Смех, словно звон бубенцов, и глаза с весёлыми морщинками. Именно так он её всегда вспоминал. Её лёгкость характера, её непосредственность, её неусидчивость- заводили его. Раньше он не знал любит ли он её на самом деле, или просто ему кажется, что он её любит. Но она всегда была для него как весеннее журчание ручья из талого снега после длинной, надоевшей зимы.
Была ли она красива? О, да. Она была красива. Всякий раз, когда он говорил ей об этом, она сравнивала его с сорокой, которую заинтересовал только блеск. Она хотела чтоб окружающие видели в ней глубину. Он же видел в ней больше - гармонию.
У неё был отменный вкус. Она была экстравагантной, но в меру, без излишества. Она любила придумывать и делать наряды себе сама. И ка-ак... В том маленьком провинциальном городке,в котором они оба жили, её нельзя было не заметить. Она сияла и искрилась как чистый белый снег в ясный морозный день. Она слепила собой окружающих. Мужчины украдкой глазели на неё, как смотрит маленький воришка-цыганёнок на сладкую ватрушку у лоточницы. Женщины, увидев её, невольно осматривали себя, понимая, что безнадёжно уступают ей. И даже дети, расплывались в улыбке, как будто встретили свою потерянную маму.
К слову, у неё был сын. И он был не первым ребёнком. Но дети её только украсили. Он не знал её восемнадцатилетней девушкой, но был восхищен ею именно сейчас. Она была той спелой вишней, тем наливным яблоком в чужом саду, из-за которого он влез через забор, рискуя быть расстреляным сторожем. Да-да. При всех её достоинствах, она имела один, но существенный, недостаток. Она была замужем, и, согласно закону романтического жанра, есстественно, не за ним. Она считала, что именно её подобие запретному плоду, пробуждало в нём любовь или, как она утверждала, влюблённость, хотя в чем разница этих понятий ни она, ни он толком не знали.
Зато он, чётко видел границу между ней и всеми женщинами мира. Нет-нет, он не возвышал её над остальными, ну так он ей объяснял. Она была, в его глазах, той самой Евой от которой произошли все остальные женщины, которые в процессе эволюции мутировали и теперь отстояли от своей прародительницы, как копии отстоят от произведения руки гениального мастера. Некоторые хуже, некоторыё очень даже похожи, но они все равно остаются копиями. Он не хотел тем самым принизить других женщин, он просто очень высоко ценил оригинал, и не готов был ставить его в один ряд с другими творениями.
Она любила его за это. Нет, не так. Она любила в нем то, как он любит её. А он считал это, выражением её глубокой чувственности.
Он отнюдь не был робким, нерешительным юношей. Да он и юношей то не был. А вначале, когда он только начинал покорять её, и вовсе был вынужден прибегнуть к наглости и дерзости, для утверждения всей серьезности и непреклонности своих намерений.
Она, привыкшая к вниманию со стороны других мужчин, вначале забавлялась происходящим, а потом и сама не заметила как втянулась в сети его ухаживаний. Он даже был не в её вкусе. Он об этом не знал, да и не стремился к подобного рода знаниям. Он чувствовал себя тогда охотником, птицеловом. Он ставил силки, расставлял ловушки, рассыпал комплименты как корм, пока однажды не обнаружил одну из петель на своей шее. Ему хотелось вырваться, ведь не для того он начинал охоту, чтобы становиться жертвой. Но всякая попытка, только сильнее сжимала горло. Похоже, Творец решил проучить его за предыдущее бракоьерство в заповедных лесах.В придачу к удавке на шее, ОН дал ему крылья вдохновения.
Она имела крылья от рождения. Но до встречи с ним не пользовалась ими. Теперь же, она летала, вознесённая ветром его любви. Она сравнивала себя с воздушным змеем, и просила его разорвать нить которой он её держал. Он не соглашался, говорил, что она разобьется о камни своего прежнего мира. Он лукавил. Он просто сам уже не мог без неё. Он уже слишком её любил.
Он открывал её каждый день. Он открывал её для себя и для неё самой. Он верил что с ней он познал счастье. Он признавался ей в этом, и она в это тоже верила, правда,отдаться этому счастью сама не решалась, ожидая, что он примет это решение за неё. А он не мог принять такого решения. Не боялся, а просто не мог. Он знал, что подарив ей счастье в одном, обречёт на непонимание и печаль в другом. Он не хотел причинять ей боль. Но отпустить её тоже не мог. И потому, он решил для себя оставить всё как есть, ожидая либо выстрела от сторожа, либо принятия ею решения.
Время шло, но ничего не менялось. Сторож дремал, она не решалась. Разве что осень становилась всё ближе, а надежда на обретение её всё дальше.