в себя, он с отвращением сплюнул и удалился во дворец, где его спутники уже готовились ко сну.
- До чего же люди докатились! - возмущался он, рассказав о том, что только что видел в саду. - Конечно, бабы - они и раньше друг с дружкой всяким срамом, бывало, занимались, но чтоб детей от этого заводить - до такого разврата ещё никогда не доходило!
- Не нравится мне этот Ликомед, - задумчиво ответил Паламед. - Как он сразу полыхнул: некого у меня, дескать, призывать - ищите! Хотя мы ж его ни в чём и не подозревали. Кажется, ему есть что скрывать.
- Меня другое удивило, - подал голос Одиссей. - Дочек у Ликомеда пять, а девушек за столом шесть сидело. Считать-то я умею. Откуда шестая?
Агамемнон недоуменно оглядел своих спутников:
- Вы что хотите сказать?
- Идея одна есть, - отозвался Одиссей. - Как раз и финикийские шмотки пригодятся.
Следующим утром во дворец Ликомеда постучались длиннобородые купцы в разноцветных восточных одеждах.
- Открывай, красавица! - бодро сказал один из них выглянувшей на стук служанке. - Издалёка идём, товар везём, задёшево отдаём!
С этими словами он ловко накинул ей на плечи расписной платок.
Разомлев от такой щедрости, служанка тут же впустила гостей во дворец. Они разложили перед собой привезённые товары, и тут же к ним как пчёлы на цветы слетелись все жившие во дворце женщины. Они толкались, гомонили, перебирали, рассматривали, щупали и примеряли платья, ткани, украшения, нюхали благовония и приценивались, а купцы называли такие низкие цены, что приценившиеся почти всегда покупали.
Только одна из дочерей Ликомеда явно не проявляла интереса к разложенным перед ней женским радостям, а внимательно рассматривала меч, непонятно как оказавшийся среди тканей и бижутерии.
Вдруг на улице затрубили тревогу. Девушки с визгом разбежались, кроме одной - той, что рассматривала меч. Схватив оружие, она резво бросилась из дворца навстречу опасности.
У дверей стоял Агамемнон. Это он трубил.
Купцы сняли накладные бороды и тоже вышли из дворца.
- Что же ты, парень, - строго сказал Агамемнон, - среди девиц прячешься, когда вся Эллада собирается на войну?
- Мне мама велела, - ответила девушка, опуская меч. - Она сказала, что меня кто-то ищет, чтобы убить. А про войну я ничего не знал.
- Стыдно тебе от смерти прятаться. Настоящий мужчина сам должен смерть искать и другим её нести. Зовут-то тебя как?
- Я Ахилл, сын мирмидонского царя Пелея. А вы возьмёте меня на войну?
- Конечно возьмём, - ласково ответил Агамемнон, и они пошли к кораблю, оставив во дворце все финикийские товары.
Деидамия - старшая дочка Ликомеда, увидев из окна, как они уходят, бросилась было им вслед, окликнула Ахилла, но тот только махнул ей рукой и, как был в женском платье, поднялся на корабль, а она остановилась у дверей дворца, глядела вслед уходящему кораблю, и слёзы текли по её щекам.
Не только она плакала, глядя на мелькавший над волнами парус. Мать Ахилла стояла на берегу и беспомощно протягивала руки вслед кораблю, будто пытаясь до него дотянуться. Она не успела предотвратить случившееся, опоздав всего на несколько минут.
- Не лезла бы ты в олимпийские дела, морская нимфа Фетида, - послышалось у неё за спиной.
Обернувшись, Фетида увидела сидящего на камне Гермеса.
- Это ты всё подстроил? - всхлипнув, спросила она.
- Вообрази себе, нет. Я тут по личному делу. Присматриваю за моим внучком Одиссеем. Он, вроде, решил торговлей заняться, а это ведь по моей части, я думал, что помогу чем, посоветую, но он, как вижу, и без моих советов прекрасно обошёлся. А тебе, Фетида, я не враг. Ты сама себе враг отменный и врагов наживать славно умеешь. И что ты на Олимп ходить повадилась? Там ведь даже бывалые боги, как я, и подумать о своих мыслях не решаются, а ты думаешь так явно, что все на тебя оборачиваются. Твои мысли даже читать не надо: они у тебя и на лице, и на языке. Про твои планы и помыслы на Олимпе, небось, даже Ганимед знает. Только и говорят, как твой Ахилл Зевса свергнет. И ты хочешь, чтоб тебе не пакостили? Конечно, сейчас без вмешательства какого-нибудь олимпийца не обошлось. Не случайно же этот корабль сюда приплыл. Думаешь, никто не знает, где ты сына спрятала? И надо ж было додуматься так спрятать - парня среди девок! Хорошо ещё, если он только с одной из них тебя бабушкой сделал.
- Я знаю, - смиренно ответила Фетида, - на Олимпе меня и моего Ахилла ненавидят. Они и войну эту затеяли специально, чтобы убить его.
- Вряд ли. Кто и из-за чего эту войну затеял - я сам уже запутался. А убьют там Ахилла или нет - это не ко мне, а к Аполлону. Он у нас большой специалист по предсказаниям.
- Мне не нужен для этого Аполлон. Я чувствую. Я мать.
Она закрыла лицо руками и зарыдала. Гермес подошёл к ней, положил руку на плечо и как сумел ласково сказал:
- Не хнычь, Нереевна. Мне и самому эта война не нравится. Она торговле повредит, а значит, мне меньше жертв от купцов приходить будет, так что я постараюсь этому делу помешать. Но если кто посильнее меня вмешается, то, боюсь, ничего сделать не смогу. А ты пока вспомни, кого из олимпийцев ты ещё не обидела, кто тебе помочь не откажется, иди к нему и проси. Только следи за своими мыслями и словами. Нет умных мыслей - лучше не думай вообще, нет умных слов - говори комплименты. Олимпийцы падки на лесть - по себе знаю. А вообще, лучше не трать время и силы - что боги решили, то уж и сами боги не изменят, а добудь для сына хорошие доспехи, на войне это самое важное.
Фетида стряхнула его руку и медленно пошла в волны прибоя. Гермес смотрел ей вслед, пока море не скрыло её совсем, а потом взмахнул крыльями на сандалиях и полетел в сторону Олимпа.
Телеф
Гонимый попутным ветром, греческий флот вышел на войну с Троей. Полные веры в победу, воодушевлённые пламенными речами Агамемнона греки рвались в бой и мечтали поскорей проявить доблесть и отвагу.
Агамемнон был счастлив. Всё сложилось даже лучше, чем он предполагал: он собрал самый большой флот всех времён, вся Эллада прислала ему корабли и отважных воинов, в его войске были герои, не уступавшие ни в чём самым славным витязям древности.
Особенно он был доволен своим последним приобретением - Ахиллом. Этот юноша, который совсем недавно прятался от войны среди девушек, оказался отважным и честолюбивым бойцом. Агамемнон сперва не поверил, что его мать богиня, но, когда перед отплытием Фетида принесла Ахиллу оружие и доспехи, которым позавидовал даже сам Агамемнон, - шедевры олимпийских оружейников, подаренные богами Пелею на его свадьбе, всякие сомнения пропали: Ахилл был полубог. Впрочем, он и без доспехов был великолепен: хвастался, что мать в детстве купала его в водах священной реки Стикс и он после этого стал неуязвим. На спор он давал рубить себя мечом и метать в себя дротики, и ничто не могло нанести ему даже царапины.
Пелей прислал сыну не только доспехи. Из его царства пришли пятьдесят кораблей, на которых под командование Ахилла прибыл целый полк отборных бойцов.
В давние времена в народе, которым правил дед Ахилла Эак, случилась эпидемия, и подданные Эака умерли. Пожалев его, Зевс превратил в людей муравьёв, назвал их мирмидонцами и населил ими страну Эака. Этих многочисленных и дисциплинированных воинов Ахилл вёл с собой на троянскую землю.
Каждый день пути добавлял нетерпения, и наконец, когда кто-то закричал: "Троя!" - этот крик подхватили тысячи голосов, воины бросились к оружию, гребцы вдвое быстрее заработали вёслами. Корабли один за другим подплывали к незнакомому берегу. Воины, не дожидаясь сходней, выскакивали кто на берег, кто в воду. С кораблей, которым не хватило места у берега, бойцы бежали, перескакивая с борта на борт. Крики и давка ещё больше бодрили истосковавшихся по делу воинов, и они мчались на берег с такой страстью, будто рассчитывали сегодня же разгромить троянцев и захватить их город.
Агамемнон смотрел на крестьянские домики, поля, виноградники, город на высоком берегу и думал, что надо бы, пожалуй, отправить туда послов и объявить войну по всем правилам, но он всё равно не смог бы сдержать своих людей, которые в благородном порыве уже бросились грабить местное население, и, радуясь их боевому духу, рассуждал, что незачем разводить этикет с варварами, не знающими законов гостеприимства и похищающими чужих жён.
Наконец к боевым кличам греков, женскому визгу и лязгу мечей присоединился вой боевого рога. Ворота города открылись, и оттуда навстречу наступающим вышло войско, возглавляемое богатырём огромного роста, поражающим мощью мышц, страшным в своём гневе. Осыпая греков ужаснейшими проклятиями, он размахивал над головами огромной дубиной, разя каждым взмахом множество врагов. Всякий, кто не знал, что великий Геракл умер несколько лет назад, подумал бы, что это он.
"Гектор", - сразу понял Агамемнон.
Терсандр - фиванский царь, один из самых славных греческих героев, бросился навстречу опасности и не успел замахнуться копьём, как вражеская дубина оставила от него мокрое место. Но смерть его не должна была остаться неотомщённой - на смену Терсандру уже спешил Ахилл. Он ловко увернулся от удара, и дубина только скользнула по его панцирю, не нанеся герою никакого урона и даже не поцарапав божественные доспехи. Сын Фетиды рванулся вперёд, замахиваясь копьём, но враг отскочил, не дав себя поразить, и снова ударил дубиной. Этот удар был более удачным - доспехи Ахилла зазвенели, но выдержали, выдержал удар и сам Ахилл. Он устоял на ногах и снова замахнулся копьём. Его противник опять увернулся, отбежал на несколько шагов, но запутался в побегах виноградной лозы и не успел ни снова нанести удар, ни уклониться от копья Ахилла. Оно вонзилось ему в бедро, и богатырь повалился на землю с таким грохотом, что все вокруг прекратили бой и обернулись. Ахилл оставил копьё в теле врага, вскочил ему на грудь и, занеся над его головой меч, закричал:
- Проси пощады, проклятый троянец!
- Какой я тебе троянец!!! - заорал в ответ поверженный богатырь.
Страшная догадка поразила Агамемнона. Расталкивая людей, он бросился к Ахиллу, удержал его руку и спросил вражеского вождя:
- Так вы не троянец? Это не Троя?
Нескончаемый поток ругательств послужил ему ответом. Если бы можно было кратко выразить общий смысл этих слов, то он был бы таким: "Нет, я не троянец. Нет, это не Троя".
Агамемнон покраснел, закусил губы, дождался, когда богатырь замолчал, чтобы перевести дыхание, и сказал:
- Я Агамемнон Атреевич, царь Микен. С кем, простите, имею честь?
- Телеф Гераклович, царь Мизии.
- Вы сын Геракла?! - воскликнул Агамемнон.
В ответ ему снова понёсся поток брани. Телеф ругался мастерски: лихо, заковыристо, изобретательно, изящно, беззастенчиво, многоэтажно, художественно, обоснованно.
Так волны бушующего моря, сливаясь с потоками грозового дождя, разбиваются об утёсы прибрежных скал, не оставляя на них следа, так могучие скалы несокрушимо стоят под грозными потоками, не сдвигаясь, не устрашаясь и не поддаваясь ни ветрам, ни волнам, ни ударам молний, - так стоял несокрушимый Агамемнон, обтекая под потоками оскорблений, не содрогаясь и не меняясь в лице, и только всё повторял: "Извините", "Нелепейшее недоразумение", "Простите", "Ни в коем случае не повторится".
Паламед извлёк из раны Телефа копьё и перевязал её. Телеф стонал, время от времени кратко поругиваясь. Когда первая помощь была оказана, ни на шаг не отходивший Агамемнон осторожно спросил:
- Вы, как сын Геракла, не хотели бы присоединиться к нашему походу против Трои? Честь Эллады...
Телеф опять разразился ругательствами, общий смысл которых был такой: "Нет, не хочу: я ранен, и вы мне не нравитесь". Агамемнон не стал ни возражать, ни выяснять, чем именно греческое войско не понравилось мизийскому царю.
Когда мизийцы ушли в крепость, унося с собой раненых, Агамемнон построил греков на берегу и спросил:
- Кто первый закричал "Троя!"?
Все смущённо молчали. Конечно, все кричали "Троя!", сам Агамемнон так кричал. Но кто же был первым?
Одиссей покосился на кучку металлолома, перепачканного ошмётками человеческого организма, оставшегося от фиванского царя, и предположил:
- Кажется, это был Терсандр.
Войско одобрительно загомонило:
- Конечно, Терсандр!
- Точно, он!
- Я тоже слышал!
Причина ошибки разъяснилась.
Оказав первую помощь раненым и отдав последние почести погибшим, греки вернулись на корабли и снова отправились в путь. Одиссей пытался уговорить Агамемнона остаться в Мизии ещё немного, поскольку по законам гостеприимства Телеф должен был дать гостям подарки, но Агамемнон предпочёл от этого воздержаться. Не то чтобы ему было очень стыдно, что из-за его бойцов пострадали ни в чём не повинные люди, - на войне невозможно обойтись без невинных жертв, но мысль о том, что он обидел сына самого Геракла - великого героя и гордости Эллады, не давала ему покоя.
Настрой войска был уже не такой боевой, как в начале пути, и когда на горизонте снова показался берег, никто ничего не кричал. Только когда очертания домов стали ясными и всякие сомнения исчезли, Агамемнон первым тихо сказал:
- Авлида.
Флот пришёл туда же, откуда начал свой путь.
В полном порядке, спокойно, без шума и криков воины сошли на берег и построились. Агамемнон несколько раз молча прошёлся вдоль строя, собираясь с мыслями, и, остановившись посередине, громко спросил:
- У кого была карта?
Никто не ответил. Тогда Агамемнон, ещё немного подумав, сказал:
- Спрошу по-другому: кто знает путь в Трою?
Молчание стало ужасным ответом.
В греческом флоте было больше тысячи кораблей. Каждый думал, что кто-нибудь да знает, куда плыть...
Так оно всегда бывает, когда начинаешь большое дело: всякую мелочь учтёшь, а что-нибудь важное обязательно забудешь. Греки отправились в путь, не узнав перед этим дороги.
Агамемнон помолчал, осмотрел своё войско и, вздохнув, скомандовал:
- Разойдись!
Путь в Трою
Фетида пришла во дворец Посейдона. Изо всех сил стараясь ни о чём не думать, как советовал Гермес, она весело улыбалась, но забота, лежавшая на её сердце, делала эту улыбку приторной и неискренней. Посейдон же, напротив, улыбался ей совершенно естественно и радостно.
- Здравствуй, красавица! Здравствуй, дорогая! Что же ты меня, старика, совсем забыла - не зайдёшь, не навестишь? Прости, угостить тебя сегодня нечем.
- Я ненадолго совсем, - мялась в дверях Фетида. - Простите, что беспокою вас, Посейдон Кронович. Я тоже рада вас видеть.
- Да что ж случилось, крошка? Говори уж. Никак с сынком беда какая?
Фетида вздрогнула. Она не могла понять, как Посейдон прочитал её мысли, если она ни о чём не думала. Поняв, что скрывать что-то бесполезно, она как есть рассказала всё старому богу морей. Тот слушал внимательно, склонив голову набок и глядя на Фетиду туманным, нежным взором.
- А что, - сказал он, - сынок твой уже призывного возраста достиг? Как время-то бежит! Ведь совсем же недавно на твоей с Пелеем свадьбе гуляли.
- Ребёнок он ещё! - воскликнула Фетида, утирая слёзы. - Ему пятнадцать лет всего!
- Ну, пятнадцать лет это не ребёнок, - возразил Посейдон. - Самый тот возраст. Мальчики в это время ещё в войну играют и мечтают о подвигах. Героями в этом возрасте обычно и становятся. А пару лет спустя у них появляются совсем другие интересы, так что если воевать, так в пятнадцать лет.
Фетида в ответ разразилась такими рыданиями, что Посейдон сам испугался своих слов, обнял её и, нежно гладя по спине, сказал:
- Ну ты, это, не переживай. Может, всё и обойдётся.
- Не обойдётся, - всхлипнула Фетида. - Я знаю, я чувствую: убьют его там.
- Но ты представь себе, Фетидонька, что будет, если все пойдут на войну, а он нет. Это ж какой стыд ему будет! Знаешь, как для смертных важно славы добиться. Им ведь смерть не страшна - её всё равно никто из них не избежит, для них главное, чтоб люди потом об их подвигах вспоминали. А ты хочешь, чтоб он на войну не ходил.
- Тогда сделайте так, чтобы никто на войну не пошёл, чтобы её совсем не было, чтобы не поплыли греки в эту проклятую Трою. Отсрочьте их отъезд хотя бы на пару лет. А там Ахилл повзрослеет. Может быть, у него действительно появятся другие интересы и он сам на войну уже не захочет. Они же не могут его заставить: он ведь к Елене не сватался и клятв никаких не давал. Сделайте что-нибудь, Посейдон Кронович, вы же самый могущественный, самый справедливый, самый сильный.
Лесть, как и обещал Гермес, действовала. Посейдон размякал. Фетида сжала его жилистую руку и приложила её к своему материнскому сердцу. Старый бог сдался.
- Хорошо, деточка, - сказал он. - Сделаю, как ты сказала. Не будет им пути в Трою. Я уж об этом позабочусь. Война - дело не благочестивое. Не смертные, а боги должны решать, кто когда умрёт.
То, что ветры переменились и плыть в Трою стало невозможно, Агамемнон поначалу и не заметил. Не до того было. Пытаясь выяснить путь в Трою, он допросил всех местных купцов, кого смог найти. Но они божились и клялись Гермесом6, что никогда в Трое не были, и даже не собирались туда, и дороги не знают, и знать не хотят, и не нужно им это вовсе. Весть о том, как Агамемнон поступает с купцами, которые торгуют в военное время, распространилась быстро, и теперь не только местные купцы стали его избегать, но и иноземные корабли стали обходить Авлиду далеко стороной, так что расспросить иностранцев тоже было невозможно.
Бесясь от собственного бессилия, Агамемнон бродил по берегу, всматривался в горизонт, то ли пытаясь разглядеть там ненавистную Трою, то ли надеясь увидеть проходящий корабль с мореходами, знающими путь к ней.
Наконец боги услышали его молитвы, и в порт Авлиды, впервые за много месяцев, вошёл иностранный корабль.
Навстречу Агамемнону, тяжело ступая, подпираясь костылём, сошёл Телеф. На приветствие он ответил нецензурной бранью, из которой можно было заключить, что гость вовсе не рад встрече с Агамемноном.
На вопрос о причине приезда Телеф ответил длинным потоком ругани, который в кратком изложении содержал следующее: "Как вы, возможно, ещё помните, уважаемый Агамемнон Атреевич, в памятном бою, в котором я имел честь познакомиться с вами и вашим непобедимым войском, одним из ваших доблестных воинов мне была нанесена рана, и она до сих пор приносит мне несказанные страдания. Перепробовав множество различных лекарств, я обратился за советом к оракулу Аполлона, и он заверил меня, что рана будет излечена только нанёсшим её. Поэтому я взял на себя смелость явиться к вам с дружеским визитом в надежде на то, что тот славный юноша, который нанёс мне рану, не сочтёт за труд исцелить её".
Агамемнон терпел оскорбления только потому, что всё ещё чувствовал свою вину в случившемся и надеялся, что Телеф, живущий, видимо, где-то недалеко от Трои, знает туда дорогу. Как только Телеф закончил рассказ и остановился, чтобы перевести дух, Агамемнон спросил его об этом, и из множества слов, услышанных им в ответ, приличным было только одно: "Знаю".
- Так вы знаете путь в Трою! - в восторге воскликнул Агамемнон. - Расскажите нам, как туда добраться! Нам это совершенно необходимо для той священной войны, которую мы сейчас начинаем ради спасения чести Эллады!
Ответ Телефа вкратце был таким: "То, что вы отправились на войну, не узнав предварительно дороги, лишний раз подтверждает моё предположение, возникшее ещё при нашем первом знакомстве, о крайней нестандартности вашего мышления, унаследованной, по всей видимости, от родителей, которые определённо были не простыми смертными, а самыми яркими представителями животного и растительного мира вашей прекрасной страны".
Агамемнон покраснел, подумав, что теперь его, наверное, всю жизнь будут попрекать из-за этой нелепой оплошности, и, дождавшись конца нецензурного словоизвержения, смиренно повторил свой вопрос. Телеф во многих грубых и непристойных словах ответил, что расскажет, как добраться до Трои, не раньше, чем будет исцелена его рана.
Хирон, учитель Ахилла, кроме прочего, был довольно известным врачом. Кое-что Ахилл у него перенял, но вообще он учился не на медика, а на воина, так что уроки траволечения слушал невнимательно и знал разве что на троечку. Но когда он попытался растолковать это Агамемнону, тот вспыхнул и чуть было не заговорил как Телеф.
- Как царей копьём тыкать, так это ты мастер, а как исправлять, что натворил, так этому тебя не учили! Сам Аполлон сказал, что ты рану излечишь! Аполлон, по-твоему, ерунду говорить станет? Знаешь, какие ему жертвы за эти предсказания приносят?
Паламед между тем осматривал наконечник копья Ахилла.
- Рана будет исцелена нанёсшим её, - сказал он, - но нанёс рану не Ахилл, а его копьё. Им её и надо лечить.
Он соскрёб окисел с наконечника копья, приготовил из него какое-то снадобье и намазал им ногу Телефа.
Уже на следующий день рана почти зажила. Телеф, хоть ещё хромал, мог уже ходить без костыля, и в его речи стало появляться всё больше приличных слов. А когда через пару дней рана вовсе исчезла, он рассказал грекам, как плыть в Трою, и даже набросал по памяти карту.
Обрадованный Агамемнон снова предложил ему поучаствовать в войне, но Телеф в немногих почти цензурных словах ответил ему твёрдым отказом.
Тут-то все и заметили, что ветер уже который день дует в противоположную Трое сторону. Стало ясно, что кто-то из богов хочет помешать затеянному предприятию.
Когда жрецы, проведя своё расследование, доложили Агамемнону, что этот недовольный бог - Посейдон, тот был немало удивлён, поскольку до сих пор Посейдон никаких претензий к нему не предъявлял. Впрочем, он уже свыкся с мыслью, что легко не будет, и, готовый любой ценой преодолеть все препятствия на пути к победе, отдал приказ готовить богу морей гекатомбу.
Основным источником существования богов считались жертвы, приносимые благочестивыми смертным. Но в счастливые времена, когда людям не о чем просить богов, одними лишь жертвами могли прожить разве что Зевс с Герой.
Мелкие земные божки вели простую деревенскую жизнь и кормились в основном собственным хозяйством, не рассчитывая на подачки смертных, а олимпийцев положение обязывало жить на широкую ногу: содержать богатые дворцы, давать званые обеды и разъезжать на шикарных колесницах. Чтобы обеспечить такой образ жизни, им волей-неволей приходилось как-то подрабатывать.
Гефест приторговывал медными изделиями своего производства и порой подряжался построить дворец какому-нибудь царю.
Посейдон иногда реализовывал через подставных лиц товары с потонувших кораблей, что было не так просто, как могло показаться: товары обычно оказывались подпорченными морской водой, а уникальные изделия из золота и серебра могли быть кем-то опознаны, и бог попал бы в неловкое положение, потому приходилось быть очень осторожным.
Гермес помогал торговцам в не очень честных предприятиях и, имея связи среди преступников, оказывал услуги в их тёмных делах - многие об этом знали, но за руку его поймать ещё никогда не удавалось.
Арес имел какой-то доход от междоусобиц и криминальных разборок.
Самым выгодным был частный бизнес Аполлона, предсказывавшего в своём дельфийском святилище будущее за порой довольно нескромную плату. Раньше это популярное прорицалище принадлежало богине Гее, но, когда та попала в немилость к Зевсу, Феб сумел отжать у неё эту доходную точку - не помог Гее и посаженный сторожить прорицалище дракон.
Афина давала уроки рукоделия.
Дионис контролировал торговлю алкоголем.
Говорят, Афродита тоже как-то подрабатывала, но это только сплетни.
Редкий бог отказывался от хорошей жертвы, и мечтой каждого из них была гекатомба. Так называлась жертва сотни быков - фантастическая щедрость. Рассчитывать на такой подвиг благочестия не приходилось - редко кто и в самом деле жертвовал сто быков, так что иной раз и десяток баранов вполне мог сойти за гекатомбу.
Но Агамемнон, начиная святое дело, мелочиться не желал - он принёс настоящую гекатомбу, без обмана: согнал со всей округи лучших быков, велел вызолотить им рога, разжёг столько жертвенников, что богам на Олимпе стало жарко, и устроил такое торжественное жертвоприношение, что уже к вечеру подул тот ветер, какой был нужен.
Если бы боги не были бессмертными, они бы умерли в этот день от зависти Посейдону.
Фетида застала бога морей за накрытым столом.
- Заходи, красавица! - закричал он ей. - Угощайся, не чинись - у меня сегодня праздник!
- Греческий флот завтра выходит в поход на Трою, - дрожащими губами сказала мать Ахилла.
- Но вы же мне обещали, что им не будет туда пути.
- Конечно, - пробормотал Посейдон. - Что ж ты ничего не берёшь? Угощайся, всё очень свежее. Ну, ты понимаешь, ветер не может всегда дуть в одну и ту же сторону, это противоречит законам природы - ветру тоже надо отдыхать.
- Добрые люди гекатомбу принесли. Хорошие люди, благочестивые - они хотят делать своё дело и не забывают при этом богов. Никакой бог от гекатомбы не откажется. И ты, крошка, не отказывайся - угощайся.
Всё вспыхнуло в душе Фетиды.
- Я тебе не крошка! - закричала она. - Мерзкий, продажный старик! Жизнь моего сына, свои обещания, мир на земле ты обменял на гекатомбу!
И она, наплевав на предостережения Гермеса, вопреки собственному здравому смыслу, забыв, что перед ней брат самого Зевса, выложила Посейдону всё, что о нём думала в этот несчастный момент, и, заливаясь слезами, бросилась бежать прочь из дворца, не замечая сбивчивых извинений и объяснений смущённого старого бога.
Она бежала в Авлиду через священную рощу богини Артемиды, в отчаянии пытаясь придумать, как отвратить от сына неизбежную беду.
Затрубил рог. Это Агамемнон со своими товарищами вышел на охоту. Он решил таким образом отметить последний вечер перед отплытием на войну.
Фетида пробежала мимо них, не останавливаясь, и через пару минут вдруг оказалась на лужайке, где собирались девушки в одежде охотниц. Они были вооружены луками и вели рвущихся в бой собак. Все они были молодые красавицы, но и среди них выделялась одна - самая высокая, самая стройная и подтянутая. Такой могла быть только богиня, только дочь Зевса.
Новая идея появилась в голове у Фетиды, и нимфа кинулась к прекрасной охотнице как к своей последней надежде.
Гнев Артемиды
Агамемнону повезло. Первой же стрелой он наповал убил лань. Тут было чем погордиться, и Агамемнон этим немедленно занялся. Картинно поставив ногу на убитое животное, он гордо показал на торчащую стрелу и произнёс:
- Видали, как попал! Она даже удивиться не успела. Вот это я называю настоящим мастерством. Лучше бы и сама Артемида не выстрелила.
Он смотрел на стоящих перед ним охотников, ожидая восторг и поздравления. Но товарищи напряжённо глядели мимо него и признаков радости не проявляли.
Агамемнон обернулся. За его спиной стояла высокая, стройная охотница. Её божественную красоту нарушали только цвет лица, пожалуй, слишком красный, тонкие губы, пожалуй, слишком плотно сжатые, и взгляд, пожалуй, слишком злобный. Но, несмотря на эти незначительные изъяны внешности, всякий, даже если он никогда не видел богиню охоты Артемиду, сейчас узнал бы её.
Узнал Артемиду и Агамемнон. Он сразу понял, что раздражение богини как-то связано с ним, и попытался разрядить обстановку.
- Вы меня не так поняли, - сказал он. - Я говорил, что Артемида выстрелила бы лучше. Вы просто не расслышали. Может быть, это вы и стреляли? Да? Можете забрать. Я просто мимо проходил, вижу - кто-то выстрелил хорошо. Я не знал, что это вы были!
Артемида ничего не ответила, только гневно фыркнула, отвернулась и ушла в чащу, оставив охотникам мёртвую лань и отвратительное настроение.
Между тем на Олимпе начиналось собрание богов. На этот раз оно напоминало военный совет. Боги были при оружии, богини нарядились в военном стиле. С докладом выступал Арес. В первый раз за многие годы ему дали слово, и все внимательно слушали бога войны, который просто раздувался от самодовольства и осознания собственной значимости. Но его счастье было недолгим. Звёздный час Ареса закончился через несколько минут после начала. Послышался шум, и всем знакомый звонкий голос неожиданно прервал его выступление.
В собрание ворвалась Артемида. На Олимпе её видели редко, поскольку большую часть времени она проводила в лесах за охотой - единственно любимым занятием, приносившим, кстати, достаточно пропитания не только ей самой, но и паре десятков нимф, составлявших её постоянную свиту. Каждое её появление среди олимпийских богов становилось долго вспоминаемым событием, ведь кто столкнулся с ней раз, запоминал эту встречу навсегда и, как правило, не хотел повторения. Богиня охоты красотой соперничала с Афродитой, умом - с Афиной, а характером - со всеми сказочными чудовищами вместе взятыми. Она любила животных, потому что их можно было убивать на охоте, она любила своих подруг, поскольку они помогали ей убивать животных на охоте, она ненавидела всё остальное, потому что оно мешало ей с подругами убивать животных на охоте.
- Сидите тут! - заорала она на собравшихся богов. - А рядом с моей священной рощей в Авлиде собрался целый военный лагерь. Тысячи мерзких, вонючих, волосатых человеческих самцов шляются по моим заповедным угодьям, убивают моих животных, отнимают сыновей у матерей, пристают к моим нимфам и говорят такие слова, что мне и повторять тошно. И кто только додумался размещать это гнусное стадо на моих землях? Кто тут затеял эту отвратительную войну? Это ты, Арес? Признавайся, твоя работа?!
- Ты что, сестрица, побойся бога! - пробормотал Арес, прикрывая локтем правой руки лицо, а ладонью левой - детородный орган.
Этими словами он только ещё больше обозлил богиню.
- Что?! - взвизгнула она. - Это какого ещё бога я тут должна бояться? Уж не тебя ли?! Думаешь, жестянками обвешался, так на тебя уже и управы нет? Я птице в небе в глаз попадаю - и тебе попаду, не промажу. Отстрелю сейчас самую твою гордость...
- Ну, ты, полегче! - встрепенулась Афродита.
- Что, испугалась?! Или это ты вместе с ним войну затеяла? Учтите, я выясню, кто это устроил, и тогда никому мало не покажется. Война им, видите ли! Не будет никакой войны! Я вам это говорю!
- А теперь послушай, что я тебе скажу, - неожиданно вмешалась Гера. - Зевсу, я вижу, воспитание не позволяет тебя осадить, а мне-то хватит духу отстегать тебя при всех по тощей заднице, как ты того заслуживаешь. Войны, она говорит, не будет! Будто она единственный бог на Олимпе! Раз война начинается, значит, она нужна. Это уж не тебе решать.
Раскат грома прервал речь Геры и не дал Артемиде возразить.
- А ну, замолчали обе! - вмешался Зевс. - Кому эта война нужна и зачем - сейчас выяснять не будем. Но если Артемида решила её предотвратить, то почему бы ей не попробовать? Даже интересно, как она собирается это делать. По своему опыту знаю, что если смертные решили передраться, то никакой бог им в этом помешать не сможет. Но если тебе, Артемида, моего опыта недостаточно, то попробуй. Даю тебе одну попытку. Мне сейчас главное - чтоб боги не передрались. Вот этого я точно не допущу. Потому мешать Артемиде запрещаю. Собрание закончено. Все свободны.
Арес с досады тихо ругнулся. Артемида удалилась с высоко поднятой головой. Трудно сказать, что больше её разозлило: поведение бойцов в авлидском лагере, жалобы Фетиды, смерть любимой лани, хвастовство Агамемнона или всё вместе, но Артемида твёрдо решила сорвать войну, разогнать лагерь и унизить Агамемнона, а заодно и противного выскочку Ареса, который ей никогда не нравился.
Утром греческий флот никуда не отправился. На этот раз ветер вообще перестал дуть. А добраться до Трои на вёслах было нереально.
Агамемнон даже не стал спрашивать жрецов, какой бог ему на этот раз мешает, а собрал всех участников вчерашней охоты и с богатыми дарами отправился в храм Артемиды.
Охотники встали на колени перед статуей богини, и Агамемнон обратился к ней с такой речью:
- Высокопочтеннейшая Артемида Зевсовна, произошло чудовищное недоразумение. Мы случайно забрели в вашу священную рощу. Мы не знали - там было не обозначено. Мы признаём свою ошибку. Ведь признаём же? - Все спутники Агамемнона с готовностью закивали. - Примите наши извинения и эти дары и позвольте дуть попутному ветру. Я не для себя прошу - мы в Трою со святой целью идём, хотим сложить головы, защищая честь нашей родины.
Последние слова он сказал с таким трогательным вздохом, какой не мог не вызвать тошноты или умиления. Но только не у мраморной богини. Она не изменилась в лице и очень холодно ответила:
- Не будет тебе ни войны, ни чести, гнусный браконьер! Ты хоть понимаешь, что натворил? Я эту лань сама вырастила, она у меня с рук ела. Потому ты и подстрелил её так легко, что она не убегала - она людей не боялась, доверяла им. А ты расхвастался, будто льва голыми руками задушил. Какая тебе война - ты только с беззащитными детьми воевать можешь и по чужим рощам шакалить! Убирайся вон и подачки свои забирай - я не нищая и собой не торгую! Проваливай из Авлиды со всей своей шпаной и не мечтай ни о какой Трое! Не будет тебе попутного ветра. Никогда!
Агамемнон перешёл на хриплый шёпот:
- Я об этой лани тоже очень сожалею. Но тут был не умысел, а несчастный случай. Я понимаю, конечно, что эти дары недостаточны, но, может, всё-таки договоримся, а? Как насчёт гекатомбы? Хорошей гекатомбы, настоящей, от какой и батюшка ваш, Зевс Кронович, не отказался бы? Воскурим, помолимся, тризну по безвременно погибшей зверушке справим? А?
Богиня возмущённо фыркнула:
- Ты ещё торговаться будешь?! Ты понимаешь, что эта лань как дочь мне была?!
- Я вас понимаю, Артемида Зевсовна! - с пафосом воскликнул Агамемнон, всплеснув руками. - Я ведь сам отец!
- Ничего ты не понимаешь! Свою дочь убей - тогда и разговор будет!
- Простите, Артемида Зевсовна, я, видимо, не вполне уловил смысл ваших последних слов...
- С ушами плохо? Я, кажется, древнегреческим языком сказала: жизнь твоей дочери в обмен на жизнь моей лани!
Агамемнон беспомощно обернулся, ища поддержки товарищей, но те тоже ничего не могли поделать и только мысленно радовались, что требование богини распространяется на дочь одного лишь Агамемнона.
- Вы просите невозможного! - взмолился он. - Мне для вас ничего не жалко, но что вам толку от смерти моей дочери? Вот гекатомба - другое дело. Давайте рассмотрим альтернативные варианты.
- Альтернатива одна, - каменным голосом ответила богиня, - ты убираешься отсюда и никогда не будешь пытаться идти войной на Трою.
Разговор был окончен, жертвы не приняты.
Когда Агамемнон вышел из храма, на нём лица не было от потрясения.
- Как я объясню жене?! - пробормотал он, обращаясь к Одиссею.
- Жена-то как раз поймёт - войску объяснить будет труднее, - ответил тот.
- Нет, ты её не знаешь. Она так любит детей, что даже ради чести семьи и всей Эллады не позволит их убивать.
Одиссей опешил:
- Ты что, действительно собрался принести дочь в жертву Артемиде?!
- Ну ты же слышал, что она сказала. Иначе никак - это ж понятно.
Конечно, Одиссей это понимал, насколько человек, который пошёл на войну, чтобы сохранить жизнь своему ребёнку, может понять того, кто жертвует жизнью своего ребёнка, чтобы пойти на войну.
Ифигения
Агамемнон оказался в сложном положении, ведь его дочери остались в Микенах под присмотром матери, а она ни за что не согласилась бы прислать дочь для того, чтобы её принесли в жертву Артемиде.
Выход из положения подсказал Одиссей. Ифигении, старшей дочери Агамемнона, уже исполнилось шестнадцать, и Одиссей предложил вызвать её в Авлиду якобы для того, чтобы выдать замуж. Такой повод никак не мог вызвать подозрения, ведь в Авлиде собралось множество завидных женихов. Агамемнон написал жене письмо, в котором сватал Ифигении Ахилла. Холостой полубог действительно был идеальным женихом, от которого не смогла бы отказаться ни одна царевна.
Чтобы слух о готовящемся обмане не опередил гонца, Агамемнон и Одиссей решили держать план в тайне даже от Ахилла. Всех только предупредили, что готовится большое жертвоприношение, которое позволит флоту наконец отплыть в Трою.
Одиссей взялся отвезти письмо и своим общеизвестным красноречием развеять у жены Агамемнона все сомнения, если они вдруг возникнут.
Но никаких сомнений не возникло. Слухи об Ахилле уже дошли до Микен, Клитемнестра, жена Агамемнона, несказанно обрадовалась такой партии для дочки и сразу же стала собирать её в дорогу.
Когда Клитемнестра с Ифигенией, полные радужных надежд, появились в Авлиде, Агамемнон устроил им самый пышный приём, какой только возможно. Войско радовалось их приезду совершенно искренне, ведь все уже знали, что их вынужденное бездействие закончится, как только дочку командира принесут в жертву. Клитемнестра причины общей радости не знала и радовалась вместе со всеми.
Поприветствовав жену и дочь, сказав пару комплиментов обеим, Агамемнон пошёл организовывать жертвоприношение и оповещать войско о готовящемся зрелище, а Клитемнестра, горя от нетерпения, велела позвать ничего не подозревавшего Ахилла.
Агамемнон понимал, что его жена, узнав правду, непременно устроит сцену, попытается сорвать его благочестивые планы и испортит ему настроение. А это было бы совсем некстати, ведь зарезать собственную дочку даже для такого опытного воина, как он, задача необычная и психологически непростая, тут надо подойти к делу спокойно и хладнокровно, ведь он вовсе не хотел причинять любимой дочери ненужные мучения.
Но Ахилл по незнанию всё испортил. Он явился в палатку Агамемнона и, когда Клитемнестра сказала, что хочет познакомить его с Ифигенией, так прямо и ляпнул:
- Это с той, которую сегодня в жертву Артемиде принесут?
В результате, когда Агамемнон вернулся в палатку, он застал там дочку в слезах, жену в истерике и Ахилла в недоумении. Пришлось взять на себя совсем нелёгкое и непривычное дело: объяснить матери, почему её дочь вместо свадьбы должна пойти под нож, - задача, которая и Одиссею не показалась бы простой.
- Ну извини, дорогая, - сказал Агамемнон - Тебе действительно сказали неправду. У нас тут случился небольшой инцидент с Артемидой, так что Ифигению придётся принести ей в жертву. Прости, что не написал об этом - не хотел огорчать, но я собирался сказать сразу, как вы приедете. Просто не успел - столько суеты, столько дел в лагере!
- При чём тут неправда?! - закричала Клитемнестра. - Ты собираешься убить нашу дочь! Дочь, которую мы вместе растили, которую ты любил, которую хвалил только что!
- Что ж в этом такого? Ты видела, как крестьяне заботятся о своих козах, овцах, коровах? Как они их любят, растят, кормят, защищают от волков? А потом, когда приходит надобность, режут и едят. Я ж не просто так её зарежу, не для себя, а для общего дела - ради чести Эллады. Не скрою, мне это будет нелегко. Это действительно моя дочь, и я её действительно люблю. Мне нужно было сделать трудный выбор, и я его сделал, а ты вместо того, чтобы поддержать мужа, посочувствовать в моём трудном положении, устраиваешь эти нелепые сцены при моих подчинённых. Ты думаешь только о себе, даже не понимая, как это глупо смотрится со стороны. Чего ты боишься? Что Ифигения умрёт? А ты считала её бессмертной? Тебя пугает, что ты её больше никогда не увидишь, но ты ведь не думаешь о том, что если бы она сейчас вышла замуж, как ты хотела, то уехала бы с мужем на какой-нибудь отдалённый остров и ты её точно так же никогда не увидела бы. Жила бы она на том острове, постарела и после долгих и мучительных болезней всё равно бы умерла, и никто бы о ней даже и не вспомнил, потому что эта смерть самая обычная, ничем не выдающаяся и бессмысленная. Пусть уж лучше Ифигения умрёт быстро, легко, красиво и достойно - она падёт за родину как герой, и о ней веками будут вспоминать благодарные потомки. Посмотри на этот лагерь. В нём тысячи молодых бойцов. Между прочим, у них тоже есть матери. Все они готовы умереть за правое дело. И я, если будет необходимость, без колебания пошлю на смерть любого из них, даже если бы он был моим сыном. Так почему же для дочери я должен делать исключение?
Это была вершина красноречия не очень-то разговорчивого Агамемнона. Он готовился всё время, пока ждал приезда дочери, и сейчас выступил совсем не плохо. Но Клитемнестра была вовсе не расположена оценивать мужнины ораторские способности и внимать его разумным доводам. Предстоящая смерть дочери затмила для неё величие уготовленного Ифигении подвига. Не надеясь уже переубедить мужа, она бросилась в ноги Ахиллу и стала умолять его защитить дочь от обезумевшего отца. Ахилл растерянно крутил головой, глядя то на ненастоящую невесту, то на несостоявшуюся тёщу, то на командира, который явно не хотел быть его тестем. Он уже совсем собрался заступиться за Ифигению, как вдруг она сама заговорила.
Она уже пришла в себя после первого потрясения и осознала, что это не сон. Отец, которого она любила, хотел её смерти, мать, которую она любила, валялась в ногах у малознакомого воина и размазывала слёзы по его коленям, а этот воин, которого она могла бы полюбить, хлопал как дурак глазами и не знал, что сказать и что сделать. Зачем жить в таком мире? По пути в Авлиду она мечтала, что этот день станет самым счастливым в её жизни, но ему было суждено стать самым несчастным. Так пусть он будет последним.
От волнения она не смогла всё это сказать так же хорошо, как только что говорил Агамемнон, но смысл её сбивчивых слов был понятен. Клитемнестра перестала рыдать, Ахилл удивился ещё больше, а Агамемнон поцеловал её и радостно сказал:
- Вот и молодчина, доча! Я же знал, что ты всё правильно поймёшь. Это твоя мама из всего устраивает спектакль, а ты у меня настоящая дочь полководца. И дело-то пустяковое. Я же воин опытный - столько народу убил, что уж лучше меня никто это не сделает. Ты ничего и не почувствуешь.
Он чмокнул в щёку жену и сказал ей:
- Ну ладно тебе на меня дуться. Вот вернусь с победой, и будут у нас ещё дети: и девочки, и мальчики.
Клитемнестра отпрянула от него. Видимо, она не разделяла оптимизм супруга.
Ифигения пошла к алтарю как была, в наряде невесты. Тысячи воинов приветствовали её, восхищаясь её мужеством и красотой. Пришли все - никто не хотел пропустить такое захватывающее зрелище. Авторитет Агамемнона, ничего не жалеющего ради общего дела, подскочил до небес. Все уже забыли его прежние оплошности: отплытие без карты, ссору с Артемидой, бесконечное торчание без дела в Авлиде. Агамемнон вновь стал всеобщим героем, отцом и любимым предводителем войска. Как не любить вождя, который у всех на глазах не щадит собственной семьи ради чего-нибудь важного?!
Жрецы провели необходимые обряды, подготовив жертву так, как это было прилично для дара богине, девушку положили на алтарь, благочестивый отец занёс нож, прицеливаясь так, чтобы убить её быстро, одним ударом и резко опустил его. Нож вонзился в тело лежащей на алтаре связанной лани - такой, какую Агамемнон подстрелил в Артемидиной роще.
Когда Ифигения открыла глаза, она увидела, что летит по небу на быстром облаке. Перед ней сидела Артемида. Если бы не собственное волнение, Ифигения заметила бы, что и богиня очень взволнована, смущена и даже испугана.
- Я уже умерла? - спросила девушка.
- Не говори глупости! - буркнула Артемида.
Некоторое время обе молчали. Ветер высушил слёзы на щеках Ифигении, она почти успокоилась, и в ней снова стал появляться интерес к жизни и ко всему, что вокруг происходит.
- Это вам меня в жертву приносили? - спросила она.
Лицо богини вспыхнуло от возмущения.
- Какая чушь! - Она на секунду перевела дыхание и продолжила уже спокойнее: - Я, правда, сказала твоему отцу, что прощу ему смерть моей лани, только если он убьёт свою дочь. То есть никогда. Это же такая фигура речи! Мне и в голову не могло прийти, что он действительно решит тебя зарезать! Я думала, что он только солдафон, браконьер, дурак, грубиян и хвастун, а он, оказывается, ещё и опаснейший маньяк! Таких надо как минимум лишать родительских прав! Подумать только, он вообразил, что я принимаю человеческие жертвы, будто я какой-нибудь людоедский идол, а не цивилизованная богиня! Что обо мне теперь думать будут?!7 Я только хотела предотвратить войну, но уже сама вижу, что это бесполезно. Прав был мой отец, когда говорил, что если мужчинам приспичило друг друга убивать, то никакой бог им в этом не помешает. Всё, больше не вмешиваюсь. Пусть только убираются подальше от моей священной рощи. А ты, по крайней мере, теперь будешь знать, как тебя любит твой папашка. Но сама-то ты какова! Пошла как овца на заклание, будто так и надо! Я едва успела выдернуть тебя с жертвенника. Куда это годится?!
- Речь шла о чести родины и нашей семьи, - ответила Ифигения.
- Это он тебе сказал?! Что ты об этом знаешь? Ни о семье, ни о родине речь не идёт. Хочешь, скажу, о чём идёт речь на самом деле? А идёт она о том, что одной дамочке постоянно изменяет муж, она комплексует, бесится и злится на весь мир, ещё одна девица никак не может обзавестись парнем и тоже страшно из-за этого комплексует. И они обе завидуют третьей дамочке, у которой как раз нет никаких комплексов, которая сама с кем попало изменяет мужу. В эту свою свару они готовы втянуть весь мир, а люди вроде твоего чокнутого папаши охотно втягиваются, произносят пламенные речи и толкают людей на смерть.
- Я не понимаю, при чём тут моя семья, - пробормотала Ифигения.
- Совершенно ни при чём. Я об этом и говорю. Но твоему дяде привалило счастье взять себе в жёны одну помешанную на сексе мазохистку...
- Кого?
- Мазохистку. Ты не знаешь этого слова? Конечно, откуда тебе его знать! Не важно. Так вот, эта зараза от него сбежала. Ему бы порадоваться, что такое добро с рук сбыл, а он, дурак, нажаловался твоему папе, а уж тот вцепился в это дело, как клещ в собаку, и теперь его ничто не остановит.
Ифигения из этого рассказа почти ничего не поняла, но уточнять не стала, только спросила:
- Куда мы сейчас летим?
- Подальше отсюда, - ответила богиня. - К этому изуверу я тебя больше не отпущу. Неизвестно, что в следующий раз взбредёт в его безумную башку. Есть на Чёрном море один полуостров, где никто искать не догадается. Там я тебя и спрячу.
Дальше они летели молча, предаваясь своим невесёлым мыслям. О чём думала Ифигения - понятно, а Артемида задумалась, что бы сделал на месте Агамемнона её собственный отец, и пришла к печальному выводу, что Зевс при подобных обстоятельствах, ни мгновения не сомневаясь, поступил бы с ней точно так же. От этого ей стало совсем грустно, и она в очередной раз решила, что нет в мире ничего стоящего, кроме зверей и охоты.
Филоктет
Наконец, после долгих сборов, умилостивив всех богов, греческое войско отправилось в поход. Море было к ним благосклонно, путь известен, корабли сами неслись к заветной цели. Паламед научил воинов новой, только что им придуманной игре в шашки, и за этим занятием путешествие им показалось не долгим.
Фетида, обернувшись дельфином, всю дорогу следовала за кораблём, на котором плыл её сын, выскакивала из воды всякий раз, как он появлялся на палубе, и, приняв человеческий образ, начинала изводить Ахилла бесценными советами и указаниями: не стоять на сквозняке, проверять доспехи перед боем, не забывать прикрываться щитом, не лезть вперёд, а лучше стрелять из лука, стоя позади, а главное - никогда не гневить богов (совет, которым Фетида сама никогда не умела пользоваться). Ахилл не знал, куда от неё деться, его и так уже дразнили маменькиным сынком. Он был единственным во всём греческом войске, кого сопровождала в дороге мать.
Карта, нарисованная Телефом, оказалась на удивление точной, и согласно этой карте меньше чем в дне пути до Трои лежал островок, на котором Агамемнон велел устроить привал и в последний раз мирно переночевать.
Высадившись на остров, часть бойцов собралась, чтобы соорудить походный алтарь для торжественного жертвоприношения накануне войны, а остальные пошли разведывать местность, искать воду и собирать дрова для костров. Фетида по-прежнему ни на шаг не отходила от Ахилла.
- Сынок, - говорила она, - ты, главное, на острове веди себя тихо, не заходи один в незнакомые места, ни с кем не ссорься.
- Мама! - взвыл Ахилл. - Ну с кем я могу поссориться на необитаемом острове?! Одиссей! Погоди, я с тобой!
Он догнал царя Итаки, и они быстро пошли через кусты и овраги. Фетида, которая ходила по пересечённой местности не так хорошо, как плавала или летала, вскоре поотстала от них.
Они шли через лес, время от времени перебрасываясь короткими фразами. Одиссей говорил и ступал тихо и постоянно оглядывался, не доверяя спокойствию необитаемого острова. Он первый заметил пещеру, у входа в которую над костровищем ещё поднимался дымок.
Одиссей резко остановился, схватив за локоть своего спутника, трещавшего ногами как слон, чтобы дать ему знак быть потише, но было уже поздно - их заметили. Одиссей едва успел увернуться от летевшего в него камня, и в следующий миг из кустов выскочил обросший волосами человек в звериной шкуре. Замахнувшись камнем, он накинулся на Ахилла и с размаху накололся на выставленное навстречу ему копьё. Взмахнув руками, он выронил своё оружие и рухнул к ногам победителя, даже не успев вскрикнуть.
Вместо него завопила Фетида. Подпрыгивая и на ходу потирая ушибленное колено, она бросилась к дёргавшемуся в последних судорогах дикарю.
- Мама! - закричал Ахилл. - Ну теперь-то я что не так сделал?! Я с ним не ссорился - он первый полез!
- Сынок, - простонала Фетида, - я же просила вести себя тихо и не гневить богов.
- Это что, бог, что ли?
- Хуже! Это был Тенес, сын Аполлона. Ты знаешь, как Аполлон мстит за своих детей? Он на Зевса, на родного отца, руку поднял из-за Асклепия. Он тебе не простит Тенеса.
- Да что ж он мне сделает? Ты сама всегда говорила, что я неуязвимый.
- Не знаю, сынок. Но у меня предчувствие.
- О боги! Предчувствие! - простонал Ахилл. - Что же мне теперь, у каждого свидетельство о рождении спрашивать, прежде чем убить? Откуда я знаю, кто чей сын? Да, может, это и не сын Аполлона вовсе? Откуда ты знаешь? Чего бы это сын Аполлона оказался тут, в таком виде?
- Его отец в ящике в море бросил, вот его сюда и прибило.
- Какой отец? Аполлон?
- Да нет, другой. Это долгая история.
- Мама! Ну ты сама думай, что говоришь! Откуда у одного человека может быть два отца?!
Фетида в ответ только расплакалась. Ахилл же подумал, что если когда-нибудь его спросят, что бы он прежде всего посоветовал новобранцу, то он ответит: "Не брать маму с собой на войну".
Между тем на берегу всё было подготовлено к жертвоприношению, и военно-полевой жрец Калхант отслужил торжественный молебен. Во время этого, в сущности, довольно скучного дела внимание всех присутствовавших привлекла небольшая природная сценка, разыгравшаяся на дереве у алтаря. Змея забралась в птичье гнездо и, несмотря на протесты его хозяйки, хладнокровно сожрала восемь птенцов, а потом и их мать. Насытившись, она, довольная, разлеглась на ветке и так и застыла, будто превратившись в камень.
После молебна Калханта, конечно, спросили, как понимать это знамение, на что тот, важно насупившись, тут же ответил:
- Это означает, что мы победим.
Греки радостными возгласами приветствовали это пророчество, а довольный Агамемнон, выплатив премию предсказателю, заметил:
- Вот что значит настоящий специалист! Другой бы голову ломал, камни какие-нибудь раскидывал. А наш Калхант с ходу всё объяснил. Кстати, то, что птенцов было восемь, тоже что-то значит?
- Конечно, - ответил Калхант. - Это значит, что мы победим за восемь дней.
Новое пророчество произвело такой же эффект, как и первое: греки были в восторге.
Установив палатки, бойцы собрались у костров. Они пили вино и слушали рассказы бывалых воинов. Больше всего народу собралось там, где бывший оруженосец Геракла рассказывал о подвигах своего командира и друга. Рассказчика звали Филоктет. Его истории были настолько удивительны даже для тех насыщенных чудесами времён, что не все слушатели верили. Но Филоктет клялся, что всё это правда, и в качестве доказательства предъявлял лук, унаследованный, по его словам, у самого Геракла.
- Лук значения не имеет, - скептически заметил Одиссей. - Главное - кто из него стреляет. Я, например, оставил свой лучший лук дома, но и с самым обычным луком дам фору любому из вас.
- Разве что в хвастовстве, - возразил Филоктет. - Со мной в стрельбе из лука даже сам Геракл не тягался. Попробуй ты, если хочешь осрамиться.
Одиссей принёс двенадцать небольших колец, повесил их на ветке дерева, убедился, что все они висят в один ряд, отошёл на порядочное расстояние, натянул тетиву, и через мгновение все кольца оказались насаженными на воткнувшуюся в ствол дерева стрелу.
Под восторженные крики зрителей Филоктет отвязал кольца, подбросил их высоко в воздух и выстрелил. На упавшей стреле зрители насчитали все двенадцать колец. Одиссей был посрамлён, а Филоктет тут же оказался в списке его врагов на втором месте, сразу после Паламеда.
В двух делах Одиссей не хотел знать себе равных: в хитрости и в стрельбе из лука, так что всякий, кто его в этом превзошёл, становился на очень опасный путь. Впрочем, царь Итаки не подал виду, что взбешён. Он радушно поздравил Филоктета с победой, а вечером, когда все стали расходиться ко сну, зашёл к нему в палатку, протянул кубок вина, наговорил комплиментов и стал расспрашивать про чудесный лук. Филоктет охотно разговорился, рассказал, что не только лук, но и стрелы перешли к нему по наследству от великого героя, показал он и колчан с этими стрелами. Наконечник каждой был аккуратно завёрнут в тряпочку. Одиссей продолжал разговор, рассеянно разматывая один из них.
- Осторожно! - сказал Филоктет. - Стрелы отравлены ядом лернейской гидры. Он, хоть и поослаб от времени, какую-то часть своей силы ещё сохраняет. К нему даже прикоснуться смертельно опасно.
- Яд лернейской гидры, - задумчиво пробормотал Одиссей. - Да, яд лернейской гидры это, конечно, очень серьёзно.
Он посмотрел на тряпочку в руке. Там, где она соприкасалась с отравленным наконечником стрелы, были видны следы тёмной маслянистой жидкости. Если эту тряпочку незаметно обмокнуть в бокал Филоктета, то у Одиссея, пожалуй, стало бы одним врагом меньше. Но все бы сразу поняли, кто это сделал. Да и неизвестно, как яд лернейской гидры действует при приёме вовнутрь. Геракл, кажется, охотился этими стрелами и не отравился подстреленной дичью.
Взгляд Одиссея упал на стоящие у входа в палатку сандалии Филоктета. Выждав момент, он незаметно потёр отравленной тряпкой внутри одной из них.
Побеседовав ещё немного, допив вино и пожелав собеседнику спокойной ночи, царь Итаки удалился.
Ночью весь лагерь разбудил вопль Филоктета. Оруженосец Геракла лежал у входа в свою палатку, дико выл и дрыгал ногами, одна из которых распухала на глазах. Среди ночи он задумал выйти на улицу - стал надевать сандалии, и вдруг такое вот случилось.
- Странная болезнь, - сказал Паламед, пытаясь при свете факела разглядеть мелькавшую в воздухе ногу.
- Дело ясное, - ответил Одиссей. - Змея укусила. Здесь, на острове, водятся змеи, мы все сами видели. Ночью в темноте на такую наступить - плёвое дело.
- Не похоже на укус змеи, - возразил Паламед.
- Это особенная водяная змея. Я знаю: у нас на Итаке тоже такие водятся.
- Имеешь в виду себя?
Одиссей не отреагировал на ехидное замечание Паламеда. Сейчас его больше беспокоил Филоктет. Убить его не удалось, и он наверняка догадался, кто ему нагадил. Сейчас, пока он от боли всё равно не может говорить, это не страшно, но если боль пройдёт, то Одиссею придётся ответить за бесчеловечную пакость.
Он отвёл Агамемнона в сторону и сказал:
- На Итаке мы стараемся избавиться от тех, кого покусала водяная змея. Мало того, что они орут так, что ничего делать невозможно, так ведь на укушенном месте образуется язва такая вонючая, что на сто шагов не подойти. Если взять его на корабль, то мы до Трои не доплывём - он нам весь флот завоняет.
Агамемнону было жаль расставаться с легендарным помощником великого Геракла, но перспектива завонять весь флот ему была совсем не по нраву.
Неизвестно, как долго мучился Филоктет. Но через какое-то время боль спала или он просто привык к ней. Придя в себя, он огляделся и увидел, что лежит на пустом берегу. Греки уплыли, оставив его одного на необитаемом острове.
Возвращение Париса
Если бы это зависело только от Париса, его свадебное путешествие никогда бы не закончилось. Он вовсе не хотел показываться на глаза родным и не знал, как объяснит им свой, как ни крути, неблаговидный поступок. Он уж подумывал о том, чтобы не говорить, что Елена была женой Менелая, сказать, что она только тёзка спартанской царевны, но понимал, что в это никто не поверит. Все знали, что Менелай женат на самой красивой женщине в мире, а женщины красивее Елены в мире быть не могло.
Они объехали все известные Елене порты юго-восточного Средиземноморья, вдоль и поперёк обошли все крупные рынки и накупили столько экзотического добра, что на корабле его уже негде было складывать.
Но счастье незадачливого принца не могло продолжаться вечно. Весть о похищении Елены через купцов дошла до Трои, когда Приам и без того уже начал беспокоиться, что его сын так долго не возвращается из своей дипломатической миссии.
Троянские вестники были посланы по всему миру с заданием отыскать и доставить домой беглого похитителя чужих жён. А найти Париса было не так уж сложно: он хоть и менял постоянно место пребывания, везде его сразу замечали, поскольку он вёл широкий образ жизни, а его красавица жена регулярно появлялась с толпой слуг на рынке и скупала там всё, что могло заинтересовать богатую путешествующую дамочку.
Посланцы Приама наконец настигли беглецов, и вот настал день, когда красивый корабль с Афродитой на носу вернулся в Трою.
Сразу было видно, что приехал не простой принц, а проштрафившийся. Никто из царской семьи не вышел его встречать. Только советник Приама знатный горожанин Антимах поднялся на борт, чтобы поприветствовать заблудшего царевича и предупредить о том, что его ждёт в ближайшее время.
- Что же ты натворил, Приамович! - возмущался он. - Весь мир уже о твоих "подвигах" знает. Пришёл в гости, хозяина обидел, жену увёл, золото украл. Ну, любовь, понимаю, дело молодое, но золото зачем воровать? Это уж вообще никуда не годится. Приам осерчал, Гектор тоже, Гекуба плачет, Кассандра в истерике. А ты ещё и пропал. Так что жди завтра суда. Будет царь со всем своим советом решать, как с тобой быть. Готовься к тому, что придётся вернуть Менелаю и жену, и золото.
- Золото, - грустно повторил Парис. - Не так уж много у меня того золота.
Он показал Антимаху последний нетронутый сундук из тех, что взяла с собой из Спарты Елена. Всё остальное она уже потратила на всякие экзотические заморские товары.
- Золото мне вовсе не жалко, - сказал Парис, открывая сундук. - Не веришь? Можешь себе забрать.
Антимах посмотрел на него с недоумением:
- Как это себе забрать? Ты что, Приамыч, взятку мне предлагаешь?
- Ах, ну что ты! - отмахнулся Парис. - Я же за это ничего не прошу. Поступай как совесть велит, а я тебе это золото в любом случае подарю, если только мне не придётся вернуть его Менелаю.
Антимах на мгновение задумался.
- Тогда, пожалуй, это действительно не взятка, - сказал он. - Батюшка твой, правда, очень сердится, но он же не зверь - поругается да и простит сынка-то родного. Постараюсь его убедить, может, и добьюсь чего. Только вот, - тут Антимах помолчал, задумчиво глядя на Париса, - золота-то немного совсем.
- Я ещё заморскими товарами добавлю, - ответил Парис.
Семейный совет собрался в тронном зале. Парис предстал перед своим отцом - царём Приамом, его сыновьями и советниками.
- Ну что, явился, потаскун! - с ходу начал рассерженный Приам. - Мало того что на весь мир нас опозорил, так ещё и сбежать пытался!
- Я волю богов исполнял, - промямлил было Парис.
- Во нахал! - перебил его Деифоб. - Папа, ты слышал, он ещё и богов припутывает! Убить его надо, как Кассандра предлагала!
- Это всегда успеется, - возразил Гектор. - Сейчас нужно решить, что делать с тем, что Парис украл.
- Верно, - согласился Приам. - Я думаю, Елену надо вернуть мужу, всё золото, что они с Парисом увезли, тоже вернуть, да ещё и от себя добавить и извиниться. Но, прежде чем принять решение, послушаем жену Менелая, которую Парис с собой привёз. Пусть она тоже расскажет, как было дело.
Когда в тронный зал вошла Елена, невольный вздох восхищения вырвался у всех присутствовавших. Даже старый Приам привстал от волнения с трона.
- Как ни возмутителен поступок Париса, - произнёс царь, - понять его можно. Скажи нам, Елена, как же вы до такого докатились. Понимаешь ли, какое преступление вы совершили?
Елена опустилась на колени перед троном Приама и ответила:
- Если любовь - это преступление, то мы его действительно совершили и достойны твоего гнева. Если ты считаешь, что мы заслужили наказание, то накажи нас как непослушных детей. Я приму любое наказание от своего отца - ведь ты позволишь мне так тебя называть?
Она подняла глаза, её взгляд встретился с взглядом Приама, и тот понял, что не может отказать этим прекрасным, умным зелёным глазам. Но и согласиться принять краденую спартанскую царевну в свой дом он тоже не мог. Приам не знал, что ему делать. Он искал глазами Антенора - самого разумного из своих советников, но его не было в зале. Пауза затянулась.
Антенор опоздал к началу совета. Он быстро вошёл в зал и, подойдя к трону, что-то прошептал на ухо царю.
Лицо Приама, и без того не весёлое, стало совсем мрачным. Он помолчал, пару раз стукнул кулаком по подлокотнику трона от раздражения и проговорил:
- Дождались! Греческий флот встал на якорь у наших берегов. Антенор привёл послов от греков. Думаю, все уже понимают, о чём они будут говорить. Уведите Елену. Пусть послы войдут.
В тронный зал вошли Менелай и Одиссей. На этот раз Агамемнон, памятуя об истории, приключившейся у Телефа в Мизии, решил не бросаться опрометью в бой, а сперва послать кого-нибудь разобраться в ситуации и как минимум выяснить, туда ли они на этот раз приплыли. Послами он, естественно, назначил своего брата Менелая, из-за которого вся эта история, собственно, и началась, и Одиссея - самого хитроумного из своих подчинённых.
Приам дружелюбно поприветствовал греков и сказал:
- Нам уже известно, с чем вы к нам прибыли. Уверяю вас, что нам это происшествие так же крайне неприятно, и мы готовы сделать всё, чтобы разрешить это отвратительное недоразумение.
- Если так, то верните мне мою жену, выдайте этого подонка Париса, отдайте украденное золото и компенсируйте наши расходы. Поход в Трою обошёлся нам недёшево, - ответил Менелай.
Приам вопросительно посмотрел на собравшихся в зале троянцев.
- Я думаю, что требования Менелая справедливы, - сказал Антенор.
- Дело ясное, - сказал Гектор. - Вернуть в Спарту Елену и золото. Любовь никому не даёт права забывать о долге, чести и порядочности. Париса мы сами судить будем - он троянец, и выдавать мы его никому не должны. А расходы греков мы оплачивать не будем - никто их не заставлял слать сюда целую армию. Не надо нам угрожать. Прислали бы послов - мы бы и так договорились.
- Я тоже думаю, что золото надо вернуть, - сказал Деифоб. - Воровство покрывать мы не будем. А Елена пусть здесь останется, раз у них с Парисом такая любовь. Сердцу не прикажешь. Менелаю заплатим, сколько он скажет, - не обеднеем. Согласись, Менелай, лучше иметь золото, чем жену, которая не любит. Золото само ни с кем не сбежит.
- А я считаю, что золото возвращать не надо, - возразил Антимах. - Парис, конечно, нехорошо поступил, когда забрал его у Менелая, но ведь и мы поступим не лучше, если заберём его у Париса. Ведь это теперь его собственность, а собственность отнимать ни у кого нельзя.
- Да вы, я вижу, не понимаете, с кем говорите! - заявил Одиссей. - Мы не об одолжении просить сюда пришли, а требовать того, что нам принадлежит по праву. И если вас не убеждают наши слова, то войско, прибывшее из Эллады на тысяче кораблей, уж поверьте, сможет очень быстро вас убедить.
Троянцы возмущённо зашептались. Менелай тоже подумал, что Одиссей выразился слишком резко, и хотел было что-то сказать, чтобы сгладить впечатление от речи коллеги, но его перебил бодрый девичий голосок:
- И мы потерпим наглость этих греков?!
- Кто привёл сюда женщину? - сердито спросил Приам.
Все посмотрели туда, откуда донёсся голос, и увидели солидного мужчину с длинной окладистой бородой. Тот прокашлялся в кулак и басом продолжил:
- Наглость греческих послов переходит всякие границы. Они не только выдвигают непомерные, ни с чем не сравнимые требования, но ещё и смеют угрожать нам, троянцам, которые никогда ни перед кем не склоняли головы. Вспомните, как мы отказали самому Посейдону, когда тот решился требовать оплату за построенную им стену города, мы не побоялись чудовища, которое наслал на нас в наказание надменный бог, мы отказали самому Гераклу, который убил это чудовище и набрался наглости требовать вознаграждение. Неужели те, кто не боялся брата Зевса - властелина морей и сына Зевса - величайшего героя, испугаются угроз этих жалких смертных? Нет, никогда! Согласись мы сейчас на их требования - кто знает, чего они захотят в следующий раз, почувствовав нашу слабость! Сегодня они требуют одну женщину, а завтра потребуют себе всех троянских женщин. Сегодня они хотят золото Менелая, а завтра захотят наше золото. Но этого никогда не будет! Не видать им ни золота, ни Елены! Мы отрубим их безмозглые головы и отправим грекам как назидание и предупреждение о том, что будет с теми, кто говорит с троянцами на языке силы.
Патриотическое возбуждение охватило троянцев.
- Правильно! - закричал Деифоб. - Убить их, и точка! Фига с хреном им будет, а не Елена!
- Обязательно убить! И золото не отдавать, - поддержал его Антимах. - Своё добро беречь надо. Они не уберегли, а нам оно ещё пригодится.
- Да вы совсем разум потеряли! - воскликнул Антенор, с трудом пытаясь перекричать обезумевших троянцев. - Как можно убивать послов! Мы же не дикари какие-нибудь. Приам! Гектор! Успокойте же их!
Но даже благоразумного Гектора охватил воинственный пыл.
- Не запугают! - кричал он. - Пусть только попытаются победить Трою - будут иметь дело со мной!
К счастью, ни у троянцев, собравшихся на совет, ни у греческих послов не было при себе оружия, а то не обошлось бы без кровопролития. Шум утих, только когда все посрывали голоса и устали орать.
Когда, наконец, Приам смог говорить, не пытаясь никого перекричать, он сказал:
- Мы хотели договориться, но ваша наглость лишила нас этой возможности. Нам ничего не жаль для друзей, но те, кто пришёл угрожать нам, ничего не получат. Мы не хотим войны, но мы её и не боимся. Так и передайте пославшим вас. Теперь благодарите Антенора за то, что уходите отсюда живыми. Совет окончен.
- Спасибо, Антенор, - сказал Одиссей.
- С нас причитается, - грустным голосом добавил Менелай.
Когда послы вышли из города, Менелай спросил у Одиссея:
- Зачем ты стал им угрожать? Мы же почти договорились.
Одиссей сочувственно посмотрел на него:
- Неужели ты и правда думаешь, что Агамемнон послал нас сюда, чтобы мы о чём-то договорились? После того, как он собрал всех греческих героев, снарядил флот в тысячу кораблей, принёс в жертву Артемиде собственную дочь, после того, как мы потеряли Терсандра и Филоктета, ты хочешь сказать нашему войску: "Идите-ка вы по домам, я уже обо всём договорился"? Да над нами же в лучшем случае смеяться станут. Мы своё дело сделали: теперь все скажут, что мы хотели мира, а троянцы не только отказались вернуть Елену, но даже хотели убить послов, а значит, война наша справедливая. Тысячи воинов пришли сюда сражаться - они бы на нас как на предателей посмотрели, если бы мы договорились с врагами. Думаешь, они здесь ради твоей жены и твоего золота? Про это все уже давно забыли. Перед ними целый город, полный золота и жён, - здесь каждый получит то, что захочет, причём скоро - ты слышал, что обещал Калхант: Троя падёт за восемь дней, а ты думаешь только о себе.
- Считаешь, мы действительно справимся за восемь дней? - с сомнением спросил Менелай.
Одиссей оглянулся на городскую стену и ответил:
- Вряд ли. Но другие-то в это поверили. Война их разубедит, а мы нет.
Между тем Приам и Антенор остались одни в опустевшем тронном зале.
- Не могу понять, что случилось, - сказал Приам. - Ведь вроде бы собирались договориться. И кто этот бородатый выскочка, который всех так завёл?
- Я его в первый раз сегодня вижу. Я думал, что это ваш новый советник.
Когда Одиссей вернулся на корабль, из светящегося и переливающегося всеми цветами облака, видимая только Одиссею, выскочила Афина и с радостным визгом бросилась ему на шею.
- У нас всё получилось! - кричала она. - Я знала! Я знала! Теперь будет война! Мы покажем этим троянцам, где раки зимуют! Этот Парис у меня землю жрать будет! А как тебе мой образ? Скажи, никто не догадался, что это была я!
- Конечно получилось, - с улыбкой ответил богине войны Одиссей. - Не могло не получиться, ведь тем, кто хочет войны, всегда проще между собой договориться, чем тем, кто хочет мира. Тем, кто хочет мира, нужно юлить, лицемерить, уступать, согласовывать разные мнения, а тем, кто хочет войны, нужно только лишь проявить непреклонность. Кто хочет мира - выглядит трусом, кто хочет войны - выглядит героем.
Протесилай и Лаодамия
Новость о том, что троянцы отказались вернуть Менелаю жену и похищенное добро, хотели убить послов и сорвали переговоры, воодушевила греков. Гнев охватил даже самых робких. Даже у самых здравомыслящих вспыхнула святая ненависть к троянцам, не сделавшим им ничего плохого. Греческий флот двинулся к берегу. Полные нетерпения бойцы готовились высадиться, каждый рвался вперёд - к славе и к победе.
Ахилл, конечно же, был в первых рядах. Сжимая в руке копьё, он стоял на носу своего корабля и с напряжением смотрел на приближающийся берег, готовясь спрыгнуть на него, как только это станет возможно.
- Погоди, мама, не до тебя сейчас, - сказал он Фетиде, которая, как обычно, в самый неподходящий момент появилась рядом с ним. - Сейчас война начнётся. Я должен быть первым.
- Не вздумай! - закричала на него Фетида. - Первый, кто ступит на троянскую землю, погибнет в первом же бою.
Она сказала это достаточно громко, чтобы её услышали все вокруг.
Пророчество, произнесённое богиней, быстро разнеслось по кораблям и самым негативным образом сказалось на боевом духе греков. Конечно, каждый из них понимал, что может погибнуть в этом бою, но каждый надеялся на лучшее, конечно, каждый хотел заслужить славу первого, кто ступил на троянскую землю, но сделать возможную смерть верной смертью ради этого сомнительного достижения никто не рвался. Всё равно ведь никто не разберёт, кто из тысяч бойцов, одновременно спрыгнувших на берег, коснётся его первым. Никто, кроме смерти. А получить награду из её рук никто не жаждал.
Когда весть о словах Фетиды дошла до Агамемнона, он на своём корабле проводил совещание со штабом. Агамемнон стукнул кулаком по столу, нецензурно высказался об Ахилле и крайне богохульственно - о его матери.
- Дура неугомонная! - добавил он. - Трепуха бессмертная! Во всё ей соваться надо. И где ж такое видано, чтобы мать воина в бой сопровождала! Вон у Тлеполема Зевс-громовержец дедушка. Ну давайте теперь он дедушку с собой притащит! Превратила армию в детский сад, и слова ей не скажешь - обернётся рыбой, и поминай как звали. А только отвернёшься - она снова тут как тут. Гадит за спиной, пораженческие настроения распускает, сынку своему на мозги капает. И уж непонятно, я тут командир или эта вертихвостка. Поймаю когда-нибудь - уху из неё сварю!
Послышался кашель. Это взял слово Нестор - царь Пилоса, старейший из всех греческих командиров. Ни один грек не знал, сколько ему лет: тому числу, какое он сам называл, никто не верил, а когда он родился, никто не помнил. По его же словам, он всех нынешних царей в колыбели качал и даже помнил, как его собственный отец учился ходить. В бою от него вряд ли мог быть толк, но он утверждал, что не пропустил ни одной войны за всю историю Эллады, и вовсю храбрился, говоря, что старый конь борозды не испортит, а молодые нынче всё равно воевать как в старые времена не умеют, так что и он - в старину богатырь знатный - на что-нибудь ещё сгодится. Польза от него, впрочем, была: на любой случай у него была в запасе интересная история из жизни, рассказывать их он умел хорошо, и с ним было не скучно долгими походными вечерами.
- Ты, Агамемнон Атреевич, командир, конечно, выдающийся и в разных предметах толк знаешь, но в гневе иной раз забыться можешь и слова такие говоришь, какие знаменитому полководцу говорить не следует. Можно иной раз крепкое слово сказать о подчинённом, а то и о начальнике - я сам в своё время этим часто грешил. Был, например, случай, о котором я сейчас рассказывать не буду, поскольку время неподходящее и к пустой болтовне не располагающее. В такое время надо кратко свои мысли выражать, что я сейчас и сделаю. Так вот, негоже, Агамемнон Атреевич, о богах такие слова говорить, как если бы они нам, смертным, подобны были. Они, боги, не нам чета. Они нас во всех отношениях превосходят: они мир сотворили и всем в нём правят, от них всякий порядок на земле пошёл, а если какие их поступки нам непонятны, так это только по скудоумию нашему. Значит, нам это понимать и не положено. Вот взять, к примеру...
- Да что ты такое говоришь, Нестор Нелеевич! - перебил его Агамемнон. - Это Фетида-то мир сотворила?! Не смеши меня - она и кашу варить не умеет! Какая она, к аидовой матери, богиня?! Обычная нимфа, каких на любом болоте пара дюжин. А гонору и впрямь будто только что с Олимпа спустилась!
- Это ты, конечно, Агамемнон Атреевич, верно говоришь. Нимфа она - с этим не поспоришь, но нимфа необычная. На её свадьбе сам громовержец Зевс Кронович со всеми богами гулять изволили. И что за свадьба была, скажу я вам! Сейчас таких не то что на земле - на Олимпе не празднуют. Перемен блюд было десятка два, и что ни кушанье - язык проглотишь. Кто там только тосты не говорил! А подарки какие дарили! Те доспехи, что сынок Фетидин, Ахилл Пелеевич, сейчас носит, батюшка его, Пелей Эакович, в подарок от богов на той свадьбе получил. Вот какая это была свадьба! А доспехи-то знатные. Такие сейчас нигде больше не найдёшь. Сам Гефест Зевсович, бог искуснейший, в своей кузне на Лемносе ковал. Вы видели, какая тонкая работа! Какой материал, какая чеканка! Разве людям по силам такие создать?! Нет, на такое только бессмертные боги способны. А копьё его вы видели?! А коней?! Божественные кони, бессмертные. Только хозяина слушаются - любого другого на месте разорвут...
Одиссей решительно подхватил копьё и щит и бодрым шагом двинулся на нос корабля.
- Ладно, - бросил он на ходу. - Пойду сам десантироваться, раз никто не хочет.
От неожиданности даже Нестор замолчал, прервавшись на полуслове.
- Я тебя никогда не забуду! - крикнул вслед Одиссею Агамемнон. - Жену, сына озолочу, как с войны вернусь! - И, обращаясь к оставшимся, с восхищением сказал: - Вот это я называю истинным героизмом! Жизни не пожалел, на верную гибель пошёл ради общего дела!
- На гибель пошёл? Как же! - скептически усмехнулся Паламед. - Или ты не знаешь Одиссея! Чтоб этот жизнью пожертвовал! Разве что чужой. Сейчас наверняка спихнёт кого-нибудь на берег.
Между тем корабли подошли к самому берегу. Троянцы уже подготовились к высадке греков и ждали их во всеоружии. Тучи стрел и камней обрушились на бойцов, собравшихся на носах кораблей, но не решавшихся вступить в схватку с врагами. Подрывная деятельность Фетиды дала результаты: многие греки уже были ранены, были и такие, кто погиб, так и не ступив на троянский берег. Так что, как ни интересен был рассказ старика Нестора о свадьбе Фетиды, слушать его было некогда - надо было срочно принимать меры, чтобы первый день троянской войны не стал последним.
Одиссей протолкался на нос корабля, осмотрелся, лихо сбросил на берег свой щит, громко на весь флот закричал:
- Эх, была не была, двум смертям не бывать, а одной не миновать! За мной, ребята! Ура! - И соскочил с корабля.
"Ура!" - закричали греки и ринулись в бой.
Когда царь Филаки Иолай сразу после свадьбы ушёл на войну, его молодая жена Лаодамия вылепила из воска статую мужа и с тех пор каждый день молилась ей, поимённо обращаясь ко всем олимпийским богам с одной и той же просьбой:
- Сделайте так, чтоб мой муж вернулся из Трои, сделайте так, чтобы я снова увидела его, хотя бы на час.
Её молитвы были услышаны, жертвы приняты, и как-то раз к Лаодамии заявился Гермес.
- А вот и мы! - сказал он. - Боги, как видишь, никогда не обойдут вниманием того, кто приносит им жертвы, а если богов о чём-то как следует попросить, то они это обязательно исполнят. Так что смотри, кого я к тебе привёл!
- Иолай! - воскликнула Лаодамия.
- А вот и нет! - подражая её интонации, ответил Гермес. - Это не просто Иолай, царь какой-нибудь там Филаки, это национальный герой всей Эллады Протесилай. Впрочем, он сам тебе сейчас обо всём расскажет.
Гермес изящным движением достал из-за пазухи песочные часы, поставил их на стол, присел в углу на чудесным образом появившееся там кресло и растворился в воздухе так, что его стало почти не видно. Лаодамия бросилась бы на шею долгожданному мужу, но её смущала едва различимая тень бестактного бога.
Некоторое время молодожёны молчали, смотрели друг на друга и не могли наглядеться, будто виделись в первый раз. Много времени прошло с тех пор, как Иолай покинул родной город и уплыл в Авлиду, чтобы оттуда отправиться в далёкую Трою возвращать Менелаю сбежавшую непутёвую жену.
- Прости, что так долго, - начал наконец Протесилай. - Нас ветер задержал в Авлиде. Мы всё никак не могли отправиться.
- Где был тот ветер, когда ты уплывал в Авлиду? - грустно сказала Лаодамия. - Тогда он не задержал тебя ни на день. Я и сказать тебе на прощание ничего не успела. Я тогда стояла на берегу пока могла различить тебя, а потом пока могла различить парус твоего корабля.
- Я знаю, - ответил, смущённо опустив глаза, Протесилай.
- Зачем ты так спешил в эту Трою? Вас ведь не случай задержал, а воля богов. Разве Троя твоя родина, чтобы так рваться туда даже вопреки богам?
- Этого требовал мой долг, моя честь. Ты ведь и сама не захотела бы стать женой труса, чтобы обо мне говорили, что я испугался Гектора.
- С чего ты это взял? Я хотела бы, чтоб ты боялся Гектора и чтоб каждый троянец казался тебе Гектором, чтобы ты пережил всех храбрецов, какие падут на этой проклятой войне. К чему тебе она? Менелай пусть воюет - его дело жену возвращать, а твоё дело к жене вернуться невредимым и навечно посвятить доспехи Зевсу. Ты должен меня любить, пусть воюют другие.
- Ну вот, я вернулся и больше уже не уйду на войну, как ты и хотела.
Тут Лаодамия не удержалась и всё-таки бросилась на шею мужу. Она обнимала и целовала его, пока её не прервало покашливание из угла, где сидел Гермес.
- Час прошёл, - сказал посланник богов, многозначительно кивая на песочные часы.
Лаодамия поглядела на него с недоумением, а в глазах Протесилая было столько мольбы, что Гермес не выдержал, перевернул часы и снова растаял в воздухе.
Они стали рассказывать друг другу, что произошло, пока они не виделись. Лаодамия рассказала о долгой и тоскливой одинокой жизни в Филаке: как она завидовала троянкам, которые каждый день могут видеть своих мужей, как она обнимала восковую статую и разговаривала с ней, как было холодно по ночам. Протесилай говорил о скучной жизни в Авлиде, о пути в Трою, о предсказании Фетиды, что первый, кто ступит на троянскую землю, погибнет в первом же бою.
- Так ты бы и сходил последним! - воскликнула Лаодамия. - К чему твоя решительность? Лучше бы ты домой спешил, чем в бой.
- Ну, последним в бой идти как-то стыдно было бы, - смущённо возразил Протесилай. - Но я помнил, что ты просила беречь себя, и ждал, пока на берег ступит кто-то другой.
Из угла снова послышалось покашливание. Гермес показал на часы.
- Но я ведь ещё ничего не успел сказать! - взмолился Протесилай.
Гермес сделал грустное лицо.
- Что ж вы со мной делаете! - тяжело вздохнул он. - Чувствую, будут у меня сегодня неприятности, но не могу отказать. Никак.
Он вновь перевернул часы.
- Почему он тебя торопит? - спросила Лаодамия - Ты же сказал, что больше не уйдёшь на войну.
- На войну уже больше никогда не уйду, - подтвердил Протесилай.
Ужасная догадка осенила Лаодамию.
- Но ты же не пошёл в бой первым? - дрожащим голосом спросила она.
- Нет-нет! - поспешно ответил Протесилай. - Первым с корабля соскочил Одиссей. Но он ступил не на троянскую землю, а на свой щит. Никто тогда не обратил на это внимания. Все бросились вперёд, не я один. Но так уж получилось, что земли первым коснулся именно я. Ты б видела, как меня чествовали после боя! Называли великим героем, переименовали в Протесилая.
- Подтверждаю, - вмешался Гермес. - Твой муж, Лаодамия, всё изображает скромность и чего-то недоговаривает, но я могу прямо сказать: он дрался как лев. Ты можешь им гордиться. Такого отважного героя я уже давно не видел. Сам Геракл постеснялся бы встать рядом с ним.
- Чего ты недоговариваешь?! - закричала Лаодамия. - Предсказание не сбылось?!
- Что сказано богами, всегда сбывается, - ответил Протесилай. - Я погиб в этом бою. Боги услышали твои молитвы и разрешили нам встретиться на час, прежде чем я уйду в царство мёртвых, а теперь мне пора.
- Ну вот мы и достигли ясности, - бодро сказал Гермес. - А то долгие проводы - лишние слёзы. На меня и так теперь Аид ругаться будет. Он и сам пунктуальный, и от других непунктуальности не терпит. Так что теперь быстренько прощайся с мужем и ступай получать заслуженные почести от благодарного народонаселения Филаки.
Лаодамия набросилась на Гермеса с кулаками.
- На кой мне твои почести! - кричала она. - Ты мне мужа живого верни!
- Да вы, смертные, совсем озверели! - взорвался Гермес. - Я тебе не бюро по возвращению живых мужей! И мужа твоего не я на войну посылал! Одна ты, что ли, сегодня вдовой стала? И никто богам истерики не закатывает. Бери пример со своего мужа, он человек военный, порядок понимает: сказано к Аиду - значит к Аиду. И так уже всё для вас делаешь. Идёшь вам навстречу, и только ругань в благодарность. Просила, чтоб муж из Трои вернулся, - пожалуйста, просила на час его увидеть - уже третий час с ним разговариваешь. А что он при этом ещё и живой должен быть - ты разве об этом просила? Думаешь, у богов других дел нет, как только угадывать, кто что в своих молитвах имеет в виду?
- И это ты мне говоришь? Беречь себя? А ты сам себя сберёг? Я только об этом тебя и просила ради нашей любви, но ты даже этого не сделал! Пал как дурак в первом же бою! Ты обо мне тогда думал? Нет, ты о славе думал, о чести, о Менелае с его паскудной женой - чтоб ей с Парисом ни в чём согласия не было! А теперь ты вдруг обо мне вспомнил! Чтобы я себя берегла!
Гермесу надоело слушать эти капризы. Он подхватил Протесилая и помчался с ним в царство Аида.
А вслед за ними помчалась догонять душа Лаодамии: расставшись с мужем при жизни, она не захотела разлучиться с ним и в смерти.
Неуязвимые герои
Хоть и с трудом и с потерями, но греки всё-таки высадились на троянскую землю. Враг отступил за крепостные стены, оставив берег, заваленный трупами.
Воины Агамемнона совершили торжественный молебен, принеся жертвы богам, почтили память погибших, на траурном митинге воздали отдельные почести Протесилаю. Трупы врагов продали родственникам довольно выгодно. Впрочем, тех, за кого много не давали, продавали задёшево - всё равно ведь их куда-то надо девать (мнение, что трупы врагов приятно пахнут, распускают те, кто никогда их не нюхал). Свои корабли греки вытащили на берег и стали рядом с ними обустраивать лагерь, готовясь к долгой осаде.
При первом же взгляде на городские стены стало ясно, что за восемь дней тут не управиться, и Калхант заявил, что не надо цепляться к словам: он-де говорил, что осада продлится восемь месяцев, а про восемь дней он оговорился.
За всеми этими трудами и заботами прошёл день. Ещё не остывшие от пыла битвы воины не шли спать, хотя все очень устали. Герои собрались в палатке Ахилла и коротали вечер за беседой. Множество вкусно приготовленного жертвенного мяса и привезённого из Эллады вина отлично способствовало приятному разговору. Говорили, конечно, о прошедшем сражении, в котором Ахилл особенно отличился.
- Поначалу, как сошли на берег, мне всё ерундовые враги попадались, - рассказывал он. - Махнул раз - одного нет, махнул два - другого нет. Скучно. Я всё ждал, когда нормальные враги начнутся. Особенно, конечно, хотелось Гектора встретить. Вот уж, думаю, его бы побарахтать. А то уж всю руку отмахал, а удовольствия никакого - жаль потраченного времени. И вдруг вижу: троянец, вокруг него уже куча трупов навалена, а он всё новых и новых валит. Наши уж подходить к нему боятся, а враги наглеют: тех, кто от него бежит, догоняют и добивают. Ну, тут я и понял, куда мне надо. Вот кому, думаю, честь надо оказать, а то обо всякую мелочь и копьё олимпийского производства пачкать жалко. Я свою колесницу прямо на него направил и с ходу в него копьё втыкаю. Хрен там! Не втыкается. Доспех с размаху пробил, а оно только что застряло. Он на меня посмотрел, засмеялся, копьё выдернул и обратно в меня им засандалил. Хорошо так вдарил, чувствительно. Дырку в нагруднике проломил чуть не насквозь. Другим копьём мои доспехи ни за что не пробить, но моим можно. Зря я этому хмырю его оставил - теперь будет дыра на самом видном месте. И это в первый же день. Я копьё перехватил и снова его ткнул. Результат - ноль. Опять замахиваюсь, а он ржёт мне в лицо и вообще нагрудник скидывает. Я ему прямо в грудь втыкаю, а копьё отскакивает. Даже царапины нет. Думаю, с копьём что-то не так. Смотрю - нет, вроде всё на месте. Раз мой доспех пробило, значит, оно в порядке. Неужели, думаю, меня так эти ушлёпки утомили, которых я перед этим мочил, что мне уж сил не хватает толком ударить! Как-то с Телефом же нормально получалось, а он всё-таки покрупнее этого жлоба был. Ну, я на всякий случай проткнул кого-то поблизости - нормально получается: окочурился мгновенно, даже не пикнул. А в этого опять тычу, и без всякого эффекта. Вижу, кровь у него на груди, обрадовался было, но сразу понял - это с копья натекло. То есть тычь его не тычь - без толку. То-то его никто из наших победить не мог. Надо, думаю, сменить оружие. Соскакиваю с колесницы, выхватываю меч, рублю его, а он даже не заслоняется, не уворачивается - стоит, будто так и надо, и ржёт. Ну, меня совсем злость разобрала: ни копьё его не берёт, ни меч. Я уж на него с чем попало набросился. Начал щитом по голове дубасить. Тут уж и он растерялся - такого оборота не ждал, попятился, наступил на камень и повалился. Я ему тогда на грудь вскочил, щитом к земле прижал, а что дальше делать, не знаю. Оружие ведь его не берёт, а до вечера я его держать не смогу. И враги сзади наседают - лупят по мне кто мечами, кто копьями, сосредоточиться не дают. Смотрю на него и вижу завязки на его шлеме. Я в них вцепился, стянул со всей дури и так и держал, пока он рыпаться не перестал. Я поднялся, обернулся на врагов, а они, как поняли, что им больше ничего не светит, так сразу во все стороны и ломанулись.
Герои одобрительно загомонили.
- Да, после этого враги и побежали, - подтвердил Аякс Теламонович - царевич с острова Саламин. - Опасный это был противник. Хорошо, что Ахилл нас в первый же день от него избавил, а то натерпелись бы мы от него бед.
- Вот именно, - согласился Ахилл. - Я только одного не понимаю: как обычный человек может быть таким неуязвимым. Я - другое дело. У меня мама богиня, а у Гектора-то родители просто царь с царицей.
Старый Нестор, прокашлявшись, взял слово:
- Ты, Ахилл Пелеевич, важную вещь из вида упускаешь. Матушка твоя, Фетида Нереевна, конечно, богиня известная и всеми уважаемая, но и ведь и выше неё боги бывают. Батюшка её, Нерей Понтович, старец морской, всеми на море и на суше почитаемый - он ведь над ней старший. Но и выше него боги есть: Посейдон Кронович, что над всеми морями властвует. Ему-то ничего не стоит человека неуязвимым сделать. Что ж удивляться, что он Кикна, сынка своего родного, неуязвимостью облагодетельствовал.
- Погоди, Нестор, - перебил его Ахилл, - так это не Гектор был?
- Нет, не Гектор. Это, Ахилл Пелеевич, был Кикн, великого бога Посейдона Кроновича, начальника над всеми морями и над твоей матушкой тоже, сын.
- Сын Посейдона... - задумчиво повторил Ахилл, с тоской представляя себе, какой разговор с матерью ему теперь предстоит.
- Вот он и сделал сынка неуязвимым, - продолжал между тем Нестор. - Ему ж не впервой. Он ведь в своё время уже Кенея так осчастливил.
- Какого ещё Кенея? - спросил Ахилл.
Его удивило, что он, оказывается, не первый и вовсе не единственный неуязвимый герой в подлунном мире.
- Проходит время, - печально ответил Нестор. - Уходит безвозвратно. Нынешняя молодёжь уже тех героев не знает, а ведь когда-то гремели имена на всю Элладу. Я-то уже третью сотню лет на земле живу. Старый стал, многое из памяти ускользает, но Кенея никогда не забуду. Знатный был богатырь, не нам чета. Сейчас уж таких нет. И ведь что удивительно: не всегда богатырём был - родился-то он девушкой, это потом уж парнем стал, но зато каким парнем!
Нестор замолчал, глубоко задумавшись.
- Как же это? Расскажи! - взволнованно попросил Ахилл. Остальные герои поддержали его.
- В давние времена это случилось, - неторопливо заговорил Нестор. - Вас тогда никого ещё не было, да и я ещё молодой был. Жила в тех местах, откуда, собственно, и ты, Ахилл Пелеевич, родом, девушка, и звали её Кенидой. Красавица была, многие парни тогда по ней вздыхали, были и такие, кто сватался, но она ни за кого замуж не шла. Может, пошла бы за батюшку твоего, да он тогда уже на твоей матушке женат был...
"Ага! - подумал Паламед. - Раз родители Ахилла уже были женаты, значит, прошло с тех пор не больше пары десятков лет. Если Нестору сейчас и впрямь за двести, то тогда он молодым быть уже никак не мог". Но вслух Паламед ничего не сказал, чтобы не портить рассказ.
- ...Гуляла Кенида однажды по берегу моря, - продолжал старик, - а в это время Посейдон Кронович как раз из гостей домой возвращался. Увидел он красавицу, страсть в нём разгорелась, а он, значит, не очень трезвый был, чувств не сдержал - набросился и прямо там, на берегу, над ней и надругался. А потом, как от горячих чувств оправился, стыдно ему сделалось, стал извиняться, просить, чтоб никуда не сообщала, и любое желание исполнить обещал. А она говорит: "Хочу, чтобы мне такого срама никогда больше не терпеть". И не успела это сказать, как превратилась в парня. Оно и правильно: как такой красавице обид мужских совсем избежать - разве что из дома вовсе не выходить. А тут сделалась таким богатырём, что сам кого хочешь обидит. И стали его называть Кенеем. А напоследок сделал бог так, что никакой меч, никакое копьё Кенея повредить не могли.
Кеней сразу мышцы качать начал, силы набираться, ходить стал по таким местам, куда в бытность девушкой и подойти не решился бы. Разные люди его сперва задирать пытались, дразнили, что он-де парень не настоящий, но как он пару таких шутников калеками на всю жизнь сделал, так сразу шутки закончились.
Стали тогда Кенея все уважать, звать везде. Как война какая, или, скажем, за золотым руном надо плыть, или на калидонского вепря охотиться - везде первым делом зовут Кенея. А он во всяком деле отличался.
Славную жизнь прожил. Жаль, что недолгую. Сгинул бедняга Кеней во цвете лет...
Нестор опять замолчал, погрузившись в глубокую печаль. Это был у него известный приём: замолчать на самом интересном месте и подождать, пока его станут уговаривать продолжить рассказ. А героям и действительно хотелось узнать продолжение, особенно Ахиллу. Спать он не хотел и думал, как бы оттянуть тот момент, когда все разойдутся и к нему обязательно явится его красавица мама и станет выговаривать за очередного загубленного полубога. Да и хотелось побольше узнать о судьбе неуязвимых героев. Когда Ахилл шёл на войну, он думал, что ничем не рискует, и мысленно смеялся над страхами Фетиды. Но сегодня он собственными руками угробил такого же, как он, неуязвимого героя, а теперь оказывается, что и Кеней прожил недолгую жизнь. Что ж, выходит, неуязвимость не спасает от смерти. Конечно, Ахиллу хотелось узнать подробности, и он вместе со всеми стал просить Нестора рассказать дальше.
Старик некоторое время молчал, подбирая нужные слова, а потом медленно и печально заговорил:
- Беда, она без приглашения является. Бывает, кажется, вот она, смерть неминучая, а потом оказывается, что зря боялся. А то, случается, и не ждёшь, а беда раз - и "Вот она, я!". Иной герой через все лиха невредимый пройдёт, а потом косточкой подавится, когда не ждал вовсе, и нет его - только вдова да сиротки плачут. Так вот и с Кенеем приключилось. Пришла беда, когда не ждал.
Справлял, значит, Пирифой, царь лапифов, свадьбу...
- Это какой Пирифой? - перебил Нестора Ахилл. - Который друг Тезея?
- Тот самый. И Тезей Эгеевич там, на свадьбе, конечно, почётным гостем был. Всё тосты говорил за жениха с невестой.
Хорошая эта свадьба была, весёлая. Кушанья хорошие подавали, только закончились они быстро. А вина там много было. Оно всё никак не кончалось. День пьём, второй, третий, а виночерпии всё новые амфоры выносят.
Когда кентавры пришли, я не заметил. Сверху-то, до этого вот места, они люди как люди, а потом вдруг глядь, а у половины гостей по четыре ноги. Я-то сперва подумал, что их Пирифой пригласил, но он потом говорил, что не звал. Сами, то есть, пришли, без приглашения. Кентавры - они тихо являются, шума не производят, поскольку на колесницах не ездят: у каждого своя конная тяга имеется.
Нынче они, почитай, по всей Элладе перевелись. Разучилась молодёжь пить - кентавров и не стало. А в наше время их часто видеть доводилось. У них ведь, у кентавров, обычай такой: они выпивку издаля чуют, а до вина и халявы они ох как падки! Вот, значит, как прознают, что где пьют, так сразу туда и шасть. Наливай им, дескать. А пьют они как кони, быстро человеческий облик теряют - у них его и так не очень много - и начинают ржать, рожи строить, издеваться, буянить, дебоширить, драться с гостями, мебель ломать и нарушать порядок.
Сперва они вели себя прилично, а как напились, в их предводителе наглость проснулась, и стал он к невесте приставать. Пока он ей только подмигивал и комплименты всякие на ушко говорил, никто и не замечал, а невеста вида не показывала. Кто её знает, может, она и сама ему какие поводы дала. С бабами это не поймёшь, а тут ещё и пьяные все были. Но уж как он ей за пазуху полез, тут первым Тезей не сдержался и вежливо так ему намекает: "Что ж ты, сучий потрох, вытворяешь?! Или не знаешь, что Пирифой мой лучший друг, а кто на него хвост поднимет, тот со мной дело будет иметь! Кобылу у себя в конюшне лапай, а на наших девок слюни не пущай. Смотреть смотри, а руки свои волосатые при себе держи, пока я их тебе не открутил на хрен!"
А этот, наглый такой, и отвечает: "Ты, - говорит, - мне не указывай, я тебе не минотавр какой-нибудь, чтоб меня манерам учить. Мы, кентавры, народ свободный - кого хотим, того и лапаем, а руки мои не тебе на хрен откручивать, чай не ты мне их навесил". Сказал и со всего маха хрясь Тезею кулачищем в лицо.
Тезей такого не стерпел. Он ведь парень горячий был, не нам чета. Выговаривать кентавру не стал - просто схватил со стола кувшин да так его по башке треснул, что мозги в желудок провалились. Тот даже взбрыкнуться не успел, хоть и пытался.
Что тут началось! Все повскакивали, кому что под руку попало похватали, "Измена!" - кричат, "Наших бьют!" И полетело вокруг всё, что летать могло: посуда, светильники, мебель, жертвенники, дрова пылающие. Сил-то у всех не то что сейчас, а дури ещё больше. И уж кто орёт, кто с кем сцепился, кто зубами плюётся. Уж никто и не разбирает, кого бьёт и за что. Которые пьяные лежали и начало всей драки пропустили, сами не поймут, за что их дубасят, а никто и не смотрит, кто раненый, кто пьяный, кто убитый лежит.
Кентавры своей лошадиной силой цельные деревья с корнем рвут и в наших мечут. Тут и Тезею путёвку на побережье Стикса чуть было не выписали, да Афина уберегла. Они ж, кентавры, как известно, подтираться не умеют - руки туда не достают, вот они и кладут из-под хвоста прямо где стоят. Тезей, значит, на такой куче и поскользнулся, а дубина мимо него пролетела и в Крантора попала, батюшки твоего, Ахилл, Пелея Эаковича, оруженосца. Тут Крантор разом дух и испустил. А Пелей-то как сразу и осерчает! Схватил копьё и кентавру тому туловище к заду пригвоздил.
Пирифой в это время тоже кентавров одного за другим крушил. И я не отставать от него старался, но мне кентавры попадались хилые, невзрачные, а у Пирифоя все один к одному: у каждого косая сажень в плечах и крупы такие, что хоть в плуг запрягай. Особенно мне один вороной запомнился, с белым хвостом. Красавец такой был, что хоть сейчас на скачки. Пижон: копыта начищены, цветочки в гриве. Это, видать, подружка его постаралась. Она там тоже была. Как увидела, что парень её Аиду душу отдал, так завыла, заплакала, совсем как человек, и сама себя смерти с горя предала. Такая вот, оказывается, у кентавров любовь бывает.
Славная была битва! Эх, меня бы тогдашнего сюда - вот уж Гектору не поздоровилось бы.
И тут вижу я Кенея. Он уж пятерых кентавров вокруг себя уложил - я точно сосчитал, а шестой в это время вокруг него галопом носится и орёт: "Что ж это делается, кентавры! Баба нас бьёт, трансвеститка, мужские признаки сексуальным трудом добывшая! Навалимся все разом - избавим мир от такого зла!" И уж со всех сторон кентавры к нему мчатся - кто с дубиной, кто с колом, кто с ножкой стола.
Я-то понимаю, что ничего они Кенею сделать не смогут, но всё равно обидно, когда полулошадь великого героя бесчестит. Я не стерпел и на этого крикуна сзади набросился. Это моя большая ошибка была. И вы на будущее запомните: никогда не нападайте на кентавра сзади. Вон у меня до сих пор след остался, и скажу я вам: кого кентавр ни разу в жизни не брыкнул, тот, почитай, жизни не знает.
С этого места больше ничего не помню.
После, как в себя приходить стали, смотрим - нету больше кентавров, как и не приходили. Видать, они раньше очухались и ушли, и своих унесли. А наших много бездыханных лежит с тяжкими травмами.
Только вот Кенея нигде сыскать не можем - ни среди живых, ни среди мёртвых. Искали мы его, искали, аукали, соседей, родственников расспрашивали, не видал ли кто. Никто не видал.
И вдруг видим: леса, что вокруг рос, нету больше, а на том месте, где Кеней в последний раз стоял, деревья в груду сваленные лежат. Ну, тут-то мы всё и поняли, стали этот завал разгребать, Кенея искать. До вечера растаскивали.
Нестор нахмурился и замолчал. На глазах у него выступили слёзы.
- И как, нашли? - взволнованно спросил Ахилл.
- Не нашли, - разом выдохнул Нестор. - Сгинул, значит, Кеней. Исчез безвозвратно. Кто говорит, что он, как кентавры его дубьём завалили, неведомой жёлтой птичкой обернулся. Ну, ему не привыкать: из бабы в мужика превратился, так что б ему и птичкой потом не стать. Но я в это не верю. Я так думаю, что вколотили его кентавры живьём сквозь землю до самого преисподнего царства. Но что б там ни было, пропал Кеней, будто и не было его. Горе Элладе, и нам, героям, позор несмываемый: какого богатыря потеряли, не уберегли! Во цвете лет сгинул, а сколько ещё совершить бы мог!
Так что помните эту историю. А если когда-нибудь в разгаре веселья среди гостей вдруг увидите кентавров, то вы им ни за что не наливайте. И сами больше не пейте, чтоб их в искушение не вводить. Так и запомните: увидел кентавра - больше не пей!
Нестор замолчал. Молчали и герои, задумавшись над этой грустной и поучительной историей.
Приключения разведчиков
Получив от Париса сундук с золотом, Антимах решил отвезти его в свой загородный дом.
Выехав утром из города, он уже преодолел половину пути, когда его вдруг окликнули по-гречески. В военное время уже одно это было неприятно, но когда, обернувшись, Антимах узнал приближающегося на колеснице Одиссея, ему сделалось совсем скверно. У троянцев в то время уже распространилось суеверие, что встретить грека с утра, имея при себе сундук золота, - к большим неприятностям. А Антимаху, совсем недавно призывавшему убить Одиссея, встреча с царём Итаки сулила не только неприятности, но и угрозу жизни.
Исходя из этих соображений, троянец пренебрёг обычаями вежливости и вместо того, чтобы подъехать к Одиссею, поздороваться и узнать, что ему нужно, стегнул коней и помчался прочь.
Одиссей тоже узнал Антимаха и, совершенно забыв цель своей поездки, погнался за троянцем, за которым, как считал царь Итаки, числился кое-какой должок.
Шансы участников погони были примерно равны: Одиссей лучше умел управлять колесницей и не вёз никакого груза, но троянские кони были лучше греческих, к тому же Антимах лучше знал местность. Несколько раз ему удалось довольно ловко ускользнуть, резко сворачивая на незаметные тропинки, так что Одиссею приходилось возвращаться и искать его. Но эти хитрости позволяли только затянуть погоню, но не уйти от неё. Расстояние между колесницами сокращалось, и Антимах всё лучше осознавал, что его жизни вот-вот придёт бесславный конец. Оставалось только одно: сбросить с колесницы лишний груз, и Антимах спихнул на дорогу сундук.
Это помогло: ставшая легче колесница быстро рванулась вперёд, а Одиссей остановил коней и, соскочив к сундуку, занялся его исследованием. Антимах был спасён. Уже через несколько секунд он скрылся за поворотом и больше не слышал стук копыт за спиной. Убедившись, что опасность миновала, он дал коням замедлить ход и призадумался.
Антимах был человек нежадный и склонный к философии. Он не жалел потерянное золото, понимая, что это была не такая уж высокая плата за жизнь, он даже был доволен собой и своим мудрым решением избавиться от сундука. Выходит, что золото спасло его от опасности, но, с другой стороны, если бы не это золото, то и опасности не было бы. Если бы он не взял его у Париса, то не стал бы так выступать перед Приамом и не разозлил бы Одиссея, да и не пришлось бы ему сейчас кататься одному по ныне ставшей опасной местности и спасаться бы тоже не пришлось.
Так за рассуждениями о том, было это золото для него злом или благом, стоило его брать или нет, Антимах добрался до дома. К однозначному ответу на свои вопросы он так и не пришёл.
Одиссей же в это время вовсе не философствовал, однозначно посчитав найденный на дороге сундук добрым подарком судьбы. Царь Итаки сразу забыл и свою обиду на Антимаха, и изначальную цель поездки. Вообще-то Агамемнон послал его на разведку: Одиссей должен был найти в окрестностях лагеря зерно для снабжения войска.
Теперь было не до этого. О добытом трофее следовало сообщить товарищам и поделиться с ними, но Одиссей не хотел хвастаться. Он вернулся к лагерю, остановился, немного не доехав, и, выкопав мечом ямку, зарыл сундук.
Было уже поздно, чтобы вновь отправляться на разведку, да и дождь начинался, поэтому Одиссей пошёл в свою палатку, так и не выполнив задание Агамемнона.
В этот же день пошёл на разведку и Ахилл. Чтобы добыть мяса для войска, он направился к горе Ида, где паслись окрестные стада, и, засев у дороги, стал подстерегать проходивших мимо пастухов.
Первый встреченный им пастух категорически отказался уступать Ахиллу своё стадо и даже попытался сопротивляться - время было военное, так что у пастуха на всякий случай был при себе меч, но это ему не помогло. Хотя он и дрался со всей возможной страстью и даже пару раз рубанул по противнику, никакого ущерба неуязвимому герою он не нанёс. Ахилл же был расположен благодушно и убивать отважного пастуха не стал - просто схватил за уши, раскачал и кубарем спустил вниз по склону.
Возвращаться смельчак не стал. Поняв, что с Ахиллом ему всё равно не справиться, пастух поднялся на ноги и во все лопатки побежал прочь. Ахилл проводил его смехом, свистом и обидными выкриками.
Вскоре на дороге показалась следующая жертва. Стадо, шедшее навстречу Ахиллу, выглядело на удивление дисциплинированным. Животные шли не толпой, а ровными рядами, многие даже попадали в ногу. Пастух, шествовавший впереди, выглядел как предводитель войска.
Когда выскочивший навстречу Ахилл велел отдать стадо, пастух-предводитель смерил его презрительным взглядом и буркнул сквозь зубы:
- Ваше требование я рассматриваю как неуместную шутку.
Этот надменный тон и презрительный взгляд бесстрашного пастуха сразу вывел Ахилла из себя.
Ахилл со всего размаха всадил в наглеца своё чудесное олимпийское копьё, от которого не было спасения. Однако щит, неизвестно откуда появившийся в руке пастуха, был тоже явно не на базаре с рук куплен. Копьё соскользнуло по нему, даже не оставив царапины. И тут же в Ахилла полетело ответное копьё. Вреда неуязвимому герою оно, конечно, не нанесло, но удар был настолько силён, что сбил Ахилла с ног.
- Ах вот ты как! - закричал взбешённый герой, встал на ноги и, схватив копьё обеими руками, отскочил назад, чтобы поразить противника с разбегу.
Он уже сделал первый шаг, как вдруг его остановил знакомый голос:
- Ахилл! Нет!
Между Ахиллом и пастухом, расставив руки в стороны, неизвестно откуда появилась Фетида. Лицо её было гневно и перепугано.
- Не смей! Немедленно извинись! - приказала она и, обернувшись к пастуху, заискивающе залепетала: - Ах, не сердитесь на него, Аполлон Зевсович. Это он по молодости, по незнанию. Он вас обидеть не хотел, это случайно вышло.
- Сын твой? - сверху вниз глядя на Фетиду, спросил Аполлон.
- Да, Аполлон Зевсович, - глупо улыбаясь, ответила та. - Сыночек мой Ахилл. Правда славный мальчик?
- Сыночек! - передразнил её бог. - Детей пороть надо. Хоть иногда.
Сказав это, он отвернулся от застывшей в поклоне Фетиды, задрал нос и прошествовал мимо Ахилла, небрежно зацепив его плечом.
Фетида подняла голову и уже без всякой улыбки злобно посмотрела на сына.
- Что же это ты, оболтус, вытворяешь?! - сквозь зубы прошипела она. - Мало тебе было, что ты детям богов проходу не давал, так теперь уже и за самих богов взялся!
Раздосадованный Ахилл с размаху бросил копьё на землю.
- Да что ж они мне всё время попадаются! - закричал он. - Может, мне и того пастуха, которому я только что тут уши надрал, тоже с миром отпустить надо было?
- Надо было! - рявкнула в ответ Фетида. - Хорошо хоть, что ты ему никакого вреда не причинил. Это был Эней, сын Афродиты.
- О боги! - воскликнул Ахилл. - Что ж, мне теперь вообще никого не трогать?
- Да, никого не трогать! Для чего ты вообще сюда припёрся? Какое твоё дело до этой войны? У тебя жену увели? Или, может быть, Менелай с Агамемноном твои лучшие друзья? Своей женой не обзавёлся, а за чужую в драку лезешь! Тебя всё это каким боком касается?
- Мама! Да что ж ты такое говоришь! - возмутился Ахилл. - Представь, что будет, если все станут так рассуждать: "Это меня не касается, это не моё дело"!
- Что будет? Мир на земле будет! Вот что будет!
Фетида сказала это сгоряча, не сообразив, насколько аморально её суждение. Всякий ведь знает, что зло в мире от равнодушия. Дерутся двое - равнодушные люди проходят, посторонившись, мимо, а тот, кому до всего есть дело, для кого правда и справедливость превыше всего, непременно бросится на защиту слабого. А другой, такой же справедливый и благородный, бросится помочь тому, кого бьют уже двое. Другие правдолюбцы набегут, и вот уже пошла улица на улицу, уже люди за ножи похватались, уже первая кровь потекла. А те двое, с кого драка началась, помирившись, стоят в стороне и не понимают, чего это все дерутся.
Если бы все были равнодушными, то не было бы и истории. Читали бы мы в учебниках, как один царь хотел пойти на другого войной, но всё сорвалось из-за того, что никто не захотел встревать в чужую ссору. А не было бы истории - не было бы и прогресса. Не изобрели бы люди ни щита, ни меча, ни танка, ни пулемёта, а значит, не открыли бы ни стали, ни пороха, ни реактивного двигателя, ни атомного распада. Были бы мы до сих пор дикарями и жили бы в пещерах, охотились бы на мамонтов каменными топорами: мамонта-то и каменным топором завалить можно, а вот на людей надо ходить с более совершенным оружием.
А то иной раз сунут два вора одновременно руки в чужой карман, схватят друг друга, сцепятся - и уже со всех сторон неравнодушные люди бегут, чтобы одного вора защитить от другого. Один кричит: "Держи вора!", другой: "Доколе!", третий: "Не потерпим!". И вот уже все люди поднялись на святую войну. Ведут одни воры людей на других воров, а люди за них друг друга убивают. Брат на брата идёт за то, что брат воров поддерживает. И все вместе бьют равнодушных, которые хотят спокойно жить, в то время как все честные люди убивают друг друга.
Так делается политика, так пишется история. Если бы люди были равнодушны, если бы не было благородных героев, готовых постоять за справедливость, не мудрствуя и не рассуждая, то не было бы ни войн, ни политики, ни прогресса, ни истории, ни героического эпоса.
Пока Фетида морочила голову Ахиллу, другой герой, Эней, звал своих друзей на борьбу с греками. Он был обычным пастухом, но его мать была богиня, а по отцу он происходил из царского рода, и терпеть издевательства какого-то грека, пусть и неуязвимого, он не собирался. Так-то он был человек мирный и ни в какую войну мешаться не хотел, но после негаданной встречи с Ахиллом он собрал небольшое войско и добровольцем встал на защиту Трои. Парень он был лихой, воин, каких мало, так что оборона Трои с этого дня укрепилась достойным героем.
Одиссея на следующее утро ждал неприятный сюрприз. На месте, где был зарыт сундук с золотом, стояла чья-то палатка. Одиссей ходил вокруг неё, распираемый гневом и недоумением, пока полог не открылся и из палатки не показался Паламед.
Одиссей еле сдержал себя, чтобы не задушить его на месте. Паламед же, не заметив настроения собеседника, спокойно пожелал ему доброго утра.
- Ты как здесь оказался? - с трудом выдавил из себя Одиссей.
- Где? А! Я палатку на низком месте поставил. Ночью дождём подтопило, вот я её и перенёс. А что?
Одиссей пристально посмотрел на Паламеда. Судя по тону и по выражению лица (Паламед совершенно не умел скрывать свои чувства), он говорил правду: действительно он переставил палатку потому, что она плохо стояла, а про золото Паламед ничего не знает. Одиссей несколько успокоился, но Паламеда не простил.
- Ничего, - буркнул он в ответ и собрался было уйти, как вдруг на его плечо легла рука и голос Агамемнона сказал:
- Доброе утро, Одиссей! Ну как, нашёл зерно?
Одиссей вынужден был признаваться в своей неудаче. Причём на глазах у Паламеда, что особенно досадно. И угораздило же Агамемнона встретить его именно сейчас!
- Нет, не нашёл.
- Ну как же ты так! От тебя не ожидал!
- Хитроумие подвело, - съязвил Паламед.
- Легко так говорить, в палатке сидя! - взорвался Одиссей. - Раз такой умный, сам бы пошёл!
- Пожалуй, схожу, - ответил Паламед.
Вечером он вернулся с несколькими мешками зерна и сведениями, где можно добыть ещё продовольствия, обеспечив греческий лагерь на всё долгое время предстоящей осады.
Агамемнон при всех объявил Паламеду благодарность и поставил его в пример Одиссею. Царь Итаки не без труда сделал вид, что рад успехам товарища, а в душе пожелал ему такого, что сам Аид ужаснулся бы.
Осада Трои
Штурмовать неприступные стены Трои, построенные самим Посейдоном, греки не стали и начали осаду. Численное преимущество было на их стороне, и троянцы не решались нападать на огромное вражеское войско, но в городе они чувствовали себя вполне безопасно. Никто ни на кого не нападал, и греки скучали.
Не столько для того, чтобы пополнить запасы, сколько от скуки и желания хоть как-то проявить себя и отличиться в этой бесславной войне Ахилл устраивал рейды по всё более отдалённым окрестностям, разоряя города, не имевшие к Трое никакого отношения. После каждого такого набега в лагере греков прибавлялось трофейного добра, а у троянцев прибавлялось союзников. Соседние цари, обозлённые на греческих героев, являлись со своими дружинами на помощь осаждённому городу. Через какое-то время союзников у троянцев стало так много, что было уже не ясно, кто кого осаждает.
Первое время Ахиллу на войне нравилось. Ничем не рискуя, он вступал в бой с целыми армиями и возвращался из побеждённых городов с богатой добычей и без единой царапины. Враги уважали его и боялись, а свои почитали как бога, хоть и посмеивались за глаза над тем, как его опекает мамочка - красавица Фетида. Ахилл был доволен собой, гордился подвигами, которые так легко ему давались, и всё чаще проявлял признаки звёздной болезни: смотрел на всех свысока, нарушал установленные начальством порядки, любил, когда им восхищались, и воспринимал любые почести как должное.
Прошёл год, и Калхант на вопрос, где же обещанная через восемь месяцев победа, с раздражением отвечал, что он ни про какие восемь месяцев никогда не говорил - речь с самого начала шла о восьми годах, и надо было внимательнее слушать.
К концу следующего года греков уже было меньше, чем их противников. Положение осаждавших стало безнадёжным, и враги скинули бы их в море, но никто не хотел связываться с неуязвимым Ахиллом. Старейшины упорно запрещали рвавшемуся в бой Гектору, которого престарелый Приам назначил главнокомандующим, нападать на врагов. Троянцы и их союзники предпочитали ждать, когда греки сами поймут, что зря сюда пришли, и уберутся восвояси.
Но греки не уходили, хотя уже и Агамемнон понимал, что рассчитывать тут не на что, но гордость не позволяла ему признаться, что он сам влез в авантюру и втянул в неё столько народу. Уже нисколько не веря Калханту, он всё ещё надеялся на помощь богов.
А боги часто проявляли внимание к делам греческих героев, безнадёжно увязших на троянской земле. Гера, хоть сама в лагере и не появлялась, регулярно посылала к Агамемнону вестников с обещаниями помочь, уговорить Зевса поддержать греков. Каждый раз, по её словам, выходило, что громовержец уже почти согласился и ждать осталось всего несколько дней. Но дни шли за днями, а Зевс продолжал лениво отмахиваться от просьб жены, отвечая, что ему нет никакого дела до этой дурацкой войны. "Вы, богини, это дело затеяли - вы теперь с ним и разбирайтесь", - говорил он.
Афина, наоборот, вестников не слала, а являлась сама. Для неё война была настоящим праздником. Она проводила в лагере всё свободное время, то приняв какой-нибудь образ, то в своём нормальном обличии, каждый раз в начищенных до блеска доспехах и в белоснежной эгиде.
Она вела мудрые философские и теологические беседы с греческими старейшинами, при этом трещала без умолку, счастливая, что нашла таких просвещённых и опытных собеседников, а старейшины слушали богиню мудрости и кивали.
А то, бывало, её видели за разговором с Агамемноном - у входа в его палатку она увлечённо рисовала крестики и стрелочки, с уморительной серьёзностью рассуждая о тактике и стратегии. И каждое своё выступление она заканчивала призывом атаковать троянцев и с её помощью одержать славную победу. Агамемнон всякий раз соглашался, но, ссылаясь на объективные трудности, предлагал обождать ещё немного. Афина уходила страшно довольная тем, что она сумела убедить великого полководца, а Агамемнон после её ухода с облегчением вздыхал и вытирал пот со лба.
Часто она приходила на собрания героев, сурово насупившись, слушала рассказы о боях и подвигах и громче всех смеялась, когда кто-нибудь рассказывал анекдот. А иной раз часами увлечённо показывала бывалым воинам, как правильно пользоваться щитом и копьём. При этом, нанося удар, она так громко визжала, что у всех вокруг закладывало уши.
Изредка в лагерь заходил Арес. Афродита запретила ему помогать грекам, но бог войны считал своим долгом следить, чтобы на войне всё шло как положено. Он ни с кем не беседовал и никому не помогал, но если видел у кого-нибудь оружие или доспехи в ненадлежащем состоянии, то делал замечание, а если, например, заставал часового, уснувшего на посту, то будил и очень строго качал головой.
Афродита, заботясь о своём сыне Энее и любимчике Парисе, была на стороне троянцев и среди греков никогда не появлялась, но зато с первых же дней осады в лагере появились её жрицы. Без них не обходится ни одна война, ни один военный лагерь. Отважные и самоотверженные воины, оставившие на далёкой родине жён и подруг, целыми днями думали только о долге и чести, и лишь по ночам со жрицами Афродиты они могли забыть и о чести, и о долге. В их священных ритуалах участвовали даже те, кто не приносил жертв никаким другим богам, посылал куда подальше Калханта с его благочестивыми проповедями, не ходил на молебны и ни во что не верил. В Афродиту же верили все. Те, которые ни перед кем ни склонялись, смирялись перед могуществом богини любви, грубые и суровые становились нежными и ласковыми с её служительницами. Агамемнон ворчал, считая, что эти женщины подрывают дисциплину, но ничего не мог поделать, как и все прошлые и будущие военачальники. В конце концов, Агамемнон тоже был человеком, жрицы Афродиты окормляли и его. Никто не решался их обидеть, нагрубить или отказаться платить - все знали, как страшна бывает в гневе их олимпийская покровительница. Она может наслать на нечестивца такую кару, о какой любому мужчине страшно даже подумать.
Всё приедается. За восемь лет осада надоела всем. Даже Ахилл наигрался в войну. Случилось то, о чём давно уже предупреждал Фетиду Посейдон: у Ахилла появились другие интересы, и его мать это одновременно радовало и беспокоило. Однажды, застав Ахилла с одной из жриц Афродиты, Фетида устроила ему такую выволочку, что и сам герой понял, что пора отнестись к своим мужским потребностям серьёзней и обзавестись постоянной партнёршей. В своём очередном рейде на ничем не примечательный киликийский городок с гордым названием Фивы он добыл мало боевых трофеев - их и так уже негде было складывать. Даже оружие и доспехи убитого там царя Этиона Ахилл забирать не стал. Зато он привёз двух очаровательных девиц, которые должны были скрасить его тоскливую холостяцкую жизнь.
Боевые товарищи собрались на центральной площади лагеря, чтобы поздравить Ахилла с очередной победой и поучаствовать в разделе добычи. Пришёл и мрачный Агамемнон. Недовольно осмотревшись, он спросил:
- Что за сборище?
- Это я Фивы захватил, - беззаботно ответил Ахилл. - Добычу делим - присоединяйся!
- Кто приказал?
- Никто. Я и без приказа варваров бить умею.
Агамемнон поморщился.
- Бардак! - буркнул он. - Скоро из-за тебя вся Азия против нас поднимется.
- Ну и пусть поднимется. Веселее воевать будет.
Агамемнон сердито посмотрел на Ахилла, но спорить с сопляком посчитал ниже своего достоинства.
- Кто такие? - спросил он, указав пальцем на двух стоявших в стороне девиц.
- Моя добыча. Это я из Фив для себя привёл.
- Для себя? Хозяином себя здесь считаешь? Я их забираю.
- Поимей совесть, Атреич! Я уж и так всё добро раздаю. Всякий что хочет берёт, но и я тоже право выбора имею.
Агамемнон собрался было вспылить, что он здесь командир и все права тут только у него, но, почувствовав на себе чей-то взгляд, обернулся и увидел печальные глаза Феникса - старого воспитателя Ахилла, которого Пелей послал вместе со своим сыном на войну. Феникс сочувственно, слегка наклонив голову, смотрел на Агамемнона, и тот вдруг устыдился своей несдержанности, почувствовал, что сейчас он на почве усталости и военной безнадёги раскапризничался как ребёнок. Но совсем пойти на попятную он тоже не мог и сказал:
- Хватит тебе и одной. Я эту забираю.
Теперь уже Ахилл почувствовал на себе печальный взгляд Феникса.
- Ладно, - неохотно сказал он, - но уж тогда возьми другую. Эта мне самому нравится.
Агамемнон хотел было возмутиться, но взгляд Феникса заставил его подумать о том, что ему на самом деле всё равно, какую забирать, - он их видит в первый раз, и они обе красивые. Он знаком приказал указанной Ахиллом девице следовать за собой и увёл её в свою палатку.
Появление в греческом лагере двух захваченных в Фивах девушек на девятом году осады неприступной троянской столицы никак не должно было сказаться на ходе боевых действий, но в этой войне всё так или иначе было связано с женщинами, и именно с появлением в греческом лагере двух пленниц начались самые драматичные события Троянской войны, которые несколько веков спустя описал в своей бессмертной поэме Гомер.
Собственно, Троянская война именно тогда по-настоящему и началась.
Часть третья.
Битва за Трою
Гей, музо, панночко цнотлива, Ходи до мене погостить! Будь ласкава, будь не спесива, Дай помiч мнi стишок зложить! Дай помiч битву описати I про вiйну так розказати. Мов твiй язик би говорив. Ти, кажуть, дiвка не бриклива. Але од старостi сварлива; Прости! Я, може, досадив.
I в самiй речi проступився - Старою дiвчину назвав, Нiхто з якою не любився, Не женихавсь, не жартовав. Ох, скiльки муз таких на свiтi! Во всякiм городi, в повiтi! Укрили б зверху вниз Парнас. Я музу кличу не такую: Веселу, гарну, молодую; Старих нехай брика Пегас.
Iван Котляревський.
Енеїда
Гнев
- Ну и где же, Калхант, твои восемь лет? - спросил Агамемнон, в упор глядя на военно-полевого жреца.
- Какие восемь лет? - Калхант изобразил такой невинный вид, будто действительно не понял вопроса.
- Те самые, через которые ты нам обещал победу.
- Это какое-то недоразумение. Я вовсе не обещал победу через восемь лет. Откуда такие цифры?
- Оттуда, что змея сожрала восемь птенцов, и ты сказал, что это означает победу через восемь лет. Сначала было восемь дней, потом восемь месяцев, потом восемь лет. Теперь уже девятый год пошёл, а победы не видно. Что, теперь скажешь, что она переносится на восемь веков?
- Вот только не надо ловить меня на слове. Змея сожрала восемь птенцов и птичку - их мать. Итого девять. Что-что, а считать-то я умею. Я скорее умру, чем собьюсь со счёта и скажу "восемь" вместо девяти.
Агамемнон молчал. Вся злость, скопившаяся в нём за восемь лет вынужденного бездействия, готова была вырваться наружу. Бешенство затмило его разум, он не мог выдавить из себя ни слова.
Калхант истолковал молчание командира неправильно. Он решил, что тому нечего возразить, что тот замолчал, побеждённый силой приведённых аргументов, и решил закрепить успех словами:
- Сначала воевать научитесь, а потом претензии предъявляйте, а то сами с троянцами справиться не можете, а виноват, как всегда, жрец.
Этого ему говорить не стоило. Чтобы бешенство Агамемнона вырвалось наружу, хватило бы и куда меньшего повода.
- Что ты сказал?! Кто тут воевать не умеет?! А ну, повтори! - взревел он.
Почувствовав непосредственно грозящую опасность, Калхант поспешно попятился к выходу.
- Не надо рукоприкладства, - бормотал он. - Я лицо духовное и неприкосновенное. Ты, Атреич, богов в моём лице оскорбляешь. Всех сразу. Это очень серьёзно.
- Вон!!! - заорал Агамемнон и запустил в духовное лицо первым попавшимся под руку предметом. Жрец взвизгнул и стрелой вылетел из палатки.
Агамемнон остался наедине со своим бешенством. Его так трясло, что он даже не мог позвать свою новую пленницу, чтобы она его успокоила. Он стал придумывать страшные казни, которым подвергнет ненавистного Калханта, но это не помогало: расправиться со жрецом не позволило бы войско, так что оставалось только молить богов, чтобы они сами сделали со своим нерадивым служителем то, что с ним хотел сделать Агамемнон.
Он уж начал было молиться, как вдруг полог палатки приподнялся, и в неё зашёл незнакомый человек неопределённого возраста и очень благообразного вида: лысый, сутулый от поклонов, с приторно-слащавой заискивающей улыбкой на чисто выбритом лоснящемся лице.
- Кто такой? - неприветливо спросил Агамемнон.
- Меня зовут Хрис, - вкрадчивым голосом ответил посетитель.
- Очень приятно, - соврал Агамемнон. - Чего надо?
- Свою жизнь я посвятил службе Аполлону, дальноразящему сыну Зевса, да поможет он и все олимпийские боги вашему славному войску победить врагов и разрушить Трою.
- Аминь. И вам того же желаю, - мрачно буркнул Агамемнон.
Даже если бы Хрис не держал в руке золотой жезл с надетым на него венцом Аполлона, его профессию без труда можно было бы определить по слащавой улыбке, по неизменно благочестивому выражению лица и по этому лицемерному обращению. Ещё не остывший от предыдущего разговора Агамемнон уже испытывал к Хрису сильную неприязнь и сомневался, выдержит ли он разговор с двумя попами в течение одного часа. А священнослужитель, ни о чём не догадываясь, продолжал тем же медоточивым тоном:
- Да сопровождают вас счастье и удача во всех ваших делах, да пошлют боги процветание, здоровье и долголетие и вам, и деткам вашим, и супруге! - На "супруге" Хрис сделал заметное ударение и, снова набрав воздуху, продолжил: - Ахилл, слава о котором гремит по всей округе, - этот неустрашимый воин, да помогут ему боги во всех его ратных подвигах, оказал нашему городу великую честь, захватив его и разграбив. Среди прочего он забрал и мою дочь, по достоинству оценив её молодость, красоту и знатность рода. Я сегодня имел честь говорить с ним и выяснил, что этот благочестивый и почтительный юноша уступил мою дочь своему доблестному командиру, то есть вам, почтеннейший Агамемнон Атреевич. И вот я пришёл, чтобы согласовать размер выкупа, который я должен заплатить за неё.
Агамемнону пришлось совершить немалое усилие, чтобы выслушать до конца речь этого лицемерного подхалима. Всё ещё стараясь сдерживаться, он ответил:
- Ты что-то путаешь, папаша. Выкуп платится за военнопленных, а женщин мы в плен не берём. Твоя дочь мне самому нужна, и продавать её я никому не собираюсь.
- Как же это? - пробормотал Хрис, всё ещё удерживая на лице вежливую, хоть уже и не такую сладкую улыбку. - Я не постою за ценой, я заплачу, сколько вы пожелаете, чтобы избавить дочь от позора.
Агамемнон больше уже не мог сдерживать злость.
- Так значит, стать наложницей микенского царя для твоей дочери позор?! - заорал он. - Кем ты себя вообразил?! Кем ты меня считаешь?! Хрен тебе будет, а не дочка! Никогда ты её не увидишь! Я её в рабстве сгною! Пошёл вон, поповская морда, если жить хочешь! Ещё раз тебя увижу - никакой жезл, никакой венок тебе не помогут! Я тебе этот жезл...
- Вы что! - забормотал Хрис, наконец переставая улыбаться. - Вы не посмеете! Я буду жаловаться Аполлону.
- Ты у меня сейчас Аиду будешь жаловаться! - взревел Агамемнон, хватаясь за копьё.
- Боги, вразумите этого несчастного безумца! - закричал Хрис и бросился вон.
Вслед за служителем культа из палатки выбежал Агамемнон. Он грозно размахивал копьём и, брызгая слюной, изрыгал в адрес обезумевшего от страха жреца бессвязные ругательства и угрозы:
- Попы проклятые! Чтоб вы все сдохли! Чтоб вас на том свете Цербер покусал! Шарлатаны! Подхалимы! Лицемеры! Мошенники! Воевать я, видите ли, не умею! Сами бы попробовали, бездельники! Проходимцы! Дочь его я опозорил! Царевна, понимаете ли, поповская! Чтоб вам в Стиксе захлебнуться, сволочи! Птичку ещё посчитать извольте! Моё копьё в своей заднице посчитай!
Понабежавшие со всех сторон герои схватили своего командира, повалили на землю и не дали совершить над Хрисом ничего святотатственного. Обезумевшего Агамемнона поили вином, обмотали голову мокрой тряпкой, пытались успокоить.
- Ты чего? - спрашивал Одиссей. - Он тебе мало предложил? Так надо было поторговаться - старик бы на всё согласился, по нему же видно.
До полусмерти перепуганный Хрис бежал по берегу, не разбирая дороги, пока хватало сил. Он не сомневался, что его дочь попала в лапы кровожадного психопата и жизнь её в опасности. На самом же деле Агамемнон вовсе не собирался делать ей ничего плохого - напротив, он даже подумывал о том, чтобы развестись ради неё с Клитемнестрой. Хрис просто попал под горячую руку.
Удалившись на безопасное расстояние от лагеря, жрец опустился на колени и, вытерев слёзы, взмолился:
- О, сребролукий Аполлон, хранитель и покровитель наших земель! За годы моей беспорочной службы, за все те жертвы, которые я приносил в украшенном мной же храме, об одном сейчас прошу: отомсти проклятым интервентам за мои слёзы и за то зло, что они всем причинили!
Аполлон услышал просьбу Хриса и немедленно на неё прореагировал. Войско Агамемнона его уже давно раздражало, и теперь он получил вполне уважительный повод наказать греков, ведь он заступался за своего жреца. Взяв лук и стрелы, он зловещей тенью спустился к Геллеспонту и, расположившись неподалёку от стоявших на берегу кораблей, принялся стрелять. Он делал это неторопливо, будто играл на арфе, но его божественные стрелы били без промаха и разили наповал. Для начала он, разминаясь, перебил в лагере собак и мулов, а затем принялся за людей. Вечером Аполлон сделал перерыв, позволив провести похоронные обряды, а после снова продолжил. Звон его тетивы приводил воинов в ужас. С каждым днём росло количество жертв. В лагере начиналась паника, боги, покровительствовавшие в этой войне грекам, метались по Олимпу, не зная, что предпринять, а впавший в глубокую тоску Агамемнон сидел в палатке и ни на что не обращал внимания.
Лишь на девятый день в лагере прозвучал сигнал к общему сбору. Герои, пригибаясь и прячась за любыми укрытиями, короткими перебежками собрались перед палаткой командира. Агамемнон, выйдя на белый свет, увидел перед собой залёгших и попрятавшихся героев, среди которых беззаботно прохаживался Ахилл. Он не обращал на сыпавшиеся на лагерь стрелы никакого внимания, даже нарочно под них подставлялся, и те со звоном отскакивали от его неуязвимого тела.
- Кто подал сигнал к сбору? - мрачно спросил Агамемнон.
- Я, - ответил Ахилл.
- Кто приказал?
- Мне Гера велела, - небрежно сказал герой.
"Кажется, боги уже считают, что командую здесь не я, а этот сопляк, - подумал Агамемнон. - Наверняка Калхант подсуетился. Или интриганка Фетида своего сыночка продвигает. Ну и ладно. Не очень-то я за это место и держусь. Пусть попробует кто справиться лучше".
А самозваный председатель между тем открыл собрание:
- Короче, Атреич, тема такая, что пора собирать манатки и сливаться отсюда по домам, пока Аполлон нас всех тут не завалил. Но я так думаю, что для начала надо узнать, что это он на нас так окрысился. Пусть специалист скажет, какие там на этот счёт приметы были, там знамения или сны вещие, я в этом не разбираюсь. Может, мы ему жертву какую-нибудь задолжали или обещание не выполнили. Может, ему просто на лапу дать надо, чтоб отвязался.
Сказав это, Ахилл протянул ораторский жезл Калханту.
- Сказать-то я, конечно, могу, - неохотно заговорил тот, - но только если мне гарантируют безопасность. А то некоторым тут может сильно не понравиться то, что я скажу, а люди они, как я знаю, весьма несдержанные и мстительные.
- Говори смело, - заверил его Ахилл. - Я за тебя любому морду набью, будь то хоть сам Атреич.
Агамемнон при этих словах насупился ещё больше, но пока промолчал.
А осмелевший Калхант сказал:
- Аполлон за Хриса сердится. Обидел его Агамемнон. Так что придётся извиниться, и дочку вернуть без выкупа, и ещё самому Аполлону гекатомбу поставить. Тогда он нас простит.
Опасения прозорливого жреца оправдались. Агамемнон вспыхнул, и прежде всего его гнев обрушился именно на Калханта:
- Ничего хорошего я от тебя и не ожидал. Тебе, видимо, удовольствие доставляет говорить мне всякие гадости. Не знаю уж, почему тебя люди слушают - пользы ты пока ещё никому не принёс. Я-то для общей пользы на жертвы пойти готов. Ладно, если дело требует, я отдам эту девушку, хоть и успел её уже полюбить. Но пусть и другие тогда чем-нибудь пожертвуют. Пусть дадут мне равноценную замену, а то ведь получится, что всем досталась какая-то часть добычи, а мне нет, хоть я и командир.
- Ну ты и жмот, Атреич! - возмутился Ахилл. - Где ж мы сейчас замену возьмём? Всё уже поделено. Не отнимать же у людей! Вот возьмём Трою - тогда своё и получишь.
- Ты тут не умничай, герой хренов! - вспылил в ответ Агамемнон. - Я, значит, без добычи сидеть должен и молчать в тряпочку, а ты при своём останешься? За дурачка меня держишь? Не отдадите, так сам заберу, и попробуйте только не отдать! Пока ещё я тут командир. Но к этому мы ещё вернёмся. А пока выберем того, кто отвезёт к Хрису его дочку.
- Сволочь ты скаредная, а не командир! - закричал Ахилл, грозно взглянув на Агамемнона. Он, по молодости своей, вспыхивал легко, а вспыхнув, за словами не следил. - Да кто ж после этого за тебя воевать будет?! За себя мы тут, что ли, кровь проливаем?! Мне троянцы ничего плохого не сделали. Жил я у себя во Фтии счастливо и ни про какую Трою вообще не слышал. Нет, мы сюда пришли, чтоб тебя, сука, развлекать и братца твоего. Ты ж нас грязью считаешь, грозишься добычу отнять, будто сам нам её дал. Из того, что я в бою беру, ты себе лучшее отнимаешь, а мне отдаёшь, что тебе не нужно, а теперь и это забрать хочешь. Всё, хватит с меня! Возвращаюсь домой. Я тебе больше не прислуга.
- Ну и проваливай! - ответил Агамемнон, заводясь всё больше. - Никто уговаривать остаться не будет. Тут и без тебя есть кому воевать. Вот с ними, если Зевс поможет, и победим. А от тебя и твоей мамочки всё равно вред один. Ты против нас всю Азию настроил. Повоевать ему, видите ли, хотелось! Герой, понимаешь! Герои жизнью рискуют, а ты чем когда рисковал? Кровь, говоришь, за меня проливал? И много пролил? Да любой сопляк, любой маменькин сынок, как ты, станет храбрецом, если его ни копьё, ни меч не берут. Уедет он! Напугать меня захотел! Я сам кого хочешь напугаю! Теперь я, так и быть, дочку Хриса к папаше отправлю, но твою девку я заберу - я её с самого начала забрать хотел, только по доброте уступил. Зря уступил. Ты без моего приказа на Фивы пошёл. Хватит мне уже это своевольство терпеть. Всё у тебя забрать надо было и ещё под арест посадить, чтоб не лез куда не просят, чтоб помнил, кто здесь главный!
На эти слова Агамемнона у Ахилла оставалось только два возможных ответа: пробившись к наглецу, убить его на месте или... второй вариант герой рассматривать не стал. Схватившись за рукоятку меча, он рванулся вперёд, но чья-то рука вцепилась ему в волосы и удержала на месте. Ахилл обернулся, и его взгляд встретился с пылающим гневом взором Афины. Богиня явилась незримой, видеть её мог только он.
- Агамемнон, - начал было Ахилл, но Афина его перебила:
- Совсем очумел?! - прошипела она. - Бранись сколько хочешь, но руки распускать не смей!
Спорить с богиней герой не стал и неохотно вложил в ножны уже наполовину вынутый меч.
- Вот и молодец, - примирительным тоном сказала Афина. - Здесь потеряешь - в другом месте найдёшь. Будешь богов слушаться - воздастся тебе всё в троекратном размере.
Сказав это, она исчезла.
Её слова несколько приободрили Ахилла. Он подсчитал, что три девушки лучше, чем одна, но гнева своего не смирил и продолжил разговор с Агамемноном в прежнем тоне:
- Алкаш! Собака! Трус! В атаку людей повести или хотя бы засаду на врагов устроить - этого ты как смерти боишься. Конечно! У своих добычу отнимать, которые тебе возражать решаются, куда как проще. Тут ты смелый. Но посмотрим, как ты заговоришь, когда Гектор тебе задницу надерёт. Вот тогда ты меня вспомнишь. Увидишь ещё.
Сказав это, он швырнул на землю ораторский жезл, который тут же подобрал старый Нестор и, как обычно прокашлявшись, заговорил:
- Нехорошее дело вы, сынки, затеяли. То-то обрадовались бы троянцы, если бы увидели, что славнейшие в нашем войске как собаки между собой лаются. Лучше уж вы меня, старика, послушайте. Моего совета великие герои спрашивали, не нам чета. Славные были времена, и люди были славные. Сейчас таких нет. И никто из них моего совета не гнушался - сами звали и слушали. И вы послушайте, оно вам только на пользу пойдёт. Не дело отбирать чужую добычу, не дело с вышестоящими спорить. Ты, Ахилл Пелеевич, воин славный, и матушка твоя богиня всеми уважаемая, но супротив начальства говорить - оно же как против ветра плеваться: ветру не убудет, а сам потом весь оплёванный ходить станешь. А начальник у тебя знаменитый, таким гордиться надо. Таким большим войском ведь ещё никто не командовал. И ты, Агамемнон Атреевич, на Ахилла не сердись. Он ведь герой славный, только характер у него ершистый, но разве ж у героев другой характер бывает? Взять, к примеру, Тезея. Он как выпьет, сам не свой становился. А трезвым я его и не видал ни разу. А уж о Геракле и говорить не хочется. Хуже его я человека вообще не встречал. Не в обиду тебе будет сказано, Тлеполем Гераклович, - обратился он к родосскому царю. - Ты мой друг, тебя я уважаю, а отца твоего не люблю. Он ведь всех моих братьев убил, а их двенадцать человек было. Оно и понятно: с таким, как он, никто бы и не справился, только вот удивительно, как он Периклимена одолел. Он ведь один из всех моих братьев в кого угодно превратиться мог. А потом и обратно, что тоже очень важно. Он уж кем только не становился, чтоб Геракла победить, но всё напрасно. Под конец обернулся орлом, хотел на врага с неба броситься, да натянул Геракл лук свой тугой да прямо в крыло стрелу и всадил. А с раненым крылом попробуй полетай. Вот он с высоты и грохнулся. И насмерть. Вот какие характеры у героев бывают. Ахилл ещё не худший в этом плане. А польза от него большая. На нём ведь вся наша военная сила держится. Он ведь...
- Да правильно ты всё говоришь, Нестор, - перебил его Агамемнон. - Но ты ж видишь, кем он тут себя вообразил. Я это терпеть не собираюсь. Если боги его неуязвимым сделали, это ещё не значит, что я его хамство должен терпеть.
- А я тебя терпеть должен?! - закричал на него Ахилл. - Пусть твои выходки другие терпят, а с меня хватит! Запомни, девушку можешь забрать, но попробуй только другую мою добычу тронуть! Кишки выпущу!
Он дал своим людям знак следовать за собой и удалился.
Оставшиеся постановили отправить к Хрису делегацию во главе с Одиссеем и разошлись.
Агамемнон, сдав Одиссею дочку Хриса, немедленно послал к Ахиллу за его девушкой. Вестники пошли с неохотой, предполагая, что Ахилл её просто так не отдаст. Однако тот встретил их спокойно и, сказав лишь несколько нелестных слов о пославшем их, велел привести пленницу. Та ушла вся в слезах. Она уже успела привязаться к своему похитителю и даже начала строить какие-то планы на будущее, как вдруг её снова увели к другому хозяину.
Расплакался и Ахилл. Отойдя на берег и оставшись один, он дал волю своим чувствам.
- Мамочка! Где ты? Почему всякий раз, когда ты мне нужна, тебя нет? - говорил он, рыдая.
Фетида в это время была у своего отца Нерея в его дворце в глубине моря. Как положено любящей матери, услышав плач своего сына, она всё бросила и помчалась к нему. Выскочив на берег, она села рядом с Ахиллом, прижала его голову к своей груди и, нежно гладя его русые кудри, стала расспрашивать о приключившейся беде.
- А то ты сама не знаешь! - хныкал Ахилл. - Какая ты богиня, если тебе всё говорить надо?!
Он, всхлипывая и давясь слезами, рассказал матери всё и поделился с ней своим планом мести:
- Мамочка, ты мне ещё когда хвасталась, что Зевс у тебя в должниках ходит. Попроси его, чтобы он помог троянцам победить греков. Вот тогда они узнают, каково им без меня!
- Но, сынок... - начала было Фетида, но тут Ахилл завыл так, что она не решилась продолжить своё возражение. Она вовсе не собиралась заметить ему, что обречь на смерть своих боевых товарищей - странный способ отомстить грубому командиру. Как женщина и как богиня, она не слишком разбиралась в военных обычаях и в этике, принятой среди смертных. Она хотела было объяснить, что Зевс, как многие сильные мира сего, помнит сделанное ему добро, но не любит, когда ему об этом напоминают. Конечно, Зевс не забыл, как Фетида спасла его от мятежных богов, и сделает то, о чём она попросит, но после этого уже никаких её просьб выполнять не будет, считая свой долг оплаченным. Да и просьба будет ему явно не по душе, ведь он с самого начала объявил о своём нейтралитете и в войну ни разу не вмешался. Если же он поможет теперь троянцам, то наверняка навлечёт гнев своей могущественной жены Геры на себя, на Фетиду, а может быть, и на Ахилла. После такой просьбы положение Фетиды на Олимпе станет ещё хуже, чем сейчас, а на помощь олимпийцев, если она вдруг всерьёз понадобится, рассчитывать уже не придётся. Но сын так плакал, что ей ничего другого не оставалось, как только по-матерински пожалеть его и заверить в том, что она передаст его просьбу Зевсу.
Однако исполнение обещания пришлось отложить на несколько дней. Зевс со всеми олимпийскими богами в это время гостил у эфиопов, которые жили где-то на самом краю земли, в местах настолько далёких, что Фетида даже не знала, где это. Пришлось ждать его возвращения.
Между тем Одиссей вернул Хрису его дочку и принёс щедрые жертвы Аполлону. Бог сменил гнев на милость и оставил греков в покое.
Зевс вернулся на Олимп поздно ночью. Время он провёл отлично, эфиопы так всех угостили, что боги с трудом нашли дорогу домой. Едва способные передвигаться, они тут же разошлись по своим дворцам и завалились спать, договорившись поутру собраться для совместной опохмелки.
Утром Зевс в одиночестве сидел на троне, ожидая гостей. Голова его склонилась на грудь, глаза были закрыты, казалось, что он дремал.
Фетида проскользнула к нему, уселась у подножья трона, левой рукой обхватила колени громовержца, а правой ласково пощекотала у него под бородой. Зевс замурлыкал и приоткрыл один глаз.
- А, это ты, Фетидочка! Какими судьбами? Что-то давно тебя на Олимпе не видать.
- Зевс Кронович, - прощебетала Фетида, стараясь ни о чём не думать, - вы помните, как обещали помочь в беде Ахиллу?
- Если я что-то обещал, то я это помню, - ответил громовержец.
- Его обижает командир, этот наглый, бескультурный, невоспитанный солдафон.
- Агамемнон? Ах, негодяй! - возмутился Зевс, расчехляя перун. - Ну он у меня сейчас получит!
- Зевс Кронович! - взмолилась Фетида, удерживая его руку. - Сделайте так, чтобы троянцы победили, а Агамемнон пожалел, что совсем не любил моего сыночка!
Облака, гулявшие по небу, стянулись в одну большую тучу.
- Помочь троянцам?! - переспросил Зевс. - Понимаешь ли, о чём просишь? Гера...
- Понимаю, - вздохнула Фетида. - Кто я, чтобы просить вас о вещах, недоступных даже всемогущим богам!
В глубине тучи прогремел гром.
- Богам недоступных, но не мне! - возразил Зевс. - Ладно, сделаю, что просишь.
- Сделаете, Зевс Кронович? Обещаете?
- Это другие пусть обещают, - тяжело вздохнув, пробурчал Зевс. - А мне достаточно головой кивнуть. Это посильнее любой клятвы. Раз кивнул, значит, сделаю.
Однако кивнуть головой у него не получилось. Он так устал от эфиопского гостеприимства, что смог только пошевелить бровями. Впрочем, это вышло достаточно убедительно.
- Гермес! - позвал громовержец.
- Чего, Кроныч?
- Выведи Фетиду незаметно, чтоб ей с Герой не встретиться.
Гермес проводил Фетиду чёрным ходом, а между тем начали собираться боги.
Первой вошла Гера и, принюхавшись, спросила:
- Чьими духами тут пахнет? Что здесь делала эта поганка Фетида?! О чём она тебя просила?!
- Дорогая, - мрачно ответил Зевс, - что тебе знать положено, ты всегда первая узнаёшь, а остальное не твоего бабьего ума дело. Незачем тебе выведывать мои заботы - мозги сломаешь.
- Боги праведные! - воскликнула Гера. - Вы слышали, как мой муж со мной разговаривает?! Да когда я твои заботы выведывала?! Подумаешь, военные тайны! И так же всё понятно: она тебя просила троянцам помочь, чтобы за сынка своего обидчивого отомстить.
- Ты голос-то на меня не повышай. Что будет, если я на тебя голос повышу?! Всё-то ты замечаешь, дивная моя! Только в дела мои, повторяю, не суйся - целее будешь!
Наступила тягостная пауза. Боги, невольно ставшие свидетелями этой семейной сцены, неловко молчали, стараясь не привлекать к себе внимание.
Обстановку разрядил кузнец Гефест. Могучий великан, прихрамывая, подбежал к Гере и, наклонившись к ней, прошептал:
- Не спорь ты с ним, мама, видишь же - не уступит. Так только неприятности наживёшь и праздник испортишь. - И, обращаясь ко всем, закричал: - Хватит спорить - давайте кутить!
Он оттеснил Ганимеда и, выхватив у него из рук чашу, протянул её матери. Гера с улыбкой приняла кубок и уселась на трон рядом с мужем. А Гефест, потешно пританцовывая хромой ногой, сыпя прибаутками, принялся обносить богов нектаром.
Боги развеселились, глядя на его чудачества, смеясь, принимали кубки. Оркестр муз заиграл. Перепалка божественных супругов сразу же была забыта, праздник, начатый у далёких эфиопов, продолжался до самой ночи.
Зевс выглядел спокойным и беззаботным, Гера тоже дарила всех милостивой улыбкой, будто ничего не случилось. О чём они при этом думали, никто не узнал.
Поединок
Тёмная безлунная ночь принесла отдых от дневных трудов и крепкий здоровый сон. Спали герои в своих палатках, спали злодеи в своих темницах, спали богачи на мягких перинах, спали бедняки на жёстких подстилках, спали чудища в мрачных пещерах, спали боги на вершинах Олимпа. К одному лишь Зевсу не шёл благодатный сон. Он ворочался в постели, вставал, ходил по дворцу из угла в угол, зажигал свет. Иной полуночник, замечая этот огонёк на самой высокой вершине Олимпа, говорил себе: "Это повелитель мира Зевс Кронович ночей не спит, печётся о нашем благе". Так оно и было, только пёкся Зевс Кронович совсем по другому поводу.
Он размышлял, как исполнить обещание, данное Фетиде, так, чтобы его вмешательство не выглядело слишком явным. Надо было, чтобы греки сами первыми напали на троянцев. Но как это сделать, ведь Агамемнон такой осторожный? С чего бы он вдруг решил нападать на явно превосходящего противника именно сейчас, лишившись лучшего бойца? Зевс не находил ответа. Он смотрел с вершины Олимпа на Агамемнона. Тот на своей походной койке ворочался с боку на бок и бормотал:
- Не получишь свою дочку, поповская морда! Сопляк! Маменькин сынок! Птичку сожрал!
- Спи уже спокойно! - с досадой проворчал громовержец. - Думать мешаешь! - И тут вдруг его поразила неожиданная мысль: - Сон. Хороший, спокойный вещий сон. Вот что нужно!
Зевс, довольный собой, погасил свет и пошёл спать. Решение было найдено. Луна вышла из-за туч и осветила палатку полководца. Агамемнон улыбнулся во сне и до утра больше не ворочался.
Поутру он созвал штаб. Пришедшие герои не могли его узнать. Таким они не видели командира уже много лет, с того самого дня, когда они единодушно избрали его своим предводителем. Он был чисто выбрит, аккуратно причёсан, одет как на парад: на нём был новый мягкий хитон и широкая риза, на ногах были роскошные сандалии, за плечами блестела серебряными гвоздями рукоять меча, в руках он держал царский скипетр, полученный его предками от самого Зевса.
- Други мои! - начал он свою речь. - Произошло то, чего мы все так долго ждали! Сегодня в тиши амброзической ночи я увидел сон!
От волнения его голос сорвался. Несколько секунд он не мог говорить, стараясь отдышаться.
- Всё хорошо, Атреич, - попытался поддержать командира Одиссей, - ночь была амброзическая, ты увидел сон. Это очень интересно. Расскажи нам его - мы все тебя внимательно слушаем.
В ответ Агамемнон только помахал рукой, показывая, что сейчас он придёт в себя и продолжит. Паламед встал и принёс ему вина. Полководец выпил и, успокоившись, заговорил дальше:
- Сегодня ночью ко мне явился Нестор.
Все посмотрели на Нестора.
- То есть это был, конечно, не сам Нестор, - быстро поправился Агамемнон, - я сразу понял, что это Зевс принял образ Нестора, зная, как я его уважаю, и обратился ко мне с такими словами: "Спишь, Агамемнон Атреевич? И не стыдно тебе дрыхнуть, когда сам Зевс о тебе, дураке, печётся, глаз не смыкая? А Гера, между прочим, уже всех убедила помочь тебе в бою. Боги на совете единогласно постановили, чтобы в сегодняшней битве ты разгромил троянцев и захватил их неприступный город. Так что действуй!"
Герои взволнованно переглянулись. Смысл вещего сна был настолько очевиден, что даже не было нужды обращаться к гадателю.
- Други! - продолжал Агамемнон. - Готовьтесь к сражению. Я же испытаю боевой дух нашего войска. Я предложу им бежать из Трои. А вы смотрите, кто на это поведётся. Так мы выявим трусов.
По приказу главнокомандующего всё греческое войско собралось на митинг. Гудя как пчелиный рой, стекались на площадь перед командирской палаткой толпы воинов. Глашатаи со всех сторон призывали народ к тишине. На трибуну поднялся Агамемнон. В парадной одежде и с золотым скипетром в руке, он был величественен как никогда прежде. Он уже окончательно пришёл в себя, и волнение больше не мешало ему говорить.
- Друзья мои! Герои! Храбрые слуги Ареса! - торжественно заговорил он, будто забыв о том, к чему он, собственно, собирается призвать этих героев. - Нас предали! Этот старый мошенник Зевс, наобещав мне с три короба, бросил нас на произвол судьбы без всяких шансов на победу. Ему, конечно, виднее, он сам решает, какие города разрушить, а какие оставить. Но нам-то позор какой! Ведь на десять человек наших одного троянца не наберётся! Правда, союзников у них много, они-то нас к Трое и не подпускают. Уже девятый год наши корабли гниют на берегу. Ещё немного, и нам не на чем будет плыть обратно. А дома нас ждут жёны и дети. Слушайте же меня, друзья! Надо возвращаться по домам. Нам никогда не взять Трою!
Эффект от речи Агамемнона превзошёл все ожидания. Он полагал, что сейчас войско возмущённо загудит, раздадутся возгласы "Позор! Никогда! Смерть троянцам!", он уступит воле народа и поведёт его в бой. Толпа действительно всколыхнулась. По морю, состоявшему из тысяч голов, прокатилась грозная штормовая волна.
- Ура! Домой! - заревела толпа, и волна понеслась к берегу.
С радостными криками, потрясая округу топотом ног, счастливые, как школьники, у которых заболела учительница, бойцы бежали к кораблям. Они уже начали спускать их на воду, наскоро складывать палатки и собирать вещи. В одно мгновение на площади остались только Агамемнон и его штаб. Дело пошло совсем не по тому сценарию, какой готовили боги и герои. Так иной раз рушатся самые великие замыслы.
В это время Афина в своём олимпийском дворце, одетая в простое домашнее платье, что-то напевая, ткала красивый расписной плащ. Она с удивлением обернулась на влетевшую бурей Геру.
- Сидишь тут?! - закричала царица богов.
- А чего?
- Чего?! - передразнила Гера. - Ты что, ясновизор не смотришь?!
Она сунула под нос Афине ясновизор, там как раз показывали бегство греков. Лицо Афины вытянулось.
- Ой! - прошептала она. - Ой! - добавила она уже громко, закусив от волнения кулак, и заметалась по дворцу, хватая и на ходу напяливая попадавшиеся под руку доспехи, путалась в ремнях, пытаясь их затянуть, Гера бегала за ней, стараясь помочь, но в результате только мешала.
Наконец, кое-как нарядившись, Афина помчалась к Трое. Увидев там стоявшего в растерянности Одиссея, она бросилась к нему и быстро затараторила:
- Что ты стоишь как пень! Всё дело гибнет! Сделай же что-нибудь, ты ведь такой умный!
Одиссей посмотрел на перепуганную богиню, стоявшую перед ним в небрежно надетых доспехах, в сдвинутом набок шлеме, из-под которого выбивался нерасчёсанный локон. Просьба Афины вывела его из оцепенения и несколько воодушевила.
- Эх, была не была! - воскликнул он, скинул на землю верхнюю ризу, которую, впрочем, тут же подхватил его глашатай, и побежал вслед за войском.
В толпе он отыскивал командиров.
- Да ты ж ничего не понял, - говорил он одним. - Думаешь, Атреич это всерьёз сказал? Ты слышал, как он выразился о Зевсе? Можно сказать такое, не схлопотав тут же молнией по лысине? Ты просто не знаешь, что Агамемнон сегодня говорил на совете. У них всё согласовано. Проверка на вшивость: кто побежит, того под трибунал, удар грома и билет через Стикс в один конец. А ты повёлся на провокацию и людей своих подставляешь. Ты ж знаешь Зевса с Агамемноном - они шутить не будут. Быстро возвращайся, пока они ничего не заметили.
- Трусливая сволочь! - кричал он на других. - Стоять и слушать, когда с тобой говорит царь Итаки! Дерьмом ты всегда был - дерьмом и останешься. Командир здесь один, и это не ты! Развели тут бардак, каждый воображает, что он царь и бог, - не будет такого никогда!
Усилия Одиссея не прошли даром. Бойцы неохотно потянулись обратно на площадь, где их ждал помрачневший Агамемнон, который уже успел пожалеть о задуманном им испытании. Вообще-то идея была хорошая - хотел выявить трусов и выявил. Но правда оказалась слишком нелицеприятной: за восемь лет от боевого духа войска мало что осталось. Тут бы задуматься, можно ли воевать с такими бойцами, но вещий сон так вскружил голову Агамемнона, что, уверовав в помощь высших сил, он начисто потерял чувство реальности.
Площадь снова заполнилась народом. Напряжённую тишину нарушали только вопли Терсита - всем известного крикуна и провокатора. Непонятно, как он вообще оказался в войске, какой идиот призвал его на военную службу: он был хромым, косым, горбатым и плешивым, отличался своеволием и непокорностью, но бойцы охотно слушали его речи, в которых он поносил начальство в самых непристойных словах. Люди не всегда решаются сказать, что они думают, но им приятно послушать, как кто-то делает это за них. Обычно мишенями его насмешек и оскорблений становились Ахилл и Одиссей, но сейчас, когда люди злились прежде всего на Агамемнона, внимательный к настроению толпы Терсит направил поток ругательств на него:
- Чем ты ещё недоволен, Агамемнон? Мало добра на этой войне себе заработал? Не заработал, а наворовал! У нас наворовал - мы воюем и с добычей возвращаемся, а ты себе всё забираешь. Мы же и слова тебе сказать не решаемся! В кого ты нас превратил? Греки мы или гречанки?!
Народ одобрительно шумел.
Терсит говорил неправду: если бы против Агамемнона нельзя было ничего сказать, то и он сам этого не посмел бы - он вовсе не был безрассудным храбрецом. Он говорил так потому, что был уверен в своей безнаказанности, и все знали, что Агамемнон и другие благородные герои никогда не посчитают для себя достойным обижаться на никчёмного горлопана, но людям нравится слышать, что их права попираются, и нравится быть смелыми, когда это ничем не грозит.
- Даже Ахилл стал с тобой трусом, - продолжал разглагольствовать Терсит, - иначе не жить бы тебе после того, как ты его при всех оскорбил. Ты вообразил, что один тут воюешь, а мы просто так поумирать сюда пришли. Мы тебе не мешаем? Вот и оставайся тут один - посмотрим, как ты без нас Трою возьмёшь!
Выхватив скипетр из рук Агамемнона, Одиссей пробился сквозь толпу к Терситу и одним ударом повалил крикуна на землю. Символ царской власти оказался к тому же неплохой дубинкой.
- Ещё раз услышу такое про царей, - рявкнул Одиссей, - будешь с голым задом от меня по всему лагерю бегать!
При других обстоятельствах царь Итаки не опустился бы до этого, но сейчас надо было угомонить народ любыми средствами, и он своего добился: толпа рассмеялась. Люди любят слушать демагогов, так же они любят смотреть, как их бьют. Вот и сейчас они радостными возгласами и рукоплесканиями приветствовали победу царя над калекой. Терсит заплакал и отполз за спины людей. Вид у него был недовольный, хотя Одиссей всего лишь подтвердил его слова: ругать начальство бывает опасно.
Порядок был восстановлен. Народ, хоть и не с первого раза, единодушно жаждал битвы, а командиры готовы были его в эту битву повести. Хорошие вожди всегда исполняют волю народа, это совсем не сложно, нужно только объяснить народу, чего он хочет.
Волнения, вызванные неудачной хитростью Агамемнона, завершились, и прерванный митинг продолжился. Слово взял Одиссей. Он призвал воинов идти в бой и сегодня же захватить, наконец, непокорную Трою, после чего передал слово Нестору. Тот, как обычно, долго и многословно витийствовал, призывая сплотиться вокруг предводителя, отомстить за тайные слёзы Елены, и угрожал трусам смертью и позором. Своим выступлением старик до слёз растрогал Агамемнона, и тот в заключительном слове сказал:
- Мне бы десяток таких советников, как ты, Нестор, и от Трои уже бы камня на камне не осталось. Но не даёт мне Зевс хороших советников. Пока я от него только пакости вижу: позволил мне выйти из себя, поссорил с Ахиллом в самый неподходящий момент. Но я думаю, мы с ним ещё помиримся.
Зевс, услышав на Олимпе эти слова, только пожал плечами: для чего ему было ссорить Агамемнона с Ахиллом? Они и так с этим справились. Незачем богам устраивать неприятности Агамемнону - он и сам их себе прекрасно организует.
- А пока, - продолжал между тем греческий вождь, - приводите в порядок оружие, накормите коней и поешьте как следует сами. Работа нам сегодня предстоит трудная: воевать будем до самого вечера, перерывов делать не будем. А если увижу, что кто-то отлынивает от битвы, - собакам скормлю.
Митинг закончился. Человеческое море вновь зашумело и растеклось ручейками по лагерю. Каждый пошёл готовиться к битве. Кто точил меч, кто надраивал доспехи, кто придирчиво осматривал колесницу. Над лагерем потекли к небу струйки дыма - это бойцы приносили жертвы каждый своему богу и готовили обед, который для многих должен был стать последним.
Принесли жертву и вожди. Они заклали пятилетнего тельца и помолились Зевсу, чтобы он даровал им победу. Жертву Зевс принял, а насчёт остального у него были другие планы, и менять их повелитель богов и смертных не собирался.
Земля задрожала под копытами коней. Огромные толпы, придя в движение, приобретали чёткие формы, строились в фаланги, и командиры вели их к стенам города. Впереди скакал на колеснице Агамемнон, в одночасье по воле Зевса превратившийся из сварливого скандалиста в славного полководца и могучего героя. Рядом с ним сверкала новыми доспехами Афина. Она уже успела привести себя в порядок, на ней была золотая эгида, которую она давно уже приготовила для долгожданного сражения, лицо её сияло от восторга, она громче всех кричала "Ура!" и воодушевляла как могла бойцов и командиров.
Между тем часовые донесли Гектору о наступлении греческого войска. По его приказу все войска поднялись по тревоге и приготовились к битве. Из раскрывшихся ворот вышли троянские рати, из лагерей вокруг города шли на соединение с ними союзники.
Троянцы шли шумно, переговариваясь и громко крича. Навстречу им, поднимая тучи пыли, молча шли греческие воины.
Один из троянских отрядов вёл Парис. Гордый доверием Гектора, он ехал на колеснице впереди бойцов, держа в каждой руке по копью, воинственно потрясал ими, выкрикивая угрозы в адрес врагов. Это было первое сражение в его жизни, он был готов к подвигам и сам себе казался очень страшным и воинственным. Чтобы совсем походить на Геракла, он накинул на плечи звериную шкуру, вооружился луком и мечом и очень жалел, что не видит себя со стороны. Ему казалось, что враги должны прийти в ужас от одного его вида.
- Попался, мелкий ублюдок! - услышал он совсем рядом.
Навстречу Парису скакал в колеснице Менелай. Так вышло, что их отряды оказались друг перед другом, и теперь Менелаю наконец представилась возможность разделаться с похитителем жены. Он соскочил на землю и с львиным рычанием бросился на врага. Парис тоже побежал, но не навстречу Менелаю. Нырнув в промежуток между двумя троянскими отрядами, он помчался в сторону города, будто забыл там что-то важное.
Греки расхохотались. Вслед за ними расхохотались и видевшие это троянцы. В Трое Париса не любили, так что его позор никого не огорчил.
Гектор, услышав смех, развернул колесницу и поскакал туда, откуда он доносился. Он увидел едва державшихся на ногах от гомерического хохота бойцов обеих армий и две пустые колесницы, между которыми, размахивая копьём и осыпая проклятиями Париса, метался Менелай. Сообразив, в чём дело, Гектор быстро спешился и, узнав, куда побежал его братец, бросился в указанном направлении.
В тылу троянского войска перед городом была равнина с несколькими одинокими кустиками. Гектор огляделся и, заметив движение в одном из них, решительно направился туда.
- Парис, выходи! Я знаю, что ты здесь! - сказал он, поднимая зажатое в руке копьё.
Он был так зол, что и действительно мог бы всадить копьё в куст, если бы Парис не отозвался:
- Сейчас, подожди!
- Чего ждать?!
- Плохо мне. Утром съел что-то несвежее.
Гектор с отвращением поморщился:
- А строил из себя головореза! Трус! Бабник! Слышишь смех? Это не над тобой смеются - это над троянцами, надо мной смеются! Ты нас перед всем миром опозорил, засранец!
- Ты прав, я испугался, - ответил Парис, вылезая из кустов. - Ну не всем же быть героями, как ты.
Вид у него был такой пристыженный и несчастный, что Гектор невольно его пожалел. Как это свойственно героям, он был человек вспыльчивый, но отходчивый. Всё-таки он почему-то любил непутёвого братца. Да и что его ругать - первый раз человек в бою. Многие в первый раз пугаются.
Гектор вздохнул.
- Если ты сам не герой, то зачем было у героя жену воровать? - спросил он. - Менелай не в пример тебе смелый.
- Я выполнял волю богов, - хмуро ответил Парис. - Я же говорил: две богини меня ненавидят, а одна помогает. Она мне подарок предложила. Ну отказался бы я, и что? Ещё бы и третья богиня на меня разозлилась. Нельзя отказываться от подарков богов. Кто богов не слушает, тому они не помогают.
- И сильно тебе помог сейчас в бою этот подарочек? Эх, лучше бы Менелай тебя догнал! Узнал бы ты тогда, у кого жену увёл! Сколько же бед ты всем принёс со своими божественными дарами и сколько ещё принесёшь! Если тебя теперь будут судить за трусость и к смерти приговорят, я ни слова в твою защиту не скажу.
- Не говори так о божественных дарах. Боги не виноваты. Что б мы ни делали, правы всегда оказываются они. А жизнь мне и самому уже не мила. Если ты думаешь, что моя смерть всех от бед избавит, то я готов биться с Менелаем, и если он меня убьёт, то пусть забирает себе и Елену, и всё остальное.
Парис глубоко вздохнул и опустил голову, осознавая, что слово "если" тут неуместно.
- Это правда? - переспросил Гектор. - Ты вступишь в бой с Менелаем и не обделаешься, не сбежишь, как только что?
- Куда мне бежать? - прошептал Парис и, не выдержав, расплакался. - Пусть я умру, если я всем мешаю. Будет вам мир, спокойствие, процветание, а Менелаю семейное счастье.
Растроганный Гектор похлопал брата по плечу и сказал:
- Ладно тебе. Может, ещё и обойдётся. Ты же любимец богов. Афродита тебе поможет.
От этих слов Парис расплакался ещё больше. Пожелание помощи Афродиты в бою прозвучало как злая шутка.
Гектор вернулся к войску, взошёл на колесницу и поднял вверх руку, призывая всех к вниманию.
Множество луков и копий нацелилось на него, но Агамемнон, который уже прискакал на место событий, крикнул:
- Не стрелять! Слушайте, что он скажет!
- Друзья и враги! - обратился к войскам Гектор. - Слушайте, что предлагает мой брат Парис, которого считают виновником нашей распри! Чтобы положить конец войне, он вызывает на суд богов царя Менелая, с которым при всех сразится в смертельном поединке. Победитель получит Елену и всё, что Парис забрал в Спарте, мы же заключим мир и расстанемся друзьями.
- Я принимаю вызов, - ответил Менелай. - Да решат судьба и боги, кому из нас победить, а кому погибнуть.
Бойцы обеих армий сложили на землю оружие, радуясь, что война наконец завершится. Греки в любом случае хотели домой, а троянцам было всё равно, победит Парис или умрёт: после его сегодняшней выходки к нему уже никто не испытывал симпатии.
Царь Приам вышел на городскую стену, чтобы наблюдать за подготовкой к поединку. С ним пришла и Елена. Старик опирался на её руку. Когда они вышли, все обернулись на жену Париса и каждый, как бы он ни относился к её мужу, подумал, что его можно понять. За прошедшие годы Елена только похорошела, если такое вообще возможно.
- Садись рядом со мной, дочка, - сказал ей царь. - Ты ни в чём не виновата. Все мы стали жертвами божественной склоки. Ты, наверное, со всеми греческими командирами знакома? Расскажи, кого мы сейчас видим.
- Конечно, я их всех знаю, - охотно ответила Елена. - Все тут были моими женишками или к мужу в гости заезжали. Вон там мой бывший. А это его брат Агамемнон. Его все особенно уважали. Его Микены вроде как столица Эллады.
- Да, это заметно, - согласился Приам. - Видал я армии, но такого большого войска мне ещё встречать не доводилось. Редкий военачальник соберёт столько народу.
- А этот, что пониже Агамемнона, но шире в плечах, Одиссей, - продолжала Елена. - Этому палец в рот не клади.
- Он приходил к нам с Менелаем на переговоры в самом начале, - вмешался Антенор. - Менелай из них двоих явно покрепче, посолиднее, это особенно хорошо видно, когда оба рядом стоят. Но как сядут, так сразу Одиссей становится более представительным, а как заговорит - заслушаешься.
- А вон тот высокий и широкоплечий - Аякс с Саламина, - продолжала Елена. - Среди всех он считался самым лучшим воином. А рядом с ним, ростом пониже, его друг, тоже Аякс, он из Локриды. Их все, чтоб не путать, называли Аякс Большой и Аякс Малый. Вон там Диомед из Аргоса. Друг Одиссея. Много знакомых лиц, только вот что-то братьев моих Кастора и Полидевка не видно. Странно. Они всегда приходили воевать, если меня похищали.
Между тем всё было подготовлено для поединка. Гектор и Одиссей осмотрели и оградили место предстоящего боя, жребием определили, кто будет бить первым. Жребий выпал Парису, что его, впрочем, не очень обрадовало. Он наблюдал за происходящим отрешённо и равнодушно. В победу он не верил и чувствовал себя приговорённым к смертной казни. Он прощался с жизнью, которая была короткой и интересной, как и обещал когда-то Гермес. Ему было жаль, что он принёс людям столько зла, но он ни в чём не раскаивался, считая, что только исполнял волю богов. Он думал, что во всяком случае больше зла уже никому не причинит, и это делало его смерть немного героической, что-то вроде самопожертвования. Первый удар давал ему шанс немного побороться и умереть красиво.
Пока противники надевали доспехи, троянцы и греки, перемешавшись, расселись вокруг, предвкушая интересное зрелище, пир по поводу заключения мира и счастливое окончание надоевшей всем войны. Поговаривали, что этот поединок надо было устроить с самого начала и не валять дурака столько лет.
Наконец Парис и Менелай встали на обозначенные места. По сигналу Парис первый метнул копьё и сломал его о щит Менелая.
- Зевс! Помоги мне покарать этого неблагодарного подонка! - взмолился Менелай и мощным ударом насквозь пробил щит и доспехи противника. Если бы Парис не отскочил, Елена стала бы вдовой. А Менелай, не теряя времени, выхватил меч и с размаху сломал его о шлем Париса. - Сволочь ты, Зевс! - в сердцах закричал Менелай и, набросившись на упавшего врага, схватил его за гребень шлема и потащил, пытаясь открутить ему голову. Но и тут Менелая постигла неудача: ремень на шее Париса лопнул, шлем остался в руках Менелая, а Парис растворился в воздухе, оставив похищение Елены неотомщённым.
Не дождавшись смерти, Парис открыл глаза и приподнялся. Он лежал на своей кровати, перед ним стояла растерянная и перепуганная Афродита.
- Тебе очень больно? - дрожащим голосом спросила она.
- Что случилось? - глухо сказал Парис. - Что ты сделала?
- Я спасла тебе жизнь.
Теперь Парис осознал, что произошло. Выходит, что он снова сбежал от Менелая. Такой позор был хуже, чем смерть.
- Что ты натворила! - закричал он, забывая о всяком почтении к богам. - Почему ты не оставишь меня в покое? Почему ты всё время делаешь мне гадости и позоришь перед людьми? Навязались вы все, богини, на мою голову!
Он зарылся головой в подушку и разрыдался.
Афродита смотрела на него, часто моргая и не зная, куда деться от смущения. Она чувствовала, что что-то сделала не так, но никак не могла понять, что именно. Как женщина и как богиня, она не знала и не признавала дуэльные кодексы, воинские присяги, уставы и прочие мужские изобретения и постановления, придуманные смертными для смертных, и сейчас искренне недоумевала, почему спасённый ею Парис так разозлился. Она объясняла себе его поведение нервным срывом на почве пережитого стресса. Немного постояв в нерешительности, она вышла из спальни, огляделась, нашла Елену и стремительно перенеслась к ней.
Жена Париса всё ещё стояла на стене, тупо глядя на Менелая, носившегося кругами по опустевшему полю боя и громко поносившего трусость её мужа. Прикосновение к плечу заставило Елену обернуться. Перед ней с озабоченным видом стояла Афродита.
- Иди к мужу, - сказала она. - Его сейчас надо поддержать.
- К мужу? К которому? - растерянно спросила Елена.
Ответом послужило вспыхнувшее гневом лицо богини.
- К этому неудачнику? Никогда! - капризно заявила Елена - Он же меня на всю Трою опозорил. Иди сама его развлекай, если он тебе так нравится.
Афродита явилась ей незримо, никто, кроме Елены, её видеть не мог, поэтому, когда царевна тихо заскулила, её лицо склонилось набок и перекосилось от боли, а из глаз потекли слёзы, все вокруг подумали, что она так переживает из-за Париса. На самом же деле тонкие пальчики Афродиты стиснули ухо Елены и резко повернули его, потянув вниз.
- Слушай ты, принцесса троянская! - прошипела богиня. - Ещё раз такое скажешь - пойдёшь у меня всё греческое войско обслуживать. Бесплатно! То-то они обрадуются! Я ведь не только по-хорошему умею! Это понятно?!
- Понятно! - пискнула Елена.
- А раз понятно, то быстро пошла работать! Тебя дома клиент... Тьфу! Я с тобой уже заговариваться начала! Муж дожидается!
Елена больше не посмела спорить и, всхлипывая, одной рукой вытирая слёзы, а другой прикрывая распухшее ухо, поспешно удалилась.
Между тем Агамемнон громко объявил победу Менелая. Несмотря на исчезновение Париса, эта победа была настолько очевидна, что никто не стал её оспаривать.
Измена!
- Вот и всё, - сказал Зевс и выключил ясновизор.
Собравшиеся перед экраном боги подавленно молчали. Они были одеты празднично и пестро. Многие пришли с разноцветными флагами и повязали яркие ленты поверх одежды. В руках у всех были полные кубки нектара, которые никто даже не пригубил. Наряды богов совершенно не соответствовали их мрачному виду.
Настроение у всех было отвратительное, насколько может быть отвратительным настроение богов, которые собрались посмотреть битву двух величайших армий в истории человечества, а вместо неё им показали секундную драку, один из участников которой исчез после первого же удара. Вместо величественного, эпического по своим масштабам и драматизму зрелища они увидели убогую комедию с обделавшимся героем.
В собрание богов бесшумно, низко опустив голову, вошла Афина. Судя по виду, она собиралась разрыдаться, и было отчего: восемь лет она подбирала доспехи и заказала эгиду, с какой не стыдно появиться на величайшем сражении древности, она соткала лучший в своей жизни плащ, который собиралась подарить самому могучему герою, и теперь всё это шло псу под хвост.
Громовержец не без иронии оглядел богов. Ход событий не устраивал и его, но он уже придумал, как вписать этот оборот в свой сложный многоходовый план. Пожалуй, это недоразумение могло даже сыграть ему на руку.
- Что ты опечалилась, дорогая? - ехидно спросил он у Геры. - Или ты всё ещё думаешь, что я помогаю троянцам? Тебе не угодить. Ты же сама хотела, чтобы победили греки. Вот они и победили, а ты, кажется, опять недовольна.
- А чему радоваться? Этот мерзавец Парис остался безнаказанным и может дальше похищать чужих жён, Троя, этот рассадник разврата, стоит как ни в чём не бывало. Сколько лет потрачено впустую! Делай что хочешь - твоя воля, но учти, не все тут с тобой согласны.
- Какая ты, оказывается, кровожадная! Была б твоя воля, ты, я вижу, троянцев живьём бы съела. Что же в них плохого? Они мне регулярно приносят хорошие жертвы.
- Приносят! Мальчиками для забав!
Гера резко указала пальцем на Ганимеда. Громовержец вздохнул:
- Ах, вот оно что! Так ты из-за этого просишь меня уничтожить целый город?
- Конечно, кто я такая, чтобы тебя о чём-то просить! Я не Фетида, не царевна какая-нибудь длинноногая. Я всего лишь твоя жена! Я ведь не прошу Балканы передвинуть или море осушить. Я прошу уничтожить один-единственный город. Ты можешь это сделать просто потому, что я об этом прошу?
Гера не догадывалась, что разговор развивался в точности так, как хотел Зевс. Всем, кто наблюдал за их беседой, казалось, что Гера вот-вот заставит Зевса переменить решение, но на самом деле Зевс уже всё решил и уверенно вёл жену к заранее подготовленным ловушкам.
- Ты всего лишь просишь, чтобы я позволил разрушить мой любимый город. А если бы я захотел разрушить твой любимый город, что бы ты сказала?
Гера нервно рассмеялась:
- Можно подумать, тебе на это нужно моё разрешение! Какой город ты имеешь в виду? Микены? Спарту? Аргос? Да пожалуйста! Разрушай, если охота!
- Как насчёт Карфагена?
Гера бросила на Зевса быстрый злобный взгляд. Зевс усмехнулся:
- Это я так спросил, для примера. Не будем опять ссориться - дело того не стоит.
Он оглядел собрание и добавил:
- Афродиты, я вижу, тут нет, так что скажу, пока она не слышит: она молодец. Хотела спасти Париса и спасла. Вы бы на её месте стали меня просить и канючить, будто я тут единственный бог. А она просто взяла и сделала.
- И ты ей разрешил? - быстро спросила Афина.
- Не припомню, чтобы она спрашивала разрешения, - рассеянно ответил Зевс и, хлопнув ладонями по коленям, встал. - Пойду отдохну. Больше меня попрошу сегодня не беспокоить.
Он повернулся к собранию спиной и вышел, опираясь на плечо Ганимеда.
Гера бросила стремительный взгляд на Афину. "Афина! Быстро!" - прошипела она, но та и сама уже всё сообразила, вскочила и опрометью бросилась к Трое.
А там вовсю праздновали заключение мира. Греки и троянцы братались, пили на брудершафт, обменивались оружием и адресами. Приносились жертвы, готовился праздничный обед.
Грохот металла на мгновение заглушил шум пира. Это Афина так спешила, что зацепилась с разгону за брошенный кем-то щит и, загремев доспехами, растянулась у всех на глазах так, что искры полетели. Но она быстро вскочила и смешалась с толпой веселящихся, и воины в большинстве своём её не заметили, продолжая праздновать, так и не поняв, что это был за шум.
- Прибежала папенькина дочка, - проворчал какой-то грек. - Явилась не запылилась. Сейчас опять начнёт всех за войну агитировать.
- Да нет, - возразил ему какой-то троянец. - Это её, наверное, отец послал, чтобы мир между нами утвердить.
- Ну, дай-то Зевс!
Афина между тем присоединилась к группе ликийцев - троянских союзников и, усевшись в их кругу, небрежно бросила:
- А что, парни, Парис-то каков!
Ликийцы громко расхохотались, приняв слова богини за остроумную шутку. Люди они были простые и любую небрежно сказанную фразу, смысл и назначение которой не понимали, считали шуткой.
- Я думаю, он много дал бы за то, чтобы увидеть сегодня похороны Менелая, - продолжила Афина тем же тоном.
Ликийцы снова расхохотались.
Афина поморщилась, что, впрочем, под шлемом было незаметно, и уже серьёзным тоном повторила свои слова, обращаясь к Пандару - лучшему стрелку среди ликийцев:
- Я думаю, Парис много дал бы тому, кто убьёт Менелая.
Знаменитый стрелок был человек жадный и умом недалёкий.
- Много? - переспросил он. - Сколько много?
- Я думаю, он отдал бы за это всё: золото, серебро, изделия из меди.
- Изделия из меди? Кубки и треножники?
"На что мне приходится идти!" - с тоской подумала Афина. Больше всего на свете она терпеть не могла тупых мужчин, и общение с Пандаром было ей невыносимо, но ради святого дела она готова была стерпеть и это.
- Кубки и треножники, - медленно, стараясь не раздражаться, ответила она. - А ещё подставку для сандалий, инкрустированную слоновой костью.
- Совершенно бесполезная вещь, - задумчиво сказал Пандар. - Хотя... слоновой костью, говоришь, инкрустированная?
- Слоновой костью с золотом! И ножки точёные! - закричала Афина и, не в силах больше выдерживать этот разговор, вскочила и покинула ликийцев.
Посеянные ей семена упали в основательно унавоженную, хоть и не очень плодородную почву. Немного поразмыслив, Пандар еле слышно проговорил: "Ножки точёные!" - и вслух сказал:
- Мужики, прикройте меня.
Ликийцы встали, закрыв его щитами, чтобы греки не могли увидеть, что он делает. А Пандар достал лук, натянул тетиву, вложил стрелу, прицелился в Менелая, беседовавшего неподалёку с Агамемноном, и, коротко попросив помощи у Аполлона, выстрелил.
Афина наблюдала за этим, довольная, что её слова не пропали даром. Но, готовя покушение на Менелая, она вовсе не хотела его смерти.
- Менелай, берегись! - закричала она.
Менелай обернулся, стрела, летевшая в него, скользнула по поясу и, пробив доспехи, воткнулась неглубоко, но вызвала сильное кровотечение.
- Измена! - закричали греки.
- Врача! - закричал Агамемнон, бросаясь к брату.
- Менелай! Только не умирай! - кричал он, хватая его за плечи. - Как я домой вернусь?! Надо мной же все смеяться будут!
Но прибежавший врач осмотрел рану, без труда извлёк стрелу, наконечник которой не ушёл под кожу, сообщил, что рана не опасна, и перевязал Менелая.
Ни о каком мире теперь не могло быть и речи. Только полный разгром и разорение Трои могли искупить вероломство её защитников. Войска противников вновь разделились и стали готовиться к бою. Командиры строили бойцов, Агамемнон шёл вдоль войска, хвалил одних, а других ругал. Он объявил благодарность критянам и обоим Аяксам, велев принести им вина для поддержания боевого духа. Остановился рядом с Нестором, который со стариковской педантичностью занимался построением отряда. Колесницы он поставил перед фалангой пехоты, расставил наиболее смелых и надёжных воинов сзади, а тех, кому он меньше доверял, в первых рядах, чтобы в случае чего им было некуда бежать.
- Главное - держите строй, - говорил он конникам. - Чтоб никто вперёд других не лез! Строй в бою - первое дело. И не забывайте выставлять вперёд пику, когда на вас вражеские колесницы пойдут. Это ещё великие герои древности знали, не нам чета. Много побед так одержано было. И мы победим, если всё правильно делать будем. Храбрость - она в драке нужна, а в бою нужна дисциплина.
- Славный старик! - с восхищением сказал Агамемнон. - Если бы можно было сделать так, чтобы старели другие, а ты оставался молодым, ничего другого мне бы для победы не понадобилось.
- Это точно, Агамемнон Атреевич, - отвечал ему Нестор. - Я и сам хочу сейчас быть таким, как в те времена, когда я победил Эревфалиона. Вот это был богатырь! Что там Гектор! Сейчас таких нет. Доспехи у него были те, что сам Арейфоой носил, который всё время палицей воевал. Не признавал, то есть, другого оружия. И палица у него была не простая - железная. Такую ничем не перебьёшь. Железное оружие даже боги всемогущие себе не все могут позволить. Так Ликург, значит, его в узком проходе подстерёг, где тот палицей размахнуться не мог, и пику ему в пузо всадил. А доспехи потом Эревфалиону подарил. Так вот, с ним никто на бой выйти не решался, а я...
- Молодец, старик! - сказал Агамемнон, хлопнув Нестора по плечу. - Велите виночерпиям поднести по кубку его отважным бойцам.
Теперь уже он беседовал с Одиссеем.
- Что, Лаэртович, трепещешь, небось? Это тебе не козни строить. Тут по-честному воевать придётся.
- Знаешь что, Атреевич!..
- Знаю, Одиссей. Шучу я. На войне без хорошей шутки далеко не уйдёшь! Шутка, она и трусов храбрецами делает, а смелый после хорошей шутки любого врага одолеет.
Теперь Агамемнон добрался и до Диомеда.
- Что, Тидеич, стоишь как сверчок сушёный?! - весело сказал он. - Я твоего отца не знал, но слыхал, что он героем был отменнейшим. Мне рассказывали, как он ходил войной на семивратные Фивы. Там его в засаде пятьдесят воинов подстерегли, так он их всех до одного перебил. Куда уж тебе до него! Ты только языком болтать умеешь.
Эти слова возмутили Сфенела - боевого друга Диомеда.
- Ерунды не говори, Атреевич! Будто сам не знаешь, как оно на самом деле было. Наши отцы хотели нахрапом Фивы взять и пролетели со свистом. А мы потом Фивы с меньшим войском взяли. Так что это мы настоящие герои, а не наши отцы!
- Не обращай внимания, - остановил своего горячего друга Диомед. - Командир проводит среди нас воспитательную работу в целях повышения и углубления. Так, Агамемнон?
- Так. А то что вы стоите тут как на поминках? В бой надо весело идти, как на праздник. Эй, виночерпии!
"На праздник так на праздник", - проворчал Диомед.
Подвиги Диомеда
Пока войска строились, Афина успела сбегать на Олимп и вернулась с каким-то свёртком под мышкой.
Пролетая над рядами троянцев, она заметила Ареса, который в полном вооружении обходил строй войск и, кажется, отдавал указания. "Будет троянцам помогать, - подумала Афина. - Ну, это мы ему не позволим".
Она приземлилась рядом с богом войны и, отведя его в сторону, сказала:
- Папа велел передать, чтобы ты в войну не вмешивался. Он хочет, чтобы всё было по-честному: только смертные, никаких богов.
- Ну здрасте! - возмутился Арес. - Сам меня богом войны назначил, а теперь, значит, в войну не суйся! И для чего я тогда, спрашивается, нужен? Кстати, почему он тебя послал, а не Гермеса?
- Гермес у него только для гражданских надобностей. В военных условиях он меня посылает с поручениями, - быстро нашлась Афина.
- Безобразие! Бардак! Я жаловаться буду! - проворчал Арес.
- Обязательно пожалуйся! - поддакнула Афина и, довольная своей хитростью, помчалась к греческим фалангам.
Отыскав Диомеда, Афина подбежала к нему.
- Закрой глаза! - скомандовала она.
Диомед был занят построением своего отряда, и ему было совсем не до игр, но он не стал спорить с богиней и закрыл глаза. Афина быстро развернула свёрток и накинула на плечи Диомеду расписной плащ.
- Посмотри, какой красавец! - закричала она. - Это я сама соткала для тебя. Скажи, здорово!
Диомед кивнул.
- У меня всегда здорово получается, - тараторила Афина, - ведь я лучшая в мире ткачиха. Только эта дура Арахна так не считала. Воображаешь, она говорила, что ткёт лучше меня. Смертная, а такая наглая! Так я её, представляешь, в паука за это превратила. Пусть теперь паутину ткёт, раз такая мастерица!
Афина весело расхохоталась. Диомед тоже вежливо улыбнулся. Афина дружески толкнула его плечом, усадила на край колесницы и отсыпала горсть орехов.
- А ещё я вышиваю хорошо и еду готовить умею. Ты не думай, что я какая-нибудь белоручка, - продолжала тараторить она. - Кстати, ты читал Пифагора?
- Кто это?
- Как! Ты не читал Пифагора? Обязательно почитай, тебе понравится, я уверена. Я тебе принесу.
Подошли присланные Агамемноном виночерпии.
- Что это? - спросила Афина.
- Перед боем вина наливают для храбрости. Будешь?
Диомед спросил только из вежливости, зная, что богиня откажется, ведь она не пила ничего, кроме нектара, да и вино было совсем не божественное - разве что крепкое. Но Афине показалось неудобным отказываться, и она протянула золотой кубок со словами: "А как же!"
- Разбавь ей побольше, - шепнул Диомед виночерпию, но Афина, услышав его слова, возмущённо возразила:
- Ну вот ещё! Что я, маленькая? Наливай как всем!
Она залпом выпила свой кубок и лихо вытерла локтем губы.
- А ты похож на своего отца, - сказала она Диомеду. - Когда-то я помогала Тидею. Он тоже был отважный, но плохо воспитан... не хочу об этом говорить. Ты не такой. С тобой мы горы свернём и всех победим.
Дали сигнал к началу боя, и Диомед поднялся на колесницу.
- Ну мы им сейчас вдарим! - сказала довольная Афина, пристраиваясь у него за спиной.
- Ты что, со мной поскачешь? - спросил удивлённый Диомед.
- А как же! Я тебе в бою буду помогать. Вот увидишь, какие подвиги ты с божьей помощью совершишь. Мы их всех порвём. Только, чур, богов не трогать. Ну, разве что Афродиту. Если эта дура в бой сунется, мы ей разом мозги вправим.
Богобоязненный Диомед не стал объяснять Афине, в чём разница между войной и покатушками с девушками, и только сказал:
- Ладно. Только держись покрепче.
- Кому ты это говоришь! Я же богиня войны!
Начался бой. Греки, как обычно, шли молча, слушая приказы командиров. Троянцы и их союзники встречали наступавших противников громким шумом и криками.
Два великих войска наконец сошлись в грозной битве. Зазвенели копья о щиты, полилась первая кровь. Война перемалывала людей: героев и простых воинов, делая жён вдовами, а детей сиротами, оставляя невест без женихов, а стариков без наследников. И среди этого величественного, достойного богов зрелища планомерного убийства как обезумевшая белка среди лесного пожара носилась колесница Диомеда.
Сразу же оторвавшись от своего отряда, неукротимый, как разлив реки, Диомед мчался, не разбирая дороги, разя всех подряд - своих и чужих - под постоянное повизгивание над ухом: "Быстрее! Так их! И-и-и!" Видеть Афину за спиной Диомеда никто не мог, так что для окружающих его поведение, противоречившее всем уложениям и уставам, было необъяснимо.
Герой вскрикнул, когда стрела пронзила его плечо, но Афина быстро отломала оперение, вытащила стрелу за вышедший из спины наконечник и залечила рану.
- Обязательно найдём и обязательно убьём, - заверила его богиня.
Эней, разя греков с колесницы, краем глаза заметил стрелка, который, бросив на землю лук, яростно прыгал на нём. Лук же был явно не из дешёвых: сочленённый из двух рогов горного козла, с золотыми крючками для крепления тетивы, тщательно отполированный - видно, что работа настоящего мастера. И хозяин лука был знаменитый - лучший ликийский стрелок Пандар.
- Ты чего? - спросил Эней.
- Да боги сегодня надо мной весь день издеваются! - ответил Пандар. - Хотел я подстрелить Менелая - мне за него Парис кучу всего обещал с точёными ножками. Так я его только поцарапал и разозлил. Сейчас стрелял в того придурка, что по полю как сумасшедший носится, думал уж, что к Аиду его спровадил. Не спровадил. Ему хоть бы что - только ещё больше носиться стал.
- Этот грек или умом тронулся, или пьяный, или ему какой-то бог помогает, - заметил Эней. - Последнее скорее всего, так что неудивительно, что твоя стрела его не убила.
- Никогда больше в руки лук не возьму! - ныл Пандар. - Говорил же мне папа, чтобы я на колеснице воевать шёл - у нас дома их одиннадцать штук стоит, одна другой лучше, а я не послушал - коней пожалел, они у меня избалованные, я боялся, что не найду им здесь хорошего корму.
- Ничего, - сказал Эней. - Забирайся на мою колесницу и правь конями. Поедем разбираться, что за боги помогают этому психу.
- Лучше ты правь конями, - ответил Пандар, вскочив позади Энея. - Они к тебе привыкли и лучше слушаться будут. А я этого проходимца пикой поприветствую.
Пандар ударом копья, усиленным несущимися навстречу друг другу колесницами, насквозь пробил щит Диомеда и весело закричал, уверенный, что пробил и доспехи, но он рано радовался. Копьё Диомеда, направленное рукой Афины, воткнулось прямо в нос ликийскому стрелку. "Ножки точёные!" - мелькнуло в голове нарушителя мира между греками и троянцами. Свидетель Афининого коварства был устранён.
Эней соскочил с колесницы и, вооружённый щитом и копьём, бросился защищать тело Пандара. Спешился и Диомед. Подняв с земли камень, он ударил им Энея по ноге, и тот упал. Диомед замахнулся копьём, чтобы добить врага, но в этот момент перед ним с криком "Не трожь Энея, хулиган!" появилась Афродита. Она подхватила сына на руки и хотела вынести его с поля боя.
- Бей Фроську! - взвизгнула Афина.
- Проваливай, шлюха! - в исступлении заорал Диомед.
- Мальчик, ты с кем разговариваешь? - удивлённо спросила Афродита.
- С тобой! - ответил Диомед, замахиваясь копьём.
Афродита инстинктивно заслонилась рукой, и наконечник копья царапнул её, окрасив ладонь голубой божественной кровью.
Дикий вопль заглушил шум сражения, заставив всех прервать бой и обернуться.
- Уберите женщину с поля брани! - не разобравшись, закричал Агамемнон.
- Сам убирайся, рогоносец! - взвизгнула в ответ Афродита.
Примчавшийся на крик Арес подхватил раненую богиню на свою колесницу. Афродита передала Энея подбежавшему к ней Аполлону, и Арес поскакал к Олимпу.
Афина некоторое время колебалась, не зная, что интереснее: посмотреть на раненую Афродиту или добить её сына. Она решила, что смертный всё равно никуда не денется, и, вспорхнув, помчалась вслед за колесницей Ареса.
- Что это я рогоносец? - обиженно ворчал Агамемнон. - Оскорблять-то зачем?!
Арес выгрузил Афродиту на Олимпе, где на её вопли сразу сбежались все боги. Ей предлагали амброзию и нектар, пытались перевязать, но она вырывалась, оглашая Олимп неимоверным визгом.
- О, как я страдаю, какая невыносимая боль! - вопила она. - Позовите Асклепия, пусть он меня спасёт! Ах, вы нарочно упрятали его в преисподнюю! Вы все хотите моей смерти! Какие же вы злые! Жестокие! Бесчеловечные! Безбожные! А ведь я желала только добра и любви! Я хотела спасти сына, разве это преступление?! И за это я теперь умираю! Ах, какая ужасная, нелепая смерть!
- Ничего ты не умрёшь, - не без сожаления проворчала Афина. - Боги бессмертные.
- Нет, я умру! Что это за чёрные круги перед глазами?!
- Это у тебя тени потекли, - ехидно отвечала Афина. - А нечего было влезать.
- И правда, - согласился Арес. - Кто же ходит на войну без доспехов?! Доспехи для того и придуманы, чтобы таких вот ситуаций не случалось.
- Вот именно! - поддакнула Афина. - Воевать - это тебе не с мужиком в постели кувыркаться.
Целомудренная богиня сказала это с таким знанием дела, что вокруг невольно рассмеялись. Афина же, наслаждаясь своим торжеством, даже не поняла, что смеются над ней, и засмеялась вместе со всеми.
Зевс, отсмеявшись, сказал Афродите:
- Действительно, Урановна, зачем не за своё дело берёшься? Пусть вон Афина с Аресом воюют - они это умеют. А из тебя какой воин? Это ж как если бы Афина вместо тебя...
Он не договорил, снова разразившись смехом. Захохотали и другие боги, представив себе, как Афина делает что-то вместо Афродиты.
Между тем Диомед упорно пытался захватить тело Энея, чтобы добить его и забрать, как это было принято, доспехи в качестве трофея. Щит Аполлона раз за разом принимал на себя атаки обезумевшего героя. Лишь после четвёртого удара бог очень серьёзно посмотрел на Диомеда и сказал:
- Ну, может, хватит уже?
Эта фраза привела зарвавшегося героя в чувства. Он сам понял, что в горячке боя зашёл слишком далеко, и отступил.
Аполлон подхватил Энея и перенёс его в своё святилище, где ему оказали необходимую помощь, и вскоре он пришёл в себя.
Увидев с Олимпа, что Эней в безопасности, Афродита перестала вопить и спокойно дала себя перевязать, а Афина, которой тут сразу стало неинтересно, спешно вернулась к Трое.
Зевс направился было к своему дворцу, но его догнал Арес.
- Папа, разреши обратиться!
- Чего тебе? - недовольно спросил громовержец.
- Почему ты Афине разрешаешь грекам помогать, а мне помогать троянцам запретил? Разве это справедливо? Я такой же бог, как и она!
Зевс сердито поглядел на Ареса. "Как же он похож на свою мать! - подумал он. - Смотрю на него, а вижу Геру".
- Что ты скулишь?! Тебе бы только повоевать! Не будь ты мой сын - давно бы в Тартаре сидел. Ничего я тебе не запрещал.
Сказав это, Зевс отвернулся от Ареса и ушёл, оставив бога войны в недоумении.
"Как это не запрещал?" - спрашивал себя Арес, сопоставляя факты. Вдруг неожиданная мысль молнией осветила его божественный разум. "Вот ведь стерва!" - подумал он и, вскочив на колесницу, поскакал к Трое.
- Что приуныли, сыны Приама?! - кричал он, проносясь над фалангами союзных троянцам фракийцев. - Ряды сомкните! Строй держать! Нам ли бояться греков?! Чай не с богами воюем! Боги с нами! Не посрамим Трои и святого Олимпа! Вперёд! За Гектора! За Энея! За Приама!
Сарпедон, командовавший ликийцами, подбежал к Гектору.
- Командир! - сказал он. - Если ты сейчас нас в наступление не поведёшь, то я сам своих ликийцев в бой брошу. Уже и боги нас в атаку зовут, а ты всё стоишь. Как бы ты без нас воевал с одними своими братьями?
Но Гектор и сам слышал призыв Ареса. Соскочив с колесницы, он поднял над головой копья, которые держал в руках, и скомандовал наступление.
Приземлившись в греческом лагере, Афина застала там только скучающих виночерпиев. Сказав: "Наливай!" - богиня быстро протянула золотой кубок и, проглотив вино, осмотрела поле битвы. Пока её не было, Гектор начал контратаку. В ответ Агамемнон ввёл в бой резервы. Увидев большего Аякса, который вёл свой отряд в битву, Афина появилась рядом с ним, взмахнула копьём и закричала:
- Ура! Бей троянцев!
Аякс дал воинам знак остановиться и сухо сказал ей:
- Шла бы ты, девочка, в куклы играть.
Афина опешила:
- Ты что, не узнал меня? Я Афина - богиня войны.
- Вижу, что богиня. Только тут не богослужение, а война. Здесь опасно находиться. Одну такую только что на колеснице увезли. Случись с тобой что-нибудь - мне перед твоим папашей отвечать.
- Ты что, собираешься воевать без помощи богов? - удивилась Афина.
- До сих пор как-то обходился. Ну всё уже - гуляй!
Афина, стараясь не показывать обиды, пошла обратно к греческому лагерю. Слёзы душили её. Такого оскорбления ей ещё никто не наносил. Смыть его можно было только кровью. Она в мыслях пыталась подобрать уместный эпитет к поведению Аякса, но в голову лезли только такие слова, которым не место в голове у воспитанной девушки.
Подойдя к виночерпиям, она снова протянула кубок и, только выпив, немного успокоилась.
Передовые отряды греков, сомкнув щиты и ощетинившись копьями, встречали наступавших троянцев.
- Держитесь, ребята! - кричал Агамемнон. - Кто позора больше смерти боится - тот побеждает и жив остаётся! А трусам ни позора, ни смерти не избежать!
Арес, взяв на себя командование одним из троянских отрядов, повёл его прямиком на Диомеда, который, избавившись от назойливой покровительницы, перестал метаться по полю и уже нашёл своих бойцов. Увидев бога, скачущего впереди противников, он приказал своему отряду отступать, и те, сохраняя строй, попятились.
Диомед чувствовал усталость после бурной скачки в начале боя. Рана, на которую он до сих пор не обращал внимания, вдруг стала давать о себе знать, рука цепенела, тело под доспехами заливалось потом. Неожиданно его колесница покачнулась, будто мраморная глыба упала на неё позади возничего, и знакомый голос, дыша перегаром, прошептал из-за спины: "Ну, чего встал, будто ты не сын Тидея? Всё только начинается! Бей врагов, круши троянцев!"
"О боги!" - мысленно воскликнул Диомед.
- Точно! - отозвалась из-за спины Афина.
- Я говорю, Арес наступает. Ты же сама не велела с богами биться, кроме Афродиты.
- Чушь собачья! Не дрейфь, Тидеич! Мы ему сейчас быстро мозги вправим. Будет знать, как меня не слушаться!
И Диомед послушно поскакал навстречу Аресу. Тот в это время наклонился, чтобы снять доспехи с убитого им грека, но, услышав шум приближающейся колесницы, вскочил и успел метнуть в Диомеда пику. Афина на лету перехватила её и отбросила в сторону. Другой рукой она подтолкнула копьё, которое Диомед направлял в живот бога войны. Пробив доспехи, копьё ранило Ареса.
Вопль бога потряс поле брани. Рыча как девять или десять тысяч львов, которым разом прищемило дверью хвосты, Арес ринулся вперёд. Перед глазами Диомеда пронеслась вся его жизнь, пока мрачный, как грозовая туча, бог, гремя доспехами, мчался к нему.
Но Арес не тронул ранившего его врага. Хотя Афина хорошо замаскировалась от взоров смертных, бог войны сумел её разглядеть. Одним прыжком он оказался позади Диомеда, подхватил дочку Зевса за талию, не обращая внимания на её визг и протесты, взвалил на плечо и, вскочив на свою колесницу, поскакал прочь.
Зевс уже заканчивал ужин, когда под окнами дворца послышался барабанный бой, заглушаемый отчаянными криками: "Поставь меня! Убери руки! Не смей ко мне прикасаться, скотина!"
Выйдя на крыльцо, громовержец увидел Ареса, державшего на плече яростно визжавшую и лупившую изо всех сил коленками и кулачками по его кирасе Афину. Доспехи бога были покорёжены, по ногам голубыми струйками стекала кровь.
- В чём дело, Арес? - спросил Зевс.
- Папа, поговори с этой барышней, - ответил тот, поставив Афину на землю.
Снова почувствовав почву под ногами, богиня войны закачалась и замахала руками, чтобы удержать равновесие. Ей это сравнительно быстро удалось.
- В чём дело, Афина? - спросил Зевс.
- А чего ты меня спрашиваешь?! Его спроси! Я участвовала в битве. Я помогала самому отважному, самому мужественному, самому могучему из всех земново... Земнородных.
Близкий удар грома заставил Афину втянуть голову в плечи.
- А ну, дыхни! - потребовал Зевс.
- Это ещё зачем? - пробормотала Афина.
- Сама знаешь зачем!
- Папа! - взвизгнула Афина. - Это тиранство! Я богиня мудрости! Могу я раз в жизни...
- Совершеннолетняя она! - проворчал Зевс. - Совершеннолетняя будешь, когда замуж выйдешь, а пока я за тебя отвечаю.
Гектор и Андромаха
Итак, боги покинули поле битвы, но бой продолжался и без них.
Греки вошли в раж, и сражение всё больше оборачивалось в их пользу. Опьянённый успехом Агамемнон приказал не брать пленных и не прекращать бой до тех пор, пока троянцы не будут убиты все до последнего. Он сам добивал раненых врагов, подавая пример остальным. Нестор распорядился не брать и трофеи, поскольку раздевание трупов замедляло продвижение вперёд и всё больше бойцов, оставляя поле боя, убегали в лагерь, чтобы унести собранные доспехи.
Без помощи Ареса троянцы отступали по всему фронту, хотя Афина грекам уже не помогала, а оставленный ей Диомед больше не свирепствовал.
Свирепства и бессистемная рубка вообще были не в характере Диомеда. Он любил воевать спокойно, без спешки, как это делали не только герои древности, но и их далёкие потомки. Изящные поединки, проводимые за приятной беседой по всем правилам фехтовального искусства, известны нам не только из старинного эпоса, но и из более поздних романов.
Вот и сейчас Диомед не торопясь катался по полю брани в поисках достойных соперников и интересных собеседников. Первые встретившиеся ему троянцы показали себя неудачными партнёрами, после нескольких ударов предпочтя общение с Аидом беседе с благородным Диомедом.
Наконец, он встретил противника, который не только мастерски отбил его удары, но даже и сам произвёл несколько опасных выпадов. Бой с ним обещал быть долгим и интересным, и Диомед приступил к беседе:
- Не будет ли нескромным с моей стороны, сударь, спросить, с кем я имею честь скрестить копья? - начал он. - Кажется, нам ещё не доводилось встречаться, но, судя по вашему умению владеть оружием, вы положительно выделяетесь из общей массы невежд и дилетантов, которые воображают, что, взяв в руки копьё, они уже становятся героями. К сожалению, вынужден вас предупредить, что, вступив в бой со мною, вы сделали неудачный выбор. Я приношу несчастье. Многие благородные воины, с которыми мне сегодня довелось встретиться, получили травмы, несовместимые с жизнью.
Сказав это, Диомед вспомнил события сегодняшнего дня, и внутри у него похолодело. Он действительно доставил Аиду немало клиентов, но ведь дело этим не ограничилось. Чтобы как-то оправдаться, хотя бы перед самим собой, он поспешно добавил:
- Впрочем, сударь, если вы бог, то лучше сразу это скажите - я уважительно отношусь к богам и надеюсь, что те из них, кто по недоразумению пострадал от меня, быстро поправят своё здоровье и не станут обижаться. Право же, сердить богов вовсе не в моих правилах, я не одобряю нечестивцев, считающих допустимым поднимать на них руку, и думаю, что небесные кары, которые за это назначаются, абсолютно оправданны и справедливы.
- Простите, уважаемый Диомед Тидеевич, что сам первый не представился, - галантно ответил его противник, ловко уклоняясь от удара. - Нынешний бой порождает такую суету, что невольно забываешь о приличиях и хороших манерах. К тому же мне показалось, что мои имя и происхождение не должны вас заинтересовать, ибо все мы суть несчётные листья, коие ветер, срывая с ветвей деревьев, несёт по необъятной земле и которые неизменно с каждой весной сменяются новой зеленью, не ведающей о том, что произрастало на этих ветвях прежде. Впрочем, если вы это действительно хотите знать, то я охотно расскажу вам о себе.
Мой род происходит от небезызвестного царя Сизифа Эоловича, оставившего своей хитростью глубокий след в памяти как смертных, так и богов. Сына его звали Главком, красоту, доблесть и изысканные манеры которого унаследовал его сын Беллерофонт.
На его долю выпало немало трудных испытаний, но началось всё с незатейливой интрижки, какие, увы, часто случаются в наше время. Жена его покровителя стала склонять его к предосудительной связи, надеюсь, вы понимаете, о чём я. Он же, будучи порядочным человеком, прямо сказал ей, что отношения такого рода между ним и женой его друга невозможны, чем вызвал её гнев, и она оклеветала его перед мужем, утверждая, что он своими грубыми действиями понуждал её к супружеской неверности. Разгневанный муж, однако, не решился сам причинить вред Беллерофонту и отослал его к своему родственнику - ликийскому царю, поручив передать письмо, содержащее просьбу предать смерти того, кто это письмо доставит.
Когда он прибыл на место, ликийский царь, в соответствии с обычаем того времени, девять дней угощал его, прежде чем приступить к разговору о делах. Когда же на десятый день он прочёл привезённое Беллерофонтом письмо, то немедленно послал своего гостя сражаться с Химерой - чудовищем, порождённым самими богами. Рассказывают, что у неё была голова льва, тело козы и змеиный хвост. Победить её представлялось невозможным, но Афина, благосклонно относившаяся к Беллерофонту, дала ему Пегаса - крылатого коня, который обычно катает поэтов в парке на горе Парнас, но также вполне пригоден и для боевого использования. После победы над Химерой царь послал его воевать с солимами, но и из этой ужасной битвы он вышел победителем. Впоследствии он победил амазонок, и царь послал своих храбрейших подданных, чтобы они из засады убили Беллерофонта, но никто из них не вернулся живым. Поражённый силой, доблестью и благородными манерами моего предка, царь тогда отдал ему в жёны свою дочь и полцарства в придачу.
Сам же Беллерофонт под старость, к сожалению, совершенно выжил из ума и умер в безвестности, оставленный богами и родными.
Мой же отец Гипполох - один из сыновей Беллерофонта, отправляя меня сюда, велел не посрамить наш знаменитый род и в боях прославить моё имя.
Диомед воткнул копьё в землю и обнял своего противника.
- Главк! - закричал он. - Что ж ты сразу, подлец, не сказал, что ты сын Гипполоха?! Ведь наши родители домами дружили! Твой дед Беллерофонт как-то двадцать дней у моего деда гостил. Он нам тогда подарил замечательный золотой кубок, который у меня сейчас, к сожалению, не с собой. Вот так и стоит иной раз сходить на войну, чтобы встретить друзей семьи. Жаль, что обстоятельства сейчас не позволяют, а то б сели, поговорили, пропустили б по чарочке-другой.
Они обменялись адресами и, поскольку других сувениров у них при себе не оказалось, Диомед предложил обменяться доспехами. Приятели договорились в бою обходить друг друга стороной и непременно встретиться после войны, если, конечно, останутся живы.
Только расставшись с Диомедом, Главк сообразил, что обменял уникальные золотые доспехи на обычный медный ширпотреб, по цене уступавший раз в десять. "Ох уж эти греки! - подумал он. - Не могут не облапошить!"
В это время Гектор пришёл в город. Его окружили женщины, спрашивая о мужьях, сыновьях, отцах и братьях. Он шёл, не поднимая на них взгляд, и на все вопросы отвечал: "Молитесь за нас".
Войдя во дворец, он сразу встретил там свою мать. Престарелая Гекуба бросилась ему навстречу и крепко сжала его руки.
- Что там? - сбивчиво заговорила она. - Пойди помолись. Нет, подожди, я тебе сейчас вина принесу. Подкрепи силы.
- Нет, мама, - ответил Гектор. - Нельзя мне в таком виде богам показываться. - Он действительно был с ног до головы в грязи и в крови. - И вина не надо. Это пусть греки пьяные в бой идут. Нам и без этого есть за что воевать. И сил хватает, и мужества. А ты вот пойди и собери скорее те шмотки, которые Парис с Еленой привезли из Финикии. Лучшие, ненадёванные. И отнеси их Афине в храм. Много нервов эта сучка нам сегодня потрепала. Отдай ей - от хороших шмоток никакая баба не откажется. Пусть оставит нас в покое.
Отправив мать с поручением, Гектор пошёл к Парису. В комнате брата он застал идиллическую бытовую сценку: Парис на краю кровати надраивал щит, а Елена что-то вышивала. Одно ухо у неё всё ещё было явно краснее другого.
"Лучше б я тебя мёртвым увидел, засранец!" - подумал Гектор, крепче сжимая в руке копьё.
- Не помешал? - мрачно спросил он. - Там за тебя люди погибают, если тебе это интересно. Не желаешь сходить поучаствовать?
Парис смущённо отвёл взгляд.
- Я понимаю, Гектор, твои чувства, - пробормотал он. - Но мне надо было прийти в себя. Теперь я уже успокоился. И Елена говорит, что надо идти. Ты подожди, я сейчас доспехи надену. Или иди - я тебя догоню.
- Присядь, - сказала Елена, поднимая на Гектора свои умные зелёные глаза. - Ты не представляешь, как мне стыдно и за себя, и за этого недостойного труса!
- Некогда мне рассиживаться, - резко ответил Гектор. - А насчёт стыда - ты это мужу своему расскажи. Я попрощаюсь с Андромахой. Неизвестно, увидит ли она меня ещё живым. А потом я пойду к Скейским воротам. Если я тебя, Парис, там не встречу... Честное слово, будет лучше, если я тебя там встречу.
Свою жену Андромаху он дома не застал, и служанки не знали точно, куда она пошла. Гектору ничего не оставалось, как только вернуться к войску.
Андромаха нагнала его на полпути к воротам. С ней была кормилица, державшая на руках сына Гектора, Астианакса, совсем недавно родившегося. Отец улыбнулся, молча глядя на него.
- Я смотрела на бой с башни, - сказала Андромаха. - Не увидела тебя и думала, что тебя уже нет в живых. Если ты себя не жалеешь, то хоть обо мне подумай. Ты же один у меня остался. Нет у меня больше ни отца, ни братьев - все убиты Ахиллом. И мама этого не пережила. Куда ты теперь идёшь? Останься. Разве там некому больше воевать?
- Я должен туда идти, - ответил Гектор. - Как бы я людям потом в глаза смотрел, если бы сейчас остался в городе? Конечно, я думаю о тебе. Я думаю о том, что будет с тобой после нашего поражения. Когда ты станешь невольницей какого-нибудь грека и люди скажут: "Это жена того самого Гектора". К счастью, я этого никогда не увижу.
Гектор потянулся к сыну, чтобы взять его на руки, но ребёнок заплакал, испугавшись конской гривы, свисавшей с гребня отцовского шлема. Гектор улыбнулся, снял шлем, положил его на землю и взял сына на руки.
- Не волнуйся за меня, - сказал он Андромахе. - Если не судьба мне погибнуть, то никто меня к Аиду не сможет спровадить. А если судьба, то против неё всё равно ничего не сделать. Не об этом я сейчас думаю. Сегодня я умру, завтра или лет через тридцать - что от меня останется? Только он - Астианакс. Он превзойдёт меня во всём - будет сильнее, умнее, станет великим царём. Люди забудут всё, что я сделал, но будут помнить как об отце Астианакса. Пройдут века, и люди забудут и Гектора, и Астианакса, но будут жить наши потомки, которые, возможно, совершат подвиги, какие мы сейчас и представить себе не можем. Эти герои появятся на свет благодаря мне, а значит, я прожил жизнь не напрасно. Ради этого стоит жить, и за это стоит умирать. Пусть я погибну, но через тысячу лет великий герой будущего, перечисляя своих предков, назовёт в их числе и меня. Сейчас я иду в бой для того, чтобы жил Астианакс, и если для этого надо, чтобы я погиб, это не такая уж высокая цена.
Он отдал сына жене, надел шлем и, не оборачиваясь, пошёл к воротам.
Гектор не рассчитывал встретить брата, но тот уже его ждал. Отдых помог или увещевания Елены подействовали, но Парис снова выглядел так же браво и воинственно, как утром.
- Надеюсь, я не заставил тебя долго ждать! - весело крикнул он. - Не такой уж я трус, как видишь.
Глядя на своего легкомысленного брата, Гектор невольно улыбнулся.
- Ну что ты! - сказал он. - Конечно, ты не трус. Я никому не позволю так о тебе говорить. Ты просто раздолбай.
Парис засиял, радуясь похвале Гектора.
В это время Гекуба собрала лучшие платья из запасов Елены и возложила их на алтарь Афины. Богиня сморщила мраморный носик и презрительно бросила:
- Не нуждаюсь!
Гектор и Аякс
Приблизившись к полю боя, Гектор и Парис увидели бегущих троянцев. Оставшись без предводителя, они совсем утратили боевой дух.
- Стойте! - закричал Гектор. - Что испугались? Смотрите: даже Парис в бой идёт, а вы труса празднуете!
"Гектор!" - пронеслось по рядам защитников города. Их ряды снова сомкнулись и двинулись вперёд. Конечно, не появление Париса, а возвращение Гектора их воодушевило. Но радость, охватившая войско, была такова, что даже Аполлон, всё это время равнодушно наблюдавший за происходящим с крыши своего храма, не выдержал и сиганул на помощь троянцам.
Воинственные крики слышала на Олимпе и Афина. Она сидела в своей комнате и дулась на отца. Спать она совсем не хотела. Увидев, как поворачивается ход боя, она не выдержала. Полагая, что за дверью следят, она вылезла в окно и ринулась туда, где с новой силой разгоралось сражение.
Главный бой шёл на поляне у одиноко стоящего дуба.
Страшный удар раздался над сражающимися, воюющие бросились в стороны, и с неба на землю посыпались люди. Один из них тут же вскочил на ноги и оказался Аполлоном. Прижимая ладонь ко лбу, он заорал громоподобным голосом:
- Глаза дома забыл?! Смотри, куда летишь, придурок! - И, тут же успокоившись, сказал своим обычным равнодушным тоном: - А, это ты, Афина. Повоевать прилетела?
Афина тоже поднялась с земли. Шлем и доспехи спасли её от серьёзных травм, но лёгкую контузию она всё же, видимо, получила. С секунду богиня стояла, слегка покачиваясь, и бестолково хлопала своими большими, круглыми совиными глазами, а потом рассеяно ответила:
- Да, повоевать. - И, вдруг собравшись, запальчиво добавила: - А что, скажешь, только мужчинам можно, а девушкам нельзя?!
- Отчего же? - всё так же равнодушно ответил Аполлон. - Девушкам тоже можно.
Афина, уже приготовив множество аргументов и примеров, собралась возражать, но неожиданный ответ Аполлона обескуражил её, и она так и застыла с полуоткрытым ртом, покрасневшая от смущения. Афина всегда краснела и смущалась, когда видела Аполлона.
Бой прекратился. Троянцы и греки разошлись по обе стороны поляны, оставив на ней лежать нескольких убитых и раненых, и наблюдали за потерпевшими аварию богами. Те огляделись и, сообразив, что мешают, вспорхнули на ветку дуба, откуда, болтая ногами, стали наблюдать за развитием событий.
А события не развивались. Отдышавшись и придя в себя, воины почувствовали накопившуюся за весь день усталость. Никто снова воевать не рвался.
- Надо бы как-то закончить сегодня, - рассеянно произнёс Аполлон.
- Ага, - устало подтвердила Афина. - А как?
Гектор, словно услышав их разговор, вышел на середину поляны и закричал:
- Греки! Кто хочет выйти со мной на поединок?!
Молчание было ему ответом.
Прошло несколько секунд, когда из греческой фаланги вышел Менелай и, обернувшись, крикнул:
- Бабы трусливые! Гречанки вы, а не греки!
От волнения он даже не заметил, что цитирует Терсита - демагога, которого сегодня утром Одиссей побил за такие разговоры.
Менелай пошёл навстречу Гектору, но успел сделать всего два шага, как его догнал Агамемнон, схватил за локоть и грубо затащил обратно в строй.
- Совсем обезумел?! - закричал он на брата. - Это тебе не Парис, это Гектор - с ним даже Ахилл биться опасался. Жить тебе надоело?!
Он вышел перед строем и грозно спросил, обращаясь ко всем, но глядя на стоявших рядом и о чём-то переговаривавшихся Одиссея и Большого Аякса:
- Что, Гектора испугались?!
- Не испугались, - ответил Одиссей. - Сразиться-то можно, только не хотелось бы стрелу в спину словить, как это уже сегодня было с Менелаем. Не очень-то я верю в порядочность троянцев с некоторых пор.
- Ну что ты, Одиссей! - донеслось с ветки дуба. - Тут же мы с Аполлоном. Мы проследим, чтобы всё было честно.
На поляну вышел Большой Аякс и заявил:
- Кому тут точно нельзя верить, так это вот этой вот дамочке! - Он показал пальцем на Афину. - Я сам сегодня видел, как она разговаривала с ликийцами, а сразу после этого один из них выстрелил в Менелая.
- Ну, ты! - гневно крикнула Афина, мысленно наложив на уже подписанный смертный приговор Аяксу резолюцию: "С муками и с унижением".
Из греческих рядов послышался старческий кашель. Нестор вышел перед строем и, обращаясь то ли к присутствовавшим богам, то ли к греческому войску, заговорил:
- О боги! Страшные времена настают. Доблесть в людях иссякла, бескорыстие, честность, доброта пропали. Но не это самое плохое. Хуже всего то, что доверия в людях не стало. Всякое мне повидать довелось. Давно я живу. Застал и ту пору, про которую теперь и вспоминать не хочется. Бедно мы тогда жили, тяжело, но богам мы верили. Себе, жёнам своим так не верили, как богам. Оттого и жизнь наша лучше после этого сделалась. А нынешняя молодёжь в золотых доспехах ходит, ни в чём отказа не знает, и нет чтоб богов за это благодарить - они в них пальцем тычут и слова такие говорят, какие и жене своей говорить не пристало. И к чему это нас приведёт? От недоверия все беды. Войны от недоверия, смуты от недоверия. От недоверия и в долг не дадут, и в гости не позовут. И Прокрида от недоверия погибла.
Афина, уже начавшая за этой речью клевать носом, чуть не свалилась с ветки и недовольно заворчала:
- Ну хватит уже, дедушка! Какая ещё Прокрида? При чём тут Прокрида? Мы сюда воевать пришли или сказки слушать?!
- Ты, дочка, не кипишись, - ласково ответил Нестор. - Слушай, что старики сказывают, - стариков слушать полезно. Повоевать ты ещё успеешь. Война всегда будет, а мы, старики, будем не всегда. Ты посиди и послушай. Потом ещё спасибо за науку скажешь.
- А я бы, пожалуй, послушал, - безразличным тоном сказал Аполлон, подперев подбородок кулаком.
Тактичное замечание Нестора заставило Афину вспомнить, что она богиня мудрости, и устыдиться своих слов. Ничего не ответив, она положила щёку на ладонь и приготовилась слушать.
Бойцы обеих армий поснимали тяжёлые доспехи, сели на землю и тоже слушали рассказ Нестора.
...Давно это было. Вы тех времён не застали, и хвала богам, что жить вам тогда не довелось.
Трудное было время. Бедно тогда жили, зарабатывали мало, а цены были высокие. Да и по тем ценам ничего было не достать.
Жил тогда царь Кефал. Красавец, охотник - не нам чета. И жена у него была красавица, а звали её Прокридой.
И так они друг друга любили, что клятву дали никогда ни с кем друг другу не изменять.
Клятву дать - дело нехитрое, а как соблюдать её, если оба такие красивые?
Заметила однажды Кефала на охоте богиня утренней зари и сразу глаз на него положила.
Эос Гиперионовна - богиня достойная и всеми уважаемая, да вот только, не при вас, Афина Зевсовна, будет сказано, на передок слаба. Ни одного красивого мужчину пропустить не может, потому и восходит утром вся пунцовая - стыдится, значит, что ночью вытворяла.
Вот и стала она Кефалу глазки строить и всякие недвусмысленные намёки делать, но он ни в какую.
- Я, - говорит, - жене обещал.
А Эос ему:
- Дурак ты, Кефал. Один раз ведь живём. С богиней-то можно. Или ты думаешь, что Прокрида твоя случай упустит, если возможность хорошая подвернётся? Ты не отвечай - проверь сначала, а потом уж выводы делай.
Превратила она Кефала в богатого иностранца и надавала ему товаров всяких заморских, какие на рынке тогда не купить было.
Пришёл Кефал в таком виде к жене и стал её склонять, не при вас, Афина Зевсовна, будет сказано, к интимной близости, но она ни в какую.
- Я, - говорит, - мужу обещала.
А он ей:
- Дура ты, Прокрида. Один раз ведь живём. Смотри, что я тебе за это подарю.
И предложил ей такие подарки, что у Прокриды сразу все глаза разбежались. На рынке в те времена только дрянь всякая была местного производства, а тут всё иностранное, качественное, с камнями драгоценными. Вот Прокрида и думает: "Ну, с иностранцем-то один раз можно. Это ж и не стыдно даже, если за одну ночь столько получу, сколько другие за месяц не заработают". Вот она и согласилась. А Кефал свой обычный облик принял и говорит:
- Я-то ради тебя Эос отказал, а ты вон, оказывается, какая!
И словом её назвал нехорошим, обидным, не при вас, Афина Зевсовна, будет сказано.
Заплакала Прокрида и пошла к Артемиде Зевсовне жаловаться. Она ведь богиня охоты, а Кефал, значит, ей вроде как подчинённый.
- Помоги мне, - говорит, - Артемида Зевсовна, забери к себе. Обидел меня муж: словом нехорошим обозвал за то, что я с иностранцем за шмотки согласилась.
А Артемида Зевсовна ей и отвечает:
- Раз ты, Прокрида, с иностранцем за шмотки согласилась, то, значит, ты наверное то самое нехорошее слово и есть. Не возьму я тебя к себе: мои нимфы все барышни целомудренные - они у тебя плохому научатся. Но раз уж твой муж охотник, а я охотников не люблю, поскольку они моих животных убивают, я тебе, Прокрида, всё-таки помогу.
И дала она Прокриде копьё. Не простое, а волшебное, специально для богов изготовленное, с железным наконечником, какое бьёт без промаха и всегда насмерть. И превратила Прокриду в мужчину.
Пришла, значит, Прокрида в таком виде к Кефалу, а он как копьё увидел, так сразу глазом намётанным его и оценил. Тогда ведь таких копий ни у кого не было - в продаже только дрянь всякая, у которой остриё пальцами согнуть можно. И стал он Прокриду упрашивать:
- Продай, - говорит, - мужик, копьё. Я тебе за него что хочешь дам и полцарства в придачу.
А Прокрида ему и отвечает:
- Ну, раз ты мне что хочу предлагаешь, то подставляй, значит, зад. Я, - говорит, - с мужчин другой оплаты не принимаю.
А Кефал и думает: "Ну, один-то раз не страшно. За такое копьё можно", ну и согласился. А Прокрида свой обычный облик приняла и говорит ему:
- А ещё меня морали учил. Сам-то вон, оказывается, какой.
И словом его назвала нехорошим, не про вас, Аполлон Зевсович, будет сказано.
Понял тогда Кефал, что зря жену испытывал. Оно ведь как: других испытываешь, так уж готовься, что и тебя испытают. К тому же он обрадовался, что копьё ему без платы досталось, и жену простил.
Зажили они после этого вместе как раньше, только доверия прежнего у них уже не было, а без доверия какая семья!
И стали Прокриду мучить сомнения: что это муж каждый день на охоту уходит? Может быть, он и не на охоту идёт вовсе, а по бабам - с него ж станется!
Вот ушёл как-то Кефал, а Прокрида за ним по кустикам крадётся, чтоб узнать, куда это он. А Кефал как шорох в кустике услышал, подумал, что зверь, сразу копьё и метнул. А копьё-то волшебное - всегда бьёт без промаха. Так Прокрида и погибла. Недоверие её погубило.
Так что верить надо и жёнам, и мужьям, и друзьям, и врагам, и богам. И не надо их испытывать и правды доискиваться. Ну узнаешь ты, что друг предатель, жена - не при вас, Афина Зевсовна, будет сказано, а боги сволочи, - легче тебе от этого знания в жизни станет? То-то и оно, что не легче.
Аполлон пару раз хлопнул в ладоши, разбудив Афину, которая уже задремала, положив голову ему на плечо. Проснувшись, она подскочила и, едва удержавшись на суку, зааплодировала. Бойцы обеих армий тоже одобрительно зашумели. Нестор поклонился и вернулся в строй.
- Значит, так, - сказал Агамемнон, - противника Гектору определим жребием. Добровольцы, подходите. Я первый.
Он снял шлем и положил туда свой жребий.
То ли рассказ Нестора подействовал, то ли личный пример командира, но добровольцы нашлись. Сразу подошёл Диомед, за ним оба Аякса и Одиссей. Всего в шлеме Агамемнона набралось девять жребиев. Шлем отдали Нестору, тот встряхнул его, и выпал жребий Большого Аякса. Тот радостно вскинул руки и прокричал:
- Ну, сейчас подерёмся! Увидите, чья возьмёт! Молитесь за меня, братцы, только молча, чтобы троянцы не услышали. А то можете и вслух молиться - пусть слышат!
Афина была несколько раздосадована выпавшим жребием. Она собиралась помочь тому, кто станет биться с Гектором, но не Аяксу же помогать! Так что ей пришлось стать обычным зрителем.
Гордость греческого войска - великан Аякс шёл навстречу Гектору не торопясь, осознавая и всем показывая свою мощь. В руке его покачивалась огромная, под стать ему, пика. Впереди себя он нёс похожий на башню щит, специально для него изготовленный знаменитым мастером. Этот щит состоял из семи слоёв воловьей кожи и был снаружи покрыт медью.
Шум в рядах троянцев утих. Даже сам Гектор на миг пожалел о брошенном им вызове. Но было уже поздно что-то менять.
- Ну что, Гектор, - сказал Аякс, наслаждаясь произведённым впечатлением, - ты, небось, думал, что у нас, кроме Ахилла, воевать некому? Бей первым. Дам тебе шанс.
Он ловко перебросил свой тяжёлый щит с одной руки на другую и обратно, вызвав одобрительные возгласы со стороны греков.
- Такими фокусами детей удивляй или девушек, - ответил Гектор. - Этим боевым танцам я и сам обучен. Стой спокойно, дай прицелиться.
Сказав это, он размахнулся и со всех сил метнул в Аякса копьё. Оно пробило медную оболочку щита, прошло через шесть слоёв кожи и застряло в седьмом.
Аякс ответным броском пробил щит и доспехи Гектора, но всё же немного не достал до груди героя.
Со вторым копьём Гектора постигла ещё большая неудача: оно сломалось о медную оболочку щита. Аякс же сумел ранить Гектора в шею, правда, не очень серьёзно.
Подняв с земли огромный камень, Гектор обрушил его на Аякса, но тот отразил его щитом и тоже кинул в Гектора камень - ещё больший. Щит Гектора окончательно пришёл в негодность после этого удара, сам же Гектор повалился на спину. Аякс с радостным криком набросился на него, собираясь добить, но в этот момент Гектор странным образом оказался вновь стоящим на ногах.
- Ну! Не жульничай! - возмущённо проворчала Афина, толкнув Аполлона локтем. Тот лишь пожал плечами, показывая, что не понимает, о чём речь.
Герои выхватили мечи и уже готовы были приступить к заключительной части поединка, как вдруг затрубили рога, на поляну с двух сторон вышли греческий и троянский глашатаи и, протянув свои жезлы между сражающимися, объявили, что ужин готов.
- Что скажешь, Приамыч? - спросил Аякс. - Ты вызов бросил - тебе решать.
- Да я бы, пожалуй, сейчас перекусил, - ответил Гектор, вытирая кровь с шеи. - Отдыхать тоже надо. В другой раз продолжим, а сейчас расстанемся друзьями. Пойдём порадуем тех, кто нас ждёт.
С этими словами Гектор протянул Аяксу свой меч. Аякс снял пояс и протянул его Гектору. Обменявшись сувенирами и пожав друг другу руки, герои разошлись к своим войскам.
Греки считали Аякса победителем. Хоть он и не убил Гектора, его преимущество всем было видно. Вечером Агамемнон принёс в жертву быка и на последовавшем за этим пиру лучшую часть, какую обычно ему самому давали, уступил герою дня Аяксу.
В Трое в этот же вечер Приам собрал государственный совет.
Первым слово взял Антенор.
- Неправедную войну мы сегодня вели, - сказал он. - Мы нарушили слово, данное утром Менелаю, и боги накажут нас за вероломство. Пока не поздно, мы должны исправить эту ошибку: отдать грекам Елену, как мы и обещали, а также всё то, что Парис украл в Спарте.
Парис вскочил и выхватил у него из рук ораторский жезл. Он уже совершенно оправился от дневных переживаний. После прогулки с Гектором по полю боя силы и самоуверенность снова вернулись к нему, и он опять чувствовал себя героем.
- Ничего лучше ты придумать не мог?! Нет, меня такой вариант совершенно не устраивает. За это я, что ли, сегодня весь день кровь проливаю? Не отдам я им Елену, пусть и не мечтают. А золота мне не жалко, Антимах не даст соврать. Пусть хоть всё заберут.
Ранним утром троянский вестник сообщил грекам решение, принятое на совете:
- Парис согласен вернуть Менелаю всё то добро, которое он привёз из Спарты (чтоб оно ему на том свете поперёк горла встало!), но Елену возвратить отказывается. Царь Приам предлагает сегодня не воевать, а воздать последние почести погибшим во вчерашней битве.
Первым на речь вестника ответил Диомед:
- Да пусть он подавится этим золотом! Не возьмём мы у него ничего. И Елену бы не взяли. Ясно же, что мы теперь будем воевать до полной победы.
Слова Диомеда греки встретили приветственными восклицаниями. Когда шум утих, Агамемнон добавил:
- А с мёртвыми мы не воюем. Пусть сегодня будет перемирие, а завтра продолжим до полной победы.
В этот день греки и троянцы снова встретились на поле битвы. Но теперь дело проходило куда как тише. Они молча собирали тела убитых и отвозили к себе в город или в лагерь. Троянцы, у которых было принято шумно выражать свои эмоции, вели себя против обыкновения сдержанно: Приам запретил им горевать при врагах, чтобы не подавать повод для злорадства.
Привезённых покойников мыли, по возможности опознавали и предавали огню. Высоко к небу поднимались дымы погребальных костров из города и из греческого лагеря, радуя Аида и укрепляя в богах веру в собственное могущество.
Кроме погребальных обрядов у греков в этот день была ещё и другая забота: они решили окружить лагерь стеной на случай, если троянцы прорвутся: военная удача изменчива, а поддержка со стороны богов была и у той, и у другой стороны.
За работу они взялись со всем рвением: выкопали глубокий и широкий ров, повтыкали в его дно колья, насыпали высокий вал и сделали в нём ворота. К вечеру греческий лагерь выглядел неприступной крепостью.
Возвращаясь в свой олимпийский дворец после вечерней прогулки, Зевс повстречал Посейдона. Бог морей был мрачен и печален.
- Что случилось, братец? Никак беда какая?
Посейдон тяжело вздохнул и махнул рукой в сторону Трои:
- Посмотри, что греки делают.
Зевс охватил быстрым взглядом побережье Геллеспонта.
- Стену возводят. А что?
- То-то и оно, что стену, - простонал Посейдон. - Стену возводят, и хоть бы кто-нибудь принёс гекатомбу! Никакого благочестия, никакого почтения к богам в людях не осталось.
Зевс усмехнулся и пожал плечами:
- Ты что, только сейчас это заметил?
Посейдон всхлипнул:
- Так ведь стены Трои я строил! А теперь ещё и греки рядом построят стены. Кто тогда мой труд после этого оценит?!
- Ах, вот оно что! Ну, это-то дело поправимое. Греки ж там не всегда будут. Как уплывут, ты эти укрепления волнами смой и заровняй. И пусть кто только скажет, что греки там стену построили. А где та стена? Нету и не было8. Уж такому богу, как ты, совсем не годится бояться конкуренции со смертными.
Окончивших к вечеру свой труд греков ждал приятный сюрприз: несколько нагруженных вином кораблей с Лемноса - подарок тамошнего царя Агамемнону и Менелаю. Братья в тот же вечер распродали среди войска этот драгоценный груз, значительно увеличив свою долю трофеев, и греческое войско до утра гуляло под аккомпанемент разразившейся ночью ужасной грозы.
Воины пили, не забывая из каждого кубка совершить возлияние мужу Геры, гадая, о чём предупреждает их громовержец этим жутковатым знамением.
Прерванная битва
Гроза, громыхавшая всю ночь до рассвета, предваряла утреннее собрание богов.
Зевс водрузился на трон с последним раскатом грома и оглядел присутствовавших: сегодня особенно мрачную Геру, Афродиту с забинтованной рукой, Ареса, у которого из-под кирасы тоже были видны бинты, Афину со всё ещё опухшим лицом. Она сняла шлем и попеременно прикладывала его то к одному виску, то к другому.
- Хороши! - заключил громовержец. - Надеюсь, все собрались? Никто потом не будет говорить, что не слышал или что-то не понял? Так вот, мальчики и девочки, вы в прошедшей битве себя уже как могли показали. Я вам не мешал. Сегодняшней битвой я лично займусь. Вы можете смотреть, но если кто станет впутываться - в Тартаре сгною. Я не шучу.
Зевс замолчал и огляделся, наблюдая за реакцией аудитории. Все молчали, глядя на него. Ветерком над собранием носилась общая мысль: "И ведь действительно сгноит!"
Громовержец удовлетворённо кивнул, показывая, что именно такую реакцию он ожидал, и продолжил:
- Тем, кто забыл, напомню, что в Тартаре очень крепкие ворота и очень надёжная стража. Он настолько же глубже преисподней, насколько преисподняя ниже небес, и самое страшное место царства Аида, где страдают наиболее провинившиеся перед богами смертные, истинный курорт по сравнению с Тартаром. Я от всей души желаю вам никогда не увидеть его собственными глазами. Вот и всё, что я сегодня хотел вам сказать. Вопросы есть? Возражения? Кто-то не верит, что я могу сгноить в Тартаре каждого из вас и всех вместе? Недоверчивые могут сейчас попробовать потягаться со мной. Я возьму золотую цепь за один конец, а вы за другой, и посмотрим, вы меня стянете с трона или я вас вокруг Олимпа намотаю.
Тягаться с Зевсом никто не пожелал. Наступившую тишину нарушил только слабенький голосок Афины:
- Папа!
- Что, доченька?
- Если ты грекам запретил помогать, то хотя бы можно внушать им умные мысли?
- Конечно можно, доченька. Тебе я ни в чём отказать не могу. Умные мысли это замечательно! Можешь прямо с себя начать. Внуши, наконец, себе что-нибудь умное - это будет так необычно и оригинально!
Афина надула губки и отвернулась.
Зевс закрыл собрание и взошёл на колесницу, которую ему подогнал Гермес. Громовержец отправился поближе к месту событий, на гору Ида, где на вершине Гаргар для него был оборудован наблюдательный пункт.
Остальные боги разбрелись кто куда по Олимпу. Одни запаслись нектаром и расселись перед ясновизором, другие расположились на склоне горы, откуда тоже можно было издалека наблюдать военные действия, а те, кого война не интересовала, пошли по дворцам или по своим божественным делам.
Ранним утром троянцы и греки снова сошлись в битве. В неимоверном грохоте слился стук щитов о щиты, копий о копья, победные крики и смертные стоны. Снова по троянской земле потекла кровь.
Когда солнце достигло зенита, Зевс, до сих пор только наблюдавший за ходом боя, определил шансы обеих сторон на победу таким образом: победа троянцев была неизбежна, а у греков никаких шансов не было. Достав перун, громовержец немедленно довёл это до сведения воюющих: молнии одна за другой посыпались на греческое войско, ломая строй и унося жизни десятков воинов.
Смысл этого знамения сразу поняли даже самые мужественные и могучие герои. Все греки побежали. Перед наступающими троянцами остался один лишь Нестор, но вовсе не от неуместной смелости или от непонимания воли богов: один из его коней был убит, и колесница не могла двигаться. Старик бросился отпрягать павшего коня, а в это время прямо на него мчалась уже колесница Гектора. Тут бы и закончилась долгая и славная жизнь мудрого Нестора, если бы его не увидел Диомед.
- Одиссей! Помоги! - крикнул он своему другу, но могучий царь Итаки предпочёл его не услышать, со свойственным ему благоразумием рассудив, что лучше быть живым трусом, чем мёртвым героем.
"Копьё тебе в зад!" - с досадой подумал Диомед. Ему пришлось спасать Нестора в одиночку. Остановившись рядом со стариком, Диомед крикнул:
- Бери вожжи! На Гектора!
Нестор вскочил на колесницу и, взяв управление, поскакал навстречу врагу. Диомед метнул копьё, но в Гектора не попал, убив его возницу.
Смелость Диомеда заставила многих греков остановиться и обратиться вспять. Ход боя чуть было не повернулся вопреки воле Зевса, но земля рядом с колесницей смельчака содрогнулась от близкого удара молнии. Дым и запах серы застили глаза9. Кони встали на дыбы и вырвали вожжи из рук Нестора.
- Поворачиваем! - закричал старик. - Не нам с Кронычем спорить! Сегодня он за Гектора, завтра, может, за нас будет, если доживём!
- Чтоб Гектор надо мной смеялся?! - вспыхнул Диомед.
- И хрен с ним - пусть смеётся, - ответил Нестор, поймав вожжи, повернул колесницу и помчался за убегающими греками.
- Трус! Баба! Сдохни! - кричал ему вслед Гектор, уже нашедший нового возницу.
- Поворачивай! - заорал Диомед, вырывая вожжи из рук Нестора. Удар молнии в нескольких шагах от колесницы заглушил его крик, но потребовалось ещё два разряда, чтобы храбрец окончательно понял, на что ему намекает громовержец, и отказался от мысли вновь нападать на Гектора.
- За мной! - кричал Гектор троянцам. - Наша берёт! Зевс с нами!
Он вёл своё войско прямиком на греческий лагерь, на выстроенные накануне стены. Он торопился, как мог подгонял воинов, мысленно умолял коней скакать быстрее, обещая дать им в корм вино и лучшую пшеницу. В воображении он уже владел драгоценными доспехами Диомеда, которые тот выменял у Главка, и знаменитым золотым щитом Нестора.
Олимп содрогнулся от гнева Геры. Она подошла к Посейдону, наблюдавшему битву со склона.
- И ты потерпишь это издевательство?! - спросила она. - Неужели у всех богов не хватит духу противостать одному Зевсу?
- Думай, что говоришь, сестра, - проворчал в ответ Посейдон и отвернулся.
А греки бежали. Агамемнон пытался их остановить, обзывал трусами, молил Зевса уже не о победе, а хотя бы о том, чтобы уйти живым. Подняв взгляд к небу, он увидел парящего над греческим лагерем орла, несущего в когтях оленя. Это громовержец, сжалившись над Агамемноном, послал грекам добрый знак. Павшие было духом воины приободрились и снова стали оказывать яростное сопротивление.
Большой Аякс закрыл щитом своего брата - лучника Тевкра. Каждый раз, когда Аякс отводил щит в сторону, Тевкр выпускал стрелу, без промаха разившую одного из наступавших в первых рядах. Он уложил на землю многих троянцев. Агамемнон мысленно пообещал после взятия Трои первым наградить именно его.
Главной целью Тевкра был Гектор, но в него попасть не удавалось, Тевкр только убил очередного возницу троянского вождя, а Гектор, соскочив с колесницы, метнул в стрелка камень, как раз когда тот высунулся из-за щита для очередного выстрела, и Тевкр, тяжело раненый, повалился на землю. Аякс снова закрыл брата щитом, и стрелка унесли к кораблям.
Контратака греков захлебнулась. Они снова бежали к лагерю, троянцы гнались за ними, и впереди скакал Гектор, уже нашедший нового возницу. Он разил копьём отстававших от бегущих греков, заставляя других бежать ещё быстрее.
Только укрывшись за рвом и валом, греки смогли отдышаться и оценить масштаб потерь. Они взмолились богам, не ведая, насколько это сейчас бесполезно.
Но боги услышали молитву. Взбешённая Гера вбежала к Афине и не увидела её. С секунду она стояла, озирая пустую комнату, как вдруг её внимание привлекло слабое поскрипывание из угла у неё за спиной. Обернувшись, она увидела свернувшуюся калачиком богиню войны. На ней было домашнее платье, расшитое цветочками. Она сидела, обхватив голову руками, и издавала какие-то неопределённые звуки - то ли скрип, то ли стоны.
- Афина! - сказала царица богов. - Неужели мы позволим Гектору перебить сегодня всех греков?
Богиня войны подняла на неё полные слёз глаза и срывающимся голосом ответила:
- Это не Гектор, это всё мой папа. Он меня ненавидит. А я для него жизни не щадила, всё для него делала. Он меня заставил помогать этому недоумку Гераклу. Я ему помогала-помогала, а он на Гебе женился. Да мне всё равно, на ком он женился! Пусть на ком хочет, на том и женится!!! Но почему именно на Гебе?! Она же такая дура!
Гера хладнокровно выслушала эту печальную тираду и сказала:
- Там на улице кони ждут. Убьём Гектора - Зевс ничего не успеет сделать.
- Да-да, конечно, - пробормотала Афина, глотая сопли. - Иди, я сейчас выйду.
Когда Гера ушла, она поспешно сбросила платье с цветочками и облачилась в доспехи.
Для богов расстояние от Олимпа до Трои было совсем незначительным, они вполне могли преодолеть его пешком, Афина всегда так и делала, но царицы, как известно, пешком не ходят, и Гера, решившись самостоятельно вмешаться в ход битвы, отправилась в бой на колеснице.
Афина стегнула коней, и они помчались по небу, выбивая копытами хлопья тумана из облаков.
Впереди уже замаячили башни Трои, когда богини увидели стоящую на обочине облака с вытянутой рукой фигуру. Это был Гермес.
- Проскакать мимо? - спросила Афина.
- Останови. Узнаем, что ему надо.
Колесница резко остановилась. Гермес облокотился на её бортик и игривым тоном сказал:
- Привет, девчонки! До Тартара не подбросите? Вы же, как я понимаю, именно туда намылились.
- Спалились! - сквозь зубы прошипела Афина.
- Ага! - Гермес кивнул. - Кстати, Кроныч велел вам передать, чтобы вы коней не очень-то гнали. В Тартаре вовсе не так весело, как вы, очевидно, себе вообразили.
- Нам не по пути! - резко ответила царица богов. - Сам отправляйся в Тартар! Пешком!
- Да мне не к спеху, девчонки! - весело ответил Гермес.
Он подпрыгнул, захлопал крыльями на сандалиях и, изобразив в воздухе антраша, исчез. Колесница развернулась, и унылые богини отправились домой.
А Гермес соскользнул с облака обратно на Гаргар и уселся, скрестив ноги, у походного трона Зевса.
- Ну как? - спросил, не поворачивая головы, громовержец.
- Передал. Поехали обратно.
Зевс вздохнул:
- Мало она у меня ремня получала. Ох мало!
- Кто?
- Афина, конечно, не Гера же. Гера всегда такая была, её не переделаешь, а Афину я распустил. Взрослая она родилась, то есть вроде бы поздно уже воспитывать.
Когда солнце закатилось, Зевс с Гермесом вернулись на Олимп. Первое, что они увидели, - сидящие на ступенях дворца Зевса его жена и дочь. Обе выглядели так, что художник мог бы с них писать аллегорию мрачности.
- Что пригорюнились? - спросил их громовержец. - Вам радоваться надо. Ведь если бы вы сегодня помогли грекам, то обратно на Олимп уже бы не вернулись.
Афина отвернулась и промолчала, ответила Гера:
- Кому ты это рассказываешь?! Я ли тебя не знаю? Мы не собирались воевать - мы только хотели спасти хоть кого-нибудь из греков, которые целый день гибли только ради твоего самодурства.
- Гибли, - кивнул Зевс. - Целый день гибли. И завтра можешь посмотреть, как они целый день будут гибнуть. И ничем ты им не поможешь, потому что я так решил. И нечего так на меня глазами сверкать. Ты хоть иссверкайся вся, хоть до Тартара от злости дойди - ничего ты этим не изменишь и никакого впечатления на меня не произведёшь.
День закончился поражением греков. Троянцы загнали их за ров и стены, защищавшие лагерь. Гектор распорядился не возвращаться на ночь в город, а оставаться на месте и жечь огни, следя, чтобы греки ночью не спустили на воду корабли и не сбежали домой.
Гектор был, конечно, выдающийся воин. Но не стратег. Из него получился бы плохой царь. Если бы он отбросил эмоции и возбуждение, охватившее его в успешной битве, то понял бы, что надо не мешать грекам уплыть, а, наоборот, помочь им спустить корабли на воду, оттолкнуть их от берега и помахать вслед платочком. Ведь троянцам надо было спасти свою землю от нашествия, а не уничтожить всех врагов.
Но Гектор этого не понимал. Ослеплённый удачей, которую ему принесла поддержка Зевса, он вообразил, что теперь с помощью громовержца достигнет всего, чего пожелает. Он думал, что Зевс помогает ему потому, что троянцы много молились, приносили богатые жертвы, потому, что они благочестивы, а их дело правое. Он думал, что теперь Зевс должен помогать ему и дальше. Обычное заблуждение смертных. Единственное, что они могут знать о богах, это то, что боги никому из них ничего не должны.
Гектор не знал ни о сложном многоходовом плане громовержца, ни о его разговоре с Фетидой, ни о его взаимоотношениях с женой и дочкой. Не зная этого, видя только, что Зевс помогал Трое один день, Гектор всё же думал, что может предсказать действия властелина богов завтра или послезавтра. Безумец сам вынес себе приговор.
Никогда нельзя полагаться на милость сильных мира сего. Мы для них слишком мало значим - их не интересуют наши планы, а их планы нам неизвестны.
Делегация
Вопреки обычаю, Агамемнон созвал совещание штаба тихо, почти секретно. Глашатаи не бегали по лагерю, громко сообщая всем о предстоящем собрании, а подходили к каждому члену военного совета и тихо приглашали к командиру.
События прошедшего дня лишили душевного равновесия даже самых мужественных героев. Все были мрачны, но хуже всех выглядел Агамемнон. Не сдерживая слёз, он говорил:
- Друзья мои! Я предан! Меня опять обманул этот старый хрыч, имя которого я тут даже не хочу называть. Он посылал мне знамения и вещие сны, обнадёживал, обещал, и что теперь? Не знаю уж, какую жертву Гектор с Приамом ему принесли, но теперь этот гад помогает троянцам, а нам только и остаётся, что бежать отсюда, надеясь лишь на то, чтобы сохранить свои жизни. Надо уходить. Нам Трою не взять.
Воцарилась гнетущая тишина. Некоторое время ораторский жезл пролежал без внимания. Наконец его взял Диомед.
- Ну, раз никто ответить не хочет, скажу я. Ты, Атреич, недавно шутил по поводу моей смелости и сравнивал меня с сушёным сверчком. Ну, я тогда тоже пошучу: Зевс тебя действительно недолюбливает, если, дав корону, не дал того, на чём её носят. Иначе не стал бы ты нам делать таких предложений. Ты что, действительно думаешь, что мы сейчас побежим из Трои и станем посмешищем для всего мира? Тебя никто не держит. Беги, если тебе охота. А мы все останемся и будем воевать, пока не разгромим врагов. Я, по крайней мере, останусь. Даже если все греки окажутся такими же трусами, как ты, я со своими аргивянами останусь здесь и сумею защитить честь Эллады.
Присутствовавшие зашушукались, удивляясь дерзости Диомеда. Агамемнон чуть было не вспылил, но вовремя вспомнил, к чему приводят эти вспышки, и сдержался.
Слово взял Нестор. Как обычно, хорошенько прокашлявшись, он сказал:
- Ты, Диомед Тидеевич, воин славный, герой всеми уважаемый, в бою тебе равных нет и умён не по летам, потому и в совете даже самые почтенные люди к твоим словам прислушиваются, и никто тебе никогда не заметит, что Агамемнон твой командир и в отцы тебе годится. Никому и в голову не придёт указывать тебе, что яйца курицу не учат, что молоко у тебя на губах ещё не обсохло, что время вспоминать прежние обиды ты выбрал совсем не подходящее. Всё ты хорошо сказал и правильно, но если бы ты ещё и дело сказал, то вообще цены твоим словам не было бы. Так что уж позволь и мне, старику, от себя добавить и мысль твою разумную до конца довести. Ты, Агамемнон Атреевич, полководец выдающийся и царь великий. Всем тебя Зевс Кронович в жизни наделил: и умом государственным, и властью огромной - ни у кого ещё такого войска под началом не было, и знамениями, и снами вещими он тебя балует как никого другого из смертных. Одна вот только у тебя беда: вспыльчив очень, а как вспылишь, меры в своём гневе не знаешь. Зря ты героя нашего, Ахилла Пелеевича, обидел. Он ведь из всех воинов самый выдающийся. И мать у него богиня, связи у неё на Олимпе, не то что у нас. Вот и гневаются на тебя теперь боги, и Ахилл обижается. Помириться бы тебе с ним. У него характер крутой, легко он обиду не забудет, так что отбросил бы ты свою царскую гордость и попросил прощения и дал бы ему подарки ценные ради общего дела.
Вежливая речь Нестора была Агамемнону так же неприятна, как и грубые слова Диомеда, но не признать правоты обоих он не мог. Сейчас, когда гнев не застил ему разум, он мог рассуждать вполне здраво и понимал, что, как ни велико его войско, как ни много славных героев состоят под его началом, его успех целиком зависит от маменькиного сынка Ахилла и от папенькиной дочки Афины. Ради общего дела приходилось с этим мириться. Агамемнон, насколько мог, отбросил царскую гордость, смиренно склонил голову и ответил:
- И не говори, Нелеевич. Не знаю уж теперь, что на меня нашло. Видать, действительно блат есть на Олимпе у Ахилла и его мамаши. Вот он и отыгрался. Ладно, я готов извиниться. Дам ему золото, треножники новые, коней, что мне на скачках уже немало призов принесли, верну ему его пленницу, к которой я, кстати, ни разу не притронулся, и ещё семь таких же красавиц добавлю. А после победы отдам ему столько троянского добра, сколько его корабль сможет увезти. И двадцать троянок любых, какие ему самому понравятся, кроме только Елены Прекрасной. А когда домой вернёмся, выдам за него любую свою дочь - у меня их ещё три или четыре осталось, и дам в приданое семь городов, и сделаю своим наследником. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы он перестал на меня злиться? Я готов пойти ему навстречу, пусть уж и он мне навстречу пойдёт. Я ведь всё-таки старше и по возрасту, и по званию.
- Да, - задумчиво сказал Нестор, - в жадности тебя после этого никто не упрекнёт. Пусть Ахиллу теперь сообщат твои предложения те, кого он сам особенно почитает. Вот Одиссей Лаэртович и Аякс Теламонович - они его друзья, он с ними завсегда советовался. И Феникс Аминторович - воспитатель его и учитель. Феникса Ахилл обязательно послушает.
Выбор Нестора собрание дружно одобрило, и старик подробнейшим образом проинструктировал делегатов. Он наговорил им столько советов, что под конец исчерпал весь свой запас слов и объяснялся с помощью жестов и подмигивания.
Обременённые инструкциями и советами делегаты отправились к Ахиллу.
Чем ближе они подходили к его палатке, тем громче слышались леденящие душу звон и завывания.
Слава греческого войска Ахилл производил совсем не героическое впечатление. В своей большой, обложенной пёстрыми коврами, обвешанной зеркалами, обставленной золотыми светильниками и мягкими креслами палатке он лежал на кровати в позе, изображающей печаль и тоску, и предавался грусти, задумчиво бренча на трофейной, очень дорогой и красивой, но совершенно не настроенной форминге и распевая романсы собственного сочинения. До прихода гостей единственным слушателем был Патрокл - лучший друг Ахилла, настолько преданный, что не оставил его, даже когда он играл на лире.
Увидев вошедших делегатов, славный герой перестал терзать ни в чём не повинный инструмент и изобразил на лице одновременно страдальческую и милостивую улыбку. Он действительно был рад новым свидетелям своей печали.
- Проходите, друзья! - сказал он. - Я знаю, что вы пришли не для того, чтобы поддержать меня в трудный час моей жизни. Знаю, кто и зачем вас прислал. Но даже в таком качестве я рад вас видеть.
Эта речь явно была подготовлена заранее, обычно Ахилл выражался проще. Конечно, он ждал, что к нему придут, и ждал с нетерпением. Он, хоть и обещал немедля отправиться домой, специально остался, чтобы дождаться этого момента, и теперь наступали самые счастливые минуты его жизни: минуты, когда обидчик приполз к обиженному на брюхе. Многие мечтают об этом, но очень немногим удаётся до этого дожить. И хорошо, что не удаётся, ведь очень трудно повести себя в такой ситуации достойно, сохранить после этого уважение окружающих и не дать поводов для насмешек, презрения и мести.
Ахилл хотел растянуть минуты своего торжества как можно дольше, поэтому он не стал сразу говорить о деле и велел Патроклу принести вина и приготовить хороший ужин. Делегаты уже поужинали, и им было сейчас не до выпивки, но от гостеприимного предложения Ахилла они не отказались.
Лишь когда жареное мясо уже было разложено по тарелкам, а вино разлито по кубкам, делегаты перемигнулись, и Одиссей заговорил:
- Спасибо за угощение, но мы, как ты уже понял, пришли не за этим. Троянцы стоят под самыми стенами нашего лагеря. Гектор как с цепи сорвался, и, похоже, Зевс ему помогает. Ждёт не дождётся утра, чтобы пожечь наши корабли и всех перебить. Ты мог бы нас спасти, если бы решил вернуться в строй. Иначе ты пожалеешь, когда будет уже поздно. Не этому тебя учил твой отец. Он не был таким великим героем, как ты, но он никогда не бросал товарищей в беде. Агамемнон просит у тебя прощения. Он готов загладить свою вину.
Одиссей в точности перечислил все те дары, которые обещал Агамемнон. Пока он говорил, Ахилл как мог изображал на лице равнодушие. Когда же пришло время отвечать, он заговорил с уже не скрываемым торжеством:
- Скажу сразу откровенно и прямо, чтобы этот разговор бесполезно не затягивать. Раньше надо было об этом думать. Где вы все были, когда эта сволочь надо мной постоянно издевалась? Кто больше всех в нашем войске трудился для славы Атреевичей, кто за ихних жён себе анус больше всех рвал, кто ночи не спал, а все дни проводил в битвах? Я за это время штук двадцать городов захватил. Мне кто-нибудь сказал за это спасибо? Кто всё время в лагерь с горами трофеев возвращался, будто птичка к птенцам с червяком в клюве? И каждый раз вместо благодарности получал истерики и скандалы. Агамемнон всё себе забирал и раздавал своим дружкам, а мне только то, что ему казалось лишним. И всякий раз сцены мне устраивал, я-де без приказа на варваров напал. Так что ж он приказов таких не отдавал?! Мы сюда воевать пришли или в лагере как идиоты торчать? Сам он хоть раз какой-нибудь город захватил? Только и умеет, что на других наезжать. А теперь уже до того обнаглел, что пленниц у меня отнимать начал. А ведь мы все из-за чего сюда пришли? Потому что кто-то у его братца жену увёл. Выходит, только у Атреевичей жён уводить нельзя? Мужской гордости ни у кого, кроме них, тут нет? Я, может быть, эту, - тут Ахилл на мгновение задумался, обнаружив, что не знает имя пленницы, которую забрал себе Агамемнон. Вроде она говорила, что её отца зовут Брисом, а как её саму зовут, он не спросил, - которая дочка Бриса - я её, может, больше жизни любил, как если бы она мне жена была. А он её забрал и теперь, небось, с ней развлекается. Думает, я её обратно возьму? Пусть дурака ищет! Достало! Хватит! Считаете, что я воюю неправильно, так я вообще никак воевать не буду. Вы и так справляетесь. Стену, я видел, вчера построили. Думаете, она Гектора остановит? Мечтать не вредно! Теперь-то он вам покажет! Это пока я за вас воевал, он из города носу высунуть не решался, а теперь-то он уж развернётся. Я ему больше не враг. Моя служба закончилась. Завтра сажусь на корабль и уплываю к себе домой. И вам то же самое советую сделать, если у вас ещё гордость осталась. Агамемнону всё равно надо над кем-то издеваться. Не будет меня - над вами станет. Я ведь не для себя стараюсь, я не только свою честь защищаю, но и вашу - вы-то сами трусите ему поперёк говорить. Вот он вас ко мне и послал. Сам-то побоялся мне в глаза посмотреть. Хвост поджал, заскулил, как собака побитая. Купить меня захотел. Но я у него ничего не возьму, так и передайте. Хоть он мне все сокровища мира предложит! Никогда больше с ним никаких дел иметь не буду. Всё! Его для меня не существует. Раз он меня оскорбил, обобрал - второго раза не будет. И дочери его мне не надо. Один раз он уже называл меня женихом своей дочки - использовал меня, гад, как приманку, до сих пор вздрагиваю, как вспомню, в какое он меня тогда положение поставил. Пусть бы его дочери хоть красивей Афродиты и умней Афины были - даром не надо, пусть других желающих ищет, кто знатнее и послушнее. Мне мой папа дома какую угодно невесту найдёт, за меня пойдёт всякая. И заживу, наконец, как человек. И не надо мне никаких троянских сокровищ. Да и откуда там сокровища после нашей-то осады - они всё проели уже давно! Сокровища дело наживное, можно и без них прожить, а вот если помру, то никакие сокровища мне не понадобятся. Мне мама с самого начала говорила, что убьют меня здесь, а если вернусь, то доживу до старости. Короче, езжайте-ка и вы тоже по домам. Сами видите: Трою вам не взять - ей сам Зевс помогает. Я-то, по крайней мере, завтра уплыву. И Феникс вот тоже. Кстати, Феникс, оставайся у меня ночевать, чтобы тебе завтра корабль не пропустить. Или ты не хочешь со мной домой ехать?
- Что ты, сынок! - ответил старый Феникс. - Если ты уедешь, как же я без тебя один тут останусь?! Нет, сынок...
При слове "сынок" на глазах у Феникса выступили слёзы. Ахилл действительно был для него почти сыном. Своих детей у Феникса быть не могло. Когда он был ещё молод и жил с родителями, его отец стал слишком много внимания уделять юной невольнице, и мать уговорила Феникса соблазнить девушку, чтобы она предпочла его старому отцу. Феникс сделал это, и оскорблённый отец наложил на него проклятье - Феникс стал бесплодным. Он не решился поднять руку на отца, но и жить с ним вместе после этого больше не мог. Ночью он сбежал из дома и пришёл просить защиты к Пелею, который тогда ещё не был отцом Ахилла. Пелей принял его у себя, дал ему землю и оказывал всяческое покровительство. Позже, когда родился Ахилл, а Фетида ушла от Пелея, Феникс взял на себя заботу о маленьком царевиче и относился к нему, как если бы это был его сын. Последовал он за Ахиллом и к Трое. И сейчас ему больно было видеть, как его воспитанник, самый любимый в его жизни человек ведёт себя как капризная примадонна. Это был позор не только для Ахилла, но и для Феникса, так его воспитавшего.
- Нет, сынок, - продолжил он, - куда ж я без тебя. Только и ты подумай ещё раз. Даже богов можно умилостивить молитвами и подношениями. Кто других прощает, тех и боги простят, если они в чём-нибудь провинятся. А тех, кто не прощает, обиды всю жизнь будут преследовать. Если бы Агамемнон не извинялся и не предлагал тебе подарков, я бы слова не сказал, но он ведь просит прощения. Выйди на бой вместе со своими товарищами - они как бога тебя почтут.
В ответ Ахилл только презрительно усмехнулся.
- На что мне это? - ответил он. - Зевс меня ценит, а другого почитания мне не нужно.
"Почитанья другого не нужно", - повторил он, проводя ладонью по струнам, и на мгновенье задумался над тем, как эти слова можно вставить в новый романс, но, не придумав, продолжил, обращаясь к Фениксу:
- Ты сюда не для того приехал, чтобы Агамемнона передо мной защищать. Не видишь, что ли, я на него злюсь. Если ты мне друг, ты его ругать должен. А будешь его хвалить - поссоримся. Короче, ложись спать - утро вечера мудренее. И вам, друзья, спокойной ночи. Передайте Агамемнону, куда я его послал.
Он дал Патроклу знак постелить кровать Фениксу, давая остальным понять, что разговор окончен.
- Пошли, Одиссей, - сказал Аякс, поднимаясь. - Мы здесь только время теряем. От нас ждут ответа - скажем товарищам, что человек, которого мы уважали и считали другом, оказался просто мелочной дрянью. Даже убийц люди прощают, если они искупили свою вину. А этот из-за одной бабы, которую он даже по имени не знает, на говно изошёлся, когда ему семь баб взамен предлагают и ещё до хрена всего! Вот чего стоит его дружба!
Ахилл бросил на него быстрый взгляд и ответил:
- Я на тебя, Аякс, не обижаюсь. Понимаю, что ты говоришь от чистого сердца. Но тут речь идёт о моей чести, а в таких делах я никому не уступлю. Так что передайте Агамемнону: с Гектором я воевать не буду, пока он не доберётся до моих кораблей. Если доберётся, то огребёт, а всё остальное меня не касается.
Делегаты выплеснули из бокалов остатки вина и, не попрощавшись, вышли.
А Ахилл и его товарищи, позвав жриц Афродиты, легли спать. Несмотря на неласковые слова товарищей, он был счастлив и верил, что Зевс и дальше будет его во всём поддерживать. Наивный смертный! Что он знал о Зевсе и об его планах?!
Собравшиеся у Агамемнона командиры не расходились, ожидая возвращения делегатов.
- Ну?! - взволнованно спросил Агамемнон, как только они появились.
Одиссей только помотал головой.
Молчание прервал Диомед:
- Не надо было ему ничего предлагать. Он теперь только ещё больше о себе вообразил. А нам что? Уезжает он или остаётся, будет завтра воевать или не будет - его дело. Выпьем на сон грядущий - и на боковую. Завтра нам много чего предстоит.
Все одобрили предложение Диомеда и, опорожнив свои кубки, отправились спать.
Лазутчики
Греческие командиры отправились спать, но сон не шёл.
Агамемнон некоторое время ворочался, стараясь заставить себя уснуть, но так ничего и не добился. Он встал, оделся, вышел на стену и посмотрел на троянский лагерь. Море огней заливало равнину вокруг греческих позиций. Враги жгли костры, до ушей Агамемнона доносились шум и песни. В греческом лагере было темно и тихо.
Глядя на всё это, Агамемнон готов был рвать на себе волосы от досады. "Надо что-то делать!" - думал он, но ничего определённого ему в голову не приходило.
"Надо поговорить с Нестором. Может, он что присоветует", - решил наконец микенский царь и направился к палатке Нестора.
Ещё спускаясь со стены, он разглядел в темноте силуэт своего брата. Менелаю тоже было не заснуть, он хотел поговорить с Агамемноном, но, не застав в палатке, увидел его стоящим на валу и пошёл туда.
- Не спится, брат? - сказал он. - Я тоже всю ночь думал. Как считаешь, может, нам лазутчика к троянцам послать? Дело, правда, опасное - не всякий решится.
- Обсудить надо, - ответил Агамемнон. - Не нравится мне Гектор сегодня. Вроде бы не бог, и родители у него обычные люди, а такое творил, будто весь Олимп с Зевсом во главе на него работает. Давай разделимся. Я пойду будить командиров на той стороне лагеря, где Нестор стоит, а ты пойдёшь в сторону Аякса. Буди командиров, зови на совет. Только будь повежливее: обращайся к каждому по отчеству, говори, что это моя просьба. Я думаю, сейчас просьбу послушают скорее, чем приказ.
- Хорошо. Мне их сюда привести?
- Пожалуй, лучше там останьтесь. Я к вам приду, а то ещё разминёмся в темноте.
Они разошлись в разные стороны, и Агамемнон прямиком направился к стоянке Нестора. Тот спал не в палатке, его кровать была постелена под открытым небом. Агамемнон подошёл к ней, аккуратно ступая, стараясь не наткнуться на что-нибудь. Склонившись над стариком, он почувствовал остриё меча, приставленное к шее. Послышалось знакомое покашливание, и голос Нестора сказал из темноты:
- Кто такой? Чего тебе от меня надо?
- Спокойно, Нелеич! Это же я, - ответил Агамемнон, поднимая руки.
- А, это ты, Агамемнон Атреевич! - успокоившись, отозвался старик и убрал меч. - Что, бессонница замучила?
- И не говори, Нелеич. Ни сна, ни покоя. Совсем извёлся, о наших напастях думая. Ты, я вижу, тоже не спишь. Вставай, что ли. Пойдём караулы проверим. Там же твой сын сегодня командует. Боюсь, нападут в темноте троянцы, а часовые спят.
- Ты, Агамемнон Атреевич, Гектора-то не переоценивай. Не всё коту масленица. Вот бросит наш Ахилл Пелеевич обижаться, так сразу дело на другую сторону и обернётся. Что ты сам-то всё заботишься? А братец твой где? Это ж ему больше всех заботиться нужно - у него ведь жену увели, не у тебя. Ты уж на меня не сердись, что прямо тебе скажу: распустил ты своего брата. Ты вот о деле печёшься, а он в это время без задних ног дрыхнет. Нехорошо.
- Менелая, конечно, есть за что поругать, - возразил Агамемнон. - Раздолбай он, это не скрою, и безынициативный обычно, всё от меня команды ждёт, но сегодня он сам первый проснулся и сейчас на том конце лагеря совет собирает.
- Ну, тогда ладно, - ответил Нестор, одеваясь.
Пока Агамемнон будил Одиссея, Нестор застал Диомеда мирно спящим на бычьей шкуре рядом со своей палаткой.
- Ну ты и неугомонный, старик! - сказал он, когда Нестор растолкал его. - Неужели кроме тебя меня разбудить было некому?
- Ты, Диомед Тидеевич, правильно всё говоришь. Есть кому. Только время сейчас такое, что всем потрудиться надо. Наша судьба сейчас на лезвии бритвы висит. Вставай вот, раз молодой, и иди других командиров будить.
Все вместе направились к воротам лагеря. Убедились, что караульные не спят, и, объявив им благодарность, вышли за стену, перешли ров и, найдя свободную от трупов полянку, уселись в круг и стали обсуждать сложившееся положение.
Первым заговорил Нестор:
- Друзья командиры, раз уж мы тут с вами в такое время собрались, послушайте, как в таких случаях мы, старики, на войне поступали. Время сейчас тёмное, враги, небось, отдыхать легли. Смелости в них после сегодняшнего много, так что они не стерегутся. Напились, небось, и дрыхнут на радостях. Самое время сейчас кого-нибудь в разведку отправить: разговоры подслушать, узнать, что они дальше делать собираются, языка, может быть, взять. Дело это, конечно, опасное, но и слава тому бойцу была бы немалая. И награда высокая. Если у кого боец в отряде подходящий имеется, то пусть скажет. Мы бы тому бойцу, если ценные сведения принесёт, и звание очередное присвоили, и ценными подарками наградили: по овце с ягнёнком от каждого командира. Ну, командиры, кого на такое дело предложите?
Некоторое время герои молчали. Наконец заговорил Диомед:
- Да чего уж там! Я сам в разведку пойду. Но только если со мной ещё кто-нибудь вызовется. Вдвоём и погибать веселее, и рук больше, и ног, а главное, две головы быстрее соображают, чем одна.
Менелай, который уже и сам предлагал послать к троянцам лазутчика, тут же вскочил, но сидевший рядом Агамемнон резко схватил его за плечо и усадил обратно. Впрочем, недостатка в добровольцах не оказалось. Почти все присутствовавшие тут же вызвались идти в разведку с Диомедом.
- Жребий бросать не будем, - сказал Агамемнон. - Раз уж Диомед первый себя предложил, то пусть он сам и выбирает, с кем ему идти. Только, Тидеевич, будь добр, выбери того, от кого в бою будет наибольшая польза, без всякого лицеприятия. Не бойся никого обидеть, не смотри на происхождение, звания и прочие небоевые качества. Сейчас не время для вежливости и чинопочитания.
Говоря это, он даже немного продвинулся вперёд, как бы ненароком заслоняя брата.
- Ну, если уж самому выбирать, - ответил Диомед, - то куда ж мне без Одиссея! С его изобретательностью мы и огонь и воду пройдём. Ему и Афина помогает.
- Ладно меня хвалить, - перебил его Одиссей, поднимаясь. - Это все и так знают. Рассвет уже скоро. Идти надо.
Поскольку оружие у всех осталось в лагере, лазутчики получили шлемы и копья у стражей ворот и отправились в путь.
Они прошли совсем немного, как справа от них раздался какой-то шум. Лазутчики остановились и присмотрелись. "Цапля", - прошептал Одиссей. Всмотревшись в темноту, Диомед действительно разглядел какую-то тень. Услышав, что Одиссей тихо молится Афине, на всякий случай помолился ей и Диомед. Цапля громко закричала и захлопала крыльями, давая лазутчикам добрый знак.
Приблизившись к троянскому лагерю, герои залегли и поползли, прячась за трупами.
Вскоре они заметили при тусклом свете луны человека, бодро идущего, помахивая копьём, в сторону греческой стены. Не сговариваясь, лазутчики пропустили его мимо себя и, развернувшись, двинулись вслед за ним.
Сначала они шли пригибаясь и прячась, а после, когда расстояние до греческого лагеря стало меньше, чем до троянского, погнались открыто. Только тут троянец заметил их. На короткое время он остановился, думая, что его догоняют товарищи, чтобы что-то ему сказать, но, увидев врагов, припустился со всех ног. С перепугу он даже не сообразил, что бежит прямо в руки к врагам - путь к своим ему отрезали Одиссей и Диомед.
Так бы он и бежал, пока не наткнулся на греческую стражу, если бы Диомед, боясь, что его пленник и вся слава достанутся другим, не крикнул: "Стой! Убью!" - и не кинул в сторону убегающего копьё. Тот мгновенно остановился. Копьё воткнулось в землю, пролетев над его правым плечом. Когда лазутчики к нему подбежали, он весь дрожал и стучал зубами от страха.
- Не убивайте! - взмолился он. - Я Долон, сын глашатая Эвмеда. Он за меня какой захотите выкуп даст. Я у него единственный сын.
- Спокойно! - ответил Одиссей. - Не думай о смерти. Говори нам правду. Что ты здесь делаешь? Кто тебя и зачем послал?
- Я не виноват! Не по своей воле! Меня Гектор заставил. Он мне коней Ахилла обещал подарить, если я разведаю, как вы стережёте свой лагерь.
Одиссей ухмыльнулся:
- Губа у тебя, я вижу, не дура. Коней Ахилла! Не простые это кони. Божественной породы. С ними никто, кроме хозяина, сладить не может. Говори теперь правду: где Гектор, где хранится оружие, где стоят кони, как охраняется лагерь, когда собираетесь на нас нападать?
- Конечно, я скажу правду, - быстро заговорил Долон. - Гектор совещается с другими командирами там, у памятника Илу. Постов мало. Не спят лишь те, кто за огнём в кострах следит, и те, кто сам не хочет. Да и то только троянцы - союзникам вообще всё равно, у них же в городе ни жён, ни детей нет.
- Понятно, - сказал Одиссей. - А что, союзники с троянцами одним лагерем стоят или отдельно?
- Отдельно. У каждых свой лагерь. Если вы ищете, где проще проникнуть, идите вон туда. Там с краю остановились фракийцы. Они совсем недавно к нам присоединились и никого не знают - они, если и не спят, за своих вас примут. Там и их царь Рез со своими конями. Эх, видели бы вы его коней! - При этих словах Долон даже перестал дрожать. - Белые как снег, быстрые как ветер. И колесница вся в золоте, в серебре. А доспехи у царя такие, что богу впору носить. Вы сами пойдите и убедитесь. Меня свяжите и здесь оставьте. Потом спасибо мне скажете.
- Мы тебе прямо сейчас спасибо скажем, - ответил Диомед, доставая нож, - и заодно попрощаемся. Приятно было поговорить.
- Но вы же обещали... - начал было Долон.
- Ничего мы тебе не обещали, - ответил Диомед и перерезал ему горло.
- Завтра надо будет принести его доспехи в жертву Афине, - сказал Одиссей. - Если, конечно, она нам сегодня поможет пробраться во фракийский лагерь.
Крик цапли в темноте был ответом на эти слова.
Одиссей пометил место, и лазутчики снова направились к стану троянцев.
Фракийский лагерь они обнаружили точно там, где его указал Долон. Его действительно никто не охранял. Воины спали на разложенных на земле подстилках. Рядом с ними аккуратными рядами лежали доспехи. Царь Рез спал посередине, возле него стояли привязанные к колеснице его знаменитые кони.
Диомед, стараясь не производить шума, стал резать спящих. Одиссей оттаскивал мёртвые тела в стороны, расчищая путь коням. Он опасался, что ещё не привыкшие к войне кони побоятся идти прямо по трупам. Так, зарезав дюжину фракийцев, Диомед добрался до царя, который на сегодня стал его последней жертвой.
Одиссей отвязал коней и вывел из лагеря, погоняя своим луком: взять с колесницы бич он не сообразил. Диомед стоял, думая, стоит ли ему продолжить резать фракийцев или лучше вытащить из лагеря царскую колесницу.
"Уходить надо!" - послышался шёпот. Диомед и Одиссей одновременно резко обернулись, схватившись за ножи. Рядом стояла всё та же самая цапля.
"Только тебя нам тут не хватало!" - подумал Диомед.
- Мне тоже так показалось, - польщённо ответила цапля.
"Говорящая цапля!" - подумали оба лазутчика.
- Да нет, это такая маскировка, - сказала цапля. - Мы же в разведке. Скажите, меня не узнать! Я сначала думала совой обернуться, но так бы все сразу догадались.
- Спасибо за помощь, - нашёлся Одиссей. - Мы тебе завтра жертвы принесём.
Цапля Афина изобразила что-то вроде книксена.
- Уходить надо, - повторила она, - а то другие боги нас тут заметят. Папа сильно заругается, если узнает, что я вам помогала.
Лазутчики вскочили на коней и поскакали к лагерю10.
Предостережение Афины было не напрасным. Не прошло и минуты, как Аполлон пинками разбудил оставшихся в живых фракийцев. "Тревога!" - понеслось по троянским станам. Но было уже поздно. Лазутчики даже успели подобрать на обратном пути труп Долона.
Греческие командиры, ожидавшие возвращения героев, не долго гадали, кто это к ним скачет. Радость встречи тут же сменилась восторгом от вида чудесных коней Реза. Быстро рассказав о своих приключениях, Диомед пошёл привязывать коней, а Одиссей отнёс труп Долона к своей палатке, чтобы подготовить жертвоприношение Афине.
Вскоре Диомед подошёл к палатке Одиссея и, заглянув туда, увидел царя Итаки, что-то пишущего при свете лампады.
- Чего это ты? - удивился Диомед.
- Да так, стихотворение сочиняю, - ответил Одиссей, поспешно прикрывая рукой свои записи.
- Да ты что?! Не знал, что ты поэт.
- Я и сам не ожидал. Ко мне сейчас муза внезапно пришла.
- Интересно. Дашь почитать?
Одиссей замялся:
- Нет, это очень личное.
- Письмо Пенелопе?
- Ну да. Что-то вроде этого.
- Понятно. Я сейчас купаться иду. Пошли освежимся.
- Иди, я сейчас допишу и к тебе присоединюсь.
Искупавшись и приняв ванну, герои присоединились к остальным командирам и пировали с ними до самого утра.
Подвиги Агамемнона
Чуть только рассвело, в лагерь греков с неба спустилась богиня раздора Эрида. Забравшись на корабль Одиссея, стоявший в самой середине, она набрала полную грудь воздуха и на всю округу заорала: "Подъём!"
Её голос долетел аж до Олимпа. Сам собой засветился экран ясновизора, и на нём крупным планом появилось лицо Агамемнона, призывающего воинов готовиться к бою. Он выглядел очень браво и бодро, хоть и не спал всю ночь. Удачная ночная разведка воодушевила его, он снова поверил в то, что боги на его стороне, рвался в бой и надеялся на успех.
С экрана грянули совместно сочинённые Герой и Афиной фанфары, которые разбудили богов, ещё не проснувшихся от божественного вопля из греческого лагеря.
Боги собирались у ясновизора. Лично участвовать в сегодняшней битве Зевс разрешил только Эриде, да и то лишь потому, что стервозная богиня точно никому не будет помогать. Все были недовольны этим решением. Ворчали, что Зевсу тогда уж и самому не следовало бы вмешиваться в войну. Никто не мог предсказать, кому Зевс отдаст победу, но все сходились на том, что он ведёт себя неспортивно.
Властелина богов эти разговоры не беспокоили. Он водрузился на трон, стоявший на самой высокой вершине Олимпа, и оттуда наблюдал за подготовкой к бою. Рядом не было никого. Никто не мог даже попытаться угадать или прочесть его мысли. Даже Гермес был сегодня не с ним, а вместе с остальными обитателями Олимпа, в толпе богов, располагавшихся перед ясновизором.
Они приветствовали друг друга, коротко переговаривались, садились на заранее подготовленные скамьи, стараясь занять места получше. Геба и Ганимед разносили нектар. Посейдон, усаживаясь перед экраном, вздохнул и мечтательно произнёс: "Эх, сюда бы гекатомбу!" Вздох подхватили многие боги, но тему никто не поддержал.
Пока на Олимпе обсуждали предстоящий бой, делали прогнозы и ставки, Агамемнон надевал свои лучшие доспехи, присланные ему с Кипра. Даже до этого далёкого острова дошли слухи о великом походе греков против Трои, и царь Кинир прислал греческому вождю это уникальное произведение искусства. На плечо Агамемнон надел расшитую золотом перевязь, на которой висел в серебряных ножнах меч с золотой рукоятью. Щит предводителя греков, украшенный головой Горгоны, мог бы сравниться с эгидой Зевса в своём совершенстве. Конская грива устрашающе покачивалась на гребне шлема. Два копья в его руках сверкали своими медными наконечниками. Всё это было на крупном плане, который под звуки фанфар видели на экране олимпийские боги.
Кровавая роса выпала в это утро на поле брани, предвещая богам интересное и впечатляющее зрелище.
Троянцы строились на возвышенности напротив греков, с позиций которых хорошо было видно, как зловеще сверкает щит Гектора.
Под радостный визг Эриды оба войска устремились в битву.
В первые же минуты боя грекам удалось прорвать строй противника. Агамемнон бросился в образовавшийся проход и сразил первого попавшегося на пути троянского командира. Боги зашумели, вскакивая с мест.
- Кто это? Что случилось? - спрашивали сидевшие в задних рядах.
- Это Агамемнон убил Бианора - пояснил Гермес.
- Что? Кого? Кому? - спрашивали не расслышавшие.
Гермес поднялся со своего места и заговорил громким, звонким голосом, заглушавшим общий шум:
- Итак, Агамемнон вырывается вперёд. После Бианора он втыкает копьё в лоб его вознице Оилею. Шлем не помогает. Всё смешалось в голове у Оилея. Сейчас Агамемнон нападает на колесницу сыновей Приама Иза и Антифа. Конями правит Из - это побочный сын. У Приама всего пятьдесят сыновей. Теперь уже меньше. Кстати, эти двое уже как-то попадали в плен к Ахиллу. Он их тогда вернул Приаму за выкуп, но сегодня им не так повезло. И никто из троянцев на помощь не пришёл. Стыдно смотреть.
А сейчас мы видим сыновей Антимаха, который в своё время получил взятку от Париса и советовал троянцам не возвращать Елену Менелаю. Они просят у Агамемнона пощады, но, естественно, им не на что рассчитывать. Пусть теперь благодарят своего папашу - Агамемнон взяточников не любит. Ох ты, как он порубил Гипполоха! Отцу его теперь по частям придётся собирать.
Бой между тем продолжается. Греки наступают, в пыли ничего не видно. Агамемнон опять срубил какие-то головы. Не разберу чьи.
Сейчас мы видим пустую колесницу, которая без толку носится между бойцами. Возница сегодня, очевидно, доставит коршунам больше радости, чем своей жене.
Гектора Кроныч пока не выпускает на поле. В смысле зрелищности это правильно: зрителям сложно следить сразу и за Гектором, и за Агамемноном.
Агамемнон преследует отступающих. Он уже почти дошёл до ворот противника.
Мы видим, как Гектор, сойдя с колесницы, вновь строит к бою своих воинов. Посмотрим, удастся ли им теперь отразить Агамемнона.
На экране Ифидамас - сын Антенора. Он совсем недавно женился на дочери своего воспитателя Киссея. Посмотрим, будет ли ему чем похвастаться перед женой. Агамемнон мечет в него копьё и промахивается. Ифидамас втыкает копьё Агамемнону ниже кирасы, но пояс не пробивает. Остриё копья гнётся. Агамемнон вырывает копьё из рук противника и наносит удар мечом по шее. Красивый удар. Посмотрим его ещё раз при повторе. Не повезло молодожёну. Столько подарков дал невесте - и ничего взамен не успел получить. Теперь без головы он ей, конечно, не нужен. Но посмотрите, его старший брат Коон, кажется, собирается отомстить Агамемнону. Тот его пока не видит. Мечет копьё! И протыкает руку Агамемнона. Но тот остаётся на поле. Коон пытается за ногу оттащить тело брата. Прикрывается щитом. Агамемнон атакует! Удар! И теперь у Антенора уже два безголовых сына.
Агамемнон продолжает сражаться, несмотря на травму. Нет, всё-таки не продолжает. Уходит с поля, так и не дойдя до ворот. Досадно. Нам будет его не хватать.
Ага, что я говорил! На поле выходит Гектор. Он ведёт в атаку целую рать троянцев. Вы только посмотрите, что он вытворяет! Рубит направо и налево. Так, это был сейчас Ассей, сразу за ним Автоной, Опид, Долоп, Агелай, Офелтий, Ор, Эзимн, Гиппоноой - это те, кого я знал. Рядовых бойцов называть не буду. Это просто ураган какой-то, я уже не могу дальше перечислять его жертвы. Кажется, он собирается гнать греков до самых кораблей.
Неужели никто не попытается его остановить? Может, Одиссей? Конечно, смотрите: он зовёт Диомеда, и сейчас они, видимо, попытаются вдвоём задержать Гектора. Это может у них получиться. Они бросаются на прорыв! Навстречу им мчится колесница Фимбрея. Диомед протыкает его копьём! Хороший удар, прямо в сердце. Одиссей сбрасывает возницу. Слаженная работа, приятно смотреть. Всё ближе подходят к Гектору. На ловца и зверь бежит. Кажется, нам предстоит интересное зрелище. Нет, опять им на пути попадается колесница. Это сыновья Меропа, известного предсказателя. Он их отговаривал идти на войну, посмотрим, верно ли было его предсказание. Совершенно верно. Зря они не слушали папу - теперь они его уже никогда не увидят. Молодец Диомед! Посмотрим, кого сейчас бьёт Одиссей. Гипподам. Гиперох. Отличные удары! Кажется, грекам удаётся сравнять положение. Но вот и Гектор заметил Диомеда с Одиссеем и повернул войско к ним. Диомед кидает копьё! Попадает! Нет, копьё отскакивает от шлема. Хороший шлем - подарок Аполлона. Но всё-таки Гектор контужен. Смотрите: он останавливается. Падает на колено. Сейчас Диомед к нему подбежит. Не успел! Гектор снова поднимается. Вскакивает на колесницу. Отъезжает назад, чтобы прийти в себя. Ох, как Диомед негодует! Но Гектора не преследует. Наклоняется, чтобы снять доспехи с убитого троянца.
О, смотрите: а вот и Сашка! Парис, давно мы его не видели. В бой не рвётся, прячется за могилой Ила и целится из лука. Стреляет! Мимо. Нет, кажется, всё-таки попал. Стрела вонзается в правую пятку Диомеда. С такого расстояния мог бы выстрелить и лучше. А радуется-то как! Как немного человеку надо для счастья! Он думает, что, попав в пятку, можно кого-то убить. Диомед бранится! Обзывает Париса трусом, мазилой, бабником, слабаком, девчонкой и... А вот последнее слово было лишнее. Он, конечно, на поле брани, но знает же, что боги смотрят и слушают. Выдернул стрелу. Похоже, ему всё-таки придётся уйти с поля.
Одиссей остаётся один. Думает, убегать ему или остаться. Поздно. Его уже окружили. Он хорошо держится. Ранит в плечо Дейопита. Убивает Фоона, Эннома. Херсидам получает пику в живот. Это он сейчас по земле катается.
Одиссей убивает Харона. Брат Харона, Сок, пытается что-то возразить Одиссею. Какой удар! Копьё пробивает и щит Одиссея, и доспехи, и, кажется, пронзает ему грудь. Неужели убит? Нет, только ранен. Отходит назад. Какая сила духа! Он так рявкнул на Сока, что тот испугался и побежал. Не получилось. Копьё Одиссея его догнало.
Одиссею явно нужен врач. Троянцы набрасываются. Он зовёт на помощь. К нему пробивается Аякс. Не успеет. Троянцы сейчас разорвут Одиссея как шакалы оленя. Но на всяких шакалов найдётся лев. Аякс закрывает Одиссея своим знаменитым огромным щитом. Отражает атаки троянцев. Дорикл, Пандок, Лизандр, Пираз, Пиларт. Сколько народу сразу загубил Аякс! И это не считая коней и рядовых бойцов!
Посмотрим, что сейчас делает Гектор. Вы его видите на левом фланге у реки. Вот он крушит греческие ряды между Нестором и Идоменеем.
Ой, кто-то ранит стрелой Махаона - главного греческого фельдшера. Кажется, это опять был Парис. Вот это неудача! Фельдшер сегодня нужен грекам живым. Нестор загружает доктора на колесницу и увозит в лагерь.
Гектор замечает Аякса. Направляет колесницу к нему. Как он помчался по трупам! Только брызги крови летят.
Аякс, кажется, засмущался. Стоит, коленками перебирает. На льва он уже не похож. Скорее на осла, которого дети палками гонят с поля. Он отступает. Медленно, неохотно, но уходит. Эврипил пытается пробиться к нему на помощь, но получает от Париса стрелу, скажем так, в бедро. Шурик-то наш всё лучше и лучше стреляет! Скоро он так стрелять научится, что даже и убьёт кого-нибудь. Эврипил останавливается, отступает, призывает других поддержать Аякса. Воины закрывают его щитами. Аякс уходит под их защиту. Ему нужен отдых. Мне, кажется, тоже.
Гермес отхлебнул нектара и огляделся. Трон Зевса на вершине Олимпа стоял пустой. Пока Гермес по заданию громовержца развлекал богов комментариями, тот незаметно перенёсся на свой командный пункт и оттуда руководил сражением.
Было ещё не совсем ясно, грекам он помогает или троянцам, но грекам приходилось явно хуже. Почти все их герои были ранены. Ранен был и доктор Махаон, которого мчал в лагерь Нестор.
Ахилл сидел на корме своего корабля и, время от времени потягивая вино из кубка, поглядывал на сражение и неторопливо перебирал струны форминги.
- Эй, Патрокл! - лениво прокричал он.
Патрокл вышел из палатки и подошёл к кораблю.
- Дерьмово им там приходится, - с удовлетворением сказал Ахилл. - Скоро они мне ноги целовать будут. Сходи узнай, кого это сейчас Нестор на колеснице повёз.
Патрокл удалился, а Ахилл, отложив формингу, закрыл глаза и предался мечтам. Уже сегодня они должны стать реальностью: гордый Агамемнон будет целовать ему ноги, а Ахилл презрительно оттолкнёт его, как собаку. Ради этого Ахилл до сих пор и не уплыл домой, хоть и грозился каждый день. Уж больно хотелось увидеть унижение главнокомандующего. Теперь уже ждать осталось совсем недолго.
Нестор и Махаон постояли немного на берегу, пока свежий морской ветер обсушил их взмокшие от пота хитоны. После этого они вошли в палатку Нестора и угощались там вином с лёгкими закусками, когда к ним заглянул Патрокл.
- Здравствуй, Патрокл Менетиевич! - приветливо сказал Нестор и, пожав Патроклу руку, потянул его к столу. - Заходи, присаживайся, выпей с нами. Не стой в дверях - в ногах правды нет.
- Спасибо, Нестор Нелеевич, - отвечал Патрокл, упираясь. - Не могу я с вами сидеть. Ты же знаешь, какой у Ахилла характер. Устроит скандал, если задержусь. Он мне велел только узнать, кого ты раненого на колеснице вёз. Но я уже и так вижу, что это доктор Махаон.
- Что это нашего героя вдруг стали интересовать раненые товарищи? Но, если уж он любопытствует, можешь передать ему, что почти все наши командиры ранены: Диомед Тидеевич, Одиссей Лаэртович, Агамемнон Атреевич. Это те, кого я сам видел. Но Ахилла Пелеевича это, знать, не шибко печалит. Он, значит, ждёт, когда троянцы корабли спалят, а нас перережут. Ну да боги ему судьи. Эх, был бы я сейчас так же силён, как в молодые годы бывало! Когда я элеян бил, соседей наших, за то, что они у нас скот воровали. Как я тогда их предводителя Итимонея Гипироховича копьём угостил! Его сельское войско от одного моего вида сразу разбежалось. А сколько скота я тогда от него домой пригнал! Одних овец пятьдесят стад. И волов столько же. И свиней столько же. А коз вообще никто не считал. И коней сто пятьдесят. Это если только одних кобыл считать. И при всех ещё жеребята. И это всё я один сделал. Вот я какой был по молодости. А что, приходилось. Всех моих братьев ведь Геракл убил, так вот я, значит, с малолетства был в семье за старшего. Ну, соседи-то и обрадовались, что в семье богатырей не осталось. А самым зловредным соседом у нас был царь Авгий. Большой лошадник, но неряха. Конюшни отродясь не чистил. Наша колесница тогда на скачках первый приз взяла, так он не только приза не выдал, а коней себе забрал, а возницу прогнал с позором. Думал, что у нас постоять за себя некому. Отец мой когда узнал, что я на войну собрался, так идти запретил, колесницу запер и ключ забрал. Но я всё равно на войну пошёл. Пешим. Афина мне тогда помогала. Я ей потом корову в жертву принёс. Какая битва была! Они-то думали, что легко нас побьют, да не тут-то было! Я сразу захватил себе колесницу, на которой зять Авгия, Мулий, ехал. Жена его, Агамеда, все целебные травы знала, какие только бывают. Обрушился я на той колеснице на врагов, будто чёрная буря. Ох и побежали они от меня! Я тогда один пятьдесят колесниц захватил, и на каждой по два воина. Никто из них живым от меня не ушёл. Как меня войско тогда славило! Так и говорили: "Кроныч среди богов первый, а Нелеевич среди людей". Были там...
- Спасибо, Нестор, - перебил его Патрокл. - Пойду я к Ахиллу.
- Пойди, конечно, пойди. Скажи ему, что сам же он потом жалеть будет, что только о себе думал, когда его товарищи с врагами бились. Кому, как не тебе, ему это сказать! Он тебя хоть и сильнее, но ты ведь старше. Он должен тебя послушаться. Вас ведь с Фениксом для того с Ахиллом и послали, чтобы вы ему советом помогали, наставляли, как поступать правильно. А вы его не наставили. Нехорошо. Товарищей своих он не слушает, но от друга-то старого как совет не принять! А если уж он сам воевать не хочет, пусть хоть тебя отпустит. Ваш отряд свежий, в бою не участвовавший. Можете исход битвы решить. А если троянцы тебя за Ахилла Пелеевича примут, то, может, испугаются и побегут, как раньше от него бегали.
Отвязавшись от гостеприимного Нестора, Патрокл побежал обратно. На полпути он встретил уныло хромающего Эврипила. Он медленно брёл, обливаясь потом, по лагерю. Сзади у него торчала стрела, из раны сочилась кровь.
- Что там, Эврипил? - спросил Патрокл. - Наши ещё держатся?
- Нет уже, - с трудом ответил Эврипил. - Почти всех троянцы из строя выбили. Скоро до кораблей отступим.
Патрокл подставил ему плечо.
- Пойдём, - сказал он. - Нас с Ахиллом в детстве учили оказывать первую помощь. Мы тебе стрелу вынем и рану перевяжем, а то Махаону сейчас самому врач нужен.
Прорыв
Пока Патрокл оказывал первую помощь раненому Эврипилу, троянцы уже подошли к укреплениям греческого лагеря. Греки отстреливались, укрывшись за стенами.
Гектор рвался вперёд, но кони остановились у рва, боясь торчащих оттуда кольев.
- Коням ров не перейти, - сказал Полидамас - один из троянских командиров, - а если и перейдут, нас туда обратно сбросят, и даже весть о нашем поражении в Трою некому будет принести. Надо спешиться.
Гектор, ничего не ответив, сошёл с колесницы, вслед за ним то же самое сделали и остальные троянцы. Они построились и, сомкнув щиты, приготовились к последней, как они надеялись, атаке.
В это время над полем боя пролетел орёл, несущий в когтях змею. Как раз когда он пролетал над троянцами, змея извернулась и укусила орла. Тот громко закричал и выронил её.
- Это плохой знак, - сказал Полидамас Гектору. - Так и мы не сможем удержать свою жертву. Надо остановиться.
- Лучше ничего не придумал?! - грозно ответил командир. - Ты или трус, или дурак, если такое предлагаешь. Мне сам Зевс победу даёт, а ты на каких-то птиц смотришь. В гробу я видел и всех птиц, и все приметы. Лучшая примета - сражаться за родину. Ты не примет, а меня бойся! Ещё раз такие разговоры услышу, и тебе точно уже не придётся ни с кем воевать!
Зевс, следящий за боем с вершины Иды, удовлетворённо кивнул. Для очистки совести он должен был предупредить троянцев, что дарованное им сегодня военное счастье не будет вечным, но при этом он заранее знал, что Гектор это знамение проигнорирует. Ну что ж, теперь он, значит, сам виноват, а осуществлению плана Зевса ничто не мешает.
Завязалась битва за стену. Троянцы пытались её разрушить, греки её яростно защищали.
Подняв с земли валун, Гектор с размаху выбил ворота, открыв своим воинам путь в лагерь и к кораблям. Стена, ещё вчера казавшаяся грекам надёжной защитой, сдерживала врагов совсем не долго.
Наблюдавший за этим со склона Олимпа Посейдон стукнул себя кулаком по лбу и в отчаянии закричал:
- А я-то, дурак, с Гермесом поспорил на гекатомбу, что греки сегодня победят! Что же теперь будет?!
- Ничего не будет, - равнодушно ответила Гера. - Не видать тебе гекатомбы.
- Вот беда! Вот горе-то! - запричитал Посейдон, обхватив голову руками. - Никогда больше с Гермесом ни о чём спорить не буду. Знал ведь, что облапошит. Такой прохиндей!
Зевс, убедившись в неотвратимости победы троянцев, отвёл взгляд от Трои и осмотрел окрестности Геллеспонта и Чёрного моря.
Как раз в это время на живописный берег лесной речки вышла молоденькая нимфа, чтобы набрать воды. Она наклонилась, поправила чудные русые волосы, любуясь на себя в гладкой, как зеркало, воде, зачерпнула кувшином, отставила его, распрямилась, томно потянулась.
Громовержец эту нимфу никогда раньше не видел. Он даже привстал, чтобы рассмотреть её получше.
Посейдон ткнул Геру локтем и сказал:
- Зевс отвлёкся. Прикрой меня, сестрица, в случае чего, - и стремительно бросился на помощь отступающим грекам.
А Посейдон в три прыжка добрался до своего подводного дворца, быстро запряг колесницу и поскакал к греческому лагерю. Море расступилось перед ним. Кони, выскочив на поверхность, поднимая копытами снопы брызг, мчались по волнам, пугая рыб и проплывавших мимо китов. Дельфины прыгали вокруг, образуя как бы почётный эскорт морского бога.
Оставив колесницу в пещере на островке недалеко от Трои, Посейдон переместился в гущу греческих воинов. Он всё ещё опасался, что Зевс его заметит, потому для маскировки принял образ Калханта. Он знал, что настоящий Калхант точно среди защитников лагеря не появится, а будет в течение всего боя прятаться у себя в палатке и молить богов, чтобы они защитили его священную персону, так что недоразумений и комических сцен с двойниками можно было не опасаться.
Оказавшись рядом с двумя Аяксами, он вскричал громовым голосом:
- Парни! Бейте Гектора! Этот псих тут из всех самый опасный!
Сказал и, взмыв вверх, перенёсся на другой конец битвы.
Первым пришёл в себя Аякс Малый.
- Знаешь, Аякс, - сказал он, почесав затылок под шлемом, - а ведь это был не Калхант. Твоим щитом клянусь. Это был какой-то бог. Я богов за сто шагов чую.
- Точно, Аякс, - ответил ему Аякс Большой. - Пойдём, что ли, Гектора бить.
А Посейдон носился от одного командира к другому, произнося всё более пламенные речи, всё больше поднимая боевой дух воинов. И вот уже растерявшиеся и смешавшиеся толпы греков выстраивались вокруг Аяксов, тесно смыкая ряды, готовясь отразить натиск троянцев и отбить их от кораблей за стену, а может быть, и дальше, до самого города.
Ровный ряд щитов, из-за которых торчали копья, встретил троянцев, ворвавшихся в лагерь. Живая стена представлялась мощнее и опасней той стены, которую только что удалось преодолеть нападавшим.
Гектор налетел на греческую фалангу, но был отброшен назад встретившими его остриями копий и отступил, призывая воинов прорвать строй врагов. Первым призыв услышал его брат Деифоб. Прикрываясь щитом, он ринулся вперёд, но тут же в его щит с силой ударило копьё критского героя Мериона. Щит оно, правда, не пробило, сломавшись, но воткнулось крепко и остудило пыл Деифоба. А Мерион выругался и пошёл за другим копьём.
Подходя к палаткам критян, он увидел своего командира - критского царя Идоменея, который стоял навытяжку перед разъярённым Калхантом. Обычно безобидный и трусоватый предсказатель метал громы и молнии, размахивал огромным трезубцем и орал:
- По тылам шляешься, сукин сын, за спинами товарищей прячешься, когда все с троянцами воюют! Под трибунал у меня пойдёшь! Другой бы у меня уже каракатиц кормил - тебе дам шанс оправдаться. Чтоб сейчас у меня в строй встал, селёдкин хвост! Лично прослежу!
Идоменей, который ненадолго отлучился из боя, чтобы проводить раненого товарища, смотрел на бешеного жреца, побледнев и даже не пытаясь ничего возразить, только беззвучно шевелил губами.
Когда Калхант повернулся к нему спиной и растворился в воздухе, проштрафившийся царь шумно выдохнул и молнией рванулся к сражающимся грекам, но, не пробежав и трёх шагов, столкнулся с Мерионом.
- Что по тылам шляешься?! - рявкнул Идоменей. - Быстро встал в строй - лично прослежу!
- Ты чего, Девкалионыч? - спокойно ответил Мерион. - Я за копьём пришёл. Своё я сломал о Деифоба. Крепкий троянец попался.
- Вон, возьми, у моей палатки стоят, - уже спокойнее сказал Идоменей - и вдруг с жаром выпалил, обращаясь то ли к Мериону, то ли к другому, невидимому собеседнику: - Хоть одно бери, хоть двадцать, можешь ещё щитов набрать, или шлемов, или доспехов - у меня их сколько угодно, и все мной в бою взяты, у врагов. Я в жизни никогда ни за чьими спинами не прятался. Я и сейчас в бой иду, а не в палатке прохлаждаться.
- Так ведь и у меня самого всего этого навалом, - ответил Мерион. - Я ведь, чай, тоже не из последних бойцов - уж ты-то знаешь. Только мне до своей палатки дальше идти, так что я у тебя копьё возьму.
- Знаю. С таким, как ты, и в разведку пойти можно. Ты хороший боец, это уже по твоему лицу видно и по осанке, когда ты в бой идёшь. У иного вояки цвет лица каждую секунду меняется и поза каждую секунду другая: то присядет, то согнётся, то наклонится. Дрожит весь, смерти ждёт. Ты в сражении спокойный, видно, что боя ждёшь, а не смерти. А если и убьют тебя, то явно не в спину. Ладно, пойдём, что ли, пока опять какой-нибудь идиот не разорался.
В это время Нестор в своей палатке занимал беседой раненого Махаона.
- Что ж они так голосят? - сказал Нестор, отставляя кубок. - Они там, за стеной, такой ор подняли, что даже здесь слышно. Схожу посмотрю, что там делается. А ты, Махаон Асклепиевич, отдохни пока, ванну прими, силы восстанавливай.
Сказав это, он вышел на улицу, собираясь подняться на стену и осмотреть поле боя. Но никуда идти не пришлось. Бегущих греков он увидел сразу, а бой шёл уже не за стеной, а в самом лагере. Троянцы рвались к стоящим на берегу кораблям.
Первой мыслью старика было броситься в битву и повести за собой перепугавшихся греков, но Нестор сразу вспомнил, что он уже не в том возрасте, и вместо этого пошёл к палатке Агамемнона.
Там он застал уже собравшихся раненых командиров: Агамемнона, Диомеда и Одиссея.
- Нам, чтобы построить стену, потребовалось больше времени, чем троянцам, чтобы её прорвать, - как раз говорил Агамемнон. - Похоже, не один Ахилл на меня теперь обижается, а всё наше войско. Воевать уже никто не хочет. И Зевс на сторону врагов переметнулся. Вот и верь после этого его снам и знамениям - орлам всяким, летающим по правую руку. Верить в наше время можно только Гектору, он своё слово, в отличие от Зевса, держит: обещал нас разгромить и разгромил. Но это всё дело прошлое, не о том сейчас надо думать. Те корабли, что ближе к берегу стоят, надо уже сейчас начинать спускать на воду. Ночью, надеюсь, троянцы бой прекратят, и мы тогда спустим остальные. Если сейчас начнём, то к утру сможем уже уплыть.
Одиссей косо взглянул на Агамемнона и ответил:
- Другого я бы за такие слова убил на месте. Не то тебе войско под команду досталось. Тебе трусами надо командовать, а не нами. Ты предлагаешь нам бежать после того, как мы столько сил тут уже потратили и столько народу положили? Твой план не только труслив, но и неосуществим. Спускать на воду корабли сейчас, во время боя? Мало троянцам и без этого радости? Представляешь, как это их воодушевит? А наши, если это увидят, точно воевать бросят, и троянцы всех перебьют прежде, чем мы спустим на воду хоть один корабль. Вот что ты предлагаешь, командир.
- Это я вас проверял, - ответил Агамемнон, смущённо отводя взгляд. - Конечно, я не стану отдавать такой приказ. Если у кого-нибудь есть лучшие предложения, то я готов их выслушать.
- У меня есть лучшие предложения, - сказал Диомед, глядя почему-то на Нестора. - Если вас, конечно, не смущает то, что у меня молоко на губах не обсохло, что некоторые тут мне в отцы годятся, а яйца не учат куриц. Надеюсь, мне позволят говорить, приняв во внимание славу моего геройски погибшего под Фивами отца и деда, о подвигах которого вы и сами, надеюсь, знаете.
- Ну, говори уже, - проворчал Одиссей. - Хватит дурака валять - нашёл время!
- Так вот, если вас не смущают мой возраст и моё происхождение, я предлагаю выйти сейчас к войску. Воевать нам, конечно, не надо - мы ещё слишком слабы, но показаться нашим, ободрить их и поддержать мы можем.
Агамемнон хотел что-то ответить, но в этот миг перед ними вдруг появился Калхант. Подняв над головой трезубец, он закричал:
- То-то радости сейчас Ахиллу - смотреть, как его товарищи бегут. Не доставим ему этого удовольствия! Пусть он со злости зубы сотрёт, проклятый людьми и богами. А нас боги любят, они нам помогут. - И как бы в подтверждение своих слов он взревел громовым голосом, какого нет ни у одного смертного: - Вперёд!!!
Пояс Афродиты
Крик Посейдона долетел до Олимпа, и Гера вздрогнула, его услышав. Она испуганно перевела взгляд с бога морей, сражавшегося под Троей, на Зевса, сидящего на Гаргаре, но тот настолько увлёкся наблюдением за молоденькой нимфой, которая, набрав воды, решила заодно и искупаться, что ничего не услышал.
Однако нельзя было рассчитывать, что следующая такая неосторожность не привлечёт к себе внимания громовержца, да и кто знает, сколько ещё времени он, забыв про всё на свете, будет пялиться на купающуюся девушку, которую Гера в мечтах уже несколько раз задушила, четвертовала и утопила вместе со своим любвеобильным супругом.
Терпеть происходящее Гера больше не могла. Она беспокоилась за Посейдона, которого обещала прикрыть, да и назревание очередного романа её супруга Гере совсем не нравилось. Она посмотрела на шумную толпу собравшихся у ясновизора богов и сразу заметила Гипноса, который стоял с краю с бокалом нектара.
Тихий и невзрачный бог сна заметно выделялся среди остальных богов, прыгавших, кричавших и размахивавших руками при каждом удачном ударе Аякса или Гектора. Гипнос вообще был мало похож на бога: роста он был небольшого, телосложения щуплого, взгляд его был томный и печальный, а говорил он всегда вкрадчиво и тихо, будто боялся кого-то разбудить.
Гера знаком подозвала его к себе, взяв за руку, отвела в сторону и сказала:
- Дорогой Гипнос, власть твоя и над богами, и над людьми безгранична. Мог бы ты сделать мне одно небольшое одолжение, за которое я была бы тебе очень благодарна? Мой сын Гефест на днях показывал мне эскиз нового трона. Он будет изготовлен из чистого золота и великолепно отделан самыми мягкими тканями, на нём можно будет не только сидеть, но и лежать. Я сразу подумала, что этот трон тебе подойдёт как нельзя лучше. Он будет твоим, как только ты выполнишь мою пустяковую, в сущности, просьбу.
Гипнос застенчиво улыбнулся:
- Всё, что пожелаешь, царица.
- Я беспокоюсь о муже, - непринуждённо ответила Гера. - Он в последнее время себя совсем не бережёт, работает на износ, почти не отдыхает. Он подорвёт своё здоровье, и это будет большая беда для всего мира, не только для меня. Я ему об этом уже говорила, но он меня не слушает - для него дело прежде всего. Не мог бы ты сейчас навести на него крепкий здоровый сон, чтобы он расслабился и восстановил свои силы?
Гипнос изобразил на лице удивление.
- Усыпить Зевса сейчас, когда он руководит битвой за греческие корабли и под страхом заключения в Тартаре запретил ему мешать? Ты шутишь! - Гипнос беззвучно засмеялся.
- Когда я шучу, обычно не смеются, а плачут.
Хотя Гера и сказала это спокойно, без всякой угрозы в голосе, Гипнос сразу перестал смеяться и тихим, извиняющимся голосом ответил:
- Он ведь до сих пор зол на меня. Один раз я по твоей просьбе уже усыплял его и чудом избежал молнии - хорошо, что мать за меня заступилась. Я тогда легко отделался, но повторить это я бы не решился. Второй раз он меня не простит.
- Что за пустяки ты говоришь! - сохраняя на лице непринуждённую улыбку, сказала Гера. - Тогда он помогал своему сыну Гераклу, но Гектор-то ему, насколько я знаю, не сын. Из-за него он, конечно, не станет так свирепствовать. Кстати, если ты всё ещё хочешь жениться на Пазифее, то я могу это устроить.
В мутном взгляде Гипноса на мгновение появился какой-то блеск. Он вскинул было голову, но сразу снова её опустил и печально ответил:
- Я очень благодарен тебе за это предложение, но, боюсь, в Тартаре мне будет не нужна невеста. Зачем ты обратилась ко мне? Поговори с Гермесом: он тоже умеет усыплять, и отношения с Зевсом у него гораздо лучше.
- Спасибо за совет. Пожалуй, я так и сделаю, - ответила Гера и, скрыв досаду, двинулась прочь.
Гермес действительно умел усыплять не хуже Гипноса, и отношения с Зевсом у него были хорошие, но именно поэтому Гера и не собиралась к нему обращаться. Конечно, он не станет ей помогать, да ещё, пожалуй, и донесёт.
- Постой! - окликнул её Гипнос.
Гера обернулась.
- Ты можешь поклясться водами Стикса, что выдашь Пазифею за меня замуж?
- Конечно, - ответила Гера. - Клянусь священными водами Стикса и всеми древними богами, томящимися в Тартаре, что Пазифея будет твоей, если мой муж сейчас уснёт.
- Я помогу тебе, но только если Зевс не поймёт, что его усыпил я. Если ты его утомишь, он будет думать, что уснул от этого.
- Утомить Зевса?
- Да, конечно. Отвлеки его и утоми. Ты ведь его жена.
Гера на мгновение задумалась.
- Хорошо, - сказала она. - Подожди меня здесь, я сейчас вернусь.
Царица богов не привыкла браться за что-то сама и предпочитала загребать жар чужими руками, но сейчас настало время самой сделать то, что она не передоверила бы никому. Она перенеслась в свой дворец. Раздевшись, Гера омыла тело амброзией и умастила его самым драгоценным благовонным маслом. Осмотрев бесконечное множество своих платьев, она выбрала самое красивое, расшитое дивными золотыми узорами. Именно оно было на Гере в тот давний день, когда Зевс сделал ей предложение. Прошло много веков, но она помнила каждое мгновение того дня. И Зевс непременно вспомнит, увидев её в этом платье.
Царица богов встала перед зеркалом. Прошедшие века нисколько не изменили её. В точности такой её полюбил громовержец. Только взгляд стал, пожалуй, более суровым и мрачным. Тут нечему удивляться: станешь мрачной и суровой с таким мужем, который не пропускает ни одной красотки. Будто издеваясь, он сделал Геру покровительницей семейного счастья - того, чего в её жизни никогда не было.
Гера улыбнулась своему отражению и осталась недовольна. Улыбка получилась не ласковая, и не обворожительная, а в лучшем случае милостивая и величественная. Чего-чего, а величия в Гере было сколько угодно. Под её взглядом трепетало всё живое. Когда она входила, все сидевшие вставали, а стоящие опускались на колени. Такой её и полюбил Зевс. Но полюбил ли? Может быть, ему тогда была нужна не жена, а царица? Задумывался ли он когда-нибудь о том, что царица может быть ещё и женщиной?
Глядя в зеркало, Гера понимала, что её совершенство не полно. Величием мужчину не обольстить, даже собственного мужа. Не хватало самой малости - главной, решающей мелочи.
"Может быть, эротическое бельё?" - сказал бы современный читатель. Но в те древние времена люди не знали, что такое нижнее бельё, а эротического белья не было даже у богов. Одна лишь Афродита обладала чудесным, волшебным поясом, заключавшим в себе и шёпот влюблённых, и надежды первого свидания, и признание в любви, и сладость поцелуев, и страстные объятия. Любой мужчина, видевший Афродиту, когда на ней не было ничего, кроме этого пояса, терял разум и волю и вспыхивал страстью, которой и смерть не могла стать преградой. Именно такой мелочи не хватало сейчас царице богов, чтобы обольстить мужа.
Просить о чём-то Афродиту было невыносимым унижением для Геры, но она готова была пойти на это ради высокой цели. Царица перенеслась во дворец богини любви, которая войной не интересовалась и потому ясновизор со всеми не смотрела.
- Здравствуй, Гера! Чем обязана твоему визиту? - сказала Афродита, улыбаясь гостье той самой очаровательной и приветливой улыбкой, какой так не хватало Гере.
Богиня любви была одета в лёгкое скромное платье, поза её была расслабленная и непринуждённая, она нисколько не была красивее Геры, и в ней не было ничего божественного или величественного, но всякий мужчина, посмотрев на этих двух богинь, увидел бы одну лишь Афродиту. Гера почувствовала это, но вынуждена была смириться, ведь даже боги не могут дать ни приветливую улыбку, ни непринуждённую лёгкость тому, у кого их нет и никогда не было.
- У меня есть к тебе одна маленькая просьба. Сущий пустяк, - начала Гера.
Богиня любви слегка наклонила набок голову, изображая внимание. Гера посмотрела на неё, и слова застряли в горле. Направляясь сюда, она, конечно, придумала, что скажет и как объяснит свою просьбу, но сейчас, при виде Афродиты, вдруг забыла весь свой текст, и на душе у неё стало совсем скверно. Афродита продолжала на неё смотреть, Гера не выдержала этот взгляд, на мгновение потеряла самообладание и, не справившись с собой, вдруг выпалила:
- Афродита! Дай мне любви!
Улыбка на лице Афродиты не изменилась, хотя Гере показалось, что в ней появились торжество и злорадство.
- Что я слышу?! Царице богов, супруге всемогущего Зевса не хватает в жизни такой малости, доступной любой крестьянке?
Но Гера уже взяла себя в руки, собралась с мыслями и заговорила своим обычным безразличным и надменным тоном:
- Я отправляюсь на край света, чтобы навестить старых Океана и Тефису. Эти почтенные титаны опять переругались. Я хотела бы их помирить. Мне кажется, что с возрастом у них прекратилась половая жизнь, отсюда и ссоры. Я, как богиня семьи, просто обязана помочь старикам.
- Как же ты добра, супруга Зевса! - воскликнула Афродита, и тон её показался Гере лицемерным. - Я ни в чём не могу отказать ни тебе, ни твоему мужу, ни тем более старым Океану и Тефисе.
Она сняла с себя пояс и протянула его Гере.
- Спасибо, - как можно более равнодушно сказала царица богов. - Старики будут тебе благодарны.
- Не за что. Носи на здоровье. Этот пояс ещё никогда не подводил. Передавай привет титанам.
Гера криво улыбнулась в ответ, перенеслась к Гипносу и вместе с ним отправилась на Иду. Здесь Гипнос спрятался на ветвях ёлки, а Гера надела пояс, встала неподалёку от Зевса и сказала:
- Я собираюсь на край света к Океану и Тефисе. Ты не возражаешь?
- Да-да, конечно, - ответил Зевс, не глядя на неё. - Привет им передавай.
- Ты не хочешь со мной попрощаться?
- Что прощаться? Ты же ненадолго уезжаешь.
- Но посмотри на меня хотя бы!
- Ну что такое? - проворчал Зевс. - Нашла время! Ты же видишь: я занят.
- Ты должен на меня посмотреть, - настаивала Гера. - Это очень важно!
- Что ещё? - буркнул Зевс и обернулся.
Гера скинула с себя платье и осталась перед мужем в одном лишь поясе Афродиты. Она прижалась спиной к дереву, чтобы Зевс в порыве страсти не сбил её с ног, набрала полную грудь воздуха, её глаза закрылись, голова откинулась назад, а губы приготовились прошептать: "Ты с ума сошёл, Зевс! Не здесь! Не сейчас!"
Она открыла глаза. Зевс сидел в той же позе и вопросительно на неё смотрел.
- Ты ничего не замечаешь? - растерянно спросила царица богов.
- Отчего же! - поспешно возразил Зевс. - Конечно, замечаю. Ты сделала маникюр, в смысле новую причёску.
Слёзы потекли из глаз Геры. Она сорвала с себя бесполезный пояс и, вдруг устыдившись своей наготы, принялась судорожно подбирать валявшееся на земле платье.
- Ничего ты не видишь! - всхлипывала она. - Я для тебя пустое место! Сколько можно меня мучить! Почему у всех мужья как мужья?! Вон Афродита - эта сучка дома не ночует, изменяет мужу с кем попало, а Гефест всё равно её любит! Неужели и я должна завести себе любовников, чтобы ты только узнал о моём существовании?
- Пустое, Гера, - бормотал Зевс. - Что ты ревёшь? Скажи толком, чего тебе надо.
Но его слова не успокаивали Геру, она плакала всё сильнее. Зевс отвёл глаза и судорожно пытался понять, чего она хочет. Он, как и многие мужчины, не переносил женские слёзы, и Герин плач не давал ему сосредоточиться. Его раздражало то, что он, величайший бог, от которого ничто не скроется ни на земле, ни на небе, ни в воде, не может понять собственную жену. Что она хотела ему показать? Платье? Но оно не новое - он уже когда-то видел её в нём. К тому же она сразу его сбросила, значит, дело не в платье. Или, может быть, она хотела сказать, что ей в гости нечего надеть? Но тогда надо обращаться к Афине - она на Олимпе всех обшивает. Они же, кажется, сейчас подруги. Или рассорились? Может, дело в том поясе, который она тоже сняла? Нет, ну не этим же хвастаться! Совершенно вульгарная и безвкусная вещица - с такой только на панель идти! Может, она секса хотела? Чушь! Не здесь же, у всех на глазах! Это было бы совсем не в её духе.
А Гера продолжала рыдать и осыпать мужа упрёками до тех пор, пока не услышала его ровное сопение. Зевс, утомлённый её жалобами и бесплодными размышлениями, уснул, склонив голову на грудь.
Гера поспешно вытерла слёзы и привела себя в порядок. В конце концов, она добилась своего - утомила и усыпила мужа.
Она поблагодарила Гипноса. "Передай Посейдону, что ему больше нечего бояться", - бросила она, перенеслась во дворец Афродиты и молча сунула ей пояс.
- Быстро же ты обернулась, - заметила Афродита. - Я думала, до края света добираться дольше.
- Я сжала время.
- Я так и поняла, - улыбнулась Афродита. - Ну как, сработал?
- Сработал, - буркнула Гера.
- Я и не сомневалась, - самодовольно сказала богиня любви, надевая пояс. - Он всегда срабатывает.
В это время Гипнос сообщил Посейдону радостную весть о том, что Зевса некоторое время можно не опасаться, и морской бог, уже не скрываясь, взял на себя командование греческим войском. Никого из бойцов не удивляла яростная воинственность, охватившая тишайшего жреца Калханта. Первым делом Посейдон приказал всем поменяться щитами, чтобы у сильных воинов были большие щиты, а у слабых маленькие. В обычных условиях такой приказ вызвал бы только сутолоку и неразбериху, но команда богоподобного Калханта была выполнена быстро и без всяких проволочек. Греческие командиры, забыв о ранах, обходили бойцов и следили за обменом щитов.
Ужасный шторм поднялся на море, за спинами греков. Волна накатилась на берег, и греческое воинство, будто её продолжение, ринулось вперёд, готовое смыть на своём пути и троянцев, и Трою.
Метнув копьё в Большого Аякса, Гектор попал в ремень, на котором держались ножны меча, и не причинил вреда греческому герою. Он отступил за новым копьём, но в это время разгневанный Аякс метнул камень, и Гектор, не успев прикрыться, получил мощный удар в грудь, пониже горла.
Он с грохотом повалился на землю - на радость грекам, которые бросились к нему, желая добить, но троянские герои, оказавшиеся рядом, тут же сбежались и закрыли его щитами. Они отбивали все атаки греков, пока другие троянцы вынесли раненого командира в тыл, за стену лагеря, погрузили на колесницу и отвезли к реке. Там его положили на землю и стали освежать водой, пытаясь привести в чувство. На короткое время Гектор открыл глаза, захаркал кровью и снова потерял сознание.
Лишившись вождя, троянцы обратились в бегство.
Последний рубеж
Громовержец с трудом разомкнул веки, пробежал рассеянным взглядом по тому месту, где он только что видел нимфу, но та уже ушла, и Зевсу не удалось её снова найти. Огорчённый бог перевёл взгляд на поле битвы и подскочил от неожиданности: он увидел Посейдона, ведущего в атаку яростные полчища греков, троянцев, изгнанных из лагеря и с трудом сопротивлявшихся натиску врагов, Гектора, умирающего в тылу, на берегу реки.
"Ну зараза! - подумал Зевс. - Вот, выходит, зачем она мне тут голову морочила!"
- Гермес! Аполлон! Ко мне! - заорал он.
Гермес со своим неизменным "Чего, Кроныч?" появился мгновенно. Аполлон на пару секунд задержался и, возникнув, сразу заворчал:
- Ну, кому я ещё понадобился? На меня хозяин ругаться будет за то, что я с работы ушёл.
- Ты Ахилла-то из себя не строй! - рявкнул Зевс. - Я тебе не Фетида и даже не Агамемнон. В Тартаре у меня капризничать будешь! Гермес! Быстро убери оттуда Посейдона! Аполлон! Мигом приведи Гектора в чувство! И пусть гонит греков обратно к кораблям. Вот, возьми мою эгиду. Помоги троянцам - с эгидой ты будешь солиднее смотреться.
Вызванные боги исчезли.
- Гера! - прорычал громовержец.
Его супруга появилась немедленно. Её взгляд был такой невинный и удивлённый, что никто бы не подумал, что она догадывается, зачем её вызывают.
- Что ж это вы с Посейдоном с Гектором сделали? А?! Мне что, снова тебя надо между небом и землёй подвесить, чтоб ты наконец поняла, кто у нас в семье главный?
Гера недоуменно захлопала ресницами.
- Ты что, дорогой! - дрожащим голосом сказала она. - Ты думаешь, это я Посейдона на Гектора натравила? Да я небом и землёй клянусь, и водами Стикса, и твоей головой, и нашим супружеским ложем: Посейдон сам в войну вмешался, по собственной воле. Я бы ему сказала, чтобы он всегда делал только то, что ты велишь, но разве меня на Олимпе кто-то слушает?!
Не поверить страшной клятве и честным глазам супруги Зевс не мог.
- Если бы мы с тобой, Гера, всегда действовали согласованно, - растроганно сказал он, - то никакой Посейдон не решился бы нам противоречить и тебя бы все на Олимпе слушали, как слушают меня.
Довольная своей хитростью Гера со скоростью мысли перенеслась на Олимп и оказалась в окружении богов, которые в беспорядке толпились перед ясновизором, пытаясь что-нибудь разобрать. Без комментариев неожиданно покинувшего их Гермеса это было нелегко.
Все повернулись к Гере. Первой заговорила богиня правопорядка Фемида:
- Что случилось? Зачем тебя Зевс так срочно к себе вызывал? Надеюсь, он не совершил по отношению к тебе ничего антиобщественного?
- Что ты спрашиваешь? - сказала Гера, присаживаясь. Её лицо выражало такую скорбь, что все боги прониклись состраданием и беспокойством. - Ты же знаешь Зевса. Я могла бы сказать, что от него услышала, но не хочу никого огорчать.
- Расскажи! Расскажи! - наперебой загалдели боги.
Гера величественно улыбнулась одними губами - её лицо по-прежнему оставалось мрачным.
- Мы зря спорим с Зевсом, - произнесла она. - Мы можем сколько угодно рассуждать, кто в этой войне победит, а кто проиграет, но для него наше мнение ничего не значит. Он всё равно сделает так, как считает нужным, что бы мы ни думали и ни говорили. Он решает, кому жить, а кому умереть. Что поделать: он верховный бог и владыка над нами. Мы все не более как его рабы. Захотелось ему, например, чтобы погиб Аскалаф - и Аскалаф убит. Кажется, я что-то не то сказала. Ах, прости, Арес! Я совсем забыла, что Аскалаф твой сын. Извини, я не хотела тебя расстроить.
- Не удерживайте меня! - закричал Арес, хватая копьё.
Он уже совсем было помчался на помощь грекам, хотя Афродита это запрещала, но Афина кинулась ему наперерез и вырвала копьё из рук.
- С ума, что ли, сошёл?! - закричала она. - Ты хочешь нас всех под Тартар подвести?! Мало ли смертных сейчас гибнет по папиной воле? За всех не заступишься!
Афина поставила копьё к стене и села, обхватив голову руками.
В это время буйствовавшего в битве Посейдона кто-то потянул за локоть и рядом прозвучал вкрадчивый голос:
- Скажи мне, о мудрый прорицатель Калхант, правда ли, что богам, томящимся в Тартаре, нельзя приносить жертвы?
Бог морей разгневанно обернулся, но, узрев перед собой неизменно доброжелательную физиономию Гермеса, тут же сменил гнев на огорчение и ноющим голосом ответил:
- Ну что за дела, в конце-то концов! Я Зевсу не подчиняюсь: я его брат и права такие же, как и он, имею. Я морем управляю, он небом, а землёй мы вместе правим - такой уговор был. Он не имеет права мне приказывать - так ему и предай. Пусть лучше своих детей воспитывает.
- Я с тобой, дядя Посейдон, совершенно согласен, - с жаром ответил Гермес. - Но ты же знаешь этого изверга! Он ведь родного отца в Тартар спровадил. Неужели ты думаешь, что он после этого брата пощадит? Уж я еле его уговорил, чтобы он меня к тебе послал, а не молнию из перуна. Я, конечно, быстрее молнии, но с молнией ты бы не смог препираться. Ты уж в этот раз согласись с ним лучше, а то он сейчас в таком настроении, что не только тебя, но и меня заодно в Тартар спихнёт за то, что я тебя уговорить не смог.
- Ну ладно, - смирился Посейдон. - Только ради тебя. Так и передай Зевсу, что это не из-за него, а потому, что ты меня уговорил. И пусть знает, что это в последний раз. Нечего меня пугать - я сам кого хочешь испугаю. Если попробует мной снова командовать, пусть пеняет на себя! Я ему такое устрою - не обрадуется!
Сказав это, Посейдон описал в воздухе дугу, плюхнулся в море и исчез, вызвав этим кульбитом растерянность и недоумение в греческом войске.
В это время Гектор только начал приходить в себя. Он сидел на земле, осоловело озираясь, и тяжело кашлял.
- Ты что здесь прохлаждаешься? - резко обратился к нему спустившийся с Иды Аполлон. - Не время тоске предаваться! Быстро в бой!
- Ты кто? Что тебе надо? - глухо отозвался Гектор, ещё не настолько пришедший в себя, чтобы узнавать окружающих. - Не видишь, я ранен, чуть ноги не протянул!
- Успокойся, Гектор, я Аполлон. Меня Зевс тебе на подмогу послал. Ничего не бойся - иди в строй.
В этот момент Гектор действительно почувствовал необычный прилив сил, воспрянул телом и духом. Рана тут же перестала болеть, и он бодро побежал к сражающимся троянцам, одним своим видом воодушевляя их снова идти в бой.
Ход битвы вновь переменился.
"Гектор!" - с радостью кричали троянцы.
"Гектор!" - с ужасом кричали греки.
Многие из них сразу побежали прятаться за стену, но самые могучие герои, по приказу Посейдона вооружённые самыми большими щитами, остались перед рвом, выстроились фалангой, сомкнули щиты и, уставив копья навстречу врагу, приготовились встретить атаку Гектора. Им это удалось. Толпа троянцев, предводимая Гектором, налетела на греческую фалангу и откатилась назад, оставив на копьях множество трупов. Гектор несколько раз повторял приступ, но прорвать ряды противника не мог, пока Аполлон, доселе спокойно наблюдавший за происходящим, не потряс перед греками эгидой Зевса и не гукнул таким страшным голосом, что даже самые смелые поняли, что их отвага сейчас богам не угодна. Строй рассыпался, и общая битва также распалась на отдельные стычки, обращавшиеся всякий раз в пользу троянцев. Греки убегали в лагерь через открытые ворота. Кому повезло меньше, падали в ров на колья.
- Все в бой! - кричал Гектор. - Трофеев не брать! Кого вне боя увижу - тот сдохнет без погребенья!
Не щадя коней, он гнал колесницу к воротам лагеря. Аполлон, выскочив перед ним, одним движением снёс стену и завалил ей ров. В несколько мгновений он свёл на нет то, что стоило греческому войску целого дня труда.
Второй раз за день троянцы оказались у самых кораблей. При этом греки так страстно просили, проклинали и молили богов, что Зевс не выдержал и загремел громом, подавая им добрый знак: держитесь, дескать, всё будет хорошо. Но троянцы тоже приняли этот знак на свой счёт, ободрились и навалились на врагов. Привет от Зевса взбодрил войска, и битва закипела с новой силой на радость изблизи наблюдавшим воронам и издалека наблюдавшим богам.
На этот раз ни ров, ни стена уже не мешали проходу, и троянцы ворвались в лагерь, не спешиваясь. С высоты колесниц они нападали на греков, забравшихся на корабли и отбивавшихся пиками и баграми.
Патрокл в это время перевязывал рану Эврипила. Пока бой гремел вдалеке, за стеной лагеря, он перестал беспокоиться за соотечественников и не торопился с известиями к пославшему его другу, но теперь, когда шум сражения опять стал слышен совсем рядом, он выглянул из палатки, ужаснулся и быстро засобирался к Ахиллу.
Греки, стоя на кораблях, отбивали атаки троянцев, пытавшихся их корабли поджечь. Это был жестокий бой, не то что пару дней назад - со светскими беседами за фехтованием, благородными поединками и обменами оружием. Теперь греки бились насмерть, понимая, что если троянцы сожгут корабли, то, даже оставшись в живых, домой они уже не вернутся.
Гектор добился того, чего не мог добиться Агамемнон: обленившееся и потерявшее за долгие годы осады боевой дух греческое войско превратилось в непобедимую армию, которую троянцы даже при помощи богов не могли осилить. Даже трусы, которые несколько дней назад готовы были, наплевав на честь Менелая и всей Эллады, бежать домой, сейчас сражались изо всех сил за свои корабли.
Лучший греческий лучник Тевкр из-за щита своего брата Аякса, забыв про полученную накануне рану, обстреливал наступавших, и каждая его стрела несла смерть троянцам. Он уметил было и Гектора, и непременно попал бы, но Зевса это не устраивало, и тетива Тевкра лопнула, больно хлестнув его по руке.
- Какой бог это сделал! - в бешенстве воскликнул лучник. Тетива была совсем новая, он сам сегодня перед боем её натягивал, и просто так порваться она никак не могла. Лишившись своего основного оружия, славный лучник вынужден был вооружиться копьём и идти с ним в бой.
Даже с помощью Зевса троянцы не могли поджечь корабли. Зевс сердился. Он уже мысленно обещал себе помочь грекам, как только их корабли загорятся, но дело уже шло к тому, что помогать в этом случае будет некому. Никто не щадил жизни, защищая последнее средство спасения.
- Ну что же ты, Гектор! - бормотал Зевс. - Ну, постарайся уж напоследок. Тебе жить-то совсем недолго осталось! Ну, напрягись уж!
Атаки троянцев как волны о скалы разбивались о греческие щиты и копья. Большой Аякс, вооружившись шестом, перескакивал с корабля на корабль, отгоняя врагов то тут, то там.
Наконец, рука Гектора прикоснулась к корме первого греческого корабля. Это был корабль Протесилая. Такая уж судьба этого героя: он первый ступил на троянскую землю, погиб в первом бою, его корабль первым вытащили на берег, и теперь этот корабль должен был первым загореться, попав в руки троянцев. Но корабль ещё не был в руках троянцев.
- Огня!!! - кричал Гектор, вцепившись в корму корабля, будто боялся, что тот вырвется и убежит. Троянцы мчались к нему с горящими факелами, но Большой Аякс с высоты корабля отбивал багром каждого, кто приближался с огнём. Двенадцать факелов выпало из рук убитых Аяксом троянцев.
Патрокл
- Что ты раскис как девчонка? - нараспев произнёс Ахилл, лениво проводя рукой по струнам. - У тебя отобрали любимую куклу?
- Наши уже у кораблей бьются, - дрожащим голосом ответил Патрокл.
- Наши все в Элладе. Насколько я знаю, и твои, и мои родные живы-здоровы, и скоро мы их увидим.
- Как мы их увидим, если троянцы наши корабли спалят?
- А надо было меня слушать, а не Агамемнона. Как он там, кстати?
- Агамемнон ранен. И Диомед, и Одиссей. Я сам только что Эврипила перевязывал. А сколько ещё убито! Неужели тебе их совсем не жаль?
- Жалко, - протянул Ахилл, скользнув рукой по струнам. - Жалко, что Агамемнон только ранен. Я как раз сочинил похоронный гимн. Хочешь послушать?
- Ахилл, - сказал Патрокл, удерживая руку друга, - если ты сам не хочешь в бой, то разреши хотя бы мне повести в бой наших мирмидонцев. Они сегодня не дрались, а нашим сейчас свежие силы очень нужны. Может, троянцы меня за тебя примут и испугаются.
- Пожалуй, испугаются, - самодовольно ответил Ахилл. - Они всегда пугались, когда видели меня во главе мирмидонцев. Но я тут не из-за каприза сижу. Тут дело принципа. Я уже сказал, что пока Гектор на мои корабли не нападёт, я с места не сдвинусь. А ты, если тебе охота повоевать, можешь взять мои доспехи и прогуляться с мирмидонцами к кораблям. Только смотри всех троянцев не перебей. От кораблей отгони, и ладно. А дальше пусть другие воюют. Пусть перебьют друг друга, чтобы всё потом нам досталось.
Радостный крик заглушил его последние слова. Это троянцам наконец удалось поджечь корабль Протесилая. Ахилл отложил лиру и озабоченно посмотрел на поднимавшийся над кораблями дым.
- Пожалуй, надо поторопиться, - сказал он. - Если огонь перекинется на наши корабли, то мы не сможем уплыть. Иди одевайся, а я пока соберу мирмидонцев.
Когда Патрокл, облачённый в доспехи своего друга, вернулся, отряд Ахилла был уже построен. Патрокл выглядел в доспехах, скованных Гефестом для богов и подаренных Пелею на свадьбе, очень солидно и впечатляюще. Но копьё Ахилла Патрокл брать не стал, оно было ему слишком тяжёлым, он взял то, каким обычно бился сам.
Выйдя перед строем, Ахилл обратился к бойцам:
- Что смотрите так хмуро? Небось, ругаете меня в душе последними словами за то, что я вас в бой не пускаю? Ну вот, теперь пускаю.
Патрокл взошёл на колесницу, которую подогнал ему возница Автомедон, и собрался уже вести отряд в бой, но Ахилл дал ему знак подождать, сбегал к себе в палатку и вернулся с прекрасным золотым кубком.
Вылив из него вино на походный алтарь Зевса, Ахилл произнёс такую молитву: "Спасибо тебе, Зевс, что наказал греков за то, что они меня не ценили. Исполни сегодня ещё одну мою просьбу: дай Патроклу славную победу, и пусть он вернётся из боя живым и здоровым".
Зевс улыбнулся и сказал сидевшему у подножья его трона Гермесу:
- Заметь, это две просьбы, а исполнить он просил только одну.
- Да уж, Кроныч, - усмехнулся в ответ Гермес. - Тебе палец в рот не клади. Считать ты хорошо умеешь.
- Я не только это хорошо умею, - сказал Зевс, рассмеявшись.
Патрокл взмахнул копьём и закричал мирмидонцам:
- Вперёд! За Ахилла! Покажем Агамемнону, каких бойцов он сегодня лишился!
Мирмидонцы с диким криком ворвались в ряды троянцев, разом отбросив их от корабля Протесилая. Патрокл скакал впереди, пугая врагов своими доспехами, грозный вид которых был всем хорошо известен.
"Ахилл!" - закричали троянцы и побежали, разимые со всех сторон мирмидонцами и воспрянувшими духом греческими воинами. Как божий гнев преследовал их Патрокл. Он разил всех подряд, но особенно хотел настигнуть Гектора.
Остановить героя решился побочный сын Зевса Сарпедон. Бросившись наперерез, он загородил своей колесницей путь Патроклу. Оба героя спешились и бросились навстречу друг другу. Сарпедон направил пику в сердце Патрокла, но тот присел, и копье полетело у него чуть выше левого плеча, убив одного из его коней: в упряжке Ахилла кроме двух бессмертных коней был один не уступавший им ни в чём, но смертный. Удар Патрокла был точен и удачен. Сарпедон упал на землю и хотел было позвать на помощь, но Патрокл, наступив на поверженного врага, вырвал у него из груди копьё, а вместе с ним и жизнь.
Грозный бой разгорелся над телом Сарпедона. Греки, которые не могли справиться с героическим полубогом при его жизни, хотели хотя бы после его гибели над ним поглумиться и захватить доспехи, а троянцы старались не допустить этого. Вскоре те и другие сложили над героем настоящий курган из мёртвых тел. От самого Сарпедона в этом сражении уже мало что оставалось. Зевс теперь помогал грекам, и троянцам пришлось отступить.
Доспехи достались победителям, но изувеченное до неузнаваемости тело Сарпедона выхватил из толпы Аполлон и унёсся с ним на Иду. Там он положил мёртвого героя перед троном Зевса. Громовержец вопросительно посмотрел на Аполлона.
- Это Сарпедон, - пояснил тот. - Твой сын.
- Пустое, - рассеянно ответил громовержец. - Иногда кем-то приходится жертвовать. Так-то, сынок. Я мог его спасти, но я не единственный бог, у которого дети сегодня сражаются. Смертным всё равно этого не избежать.
Гермес и Аполлон внимательно смотрели на своего отца, пытаясь понять, что сейчас на самом деле происходит в его душе, но им это не удалось.
- Пусть его отнесут на родину и окажут подобающие почести, - сказал Зевс, отвернувшись. - Патрокл своё ещё получит. Но пусть он всё-таки дойдёт до стен города. Ахилл просил для него славную победу. Эту просьбу я, так и быть, исполню. Аполлон, не стой здесь. Ты там нужен.
А Патрокл, забыв приказ Ахилла, гнал врагов к городу, по воле Зевса мчась навстречу своей смерти. Он уже бросился на стену, но тут на пути у него встал Аполлон. Вошедший в раж герой трижды наносил богу удар, и когда он уже приготовился ударить в четвёртый раз, бог отшвырнул его назад и закричал громоподобным голосом:
- Гектор! Где ты там?!
Услышав зов бога, Гектор развернул колесницу и, забыв обо всём, поскакал на Патрокла. Тот приготовился к встрече с ним, крепко сжав левой рукой копьё, а правой метнул в приближающегося героя камень, но в Гектора не попал, раскроив череп его вознице. Впрочем, и это обрадовало кровожадного Патрокла, и он с воинственным кличем бросился вперёд, чтобы захватить доспехи убитого. Он схватил свою жертву за ногу, в то время как Гектор тянул труп за голову к себе. Сюда же сбежались воины обеих армий. Не меньше часа троянцы пытались унести тело убитого возницы, но греки их всё-таки одолели и завладели доспехами покойника.
А Патрокл продолжал рваться вперёд, убивая всех попадавшихся на пути троянцев, не глядя вокруг себя, забыв о всякой осторожности. Этим и воспользовался Аполлон. Подойдя к герою сзади, он так стукнул ему кулаком между лопаток, что у того слетел с головы шлем и свалились доспехи. На мгновение потеряв сознание, Патрокл упал на землю. Какой-то троянец, воспользовавшись этим, ткнул ему в спину копьём. Но удар этот был не смертельным. Патрокл обернулся, и троянец поспешно ретировался, не желая вступать в бой даже с уже раненым Патроклом. А тот поднялся на ноги и попятился назад, под защиту мирмидонцев, готовых закрыть командира щитами. Но Гектор не дал ему уйти. Бросившись вперёд, он воткнул герою копьё в пах.
- Ты этого хотел?! - закричал он, хватая падающего Патрокла за плечи.
- Твоя взяла, - прошептал Патрокл. - Вы с Аполлоном вместе со мной справились. Без него я бы двадцать таких, как ты, победил. Но и тебе недолго осталось. Ахилл отомстит.
- Ну, это мы ещё посмотрим, - ответил Гектор уже не слышавшему Патроклу, выдернул копьё и бросился к колеснице героя, чтобы захватить знаменитых коней Ахилла, но Автомедон быстро развернулся и ускакал в греческий лагерь.
Гермес с любопытством посмотрел на Зевса. Тот улыбнулся.
- Всё в порядке, - сказал он. - Патрокл свою задачу выполнил.
- Я понимаю, - ответил Гермес. - Но на нём были доспехи Ахилла. Божественные доспехи. Теперь они достанутся Гектору, а он ведь даже не полубог. Слишком ты его балуешь в последнее время.
- Пустое, - отмахнулся Зевс. - Эти доспехи не пойдут ему впрок, как не пошли впрок Патроклу. Но Гектор так хорошо исполнял мою волю, что хочется сделать ему напоследок приятное.
- Напоследок?
- Конечно, Гермес. Он вчера так трогательно попрощался с Андромахой, что возвращаться к ней живым теперь уже совершенно не обязательно.
- Суров ты, Кроныч.
- Конечно. А что делать? Я ему последнее время так много помогал, что он, кажется, вообразил себя богом. Не люблю, когда смертные становятся нескромными. Если он наденет на себя божественные доспехи, то это будет последняя радость, которую я ему доставлю.
Зевс действительно строже всего карал смертных именно за нескромность. Всё остальное он мог бы простить, но не это.
Однажды Гера попросила его разразить молнией некоего Иксиона, который приходил в храм и пялился на неё так, что ей глаза было некуда девать, а когда никто не смотрел, постоянно норовил прикоснуться к её статуе самым кощунственным манером. Но Зевс, как мужчина, понял Иксиона и не стал его наказывать, а, наоборот, сотворил из облака точную копию своей жены, такую похожую, что никакой смертный не различил бы, и послал её к влюблённому. Проведя бессонную и счастливую ночь, Иксион с утра побежал хвастаться друзьям. Вот тут-то его и настигла молния. И теперь он, наказанный за свою нескромность, крутится в царстве Аида на огненном колесе.
- А если Гектор не наденет доспехи, а принесёт их в жертву богам, то ты позволишь ему жить дальше? - спросил Гермес.
- А ты, как знаток смертных, можешь себе такое представить?
- Нет, конечно. Я просто так спросил. Кстати, божественных коней ты тоже ему отдашь? Он, кажется, сейчас захватит колесницу Ахилла.
Зевс присмотрелся. Кони Ахилла стояли на полпути к лагерю и плакали, опустив длинные гривы до самой земли. События сегодняшнего дня потрясли божественных созданий до глубины их душ. Сначала рядом с ними пал их смертный товарищ, а теперь и Патрокл, к которому они уже успели привязаться, тоже погиб прямо у них на глазах. Такие ужасные впечатления были невыносимы для тех, кому смерть была чем-то чуждым и никак не связанным с их вечным существованием. И теперь несчастные лошадки не понимали, как дальше жить в этом беспощадном мире, где им суждено увидеть смерть всех, кто им близок и дорог. Автомедон пытался лаской и уговорами успокоить их и заставить скакать дальше, чтобы не достаться Гектору, но кони, потерявшие интерес к жизни, никого больше не слушали и ни на что больше не обращали внимания.
- Бедняжки! - сказал Зевс. - Кто же это додумался обречь божественных коней на прозябание среди смертных?! Как можно так измываться над животными?!
Он привстал и крикнул коням:
- Но!
Услышав голос Зевса, кони сразу опомнились и поскакали быстрее ветра.
Гектор, убедившись, что коней Ахилла ему не догнать, вернулся за его доспехами. В это время Менелай успешно защищал тело Патрокла от троянцев. Он уже сразил многих врагов, но с Гектором один на один вступить в бой не решился, отступил и стал звать на помощь Аякса.
Большой Аякс появился перед Гектором, когда тот уже тащил в одной руке доспехи, а в другой тело Патрокла. Увидев прямо перед собой знакомый огромный щит, Гектор бросил тело и поспешно отступил под защиту своих. Он отдал товарищам драгоценный трофей и велел отнести доспехи Ахилла в город, чтобы потом принести их в жертву богам.
Гермес удивлённо посмотрел на Зевса. Оказалось, что Гектор вовсе не так уж и безрассуден. Но громовержец не изменился в лице.
- Что ж ты Патрокла бросил?! - закричал вдруг на Гектора Главк. - Мы же могли бы его на Сарпедона поменять! Вот как ты о союзниках заботишься! Если бы Сарпедон был троянцем, ты б его тело врагам не отдал, а так, значит, пусть греки из него чучело делают?
Главк не знал, что тело Сарпедона не досталось грекам - его унёс Аполлон, и теперь оно было в безопасности - враги не смогли бы уже над ним надругаться.
Задетое словами Главка самолюбие Гектора возмутилось, победив в его душе благоразумие. Он закричал: "Возьмём тело Патрокла!" - и побежал догонять троянцев, уже уносивших в город божественные доспехи. Переодевшись, он окончательно подписал себе смертный приговор. Собрав троянцев и союзников, он повёл их в бой за уже обнажённое тело Патрокла. От вида этого войска стало не по себе даже смелому Менелаю и неустрашимому Аяксу.
- За Патрокла я не беспокоюсь - с ним уже ничего не может случиться. А с нами может, - сказал Аякс.
- На помощь! - закричал Менелай, и тут же на его зов явилось множество греков, стеной вставших вокруг тела Патрокла.
Но всё же первый натиск троянцев оказался удачным. Им удалось пробить брешь в обороне и захватить Патрокла, не убив, впрочем, при этом ни одного грека. Унести тело далеко им не позволил Аякс. Догнав троянца, уже тащившего тело за ногу, Аякс пробил ему копьём голову. Троянцы и греки смешались, все дрались со всеми, и было уже не разобрать, кто в данный момент владеет желанным трупом. Тел вокруг уже навалилось столько, что трудно понять, за какое из них все дерутся, - оно было разве что больше изуродовано, поскольку каждый тянул его в свою сторону.
Боги на Олимпе, не зная, кому Зевс собирается присудить победу, болели каждый за своих с такой страстью, что чуть не передрались. Они несколько раз опрокинули треножник, на котором стоял ясновизор, прыгали, орали и подняли такой шум, что даже души, томящиеся в преисподней, услышали и стали стучать швабрами по потолку, требуя прекратить это безобразие.
Когда божественная ватага в очередной раз взревела от удачного удара Гектора, от толпы незаметно отделилась Афина. Она осторожно огляделась и, убедившись, что на неё никто не смотрит, окуталась розовым облаком и рванулась в сторону Трои.
- Видал, Кроныч? - спросил Гермес.
- Кого? Афину-то? Пустое. Теперь уже можно. Пусть подурачится, егоза. Ей всё время кажется, что она умеет хорошо маскироваться и делать что-то незаметно.
Афина появилась рядом с Менелаем, когда греки, потеряв Патрокла, отступали под натиском троянских героев, и схватила его за локоть.
Обернувшись, Менелай с удивлением увидел перед собой старика Феникса.
- Что ты делаешь?! Зачем отступаешь?! Это же стыд какой! Веди своих в наступление, ты же можешь! Ты же такой смелый! - затараторил тот.
Менелай сперва с недоумением смотрел на скачущего от волнения Феникса, а потом улыбнулся и ответил:
- Конечно, но только если Афина поможет. Без неё на войне делать нечего.
Феникс застенчиво опустил глаза:
- Ты действительно так считаешь?
- Конечно! - с жаром сказал Менелай. - Она ведь такая умная, такая красивая, такая смелая! Все герои - дети по сравнению с ней! Если она мне поможет, я разом всех врагов одолею.
Лицо Феникса покраснело от удовольствия.
- Конечно, она тебе поможет, - тихо сказал он. - Ты станешь смелее мухи и сильнее льва.
Менелай действительно почувствовал необычайный прилив сил и мужества. Бесстрашно как муха он налетал на врагов, уворачивался от ударов и не отступал, как его ни гнали. Как лев он преследовал и убивал убегающих. Тело Патрокла опять перешло в руки греков.
"Всё-таки здорово являться к смертным в каком-нибудь образе, - подумала Афина. - Они, оказывается, столько интересного обо мне за глаза говорят!"
Но скорая победа греков в борьбе за стратегически важный труп не устраивала громовержца. Как только Менелай захватил тело, грянул гром и над сражающимися нависла грозовая туча. В то время как над всем полем боя ярко светило солнце, именно вокруг тела Патрокла сгустилась непроглядная тьма. Даже боги на Олимпе не могли разобрать, что там происходит и кто кого бьёт.
Новые доспехи
Ахилл перебирал струны форминги, прислушиваясь к звукам боя, всё более отдалённым.
"Ну я же сказал Патроклу, чтобы он только отогнал троянцев от кораблей, - с некоторой досадой думал он. - Не хватало ещё, чтоб он без меня город захватил. Это ж как я тогда выглядеть буду!"
Ахилл подозрительно покосился на небо.
"Нет, Зевс такое не попустит, - подумал он. - Зевс на моей стороне, он меня не подведёт".
Он отложил формингу и повернулся в сторону города, тщетно всматриваясь и вслушиваясь. Смутное беспокойство овладело им.
"А что, если Зевс не так понял насчёт славной победы? А что, если..."
Эти опасения были вполне обоснованны: много известно случаев, когда люди просили о чём-то богов, а те исполняли их просьбу так, что лучше бы они этого не делали. Попросит кто, например, вечную жизнь - и мучается веками, дряхлый старик, а попросишь вечную молодость - превратят в мраморную статую. И не придерёшься: что просил, то и получил. Точнее надо свои желания высказывать, да только люди вечно сами не знают, чего хотят, вот и не могут толком сказать, что им надо. Казалось бы, разберись со своими желаниями и только потом проси богов. Но люди, которые точно знают, что им надо, всегда могут добиться этого сами. Такие люди богов ни о чём не просят.
Сомнения Ахилла разрешил Автомедон, вернувшийся в колеснице один. Уже по виду заплаканных коней и по растерянному лицу возницы можно было бы сразу всё понять, но Ахилл понял не сразу.
- А где Патрокл? - спросил он.
- Гектор убил Патрокла. И доспехи он забрал. Сейчас Менелай с Аяксом за тело бьются.
Что-то оборвалось в душе Ахилла. Он со стоном разломал формингу и отшвырнул в стороны обломки. Колени его подкосились. Он упал на землю, заплакал, застонал, разодрал свой хитон, рвал на себе волосы и катался по грязи. Только сейчас неуязвимый сын бессмертной богини, убивший сотни человек и видевший тысячи смертей, начал понимать, что смерть угрожает не только чужим - она может постигнуть любого: близких, друзей, его самого. Это страшное открытие было невыносимо для избалованного матерью и судьбой героя.
Автомедон знал, что Ахилл огорчится, но такой бурной реакции он от своего командира не ожидал и, пару секунд понаблюдав это в растерянности, убрал подальше все острые предметы.
Фетида в это время была на дне моря - на вечеринке со своими сёстрами. Вдруг во время весёлого разговора её лицо сделалось серьёзным и взволнованным, она вскочила и прислушалась. Сёстры испуганно посмотрели на неё и разом перестали галдеть.
- Сыночек мой плачет! - сказала Фетида и вдруг сама заплакала. - Что с ним могло случиться? Он же сегодня не воюет! Для горя я его родила, а не для радости - славного полубога, самого великого героя всех времён! Не для этого жестокого мира он создан! Чувствую, беда его ждёт! Не долгую жизнь он проживёт, но и в ней ему не будет счастья!
Нимфы заойкали и запричитали, некоторые тоже на всякий случай расплакались, и все вместе побежали вслед за Фетидой к Трое, где плакал сынок их сестрички - славный герой Ахилл.
Когда вся эта толпа в несколько десятков морских нимф появилась перед ним, Фетида бросилась к сыну, обняла, прижала его голову к своей груди, а нимфы подняли такой плач и вой, что слышно было и в городе, и на другом берегу Геллеспонта.
- Я Гектора за человека считал, а он убийца! Он Патрокла убил! - стонал Ахилл. - Он и доспехи мои забрал. Те самые, что папе боги подарили. Это я во всём виноват! Патрокл ведь, наверное, меня на помощь звал, а я не пришёл, не услышал! Это всё моя проклятая обида! Все воевали, а я как последний трус в лагере отсиживался. Я же из всех греков самый доблестный. Поумнее меня многие найдутся, но сильней и храбрее никого нет. И я разозлился на Агамемнона, как капризная девчонка! Всё! Теперь я только на Гектора злюсь и на троянцев. Иду в бой. Будут у меня сегодня троянские вдовы плакать! И не пытайся меня удерживать, мама!
Эти слова серьёзно испугали Фетиду. Она надеялась, что Ахилл, наконец, бросит эту ненужную и опасную для него войну, но теперь он вдруг снова захотел воевать, да ещё и в таком взвинченном состоянии.
- Сыночек! - сказала она. - Ты молодец, что хочешь наказать тех, кто убил твоего друга, но что же ты в бой наденешь? Доспехи ведь Гектор забрал.
Сыночек завыл, обиженный, что мама вечно ему ничего не разрешает, будто он ребёнок какой-нибудь, но быстро сообразил, что она права. Вообще-то, у него было сколько угодно доспехов. Разоряя соседние города, он набрал столько трофеев, что на десятке кораблей не увезти. Были у него и доспехи, снятые с царей, - произведения лучших мастеров. Но это были простые смертные мастера, а кто привык к качеству, не согласится на худшее. Кто носил настоящие божественные доспехи, кованные в кузне Гефеста, тот никогда не наденет дешёвку, кованную обычным кузнецом.
- Принеси мне доспехи, мама! Ты хвасталась, что спасла Гефеста, когда он был ребёнком. Пусть он за это сделает мне новые доспехи. Сегодня же!
- Сегодня уже не получится, - осторожно возразила Фетида.
Ахилл снова завыл, обиженный на вечные мамины отговорки, но быстро понял, что она опять права: солнце уже клонилось к закату, и бой должен был скоро завершиться. Сделать доспехи так быстро невозможно.
Сынок захныкал, показывая, как тяжело ему будет ждать до завтра, но ничего возражать не стал.
- Пусть ещё щит обязательно сделает! - всхлипывая, попросил он.
- Конечно. И щит, и копьё.
- Копьё не надо. Копьё у Патрокла своё было.
- Хорошо, сынок. Копьё не надо. Так даже проще.
Фетида попросила сестёр передать отцу, что она сегодня домой не придёт, и отправилась к Гефесту на Олимп.
А Ахилл пошёл в палатку, сбросил разодранный хитон, кинулся на кровать, зарылся лицом в подушку и снова стал рыдать.
Ему было очень плохо. Нежная душа неуязвимого героя страдала. Этот мир оказался слишком несовершенным для него. Он жалел, что родился, что его мать богиня, а отец простой царь, что ввязался в эту войну под командованием неблагодарных дураков, что сам послал Патрокла на смерть и не пришёл к нему на помощь, когда эта помощь была нужна. Мелочными и глупыми казались теперь его гнев, обиды и желание видеть унижение Агамемнона. Он уже не хотел мстить своему командиру - теперь он хотел видеть предсмертные судороги Гектора и слышать плач троянских вдов.
В это время перед входом в палатку Ахилла с неба опустился край радуги, и по ней с громким визгом скатилась какая-то рыжеволосая девчонка. Приземлившись, она тут же вскочила на ноги, ворвалась в палатку, театрально подняла руку и заговорила торжественным тоном:
- Ахилл! Воздвигнись к брани...
Тот поднялся с кровати как был - с растрёпанными волосами и голый. Девчонка коротко взвизгнула и стрелой вылетела наружу.
Ахилл высунул голову. Девчонка стояла неподалёку, прижавшись спиной к палатке, и опасливо на него косилась.
- Ты кто? - спросил Ахилл.
- Я-то? - растерянно переспросила девчонка. Вид голого и растрёпанного героя произвёл на неё такое сильное впечатление, что она поначалу забыла, с чем пришла. - Я Ирида, - и с важностью добавила: - Посланница богов.
- И кто тебя послал?
- Это в каком смысле? - обиженным тоном переспросила Ирида, тут же сообразила и ответила скороговоркой, но опять с важностью в голосе: - Послала меня великая Гера - царица богов, супруга всемогущего Зевса-громовержца...
Она, кажется, собиралась говорить дальше, но Ахилл перебил её:
- И что ей надо?
- Кому? - опять не сразу сообразила Ирида, но тут же приложила указательный палец к губам и, страшно выпучив и без того довольно крупные глаза, прошептала: - Тсс! Зевс ничего не знает! Меня к тебе тайно послали. Никому не говори!
После этого она отошла от палатки, снова приняла театральную позу и торжественно провещала:
- Ахилл! Воздвигнись к брани! Бой разгорелся за мёртвое тело Патрокла! Гектор хочет увлечь его в город, чтобы там над ним глумиться. - Ирида подняла ладони над головой, как это делают дети, изображая чудовище, и состроила страшную гримасу. - Он Патроклу голову отсечёт и на кол наденет. Позор тебе будет, если твой друг в таком виде перед Аидом предстанет!
- Мне мама запретила, - буркнул в ответ Ахилл. - У меня доспехов нет. Как я пойду в бой в таком виде?
Ирида часто заморгала, соображая, что ответить. На этот случай Гера её не инструктировала.
- Так ведь... - пробормотала она. - Так ведь там же девушек нет. Разве что Афина может быть. Но она отвернётся, наверно. Ты только выйди и пугни их, а они сами все разбегутся. Ты страшный такой!
- Ну ладно, - проворчал Ахилл. - Передай Гере, что я сейчас выйду.
- Ага, передам.
Ирида вскочила верхом на радугу и тем же манером, как съезжала вниз, с громким визгом вознеслась по ней на небо. Радуга растаяла.
Ахилл всё в том же не вполне приличном виде поднялся на остатки стены лагеря и осмотрел поле брани. Там, под нависшей над серединой грозовой тучей, во тьме продолжался жестокий бой за тело Патрокла. Ахилл набрал полную грудь воздуха и заорал что-то невнятное.
Крик его подхватили на поле боя: греки с радостью, троянцы с ужасом. Но громче всех завизжал старик Феникс. Тело Ахилла тут же окуталось облаком, очертания его расплылись, но весь он засветился как горящая головня, так что его вид, и без того грозный, стал ещё более зловещим и пугающим.
Давя и топча друг друга, троянцы бросились бежать. Тело Патрокла осталось грекам.
Наступивший вечер положил конец битве.
Во время ужина, когда греки радовались тому, что этот день не стал для них последним, Одиссей нашёл Диомеда в обществе Агамемнона и других греческих командиров.
- Ты не забыл, что нам сегодня ещё надо сделать? - спросил он.
Диомед вопросительно посмотрел на Одиссея. В суете такого трудного дня немудрено забыть что угодно.
- Мы собирались принести в жертву Афине доспехи того троянца, которого мы изловили прошлой ночью. Кстати, всех приглашаю. Афина сегодня нам всем помогла.
- Да, Афину почтить надо, - согласился Агамемнон и присоединился к Одиссею и Диомеду. За ним пошли и остальные герои.
Одиссей склонился над телом Долона и стал снимать с него доспехи.
- Что это? - спросил Агамемнон, указывая на какой-то плоский предмет, выпавший из-за пазухи троянца.
- Не знаю, - ответил Одиссей, протягивая находку Агамемнону.
Это были две тонкие деревянные дощечки, сложенные вместе и скреплённые одна с другой. Агамемнон развернул их и сказал:
- Тут что-то написано. Похоже, троянец нёс послание кому-то в нашем лагере.
- Вряд ли, - ответил Диомед. - Он говорил, что послан в разведку. Если бы у него было какое-то другое задание, он бы сказал. Парень был так напуган, что ничего бы не скрыл.
- Не обязательно, - возразил Одиссей. - Он, может, и не трус был вовсе, а хитрец. Специально нам всё рассказывал, чтобы мы не догадались об его главном задании.
- Посветите, - попросил Агамемнон и прочёл вслух: - "Дорогой Паламед! Я благодарен тебе за услуги, которые ты оказал мне и всей Трое. Надеюсь, ты будешь и впредь подрывать боевой дух наших врагов и сделаешь всё, чтобы мы разгромили проклятых греков. Если тебе мало того сундука с золотом, который я тебе уже прислал, я дам тебе ещё и озолочу после нашей победы. Приам".
- Какая чушь! - возмутился Паламед.
- Действительно чушь, - неуверенно сказал Агамемнон, складывая дощечки. - Однако в последние дни у нас и правда было много непонятно откуда взявшихся затруднений. Я уж, грешным делом, на богов думал, но, возможно, дело и не в них. Да и с боевым духом было не всё гладко. И как-то странно, что из всех нас, кажется, один лишь Паламед не получил ни одного ранения. Или он в бой не рвётся, или троянцы его берегут.
- Перестань! - сказал Одиссей. - Как можно оскорблять подозрением своего товарища на основании каких-то дощечек, найденных на теле врага! Там упоминался сундук с золотом. Такую вещь трудно спрятать. Если мы не найдём его у Паламеда, значит, троянцы просто хотят его опорочить и внести разлад в наши ряды.
- Верно! - согласился Агамемнон, удивляясь тому, что Одиссей заступается за человека, которого всегда недолюбливал. - Паламед, ты не станешь возражать, если мы осмотрим твою палатку?
- Мне нечего от вас скрывать, - ответил Паламед.
Герои пошли к нему.
Паламед не участвовал в разграблении соседних городов, и палатка его была обставлена скромно: только необходимое, никакой роскоши и, конечно, ничего напоминающего сундук с золотом.
- Ну вот и убедились, - сказал Одиссей. - Теперь все мы видим, что Паламед честный человек, который чуть было не стал жертвой гнусной клеветы. Для полной уверенности надо только проверить, не закопал ли он чего-нибудь под палаткой.
Из палатки вынесли лежавший на полу ковёр и, пару раз копнув лопатой, нашли деревянный, обитый медью сундук. Открыв его, обнаружили, что он полон золота.
- Это моё золото! - закричал Менелай. - То самое, которое Парис у меня украл! А теперь им, значит, Приам со своими шпионами расплачивается!
Вина Паламеда была доказана. Он стоял растерянный, не зная, что сказать в своё оправдание. Он подозревал, что тут не обошлось без козней Одиссея, но не мог же Одиссей зарыть сундук под его палаткой. Да и не стал бы Одиссей жертвовать таким количеством золота только для того, чтобы навредить Паламеду, ведь жадность царя Итаки была так же легендарна, как и его хитроумие.
Одиссею и правда было жаль золото, которое он теперь потерял окончательно. Но добраться до него он всё равно, скорее всего, не смог бы, а так он сумел наконец осуществить долгожданную месть.
Проделав причудливый круг в колесе судьбы, сундук с золотом возвратился к Менелаю, не принеся счастья никому, через чьи руки он прошёл.
Поздним вечером Зевс с Гермесом вернулись с Иды на Олимп. Несмотря на все козни непослушных богов, Зевсу удалось полностью осуществить свой план на сегодняшний день, так что он был настроен весело и благодушно.
- "Тсс! Зевс ничего не знает! Это тайна!" - говорил Гермес, ловко подражая голосу Ириды. - А сама визжит на всю ойкумену. Такие у неё тайны.
- Ну, это же Ирида, - со смехом отвечал Зевс. - Она без визга ничего делать не может. Оно и к лучшему: по её визгу я обо всех замыслах Геры первым узнаю.
Он открыл дверь своего дворца. На пороге его встретила Гера.
- Ты, дорогая, так сегодня заботилась о греках, что мне уже впору ревновать, - пошутил громовержец.
Гера сердито фыркнула:
- Ты прекрасно знаешь, что греки мне безразличны. Я ненавижу троянцев. Всякий человек имеет право на месть, а я, царица богов, по-твоему, должна глотать любую обиду?
Тем же вечером Фетида пришла во дворец Гефеста. Афродита, увидев её, вскрикнула от радости и расцеловала в обе щеки.
- Как же хорошо, что ты к нам заглянула, милочка! Мы как раз ужинать собираемся. Что же ты не заходишь? Знаешь ведь, что мы тебе всегда рады. И Гефест всё время о тебе вспоминает и спрашивает.
- А Гефест дома?
- Он в кузне. Такой работящий и хозяйственный! Всегда за работой. - Афродита говорила это с такой гордостью, будто благодаря ей Гефест стал таким. - Он сейчас делает чудесные треножники. Двадцать штук сразу. Он к ним приделает золотые колёсики, так что они сами будут приезжать, когда их позовут. Ты бы видела, какие ручки будут у этих треножников! Мы их с Гефестом вместе рисовали. Ручки и треножники уже готовы, осталось только прикрепить. Он сейчас как раз куёт золотые гвоздики для этого.
Хотя Афродита никогда не была верной женой, мужа своего она очень ценила, уважала и никогда не променяла бы ни на какого другого. Несмотря ни на что, они были, пожалуй, самой счастливой семьёй на Олимпе.
Фетида терпеливо выслушала рассказ о технических достижениях знаменитого мастера и сказала, что у неё есть просьба к Гефесту.
- Дорогой! - закричала Афродита. - К нам Фетида пришла. Она хочет с тобой поговорить.
- Фетида у нас! - донеслось из кузни. - Вот радость-то! Конечно, я сейчас приду.
Хромой мастер вышел к ним в рабочей одежде, в переднике, на ходу вытирая свои жилистые, мозолистые руки. Под локти его поддерживали девушки, выглядевшие совершенно как настоящие, но сделанные из золота, - одно из его изобретений. Рассказывали, что эти девушки умели даже говорить, правда, сам никто их голоса не слышал.
- Здравствуй, Фетида! Здравствуй, красавица, спасительница моя! - говорил Гефест. - Что же ты к нам так редко заходишь? Никак дело у тебя ко мне?
- Да, - ответила Фетида, силясь изобразить улыбку. - Моему Ахиллу нужны новые доспехи. Беда у него.
И она, не сдерживая слёз, рассказала печальную историю, случившуюся в последние дни.
- Конечно! - воскликнул Гефест. - Будут ему новые доспехи. Не доспехи - конфетка. Таких ни у одного бога нет. И поножи сделаю, и шлем, и кирасу. А какой щит у него будет! Пятислойный, красоты неописуемой. Я на нём и солнце изображу, и землю, и море, и луну. И все звёзды со всеми созвездиями. И два города изображу. В первом одни люди свадьбу празднуют, а другие в это время судятся. Один говорит, что заплатил, а другой - что не получил. Оба свидетелей привели, спорят, препираются, а судьи по очереди выступают и приговор говорят. А в другом городе в это время война идёт. Которые в городе - те отказываются дань платить, а другие их за это осаждают, грозят город разрушить и всё добро себе забрать. А осаждённые устраивают вылазку. И впереди них идут Арес и Афина. Оба большие, красивые, в золотых доспехах - чисто боги. Они в засаду садятся у реки, куда враги скот на водопой водят. Нападают на пастухов, убивают, а скот угоняют в город. А враги услышали, прискакали на помощь пастухам, и пошла битва. Там и Смерть, и Вражда, и Смута будто живые вместе с людьми бьются, трупы врагов туда-сюда тащат, доспехи с убитых снимают - всё как в жизни. А ещё изображу золотую ниву, а на ней крестьяне пашут. Как дойдут до края поля - им по чарке вина поднесут, и они обратно пахать идут. Вспаханная земля будет как настоящая - чёрная, хоть я и сделаю её из золота. А дальше я изображу сбор урожая: крестьяне серпами колосья срезают, а другие снопы вяжут, а жёны на краю поля ужин готовят. А ещё там будет виноградник. Деревья золотые, с чёрными ягодами, а подпорки из серебра, а вокруг ров с водой из синего стекла и стена из олова. А по дорожке молодёжь в корзинах собранный виноград несёт. А мальчик на лире играет и поёт тоненьким голосом так, что ноги сами в пляс идут. А пастухи, я их из золота сделаю, в это время стадо волов ведут - одни волы золотые, а другие оловянные. Вдруг на них львы нападают. Пастухи на них собак натравливают, но без толку - собаки львов боятся. А другие пастухи ведут овец. А молодёжь танцует - хороводы водит, и все песни поют. А вкруг всего этого океан, как вокруг настоящей земли.
Фетида слушала, как Гефест взахлёб рассказывал о своих творческих планах, и только молча кивала.
Примирение
Утром Фемида облетела всех богов, созывая их на общий сбор. Явились все, даже лесные и речные боги, которых обычно на Олимп не приглашают.
Для расширенного собрания был подготовлен большой зал во дворце Зевса, который Гефест построил специально для таких мероприятий.
На возвышении, образуя президиум, стояли двенадцать тронов. Зевс и Гера сели на самые большие в центре, главные олимпийцы расположились на тронах по бокам, а все остальные боги занимали места на длинных мраморных скамьях в зале. Нимфы явились разодетые как на свадьбу и, рассевшись в первых рядах, сразу стали наперебой строить глазки президиуму. Сатиры с натёртыми до блеска рогами чинно сидели позади, ковыряя кто в зубах, кто в носу, кто в ухе.
Всё ещё недовольный со вчерашнего дня Посейдон уселся на троне возле Зевса и ворчливо спросил:
- Что, Зевс, опять какое-нибудь объявление насчёт Трои?
- Просто мысли мои читаешь, братец, - весело и доброжелательно ответил громовержец.
Видя, что Зевс сегодня в хорошем настроении, Посейдон решился выразить ему своё вчерашнее недовольство:
- Против богов идёшь, брат. Ты, конечно, можешь помогать троянцам - твоя воля, но учти: боги с тобой не согласны.
- Говори за себя, Посейдон. Кто это со мной не согласен?
- Да все не согласны: я, Гера, Афина, Гермес...
- Что?! Эй, Гермес!
- Чего, Кроныч?
- Ты что, против троянцев?
- Как скажешь, Кроныч.
- Что это за ответ? Что ты юлишь всё время? Неужели сложно прямо сказать: ты за греков или за троянцев?
- Ничего сложного, Кроныч. Проще простого. Скажи мне только, кто победит, и я сразу скажу, за кого я.
Зевс усмехнулся и, убедившись, что все собрались, начал свою речь:
- Так вот, значит, мальчики и девочки, тут уже поступают нарекания, что я, дескать, много на себя беру: троянцам помогаю, греков защищать не даю, богам вмешиваться запрещаю, сам всем распоряжаюсь, а другим разрешаю только смотреть. Ладно, пойду навстречу вашим пожеланиям. Сегодня ничего запрещать не буду. Делайте что хотите, а я буду только наблюдать.
- А за греков воевать против троянцев можно? - осторожно спросила Афина.
- Можно, - улыбнулся Зевс. - Тебе, доченька, сегодня всё можно. Хотите - за греков воюйте, хотите - за троянцев. Хоть между собой передеритесь. Я ни во что вмешиваться не буду.
Он тут же пожалел, что разрешил богам передраться между собой, заметив, какой кровожадный взгляд бросила Гера на Артемиду. Но слова уже были сказаны, и Зевс приказал Ганимеду налить нектара, закрыл короткое собрание, поднялся с трона, взял пакетик с орешками, уселся перед ясновизором, закинув ногу на ногу, и принялся наблюдать за событиями, происходившими в греческом лагере.
У греков в это время тоже было большое собрание. Речь держал Ахилл.
- Нам с Агамемноном следовало помириться ещё раньше, - говорил он, - а лучше вообще не ссориться. Было б из-за чего! Из-за какой-то бабы, чтоб ей сдохнуть раньше! Сколько бед наша ссора принесла грекам и сколько радости троянцам! Но что сделано, того не исправишь. Я больше на Агамемнона не сержусь - я теперь только на троянцев сержусь, и особенно на Гектора. Командуй, Агамемнон. Я теперь биться хочу и убивать троянцев, сколько сил хватит. А сил у меня хватит на всех их.
Толпы греков ответили ему оглушительным рёвом. Агамемнон встал, кряхтя от болевшей раны, и сказал, поднимая руку:
- Тихо! Не мешайте говорить, а то я сам себя не слышу. Меня уже за это дело многие ругали и винили в том, что произошло. Но не я тут виноват. Это всё боги меня с толку сбили. Одна Эрида чего стоит! Против судьбы, опять же, не попрёшь. Да и сам Зевс что-то в последнее время взялся мне гадости устраивать. Всё одно к одному. И что я мог сделать? Есть, говорят, богиня такая - Ате. Может, врут, конечно, а я думаю, что и вправду есть такая. Она только и делает, что людей с толку сбивает. Мне про неё Нестор рассказывал. Ну, вы же знаете Нестора - он ерунду говорить не будет. Так вот она не только людям - она и богам головы может заморочить. Дело так было. Поправь меня, Нелеич, если я что неправильно скажу...
Агамемнон был не из тех, кто охотно извиняется и просит прощения, и сейчас он, хоть и понимал, что сделать это всё равно придётся, был рад возможности получить отсрочку, рассказав какую-нибудь историю:
- Зовёт как-то Зевс всех богов и говорит им: "Радость у меня, боги. Сегодня родится самый главный герой, который будет царствовать над миром, а все остальные герои ему служить будут". А Гера, хитрая такая, ему отвечает: "Врёшь ты всё! Мы же знаем, что у тебя семь пятниц на неделе, и ничего этого не будет. Можешь поклясться страшной олимпийской клятвой, что правду говоришь?"
А Зевс и не понял, что она нарочно это сказала. Так ему, значит, Ате голову заморочила. Ну он и поклялся. Думал, что ничем не рискует, поскольку знал, что Алкмена, подружка его, на последнем сроке и сегодня Геракла родить должна. А Гера тут разом всё переиграла: Никиппа, микенская царица, тоже сына ждала, так Гера ей роды ускорила, и она Эврисфея недоношенным родила. А Алкмене Гера, наоборот, роды задержала, так что Геракл только на другой день родился. А потом приходит к Зевсу и говорит: так, мол, и так, родился сегодня Эврисфей, а Геракл у него теперь на побегушках будет, как ты и обещал.
Вот тут-то Зевс и понял, как его жена обманула. Ох уж и прогневался он! А сделать-то ничего уже не может: клятва-то дадена. Схватил он тогда Ате за волосы - и так её! И так!.. - Агамемнон с неподдельной злостью изобразил, как Зевс бьёт Ате головой об стол. - И запретил ей впредь на Олимпе появляться. С тех пор ходит она между людьми и жертву себе ищет. Вот, значит, я ей как раз и подвернулся.
Так что, раз уж и Зевс с ней не справился, то куда уж мне - простому царю. Но я свою вину загладить всё равно готов. Что тебе, Ахилл, давеча обещали, я отдам. Вот прямо сейчас мои люди всё тебе доставят, пока мы завтракаем.
- Не надо мне ничего, - твёрдо ответил Ахилл. - И завтрака не надо. Мне никакой кусок в горло не полезет, пока я не отомщу стократно за смерть моего друга. Нечего время терять! Командуй прямо сейчас в бой идти!
Греческое войско вскричало ему в ответ воинственно, но без энтузиазма. Общее мнение выразил Одиссей:
- Спокойно, Ахилл! Горячку пороть не надо. Ты тут всех сильнее, но я тебя старше и жизнь знаю лучше, так что поверь моему опыту: во-первых, когда подарки дают, никогда не отказывайся и бери сразу, не откладывая, а то ведь передумают; а во-вторых, никогда не воюй, не позавтракав. Все мы тут готовы на любые жертвы, чтобы отомстить за твоего безвременно погибшего друга, но приносить в жертву свой желудок не стоит. От голодных воинов в бою мало проку. Так что вели накормить своих мирмидонцев, сам поешь - Атреич сейчас наверняка не откажется угостить тебя за свой счёт - и подарки прими, а там уж и повоюем - день впереди долгий.
В ответ на эти слова Одиссея греки закричали чуть менее воинственно, но гораздо более дружно.
Ахилл был не согласен, но противиться воле всего войска не мог даже он. Пришлось возвращаться к своей палатке и терпеливо ждать, пока люди Агамемнона под предводительством Одиссея не доставили ему всё, что обещал капризному герою командир греческого войска. Он принципиально не смотрел в сторону этих даров. Не посмотрел он и на дочку Бриса, которую позавчера называл своей любимой, а сегодня желал ей смерти. Той, из-за которой разгорелась его ссора с Агамемноном, той, чьё имя он так и не узнал. Видя настроение Ахилла, девушка не подошла к нему, а сразу бросилась к телу Патрокла, от которого Фетида заботливо отгоняла мух.
Девушка заплакала горько и искренне. Патрокл был единственным греком, который понимал и жалел её. Ахилл, хоть и изображал любовь, на самом деле всегда любил только себя, а других - лишь в той мере, в какой они поддерживали в нём эту единственную и самую крепкую его любовь.
Много горя пришлось пережить дочке Бриса: её молодой муж, за которого она вышла совсем недавно, и три брата пали жертвами Ахилла, когда он захватил и разрушил её родной город, её саму Ахилл насильно увёл с собой, и только Патрокл утешал дочку Бриса, уверяя, что Ахилл любит её и женится на ней, когда вернётся в Элладу. Она верила ему, потому что надо во что-то верить и на что-то надеяться.
А теперь Ахилл, кажется, даже не узнал её, когда она вернулась после долгой разлуки, а Патрокл лежит мёртвый, и она никогда не услышит от него ни слов утешения, ни доброй лжи - последней надежды в несчастье.
Дочка Бриса плакала - может, по Патроклу, а может быть, и по самой себе, а Ахилл сидел в стороне мрачный, ни разу не взглянул на неё, молчал и отворачивался, когда сердобольная Афина пыталась накормить его с ложечки амброзией.
Отвязавшись от Афины, он примерил новые доспехи. Их рано утром, когда он ещё спал, принесла и положила рядом с его кроватью Фетида.
Они блестели так ярко, что никто не мог на них прямо смотреть. Гефест не подвёл. Доспехи были не только красивы, но и очень удобны. Они сидели так, будто мастер точно знал все особенности богатырского тела полубога Ахилла. Несмотря на свой немалый вес, они, казалось, не обременяли, а, наоборот, облегчали героя, придавали ещё больше силы, вселяли уверенность и боевой дух.
Сразу взбодрившись, Ахилл взял своё огромное копьё, которое никто, кроме него, не мог поднять, и взошёл на колесницу.
- Давайте, кони, несите меня, - сказал он. - К победе везите и к славе, а не так, как Патрокла.
Обидный намёк задел гордость божественных коней. Один из них обернулся и вопреки всем обычаям сказал человеческим голосом:
- Ты, Пелеич, на нас вину-то не сваливай. Аполлон в смерти Патрокла виноват, не мы. Он, кстати, и тебя ненавидит. Сегодня Зевс тебя защищает - живым вернёшься, а потом...
Тут разговорившийся конь осёкся, почувствовав, что и так уже сболтнул много лишнего.
Впрочем, Ахилл всё равно не придал его словам никакого значения. Сейчас его интересовала только предстоящая битва и смерть как можно большего числа врагов. Думать о своей смерти он не привык и не хотел.
- Не ваша это забота! - буркнул он и поскакал в бой.
Битва богов
Греческое войско, воодушевлённое возвращением своего самого славного героя, стройными рядами шло навстречу врагам вслед за Ахиллом. Троянцы стояли молча. Они понимали, что предстоящий бой будет тяжелее всех предыдущих.
Поодаль с небес спустилась группа богов, решивших принять участие в битве. Они были настроены воинственно, громко кричали, призывая к бою обе стороны. Но всех перекричала Эрида, как обычно подававшая сигнал к началу сражения.
Прозвучали фанфары, придуманные Герой и Афиной, Зевс усилил музыкальное сопровождение парой грозных громовых раскатов, а Посейдон устроил хорошее землетрясение.
- Сколько можно! - вскакивая с трона, завопил Аид в своём подземном царстве, когда на голову ему посыпалась штукатурка. - Совсем с ума посходили с этой войной! Уже и среди покойников покоя нет!
- Но, дорогой, - возразила ему Персефона, - ты же сам говорил, что благодаря этой войне мы наконец стали получать молодых, красивых и сильных мертвецов, которых до этого всегда не хватало.
- Это верно, - согласился Аид, - только теперь их стало приходить столько, что мы не успеваем их оформить.
В это время греки стали напротив троянцев, и на середину поля между двумя войсками вышел Ахилл.
- Гектор!!! - закричал он.
Гектор вышел было вперёд, но остановился, почувствовав у себя на плече руку Аполлона. А бог, задержав не в меру отважного троянского героя, перенёсся туда, где среди союзных Трое дарданцев стоял их предводитель Эней.
Это был не тот хрупкий юноша, который много лет назад вместе с Парисом похищал в Спарте Елену Прекрасную. Он уже не был похож на свою знаменитую мать Афродиту. Годы и сражения сделали его могучим воином, самым сильным и доблестным в троянском войске после, пожалуй, одного только Гектора.
Взглянув на Ахилла, он вспомнил, как когда-то позорно убегал от него, и с гневом сжал копьё. "Нет, - подумал он, - выйти на бой с Ахиллом - верная смерть. Это как с богом сражаться".
- Отчего же? - возразил, подходя к нему, Аполлон. - Сын олимпийской богини боится сына морской нимфы? Странно. С чего ты взял, что боги помогают тебе меньше, чем этому хвастуну?
Ободрённый словами бога, Эней пошёл навстречу Ахиллу.
- Ну что, дядюшка, - сказал Посейдону Гермес, - как думаешь, кто победит? Ставлю гекатомбу, что это будет...
- Ну уж нет! - сурово ответил морской бог. - Сегодня я первым скажу: победит троянец.
Гермес мило улыбнулся.
- Хорошо, дядюшка, - ответил он. - Тогда я ставлю на Ахилла. Не могу отказать - уж больно хочется дать тебе отыграться.
- Посейдон! Афина! - быстро заговорила не слышавшая этого разговора Гера. - Вы видели, как Аполлон разговаривал с Энеем? Что же вы стоите? Головами своими подумайте, какой стыд будет, если Эней с божьей помощью победит! Немедленно помогите Ахиллу! Он своё ещё получит, когда время придёт, но сейчас он должен победить.
Посейдон нахмурился и ответил:
- Стыд будет, сестрица, если мы тут на глазах у смертных драку затеем. Пусть всё будет по-честному: только Ахилл и Эней, и никто никому не помогает. И нечего нам тут стоять, чтобы смертные на нас глазели и говорили, что все результаты подстроены.
Спорить со старшим среди собравшихся богов Посейдоном никто не решился, и все перенеслись на наблюдательный пункт на Иде, окружив гору непроницаемым для взоров смертных чёрным облаком.
Ахилл презрительно посмотрел на приближавшегося Энея.
- Что, пастушок, заблудился? - спросил он. - Шёл бы ты лучше отсюда, пока я тебе снова уши не надрал. Я не тебя звал, а Гектора. Или ты думаешь, что Приам тебя за смелость своим наследником сделает?
- Языком трепать мы оба умеем, - мрачно ответил Эней. - Но мы с тобой не дети, чтобы состязаться в дразнилках, и не женщины, чтобы лясы точить, когда нужно драться. Гектор тебе не подчиняется, он сам решает, с кем и когда ему биться. А тебе сейчас придётся биться со мной. И не надо тянуть время.
Прекрасный щит Ахилла взревел под ударом копья Энея. Удар этот был так мощен, что Ахилл на мгновение испугался и отскочил, подумав, что новый, ещё не испытанный им щит не выдержит. Но творение Гефеста не подвело. Копьё пробило только два слоя из пяти и застряло в золоте щита.
Сработанный простым смертным щит Энея удара легендарного копья Ахилла не сдержал. Эней резко отбросил его, и копьё задрожало, воткнувшись в землю, вместе с насаженным на него щитом. Эней содрогнулся при мысли, как близок он был сейчас к смерти, отбежал и подхватил с земли камень, чтобы кинуть его в приближавшегося с обнажённым мечом Ахилла. Это было бесполезно: божественные доспехи камень не пробил бы. Положение Энея стало безнадёжным.
- Да что же это такое! - закричал Посейдон, ударяя себя по коленям.
Эней взмыл вверх и, пролетев над троянскими рядами, шлёпнулся позади них.
Посейдон всё ещё сурово, но при этом несколько смущённо поглядел на Гермеса, ожидая протестов. Но тот лишь приветливо улыбнулся и сказал:
- Ладно, дядюшка, ничья.
Ахилл с недоумением посмотрел вслед Энею, а потом вырвал из земли копьё, сорвал с него дырявый щит, крикнул: "Да пошёл ты!" - и добавил тише: "Божий любимчик!".
- Гектор!!! - закричал он вновь, подняв над головой копьё, но Гектор, помня, что Аполлон удержал его от боя, снова остался в троянских рядах. - За мной!!! - закричал тогда Ахилл и впереди греков помчался в атаку.
Не останавливаясь, он крушил всех направо и налево. Пленных не брал. Просивших пощады убивал на месте с криком "За Патрокла!".
Озверевший и забрызганный кровью, он рыскал по полю, ища Гектора. Один раз судьба свела их. Тот метнул в Ахилла копьё, но оно, сделав в воздухе петлю, воткнулось в землю у ног Гектора.
Афина хихикнула, но, заметив, что присоединившийся к собравшимся на Иде богам Аполлон на неё осуждающе смотрит, сделала серьёзное лицо.
Ахилл набросился на Гектора и со всего размаху воткнул в него копьё, но попал в пустоту. Окутавшись тёмным облаком, Гектор растворился в воздухе.
Афина сердито глянула на Аполлона, но тот сидел с совершенно непроницаемым равнодушным выражением лица и никак на её взгляд не отреагировал.
Ахилл всё больше выходил из себя. Неустанно убивая, он гнал в беспорядке бежавших троянцев к реке. Те кидались с берега, пытаясь спастись вплавь. Ахилл оставил копьё и, достав меч, бросился вслед за ними, рубя всех подряд. Вскоре вода стала красной от крови, а трупы запрудили поток так, что река вышла из берегов.
Скамандр, бог реки, выскочил перед Ахиллом и закричал, размахивая кулаками:
- Что делаешь, сукин сын! Тебе тут кладбище, что ли? Думаешь, раз боги помогают, так всё можно? Вон тебе для войны поле есть - там убивай сколько хочешь. Здесь ты мне всю воду испоганишь, а она у меня питьевая!
- Отвали, дед! - грубо ответил Ахилл, которого экологические проблемы в настоящий момент заботили чуть меньше, чем нисколько.
Оскорблённый Скамандр обрушил на Ахилла огромную волну. Герой попытался ухватиться за ветви дерева, которое росло на берегу, но оно, вырванное с корнем, обрушилось в реку. Мелкая речка, которую можно было перейти вброд, вдруг обернулась бушующим потоком. Вода смыла трупы, дерево и Ахилла и, кружа в пенных водоворотах, понесла их к Геллеспонту.
Такого поворота событий Ахилл не ожидал и даже испугался. Он и так был пловец неважный, а тут ещё и доспехи вовсе не добавляли ему плавучести. Неуязвимый полубог не боялся никакого оружия, но захлебнуться и утонуть он мог. Изловчившись, он повернул дерево поперёк реки и сумел вылезти по нему, как по мосту, но река преследовала его и на берегу. Как ни быстр был герой, поток, посланный богом, был быстрее. Ахиллу уже казалось, что все боги разом ополчились против него.
- Мама! Зевс! Боги! - кричал он. - Спасите!
- Гефест! Сделай же что-нибудь! - воскликнула Гера, хватая сына за руку.
За другую руку его в это время схватила Фетида, тоже умоляя спасти Ахилла.
Добродушный Гефест сразу уступил просьбам матери и спасительницы, и берега реки вдруг охватил пожар. Загорелась трава на берегу, загорелись деревья, трупы, плававшие в реке, загорелась сама вода, огонь перекинулся на бороду Скамандра. Посейдон и Афина, спикировав к Ахиллу, подхватили его за руки, вынесли из бурлящей смеси воды и огня и поставили на землю вдалеке от речки.
- Хватит, Гефест! - захныкал Скамандр. - Я же не знал, что этот парень твой друг! Пусть убивает кого хочет где хочет! Никогда больше за троянцев заступаться не буду!
Бой между Гефестом и Скамандром завершился полной победой Гефеста.
В это время Афина и Посейдон, возбуждённые полётом, спикировали на Иду. Афина приземлилась рядом с Аресом, с громким звоном стукнула его щитом по голове и засмеялась.
- Кто-нибудь! Уберите от меня, наконец, эту ненормальную! - взвыл Арес. - Она же мне прохода не даёт: то дерётся, то обзывается, то Диомеда с копьём на меня натравливает!
Он оттолкнул Афину.
- Боги! - завопила та. - Вы видели?! Он мне эгиду порвал!
Она подхватила старинный межевой камень, который на наблюдательном пункте использовался как дополнительное сиденье, и со всего размаху кинула им в Ареса. Бог войны охнул и с грохотом растянулся, прокатившись несколько метров по земле.
- Что творишь, умственно отсталая?! - взвизгнула Афродита, кидаясь к нему. - Вставай, Арес! Тебе больно?
Дождавшись, пока Афродита поможет кряхтящему Аресу подняться, она разбежалась и толкнула Афродиту в грудь, повалив обоих богов на землю.
- Такие вот у Трои защитнички, - ехидно сказала она и, подняв копьё, исполнила над поверженными противниками какой-то дикий победный танец.
Посейдон с умилением посмотрел на эту сцену и сказал Аполлону:
- Вспоминаю старые добрые времена. Бились мы тогда с титанами. Эх, славная была битва! А что, Аполлон, не тряхнуть ли нам стариной? Только ты нападай первым - ты моложе.
- Из-за чего мне на тебя нападать, дядюшка? - равнодушно спросил Аполлон.
- Ну так как же, - растерянно ответил Посейдон. - Чего это ты, например, троянцам помогаешь? Это ж гадкие бесчестные людишки. Я им стену города построил, а они, думаешь, мне заплатили? Хрена лысого! Ещё и обругали. Думаешь, они тебе за помощь заплатят? Не дождёшься! Смотри, как бы они тебе уши не отрезали. Такие прохиндеи!
- Из-за этого я с тобой драться не буду. Не подобает богам драться из-за смертных.
- Слова, достойные мужчины! - иронично заметила Артемида. - Хороший повод, чтобы уклониться от битвы.
- Так ты битвы хочешь? - злобно осклабившись, прошипела Гера. - Будет тебе битва.
Она схватила левой рукой Артемиду за руки, а правой сорвала с её плеча лук и принялась хлестать её по голове, приговаривая:
- Ты этого хотела, сучка?! Этого хотела?!
- Ты с ума сошла! Перестань! - захныкала Артемида и, вырвавшись, убежала, вытирая локтем слёзы.
Она прибежала на Олимп, села у ног Зевса и расплакалась, положив голову ему на грудь.
- Пустое, доченька. Бывает, - рассеянно пробормотал громовержец, проводя ладонью по её волосам.
Он увлечённо смотрел по ясновизору битву богов, развернувшуюся на Иде, усмехался в бороду и говорил про себя: "Детский сад".
Мать Артемиды, Лета, взяла оброненный Аресом меч, не вынимая из ножен, занесла его над головой и набросилась на Геру, но на её пути оказался Гермес. Со своей обычной очаровательной улыбкой он поднял руки и сказал:
- Сдаюсь, признаю своё поражение и молю о пощаде!
Лета кинула меч, подняла с земли брошенный Герой лук, собрала рассыпанные Артемидой стрелы и удалилась вслед за дочкой.
А троянцы в это время врассыпную бежали к городу, мечтая только о том, чтобы скрыться за его неприступными стенами от гнева неукротимого Ахилла. Отстававшим не было от него пощады.
Агенор - сын троянского советника Антенора, казалось, чувствовал за своей спиной дыхание смерти. "До ворот не добегу, - думал он. - Что делать? Свернуть в сторону? Ахилл не станет гнаться за мной одним. Отсижусь где-нибудь в кустах - авось меня не найдут. А если найдут? Убьют как собаку. И почему я должен бежать? Ахилл такой же человек, как и я. И мне, и ему когда-то предстоит умереть".
Страх вдруг сделал Агенора храбрецом. Он остановился и повернул навстречу врагу. Закрывшись щитом, он прицелился и метнул копьё. Удар был точен. Копьё Агенора попало в ногу Ахилла там, где она не была защищена божественными поножами. Если бы Ахилл был обычным человеком, то полученная рана непременно заставила бы его остановиться, но его неуязвимое тело не получило даже царапины.
Агенор был обречён. В глазах у него потемнело, и он, стоя на городской стене, вдруг увидел самого себя, стремительно убегающего от Ахилла. Агенор протёр глаза, ощупал себя и убедился, что всё ещё жив. А Ахилл, прекратив преследование спасавшихся в городе троянцев, гнался за одним лишь Агенором. Тот проявил при этом удивительную прыть. Как Ахилл ни старался, сократить дистанцию он не мог. Агенор убегал от него до тех пор, пока троянцы не скрылись за стенами и ворота за ними не закрылись. Тогда Агенор остановился.
- Умри! - закричал Ахилл, кидая в него копьё.
Аполлон, обернувшись, поймал копьё на лету и отшвырнул его в сторону.
- Умереть? - насмешливо спросил он. - Ты хочешь убить бога? Дурак! Ты даже не понял, за кем гнался. А троянцы между тем уже в безопасности. Кидайся теперь на стену, отважный герой.
- Обманул, гад! - прошипел Ахилл. - Нарочно от города увёл. Ничего, и до тебя когда-нибудь доберусь.
- Трепещу от ужаса.
Аполлон ухмыльнулся и растворился в воздухе.
А в городе Приам метался у ворот, спрашивая всех о Гекторе. Никто не мог сказать ему ничего определённого. Среди спасшихся бойцов его не было. Вдруг со стены послышался крик. Кто-то увидел Гектора, стоящего снаружи перед закрытыми воротами.
По приказу Приама ворота немедленно открыли, но Гектор не сдвинулся с места. Напрасно Приам звал сына, напрасно Гекуба умоляла его пожалеть родителей и спастись в городе от верной смерти. Он стоял неподвижно, как завороженный глядя на блеск доспехов приближавшегося Ахилла.
Он вдруг осознал свою преступную самонадеянность и понял, что виноват в гибели несчётного количества боевых товарищей. Он пожалел, что не дал грекам сесть на корабли и спокойно уплыть домой; что, воспользовавшись предательским ударом Аполлона, убил Патрокла и хотел надругаться над его телом; что, зная о возвращении в строй Ахилла, послал своих бойцов в кровавую и безнадёжную битву вместо того, чтобы укрыться за стенами, которые защищали троянцев во время восьми лет осады; что безрассудно поверил в милость богов, вообразив, что они теперь всегда будут ему помогать.
Он не мог теперь спасаться вместе со всеми, не представлял себе, как он живой будет смотреть в глаза вдовам и матерям погибших по его вине троянцев. Убив Ахилла, он искупил бы свою вину, но он знал, что убить Ахилла невозможно, и, как обычно, не думал о последствиях, а ведь в сложившихся обстоятельствах его смерть была равносильна дезертирству.
"А что, если безоружным выйти навстречу Ахиллу и предложить ему мир на любых условиях? - подумал было Гектор, но тут же отбросил эту нелепую мысль. - Какая глупость! Прошли времена мирных бесед. Он не станет со мной разговаривать - просто убьёт. Надо драться. Другого выбора уже нет".
Отчаявшийся Приам велел запереть ворота, чтобы Ахилл не ворвался в город. Путь к отступлению был для Гектора отрезан. И только поняв, что бежать больше некуда, Гектор побежал. Он понимал, что это позорно, но ничего с собой поделать не мог: и самого отважного героя перед лицом неизбежной гибели может охватить страх. Аполлон придал ему силы. Ахилл не мог угнаться за убегающим врагом. Оба были как во сне: один никак не мог убежать от приближающейся беды, а другой никак не мог догнать ускользающую цель. Это была захватывающая гонка, какую не увидеть ни на каком стадионе - на кону стоял не кубок и не венок, а жизнь героя. С волнением следили за ней боги с Олимпа и с Иды, троянцы со стен города и греки, которым Ахилл знаками и криками запрещал нападать на Гектора. Три раза они обежали вокруг города, но победитель смертельного забега оставался неизвестен.
- Жалко Гектора, - сказал Зевс. - Он в целом парень хороший: красивый, сильный, отважный, жертвы хорошие приносит.
- Но, папа! - возмутилась Афина. - Он же всё равно когда-нибудь умрёт. А ты обещал сегодня не вмешиваться.
- Что ты, доченька! - ласково ответил громовержец. - Разве я вмешиваюсь? Просто мнение своё высказываю. А ты поступай как знаешь. Аполлон! Можешь отдохнуть.
В тот же миг Аполлон оставил Гектора, и вместе с ним героя покинули силы. Он остановился у Скейских ворот, откуда начал свой бег, рядом с тем местом, где от его копья погиб Патрокл. Там, у ворот, с двумя копьями в руках встречал Гектора его брат Деифоб.
- Ты здесь?! - воскликнул Гектор.
- Конечно здесь. Где же мне ещё быть! Папа с мамой мне, конечно, запрещали, но разве я оставлю в беде любимого братика! Держись, Гектор! Вместе мы его запросто одолеем.
Неожиданная поддержка Деифоба, не побоявшегося выйти из города, чтобы помочь брату в минуту смертельной опасности, вернула Гектору силы и надежду. Он обернулся к Ахиллу и сказал:
- Обещаю, что в случае победы я только заберу твои доспехи, тело же отдам твоим товарищам для погребения. Обещай и ты то же самое.
- Обещаю скормить тебя собакам, - ответил Ахилл. - Только такой договор может быть между человеком и животным. Ты убил Патрокла и ещё смеешь меня о чём-то просить! Не будет тебе погребения, хотя бы родные оценили тебя на вес золота. Я бы на куски тебя разорвал, живьём бы съел, если бы не было противно к тебе прикасаться. Вспомни всё, что ты умеешь. Тебе предстоит трудный бой: мы с Афиной тебя щадить не будем.
Афина весело подмигнула ему из-за спины Гектора.
Ахилл метнул копьё, но Гектор увернулся, и оно вонзилось в землю позади него. Афина тут же выдернула копьё и бросила обратно Ахиллу.
Гектор тоже метнул копьё, но щит Ахилла отразил удар.
- Деифоб! Копьё! - крикнул Гектор, отводя руку назад.
Деифоб не ответил. Обернувшись, Гектор не увидел брата. Стоявшая на его месте Афина улыбнулась и показала Гектору язык.
Гектор понял, что не может больше рассчитывать ни на поддержку богов, ни на помощь брата, оказавшегося всего лишь иллюзией, шуткой богини. Но он не сдался. Выхватив меч, он бросился в последнюю атаку.
Ахилл тщательно прицелился. Он хорошо знал свои божественные доспехи, которые сейчас были на Гекторе. Пробить их он вряд ли смог бы, но на шее было незащищённое место. Именно туда Ахилл направил своё копьё - и не промахнулся.
Гектор выронил меч, не успев им воспользоваться, и упал. Троянцы встретили его падение криком ужаса, греки закричали с радостью и бросились к Ахиллу, снимавшему с мёртвого Гектора доспехи. Они удивлялись росту и могучему телосложению троянского героя, которого до сих пор ещё ни одному оставшемуся в живых греку не довелось рассмотреть вблизи. Каждый норовил пнуть или ткнуть копьём того, к кому при жизни они не решались подойти. Теперь это было совсем не страшно и безопасно.
Ахилл проткнул мечом сухожилия у пяток Гектора, снял с него пояс, тот самый, который подарил Гектору Аякс после их поединка, и, продев пояс через пятки трупа, привязал тело к колеснице. Он проскакал перед городом, волоча по земле поверженного врага, приводя ужасным зрелищем в отчаяние всех троянцев, особенно родителей Гектора, Приама и Гекубу, видевших это со стены.
К счастью, этого не видела Андромаха. Когда бегущие троянцы устремились в город, она ушла во дворец, чтобы распорядиться приготовить ванну для Гектора, а сама пошла к себе и села прясть мужу новый хитон, который Гектору никогда не пригодится.
Тело Гектора
Следующий день стал для богов настоящим праздником. Справляя поминки по Патроклу, Ахилл принёс такие жертвы, что ни один бог не остался недоволен. Насытившись жертвами, боги насладились шикарными зрелищами. Ясновизор никогда прежде не знал такого наплыва зрителей.
Всем миром греки судили предателя Паламеда, приговорили его к побиванию камнями и сразу привели приговор в исполнение.
Ахилл и все мирмидонцы остригли в знак траура волосы и устроили Патроклу пышное погребение. Ахилл лично зарезал у сложенного под телом друга костра двенадцать троянских пленников и, пока горел костёр, раздувать который специально отправились ветры Борей и Зефир - частые гости в троянских землях, ездил вокруг него на колеснице с привязанным трупом Гектора. Боги нашли это действо чрезмерным, пошлым и безвкусным, но смотрели с интересом.
Самое главное зрелище ждало их после погребения. По традиции Ахилл устроил в память о друге спортивные состязания, выставив в качестве призов самые лучшие трофеи, добытые за восемь военных лет.
Боги, как известно, страстные болельщики, их амброзией не корми, а дай посмотреть какое-нибудь соревнование. А в греческом лагере собрались самые славные герои Эллады, никакие Олимпийские игры не видели такого звёздного состава участников.
Боги посрывали голоса, болея каждый за своего героя, безбожно жульничали, помогая одним и мешая другим. Особенно отличилась Афина: она обеспечила Диомеду победу в скачках на колесницах, а потом помогла Одиссею на соревновании по бегу: она сделала подножку его главному сопернику - Малому Аяксу, и тот упал лицом прямо в коровью лепёшку. Богиня мудрости была в восторге: Одиссей победил, а над Аяксом, наглотавшимся навоза, все смеялись. Малый Аякс не сделал Афине ничего плохого, но он был другом Большого Аякса, и Афина радовалась неприятностям их обоих.
Богам оставалось лишь сожалеть, что у Ахилла был только один лучший друг и такие шикарные поминки уже больше не повторятся.
Ахилл раздал призы и победителям, и участникам, и просто зрителям.
Праздник удался. Но он закончился, и все разошлись по палаткам. Ахилл вновь остался наедине со своим горем. Хотел поужинать, но кусок не лез в горло, хотел уснуть, но сон к нему не шёл. Ахилл проворочался несколько часов, но воспоминания о погибшем друге не давали ему успокоиться.
Отчаявшись уснуть, он встал с кровати и вышел на берег моря.
Немного постояв, глядя на восходящую утреннюю звезду, он запряг коней в колесницу, привязал к ней тело Гектора и три раза объехал вокруг могилы Патрокла. Легче от этого не стало. Ахилл сошёл на землю и посмотрел на труп врага. После всех издевательств от него мало что должно было остаться, однако Гектор выглядел невредимым. Даже смертельная рана затянулась. Боги ясно давали Ахиллу понять, что они не одобряют его действия.
Поняв, что уже и боги не на его стороне, Ахилл совсем раскис, сел на край колесницы, закрыл лицо руками и разрыдался.
Нежная рука легла ему на плечо. Обернувшись, он увидел свою красавицу маму. Фетида была одета в траурное платье, глаза её были красными от слёз.
- Нехорошо ты делаешь, сынок, - сказала она. - Ты этим уже ничего не изменишь. Меня сейчас Зевс на Олимп вызывал. Сердятся на тебя боги. Некоторые даже просят Гермеса, чтобы он Гектора у тебя похитил.
- Пусть только сунется! - буркнул в ответ Ахилл.
- Не гневи Зевса, сынок. Он наша последняя надежда. Отдай Гектора родным. Он же тебе не нужен, а они похоронят его, как это принято у смертных. Ведь и мне когда-нибудь... - Тут Фетида не выдержала и заплакала.
Ахилл отвернулся.
- Хорошо, - буркнул он. - Пусть забирают.
Не спали в это время и во дворце Приама. Престарелый троянский царь сидел на кровати и плакал. Вокруг, беспомощно опустив головы, стояли его сыновья Деифоб и Парис и жена Гекуба.
Дверь спальни распахнулась, вошёл посланец богов Гермес.
- Извини, что без приглашения - срочное дело, - быстро заговорил он, обращаясь к Приаму. - Большое горе, соболезнования, наилучшие пожелания и всё такое. У меня отличные новости. Кроныч тебя не забывает и просит передать, чтобы ты шёл к Ахиллу забирать тело сына. Так что кончай рыдать и грузи выкуп. Отправляйся один, без охраны. За себя не бойся: греки вчера хорошо отпраздновали и будут спать как убитые. На всякий случай я сам тебя сопровожу. Всё улажено: Ахилл тебя не убьёт и другим не позволит. Он парень с понятиями, если его хорошо попросить, то обо всём можно договориться.
Несмотря на семейный траур, Деифоб расхохотался в лицо Гермесу:
- Да вы там, на Олимпе, совсем, гляжу, совесть потеряли!
"А ведь ты так не считал, когда Кроныч помогал троянцам. Ох уж мне эти смертные!" - подумал Гермес, но ничего не ответил, только иронически усмехнулся, давая Деифобу понять, что прощает его кощунственную выходку.
- Да-да, - пробормотал Приам, вставая. - Дети, запрягайте телегу. Я сейчас поеду.
- Папа! Ты веришь этому проходимцу?! - закричал Деифоб. - Это же Гермес! Он даже среди богов считается лжецом!
- Молчать, бездельники! - истерично закричал старик. - Лучше бы вы достались Ахиллу вместо Гектора! За что боги отняли у меня лучшего сына и оставили этих шутов, преуспевших только в плясках?! Быстро делайте, что я вам сказал! А ты, Гекуба, пойди в сокровищницу собери что там есть самого ценного.
- Ты совсем из ума выжил с горя! - завыла Гекуба. - Ты хочешь идти к убийце наших детей, и ты думаешь, что этот изувер пощадит тебя! Не ходи, Приам! Ничего ты уже не изменишь: такова уж судьба, так боги распорядились, что не быть нашему сыну, славно погибшему за отечество, погребённым по-людски. Не ходи! Лучше мы здесь вместе поплачем, помолимся и помянем Гектора.
- Молчи и делай, что я приказал! - сварливо ответил Приам. - Не каркай. Чай не шарлатан какой мне весть прислал. Видишь же: это воля богов! Богам надо верить. Даже если они меня обманывают и хотят моей смерти, то так тому и быть: умру, но сына своего Гектора в последний раз хоть мёртвым увижу.
Царь вышел из дворца. Его сыновья запрягали телегу, а слуги грузили на неё самое ценное, что было в сокровищнице Приама.
Весть о том, что царь отправляется один в греческий лагерь, быстро разнеслась по городу, и к дворцу, несмотря на ночное время, стали собираться троянцы. Они плакали и умоляли старого царя отказаться от безумной идеи.
- Убирайтесь! - кричал на них Приам. - Вам своего горя мало, раз вы сюда скулить явились?! Радуетесь, что Гектор - сын мой любимый, защитник ваш - непогребённый в грязи валяется?! На смерть его вам наплевать?! Дорого же ещё эта смерть вам скоро обойдётся! Ох как дорого!
- Приам! - сказала Гекуба в последней надежде удержать мужа от безумного поступка. - Если ты действительно отправляешься по воле Зевса, то пусть он хотя бы даст нам какое-нибудь знамение, чтобы подтвердить свою волю.
- А я, значит, недостаточное знамение! - возмутился Гермес. - Ну ладно, если вам меня мало, то хотя бы орёл, летящий по правую руку, вас убедит? Более надёжной приметы не существует!
"Кроныч, тебя не затруднит?" - подумал Гермес.
"Нисколько", - подумал в ответ Зевс, и по небу справа от Приама действительно пролетел орёл.
Ободренная доброй приметой толпа несколько успокоилась. Ворота открылись. Гермес, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, принял образ мирмидонского воина из отряда Ахилла. Телега, гружённая сокровищами, с сидящими на ней Приамом и Гермесом направилась к греческому лагерю.
Половину пути они молчали. Когда проехали могилу Ила, Гермес посчитал своим долгом развлечь разговором заскучавшего пассажира.
- А не подумываете ли вы в Трое, что пора уже эвакуировать добро в какое-нибудь безопасное место и самим тоже куда-нибудь перебраться? Такой ведь герой погиб! Великий был человек твой сын. Никому с ним не сравниться!
Приам пробормотал в ответ что-то невнятное - видимо, поблагодарил за похвалу в адрес Гектора.
- О, я нисколько не преувеличиваю! - воскликнул Гермес, горевший желанием наговорить старику побольше приятного. - Я много раз наблюдал за ним. Особенно во время битвы у кораблей. Смотрел и восхищался. Вмешиваться мне шеф запретил, а то бы...
- Скажите мне правду, - перебил его восторженную речь Приам, - тело моего сына ещё сохранилось или Ахилл его уже... - Приам осёкся.
- Не сомневайся! - бодро ответил Гермес. - Ты сам удивишься, когда увидишь, как он хорошо сохранился: ни ранки, ни пятнышка. Как живой, даже лучше. Боги позаботились. Уж как греки ни пытались сделать из него фарш, ничего не вышло. Против богов не попрёшь.
Приам глубоко вздохнул.
- Значит, помнят боги его жертвы, - сказал он. - Гектор всегда верил, что боги воздают добром за жертвы, которые им приносят. Вот они и воздали.
Приам посмотрел на Гермеса, пытаясь понять, к чему этот разговор: шутил ли бог, издевался, или хотел ободрить таким странным нечеловеческим способом. Но лицо Гермеса в темноте было не разглядеть. Да Приам всё равно не смог бы понять ход мыслей бога. Смертные и боги вообще плохо понимают друг друга, особенно когда речь заходит о смерти, которая для одних страшная неизбежность, а для других нечто чуждое и незнакомое.
Так и не поняв собеседника, Приам достал из кучи драгоценных даров, которые он вёз для выкупа сына, золотой кубок и протянул его Гермесу.
- Взятка при исполнении? - усмехнулся тот. - На меня начальство заругается, если узнает. Жертвы мне потом принесёшь, а это всё оставь, тебе оно сейчас пригодится, чай не собачий хвост покупаешь - в таком деле мелочиться нельзя.
Так за разговором они подъехали к остаткам стен греческого лагеря.
- Стой! Кто идёт? - послышалось из темноты.
Гермес тихо выругался.
- Свои! - ответил он. - Мирмидонцы.
- Какие ещё мирмидонцы? Пароль говори!
Из темноты к ним вышел часовой.
- Спокойной ночи! - буркнул Гермес и прикоснулся своим жезлом к лицу грека. Тот закрыл глаза, рухнул на землю и громко захрапел.
Вскоре они добрались до мирмидонского стана. Он был отгорожен от остального лагеря высоким частоколом. Ворота были заперты огромным засовом, который мирмидонцы поднимали втроём, лишь Ахилл мог справиться с ним в одиночку.
Гермес соскочил с телеги и открыл ворота.
- Дальше добирайся один, - сказал он. - Я к Ахиллу не пойду: слишком большая честь, ещё зазнается. А ты уж будь с ним поласковей. Он человек вспыльчивый, но на ласку все люди падки.
Сказав это, Гермес растворился в воздухе.
В стане было темно. Только в палатке Ахилла горел свет. Туда Приам и направился.
Ахилл сидел на кровати и плакал, положив голову на грудь Фетиды. Богиня посмотрела на Приама и взглядом пригласила его войти.
Старик опустился на колени перед убийцей своего сына и поцеловал ему руку. Ахилл обратил к нему заплаканное лицо. Он узнал Приама и сразу понял, зачем тот к нему пришёл.
Совсем недавно Ахилл мечтал как о миге торжества, что Агамемнон будет так вот стоять перед ним на коленях и целовать его руки. Но боги странно осуществляют мечты людей: вместо торжества было горе, а перед Ахиллом стоял на коленях старик, не сделавший ему ничего дурного. Ахиллу представился его отец, которого он не видел уже так много лет. Пелей сейчас, наверное, такой же старый и беззащитный, и тоже нет у него сына, который помог бы ему в беде. Увидят ли они когда-нибудь друг друга?
Ахилл мягко отстранил от себя Приама.
Они оба плакали - каждый о своём.
Наплакавшись, Ахилл протянул Приаму руку и помог встать.
- Не ожидал от тебя такой смелости, - сказал он. - И как ты только решился прийти ко мне один! У тебя железное сердце, старик! Садись. Как бы плохо нам ни было, слезами мы уже ничего не исправим. Ни один человек не прожил жизнь, не испытав горя. Только у богов бед не бывает. Взять, к примеру, моего отца. Привалило ему в жизни счастье жениться на богине, зато теперь нету у него детей, нет наследника. Я только, но я далеко, и неизвестно, вернусь ли когда. Вот и ты был счастлив, и богатства тебе боги дали столько, что девать некуда. А теперь целуешь руки убийце своего сына. И я тоже... Что же ты не садишься, старик?
- Не сяду, Ахилл, - мягко ответил Приам. - Мне бы только сына увидеть и, если уж ты мне дальше жить позволяешь, домой его увезти. Я и выкуп за него привёз.
- Не зли меня, старик! - сурово ответил Ахилл. - Что Гектора тебе надо вернуть, я и сам знаю. Мне мама волю Зевса на этот счёт уже передала. Да и ты не оказался бы здесь без помощи богов. Как бы ты все наши посты прошёл? Да и ворота мои тебе самому не открыть. Так что садись и не раздражай меня, а то ведь мне воля Зевса не указ - убью тебя и не замечу.
Испуганный Приам поспешно сел, а Ахилл вышел из палатки, разбудив слуг, велел выгрузить привезённый Приамом выкуп и приказал:
- Гектора обмойте как следует, оденьте получше и заверните в какую-нибудь ткань подороже. Проверьте, нет ли в выкупе чего подходящего. Только смотрите, чтобы старик его раньше времени не увидел. Если он расчувствуется, то я за себя не ручаюсь.
Он стоял и смотрел, как слуги приводили в порядок тело Гектора, и сам помог погрузить его на телегу.
- Прости, Патрокл! - тихо сказал он, отойдя в сторону. - Я Гектора не просто так отдаю, а за хороший выкуп. Половина твоя.
Закончив сборы, Ахилл вернулся в палатку.
- Всё готово, - сказал он Приаму. - Утром можешь возвращаться. Поедим пока. Горе горем, а есть надо.
Приам хотел было отказаться, но вдруг, облегчив душу, вспомнил, что не ел ничего с утра того дня, когда погиб Гектор, и почувствовал сильнейший голод. То же самое случилось и с Ахиллом, который ничего не ел со дня смерти Патрокла. Слуги тут же приготовили еду и накрыли на стол. Ахилл и Приам поели впервые за несколько дней.
Встав из-за стола, Приам понял, что не может прямо сейчас ехать обратно. Несколько бессонных ночей дали о себе знать: старик не мог стоять на ногах, так его тянуло в сон. Ахилл распорядился постелить ему во дворе, в стороне от своей палатки, чтобы утром какой-нибудь греческий командир, решив навестить Ахилла, не заметил у него спящего Приама.
Они вместе вышли на улицу.
- Сколько времени тебе надо, чтобы похоронить Гектора? - спросил Ахилл.
- Десять дней.
- Хорошо. Я двенадцать дней с вами воевать не буду и другим не позволю. Помяните Гектора спокойно и похороните как положено. Никто вам в этом не помешает.
Ахилл и Приам пожали друг другу руки. Приам лёг на постель и тут же уснул. Ахилл же, вернувшись в палатку, тоже лёг и неожиданно для себя впервые за несколько суток заснул сразу и крепко.
Но спать Приаму пришлось недолго. Ещё не рассвело, когда его растолкал Гермес.
- Вы, смертные, не можете обойтись без крайностей! - сказал он. - То ты боялся идти в греческий лагерь, то дрыхнешь тут, будто у себя дома. Как мы возвращаться будем, ты подумал? Греки уже скоро проснутся. Если кто тебя здесь заметит, придётся твоим родным и тебя выкупать, а я тут за твою безопасность отвечаю.
Приаму пришлось вставать и дальше дремать на телеге.
До реки они добрались без приключений. Там Гермес вновь разбудил Приама и, наскоро попрощавшись с ним, вознёсся на Олимп отдыхать после бессонной ночи. Дальше Приам поехал один.
Первой о его приближении узнала Кассандра. Закричав со стены, она разбудила весь город.
Улицы заполнились народом. Никогда ещё Гектора, вернувшегося из боя, не встречало столько людей. Приам с трудом проехал через толпы желающих проститься с героем.
Ахилл выполнил своё обещание: девять дней продолжались поминки по Гектору, и за всё это время троянцев никто не побеспокоил.
Девять дней в город возили лес для погребального костра. Граждане ели, пили, произносили речи, поминали славного сына Приама.
Никто из троянцев, даже если бы и захотел, не смог вспомнить о Гекторе ничего плохого. Для всех он остался добрым сыном, любящим отцом, верным другом, мудрым командиром и отважным воином, павшим за отечество.
Утром десятого дня весь город вышел к погребальному костру.
Прах Гектора похоронили и насыпали над ним высокий курган.
Этим закончил Гомер свою бессмертную поэму. Но Троянская война на этом не закончилась, а значит, продолжится и эта повесть.
Часть четвёртая.
Три богини
Геродот прямо и определённо заявляет, что "женщин не похищают насильно, если они сами того не желают". Однако он сам же утверждает, что лакедемоняне насильно схватили живым Аристомена; то же случилось впоследствии с ахейским стратегом Филопеменом. Точно так же и Регула, римского консула, карфагеняне захватили живым в плен. А это были люди, выдающиеся воинским искусством и отвагой. И чему здесь удивляться, если людям удаётся захватить живыми даже леопардов и тигров? А Геродот выступает обвинителем женщин, подвергающихся насилию, и защитником их похитителей.
Плутарх.
О злокозненности Геродота
Слово Зевса
Впервые за много лет опальный Аполлон явился на Олимп и предстал перед Зевсом.
Мятежный бог хорошо послужил отцу, помогая в боях Гектору и троянцам, и заслужил снисхождение. Вызвав сына на Олимп, Зевс давал понять, что уже гневается не так сильно.
На безоблачном небе ярко светило солнце. Судя по погоде, настроение громовержца было отличное.
Аполлон стоял перед троном, ожидая, когда Зевс скажет, что требуется для окончательного прощения, но тот не торопился, предпочитая начать издалека.
- Ну, - сказал он, - давай, докладывай, что у нас в мире нового.
В прежние времена Аполлон регулярно докладывал о текущем международном положении. Сейчас, потребовав такой доклад, громовержец намекал, что прежние времена могут вновь вернуться. Аполлон провёл рукой по струнам кифары, задумался на мгновение и, поддерживая игру Зевса, заговорил тем же тоном, каким он обычно делал свои доклады:
- Пожалуй, наиболее интересные новости приходят сейчас из Египта. Недавно один египтянин раздвинул воды Красного моря и вывел из страны большýю часть населения. Фараон в бешенстве.
Зевс с неподдельным интересом посмотрел на Аполлона.
- Это, действительно, удивительная новость, - сказал он. - Раздвинул, говоришь, Красное море? А ведь оно очень глубокое. Простому смертному с этим не справиться. Ему определённо помогал какой-то очень сильный бог. Кто такой? Как его зовут? На кого похож? Египетские боги, насколько я знаю, обычно похожи на каких-нибудь животных. Пусть заглянет на Олимп - познакомимся.
- Достоверно о нём мало известно. Это какой-то таинственный бог-одиночка. Имени своего он никому не говорит, лица не показывает, с другими богами не водится и строго запрещает своим адептам им поклоняться. Точно про него можно сказать только то, что он есть.
Зевс задумчиво склонил голову на кулак:
- Бог-одиночка, говоришь? Это оригинально. Хотя, ты знаешь, он ведь прав, этот бог-одиночка. Многовато я богов расплодил. Вначале думал, что вы помогать мне будете, а на самом деле у меня всё время уходит на то, чтобы разбирать ваши идиотские дрязги. Миром править некогда. А он молодец, пожалуй.
Тоненькое облачко слегка прикрыло солнце. Громовержец задумался.
- Что, конкурент? - не без ехидства спросил Аполлон.
- Пустое, - ответил Зевс. - Бог-одиночка, бог без лица и без имени, у которого даже нет сына, мне не конкурент. Всё-таки сын у бога быть должен. Только не такая самовлюблённая бестолочь, как ты. Хороший, послушный, почтительный, толковый сын. Такой, что за отца собой готов пожертвовать. Если бы он у меня был, давно бы разогнал вашу безумную кодлу.
Зевс некоторое время помолчал. Облака, набежавшие было на небе, рассосались, и громовержец снова заговорил как ни в чём не бывало:
- Ну, с Египтом понятно. А что у нас нового на театре военных действий? Троя ещё держится?
- Держится. На днях к Приаму пришла подмога: амазонки и эфиопы.
Зевс хлопнул себя ладонями по коленям и расхохотался:
- Амазонки и эфиопы?! Вот так подмога! А кентавры и черепашки-ниндзя ещё не приходили? Если так будет продолжаться, то, помяни моё слово, и они придут.
Насмеявшись, громовержец вдруг посерьёзнел и сказал:
- С этим надо что-то делать. Уже весь мир воюет против греков, даже самый дальний край земли, даже те, кого и быть-то не может. Эта бесконечная война всё больше превращается в какой-то фарс. Пора бы ей уже закончиться.
- Пока жив Ахилл, греки никуда не уйдут, а значит, война не закончится.
- Пустое, - проворчал Зевс, скептически поморщившись. - И дался вам этот Ахилл! Подумаешь, полубог! Мало ли таких было! Ну превзошёл он своего отца, но Пелей всего лишь обычный смертный.
- Но мы же не знаем, насколько он превзошёл Пелея! Ахилл опасен, папа! Ему наплевать на богов. Он даже мне угрожал.
- А ты испугался? Мало ли кто какую глупость в бою скажет!
- Папа, ты слишком мало видишь смертных. Я с ними в последнее время постоянно имею дело. Веры, почтения к нам у них почти не осталось. Они уже решаются нападать на богов, они видели нашу кровь и знают, что нас можно ранить. И их очень много. До сих пор им просто не приходило в голову объединиться против нас, но если они это сделают, то нам не устоять. А если впереди их войска пойдёт неуязвимый Ахилл...
Зевс пожал плечами:
- Ну и воображение у тебя, сынок! По-твоему, я должен бояться Ахилла? Этого капризного мальчишки? Он даже с Агамемноном справиться не смог.
- Сам по себе он, может быть, и не опасен, но если им возьмётся руководить какой-нибудь честолюбивый бог...
- Фетида, что ли? Ну да, она злится, что я выдал её замуж за смертного, и идейки дурацкие у неё в голове бродят, но она слишком боится за своего сынка. У неё не хватит ни смелости, ни ума.
- Не обязательно Фетида. Кстати, ты не знаешь, чем сейчас занимается Прометей? Этот ради власти ни перед чем не остановится. Да и среди смертных он очень популярен - не зря он с ними так заигрывал.
Зевс слегка поморщился:
- Прометей мелкий интриган. Он своё получил и больше не сунется. Я приказал Гераклу его освободить, и чем он теперь занимается, меня не интересует. Смертные за ним не пойдут: они знают, к чему это приводит. Жили же они раньше счастливо: без горя, без болезни, без смерти. А потом явился Прометей со своими дурацкими призывами, и что теперь люди после этого имеют? Конечно, среди них всегда найдутся такие, что всем пожертвуют ради красивого лозунга, но их, к счастью, не много. Твой сын Асклепий как раз был таким идеалистом. Надеюсь, несколько лет в преисподней чему-то его научили и он понял, что делать можно, а что нельзя. Смертные должны умирать, врачи должны помогать им в этом, а бессмертие - удел богов. Асклепий этого не понял и был наказан. Но в царстве Аида он вёл себя хорошо, Аид о нём положительно отзывается. Я думаю, Асклепия можно простить. На ближайшем собрании я поставлю вопрос об обожествлении. Заберём его из преисподней: он нам на Олимпе нужен. Некоторые боги в последнее время, как ты заметил, получили травмы, а у нас и перевязать толком никто не умеет. Будет богом медицины. Думаю, эта новость должна тебя порадовать.
- Благодарю, - с поклоном ответил Аполлон.
- Не за что. Карать провинившихся и прощать раскаявшихся - моя прямая обязанность. Сам-то ты раскаиваешься, заговорщик паршивый?
Аполлон покорно опустил голову и тихо сказал:
- Раскаиваюсь.
- Это хорошо. Геру я уже простил, и тебя тоже, может быть, прощу. Испытаю и прощу. Дам тебе задание. Выполнишь - вернёшься на Олимп.
Аполлон изобразил на лице почтительность и внимание.
- А задание будет такое, - медленно и задумчиво заговорил Зевс, - оно как раз касается Ахилла. Знаю, что ты его не любишь, знаю, что он убил твоего сына и угрожал тебе. Потому и даю тебе такое испытание, чтобы проверить, насколько ты стал покорным. Фетида за сына опасается. Предчувствие у неё. А я дал ей слово защитить его от опасности. Вот и задание: позаботься о безопасности Ахилла.
Аполлон пожал плечами:
- Он и так в безопасности. Он неуязвим.
- Какой же ты всё-таки шарлатан! Морочишь людям головы в своём дельфийском прорицалище, даёшь невнятные советы, прогнозы, которые всегда можно повернуть хоть так, хоть по-другому, а сам-то ничего не знаешь! Не так уж он и неуязвим. Фетида, правда, хотела сделать его неуязвимым - в печь Гефеста опустила, но сама она обжечься боялась, держала его за правую ногу и её-то в огонь и не опустила. Так что правая нога в самом низу у него очень даже уязвима. Этого никто не знает - даже Гермес не обратил внимания, хотя это при нём было. Да и Фетида от волнения не заметила свою оплошность и ни о чём не догадывается. Но тебе-то, всезнайка, стыдно про своего врага такое не знать.
- Ах вот оно как, - пробормотал Аполлон.
Зевс нахмурился:
- Но ты сам не вздумай этим воспользоваться. Моё слово крепкое. Если с Ахиллом по твоей вине что случится - в Тартаре сгною!
- Я всё понял, - задумчиво произнёс Аполлон.
Гром прогремел среди ясного неба, молния озарила Олимп, и без того ярко освещённый заходящим солнцем.
- Ничего ты не понял! - повысил голос Зевс. - Усвой наконец, если рабство тебя ничему не научило: не твоё дело меня понимать! Твоё дело слушать и повиноваться.
- Слушаю и повинуюсь, - покорно склонившись, ответил Аполлон и, медленно пятясь, покинул Олимп.
Когда он ушёл, Зевс удовлетворённо потянулся и огляделся. Взгляд его остановился на ясновизоре. Экран был потушен, и в меди щита, как в зеркале, отразился могучий седой старик с окладистой бородой и всклокоченными волосами. В руке он держал сверкающий молниями перун, ноги его исчезали в тумане облака. Громовержец удовлетворённо кивнул своему отражению и пригладил волосы.
"Бог-одиночка, - подумалось ему. - Бог без лица... Ну уж нет, лицо у бога быть должно. Такое вот лицо".
Налюбовавшись собой, он включил ясновизор и велел показать Ахилла.
Тот сидел у себя в палатке на кровати и горько плакал. Фетида гладила его одной рукой по голове, а другой украдкой смахивала слезу. Было время, когда она строила честолюбивые планы, мечтала, что станет олимпийской богиней, а сын её будет величайшим богом. Но эти мечты остались в прошлом. Теперь она думала только о том, как уберечь Ахилла от надвигающейся на него беды. Фетида не знала, что это за беда и откуда она придёт, но сердце матери и разум богини подсказывали ей, что на этой войне с её сыном непременно произойдёт несчастье. Как защитить Ахилла? Надеяться на слово Зевса, обещавшего не дать его в обиду? Слово Зевса крепкое, но по-настоящему защищён лишь тот, кто не нуждается в защите богов. Спасти Ахилла могло только одно: если он перестанет воевать и заживёт обычной мирной жизнью, то, не попадаясь на глаза завистливым богам, проживёт до старости без бед и опасностей.
Раньше об этом и речи быть не могло: воинственный полубог не хотел и слышать ни о чём, кроме боёв, но после гибели Патрокла всё изменилось. Лишившись единственного друга, Ахилл впал в тоску, и война его больше не занимала. Он, правда, ходил в сражения, но без желания, только по необходимости, как на работу. Он уже не свирепствовал: смельчаков, нападавших на него, убивал, убегающих не преследовал. Он не торопясь бродил по полю боя со скучающим и отрешённым выражением лица. Троянцы от него разбегались, и вокруг Ахилла всегда было пусто. Даже на поле брани он выглядел потерянным и одиноким.
- Мама, - сквозь слёзы говорил неуязвимый полубог, - почему всё так? Почему другие герои совершали подвиги, помогали людям, защищали друзей, спасали красавиц и побеждали чудовищ, а я только и делаю, что убиваю, убиваю, убиваю? Убиваю тех, кто не сделал мне ничего плохого, - не врагов, не злодеев. Почему других героев все любили? Они находили друзей, куда бы ни пришли, верные спутники сопровождали их до самой смерти. А у меня был всего один друг, да и тот погиб. По моей вине. Меня мало кто любил, но всем им я принёс несчастье: когда я у Ликомеда от войны прятался, его дочка Деидамия меня полюбила, ребёнка от меня ждала, а я от неё сбежал, ушёл на войну; Ифигению из-за меня чуть не зарезали, её боги спасли, а я ничего не сделал; Дочку Бриса я в Фивах силой взял, мужа её и братьев убил, но она меня всё равно полюбила, а я её нет; Патрокл из-за меня погиб - я за друга столько троянцев убил! А ведь у них тоже, наверное, были друзья. А сегодня в бою против меня вдруг какой-то воин вышел. Долго мы бились, если бы я не был неуязвим - не раз бы погиб, но я победил. Стал снимать доспехи с трупа - гляжу, а это девушка. Молодая, красивая - если б я знал только... Но она уже умерла, я ничего сделать не смог. Этот гад Терсит стал надо мной смеяться: "Что, - говорит, - смотришь? Влюбился, что ли?" Сволочь! Я ему кулаком в глаз двинул, не знаю, жив ли он после этого. Нестор мне сказал, что эта девушка - Пентесилея, царица амазонок. Она недавно на помощь троянцам пришла, не знала ещё про мою неуязвимость, оттого и погибла. Сколько народу из-за меня безвинно пало, а я жив почему-то...
- Тебе надо жениться, сынок, - тихо сказала Фетида.
- Не хочу. И на ком мне жениться?
Фетида погладила сына по щеке, поворачивая к себе его лицо.
- Я всё знаю, - сказала она, глядя ему в глаза. - Я ведь мать и богиня, тебе от меня ничего не скрыть.
В тот день, когда троянцы вышли из города, чтобы похоронить Гектора, Ахилл увидел среди детей Приама его дочь Поликсену и влюбился в неё с первого взгляда. Эта любовь только добавила страданий и без того израненной душе неуязвимого героя, ведь он понимал, что ему не на что надеяться.
- Я говорила с Приамом, - сказала Фетида. - Он согласен выдать за тебя Поликсену. Война на этом закончится, ты заменишь Приаму Гектора, проживёшь долгую и счастливую жизнь. Я знаю, я предчувствую, что на этой войне тебя ждёт смерть, но ты можешь счастливо дожить до глубокой старости, если не будешь больше сражаться.
Ахилл припал к груди матери и разрыдался - то ли по-прежнему от горя, то ли от облегчения...
- Вот это да! - раздалось над ухом Зевса.
Тот обернулся. Рядом, облокотившись на спинку его трона, стоял Гермес и тоже с интересом следил за происходящим на экране ясновизора.
- Ну кто бы мог подумать! - сказал Гермес. - Ахилл женится на дочке Приама! Такого оборота сюжета даже я не предполагал.
Зевс равнодушно пожал плечами.
- На всё воля богов, - ответил он, выключил ясновизор, отвернулся и, положив голову на кулак, задумался.
Гермес попытался понять, о чём думает его шеф, но не смог.
Свидание с Поликсеной
Утром у Скейских ворот, там, где погибли Патрокл и Гектор, появился Ахилл.
Произошло небывалое: ворота открылись перед ним, и он вошёл в город - без оружия и без доспехов. На нём был яркий праздничный наряд. Под руку с ним шла его мать Фетида, тоже празднично одетая. Очаровательная богиня выглядела скорее как младшая сестра Ахилла.
Они шли к храму, где героя ждала его невеста Поликсена и её родители. Многие троянцы вышли на улицы, чтобы поглядеть на своего знаменитого врага. Они смотрели на Ахилла - кто с ненавистью, а кто с надеждой. Многим он убил родных, близких, друзей, но предстоящая свадьба могла положить конец этой войне. У Трои появится непобедимый защитник, грекам придётся уйти, и никто больше не будет гибнуть. Поликсену жалели, но восхищались её самоотверженностью. Выйти замуж за беспощадного убийцу своих братьев ради блага отечества - большой подвиг и великая жертва.
Ахилл чувствовал на себе эти взгляды, они были ему неприятны, но радость от предстоящей встречи с Поликсеной не давала ничему испортить настроение Ахилла. Лишь на мгновение лицо героя нахмурилось: он вдруг вспомнил Ифигению. Она ведь так же когда-то радовалась, идя на встречу с ним, думала, что идёт навстречу счастью, а шла навстречу смерти. Но он тут же отбросил эту неуместную мысль: его-то не зарежут. Пусть кто только попробует зарезать неуязвимого полубога - увидим, что из этого получится!
Ахилл успокоился и снова заулыбался, но его беспокойство не исчезло - оно передалось Фетиде. У неё опять появилось смутное, неясное, но жуткое и невыносимое предчувствие. Надо пройти несколько сот шагов, и все опасности будут позади: Ахилл заживёт мирной и безопасной жизнью, он будет жить до глубокой старости, у него будет счастливая семья и много детей. Но надо пройти несколько сот шагов. Если с ним что-то должно случиться, то это случится сейчас, на пути к храму. Фетида вцепилась в локоть Ахилла и ускорила шаг.
В это самое время сомнения мучили и Париса. Мир между греками и троянцами представлялся теперь неизбежным. Но на каких условиях? Ахилл явно не будет так благодушен с ним, как Гектор. А если он потребует вернуть Елену Менелаю? Переубедить его будет непросто, а скорее всего, и невозможно.
Мучимый мрачными мыслями, Парис бродил по дворцу, вышел во двор, присел, прошёлся туда-сюда и вдруг услышал, как кто-то окликает его по имени. Парис обернулся, но никого, кто мог бы его окликнуть, кроме статуи Аполлона, он во дворе не заметил. Но Аполлон никогда не заговаривал с ним. Парис сам много раз обращался к надменному богу, но это было так же бессмысленно, как говорить с куском мрамора. И вдруг теперь Аполлон улыбался Парису как своему самому лучшему другу.
- Смотри, что у меня есть! - гордо сказал бог.
В руках он бережно держал огромный лук. Им явно уже много пользовались, но он не выглядел поношенным, наоборот, потёртости придавали ему солидность, было видно, что это не какой-нибудь музейный экспонат, а боевое оружие великого героя.
- Что это? - спросил Парис больше из вежливости, чем из любопытства.
- Это лук самого Геракла. Мне его одолжили всего на один день. А вот его стрелы. Смотри. Такое ты больше никогда не увидишь.
В другое время лук и стрелы Геракла его, конечно, по-настоящему заинтересовали бы, но сейчас мысли Париса были слишком далеко. Он понимал, что Аполлон всегда ему симпатизировал, именно благодаря ему Парис из безвестного пастушка превратился в троянского царевича. Вот и сейчас бог видел, как страдает его друг, и решил отвлечь его от мучительных переживаний. Парис был благодарен Аполлону за его заботу, но она сейчас была бесполезна.
- Ты просил научить тебя хорошо стрелять из лука, - сказал бог.
- Разве просил?
Аполлон раздражённо поморщился:
- Ну собирался попросить. В любом случае сейчас для этого самое подходящее время.
- Но я же не Геракл. Мне этот лук и не натянуть, наверно.
- Глупости! Хорошо стрелять можно только из хорошего лука, а это лучший в мире лук. Такого никогда не было и никогда больше не будет. Только на таком стоит учиться. Если бы его нельзя было натянуть, то он не был бы лучшим. Попробуй, прежде чем говорить ерунду.
Парис неохотно принял лук и вложил в него стрелу. Аполлон подошёл сзади, взял Париса за руки, натянул тетиву, прицелился в чудесным образом появившуюся во дворе мишень и выстрелил. Стрела вонзилась точно в самый центр.
- Ну вот видишь, как это легко, - сказал он. - А теперь попробуй сам.
Парис взял новую стрелу и натянул лук. Без помощи всесильного тренера это было несколько тяжелее, но всё равно гораздо проще, чем представлялось Парису. Стрела воткнулась в мишень, хоть и не в самый центр, но всё же довольно близко.
- Молодец! - похвалил Аполлон. - Видишь, а ты боялся. Ничего сложного.
- С вашей помощью...
- Я вовсе тебе не помогаю. Стреляй на здоровье.
Аполлон повернулся спиной к Парису, достал кифару и принялся сосредоточенно подтягивать струны, вдруг потеряв к своему подопечному всякий интерес.
Парис взял новую стрелу, натянул лук, но, видимо, переоценил своё мастерство. Рука сорвалась, тетива свистнула, и стрела, описав в воздухе невероятную дугу, улетела за стену дворца. Оттуда послышался крик.
- Ой! - только и сказал Парис.
- Действительно "ой", - озабоченно подтвердил Аполлон, поспешно оборачиваясь. - Нехорошо вышло. Ну, ничего. Без ошибок ничему не научиться. Они бывают и у самых лучших мастеров.
А на улице в это время в ужасных судорогах умирал Ахилл. Стрела Геракла, отравленная ядом лернейской гидры, вонзилась ему в правую ногу, возле пятки, в то самое место, за которое он недавно привязал к своей колеснице тело Гектора.
Окаменевшая от ужаса Фетида, не моргая, смотрела на сына широко раскрытыми глазами. Обмануть судьбу не удалось: давно ей известное предначертание сбылось.
Ахилл умирал долго и мучительно, и никто не мог ему помочь, хотя бы облегчив страдания. К вечеру Ахилла не стало.
Так нелепо погиб великий и никчёмный герой: неуязвимый в бою, он умер по дороге на свадьбу. Умер, так и не увидев в жизни ничего, кроме войны, смысла которой он никогда не понимал. Умер, не узнав счастья и не сделав никого счастливым, не осуществив ни одной своей мечты и не оправдав ничьих надежд, ничего в жизни не создав, кроме множества вдов и сирот. В этом не было его вины - так было предначертано судьбой, и такова была воля богов.
Растерянная, постаревшая Фетида стояла перед троном Зевса и смотрела перед собой пустым, бессмысленным взглядом.
- Как это произошло? - полным сочувствия голосом спросил громовержец.
- Я только отвернулся, и Парис выстрелил, - смущённо ответил Аполлон. - Я ничего не успел сделать. Это была стрела Геракла. Против яда лернейской гидры средства нет. Мне жаль... Я должен был это предвидеть... Парис очень любил Гектора, преклонялся перед ним и ненавидел Ахилла за смерть любимого брата. Кроме того, он боялся, что, если Ахилл женится на Поликсене, его заставят вернуть Елену Менелаю. Так что это была не только месть.
- Не сходится, папа! - заявила Афина. - Я видела место преступления. Не мог Парис выстрелить так метко. Он и стрелять-то толком не умеет.
Взгляд Афины пылал. Она чувствовала себя настоящим сыщиком, напавшим на след.
- Парис отлично стреляет, - возразил ей Аполлон. - Он этому научился, ещё когда был пастухом, и уже тогда держал в страхе всех окрестных разбойников. А выстрел в пятку у него как бы коронный номер. Все мы видели, как он недавно именно таким образом подстрелил Диомеда. Тот до сих пор хромает.
- Да хотя бы и так, - отмахнулась Афина. - Там между Парисом и Ахиллом была стена в два человеческих роста. Парис не мог видеть Ахилла, он даже не знал, где Ахилл в тот момент находился. Вы только посмотрите, по какой траектории летела его стрела! Ни один смертный не смог бы ни прицелиться, ни так выстрелить.
- Что ты хочешь этим сказать, доченька? - раздражённо спросил Зевс. - По-твоему выходит, что Парис не стрелял? Ахилл, по-твоему, сам в себя стрелу воткнул или она с луны прилетела?
- Он определённо стрелял, - поспешно ответил Аполлон. - Я сам это видел. Он вообще не целился. У него просто рука сорвалась. Так бывает иногда при стрельбе из незнакомого лука. Парис хотел научиться стрелять из лука Геракла, а это очень своенравное оружие, требующее квалифицированного обращения. Стрела полетела по совершенно непредсказуемой траектории, поэтому я и не смог ничего предпринять. Если бы Парис нарочно хотел убить Ахилла, я бы его спас, но тут был скорее несчастный случай. Это невозможно было ни предвидеть, ни предотвратить.
- Папа! Неужели ты не видишь, как это странно и подозрительно! - возбуждённо воскликнула Афина. - Позволь мне разобраться с этим делом!
Зевс посмотрел на дочь с осуждением.
- Ты бы хоть чувства матери пощадила, - сказал он. - Фетида, ты хочешь, чтобы мы затеяли серьёзное расследование с дознанием, допросами, экспертизами и бесконечным выяснением деталей и подробностей? Мы, конечно, и так все знаем, что Ахилла убил Парис, но, если ты скажешь, мы это точно и основательно перепроверим.
- Нет, - ответила Фетида. - Я не хочу никаких расследований и дознаний. Я хочу только, чтобы этот мерзавец ответил за смерть Ахилла. Я хочу, чтобы он сдох и чтобы перед смертью мучился так же, как мой несчастный сын.
Зевс покачал головой.
- Понятное желание, - сказал он, - и, пожалуй, справедливое. Не будем с этим затягивать.
Он помолчал немного и грустно добавил:
- Прости, Фетида. Я сделал всё, что мог, но против судьбы бессильны даже боги. Несчастье было непредсказуемо и потому неотвратимо. Ты пойми: смертному смерти не избежать, главное, что он прожил не зря. Сколько людей дожило до старости, а их имён не вспомнят даже внуки! Но имя Ахилла будут помнить через тысячи лет. А у смертных если имя не умерло, значит, они тоже живы. Твой сын, Фетида, обрёл истинное бессмертие, какого удостаиваются очень немногие. Радуйся и гордись этим.
"На самом деле бессмертным стал не столько сам Ахилл, сколько его пятка", - подумал было Гермес, но Зевс посмотрел на него так строго, что эта неуместная мысль тут же выскочила из головы посланника богов.
А Фетида молча развернулась и, низко склонив голову, пошла прочь с Олимпа, чтобы никогда туда больше не возвращаться. Олимпийская жизнь и олимпийские нравы оказались слишком сложными для понимания обычной морской нимфы, хотя бы и очень красивой и амбициозной. Фетида потерпела жестокое поражение: её мечты и замыслы были разрушены, Ахилл, её главная опора и надежда, цель всей её жизни, погиб, и дальнейшее бесконечное существование представлялось ей пустым и бессмысленным. Больше на Олимпе она не появлялась.
- Ну что ж, - сказал Зевс Аполлону, когда Фетида окончательно скрылась из вида, - жаль, конечно, что так получилось, но твоей вины в этом нет. Ты сделал всё, что от тебя зависело, и теперь безопасности Ахилла больше ничего не угрожает. Увы, он погиб, но жизнь на земле и на Олимпе продолжается. Твоё рабство закончено, я тебя прощаю, можешь возвращаться на Олимп.
Аполлон низко поклонился отцу. Другие боги окружили его, поздравляя с освобождением и возвращением.
Боги радовались. Для них смерть Ахилла означала богатые поминальные жертвы, пышные похороны и спортивные состязания, которые обещали быть не менее интересными, чем те, что Ахилл недавно устроил в память Патрокла.
Спор об оружии
Похороны величайшего в греческом войске героя богов не разочаровали. Агамемнон похоронил Ахилла в лучших эпических традициях. Были принесены щедрые жертвы богам, а поминальный пир был такой обильный, что никто не смог подняться из-за стола, все там и заснули. Ахилла захоронили в одной могиле с Патроклом, смешав их прах.
Когда все пришли в себя после тризны, Агамемнон по традиции устроил поминальные состязания. Радость богов была безгранична. Особенно всех удивил Диомед, победивший в соревновании по бегу. Либо он уже совсем поправился после ранения в пятку, либо у его победы была другая причина, но Афина её категорически отрицала.
Как бы ни были помпезны похороны Ахилла, все понимали, что если бы он не умер, то женился бы на Поликсене и, возможно, перешёл бы на сторону троянцев или, по крайней мере, не воевал бы больше за греков, так что смерть Ахилла мало кого по-настоящему огорчила. Но последствия для греков она всё же имела немалые, и сказываться они стали уже пару дней спустя.
- Значит, так, други мои, - сказал Агамемнон, открывая общее собрание, - на повестке дня у нас сегодня два вопроса. По первому слово просил наш благочестивый и мудрый жрец Калхант. Видимо, хочет провещать нам волю богов. Ну, жезл ему в руки - пусть вещает.
Калхант принял у Агамемнона ораторский жезл и, не обращая внимания на саркастический тон командира, заговорил со своей обычной профессиональной важностью:
- Вот пока вы не знаете, что делать и как Трою взять, я этот вопрос уже выяснил. Я вчера разговаривал с Аполлоном.
Агамемнон рассмеялся. Обычай запрещал перебивать ораторов, но Агамемнон Калханта в последнее время за оратора не считал и перебил его:
- Чего это ты к Аполлону обратился? Он же за троянцев.
- Это тебе к богам обращаться надо, - огрызнулся в ответ Калхант. - Я к ним подходы знаю, они сами ко мне обращаются. Аполлон вчера ко мне явился и сказал: "Вы троянцев потому одолеть не можете, что у вас лука и стрел Геракла нету. Если бы они у вас были, вы б давно победили". Вот что сказал Аполлон. А вы уж дальше сами думайте, как поступать.
Агамемнон опять бестактно засмеялся:
- А где их взять, Аполлон тебе, случайно, не сказал?
- Сказал. "Где их взять - сами знаете" - вот что он сказал.
- Конечно, если бы у меня были стрелы Геракла, я бы победил, - сказал Агамемнон. - А ещё лучше перун Зевса. Я сначала разразил бы молнией Калханта, а потом и Трою.
- Вот за такие кощунственные речи боги тебя и не любят. Ты, Атреич, всегда сначала богохульствуешь, а потом удивляешься, что Трою победить не можешь. Боги - они ведь не дураки, они всё слышат. Как думаешь, приятно им такое слышать?
Говоря это, Калхант положил ораторский жезл и поспешно отсел подальше от Агамемнона, видя, что тот привстал. Но Агамемнон не стал его преследовать - он только дотянулся до ораторского жезла и заговорил:
- Ну, если никто больше не хочет выступить по первому пункту повестки, перейдём ко второму. К сожалению, наш безвременно погибший Ахилл не оставил наследника. Его трофеи, конечно, разделят мирмидонцы, но остаётся оружие Ахилла. Это божественное оружие, достойное только великого героя. Сейчас нам надо решить, кому это оружие передать. Кандидатов два: Большой Аякс и Одиссей. Пусть дальше они сами скажут.
Агамемнон передал жезл Аяксу.
Аякс медленно встал. Сидящие вокруг поднимали головы всё выше, глядя, как над собранием вырастает этот великан. Казалось, что он будет расти бесконечно, пока не коснётся головой самого неба. И по мере его подъёма все осознавали, что это действительно великий герой, достойный оружия Ахилла. Встав, Аякс обвёл взглядом собравшихся, берег и корабли, воздел руки к небу и заговорил:
- Я речи произносить не умею. Это Одиссей у нас говорить мастер, а я мастер врагов бить, потому и прошу отдать мне оружие. Где он был, когда Гектор наши корабли поджигал? В лазарете отлёживался. А я бился в первых рядах, вы все меня видели. Если вы оружие Ахилла мне отдадите, то не мне честь окажете, а оружию. Это я оружию нужен, а не оно мне. А Одиссею хватит уже той чести, что он с Аяксом за оружие спорил. Мой отец вместе с Гераклом Трою брал и за золотым руном в Колхиду ездил, но не это главное. Мой отец братом был Пелею, а я, значит, Ахиллу двоюродным братом прихожусь, так что я его законный наследник. Я на войну одним из первых пошёл, без всяких уговоров, когда Одиссей дурку ломал, чтобы от Трои откосить. Жаль, что он тогда и впрямь не свихнулся, нам бы без него лучше было. Это ведь из-за него Филоктет на острове остался, а вместе с ним лук и стрелы Геракла, которых нам теперь так не хватает. Когда Нестор Одиссея на помощь звал, где был Одиссей? Улепётывал так, что пятки только сверкали. Нестора тогда Диомед спас. А я на другой день как дурак спасал Одиссея. Видели бы вы, как он трясся! Тогда бы он не решился со мной спорить. А когда я троянцев от него отогнал, как уж он тогда бежать сиганул! И о ране своей забыл сразу. А с Гектором кто на поединок вышел? Одиссей? Вот, смотрите! Это меч Гектора, который он мне дал в том бою. Гектор тогда посчитал, что я достоин носить его меч, так разве вы теперь посчитаете, что я не достоин оружия Ахилла? Я в открытом бою врагов убивал, а Одиссей силён спящих резать и из кустов нападать. Ему оружие Ахилла только во вред пойдёт: от врагов убегать проще налегке, а блеск шлема выдаст его, когда он в кустах прятаться будет. Зачем ему копьё, которое он и поднять-то не сможет? Зачем доспехи, которые в первом же бою врагам достанутся? Вы на его щит посмотрите! На нём же ни царапины! А мой щит весь исколот и изрублен. Мне новый щит нужен, а он и старый свой никогда не сносит. Короче, что говорить! Скажите нам сойтись в рукопашной - вот и решим, кто достойней.
Утомлённый долгой речью Аякс сел. Взявший слово Одиссей, опустив взгляд, переждал восторженный рёв толпы, а после заговорил громким, но гораздо более приятным, чем у Аякса, голосом:
- Друзья мои! Мне жаль, что у нас с Аяксом вообще возник повод для спора. Если бы меня спросили, кому должно принадлежать это оружие, то я бы сказал: конечно, Ахиллу.
Одиссей закрыл лицо рукой, вытирая слёзы. Шум прекратился. Все замолчали из уважения к памяти покойного, и в наступившей тишине Одиссей продолжил:
- Много лет все мы восхищались подвигами Ахилла, и я по праву горжусь тем, что именно я распознал его на Скиросе, благодаря мне среди нас появился и сам Ахилл, и его оружие. В великих подвигах Ахилла, в гибели Кикна и Гектора есть и мой вклад. Не буду рассказывать вам о моих предках, ведь в них нет моей заслуги. Знатностью рода и подвигами они ничем не уступают предкам Аякса, а во многом и превосходят. Что же касается родства с Ахиллом, так есть у него и более близкие родственники. Старые доспехи отдал ему его отец Пелей, к Пелею они и должны вернуться, если у Ахилла нет сына. Но Деидамия, дочь Ликомеда, царя Скироса, ждала от Ахилла ребёнка. Сейчас ему должно быть столько лет, сколько было Ахиллу, когда он к нам присоединился. Вот ему и должно принадлежать отцовское оружие. Отдайте мне его, и я привезу вам сына Ахилла, который заменит нам своего отца.
Последние слова Одиссея были встречены одобрительными возгласами. Конечно, никто не мог знать, жив ли ещё ребёнок, которого ждала дочь Ликомеда, и не девочка ли это, но обещание вернуть грекам молодого Ахилла звучало так соблазнительно, что всем хотелось в него верить.
Одиссей подождал, пока слушатели успокоятся, и продолжил:
- Если же говорить о моих заслугах, вспомним, как я привёз в Авлиду Ифигению. Если бы я не уговорил её мать, то мы до сих пор сидели бы в Авлиде и ждали попутного ветра. Вспомним, как в первый день, когда мы сюда приплыли, я ходил в Трою на переговоры и чудом избежал смерти. А сколько я сделал в те годы, когда мы осаждали город! Аякс тогда ничего не делал: он, дескать, воин, он только биться умеет, а я ходил в разведку, устраивал засады, добывал провиант. А когда Агамемнон, чтобы испытать дух войска, предложил всем отправиться по домам, кто остановил и вернул бойцов в строй, кто обуздал обнаглевшего Терсита? Аякс? Нет, Одиссей! А чем может похвастаться Аякс? Тем, что он вызов Гектора принял? Так его много кто принял - я в том числе. Жребий указал Аякса. И что? Гордиться надо не боем, а победой, но разве Аякс тогда победил? Гектор ушёл невредимым, так чем тут хвалился Аякс? Он говорит, что его щит больше поцарапан, чем мой, а может ли он похвастаться таким? - Одиссей задрал хитон и показал заживающую рану на груди. - Пусть Аякс покажет свои раны. Есть они у него? Так кому из нас больше нужны новые доспехи? Он говорит, что корабли защищал. Да, защищал. Я не привык отрицать добрые дела других. Но отогнал троянцев от кораблей не он, а Патрокл. А теперь скажите мне, зачем Аяксу эти доспехи? Вы посмотрите на его щит! Такие щиты уже лет сто никто не носит! Вы отдадите божественное творение великого Гефеста человеку, начисто лишённому художественного вкуса? Да он же на щите Ахилла Океан от земли не отличит! Аякс меня винит в том, что я хотел откосить от Трои. А разве Ахилл в женском платье от Трои не косил? Так кто из нас больше похож на Ахилла? Кому из нас оружие Ахилла больше подобает? И, наконец, Аякс сейчас обвинил меня в том, что мы оставили Филоктета с его луком и стрелами на острове. Не хочется отвечать на такие нелепые обвинения, но я отвечу. Агамемнон может подтвердить, что мы оставили Филоктета на острове только из гигиенических соображений и из человеколюбия: чтобы не добавлять ему страданий морской качкой. Калхант теперь говорит, что нам нужны лук и стрелы Геракла. Что ж, я их вам привезу. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что я могу это сделать, в отличие от Аякса, который и дорогу-то не найдёт. Теперь решайте, кому отдать оружие. Если сомневаетесь, спросите у богов, спросите у Афины.
- Правильно! Давайте спросим у Афины! - пробасил какой-то бородатый воин. - Афина дураков не любит. Особенно таких наглых богохульников, как этот Аякс.
- Ещё только не хватало у баб спрашивать! - закричал Аякс. - Лучше уж тогда у троянцев спросите - они-то знают, кто из нас доблестнее.
- Нет, - ответил Агамемнон, - у троянцев мы точно ничего спрашивать не будем: незачем им видеть, как мы между собой грызёмся. Решим вопрос демократическим путём, как у нас в Элладе искони ведётся. Принесите бобы и кувшин. Кто за Аякса - голосуйте белыми бобами, а кто за Одиссея - чёрными.
Внесли корзину с разноцветными бобами, посреди собрания установили кувшин. Началось голосование. Командиры, имевшие в совете право голоса, подходили к корзине, брали по одному бобу и опускали его в кувшин. Мнения разделились. Многим нравился могучий и отважный Аякс, после смерти Ахилла ставший самым доблестным героем в войске и уже потому достойным носить оружие Ахилла. Но и обещания Одиссея привезти сына Ахилла, а также лук и стрелы Геракла, без которых Трою не взять, многим нравились.
Когда голосование завершилось, кувшин разбили, и все высыпавшиеся оттуда бобы оказались чёрными. Собрание возмущённо загудело.
- Обман! - вскочив, закричал Аякс. - Не могли все проголосовать за Одиссея. Результаты подменили.
- Конечно, раз тебе не нравится, значит, подменили! - ехидно ответил ему бородатый.
- Действительно, как такое могло случиться? - пробормотал Агамемнон. - Никто ж кувшин не трогал.
"Обман!", "Позор!" - послышалось вокруг.
- Какой гад это сделал?! - орал Аякс. - Ты, Одиссей?! Признавайся!
- Не вопи! - подзуживал бородатый. - Раз народ так проголосовал, значит, такова воля народа. А если народ не так голосовал, то, значит, такова воля богов!
- Каких ещё богов?! Плевал я на богов!
- Каких богов? А вот тех самых, на которых ты плевал! Расплевался тут! Смотри, как бы боги на тебя не плюнули - захлебнёшься!
- Да ты кто такой?! - взвыл Аякс. - Откуда взялся?! Я тебя вообще не знаю!
- Ага! - ответил бородатый, срываясь с баса на визг. - Вот всегда, как кончаются аргументы, начинаются такие вот нападки: "Ты кто такой?", "Откуда взялся?" Не твоё дело, кто я такой. Я порядочный гражданин, душой болеющий за отечество. Не знаешь меня - твои проблемы. Зато я тебя знаю: ты дурак, богохульник и мужской шовинист. И не доспехи тебе нужны, а смирительная рубашка.
- А действительно, кто это такой? - растерянно пробормотал Агамемнон. - Я этого типа тоже в первый раз вижу.
Одиссей наклонился к нему и что-то прошептал на ухо. Агамемнон икнул от неожиданности, подскочил, схватил ораторский жезл и, стараясь перекричать Аякса, заорал:
- Друзья мои! Прислушаемся к мнению порядочного гражданина! Раз такой результат, значит, так угодно богам! Одиссей, забирай оружие!
- Сволочь! Так ты Одиссею продался! - Аякс набросился на Агамемнона с кулаками.
- Аякс! Успокойся! Не гневи богов! Я тебе потом всё объясню, - взмолился Агамемнон.
Но Аякс не слушал. Лицо его раскраснелось, глаза выпучились, изо рта потекла слюна. Он ничего не слышал и ничего не видел, в нём не осталось никаких чувств, кроме ярости. Он рвался вперёд, не в силах решить, кого первым разорвать на куски - Агамемнона, Одиссея или бородатого. Эта нерешительность и не дала ему пролить кровь: на него набросились несколько десятков воинов. К счастью, Аякс от бешенства даже забыл вытащить меч, так что, прежде чем он успел натворить дел, его повалили на землю и связали.
- Отнесите его в палатку, - приказал Агамемнон. - Завтра, как успокоится, мы с ним поговорим.
Когда спелёнатого, как египетская мумия, Аякса унесли, Агамемнон вытер пот со лба и огляделся. Бородатого он не увидел, тот, видимо, ушёл с процессией, сопровождавшей Аякса. Хмурый Одиссей, совсем не выглядевший победителем, сидел на том же месте. Агамемнон подошёл к нему и тихо сказал:
- Нехорошо вышло.
Одиссей кивнул. Конечно, он был рад, что оружие Ахилла досталось ему. Он хотел победить, но не таким способом, и теперь на душе у него было довольно погано.
- Ладно, забирай уж оружие, - сказал Агамемнон, - но смотри, помни своё обещание: с тебя наследник Ахилла и лук Геракла со стрелами.
Одиссей снова кивнул:
- Конечно, я помню. Завтра же утром отправлюсь.
Он велел своим слугам отнести оружие Ахилла в свою палатку и сам пошёл вслед за ними.
Одиссей радовался тому, что он завтра уплывёт. Пока он будет в разъездах, страсти поулягутся и Аякс успокоится, а когда он вернётся с наследником Ахилла и луком Геракла, а Одиссей нисколько не сомневался в успехе, его, как победителя, точно никто уже не осудит.
Придя в палатку, он сразу лёг спать, но спалось ему плохо. Несколько раз он просыпался и думал даже сходить к Аяксу, но что-то его удержало - видимо, гордость: своей вины в произошедшем он не видел, а извиняться за чужую вину не хотел.
Рано проснувшись, он велел готовить корабль к отплытию. Пока он завтракал, корабль спустили на воду и загрузили всё необходимое. Одиссей уже поднимался по сходням на борт, когда вдруг прибежал Агамемнон. Это уже само по себе было необычно. Микенский царь по лагерю никогда не бегал - хранил достоинство. Если ему надо было что-то срочно сообщить, то он посылал кого-нибудь из слуг, а тут прибежал сам, запыхавшийся, вытер пот со лба и, тяжело дыша, проговорил:
- Хорошо, что ты здесь, а я боялся, что уже уплыл.
- Что-то случилось? - спросил Одиссей.
- Случилось. А ты разве ничего не слышал? Ночью кто-то перебил весь наш скот. Я там только что был. Жуткое зрелище: овцы, коровы, козы - все порубленные, поколотые, на куски разорванные. И пастухи там же лежат. Всё пастбище залито кровью.
- Троянцы?
- Вряд ли. Часовые бы заметили. Это ж целый большой отряд должен был напасть. Все напуганы. Люди поговаривают о каком-то морском чудовище, о гневе богов. Но чем мы могли их так прогневать? Тут только ты можешь разобраться.
Для жертвоприношений и пищи греки держали у себя несколько крупных стад.
Когда Одиссей пришёл на пастбище, его взору предстала действительно ужасающая картина. Даже после последней битвы Гектора с Ахиллом на поле брани не лежало столько трупов. По крайней мере, они тогда лежали не так плотно. Посмотреть на это собралось много народу, так что найти какие-то следы не представлялось возможным. Одиссей спустился с холма и решил опросить часовых, но прежде, чем он дошёл до лагеря, глаза его закрыли чьи-то ладони и голосок над ухом сказал:
- Угадай кто?
- Афина, - буркнул Одиссей.
- Точно!
Богиня мудрости забежала перед ним. Взгляд её был серьёзный и насупленный, но губы улыбались. Она заговорила очень серьёзно, хотя было видно, что она хочет рассмеяться:
- Тебе поручено расследование кровавого преступления: массового убийства крупного и мелкого рогатого скота. Да? Я угадала?
- Угадала.
Афина слегка подпрыгнула от радости и продолжила тем же серьёзным тоном:
- При проведении следствия первым делом надо допросить свидетелей. А почему ты ни о чём не спрашиваешь?
- Ты знаешь, кто это сделал?
Афина слегка замялась. Она не ожидала, что Одиссей спросит сразу так прямо, и рассчитывала, что он начнёт издалека, со всяких незначительных вопросов.
- Знаю, - сказала она, немного подумав.
- Ты мне скажешь?
"А что мне за это будет?" - чуть не спросила богиня мудрости, но сразу сообразила, что поставит этим вопросом в неловкое положение не только Одиссея, но и себя: что, собственно, простой смертный может сделать для богини? Пожалуй, можно было бы что-нибудь придумать, но Афине так хотелось поскорее всё рассказать, что она не стала ничего придумывать и сразу ответила:
- Это сделал Аякс.
- Какой Аякс?
- Как какой? Большой. Который вчера с тобой за оружие Ахилла спорил.
- Он же связанный в палатке лежит.
- А я его развязала.
- Зачем?
Афина ткнула указательным пальцем правой руки в ладонь левой и, медленно поворачивая его из стороны в сторону, скромно опустив взгляд, сказала:
- Потому что я бываю иногда очень добрая - даже с теми, кто этого совсем не заслуживает.
- А почему он стал рубить скот?
- Это была иллюзия - такое научное явление, когда, например, человек думает, что перед ним, скажем, Одиссей или Агамемнон, а на самом деле это корова или овца. Ну, я умею такое.
- Ты лишила Аякса разума?
Неизвестно, могла ли богиня мудрости добавить кому-то ума, но то, что она могла лишить человека разума, знали все.
- Ну, там и лишать было особо нечего, - застенчиво ответила Афина.
Одиссей ужаснулся. Большой симпатии к Аяксу он не питал, особенно после вчерашнего спора, но то, что сделала с Аяксом Афина, показалось ему неумеренно жестоким.
- Зачем ты это сделала? - спросил он.
- Что сделала? Иллюзию? А скажешь, было бы лучше, если б он тебя порубил, а не баранов?
- Зачем ты лишила его разума? Как можно так издеваться над человеком?!
Афина нахмурилась и поджала губы:
- Он, может быть, меня оскорбил, он мне, может быть, в душу плюнул, а я, по-твоему, должна это терпеть?! Скажешь, тебе можно мстить Паламеду, а мне мстить Аяксу нельзя?! Это потому, что ты мужчина, а я девушка?! Да?! По-твоему, это справедливо?!
Она сложила руки на груди и резко отвернулась.
Одиссей смутился. Его не удивило, что Афина знает про Паламеда: боги вообще обо всём знают недопустимо много, а в ту ночь, когда Одиссей написал подложное письмо, Афина постоянно крутилась около него и Диомеда, она вполне могла за ним подсмотреть. Теперь он опасался, как бы богиня мудрости по простоте душевной не разболтала всем о его коварной мести. Это могло бы иметь для Одиссея очень скверные последствия.
- Послушай, Афина... - начал он.
- Всё, я с тобой больше не разговариваю! - не оборачиваясь, бросила богиня. - Проси прощения!
- Прости меня, Афина! - сказал Одиссей, опускаясь на колени.
Афина повернула голову и улыбнулась. Она вовсе не была настроена долго на него сердиться.
- В последний раз прощаю, - сказала она. - Кстати, ты меня ещё не поблагодарил за оружие Ахилла. Неизвестно, сколько бы в кувшине оказалось белых бобов, если б не я.
- Благодарю! - поспешно, хоть и неохотно сказал Одиссей.
- Не за что, - ответила Афина, совсем уже переставая сердиться. - Пошли смотреть на Аякса. Он сейчас у себя в палатке жестоко терзает каких-то двух несчастных баранов и думает, что это ты и Агамемнон. Это надо видеть.
- Не надо, - слабо возразил Одиссей.
- Не бойся, он тебя не заметит.
- Да не боюсь я Аякса. Я сумасшедших не люблю.
- Не любишь? Зря. Они смешные. А посмеяться над врагом - самое милое дело. Аякс ведь твой враг?
- Конечно враг. Но меня сейчас Агамемнон ждёт. Мне надо ему всё доложить. Вдруг он тоже захочет посмеяться.
Афина сердито пожала плечами:
- Как знаешь. Вечно я Аякса для тебя держать не буду.
Агамемнон не стал смеяться. Когда он понял, что на месте изрубленного скота должен был быть он и его люди, он едва сам не впал в бешенство. Собрав бойцов, он отправился брать штурмом палатку Аякса. Та пала без боя. В ней всё было залито кровью и облеплено шерстью от двух привязанных к столбу истерзанных и изуродованных бараньих туш. Но сделавший это живодёр пропал.
Агамемнон собрал войско и, построив его к бою, велел прочесать окрестности. Никто не посчитал это чрезмерным: все видели последствия Аяксова безумия на пастбище и в его палатке и понимали, что озверевший, жаждущий крови, потерявший контроль над собой Аякс будет похуже любого морского чудовища. Агамемнон велел разбушевавшегося монстра живым не брать.
Но убивать Большого Аякса не пришлось. Вскоре его нашли на берегу. Рукоятка меча, подаренного Гектором, была зарыта в песок, а на лезвии лежал пронзённый труп героя.
Афина, чтобы окончательно доконать богохульного женоненавистника, вернула ему разум, и Аякс, возвратившись из мира иллюзий в реальность, понял, что натворил. Он не долго выбирал, как ему поступить дальше, поскольку выбирать было не из чего. Он пошёл на берег моря и своей бесславной гибелью окончательно завершил спор об оружии Ахилла.
Презиравший богов при жизни, он ничем не порадовал их и после смерти: не было ни тризны, ни жертвоприношений, ни спортивных состязаний. Даже погребального костра не было. Агамемнон велел закопать труп Аякса, не сжигая, и заровнять это место.
Яд лернейской гидры
Первую часть своего обещания Одиссей исполнил легко. Судьба и боги были к нему благосклонны. Пелей был ещё жив и здравствовал, хотя и сильно постарел. Он продолжал царствовать во Фтии, ждал возвращения Ахилла и растил внука Неоптолема - это был тот самый ребёнок, которого ждала Деидамия от Ахилла.
Неоптолем в своём ещё совсем юном возрасте был настоящим богатырём и очень походил на отца в молодости, только у Ахилла волосы были русые, а у его сына огненно-рыжие. В детстве его из-за этого дразнили и прозвали Пирром, то есть Рыжиком, но, когда он подрос, дразнить перестали и если называли Пирром, то только с почтением.
Мальчик вырос, ни разу не увидев отца, и теперь, послушав об его подвигах, исполнился жажды мести и тяги к приключениям. После того как Одиссей отдал ему те самые доспехи, в которых его отец уходил на войну, - доспехи, подаренные его деду Пелею богами и носившие на себе следы от ударов, нанесённых Телефом и Кикном, а также знаменитое копьё, которое для Одиссея было тяжеловато, а юному Пирру в самый раз, доблестного юношу уже ничто не могло удержать дома, так он рвался в бой.
Пелей не возражал, понимая, что это бесполезно, ведь Неоптолем был сыном Ахилла и его внуком, а у них в роду все были славными, доблестными и отважными героями. Благословив внука и принеся положенные жертвы богам, Пелей отпустил Неоптолема с Одиссеем.
Таким образом, царь Итаки исполнил первую часть своего обещания и сам не остался внакладе: отдав молодому воину копьё и старые доспехи Ахилла, царь Итаки с его щедрого разрешения оставил себе новые доспехи, скованные Гефестом по заказу Фетиды.
Что касается второй части, то тут Одиссею было ясно только то, что начинать поиски лука и стрел Геракла надо с того места, где он их видел в последний раз: с острова, где когда-то греки по его наущению бросили умирающего Филоктета. Понятно, что лука и стрел там больше нет, ведь именно стрелой Геракла был убит Ахилл, а значит, чудесным оружием сейчас владеет какой-то троянец. На острове Одиссей рассчитывал найти свидетельства, которые укажут на дальнейшую судьбу легендарного лука и отравленных стрел и на то, где и у кого их следует дальше искать.
По дороге Одиссей рассказал своему юному спутнику историю, приключившуюся с оруженосцем Геракла, естественно значительно приуменьшив свою собственную роль.
- Конечно, Филоктет погиб, - говорил он. - Его нога так распухла, а сам он так страдал, что вряд ли дожил до следующего дня.
- Но почему же вы его бросили? - наивно спрашивал Неоптолем. - Почему не взяли с собой и не попытались спасти?
- Война, знаешь ли, состоит не только из благородных подвигов. Иногда приходится жертвовать боевыми товарищами ради общего дела. Филоктет всё равно был не жилец, но его рана могла оказаться заразной, а страшнее заразы на корабле ничего невозможно представить, кроме того, он так выл и стонал, что мог подорвать боевой дух остальных воинов, да и вонь от его раны была невыносимой - никто не смог бы плыть с ним на одном корабле.
Неоптолем кивал, соглашаясь с тем, что он ещё действительно неопытен в военных делах, но понять, как можно бросить товарища в беде, он всё равно не мог - его полная романтических иллюзий душа отказывалась воспринимать это.
Они высадились на том месте, где много лет назад пристали к берегу греческие корабли, шедшие к Трое.
Одиссей не удивился, ничего не найдя там, где греки когда-то оставили лежать своего больного товарища: за столько лет от трупа, пожалуй, ничего не осталось бы. Найти разгадку сразу же, только лишь выйдя на берег, было бы слишком просто.
Они отправились вглубь острова. Неоптолем шёл быстро, и осторожному Одиссею постоянно приходилось его сдерживать. В какой-то момент царю Итаки показалось, что он вернулся на десяток лет назад: он опять шёл той же тропой по тому же лесу, а рядом с ним снова с треском топал юный Ахилл. И снова, как годы назад, они вышли к той же самой пещере, и над костровищем перед ней точно так же поднимался дымок.
Одиссей резко остановился, хватая Неоптолема за локоть.
Что за наваждение! Ему уже показалось, что в них снова полетел камень, из кустов выскочил человек в звериной шкуре, а голос Фетиды сзади закричал: "Ахилл! Нет!"
Но ничего этого не случилось. Неоптолем обернулся и удивлённо посмотрел на своего спутника. Одиссей приложил палец к губам и оттащил юношу с видного места в кусты. Снова знаками приказав Неоптолему быть тише, он опустился на землю и притянул его к себе.
Крадучись, почти ползком они подобрались к пещере. Одиссей заглянул туда и никого не увидел. Это было маленькое жилище дикаря. Какое-то подобие стола, скамья из обломка дерева, лежанка из сухих листьев, накрытых звериной шкурой, грубо выструганный деревянный ковш, огниво, везде были разбросаны какие-то грязные полоски тряпок - бинты или что-то вроде этого. По всему видно, что хозяин ушёл совсем недавно, ходит где-то рядом и скоро вернётся. Одиссей отполз от пещеры и знаком позвал за собой Неоптолема.
- Похоже, Филоктет жив, - прошептал он.
- Здорово! - обрадовался Неоптолем, не понимая, почему у Одиссея такой обеспокоенный вид.
- Рано радоваться, - ответил царь Итаки. - Если он девять лет прожил один на необитаемом острове, то вряд ли в нём ещё осталось что-то человеческое. Скорее всего, он совсем одичал и теперь мало чем отличается от лесного зверя. Лука у него нет, это понятно. Но только он знает, как этот лук попал к троянцам и где его теперь искать. Только бы он ещё не совсем сошёл с ума от одиночества и болезни! Надо его дождаться и попытаться расспросить. Но мне с ним разговаривать, думаю, бесполезно: он наверняка зол на меня и на всех, кто тогда был здесь. А тебя он не знает и, может быть, с тобой разоткровенничается. Так что подожди его в пещере, я буду рядом и в случае чего приду на помощь. Не говори ему, что я здесь. Скажи, что ты один приехал.
- Достойно ли благородного воина говорить неправду?! - возмутился наивный Неоптолем.
Одиссей поморщился:
- Благородного воина достойно всё, что ведёт к победе. Или ты думаешь, что убивать людей хорошо, а лгать плохо? Ты сейчас будешь говорить неправду не для личной выгоды, а для блага всей Эллады, ради спасения жизней тысяч наших товарищей, воюющих с троянцами. Считай, что это твоё первое боевое задание.
Сказанное Одиссеем Неоптолему вовсе не понравилось, но он не нашёл что возразить и только спросил:
- Что мне ему сказать?
- Для начала правду: ты сын Ахилла, воевал вместе с нами, но поссорился с Агамемноном. Он, скажем, отдал оружие твоего отца не тебе, а мне. Тут можешь обругать меня последними словами - Филоктету это понравится. Ты решил вернуться на родину, а заодно по пути прихватить его. Можешь сказать, что, узнав о том, как мы с ним поступили, ты посчитал это ужасной несправедливостью. Это правда - ты ведь действительно так посчитал. Осторожно расспроси его о луке и стрелах. Впрочем, когда он окажется у нас на корабле, он и сам всё расскажет.
- Ты собираешься... - возмутился благородный юноша.
- Ну что ты! - отмахнулся Одиссей. - Если он сам, по доброй воле тебе всё расскажет, то нам не придётся его пытать, так что ты уж постарайся, хотя бы из человеколюбия, всё у него узнать.
Неоптолему пришлось согласиться. План Одиссея ему не нравился, но Одиссей был непреклонен, а авторитет бывалого воина был для Неоптолема слишком велик.
Пожелав своему юному спутнику удачи и покровительства Гермеса и Афины, царь Итаки скрылся в кустах, а сын Ахилла отправился в пещеру.
Ждать пришлось недолго. Вскоре из леса вышел обросший волосами человек в звериной шкуре. Опять у Одиссея возникло чувство, что это уже было: такой же дикарь на этом месте напал на них с Ахиллом много лет назад. Но это был другой дикарь - Одиссей сразу узнал в нём постаревшего и одичавшего Филоктета. Тот шёл, хромая, нога его была забинтована. На плече у него был тот самый лук и колчан с теми самыми стрелами. Теперь можно было ни о чём Филоктета не расспрашивать. Проще всего было бы убить его и забрать оружие, но сделать это при Неоптолеме Одиссей не решился. Приходилось действовать по прежнему плану.
Филоктет вошёл в пещеру и застыл в изумлении.
- Ахилл?! Ты?! - воскликнул он. - Ты вернулся, чтобы забрать меня?
Неоптолем в растерянности не нашёл что ответить, но Филоктет сам продолжил:
- Нет, ты не Ахилл. Ахилл был бы сейчас старше. Кто ты? Ты грек?
- Грек, - ответил Неоптолем. - Я сын Ахилла.
- Вот радость-то! Из всей этой банды Ахилл был, кажется, единственным честным человеком. И сын у него, значит, такой же.
Неоптолем покраснел от смущения и чуть было не сказал, что пришёл вовсе не с честной целью, но не нашёл подходящих слов. Да Филоктет и не дал ему ничего сказать. Он стал расспрашивать Неоптолема про него и про его отца.
Истосковавшийся от долгих лет одиночества оруженосец Геракла без умолку рассказывал о своей нелёгкой жизни на необитаемом острове: как он очнулся один на пустом берегу, как, преодолевая страдания, нашёл эту пещеру и прожил первое время, питаясь запасами, оставшимися от прежнего хозяина, как научился сам добывать себе пропитание, охотясь в лесу, как первое время ходил на берег, зажигал костёр и смотрел на море, ожидая увидеть проходящий мимо корабль, как потерял надежду и стал обустраивать свой нехитрый быт на острове.
Боль в ноге мучила его нестерпимо, но с годами он почти привык к ней. Кое-какую помощь оказывал ему Аполлон, время от времени посещавший на острове могилу своего сына. Филоктет заботился об этой скромной могилке, а Аполлон научил его обрабатывать язву на ноге, дал какие-то снадобья, унимавшие на время боль.
В последнее время стало значительно лучше, после того как Аполлон явился на остров со своим сыном Асклепием - новоиспечённым богом медицины. Тот осмотрел язву и дал такое эффективное средство, что она теперь почти не болела. За это Филоктет на день одолжил Аполлону лук и стрелы.
Неоптолем в свою очередь пересказал то, что слышал от Одиссея: про бесконечную осаду Трои, про подвиги и сражения, о несчастной гибели отца.
- Так, значит, Ахилла больше нет! - вздохнул Филоктет. - Какое горе для всей Эллады! Известно, что боги забирают к себе самых лучших. Твой отец был лучшим, и он погиб. А эта бесчестная помесь лисицы и шакала наверняка и поныне живёт. Такой мерзавец противен даже Аиду.
- О ком это вы? - спросил Неоптолем.
- Как это о ком?! Конечно, об этом подонке Одиссее. Ведь это из-за него я так страдаю: он отравил мою сандалию ядом лернейской гидры и всем наврал про какую-то змею, он убедил Агамемнона бросить меня на этом проклятом острове. Есть ли во всём греческом войске более гнусное отродье?! Он весь состоит из подлости и коварства. Одиссей вам, небось, до сих пор говорит, что он сын царя Итаки Лаэрта? Это пусть его мать Лаэрту сказки рассказывает! Все знают, что она путалась с Сизифом - самым хитрым и ловким мошенником, каких только знала ойкумена. Вот Сизиф и есть настоящий отец Одиссея, а тот весь в отца пошёл - такая же сволочь.
- Одиссей жив, - ответил Неоптолем. - Живой и всё такой же коварный. Из-за него я и ушёл от греков. Он у меня оружие отца отобрал.
- Вот сука! Значит, мы с тобой братья по несчастью. Знаешь, благодаря чему я не сошёл с ума, не сдался и продолжал жить все эти годы? Я мечтал, что когда-нибудь встречу Одиссея и он тогда с лихвой заплатит за своё гадство. А пока, значит, он жив и не наказан, мне нельзя умирать - надо терпеть и ждать встречи.
Неоптолем почувствовал, что больше не может продолжать этот разговор. Врать он не хотел и не умел, а ответить Филоктету ничем, кроме вранья, он не мог.
- Пора мне, - сказал он, поднимаясь.
- Возьми меня с собой! - взмолился Филоктет, хватая его за руку. - Мне нечем заплатить, но боги отблагодарят тебя за доброту. Я на корабле места не займу - посади меня там, где захочешь, и отвези до ближайшего населённого места. А там уж я найду дорогу.
Всё складывалось как нельзя лучше. Оруженосец Геракла будто сам действовал по плану Одиссея. Но, уже выходя из пещеры вместе с Неоптолемом, Филоктет второпях от радости неудачно ступил забинтованной ногой, его скрутил острый приступ боли, он с воем повалился на землю и стал кататься по ней, не в силах идти дальше. Неоптолем не знал, что ему делать, как помочь страдальцу, и только стоял и смотрел на мучения Филоктета, пока тот не потерял сознание.
Одиссей выскочил из кустов, сорвал с плеча больного лук и колчан и потянул за собой Неоптолема.
- Пошли! - сказал он. - Когда он очухается, мы будем уже на корабле.
Но сын Ахилла вдруг упёрся.
- Ты что, собираешься снова бросить его на острове?
- Да зачем нам этот инвалид? Нам лук и стрелы нужны, а он и тут, на острове, неплохо живёт.
- Он только благодаря луку и стрелам живёт. Если мы их заберём, то он умрёт от голода или дикие звери его сожрут. Ты что, хочешь, чтобы он и меня так же проклинал, как тебя?
- Ну и проклянёт! Подумаешь, большая беда! Меня же он проклял, и я это пережил.
- Так это правда - то, что он сейчас про тебя говорил?
- Конечно нет. Что ты хочешь от несчастного сумасшедшего? Ну, пойдём уже, пока он не очнулся.
Но честный Неоптолем не двигался с места.
- Пока я не разберусь, что тут правда, а что нет, никуда не пойду. Если верно то, что он о тебе сказал, то не друг ты мне больше, а бросать человека в беде мне совесть не позволяет - можешь думать обо мне что угодно.
Одиссею пришлось смириться. Драться с сыном Ахилла было бесперспективно, тут надо было действовать по-другому.
- Хорошо, - сказал он. - Если ты хочешь знать правду - подождём, пока он придёт в себя, и во всём разберёмся.
Они сели на землю рядом с Филоктетом и стали ждать. Прошло не меньше часа, когда Филоктет снова застонал и с трудом открыл глаза. Увиденное заставило его забыть об ещё не совсем прошедшей боли.
- Так ты здесь, скотина! - вскричал он, увидев Одиссея. - А ты, предатель, с ним заодно! - добавил он, обращаясь к Неоптолему.
- Я не предатель, - мрачно ответил тот. - Если Одиссей действительно совершил то, в чём вы его обвиняете, он будет наказан, но нельзя наказывать человека, не дав ему оправдаться. Нет и не будет у нас в Элладе таких варварских обычаев.
- Филоктет, дружище! - голосом полным дружелюбия и недоумения сказал Одиссей. - Откуда столько злости? Я стал жертвой навета? Кто-то нарочно хочет нас с тобой поссорить? Из-за чего ты так на меня злишься? Из-за того ли, что благодаря мне ты восемь лет провёл тут, на курорте, пока мы кормили вшей в военном лагере? Или ты думаешь, что со своей язвой протянул бы там девять лет? У нас и врачей-то нет приличных, а тебя тут сам бог медицины лечил. Аполлон тебе перевязки делал. Ты думаешь, нас он там перевязывает? Как бы не так! Он к нам с другой целью захаживает. Видел бы ты, сколько народу он у нас загубил, когда поссорились Ахилл и Агамемнон! Вот как мы там живём. Ты посмотри на себя: как ты окреп и возмужал от чистого воздуха и здоровой пищи! А на меня глянь: кожа да кости, здоровье подорвано, весь изранен. Мы с троянцами себя до последней крайности довели этой проклятой осадой. А ты теперь явишься свежий и сильный, вооружённый луком Геракла, и Троя падёт благодаря твоему приходу. Ты получишь бессмертную славу, не приложив никаких усилий, проведя девять прекрасных лет на этом чудном, божественном острове вдали от войны и бедствий. И вместо благодарности за это ты оскорбляешь меня обидными словами. Не таким ты был раньше. До чего же испортила тебе характер эта болезнь!
- Болезнь! - сквозь зубы повторил Филоктет. - Это из-за тебя же, ядовитая ты тварь, я болен! Это ты, сволочь, отравил мою сандалию ядом лернейской гидры! И не надо рассказывать сказки про каких-то мифических змей! Там не было следов укуса. Язва у меня на том самом месте, где нога коснулась сандалии.
Одиссей недоумённо развёл руками:
- Разве я говорил про каких-то змей? Я говорил про водяную змею. Это чудовище посылают нам враждебные боги, его укус ничего общего с укусом обычных змей не имеет. Ночью она заползла в твою сандалию, и ты не заметил её в темноте. Чем возводить на меня напраслину, подумай, зачем мне это было нужно. Только лишь потому, что ты лучше меня стреляешь из лука? У меня, конечно, есть недостатки, но чёрной зависти среди них никогда не было. Я всегда радуюсь успехам товарищей. А вот кто водяную змею на тебя наслал? Вспомни, каких богов ты мог прогневить. Впрочем, тут и вспоминать нечего. Всем известно, как Гера ненавидела твоего патрона Геракла. Уж каких только пакостей она ему не делала! Теперь, когда Геракла нет, она стала гадить тебе. Несомненно, это происки Геры.
Ясновизор слетел с треножника, сбитый метко брошенной сандалией.
- Каков негодяй! - воскликнула Гера. - Да я и Геракла уже давно простила. Я сама голосовала за его обожествление и выдала за него замуж Гебу - свою любимую дочь! А этого Филоктета я и знать не знаю! С какой стати мне ему гадить?!
- Не сердись, - примирительно сказала Афина, - ведь Одиссей сказал это ради общего дела.
- Если бы не так, то мокрого места от него бы уже не осталось, - спокойнее ответила Гера, надевая сандалию. - Но ведь из-за таких, как он, обо мне и пошла дурная слава. Конечно, Гера стерва, Гера только и думает, как бы кому напакостить, а они все хорошие, они только и делают, что радуются успехам товарищей, и никому яд в сандалии не подсовывают. Конечно, на богов сваливать проще всего.
Объяснения Одиссея всё ещё не удовлетворили Филоктета.
- Не было никакой водяной змеи. Это был яд лернейской гидры, уж я-то его хорошо знаю - именно такие язвы покрыли тело Геракла, когда он был отравлен этим ядом. И Аполлон мне подтвердил, что это яд лернейской гидры, ни про каких водяных змей он ничего не говорил.
- Что же тебя удивляет? Водяная змея такая же божественная тварь, как и лернейская гидра. Она очень похожа, только размером поменьше и яд послабее, потому ты и остался жив. Но это тот же самый яд - он одинаковый у всех исчадий Ехидны, даже специалист не сможет их различить.
Филоктет молчал. Оруженосец Геракла был человеком бесхитростным и простодушным, объяснения Одиссея его запутали, в них трудно было поверить, но и возразить Филоктет ничего не мог. Воспользовавшись его растерянностью, Одиссей протянул Филоктету руку, и тому ничего не оставалось, как только её пожать.
Вечером того же дня Парис и Эней сидели на городской стене и обсуждали события последнего времени.
- Глупо с Ахиллом вышло, - говорил Эней. - Кто б мог подумать, что пятка у него уязвимая! Знать бы раньше! Уж как я его ненавидел, как мне хотелось выйти с ним на поединок и убить его! А теперь мне его, пожалуй, даже жалко. Так глупо погибнуть: не в бою, от случайной стрелы. И рана-то не опасная сама по себе, но яд лернейской гидры убивает, куда бы он ни попал. И мучения от него такие, что врагу не пожелаешь. Говорят, что бессмертный кентавр Хирон, воспитатель чуть ли не всех великих героев, после того, как его ранила стрела Геракла, отказался от бессмертия и умер, настолько были невыносимы его мучения. И спасения от этого яда нет.
- На самом деле спасение есть, - задумчиво ответил Парис. - Энона - моя бывшая, нимфа из леса, рядом с которым я пас стада, увлекалась медициной. У неё много разных снадобий дома было. Было и средство от яда лернейской гидры.
Их беседу прервало появление Аполлона.
- Что-то происходит в греческом лагере, - с озабоченным видом сказал бог. - Посмотрите, как они там засуетились.
Эней и Парис встали и подошли к краю стены.
Действительно, греческий лагерь пришёл в движение. Все шли к берегу встречать чёрный корабль Одиссея. Уже издалека было ясно, что царь Итаки возвращается с победой: на носу корабля рядом с Одиссеем стоял рыжеволосый юноша, в котором все узнавали молодого Ахилла, а рядом стоял постаревший, но всё же неплохо выглядевший Филоктет с луком Геракла за плечами. Он уже успел побриться, причесаться и привести себя в порядок - на дикаря он больше не походил.
Одиссея встречали как победителя, а его спутников как героев, вернувших всем веру в победу.
- Нога - ерунда! - говорил Филоктету Агамемнон. - Стрелку ведь главное - чтобы рука была крепкая, а глаз точный. Ты как, за столько лет стрелять-то не разучился?
- Только лучше стал, - гордо ответил Филоктет и, наведя лук на стену Трои, пустил стрелу.
Парис упал, извиваясь от невыносимой боли. Эней бросился к нему, не понимая, что случилось, откуда прилетела стрела, ведь греки были слишком далеко для выстрела из лука.
- Ему уже ничем не помочь, - сказал Аполлон. - Это стрела Геракла. От яда лернейской гидры нет спасения.
Услышав эти слова, Эней тут же бросился к своему дому, велел слугам запрягать коней и сам помогал им. Когда колесница была готова, он вскочил на неё и помчался к подножию Иды, где когда-то пас стада Парис.
Доскакав до леса, он спрыгнул на землю и бросился в чащу.
- Энона! Энона! - кричал он.
- Чего надо? - ответила наконец лесная нимфа, выходя из-за дерева.
- Мне срочно нужно средство от яда лернейской гидры. Парис умирает!
- Какой Парис? - равнодушно спросила Энона. - Я знала одного Париса, мы с ним когда-то дружили, но его давно уже нет - он ушёл однажды в город и не вернулся. Есть ещё другой Парис, троянский царевич, но с ним я не знакома. Почему я должна ему помогать?
- Энона! Не время сейчас вспоминать старые обиды! Он страдает, он может умереть!
Нимфа пожала плечами:
- Страдает? Говорят, страдания возвышают.
Она отвернулась и ушла в чащу.
Не торопясь, она добралась до своего скромного лесного жилища, вошла в комнату, посмотрела на полку со снадобьями. Здесь было всё, что могло спасти жизнь человеку. Энона протянула руку к маленькому пузырёчку с бесценным средством от яда лернейской гидры. Когда-то она похвасталась этим лекарством Парису, а теперь он вспомнил о нём. Вспомнил много лет спустя не об Эноне, а об этом лекарстве. Вспомнил только тогда, когда ему стало плохо, и захотел, чтобы она избавила его от страданий. Он не вспомнил о ней тогда, когда страдала она. Теперь он умрёт, и она никогда уже больше его не увидит. Совсем никогда. Даже в царстве Аида они уже не встретятся, потому что бессмертной Эноне путь туда заказан.
Парис будет страдать и умрёт. Яд лернейской гидры действует неотвратимо, но медленно, а значит, Париса можно ещё спасти, если успеть. Об этом Энона подумала, когда бежала через лес, зажав в кулачке спасительный пузырёк, бежала изо всех сил, спотыкалась о корни, вскакивала, несколько раз пыталась взлететь, но у неё это получалось плохо, она падала и только теряла время.
Визит Гермеса
- Привет, Сашка!
У кровати Париса стоял улыбающийся Гермес.
- Давно не виделись, - говорил легкомысленный бог, будто не замечая бедственного положения собеседника. - Глянул бы ты, Шурик, на свою страдальческую рожу - обхохотался бы. Ладно, кончай придуриваться - всё прошло.
Парис с удивлением почувствовал, что у него действительно больше ничего не болит. Гермес протянул ему руку и помог подняться с кровати.
- Идём, - сказал он. - Нас уже заждались.
Парис легко поднялся и, оглядевшись, увидел себя лежащим на спине с искажённым, посиневшим лицом, плачущего Энея, Деифоба, с отсутствующим видом стоящего рядом, Елену, как статуя застывшую над постелью мужа.
- Да, необычное ощущение, я знаю, - согласился Гермес, - мне уже многие об этом говорили. Ну, пойдём уже. Они тут и без нас разберутся.
Незримые, не раскрывая дверей, они вышли из дворца, прошли через город. Парис смотрел на дома и людей, понимая, что видит их в последний раз, но почему-то эта мысль его нисколько не огорчала.
- Видишь, как всё удачно получилось, - говорил Гермес. - Зря ты боялся. Такую интересную жизнь прожил! Представь, сколько всего ты видел, о чём ещё тысячи лет будут книжки, картины, статуи, пьесы, об остальном я уж не говорю. Сказочная, легендарная жизнь, поверь опытному искусствоведу. Нервы, конечно, потрепали, но жизнь знаменитости не бывает без нервотрёпки - по себе знаю. Немного помучился перед смертью - так уж было надо. Кое-кто просил Зевса, чтобы ты умер той же смертью, что и Ахилл. Но ты страдал не так долго, у Ахилла здоровье получше было - он целый день мучился, а уж Геракл как долго умирал! Вот и спрашивается - зачем оно, хорошее здоровье? А тут ещё Кроныч сказал: "Не затягивать", так что мойра Атропа перерезала нить твоей жизни без лишних проволочек.
Они вышли из города. Мимо них пробежала Энона, сжимая в кулачке какой-то пузырёк. Парис проводил её взглядом.
- Не оборачивайся - плохая примета, - сказал Гермес. - Так вот, я говорю, Кроныч вообще к тебе неплохо относился. Меня, видишь, за тобой послал, такой чести мало кто удостаивался. Я вообще не любитель ходить в царство Аида. По мне, так оно мрачновато, а я люблю, чтоб было весело, как твоя жизнь.
"Да, весёлая жизнь, ничего не скажешь", - подумал Парис.
Он не следил за дорогой и не заметил, как солнце перестало освещать их путь, а привычные виды полей, гор, лесов, домов и деревьев сменились смутными, едва различимыми контурами, между которыми сновали бесплотные тени. Парис не мог разобрать, были это люди, сны или сказочные чудовища. То ему казалось, что у какой-то из теней шипящие змеи растут на голове вместо волос, то он вдруг видел пробежавшего во тьме кентавра, то Химеру, то лернейскую гидру.
- Нет, не настоящие, - ответил на незаданный вопрос Гермес. - Это всё фантазии, иллюзии, бред новоумершего. Видишь, например, тех великанов со сросшимися телами?
- Конечно вижу. Вокруг них вьётся стая гарпий.
- Так вот, их там нет. Это последние судороги умирающего сознания. Не обращай внимания и не отвлекайся - пока есть возможность, вспоминай прожитое. Вся жизнь должна пронестись сейчас перед твоим внутренним взором.
Парис сделал над собой усилие и попытался вспомнить свою насыщенную удивительными событиями жизнь, но на ум не шло ничего: ни вечера в обществе Эноны, ни победа на играх его собственной памяти, ни сражения, ни пиры. Даже Елену Прекрасную он не припомнил - только лёгкое прикосновение губ к щеке и тихий, нежный голос Афродиты: "Спасибо, красавчик! С меня причитается".
Дорога, слегка заворачивая, плавно шла вниз, вглубь преисподней. Мутные мелкие речки сливались здесь в одну медленно текущую главную реку подземного царства - Стикс.
Берег Стикса был уже не тот, каким его видели Тезей и Геракл. От прежнего величественного спокойствия за годы войны ничего не осталось. Покойники больше не стояли чинно в ряд, соблюдая очередь на перевоз, - они шумели, ругались, толкались, затевали драки, каждый норовил влезть без очереди, платить за перевоз никто не хотел. Старый лодочник Харон орал на мертвецов, ругаясь как пьяный матрос, и отбивался от них веслом. Волосы его были всклокочены, глаза горели, он казался страшнее всех чудовищ, виденных Парисом ранее.
- Большой наплыв клиентуры в последнее время, - пояснил Гермес. - Пропускная способность рассчитывалась исходя из других параметров, и теперь её не хватает. Персонал не справляется. Я предупреждал, но меня не услышали.
- Куда они так все рвутся? - спросил Парис. - Разве тут есть куда торопиться? И почему он одних пускает в лодку, а других нет?
- Это перевозчик Харон, - объяснил божественный экскурсовод. - Он перевозит мертвецов на тот берег, если, конечно, они были как положено погребены. Ну, сам понимаешь, бесплатно никто трудиться не будет - боги тоже. Раз кто умер, надо его похоронить, жертвы принести, и тогда уж Аид может брать их на довольствие, а то уже бывали случаи, что покойников специально не погребали, и они... Впрочем, это уже не интересно. Короче говоря, все, кто без погребения и без жертв, остаются теперь и без перевоза тоже. Торчат, значит, на этом берегу, злятся, нервничают, пытаются толпой влезть в лодку, теснят честных покойников, которые, конечно, тоже возмущаются. Отсюда и бардак. А ну, сгинь!
Последние слова были обращены к мертвецу, который загородил им дорогу, не желая пропускать без очереди. Гермес пинком отшвырнул наглеца, одновременно огрев своим жезлом по спине другого, пытавшегося влезть перед ним. Покойники громко возроптали, но Гермес не придал этому значения и продолжил проталкиваться к берегу.
Парису открылась панорама царства мёртвых. На другой стороне, за чёрными водами Стикса, виднелись лишённые всякой растительности скалы, среди которых можно было различить отдельных людей. Особенно хорошо выделялась подсвеченная зловещим алым огнём фигура, катящая в гору огромный камень. Докатившись до вершины, камень срывался, человек спускался за ним и снова катил его наверх.
- Это Сизиф, - пояснил Гермес. - Его здесь всем в первую очередь показывают. Наказан в назидание будущим поколениям, чтоб все знали, что боги так могут покарать, что и после смерти покоя не будет.
- За что ж его так? - ужаснулся Парис.
Гермес таинственно улыбнулся.
- Всё-то тебе знать нужно! Было за что, раз наказали, - тут он увидел испуганное лицо Париса и, рассмеявшись, пояснил: - Своевольничал, богов обманывал, судьбы избежать хотел. Короче, тебе бояться нечего - он полная твоя противоположность, а тебя на том берегу ждёт что-то совсем другое. Ты не думай, что там всем плохо. Кто с богами ладил, тому и на том свете очень даже тёпленькое местечко выделят. У тебя есть хорошие связи, а больше человеку ни в жизни, ни в смерти ничего не надо. Я знаю, что Афродита сегодня встречалась с Аидом. Они наверняка говорили о тебе, а Афродита умеет убеждать, пожалуй, не хуже меня, так что тебе бояться нечего - всё будет хорошо.
Гермес поднял руку и подозвал лодку.
- Кто такой? Свидетельство о погребении покажь! - потребовал неприветливый перевозчик.
- Всё будет, Эребыч, - ответил за Париса Гермес. - Прими под мою ответственность. Распоряжение Самого: "Не затягивать". А ну, назад! - прикрикнул он на покойников, пытавшихся вскочить в лодку. - Мест не занимать! Спецрейс! Попутчиков не берём!
"Позор!", "И здесь всё по блату!", "Развели любимчиков!" - заголосили мертвецы.
- Да вы что, Париса не узнали?! - заорал Гермес, перекрикивая вой толпы.
Мертвецы замолчали, отступили, и вдруг вся эта толпа разразилась аплодисментами. Парис, уже стоявший в лодке, растерянно огляделся, смущённо кланяясь на все стороны.
- Видишь, Сашок, как тебя все любят, - умилился Гермес. - Мне Аид говорил, что почти всё население преисподней только и мечтает, чтобы ты поскорее к ним присоединился, так что тебя ждёт тёплый приём.
Харон поднял весло, чтобы оттолкнуться от берега, но Гермес его задержал.
- Слушай, Саня, - сказал он. - На том берегу ты забудешь всё, что было...
- Неужели всё? - перебил его Парис.
- Или почти всё. Так считается - сам я там не был, и не очень хочется. Так вот, пока ещё ты всё помнишь, скажи мне напоследок как есть: почему всё-таки ты выбрал из трёх богинь Афродиту, а не Геру или Афину? Ведь их предложения и их покровительство были куда как надёжнее и практичнее.
Взгляд Париса посветлел, хоть и остался печальным:
- Вы ведь всё равно не поверите.
- Скажи правду - поверю.
Парис немного помолчал, опустив глаза, а потом вздохнул и ответил:
- Из всех трёх Афродита была самая красивая.
- Только поэтому?
Парис кивнул.
Харон оттолкнул лодку от берега и поплыл туда, откуда почти никто из смертных не вернулся. Гермес смотрел ему вслед, пока не убедился, что Парис успешно вышел на другой стороне. Его спутник уже скрылся из виду, а посланник богов всё не уходил, вглядываясь во тьму того берега Стикса. Он думал над ответом Париса. Гермес знал, что это была правда, но почему-то смысл сказанного никак не укладывался у него в голове. "Всё равно никто никогда не поверит, что Парис решил так не из-за Елены", - подумал, наконец, Гермес и, развернувшись, пошёл прочь.
"Никогда нам не понять этих смертных", - мысленно подытожил он.
А у смертного одра Париса в это время остались только его вдова Елена и брат Деифоб. Эней вышел, чтобы сообщить родителям погибшего ужасную весть.
Деифоб посмотрел на Елену. Её умные зелёные глаза глядели прямо и нагло. Она улыбалась то ли со злостью, то ли с сарказмом. Этот взгляд привёл Деифоба в бешенство.
- Сука! - зарычал он и, схватив со стола нож, замахнулся на Елену.
Та нисколько не испугалась. Теперь в Трое, где все её ненавидели, у неё не осталось больше защитников, но она не выглядела растерянной - осклабившись, она прямо и насмешливо смотрела на пылающего гневом Деифоба.
- Сука! - снова завопил тот и резким движением сорвал с неё платье.
Елена расхохоталась.
План Афины
После бурных событий начала девятого года осады Трои всё постепенно вернулось к прежнему положению. Троянцы укрылись за неприступными стенами города, к ним постоянно подходили новые подкрепления со всех концов мира, а поредевшее войско греков сидело в своём лагере. Никто ни на кого не нападал, и было непонятно, кто кого осаждает.
Смерть Париса, на которую многие рассчитывали, надеясь, что она принесёт, наконец, долгожданный мир, ничего не изменила: Елена вышла замуж за его брата Деифоба, и война продолжилась.
Ни сын Ахилла, ни лук и стрелы Геракла, на которые греки возлагали столько надежд, не принесли желаемого перелома в ходе войны. Оказалось, что когда войско осаждает город, а численное преимущество при этом явно на стороне осаждаемых, не помогает ни присутствие известных героев, ни наличие чудесного оружия - неприступные стены города, мужество и многочисленность его защитников сводили на нет все надежды греков.
Агамемнон очень изменился. Его всё реже можно было видеть разгневанным или даже просто строгим. Он не кричал и не ругался на подчинённых. Агамемнон ходил по лагерю с отрешённым выражением лица, говорил спокойно, всем улыбался. Казалось, даже Калхант, который на всякий случай предпочитал избегать встреч с командиром, его уже не раздражал. Если их пути вдруг пересекались, Агамемнон приветливо кивал жрецу и вежливо спрашивал о здоровье и настроении. Общие и штабные собрания он созывал редко и говорил на них мало, предпочитая слушать других.
Однажды, открывая собрание, он сказал:
- Хочу вам напомнить, друзья мои, одну давнюю историю: когда-то мы приносили жертвы богам и видели, как змея влезла на дерево и сожрала восемь птенцов и птичку. Почтенный Калхант заключил из этого, что мы победим через девять лет. Сегодня девять лет истекли, а мы не победили. Даю слово Калханту для объяснения этого странного факта.
Калхант неохотно принял ораторский жезл, осмотрелся, оценивая пути к отступлению на случай внезапной вспышки гнева у командира, и с профессиональной важностью заговорил:
- Ты, Атреич, одно забываешь: ты сам только что сказал о восьми птенцах, птичке и змее - итого десять, а вовсе не девять.
Калхант инстинктивно пригнулся и попятился, ожидая самого худшего, но Агамемнон, на удивление всем, даже самому себе, не взорвался, не разразился грязной бранью и не попытался убить жреца, а только громко, взахлёб рассмеялся.
- И действительно, змею посчитать забыли, - простонал он сквозь смех. - А ведь ещё там было дерево, а ещё сам Калхант, и я, и Менелай, и все мы, кто тут сейчас собрался, и те, кто погиб, и те, кто жив, и все наши воины - их тысячи, десятки тысяч. Так сколько же тысяч лет мы должны осаждать этот проклятый город?!
Он долго смеялся, смех его всё больше напоминал рыдание, он никак не мог остановиться, пока кто-то не догадался поднести впавшему в истерику Агамемнону бокал вина. Судорожно выпив его, командир с трудом отдышался и, забрав у смущённого Калханта жезл, сказал:
- Ладно, пошутили и хватит. Уже не смешно. Мы проиграли эту войну. Мы можем воевать тут до бесконечности, пока все не умрём, но больше в этом нет никакого смысла. Даю неделю на сборы. Мы уходим по домам. Война закончена.
Агамемнон положил жезл и сел.
- Опять испытываешь? - спросил Одиссей. - Ну, наш ответ ты уже знаешь: никогда!
- Нет, Одиссей, - устало ответил Агамемнон, - на этот раз не испытываю. Если кто хочет остаться - я запретить этого никому не могу. Выберите себе другого командира. Я ухожу, и Менелай вместе со мной, и все наши люди.
Он встал и покинул собрание. За ним последовал унылый Менелай. Стали расходиться и остальные командиры. Дальнейшее обсуждение не имело смысла, война закончилась позорным поражением, и все это понимали.
Зевс выключил ясновизор и осмотрел собравшихся богов.
Афина сидела, подперев щёку кулачком, и смотрела на отца полными слёз глазами.
- Что же это, папа? Всё? Совсем всё? - прохныкала она.
- Выходит, что так, - ответил Зевс, разводя руками.
- Нет! - закричала богиня мудрости. - А как же все обещания, знамения, предсказания, какие мы грекам давали? Что, теперь всё это Церберу под хвост?
- Что же я могу сделать, доченька? Ты же у меня умная! И в военных делах лучше моего разбираешься. Сама же видишь: нет у греков никаких шансов на победу. Бери пример у Агамемнона - он умеет проигрывать, и тебе этому учиться надо.
- Никогда! - взвизгнула Афина. - Никогда боги не проигрывают!
Зевс посмотрел на неё, иронично склонив голову набок, и ничего не ответил. Увидев, что аргументы на громовержца не действуют, богиня войны решилась на последнее средство.
- Папа! - завопила она и заревела, вытирая слёзы кулаками.
По синему небу побежали серые тучи.
- Ну что тебе, доченька? - проворчал Зевс. - Скажи, наконец, толком, что ты от меня хочешь.
- Дай грекам последний шанс, - сквозь слёзы пролепетала Афина. - Последний-распоследний, и я больше ни о чём тебя просить не буду.
- Ладно, - махнул рукой громовержец. - В последний раз разрешаю. Но обещай, что если у тебя ничего не получится, то ты больше не будешь капризничать и признаешь поражение греков.
- Обещаю, - всхлипнула Афина и бросилась вон из собрания богов.
- Егоза! - вздохнул Зевс, глядя ей вслед, и, обращаясь к оставшимся в собрании богам, сказал: - Не мешайте ей, пусть попытается.
Афина, на ходу вытирая слёзы, побежала к себе. Ей предстояло совершить невозможное - придумать план, благодаря которому греки, находясь в совершенно безнадёжном положении, всё-таки выиграют Троянскую войну.
В это время в греческом лагере так же тяжело переживал предстоящее поражение Одиссей. Когда-то он не хотел идти на войну, даже прикидывался сумасшедшим, чтобы её избежать, и, конечно, всё это время хотел вернуться домой, но вернуться победителем. Он понимал, что ему будут рады и так, Пенелопа обнимет его и скажет: "Главное, что ты живой" - или какие-нибудь другие не менее унизительные слова утешения. Но не это было нужно гордому царю Итаки.
Весь день он бродил по берегу и всё думал, думал, думал.
Уже наступил вечер, когда навстречу ему попался сильно подвыпивший, раскачивающийся из стороны в сторону Калхант. Жрец нагло пёр прямо навстречу Одиссею, явно не собираясь уступать ему дорогу. Одиссей был не настроен вступать в конфликт и сам отошёл в сторону, пропуская Калханта, но тот тоже свернул за ним и, дыша в лицо перегаром, гнусно улыбаясь, сказал:
- Возвращается Амфитрион с войны. Смотрит, а его жена с каким-то мужиком в постели. Он, конечно: "Алкмена! Кто это?!" - а она спокойненько ему так и отвечает: "Что это за вопрос к порядочной женщине?! Естественно, это ты. Кто ещё у меня может быть в постели, как не мой муж? И что за дурацкая манера врываться ко мне в спальню без стука?! А ну как я с мужем любовью занимаюсь!" Амфитрион башку почесал, видит - действительно он. И с тех пор никогда к жене без стука не входил, чтобы Зевсу случайно не помешать. А потом у Алкмены Геракл родился. Так вот.
- Ну и что? - сухо спросил Одиссей.
Калхант перестал улыбаться, осторожно огляделся по сторонам и заговорил совершенно серьёзно:
- А вот то, Одиссей, что предатель среди нас. И это не какой-нибудь Паламед. Паламед только для отвода глаз, чтобы мы бдительность потеряли, а настоящего предателя надо искать гораздо выше.
- Выше? - насмешливо переспросил Одиссей. - Это кто же? Агамемнон?
Калхант помотал головой:
- Нет, не Агамемнон. Бери выше.
- Кто же у нас выше Агамемнона? Зевс, что ли?
- Нет, - снова помотал головой жрец, - Зевс мужик правильный, он за нас. Если бы всё только от него зависело, мы бы давно уже победили. Только ведь он сам всем заниматься не может. У него забот знаешь сколько! Вот и приходится полагаться на окружение, а в окружении у него боги всякие есть. Среди них-то и надо искать предателя.
- Это ты так вообще говоришь или у тебя есть конкретные подозрения? - спросил Одиссей, всё ещё не понимая, следует ли относиться к словам Калханта серьёзно или воспринимать их как пьяный трёп.
Но Калхант ещё не созрел для прямого ответа. Мысль, которую он хотел высказать Одиссею, пришла к нему в голову только сегодня и была так ужасна, что жрец сам в неё не совсем верил. Постепенно набираясь смелости, он начал издалека:
- Ты меня, конечно, дурачком считаешь. А знаешь, что меня из сотен выбирали? Такого жреца, может быть, во всём мире второго нет. Мной сам Полид восхищался. Я с богами с малолетства общаюсь, всё про них знаю. Сволочной народец, скажу я тебе! Я, думаешь, свои прорицания сам сочиняю? Что мне боги говорят, то я вам и передаю. Они говорят одно, а делают совсем другое, а отвечать за них перед Агамемноном я должен. Вот меня все и считают мошенником или придурком. Конечно, кого волнует репутация Калханта?!
- Сочувствую, - перебил его Одиссей.
Калхант понял, что пора переходить к делу.
- Вот ты, Одиссей, ведь тоже с богами водишься, с Афиной под ручку ходишь. А знаешь, какой её идол самый древний и знаменитый? Идол этот деревянный, нерукотворный - его боги на землю послали. Палладием зовётся. Видишь там могилу? - Калхант махнул рукой в сторону кургана, который был на полпути от лагеря до города и вокруг которого в прошедшем году было немало боёв. Одиссей в наступавших сумерках, конечно, не увидел курган, но понял, что имеет в виду прорицатель. - Так вот, там похоронен Ил, основатель этого города. Когда он сюда пришёл, взмолился богам, чтобы они дали ему знамение, вот тогда к нему с неба и упала эта статуя - Палладий. И стоит он теперь там, - Калхант показал пальцем в сторону города, - в храме Афины, и поклоняются ему все, и жертвы приносят такие, что и сказать страшно. А та же самая Афина в это время постоянно среди нас ходит, помогает всем. Вот я и думаю: а не за троянские ли жертвы она нам помогает? А то ведь странная от неё помощь. Что ж мы до сих пор не победили, если она так о нас заботится? Сильно её помощь Ахиллу на пользу пошла? И Аякса она со света сжила. Лазутчица она. На троянцев работает. Уж я-то её знаю - девка хитрющая! Да только меня ей не перехитрить. Помяни моё слово: пока Палладий у троянцев, победы нам не будет.
Царь Итаки немного помолчал, задумавшись, и вдруг спросил:
- Калхант, а ты уверен, что я Одиссей, а не Афина в образе Одиссея?
Прорицатель хихикнул.
- Нет, Одиссей, - ответил он, - я знаю, что ты не Афина. Я тебе сейчас рассказал про Алкмену, ты ответил: "Ну и что?" - а Афина бы покраснела. Я её хорошо изучил: она неприличные истории обожает, потому и является всё время в мужском образе, чтоб её, значит, не стеснялись. А сама-то она очень даже стесняется. Вот, если увидишь, что все бойцы над анекдотом ржут, а один сидит будто маков цвет - так это Афина мужиком прикинулась. Она ведь... великая богиня.
Последние слова Калхант сказал громко, чтобы слышал подбежавший к ним Диомед.
- Одиссей, - без предисловий заговорил тот, хватая царя Итаки за локоть, - пойдём, я тебе что-то важное скажу. Это очень срочно!
- Не смею мешать, - подчёркнуто вежливо сказал Калхант, кланяясь Диомеду. - Но ты, Одиссей, помни мои слова.
Диомед отвёл Одиссея в сторону и стал что-то шептать, размахивая руками и слегка подпрыгивая от возбуждения. Калхант некоторое время наблюдал за этим, а потом скептически покачал головой и, пошатываясь, побрёл к своей палатке.
- Ну почему бред?! - сердито воскликнул Диомед, топая от возмущения ногой.
- Ничего не выйдет. Троянцы, по-твоему, совсем идиоты, что ли?
- А вот и выйдет! Ты про богов не забывай - они помогут. Афина поможет, Посейдона я уговорю.
- Ну, если только ты уговоришь Посейдона... - насмешливо начал Одиссей и вдруг, внезапно сменив тему, спросил: - А почему именно лошадь?
- Как почему? Потому, что троянцы - укротители коней. Им лошадь обязательно понравится, это же символ их города.
- Так вот я и спрашиваю: конь или лошадь? Ты то так говоришь, то так.
- А какая разница?
- В сущности, никакой, - задумчиво ответил Одиссей, отворачиваясь к ближайшему кусту.
Послышалось журчание.
- Что ты делаешь?! С ума, что ли, сошёл?! - в ужасе закричал Диомед.
- А что такое? - удивлённо спросил Одиссей, оборачиваясь.
- Ничего, - смущённо ответил Диомед, поспешно становясь к Одиссею спиной. - Всё совершенно нормально. Я сам всегда так делаю.
Одиссей пожал плечами:
- Я знаю, что ты так делаешь.
Он оправил одежду и сказал:
- Ладно, ты меня убедил. Если боги поддержат, то может и получиться. Надо поговорить с Агамемноном.
- Конечно поддержат! - Диомед подпрыгнул от радости. - Пойди прямо сейчас ему скажи. Только не говори, что это я предложил, пусть он думает, что это твоя идея.
Одиссей пообещал заняться этим немедленно и распрощался с Диомедом. Отойдя на несколько шагов, он встретил застывшего в недоумении Менелая.
- С кем это ты сейчас разговаривал? - спросил тот. - С Диомедом?
- Нет, - ответил Одиссей, - это была Афина в образе Диомеда.
- Ты уверен?
- Абсолютно. Пойдём, надо обсудить с Агамемноном одно интересное предложение.
Менелай, облегчённо вздохнув, пошёл вслед за Одиссеем. Он только что встретил Диомеда в лагере и сейчас подумал, что у него двоится в глазах. Слова Одиссея ставили всё на свои места.
Афина, не сменив образа, в глубокой задумчивости шла вдоль берега. Она очень волновалась: безумный план, который она только что изложила Одиссею, был её последней надеждой, он обязательно должен был сработать.
Неожиданно воздух перед ней засветился, переливаясь яркими разноцветными блёстками, и из этого чудесного кокона выпорхнула Афродита. Изящно отставив ножку, она окликнула Афину мерзким писклявым голоском:
- Мужчина! Не желаете отдохнуть?
- Сгинь! - буркнула в ответ богиня мудрости.
- А что это ты, юноша, такой застенчивый? - не отставала Афродита. - Боишься потерять невинность?
- Я тебе сказала: пошла вон! - рявкнула Афина, принимая свой обычный облик.
- А, это ты, Совушка, - нисколько не удивившись, ответила богиня любви. - Вот, значит, кто шляется тут по вечерам и отбивает клиентов у моих девочек. Что это ты сегодня в таком образе? Девушка в поисках новых ощущений? Или твой любимый Одиссей именно таких предпочитает? Кстати, ты знаешь, что у Одиссея жена и сын? Конечно, он тебе об этом ничего не говорил! Ох уж эти мужчины! Да и ты хороша. Как там поэты про тебя говорят? "Верит как дура всему вислоухая дева Афина", верно? Ты, главное, предохраняться не забывай. А то ведь папочка твой небось не знает, какой сюрприз ты ему готовишь.
- Заткнись! - взвизгнула Афина, сжимая от злости кулаки.
- Зря злишься. Я ведь о тебе забочусь. Или ты думаешь, что раз ты вся из себя умная, то с тобой ничего и случиться не может? Видала я таких. Каждый день к моему алтарю прибегают и ревут: "О великая Афродита, как мне быть?! Что я теперь родителям скажу?!" Почти все мои жрицы с этого трудовой путь начинали. А я что могу сделать? Я богиня, а не волшебница.
- Замолчи! - в исступлении заорала Афина. - Ты!.. Ты!..
- Ну же? Кто я? Скажи уже, Совушка. Что молчишь? Слов таких не знаешь? Шучу я. Не готовишь ты папочке никаких сюрпризов - ты даже на это не способна. Две на Олимпе такие непробиваемые девственницы - ты и Артемида. С ней-то всё ясно: бедняжка мужиков на дух не переносит, но ты совсем другое дело, ты ни одного героя, кажется, ещё не пропустила. Сколько ж их уже было? Кадм, Персей, Геракл, Нестор, Тидей, Беллерофонт, Тезей, Диомед, Ахилл, Одиссей - я никого не забыла? Достойные парни, хоть и не в моём вкусе. Ты же и войну устроила, только чтоб с мальчиками знакомиться. И каждому-то ты помогаешь, вокруг каждого вертишься, всем рассказываешь, какая ты умненькая, какая воительница, какая рукодельница и повариха. Золотце, а не невеста. И где результат? Никто из них даже не понял, что тебе надо. Да ты, дурочка, и сама этого не поняла. Ну и ради кого ты перечитала всех философов, научилась махать копьём, печь пироги и вышивать крестиком? Ты всё умеешь, но ни на что не пригодна. Ты просто недоразумение, Совушка, любимая ошибка своего папочки, ничего более.
- Это неправда! - сквозь слёзы простонала Афина.
- Это правда, Совушка, и ты сама это знаешь, потому и злишься.
- Неправда! Я докажу!
- Чушь! Ничего ты мне не докажешь. Мои потомки будут править миром, а у тебя не будет потомков. И планету в твою честь никогда не назовут. Ни в честь тебя, ни в честь твоей подруги Геры. Нашли друг друга, нечего сказать - богиня семьи, которая не помнит, когда у неё муж в последний раз дома ночевал, и богиня мудрости, у которой одни мальчики на уме! Я богиня любви, и уж её-то у меня всегда в достатке. А вам только и остаётся, что злобствовать. И чего вы добились? Угробили Париса, и что? Суд Париса состоялся, решение вынесено, и изменить его никто не в силах. Я самая красивая богиня, а вы просто две закомплексованные неудачницы!
- Не смей так со мной говорить!
- Ух ты! Отчего же не сметь-то? Я ведь тебя старше. Я твоему папочке тётей прихожусь. Хотя многие принимают меня за его дочку, - добавила Афродита не без самодовольства. - Ты сама-то хоть понимаешь, что связалась с сестрой Крона, мелкая паскудница? Радуйся - папочка разрешил сделать очередную пакость. Я мешать не буду - Зевс запретил, да мне и самой неохота с тобой связываться. Повеселись: разрушь город, убей тысячу-другую ни в чём не повинных людей. Это бесполезно: одних убьёшь - другие родятся. Я позабочусь об этом. И запомни: кто бы ни проиграл, победительницей буду я. И так будет всегда, потому что любовь - это будущее.
Афродиту окружил ярко сверкающий прозрачный кокон, и она растворилась в воздухе, оставив плачущую Афину одну на берегу.
Похищение Палладия
Спасительный план Афине пришлось сочинять второпях, потому и получился он бредовым. По её плану греки, как и собирались, уплывали, оставив у себя в лагере огромную деревянную лошадь, внутри которой сидели их лучшие герои. Троянцы затаскивали коня вместе с героями к себе в город, ночью те выходили и открывали ворота, давая путь тайно вернувшемуся греческому войску. Редкостная чушь, но ничего лучшего никто всё равно предложить не смог, а Афина уверяла, что всё должно получиться, и грекам ничего не оставалось, как только ей верить.
Верил, конечно, и Одиссей, но слова Калханта о Палладии - будь это подозрение, пророчество или пьяный трёп, не выходили из головы царя Итаки. Кто, действительно, знает, на чьей стороне взбалмошная богиня, пока Палладий в руках троянцев? Можно ли браться за осуществление безумного, авантюрного плана Афины, ради которого на кон была поставлена жизнь всех греческих героев и исход Троянской войны, не устранив такое серьёзное подозрение?
У Одиссея был собственный план, тоже безумный. Он решил украсть у троянцев Палладий.
Проникнуть в город было несложно: днём ворота открывались. Но Одиссей был слишком заметной личностью, многие троянцы знали его в лицо. Целую неделю царь Итаки не мылся, не брился, не причёсывался, велел слугам избить себя и в таком неузнаваемом виде: обросший, вонючий, в грязных лохмотьях, с синяками на лице и рубцами от плети на теле - он прошёл в осаждённый город. Стражи пропустили его, не обыскав: отвратительный нищий не вызвал подозрений и прикасаться к нему никто не захотел, так что Одиссею даже удалось пронести под лохмотьями короткий меч и мешок.
Побродив по улицам, он нашёл храм Афины, заглянул туда, стараясь не попадаться на глаза всевидящей богине, узнал, где стоит Палладий - небольшая, почерневшая от времени грубо сработанная деревянная статуэтка.
Что делать дальше, Одиссей не знал. В храме и вокруг всегда было много людей, стражники охраняли вход - забрать статуэтку и незаметно вынести её было невозможно, пробиться с боем в одиночку, с одним коротким мечом тоже никак. А на ночь храм запирали.
Одиссей до вечера ходил по городу, пытаясь что-нибудь придумать. Главная улица была заполнена людьми. Настроение у троянцев было праздничное: они знали о приготовлениях греков к отплытию и уже заранее начинали отмечать победу. Стражники освобождали путь для носилок наследного царевича Деифоба и его жены. Весёлая толпа радостно приветствовала и героического брата Гектора, и даже всеми нелюбимую Елену. Одиссей посторонился, пропуская процессию. "Дорогой, посмотри на этого несчастного! Мне его жалко", - донеслось до него сквозь шум толпы. Процессия остановилась, слуги опустили носилки на землю. Люди расступились, стражник слегка подтолкнул Одиссея к носилкам, и только теперь он понял, что Елена говорила о нём. Царь Итаки от неожиданности растерялся и не решил сразу, как ему дальше поступать. Растерялся и Деифоб. Помедлив немного, он поспешно достал сумку вытащил оттуда краюху хлеба и протянул её Одиссею. Тот взял её, бормоча какие-то невнятные слова благодарности, и, пятясь, стал отходить в толпу.
- Куда же ты, нищий! - обратилась к нему Елена. - Подойди. Я хочу поговорить с тобой.
Одиссей подумал, что стоило бы убежать, но толпа вокруг собралась такая плотная, что он бы всё равно далеко не пробился. Пришлось подойти к носилкам.
- Кто ты, нищий? Я тебя никогда в этом городе не видела, - заговорила с ним Елена. - Ты не местный.
- Да, мне тоже показалось, что он говорил с греческим акцентом. Так ведь, дорогая? - вставил своё слово Деифоб.
- И судя по выговору, он прибыл к нам с острова Итака, из царства Одиссея, - подтвердила Елена, сверля Одиссея пристальным взглядом своих умных зелёных глаз. - Как твоё имя, бедняга? Или нет, дай я сама угадаю!
- Моё имя вам ничего не скажет, добрая госпожа, - поспешно ответил Одиссей. - Для вас я никто. Так меня и зовите. Я и правда приплыл с Итаки. Я служил Одиссею, но теперь, когда греки возвращаются домой, я стал ему не нужен. Он избил и прогнал меня.
- Какой негодяй! - возмутился Деифоб. - Впрочем, что ещё ожидать от этого мерзавца!
Одиссей с трудом подавил гнев.
- Не смею осуждать своего хозяина, пусть даже и бывшего, - выдавил он из себя.
- Это похвально, - сказал Деифоб. - Ты хороший раб. Одиссей наверняка скоро пожалеет, что лишился такого. Ну, было приятно познакомиться. Всего тебе хорошего, Никто!
Он дал слугам знак продолжить путь, но Елена их остановила:
- Как, дорогой! Я только встретила соотечественника, и мы уже расстаёмся?! Я хочу с ним поговорить, расспросить о родине.
- Но уже поздно, дорогая. Нам пора.
- Хорошо, поедем. И Никто с нами.
- Но, может быть, нам не по пути, - попытался возразить Деифоб, и Одиссей уже был готов с ним согласиться, но Елена тоном, не допускающим возражений, заявила:
- Нет, ему с нами по пути. Пусть сядет к нам на носилки.
- Но, Елена, он же их испачкает!
- Будто ты их сам будешь мыть! - Елена сердито сморщила носик.
- Но он же...
- Ничего, ты тоже воняешь, когда приходишь с тренировки или с войны. Я же терплю.
Деифобу ничего не оставалось, как только подвинуться, освобождая Одиссею место. Тот попытался возразить, что сам давно уже не был в Элладе и не знает никаких новостей оттуда, но Елена ничего не хотела слышать, и царю Итаки пришлось смириться.
Всю дорогу до дворца Елена расспрашивала Одиссея об Элладе, о разных царях и царицах, тот отвечал коротко и уклончиво, постоянно ссылаясь на свою неосведомлённость, но Елена не отставала. Когда они добрались до дворца, Деифоб снова попытался распрощаться и спровадить вонючего нищего, но Елена категорически заявила:
- Никто пойдёт со мной. Я ещё ни о чём не успела его расспросить. Что ты на меня так смотришь? Дорогой, если ты и дальше будешь ревновать меня к каждому нищему, то мы поссоримся.
- Но, дорогая, - пробормотал Деифоб, - я собирался сегодня вечером прийти к тебе.
- Завтра придёшь. Сегодня я всё равно не в настроении. Пойдём, Никто.
Она провела Одиссея в свои покои, отпустила служанок и осталась наедине с гостем.
- Видать, совсем плохи дела у греков, раз Одиссей ходит по городу в таком виде, - сказала она.
Одиссей выхватил меч. Елена с улыбкой на него посмотрела и спросила:
- Ты всегда его достаёшь, когда приходишь к женщинам? Я думала, ты покажешь что-нибудь более интересное. - Она подошла к гостю и, не спуская с него пытливого и насмешливого взгляда, забрала оружие. - Отдай, а то ещё порежешься.
- Что тебе надо? - хриплым голосом спросил Одиссей.
Елена сладко потянулась, присела, положив ногу на ногу, и, поигрывая мечом, сказала:
- Разве это я пришла к вам в лагерь? Ты явился в мой город и меня же спрашиваешь, что мне надо. Это должен быть мой вопрос. Впрочем, раз ты первый спросил, отвечу: просто я рада тебя видеть. Ты не представляешь, как мне тут одиноко! И вот вдруг встречаю грека, и не кого-нибудь, а тебя. Вот и захотелось поговорить. Ведь из всей той банды уродов и придурков, которые назывались моими женихами, ты был единственный, кто мог бы мне понравиться. Я определённо выбрала бы тебя, если б это мне не велел старый дурак Тиндарей. А я не люблю, когда мной командуют. Да и кто он такой, чтобы мной распоряжаться? Всего лишь отчим. Мой отец Зевс. Вот я и выбрала Менелая. А жаль. Мы с тобой были бы прекрасной парой. Всё могло быть совсем по-другому. Вот я и ответила. Теперь ты рассказывай, что тебе тут понадобилось перед самым вашим отъездом. Что за строительство вы там начали? Что затеваете? Мне всё интересно.
Одиссей молчал.
- Ну ладно, раз ты не хочешь отвечать сейчас, поговорим после, - не показывая разочарования, сказала Елена.
- После чего?
- Ты поглупел, Одиссей? Или Пенелопа тебя ничему не научила?
- Пенелопа моя жена! - резко ответил царь Итаки.
- Ах! Я совсем позабыла! А она, думаешь, до сих пор это помнит, через столько-то лет?
- Не суди обо всех по себе! - с гневом ответил Одиссей и отвернулся.
"Одиссей! Одиссейчик! - донёсся до него вдруг голос Пенелопы. - Где ты? Куда пропал? Я не видела тебя долгие годы. Ко мне собрались женихи со всех соседних островов, но они не годятся тебе и в подмётки: у одного воняет изо рта, другой ничего не может в постели, после третьего у меня всё болит. Я разорилась их кормить, но и прогнать не могу, поскольку без них будет скучно. Возвращайся скорее, пока от меня ещё что-то осталось!"
Одиссей с ужасом обернулся. Умные зелёные глаза Елены смотрели на него озорно и насмешливо.
- Что, похоже? - спросила она. - Увидишь, я и не такое умею, я ведь дочка Зевса.
- Не смей! - пробормотал царь Итаки.
- Значит, действительно похоже, раз ты так заволновался. Бедный Одиссейчик! С кем ты связался!
Елена вышла и вскоре вернулась с бокалом вина.
- Выпей, - сказала она. - Ты слишком напряжён, тебе надо расслабиться.
Одиссей пригубил вино и резко отдёрнул ото рта бокал.
- Что за странный привкус?
Елена ухмыльнулась:
- Испугался, герой? Это снадобье мы с Парисом привезли из Египта. Там каждый житель доктор. Они знают про травы всё, что только можно про них знать: какая лечит, какая убивает.
- Так лечит или убивает?
Елена вздохнула с досадой, забрала у Одиссея бокал и отхлебнула крупный глоток.
- Если бы я хотела тебя убить, то просто сказала бы Деифобу твоё имя и не стала бы тратить дорогое снадобье. Не будь дураком, тебе это не идёт. Пей!
Одиссей залпом выпил.
- Так всё-таки что это за снадобье? - спросил он неожиданно развязным тоном.
- Чудная травка. Будут на твоих глазах детей твоих убивать, родителей - настроения не испортят. Будешь веселиться и говорить: "Давайте ещё!"
Одиссей широко улыбнулся.
- Для тебя это особенно актуально, - сказал он.
- Зря смеёшься. Думаешь, мне легко? Меня тут все ненавидят, все хотят моей смерти или по крайней мере смотрят как на шлюху. Сколько раз я уже пожалела, что поддалась тогда зову сердца и сбежала с Парисом! Но я жена царевича - я всегда должна выглядеть счастливой и беззаботной. Что бы я делала без этой травки! Жизни своей без неё уже не мыслю.
Одиссей расхохотался.
- Да уж, без травки это не жизнь, а комедия, - проговорил он сквозь смех. - Предлагаю всем стать коровами, жевать травку, мычать и давать молоко.
Ему самому так понравилась эта шутка, что он захотел её записать, чтобы потом не забыть. Впрочем, он её тут же забыл и заговорил совсем о другом. Весёлая беседа с красавицей Еленой чудно завершила приятный вечер увлекательного дня.
Одиссей почувствовал нежный, приторный запах. Он сидел в тёплой ванне, а Елена втирала ему в плечи что-то ароматное.
- Что со мной было? - испуганно спросил царь Итаки.
- То же, что и со мной. Ты ничего не помнишь? Значит, я перестаралась с травкой. Думала, что это детская доза, но ты ведь не привык - на тебя слишком сильно подействовало. Жаль. Ты многое пропустил. Это было прекрасно, ты был неотразим.
Одиссей не чувствовал ничего похожего на похмелье: он был бодр, ничего не болело, никакой тошноты, разум чист и светел, но что же было после того, как он выпил из бокала? Впрочем, что было - и так понятно, важнее другое.
- О чём я говорил?
- Так, о том о сём. Я и сама ничего не помню. И, наверное, не вспомню, пока ты не вернёшься к своим. Это я тебе обещаю.
- А после того, как вернусь к своим?
- Сначала вернись. Не строй таких дальних планов.
Одиссей понял, что настаивать бесполезно. Он вылез из ванны, надел свои лохмотья. Хотя синяки на лице и рубцы на теле ещё оставались, лохмотья смотрелись на чистом и ароматном Одиссее теперь уже неуместно. Елена достала его меч.
- Потом отдам, - пояснила она. - Кто тебя знает, вдруг у тебя от травки припадок какой-нибудь случится с непривычки. Пойдём.
Одиссей не стал спрашивать куда.
Потайным ходом они вышли из дворца. Ещё не рассвело, город спал. Елена шла по тёмным улицам и вела за собой Одиссея. Было видно, что она не в первый раз так гуляет по ночам. Она шла уверенно, но осторожно. Стражники на пути не попадались, очевидно, Елена знала, где они и как их обходить. После недолгого петляния по ночному городу они вышли к храму Афины. Елена открыла замок своим ключом и впустила в храм Одиссея. "Значит, я проговорился про Палладий, - подумал тот. - Хорошо, если только про него".
Он быстро проскочил в храм, нащупал в темноте статуэтку и схватил её. "Ой! - подумала богиня. - Кто это? - Прежде чем оказаться в мешке, она успела разглядеть в темноте лицо Одиссея. - Что он делает?! Как он посмел ко мне прикоснуться!!! Какое жуткое святотатство! Никогда ему этого не прощу! Сразу, по крайней мере, точно не прощу. Пусть долго извиняется и приносит обильные искупительные жертвы".
Одиссей выбежал из храма, и Елена снова заперла дверь. Она протянула Одиссею меч и сказала:
- Иди к воротам. Ты должен уйти раньше, чем пропажу заметят.
Царь Итаки на мгновение подумал, не воспользоваться ли ему мечом прямо сейчас, но твёрдый взгляд Елены решительно пресёк такие мысли, к тому же Одиссей подумал о Менелае.
Одиссей отправился в сторону ворот. Улицы были темны и пустынны. Стражники не обращали внимания на одиноко бредущего нищего. Палладий был спрятан под лохмотьями. "А всё-таки, какой же он смелый! - думала Афина. - Не побоялся один проникнуть во вражеский город только для того, чтобы похитить меня! А эта дура Афродита говорит, что я никому не нужна! Это её никто не стал бы похищать, а ради меня настоящие мужчины на всё готовы! Нет, пожалуй, я его всё-таки прощу, но пусть вначале извинится и принесёт жертву, чтоб не думал впредь, что так делать можно".
Дойдя до ворот, Одиссей присел на землю за углом и стал ждать.
Приближался рассвет. К воротам стали подходить люди, тоже хотевшие пораньше уйти из города. Наконец стражники отомкнули замки и сдвинули засов. Одиссей поднялся на ноги и быстро прошёл первые ворота. Вторые ещё только открывались. Он напряжённо смотрел, как стражники разводили их створки.
- Закрыть ворота! - послышалось вдруг из города. - Палладий украли!
Одиссей бросился вперёд. Стражники похватали оружие. Царь Итаки на бегу сразил мечом одного, второй бросился с копьём наперерез, но не успел замахнуться и тоже упал убитый.
- Тревога! - закричали стражники. - Греки в городе!
Но Одиссей был уже снаружи и мчался в сторону лагеря. Вслед ему летели стрелы, но он метался на бегу из стороны в сторону, и стрелки никак не могли в него попасть, а Афина, хоть и продолжала сердиться на своего любимчика, всё-таки помогала ему, отводя опасность.
На бегу Одиссей швырнул мешок с Палладием в руки подскакавшему на колеснице Диомеду. Тот ждал друга всю ночь, спрятавшись вблизи города. Диомед поймал мешок, помог Одиссею вскочить рядом с собой и помчался прочь. Через несколько секунд троянские стрелы перестали догонять их.
Теперь у Афины больше не было выбора - Палладий был в руках греков, и ничто больше не могло помешать осуществлению их безумного плана.
Троянская лошадь
Корабли были готовы к отплытию. Флот под командованием Агамемнона утром должен был уйти к острову Тенедос, что в паре часов пути от Трои, чтобы там дождаться следующей ночи, когда ворота города откроются для греческого войска.
Лучшие бойцы, герои, командиры собрались под огромной деревянной лошадью, построенной по проекту Афины. Воинственная богиня лично принимала парад. На ней были её самые лучшие доспехи, которые она днём надраила до зеркального блеска, и новая белоснежная эгида. Афине было жаль, что никто этого не видел - дело происходило ночью, огней не зажигали, чтобы не привлекать внимания троянцев, и различить можно было только слабые тени. Богиня прошлась вдоль строя, и даже в темноте можно было заметить, что она волновалась не меньше, чем стоявшие перед ней герои.
- Держитесь, ребята! - сказала она немного дрожащим голосом. - Желаю вам удачи. Помните, я с вами. Смотрите, чтобы всё было по плану. Ни звука! Троянцы ни о чём не должны догадаться. - Она раздала героям маленькие пакетики. - Сидеть вам в коне весь день. Это амброзия - лучшее средство от голода и отлично укрепляет организм. Вообще-то давать её смертным строго запрещено. Ох уж и заругается папа, если узнает! Но ничего - сегодня можно. - Афина с шумом выдохнула и скомандовала: - Залезайте!
Стали подводить лестницу к люку в брюхе лошади. Из-за темноты долго не могли её приставить. "Эх! Надо было всё-таки коня делать, а не лошадь! - подумалось Одиссею. - Проще было бы забираться". Он ещё раньше говорил это Афине, но та только краснела, отворачивалась и бормотала: "Ну вот ещё, глупости какие!"
- Ты помнишь, у нас остался долг перед Антенором? - сказал Менелай, устраиваясь в брюхе лошади рядом с Одиссеем.
- Ты о ком? - спросил царь Итаки.
- Об Антеноре - советнике Приама, он нам жизнь спас, когда мы с посольством пришли, а троянцы хотели нас убить. Мы тогда сказали, что с нас причитается. Сейчас самое время вернуть долг. Надо его защитить.
- Ладно, - неохотно проворчал Одиссей. - Надеюсь, он сможет достойно нас отблагодарить.
Герои замолчали: теперь им надлежало сидеть неподвижно и хранить тишину целые сутки.
На рассвете троянцы увидели, что лагерь врагов опустел, а паруса греческих кораблей маячили уже где-то далеко на горизонте. Начался праздник. Горожане радостно провожали расходившихся по домам союзников. Все были благодарны им за оказанную во время войны помощь, но всё же радовались их уходу: их содержание дорого обошлось троянцам. Союзники тоже радовались, с благодарностью принимали прощальные подарки и торопились на родину, где многие из них не были уже много лет.
Впервые троянцы пришли в греческий лагерь без оружия и без страха. Теперь здесь не было ничего, кроме мусора, который ветер носил по площади, ещё вчера плотно заставленной палатками, а в середине возвышалась гигантская деревянная лошадь.
Теперь это место стало площадью для народных гуляний. Воины ходили по бывшему лагерю, рассказывая жёнам и детям, как они здесь воевали, показывали, где стояли палатки Ахилла, Агамемнона, Аякса и Одиссея, где были стены и ворота, где Гектор поджёг корабль Протесилая. Но больше всего внимание привлекала чудо-лошадь. Троянцы толпились вокруг неё, обсуждая, что она символизирует, зачем её построили, почему тут оставили и что с ней теперь делать. Даже старый Приам приехал на носилках к этой новой троянской достопримечательности.
Некоторые говорили, что лошадь надо оставить на том же месте как памятник победе, другие предлагали её поджечь и водить вокруг этого костра хороводы, кто-то советовал сбросить её со скалы, а были и такие, кто хотел посмотреть, что у неё внутри. Но громче всех прозвучал голос жреца Лаокоона. Он вместе со своими двумя сыновьями бежал из города, размахивал копьём и на бегу кричал:
- Вы что, с ума посходили?! Думаете, они вам что-нибудь просто так подарят? Вы Одиссея, что ли, не знаете?! Не верьте этому коню! Вы не боялись греков, когда они пришли с оружием, но бойтесь их, когда они приходят с подарками!
Лаокоон метнул копьё, и оно вонзилось в брюхо лошади, которое гулко, как пустая бочка, загудело. Этот звук явно убедил всех сомневавшихся, что конь полый.
Приам встал и поднял руку, призывая к тишине. Троянцы замолчали, чтобы услышать решение царя. Но тот ничего не успел сказать.
- Грека поймали! - закричал кто-то.
Люди расступились, пропуская к Приаму двух пастухов, между которыми шёл бородатый воин со связанными руками.
- Бей его! - пронеслось над толпой.
- Люди добрые! - пробасил пленник. - Что ж это делается! То меня греки убить хотят, а то теперь вот троянцы! Есть ещё в мире вообще справедливость?!
Услышав, что бедняга подвергался преследованиям у греков, троянцы замолчали.
- Скажи нам, кто ты такой и почему сдался нам, а не уплыл вместе со своими? - спросил Приам.
- Царь, казни меня или милуй, но я тебе всю правду скажу, - ответил грек. - Мне за правду пострадать не страшно: я и так всю жизнь за правду страдаю - такой уж я человек. Грек я, не отрицаю. Из Аргоса. Зовут меня Синоном. Как Одиссей напраслину на Паламеда возводить стал, я за него заступился, вот Одиссей на меня и озлобился. И тогда они с Калхантом... Да что я вам рассказываю? Вы ведь тоже моей смерти хотите! Как Одиссей? Да?
- Нет, не хотим! Продолжай! - закричали в ответ троянцы.
- Так вот, - милостиво согласился продолжить пленник, - Калхант всем сказал, что меня надо принести в жертву, без этого, дескать, пути назад, в Элладу, нам не будет. Но я-то знаю, что боги человеческих жертв не принимают. В общем, я убежал и прятался, пока все не уплыли. Ну а потом вам сдался. А вы, значит, теперь туда же - убить меня хотите.
- Никто не хочет тебя убить, - ответил Приам. - Развяжите его. Будешь у нас жить, и никто тебя не обидит. Скажи теперь, что это за конь, зачем его построили и для чего здесь оставили.
- Скажу, обязательно скажу, - пробасил Синон. - Грекам всегда Афина помогала, а тут они её прогневали: совершили жуткое святотатство - украли Палладий. Афина, между прочим, до сих пор ещё кое-кого не простила!
Одиссей в чреве лошади мысленно усмехнулся, вспомнив, какую сцену закатила ему Афина после того, как он принёс Палладий в лагерь.
- Вот они и решили построить этого коня в посвящение Афине, - продолжал бородатый. - Это всё Одиссей хитроумный придумал. Он сказал, что вы этого коня сжечь захотите или разломаете - и навлечёте на себя гнев богов: конь-то Афине посвящён. Потому коня и сделали таким большим, чтоб вы его не догадались в город затащить, где бы он вас от любых врагов милостью Афины хранить стал.
- Интересно, - задумчиво сказал Приам. - А Лаокоон нам только что говорил...
- Какой ещё Лаокоон? - удивлённо перебил царя Синон.
Все посмотрели на Лаокоона, но вместо него увидели двух свившихся клубком змей, между которыми мелькал, пытаясь выпутаться, жрец, а змеи между тем с аппетитом доедали его сыновей. Лаокоон пытался позвать на помощь, но не мог, придушенный змеями. Троянцы бросились к нему, но змеи, заметив это, поспешно разорвали жреца на две части и, с хлюпаньем проглотив, шустро улепетнули в сторону города. Многие побежали за ними.
Через некоторое время вернувшиеся сообщили, что змеи прошмыгнули в храм Афины, забились под алтарь, нахально оттуда выглядывают, облизываются и ухмыляются.
- Вот видите, - удовлетворённо сказал бородатый. - А нечего было копьём в священного коня кидать. Афина это не любит. Так что давайте, тащите коня в город, пока Афина ещё добрая!
Впечатлённые смертью Лаокоона троянцы даже не удивились тому, что только что освобождённый пленник сразу начал командовать. Не все поверили словам Синона, но воля богов проявилась настолько очевидно, что никто не решился возражать. К тому же большинство было настроено не спорить, а праздновать, а транспортировка коня представлялась весёлым праздничным развлечением. Его обвязали верёвками и лентами и с песнями и криками потащили в город.
Когда процессия прошла уже полпути, навстречу ей выбежала Кассандра и встала, растопырив руки.
- Не пущу! - кричала она. - Не смейте! Это ловушка!
- Не слушайте эту дуру! - заорал Синон. - Мало вам одного Лаокоона? Ещё жертв хотите? Да?
Кассандру оттащили с дороги и продолжили путь. У самых ворот конь резко остановился. Кто-то внутри от неожиданности выронил щит.
- Там внутри зазвенело! - крикнул какой-то троянец.
- Это у тебя в голове зазвенело! - рявкнул вошедший в раж Синон. - Что стоите? Не видите, что конь в ворота не пролезает? А я говорил, что его специально таким сделали, чтоб вы его в город втащить не смогли. Но мы не боимся трудностей! Разбирайте стену!
Троянцы бросились выполнять приказание, а Синон покрикивал на них, торопил, распоряжался, будто он теперь был главным человеком в Трое.
- Царь пошёл против воли народа! - взвизгнул Синон. - Народ хочет разбирать стену, а царь ему мешает!
Но, видимо, авторитет Приама был среди троянцев всё ещё выше, чем авторитет Синона. Те, кто уже начинал растаскивать камни с верха стены, остановились.
- Люди! Вы слепо доверяете власти, которая всю жизнь вас обманывала и обворовывала! - завопил Синон. - Они готовы запретить вам всё: праздновать победу, разбирать стену, затаскивать в город коня! Скоро так и дышать запретят! Вспомните: вы народ, а не покорное стадо! Разбирайте стену!
Люди, в одночасье ставшие народом, послушно принялись за работу. Приаму пришлось смириться.
Одиссей почувствовал облегчение, услышав грохот камней. Он всё больше верил в успех.
- Одиссейчик, отзовись! - вдруг донеслось снаружи. - Я не смогла дождаться и приехала за тобой в Трою!
Это был голос Пенелопы. Одиссей еле сдержался, но не выдал себя. Он вовремя вспомнил, как Елена Прекрасная умеет подделывать голос его жены. А Елена уже говорила своим голосом:
- Менелай! Ты здесь? Отзовись!
Одиссей схватил вскочившего было Менелая и зажал ему рукой рот. Он вдруг с ужасом подумал, что не сможет так же успокоить всех сидящих в коне, если Елена заговорит голосами их жён, ведь она же со всеми ними была знакома. Но Одиссей не мог в темноте дотянуться до каждого. Мозг разрывала ужасная мысль: "Я всё-таки проболтался Елене про лошадь! Она всё знает!"
Но беды не случилось. Елена уже совсем собралась заговорить голосом жены Диомеда, как вдруг кто-то вцепился в неё сзади. Обернувшись, она увидела раскрасневшееся от бешенства лицо Синона.
- Ты что творишь, гадина?! - прошипел он.
Елена невинно улыбнулась.
- Да что ты, сестричка! - пролепетала она. - Я же пошутила.
- Совсем сдурела?! - хриплым от гнева голосом зарычал Синон. - Какой я тебе сестричка?!
- Не сердись, братик, - ответила Елена. - Борода отклеится.
Неизвестно, что бы сделал после этих слов Синон, если бы на плечо ему вдруг не легла тяжёлая рука Деифоба.
- Мужик, а ты чего это мою жену хватаешь? - мрачно спросил царевич.
Синон злобно фыркнул и запрыгнул на спину коня. Этот невероятный прыжок так потряс всех вокруг, что люди принялись за работу с удвоенной силой. Никто уже не сомневался, что они исполняют волю богов.
Вообще-то троянцы не были дураками. Каждый из них понимал, что они делают глупость, но все вместе они были народом и исполняли волю богов как по писаному. Афина не лишала их разума - у народа, увлечённого пламенной речью, разума нет и так.
Они установили коня посреди города, пили и праздновали победу, пели и плясали вокруг деревянного монстра.
Счастливая Афина, приняв свой обычный образ, вернулась на Олимп, где Зевс с богами следил за событиями в Трое по ясновизору. Она чмокнула отца в щёку и расслабленно плюхнулась на свой трон.
- Папа! Всё получилось! - выдохнула она.
- Ну и спектакль ты там разыграла, - сказал Зевс. - Тебе бы в самодеятельности выступать.
- А что, и выступлю, если надо, - гордо ответила Афина.
- Дорогая, ты довольна? - спросил Зевс у Геры. - Я своё обещание выполнил. А ты не забыла, что мне обещала? Ты обещала приготовить мне праздничный ужин.
Гера величественно поднялась с трона и удалилась из собрания. Зевс смотрел ей вслед, пока не убедился, что она ушла, а затем подозвал к себе богов и тихо сказал:
- Теперь главное: что бы ни случилось, за Энея вы мне головой отвечаете. Сами знаете, кто будут его потомки.
- Папа! - воскликнула Афина. - О чём ты говоришь! Ничего с твоим Энеем не случится. Можно подумать, варвары захватывают цивилизованный город. Да всё же наоборот! Это троянцы как раз варвары, а греки - цвет нынешней цивилизации. Они просто заберут Елену, обложат Трою контрибуцией - и всё!
- Конечно, доченька. Я не сомневаюсь, что всё так и будет, но на всякий случай стоит подстраховаться. И отдельная просьба к тебе, Урановна, - добавил Зевс, обращаясь к Афродите. - Я понимаю, что тебя бесполезно просить не вмешиваться: ты своего сына в любом случае в беде не оставишь. Но всё-таки постарайся быть осторожнее. Пусть Арес с Аполлоном воюют - они это умеют, а ты смотри, чтоб не вышло как давеча с Диомедом. Я сегодня ужинаю с Герой, так что сам следить за событиями не могу. Всё теперь на вас ложится. Не подведите!
Весь вечер Троя гуляла. К ночи напились и уснули даже лошади. Спали и стражники на стенах, так что никто не увидел, как греческий флот снова пристал к троянскому берегу.
Афина, вновь приняв образ Синона, зажгла факел на городской стене, показывая, что путь грекам свободен. После этого она перенеслась на центральную площадь, где стоял конь, и открыла люк в его брюхе. Молодой и темпераментный воин Эхион, уставший от почти суточного неподвижного сидения в душном помещении, забыл обо всём и первым бросился наружу. Ни Одиссей, ни даже Афина не успели ничего сделать. Когда Одиссей выглянул, Эхион лежал, распластавшись, и не подавал признаков жизни.
- Мы отомстим за тебя, - тихо сказал царь Итаки, подумав при этом: "Всё-таки надо было коня делать, а не лошадь".
Оставшиеся выбросили наружу верёвку и спустились по ней.
Судьба Трои была решена. Теперь уже ничто не смогло бы ей помочь.
Спасение Энея
Эней увидел перед собой Гектора, такого, каким он был в своём последнем бою: усталого, грязного, залитого кровью.
- Откуда ты здесь? - спросил Эней. - Зачем ты вернулся?
Гектор посмотрел на него тяжёлым, невидящим взглядом и коротко сказал:
- Беги!
Эней проснулся как от удара. Сон и похмелье мгновенно пропали. Комната, где он спал, была освещена отблесками огня с улицы. Город горел. Отовсюду доносились крики.
Греки не щадили никого, убивая спящих, беззащитных, не успевших схватить оружие.
По варварским обычаям нашего времени мне следовало бы покраситься в цвета троянского флага и ходить с плакатом "Я троянец", но, пожалуй, не стану так делать - я рад, что я не троянец, и никому не пожелаю им быть в ту последнюю ночь Трои.
Не то чтоб в городе происходило что-то небывалое: греки делали то, что во все времена делали и делают воины, много лет осаждавшие город и наконец захватившие его. Они убивали, жгли, насиловали, мстили за Ахилла, мстили за своих товарищей, мстили за себя, за свои раны и обиды, за годы юности, бесполезно потерянные в лагере на берегу Геллеспонта.
Дом, в котором жил Эней со своей семьёй, был в стороне от главных улиц, это спасло героя от внезапной смерти во сне.
Схватив меч, Эней бросился туда, откуда нёсся шум боя. Скоро найдя таких же внезапно проснувшихся троянских воинов, он вместе с ними попытался прорваться к центру города. Они бежали по освещённым пожарами улицам, спотыкаясь о трупы и поскальзываясь в лужах крови, убивали отбившихся от своих отрядов греков, и те, кто не взял дома оружие, вооружались тем, что забирали у врагов.
У храма Афины они увидели Малого Аякса, тащившего кричавшую и отбивавшуюся Кассандру. Её жених Кореб, оказавшийся в эту ночь в отряде Энея, бросился на помощь к невесте, за ним помчался весь отряд. Но теперь уже греков было гораздо больше. Кореб погиб первым.
Вскоре Эней остался один против сбегавшихся со всех сторон врагов. Боги хранили его, и он сумел убежать в переулок, где был известный ему секретный ход во дворец.
Оторвавшись от преследователей, не заметивших потайную дверь, Эней оказался в безопасности. Быстро пробежав хорошо знакомыми ему коридорами, он поднялся на крышу. Оттуда было видно, как со всего города стекались к дворцу Приама греческие воины, ломали стены, пытались выбить ворота, по приставным лестницам лезли наверх, выставляя вперёд щиты. Немногочисленные оборонявшиеся троянцы разбирали черепицу и украшения кровли и кидали ими в лезущих отовсюду врагов. Эней присоединился к группе воинов, ломавших основание высокой башни, красы царского дворца, всегда привлекавшей к себе путешественников. Рухнув, она погребла под собой немало греков.
Но этим врагов было не остановить. Топор Неоптолема прорубил ворота, и греки ворвались в здание. Эней спустился с крыши, чтобы сражаться во дворце. Но, не добежав до входа, где сейчас шёл бой, он вдруг столкнулся с Еленой.
Та стояла, сжимая в руках короткий меч, и смотрела бессмысленным и потерянным взглядом. На губах её дрожала глупая, неуместная улыбка.
"Зараза! - подумал Эней. - Добилась своего и радуешься! Теперь победительницей в Спарту уедешь! Не бывать этому!"
Он замахнулся мечом на растерявшуюся царевну, но убить её не дал раздавшийся за спиной грохот и крик: "Не смей!"
Эней обернулся. Из темноты коридора к нему со скрежетом и лязгом, раскорячившись, приближалось какое-то странное существо. Это была Афродита, обвешанная со всех сторон фрагментами доспехов, подушками и какими-то металлическими посудинами. Помня предупреждение Зевса и собственный неудачный боевой опыт, она решила обезопаситься. Конечно, ей ничего не стоило заранее попросить мужа Гефеста сковать ей подходящие доспехи, но легкомысленная богиня не вспомнила об этом своевременно, а когда вспомнила, было уже поздно, и она схватила и как смогла привязала к себе всё, что попалось под руку. Теперь это звенело, отваливалось и не давало нормально двигаться. При других обстоятельствах такое зрелище показалось бы смешным, но сейчас всем было не до смеха.
- Не смей! - прикрикнула Афродита. - Другого времени для женщин не нашёл?! Где Анхиз?! Спасай Анхиза!
Только тут Эней вспомнил, что оставил дома жену, маленького сына и старого отца. Ужасная мысль сразу заставила забыть и о Елене, и о долге, и о гибнущей Трое. Сейчас его волновала только судьба родных, опрометчиво брошенных им в минуту опасности. Ничего не говоря, он вложил в ножны меч и кинулся к потайному ходу. А Афродита, сердито посмотрела на Елену, бросила на ходу: "Брысь отсюда! Не смей приставать к моему сыну! К мужу пошла!" - и, насколько позволяли самодельные доспехи, побежала за Энеем.
- К какому мужу?! - прошипела ей вслед Елена.
Ответом на этот вопрос перед ней появился Деифоб - тяжело дышащий, забрызганный кровью, с окровавленным копьём в руке.
- Дорогая! С тобой всё в порядке? - спросил он.
- Всё хорошо, - буркнула в ответ Елена.
Топот ног и звон оружия прервали их разговор. Во дворец через потайной ход ворвались Одиссей, Менелай и бойцы их отрядов. Обеспечив безопасность Антенора, они поспешили к дворцу Приама, куда Одиссей знал секретный путь, давеча показанный ему Еленой.
Деифоб, выставив перед собой копьё, бросился навстречу врагам, но, сделав первый шаг, упал, соскользнув с оставшегося в руке Елены короткого меча.
Царевна с милой улыбкой оглядела вошедших греков. Даже Одиссею, единственному здесь, кто знал, что эта улыбка - результат действия египетской травки, стало не по себе от весёлого взгляда женщины, только что убившей того, кто считал себя её мужем.
- Здравствуй, Менелай! - сказала Елена. - Что же ты не приходил так долго? Как я тебя ждала!
- Убей её! - закричал Одиссей. - Ведь она...
Менелай резко развернулся, наставив на Одиссея копьё.
- Одиссейчик! Ты хочешь что-то рассказать обо мне Менелаю? - игриво подмигивая, спросила Елена. - Подожди, давай расскажем это вместе!
Одиссей мгновенно остыл, подумав, что рассказ про то, как у него, хитроумнейшего из смертных, женщина обманом выведала все военные тайны, вряд ли прибавит ему славы.
- Прости, Менелай, я погорячился, - сказал он, опуская оружие.
А встретившиеся после долгих лет разлуки супруги нежно обнялись.
- Увези меня отсюда, - прошептала Елена. - Поедем далеко-далеко. Поедем в Египет. Там все жители доктора и знают всё про любую травку. Какие там рынки! Какие ткани! Какие там обелиски... - Елена инстинктивно провела в воздухе рукой, мысленно гладя невидимый египетский обелиск.
Постаревший за время войны Менелай с любовью смотрел на нисколько не изменившуюся, прекрасную как прежде дочку Зевса, свою жену Елену. Он уже простил ей всё, что было, и всё, что ещё будет. Его поседевшие русые кудри коснулись её шелковистых волос, весь он растворился во взгляде её умных зелёных глаз и в сладости её долгого и мучительно прекрасного, как жизнь богов, поцелуя.
Эней со всех ног бежал по залитым кровью улицам обратно к своему дому, а за ним, нелепо подпрыгивая и звеня, бежала его мать Афродита. Сейчас она больше беспокоилась не об Энее, которого хранили боги, а о его отце, её давнем друге Анхизе, которого Зевс никому не приказывал охранять и которого из всех богов защитить теперь могла только она одна.
Афродита и Анхиз не виделись много лет. Отец Энея, разболтав всем о своей связи с богиней любви, навлёк на себя гнев Зевса, которого дурная слава о богах волновала гораздо больше, чем легкомыслие отдельных олимпийцев. Анхиз был наказан, досталось и Афродите. После этого они не встречались.
Но Афродита не умела долго обижаться на мужчин. Опытная до цинизма, она никогда не строила иллюзий относительно своих любовников, потому и разочарование было ей неведомо. Сейчас она уже не вспоминала об обиде, нанесённой ей когда-то Анхизом, а думала только об опасности, грозящей другу.
К счастью, они успели. Греки, стремившиеся к дворцу, ещё не добрались до скромного домика на окраине города. Эней, не помня себя от волнения, вбежал в комнату отца. Там он застал свою жену Креусу с сыном Юлом. Они стояли у постели Анхиза, не зная, что им делать, как спасаться, где Эней и что с ним случилось.
- Анхиз! - закричала Афродита, вбегая вслед за Энеем. - Анхиз... - тихо повторила она, глядя на немощного беззубого старика, лежащего на постели.
- Афродита! - с трудом двигая языком, промямлил он. - Ты совсем не изменилась.
Богиня замерла, не в силах поверить, что эта беспомощная развалина, доживающее последние дни подобие человека - тот самый красавец пастух, ради которого она когда-то, совсем недавно, забыв о божественном достоинстве, не устыдившись ни мира, ни Олимпа, с головой бросилась в любовную авантюру, следствием которой стал её любимый сын Эней.
- Анхиз, - сквозь слёзы прошептала она, - тут опасно, тебе нельзя здесь оставаться, ты должен бежать.
- Я, Фросенька, больше не бегаю, - слабо улыбнувшись, прошамкал Анхиз. - Бегите сами. Мне уже всё равно недолго осталось.
Глядя на своего старого друга, Афродита понимала, что так оно и есть. Ему действительно осталось недолго, и даже если удастся его спасти, это продлит ему жизнь лишь самую малость.
Но если это и должно случиться, пусть это произойдёт потом, не сейчас, не у неё на глазах!
Эней поспешно поднял отца с постели, взвалил его на плечи и выбежал на улицу. Креуса и Юл бросились вслед за ним.
Навстречу им уже бежали греки.
- Это же Эней! - закричал кто-то.
- Эней! - подхватили остальные.
Смерть самого ненавистного после Гектора и Париса троянца должна была стать достойной наградой для случайно натолкнувшегося на него греческого отряда. Эней, на плечах которого висел отец, был совершенно беззащитен перед десятками врагов. Афродита не сумела скрыть его от чужих взоров - волнение и мешавшие импровизированные доспехи не дали ей этого сделать.
Вдруг между Энеем и греками в торжественной позе возникла Афина.
"Греки! Друзья мои и боевые товарищи! Посмотрите на этого мужественного героя! В минуту смертельной опасности он думает не о своём спасении, а о старом и дряхлом отце. Это ли не яркий пример благочестия и сыновней любви, которому все мы должны следовать? Склоним же оружие и дадим дорогу тому, кто стал для нас воплощением добродетели среди всеобщего кошмара и кровопролития!" - хотела сказать она, но успела сказать только: "Ой!"
Греки оттеснили её в сторону, сбили с ног и побежали дальше. "Греки, вы что, не узнали меня? Я же Афина, я за вас!" - бормотала богиня войны, отползая к стене, чтобы не быть затоптанной. Ни её блестящие новые доспехи, ни белоснежная эгида, ни сама её олимпийская божественность не удержали потерявших человеческий облик, озверевших от убийства, насилия и грабежа мародёров.
Но на пути их встала стеной богиня любви. Это была не нежная красавица, какой её обычно изображали скульпторы. Мало кому доводилось видеть Афродиту в гневе - с пылающим взглядом и вздыбленными волосами.
- Вон отсюда, импотенты! - заорала она, растопырившись на всю улицу.
Сам Зевс не решился бы перечить такой Афродите.
Вид разъярённой богини задержал греков лишь на одно мгновение, но его хватило, чтобы Арес и Аполлон, примчавшиеся на её крик, встали по бокам от Энея и закрыли его щитами. Первые греки, приблизившиеся к ним, тут же разлетелись на куски под ударами божественных мечей.
Выставив перед собой копья, боги ринулись вперёд, ведя за собой Энея с Анхизом на плечах, вцепившегося в отца Юла и бегущую позади Креусу. Раскидывая и убивая всех, кто попадался на пути, не задерживаясь ни на миг, под непрерывные вопли Афродиты они правительственным кортежем промчались до самых ворот, выбежали из города и остановились только у реки, где вокруг никого не было и куда уже не доносился шум боя. Эней опустил отца на землю, посмотрел на Юла, огляделся.
- Где Креуса? - спросил он.
Креусы не было.
Эней бросился обратно в город, но Аполлон с Аресом встали у него на пути.
- Тебе туда нельзя, - растерянно пролепетала Афродита. - Креусы больше нет. Её действительно нет, тут ничего не поделать. Всего этого больше нет. - Она провела рукой, показывая на горящий город. - Всё это осталось в прошлом, а тебе надо думать о будущем. Смирись.
Вечером того же дня освещённый закатным солнцем Зевс стоял на вершине Олимпа и смотрел на троянский пожар.
- Красиво горит! - задумчиво сказал он после долгого молчания.
- Да, очень величественно, - согласился Гермес.
"А ведь всё началось с того, что три подвыпившие дуры поспорили, какая из них самая красивая", - подумал громовержец.
"Нет, Кроныч, не с этого, - мысленно возразил ему Гермес. - Всё началось с того, что ты своими изменами довёл жену до белого каления и дочку вовремя замуж не выдал".
Громовержец строго на него посмотрел, но ничего не ответил.
Немного помолчав, Зевс неожиданно обратился к Аполлону:
- Скажи мне, Феб, какой сейчас век.
- Какой век? - вздрогнув, переспросил Аполлон. - Хороший век. Бронзовый, самый конец.
- Нет, - не глядя на него, продолжал Зевс, - скажи мне, Феб, какой сейчас век до нашей эры.
- До нашей? До какой нашей? До твоей? О чём ты?
Зевс отмахнулся и медленно пошёл вниз, к своему дворцу, на ступенях которого несколько богинь собрались вокруг бившейся в истерике Афины. Ирида неуверенно хлопала её по щекам, Геба пыталась напоить нектаром, но богиня войны давилась, прыскалась и никак не могла отхлебнуть из протянутого ей кубка.
- Папа! - закричала она, увидев приближающегося Зевса. - Что они делают?! Люди это или дикие звери?! Они жгут, грабят, убивают безоружных, женщин, детей, стариков! За что? Зачем? Астианакса, сына Гектора, маленького совсем, они с башни сбросили! Неоптолем у Приама на глазах его сына убил. Приам ему: "Твой отец, Ахилл, так бы не сделал", а он Приаму: "Вот ты сам ему на меня и пожалуйся" - и зарубил Приама, старика беззащитного. А потом он Поликсену на могиле Ахилла лично зарезал. За что? За то, что она за Ахилла замуж выйти согласилась. Она-то в чём виновата? Откуда в нём это? Не был он таким!
- Да что ты говоришь! - с притворным возмущением воскликнула Афродита. - Какой небывалый случай: сказочный рыцарь оказался обычным подонком. Как же много тебе ещё предстоит узнать о жизни, Совушка!
Афина не слушала её и продолжала:
- Кассандра пыталась укрыться в моём храме, под моей защитой, а Аякс... Все Аяксы негодяи! Он догнал её, схватил и прямо на моём алтаре... Он с ней... Он её... - Афина зашлась в рыдании.
- Ну же, Совушка, - ехидно сказала Афродита, - продолжай уж, всем интересно, что такого необычного он с ней сделал. А? Когда же, наконец, с тобой кто-нибудь это сделает?! Глядишь, и ума бы прибавилось.
Зевс неодобрительно посмотрел на Афродиту, но ничего не сказал.
- Они мой храм осквернили и разрушили! - плакала богиня мудрости. - Такой был хороший храм! И жертвы мне в нём такие хорошие приносили, а я как дура отказывалась! Папа! Накажи их!
Зевс взял за руку Афродиту, удержав её от очередного ехидного замечания.
- Хорошо, доченька, - сказал он, - разберёмся. Конечно, за такие вещи нужно наказывать. Позже рассудим.
А греки праздновали победу. Всё-таки им удалось добиться своего там, где это казалось невозможным, после многих трудных лет.
Боги поздравляли Агамемнона и Менелая, богиня судьбы Тюхе носилась над ними, посыпая их цветами из рога изобилия, Гермес суетился вокруг, стараясь придать действу характер настоящего апофеоза.
- Ника! - кричал он. - Где ты пропадаешь?! Венки победителям на главы кто возлагать будет? А раньше ты причёской заняться не могла? Твой выход, все уже готовы! Кому было поручено привести хор мальчиков для воспевания героев? Где они? Что это? Вы что, издеваетесь?! Что это за... Я слов не подберу! Ну и что, что сводили в баню? Что ж за одеждой никто не следил?! Ладно, теперь уже поздно что-то искать - пусть так поют. Да, в таком виде! А что я могу сделать?! Прицепите им крылышки, если ничего другого нет. Пусть это будет новой древней традицией: поющие голые мальчики с крылышками. Скажем: на то и апофеоз. Цветов побольше! Нимф притащите для массовки! Можно жриц Афродиты - кто их там сейчас различит! И движение! Движение! Радуйтесь все! Наши победили!
Агамемнон чувствовал, что сегодня он и его войско сильно прогневили богов и до отплытия следовало бы умилостивить их обильными жертвами. Когда в чествовании случился небольшой перерыв, он велел оповестить всех, что после праздника будет собрание, но сам понимал, что бойцы пьяны от вина и от победы и рассчитывать на их здравый смысл сегодня не приходится. Устраивать собрания после попоек было не принято, но переносить сбор на завтра тоже нельзя - завтра утром все уже сядут на корабли и уплывут, и Агамемнон не сможет никого остановить, ведь война закончилась и он уже больше не командир для других царей.
Даже Менелай, когда Агамемнон после очередного тоста намекнул ему о том, что хорошо бы задержаться и умилостивить обиженную Афину, сердито ответил:
- Глупости говоришь! Будто ты её не знаешь! Если уж она разозлилась, то жертвами её не успокоить. Так легко боги решения не меняют, а на обиженных воду возят. По домам идти надо. Я, во всяком случае, ни часа лишнего здесь не пробуду.
Братья чуть было не поругались прямо у всех на глазах.
До глубокой ночи греки веселились, пили, отмечали победу и предвкушали скорое возвращение на родину. Они не думали о будущем - о нём думали боги. И будущее было для многих совсем не таким весёлым, как этот вечер.
Конец героического века
Лучи солнца изредка пробивались сквозь тревожно бегущие облака. Попутный ветер торопил троянцев, спускавших на море недавно построенные корабли. Надо было скорее отправляться, пока погода позволяет, пока ветер с востока, пока боги благосклонны.
Как всегда прекрасная, но сегодня необычно серьёзная Афродита давала последние инструкции командиру этого флота - своему любимому сыну Энею:
- Путешествие тебе предстоит тяжёлое, не обольщайся, но я знаю, что ты справишься. Боги в тебя верят, и ты тоже не теряй надежды. Не забывай приносить жертвы Посейдону. Старикашка за гекатомбу утопится. Если Гера станет возникать, пошли её сам знаешь куда. Всё согласовано с Зевсом. Он мне поклялся, что твоё плаванье завершится успешно, ты заложишь новый город в дальних землях, твои потомки будут править миром, а имя Юла будут склонять на всех языках ещё много тысяч лет.
- Но, мама, - перебил её Эней, - ты мне так и не сказала, где будет этот город. Куда мне плыть?
- Это пока точно не известно, - быстро ответила Афродита. - Зевс говорит, что дело настолько серьёзное - всё будущее человечества зависит от успеха твоего путешествия, что чем меньше народу будет знать подробности, тем лучше, поэтому окончательные указания ты получишь уже в пути. Он, мне кажется, сам ещё до конца не решил. Но я думаю, это будет где-то в Африке. Хотя он мне ещё что-то говорил об Италии и каких-то островах. Ну, ты, главное, не сомневайся. Зевс поклялся, что у тебя всё в конечном итоге будет хорошо, и пусть только попытается меня обмануть! Он меня знает! Готовься к трудностям. Тебя ждёт долгое путешествие, придётся повоевать, но ты победишь. Ты от природы победитель, ведь ты мой сын. И ещё: путь тебе предстоит длинный, ты встретишь много разных людей. Можешь по дороге заводить шашни с кем вздумаешь - вы, мужчины, я знаю, не можете без этого, но постарайся всерьёз ни в кого не влюбляться. Невесту мы с Зевсом сами тебе подберём, она будет тебя достойна, не сомневайся.
Богиня окинула взглядом готовые к отплытию корабли, с нежностью посмотрела на сына, обняла его, поцеловала в лоб и тихо сказала:
- Пора, сынок! Иди! Помни: я всегда с тобой.
Эней махнул матери рукой на прощанье и побежал к берегу. Там он вскочил на борт построенного по проекту Афродиты красивого корабля, уже готового к отплытию, ещё раз помахал и дал команду гребцам. Вёсла разом ударили о воду, корабли медленно поплыли прочь от берега. Наполняясь ветром, развернулись паруса.
Флот Энея отправлялся в будущее, оставляя в прошлом разрушенную Трою. Оборачиваясь назад, Эней видел стоящую на холме в лучах восходящего солнца фигуру своей матери. Она провожала его в прошлом и встречала в будущем - старейшая из богов, вечно юная красавица Венера, несравненная богиня любви, которая побеждает всегда, кто бы ни проиграл.
Сменятся тысячелетия, люди забудут старых богов и уверуют в новых, куда как более истинных, на месте капищ построят святилища, на месте святилищ - храмы. Но кому бы люди ни поклонялись, выше всех богов стоит любовь, которой не могут противостоять ни смертные, ни боги.
Какая бы катастрофа ни случилась, в какой упадок ни пришёл бы мир, у немногих выживших родятся дети и вновь заселят обезлюдевшие пустыни, отстроят разрушенные храмы и снова принесут жертвы тем же или другим богам.
Афродита стояла и махала вслед Энею, пока последний парус не исчез за горизонтом. Она никуда не торопилась, хотя знала, что её ждут.
Зевс действительно возлагал на Энея и его путешествие большие надежды. Он специально собрал у себя богов и всё утро обсуждал с ними незначительные вопросы, чтобы они не могли заметить отплытие троянского флота.
Когда в собрание вошла Афродита, громовержец встретил её вопросительным взглядом. Богиня любви коротко кивнула, подтверждая, что всё прошло удачно, и величественно водрузилась на свой трон.
Облака на небе рассеялись, Зевс облегчённо вздохнул и сказал, обращаясь к присутствовавшим:
- Так вот, мальчики и девочки, хочу вам сказать, что отличились вы в этой войне... Мы отличились - я с себя ответственности тоже не снимаю.
Он взглянул на гордую, полную достоинства красавицу Афродиту, перевёл взгляд на съёжившуюся, всё ещё заплаканную Афину. Та в последнее время ни с кем не разговаривала и почти не выходила из дома. События последнего дня Троянской войны подорвали её веру в людей, а боги, которые не верят в людей - несчастные, жалкие существа. Её временный тактический союз с Герой распался сразу после окончания войны - Афине казалось, что мстительная жена Зевса виновата в ужасах гибели Трои.
Геру это не очень огорчало: она всегда недолюбливала свою суетливую падчерицу, рождённую из головы Зевса без её участия. Вечно мрачная царица богов сегодня, казалось, была мрачнее обычного. Война закончилась, Троя была разрушена, произошло всё, чего она добивалась, но радости Гера не чувствовала. Цель была достигнута, и в душе Геры осталась одна лишь пустота, не заполненная никакими новыми стремлениями. Ей уже и самой начинало казаться, что она не способна ни на что, кроме мести, и, только найдя себе новый предмет ненависти, сможет обрести душевное равновесие.
Зевс вздохнул и показал всем внушительно толстый свиток.
- Гермес последнюю неделю ходил по рынкам и записывал, что там о нас говорят. Вот результат. Зачитывать вслух не буду - тут дамы, но желающие могут ознакомиться. От себя скажу: читал с отвращением. Но больше всего в этих мерзких анекдотах меня поразили не те гадости, которые про нас говорят, а то, откуда они всё это знают. Право же, мы о смертных столько не знаем, сколько они о нас. Мне уже начинает казаться, что это не мы их создали, а они нас придумали. Но раньше они верили, любили, почитали нас, а теперь, после Троянской войны, от этого ничего не осталось.
- Любовь, вера! - передразнил брата Посейдон. - Нам со смертными под венец не идти. Пусть жертвы приносят, а без их веры и любви уж как-нибудь проживём.
- Ты, братец, запах чувствуешь? - спросил его Зевс. - Это на днях кто-то принёс нам в жертву тухлые яйца. Вонь, кажется, до сих пор не выветрилась. Часто в последнее время селяне стали устраивать облавы на сатиров - до нас-то им пока ещё не добраться. Так вы знаете, что сатиры выдумали, чтоб их не били? Говорят, что они не боги, а бесы, с нами они-де ничего общего не имеют и вообще нам чуть ли не враги. И как вам это нравится? Уже сатиры родства с нами стыдятся! Дожили! Так что если кто нам по привычке ещё приносит жертвы, то, думаю, долго это продолжаться не будет. Нам остаётся радоваться, что нас пока ещё не бьют, а только поносят. К сожалению, я не вижу других возможностей исправить это положение, кроме как полностью сменив население ойкумены. Начата разработка плана под кодовым названием "Народы моря"... Ты что-то хочешь сказать, дорогая? Ты забыла, как сама разрешила мне разрушать твои любимые города в Элладе? Наши египетские коллеги предупреждены, так что, надеюсь, Египет выстоит, а всей этой Микенской цивилизации, которая сейчас разрушила Трою и сама еле жива после этого осталась, положим конец. Надоели уже эти нечестивые клоуны с их медными побрякушками. На смену им придут могучие и суровые воины со стальными мускулами и железными мечами. В Спарту придут потомки Геракла, а потомки Менелая будут у них вместо домашних животных.
- Так вот для чего всё это затевалось! - горько рассмеялась Гера. - Только для того, чтобы отдать Элладу потомкам Геракла!
- Дорогая, - спокойно возразил ей Зевс, - ты прекрасно знаешь, что затеял эту войну не я. А для чего её затевала ты - тебе лучше знать. В любом случае хватит с нас этого бронзового века и этих героев. Чтобы нам опять не срамиться, после смены населения запрещаю всем вам соваться в дела смертных. Никаких посиделок и шашней! Никаких богов на полях сражений! Никто больше никому не помогает - они и без нас разберутся. Жертвы принимаем, уклончиво отвечаем на вопросы, но ни во что не суёмся. И никаких больше полубогов и героев! Конец героическому веку! Вам со смертными якшаться запрещаю и сам не буду.
"Кроныч не будет ходить по бабам! Такого анекдота мне ещё не рассказывали", - подумал Гермес.
"А вот увидишь, не буду", - подумал Зевс.
На самом деле общение громовержца со смертными женщинами не имело ничего общего с похотью или другими низменными чувствами, абсолютно не свойственными божественной природе Зевса. Для него каждый такой роман был творческим актом, шедевром великого художника. Он не блудил, а создавал новых, более совершенных людей. Как мастер, сызнова берущийся за очередное творение, он каждый раз принимал новый образ, продумывал всё до мелочей, давая обильный материал не только для сочинителей анекдотов - серая масса никогда не способна понять творца, а для художников, поэтов, скульпторов. Ему нелегко было отказываться от этого. Остался незавершённым его самый лучший проект: он мечтал явиться к девушке в образе голубя и предвидел, что после этого наконец появится на свет его самый лучший и любимый сын, который заменит ему всех олимпийских дармоедов. Но подходящей девушки всё равно не было. Замысел приходилось откладывать на долгие века.
- В общем, - вслух продолжил он, - поживёт Эллада пару-другую столетий в каменном веке, а там уж они забудут все эти мерзости, - Зевс кивнул на толстый свиток, - станут нас почитать и снова сделаются великой цивилизацией. Лет на тысячу их ещё хватит. А вообще я всем рекомендую уже сейчас начинать учить латынь. Это язык будущего. Эй, Меркурий!
- Чего, Сатурныч? - отозвался Гермес.
- Как по-латыни будет "Карфаген должен быть разрушен"?
- "Картаго деленда эст" или что-то в этом роде. Извини, Кроныч, очень сложная грамматика - всё время путаюсь.
- Молодец, Меркурий! Дорогая, что ты так побледнела? Мы же договорились с тобой насчёт Карфагена. Да не волнуйся ты, это не скоро будет. Постоит ещё твой Карфаген сколько-то веков.
- Посмотрим, - проворчала Гера. В её потухшем взгляде вдруг вновь вспыхнула искорка. - Я, пожалуй, подожду пока учить латынь. Может, и не пригодится.
Гера, Зевс и Афродита обменялись быстрыми взглядами, смысл которых для всех, кроме них троих, остался неясен.
- Ну ладно, - сказал Зевс, переходя к следующему пункту повестки дня, - о будущем мы поговорили, пора вернуться к современности. Греки, по нашему общему мнению, в последнее время позволили себе много недостойного. Сейчас, когда они на пути домой...
- И жертв не принесли! - потрясая трезубцем, возопил Посейдон. - Богохульники! Нечестивцы! Святотатцы! Как на войну идти, так гекатомбы приносили, а теперь, как война закончилась, мы им, значит, не нужны стали? Для чего, спрашивается, я им помогал... мы все помогали?! Пусть ответят за это!
- Да-да, пусть ответят. За это и за всё остальное, - согласился Зевс. - Вот сейчас и решим, как с ними быть. Мы огульно их осуждать не будем, это противоречит нашей божественной справедливости и немыслимо в нашем правовом поле, правда, Фемида? Рассмотрим каждого поимённо. Начнём с Агамемнона. Воображает себя великим стратегом, а сам верит вещим снам, как суеверная бабка. Впрочем, ничего особо страшного он не совершил, даже жертвы нам принёс в отличие от многих других, но как командир он за всё в своём войске отвечает. Жена его, Клитемнестра, насколько я знаю, в его отсутствие время не теряла и свою личную жизнь неплохо обустроила. Кроме того, она не простила ему Ифигению, так что встреча его ждёт тёплая и даже горячая. Я считаю, Клитемнестра его достойно накажет, так что пусть он побыстрей возвращается домой. Нет возражений?
Возражений не было.
- Тогда перейдём к Менелаю, - продолжил Зевс. - Этому придётся постранствовать: жена ему спокойно домой доехать не даст - затаскает по рынкам, как Париса.
- Жертву приносить отказался, - вставил Посейдон.
- Да, в общем, я думаю, лет восемь странствий он заслужил.
- Пока гекатомбу мне не принесёт, не видать ему Спарты! - рявкнул бог морей.
- Так и порешим. Перейдём к Аяксу. Мало того что насильничал - это-то ладно, бывает, так ещё и делал это в храме Афины. Извини, доченька, что напоминаю, но иначе суд не провести. Я храм своей дочери в публичный дом превращать никому не позволю, так что решение однозначное: Афина, Посейдон, передаю Аякса в ваше распоряжение.
- Сдохнет, гад! - прошипела Афина.
Посейдон согласно кивнул.
- Теперь Нестор, - продолжил громовержец. - Забавный старый балаболка. Но вполне благочестивый. Пусть себе спокойно возвращается домой и рассказывает там свои байки. Нет возражений? Единогласно. Неоптолем.
- Он, кстати, жертву принёс, - заметил Посейдон. - Не собирался, но его бабушка Фетида вразумила.
- Да, и она же уговорила его возвращаться домой сухопутным путём. Ну что ж, посмотрим, что из этого у него получится. Не хотелось бы оставлять Пелея без наследника - у него и так Ахилл погиб, да и Фетиду жалко. Пусть живёт. Простим по молодости. Ни его путь, ни его жизнь всё равно не будут лёгкими. А если он и дальше станет безобразничать - ответит по всей строгости. Перейдём к Диомеду. Ну, тут есть пострадавшие от него - вы и решайте, как с ним быть.
- Я не в обиде, - снисходительно ответил Арес. - В бою чего не случается! Парень он смелый и благородный.
Аполлон равнодушно пожал плечами.
- А ты что скажешь, Урановна? - обратился к Афродите Зевс.
Богиня любви взглянула на свою ладонь. Царапина от копья Диомеда уже совсем зажила.
- Я его прощаю. Сам он неплохой паренёк, только связался со скверной компанией. - Афродита небрежно кивнула в сторону Афины.
- Хорошо, - сказал Зевс, - пусть тогда возвращается домой. Его ещё много чего в жизни ждёт, путешествовать ему и так придётся. А что будем делать с этим нахальным шарлатаном Калхантом? Я думаю, хорошо бы свести его с настоящим мудрым предсказателем. Я знаю одного такого - Мопс Аполлонович из Колофона. Надо им познакомиться, и пусть этот хвастун Калхант лопнет от злости, когда увидит настоящего профессионала. Что скажешь, Аполлон, лопнет?
- Среди моих детей дураков нет, - ответил Аполлон. - Мопс весь в меня. Калханту с ним лучше не связываться.
- Вот и славно! Филоктет и Идоменей, кажется, ничего плохого не сделали. Пусть возвращаются. Кто у нас ещё остался? Ах да, конечно же - Одиссей!
- Одиссея не наказывайте! - слабеньким голоском взмолилась Афина. - Он хороший. Он не виноват, что такой хитроумный.
Афродита ухмыльнулась и хотела что-то сказать, но громовержец строго на неё посмотрел, и богиня любви сдержалась.
- Хитроумный, - медленно повторил Зевс. - Хорошее слово. Бесхитростный идеалист Паламед был, пожалуй, умнее Одиссея, а этот дурак Сизиф был гораздо хитрее, но такого одновременно и хитрого, и умного смертного, как Одиссей, я, пожалуй, не припомню. Я бы его простил, но, боюсь, собственная жадность его погубит. Ты ему передай, что я его прощаю условно: пусть теперь будет тише травы, если не хочет оказаться ниже воды. Если он вздумает пиратствовать, грабить тех, кто слабее, и тащить всё, что плохо лежит, то пусть пеняет на себя.
- Папа, а можно я ему помогать буду? Ведь героический век ещё не закончился, ещё немного можно помогать смертным, - тихонько проговорила Афина.
- Ну, теперь я за Одиссея спокойна! - всё-таки не сдержалась Афродита. - Если уж наша мудренькая Совушка взялась ему помогать, то никакого другого наказания не потребуется. Бедненький Одиссейчик! Теперь он до дома уж точно никогда не доберётся.
Зевс хотел было её одёрнуть, но в собрание богов неожиданно вбежал Ганимед. Посторонним входить в собрание богов строжайше воспрещалось, но, судя по лицу мальчика, произошло что-то настолько из ряда вон выходящее, что никто не сделал замечания. Зевс вопросительно посмотрел на него.
- Там! Там! - задыхаясь от волнения, заговорил Ганимед. - Там какие-то люди пришли.
Грянул гром.
- Смертные на Олимпе?! - возмущённо воскликнул Зевс.
Рука его непроизвольно начала расчехлять перун, но громовержец вовремя вспомнил, о чём сам же сегодня говорил, и уже спокойнее спросил:
- Что за люди?
- Говорят, что они атеисты.
- Атеисты?!
Снова прогремел гром.
- Чего им тут надо?
- Не знаю. Вас спрашивают.
Зевс обвёл собрание недоумённым взором и, подумав немного, сказал Ганимеду:
- Передай атеистам, что нас нет.
Приложения
Имена и предметы
Авгий (Авгей, Авгеас) - царь Элиды, владелец бесчисленных стад. Так запустил свои конюшни, что очистить их от навоза оказалось под силу только лишь Гераклу.
Авлида - порт в Элладе. В древности там был храм Артемиды и её священная роща. Около десяти лет в Авлиде собиралось греческое войско, готовившееся к походу на Трою.
Автомедон - возница Ахилла, после гибели которого служил его сыну Неоптолему.
Агамеда - дочь Авгия, знахарка и волшебница.
Агамемнон - царь Микен, старший брат Менелая, муж Клитемнестры, отец Ифигении. Самый могущественный из царей Эллады. После похищения Елены возглавил поход на Трою.
Агелай - главный пастух Приама. Ему было поручено убить младенца Париса, но он ослушался и вырастил царевича как своего сына.
Агенор - сын Антенора. Аполлон принял его облик, чтобы отвлечь Ахилла и не дать ему ворваться в город.
Аид (Аидес, у римлян Плутон) - старший сын Крона и Реи, брат Зевса. Бог смерти, властелин царства мёртвых, которое часто называют его именем.
Аидоней - молосский царь, у которого жену звали Персефоной, а собаку Цербером. Плутарх утверждал, что Тезей с Пирифоем хотели похитить жену у него, а не у Аида, но это неправда: герои не стали бы так мелочиться.
Александр - см. Парис
Алкмена - любовница Зевса, мать Геракла. Зевс являлся ей в образе её мужа Амфитреона.
Амазонки - легендарный народ женщин-воительниц.
Амброзия - пища богов. Смертным её есть не разрешается, так как считается, что она даёт бессмертие. Впрочем, немногие смертные, попробовавшие амброзию, бессмертными от этого не стали.
Амфитрион - муж Алкмены, приёмный отец Геракла.
Амфора - керамический сосуд с ручками. Использовался для хранения вина или масла.
Андромаха - жена Гектора, мать Астианакса. Вся её родня погибла, когда Ахилл захватил Фивы. После падения Трои стала наложницей Неоптолема.
Антенор - самый разумный советник Приама. Безуспешно добивался примирения с греками.
Антимах - советник Приама. Взяточник.
Антропоморфизм - наделение человеческим образом неодушевлённых предметов, сил природы, богов. Древнегреческие боги были антропоморфны - подобны людям.
Анхиз (Анхис) - потомок троянских царей. Любовник Афродиты, отец Энея.
Аполлон (Феб) - сын Зевса и Леты. Бог света, бог солнца, врачеватель, пастух, музыкант, покровитель искусств, предводитель муз, искусный стрелок из лука, его стрелам приписывали внезапную смерть, постигавшую мужчин.
Арахна (Арахнея) - искусная ткачиха, вызвавшая своим мастерством зависть Афины и превращённая ей в паука.
Арго - корабль, на котором греческие герои отправились в Колхиду за золотым руном.
Арес (Арей, у римлян Марс) - сын Зевса и Геры, бог войны, любовник Афродиты.
Ариадна - дочь критского царя Миноса. Из любви к Тезею дала ему путеводную нить, с помощью которой он, победив Минотавра, вышел из лабиринта. Вместе с Тезеем бежала с Крита, но женой Тезея не стала. По одной из версий, вышла замуж за Диониса.
Артемида (у римлян Диана) - дочь Зевса и Леты. Богиня охоты, богиня луны. Её стрелам приписывали внезапную смерть женщин. Вечная дева. Нимфы, составлявшие её свиту, также давали обет целомудрия.
Аскалаф - сын Ареса. Царь Орхомена, один из командиров греческого войска. Убит Деифобом.
Асклепий (у римлян Эскулап) - сын Аполлона и Корониды. Искусный врач, научившийся возвращать жизнь умершим. За это был убит молнией Зевса. После прощён, обожествлён, назначен богом медицины.
Астидамия - жена Акаста, царя Иолка. Домогалась любви Пелея и, получив отказ, обвинила Пелея в попытке её изнасиловать, чем довела его жену до самоубийства. Позже была убита Пелеем.
Астианакс (Астианакт) - сын Гектора и Андромахи. Захватившие Трою греки убили его, сбросив со стены города.
Ате - обида.
Атлантида - легендарный остров, в одночасье затонувший со всем своим населением в незапамятные времена.
Атрей - микенский царь. Отец Агамемнона и Менелая.
Атропа (Атропос, Айса, у римлян Морта) - мойра, ответственная за перерезание нити судьбы, то есть за смерть.
Афина (Афинайя, у римлян Минерва) - дочь Зевса, рождённая из его головы. Богиня мудрости, богиня войны, рукодельница, покровительница многих героев. Всегда носила доспехи. Вечная дева.
Афины - город в Элладе. В описываемое время ничего особенного собой не представлял.
Афродита (у римлян Венера) - родилась из пены, образовавшейся вокруг отсечённого и выброшенного в море полового органа Урана, то есть младшая его дочь, сестра Крона. Гомер и его последователи называли её дочерью Зевса. Тут нет противоречия: Гомер был вежливым человеком и не напоминал о возрасте даме, которая свой возраст явно скрывала. В конце концов, женщине столько лет, на сколько она выглядит, а она выглядела как дочка Зевса, а не как его тётя. Богиня любви. Жена Гефеста.
Ахилл (Ахиллес) - сын Пелея и Фетиды. Самый отважный герой, осаждавший Трою. Мать сделала его неуязвимым, не защитив только пятку. В эту пятку он и был убит Парисом или Аполлоном во время осады Трои. Есть две версии мифа о том, как Ахилл стал неуязвимым: по одной Фетида опустила его в детстве в воды Стикса, а по другой - в печь Гефеста. Поскольку она при этом держала сына за ногу, пятка его осталась незащищённой. Вторая версия мне представляется более правдоподобной, ведь никто не станет опускать ребёнка в воду, держа его за ногу. Видимо, она его опустила в печь Гефеста, а самому Ахиллу рассказала более безобидную историю про воды Стикса.
Аякс Большой (Эант, Аянт) - царевич с острова Саламин. Второй после Ахилла греческий герой Троянской войны. Оскорбил Афину, за что был лишён разума и доведён до самоубийства.
Аякс Малый (Эант, Аянт) - царевич из Опунты. Во время взятия Трои изнасиловал Кассандру на алтаре храма Афины. На обратном пути из Трои Афина утопила за это его корабль. Аякс спасся, уцепившись за скалу, и стал насмехаться над богами. Тогда его добил Посейдон, обрушив скалу в море.
Бавкида - жена Филемона.
Беллерофонт (Гиппоной) - герой, победивший Химеру и совершивший множество других подвигов.
Борей - северный ветер.
Брис - отец наложницы Ахилла, которая в Илиаде называется только по отчеству - Брисеида. Из-за неё произошла ссора Ахилла и Агамемнона, ставшая завязкой Илиады.
Венера - см. Афродита
Ганимед - троянский мальчик, похищенный Зевсом и ставший виночерпием богов.
Гаргар - одна из вершин Иды, где во время Троянской войны находился наблюдательный пункт Зевса.
Гарпии - чудовища - полуженщины-полуптицы.
Геба (у римлян Ювента) - дочь Зевса и Геры. Богиня юности, виночерпий богов. После обожествления Геракла - его жена.
Гекатомба - жертва ста быков или просто крупное жертвоприношение.
Гекатонхейры - дети Урана и Геи. Сторукие пятидесятиголовые великаны. Уран заточил их в недрах земли. Внесли решающий вклад в победу олимпийцев над титанами. После стерегли титанов в Тартаре.
Гектор - старший сын Приама и Гекубы. Самый славный защитник Трои. Убит Ахиллом при помощи Афины.
Гекуба (Гекаба) - жена Приама.
Геллеспонт (Дарданеллы) - пролив между Эгейским и Мраморным морями.
Гера (у римлян Юнона) - дочь Крона и Реи, сестра и жена Зевса. Царица богов, покровительница брака.
Геракл (у римлян Геркулес) - сын Зевса и Алкмены. Герой, совершивший множество подвигов, среди которых наиболее известны двенадцать, совершённых на службе у Эврисфея. Погиб от яда лернейской гидры, которым была отравлена его одежда. После смерти обожествлён по рекомендации Афины. Поселившись на Олимпе, женился на богине юности Гебе.
Гермафродит - сын Гермеса и Афродиты. Слился с влюблённой в него нимфой Салмакидой в единое двуполое существо.
Гермес (Эрмий, Ермис, у римлян Меркурий) - сын Зевса и богини Майи. Посланник богов, бог торговли, покровитель послов, купцов, мошенников, воров.
Гефест (у римлян Вулкан) - сын Зевса и Геры. Бог огня, искусный кузнец, строитель дворцов на Олимпе, покровитель ремесленников. В детстве из-за своего уродства был отвергнут матерью, сбросившей его с Олимпа. После этого он всю жизнь хромал. Его вырастила Фетида, заменившая Гефесту мать. Вернувшись на Олимп, женился на Афродите. Домогался Афины, но был отвергнут.
Гея (Хтония, у римлян Теллус) - жена Урана. Богиня земли.
Гиганты - великаны с хвостами драконов и змеями вместо волос. Дети Геи, посланные ей, чтобы отомстить олимпийцам за титанов.
Гилаира - дочь Левкиппа, похищенная со своей свадьбы Диоскурами.
Гипнос (у римлян Сомнус) - сын Мрака и Ночи. Бог сна.
Гипподамия - жена Пирифоя. На её свадьбе произошла битва с кентаврами.
Гипполох - сын Беллерофонта, отец Главка.
Гипполох - сын Антемаха, убитый Агамемноном.
Главк - сын Гипполоха, ликиец, обменявшийся во время боя оружием с Диомедом.
Гомер - великий древнегреческий поэт. С его поэм "Илиада" и "Одиссея", в течение тысячелетий остававшихся бестселлерами, началась вся европейская художественная литература. Содержание Илиады пересказано в третьей части этой книги.
Горгона Медуза - чудовище с лицом женщины и змеями вместо волос. Своим взглядом превращала всё живое в камень.
Деидамия - одна из дочерей Ликомеда. Родила Неоптолема от Ахилла.
Деифоб - сын Приама и Гекубы. После смерти Париса женился на Елене, ей же и был убит во время взятия Трои.
Дельфийский оракул - во многих храмах Эллады можно было получить платные прорицания (оракулы) от богов. Среди них особенно авторитетными считались прорицания от Аполлона, особенно те, что давались в его дельфийском храме, стоявшем на склоне Парнаса.
Деметра (у римлян Церера) - дочь Крона и Реи, сестра Зевса. Богиня плодородия.
Диомед - сын Тидея. Царь Аргоса. После Троянской войны перебрался жить в Италию, где встретился и помирился с Энеем, которого чуть не убил в бою за Трою.
Дионис (Вакх, Бахус, у римлян Либер) - внебрачный сын Зевса. Изобрёл вино. После смерти обожествлён. Бог виноделия.
Диоскуры (отроки Зевса) - близнецы Кастор и Полидевк. Сыновья Зевса и Леды. Вернули в Спарту Елену, похищенную Тезеем. Погибли в бою с Идасом и Линкеем, невест которых они похитили. Один из Диоскуров обожествлён, другой пребывает в царстве мёртвых, и каждый день они меняются местами.
Долон - сын троянского глашатая Эвмеда. Был послан Гектором в разведку в греческий лагерь. Убит Диомедом.
Еврот (Эврот) - река, на которой стояла Спарта.
Елена Прекрасная - дочь Зевса и Леды. Спартанская царевна. В детстве похищена Тезеем и возвращена в Спарту своими братьями Диоскурами. Вышла замуж за Менелая и родила ему дочь. Сбежала в Трою с Парисом, из-за чего началась Троянская война. После смерти Париса вышла замуж за Деифоба. После падения Трои вернулась к Менелаю. Самая красивая женщина в мире.
Ехидна - чудовище - гигантская полуженщина-полузмея. Мать Цербера, лернейской гидры, Химеры и других чудовищ. Побеждена Гераклом.
Жрицы Афродиты - проститутки.
Зевс (Дий, Диос, у римлян Юпитер) - младший сын Крона и Реи. Сверг, оскопил и заточил в Тартар своего отца. Верховный бог, громовержец.
Зефир - западный ветер.
Золотое руно - золотая баранья шкура, хранившаяся в Колхиде (Грузии) и приносившая ей процветание. Многие греческие герои на корабле Арго приняли участие в легендарном походе за золотым руном.
Золотые яблоки - свадебный подарок Зевсу и Гере от их бабушки Геи. Похищение этих яблок было одиннадцатым подвигом Геракла на службе у Эврисфея.
Ида - гора в Малой Азии, недалеко от Трои.
Идас - герой. Был женат на Марпессе, которая предпочла его Аполлону. Совершил много подвигов. Погиб в бою с Диоскурами, пытавшимися похитить его невесту.
Идол - изображение бога, служившее предметом поклонения.
Идоменей - царь Крита. Один из лучших греческих воинов.
Иксион - царь лапифов. Домогался Геры. Зевс послал ему облако, принявшее образ Геры. От связи Иксиона с этим облаком родились кентавры. За то, что Иксион стал хвастаться своей связью с Герой, Зевс разразил его молнией. В царстве мёртвых он крутится на огненном колесе.
Ил - основатель Трои (Илиона). Первый троянский царь. Его курган находился между городом и греческим лагерем, рядом с ним происходили многие сражения Троянской войны.
Иолай - царь Филаки. Прозван Протесилаем (первым от народа) за то, что первым из греческого войска ступил на троянскую землю.
Ирида (Ирис) - посланница богов, богиня радуги.
Исида - египетская богиня. Мать и покровительница египетских царей.
Итака - островок в Ионическом море. Царство Одиссея.
Ифигения - дочь Агамемнона и Клитемнестры. Принесена отцом в жертву Артемиде, но богиня эту жертву не приняла и укрыла девушку в Тавриде (Крыму). Оттуда Ифигению увёз на родину её брат Орест.
Ифидамас - сын Антенора. Убит Агамемноном вскоре после своей свадьбы.
Калидонский вепрь - чудовищный кабан, насланный на город Калидон Артемидой. Многие известные герои участвовали в охоте на него, а после передрались из-за его шкуры.
Калхант (Калхас) - жрец и прорицатель в греческом войске. После войны поспорил с прорицателем Мопсом, кто из них предскажет количество поросят, рождённых свиньёй. Калхант назвал восемь, а Мопс девять и победил. Калхант не смог пережить позора.
Карфаген - древний город в Северной Африке (современный Тунис). Основан финикийцами. Посетивший Карфаген Эней оскорбил его первую царицу Дидону. Вражда карфагенян к потомкам Энея вылилась в кровопролитные войны с Римом, в результате которых Карфаген был разрушен.
Кассандра - дочь Приама и Гекубы. Аполлон наделил её даром предвидения, но в наказание за то, что она отвергла его любовь, сделал так, что её пророчествам никто не верил. Во время взятия Трои изнасилована Малым Аяксом. Взята в наложницы Агамемноном, убита его женой Клитемнестрой.
Кастор - см. Диоскуры
Кеней - лапифский герой. Превращён из девушки в мужчину Посейдоном и сделан неуязвимым. Пропал в битве с кентаврами на свадьбе Пирифоя и Гипподамии.
Кентавры (центавры) - кони с торсами людей. Потомки Иксиона и облака, принявшего образ Геры. Возможно, древние греки, не знавшие верховой езды, принимали за кентавров всадников, представителей варварских кочевых племён, например скифов. Отсюда варварские нравы и дикие обычаи кентавров.
Кефал (Цефал) - охотник, по легенде случайно убивший на охоте свою жену Прокриду.
Кикн - сын Посейдона. Царь Колона. Неуязвимый воин, убитый Ахиллом в первом бою за Трою.
Кинир - царь Кипра. Прислал Агамемнону дорогие доспехи и обещал прислать пятьдесят кораблей, но корабли прислал игрушечные.
Кифара - концертная разновидность лиры. Любимый инструмент Аполлона. Обычно исполнители (кифареды) пели под аккомпанемент своего инструмента, но были и такие (кифаристы), которые только играли.
Клитемнестра - дочь Тиндарея и Леды, жена Агамемнона. После возвращения Агамемнона в Микены вместе со своим любовником убила его. Убита за это своим сыном Орестом.
Колесница - двухколёсная повозка, использовавшаяся как в бою, так и в мирных целях. Греки в те времена не знали верховой езды и ездили на колесницах.
Кони Ахилла - божественные кони, подаренные богами Пелею на его свадьбе с Фетидой. Два бессмертных коня запрягались вместе с одним ничем им не уступающим смертным конём. Могли говорить, слушались только хозяина.
Кореб - жених Кассандры. Погиб в ночь взятия Трои.
Коринф - город на Коринфском перешейке, соединяющем материковую Грецию и полуостров Пелопоннес.
Коронида - любовница Аполлона, мать Асклепия. Ушла к Исхию - брату Кенея, за что была убита Аполлоном.
Крантор - оруженосец Пелея. Погиб в битве с кентаврами на свадьбе Пирифоя и Гипподамии.
Креуса - дочь Приама и Гекубы. Жена Энея. Пропала во время взятия греками Трои.
Крон (Кронос, у римлян Сатурн) - сын Урана и Геи, титан. Оскопил и сверг своего отца, стал верховным богом. Глотал своих детей, боясь, что кто-то из них его превзойдёт и свергнет. Оскоплён и заточён в Тартаре своим сыном Зевсом. Время правления Крона было счастливым золотым веком для людей.
Лаодамия - жена Иолая (Протесилая). Молила богов о возвращении мужа с войны, он вернулся только мёртвым. Убила себя, чтобы не разлучаться с мужем.
Лаокоон - троянский жрец, предупреждавший сограждан об опасности троянского коня. Вместе со своими сыновьями сожран змеями, посланными богами.
Лапифы - народ, живший у подножья Олимпа.
Левкипп - отец Гилаиры и Фебы, похищенных Диоскурами.
Леда - жена Тиндарея. Зевс соблазнил её, явившись в образе лебедя. От Зевса родила Елену Прекрасную и Диоскуров. Повесилась после похищения Елены.
Лемнос - остров в Эгейском море. Принадлежал Гефесту, на нём находилась его кузня.
Лернейская гидра (водяная змея) - дочь Ехидны. Чудовище с множеством голов, если одну из них отрубали, на её месте вырастали три новые. Убивший её Геракл смазал её ядом свои стрелы. Поражённые этими стрелами умирали мучительной смертью.
Лета (Лето, у римлян Латона) - дочь титанов Кея и Фебы. Любовница Зевса, мать Аполлона и Артемиды.
Ликийцы - народ в Малой Азии. Союзники троянцев.
Ликомед - царь Скироса. Убил Тезея, столкнув его со скалы. По просьбе Фетиды прятал Ахилла среди своих дочерей.
Линкей - герой, совершивший немало подвигов. Погиб в бою с Диоскурами, пытавшимися похитить его невесту.
Лира - древний струнный музыкальный инструмент.
Марсий - сатир. Искусный музыкант, вызвавший Аполлона на музыкальный турнир, после которого Аполлон содрал с него кожу.
Махаон - сын Асклепия. Врач, один из командиров греческого войска.
Менелай - младший сын Атрея, брат Агамемнона, муж Елены. После Тиндарея стал царём Спарты.
Мерион - критский воин. Друг Идоменея.
Меркурий - см. Гермес
Мизия - страна в Малой Азии.
Микенская цивилизация - исторический период в истории Греции бронзового века. Прекратила своё существование около XIII века до нашей эры, вскоре после Троянской войны, когда Эллада была захвачена дорийцами.
Микены - древний город на полуострове Пелопоннес, некогда бывший центром Микенской цивилизации.
Минотавр - чудовище с телом человека и головой быка, жившее в лабиринте на Крите и убитое Тезеем.
Мирмидонцы - народ, которым правил Пелей. По легенде превращены в людей из муравьёв.
Мойры (у римлян парки) - богини судьбы.
Музы - дочери Зевса. Богини, покровительницы искусств. Живут на Парнасе. Подчиняются Аполлону.
Мулий - муж Агамеды. Убит Нестором.
Народы моря - в конце XIII века до нашей эры, вскоре после Троянской войны полчища варваров опустошили Элладу и Малую Азию, изгнав оттуда значительную часть коренного населения. Волна беженцев докатилась до Египта, где они были разгромлены фараоном Рамзесом III. Участников нашествия египтяне называли народами моря.
Нектар - напиток богов. Гомер утверждал, что кровь у богов голубая, а не красная потому, что они пьют нектар, а не вино.
Неоптолем (Пирр) - сын Ахилла и Деидамии. После смерти отца присоединился к греческому войску. Отличился при взятии Трои.
Нерей - старец, живущий на дне моря. Отец нескольких десятков дочерей (нереид), одной из которых была Фетида.
Нестор - царь Пилоса. Отличный рассказчик и, несмотря на преклонный возраст, хороший воин и командир. Утверждал, что ему триста лет, но это вряд ли.
Ника (Нике, у римлян Виктория) - крылатая богиня победы.
Никиппа - мать Эврисфея. По воле Геры родила сына раньше срока, чтобы царская власть, обещанная Зевсом первому родившемуся в этот день младенцу, досталась Эврисфею, а не Гераклу.
Нимфы - богини, олицетворявшие силы, объекты и явления природы. Исчислялись тысячами и населяли весь мир.
Одиссей (у римлян Улисс) - царь Итаки. Благодаря поэмам Гомера один из самых известных участников Троянской войны. После войны долго скитался и вернулся домой, потеряв всех спутников и всё награбленное добро.
Ойкумена (экумена) - освоенная людьми часть мира.
Океан - река, омывающая земной диск, а также бог этой реки - сын Урана и Геи, титан, бог рек, отец всех речных богов.
Олимп - самая высокая гора Эллады, резиденция верховных богов.
Олимпийцы - верховные боги, жившие на Олимпе.
Орфей - знаменитый певец и музыкант. Спустился в царство мёртвых, чтобы вывести оттуда свою погибшую жену Эвридику. За отличный концерт Аид обещал отпустить Эвридику, что было бы беспрецедентным случаем, но запретил Орфею смотреть на неё до возвращения на землю. Поскольку Орфей это условие выполнить не смог, Аид оставил Эвридику в царстве мёртвых, формально не нарушив своего обещания.
Пазифея (Пасифея) - одна из трёх харит (у римлян граций) - богинь веселья, радости и красоты. Невеста Гипноса.
Паламед - греческий герой, врач, изобретатель. Кроме прочего, изобрёл игру в шашки, некоторые буквы, календарь. Враг Одиссея, из-за козней которого обвинён в измене и побит камнями.
Палладий - нерукотворная деревянная статуя Афины, хранившаяся в Трое. Похищен Одиссеем, перевезён Диомедом в Италию и подарен им Энею. После хранился в Риме в храме Весты. Перевезён в Константинополь, где, возможно, спрятан и по сей день.
Пандар - лучший ликийский стрелок. По наущению Афины ранив стрелой Менелая, сорвал мирный договор между греками и троянцами. Убит Диомедом.
Пандора - первая женщина. Выдана замуж за брата Прометея Эпиметея, получив от богов в приданое сосуд со всеми несчастьями. Люди в те времена были счастливы и бессмертны, а после того, как Прометей научил их творчеству, они перестали отличаться от богов. После того как из сосуда Пандоры вырвались несчастья, люди стали болеть и умирать. Так боги вернули своё преимущество перед людьми.
Парис (Александр) - сын Приама и Гекубы. Гекуба видела вещий сон, что рождённый ей сын погубит Трою. Чтобы это предотвратить, Агелаю было поручено убить Париса, но тот не выполнил приказание. Объявил Афродиту самой красивой богиней, чем навлёк на себя и на Трою гнев Геры и Афины. Победив на мемориальных играх в свою честь, вернулся в дом Приама. Похитив Елену и женившись на ней, стал виновником Троянской войны. Убит отравленной стрелой, выпущенной Филоктетом.
Парнас - священная гора в Элладе, местопребывание муз.
Патрокл - старший друг и соратник Ахилла. Убит Гектором при помощи Аполлона.
Пегас - крылатый конь, принадлежавший музам.
Пелей - сын Эака. Царь Фтии. Женился на Фетиде, расстался с ней после того, как она убила всех своих детей, кроме Ахилла, пытаясь сделать их неуязвимыми.
Периклимен - брат Нестора. Мог превращаться в животных. Убит Гераклом.
Персефона (Персефонея, Кора, у римлян Прозерпина) - дочь Зевса и Деметры. Похищена Аидом и стала его женой. Каждый год покидает царство мёртвых и проводит лето с матерью на Олимпе.
Перун - оружие Зевса, мечущее молнии. Выкован циклопами.
Пилос - город на полуострове Пелопоннес.
Пирифой (Перифой, Пиритой) - сын Иксиона. царь лапифов. Угнал у Тезея стадо коров. Тезей стал защищать своё имущество, и герои, сойдясь в бою, прониклись друг к другу таким уважением, что стали лучшими друзьями. На его свадьбе с Гипподамией произошла битва с кентаврами. После смерти жены вместе с Тезеем похищал Елену, пытался похитить Персефону, за что был закован Аидом и остался в царстве мёртвых.
Пирр - см. Неоптолем
Пифагор - древнегреческий учёный, живший через несколько веков после описываемых событий.
Поликсена - дочь Приама и Гекубы. Могла стать невестой Ахилла, но он был убит, идя на встречу с ней. После взятия Трои убита Неоптолемом на могиле Ахилла.
Политеизм - религия, признающая многих богов.
Полубоги - дети богов и смертных. Сами они были смертными, хотя обычно и обладали какими-нибудь нечеловеческими способностями. Некоторые из них были обожествлены и обретали бессмертие.
Посейдон (Посидон, Посидаон, у римлян Нептун) - сын Крона и Реи, брат Зевса. Бог морей.
Приам - Царь Трои, во время царствования которого произошла Троянская война. Убит Неоптолемом.
Прокрида (Прокрис) - жена Кефала. Случайно убита мужем на охоте.
Прометей - сын титана Иапета. Создал людей из глины. Дал людям огонь и наделил их способностью к творчеству, чем сделал их равными богам. В наказание за это был прикован к Кавказским горам, а каждый день прилетавший орёл выклёвывал ему печень. Освобождён Гераклом.
Протей - мудрый и прозорливый морской бог. Геродот считал, что так звали фараона, отобравшего Елену у Париса.
Рея (у римлян Кибела) - дочь Урана и Геи, титанида. Сестра и жена Крона, мать олимпийских богов. Спасла своего младшего сына Зевса, не дав Крону его проглотить.
Саламин - остров недалеко от Афин.
Салмоней - царь Салмонии. Фрик, строивший из себя Зевса, изображая гром пустыми котлами, а молнии факелами. Поражён молнией Зевса, не оценившего такой юмор.
Санторин - вулкан, извержение которого и последовавшее цунами около полутора тысяч лет до нашей эры уничтожило всё, что было построено на островах Эгейского моря и на его побережье.
Сарпедон - сын Зевса. Ликийский царь. Союзник троянцев. Убит Патроклом.
Сатиры - лесные божества с козлиными ногами и рогами. Пьяницы и распутники.
Сатурн - см. Крон
Сизиф - коринфский царь, за непочтение к богам обязанный в царстве мёртвых катить на гору камень, который каждый раз сваливается обратно.
Синон - греческий воин, сдавшийся в плен троянцам и убедивший их затащить в город троянского коня. Он же ночью открыл коня, выпустив прятавшихся там воинов, и подал сигнал греческому войску.
Скамандр - сын Океана и Тефисы. Бог одноимённой реки.
Скейские ворота - ворота Трои, ближайшие к греческому лагерю.
Скирос - остров в Эгейском море, где среди дочерей местного царя Ликомеда скрывался Ахилл.
Скифы - воинственный народ, живший в Северном Причерноморье между Дунаем и Доном.
Солимы - воинственное племя, жившее в Малой Азии.
Спарта - город на юге Пелопоннеса. В описываемое время ничего особенного собой не представлял. После Троянской войны был захвачен дорийцами - потомками Геракла, поработившими коренное население и позже создавшими легендарное государство воинов.
Стены Трои - неприступные стены, построенные Посейдоном. За эту работу бог не получил обещанную плату и наслал на город морское чудовище, убитое позже Гераклом, который тоже обещанную плату не получил и захватил город, убив царя Лаомедонта и всех его сыновей, кроме Приама.
Стикс - река в царстве мёртвых. У богов самой священной и нерушимой клятвой была клятва водами Стикса.
Суд Париса - решение Париса объявить Афродиту самой красивой богиней.
Сфенел - аргосский воин, царь части Аргоса. Друг Диомеда.
Тартар - бездна, куда были заточены свергнутые Зевсом титаны.
Тевкр - брат Большого Аякса. Один из лучших стрелков в греческом войске.
Тезей (Тесей) - сын Эгея. Афинский царь. Герой, самым известным подвигом которого была победа над Минотавром. Был заточён в царстве мёртвых за попытку похитить Персефону. За это время лишился царства. После освобождения Гераклом обратился за помощью к Ликомеду и был им убит.
Телемах (Телемак) - сын Одиссея и Пенелопы.
Телеф (Телефос) - сын Геракла. Царь Мизии.
Тенес (Теней, Тенн) - сын Кикна или Аполлона. По ложному обвинению заключён Кикном в ящик и выброшен в море. Убит Ахиллом.
Терсандр (Ферсандр) - царь Семивратных Фив. Убит Телефом.
Терсит (Ферсит) - уродливый и скандальный греческий воин.
Тефиса (Тефия, Тефида) - дочь Урана и Геи, титанида. Жена Океана. Кормилица Геры.
Тидей - отец Диомеда. Так нравился Афине, что она уже добилась его обожествления, но, увидев, что смертельно раненый Тидей расколол череп своего врага и выпил его мозг, она возмутилась и разорвала уже подписанное постановление.
Тиндарей (Тиндар) - муж Леды, отец Клитемнестры, приёмный отец Елены и Диоскуров. Царь Спарты. В молодости лишился царства, но после женитьбы на Леде при помощи Геракла вернул его.
Титаны - дети Урана и Геи. Правили миром, пока их не свергли боги во главе с Зевсом.
Тлеполем - сын Геракла. Царь Родоса. Воевал на стороне греков. Убит Сарпедоном.
Троя - государство в Малой Азии на полуострове Троада со столицей в городе, который назывался Илионом или тоже Троей.
Троянская война - война народов Эллады и Малой Азии, которая произошла примерно в XIII веке до нашей эры и закончилась разрушением Трои. Мы об этой войне знаем только из художественных произведений, начало которым положил Гомер. Достоверно об этой войне, даже о том, была ли она на самом деле, ничего не известно.
Уран (у римлян Целум) - первый бог, правивший миром. Заточил своих детей в недрах земли, чтобы не быть ими свергнутым. Оскоплён и свергнут своим сыном Кроном.
Фаланга - строй пехоты. Воины строились в несколько шеренг. Каждый воин был вооружён копьём и держал левой рукой щит, которым прикрывал себя и соседа слева. Непосредственно в бою участвовали только воины, стоявшие в первых шеренгах. Воины, находившиеся позади, удерживали их от бегства и заменяли убитых в первых рядах товарищей.
Фараоны - египетские цари.
Феб - см. Аполлон
Феба - дочь Левкиппа, похищенная со своей свадьбы Диоскурами.
Фемида (Темис, у римлян Юстиция) - дочь Урана и Геи, титанида. Богиня правосудия.
Феникс (Фойникс) - сын царя Ормения Аминтора. Из-за проклятия отца стал бесплодным. Получил убежище у Пелея и стал его другом. Благодаря Пелею стал царём долопов. Участвовал в воспитании Ахилла. С долопами участвовал в Троянской войне. Умер на обратном пути.
Ферекл - знаменитый троянский кораблестроитель. Убит Мерионом.
Фетида - дочь Нерея, морская нимфа. По предсказанию Прометея её сын должен был превзойти отца. Зевс выдал её замуж за Пелея, чтобы её сын не превзошёл богов. Сделала сына Ахилла неуязвимым и рассталась с мужем. Помогала Ахиллу во время войны.
Фивы - название нескольких древних городов: Стовратные Фивы - столица Египта в описываемое время; Семивратные Фивы - один из самых значительных городов Эллады, за власть в котором сражались многие герои; город в Малой Азии, захваченный Ахиллом во время Троянской войны.
Филемон - оказал гостеприимство Зевсу и Гермесу, за что пожелал только того, чтобы умереть в один день со своей женой Бавкидой.
Филоктет - лучник, друг и спутник Геракла. Разжёг погребальный костёр Геракла. Унаследовал его лук и стрелы. По совету Одиссея брошен на необитаемом острове. Одиссей же привёз его под Трою в конце войны. После войны поселился в Италии.
Финикийцы - народ, живший на Ближнем Востоке. Лучшие ремесленники, торговцы и мореплаватели своего времени. От их алфавита произошли все современные алфавиты.
Форминга - самый древний и простой вид лиры.
Фракийцы - древний народ, живший на востоке Балкан.
Фтия - древний город в центре Эллады.
Харон - сын Мрака и Ночи. Перевозит покойников через Стикс в царство мёртвых.
Химера - дочь Ехидны. Огнедышащее чудовище с головой льва, телом козы и змеёй вместо хвоста. Убита Беллерофонтом.
Хирон (Хейрон) - сын Крона. Мудрый бессмертный кентавр. Друг и воспитатель многих героев. Случайно был ранен стрелой Геракла и, чтобы избавиться от страданий, отказался от бессмертия и умер.
Хитон - одежда древних греков. Вроде рубахи.
Хрис - жрец Аполлона, дочь которого была захвачена Ахиллом при взятии Фив и отдана им Агамемнону. Поскольку Агамемнон отказался вернуть её отцу за выкуп и оскорбил его, Хрис навлёк на греческое войско гнев Аполлона.
Царство мёртвых (Аид) - подземное царство Аида. Загробный мир, откуда нет возврата.
Цербер (Кербер) - сын Ехидны. Чудовищный трёхголовый пёс, охранявший царство мёртвых. Последний, двенадцатый подвиг Геракла на службе у Эврисфея - привести Цербера.
Циклопы (Киклопы) - дети Урана и Геи. Одноглазые великаны. Кузнецы. Были заключены в Тартар. Освобождены Зевсом, поддержали его в борьбе с титанами, выковали для Зевса молнии (перун), обучили кузнечному делу Гефеста.
Эак (Аяк, Ойак)- сын Зевса. Царь острова Эгина.
Эврипил (Еврипил) - царь Ормениона.
Эврисфей (Еврисфей) - двоюродный брат Геракла. Микенский царь. На службе ему Геракл совершил свои знаменитые двенадцать подвигов.
Эгида - волшебная накидка из козьей шкуры, какую носили Зевс и Афина.
Эллада - Древняя Греция.
Эней - сын Анхиза и Афродиты. Один из лучших троянских воинов. После войны некоторое время правил в Трое, после отправился искать новое место для города. После долгих странствий обосновался в Италии.
Энона (Ойнона) - нимфа. Подруга Париса, когда он ещё был пастухом.
Эос (у римлян Аврора) - богиня утренней зари.
Эрида (Эрис, у римлян Дискордия) - дочь Мрака и Ночи. Богиня раздора.
Эрот (Эрос, у римлян Амур, Купидон) - происхождение неясно. Согласно Гесиоду, это один из первых богов - он возник сам собой, и родителей у него не было. Спутник Афродиты - вечный ребёнок, поражающий богов и людей стрелами, несущими любовь. Поскольку их часто видели вместе, многие считают Эрота сыном Афродиты.
Эфиопы - народ, живший на краю земли, на берегу Океана.
Юл (Асканий) - сын Энея и Креусы. В Италии основал город Альба-Лонга. Его отдалённые потомки Ромул и Рем основали Рим. От него происходил римский род Юлиев, самым известным представителем которого был император Гай Юлий Цезарь. От его имени, таким образом, происходят имена Юлий, Юлия, Джулия, Джулио, Хулио и т. п.
Список первоисточников по главам
Часть первая. Олимпийское спокойствие
Зевс и Фетида
Гигин. Мифы 54
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 13, 5
Овидий. Метаморфозы XI 217-228
Леда и лебедь
Гигин. Мифы 77
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 10, 7
Первый Ватиканский мифограф III 1, 64
Охота Пелея
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 13, 5
Овидий. Метаморфозы XI 235-265
Яблоко раздора
Гигин. Мифы 92
Лукиан. Морские разговоры 5
Первый Ватиканский мифограф III 5, 1-3
Сын Фетиды
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 13, 6
Тезей и Пирифой
Гигин. Мифы 79
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 1, 23-24
Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Тесей.
Подвиги Геракла
Гигин. Мифы 79
Аполлодор. Мифологическая библиотека II 5, 11-12
Аполлон и Кассандра
Гигин. Мифы 93
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 12, 5
Первый Ватиканский мифограф II 78
Эсхил. Агамемнон 1202-1212
Суд Париса
Гигин. Мифы 92
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 2
Первый Ватиканский мифограф III 5, 3-5
Лукиан. Разговоры богов 20
Стрелы Эрота
Гомер. Одиссея VIII 266-359
Гигин. Мифы 148
Первый Ватиканский мифограф II 26, 3
Лукиан. Разговоры богов 17
День рождения Париса
Гигин. Мифы 91
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 12, 5
Сизифов труд
Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 3
Первый Ватиканский мифограф II 63, 1
Собрание богов
Гигин. Мифы 49
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 10, 3-4
Вергилий. Энеида VII, 770-774
Женихи Елены
Гигин. Мифы 78
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 10, 8
Филемон и Бавкида
Гомер. Илиада I 396-406
Лукиан. Разговоры богов 21
Лукиан. Зевс трагический 40
Овидий. Метаморфозы VIII 620-725
Гигин. Мифы 61
Часть вторая. Похищение Елены
Корабль Энея
Гигин. Мифы 49
Кифара и свирель
Гигин. Мифы 165
Похищение Елены
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 2
Лукиан. Разговоры богов 15, 2
Диоскуры
Гигин. Мифы 80
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 11, 2
Овидий. Фасты V, 693-720
Феокрит. Идиллии XXII
Гомер. Одиссея ХI 300-305
Египетские боги
Геродот. История II 112-116
Безумный Одиссей
Гигин. Мифы 95
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 7
Первый Ватиканский мифограф I 35, 1-2
Гомер. Одиссея ХVIII 257-270
Дочери Ликомеда
Гигин. Мифы 96
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 13, 8; Эпитома 3,9
Телеф
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 17-18
Путь в Трою
Гигин. Мифы 101
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 19-20
Гнев Артемиды
Гигин. Мифы 98
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 21
Ифигения
Гигин. Мифы 98
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 22
Еврипид. Ифигения в Авлиде
Филоктет
Гигин. Мифы 102
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 26-27
Гомер. Одиссея VIII 219-220
Гомер. Илиада II 300-330, 718-724
Овидий. Метаморфозы XII 11-23
Возвращение Париса
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 28-29
Овидий. Метаморфозы XIII 196-204
Гомер. Илиада XI 123-125
Протесилай и Лаодамия
Гигин. Мифы 103
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 29-30
Овидий. Героиды XIII
Неуязвимые герои
Овидий. Метаморфозы XII 64-535
Приключения разведчиков
Гигин. Мифы 105
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 32
Первый Ватиканский мифограф I 35, 3
Осада Трои
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 33-35
Часть третья. Битва за Трою
Гнев
Гомер. Илиада I
Поединок
Гомер. Илиада II - III
Измена!
Гомер. Илиада IV
Подвиги Диомеда
Гомер. Илиада V
Софокл. Аякс
Гектор и Андромаха
Гомер. Илиада VI
Гектор и Аякс
Гомер. Илиада VII
Гигин. Мифы 189
Прерванная битва
Гомер. Илиада VIII
Делегация
Гомер. Илиада IX
Лазутчики
Гомер. Илиада X
Подвиги Агамемнона
Гомер. Илиада XI
Прорыв
Гомер. Илиада XII - XIII
Пояс Афродиты
Гомер. Илиада XIV
Последний рубеж
Гомер. Илиада XV
Патрокл
Гомер. Илиада XVI - XVII
Лукиан. Разговоры богов 6
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 1, 20
Новые доспехи
Гомер. Илиада XVIII
Гигин. Мифы 105
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 3, 8
Первый Ватиканский мифограф I 35, 4-6
Примирение
Гомер. Илиада XIX
Битва богов
Гомер. Илиада XX - XXII
Тело Гектора
Гомер. Илиада XXIII - XXIV
Часть четвёртая. Три богини
Слово Зевса
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 5, 1
Первый Ватиканский мифограф I 36, 2
Свидание с Поликсеной
Первый Ватиканский мифограф I 36, 2-3
Спор об оружии
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 5, 5-7
Овидий. Метаморфозы XIII 1-393
Софокл. Аякс
Яд лернейской гидры
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 5, 8
Софокл. Филоктет
Визит Гермеса
Вергилий. Энеида VI 285-330
План Афины
Аполлодор. Мифологическая библиотека III 12, 3
Похищение Палладия
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 5, 13
Гомер. Одиссея IV 219-264
Троянская лошадь
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 5, 14-20
Вергилий. Энеида II 21-259
Гомер. Одиссея IV 272-289
Спасение Энея
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 5, 21 - 6, 1
Вергилий. Энеида II 268-740
Гомер. Одиссея III 136-152
Гигин. Мифы 94
Конец героического века
Аполлодор. Мифологическая библиотека Эпитома 6
Вергилий. Энеида
Примечания
1
Обращение по отчеству у древних греков, как и у нас, считалось более вежливым, чем обращение по имени. Отчества у них, правда, были не такие, как у нас, и переводить их не принято, но, раз уж книга написана на русском языке, то пусть и отчества будут русские: Кроновичи, Атреевичи, Нереевны, а не Крониды, Атриды и Нереиды, как их обычно пишут.
2
Возможно, непривычно читать про древних греков, использующих в речи русские поговорки, пословицы, простонародные выражения и бранные слова. Конечно, они так не говорили - они вообще не говорили по-русски. Слова они употребляли другие, но их смысл был именно такой.
3
Дальнейшая судьба Пирифоя осталась неизвестной. В царстве мёртвых его держали отдельно от Тезея, так что Геракл его не освободил.
4
Это была обычная практика у тогдашних богов: Крон отсёк серпом детородный орган своего отца, Урана, и стал верховным богом, позже Зевс, прежде чем свергнуть своего отца в Тартар, тоже отсёк ему серпом детородный орган. Возможно, отсюда и пошло выражение "серпом по яйцам".
5
Вино в те времена содержало много сахара, было довольно крепким, и в нём было много разных добавок. Чтобы пить, его разбавляли. Только алкоголики и некоторые варвары этого не делали. Так о скифах, рассказывая о дикости и необузданности их нравов, Геродот писал, что они не разбавляли вино. Греки, перенимавшие у скифов этот обычай, по словам Геродота, сходили с ума.
6
Не очень надёжная это была клятва. Известны случаи, когда Гермес разрешал приносить ложные клятвы своим именем. Этот бог не очень-то пёкся о своей репутации, точнее сказать, его вполне устраивала репутация мошенника и покровителя мошенников.
7
Утверждают, что в отличие от других греческих богов Артемида принимала человеческие жертвы. При этом обычно ссылаются на жертву Ифигении, которую Артемида как раз не приняла. Так что после этого случая репутация богини была испорчена.
8
Остатки города археологи нашли, но рядом нет никаких следов греческого лагеря и его стен. Очевидно, их не было и во времена Гомера, потому он и написал, что лагерь и его стены были до основания уничтожены после войны Посейдоном.
9
Странно, что молния пахнет серой, а не озоном. Может, это и не молния была? Но Гомеру виднее - он написал, что запахло серой.
10
То, что Одиссей и Диомед прискакали в лагерь верхом на конях, должно было представляться их товарищам верхом ловкости. Греки запрягали коней в колесницы, но верхом не ездили.
![Обложка [Галина Коржавина]](/img/s/swerdlow_l/gods/gods-1.jpg)
![Олимпийское спокойствие [Галина Коржавина]](/img/s/swerdlow_l/gods/gods-2.jpg)
![Похищение Елены [Галина Коржавина]](/img/s/swerdlow_l/gods/gods-3.jpg)
![Битва за Трою [Галина Коржавина]](/img/s/swerdlow_l/gods/gods-4.jpg)
![Три богини [Галина Коржавина]](/img/s/swerdlow_l/gods/gods-5.jpg)