Минуту назад, когда я зашёл в магазин ответить на звонок, клянусь, был один. Но выйдя и усевшись на ящик из-под вина, почувствовал в воздухе жаркого полдня необычную свежесть, которая бывает после дождя, и услышал тихое покашливание за углом. Как пишут в низкопробных романах, я с трудом оторвал задницу от ящика и двинулся навстречу звукам. Из разросшегося куста бузины меня встретил вопрос, не найдётся ли у меня закурить.
Немного поразмыслив, раздвинул густую зелень. Прислонившись спиной к побеленной мелом стене, сидел, закрыв глаза и вытянув ноги, мужчина лет приблизительно за сорок. Наголо обритая голова повязана светло-серым платком, изрисованным белыми черепами, на слегка удлинённом, с крупным подбородком лице недельная щетина. Не размыкая губ, повторил:
- Закурить найдётся? - так и не раскрыл глаз, обращаясь вслепую.
- Угу, - отвечаю и, не знаю, какой чёрт дёрнул спросить: - Какого сорта сигареты предпочитаете в это время суток?
Мужчина открыл глаза. Хитрый взгляд, лукавая усмешка.
- "Приму" без фильтра, пожалуйста! - произносит он.
Захожу в прохладную тень куста, присаживаюсь на корточки напротив мужчины, отгоняю рукой надоевшую муху и интересуюсь:
- Без фильтра? - изображаю удивление на лице. - Очень хорошо. Скажите, в природе существует и с фильтром?
- Угу, - говорит он в свою очередь. - Там, где я живу, много чего существует с фильтром. - Наклонив голову вперёд, говорит, выдыхая воздух: - И?
- Что - и? - переспрашиваю его.
- Сигареты, - напоминает он.
Развожу руками, говорю, ишь, разъикался, встал, поправил брюки и пошёл снова в магазин. Не ношу с собой "Приму", что поделаешь!
Только переступаю порог, снова звонок. Снимаю трубку - да! Почему не "алло", это Элла Арнольдовна, старший товаровед Старосельского райпо. Наводящий вопрос и удар по печени, то есть, по совести - как обстоят дела с выполнением плана. Отвечаю, выполню с трудом, по причине недопоставок некоторых групп товаров. Непробиваемая Элла Арнольдовна стоит на своём, тебе, что, Клавдий, - это я, - много нужно, что ли. Много, не много, парирую резкий выпад, но нужно: соль, сахар, спички - три главных слова на "с". Не помешают свечки. Вот, наносит Элла Арнольдовна скрытый удар, этого добра у тебя в избытке, судя по итогам ревизии. Да, уныло отвечаю, пропускаю намеренно скользящий удар и чувствую, как совесть моего сердца истекает кровавыми слезами раскаяния. А остальное - чеканит Элла Арнольдовна - хуторяне имеют и так. Живут натуральным хозяйством - раз! - острый гвоздь пронзает ладонь; горожане в этом отношении в проигрыше - два! - второй гвоздь пронзает, проникая сквозь кожу, хрустя косточками-хрящиками, другую ладонь. Вы согласны? Куда денешься, отвечаю, согласен, а сам мысленно внелитературным лексиконом крою её родных и близких, нежными и трогательными словами. Так, на чём мы остановились, взяла она тайм-аут, ах, да! Куры - яйца, коровы - молоко, сметана и творог, свиньи - сало и мясо - три! - вгоняет Элла Арнольдовна последний гнутый гвоздь в ноги. Достаточно? Горделиво спрашивает она в трубку. И тут меня осеняет. Но мясо мясом, аргументирую, однако же, колхозники просят привезти колбасы, это же элементарно! Вам план, мне - продукты и, Элла Арнольдовна, я не требую, бог с вами, балыки, сырокопчёные колбасы и прочие деликатесы. Хотя бы раз в неделю, перед выходными пуд "Молочной" или "Докторской". Замечательно, восклицает Элла Арнольдовна, в нагрузку отгрузим бочку, на минуту она замолкает, нет, две - сельди. Как, не сдерживаюсь, ещё с прошлого раза, это почти полгода назад, тоже в нагрузку к мандаринам навязали, до сих пор не распродал. Стоит, ржавеет. Многозначительная тишина в трубке говорит о глубоко-умственном и тяжёлом мыслительном процессе. Сквозь скрежет её, обильно смазанных "Букетом Молдавии" извилин до меня доносится, эх, Клавдий, вы не имеете морального права произносить таких слов вслух и даже думать! "С чего бы?" - думаю, но молчу. А она продолжает, успех советской торговли основан не в перенасыщенности товарами повышенного спроса полок предприятия и не в пустых разглагольствованиях ответственных лиц, а в успешном продвижении имеющегося в наличии товара и безупречном, самоотверженном труде. Согласны, спрашивает, Клавдий? Ага, кидаю в трубку скупое слово и думаю, хорошо, что она не видит, как стою перед зеркалом и корчу рожицы, представляя её. И добавляю, безусловно. Ещё... Что на этот раз, улучает она возможность перебить меня. Не плохо бы было для улучшения торгового процесса на селе подкинуть свежей рыбки. Остановился, тишина, продолжаю, или замороженной. Например, хек, минтай, ставрида, скумбрия. Представляете, что ответила Элла Арнольдовна? Как вам не совестно, восклицает она дрожащим голосом, так и вижу, как брызжут слёзы справедливости из ангельских карих глаз, а она на волне ажитации продолжает, хорошо, что не попросили нототению, морской язык и рыбу-меч. И без перерыва, к вашему сведению в соседнем рыбколхозе давно и успешно, под присмотром научных сотрудников применяется сверхсовременный метод экспериментального, - понимаете, экспериментального! - разведения и выращивания не какого-то там свежемороженого минтая, а зеркального карпа, сазана, леща, карася в промышленных масштабах. Что, скажите чистосердечно, Клавдий, мешает вашим колхозникам съездить после трудного трудового дня к родственникам, а они наверняка есть, по вечерней прохладе, пообщаться с ними, заодно и порыбачить, выловить действительно свежей рыбки на ужин для ушицы и жаренья. Как ни крути, говорит она, для тружеников это прямая экономия денег. Услышав это, я чуть не ох..., да, волосы вздыбились. Жена районного начальника ОБХСС говорит по телефону такие слова прямым текстом! Поборов волнение, отвечаю, понял. Пожелал всего хорошего и положил трубку.
Потрясённый направился к выходу. На полпути вернулся, вспомнив, зачем заходил. Взял с полки пачку "Примы". Красная пачка со смелым росчерком названия белого цвета.
К этому моменту гость перебрался из зелени кустов на солнцепёк к центральному входу и расположился на моём ящике.
Протягиваю сигареты:
- "Прима". Без фильтра.
Он взял пачку, не раскрывая, с наслаждением, закрыв глаза, втянул носом аромат табака, раскрыв ноздри. Затем произнёс "ах!".
- Ленинградские. Фабрика Клары Цеткин, - констатировал он.
Удивлённо спрашиваю, по запаху определил, что ли. А гость вскрывает пачку, указательным пальцем щёлкает по дну, выбивает сигарету, берёт губами, произносит, не разжимая губ, интуиция. Из зажигалки, в форме гильзы вырвалось невысокое пламя с громким шипением.
- Начальство? - спрашивает он, сделав пару затяжек.
- Так, - махнул рукой.
- Понимаю, - сочувственно произносит он. - Сильно пропесочили?
Я расслабляюсь.
- Не сильно, - отвечаю. - Для профилактики. Всё план, понимаешь, требуют перевыполнения. А чем его перевыполнять, если и выполнить-то с трудом удаётся!
Мужчина жадно, в несколько затяжек добил сигарету до малюсенького окурка, зажал его между двух спичек и прикурил от теплящегося огонька новую сигарету.
- Знакомо, - тепло говорит он, пускает струю сизого дыма вверх. - У самого, - хлопает по пятой точке, - горит в конце месяца огнём. - Протягивает руку: - Забыл представиться, Антон.
- Клавдий, - жму его руку.
- Еврей, что ли? - интересуется Антон, следя за огоньком сигареты.
- Почему сразу еврей? - возмущаюсь я.
- Потомок древних римлян? - Антон выпустил три кольца дыма и через них - тонкую струю.
- Нет, - отвечаю я.
- Тогда в чём прикол? - недоумевает Антон. - Почему Клавдий?
- В честь дедушки назвали, - объясняю терпеливо.
- Тоже Клавдий?
- Юлий, - ставлю точку, торжествуя.
- Юлий?! Ха! - восклицает гость и щелчком отправляет окурок по касательной в дорожную серую пыль. - Объясни, будь добр!
Объясняю, что поделать, такова моя участь. Перед хуторянами выкручиваться, придумывая на ходу байки, почему водку не завезли перед посевной или всего три ящика "Жигулёвского" на весь мужской контингент трудящихся. Плести сложные кружева словес перед Антоном, почему-то, не хотелось, и сказал на прямоту, мол, так и так, дорогой, неизвестный гость, с некоторых пор, а для кого-то и давних, в нашем семействе увлеклись историей древнего мира. Рим, Греция. Следуя каким-то своим внутренним установкам в семье, родившимся мальчикам дают имена консулов и императоров. Ух, ты! чуть не упал с ящика Антон, девочкам - Друзила, любимым коням - Инцитатос?! Стараясь противостоять насмешливости Антона, прошу его не ёрничать, руководствоваться собственным благоразумием.
Ответом Антон удовлетворён. Молоток, кричит он. Держи пять! - протягивает снова руку. Жму, но думаю, какой же я "молоток"? Скорее, наковальня.
Антон, не останавливаясь, спрашивает, курю ли я. Хэ, усмехаюсь, табак хороший курят и святоши! Молоток, снова повторяет он, и добавляет уважительно, да ты, брат, поэт. Писать стихи не пробовал, спрашивает и одновременно добродушно смеётся.
Вынимает из кармана пачку сигарет в твёрдой упаковке. Протягивает. Читаю - "Marlboro" - и спрашиваю, "Camel" есть. Антон с интересом всматривается в меня:
- Харчами перебираешь? - спрашивает он.
Без фантазий, отвечаю просто:
- Ну! На безрыбье, сам понимаешь, и рак рыба.
Антон заканчивает, и ворона соловей и без промедления говорит, а скажи-ка мне, Клавдий, какой нынче год на дворе. Вопрос выводит спутник мыслей моих совершенно на другую орбиту размышлений. "Во дела, - рассуждаю. - Это ж надо так от простой "Примы" развести!", а сам спрашиваю:
- Какой год? Шутишь, да?
Услышав в моём вопросе непонятные взволнованные интонации, он объясняет:
- Шутка, друг Клавдий, - снова закуривает он и, выпуская дым через ноздри двумя тонкими струйками, спрашивает: - А если на полном серьёзе, какой?
"Не похож на контуженного, - мыслю про себя. - А как там на самом деле?" Чтобы не вносить излишнего недоразумения, решаю ответить:
- Семьдесят пятый, - а сам думаю, мощные игры ведёт память с мужиком. И вспоминаю сестру, работающую в Юзовском психдиспансере. Так она утверждает, нормальных людей от рождения, а priori нет. Все без исключения с каким-нибудь сдвигом. У одних эти скрытые резервы просыпаются в раннем возрасте, другие несут в себе эту не разгаданную загадку до дней последних, а мир и не подозревает... Посему, осторожно, стараясь не разбудить в Антоне агрессии, спрашиваю, с нотками участия в голосе, что, дружок, провалы в памяти. А он отвечает, сняв с головы платок с черепами и вытерев набежавший обильно на лицо пот, нет, во времени. Во времени?! Чувствую, где-то в районе копчика просыпается змея неопределённости. И, как впоследствии будет выражаться сын, будто серпом по ... я замечаю, одет Антон как-то не по-нашему. Качественная - клянусь зарплатой и премиальными за год, за два, нет, десять лет! - тонкая фланелевая клетчатая рубашка синего цвета с коротким рукавом, с надписью "Sergio Tacchini" на клапане левого кармана, светло-кремовые льняные брюки по колено. На ногах, слава богу, обыкновенные резиновые вьетнамки. Антон перехватил мой взгляд. Усмехнулся, показав ряд оскорбительно белых и ровных верхних зубов.
Я не сдерживаюсь:
- Свои такие, что ли? - недоверчиво говорю. - Странно-подозрительные и красивые.
Антон отвечает, ширя улыбку до ушей.
- Металлокерамика, мой друг.
Меня кинуло в жар, прошиб холодный пот.
- Металло... чего?
- Замяли, - предлагает Антон. - Хочешь фокус?
Киваю, хочу; Антон вынимает из заднего кармана брюк кошелёк. А сейчас, заявляет, слабонервных прошу удалиться, и моргает глазом. Вынимает купюру, протягивает мне.
- Посмотри, - предлагает он. - Для расширения кругозора.
Банкнота новенькая, пахнет типографской краской, полоска по краю металлическая. Купюра зелёная, написано, тысяча рублей, мужик с посохом в руках изображён, под ним на изогнутой ленте надпись "Ярославль", вместо привычного профиля Ленина.
- Это как понять? - спрашиваю, не найдя нужных слов описать ощущения.
- Деньги. - Поясняет Антон.
- Сразу понял - деньги. Чьи?
- Российские.
- Российские?! - обжигает меня словно кипятком. Дурнота тёплыми волнами расползается по груди, тошнота подступает к горлу. - Почему российские, а не советские?
- Потому, - Антон снова закуривает, жадно затягиваясь. - Там, где я живу - Россия. Государство - Российская Федерация. Советский Союз перестал существовать. Новое государство - новые деньги. И, вот, посмотри, какие деньги ещё у нас в ходу.
Интерес распирает меня и, в тоже время чувствую иррациональность происходящего. Как может не существовать Советский Союз? Что за бред? Антон - шпион? Верить не хотелось. Ведь он наш, русский. Беру новые банкноты. А в мозгу вертится мыслишка, где-то кроется подвох. Узнать бы - где. Купюры также пахнут краской, новенькие, аж хрустят. У нас самая крупная - стольник с портретом Ильича. А я держу одну бумажку в пятьсот рублей с фигурой Петра Первого, в правом верхнем углу написано "Билет банка России". И крупная купюра - пять тысяч рублей. Невероятно! Сон! Галлюцинация! Щипаю за ухо. Нет. Всё остаётся на месте: и Антон, и деньги странные в руках.
- Не верится? - спрашивает Антон.
- Ну, это, - растерянно хлопаю глазами. - Как понимать? - понимаю, несу чушь. - И принимать?
- Как есть, - советует Антон.
- А как оно есть?
- Так, как есть, - повторяет Антон.
Пробурчав под нос, ничего не понимаю, закуриваю "Беломор", крепко сжимаю мундштук, перетираю бумагу зубами, сажусь рядом с Антоном. Он успокаивает, мол, был поначалу тоже шокирован и крайне потрясён случившимся. Что случилось, не объяснил, но впоследствии, говорит, в ряду повторений - привык. Всё встало на свои места. Какие, растерялся я, свои места.
Вопрос Антона, последовавший за моим, разряжает обстановку:
- Почему не "Marlboro"?
- А? - отвлекаюсь от тягостных дум.
- Папиросы, - Антон указывает подбородком на пачку.
- Ну, - улыбаюсь я. - "Camel" нравится больше.
- Скажи на милость! - восклицает он. - Где ты их берешь в этой глуши?
Если мне не изменяет память, продолжает Антон, штатовские можно купить только в "Берёзке" или у цыган на рынке в Юзовке, но у них можно приобрести и румынские.
Я сходил в магазин. Перед Антоном предстал с картонной коробкой, изрисованной верблюдом на фоне пирамид и соответствующей надписью. Вот, видишь, где. Антон рассмеялся, пояснил, ситуация анекдотичная, когда спрашивают у мужика, где ты берешь деньги, он отвечает - у жены; а она у кого, я ей даю. А ты где их берешь? Затем взял коробку. Рассмотрел. Хэ, говорит, да, действительно, настоящие, но и сейчас там такие не выпускают. Дизайн поменялся. Где взял? Отвечаю, батя с войны пару ящиков привёз. Ему говорили, бери вещи, обувку. Дались тебе сигареты! А батя на трофейные хату построил. Бартером саман менял на сигарету: десяток кирпичей за одну сигарету. Потом крышу покрыл глиняной черепицей, до сих пор стоит. Батя действовал с умом, закурит среди мужиков, те ему, угости, фронтовик, трофейной; отчего ж не угостить, ты мне мелу вечером привези пару вёдер, другому - брёвна на стропила и так далее. Эту коробку использую вместо кассы, деньги в ней складываю. И храню в ней же. Антон спросил, не боишься, что вскроют магазин и тиснут денежки. Наши на такое неспособны, отвечаю, а пришлые здесь не часто появляются. Да и как им узнать. Потом я показал Антону однодолларовую купюру. Тоже батя привёз. На ней надпись сохранилась чернильная: - Русскому воину-другу от американского солдата.
Отлично, говорит Антон, как память для потомков прекрасный образец. Баксы вообще клёвая валюта, добавляет, хоть в Африке, хоть в Антарктике. Увидев моё недоумение, поясняет, доллар на сленге. Чем же он хорош, смеюсь, в рубле сто копеек, а твой бакс - тридцать две стоит.
Возвращаю Антону российские деньги. Он спрашивает, женат, да - отвечаю. Оставь жене как подарок, поверь, Клавдий, в скором будущем тебе пригодятся. Ты чего, Антон, охлаждаю, в скором времени наступит коммунизм, так сказал генсек с трибуны съезда, и деньги, как средство платежа и расчёта потеряют свою актуальную и агрессивную функцию.
- Бери, - Антон сжимает мою руку. Затем резко меняет курс разговора. - Жарко, блин!
- Почему ты всё время "блинкаешь"?
- Привычка, - повёл плечами Антон, разминая их. - Слово-паразит.
Посоветовал ему, что от паразитов в любом виде нужно избавляться. Да, дорога ложка к обеду, кстати, Клавдий, а где весь пипл, спрашивает, словно очнулся ото сна.
Не совсем поняв, о чём идёт речь, интуитивно считал энергетический посыл слова, отвечаю:
- Полдень. Работники в полях. Вечером придут за покупками.
Конечно, за водкой, Антон скорее утверждает, нежели спрашивает. Зачем деньги зря тратить, на селе самогон гонят, отвечаю. За хлебом? Нет, опять-таки, опровергаю, у каждой семьи свой рецепт, такие караваи пекут!.. Тогда зачем у вас в магазин ходят, удивляется Антон. В основном, обменяться новостями. Для этих целей телевизор предназначен, возражает Антон. Летом селянам смотреть телевизор некогда, самые свежие новости из уст кумушек на площадке перед магазином. Судачат женщины, семечки лузгают. Сплетни из уст переходят в уста, обрастают подробностями. Ого, восклицает Антон, весело же вы живёте: работа, магазин, сплетни, дом и - снова работа. Мы всегда так жили, оппонирую ему, и жить так нам нравится. Промолчал гость, но по его лицу видел, хотел он что-то добавить.
Минут пять посидели молча. Слушали, как ветер купается в ветвях деревьев, как, подымая пыльные облачка, летит над грунтовкой. Как золотятся пылинки в солнечных лучах, на мгновение, замирая на месте. Из полей ветер доносил сладкие ароматы бахчевых, кукурузы, подсолнечника и аромат созревающей пшеницы.
- Хорошо-то как! - потянулся Антон. - Даже уходить не хочется.
- А ты и не уходи, - предлагаю я. - Оставайся. Председатель пособит с трудоустройством в колхоз. Профессия у тебя есть?
- Менеджер, - отвечает Антон.
- Расплывчато, - отвечаю. - У нас таких вакансий нет. Но можно переучиться, например, на механизатора или комбайнёра, курсы имени Паши Ангелиной в Старосельском училище ускоренные организованы. Мужские руки на селе всегда нужны. А что? - загораюсь я. - Зарплата хорошая, премия, там, по трудодням осенью правление распределяет между колхозниками...
Не дал договорить мне Антон. Спасибо, говорит, Клавдий, за предложение и встречный вопрос, ребром, так сказать, сам-то, почему не в полях комбайнёрствуешь. Не растерялся, отвечаю, что у нас в роду все в торговле работают.
Антон рассмеялся:
- Я ж говорю, жид ты, Клавдий.
Я обиделся:
- Раз в торговле, почему сразу - жид?
- Да потому, что все места тёплые ими заняты, - и тут же закругляется. - Ни к чему нам Гавайи, нас и здесь неплохо кормят.
Зачем он упомянул Гавайи, вдаваться в расспросы не стал, может, у него фигура речи такая, но ответил, мол, наше дело предложить.
- Слушай, Клавдий, откуда здесь можно позвонить? - спрашивает Антон. - А то мой мобильник здесь не функционирует, - и показывает интересную вещицу, черного цвета, со стеклянным экраном во всю плоскость.
Беру этот мобильник, как назвал предмет Антон, рассматриваю. Нажал пальцем на экран. Он засветился. От неожиданности чуть не выронил из рук, и шумно выдохнул с облегчением воздух. На экране появился, потрет Антона, крупные цифры внизу - 14:05, мелкими буками вверху слева рядом с какими-то странными значками слова "Соединение отсутствует".
- Блин, - снова произнёс Антон. - Вернее, футурологический.
Я пожал плечами, не понимаю, о чём речь. Антон коротко объяснил, ощущения, испытываемые мной перед техническими новинками, не существующими в моём мире, называются футуристическим шоком. Спрашиваю, как мобильник устроен, Антон коротко ответил:
- Скоро узнаешь.
- Скоро, - переспрашиваю, а внутри так и зудит что-то непонятное. - Это когда же?
- Через пятнадцать лет, - ответил Антон. - Сейчас генсек Брежнев?
- Да, - говорю я. - Леонид Ильич.
Рассказанное далее Антоном ввергло меня в некоторую нестабильность сознания, поверить проверкой его слова возможности не было, но говорил он так убедительно, что не поверить я не мог. В итоге, в голове у меня всё перемешалось. Поведал Антон, следующее. Оказывается, Леонида Ильича сменит на посту Черненко, его - Андропов. После него на пост генсека заступит Горбатый с его сраной перестройкой - на этом слове Антон тихо ругнулся и сплюнул в пыль - вот с его-то приходом и начнутся самые неприятные моменты нашего государства. Именно Горбатый внёс в крепкий дом под названием Советский Союз неуверенность и шаткость, что и послужило в дальнейшем причиной распада страны. Что, спрашиваю Антона, к власти придут зэки. Он удивляется, с чего так решил. Говорю, ты же сам называешь генсека по кличке - Горбатый. Нет, не воры, а хуже, Антон сжал губы и скрипнул зубами. Горбатый, на грудь ему утюг раскаленный, это Горбачёв Михаил. Толчок его неуверенной внутренней и внешней политики привёл, повторюсь, к развалу СССР. Отсоединятся все среднеазиатские республики. Прибалты заскулят о независимости и об оккупации их территории Россией, воспылают в одночасье непримиримой ненавистью ко всему русскому. Ну, а мы-то останемся в составе России, с надеждой спрашиваю Антона. Нет. Белоруссия и Украина тоже будут отдельными государствами. Мне осталось одна забава, пальцы в рот да весёлый свист, как писал один поэт-классик.
Переваривание большого объёма информации заняло определённое время, в процессе которого я продолжал рассматривать телефон. Видя заинтересованность, Антон повторно спросил, нравится гаджет. Без уточнения понял, он это о телефоне и ответил утвердительно, как может не нравиться красивая и определённо необходимая вещь. Понимаю, говорит он, и продолжает описывать достоинства данного предмета. На меня посыпался град новых слов и терминов: помимо того, что это телефон, в нём присутствуют такие полезные опции, как интернет, радио, фотоаппарат и видеокамера, wi-fi - при этом слове я сухо сглотнул - скайп, болтай, снимай, смотри одновременно, с кем беседуешь, отправляй sms-сообщения и прочия радости, вплоть до компьютерных игр и просмотра кинофильмов. От услышанного голова пошла кругом.
Антон взял у меня телефон, провёл с ним некоторые манипуляции.
- Я записал в телефонную книжку свой номер. Придёт время...
Я хотел его перебить, но он остановил движением руки.
- ... а оно обязательно придёт, позвони. Отвечу с радостью, Клавдий, друг из прошлого. - И протягивает телефон мне. - У тебя, когда день рождения? - интересуется.
- В ноябре, - отвечаю. - А что?
- Далековато, - говорит Антон. - Но, тем не менее, бери. - Видит моё замешательство, поясняет. - Подарок. Дарю!
- Дорогой подарок, - отвечаю ему, а у самого в груди тёплая волна благодарности разливается, наполняя живительной энергией каждую клеточку. Но делаю вид, что сомневаюсь в правильности его поступка. - Не могу взять. Вот, просто взять и всё. Не так воспитан, пойми правильно. Совесть не позволяет, Антон!
Без раздумий Антон предлагает, что готов обсудить этот момент. Слушаю, говорит, оппонирующую сторону. И я говорю, что у меня нет ничего равноценного. Ни автомобиля, ни золота, только старенький ламповый радиоприёмник "Спутник" и швейная машинка "Singer" жены, подарок моей бабушки на свадьбу. Антон громко рассмеялся, хлопая счастливо в ладоши.
- Значит, так, Клавдий, - утерев набежавшие слёзы, говорит Антон. - Машина у меня есть, шестисотый "Mercedes". Золота тоже предостаточно. Живу не бедствуя. И швейная машинка, подарок бабушки, хоть она сейчас и ценный раритет в наше время и бабла приличного стоит, тоже не надо. Вот только...
- ...что? - доканчиваю за Антона.
- А то...
- Обмен не состоится? - предполагаю и чувствую, тяжестью наливаются ноги.
- Никогда не делай преждевременных выводов, - посоветовал Антон. - В будущем пригодится. - Вынимает из заднего кармана брюк сумку пластиковую с орлом на бело-красном фоне и надписью крупными буквами внизу "Montana". - Десять пачек "Прима" без фильтра, пожалуйста!
Обещаю, вернусь быстро и не то что десять, двадцать, а то и тридцать пачек дам, в общем, сколько поместится, влетаю в магазин, внутри всё клокочет, весь дрожу, собираю с полок всю "Приму", что есть и выбегаю, а перед дверью никого. Только знакомый аромат озона, будто только что прошёл дождь.
В растерянности плюхаюсь в пыль и плачу. Размазываю по лицу слёзы вместе с пылью и сжимаю в руке телефон с косынкой с белыми черепами.
Телефон я сохранил. Несмотря на жизненные передряги, что выпали на мою долю и на страну. Спрятал его подальше. И забыл. В начале девяностых, когда руководители трёх республик подписали "Беловежское соглашение", знаменуя новую эпоху развития в мире, мы с супругой и детьми перебрались жить в Россию. Всё это время телефон хранился в картонном ящике. Выросли и разъехались дети, женились и завели своих детей. Супруга вчера разбирала в кладовке старые ящики и натолкнулась на коробку с пожелтевшими газетами "Труд" и "Правда", журналами "Юность" и "Человек и закон", на самом дне дожидался своего часа давний подарок гостя из будущего. Жена принесла находку мне, спросила, что это. Я развернул светло-серую косынку с белыми черепами и показал ей мобильный телефон. Я увидел, как у неё отвисла мандибула. Продолжая удивлять дальше, дотронулся до темного стеклянного экрана. Он засветился. В адресной книжке нашел номер Антона. На звонок долго не отвечали. Я сосчитал до двадцати и решил, на счёте "тридцать три" отключусь и услышал знакомый голос: