Он летел над Невским проспектом и тревожно всматривался в мутную пелену чёрного дня. Погода стояла истинно петербургская: морось и плотный туман. Этот адский коктейль был сдобрен копотью и гарью выхлопных газов, поднимающихся в белёсое небо. Машины томились в гигантской пробке, растянувшейся от Дворцового моста до Думской улицы, и с высоты казались стаей леммингов. Было трудно дышать, но ещё тяжелее осознавать, что отца нет в живых - портельщик первого ранга канул, сгинул в дебрях посмертных иллюзий, растворился в тенётах сплетенных проклятием и где-то там, высоко в небе его душа была на пути в Ирей.
В городе стало опасно. Надо было выбираться из центра куда-нибудь на окраины - спастись, оберечься, сбежать и повернуть круг фортуны хотя бы на пол-оборота. Но судьба распорядилась иначе. Где-то близ устья Обводного канала неясная тень отделилась от ржавой крыши и внезапно возникла перед ним, ощерив клыкастую пасть и растопырив бесчисленные пальцы с когтями. Короткая схватка и морок пропал среди леса дымовых труб.
Путь к бегству был отрезан. Примостившись на маленькой пристани, расположенной рядом с Летним садом, ведун Братства белых ночей - Василий Кощунов рассеянно смотрел на волны, в которых отражалось свинцовое небо. Искривлённый контур берега плавно переходил в дуги моста и закрывал часть реки. По Неве сновали лодчонки, катая беспечных гостей города.
Он проводил взглядом проплывающее мимо экскурсионное судёнышко, выискивая среди туристов толстяка, привычно пыхтящего короткой трубкой. Но никого похожего на магистра, увы, не было. И, значит, зря он надеялся на помощь братства.
***
Впрочем, в этот день всё было не так.
Василия разбудил резкий дребезжащий звук. Спросонья он не понял: звонят ли в дверь или это заливается телефон на кухне. Натыкаясь на мебель, пробрался в прихожую, осторожно посмотрел в глазок, но за дверью никого не было. Когда телефон снова зазвонил, снял трубку и услышал лишь всхлип, а следом короткие гудки. Выругавшись, постоял, прислушиваясь к пугающей тишине. Потом долго курил, борясь с сонливостью и пытаясь не упустить кофе, томящийся на слабом огне. Но всё-таки задремал и очнулся от шипения и запаха гари. В сером призрачном свете льющимся из окна пил горечь, стараясь понять - отчего в последнее время всё стало невыносимо паршиво?
Наверное, во всём виновата смена эпох. Он усмехнулся от пафоса этой фразы. Каждые триста лет в мире происходит сдвиг. Прорезающая бытиё трещина готовит место для нового золотого поколения, сметая всё на своём пути. И нет явной причины, источника катастрофы. Будто всё происходит само собой и это не чья-то злая воля. И мироздание непредвзято до отвращения относится к человечеству. Но как может быть объективным то, что касается людей? Ведь они не могут справиться даже со своей жизнью! Так что же от них ждать, когда речь идёт о судьбах мира?
Конец двадцатого века. Перестройка - перестрелка - передел. Беспредел. Но братству-то какое дело до людских разборок? Адепты белых ночей давным-давно покинули город и поселились на Карельском перешейке. Это весьма слабое утешение - уйти во вселенную иллюзий, погрузиться в эзотерическую чушь, которую те, кто называет себя избранными, любовно пестуют на протяжении тысячелетий. Но дело не в том, считаешь ли ты себя солью земли, элитой, лучшим из лучших. Причина разобщённости не в спесивости одних и недалёкости других.
Человечество, породившее эту гниль, выбросившее из чрева нечистоты, сор, накипь - всё то, что никогда ему не понадобится - подспудно уже давным-давно приняло решение. Опасные маргиналы, владеющие тайнами магии, должны быть уничтожены.
Заблуждение, что чародеи изо всех сил стремятся подчинить себе общество. Это бессмысленное и совершенно бесплодное занятие. Поэтому они позаботились о собственном благополучии и безопасности, покинув мирскую суету, ибо затворничество - хоть и неприятное времяпрепровождение, зато позволяет избежать многих и многих мерзостей, присущих людям.
Лишь Василий, да ещё несколько изгоев, любящих неизвестно за что городские трущобы, ютились в мансардах домов расположенных близ центра города. Только здесь можно было затеряться среди времён и крыш, среди людей и нелюдей.
***
Василий до боли сжал амулет - похожий на мутный хрусталь маленький кристалл, внутри которого, если долго всматриваться, тихо тлела искорка воспоминаний деда. Зачем он снова и снова перебирает осколки чужой памяти? Чтобы зарядиться ненавистью к людям, сгубившим пращура? Они давно мертвы. Чтобы почувствовать отвращение к современникам - их потомкам? Они скоро умрут. Тогда зачем эти бессмысленные терзания? Может быть, для того чтобы помнить.
И, может статься, простить.
***
Так повелось - с людьми их никогда ничто не связывало. Да и что могло быть общего у колдунов и идиотов, молящихся, то на идолов, то на роскошь храмов, то на экраны телевизоров, на которых ныне изо дня в день шарлатаны заряжают воду или исцеляют мановением руки битком набитые безумцами стадионы? Что может быть общего у тех, кто посвятил себя вечности и тех, кто погряз в мелких хлопотах будней?
Смертные всегда были жертвами собственных иллюзий и сильных мира сего. Так что же не так? Почему, погрузившись в пучину предчувствий, он неожиданно осознал, что ему бесконечно жаль эти никчёмные создания? Почему ему вдруг захотелось защитить этих нелепых существ от неминуемой гибели, освободить от жестоких страданий и отвести проклятие, довлеющее над городом с момента закладки первого камня?
Что-то в этом человеколюбии было неправильным, неестественным, и надо было найти этому объяснение, чтобы окончательно не сорваться и не потерять остатки разума.
И тут его скрутил жуткий приступ страха. Он почувствовал - сейчас, сию минуту среди помрачённости белой ночи что-то произошло! Понял, что случилось страшное, что звонок - лишь предвестник бедствий, которые должны обрушиться на город. Перед мысленным взором возникли картины апокалипсиса, которого ещё можно было избежать - просто исчезнуть где-нибудь вне времени, вне пространства. Уйти, кануть в промежутке между днём нынешним и днём вчерашним. Сколько раз он в мечтах совершал этот побег, пытался скрыться от неизбежного поражения, порывался ускользнуть от молохов судьбы.
Но помимо бегства оставался ещё один выход. Принять вызов.
***
Крупные капли дождя упали на гранит набережной. Маленькие градинки со стуком разбивались о камни и разлетелись мелкими брызгами. В воздухе разлился мерзкий запах гнили, словно трупы, зарытые в старых фонтанах Летнего сада, стали неспешно вылезать из археологических раскопов. Люди... да когда же вы поймёте! - история не любит, когда роются в её грязном белье! То, что утонуло, ушло в невские болота - никогда не должно появиться на свет! Но это справедливо, если речь идёт о старых костях. К проклятиям это не относится.
Нечто объявило охоту. Встреча с ним не будет похожа на бандитскую разборку с красивой погоней и стрельбой из гранатомётов по бронированным джипам. Всё будет гораздо проще и страшнее. Если проклятие - это незримое чудовище - послано в мир, его уже никто не остановит: ни создатель, ни кто-то другой не в силах прекратить неспешное движение смертоносного нечто. Оно будет разрушать преграды, оно будет уничтожать всех. И когда-нибудь настигнет жертву. Даже если придётся превратить в прах целый город.
Poste restante, как говорят французы. До востребования. Да пусть горит синим пламенем тот, кто создал это послание!
***
По проспектам и площадям, не обращая внимания на усилившийся дождь, шли те, кто вскоре умрёт. Что для проклятия миг человеческой жизни? Ничто... Ему стало тяжко от этой мысли. Дар ведовства вдруг показался ему бесполезным грузом, который он обреченно тащил по жизни: словно каторжные цепи, словно вериги юродивого, который знает, что за скорбными лицами благочестивых горожан прячутся ухмылки и издевательский хохот звучит в их душах. Так и в братстве - он был паяцем, клоуном, фигляром. Шутником, забавляющимся с будущим, забавником, гадающим на кофейной гуще. И просто идиотом, который подозревает и даже, скорее всего, знает о том, что он - блаженный дурачок, возомнивший себя совестью братства.
Триста лет назад. Кто бы знал...
***
Дверь рыбацкой хижины со стуком распахнулась. Из тьмы на свет появилась сначала всклокоченная голова, а затем существо, отдалённо напоминающее человека, выползло на порог и устало прислонилось к косяку. Морщины на лице постепенно разгладились, сидящие глубоко в глазницах зрачки налились адским блеском, и старик захохотал, сотрясаясь тощим телом. Он бился в конвульсиях, пока не захрипел и не повалился на землю. Очнувшись на мгновение, колдун обвёл мутным взором остров, поросший камышом, и остановил взгляд на узком проливе, за которым виднелся крутояр, изрезанный овражками. Рукой заскрёб по земле, набрал горсть пыли вперемешку с золой, и, собравшись силами, изрёк ненавистные слова. С последним вздохом пальцы безвольно разжались, и прах просыпался на потрескавшуюся от жары грязь. Пробежала тень, словно ручейки мглы пролились от неподвижного тела. Тьма нырнула в протоку и затаилась там, но часть её стремительно унеслась вверх по течению, чтобы над озером Нево стать тучей. Подхваченная внезапно подувшим ветром, она, вращая причудливыми отростками, стремительно пересекла несколько сотен верст и выплеснула ярость на беззащитный город.
Где-то там, далеко на востоке загрохотала гроза, снося купола храмов, разрушая звонницы и поджигая молниями деревянные дома.
Но ответ пришёл тут же! Шквал пронёсся над островом, и устье реки накрыл ураган. После небольшого затишья пали потоки воды, шторм запер устье Невы, и невиданное наводнение начало страшный разбег. Вспышки молний вспарывали облака, громыхание разрядов распахивало ровный гул ливня. Куски льда разбивались о гранитные валуны, с утробным чавканьем разбрызгивали болотную грязь и исчезали в волнах быстро поднимающейся реки. Но град зря превращал плоть старика в кровавое месиво. Прадед был уже мёртв, отдав жизнь за проклятие.
Сквозь дождевые струи к острову отчаянно пробивалась утлая лодчонка. Вёсла изгибались от мощных гребков и жалобно скрипели. Трясясь от холода, отрок привязал утлый челн к кусту и по колено в ледяной воде побрёл к покосившейся избушке. Увидев мертвеца, коротко вскрикнул и кинулся к нему с причитаниями и руганью. Уткнулся в окровавленные волосы тяти и завыл в полный голос, жалея себя, отца и весь мир, утонувший в пучине хаоса.
Ведун думал, что смерть его будет последней. Расквитавшись с первопрестольной за унижения и страдания, которые испытал, попав в рабство к колдуну-боярину, он считал, что умрёт на богом забытом острове Иени-Саари и на этом закончится злосчастное противостояние. Но всё вышло не так, как он хотел. Проклятие вернулось трёхкратным эхом, неся погибель и мор их роду. На Заячий остров - туда, где триста лет назад нашёл свою смерть беглый холоп с волчьим взглядом. Где двести лет назад сгнил в каземате дед, обвинённый в связях с дьяволом. И где сегодня погиб отец Василия.
Ах, пращур, прадед, что же ты натворил...
***
По Ангелу Петропавловской крепости на шпиль стекала кровь. Крест прошил портельщику грудь. Он какое-то время был жив и пытался звать на помощь. На сотовом телефоне последним был набран номер Василия, но тот не успел ответить на звонок. А потом было поздно...
***
Василия не покидало ощущение, что за ним кто-то наблюдает сквозь прицел. Паранойя? Паранойя. В лучшем случае - разыгравшееся воображение. Облачность плотно накрыла город, ливень перешёл в тошнотворный моросящий дождь. Днём не было никакой возможности пробраться в крепость и снять со шпиля тело отца.
На стометровой высоте Ангел протягивал руку в небеса, словно пытался достать иерихонскую трубу, чтобы протрубить последнюю песнь городу. Рука до сих пор пуста. Но что тогда должно лежать в раскрытой ладони? Древнее оружие, разрушившее лунный город Иерихон? Орудие возмездия или спасения?
Заговорённый Ангел, вознесённый над устьем Невы, был центром будущего заклинания. Оставалось найти ингредиенты, собранные на протяжении столетий родичами Василия, и замкнуть круг и звезду в нём. Хватило бы сил, чтобы осуществить задуманное. Где-то внутри засел страх, цепко держащий в коготках душу: вдруг ничего не получится? И всё напрасно. И цепь нелепых действий только ухудшит ситуацию и в лучшем случае ни к чему не приведёт.
Озираясь, Василий крался по улицам и пытался вспомнить то, чему учил отец. Заговорить дом легко, но защитить город в одиночку дьявольски трудно. А страну?! Можно ли спасти растаскиваемую на наделы державу? Если она кому-то сейчас нужна, если кто-то помнит, что она ещё существует.
Возле Медного всадника он вошёл через арку на Галерную улицу и услышал за спиной гул мощного двигателя. Деться было некуда, вдоль тротуаров плотными рядами стояли машины и, прижав к груди длинный свёрток, Василий притиснулся к бамперу, пропуская рычащее чудовище. Оступился, чуть не попав под колёса еще одного джипа, и выронил жезл. Наклонился, чтобы подобрать, но автомобиль окатил его водой из лужи и ведун послал ему вслед полный ненависти взгляд. Иномарка вильнула и врезалась в припаркованную рядом с банком инкассаторскую машину.
Ведун беззвучно хохотал, наблюдая, как секьюрити расстреливают водителя сквозь тонированное лобовое стекло. Но когда из открывшейся дверцы вывалилась мёртвая девушка, смех застрял в горле и превратился в горький комок. Свернув в переулок, он выбрался на Английскую набережную и долго стоял, глядя в тёмные воды Невы, пока не зарябило в глазах от бесконечного движения волн. Какое ему дело до людей...
Он вынул жезл и ещё раз внимательно его рассмотрел. Может быть, это старое оружие сегодня пригодится. Если только он сможет найти заклинание и оно его не убьёт. Poste restante. До востребования.
На другом берегу, на набережной Васильевского острова глядели друг на друга сфинксы. Издалека они казались двумя маленькими существами, одетыми в нелепые шутовские колпаки. Но горе тому, кто задержится надолго между этими каменными чудовищами. Жуткие рассказы о жертвах этих нелепых созданий уже стали городскими легендами.
Чуть правее желтел дворец Меншикова.
***
Глухими улочками и проходными дворами Василий добрался вдоль канала Грибоедова до Сенной площади. Если он успеет до полуночи замкнуть звезду заклинания. Если, пробираясь по закоулкам ставшего вдруг чужим города, не встретит на пути простодушных демонов и вероломных людей. То, может быть, - как хотелось в это верить! - в полночь мир не разбудит полный ужаса вопль, вырвавшийся из миллионов глоток. Он всё предвидел и всё понимал, но не хотел умирать. Ему было до жути страшно и одиноко.
Безликой тенью промелькнул над крышами наблюдатель и скрылся за сеткой дождя. Жаль, но к нему никто не подойдёт и не предложит помощи. Зачем кому-то решать чужие проблемы? Ведь адепты братства вечны. И они никогда не снизойдут к его просьбе о поддержке. Белые ночи в разгаре, но это ничего не значит. Идёт дождь, и заката не будет. А без солнца магия бессильна. Хорошая отговорка для сезона ливней в городе болот.
Да будьте вы прокляты!..
***
Его путь напоминал рисунок лабиринта, придуманного безумцем. Он петлял, запутывая следы. Паранойя? Паранойя!.. Медленно двигаясь с потоком пешеходов, шёл, сворачивая на узкие улочки, где прохожие озирались и прибавляли шаг, завидев сутулую фигуру, завёрнутую в хлопающий на ветру плащ с капюшоном. К подкладке накидки был пришит длинный потайной карман. Грубый слиток, спрятанный в нём, топорщил ткань и больно бил по рёбрам. Полную и достоверную историю этого артефакта Василий не знал. Лишь смутно помнил о том, что ещё перед войной отец рассказывал ему о семейной реликвии, передававшейся из поколения в поколение. В страшную зиму блокады они чуть не обменяли раритет на буханку хлеба. Им тогда было всё равно.
Смешно. Спасать мир куском железа, который по какой-то причине не брала ржа. Лишь пятна то ли крови, то ли краски въелись в древние надписи, испещрившие грубую поверхность жезла. Poste restante?..
***
Его нагнала собака и крадучись пошла за ним. Кривые переулки должны были вывести к Казанскому собору. Если только удастся отвязаться от преследователя.
Мокрая шерсть пса встала дыбом, из оскаленной пасти показались клыки, когда Василий попытался подозвать и заглянуть ему в глаза. Человеческий взгляд... слишком много в нём было ненависти. В прыжке он накрыл плащом выродка, а когда поднялся из грязи и скрылся в арке двора-колодца, у стены остался лежать скрючившийся мертвец.
Он не любил тех, кто калечит свой облик. Чудовище с душой человека - что может быть мерзостней и гнусней? Что может быть отвратительней этой твари? Наверное, только человек с душой чудовища.
***
Дождь хлестал по железной крыше гаража, каким-то чудом поместившимся в узкой щели между домами. Василий достал промокшую пачку 'Беломора' и, присев на разбитый ящик, с наслаждением закурил. Рядом с гаражом по стене стекали потоки воды. Он курил и ждал, тревожно всматриваясь в косую трещину, пересекающую здание от крыши до фундамента.
Вспышка молнии покачнула тень дома, громыхнул гром, и кусок стены рухнул на асфальт, засыпав осколками половину двора. Под слоем кирпичей скрывалась узкая дверь. Василий осторожно шагнул на крыльцо и дёрнул за ручку, осыпав остатки раствора. Петли жалобно застонали, и ведун, сорвав запоры, оказался в маленькой каморке, заполненной пергаментами, книгами и чем-то бесформенным, мерзким на вид. В углу стоял мешок, от которого шёл тошнотворный запах.
Отец успел собрать все ингредиенты заклинания, словно предчувствовал, что расплата настанет скоро. Часть из них досталась ему от деда. Только этого оказалось мало. Собранные артефакты не спасли портельщика. И не могли спасти. Зачем пытаться справиться с тем, что ты не в силах победить? Кощунов - старший привык действовать в одиночку, из-за чего и погиб, ему просто не хватило времени. Если бы только...
Дверь распахнулась, и в клетушку ввалился амбал с бритой головой, на которой блестели капли дождя. На шее у вошедшего здоровяка посвёркивала цепь в палец толщиной.
- Ты чё, в натуре? Бомжевать тут вздумал?!
- Нет, я хозяин этой комнаты, - спокойно ответил Кощунов, который за несколько лет всеобщей анархии научился общаться с подобными типами.
- Чё?! Хозяин?! - окрысился здоровяк и потянулся к заднему карману выгоревших до белизны джинсов. - Я те щас покажу, кто здесь тут!
Василий быстро схватил накачанные до безобразия руки братка и шепнул ему на ухо несколько слов. Тот отшатнулся, с ужасом и недоверием таращась на Кощунова, который качал головой и сочувственно смотрел на 'нового русского', удачливого владельца автомастерской, расположенной в том самом ржавом гараже.
Жаль, люди так боятся правды. Да, она жестока и неприятна. Но что-то в мире должно быть истинным до омерзения. Он не сказал громиле ничего такого, чтобы тот не знал или о чём не догадывался. Василий зачитал ему вслух эпитафию, которая вскоре будет высечена на полированном граните. Ничего личного. Будущее не изменить.
***
Дождь. Будто водопад низвергается с небес, силясь смыть город в Финский залив. Василия уже шатало от голода. Он зашёл в одну из кооперативных забегаловок и бросил мешок под стол. Равнодушно скользнув взглядом по разношёрстной публике, встал в конец очереди и задумался. Всё слишком просто и легко получается. Словно головоломка сама собой вдруг начала собираться во что-то осмысленное. До этого мешанина осколков лишь мёртво блестела острыми краями и никак не хотела складываться во что-то цельное. Если так дальше пойдёт, то у него есть шанс покончить с этим дурацким проклятием, ведь...
- Мужчина! Ваша сумка!
Резко хлопнула дверь, мелькнула тень в запотевшем окне, но тут же послышался вопль, и полыхнула вспышка, выхватившая из хмари сумерек оплавившийся, покорёженный бок машины.
Идиоты. Какие всё-таки люди кретины! Расплатившись за шаверму и бутылку 'Балтики', он быстро выскочил на улицу и увидел, как толпа опасливо нависла над трупом, покрытым белым налётом мокрого пепла. Протолкавшись вперёд, он назвался доктором и начал осматривать мертвеца. Эта небольшая ложь позволила ему добраться до мешка и незаметно сунуть его в отверстие дождевого слива. Посоветовав вызвать скорую помощь, он выбрался из толпы и неторопливо направился к Фонтанке. Обогнул квартал и вышел на набережную, на ходу жуя остывшую соломку резко пахнущего от специй мяса. Оно было настолько солёным, что после каждого куска приходилось жадно припадать к бутылке с тёплым чуть горчащим пивом. То, что холщовая сумка мокнет под проливным дождём - его волновало мало. Её содержимому это не могло повредить.
Всё, что было нужно в настоящий момент завёрнуто в пергамент и надёжно спрятано на груди в кожаной ладанке. Он был уже почти у цели. Свернув на Гороховую и двигаясь по направлению к Адмиралтейству, он несколько раз переходил с одной стороны улицы на другую. Шёл, словно к чему-то принюхивался, прислушивался, приглядывался. Несколько раз дёрнуло вбок, и зазвучала мелодия 'Птицелова'. Преследование наблюдателей уже стало утомлять. Но он, продавливая сетку дождя, раздвигая косые струи, двигался навстречу странному ветру. И когда гнёт стал невыносимым - голова просто раскалывалась от боли - свернул в незаметную низкую арку и, пройдя два крохотных дворика, с трудом открыл тяжёлую дверь со скрипучей пружиной. Ввалился в парадную, пахнущую кошачьей мочой и чем-то сладковато-кислым. И замер, прислушиваясь к тишине, пытаясь сквозь мерный шум дождя услышать низкий гул. Это ему удалось - то, что он искал, было спрятано на четвёртом этаже.
'А в гробу я видал... перестроечку, на кладбище двухтысячный год. Мы устроим с соседом попоечку... если он ко мне ночью придёт. И сбылись предсказания... точно ведь, перейдя лишь на воду и хлеб... с ним мы вместе вставали... на очередь, чтоб попасть в фешенебельный склеп...'
Голос хрипел из-за двери на третьем этаже, но надрыв его был фальшивым. Кто-то терзал гитару и пытался репетировать очередную анти-чего-то-там песню. Кощунов покачал головой. Всё пройдёт. Канут в Лету митинги, защита Англетера, марши зелёных, демарши коммунистов. Затем внуки тех, кто брал Рейхстаг, побреют головы и пойдут крушить ларьки и рынки. Всё ради справедливости, ради призрачного счастья, ради глотка свободы, распевая коряво-сочинённые песни во всю глотку, которую спустя десять лет заткнут валютой, пахнущей газом и нефтью.
А может быть не надо никого спасать? Одинокий фонарь качался на проводе посреди улицы, отблескивая в мутном окне лестничной площадки.
Электрический щиток был устроен на высоте трех метров. Василий взмыл над лестницей и осторожно, чтобы не шуметь, сломал замок. Певец этажом ниже вдруг замолчал, ведун заторопился и слишком быстро открыл дверцу. Тишину взрезал визг ржавого железа. Тут же послышались шаги за высокой дверью квартиры, стук цепочки, и сквозь щель на него уставилась старушка. Он успел вставить в гнездо выдернутый из ладанки кристалл и теперь в мертвенно-бледном свете висел под потолком.
- Электрика вызывали?
Глухой стук упавшего тела был ему ответом. Он торопливо опустился, отворил дверь напротив и шагнул в бесконечный коридор коммунальной квартиры, удлиняющийся с каждым шагом, уходящий в тусклую вечность.
***
Эти червоточины расползлись по городу, словно сеть каменной паутины, сложенной из кирпича, но сотканной из каверн. Пустоты между домами, первоначально предназначенные для того, чтобы огонь при пожаре не перекинулся на соседний дом, а ныне скрытые со стороны фасадов слоем лепнины и гипса были идеальным местом для хранения того, что не было предназначено чужому взору и что опасно было держать дома. Если живёшь скрытно, то без тайников не обойтись. Он обошёл их все. Он взял из них всё. Он побывал везде и сделал то, что задумал.
Несколько раз дорогу преграждали пьяные компании, он попадал в эпицентр каких-то стихийных митингов, пикетов и сборищ. Пламенные речи довольно тоскливо звучали среди шума воды, низвергающейся с осатаневших небес.
Лишь однажды ему стало не по себе, когда он наткнулся на несколько человек, которые взявшись за руки, стояли в серебристых плащах под ливнем и смотрели вверх. Он бы прошёл мимо, мало ли сумасшедших породила безумная пора перестройки? Но его поразило то, что он увидел. В небе над импровизированным хороводом то открывался, то закрывался просвет в облаках. Призрачный луч падал на измождённые лица, а вокруг не было никого. И тоска - вселенская печаль, что никогда не побывать, не увидеть, не узнать иных миров - сдавила сердце. Захотелось встать в круг, сжать холодные ладони людей, пытающихся вот так нелепо и смешно изменить мир.
Морок пропал, как только он прошёл сквозь арку и очутился в дворе-колодце лицом к лицу со сворой бродячих собак. Василий понял, что погорячился, убив днём оборотня. Выродки не прощают врагов, поэтому братство никогда их не трогает. Он встал спиной к стене. Медленно достал из кармана жезл, перехватил его посередине, а на вторую руку намотал полу плаща. Вечер обещал быть неимоверно долгим.
***
- ... Город - это огромная головоломка, пазл, который не каждый сможет разгадать. Но кто сложит кусочки в нужном порядке - получит ключ от его сердца. Ты точно хочешь этого?
Ведун стоял на тротуаре, опёршись о покосившийся столб, на котором ветер качал расписание автобусов, и его мутило от запаха крови. Плащ пропитался ею вперемешку с сукровицей, и казалось, что одежда насквозь провоняла запахом псины и собачьих экскрементов. Капли дождя разбивались о крышу чёрного 'мерседеса' и стекали кривыми струйками по лобовому стеклу.
- Нет, не хочу... Тяжёлый день... простите магистр... Я... Надеюсь, не нарушил правил?
Подбородок визави скрылся под короткой изогнутой трубкой, и облачко дыма вылетело из приоткрытой дверцы. Какого чёрта этот жирный боров притащился с берега Финского залива, из Репино сюда в трущобы центра? Помочь?! Нет. Он и тогда, триста лет назад сидел в Ниеншанце, покуривая неизменную трубку, и смотрел, как погибает прадед; наблюдал, присматривался, принюхивался к силе, которой, быть может, будут обладать потомки беглого холопа.
- Ну, что ж... удачи!.. - магистр лениво махнул рукой, и черный автомобиль, поднимая фонтаны брызг, унёсся в ночную мглу, мелькнув несколько раз под фонарями.
Василий остался один. Эта встреча отняла все силы, и он тяжело сполз на поребрик, опустив ноги в мутный поток несущейся мимо воды. Найдя в водосливе сумку, он привязал её к поясу и проверил содержимое. Череп был цел.
***
Над Европой циклон раскручивал амёбу облаков. Два глаза тайфуна двигались навстречу друг другу, чтобы слиться и породить нечто неимоверно грандиозное - шторм, который даже с орбиты метеорологического спутника внушал страх и благоговение. Стихия взяла разбег и начала скольжение к точке сосредоточения магических линий. Эти невидимые нити сплелись в клубок в устье реки, впадающей в Маркизову лужу.
Город накрыла мгла. Низкие облака летели в стремнине шквального ветра, струи дождя свивались в жгуты, бившие с размаху по крышам, под которыми пытались укрыться те, кто мечтал уснуть этой безумной ночью. Вода стекала, грохоча по водостокам, катилась пенными волнами по пустым улицам, заливала закрытые железными решётками спуски в метро. Беснующейся массой катила по тротуарам, чтобы низвергнуться в каналы и напитать грязью набухшую Неву.
Маленькая фигурка стояла на причале Петропавловской крепости. Человек, вцепившись в гранит парапета, тревожно вглядывался в окончание шпиля собора, скрытого низкой облачностью. Белая ночь, наверное, придала бы городу очарование, если бы не шторм, разлившийся над каменными берегами и брикетами низких домов.
Взлетев над бастионом, ведун осторожно прикоснулся к сети заклинаний, ограждающих укрепления и отводящих взгляд полуночных прохожих. Времени оставалось мало, его дьявольски не хватало. Надо было спешить, но промедление или торопливость могли стоить жизни. 'Не спеши, но поторапливайся!..' Отец был прав в одном: из пике лучше выходить в ста метрах над землёй, чем на полметра ниже.
Оскальзываясь на мокрой крыше, он шёл, рискуя в любой момент нарваться на ловушку, но ему повезло. Тот, кто строил крепость, надеялся на её долговечность, но время взяло своё. При очередной реставрации несколько камней были заменены. На этом месте пахло гнилью и плесенью. Василий продавил тонкую плёнку заклинания и оказался внутри защитного кокона. Облетев шпиль несколько раз, он приблизился к кресту и снял с него окоченевшее тело отца, оставив в руке Ангела старый череп.
Лицо мертвеца было искажено судорогой, словно жестокая сила неимоверно терзала его перед кончиной. Василий осторожно опустил труп на скамейку около Комендантского дома и неподвижно просидел до удара курантов, отбивающих без четверти полночь. После того как звон затих, тело отца исчезло.
***
Над городом возникло сияние, усиливающееся с каждой секундой, наполняющее края облаков нестерпимым светом, от которого наливались блеском золоченые шпили и кресты куполов. Лучи вонзались во тьму космоса, который изливался на устье Невы, покрытое, словно коростой, кварталами домов...
... он открыл глаза и сквозь мутную пелену дождя увидел дорожки, на которых лежали листья и сорванные ветром ветки.
Возле часовни на Введенской улице возникла призрачная фигура...
Рядом с дворцом Юсуповых в пруду вскипела вода...
В костёле в Ковенском переулке истошно взревел орган...
На складах Новой Голландии взметнулись в небо языки пламени...
Сфинкс на набережной Робеспьера встал на задние лапы и с грохотом шагнул на мостовую...
... морось превратилась в водяную пыль, полночная мгла охватила город. Стало трудно дышать, но стон, всхлип, вырвавшийся из груди, привёл ведуна в чувство, и он увидел, что стоит по щиколотку в тёмном тумане, разбегающемся волнами по аллеям крепости.
Рванувшись вверх, он попытался освободиться от тянущей к земле поволоки, но вспышка молнии ослепила его. Разряд вонзился в Ангела и осветил низкий край облаков.
Василий висел всего лишь миг между светом и тьмой, но он показался ему вечностью. Зародившаяся над шпилем воронка нависла над крепостью, втягивая в себя струи дождя и мелкие кристаллы града. С земли, подбирая листья, камешки и ветки, ей навстречу ввинчивался второй вихрь.
Два циклона - с востока и запада остановились, словно наткнулись на невидимую преграду, но двинувшись по спирали, слились в один мощный тайфун с бешеным исступлением накрывший Финский залив.
У него оставалось несколько минут. Несколько мгновений, чтобы остановить безумство стихии, вызванной проклятием. За бесконечно долгий день он понял одно - чтобы уничтожить тьму недостаточно света. Но если свет имеет источник, то где найти начало тьмы? И тут его осенило! Череп прадеда, проклявшего это место! Он сам принёс его сюда и водрузил над городом...
Обдирая руки в кровь, он начал карабкаться на крышу собора и выше - по качающимся, выпадающим скобам на шпиль. Во что бы то ни стало надо предотвратить катастрофу, стереть проклятие, избавиться от бедствия!
Сзади, не давая лететь, хватала за плащ разлившаяся по воде тьма, сверху падал ослепительный свет, зловещей вуалью накрывающий город.
Неимоверным усилием он дотянулся до криво ухмыляющегося черепа, и уже в падении понял, что это смерть. Но, сжав в руках жезл, сдавив изо всех сил обжигающие кости, он разрушил в прах прошлое. Оно протекло сквозь коченеющие пальцы, разлилось грязью по брусчатке и вместе с кровью впиталось в гранит.
***
Чёрная машина въехала на территорию Петропавловской крепости и остановилась на стоянке экскурсионных автобусов рядом с Монетным двором. Из 'мерседеса' вышел седой толстяк и, тяжело отдуваясь, прошёл к 'скорой помощи', возле которой толпились люди и о чём-то оживлённо переговаривались. Один из них показывал на шпиль и горестно качал головой. На носилках покрытый с головой тканью лежал труп. Когда толстяк наклонился и решительно встряхнул тело, все оцепенели, но старик, не обращая внимания на окружающих, щелкнул мертвеца по носу и произнёс: 'Тебе удалось, ведун... Но домой полетишь сам. Не хочу, чтобы ты испортил мне кожаные сиденья'. По телу Василия прошла судорога, он со всхлипом вздохнул, открыл заплывший от синяка глаз и, глядя мимо магистра, неожиданно подмигнул встающему над городом огромному солнцу.