Аннотация: Учащийся бизнес-школы строит свои отношения с миром: с девушкой, с родителями, с еще одной девушкой...
Раствориться в свободе
Многие вещи на свете происходят сами собой - я давно уже это анализирую. Вот, например, почему так - бухаешь трое суток, ну или же пять дней... какие-то новые незнакомые лица вокруг, которые называют тебя Серый, хотя ты вроде бы Паша, и опух весь до неузнаваемости, а дистония с утра такая, как будто уже умер - до первой, понятно, стопочки, которая, кстати, тоже не лезет, ее надо проталкивать силой... И вдруг раз! - и всё кончилось...
Вот почему это? Какая неведомая фортуна вдруг вступилась и рулит теперь всё по-своему? Почему нельзя было просто продолжать пить?
Тут, возможно, какие-то неведомые законы движения материи. Как у Стругацких, помню, был какой-то ученый Маляев, и он изобрел полости в математике - а от них мирозданию через миллиард лет выходил очевидный капец, то есть вред... И оно ему как бы из ниоткуда прислало тогда бойкую девицу с запиской и с чемоданом пожить - ну, чтобы отвлечь его от изобретательства и пристрастить к разгулу... Вот так может работать Вселенная... - а то мы думаем что есть только кометы и песец может настать исключительно от них. Нет-нет, материя бесконечна, как бесконечна и ее изобретательность.
Или вот другое, с моей бизнес-школой и с банком. В обычной школе я серьезно учил только английский, всё остальное мне было по барабану, родители мечтали отправить меня в Лондон учиться бизнесу, чтоб я потом вёл их пельменный цех как следует, по-европейски - они его отстояли в лихие девяностые от бандитов, потом от рейдерства... в общем, это было их родное детище. Ну и кормушка, понятно, тоже. А я и не возражал, чего?.. - три года в Лондоне, а потом сладкое местечко на фирме у родихонов, ну пусть и пельмени, что тут плохого?
Но цех у них на третьем году моего обучения заграницей всё же отжали, денег на последний семестр не хватило, и я явился не запылился недоученным бизнесменом в родной город искать счастья, как это иногда говорится. На бумаге всё выходит коротко, а в жизни конечно было иначе - почти весь остаток времени до конца визы я в Лондоне реально бедствовал, чуть ли не нищенствовал в переходах с протянутой кепкой, ехать назад не хотелось, мать в трубку рыдала, отца после инфаркта закатали куда-то в область на реабилитацию - событий было много, и в основном неприятные, как будто мироздание мстило нам за какой-то грех, и я всё думал, что это из-за меня, что я не предохранялся с девушками, и некоторым потом приходилось делать понятно что... Но это конечно шутка, всё я предохранялся...
Вообще родители это как бомба замедленного действия. Ты растешь себе такой, ничего не подозревая, и вдруг раз! - нейродермит. Или потливость ног. И ничего с этим не сделать, поскольку если папаша твой почти за полвека с этим не справился, то и тебе рассчитывать реально не на что - ну или же на заграничных лекарствах и мазях останешься без штанов. Вон в Лондоне аспирина пачка стоит пять фунтов, десять таблеток...
Всё это я привожу здесь для примера, безо всякой конкретики, а просто к слову... - ну, к тому, что родихоны могли бы, наверное, как-то напрячься и отстоять бизнес, чтоб я получил диплом, но они, наверно, за двадцать лет реально устали, или папаша гульнул с кем-то из персонала, что мать, понятно, всегда очень выбешивало, - и она как всегда уехала в сердцах к своей матери в Болотин, есть тут у нас недалеко такой небольшой городишка. А папаша потом приезжал за ней и ползал пред ней на коленях, если конечно они всё это не врут, чтобы как-то произвести на меня впечатление в воспитательных целях.
В Лондоне, кстати, я возле одного клуба ночью видел живую Кейт Мосс... - она теперь реально поправилась и даже уже отчасти толстенькая, молодец. Только глаза, как и прежде, смотрят в разные стороны, как будто достались от разных людей, тут уж Кейт ни с кем не перепутаешь, даже если захочется...
Я тогда уже конкретно сидел без денег и придумал продавать ночами спрайт из холодильной корзины - ну возле этих их клубов. А что? - они вываливаются в перерыв после танцев все распаренные от своих таблеток на воздух покурить или же просто втянуть местного смога - а тут пожалуйста: "Sprite on ice! Super cool! You are welcome!"* - это у меня к лямкам рюкзака со спины над головой был прицеплен такой плакат. И цена на нем скромненько "1 фунт" - это за бутылочку 0,33 литра. А кто запретит? Англия - свободная страна, здесь каждый вправе попробовать ободрать ближнего как ему захочется... Тележка была на колесах, типа старушечьей сумки для походов в магазин, в нее я вставил бокс вроде небольшого холодильника, и в нём у меня был лёд со спрайтом. Ну, то есть наоборот...
Навара чистого за ночь выходило до пятидесяти фунтов, в бизнес-школе, выходит, кое-чему меня за первых два года научили, ну и за половину третьего тоже - там как раз пошел у нас курс банковского дела, который мне на родине реально пригодится, как вскоре уже будет видно. Ну а потом позвонила мать вся на нервах, рассказала что отец в больнице, а она опять у своей матери в Болотине, и что денег нету совсем и типа бабка ее подкармливает из своей пенсии. В общем, без гешефта со спрайтом я бы в Лондоне точно загнулся... - ну или начал бы воровать и сел бы до окончания визы, судимость бы получил вместо диплома бизнес-школы. А это у них там фиксируется в документах на веки вечные.
Инфаркт отцу кое-как залатали, вставили внутрь такие особые трубочки для лучшего прохождения - а потом и с деньгами слегка наладилось, что-то матери удалось отсудить у новых владельцев, а то они грезили нас совсем уже закопать, всю нашу пельменную семью, и меня, наверное, тоже, как нежелательный проросток с потомственным дерматитом и как возможного мстителя в будущем.
Мстить я пока что не собирался - но это ведь тоже от провидения: живешь себе весь такой ровный на сто рублей в день, а потом вдруг приходит озарение: "Ну, суки... - думаешь, - ну погодите! Вы еще умоетесь у меня кровавыми слезами...". И начинаешь действовать... ну то есть вынашивать планы. И, как писал поэт, что-то там вроде такого: "...твой трон я ненавижу... Твою погибель, смерть детей с жестокой радостию вижу...". От этого старинного "радостию" как-то тревожно... но в целом всё верно - вот так вот она и озаряет, эта жажда мести...
Некоторые из старых партнеров нам, понятно, сочувствовали - совесть все-таки у людей осталась, зря говорят что ее теперь вообще нету. Ну и вот так я оказался в банке, в кредитном отделе - просто один из папашиных бывших партнеров поспособствовал - не знаю уж, от доброй ли души или с каким-то дальним прицелом на криминальный кредит, это мне в точности не известно...
Я жил в Лондоне в миле от Сент-Мэри, ее колокол было всё время слышно... - снимал там клетушку на четвертом этаже без лифта: одну из многих в длинном, во весь этаж коридоре, к слову сказать всегда совершенно замызганном, чистым его я не видел ни разу.
Сент-Мэри-ле-Боу - это конкретная зона кокни, там их на улице каждый второй. Про особый язык кокни всё еще пишутся диссертации, но на мой взгляд это просто как приблатненная феня, довольно однообразная по структуре, с типичными "днюха", "сгуха", "порнуха" и с приговорками наподобие "нет масти - не разевай пасти". Правильно было бы "не разевай пасть", это винительный падеж... - но тогда, понятно, разрушится мелодика фразы. Короче... как у модного рэпера Сявы: "если ты олень - мы пацаны с города Пермь...", то есть понты очень локальные, на любителя. Да и рифма "олень-Пермь" никудышняя, это видит каждый.
Айрин - в драных колготках в сетку, в тяжелых черных ботинках и с крашеными зеленкой волосами - я подцепил довольно скоро, наверно к концу второго месяца, сейчас уже точно не помню. Вернее сказать, это она меня подцепила: я просто спросил у нее что-то на улице, без особой мысли, типа как мне пройти... - и мы разговорились.
- О-о-о! - заявила она через пару минут. - You seem to be what I ve been looking for... something special...* А то трахаться с нашими с кем попало - выходит всё одно и то же.
И мы пошли вместе.
Сперва я нашел адрес, который искал, небольшую контору в боковой улочке, и сделал там что было нужно: особую страховку от ущерба, если это кому-нибудь интересно, - а потом она потащила меня в какой-то "свой" паб, там уже было полно готов - таких же как она, с зелеными волосами; она со всеми перездоровалась и переобнималась, мы немало выпили, а ближе к вечеру я оказался в ее комнате в такой же убогой квартирке в зоне кокни, как и та, что снимал сам. Она достала из ящика своего раскрашенного розовым школьного стола презервативы - и так началось наше довольно близкое знакомство, при том что быть русским медведем и кроликом для этнографических опытов английской девчонки-тинейджера меня не очень устраивало - но очень уж велика была охота схватить поскорей уличный английский, да еще кокни - Айрин и была настоящая кокни: ее предки - по крайней мере до пятого колена, больше она не помнила - жили все здесь же, в двух шагах от Сент-Мэри, серой высокой колокольни, втиснутой среди невзрачных серых же шести- и семиэтажных домов.
Ей нравилось, что я плачу в пабе за нашу выпивку, что покупаю ей приглянувшуюся тряпочку - топик или шорты - из числа разложенных сотнями на лотках уличных базарчиков; ей нравилось, что иногда я просто сую ей двадцатку с пожеланием купить себе что-нибудь "nice" - всё это было мне вполне по средствам, точнее по средствам моим родихонам, как они представляли себе жизнь своего отпрыска в Лондоне.
И да, эта кокни умела быть благодарной... она буквально затискивала меня до полусмерти, когда мы снова оказывались в ее комнатке.
- You let me feel like I was dissolving... dissipating in freedom*, - шептала она, захлебываясь от... ну, не знаю уж от чего, что там она конкретно чувствовала... - А то порой... Ну да, такая вот жизнь: порою не знаешь на что купить вечером пожрать. И на что зарядить мобилку...
Однажды я взял ее на вечеринку, устроенную моей школьной группой. Публика в школе училась разная, был среди нас даже внебрачный сын какого-го алжирского шейха - ну, в смысле сын от какой-то неглавной жены из его папашиного гарема.
Айрин напилась быстро и сделалась мрачной.
- Какой же ты всё-таки правильный, - наконец выдавила она в ответ на мой вопрос что с ней не так. - Какие вы ВСЕ тут правильные. But one thing I can tell you: you got to be free...*
- Ну наверно... - замялся я. - Спасибо тебе. Я не знал... У нас с этим как-то иначе...
- Как иначе? - вдруг вяло заинтересовалась она.
- Ну... - пояснил я, - совсем иначе. У нас все так и метят попасть в кабалу... взять ипотеку, замутить бизнес под ментовской крышей, посадить в деревне гектар картошки...
Моего грустного юмора она не поняла, или ей было всё равно, как оно у нас происходит - тем вечером мы как будто слегка отдалились друг от друга и у нее в комнате просто заснули тяжелым сном пьяниц: я тоже к концу party насосался изрядно.
Вообще для женщин главное - это прогресс и справедливость, а вовсе не секс, как думают многие. Конечно, если постели давно не было, то крышу у них сносит, но стоит сексу как-то наладиться, как женщины вновь начинают топить за всеобщее благо.
- Зачем производству пельменей реклама и менеджмент? - время от времени принималась наскакивать на меня Айрин. - К чему это? Ты попусту тратишь время на этих уроках.
Я что-то мычал про традиции, про наших чудесных князей и графов, которые двести лет изображали себя французами, про царя Петра с его подозрительным прозвищем "минхерц"...
- Нет-нет... - возражала она. - Всё это я понимаю. Юнион Джек тоже весь провонял традициями, америкосы дрючат нас во все дыры... Но не с пельменями же! Это, насколько я в курсе, ваш традиционный русский продукт, типа нашего пориджа - зачем вам к нему английский менеджмент? Уж в таких-то вещах можно было бы провести черту... - И она по-настоящему хмурилась, эта моя великолепная лондонская кокни.
- А ты неплохо разбираешься в социологии, - как-то заметил я. - По крайней мере для выпускницы public school*.
- У нас в девятом классе был отличный преподаватель... - пояснила она. - Мы с ним целый год ежедневно трахались - прикинь? И никто вообще не догадывался. - Она довольно ухмыльнулась. - Айрин хитрая...
- И где он теперь? - уточнил я, несколько напрягаясь.
- Видела его недавно из окна - из автобуса на Ист-Энде, - легко и с готовностью ответила моя подружка. - Немыслимый какой-то... пьяный, расхлюстанный, и видно что без работы... плащ какой-то драный, с дырами...
Пили возле Сент-Мэри все, и пили много: мужчины, женщины, подростки, девочки лет с девяти-десяти. И каждому второму здесь, судя по виду, было, как выразилась Айрин, "не на что купить вечером пожрать".
Вообще Лондон как общество процветания очень скоро меня разочаровал: не было здесь и следа процветания - зато нищета и отчаяние лезли в глаза на каждом углу. Конечно, где-то рядом шумел Сохо, искрилась Пикадилли... но в Москве тоже ведь есть Арбат, и по нему может показаться, что всё у нас прям куда как хорошо - супер-гуд, как поет в песне Шнур...
Два раза я слетал домой на каникулы, Айрин провожала меня, грустила и ныла, что тоже хочет "увидеть Россию", глаза у нее были мокрые, мы стояли у стойки в аэропорту, вплотную прижавшись друг к другу, и реально могло показаться, что у нас любовь - впрочем, у Айрин это, наверное, и была любовь, во всяком случае у меня не было повода заметить, что ее занимает что-либо кроме меня и ее несложной работы за прилавком в булочной, да еще походов по распродажам - причем моя персона очевидно имела среди этих занятий особый приоритет: мне даже казалось, что я мог бы манипулировать Айрин, если бы мне это было зачем-нибудь нужно.
Но вот гигиена...
Язык у человека сильно напоминает фактурой и формой хвост гигантского слизняка - это наверняка многие замечали. За ртом вообще нужно следить... - чистить зубы, не есть с пола всякую дрянь, ходить регулярно к дантисту, полоскаться специальной дезинфицирующей водичкой и прочее... - иначе там может вскочить всё что угодно. А не так, как это бывает: оба только что покурили где-то в подъезде на замусоренной мрачной лестнице, оба воняют немытой пепельницей... ну или совали в рот что-то еще похуже... - и тут же лезут друг к другу целоваться. Тут у меня возникают гигиенические проблемы... особенно со слюнями. Ну, или со слюной, как ее правильно следует называть. "Ты с ней уже целовался? - как-то спросила мать про одну мою школьную пассию и, заметив на лице у меня выражение брезгливости, продолжила печально: - Ты так никогда не женишься...". "Ну, значит так тому и быть", - отшутился я тогда.
Другое дело средняя часть тела. Там всё и так-то не очень стерильно - а значит ничего страшного не произойдет, если объединить эти, так сказать, части в единое целое и совместно подвигаться - понятно, наверное, что я имею в виду.
Вообще два года в любых отношениях - реально критический срок. Фарватеры все промерены, страшилки из школы и детских времен не по разу рассказаны... к концу двухлетнего срока партнер становится предсказуем, и ты точно знаешь, пускай и на полусознательном уровне, насколько он match, как это называют в Британии. А за семь лет клетки в теле вообще целиком обновляются, рядом с тобой совершенно другой человек... но к этому я еще собираюсь вернуться попозже.
Айрин, должен заметить, была, несмотря на отдельные слабости, в целом вполне годной, я это пронзительно чувствовал... Но вот обстоятельства места... Я не мог учиться в Лондоне вечно, а ее совершено немыслимо было представить в России - да и вообще нигде кроме Лондона...
И тут, как бы прерывая эти мои невеселые раздумья, позвонила мать и сообщила про отжатый пельменный бизнес, и что денег на последний семестр нету, что у них роет налоговая... Она плакала в трубку... Мне пора было становиться взрослым.
Остаток денег мы с Айрин быстренько прокутили.
Потом я освоил гешефт со спрайтом у клубов, и денег стало даже больше чем раньше... но виделись мы теперь совсем редко: все вечера и половину ночи я был занят, на выходные особенно... потом отсыпался - и мне это вроде нельзя было ставить в упрек. Да она и не ставила - просто любовь, как костер, требует дров, и девочки кокни тут не исключение. Короче, когда мы в Хитроу в последний раз обнимались перед моим отлетом домой, Айрин была вся какая-то как струна... не знаю уж отчего. Стоял ранний март, за влажными окнами аэропорта всё выло и свистело, длинное бежевое пальто очень ей шло.
- Спасибо... - наконец выдавила она.
- За что? - без особого интереса переспросил я.
- Ты не давишь... - пояснила она. - Ты даешь вещам течь как они есть. - Она на мгновение задумалась. - Смешно... - Айрин говорила теперь как будто сама с собой. - Смешно, что сам ты при этом несвободен.
Тут объявили посадку. Она без слов чуть оттолкнула меня ладонями и скорым шагом двинулась прочь.
"Если обернется..." - успел подумать я, любуясь ее фигуркой... - но не успел додумать что тогда будет: она обернулась.
- You got to be free!* - почти выкрикнула она и, снова развернувшись, ринулась вниз по эскалатору.
- Take care!..* - крикнул я в ответ. Но лестница уже тащила ее вниз, к платформам электричек.
Про мое возвращение рассказывать особенно нечего. Пару месяцев мне было беспокойно, я потихоньку тратил привезенные с собою фунты, встречался с приятелями, слушал по вечерам ленивые и беззлобные свары родителей, уже нашедших себе простые и неприметные должности: мать работала в булочной продавщицей (как Айрин, хмыкнул я про себя), отец на заводе мерил вольтметром какие-то образцы - в общем, мы выживали, перерабатывая внутренне удар провидения.
А потом я очутился в банке и целыми днями читал теперь бизнес-планы горе-предпринимателей, желавших влиться в ряды буржуазии на наши денежки - то есть на деньги банка.
Всё это большей частью представляло собой мутную и недодуманную туфту, начальник был доволен моей дотошностью и даже прибавил немного жалования после испытательного срока... и тут матери позвонили из Болотина и сообщили, что внезапно, в считанные часы, из-за какого-то тромба умерла в клинике бабка, ну то есть ее мать.
На чужбине, когда мне порой становилось тоскливо, я всегда представлял себя траворезом: ну, как это у них обычно - в зеленой робе, в громоздких наушниках и с надсадно ревущим моторным триммером, где-нибудь на парковке возле "Пятерочки", за выкосом невидимых миру травинок, прущих из стыков тротуарной плитки. И как после смены я еду домой на велике, а там у меня сидят счастливые детки вместе с красоткой-женой и ждут не дождутся, когда я войду, наконец, в дом, весь пропахший природой, то есть свежестью, травой...
Я пытался себя одергивать, но грёза возвращалась снова и снова; я даже, помню, забеспокоился, что это какое-то бытовое отравление, что где-то в рационе у меня свинец или ртуть и от этого у меня мысли про триммер... - но потом позвонила мать и всё как-то само собой разрешилось: Лондон вступил в свою заключительную фазу, я тусил вечерами у клубов с тележкой со спрайтом, и было уже не до грёз...
Это я к тому, что офисный бизнес мне, вероятно, внутренне не по нраву, не соответствует фенотипу - и после полугода в банке меня уже снова реально колбасило: зеленые грёзы вернулись и стали повторяться во снах, но теперь они чередовались с синхронным плаванием: я в числе прочих пловцов торчал в бассейне в воде ногами кверху, и все мы выделывали в такт что-то синхронное... - в общем, ужас.
Конечно, пельменный цех это тоже не Акапулько... - но в нем я практически вырос, провел, можно сказать, детство и юность; он не воспринимался как офис, тем более что и вопрос был теперь закрыт ввиду отжима бизнеса - если б, конечно, не произошло чудо и злодеев не накрыли бы с чем-то серьезным, типа заказного убийства с пожизненным... вот тогда наши пельмени, наверное, можно было бы отсудить обратно.
В общем, с Болотиным, когда позвонили про бабку, я связывал, еще не осознавая, определенные планы экзистенциального сорта... какие-то мечты о "новом начале", всё пока что совершенно неясное и неопределенное. "You got to be free", - бормотал я навязчивое пожелание Айрин, - you got to be free...". И хотя эта мантра ровно ничего не меняла, мне становилось полегче.
Бабкина квартира давно уже была отписана на меня по дарственной, так что надо было собираться в Болотин, вступать, как это говорится, в права наследства.
Мы нашли по справочнику какого-то тамошнего нотариуса, пообщались с ним по телефону, переправили ему заказной почтой заверенную копию завещания и перевели сколько-то денег, поручив заняться переоформлением недвижимости. Лично мне следовало явиться туда через полгода - такой в этих делах установлен порядок.
И я первым делом написал заявление об увольнении из отдела кредитов. "Раствориться в Болотине... - подумалось мне тогда. - А что? Это была бы альтернатива...". Немного лондонских денег, вырученных за спрайт, у меня еще оставалось, да и за время работы в банке я тоже что-то откладывал.
Вообще родители у меня странноватые... Ну, например, про весь свой детсад вспоминаю, что они забывали меня забрать. И не так чтоб два или три раза - а как-то вообще регулярно. И когда ты и так уже, как дурак, оттрубил в саду всю продленку, а родихонов нету ни в шесть вечера, ни в восемь, ни в девять - то поневоле обидно... хотя после таких забывашек меня в общем задаривали, то есть в целом им за свое поведение было стыдно.
Причины такой забывчивости в отношении наследника сейчас уже не вспомнить, но, полагаю, виной тому была по большей части работа... ну и плюс папашины амуры - все, насколько я знаю, не слишком серьезного характера, без драм... Но матери всё равно было это обидно и она, кажется, даже пыталась не отставать. Ну и про замену клеток тоже, конечно, следует помнить: женились ведь одни люди, а в школу я пошел уже при совершенно других.
Могу себе представить в лицах их тогдашние разговоры. Это, конечно, полный вымысел - но в ученом мире такое называют интраполяцией, типа как взгляд в прошлое, и в Британии она у них сплошь и рядом как какой-то научный метод.
Ну и вот... мать, например, ставит отцу вечером на стол миску какой-то еды и произносит сдавленно, трагическим голосом:
- Милый... давно хотела тебе сказать.
А он такой:
- Што, мое солнышко?..
Она:
- Я полюбила другого...
А папаша в ответ:
- Конечно, дорогая... ведь семь лет прошло... клетки все обновились и ты теперь полностью другой человек. Вот и полюбила. А старого, значит, теперь придется отправить на свалку...
И принимается за ужин.
Смех смехом, но клетки на всех слизистых действительно новенькие, с иголочки... Они ведь ничегошеньки не помнят, эти клетки.
- Пустое, пустое... - утешает отец мать, пригорюнившуюся на другом краю стола. - Рогатые тоже плачут... А-ха-ха-ха-ха!
- До этого еще не дошло, - тут же напрягается она. - В смысле до рогов. Сперва я хотела сказать обо всем тебе.
- Ты лучшая! - продолжает настаивать отец. - Я не хотел говорить, то теперь уж тогда тоже скажу... Ты помнишь учетчицу из сырьевого цеха - ну, Свету, такую чернявенькую?..
Родители - люди с юмором. Эту фазу взаимных признаний они с грехом пополам пережили - уж из-за своей взаимной привязанности или потому что время от времени приходилось спасать цех, но по приезде из Лондона я их обоих застал какими-то... подтянувшимися. И не глазеющими больше по сторонам. Беда реально сближает.
До бабкиного городка от нас два часа на коротеньком, в четыре вагона, местном поезде, который раз в сутки таскает туда и сюда доисторический дизель - ну то есть тепловоз, уж не знаю почему: линия в целом давно электрифицирована, но на этот маршрут железнодорожникам, вероятно, стало жалко электровоза, вот и ходит в Болотин старинный, темно-зеленый, весь в масляных потеках дизель со звездочкой на носу, как бы напоминая, что было у нас что-то и до капитализма, до этого мутного примата наживы, как я его называю...
К чему это я? К тому, что поезд в Болотин - реальная ностальгия: весь какой-то домашний, с дымком... хотя в вагонах вместо титана для кипятка теперь поставлены кофейные автоматы и ты за сотку можешь цедить из них всё что угодно, даже какао с пеной, если тебе, к примеру, желательно.
"You got to be free, - вполголоса проговорил я, усаживаясь на указанное в билете место и устраивая рядом на сиденье свою сумку.
Два часа пути пролетели у меня в полудреме, в какой-то неудобной позе, затем запищал будильник мобилки, я потянулся всем телом, подхватил сумку и двинулся к выходу.
"Раствориться в Болотине..." - вдруг само собой вспомнилось мне.
Я ступил на перрон и принялся озираться - Болотин я видел впервые: раньше сюда ездила только мать, ну и за ней следом отец, как это уже говорилось. А повидаться с внуком бабка приезжала к нам сама.
Вокзал помещался в доисторическом здании в четыре высоких окна шириной, ровно посередине зиял арочный вход без дверей, над которым висела облезшая табличка "Кассы". На углу здания приткнулась стекляшка автомата с напитками.
На небольшой площади перед вокзалом я забрался в машину к какому-то частнику и вскоре уже отпирал дверь в бабкиной квартире. Позвонив нотариусу и назначив назавтра встречу, я немного повозился с планшетом, а затем вышел на улицу прогуляться. Вечерело.
Когда я явился обратно, из-под коврика перед дверью торчал сложенный вдвое листок бумаги.
Я нагнулся.
"Приходи на лавочку у гаражей, - стояло в записке. - Будет клёво".
Не заходя в квартиру, я отправился к гаражам, бормоча "раствориться в Болотине...", эту свою новую мантру.
На скамейке меня поджидали Андрей и Оксана, как это тут же выяснилось, - оба уже слегка не в себе от чего-то запретного и оба с банками пива в руках.
Андрей очевидно не знал как себя ввести: он почему-то бычил и настойчиво предлагал мне отжать у меня мобилку. Оксана без конца задирала край своей и так не особенно длинной юбки и делала мне знаки глазами. "Может оттопыримся? - предлагала она с небольшими перерывами. - Ну типа растворимся друг в друге... Ты ведь сейчас один в хате?". Они оба производили впечатление разведчиков, подосланных кем-то пока что невидимым. И всё это было вовсе не клёво и совсем не прикольно.
Наконец они оба сомлели, и мне удалось покинуть пригаражную лавочку, не вызвав у моих новых приятелей никакой реакции.
Назавтра я встретился с нотариусом.
"Препятствий нет, недвижимость не спорная, осталось подождать неделю и можно оформлять владение", - так он примерно выразился.
Я вернулся в квартиру бабки и позвонил Айрин.
- О! Привет! - воскликнула она, как будто мы случайно встретились на Чаринг-Кросс. - Как раз о тебе думала...
- А я о тебе, - поддержал ее я. - Я это... - Я замялся.
- Что это? - с легким беспокойством поинтересовалась она.
- Короче, через неделю я буду владельцем квартиры в Болотине. Бабка оставила...
- И что? - всё еще не понимала она.
- Ты не хочешь приехать ко мне жить? - бухнул я без предисловий. - Ты ведь хотела увидеть Россию?
В трубке повисло молчание.
- Ну что ты молчишь? - не выдержал я. - Мне казалось, что тебе этого хотелось, я не прав?
- Ты прав... - пробормотала она. - Просто... ну, когда ты уехал, я внутренне поставила на всём этом крест.
- И что? - уточнил я.
- И теперь мне требуется время, чтобы снова во всё это въехать... ну, то есть со всеми моими мыслями. И телом, кстати, тоже...
- И сколько тебе требуется? - вяло уточнил.
- Ты что, не понимаешь, что я просто боюсь?! - вдруг в голос заорала она. - Я все эти месяцы смотрела новости про Россию. У вас тревожно! Ты уверен, что меня не... - Она запнулась. - Что меня не съедят, не зарежут, не продадут в рабство? И я читала Бунина...
- Ты? - не поверил я. - Ты читала Бунина?!
- Да! - У нее, кажется, начиналась истерика. - И вся эта его важность и глубокомыслие... а на самом деле он их без конца предает и насилует, этих своих баб - поставив вначале в беспомощное положение... То есть убедив их сперва, что положение безнадежно и песец уже где-то рядом. Это ведь так сладко - драть безвольное, беспомощное существо, которое тебе во всем подчиняется.
- Ну... - замялся я, - это всего лишь одна из интерпретаций. Ты уверена, что всё правильно поняла? Что перевод был хороший?
- Чтобы понять, что его герой просто мелкий мерзот, мне перевода хватило. И моей паблик скул тоже.
- Не понимаю, какое отношение всё это имеет к нам, - строго проговорил я.
- Ты прекрасно всё понимаешь, - ядовито процедила она.
- Я тебе позвоню на днях, - буркнул я и дал отбой.
После этого разговора мне какое-то время действительно было тревожно, поскольку имелось нечто, в чем можно было себя упрекнуть: девицы и так льнули ко мне по моем возвращении из Лондона, а еще больше - с тех пор как я стал работать в банке... короче, теперь у меня и дома имелась своего рода кокни - девушка Лизавета, родом из неблизкой деревни и чуть ли не сирота: во всяком случае родителей ее в поле зрения не наблюдалось и мы любились с ней где только представлялось возможным - в основном в перелесках в машине, в старой зеленой "ауди-100", которую отец купил еще в перестройку. В остальное время Лиза перемещалась из общаги на фабрику и обратно в общагу на велике, что сообщало нашим отношениям какую-то пасторальную прелесть... Айрин со своим Буниным неожиданно попала в точку, совесть моя теперь реально ныла.
Дальше идет совсем грустное.
На второй или третий вечер в Болотине в подъезде бабкиного дома меня очевидно караулили.
Я получил по башке и тут же вырубился, меня увезла вызванная соседями скорая, а на третий день в больницу явился следователь и сообщил, как мне повезло: меня хотели украсть риэлторы и только чудом не преуспели в этом - их случайно спугнули прохожие, а я так и остался лежать в подъезде, подтекая кровавой жижей и дожидаясь приезда "скорой".
Но и это испытание скоро окончилось: с еще обмотанной бинтами головой я подписал у нотариуса бумаги на владение и от него отправился на такси прямиком на вокзал.
Родители дома не слишком удивились моим бинтам: видно, отжим бизнеса и для них происходил не без телесных повреждений. Мать наварила мне диетического бульона, я надел пижаму, взял с полки замызганный томик Бунина и улегся в постель. Закатное небо, еще окрашенное багряным, с другого своего конца упрямо синело. Была половина десятого. "Растворение в Болотине, кажется, не состоялось..." - вяло подумал я, пялясь в ночное окно. Потом позвонила Лиза и мы немного поболтали с ней ни о чем...
Отложенные мной деньги кончались... Когда их осталось двенадцать тысяч, я глубоко вздохнул, оделся строго и скромно... и отправился в отделение "Райфайзен-Банка", недавно открывшееся у нас в городе.
История движется к финалу.
Немцы согласились купить у меня квартиру, оформили договор и даже выплатили мне небольшой аванс. Пара месяцев им требовалась на уточнения и согласования с властями.
Всё это время я поочередно звонил то Лизе, то Айрин - и тоже без конца что-то согласовывал.
Наконец мне выдали английскую визу для окончания обучения, а Лизе подтвердили место бэбиситтера в одном русскоговорящем эмигрантском семействе в Ипсвиче, на восточном побережье, естественно с полным столом и проживанием. С ее визой тоже устроилось на удивление быстро - возможно потому, что в консульство мы ходили порознь и для подозрений в сговоре у английских чиновников не было никаких причин.
Я оплатил Лизе крэш-курс английского... всё остальное время мы лизались и тискались, понимая, что в Англии будем видеться крайне редко. Мы даже полетели с ней одним рейсом - и в самолете, понятное дело, тоже отметились, накрывшись от остальных пассажиров выпрошенным у стюардессы одеялом.
... Живу я пока что в комнатке с Айрин - и мы снова вполне довольны друг другом. Она мне, конечно, вовсю изменяла с другими, пока я тянул лямку в банке, но если вспомнить о Лизе, то какие тут возможны предъявы? Абсурд. Кстати, некоторая неразборчивость у девочек-кокни в крови, и в этом есть своя диалектика: они просто боятся упустить в жизни что-то стоящее, важное.
С Лизой за полгода мы виделись всего дважды: ей очень непросто вырваться даже на полдня - а мне так же непросто взять и уехать на целый день в Ипсвич: Айрин что-то чует, хотя и не подает виду.
Айрин, кстати, на третьем месяце... вот так вот внезапно... и мы вовсю раздумываем, как нам со всем этим быть.
Деньги за бабкину площадь понемножечку тают, да и немцы за перевод их в Британию слупили немалую долю.
Ничего здесь, понятно, на эту сумму не купишь - но хоть растянуть бы их на какое-то обозримое время. За последний семестр в школе я заплатил, с января снова пойду заниматься, надо всё-таки получить диплом, хоть какая-то зацепка. А потом, видно, мне прямая дорога куда-то в клерки - ну, или в озеленители... в траворезы, как мне мечталось в грёзах. Вот тогда мы и растворимся в свободе. А что? Дом, где снимает свою клетушку Айрин, принадлежит ее двоюродной тетке. Можно попробовать уговорить ее выкупить у нее квартиру. Но тогда нужен кредит, а для него - постоянная работа. Так что про травореза это не совсем шутка.
Ну ничего... как-нибудь прорвемся... Есть же, помимо диплома или, к примеру, озеленения еще и фортуна - Айрин вообще только про нее и щебечет, глупая нерусская курица. Но в целом это у них тут в крови: какое-то природное упорство выживания, этого не отнять, правда.
Про себя я над Айрин посмеиваюсь: еще два-три месяца - и у нее вырастет реальное пузо... Как она будет с ним растворяться? А потом еще роды и спиногрыз - и это не на полгодика, а минимум до его совершеннолетия.
Смешно... Да, это действительно верное, точное слово: "смешно"... Вот она эволюция в миниатюре, в разрезе - без пафоса и деклараций, такая, какой ее выдумал Дарвин.
------------------
Sprite on ice! Super cool! You are welcome! - Спрайт на льду! Очень холодный! Добро пожаловать!
You seem to be what I ve been looking for... something special - Ты, кажется, то, что я искала... что-то особое (необычное)
You let me feel like I was dissolving... dissipating in freedom - Ты даешь мне ощущение растворения, таяния в свободе.
But one thing I can tell you: you got to be free... - Но я одно тебе скажу: ты должен быть свободен (стремиться к свободе).
public school - бесплатная муниципальная средняя школа, в которой можно учиться до 18 лет.