Убожество проснулось и пошло в ванную. Взглянув на себя в зеркало и увидев там прыщавую морду, которую украшали короткие, сальные волосы, в его голове вдруг завертелась мысль, что на него в отражение смотрит убожество. Однако мощные механизмы психической самозащиты в ту же секунду, как начала зарождаться данная спасительная мысль, безукоризненно сработали, дабы не потревожить и без того расшатанную психику хозяина. Вспомнив вчерашний телеэфир с трель — соловьём, убожество и на этот раз смогло себя убедить в том, что на самом деле оно не убожество, а обычная, работающая масса, работяга. Или выражаясь по научному — пролетариат. И помимо того, что оно есть пролетариат, убожество начало припоминать как трель-соловей по телевизору объяснил, что все кто считают убожеством — его, простого работягу, на самом деле есть враги, сволочи и просто зажравшиеся твари, которым голову отвинчивать надо, как это делал товарищ Коба в 1937 году. Глаза убожества налились яростью, а в голове сразу же промелькнули спасительные образы, которые ярко и сочно показывали весь ужас последних минут жизни этих холёных и уверенно рассуждающих о всякой непонятной ерунде, чистеньких умников. Уверенной походкой пройдя на кухню, убожество быстренько навалило на кусок чёрного хлеба банку шпрот в масле. После того, как шпроты с аппетитным чавканьем были проглочены, убожество закурило папироску и выскочило на улицу. Впереди его ждал обычный рабочий день.
На работе убожество ждало разочарование. Коллега по цеху резко ушёл на внеплановый отпуск и часть работы досталась убожеству. Конечно, убожество могло и отказаться, встать в позу как говорится, но кто так поступает? Негоже в коллективе своё «фи» проявлять, да и вчера по телевизору трель — соловей доходчиво объяснил, что наша, здоровая пролетарская линия идёт так сказать в духе коллективизма, в противовес всяким разлагающим индивидуалистичным тенденциям. Потому, мы и победим.
Запарившись выполнением двойного плана, убожество вдруг почувствовало сильную потребность в никотине, который не поступал в его хилый организм аж целых несколько часов, что для убожества было невыносимой мукой. Предвкушая, с каким пролетарским удовольствием оно сейчас будет вдыхать в свои прожжённые лёгкие этот серый дым, убожество выключило станок и намылило свои рабочие лыжи к выходу, как вдруг его перехватила начальница, которая была сегодня явно не в духе. Начальница была не Бог есть какой красоты молодая женщина, и с личной жизнью поэтому была беда. Впрочем, это её не сильно волновало. Поскольку она нашла своё призвание в работе. Отдавая приказы, и командуя стальным голосом этим мужичьём в робах, она в эти секунды получала истинное наслаждение и удовлетворение.
- «Убожество, ты куда это лыжи намылило?» - суровым голосом спросила начальница.
- «Покурить, товарищ начальница. Двойной план сегодня х****.»
- «Эко ты негожий работник!» - разгневалась эта освобождённая от тугих оков мужского насилия и бытового рабства женщина. - «Быстро дальше к станку! Начальство требует план. Потом покуришь.»
И убожеству ничего не осталось кроме как опустив голову вернуться к станку. Конечно, убожество и в этот раз могло возбухнуть, но как недавно в своём блоге разъяснил авторитет «Сёма», это имено проклятые капиталисты были виноваты в том, что их, простых работяг держала стальной хваткой эта кобыла. Они сделали так, что убожество было рабом. И только усатый авторитет «Коба» (в простонародье, товарищ «Сталин») в 1937 году прижал к ногтю эту суку. Но поскольку Коба давно умер, и в ближайшее время подобных народных заступников на горизонте не предвиделось, убожество не стало перечить начальнице. Лишь после того как начальница ушла (убожество не решалось в присутствии этой властной женщины на подобные мысли), оно позволило себе получить громадное удовольствие, представляя себя в кожаной куртке, с маузером в руке и фуражкой которую украшала красная звезда. В этом образе убожество было уже не убожеством, а карающим мечом в руках сурового пролетарского правосудия, пускающим пули в голову тем, кто сделал так, чтобы убожество было рабом у станка. Оно представляло эту картину очень ярко, представляло как эти чистенькие, вылизанные, очкастые враги народа будут рыдать стоя на коленях перед убожеством, и тогда, тогда. В этот момент убожество наконец-то сможет почувствовать себя истинным хозяином положения.
Придя домой вечером, пролетарское убожество сняло со своих ног провонявшие кирзовые сапоги, доело с аппетитом и чавканьем последнюю банку шпрот и завалилось на продавленный диван перед дешёвым китайским телевизором.
Как только оно его включило, на экране бойко забегал трель-соловей. Он изо всех сил тужился, танцевал, издавал ртом утробные звуки и разъяснял как же было раньше хорошо, когда убожество торжествовало. Когда убожество было хозяином положения, когда вся страна существовала исключительно для убожества и под знаком убожества.
Когда время подошло ко сну, убожество по просьбе жены стало ремонтировать разбитый, сорокалетний шкаф в коридоре. Но у убожества, что — то не получалось. Жена эта видела и бросало постоянно сквозь спину презренное:
- «Чмо»
- «Ничего не умеет»
- «И я за это ничтожество вышла замуж!»
Убожество конечно хотело ответить, но у него в голове вдруг всплыли строчки из книги Энгельса про то как женщина стала свободной и, что теперь все женщины независимы и решил не вступать в полемику. Какой смысл? Мы же в конце концов люди современные...
Засыпая, убожеству вдруг стало тошно. Из глаз потекли слёзы, Трель Соловей и Коба больше не тревожили его мысли. Лишь только осознание того, как быстро и бездарно проходит жизнь вертелось в его голове. Убожеству очень сильно захотелось обратно в детство, чтобы забыть обо всём. О шпротах, сигаретах, трель соловье и Кобе. Чтобы больше никогда не ходить на этот проклятый завод, с этим чёртовым станком и с этой чёртовой сукой-начальницей. Утром убожество проснулось и всё повторилось снова.