У гностиков Астральные Боги были Сынами. Ильдабаоф... похваляется: 'О, лучший из дважды рождённых людей! Знай, что Я (Ману) есмь Он, Творец всего этого мира, и тот, кто был выявлен самопроизвольно: мужским началом.
Я есмь Отец и Бог и нет другого выше меня'. За что его Мать хладнокровно осаживает: 'Не лги, Ильдабаоф, ибо Отец всего, Первый Человек (Антропос), выше тебя, так же как и Антропос, Сын Антропоса'.
(Е.П. Блаватская 'Тайная Доктрина').
Эту сложную цитату я взяла не для того, чтобы запутать и напугать тем читателя, - нет более точной характеристики моего героя, чем здесь. Постараюсь написать о нём проще. Заранее уточню: речь пойдёт не о Боге вообще, а мифическом планетарном боге.
I
Мир родился белым, беспомощный мир, что до сих пор зажат бёдрами Бесконечности. Старея, он сгустился кремовым оттенком от света умирающих красных звёзд. В нём много тлеющих костров, - он скоро погаснет. Его опознавательные знаки ещё видны с дальних подступов к тонким и грубым вспышкам самого сплющенного яйца, но нет в них прежнего пульса жизни.
Ильдабаоф знал: со смертью Вселенной схлопнуться все системы 'пространство-время', а значит, погибнут 'вечноживущие'. Создатели исчезнут вместе с вечностью. Но что значит вечность? Только параметр Абсолютного Нетекущего Времени, справедливо спроецированного на разномерные планы.
Он ощутил далёкую боль в своём уставшем Духе, когда ещё одна звезда, уплотнившись до физического предела, гулко упала с орбиты в глубину ёмкости, ограничивающую жизнь примитивного портала. Сфера растянулась, как резина тяготением, тем деформировала время. Возможно, поэтому треснуло хрупкое тело континуума, обняв себя серебристыми ветками трещин. В разрывы проникли юркие пустые сущности из других миров. Трёхмерная ёмкость, не терпящая пустоты, затянула раны своей сутью, и чужеродные материи остались на проточине чёрной дыры гниющей раной.
Так родился его 'новый путь', последний, ломающий законы вселенского времени. Ильдабаоф давно умел пользоваться проточинами, соединяющими две зеркальные черных дыры для возврата в прошлое. Но он понимал, что 'новый путь' лишь наркотик, уводящий в мир иллюзий. Тем не продлить жизнь. Увеличение срока жизни не в повторении прошлого, а в совершенствовании разума. 'Вечноживущий' достиг предела разумности, дальше времени нет. Он исчерпал свои возможности и должен умереть вместе с Реальностью, чтобы дать шанс новым мирам.
Его Дух обратил сознание внутрь себя. Надо вернуться последний раз в далёкое прошлое, где живут его творения. Они, его твари, уплотнившись до молекулярной материи, уже не могут вырваться из планетарного притяжения. Но абстрактное прошлое их предков помогло самым тонким из них вместить в свой разум Вселенную. Они, создающие грубую материальность, имеющую мощь мысли, близки к тому, чтобы изменить летопись умирающего мира. Когда дряхлому старцу осталось поставить последнюю точку в истории, разум, структурированный простым белком, грозит изменить прошлое, а потому и будущее дифференциаций Общего Протила.
Ильдабаоф не имел права оставлять их. Он должен быть с ними, карать или миловать, но с ними. Суть его тварей слишком слаба, чтобы не наделать бед или не сойти с ума от проблесков в памяти, называемых ими Открытиями. Ильдабаоф не умрёт, пока не исполнит Карму, и, если он не успеет до конца Света, составляющие его войдут в хранилище миров в том несовершенном виде, до которого он развился, став планетарным создателем. Если он откажется от Кармы, его 'огонь' никогда не станет частью вспышки нового мира: испытать смерть и лишиться индивидуальности - не самое худшее, он может лишиться всего - Творчества!
От мучительной мысли возвращения в плоть, Дух его взревел новой космической катастрофой. Вместо стягивания пространства вокруг себя, как это делает обычная материя, Великий развёл его в стороны, обретая нереальную антигравитацию и выплёскивая в космос всю отрицательную энергию.
Он вернётся, соберётся в форму и личность, умалит и смирит духовность и обретёт Эго или Самость и придёт ко всем заблуждениям Великой Майи.
Ильдабаоф приник к горловине проточины и раскрыл её на ширину дыхания антивещества. Суть его превратилась в постоянный ток антигравитации.
Дальше он устремился к порогу времени Млечного Пути.
Совершенная сущность вытянулась 'суперструной', такой же, что появились в начале зарождения вселенской ткани. Он стал тонким объектом, бесконечно длинным и не шире атома, но таким плотным, что несколько километров его могли перевесить саму Землю, к которой он теперь стремился. Он вернул своего астрального двойника к той же структуре и, направил параллельно себе, но в противоположную сторону. Скорость двойников не отставала от световой, так он деформировал 'пространство-время' между своими телами - волокнами. Затем, рассчитав до неизречённости время, сделал вокруг своих врЕменных тел оборот и оказался на месте отправления до того, как пустился в дорогу.
Потом ещё один виток, только один, чтобы не сжечь мосты, чтобы остаться обратимым процессом! Чтобы мозг, заменивший ЕГО не подчинился течению времени вперёд.
.............................
Он вернулся.
Кто не видел мир снаружи, никогда не поверит, что он белый, лишь чуть нежно-кремовый.
Ильдабаоф стал одним из несведущих, хотя и отличался о них. Он, как макромир, прошёл по прямой самый долгий путь во Вселенной: от своего носа до затылка. Теперь он будет поглощать время, как материальный объект, притягивать пространство по глупым законам гравитации и жить за счёт этой энергии. За счёт неё иметь память, интуицию, разум. Ему будет казаться, что прошлое где-то есть, хотя оно только в нём. Теперь прошлое - память, мысли, его не будет больше нигде. Он собрал космическую пыль в пригоршни, пропустил песок между пальцев. Вот так будет течь время, и он не будет понимать, что это неправда.
Он смирился и отвлечённо созерцал Драму Бытия изнутри.
Черный безликий Космос простирал руки в пространства и времена. Сумасшедшие ветра носили на крылах безжизненные тела космической пыли из конца в конец Вселенной, настолько величественной, что имя самого бога потерялось в её просторах, как любой звук и свет или Слово, сказанное до сотворения её.
Если бы он мог вновь обрести своё имя, сияющее ли в бесконечно долгой волне кванта или в бесконечно малой частице того же кванта, как в последней душе своей! Он написал бы его на всех песчинках, рассыпанных по поверхности тяжёлого покрывала, обозначившего лишь формы 'Разумом Рождённого', чтобы знала имя его каждая ворсинка чёрной материи.
Но поздно! Поздно вспоминать имя твоё!
Не ты ли позволил Человеку давать имена стадам твоим? Вот он увёл их с пастбищ твоих. Ты сам разрешил дать им имя 'Моё', а не 'божье'!
II
Когда Причина Жизни, ограниченная на Земле рамками восхода и заката бросила тень под великую гору Синай, проявился образ человека в простой тунике и сандалиях на босу ногу. Он задумчиво сидел на большом белом камне. Его кожа отливала тёмным атласом, смоляные волосы ниспадали кольцами вкруг блистательного лика. Одна ненависть искажала правильные тонкие черты. Возле него лежало нечто, похожее на сияющее одеяние, лишь недавно плотно облегающее тело, потому не растворившееся ещё до конца в земле с каплями росы под жаркими лучами. Посох в руках и новое облачение призывали видеть в нём путника, ищущего справедливости. Но страшный взгляд выражал не мудрое спокойствие и глубину: чёрные зеркала на поверхности зрачков, не пускавшие внутрь души, выдавали истинное предназначение.
Причина Жизни на Земле не являлась причиной его вечной жизни, а лишь земных страданий. Он ненавидел свой грубый образ и все образы на этом низком Плане. Здесь не могли ничего знать о его падении, и он считал себя вправе иметь земные пороки - обычное свойство материи. Ему ли предстояло воспеть пищевой тракт, оправдывающий низости и преступления?
Глаза его сверкнули, медленно обвели округу лучами отчаяния. Молодое тело мужчины вздрогнуло и затряслось, будто ток прошёл по нему. Он резко вытянул вперёд руки, в них тут же возник тонкий металлический свиток. Человек развернул его и усилием воли начал делать правки среди множества странных знаков, начертанных на неизвестном металле. Потом, появившиеся в глазах молнии вспыхнули холодным пламенем на поверхности свитка и испепелили его. Человек вскочил с места и, сжав кулаки, закричал страшные проклятия в незрячие, сокрытые голубыми бельмами глаза космоса:
'Я уничтожу страны,
превращу их в кучу пыли:
я разрушу города,
и они опустеют навсегда;
я сравняю с землёй горы,
и звери больше не будут водиться там;
я заставлю волноваться моря,
и всё живое, что водится там, - я уничтожу;
я уничтожу всех людей,
их души превращу в пар;
никто не дождётся пощады:'*
По еле приметной дороге шла старуха. Она с трудом передвигала ноги, без конца останавливаясь и переводя дух. Тяжкое бремя жизни сгорбило, унизило её почти до земли. Неизвестный возник на её пути и, даже не склонившись перед старостью, спросил:
- В какой стороне Содом, мария**?
- Ох, далеко, сынок, не меньше недели пути!
- Я спрашиваю, в какую сторону?!!!
Женщина испугано указала на восток***.
- А Гоморра?
- Рядом с Содомом, сынок. Что же ты ищешь в далёкой стороне?