Фельде Светлана Юрьевна : другие произведения.

Зеркало

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:

   Любви посвящается...
  
  Светлана Фельде
  
  
  ЗЕРКАЛО
  
  С утра шел снег. Совершенно нехарактерный для этой местности - крупный, голубовато-белый. Шел безостановочно. А в обед вдруг загремел гром и засверкала молния. Картина действительно жутковатая, не каждый день, как говорится, увидишь такое - гром и молния в январе. Так что--- журналистов понять можно: немедленно раздули из этого сенсацию. Синоптики в растерянности мололи какую-то чушь. Бедняги...
  Очень подходящий денек, подумала она, подходя к зеркалу, такого еще лет пятьсот не дождешься. Пора...Я сделала все, что могла.
  Открыла клетку, выпустила огромного попугая, который тут же уселся перед зеркалом и клюнул в него изогнутым клювом.
  -Что ты делаешь, болван! - рассердилась она, но потом погладила попугая рукой и слегка прижала: чтобы не улетел. Круглые попугаичьи глаза уставились в зеркало. Увидев отражение, птица заворочалась беспокойно - кто это там такой?
  Зеркало помутнело. Она отпустила руку - попугай исчез, просто растворился.
  
  .....
  Возле туалетного столика, за которым сидела Елизавета Андреевна, стояла противная девица с большой головой и тонкими ногами.
  -Добрый день, барышня...
  -Чего надо?
  -Какая вы невежливая! А надо мне от вас самые пустяки! Я, видите ли, уезжаю по делам, так требуется, чтобы вы за квартиркой присмотрели. А главное: мне нужно дать вам одно поручение по поводу зеркала.
  -Какое, интересно знать? - скривилась вытянутым лицом, поскребла пальцем крючковатый нос.
  -Завтра в городской газете выйдет объявление. Ваша задача - впускать всех, кто придет по объявлению.
  -А чего они тут делать будут?
  -Ничего. Посмотрят в зеркало и уйдут!
  Девица ухмыльнулась: -Сколько денег брать?
  -Деньги брать вы будете на своих каруселях, барышня, когда вернетесь в ваш родной Камышанск, или как он у вас там...А здесь денег ни с кого не брать. И второй раз никого не впускать. Впрочем...Они и не придут второй раз. Кроме одной. Вот ее и впустите. А главное - всех предупреждать, что аттракцион длится ровно пять минут. После этого вы зеркало отворачиваете к стене. Кстати...Ту, которая придет во второй раз, во времени не ограничивайте.
  -А придет?
  -Непременно...
  Хамски постукивая по столику раскрашенными синими ногтями, тонконогая красотка поинтересовалась: -Что я с этого буду иметь?
  Елизавета Андреевна выпрямилась в кресле, темные глаза на смуглом лице сердито заблестели: -Вы будете иметь то, о чем мечтаете уже три месяца: вернетесь домой и никто и никогда не узнает, как вы выглядите на самом деле!
  -Вот спасибочки! А если не соглашусь?
  -Останетесь в своем истинном обличье, устраивает?
   "Барышня" взвизгнула: -Подумаешь! Обозвала вас ведьмой! Как будто неправда! Хочу домой!
  -Пожалуйста, барышня...Кто у вас правду спрашивал? И много ли вы в ведьмах понимаете?!
  Она помолчала, хотела еще что-то добавить, но передумала: - А теперь оставьте меня в покое и не мешайте!
  Елизавета Андреевна отворила дверцы шкафа, переоделась и вновь вернулась к зеркалу. Девица с любопытством разглядывала ведьму: черные волосы до пояса, темные глаза, тонкая и гибкая талия ("везет же всякой нечисти!"). И нарядец ничего: жесткий кружевной воротник, заостренный по краю, платье из багровой парчи с атласными рукавами, черный, тускло светящийся медальон на жемчужных бусах, другой - на ленте у пояса и сеточка с жемчугом на богатых волосах.
  Елизавета Андреевна еще раз отворила дверцы шкафа и достала багрово-красное манто с капюшоном, повернула зеркало к себе. Большеголовое существо
  тут же возникло за ее плечом, заглянуло в зеркало. -Знакомые все лица, - злобно бросила она попугаю.
  Ведьма посоветовала глухим и ставшим вдруг очень низким голосом: -Милочка, я вам рекомендую отвернуться.
  -Я не слабонервная...
  -Ну как знаете...
  Зеркало мутнело все больше. Покатые плечи Елизаветы Андреевны вроде бы вдруг стали чересчур костистыми, а в комнате изрядно похолодало. За окном грянул очередной раскат грома, вместе с ним грохнула о стену старая рама. Девица обернулась, сердито сплюнула. Кинулась закрывать окно, но то и дело поглядывала через плечо, боясь прозевать интересненькое.
  У нее было плохое зрение. И это к лучшему: расплывшиеся от близорукости контуры отраженного в зеркале лица Елизаветы Андреевны подарили карусельной билетерше из Камышанска роскошь не верить самой себе всегда, до глубокой старости и вообще - всю оставшуюся жизнь. И просыпаться по ночам в своей прокисшей и сырой квартирке не больше двух раз в неделю.
  .......
  Аня швырнула газету: полстраны сумасшедших! Надо ж такие объявления в газету давать!
  Она еще раз перечитала текст: "Всех, кто желает увидеть свое истинное лицо, а также, возможно, узнать кое-что о своем будущем, приглашаем в любое время дня. Адрес: улица Тихие Омуты 13. Квартира номер 66. Телефона нет, предварительная запись не нужна. Услуга бесплатная. После одиннадцати вечера просьба не беспокоить".
  Тут Аня еще раз рассердилась: что за авантюристы? Чего хотят? Ну когда и что сегодня бывает бесплатным? И кто вообще клюнет на такой бред?!
  
  .......
  Артур с улыбкой поглядывал на жену, изо всех сил надеясь, что улыбка отвлечет внимание жены от главного: его глаз. Надо быть круглой дурой, чтобы вот уже сколько времени не замечать очевидного. Он не просто не любит ее, он ее уже просто не выносит. Не выносит, терпеть не может, не выносит, терпеть не может...
  Но Оксана не замечала. И Артур, чувствуя, как от отвращения, раздражения и желания изо всех сил врезать кулаком по столу, темнеет в глазах и щиплет в горле, продолжал улыбаться и смотреть, как жующая бутерброд лучшая его половина клацает зубами и чавкает, улыбаться и смотреть, как судорожно быстро ходят ее желваки под стареющей и уже слегка желтоватой кожей.
  Господи, как же я ненавижу ее!
  Он застонал. Оксана перестала причавкивать и прихлебывать чай, спросила: -Что?
  -Зуб болит, - сердито бросил Артур и вышел из-за стола, стараясь исключить из поля зрения обрыдшую фигуру в балахонистом и непомерно пестром наряде: Оксана обшивала себя сама, презирая все магазинное - не взирая на фирму.
  -Сходил бы к доктору...
  -Вот после репетиции и зайду.
  -Когда вернешься?
  -Сегодня, - отшутился Артур, давно приходящий через день да каждый день под утро и как-то устойчиво привыкший к тому, что жена никогда и никаких вопросов не задавала. Он еще продолжал исподволь надеяться на бурю, истерику, собирание чемоданов, но понимал, что Жанна права на все сто. Она сказала ему об этом после их третьей встречи, когда Артур четко понял: попался. А она поняла, что он это понял...
  Ему, каких только красавиц не попробовавшему, наевшемуся женских вздохов, стонов, немыслимых поз и слияний, пресыщавшемуся буквально со второго раза, нравилось в Жанне абсолютно все. И она была первой, которой он позволил заговорить о своей жене: -У тебя умная жена, она всегда будет молчать, даже если застанет нас в вашей постели. Я тебя люблю, но ты трус, Артур. Ты лучше убьешь ее, чем решишься сказать, что уходишь к другой...
  -Откуда ты знаешь? - самолюбиво разозлился он.
  -Вижу...
  -Лапушка, насчет убийства ты преувеличиваешь, ты ж знаешь: я нежный и ранимый, мягкий и пушистый, мухи не обижу...
  И это была истинная правда: талантливый, сумрачный, веселый, ироничный, нежный, жестокий, неординарный и экстравагантный, всякий .разный режиссер Артур Базилевский в жизни являл собой пример исключительной мягкосердечности и слабохарактерности.
  ...Все видела и Оксана, разумеется. Именно поэтому из всех актрис театра Жанна (ведущая, кстати, хотя и совсем молоденькая - каких-то легких и звонких двадцать четыре! ) единственная молчала, когда художник по костюмам Оксана Базилевская, законная супруга главного режиссера театра Артура Базилевского, женившегося на ней на заре туманной юности по причине все той же бесхарактерности и в те времена еще не постигшего второго своего таланта - сводить с ума женщин, сооружала для нее такой натуральный понос, что если бы не исключительные прелести Жанны, над ней бы давно смеялся весь город...
  Как ни странно, смеялись не над Оксаной, стареющей и многократно обманутой женой, и уж тем более не над Жанной, пленявшей легко и запросто всех, кто хоть раз встречался с ее зелеными глазами, и такой великолепной, что хотелось стонать. Смеялись-за глаза -над Артуром, известным бабником, не пропустившим ни одну, позволившую не пропустить себя, который в свои сорок пять и при всех прочих заслугах впервые за сознательную жизнь уже больше года хранил верность рыжеволосой Жанне. Ревновал ее безумно и вообще явно и окончательно потерял голову.
  ...Жанна откинулась на подушку, обняла белоснежной рукой Артура, помолчав, спросила: -Торопишься сегодня?
  Артур взглянул на часы: -У нас еще прорва времени, сейчас всего семь вечера.
  -Что будем делать?
  -Сейчас подумаю.
  Артур крепче обнял любимые плечи, с удовольствием прижался лицом к пахнущим свежестью волосам (Оксана мыла голову два раза в неделю, считая, что от частого мытья волос женщины лысеют), вздрогнул от нежности. Жанна, по-своему расценив, податливо изогнулась молочно-белым телом, вся раскрылась навстречу. Склонившись над пропастью зеленых глаз, он в очередной раз пропал в колдовстве. Погружаясь в любимое тело, закрыл глаза, кругом все плыло и кружилась голова, еще одно уверенное движение - и он почувствовал тесноту и влажность и коротко вскрикнул. Его руки машинально, рывками цеплялись за ее тело вне всякой последовательности, а он сам отдался возрастающей скорости, холодок пробежал по позвоночнику вверх, а затем, неожиданно и со страшной силой ударил в голову, и все рухнуло, и он тут же пришел в себя и мокро целовал ее лицо тут и там....
  ...Потом они пьют чай, тихо касаясь друг друга руками, он гладит ее коленку, плечо, она касается губами его виска, Артур тянется рукой к тугим снежным холмикам, открывшимся в вырезе халатика, Жанна смеется, садится на стол, вытягивая из-под очаровательных округлостей газету. Вдруг спохватывается: -Слушай, я ведь вчера еще хотела тебе про это рассказать. Смотри, какое дикое объявление! Давай поедем?
  Артур, читая, гладит стройные ноги, все выше и выше, глаза Жанны готовно туманятся, он, замечая, знакомо хрипло и низко говорит: -Еще часик, и поедем...
  
  Артур насмешливо посмотрел на Жанну.
  -По-моему, это какая-то фигня. Может, вернемся?
  -Нет, Артур, пожалуйста, это даже интересно. Ну, что это может быть? - и Жанна нажала на кнопку звонка.
  Дверь открылась тут же.
  Артур присвистнул: -Вот это да! Василиса Прекрасная!
  Василиса злобно и гнусаво спросила: -По объявлению? Туда идите. По одному.
  Я буду с вами в комнате - такое условие. Ваше время - пять минут. Все понятно? Кто первый?
  Артур уступил, видя нетерпение Жанны. И она скрылась за тяжелой синей портьерой, служившей, как видно, дверью, в этой крохотной двухкомнатной квартире.
  Артур прислушался - за портьерой тишина.
  Жанна изумленно смотрела на зеркало.
  В какое-то мгновение оно показалось ей прозрачным. Но потом Жанна поняла, что это просто тыльная зеркальная сторона и на ней изображена луна, сияющая над морем. По краям зеркала - барельеф с иероглифами, покрытый патиной.
  Девица, поворачивая зеркало лицевой стороной, с любопытством разглядывала копну рыжих волос, точеный овал белого лица и зеленый с перламутровым отливом цвет совершенно особых глаз, именно которые и погубили Артура Базилевского.
  Жанна, ощущая легкое покалывание в спине, взглянула в зеркало и поняла, что ее там нет. Но спросить ничего не успела: зеркало помутнело и где-то вдалеке стал проступать силуэт. Жанна поежилась, вспомнив девчачьи страшилки о рождественских гаданиях перед зеркалом. Силуэт тем временем превратился в скорбную фигуру в кресле. Жанна почему-то поняла, по гибкости фигуры, видно, что это довольно молодая еще женщина, но... лица у нее нет. Только плохо зарубцевавшиеся шрамы. И вместо глаз - черная зажившая пустота. Жанна так испугалась, что вскочила, не дожидаясь конца сеанса, чуть не сбила с ног встретившую их "красавицу". Та с сожалением глядела ей вслед.
  Артур бросился за Жанной: -Что случилось? Что такое?
  
  -Довольно занятный аттракцион, я только не поняла, как они это делают.
  -Поехали домой, ты бледная как смерть!
  -Нет! Я хочу, чтобы ты сходил туда. Иди. Потом расскажешь...
  Артур сел перед зеркалом, уверенно расправил плечи: ну, что ты мне такого покажешь? Кстати, а где же я?
  Но больше он ни о чем поговорить с собой не успел. Картинка явилась красочной и сразу захватила его режиссерское внимание. К тому же была она просто жуткой, а отвратительное и страшное, как известно, иной раз манит так, что не оторваться.
  И Артур, не узнавая лиц, смотрел и смотрел...
  Безумное, звериное лицо мужчины склонилось над телом женщины, цветной и пестрый хитон ее, весь в рваных кровавых дырах, задрался кверху и обнажил ноги, когда-то бывшие очень красивыми. Мужчина обернул к Артуру лицо, поднял руку с огромным кухонным ножом - таким хорошо мясо разделывать...
  Девица резко повернула зеркало к стене: -Ну все, налюбовались? Проваливайте, граждане хорошие...Невеселые вы какие-то...Насмотришься тут с вами.
  -Что ты видел, Артур? - тихо спросила Жанна.
  Он помолчал, потом сказал:
  -Ты знаешь, я только одно не понимаю: в чем фокус? Как они это делают?
  ...Жанна заплакала неожиданно даже для себя : господи, что я творю, как я живу? На кой черт мне этот режиссер с его женой? Я и без него талантливая...Я ведь точно это знаю...Осточертела эта грязь и притворство...Тошнит от всего: от его коровы-жены, от себя самой, от его ненавистной любви...Никогда еще чужие мужья до добра не доводили...
  -Жанночка, ты очень впечатлительная, я и не знал, - Артур протянул руку, чтобы приобнять. Она втянула голову в плечи и отвернулась к стеклу.
   И тогда Артуру почему-то стало страшно, засосало под ложечкой от предчувствия бесповоротности - как в детстве, когда пьяный отец в последний раз ударил ногой в голову уже давно лежавшую на полу мать...
  ....
  Оля Гаврилова росла счастливой девочкой. Отец боготворил ее и всячески баловал. Привыкнув к этому как к раз и навсегда именно ей предназначенной данности, Оленька восприняла как должное, что муж ее Аркадий Белкин, подающий надежды молодой выпускник ракетостроительного института, сменил на посту папу.. Дочка Лизочка, в немыслимых муках выношенная и рожденная после пяти лет абсолютно счастливого брака, маму просто обожала. Жизнь складывалась счастливая. Аркадий Аркадьевич в жене души не чаял, никогда ей не изменял, разве что один раз, совсем случайно. А вышло - хуже не придумаешь: секретарша Оля влюбилась по-настоящему, аборт делать отказалась...И прав был он: зря. Рожала Оля больше суток, ребенка вытягивали из ее пересохшего нутра щипцами и повредили девочке позвоночник. Аркадий Аркадьевич, как порядочный, снабдил приличной суммой и отправил калечную дочку и Олю с остановившимся лицом не поездом, а самолетом - так надежнее и быстрее - к престарелым родителям в Саратов. И Бог с ними, больше не вспоминал...Прости, Господи!
  
  ...Дочка до восемнадцати лет просидит в кресле, а потом, когда мама отправится в магазин, разгонится и скатится вниз по ступеням с тринадцатого этажа... Оля, вернувшись с кладбища, аккуратно сядет на дочкину табуреточку возле газовой плиты...
  
  Впрочем, про все это Аркадий Аркадьевич на этом свете ничегошеньки не узнает. У него своя жизнь была!
  Дослужится до большой загородной дачи, государственных премий и заграничных командировок... Девочка Лизочка, склонная к языкам, говорила по-французски так же легко, как по-русски, поэтому и жизнь в Париже, куда она вышла замуж за молодого университетского преподавателя, особых проблем не составляла. Вскоре Лизочка работала на одной кафедре с мужем. Чего желать, о чем мечтать...
  ...Ольга Александровна, оставаясь дома одна, достает фотографии мужа и дочери, гладит тонкими дрожащими пальцами драгоценные лица, увидеть которые придется еще не скоро, шепчет: -Все было слишком хорошо...Боги позавидовали нам...
  ....Осенью, тринадцать лет назад, Аркадий Аркадьевич задержался после конференции в Париже на пару дней. Раскатисто хохотал, с любовью поглядывая на дочь и зятя: -Вот сюрприз будет нашей мамочке, когда мы все втроем явимся.
  Трехлетнего Колю (Никола - так звался он на французский манер, белоголовый и голубоглазый, взявший от Лизочки и от Жака все самое красивое) через неделю, как договорились, привезет няня. Уже и билет на самолет взяли.
  Жак сам вел машину. Лизочка дремала рядом, положив ласковую ладонь на колено мужу. На заднем сиденье улыбался Аркадий Аркадьевич: езда по европейским дорогам - сплошное удовольствие. Даже дождь не помеха.
  ...Задремавший на пять минут водитель огромного рефрижератора, столкнувшийся с серебристым "вольво", отделался малой царапиной на лбу.
  Аркадий Аркадьевич и Жак погибли сразу, Лизочка пережила их всего на три часа...
  ....Ольга Александровна с улыбкой смотрела на сосредоточенную спину внука, когда он обернулся и, заговорщецки подмигнув, сказал: -Слышь, бабуль, я тут такое интересное объявление прочитал, хочу сходить. Слушай...
  Ольга Александровна не любила всех этих мистических штучек, как говаривал Аркадий Аркадьевич, кроме того, кто знает, а вдруг маньяки какие-то. Их нынче развелось на каждом шагу. Неизвестно откуда берутся. Вот недавно в газетах писали: хороший такой мальчик был, и семья нормальная, никаких тебе проблем то есть, а он взял и перестрелял десятерых учителей за то, что они плохие отметки, как ему казалось, ставили...
  Ольга Александровна решительно набросила на плечи пальто: -Как хочешь, хоть убей, но я пойду с тобой.
  Коля ласково обнял Ольгу Александровну, засмеялся: -Ну, завела старую пластинку! Сколько раз я тебе говорил, что воспитание здесь ни при чем! Есть изначальная заданность! Как скроила матушка, так тому и быть...да и матушка-то, собственно, ни при чем...Хромосомы, бабуля...Понимаешь? Определенный наборчик...Ладно, пошли вместе, подождешь меня на улице. Все вы, женщины, одинаковые...
  -Кстати, Колюшка, - Ольга Александровна интеллигентно повздыхала,- как у тебя дела с Катенькой? Вы так хорошо дружили, а теперь что-то рассорились, кажется. Она и не звонит, и перестала приходить...
  Коля напрягся, мгновенно вспомнив острое и жгучее наслаждение, испытанное неделю назад и впервые в жизни у Кати дома, пока родители были на работе, и Катины злые слова на следующий день: -Не лезь ко мне больше, урод, научись сначала. И руки у тебя потные, и пахнешь ты противно...
  -Никак, - ответил он, - ненавижу я всех девчонок, - и провалился в злобную черную мглу, которую не увидела в его глазах Ольга Александровна.
  
  ...Девица с любопытством посмотрела на высокого и красивого мальчика. Лет шестнадцать...Интересно, а несовершеннолетних можно пускать? Да ладно, указаний никаких не было, то же зеркало, а не порнографический фильм, пусть смотрит. И она приглашающим жестом указала Коле на стул.
  Муть зеркальная рассеялась довольно скоро, и Коля увидел хорошенькую девушку, склонившуюся в читальном зале над газетной подшивкой. Лицо ее вздрагивало и болезненно кривилось. Коле удалось прочитать заголовок: "Убийца и насильник пойман. Женщины! Будьте спокойны..."
  Гладь зеркала помутилась до угольной черноты и через нее проступило незнакомое тяжелое лицо с горячими провалившимися глазницами.
  -Все, мальчик, цирк закончился.
  -А где ж обещанное истинное лицо? - привязался разозлившийся Коля.
  -А я почем знаю? Вот хозяйка приедет, к ней за разъяснениями и обращайтесь..
  Коля хмыкнул и язвительно спросил: - А где у вас киномеханик сидит? Вы всем одно и то же показываете?
  -Нет, деточка, разное, а теперь проваливай, тебя вон бабуля уже заждалась.
  Коля пнул двери ногой.
  -Ну что там, Колюша?
  -Да ерунда полная: газеты какие-то, мужик какой-то незнакомый...Морда как у преступника...Но как-то здорово они это устроили. Такое ощущение, что правда в зеркале все это видишь. Только я не пойму, на кой черт им надо, чтобы народ к ним бесплатно таскался?
  -Вот и я об этом все время думаю, Колюша, - похолодевшим голосом ответила Ольга Александровна.
  
  
  ....
  Аня положила телефонную трубку, тускло молчала и старалась убедить себя: ненавижу, ненавижу, сколько раз уже всякие унижения были, да пошел он к черту! Я себе завтра же найду другого, и помоложе. Подумаешь, старый облезлый кот! Да радовался бы, что я на него внимание обратила! Господи, ведь это же он должен за мной бегать, а не я за ним! Кто старше на двадцать лет? Ведь он же меня, а не я его! Я молодая, красивая, талантливая...А он... Что я, на помойке валяюсь? Уже третья книжка скоро выйдет...Ему же это раньше нравилось, вечно говорил: ты, моя головушка,.. талантливая и умная. Аня вспомнила, как он шептал ей на ухо, темнея лицом от вожделения, все крепче вдавливая в диванное тело: какое удовольствие - красивая и умная женщина... какое удовольствие...
  Стало жарко и мокро...И противно...Опять одна...
  А теперь что? В баню ему, видите ли, надо. А вчера на дачу, а позавчера родственники приехали...О черт, с ума можно сойти!
  Впрочем, риторические и регулярные эти внутренние монологи успеха не имели никакого. И Аня по-прежнему, уже три года подряд, жила только этими руками, только этим чуть хрипловатым голосом, насмешливым взглядом зеленовато-серых глаз из-под очков. Только этим чужим мужем. Только этим взрослым, пятидесятилетним, состоявшимся, ничего не желающим менять в своей жизни, человеком. И это она ему звонила чуть не каждый день, и трепетным голосом спрашивала: когда увидимся? И равнодушно говорила: ну ладно, на следующей неделе, так на следующей, нет, у меня все нормально, работы полно. Нет, я не обиделась, правда, все в порядке, просто я скучаю. Да, знаю, что это не новость...ну, пока... ,,
  И понуро плелась в свою однокомнатную квартиру, металась по ней, становилась под холодный душ, чтобы унять колющую боль в середине самой души, чтобы успокоить голодную плоть - трескавшуюся, как земля в жару. Вечно ждущую, утолявшуюся лишь раз в месяц, не больше. Ненавидела себя - вынужденную верить ссылкам на почтенный возраст, но вечно подозревать, ревновать, сомневаться...
  Или звонила Сашке: поехали, прошвырнемся.
  Так было и на этот раз.
  -Понимаешь, - говорила она подруге, - если точно знать, что у него кто-то еще есть, мне было бы легче...Нет, разумеется, я бы пострадала, но ушла. Тогда ведь все понятно. Другая и другая...
  -А так что, непонятно? - Сашкино лицо стало злым и хищным.
  -Нет, непонятно...Ведь он же меня не гонит...
  Сашка прикурила сигарету, долго играла зажигалкой - щелк - огонь, щелк - огонь... -стараясь вспышками притушить злорадство в глазах. Вспомнила потемневшее аскетичное лицо, склонявшееся над ней вчерашним вечером, помутневшие за стеклами очков глаза...Любила Сашка эти ощущения: не просто чужой муж, но еще любовник подруги...Ах, как сладко...А еще слаще, если втроем или вчетвером...Сашины глаза поплыли и затуманились...Прошлогодняя командировка...Чужая дача, полузнакомые молодые парни, большой мягкий ковер на полу...Кажется, их было четверо...Впрочем, Саша не уверена...Слишком много выпили...
  -И не прогонит...Зачем? У него еще несколько таких, как ты...Легко и приятно...Ты пойми, в нашей журналистской среде это все просто...Это вы, писатели, на сто рядов замороченные...На кой ляд ты нужна ему со своей неземной любовь? Поменьше бы трепалась... Ладно, не дуйся...
  Подруги помолчали. Аня унимала дрожь в пальцах, поглаживая пальцами рюмку.
  -Анька, ты хороша до свинства! - Сашка, миловидная миниатюрная блондинка, глядела с легкой завистью - Ты когда на себя в зеркало смотрела?
  -Сто раз в день...
  -Слушай, тебе не надоела эта история? Ты ненормальная! Да он обычный старпер, ему никто не нужен - встал, отряхнулся и пошел, и ты ему не нужна. Ему молодость нужна. Думаешь, так приятно этим заниматься с пятидесятилетней женой? С которой все уже тысячу раз было? Представляешь, какое у нее уже все дряблое...А тут молодое, сочное...пальчики оближешь! Сколько ему еще осталось? Два раза пописать...Вот он и на тебя поэтому клюнул, а ты как дура - люблю и баста! Чего ты к нему привязалась? Найди себе молодого! Ты вот сейчас хотя бы вокруг глянь, ты же можешь любого получить...
  Аня медленно оглянулась. И тут же почувствовала на себе чужие глаза. Желающие. Вздохнула: -Да знаю я все. Но ты же знаешь, не могу я, как ты. Секс это не просто секс, это любовь.
  Сашка засмеялась, от чего ее миловидное личико заиграло всеми ямочками и выпуклостями: -А ты пробовала? Может, ты сама своего истинного лица не знаешь...
  Аня, чувствовавшая приятное коньячное головокружение и поднимавшуюся в теле легкость и желание куражиться, заблестела черными глазами, потянулась рукой через стол, чтобы взять подругу за руку, от этого движения чуть сдвинулась в сторону кофта, открыв часть золотистого и гладкого плеча.
  -Кстати, насчет истинного лица! Сашка, я тут вчера такое объявление прочитала! Поехали, побесимся, что-то мне надоел этот кабак...
  Поймали такси. Старый таксист тяжело сопел, раздражаясь дорогим и ароматным алкогольным запахом, случайным прикосновением упругого колена Ани, севшей рядом с ним, волной горчащих духов, болтовней второй, миловидной и маленькой...
  ...Девица молча уставилась на двух красавиц - кукольная фарфоровая блондинка, вся из ямочек и округлостей и высокая, крепкая, вся какая-то спелая, как абрикос, и золотистая кожей. Темные волосы небрежно откинуты с высокого и выпуклого лба, черные глаза влажно блестят.
  -Мы по объявлению...
  -Ясное дело...Проходите.
  Аня шепнула в маленькое ушко: кто первый?
  Сашка хитро улыбнулась: маленьким надо уступать.
  Аня осталась за синей портьерой.
  Серая муть растворилась в считанные секунды, Саша даже не успела удивиться. Не успела удивиться и тогда, когда увидела в зеркале себя. Впрочем, не одну. Маленькое хрупкое тело вздрагивало над огромным черным негром. Лаская рукой грудь, прижимался к ее спине высокий атлетический блондин. Третий, смуглый и знойный, сидел на полу, жадно глядя в ее лицо...Потом его увидела и сама Саша: почти безумное, почти утонувшее в неутоляемом никогда и ни с кем желании...Еще, еще, еще...Пока не сойдешь с ума....А ведь сойдешь запросто... И закончишь свои дни в психушке...
  Саша дернулась от жаркого и мгновенного ужаса: -Что это у вас тут такое? А? Как это может быть? Я журналист, у меня связи, я завтра же с этим разберусь...
  Девица слилась цветом лица с ногтями, заклокотала как-то по-птичьи: -Давай-давай...Посмотришь, чем дело кончится...
  Саша, ощутив вдруг непонятно откуда сырой ветер на ногах, тяжелый запах мокрой влаги, мгновенно, в какую-то крохотную частичку единственной секунды, утратила весь свой пыл и тяжело вышла к Ане: -Пойдешь?
  -А что там? - Ане стало болезненно неприятно от выражения Сашиного лица, неопрятно-грязного...
  -Фиг его знает...Ерунда какая-то...Иди, я тебя здесь подожду...
  Аня удивленно посмотрела в пустое зеркало, спросила через плечо: -А где же отражение?
  -Щас будет...
  В тепло протопленной комнате вдруг резко похолодало, заскрипела под натиском уличного зимнего ветра старая оконная рама. Туманная муть зеркала развеялась. Аня увидела безобразные развалины разбомбленного безжалостной рукой города. В разбитой витрине стояла большая красивая кукла. Как живая. Белое тело, аккуратные холмики груди, гладкий и плоский живот, рыжие кудри. В левую грудь кто-то воткнул старый ржавый нож. Налетевший порыв ветра разбил остатки стекла в витрине.
  На обломках, бесстыдно раздвинув голые ноги, сидела Сашка. Хищно улыбалась, прикрыв ресницами глаза. Он сидел рядом с Сашкой, рука его забиралась все выше и выше под ее юбку. Какая-то черноволосая девушка, следившая за ними из-за угла, подняла тяжелый камень и бросила сначала в Сашку. Потом в него. Через минуту оба лежали с рассеченными лбами, рука его так и осталась на Сашкином бедре...
  Мгла сгущалась над городом все больше, унося к горизонту остатки света и тепла. У черных дверей пустого подъезда увидела Аня высокую темнокудрую женщину. Она молча смотрела на пустой город, на куклу в витрине. И все, на чем останавливался ее взгляд, рушилось, оборачивалось в клочья и дым. Женщина взглянула на Аню, поманила рукой...Аня почувствовала, как что-то стало крошиться в ней, подобно рассохшемуся глиняному горшку. Ноющая пустота быстро съедала ее сердце, затягивала куда-то, и Аня приподнялась, потянувшись рукой к зеркалу...
  Грохнула оконная рама о стену, девица быстро отвернула зеркало к стене...
  -Что случилось? - спросила удивленная Аня.
  -Аттракцион окончен...До свиданьица...
  ...В такси Саша деланно-равнодушно спросила: -Что ты видела?
  Аня поежилась: -Бред какой-то, но я подумаю об этом завтра. Не люблю я всей этой мистики...ты же знаешь...Меня другое интересует: как они это устраивают?... А ты что видела?
  -Ничего, - бросила Саша таким тоном, что Аня поняла: лучше не спрашивать.
  -Чертовщина какая-то, - попыталась утешить то ли себя, то ли Сашу.
  Та спросила: -Анька, ты крещеная?
  -Нет.
  -И я нет...А надо бы...
  Аня молчала, смотрела в черное стекло. И собственное отражение казалось ей в нем жутким и неправдоподобным: острые плечи, острый лоб, пронзительные черные глаза; запах гари и пепла чудился ей даже в собственных духах...
  
  .....
  Что-то не ладилось в жизни Андрея Юрьевича в последнее время. Хотя...Вроде бы все как всегда...и все хорошее уже давно прошло в пятьдесят-то семь почти, и все плохое, что могло случиться, уже вроде бы случилось.
  Старшая дочь Настя, смуглолицая и красивая какой-то итальянской, пронзительной и обжигающей красотой, год назад развелась со своим Романом- наркоманом. Все одно, не жилец он. Год-два, не больше. Так сказал Андрею Юрьевичу приятель-нарколог. Хорошо еще детей не намастерили. Все к лучшему, прости, господи. Новый приятель Насти, комитетчик, пылинки с нее сдувает.
  Младшая, Кара, буйная и дерзкая, как-то утихла немного рядом со своим Женькой. А то ведь уже боялись с женой не на шутку: то навеселе домой явится, то вовсе с безумными глазами, шальная, веселая, но без запаха. Раз Андрей Юрьевич не выдержал, схватил за руки, закатал рукава, разглядывая тонкие синие родные венки и жилки. Кара молчала презрительно, неделю вообще не разговаривала, потом все как-то растопталось...
  Вроде бы даже пирожки учится печь. Андрей Юрьевич улыбнулся, представив подвижную как ртуть Кару, ненавидящую кухню с момента зачатия, как шутила она сама, в переднике, перепачканном мукой.
  Родители умерли...Дети выросли...Нина, жена, относится вежливо-внимательно, как к давнему и хорошему другу. Да и чего желать большего: трезвый брак по расчету хорошо что не оказался нестерпимой физической бедой для обоих. И даже дети красивыми получились.
  Дачный домик скоро будет готов. И тогда можно уезжать из города на выходные. На подходе новая выставка. Он давно о ней мечтал...
  Андрей Юрьевич взглянул на себя в зеркало: трехразовые еженедельные тренировки в спортзале и строгий режим позволили сохранить ему юношескую подтянутость. Черные волосы слегка поредели за последние тридцать-то лет...Разумеется, и от морщин никуда не деться, но он знал, что его сухощавое лицо с проницательными и слегка насмешливыми глазами, крупным ртом и открытой улыбкой все еще нравится женщинам. Они легко появлялись в его жизни, легко он умел от них избавляться, предусмотрительно не доводя дело до устойчивой хорошей привычки, особенно если чуял: дело пахнет чувствами. Не с его стороны, конечно...
  С этим все обстояло как нельзя лучше: Андрей Юрьевич никого не любил. Считал это делом хлопотным и к добру не приводящим. Вот и сейчас: последняя его связь с журналисткой из столичной газеты, основанная исключительно на общем родстве темпераментов и жажде острых ощущений, обещала быть приятной и беcпроблемной. Наташа славилась легким нравом. Кроме того, у нее было замечательное качество: мужчины надоедали ей быстрее, чем она им.
  В общем все, как всегда...Привычно...Обычно...Устойчиво...Хорошая жена, и в свои пятьдесят с изрядным хвостиком сохранившая вполне товарный вид - не стыдно на люди показаться, роскошная квартира в лучшем районе города, пристроенные дочери, со здоровьем нет проблем, любовницы молодые, картины продаются. Выставки сменяют одна другую, весной поездка в Израиль - полная неожиданность для него. Но соглашался он с удовольствием: отчего не посмотреть, тем более, что все расходы взял на себя Союз художников. Дослужился...
  Все хорошо?
  Все хорошо...
  Что же плохо-то?
  Зазвонил телефон. Наташа грустила голосом, ворковала, что всегда случалось с ней в дождливую погоду.
  -Встретимся сегодня? - спросил он.
  -Я до половины шестого на работе, потом подъеду. Слушай! Я тут такое объявление читала! Съезди для меня, потом расскажешь. Читаю объявление...
  -Да ты что, Наташка, я что тебе, пацан, по объявлениям раскатывать?!
  -Ну как хочешь...Так я приеду к шести...
  Андрей Юрьевич заварил любимого зеленого чаю, закурил. Но и чай казался горьким, и сигарета кислой. Куда-то к самому горлу подкатывало все чаще повторяющееся ощущение: что-то плохое случилось или случится. А еще в последнее время ему все время казалось: самое интересное в этой жизни прошло мимо него. Вот только что? На этот вопрос ответа не находилось.
  Толстеющий и расплывающийся Боря Кукушкин, полуудачливый, полуталантливый, но всем на свете довольный, со знанием дела говорил: это у тебя, братец, последний поезда гудок, скоро стариком будешь. Климакс и у мужиков бывает...
  Он, органически не переносивший никаких соплей и никакой клюквы, как говаривал его отец-покойник, кряжистый алтайский мужик, просто зверел от этого необъяснимого чувства. Затушил сигарету, поставил чашку в раковину, вышел на улицу. И через двадцать минут в дверях его встретила девица с синими ногтями. Устало кивнула: -Проходите...
  Этот мужик ей понравился: чувствуется в нем что-то такое этакое...Что на край света и даже босиком...Если позовет. А не позовет - слезами обольешься.
  -Садитесь. Сеанс длится всего пять минут.
   Андрей Юрьевич с интересом разглядывал белую зеркальную пелену, и даже не сразу понял: снег это, а не пелена. Под одной из заснеженных елей целовались двое. Возле красивых ног в белых сапожках лежал бумажный пакет. На снег высыпались розовобокие и абсолютно кремовые персики. Лисья шапка упала в снег с мужской головы и нежные женские руки гладили копну темных волос. Он все теснее прижимал ее к себе, все крепче целовал в розовые губы. Андрей Юрьевич жадно вглядывался в перламутровое от счастья женское юное лицо, не мог отвести взгляда от длинных ресниц, от родинки под левым глазом. Потом девушка повернулась к нему спиной, они оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание, и Андрей Юрьевич взглянул в счастливое и влюбленное лицо мужчины. Он, художник, с одной секунды определял: настоящее или нет. Перед ним было настоящее. Такое выпадает не каждому и остается с человеком до последнего вздоха. Если сумеет сохранить... Он залюбовался, ощутив вдруг жгучую зависть не к молодости, нет, а к этому подлинному...
  И, такой уравновешенный, всегда и во всех ситуациях, в следующую секунду чуть не закричал...
  Девица повернула зеркало к стене: -Все, сеанс окончен.
  ....Наташа стучала в двери мастерской минут десять, оставила в дверях записку "ты хам" и уехала к Сереже Александрову домой. Тем более, что мальчик заслужил: уже целый месяц носил Наташе с рынка черешни, яблоки и цветы. А ей не жалко, не сотрется...
  ...Он с трудом нашел их, несколько пожелтевших листов ватмана, на самом верху антресолей в мастерской. Из давнего, запорошенного целой жизнью прошлого, всплывало позднее осознание утраченного. Андрей Юрьевич скрипнул зубами, вспомнив...
  Нина работала лаборанткой на кафедре художественной графики. Вроде бы...Потому что на самом деле она писала диссертацию. Чего проще, если родной папа заведует этой самой кафедрой. Пятикурсник Андрюша Лавров частенько заглядывал поболтать с умной и уверенной Ниной. Как-то пришел с бутылкой вина: - Нина, сегодня у меня взяли пару картин на выставку в городской музей, не хотите отметить?
  Нина, отправившись в подсобку сполоснуть фужеры, расстегнула две верхние пуговички блузки. Ставя бокалы, невзначай коснулась грудью Андрюшиного плеча.
  Через четыре месяца, заметив округлившийся Нинин живот, Боря шлепнул Андрея по плечу: -Ну что, верный ход, поздравляю...Тесть тебя протолкнет. Да и Нинка так ничего, бывает хуже...
  ...Расписались они за девять дней до рождения Насти. Тесть устроил подающему надежды зятю место в столичной Академии художников: -Поезжай, поучись три года...За Нину с Настей не переживай, они к тебе приезжать частенько будут.
  ...Проводив гостившую неделю жену (годовалая дочь осталась с родителями Андрея ) на поезд, вздохнув не каторжно, но вполне освобожденно, возвращался Андрей в академическое общежитие.
  -Молодой человек, не скажете, который час? - тронула его за рукав девушка. Он оглянулся: каштановые волосы рассыпались по плечам, улыбались розовые губы. Вокруг разливался перламутрово- малахитовый цвет незнакомых глаз.
  ...О том, что женат, он сказал Марине только через полтора года. Не выдержал. Ведь надо же было как-то ответить на незаданный ни разу вопрос... Марина смотрела высохшими, потускневшими глазами. Потом спросила: -А как же я?
  -Мариша, я не люблю ее...Я не знал, что встречу тебя. Прости меня... Она хорошая женщина, ничего плохого мне не сделала. Я не могу бросить ее, у нас ребенок...Настя ни в чем не виновата.
  -И мы ни в чем не виноваты, - сказала Марина, закрывая за собой дверь. -Не приходи ко мне больше, никогда. Правда, не приходи...
  ...О том, что Марина родила мальчика, он узнал от ее подруги Жени. Бросился в общежитие. Толстая комендант тетя Маша остановила его у дверей: -Уехала она к родителям. Чего одной с дитем мыкаться, да и выгнали ее с учебы-то. За аморальное...Чтоб другим неповадно было...Иди себе, аспирант, отходился...
  Тесть приехал в столицу по делам, долго стучал в двери. Крякнул, увидев опухшее от пьянства зятево лицо. На другой день, разливая по бокалам пиво, сказал, как отрубил: -Через неделю выезжаем вместе. Собирай вещи, пакуй работы. Подрамники сегодня после обеда пацаны принесут. Месяца через два организуем выставку, я уже пригласил кого надо, потом в Италию поедем...
  
  Андрей Юрьевич набрал телефон дочери: -Слышь, Настюша...Попроси своего комитетчика, пусть пробьет по своим каналам...Мне нужно узнать координаты, телефон там, адрес Марины Соломоновны Никитиной. Нет, она не здесь живет...Думаю, в Барнауле. У нее родители там жили...Пусть попробует...Сколько лет? Господи...Пятьдесят, на семь лет моложе меня...Когда ты перезвонишь?
  ...За окном шел снег. Над городом висела мрачная сизая пелена. Темнота наваливалась быстро и беззвучно. Он вздрогнул от резкого звонка. Улыбнулся родному голосу: -Нет, Настя...Я, наверное, в мастерской переночую...Ну, конечно, их у меня тут десять, и все одна другой краше и моложе...Узнал? Пишу...
  ...Андрей Юрьевич долго всматривался в собственный почерк, перечитывал чужие слова: Марина Соломоновна Никитина вместе с сыном и родителями эмигрировала в Израиль десять лет назад. Город проживания неизвестен...
  
  .....
  Надя ушла на занятия. Мира вздохнула: совсем загонит себя с этими танцами - гречневая каша с ломтиком постного мяса осталась на тарелке. Только яблоко и стакан кефира. Испортит себе желудок, надо поговорить. Да только разве с ней договоришься? Надя панически боялась поправиться, упрямо твердила: "Мам, лишний грамм и конец - накроется все. Кому нужны толстые танцовщицы?"
  Мира включила музыку и, предвкушая приятные часы, удобно расположилась на тахте - кофе и сигареты рядом. Что еще нужно для счастья...Ну хорошо, хорошо, не для счастья. Для удовольствия, для покоя...Да, для покоя...Ибо, как выяснено давно великим русским, на свете счастья нет, но есть покой и воля...Покой...
  С тех пор, как отболело и умерло все внутри после ухода Ильи, Мира поняла: не там всю жизнь искала свое счастье. Ей всегда казалось, что счастье - это непременно мужчина. А оказалось, что не мужчина вовсе. И не мужчины - тем более. Счастье - это их отсутствие. А про любовь лучше вообще в присутствии Миры не говорить! Любовь? Какая любовь? Я вас умоляю! Не смешите меня... Правда, от почти восемнадцатилетней дочери Мира эти свои мысли скрывала. Ни к чему...Каждый идет в этой жизни своим путем. Как хочется, чтобы Надя была счастлива...
  Мира взглянула на портрет дочери: огромные серые глаза на прелестном тонком лице. Волны пепельно-русых волос...Гибкие руки приподняты в танце, тонюсенькая талия...И вся - будто птица, трепетная и такая невозможно красивая, что нет сил на нее смотреть... Господи, хоть бы была счастлива!
  У Миры - не получилось.
  Если по большому-то счету...А не так, что, дескать, счастье это не вечное состояние, это какие-то там минуты и секунды, мгновения...Типа закат над городом, бабочка на цветочке, песенка соловья в утреннем саду, запах сена, красное яблоко на столе, первый поцелуй, или последний... И все в этом роде.
  В десять лет скомкали ее чужие волосатые руки и выбросили. Так и осталась лежать. Хотя иногда казалось, что обошлось...Нет, не обошлось...
  Сейчас уже можно об этом спокойно думать. А пока жила...Чуть с ума не сошла...
  ...Анатолий Федорович, руководитель фотокружка, очень девочку Мирочку любил. Мало того, что способненькая, так еще и хорошенькая какая...Приятно уставшему пятидесятичетырехлетнему глазу опытного мастера...
  Он с удовольствием разглядывал крепенькие ножки в шерстяных колготах, хваля, поглаживал по густым огненно-рыжим волосам, любовался румянцем, заливавшем девчачье белоснежное лицо, на котором как невиданные звезды сияли огромные синие-синие глаза.
  -Пойдем, Мирочка, я тебе кое-что сегодня покажу.
  -А что? - девочка доверчиво взглянула на взрослого дядю, который учил ее "видеть в мире красивое". (Все-таки чему-то научил, сволочь...Лучшего фотомастера, чем Мира Мартынова, сегодня в городе не сыскать...)
  -Пойдем, это у меня дома, тут недалеко...
  Анатолий Федорович включил приемник, да что-то как-то громко, принес из другой комнаты коробочку с конфетами: -Кушай, детка Мирочкааааа...
  Детка Мирочка внезапно непонятно от чего скислилась и сказала: -Я пойду домой, мне уже надо...
  -Пойдешь, конечно пойдешь, только чуть позже...
  Вдруг тяжело придавил ее к дивану, быстро снял колготы, завозился, налился кровью. Она заревела от страха и ужаса: сейчас он убьет ее, разорвет напополам, уже вот и ноги выворачивает. Говорила мама: не бери у дядек сладкое. Но он же не дядька, он же учитель... И потеряла сознание, когда волосатая рука с толстыми пальцами зажала ей рот.
  ...Много их потом было. Как начала в шестнадцать, так и остановиться не могла...Сама не знает, почему. Чем больнее и унизительнее, тем приятнее. Ах, как приятно! Почувствовать не только его, но и свою власть над ним...И властью этой она пользовалась на полную катушку. Невысокая, ладная и точеная, синеглазая, завитки рыжих волос, алые губы, абсолютно невинный вид, просто незабудка, ромашка...Вот от этого-то мужики и вовсе сходили с ума: господи, выглядит, будто сроду не целовалась даже, а ведет себя как последняя шлюха...
  На втором курсе университета показалось: вот хорошо бы выйти замуж за Володю Зорина с юридического. Даром что ли уже полгода встречаемся. И правда: почти каждый вечер Вовочка Зорин приезжал на папиных стареньких "жигулях к общежитию. После этих прогулок Мира возвращалась изрядно помятая и растрепанная, но совершенно счастливая. Привязала, привязала - каждый день почти уже полгода, а он все какой голодный...точно женится...Поэтому и замерла.. как вкопанная в университетском коридоре: Вовочка очень трепетно держал за руку высокую и плоскогрудую декановскую дочь.
  Вечером, когда ухажер остановил машину в первом попавшемся лесочке и жадно приподнял гладкую ногу в чулке, Мира отрезала: -Не дам!
  -Что случилось?
  -Меня, значит, по кустам таскать, а эту хиврю за руку держать? Вот на ней и женись!
  Вовочка засмеялся во все горло так искренно, что она даже не смогла обидеться: -Да ты что, Мирка? А мне что, на тебе надо жениться? Ты сдурела! Ты классная девчонка, с тобой очень здорово...Но ты же с половиной универа переспала....
  Отравлюсь - решила она. Завтра же.
  Вадик Горлов, тридцати двух лет от роду, потомственный фармацевт, внимательно выслушал синеглазую лапушку с рыжими кудрями и проникновенно сказал: -Деточка, сто таблеток снотворного тебе не продадут ни в одной аптеке, тебе и упаковку без рецепта не продадут. Так что, отравишься в следующий раз. Давай лучше я тебя вечером мороженым угощу...
  Вадик Горлов, как истинный поэт (его стихи на экзамене в литературный признали слишком слащавыми и беспомощными, после чего Вадик пошел в медицинский, по папиным стопам, значит) влюбился по уши. Мирочка тоже воспылала. Что не помешало ей через неделю бурных и жадно-непристойных слияний с Вадиком, происходившим в аптечной подсобке, переспать быстро и на пятнадцать минут со старшекурсником Славкой Папоротниковым, который заразил ее триппером. Но Мирочка узнала об этом позже Вадика и его жены Светланы, которая тут же ушла от него вместе с двумя их детьми. Точнее - уехала в трехкомнатную квартиру папы и мамы своих, проживающих в городе Ростове. Света больше не вернулась, сколько Вадик не просил. Света-то полбеды, мало ли баб в стране, а вот детей Вадик очень любил.
  Сам Вадик всего через полгода каких-то окончательно спился и замерз зимой на остановке.
  На похоронах Мира познакомилась с папой Вадика: почти шестьдесят, но вполне ничего. Ираклий Яковлевич - красивый седеющий еврей с орлиным носом, оч-чень, как выяснилось, темпераментный, Мирочку просто обожал. И навещал почти каждый день. А то на дачу возил. Бывало, посадит к себе на колени, приподнимет юбочку, другую руку под блузочку просунет и шепчет сладко: -Поиграем, ягодка?
  Через три месяца бурного этого романа в общежитие к Мире пришла Лидия Арнольдовна, законная супруга Ираклия Яковлевича. Долго краснела, разглядывая чистое Мирочкино лицо.
  -Девочка...Вы такая молоденькая...Такая хорошенькая...Найдите себе мальчика...Нельзя так...Бог вас накажет...Вадик умер...Ираклий Яковлевич немолодой уже человек...
  Мира тихо улыбнулась: -А я-то чем виновата? Он сам хочет, вы у него спросите. Спросите...
  Через неделю Лидию Арнольдовну увезли в больницу. И долгих еще восемь лет Ираклий Яковлевич выносил горшки из-под бездвижной супруги, глядевшей в одну точку слезящимся глазом, вытирал слюну, безостановочно бегущую из левого уголка губ...
  Мира разок робко пришла в больницу, принесла йогурт и кефир, обиделась на вопрос Ираклия Яковлевича "Тебе чего здесь?", поставила кефир и вышла в коридор. Молодой врач окликнул ее: -Вы кто? Внучка?
  -Да нет, - Мира чуть-чуть смутилась...-Так, знакомая...Я Вадика знала, их сына...
  -Понятно...
  Врач Леонид Сергеевич имел жену и троих детей. Жена дама нездоровая, Леонид же Сергеевич мужчина в самом соку...О чем и было в самых недвусмысленных выражениях сказано Мирочке прямо тут же, в больничном коридоре, и предложено погулять в выходные за городом.
  Через три месяца нездоровая жена (маленькая горбунья и хромоножка - Леонид Сергеевич женился в порыве благородном и очень сиюминтуном, но хромоногая Валя быстро нарожала детей. Красивых и ладных, вот что интересно...Так что, Леонид Сергеевич сел крепко...Как говорится... ), посвященная в подробности личной жизни собственного мужа благородной медсестрой из соседнего отделения, подставила стульчик к ванне, набрала воды побольше. А бритвы у Леонида Сергеевича всегда были острыми...
  ...А в начале четвертого курса Мирочка влюбилась в иностранца. По-настоящему.
  Рэм был сероглаз, высок (почти два метра ростом), пепельно-русые кудри вились до плеч...
  В восемьдесят седьмом году за связь с иностранцем знаете что полагалось? Тем более, что Мира с Рэмом ушли из общежития и сняли квартирку у пьяницы тети Майи. Дешево и никто не мешает. Это вам не общежитие...
  Рэма-то не тронули. Чревато, знаете ли...Все-таки иностранец, папа, опять же, заместитель министра культуры Афганистана. Чего скандалить...А вот девицу...Девицу просто не допустили к сессии и выгнали из университета за неуспеваемость.
  Через полгода Рэм сдал госэкзамены и стал собирать вещи. Мира терзала восточную косынку, подаренную им, потом сказала: -Возьми меня с собой...Я буду тебе хорошей женой.
  Рэм посадил ее к себе на колени, погладил по голове, медленно сказал: -Мира...Это Афганистан...Ты не сможешь там жить...Там все иначе, чем у вас. Я не люблю свою страну, но я должен ехать туда. Ты даже не представляешь, как там все плохо...Там всегда война, Мира...Там убивают и стреляют...Что тебе делать там? И потом...
  ....Ты хорошая, Мира...Я тебя даже люблю...Но я восточный человек...Я никогда не смогу простить тебе, что ты спала с другими мужчинами...Нам было хорошо вместе...У тебя легкое сердце, ты скоро забудешь меня. Я тоже забуду тебя...
  ...Рэм забыл Миру гораздо быстрее, чем она его.
  ...Его убили через три месяца после возвращения домой. На улице. Случайно...
  ...Мало ли в той стороне бывало таких случайностей...
  ...Как раз в этот день Мире сказали в больнице: какой желудок, девушка, вы просто беременная...Просто беременная. Понимаете?
  ...К этому счастливому дню приехали навестить из далекой Сибири дочку Мирочку любящие родители. Комендантша тетя Валя за чашкой чая рассказала им, что вообще-то дочка их беременная от иностранца, афганец он, но не очень похож вообще-то, говорят, у них там какие-то свои афганские евреи есть, так он из этих...Из ученья-то Мирку выгнали, жить ей негде, но она, тетя Валя, делает вид, будто не знает: Мирка тайком ночует у своей подружки Ленки в сто пятой...Вот там вы ее вечером и застанете.
  Папа Иван Андреевич и побил бы Миру, пожалуй, но мама Валентина Филипповна заступилась. Поджала сохнущие губы, сказала у дверей: -Живи, как хочешь, ты нам не дочь... и не вздумай домой с пузом явиться. Не пущу...
  Никогда не знаешь, кто поможет тебе в самую скверную минуту. Притащился вечером в комнату тот самый Славка - с газеткой в руках. Предложил: у меня на Севере друг работает редактором районной газеты, им как раз фотокор нужен, поезжай, он тебя возьмет, я ему скажу, что ты моя хорошая знакомая.
  Мира вытерла зареванные глаза: -Ты что, дурак? У меня шестой месяц...
  -Это ты дура...У тебя ничего не видно...А когда видно станет, будет поздно...Собирай тряпки, деньги на самолет мы тебе надыбаем по общаге...
  Илья, колоритный высоченный бородач, долго разглядывал присевшую на краешек стула аккуратную маленькую красавицу: белоснежное лицо мадонны, тонкий румянец, синющие глаза, копна рыжих волнистых волос...
  -Покажите ваши работы...
  Мира выложила на стол пакет с фотографиями. Илья, сам профессиональный фотограф, прятал в густой бороде удовлетворенную улыбку: хорошо снимает девчонка...возьму...
  Поднял глаза: -Пишите заявление...
  ...Заявление в Загс они написали за неделю до родов. Илья, счастливый, целовал нежные руки с тонкими пальцами, шептал: -Я люблю тебя, ты даже не знаешь, какая ты удивительная...Я люблю тебя...И девочку твою люблю...Я никогда не сделаю вам больно...Тебе больше никогда не будет больно. И не думай больше никогда про ту сволочь...Забудь...У нас все будет хорошо...У тебя всегда все будет хорошо...Я тебе обещаю...
  ...Мира налила себе кофе, закурила, открыла альбом с фотографиями Ильи, вглядываясь в его лицо.
  Когда, когда все это началось? Ведь точно началось гораздо раньше того дня, когда он вдруг сказал, отодвинув ее руки, скользнувшие привычно и нетерпеливо по груди мужа: -Мира, ну в самом деле....Мы уже десять лет вместе живем...Ты не обижайся...Но я уже не такой молодой, и ты изменилась...Не может же быть, как десять лет назад...
  Врал, конечно...Она поняла это, когда нашла среди последних его работ просто десятки снимков белокожей, синеглазой, рыжеволосой. Молочная маленькая грудь с нежно-клубничным соском. Лет двадцать, может, двадцать два, как ей когда-то...Мира почувствовала, как крыша рушится над ее головой. Даже голову подняла: потолок сиял белизной после недавнего летнего ремонта...Посмотрела на сидящую у телевизора Надю: что я скажу ей? Твой папа полюбил другую женщину? И вообще...Как не было у тебя папы, так и не будет....? Одного убили, а другой кобель...
  -Кто это? - Мира положила на стол фотографии.
  Илья засмеялся: -Хорошие работы, верно? Буду выставку делать...Это Наташа.
  -Ты спишь с ней?
  Илья сморщился: -У тебя кроме этого что-то в голове бывает? Нет...Еще нет, но буду...Она мне нравится.
  -А я? Я ведь твоя жена...
  -Это понятно...Жена...Мира...Ты пойми...Ты сильно изменилась. Ты вспомни, какой ты была... Ты постарела...У тебя и глаза уже не те, и фигура не та...я...больше не хочу тебя, совсем не хочу, понимаешь? Неужели ты не понимаешь?
  Мира закричала: -А ты? Ты что, помолодел? У тебя полбашки седых волос! Ты на восемь лет старше меня! Нашелся юноша...
  -Успокойся! Да, полбашки...Именно поэтому я хочу молодую. И я возьму ее, пока она этого хочет...
  -А когда она постареет, ты тоже выкинешь ее как старый башмак? - Мира швырнула в лицо мужа кипу фотографий.
  -Это уже не твоя забота!
  ...Мира застонала, вспомнив, как еще полгода истязала себя, прислушиваясь к тягостной тишине в квартире и приглушенным всхлипам Нади, поздним шагам вернувшегося мужа...Потом долго и нервно паковала вещи, шагая по клочьям разодранных фотографий и негативов: будет тебе и выставка, и все на свете...
  Илья, провожавший их на поезд, рассеянно говорил Наде, не поднимавшей глаза от земли: -Надюшка...Ты моя дочь...Я тебя люблю...Наши отношения с мамой тебя не касаются...Я буду приезжать к тебе и писать письма...Тебе должно понравиться там...Это теплый город, не то что наш Магадан. Это юг...Я позвоню тебе через недельку...
  ...Славка Папоротников, располневший и респектабельный редактор женского журнала, помог Мире снять квартиру, взял на работу. И за руку привел в кабинет к собственной жене: -Ленусик...Это моя однокурсница...У человечка были проблемы...Я, разумеется, не специалист, но мне кажется, что даме требуется помощь психолога...Поработай, хорошо? Мне в журнале нужны уравновешенные сотрудники.
  Господи! Мира захлопнула альбом с фотографиями...Какое счастье, что все это кончилось! Все, хватит воспоминаний, сейчас перекушу и поеду. Интересно, что же это такое? Мира еще раз перечитала объявление: "Всем, кто желает увидеть свое истинное лицо..."
  ...Девица внимательно рассматривала женщину: лет сорок, может, чуть больше. Видно, когда-то была очень хороша. И сейчас еще ничего: росточка небольшого, фигура чуть оплыла, но пока держится. Голубые глаза, рыжеватые волосы, кожа какая! Беленькая! Хотя уже кое-где красноватые прожилки появились. Интересно...
  -Проходите.
  Женщина прошла к зеркалу, оставив волну хороших духов. Поправила косынку на груди, с интересом вгляделась в стекло.
  ...Сырые стены промозглого подвала наводили озноб. И пленница дрожала, пытаясь согреть плечи копной собственных рыжих волос. Стукнул засов. Вошедший мрачно и долго смотрел на нее из-под черного капюшона, потом изо всех сил рванул ткань ее длинной рубашки. Лохмотья упали на пол, открылись белоснежные полушария груди с клубничными сосками. Она испуганно смотрела на него синими глазами.
  -Ты - соблазн...Ты должна умереть. Нет тебе места на этой земле, грязная и подлая тварь!
  -Но я никого не искушала сознательно...
  -Все равно! Ты черный человеческий соблазн, такие не должны жить! Сколько погибло из-за тебя? Скольких увлекла ты своей красотой?
  -Но и меня предавали! - крикнула девушка и заплакала. -Меня обманул один, оставил другой, предал третий... Почему же платить только мне?
  ...Мира поежилась от непонимания: бред какой-то...это же зеркало...а будто кино...и лицо девушки кого-то смутно напоминает...но кого?!
  ...
  Он с силой толкнул ее к мокрой стене. Достал из-под плаща длинный острый нож и вонзил прямо в сердце. Потом прикрыл тело своим плащом, вынес к реке и положил в лодку. Толкнул ногой...Лодка поплыла. Девушка смотрела в небо остановившимися синими глазами. Над рекой клубился сизый тяжелый туман; туман, проглатывающий абсолютно все, даже саму тьму, в которой давно растворилась любовь. И сохранилась только ненависть.
  Через какое-то время остановившиеся синие глаза закрылись сами собой. И в зеркале повисла кромешная черная тьма...
  Женщина оглянулось, тихо спросила: -Что за мистика? Что...
  -Нет-нет! - носатая экскурсоводша визгливо вскрикнула и замахала руками! -Я тут ни на какие вопросы не отвечаю! Мое дело показать и проводить клиентов! Больше ничего не знаю! Уходите! Ваше время истекло! Клянусь, я ни на какие вопросы не буду отвечать!
  Мира пожала плечами и вышла на улицу. Постояла, ежась от холода.
  Девица глядела в окно ей вслед. Кисло вздохнула: погода - застрелиться и не жить! Уже сколько дней...И все хуже и хуже...Она в тоске уставилась на небо, которого почти не было. Что-то серое и безысходно-тяжелое висело над городом, опускаясь все ниже и ниже...
  
  .....
  Аня тихо постучала в двери. Тишина. Странно...Обычно в это время он бывает у себя. Опять робко стукнула, чувствуя себя круглой дурой - чего стоять под дверью уже пять минут...А ноги не уходят прочь. И все тут. Надо выяснить в конце-то концов все. Нет больше сил никаких. Поставить точки, как говорится. Аня мысленно подсчитала: последний раз мы виделись всего на полчаса три недели назад, а до этого не виделись целый месяц и уже полтора месяца, если не больше, как...Она вспомнила его запах, жест, которым он расстегивал пряжку на ремне, улыбку...прерывисто задышала, почувствовав невероятной силы желание. И мгновенно, следом - ненависть, про которую в книжках пишут, что перед глазами все потемнело: его руки на чужом теле...Его лицо, искаженное судорогой - над другим, не над ее лицом...Аня повернулась спиной к двери: нет не могу больше...пошел он к черту...это же понятно, что так не ведут себя с женщиной, которую любят...чего выяснять...ну надо же хотя бы уйти достойно... И вдруг...Послышалось что-то...Или правда послышалось? Нет...Тихие шаги, шепот какой-то....Аня, почувствовав, как уплывает пол из-под ног, прислонилась к стене, отодвинулась в уголок, уже невидимая, пытаясь отдышаться и - прочь, прочь отсюда, не видеть, не слышать...Ненавижу...Ненавижу...
  Знакомо скрипнула дверь...Застучали негромко по ковровому покрытию коридора каблучки. Аня из последних сил бросила взгляд на уходящую. По коридору, торопливо поправляя блузку и волосы, шла Сашка.
  Аня, сдерживая дрожь рук, постучала в двери. Вошла. Он приветливо улыбнулся: -Не ждал тебя, будешь кофе?
  -Нет...я спросить у тебя хотела...
  Аня судорожно глотнула воздуха, взялась руками за крышку стола. -Скажи, ты давно спишь с Сашкой?
  Лицо его на секунду стало суетливым и мелким. Потом все вернулось на свои места.
  Хриплым и злым голосом ответил-предупредил: -Анна, ты мне не жена!
  Аня испуганно заторопилась: -Я знаю...Не жена...Но ведь мы три года вместе...Если я тебе опротивела, ненужной стала, что ж ты мне не сказал, что ж ты с моей подругой...это ж грязно, разве не так? Господи, как же ты мог!...
  Он совсем потемнел лицом, сел напротив, задышал в лицо ненавистью и раздражением: -Я ж не виноват, что ты такая дура...Я тебя щадил, думал, ты сама поймешь...А ты не понимаешь...Или не хочешь понимать? Когда я тебе сам звонил в последний раз? Скажи, нет, ты скажи мне?! Когда я спал с тобой в последний раз? Аня, пойми...Ты же видишь, я не хочу ничего этого. Не нужно мне никакой твоей любви, оставь меня в покое...Слышишь? Оставь...Ты сама во всем виновата, к чему так было усложнять? Ну спим вместе иногда, тебе и мне приятно...Куда ты понеслась? Какая любовь? Мне не нужны эти трудности...У меня устоявшаяся жизнь. У меня жена, дети, внуки скоро будут! Зачем ты мне нужна? Ты что, рассчитывала, что я на тебе женюсь? На что ты рассчитывала? Что я на старости лет брошу жену и начну все сначала? Аня, я не просил тебя любить меня...Это твои проблемы, понимаешь? Уходи, Аня...Не приходи сюда больше...
  -Подожди! - чувствуя ужас неотвратимой потери (как жить-то завтра и как вообще жить без него, без этих глаз и рук, нет, не могу, не могу, неужели он не понимает, неужели правда не любит, нет, все еще можно исправить!, я сейчас что-то скажу, найду такие слова, ведь еще два месяца назад вот на этом самом диване было же все не так плохо...а разве так быстро все проходит?!... ), она схватила его за руку, попыталась прикоснуться к лицу...
  Он схватил ее за руку, толкнул за порог. Грохнула дверь, повернулся ключ. Аня, совершенно обезумев, стала стучать кулаком, громче, громче, потом пнула ногой. Дверь распахнулась. Взлетела сильная мускулистая рука, мотнулась в сторону темноволосая женская голова...Второй раз он ударил ее слабее, изо всех сил толкнул в спину: -Пошла вон отсюда...Пошла!
  
  ...Девица дремала, когда раздался звонок. Закряхтела, пошла открывать.
  Уставилась на остановившееся и полуразрушенное Анино лицо. Потом вспомнила, обрадовалась: наконец-то!
  -Проходите...Вы там сами, ладно? А то мне что-то сегодня нехорошо как-то...Что-то атмосферное, видимо...
  Плотно задернула синюю портьеру, сквозь которую буквально через пару минут уже совсем явно потянуло пеплом и дымом, сквозняком, безжизненным ветром и холодом...
  
  ......................
  Черноволосая, с беспощадными черными глазами усмехнулась, глядя, как молодая темнокудрая прильнула к зеркалу и растворилась в нем. Ну что ж, в нашем полку прибыло - поздравила она себя. Глупая попугайская девица! Она еще сомневалась! Люди всегда возвращаются к ненависти! Потому что она сильнее любви. Впрочем, это уже просто слово, которое пока что не забыли люди...Они еще просто помнят его, но давно не знают, что оно значит. Если бы не словари...
  Какая любовь? Она острозубо расхохоталась. Посмотрите на себя, драгоценные...Кто-то сомневается? Вот он, ваш город...Взгляните на него...Разве так выглядят города, в которых живет любовь?
  Разве еще остались такие на этой планете?
  Нет их...
  Дождетесь! Скоро вообще от всех останется только седая пыль, перемешанная с пеплом - цветочная пыльца ненависти, предательства и измен...
  Холодными жесткими руками она раздвинула свинцовые мрачные тучи.
  Над городом летали полуистлевшие от времени и сырости обрывки газет, афиш; скелеты автомобилей, давно проржавленные, проросли мертвенно-бледными вьюнками. На рассыпающихся остовах домов белел иней. Утлая лодочка плыла средь черных клочков тумана по грязной вонючей реке. В лодочке лежала кукла - совсем как человек, очень красивая и с ножом в левой груди. Она сжимала в руках зеркало, в котором отражался мертвый город...
  
  
  ..............
  Через тысячу?
  Через две тысячи лет?
  Через три?
  Когда-нибудь?
  Когда-нибудь!
  Когда-нибудь...
  Однажды!
  Однажды...
  Однажды, когда...
  Однажды над заросшей тиной и сизыми страшными водорослями рекой, на исходе вечности, когда я давно стану камнем, бабочкой, травинкой, облаком, да не все ли равно, чем...
  Однажды, когда оборвется промозглый Сумрак того, что зовется Ничем...
  Однажды...Над этой рекой развеются лиловые и черные тучи и унесутся к горизонту. Над которым, разбуженный легким и чистым ветром, ветром без пепла и гари, встанет рассвет.
  Встанет рассвет над незнакомой землей.
  ...Однажды...Она вернется...
  
  .....
  И имя ей будет - Любовь...
  Март 2003 года
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"