Я стоял на лестничной клетке в подъезде своего дома. Вынес мусор и решил докурить последнюю сигарету в пачке. С наслаждением затянулся и выдохнул остатки дыма. Посмотрел с печалью на город сквозь маленькое окошко. Ощущение печали возникает, когда понимаешь, что ушло что-то очень дорогое из твоей жизни, и осознаешь, что прошлое не повторится никогда. В тот вечер с сигаретой наедине я понял, что прошлое мне оставило воспоминания. Воспоминания, которые я не хочу вспоминать.
Перед глазами все поплыло, и где-то слева загорелась боль. Я подумал - сердце... - и тут же сполз по стене вниз.
Стена оказалась шершавой. Холодный бетон пил тепло моего тела. Я закрыл глаза, и повалился на бок. Сердце замедлило стук. Я ощутил этот сбой организма и не мог двинуться с места. Грязный пол высасывал мою жизнь, будто я был разбитой посудой. Он захлебывался: мыслями, надеждой, тревогой, болью и моими воспоминаниями.
Следующее что я помню - бабий визг, и искаженное лицо соседа.
***
Шесть ламп операционной слепили мне глаза, и я щурился. Ко мне склонился мужик в зеленой маске, как потом понял - анестезиолог. Он что-то сказал, но я не расслышал слов. У него были голубые глаза и легкая щетина. Он приложил кислородную маску к моему лицу, поднял высоко руку так, что я видел "подмышки" его зеленого халата. Растопырил пальцы на руке и начал поочередно их сгибать. Я должен был отключиться на счет "пять". Я отключился раньше.
Наркоз взял хорошо. Они копались во мне около пяти часов. Потом... потом я пришел в сознание прямо на операционном столе. Я открыл глаза и увидел себя распотрошенного как курица в Рождество. Мое сердце... Бедное, оно было таким беззащитным! Оно билось как раненая птица. Салфетки и тампоны пропитаны красным, куча мелких зажимов прикреплены к чему-то. К чему - не знаю.
Я всегда боялся крови, но для меня не стало открытием, что кровь у меня красная. Не думал, что в человеке так много крови.
Рассматривал себя около минуты, пока датчик не стал пищать как резанный. Сразу четыре глаза уставились на меня. Кто-то упал в обморок, думаю - практикантка с медицинского училища. Напугал я ее здорово.
Люди в зеленых халатах переглянулись. Лампы вверху горели так сильно, что врачей обдавало сиянием, и можно подумать, что врачи - маленькие боги. Я лежал спокойно. Что чувствовал? Затекшее тело и онемевший рот. Я не мог ничего произнести. Я смотрел наверх, когда снова отключился. Думаю, анестезиолог дал больше кислорода, и мне стало так хорошо и спокойно.
Мне снится сон: я долго шел по странному туннелю. Дорога то прямая, то поворачивает в неведомую даль. Вначале я шел в абсолютной темноте, выставив руки. Я шел как ребенок, неуверенно, боясь упасть. Потом стены туннеля стали светлеть, и я уже мог различить их очертания. Я мог видеть землю, по которой иду. Я шел и шел вперед. Сначала чувствовал дикую усталость, и просто брел не зная предназначения своего пути. Когда мой глаз привык к серости туннеля, шаги стали бодрыми, и я шел как обычно иду к метро, чтоб не опоздать на работу. По мере приближения к цели, так я в подсознании назвал конечную точку, мне становилось все легче и легче. Ноги ускоряли шаг, и когда появился ослепительный свет в конце туннеля, я побежал. Я бежал к свету. Свет означал для меня конец пути. Свет означал, что-то новое. Свет означал, что туннель закончился. Свет означал свободу!
И вот я на выходе из туннеля. Я босиком и почти без одежды. Предо мной зеленая, яркая трава, такая бывает только на дачах новых русских. Она пахнет зеленью, и только что прошедшим дождем. Я вижу людей, на лицах - улыбки. "Там нет печали", - подумал я. Детский смех доносится до моего уха, и я оборачиваюсь на звук. Дети играют в жмурки. Кажется, я улыбнулся.
Я хожу по траве, и чувствую как сбиваю росу. Я смотрю в голубое небо и улыбаюсь. Чувствую тепло, но солнца нет. Небо нежно-голубое без облаков и птиц. Люди общаются не раскрывая рта. Они общаются мыслями.
И тут мне приходит мысль. Так быстро, что я не сразу осознаю ее значение: "Я мертв?!" - проносится у меня в голове.
Падаю...
И опять туннель. Опять в туннеле, но где-то на середине. Я знаю, что выход есть и бегу обратно, где чистое небо и есть свет. Я бегу что есть силы, и чувствую как устаю. Чувствую камни под ступнями и липкую теплую массу. Это ноги стерты. Я бегу и бегу. Я плачу. Я молюсь.
Неожиданно добегаю до края туннеля и... вижу траву, голубое небо. Слышу смех детей. Делаю шаг... но нога не идет. Ноги стоят на месте, будто их прибили гвоздями к прохладной земле.. Не могу сделать шага. Беру рукой ногу и отрываю от земли, переношу и ставлю на шаг вперед. Беру вторую и проделываю тоже самое. Но ноги сами возвращаются назад. На шаг назад - обратно в туннель. Я упертый - возвращаю ноги снова на шаг вперед.
Передо мной возникает облако из ниоткуда. Меня ослепляет свет. Глаз различает трех человек, в середине - старец. От них исходит сияние, я подумал - "Боже! Это ты!" Но мне не ответили. Я услышал - "Рано".
Всего одно слово, и я полетел кубарем вниз по туннелю. Будто был не человеком, а шаром. Летел обратно, к тому месту, где находилась точка отчета. Летел и чувствовал скорость. Мое тело обдувал ветер, и возникло ощущение, что спускаешься вниз на лифте.
Страх.
Я открыл глаза.
Поступил с инфарктом. Операция в срочном порядке проведена в этот же день - двадцать пятого августа. Длительность шесть часов. Пришел в сознание пятого октября. Атрофирование конечностей рук, ног. Левосторонний паралич. На искусственном дыхании - тридцать дней. Потеря памяти - сто процентов.
Таким был я двадцать лет назад. Сейчас мне сорок. Мне было суждено выжить. И я выжил. Искать причину второго рождения - бесполезно. Одно слово - "Рано" заставило меня вернуться обратно в безжизненное тело. А оно было таковым, так как врачи уже зафиксировали час смерти. Клинической. У кого-то она пять минут, у кого-то десять, у кого-то пол часа. Но когда стрелка часов останавливается на тридцати минутах, врачи в зеленых халатах перестают спешить спасти пациента. Устало стягивают маски с печальных лиц и переглядываются: "Мы сделали все, что могли!", и эту же фразу повторяют родственникам.
Только что прошел дождь. Капли размножились на окнах пятиэтажного здания. Косые разводы воды рисовали своеобразный рисунок на стекле. Трава умылась летним дождем, и солнце снова вышло из-за туч. Оно пустило раскосые, еще не окрепшие лучи в мир, где хаос захватил власть, и где все подвластно ему.
Мой взгляд натыкался на стены. В поиске выхода, глаза безрезультатно осматривали территорию комнаты.
Я лежал на кровати и смотрел в окно задернутое белыми шторами. Я не мог говорить, не мог есть. Моя голова болела, зашкаливала температура. Ноги деревянные, я их вообще не чувствовал. Руки оказались привязанными к кровати. Я не помнил ничего, и никого. Сознание то возвращалось, то опять уходило. Будто я - остров, который с периодичностью заглатывает морская пучина.
Когда-то давно я был другим человеком. Родные в сердцах часто мне повторяют: "Я не узнаю тебя! Ты так изменился..." или же "Наш сын не мог так поступить! Что с тобой стало?"
Выйдя из больницы - стал другим. Друзья говорят, что мои глаза хотят плакать. Причем всегда, смеюсь я, или грущу, злюсь или радуюсь. Сам я, как ни присматривался к своему зеркалу души, - не смог понять действительно ли глаза хотят плакать?! Но, что меня действительно удивило так это изменение цвета глаз. С рождения был брюнетом, а глаза - зеленые. Теперь мой голос казался чужим, глаза серыми, волосы темно-русыми. Изменилась походка и привычки. По приезде в деревню, бабка, воспитавшая меня в раннем детстве, не узнала, и только когда показал паспорт, решилась впустить в дом.
Изменилась вся моя жизнь, и я не знаю как это объяснить.
***
Мой случай считали безнадежным. И не думаю, что кто-то верил, что я смогу говорить, ходить и вернуться к той жизни, что была до ...
Придя в сознание, я увидел отца. Он мял носовой платок в руках. Голова опущена. Он плакал и молился. Вот, подумал я, воспитание набожной бабушки. Но вспомнил сон и осекся.
Я пытался что-то произнести, но выдал лишь непонятный хрип из легких. Отец поднял голову и посмотрел в мои глаза. Я в его.
Я не узнал отца и не помнил никого, кто приходил ко мне в течение первых трех месяцев. Отец чаще всех навещал меня. Он добился, чтобы поставили еще одну кровать в палату - для него.
Каждый день я пытался вспомнить кто он. И перебирал всех кого знал. А он терпеливо ждал. Он делал мне массаж рук и ног несколько раз в день. Он повесил для меня таблицу на стене, над моей кроватью. В ней он расчертил квадратики и ставил цифры. Колонки в таблице начинались словами "сколько раз улыбнулся", "пожал палец" и заканчивалась "пошевелил пальцем руки", "ноги".
Каждое утро начиналось с зарядки. Я обязан был разработать руки и ноги. Отец начал меня учить всему, что я уже знал к двадцати годам. Мы начали со школы. Я учился писать. Непослушной рукой выводил корявые цифры. Но я упрям, и это спасло меня. Я учился читать, говорить.
Прошло время, прежде чем мне удалось издать звуки, отдаленно напоминающие гласные и согласные. Никто кроме отца не мог понять меня. Долгие годы он служил переводчиком для других.
Нам удалось восстановить все, за исключением ног. Мои ноги не ходили, и мне было жутко страшно, что я останусь таким до конца своих дней. При этой мысли находило отчаянье, и неожиданная смерть была бы лучшим исходом для меня и близких. Мне было жаль отца и всех, кто возился со мной. Меня носили на руках, и это было так унизительно. Меня кормили как маленького ребенка, и это тоже унизительно. Я знал, сколько мне лет, я знал, что могу. Что могу есть сам. Могу ходить, только надо перебороть боль. Я с остервенением работал над собой. Но ноги отказывались слушать меня. Я вспомнил сон. Сон во время операции. Я переставлял ноги, чтобы выйти за порог туннеля. И таким образом пытался воздействовать на ноги. От бессилия я падал и ревел как девчонка. Но знал, скоро вернется отец с работы, и я должен быть на кровати, на диване, где угодно, но не на полу.
Я злился на себя, и злоба делала свое дело. Я вставал и стоял по десять, пятнадцать секунд. Позже по десять минут. Я научился ходить, держась за стенки. Я мог есть сам. Я наконец-то не был беспомощным!
Так прошло два года. Отец сделал тренажеры для моих ног. Я выходил на улицу, держась за стенки коридора, лестницу, перила. Я держался за все, за что мог ухватиться. Со стороны это выглядело убожеством. Меня дразнили. Друзья отвернулись и не приходили в мой дом даже пить чай. Мой отец приглашал их, они обещали, но не приходили. Тогда я понял, что настоящей дружбы нет. Не в моем случае.
Вечерами я ощущал одиночество более остро. С отцом играли в шахматы, смотрели футбол. Я учился говорить более четко. Я учился есть с ножом и вилкой. Отец приносил мне книги, и я читал. Он нанял учителя старших классов, чтоб помочь мне вспомнить школьную программу. Эта женщина приходила с улыбкой на губах и учила меня, терпеливо обсуждая и повторяя тот или иной вопрос. Я ей благодарен. Она относилась ко мне как к равному. Три часа по понедельникам я чувствовал себя человеком. Я был как все. И это ощущение дарило радость.
Порой я становился агрессивным. Я матерился на отца и выговаривал ему все. Кричал и выл оттого, что я не такой как все. Мне хотелось уйти от родных и быть одному. Мне хотелось, чтобы они не видели слез и душевной боли. Мне не хотелось, чтоб они видели, как я ломаюсь. Ведь меня называли человеком с сильной волей. Мне в сердцах так и хотелось крикнуть: "Ну, зачем же ты меня спас? Зачем, чтоб я осознал свое унижение и только мог мечтать о счастье?" Наговорив колкостей, опомнившись, я ждал момента - попросить прощения. С какого-то момента я ощутил, что меняюсь.
Меняюсь внутренне и внешне. Будто я стал другим. Я стал более замкнутым, злым. Меня потянуло на темную сторону мира. Я больше воодушевлялся Дьяволом, чем Богом. Было интересно играть жесткого и беспощадного злого разбойника, мага, колдуна. Я болел за героев тьмы. Я питался страхом и бедами других людей. Я был скорее душевно мертв, чем жив.
Изменение внешнее - посветлели волосы, и изменение внутренние - серые глаза и чужой голос. Склонность к азартным играм, оккультным наукам, магии и хождение по кладбищу ночью. Я не грабил могилы и не ломал кресты. Меня манила тьма больше, чем свет. Поздно вечерами я шел на кладбище, а это далековато от того места, где я живу, и бродил между могил, читая надгробные надписи. Мне интересно, что люди чувствуют, когда умирают? О чем думают? Чего хотят? И чего боятся?
Я искал спокойствие там, куда люди приходят лишь однажды - завершить навеки свой путь. Я находил ответы на вопросы, с которыми туда приходил. Ходил вокруг оградок, ухоженных и заброшенных, думая о вечности, погруженный сам в себя.
Этот случай произошел летом. У меня было жуткое настроение. Я расстался с человеком, которому доверился и которого любил. С человеком, который был моей жизнью. Разочаровался так сильно, что нарушил все внутренние запреты. Я напился и скурил, не знаю, сколько пачек. Я не считал их.
Я пошел на кладбище. Я знал, меня никто не понимал так хорошо, как эти усопшие души. Им я мог доверить самые страшные сны и тайны, мог рассказать мечты и страхи. Они выслушают и поймут.
Шел дождь. Смеркалось. Моя одежда намокла, и с лица капала вода. Я шлепал по грязи и ничего не видел перед собой. Слезы смешались с дождем, поэтому мне не стыдно было смотреть редким прохожим в лицо. Они думали это дождь. А это ливень, но моей души. Я шел, смотря под ноги. Моя рука открыла проржавевшую калитку городского кладбища. Только тогда я понял, куда ноги привели меня.
Они упорно шли вперед. Сумерки сгущались, и свет исчезал за кроной деревьев. Красное зарево догорало, словно магический глаз. Дождь превращался в ливень, завыл ветер. Я подумал: "Так обычно начинаются ужасы в фильмах". Мне не было страшно. Сознание туманилось в облаках сигаретного дыма и плясало танец с "градусом", который я принял несколько часов назад. Я вымок до нитки.
Вскоре кресты и надгробия стали играть в "пугалки". Я шел по тропинкам, политым слезами родственников, и думал, как жить дальше. Как лучше убить то, что пустило корни в сердце и расцвело прекрасным чувством. Как отсечь от себя любовь.?
Я читал фамилии похороненных людей, рассматривал их улыбки на фотографиях. Я щурился и пытался прочитать эпитафии. Возник момент, и я придумал пару слов для себя. Даже обдумал детали самоубийства, а суждение, что это малодушие, и самоубийцы - люди слабые, меня просто убивало. Самоубийцы - люди с ломаной судьбой. Таких много. Только немногим удается выправить линию своей жизни...
Взошла луна. Я посмотрел на небо и улыбнулся. Дождь стал утихать, и ветер сдавал свои позиции. Я перестал обращать внимание на устрашающий вид деревьев и ломаных крестов. Даже насквозь промокшее тело уже не так беспокоило. Я хотел переключиться на решение проблем. Неважно каких. Мне необходимо занять себя, чтобы мысли о потере не находили меня. Мне часто повторяли, что Бог дал второй шанс жить на этой земле, и мои вылазки на кладбище, увлечение темными силами - все шло в разрез с тем, что я должен был делать. Второй шанс дан, чтоб исправить ошибку в прошлой жизни, - думал я. Какая ошибка? Этот вопрос меня мучил с момента "воскрешения".
Упокоившись, решил выйти с территории мертвых тел. Сверкнула молния, разрезала небо на части. Я вздрогнул. Тишина, нарушаемая стонами ветра и слезами ночного города, разорвана моим криком. Я споткнулся о надгробие. Оно было так вжато в землю, что не видно его плиты. Я упал на колени и почувствовал, как содрал кожу на руке. Кровь тепло растеклась по ладони. Эта могила выбивалась из строгих рядов других. Я понял, что ранее она была за пределами существующего кладбища "Аркадий Сергеевич Святогоров - выходит самоубийца", - подумал я. Луна осветила буквы и выцветшую фотокарточку. Ночью она казалась черно - белой. Сердце ушло в пятки, когда присмотрелся. На фотографии - я. Он, умерший, выглядел так, как сейчас я. Мурашки пробежали по коже, и я онемел. Недвигающимися губами прочел имя и фамилию мужчины, на всякий случай проведя рукой по выведенным буквам. Луна ушла за облака, и рядом со мной упала ветка.
Я побежал, не разбирая дороги. Вылетев из калитки пулей, помчался домой. Перед моими глазами стояла могильная фотография, на которой изображен я.
В ту ночь я так и не уснул. Я дрожал всем телом под пуховым одеялом. На утро я решил, что выясню, почему я "похоронен" под чужой фамилией и именем. Дата рождения совпадала с моей, а датой смерти был день операции.
Только через полгода мне удалось разыскать родственников моего второго "я". Увидя меня, бабка крестилась и что-то говорила себе под нос. Думаю, она читала молитву.
Она рассказала мне о жизни Святогорова до самоубийства. Он ушел из жизни в двадцать лет именно в тот день, когда я был на операционном столе. Бабка начала меня уверять, что моя душа отошла к Богу, а его вселилась в мое тело, дабы выполнить предназначение, которое написано в Книге Жизни. Если умираешь раньше своего назначенного срока, то душа якобы ждет своего часа и вселяется в другое тело. В тело, которое уже без души. В мертвое тело.
Меня передернуло. Я верил в Бога, но не до фанатизма.
Бабка разговаривала со мной, щуря глаз и жуя беззубым ртом конфеты, которые я ей принес. Как никак, представился журналистом и пообещал, что обязательно ее рассказ будет опубликован в прессе, чтоб могли прочесть все.
Этот человек влюбился и оказался однолюбом. Он не смог убить прекрасный цветок в душе и убил себя. Он не смог разделиться, и я его понимаю. Пускай меня осуждают за это. Пускай будут твердить вокруг, что самоубийцы - люди слабые. Я отвечу: "Самоубийцы - люди с ломаной судьбой. Таких много. Только немногим удается выправить линию своей жизни..."
Ну, а моя судьба сложилась так, как должна была сложиться у того парня. Я расстался со своей любовью, но сохранил ее глубоко внутри. Со мной любящая меня женщина, и мой сын, которого я люблю.