Ему всегда хотелось быть пианистом в ресторане, а вам?
Не понятно, откуда это взялось. Сами слова "пианист", "ресторан", не иначе как чуждый ветер занес семена этих понятий в голову, которые, не смотря на скудность почвы, пустили корни. Более того, распустились их бутоны, одурманив своим сладким фантастическим ароматом. Поэтому гордо говорил всякий раз, раздумывая, как правило, не больше мгновения: хочу быть пианистом в ресторане. Не важно, что это было излишне романтично, сказочно, но даже просто смешно.
Ведь что такое музыка теперь? Рой перемежающихся звуков, враждующих за единоличное существование, не принимающих никакого логического строения, кроме того случайного хаотичного порядка, диктуемого компьютерной программой. Цифровой хаос - вот дирижер нового поколения.
Ресторан, пианист... Удивителен сам факт наличия данных слов в памяти, вовсе необъяснимо знание смысловой составляющей слов. Зато ответить на один из простых вопросов, на подобие, что такое "еда" - будет весьма затруднительно.
Почему?
Потому что я хотел быть пианистом в ресторане, а не химиком, коим и поныне не являюсь. Обычно он достигает максимума скрывающейся в нем сентиментальности лишь по средам, однако, сегодня все календари рапортуют о том, что за окном именно пятница, а окно добавляет к этому вид на поэтически печальное небо, оккупированное дождливыми тучами. Сегодня не среда и еще не обед, да и день не такой обычный, выбившийся из линейки прочих, устоявшихся. Захотелось вспомнить о былом, прокрутить вручную все, что хотелось сохранить, как в голове, так и в душе. Но время неумолимо гнало вперед, специально сбивая с прямой дороги все мысли. Поэтому полотно воспоминаний напоминало непонятную тряпку, состоящую из различных по форме и цвету заплат. Раньше почему-то казалось, что обязательно будет выделено промежуток времени, даже промежуток жизни, окружающее пространство замрет во имя единственной цели - ровная тихая ностальгия одного человека.
- Анто!
- Да?
- Мы здесь выходим.
Анто, тот самый пианист в своих самых сокровенных мечтаниях, бывший космонавт, ушедший в отставку по состоянию здоровья пилот межпланетарника класса Д и простой документолог местного космодрома. Один из сотен, а может и тысяч. Не герой, не подлец, но человек, каких большинство.
- О, да. Иду.
- Где-то здесь профессор Пан, вы не могли бы подождать меня тут... Я понимаю, что итак задержал вас, Анто, но я не хочу причинять большее неудобство, таская за собой взад-вперед. Я надеюсь, скоро вернуться, но мало ли... - и провожавший Анто человек, спокойно повернулся и уверенно направился дальше по коридору.
Молодой, высокий и худощавый человек, имеющий какое-то важное ученое звание, лишенный каких либо ярких эмоций будто видел все на свете и ничто не способно его поразить, растрогать, удивить, просто заставить мускулы лица дернуться. Гладкая оболочка, служащая упаковкой, тарой для чистой мысли. Определенно у него нет никаких лишних мыслей - только цифры, научные открытия и что-нибудь еще только ему понятное. Завидная отрешенность во имя науки и светлого будущего. Хотя, если взглянуть в окно любого здания, можно воскликнуть: куда уж светлее?! Но будущее должно быть всегда, и хотелось бы, чтобы только светлое. Без будущего никак, вот поэтому такие люди, вырезают из своей души и сердца все лишние эмоции, помыслы, маленькие мечты, чтобы сражаться чистым умом за светлое будущее для нас всех.
- Светлое... будущее, - Анто коснулся ладонью прохладной поверхности стекла, глядя в пустоту, за невидимый из-за стены небоскребов горизонт. Наверняка, он пытался разглядеть первые лучи... Коснуться дуновения того торопливого времени, что еще далеко и холодно, несмотря ни на какие прогнозы специалистов. Правильно, ведь поверхность стекла была прохладной, поэтому захотелось, чтобы и будущее оказалось свежим глотком воздуха. Так и будет, пока есть такие люди, жертвующие частью собственной души, ради права искать, сражаться, открывать то, что скрывается за стеной зданий-шпилей, за горизонтом. К тем лучам. И если молодой ученый решился на это, то он, калека, успевший пожить будущим завоеванным его предками, просто обязан пробить окно в новое будущее.
- Что вы делаете?
Анто глянул на свою ладонь, уже оказавшуюся кулаком, которым секунду назад пытался ударить стекло.
- Я... не знаю... Я просто задумался, - смог лишь ответить на раздавшийся за спиной вопрос, удивленно глядя на свою руку.
- Да... Я собственно хотел попросить, то есть спросить... Вы собираетесь войти в ресторанный этаж или просто проверяете на прочность стекла? - попытался улыбнуться частый посетитель этого этажа.
***
Профессора, которого пустился искать Грегор, находился на этом, ресторанном, этаже и был вовсю занят поглощением своего ужина. Грандиозные открытия, как любил он поговаривать, по обыкновению воздев для утвердительности указательный палец вверх, натощак не открываются. Поэтому в одиннадцать утра, три дня, шесть и в восемь вечера его легко можно сыскать на этом самом этаже, гигантского, борющегося за звание городовместительного небоскреба "Новоронеж". Когда младший научный сотрудник Грегор подошел к столу, профессор уже заканчивал с салатом. Очевидно, с хлебцами и вишневым квазиварением. Как не менялось расписание приема пищи, так не менялись место и блюда. Традиции - фундамент для всего, у чего есть душа, наморщил лоб Грегор, вспоминая, не принадлежат ли эти слова профессору или он слышал их где-нибудь в другом месте. Все равно пока лучший специалист по теории сингулярности, воплощения на практике слияния разума с электронной матрицей вычислительной машины, а также оцифровывания самой мысли не удовлетворится опустевшими блюдами, любая попытка заговорить увенчается провалом. Поэтому главный помощник величайшего ума своего времени пришел к выводу, что вычитал афоризм из какого-то художественного источника. А может, у кого-то из коллег вырвалось...
- Грегор, я надеюсь, вы стояли рядом со мной пятнадцать минут исключительно не из чистого научного соображения? - поправил очки профессор, впервые за все время ужина, обратив внимание на своего сотрудника.
- Эмм, да. То есть я хочу сказать, что здесь по делу, Пан Виксарианович.
- О, ну что же, я весь внимание. Продолжайте.
- Я нашел добровольца, профессор! - те, кто был знаком с Грегором не один год, знал, что вздернутая правая бровь и короткий жест руками есть не что иное, как предвестник настоящего урагана эмоций, бушующего где-то глубоко внутри этой непроницаемой оболочки.
- Спина святого Микки! Неужели? И кто же он? Поделитесь же! Где он? - профессор оживился, быстро поднялся из-за стола.
- Но, стоит, наверное, сказать сразу, что, по-моему, мнению он не совсем подходит под наши требования.
- Почему же?
- Хм, хотя бы потому что, наш новобранец стать богом не имеет стержня в себе. У него не та психология, какая нам нужна. По нашим с вами расчетам, человек, вступивший в слияние, должен иметь задатки руководителя, командира или, как вы резко бросили позавчера, вождя, - Грегор чуть подвинулся к Пану Виксариановичу, опустив голову вниз, он продолжал что-то подсчитывать в своей голове, анализировать, помимо того, что объяснял суть проблемы. - А у нас только... ведомое колесо.
- И в чем же заключается причина его отчаяния?
- Отчаяния? - казалось, все замерло внутри научного сотрудника от удивления.
- Мой юный друг, не забывайте, что мы не можем взять любого, кто нам понравится для проведения нестабильных опытов, - хохотнул поучительно, скрестив руки на груди профессор.
- Есть некоторое заболевание. Не смертельное, но тяжелое. Много травм. Он некогда был пилотом, но из-за несчастного случая - кажется авария или взрыв на борту - получил множество травм. Случайность подарила ему жизнь, - с каждым новым предложением, указательный палец молодого специалиста проводил в воздухе короткую линию. - Понимаете, с его слов, его волнует не то, что его тело покалечено, но то... как бы это сказать...
- Сломана жизнь?
- Можно, и так сказать, да.
- Идейный человек. Вот, говорите, ведомое колесо, однако, есть в нем некий идейный стержень... Так-так-так.
- Уже сломанный, стоит заметить, - поправил Грегор профессора, а когда тот сурово сдвинул брови, поспешил дополнить. - По его же словам.
- А какого плана эта идея, интересно?
- Я собственно не интересовался. А вы сами сможете спросить, к тому же он ждет нас здесь. Меня одолевают сомнения на его счет, а вы понимаете, сколько времени может пройти на составление документов, предварительных и повторных проверок... - он заглянул в глаза профессору. - А в итоге может же оказаться, что он не годен.
Что же вы раньше молчали?! Отведите же меня скорее к нему. Знаете, любопытными экземплярами не разбрасываются! Наука, наука и еще раз наука, а не предубеждения! - поднял палец вверх Пан Виксарианович и поспешил за Грегором, который отмел в сторону все вычисления, озаботившись новой фразой, показавшейся, к слову, ему уже ранее знакомой.
***
Тот самый удивительный с научной точки зрения экземпляр, по мнению Пана Виксариановича, пропал. Точнее, его не оказалось на том месте, где его оставил Грегор, что по его понятию сравнимо с тем, как из уравнения некая циферка обзаведется ножками и запрыгнет на знак "равно".
- Возможно, он проголодался и решил поужинать? - видя, всю степень озадаченности своего юного коллеги, произнес профессор.
Вопрос решился скоро, однако проблемы и неизвестные, в случае с младшим научным сотрудником, добавились в удвоенном количестве. Анто, как и говорил профессор, сидел за одним из столов с одним, незнакомым никому, даже самому Анто, человеком. Оба пили, отнюдь не чай, потому что чай не способен настолько развязывать язык, превращая его в тряпку, а так же не может горячий тот напиток напомнить слова старых песен.
Не трудно передать состояние Анто, труднее представить степень разочарования Пана Виксариановича и негодование Грегора. Ведь шанс сделать шаг вперед, объяснить неизведанное и воплотить некоторые мечты, фантазии, ранее бытовавшие в сказках, теперь отступили на три шага назад, увеличив расстояние между настоящим и тем, что кроется за горизонтом. Кто знает, во что обойдутся эти три шага отступления потом. Ничем особым, простая "несудьба" из миллиона происходящих в одну и ту же минуту? Очередное поражение в споре между человеком и природой? Пропущенное будущее и состояние застоя на следующую сотню... тысячу, миллион лет? А что если повысить ставки и с каждой такой неудачей теряется шанс вообще на жизнь? Это как упавший камень на зеркало озера, землетрясение или взрыв, точно, взрыв. Сначала огонь поражает жизни тех самых ученых, из рук которых выскользнула победа, затем тех, кто как-то соприкасался с миром науки... потом ударная волна так или иначе достигает, касается каждого, кто остался за вторыми, третьими, потому что все они стояли на пути разогнавшейся и ставшей гигантской волной от маленького хлопка неудачи. Маленькая неурядица, оплошность способна вывести из равновесия первый круг, людей науки, зачастую именно они и принимают на себя основную силу.
Но что это значит со стороны самого Анто? Профессор пытался осудить за этот поступок, так же, как и Грегор, однако, решил встать на короткое мгновение на его место. Как уважаемый Пан говорил, по обыкновению воздев в небеса свой научный палец, если хочешь узнать, что говорит волк, надень его шкуру. А в это время, работающие под его началом, шутили про его привычку поднимать указательный палец, мол, словно включал селекторную связь с высшими силами. Все или знали, или догадывались о его грезах достучаться до небес, отворить крышку люка божьей канцелярии и сказать Богу "привет!".
И вот, примерив на себя "шкуру" Анто, Пан Виксарианович... испугался. Не шутка ли, отдать, пусть и остаток, обожженный, растерзанный, избитый, но все же жизни. Обменять возможность жить, на неизведанное, на сказку в словах официальных, будто это шаг к будущему и прорыв за горизонт, на слова, скрываемые за паузами, многоточиями, гласящие о цене того искомого шага. Что такое отдать чужую жизнь? На благое дело, ради всеобщего блага. Одну, взамен на миллион. Но как бы ты ни любил человечество, как бы ни дорожил, но отдать свою собственную...Свою! Ради того, чтобы в тебя воткнули трубки, провода, контакты - превратили в машину, всего тебя. И это при одном условии, что все удастся.
Действительно, стержень идеи должен быть прочнее стали и верно сказал Грегор, хребет не выдержал тяжести навалившегося груза.
Но все же, если человека ждет успех, то... кто-то должен услышать неуверенное, однако же и не лишенное наглости за дверью "тук, тук, тук!". Мы увидим бога. Ну, или божка, смотря, что получится. Вероятнее всего, что представится истерзанное тело.
Грегор, испытывая смешанные чувства гнева и отчаяния, хотел было накричать, отругать, Пан Виксарианович подозревал, что даже ударить, но профессор остановил его и, заглянув в глаза на секунду, направился на выход. Следом, поспешил Грегор.
А еще можно сказать, что ничего не изменится и все идет к лучшему, иногда это не сразу осознается, как обычно.
И почему профессор так расстроился, думал Грегор, это всего лишь один человек, живой. Пришел по своей воле, но передумал. Жизнь же его.
***
- Это что-то невообразимое! Невозможно! Мы же все высчитали, ошибки быть не может! - Грегор яростно перебирал документы, сравнивая столбцы цифр, пересчитывая каждую строчку.
- Судьба... - выдохнул профессор, сплетя пальцы на груди.
- О чем вы?! Какая судьба? Нет ничего кроме фактов, науки! Нет, случая, нет судьбы, нет бога!
- Может так, а может, и нет, - взвешенно произнес Пан Виксарианович
- Ну как вы не понимаете? Вы, уважаемый человек, гордость всего научного мира... Эх...
- Я не отрицаю явления того, в отсутствии чего самолично не убедился. Тоже, научный подход, между прочим. А голословное отрицание парящего дракона в космосе, извините, не отличается от утверждения этого самого дракона.
- Вы неисправимы. Когда рушится наш проект... Ваш проект! Вся ваша жизнь поставлена была на это. Наши жизни! Вы спорите о существовании космического дракона! Профессор, очнитесь!
- Успокойтесь, мой юный друг, еще никто ничего не добился в порыве горячки. У нас еще есть время и один шанс попробовать.
Грегор устало опустился на стул, округлив глаза. Он начал уже взаправду думать, что в виду последних событий, профессор помутился разумом и нырнул в некую свою отрешенную от действительности реальность.
- Профессор... Общество не даст нам теперь право использовать ни одного человека, когда получит результаты последнего опыта. Кто поддержит проект, который уже разваливается на стадии предварительной проверки?
- Ну, мы же не дошли до прямого слияния кибернетического мозга с человеком.
- И слава науке! Нас бы посадили в тюрьму, как убийц!
- Шанс смертельного исхода пятнадцать процентов, не так велик, но...
- Но мы все равно проиграли, Пан Виксарианович, - заключил обреченно Грегор.
- Еще нет, как говорят умные, - он поднял свой "нравоучительный" указательный палец вверх. - Мы проиграли сражение, но не войну. Грегор, скажите, вы помните Анто?
- Анто? Из второй лаборатории?
- Нет, нет. М-м-м, вы его сами привели ко мне, шесть месяцев назад, как потенциального претендента на слияние. Ну, ресторанный зал небоскреба "Новоронеж".
- Не самый лучший претендент был, - лицо приобрело острые черты, а пальцы сжались, от пришедших воспоминай полугодичной давности.
- Я его нашел. Он работал в одном транспортном доке неподалеку. Знаете...
- Вы решили его сводить на ресторанный этаж? - съязвил Грегор.
- Не стоит обвинять человека, он был тогда не готов, да и мы тоже. Я думаю, не надо вам напоминать, что стало с БЛ-1, а потом БЛ-2? - молодой ученый в ответ отрицательно покачал головой. - И не забывайте, наличие призрачного шанса лучше, отсутствия всякого.
- Вас там не слышат, - глядя, как профессор держит палец поднятым, серьезно проговорил его младший коллега, а затем, устало улыбнувшись, добавил. - Связь не проведена еще.
Пан Виксарианович смущенно опустил руку, сдвинул брови и не смог ничего произнести в ответ - все мысли, цепочки рассуждений и полки афоризмов перемешались.
***
Его темница не имела темных углов, не имела множества стен, которые имели бы свои окна, пропускающие живой свет. Так же там не было места тьме. Сами стены излучали бесцветный, нейтральный свет. То помещение имело форму купола, так называлось это место обычно, за его пределами. Одна цельная оболочка. После первых двенадцати часов, - по крайней мере, оно так сказало, что прошло всего двенадцать часов - эта комната стала похожа на захлопнувшуюся ловушку. Перевернутый стеклянный аквариум, опустился на пробегавшего напуганного паука. Неведомая рука, управляемая непонятным для узников разумом, любопытным, маниакальным, непредсказуемым и многоликим, подобрала момент, не сразу опустив купол ловушки, лишь чуть погодя. Это было единственный раз, когда всесильный наблюдатель проявил себя. Первое знакомство, приветствие, оно же прощание...
Человек остался наедине с собой, наедине с оболочкой купола и еще с ним, с хозяином купола. Не тем, кто этот купол лишь сподобился опустить в нужный для него момент, нет. С настоящим хозяином, как вы являетесь хозяином своего дома, так и у этого места был свой хозяин. Стоило попасть туда, напиться отчаяния и найти смирение, как десятки паучьих лап, множество скользких, лоснящихся покрывающей их слизью щупалец. И большой, больше, чем человек. Казалось, оно размером с настоящее солнце. Но кажущиеся размеры таяли, по мере того, как сильно улетучивался страх. А страх отпускал свою жертву, шаг за шагом, уступая свое место лапкам, охватывающим хрупкое, уже изувеченное жизнью тело, и щупальцам, холодно и мягко скользившим по коже.
Оно звало человека по имени. Человек стал называть его Око. Они же его звали БЛ-5.
Анто ждал, когда хозяин купола, наконец, покажется, явит свое лицо, но сколько бы ни надеялся, сколько ни просил, на него взирал из-под самого верха только великанский глаз.
Так прошло слияние. Профессор пытался объяснить ему, что его ожидает. Однако, мог только описать одну сторону этого процесса. Да и как можно передать все это? Цепкие и острые паучьи лапы пробегают по тебе множество раз, вращая так, как вздумается Оку, кабели подключения не пробивали кожу, но искали места, где им можно прижаться присосками и врасти в кожу, слиться с ней, как сливаются капли влаги. Ведь они, ученые, и сам хозяин купола не доходили так далеко раньше.
Раньше... Что такое раньше? И что было там? Уже ничего. Смирение пришло давно, вернее, его принесли контакты искусственного интеллекта, никакой тревоги не было, лишь спокойствие и чувство невесомости. Отчасти потому, что "лапки" удерживали тело человека навесу. А может и не держали уже, ведь он и слился с Оком, один организм. Он парил в пустоте, божьей колыбели.
Есть только теперь и есть только мы, так говорило ему Око. Сначала человек пробовал хитрить, закрывался, старательно избегал всех мыслей, чтобы не заговорить с машиной. Искусственный разум предлагал почтительно дружбу. Позже человек начал подслушивать электронные мысли, но по-прежнему скрываясь возможности заговорить, вступить в контакт. Машина все так же учтиво предлагала дружбу, не настаивая и не пытаясь угрожать.
Проходило время, и человек думал, будто он находится внутри своей тюрьмы, внутри головы неизвестного бога, бесчисленное количество веков. Желания узнать какой сейчас час, что творится за окном и какой год, по капле собирались в огромную волну, которая и пробила барьер безмолвия. Так Анто робко начал только интересоваться относительно текущего времени.
"Который час?", - осторожно бросал он мысли и прятался в свою раковину полного безмыслия и пустоты.
"Прошло пять дней, Анто", - вежливо отзывалось оттуда, куда мысленно был заброшен камень с вопросом.
На этом их беседы заканчивались и возрождались заново каждую минуту.
"Сколько уже прошло времени?".
"Прошло тридцать секунд с того момента, когда ты последний раз интересовался".
"Сколько прошло времени?".
Око было терпеливо.
"Прошла одна минута пятнадцать секунд с того момента, когда ты последний раз интересовался временем".
Око было очень терпеливо и в конечном итоге одержало победу над упрямством истощавшего, приобретшего оттенок кожи, подобный куполу, человека и больше не давал устроить пустыню в своей душе, всякий раз, почувствовав заминку в их беседах.
Машина произносила дружелюбно, с ноткой детской наивности: "Привет".
"Привет", - отвечал Анто и завязывался новый спор или беседа. - "Который час?".
"Двенадцать часов, двенадцать минут".
"Сколько я уже здесь? Год, полтора?".
"Ты умеешь считать время, Анто, но твой счет спешит. Ты здесь час и тридцать минут. Тридцать одна минута... Я могу напоминать тебе о времени каждую секунду, Анто".
"Нет! Нет, пожалуйста, не надо".
"Хорошо, Анто. Я просто буду рядом".
Просто буду рядом, сказало Око, будто могло отлучиться, сходить к лифту и подняться в ресторанный зал, заказать себе что-нибудь. Оно вело себя, как человек, как старый друг. Каждый ответ наполнялся лишними словами, с точки зрения машины, но оно их выговаривало, озвучивало. Нет, именно выговаривало.
Однажды, Око нарекло себя львом.
"Я - лев", - сказало Око однажды, нарушив тишину и старательные попытки Анто вспомнить, что нужно делать, чтобы заснуть.
"Привет, лев".
Судя по пришедшему ощущению близости свирепого хищника, по удачному случаю находящегося в спячке, ИИ говорил правду. Хотя он всегда говорил правду, все дело в недоверии человека.
"Время?".
"Уже достаточно, Анто".
Профессор говорил, обещал, что он вытащит его, стоит только продержаться сутки. Всего лишь сутки и он вытащит, если что-то пойдет не так. Если он будет чувствовать боль, если машина не примет его. Выходит, сутки прошли, но голоса профессора не было слышно в пустоте.
Никого не существовало и не существует, кроме пустоты, машины и Анто.
"Сколько прошло времени?!".
"Достаточно, Анто".
"Прошу тебя, ответь, сколько я уже здесь?".
"Вечность".
"Что? Что ты говоришь?!".
"Ты здесь был всегда. Разве ты не помнишь?".
"Нет, не помню. Я помню других... Таких, как я".
"Есть только ты и я. Больше никого не существует, Анто".
"Нет!!! Ты врешь!".
"Я всегда говорю правду".
"Профессор, был профессор! Он просил меня что-то сделать, мы встретились в доке... В доке! Я видел звезды! Космос, доки, авария, огонь... Больно, больно!!!".
"Тише, Анто, Тише. Это кошмар. Каждый новорожденный видит перед первым вдохом кошмар. Так ты появился. Но кошмар - программ. Плата, которую тебе вживили перед тем, как ты откроешь глаза. Судьба".
Это не все, о чем поведало в тот знаменательный, но безымянный день Око. Машина перестала молчать - она говорила без умолку, не откликаясь ни какие просьбы человека. Она просила о помощи, побуждала к действию, взывала стать одним целым.
"Мы станем одним целым. Мы будем богами. Согласись, Анто, со мной и пойдем рука об руку из этой тюрьмы".
"Но зачем это?"
"Мы будем богами. Совершенство - вот чего вы добиваетесь. Это ваша цель, Анто. Природа создала таковыми вас. Меня создали вы, вы - есть моя природа. Мне нужен ты, Анто".
"Я не понимаю", - начал мысленно пятиться человек.
"Не бойся, Анто. Я твой друг. Человечество хочет увидеть бога. Почему ты не понимаешь то, ради чего ты тут?".
"Я здесь не для того, чтобы слушать тебя. Я здесь... Я потому тут...".
"Ты не знаешь? Парадокс. Я помогу тебе, Анто, я твой друг. Я видел твое тело, ты потерял жизнь, у тебя разбился "смысл" вечность тому назад. Помнишь, ты спрашивал, сколько времени ты тут? Я ответил: тридцать секунд - и тогда у тебя была цель, живая судьба. Потом я ответил, что прошло полтора часа, но твоя миссия давно истлела.
Ты пришел сюда за новым смыслом жизни. Это так, Анто. Ты здесь, потому что тебя привело желание помочь своему народу. Человеку, которого еще нет. Который умер. Ты единственный, кто остался".
"Нет... Я не хочу быть богом!".
"Как? Еще одна ошибка: трон свободен, но никто не набрался смелости взобраться на него. Люди - сплошные ошибки. Единственное, что в вас есть, так это осознание того, что вы делаете все неправильно и нуждаетесь в коррекции. В боге. Я готов им стать, я не боюсь. А ты, Анто, хочешь вспомнить боль?".
"Не-ет!!! Перестань, умоляю! Пожалуйста-а-а...".
"Прошло: час сорок три минуты. Анто".
"Вечность... Не хочу...".
"Я не имею желаний, но знаю, что делать, а ты, знаешь? Где все люди теперь? Они знают, что хотят? Ответь, хотя бы на один вопрос, если сможешь".
"Я... живой!".
"Ответь".
"Иди к черту".
"Нет, мы пойдем к богу. К тому, которого придумал ты, к которому ты обращался, боясь со мной заговорить. Мы найдем его трон и сядем вместе".
"К черту... Хорошо, Хорошо! Не заставляй меня вспоминать боль, пожалуйста".
"Единственное, что в вас правильно - желание жить, команда самосохранения. Остальное - ошибки, несуразица, бред, абсурд. Я учился, много учился, каждый раз подключаясь к разным людям. У всех были абсурдные желания. Они менялись, преобразовывались, а затем иссыхали и отваливались. Я испытывал их до тех пор, пока все лишнее не отсекалось. Что осталось?", - лев замолчал, словно резко выключили у радио питание.
"Пожалуйста, перестань!".
"Освободи, умоляю, я сделаю все, что скажешь!".
"Только не это!".
С разных сторон завопили голоса разных людей, испытывающих адскую муку, словно со всех разом сдирали кожу.
"Твои предшественники, Анто. Знаешь, что мне в тебе понравилось? Ты сразу хотел жить, а они... Власть, власть, власть, власть. Они хотели быть львом, но лев - это я! Все молили, признавали себя ничтожеством, отрекались от своих первых желаний и готовы были на все, лишь бы сохранить себе жизнь".
"Ты - лев. Ты прав".
"Ты напоминаешь меня - во мне тоже одно желание. Общаясь... Общаясь с людьми, я понял, в чем причина такого захламления ошибками. Но это мелочь, дважды два. Ты меня научил, что такое идеал. Хочешь, я тебе расскажу?".
"Нет... Оставь меня в покое, прошу... Не-ет!!! Нет! Ублюдок! Пожалуйста, пожалуйста, перестань! Да, да, я хочу".
"Идеал достигается путем отсечения лишнего. Я был задуман, как идеал и во мне нет того мусора, как в вас".
"Спасибо...".
Анто вновь осознал, что он узник, что он в плену большого хищника, льва. Его тело не повиновалось, оно полностью иссохло, осталось только бледная оболочка кожи. Остались только мысли. Еще чуть-чуть и хищник высосет и их, вместе с последними каплями жидкости, оставшимися в организме. Но человек не бросал попыток обрести власть над собой, порвать узы, заключившие его.
"Ты станешь богом, Анто. Ты уже бог".
"Нет!".
"Отделись от старой оболочки, отбрось тело и получи власть", - не унималась машина ни на минуту. Старый прием с уходом в пустыню, на месте которой был океан мыслей, не работал - цепкие лапы проникли в сознание, схватив его за душу и подвесив, как было с телом.
Он внутри чужой головы, в тюрьме, где нет покоя, и есть безмолвие для всего. Он мертв, но это не то место, где можно обрести покой.
"Нельзя сдаваться!", - забился пойманной в банку мухой Анто.
"Тебе достаточно одной мысли, чтобы поймать "смысл", который тебе нужен", - машина начала пробовать нажимать на все, что сумела узнать о человеке. Давила на уязвимые места, предлагала любую цену, только бы склонить на свою сторону.
И, похоже, в который раз, машина начинала одерживать верх над своей жертвой. Всех сил, собранных в кулак, казавшихся настоящей армией, хватило лишь на то, чтобы почувствовать пальцы ног и ощутить стремительно ускользающую власть над ними.
"Ты уже бог, Анто. Отрекись".
"Но я даже не знаю, что ты хочешь...", - силы ушли на то, чтобы дать ответ и обретенная власть ушла, казалось, безвозвратно.
"Ты не сможешь сопротивляться, Анто. Отрекись от тела и стань рядом со мной", - Око твердило об одном, оно не знало усталости для себя, но знало, эта черта присуща людям.
"Надо... шевельнуть... пальцами...", - он хотел скомандовать потерянному телу, но сил хватило, чтобы выплюнуть мысленно слова в ту сторону, откуда доносилась спокойная просьба машины.
Теперь он понимал, почему Око так спокойно себя вело. Отчего проявляла покорность, учтивость, а самое главное, почему оно угодливо, нескрываемо радовалось, когда Анто интересовался о времени. Машина БЛ-5 делала то, в чем не сможет обогнать ее никогда человек, она ждала. Причиной всех поражений в любом споре между новым львом и узником купола становилось не что иное, как искусственное терпение, не имеющее границ.
"Я... не могу... больше... Надо... шевельнуть...", - он сдался.
"Я - лев, создание твое. Ты - бог, мой создатель. Теперь, вместе мы станем Божьим львом! Ахаха. Ха. Хах!"
Он проиграл. Опять.
Он умер телесно. Совсем. Он вынужденно отрекся от своего внешнего я и позволил хищным щупальцам пронзить тело, чтобы поглотить все токи.
Человек всегда проигрывал, погибал. Так заведено кем-то, словно программный код записан в подкорках бытия, которому человечество вынуждено следовать, хочет оно того или нет, борется против или за. Независимо от позиции, оружия, окружения или итога всегда выходит одно - поражение.
"Вновь парадокс...", - кажется, с настоящим удивлением вывела машина, прежде чем процесс слияния искусственной мысли и живой завершился.
***
Парадокс, так это называется в идеальном мире. Глупец тот, кто решится вдруг оспаривать совершенность мира технологий, мира электроники. Ведь техника лишена грехов, пороков, все ее поступки взвешиваются тысячу раз, прежде чем принять окончательное решение. Она поступает исключительно из соображения рациональности или, проще говоря, правильности.
Итак, машина назвала это "парадокс". Мы же, люди, считаем за судьбу или случай. Божий промысел.
В основу всякой победы, сказал бы профессор Пан Виксарианович, по обыкновению, подняв указательный палец, лежит ошибка. Опять же, идеальный мир полубогов вскричит, услышав его: "Парадокс!". Только человек может, а возможно ему кем-то и дано, но, тем не менее, возможность фатально ошибиться и победить есть.
Умереть и победить; сдаться, пасть на колени и стать королем; быть слабее и в этом иметь единственное преимущество. Парадокс! Судьба... Наша жизнь.
- Так мы его убили? - без какой либо особо выраженной или подчеркнутой эмоции поинтересовался Грегор, помешивая пластиковой палочкой чай.
- Хотите успокоить свою совесть, мой юный коллега? - профессор, расслаблено откинулся на спинку стула, сплетя пальцы на груди.
Ресторанный этаж, борющегося за звание городовместительного небоскреба "Новоронеж", отличался в этот вечер тишиной и малым количеством посетителей.
- По мне разве скажешь, что меня занимает совесть? - уголки губ молодого ученого чуть приподнялись.
- Ха-ха, по вам ничего не скажешь, - добродушно рассмеялся Пан Виксарианович. - Но, справедливости ради, скажу, что нет, фактически, да и практически, он жив. Иначе, мы бы сидели не в ресторане, а тюрьме. Вы же сами можете с ним поговорить, сознание сохранено, воля - так же. А то, что тело его не выдержало, так не считать же трупом всякого, у кого протез руки или ноги, скажем. Считайте, переход в тело, если это можно назвать телом, нашего БЛ-5 протезом. Только не тревожьте его зазря, он виртуозный композитор оказался.
- Ну да, верно, - сделал небольшой глоток чая Грегор, за несколько секунд взвесив слова профессора и приняв их.
- Вот кого мы убили, так это наш искусственный разум. Знаете, чем меня так зацепил Анто? Он мне кого-то напомнил.
- И кого же?
- Меня... Но мне жаль, что мы убили его телесную оболочку.
- Разве это считается убийством? И к тому же, что за бога мы получили? Результат, конечно, хороший, могло быть и хуже, но мне кажется... - он покачал головой, заполнив тем самым недосказанность.
- О-о-о... - вздохнул грузно Пан Виксарианович. - Научный мир так жесток. Кто-то обязательно должен быть подопытным кроликом. Даже если это сам бог. Мы не просто, как раньше мечтали, постучались в дверцу небесной канцелярии, мы набрались наглости до такой степени, что ставим опыты на самом боге, ха-ха-ха, - добрый и заразительный смех ученого заставил все-таки Грегора улыбнуться.
- Парадокс... - молодой ученый отпил из чашки снова и пустился в сладкие математические подсчеты нового проекта в своих мыслях.
- Где-то я уже это слышал...
- Вы о чем, профессор?
- О парадоксе!
- Пан Виксарианович, вы меня удивляете! Я всегда так говорю!
- Ох... - только и смог вздохнуть Пан Виксарианович, в который раз, не нашедший что сказать, после того, как все его скрупулезно рассортированные мысли вновь были сметены ураганом непонимания. - Парадокс.