Достоевский хохот походит на 
улюлюканье форм: 
в глазах - настойчивая белена, 
на ебальнике - сальный капрон. 
Им заходится виброво поминальный 
стол, как пляшущие на нём, 
этот хохот топкий и номинальный, 
как приусадебный водоём. 

Южнорусский хохот напоминает 
отсутствие вкуса - вполне резонно, 
гражданин в усишках уводит налик 
за "пожить" до конца сезона. 
Можно всё, но нельзя не прыснуть, 
исполняя со стулом, верно, 
потому и прячешь свою бугристость 
в издыхательном "Ишь стерва!" 

Твой смешок же ничуть на хохот 
не похож - вроде шёпота на веранде, 
он печален, как сладкий опыт, 
въевшись модусом операнди. 
Как лучи, направленный в одного, 
обозначивший путь в начале, 
очевидно, и он, как правило, ничего 
хорошего не означает.