Снег расчистили, гроб заколотили. В дело вступает лопата.
Конец января, несвежая, уже неопрятная и поднадоевшая зима. Глотаю снежинки. Одну, вторую... И все равно во рту сухо.
Вся влага ушла в глаза. Черт меня побери, откуда слезы? Что же это, откуда они? Зачем они?
Я ведь даже не сразу вспомнил, как она выглядела тогда... Выпускной вечер, тени ложатся на ее лицо, и глаза невероятно близко. Немного нетрезв, одурманен долгожданной свободой... Разве задумывался я тогда о том, что станет через шесть лет?
Дело сделано, и теперь все стоят в оцепенении, глядя на фотографию в рамке. Я тоже смотрю. Выглядит она вполне уместно посреди новенькой аккуратной могилки, припорошенной снегом. Она улыбается всем нам, такая же аккуратная и белоснежная. Не красавица, но какая-то чудная. И взгляд необычный, умный и проницательный. Должно быть, с ней интересно было бы поговорить о вечном и великом. Почему, почему я не делал этого раньше?
Сожаление горечью кипит во мне. Вдруг ни с того ни с сего делается обидно, что я в сущности никогда не был знаком с этой Снегурочкой на фотографии. Наверное, она любила зиму. И дни такие, как сегодня, с тусклым невзрачным солнцем и морозящим ветром. А еще, наверное, любила читать книжки, сидя на берегу реки. Может быть, любила напевать что-нибудь, готовя завтрак, и помешивать кофе, задумавшись над чем-то хорошем. Она любила жизнь, а жизнь любила ее.
Откуда я все это знаю? Да так, воображение разыгралось. А так захотелось вдруг сейчас увидеть ее в живую и услышать ее странноватый бархатный говор...
Черные фигуры что-то живо обсуждают. Я не хочу в этом участвовать. Меня нет здесь, как и ее, утопающей в мерзких искусственных цветах. Мы с ней там, далеко. В нашем времени, которого никогда не было и не будет.
Она, кажется, искренне в меня верила. Смешно даже. Верила в закостенелого неудачника, в психа с простреленным мозгом. Она тащила меня на свет, когда я отчаянно сопротивлялся. Меня это злило. Я привык к мраку, я полюбил мрак, и лучшего для меня не существовало. Когда она понимала это, ее золотые ресницы дрожали.
Уезжая, я не вспомнил о ней. Меня влекло таинственное будущее, я представлял себе огни событий и бурю страстей, и вот снова очутился здесь, около нее, на знакомом городском кладбище. Чтобы попрощаться, но теперь уже навсегда.
Я мчался, как обезумевший. Сорвался, как только понял, что в той, новой жизни никому не нужен. Захотелось чего-то родного и любящего. Захотелось домой. Я ощутил ее всем своим сердцем, и оно откликнулось радостным стуком. Так стучат, устав от долгого пути.
Не успел на каких-то восемь часов. Даже не верится, что здоровое юное тело может сразить недуг. Болезнь пожирала ее изнутри, убивая в ней все лучшее, что я так несвоевременно начал ценить. Она не улыбнулась мне навстречу...
Кажется, все уже разошлись. Я стою перед могилой, опустив голову, и мне стыдно поднять взгляд на фотографию. Невдалеке старушка что-то шепчет на ухо пухлощекой девчушке.
- Вы знали ее? - сам не зная, зачем, обращаюсь я к ней.
Старушка вздыхает:
- Как не знать... Ох и рано она ушла от нас. А все жизнь проклятая довела, изъела!
- Что, тяжело ей было?
- Не то слово. Умница была, красавица, а в институт не поступила...
- Как так?
- Узнала, что ребенок будет, собралась рожать - ходит, радуется, шапочки вяжет. Дура дурой! Уж и заклинали мы ее по-всякому - все без толку. Родила на свою голову дочку. Больную, с врожденным пороком сердца. Начала работать, горбатиться... А отца и след простыл, о нем она никогда не рассказывала. Был там какой-то в выпускном классе, побегал за ней да и бросил. Может, он, а может, и нет. Чего уж теперь...
Мне становится трудно дышать. Девочка в это время подходит к свежему холмику и осторожно стряхивает с него снег и листья от цветов. Маленькими белыми ручками.
Медленно подхожу и помогаю ей привести могилку в порядок. На миг мы встречаемся взглядами, и со мной опять что-то происходит. Глаза у девчушки серьезные, такими обычно не смотрят на мир пятилетние. Моя мать говорила, что в детстве меня за такой вот серьезный взгляд прозвали профессором.
Беру девчушку за руку и пытаюсь увести, но она вырывается и бежит к старушке. Кажется, они собираются уходить.
- И что? Как же вы теперь?
- Да уж как-нибудь. Только вот Полинке операция срочная нужна, а денег достать никак не получается. Боюсь, как бы мне не пришлось еще одни похороны организовывать...
Старушка задыхается в слезах и, махнув рукой, стремительно тянет девочку за ворота кладбища.
Я стою с комом в горле и огромным тающим сердцем, занимающим весь объем моей грудной клетки. В руке сжимаю портмоне, где лежат отложенные мной на отпуск зеленые бумажки. Оглядываюсь на фотографию - теперь уже не так страшно - и встречаюсь взглядом с лучистыми ясными глазами.
Улыбаюсь и бегу вслед за виднеющейся вдалеке красной курточкой...