Сашка любил сидеть на холме и смотреть на закат. Из села, увы, не было видно, как солнце постепенно скрывается за полем и в глубокий каменный лог заползает тень приближающейся ночи. А здесь, на самой верхотуре, на лезвии гребня можно было, если надоест, пересесть на другой склон и глазеть с высоты утеса на изгиб реки и острова, разрезающие стремнину на два рукава. Река таинственно блестела лунной дорожкой, которую пересекали самоходные баржи и большие пароходы. И, казалось, - это не они плывут, тяжело переваливаясь на волнах, а острова ползут вверх по реке, пытаясь противостоять течению.
По еле заметной тропинке он возвращался огородами домой и мечтал о своем острове, плывущем в далекую даль. Но постылая деревенская жизнь брала свое и обиды, маленькие несчастья и огорчения отравляли лето, не давали насладиться каникулами.
В этот день все опять понеслось кувырком. Ребята утром ушли на рыбалку, а его не взяли. Мать накричала за то, что не прополол огород. И усы клубники высохли под палящим солнцем, он забыл их полить. И не было просвета в безнадежном круговороте летних забот. Вот только бабушка порадовала. Потрепав его по вихрастому затылку, шепнула утешительные слова и подарила дедушкин складной ножик, острый как бритва.
Соврав, что пошел играть с ребятами в лапту, Сашка поплелся на утес. По дороге срезал ивовый прут на удочку и настроение немного улучшилось. Завтра он точно поймает самую большую рыбу. И все ему будут завидовать. А Генка от злости съест свою ковбойскую шляпу. Ох, лучше бы он не вспоминал о заклятом враге. В конце проулка стояли взрослые пацаны, поплевывали шелухой семечек и курили. Среди них крутился Генка. Завидев Сашку, он вразвалочку подошел к нему и сходу, молча врезал под дых. Парни загоготали, наблюдая, как кореш ломает, завязывает узлом прут и вешает на шею скрючившегося от боли мальца импровизированный хомут. Иго-го, лошадка!
Размазывая ладошками слезы по лицу, задыхаясь от обиды и ненависти, Сашка карабкался на холм и придумывал планы мести один страшнее другого. Уже под выходящим из суглинка утесом он наткнулся на оброненную кем-то палку и, машинально подняв ее, начал взбираться на вершину, перебираясь с валуна на валун. Небо заволокло тучами, но уходить домой не хотелось. Достав из кармана перочинный ножик, он начал остругивать ветку, задумчиво глядя вдаль. Очнулся от того, что порезал руку. Ладонь заныла, заболела, и он в сердцах бросил закапанную кровью палку с утеса. И замер от удивления. Исписанная непонятными знаками ветка - как он мог вырезать такое?! - зависла в воздухе, тихо гудя и потрескивая. Затем стремительно вонзилась в каменную стену, по скале пошли широкие трещины, и открылась ниша, из которой вырвался малиновый свет. Где-то над островами полыхнула молния, а через несколько ударов сердца зарокотал гром. Беспомощно оглянувшись, Сашка поискал взглядом укрытие от надвигающегося ливня, но ничего кроме прохудившегося навеса на близком кладбище не увидел.
С первыми каплями дождя он отчаянно соскочил на узкий карниз на краю обрыва и залез в открывшуюся трещину. В ней уже не было света, свечение куда-то исчезло, а по углам метались тени от вспыхивавших все ближе и ближе молний. Сашка подумал, что в такую грозу спускаться по крутому склону себе дороже, поэтому заполз от ливня еще дальше в пещеру и, отчаянно срывая ногти на руках, цепляясь за ускользающие из-под рук камни, начал падать, валиться, скользить, увлекаемый потоком сырых обломков из осыпающегося песчаника.
Очнулся от боли в порезанной руке. Ойкнув, сел и взвыл, ударившись о незаметный в темноте выступ. Хотя, нет, тьмы не было. Тусклый свет лился со стен, очерчивая мягкие тени валунов. Или это было что-то другое? По граням обтесанных плит пробегали цепочки всполохов. Он опять споткнулся о палку и удивился - как она сюда попала? Подняв ее, осторожно коснулся острием странного камня и отпрянул - валун развалился на две части, ветка легла на его половинки и знаки на ней налились ослепительным блеском. После вспышки стена просветлела, и Сашка увидел, словно сквозь мутное стекло, берег реки и село. Кубики домов задрожали, пещера покачнулась, и он ухватился за выросты, спускающиеся с потолка. Лучше бы он этого не делал! Все цвета, запахи, звуки исказились до неузнаваемости. Но самое ужасное - он почувствовал, что стал огромным, как скала, как холм, как гора, погребенная под наслоениями ила древнего океана.
Утешая и сочувствуя, но в тоже время строго и требовательно голос в его голове произнес: "Погонщик мхарра, укажи путь". Сашка от страха не смог вымолвить ни слова. Но говорить и не было нужды. Его обиды и злость, мечты и желания были так очевидны, что существо, обитающее в пещере, лишь безмолвно покачало несуществующей головой. Утес покрылся трещинами и распался на глыбы, каждая из которых была незримо соединена с другими. Выстроившись в сокрушительный клин, масса обломков заскользила вниз по склону в сторону дома ненавистного Генки.
Погонщик мхарра - мальчишка, управляющий смертоносной глыбой, - смотрел, как из дома выбегают люди, что-то кричат, смешно размахивая руками, а один из них, самый маленький и больше всех напуганный, упал на колени и вцепился зубами в край ковбойской шляпы, чтобы не закричать от ужаса. Погонщик лишь рассмеялся и заставил гору раздавить дом.
Когда с врагом было покончено, погонщик, почувствовав силу власти, направил мхарра в центр села. Ему не казалось чудовищным сравнивать с землей поселения. Он делал это не раз за длинный путь, длящийся века и тысячелетия. Время - слишком абстрактное понятие по сравнению с вечностью. Только где-то в глубине сознания, на самом дне, скрытом под слоем презрения ко всему живому, слышался крик корчившегося от страха мальчугана. Но вскоре он должен затихнуть. Как замолкали те, кто был в его чреве до него. Как постигали мудрость смерти - не жизни, не существования - те, кто помогал ему двигаться. Надо было лишь впустить их внутрь, и они своей злобой, желанием мести запускали механизм уничтожения. А дальше - это уже его работа, его путь. Дорога мхарра, оставляющего шрамы на теле Земли. Эта планета нравилась ему. На ней чудесные закаты. Но люди...
Скала медленно прогибала железные трубы газопровода, рвала провода и от коротких замыканий вспыхивали пожары, охватившие к середине ночи все село. Грохот сталкивающихся камней заглушал вопли людей, гибнувших под натиском исполина. Уже невозможно было дышать от смрада сгоревших и раздавленных тел. Бедный испуганный малыш сидел, вжавшись в угол пещеры, и тихо скулил от страха. Но, увидев на мутной поверхности экрана реку, он рванулся к наростам, свисавшим с потолка и, смахнув застилавшие глаза слезы, упрямо вцепился в шершавые плети. Собрав волю в кулак и неистово моля о том, чтобы удалось заставить мхарра изменить путь, он попытался направить гору к островам.
Мимо дома, в котором он родился и жил, где так вкусно пахли воскресным утром бабушкины пироги. Мимо огорода с увядшей клубникой, но ведь можно ее чуть прикопать и на следующий год на молодых побегах будут ягоды. Дед научил его всяческим огородным премудростям и еще много чему бы научил, но вот жаль - умер прошлым летом. Он так любил лето. И бабушка тоже любила, и мама. И даже отец, которого Сашка почти не помнил. Только он ничего и никого не любил. Гора качнулась, и маленький перочинный ножик проскрежетал по камню рядом с его ногой. Всего-то нож, от которого так больно саднит порезанная рука. Вода уже накрыла мхарра и он еле полз по дну реки, все больше увязая в иле. Ведь если боль от потери близких так невыносима, как заглушить ее? Мхарр почувствовал приближение смерти погонщика, но такова была его судьба. Не надо ее страшиться, она безучастна к тем, кто хочет от нее неисполнимого. Надо только знать, что пожелать. И острым лезвием желанья вскрыть суть души.
Такого напряжения сил и накала страстей он никогда не испытывал. Вернуть. Все исправить и возвратить на свои места. Пусть будет так, как было вчера. Это все, что Сашка сейчас хотел. Это все к чему он стремился. Погонщик имеет власть. И он может и должен распорядиться ей.
***
Под холмом мелькал огонек фонарика. Сашка пошевелился и сел, разминая затекшие ноги. После дождя летняя ночь пахла травами, и где-то совсем близко уныло стрекотал кузнечик. "Сашка, паршивец, не придешь домой - убью!" - послышался издалека встревоженный мамкин голос.
Он торопливо сунул складной ножик в карман и, боясь оглянуться на утес, побежал вниз по тропинке огибающей кладбище. Лунный свет высеребрил листву на березах и скрыл седую прядь на его макушке. Проклятое солнце - от него выгорает клубника, а люди сходят с ума. Он все-таки оглянулся, чтобы убедиться, что пещеры нет, и в последний момент увидел камень, летящий в лицо.