Смуглое поджарое тело, усеянное бисеринками пота, вытянулось в истоме на грубой простыне. Иссиня-черные волосы разметались по плоской подушке, а длинные стрелы опущенных ресниц отбрасывали на впалые щеки густую тень.
Отец Бертран смотрел на своего возлюбленного и думал, что он сам уже не так молод, и никогда не был даже в половину так красив. Благородная кровь сказывалась в каждой черточке лица, изгибе худощавого тела, сформированного верховой ездой и фехтованием. Эти расслабленные руки, заброшенные за небрежно откинутую голову, могли быть такими сильными... и такими нежными...
- Ты красив, как архангел Гавриил! - грустно признал он.
Ресницы лениво дрогнули, открывая черные бархатные глаза - черные, как ночь, темная южная ночь...
- Слишком красив!
Удивленный этой горькой нотой, молодой человек даже приподнялся на узком ложе.
- Что с тобой? После вчерашней аудиенции ты сам не свой!
Отец Бертран отвернулся: ему не хотелось говорить своему возлюбленному о непристойных предложениях, не раз высказываемых в отношении его молодого секретаря прошедшим вечером.
- Ты молод и тебе нужно думать о себе, а в Ватикане есть все, чем можно соблазниться! И роскошь, и власть, и разнообразие...
Устремленные на монаха глаза становились все шире и шире:
- О чем ты?! Это же грех!
- То, что только что здесь было, - Бертран многозначительно указал на смятую постель, - тоже грех!
Молодой человек решительно покачал головой.
- "Все грехи его прощены, ибо он любил много"... Любовь не грех, а я люблю тебя!
- Надолго ли, Винченцо?
Винченцо смотрел возмущенно и осуждающе:
- Ты сомневаешься во мне? После стольких лет?!
- Тебя хотят многие. Вчера, например... Кардинал Спада не сводил с тебя блудливых глаз!
- Как ты смеешь меня упрекать! Разве я его завлекал?!
- Это ничего не меняет... - Бертран пояснил потрясенному возлюбленному. - Я не упрекаю тебя! Я боюсь тебя потерять... И знаю, что это случиться! Тихая жизнь не для тебя. А такое тело нельзя не желать...
- Тело?! Это все, что я для тебя?! А может, я просто наскучил тебе?! Я же помню: тебе нравятся совсем молоденькие мальчики! Так что 20 лет наверно уже многовато! - черные глаза метали такие же черные молнии.
Винченцо вскочил и заметался по выбранной отцом Бертраном скромной спальне, как был - обнаженным.
- Как ты можешь думать, что я просто лягу под кого-то из этих жирных... немощных... омерзительных... - он с трудом подбирал определения. - Лягу и раздвину ноги, чтобы получить влиятельного покровителя и теплое местечко?!
- А если не немощного, и не слабосильного?
- Бертран!!! Ты что, думаешь, что я соглашусь переспать с любым?
- Под меня же ты лег сразу...
Винченцо замер - несправедливее упрека трудно было придумать!
Он не стал обрушивать на голову все еще возлюбленного шквал упреков: кое-как натянув на себя обыденное облачение, ранее скинутое в угол и смятое, он вылетел вон, унося в сердце боль предательства.
Опустившись в часовне на колени, Винченцо не молился - он вспоминал. Отчаявшийся, изверившийся, измученный противостоянием всему миру, подросток... Он не мог даже обратиться к Богу тогда, потому что не верил уже ни во что! Он не смирился, он заставил себя успокоиться, принять правила игры, и был готов ко всему. Приезжий следователь вначале тоже показался ему очередным самцом, готовым попользоваться любым сколько-нибудь симпатичным мальчиком...
Бертран прав! Он торговал собой тогда. Сколько он стоял под дверью, изнемогая от стыда и отвращения, готовя себя к очередному акту позора? И лишь мысль о возможности вновь обрести хотя бы призрачное подобие свободы - не давала развернуться и уйти.
Все изменилось в первую же ночь, которую Винченцо не смог бы забыть никогда: спокойная нежность пришлась на сердце целебным бальзамом, а умелые ласки показали, что физической стороне любви он на самом деле ничего не смыслил.
Четыре года вместе! Он ни разу не взглянул ни на кого с вожделением, даже не из-за каких-то высоких принципов, а просто потому, что его тело не хотело никого иного. Неужели же все это время ставший ему самым близким человек, считал его шлюхой, готовой лечь под любого ради выгоды?! И духовная близость, которой он так дорожил, лишь самообман...
Нет, не может быть обманом все, что есть между ними! Несмотря на разницу в возрасте и опыте, Бертран всегда уважал его мнение, а шлюх не уважают - ими пользуются. Винченцо успокоился, но в душе все же остался горький осадок: в предупреждениях такого рода он не нуждался, а ревность была неприятна, ведь она по сути то же недоверие.
Молодой человек настолько углубился в свои мысли на ходу, что едва не столкнулся с каким-то мужчиной, разглядывающим его с потрясенным недоверием. Винченцо механически извинился, повернув голову и, встретившись взглядом с неестественной эмалевой голубизной, ощутимо вздрогнул, едва не споткнувшись...
Тонкие бледные пряди, синие слегка выпуклые глаза в обрамлении белесых ресниц... В изгибе губ есть нечто манерное и капризное. Холеная кисть с полированными ногтями пощипывает пышный воротник... Яркий цвет одежды лишь больше подчеркивает нездоровый пергаментный оттенок кожи, который не могут скрыть даже румяна - время не было к нему милосердным... Не говоря уж об искривленном носе и скошенной несколькими шрамчиками губе.
Это вполне могло случиться, и ничего необычного во встрече не было. Но признаться, последнее, о чем Винченцо думал - это о своих былых недругах. Не то что бы идея христианского всепрощения нашла в его груди горячий отклик. Молодой человек с глубоким удовлетворением следил за церковным судилищем над вызванным пред грозные очи епископа отцом-настоятелем и его пособниками. Монсиньор Доменико не мог позволить предать огласке распущенные нравы братьев и принудительную связь аббата с юношей, дабы не опорочить святую Церковь деяниями ее недостойных слуг. Впрочем, и сам Винченцо не горел желанием распространяться о происшедшем.
Однако суровый вердикт на основании подробного доклада отца Бертрана, порадовал его от души, как не может не радовать утверждение справедливости.
Правда, то, что фра Антонио видел его рядом с епископом и знал о его участии, придало благому чувству толику пикантного злорадства. Но все мы человеки, а эта слабость была понятна и оправдана.
Об отце Беппо он тоже не пожалел, хотя в этом случае пришлось быть откровенным. К счастью, искреннее негодование назначенных епископом судей не дало чувствовать себя униженным. Единственное, что заставило переживать Винченцо, так это то, что дабы обвинения не выглядели голословными, а возможность отговориться не возникла в принципе, через нечто подобное пришлось пройти другому юноше, находившемуся в полном неведении относительно интриги. Насильник был пойман на горячем, а кошмар не достиг завершения, но молодой человек чувствовал себя виноватым. Тем более что для тихого и кроткого Луиджи потрясение оказалось чрезмерным и проявилось куда сильнее, чем для Винченцо.
- Мне следовало самому разыграть эту сцену! - корил себя молодой человек. - Беппо не отказался бы от повторения...
- Нет! - убеждал его Бертран. - Твое слово против его слова - не слишком много. Теперь же его вообще никто не будет слушать. И думать не хочу ни о каком "повторении"! Я не желаю, чтобы этот боров даже находился с тобой в одной комнате!
Дискуссия закончилась очередным поцелуем, от которых оба не уставали никогда, находя все новое и новое удовольствие.
В общем, у Винченцо хватало забот и без того, чтобы выстраивать планы мести денно и нощно. Но сейчас, он все еще находился в расстроенных чувствах, и неожиданное столкновение с Ференцо отозвалось необычайно остро, оживив далекие воспоминания, и напомнив, что не все долги из его прошлой жизни оплачены. Поквитаться с дядюшкой было бы еще более справедливо, но Винченцо пока не представлял, как это возможно сделать. К тому же, в этом случае, ни Бертран, ни покровительство епископа - не могло ему помочь.
Однако дело заключалось не только в возмездии. Вскорости, Винченцо был избавлен от необходимости мучить себя гаданиями связан ли еще Ференцо с Чезаре, расскажет ли господину о неожиданном появлении его благополучно устраненного с дороги племянника, и каковы будут действия Делла-Конти в этой связи. Встреча была столь же неожиданна, сколько предсказуема.
Винченцо скучал в приемной в не самом лучшем расположении духа: приятное в целом утро - закончилось очередной ссорой. Возможно, Бертран был прав, не желая чтобы привлекательный юноша лишний раз мозолил глаза Его Преосвященству, но Винченцо не смог сдержать раздражения. Он обоснованно сомневался, что кардинал Людовико Спада, как бы тот не вожделел кого-либо, завалит этот объект на ближайший подоконник! В конце концов, узнавать соизволит ли декан коллегии назначить частную беседу либо дело будет двигаться в общем порядке, - отвечало его обязанностям, тогда как глава конгрегации не станет разговаривать с каким-то секретарем, даже если он сведущ во всех тонкостях вопроса.
Стоя у проема галереи, Винченцо увидел их первым, но не успел уйти, не обращая на себя излишнего внимания...
Трое прелатов: Его Преосвященство Людовико Спада, который мог поспорить знатностью и древностью рода если уж не с самим Цезарем, то со многими его преемниками... А о нынешних кесарях и говорить не приходилось! Его Преосвященство Балтазар Сальваторе - пират, ставший священником, но не забывший привычку брать то - или того, - что ему хочется. Его Преосвященство Гвидо де Санта-Ана, чью фамилию давно сократили до "сатана"... Заслуженно, надо признать!
И один из "мирян", которому было далеко от заповеданных скромности и смирения: надменный тон мужчины был хорошо слышен даже издалека.
Винченцо мгновенно понял две вещи. Первое, что он стал случайным и непрошенным свидетелем встречи важной и возможно, судьбоносной для куда более многих, чем знают о ней. Нынешний Папа был очень плох. Двое из присутствующих кардиналов весьма заинтересованно поглядывали на его место, а третий умел добиваться своего, не обременяя себя тиарой. Чезаре Делла-Конти тоже оставался немалой силой...
Вторым же, стал пронизывающий ледяным ветром взгляд дядюшки Чезаре, больше не отрывавшийся от молодого монаха. Сомневаться в том, что его узнали, как и в намерениях на его счет - не приходилось!
- Вы дожидаетесь меня, дитя мое? - Людовико Спада расплылся в улыбке при виде юноши, надвинутый по самые брови капюшон нисколько не помог. Благодушие сменило маску холодного неудовольствия на лице высокопоставленного прелата.
- Как можно, - Винченцо почтительно склонился перед кардиналом. - Не смею отвлекать Ваше Высокопреосвященство. Я лишь пришел справиться о времени назначенной встречи...
Невыразительные фразы сами собой слетали с губ, пока Винченцо лихорадочно соображал каким образом не выдать в разговоре больше информации о себе, чем следует.
Увы, кардиналов прерывать не принято! А между тем, Его Преосвященство продолжал благожелательно обсуждать земельный спор, который составлял один из вопросов, подлежащих разрешению в Вечном городе.
Кардинал Спада в нескольких словах продемонстрировал отличную память, поразительное внимание к деталям и тревожащее расположение. Улыбка Винченцо давно застыла в плохо сдерживаемой судороге, и он надеялся, что цвет лица не стал откровенно мертвецким: помимо чреватого скорее крупными неприятностями, чем удачей внимания, кардинал дал Чезаре Делла-Конти исчерпывающую информацию, кто он, какое положение занимает сейчас, и даже где остановился и примерно сколько еще пробудет в Риме...
Однако ему оставалось лишь поклониться и удалиться, подчиняясь дозволяющему жесту и не отвлекая более высокие персоны своей скромной особой.
Винченцо было о чем поразмыслить на досуге, но мысли эти не были обнадеживающими. В какой-то степени он был даже благодарен Бертрану, что тот не стал его расспрашивать, хотя и знал, о чем подумал любимый, застав его угнетенным. Бертран никогда не лез напролом туда, куда его не приглашали, оставляя возможность для принятия самостоятельного решения, и это была еще одна черта, которую Винченцо ценил в своем любовнике и партнере.
Но было горько сознавать, что есть нечто, чем не можешь поделиться даже с самым дорогим человеком!
Молодой человек все еще пребывал в раздумьях, что именно ему следует сказать отцу Бертрану, и как дальше держать себя, когда начали сбываться самые худшие его опасения.
Спустя буквально пару дней - его попытались убить в первый раз.
Винченцо спасло не иначе как провидение Господне. Когда он входил в ризницу, чтобы взять еще свечей для торжественной процессии, в полутьме раннего утра глаз внезапно уловил высверк, отблеск пламени на клинке, и молодой человек успел уклониться каким-то чудом, выставив руку. Нож пропорол рукав и неглубоко рассек предплечье.
Винченцо оттолкнул от себя убийцу и развернулся ко второму, уже подобравшемуся со спины. Не думая и не рассуждая, молодой человек схватил первое, что попалось и что могло бы стать оружием. Он все-таки опередил удар нападающего, и тяжелое основание большого драгоценного потира пришлось прямо в лицо, лишь слегка наискось, так что острая грань с хрустом вошла в висок. Убийца упал, а Винченцо, снова развернувшись, швырнул потир в его подельника. Раздалась брань, - массивный сосуд попал в плечо и сбил с ног. За это время неудавшейся жертве удалось подобрать нож, и Винченцо сам метнулся навстречу поднимающемуся бандиту, всаживая нож ему в живот...
Рывок, провернувший лезвие, и молодой человек отшатнулся, глядя расширенными глазами на хрипящее и корчившееся у его ног тело. Винченцо потряхивало, он тяжело дышал, привалившись плечом к стене. Мгновение назад он действовал четко и быстро, без всяких посторонних мыслей. Ставкой была его жизнь, и испытывать душевные муки по поводу того, что он взял на себя грех чужой смерти - было бы крайне глупо! Но все же, убивать, и тем более своими руками ему пришлось впервые.
В себя Винченцо привело какое-то щекочущее ощущение. Опустив взгляд молодой человек увидел, что у него вся кисть залита кровью. Завернув свободный рукав одеяния, он постарался потуже затянуть рану, использовав для этого оторванную от облачения служки ленту - получилось плохо, но лучше чем ничего. Переодеться он уже не успевал, и так опоздал присоединиться к Бертрану, пытаясь избежать встречи с явно высматривающим его Ференцо.
Винченцо кое-как оттер кровь с руки и постарался привести хотя бы в подобие порядка свой внешний вид, удивляясь как еще шум не привлек никого из любопытствующих. Он вышел почти бегом, чтобы все же занять свое место в праздничной процессии.
К счастью, отсутствие, как и возвращение молодого монаха заметили немногие. Отец Бертран взглянул на него, не поворачивая головы, и тут же нахмурился: Винченцо хорошо владел собой но видевши его за 4 года любым, сразу становилось ясно, что что-то случилось.
И это "что-то" заранее не нравилось, судя по тому, как бледен был молодой человек.
- Ты задержался, - шепнул между словами гимна мужчина.
- Так получилось, - кратко ответил Винченцо и поморщился слегка.
- У тебя рукав в крови... - одними губами заметил Бертран.
- Да? Ничего, у многих здесь руки в крови, - молодой человек безмятежно улыбнулся дядюшке, стоявшему в первых рядах знатных лиц, и кротко опустил голову с надвинутым капюшоном.
У Бертрана от этого сообщения изумленно поползли вверх брови: когда, а главное во что, умудрился влезть Винченцо, что еще более странно выглядело, зная его выдержанность, ум и рассудительность.
Винченцо не мог не видеть тревоги любовника, но молчал, не спеша с объяснениями даже во время серьезного разговора, когда они наконец остались наедине.
Конечно, сама суть истории юноши, была отцу Бертрану известна, он не знал одного - прошлого имени своего молодого спутника, и соответственно - всего, что из этого вытекало. Моньсеньор Доменико не мог раскрыть имя Винченцо, не нарушив тайну исповеди, а по зрелому размышлению, - какое значение оно могло иметь в Турине, и что, кроме неприятностей, принести, здесь, в Риме? Вмешательство Бертрана только привлечет внимание и к нему, а серьезность намерений в отношении вновь обретенного племянника дядюшка продемонстрировал сполна.
Разумнее было бы уехать в Турин, и именно на таком решении Бертран настоял бы в первую очередь, - но было ли оно решением? А не отсрочкой. И подводило под удар еще и епископа Антонелли, который ни как не мог тягаться с Чезаре.
Нужен был покровитель куда более влиятельный, и на подобную роль как нельзя лучше подходил кардинал Спада, чьи интересы весьма часто не совпадали с интересами Делла-Конти... Вот только очевидный способ приобретения благосклонности Его Преосвященсва не вызывал даже тени энтузиазма, не говоря уж о том, что Бертран не простил бы, а Винченцо рисковал променять все, что имел сейчас - на неизвестность и неуверенность.
Выход есть всегда! Нужно только найти правильный... Винченцо молчал и думал, а между тем, вторая попытка оказалась гораздо удачнее.
Можно было догадаться, каким будет следующее покушение - сей способ устранения проблем процветал под южными небесами. А в том, что покушение будет - вовсе не приходилось сомневаться!
Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что именно означает нарастающая острая резь в животе, и дело вовсе не в несвежем супе. Винченцо терпел сколько мог, не желая привлекать к себе внимание, но тянуть было нельзя. Осторожно выбравшись с начавшегося все-таки разбирательства, он добрался до уборной и постарался хорошенько очистить желудок, надеясь, что еще не слишком поздно.
На какое-то время казалось даже, что помогло. Винченцо быстро вернулся до того, как отец Бертран закончил излагать суть дела и приводить аргументы. Боль чувствовалась, но не была такой уж сильной, и со слабостью тоже можно было справиться.
Однако хватило его ненадолго.
- Извини, - тихо проговорил Винченцо, оттерев со лба выступившую испарину, - мне нужно лечь...
Бертран только нахмурившись кивнул, на мгновение отвлекаясь от дела, - его любовник отличался завидным здоровьем, и внезапное недомогание ничего хорошего не означало. К сожалению, прервать разбирательство и проводить Винченцо он не мог, но не похоже, чтобы молодой человек впал в панику, и мужчина понадеялся, что тот вполне позаботится о себе. И в более юные годы Винченцо не приходилось ежеминутно опекать.
Но вернувшись к вечеру, он застал не слишком обнадеживающую картину. Винченцо лежал пластом и трясся в ознобе, хотя жар был небольшим. Затрудненные вздохи походили на стон, лучше ему уже не становилось. Он часто пил, пытаясь утолить жажду, а через короткое время поднимался, сам брел до уборной вдоль стены, чтобы снова опорожнить измученный желудок и кишечник. Потом опять ложился, забываясь немного, приходя в себя просил воды - и так по кругу. Бертран насильно вливал в него взбитые желтки с молоком, но ночью Винченцо приходилось подниматься еще несколько раз.
К утру стало немного легче, недомогание перешло в чудовищную слабость. Бертран опять ушел, - дела отложить было невозможно, - оставив молодого человека спящим. Проснувшись далеко за полдень, Винченцо даже рискнул немного поесть, но с постели еще не вставал.
- Что это было? - с нарочитой небрежностью поинтересовался вернувшийся Бертран, садясь напротив него.
- Судя по тому, что я еще жив - мышъяк, - Винченцо предпочел понять вопрос подобным образом. - Хотя надо отдать должное, доза была лошадиной.
- Ты приучен к этому яду?
- Приходилось, - кратко ответил молодой человек, не глядя на монаха.
- Занятно. Объясниться не желаешь?
- Я видел встречу Спада, Сальваторе, Сант-Ана и Делла-Конти...
Отец Бертран остановил его взмахом руки.
- Даже спрашивать не хочу, кому из них ты перешел дорогу! Ты уезжаешь обратно, как только сможешь удержаться в седле!
Улыбка юноши больше походила на оскал.
- Вот уж нет! - он сел и выпрямился. - Теперь я точно никуда не уеду! Я все-таки кое-что знаю, и это "кое-что" может быть весьма полезно! Если обратиться к кардиналу Спада, он будет очень рад этим сведениям и найдет, как ими распорядиться.
"А заодно получит меня на золотом блюдечке" - слова не прозвучали вслух, но повисли в воздухе.
- Нет, - веско уронил отец Бертран, глядя в черные лихорадочно сверкающие глаза. - Мысль справиться со врагом чужими руками, конечно умна... И достойна этого места. Но таким людям ты даже не враг, а так, досадная неприятность. Поэтому ты уезжаешь немедленно.
- Видимо, очень досадная! - Винченцо красноречиво продемонстрировал рану на руке. - Неужели ты думаешь, что меня запросто не найдут в Турине? А прятаться в монастырском подвале всю жизнь я не собираюсь! Просто то, что я знаю, было пять лет назад, и мне нужно проверить некоторых людей, где они сейчас. Если нанести удар по этим связям, то это не свалит, но сильно ослабит Делла-Конти, а уж остальное доделают его собственные враги! Тем более, когда вот-вот начнется дележка папского места. Спада вряд ли поддержит Сант-Ану, ему придется уступить слишком много, а значит будет против Делла-Конти...
От каждого имени, что легко слетали с губ юноши, отец Бертран морщился, как будто у него сводило зубы, а на последнем вовсе застонал.
- Сопливый идиот! - мужчина потерял терпение. - У тебя горячка еще не прошла, как видно, раз ты намерен влезть в гнездо с ядовитыми змеями! Не хватает острых ощущений, или захотелось поиграть в интриги?! Забыл, чем обернулась твоя прошлая "борьба"! Уж конечно, с кардиналом ты всегда можешь использовать свой последний аргумент, но прими к сведению, что как бы хороша не была твоя задница, ради нее никто войну начинать не будет!
От последнего намека Винченцо побледнел, хотя сказано все было в принципе верно.
- Значит, придется делать все самому, - тихо и твердо, заключил он, снова ложась и прикрывая глаза в знак окончания разговоров.
- Не говори потом, что я тебя не предупреждал! Чертов упрямец!! - Бертран с силой хлопнул дверью, когда Винченцо не ответил.
На вкус Винченцо ссора чересчур затянулась. О, нет, они больше не выясняли отношения, Бертран не повышал голос и вел себя подчеркнуто вежливо. А это значило, что рассержен он всерьез и не намерен поддерживать то, что считает опасной авантюрой, если не сказать больше - самоубийственным безумием.
Винченцо согласился бы с ним, если бы у него был какой-нибудь выбор. По какой-то причине, тогда Чезаре не стал его убивать, видимо сочтя предпринятые меры по устранению мешающего добраться до денег племянника, достаточными. Теперь, молодой человек был абсолютно уверен, что "любезный дядюшка" не оставит его в покое даже на краю света, а не то что при епископском дворе в Турине. Винченцо сейчас слишком незначительная персона, чтобы быть ему врагом, махинации пятилетней давности - заинтересуют всех, как прошлогодний снег, но Чезаре всегда был предусмотрительным человеком. Раз Винченцо имел неосторожность объявить о себе снова, высунув нос из отведенной ему монастырской кельи, - обратного пути уже не было.
Не приходилось сомневаться, что как только Делла-Конти донесут, что его настырный племянник опять выжил, попытки его убить возобновятся, и рано или поздно какая-нибудь окажется удачной. Цианид или "аква тоффана" отправят его на тот свет наверняка... А возможно дядюшка даже не будет возится: его попросту нагонят по дороге, и что Винченцо сможет противопоставить вооруженному отряду?
В итоге Винченцо не сомневался, и упустить свой единственный шанс позволить себе не мог. Увы, характер любовника, так долго его устраивавший, теперь не оставлял надежды даже на подобную поддержку. Бертран никогда не лез в душу, никогда не навязывался, никогда ни к чему не принуждал, отставляя возможность самому принимать решение. Винченцо нравились эти качества, ссор и споров у них было совсем немного. С Бертраном было уютно, удобно и комфортно. Он мог дать хороший совет, поддержать в этом смысле, и юноша ценил в нем понимание, то, что его приняли таким, какой он есть, помогли понять, что ему нечего стыдиться и обрести под ногами твердую почву...
Однако отец Бертран считал, что если от предложенной помощи ты отказался, а доброму совету не последовал - то это только твоя печаль и забота. Ибо иначе, к чему было Господу давать человеку свободу воли? Если бы воля его не была свободна - в чем была бы справедливость как награды за праведность, так и кары за грехи?
Рассуждение безусловно здравое. Винченцо тоже любил читать Св.Августина, но книги это одно, а жизнь - совсем другое! И в такой час он предпочел бы видеть более активную поддержку единственного близкого человека.
Была и другая, более серьезная проблема: Винченцо не отступился от своего решения и попытался разузнать о тех людях, которые могли бы нанести удар прежде всего по состоянию Делла-Конти, а следовательно и его влиянию. Однако он был никем, всего лишь монах, которых полно в Вечном городе, и даже не особа, как говорят, приближенная к заднице на троне... У него не было ни денег на подкуп, ни людей чтобы припугнуть, ничего, кроме красноречия и воли, а приходилось тщательнейшим образом соблюдать осторожность. И главное, что у него совсем не было времени!
Ни в том смысле, что он не мог пренебречь своими повседневными обязанностями, ни в том, что не мог спокойно донести до рта ложку, а в каждой тени ожидал убийцу. Умильные взгляды кардинала Спада уже не казались таким уж тяжким испытанием по сравнению с издерганными нервами, но что-то его еще держало.
А между тем, Его Преосвященство продолжал оказывать ничем в сущности непримечательному монашку незначительные, но весьма красноречивые знаки внимания! При случайной встрече не только ответил на приветствие, но и поинтересовался о здоровье - Винченцо всего второй день как встал с постели и действительно еще не радовал цветущим видом в полном смысле этого слова. В следующий раз его доставили к кардиналу едва ли не в принудительном порядке, буквально вытащив с разбирательства на глазах у отца Бертрана, при чем в крайне неудачное время, когда дела между ними вроде бы пошли к примирению, и Винченцо был исполнен решимости использовать удачный момент и убедить любовника в своей правоте, открывшись ему полностью.
Бумаги, прихваченные с собой секретарем, которым официально являлся брат Винченцо, главу конгрегации нисколько не заинтересовали, хотя этот вопрос, касающийся богослужебных книг, был одним из самых сложных и важных. Вместо того, кардинал Людовико постепенно перевел беседу на отвлеченные темы, да к тому же вышел на живописный балкончик, принуждая Винченцо последовать за ним и продолжить разговор в более интимной обстановке.
Винченцо не выдержал и сорвался, когда спустя несколько часов, ему все же было позволено удалиться:
- Если Ваше Преосвященство желали побеседовать о философии, вам достаточно было просто пригласить меня, - сухо заметил молодой человек в ответ на похвалу в свой адрес за прекрасно проведенное время, собирая ненужные бумаги.
- Несомненно, в следующий раз я так и поступлю, - благожелательно сообщил монсеньор Людовико. Он вдоволь налюбовался тонким умным лицом юноши, его живыми черными глазами, а разносторонность его взглядов и твердость суждений приятно удивила.
Винченцо передернуло, едва за ним закрылась дверь. Не этого ли ты хотел, - с грустной насмешкой спросил он себя, и поморщился, предчувствуя объяснение с Бертраном.
Однако объяснению этому состояться оказалось не суждено.
...Очнувшись, Винченцо осознал сразу две вещи: он был жив, что обнадеживало немного, но он был абсолютно беспомощен, что совсем не радовало. Если быть честным, то наверное именно это чувство по вполне понятным причинам он ненавидел больше всего.
Нападение не было внезапным, но как Винценцо и полагал раньше, против пятерых человек, преградивших ему дорогу на пустынной галерее и еще троих, отрезавших путь к отступлению за спиной - противопоставить ему было нечего, кроме банальных воплей "Спасите-убивают". Может быть, он бы и кричал... если бы был шанс, что его не просто услышат, а придут на помощь. Удар в затылок, надежно погасивший сознание, пришелся как раз в момент, когда Винченцо уже почти прыгнул вниз во дворик, рискуя переломать себе ноги. С последней гаснущей искрой, молодой человек еще успел удивиться, что оружие у нападавших оставалось в ножнах и предположить тому единственное объяснение - Чезаре устал от небрежных исполнителей и желает лично упокоить племянника.
Однако реальность по пробуждении его удивила. Винченцо прислушивался, пытаясь по освоим ощущениям определить где он находится, и чего ему стоит ожидать и приходил во все большее изумление. Повязка на глазах и кляп, как и то, что он был связан - было вполне предсказуемо, а вот КАК он был связан наводило на определенные размышления, которые нравились Винченцо еще меньше, нежели "свидание" с дядей!
Руки были надежно стянуты, причем не веревкой, а крепким ремнем, и прикручены к чему-то над головой. Ноги же были широко разведены и зафиксированы так упором, чтобы он не смог их свести, а лежал он судя по всему на постели и совершенно голый... Ситуация была недвусмысленной.
У Винченцо против воли вырвался истерический нервный смех. Впору чувствовать себя польщенным таким вниманием и настойчивостью, это вам не вежливый и утонченный кардинал Людовико! Что бы там Бертран не говорил о его заднице, но похоже на кого-то она тем не менее произвела неизгладимое впечатление!
Смех плохой. Это даже трудно было назвать принуждением. Мысль о том, что его попросту изнасилуют, обожгла Винченцо, и он в бешенстве извивался в ремнях, пока не признал, что это бесполезно. Раздался негромкий звук отпираемой двери, и Винченцо затих совсем.
Кто бы это не был, но он не торопился. Молодой человек кожей чувствовал шарящий по его распростертому телу взгляд.
- Не притворяйся, ты же уже пришел в себя.
Как ни странно этих слов хватило, чтобы узнать говорившего, и Винченцо мысленно застонал: думал хуже быть не может? Пожалуйте, два в одном - Ференцо! И приказ господина выполнит, и осуществит свои неудовлетворенные давнишние фантазии на его счет, и отомстит за основательно подпорченную физиономию... Как там говориться, - расслабься и получи удовольствие? Что ж, ему не впервые приходится делать хорошую мину при плохой игре!
Винченцо фыркнул и даже попытался пожать плечами: мол, если кто-то не заметил, то он находится в несколько затруднительном положении, дабы приветствовать по всем правилам.
Смешок. И истерическая нотка безумия в нем придает ситуации еще более мрачный оттенок.
- Да, это пожалуй, лишнее, - холодные пальцы проехались по щеке и взялись за кляп. - Ты можешь кричать сколько угодно, те, кто тебя услышит, привыкли к такому...
Очень весело! Хотя, не трудно было догадаться, что он здесь не один. Винченцо облизнул губы, подвигал челюстью и мягко поинтересовался:
- Кричать? А ты уверен, что сможешь заставить меня кричать?
Он не видел этого, но бледно-голубые глаза мужчины изумленно распахнулись в ответ на подобное заявление, однако тот тут же опомнился.
- Узнал... - еще один смешок.
Винченцо слегка улыбнулся, сообщив тем же вкрадчивым тоном:
- У меня хорошая память.
"Ты еще не представляешь насколько хорошая, скотина!! И с каждым днем она все лучше и лучше!"
Молодой человек потерся головой о плечо. Повязка и без того ослабленная во время бесполезных попыток освободиться, сдвинулась. Еще одно движение и с той же едва намеченной улыбкой, полной торжествующей чувственности, и оттого - уверенности в своем превосходстве, он смотрит в белеклые глаза стоявшего над ним мужчины... Поминая про себя такие слова, которые Винченцо, как особе духовного звания и человеку благородного происхождения даже знать не полагается - Ференцо был откровенно пьян или еще чего похуже!
Все чувства юноши были обострены до предела. Взгляд вычленял отдельные, самые мелкие детали: стеклянная пустота расширенных зрачков, капелька пота на лбу, пальцы, судорожно комкающие пояс, но пока не решающие сорваться к паху...
"Что, мразь, уже стоит? А в эти игры можно играть вдвоем!"
Возможно, именно то, что мерзавец не в себе, способно дать ему шанс. Винченцо смотрел на человека, в полной власти которого находился, спокойно и даже с толикой насмешки. В скудном свете свечей казалось, что черные глаза маняще и загадочно мерцают.
- С каких это пор вы стали так смелы, синьор?
- С тех пор как перестал быть синьором! А с каких пор ты стал так стеснителен? - парировал Винченцо.
- А вам хочется большего? - развязанно поинтересовался мужчина, присаживаясь рядом и начиная водить по животу юноши, постепенно спускаясь к гениталиям.
Невероятным усилием воли Винченцо заставил себя не сжимать зубы до хруста и загнать подступившую к горлу тошноту подальше. Вместо этого, он слегка прикрыл глаза и постарался оживить в памяти самые жаркие ласки, какие были у него с Бертраном.
- Я вообще предпочитаю... большой... размах, - шепнул молодой человек, еще понизив тон до мурлычущих ноток, когда вялая ладонь сжала его член, и попытался убедить свое тело, что его сейчас трогает его единственный любовник.
Бертран! Или хотя бы кто-то другой, а не эта омерзительная тварь! Во всяком случае, какого-то подобия эрекции добиться от себя удалось.
- С чего бы такая горячая готовность? - голос мужчины заметно подрагивал.
Винченцо снова попытался пожать плечами, старательно отстраняясь от ощущения тискающих и мявших его мошонку рук:
- Если уж мне осталось жить где-то до утра, то я предпочитаю провести это время с пользой и удовольствием!
Ференцо вздрогнул от его напоминания, как будто только что вспомнил приказ господина. Да, сейчас... Иначе уже никогда... Полностью открытое и доступное тело тянуло неумолимо. Завораживало. Он смутно чувствовал, что начинает упускать свою главенствующую роль, и попробовал стряхнуть наваждение.
Винченцо едва не взвыл - сразу два пальца, резко да еще без смазки! Чччерт... он уже забыл, как это может быть больно!
- Ахх! - горловой выдох. Молодой человек поерзал, прогибаясь, а заодно попытался расслабиться немного.
- О да, синьор, вы вели отнюдь не праведную жизнь! - ухмыльнулся Ференцо.
- Ты еще не представляешь насколько! - черные глаза из-под ресниц вдруг сверкнули таким распутным огнем, что мужчина замер.
Затуманенный мозг пытался мыслить: возможно ли... Пять лет назад Винченцо Делла-Конти был еще мальчиком, и скорее всего девственником, а к тому же был напуган и зол. Теперь же перед ним уверенный свободный молодой парень, который не стыдится своего тела и его желаний, а судя по поведению, имеет изрядный опыт в любовных утехах... Подарок на Рождество, не иначе!
Словно отвечая на его размышления (которые крупными буквами были написаны на лбу, и прочитать их для человека наблюдательного не составляло труда), Винченцо двинулся, сам насаживаясь на пальцы, и вильнул бедрами.
- Ну, перейдем к чему-нибудь более интересному? Или ты так и будешь всю ночь капать на меня слюной?
Ференцо раздражено зашипел:
- Вижу тебя так и не научили держать рот закрытым!
"Спокойно, не торопись", - напомнил себе молодой человек, - "ты же собираешься не разозлить его, а кое-что обратное!"
- Ручаюсь, - вкрадчивая улыбка, - у тебя найдется, чем его занять!
Ференцо резко выдохнул, утрачивая и без того хлипкие остатки контроля. Он на бросился на своего пленника, как голодающий на кусок мяса, облизывая, кусая, тиская везде, где только мог дотянуться, врываясь в восхитительно соблазнительное тело уже почти всей ладонью. И наконец позволил себе принять роскошное предложение, усевшись сверху.
Винченцо задавил на корню импульсивное желание мертвенной хваткой стиснуть челюсти, и превзошел все, что знал о минете, так что совсем скоро у мужчины просто начали закатываться глаза. Он дергано вгонял член в кольцо упругих сильных губ, в горячую мякоть умелого рта, а надо всем этим безумием билась лишь одна мысль - он имеет в рот не кого-нибудь, не какого-то уличного мальчишку, а кровь Делла-Конти! О, уже одно это могло довести до оргазма!
Ференцо застонал и отстранился, стремясь растянуть удовольствие.
- О да, синьор, ваши познания стали весьма разносторонними! - ухмыльнулся мужчина, с трудом переводя дыхание, вцепившись в столбики кровати.
Куда он денется, Ференцо зачарованно потянулся к ремням... А затем все произошло очень быстро. Сложенные в замок руки обрушились сверху на темя, снизу последовал удар лбом в челюсть. Винченцо изогнулся, сбрасывая с себя наполовину оглушенного мужчину, и насильник рухнул на пол. Времени, которое Ференцо приходил в себя, хватило юноше, чтобы окончательно стряхнуть с себя ремни и выдернуть ноги из петель упора.
Ярость и бешенство бесспорно придали Винченцо сил. Горе-любовник явился в свое "гнездышко" без оружия, поскольку считал жертву беспомощной, но даже будь у него оружие, оно вряд ли помогло бы справиться с пришедшем в неистовство противником. Мужчина едва успел подняться, как на него обрушился град ударов тем самым упором, а то, что сделал молодой человек затем, иначе чем помутившимся от крайнего гнева рассудком не объяснишь.
Подлетев к пытающемуся встать с пола Ференцо, он сам вздернул его, рывком бросая на постель и пинком раздвигая ноги.
- Я тебя предупреждал!! - сдавленно прошипел Винченцо, взгляд черных глаз был действительно страшен.
Деревянная планка с силой вошла вглубь, разрывая анус мужчины, и заставляя сорваться на истошный визг, но Винченцо безжалостно зажал ему рот.
- Чтобы ты. Меня. Не трогал!!! - он навалился на упор со всей силы, вгоняя его почти до самого конца и разрывая внутренние ткани бьющегося в муке тела.
Выпрямился, позволяя хрипящему Ференцо сползти обратно на пол, и с равнодушной брезгливостью отряхнул руки.
Завернувшись в покрывало, молодой человек выглянул в смежную со спальней комнату - она оказалась пуста, только снизу доносились голоса. Винченцо без особого труда обнаружил свою одежду и даже все документы, что были при нем в момент нападения. Он тщательно расправил одеяние, еще раз проверил, что из бумаг ничего не пропало, и деловито вернулся в спальню.
Винченцо сам не мог точно сказать, что его туда влекло: извращенное любопытство к агонии убитого им человека, желание увидеть, что посягавшая на него тварь издохла-таки, либо рациональное стремление убедиться, что если он сейчас сбежит, Ференцо не успеет в свои последние минуты бросить вдогонку погоню. Он осторожно обошел комнату по кругу, стараясь не заступить в расползающиеся густые потеки и удобно устроился в кресле в углу, с безграничным отвращением наблюдая за корчившимся у его ног, истекающим кровью мужчиной.
Винченцо поискал в себе хотя бы проблеск сожаления, страха от содеянного - сейчас, когда ярость уже почти улеглась. Ничего. Конечно, быть может дело было в слабости, накатывающей в расплату за бурный всплеск эмоций и сил, но ощущение было такое, как будто он раздавил даже не цапнувшую его гадину, а слизня.
Не обращая внимания на визги и проклятия, молодой человек внимательно огляделся и по незначительным, но красноречивым деталям пришел к выводу, что действительно, он был здесь не первым "гостем". К тому же, на вопли, уже переходящие в мольбу, в самом деле так никто и не примчался... Право!
Совесть одобрительно пожала руку и удалилась до лучших времен. Винченцо брезгливо отпихнул ногой подползшего к нему и попытавшегося вцепиться в полы сутаны мужчину.
- Ты сказал сам, что крики никто заметит. Но если желаешь, как лицо духовное - издевательски протянул молодой человек, - я могу принять твою исповедь.
В ответ раздалась отборная брань, снова сбившаяся на униженные мольбы, сопровождающиеся обещанием выдать все мыслимые и немыслимые тайны Чезаре Делла-Конти.
Винченцо молчал, спокойно разглядывая свою жертву, лишь выгнул презрительно бровь.
Еще несколько минут проклятий и угроз, которые сменяются торопливым речитативом, мешающим в себе имена, даты, места, - все то, к чему он когда-либо имел доступ... И снова визги, крики, конвульсии и попытки выдернуть из тела проклятый штырь. Винченцо не выдержал зрелища.
- Довольно! - он встал и наклонился над своим неудавшимся насильником и палачом, глядя в окончательно утратившие всякое вменяемое выражение глаза. - Твоя рана смертельна, и ты это знаешь. У тебя был шанс, хотя бы умереть человеком, а не свиньей на вертеле. Ты его не использовал.
Поддернув рукав, молодой человек рванул деревянный штырь на себя и в сторону, выдергивая его из тела. Брызги крови все-таки попали на монашеское облачение, заставив юношу недовольно поморщиться. Он выпрямился, дожидаясь неизбежного, и спустя 15 минут все было кончено.
Винченцо вышел словно во сне, не оборачиваясь, походя накинув на себя чей-то валявшийся плащ. Однако уже на лестнице задумался: что бы не отмечала братия внизу и сколько бы они уже не выпили, идти мимо них было чересчур рискованно. Выглянув в ближайшее окно и оценив расположение остальных, он бесшумно прошел по коридору, и почти выпал на мостовую из узкого проема над черной лестницей, в довершении всего приземлившись на кучу отбросов.
Не мешкая, Винченцо бросился бежать по ночным улочкам, на одной из них плащ тоже отправился в канаву. Он не очень хорошо знал Рим, и потом, попасть до рассвета на строго охраняемую швейцарцами территорию не мог. Молодой человек в растерянности застыл посреди какой-то скромной площади...
И снова не иначе как провидение его вело. Светильник над неведомо какой церквушкой горел, а боковая дверца была даже немного приоткрыта. Винченцо ввалился внутрь и почти рухнул у алтаря... Все же у любых сил есть пределы!
От прикосновения к плечу молодой человек вздрогнул, но тут же облегченно вздохнул.
- Кто вы, брат мой? Что делаете в такой час один? - старый священник с венчиком седых волос над простецким грубоватым лицом, еще больше всполошился разглядев в каком состоянии находится его младший собрат. - На вас напали? Мадонна... Вы не ранены? Идемте-идемте!
Бережно поддерживая, он отвел юношу в свое скромное жилище здесь же у церкви, помог очистить одежду, отпоил какими-то настойками и оставил приходить в себя, горестно переводя взгляд с набитой документами сумки на тонкое бледное лицо монашка у очага. Попрощались они на рассвете перед самой утренней службой, когда уже пора было отворять двери храма для прихожан.
- Благослови вас Бог, дитя!
Винченцо скупо усмехнулся - его уже лет восемь как не называли так, тем более искренне.
- Вы ведь даже не знаете, что я сделал и что собираюсь сделать...
- Зато я знаю, что Господь не оставит вас, если и вы не отречетесь от Его милости!
Молодой человек снова вздрогнул невольно, и поспешил к себе.
Чем дальше он отходил от маленькой нищей церквушки, затерянной в переплете узких улочек, тем страшнее становилось. К горлу уже неодолимо подступала тошнота... Винченцо казалось, что он еще чувствует во рту вкус члена не просто поимевшего, - унизившего его скота, а на руках - липкую кровь.
Быстрым шагом он направлялся к их комнатам, и подол сутаны вихрем клубился вокруг ног. Хотелось прижаться к знакомой надежной груди Бертрана, - его единственной безопасной гавани... Утешится в его ласках, стирая память о похотливых руках, шарящих по его беспомощному телу... Винченцо твердо, ни минуты, больше не хотел оставаться в Риме!
К бесам все остальное! Лучше и правда умереть от случайного удара, чем по капле убивать себя самому...
Но чаяниям его было не суждено сбыться. Распахнув дверь, не дождавшись разрешения войти, Винченцо потрясенно замер, словно получив пощечину: на постели, которую они с партнером делили, совершенно голенький свернулся мальчишка-певчий. Пояснений не требовалось.
- Он очень мило краснеет, - ледяным безжизненным тоном обратился Винченцо к отцу Бертрану, и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Предательство было внезапным. Бертран не мог знать, что произошло этой ночью, но вот так, воспользоваться его отсутствием... Необъяснимым отсутствием! Он, вместо того, чтобы броситься на поиски, подло привел случайного - а в этом Винченцо был уверен, зная своего товарища, - любовника... Вот так, без объяснений, без всего, продемонстрировав, как низко на самом деле Бертран его ставит... Насколько он мало значит на самом деле!
Глупец! Идиот! Мальчишка! С чего он взял, что ему есть на кого опереться?!
Только потому, что им было хорошо в постели?! - Винченцо насмешливо фыркнул. О да, воистину, это достижение, на которое не жаль положить жизнь!
И с чего он взял, что ему вообще необходимо на кого-либо опираться? До сих пор, не случалось ничего, с чем он не мог бы справиться так или иначе!
Что ж, ему тоже самое время позаботиться о себе! Любым способом!
Приглашение от Людовико Спада пришло как нельзя вовремя и было принято. Пусть беседа прошла и не совсем так, как ожидал Винченцо, но Рим эмиссар епископа покинул уже без секретаря.
***
Палаццо кардинала Спада не поражало размерами, зато впечатляло обстановкой. Уж в чем - в чем, а во вкусе Винченцо упрекнуть его не смог, как ни старался, и задавался вопросом: он сам - проходит по той же статье, что и остальное убранство?
Прекрасно зная, что ему предстоит, юноша постарался беспристрастно оценить Людовико как мужчину и вынужденно признал, что неприязнь к нему вызвана скорее ситуацией, чем какими-то качествами. До сих пор тот вел себя исключительно сдержано... Хоть в пособие по этикету записывай! Это обнадеживало и даже льстило. Кардинал не торопился тащить его в постель, непринужденно беседуя, обращался без привкуса высокомерия и спеси.
Кроме того, мужчина был совсем нестар: около сорока, как и Бертран...
Об этом - точно хватит!!
Довольно высокий и плотно сложенный, он носил свою мантию, как римский сенатор - тогу с красным подбоем. Из черт выделялся крупный классический нос, глубоко посаженные проницательные глаза, которые светились искренним интересом... О! Винченцо был бы только рад, если бы ему пришлось иметь дело с пошлым безобразным плешивым стариком, приобретая хотя бы в собственных глазах венец мученика ради цели!
Но Людовико Спада вполне можно было назвать привлекательным мужчиной и интересным человеком, и, судя по всему, он обещал быть внимательным и чутким к желаниям своего будущего любовника. Винченцо чувствовал бы себя как невеста на смотринах, если бы не твердая память о цели, поэтому как бы приятна не была прогулка по саду и неторопливая беседа об искусстве - а кардиналу было чем похвастаться, и чувство меры ему не изменяло - все же, это был торг. За определенные блага, безопасность и возможность возмездия, он отдавал в распоряжение этого спокойного холеного мужчины свое тело, а заодно и то немногое, что еще оставалось ему от достоинства, чести и понятия о добром имени.
Все равно, что изнасиловать себя самому... Гадко.
Но владеть собой Винченцо научился в совершенстве, у него было достаточно поводов поупражняться в подобном качестве. Он даже улыбнулся в ответ на похвалу кардинала:
- Фра Винченцо, вы разбираетесь в искусстве! А что вы скажете об этом? Я только сегодня получил его... - монсеньор указал на массивное чеканное блюдо на подставке, однако смотрел только на юношу. Молодой монах был восхитительно хорош собой и приятно неглуп.
- Великолепная и очень тонкая работа. Уникальная вещь.
- Вы правы. Вещь действительно уникальна, - задумчиво согласился кардинал Спада. Хотелось растянуть удовольствие от простого общения, не скатываясь до банального траха. - Даже не знаю, что могло бы быть достойным этого блюда... А вы как думаете?
- Голова Чезаре Делла-Конти.
Это вырвалось само собой, но ход оказался верным. Спада был крайне раздражен активными действиями Делла-Конти, уже объединившимся с заклятым недругом монсеньора Сант-Аной, намеревавшимся едва ли не штурмом взять освободившийся престол Св. Петра, как только Папа наконец испустит дух. Кардинал позволил себе изумленно вскинуть брови от подобной откровенности. В самом деле его удивившей! А еще более удивившись страстному тону юноши, казавшегося все время немного отстраненным и даже холодным.
- Вы так ненавидите этого человека? - небрежно поинтересовался он.
- Что вы, Ваше Преосвященство! - потрясающие черные глаза сверкнули насмешкой, и тут же пошли корочкой льда. - Ненависть это грех. Просто у меня хорошая память...
Монсеньор Людовико тонко улыбнулся: он умел видеть сокрытое, и характер молодого монаха вызывал все больший интерес, а ловить в нем проблески настоящих чувств было занимательно.
- Позвольте полюбопытствовать...
- Что именно хранит моя память? - Винченцо почти зеркально повторил улыбку прелата.
- Что же вЫ не можете забыть такого, что связано с этим человеком?
- Он позволил себе ударить меня по лицу, - безэмоционально уронил Винченцо.
- Опрометчивый и недостойный поступок, - согласился кардинал. - Но вы полагаете, что это стоит того, чтобы увидеть его голову на блюде?
- Поверьте, Ваше Преосвященство, ради этого я готов даже исполнить танец Саломеи! - в голосе скользнуло чуть больше чувства, чем молодой человек хотел бы показать, и это само собой было замечено.
Людовико Спада вновь скользнул взглядом по фигуре юноши, подробно исследовал каждую черточку лица, и только потом опять встретился с ним взглядом. Он прекрасно понял: слова брата Винченцо даже нельзя было считать намеком. Однако блеск этих черных глаз сказал ему куда больше: было бы преступлением использовать его лишь в качестве постельной игрушки! И не похоже, чтобы он позволил проделать с собой подобное, не внеся в свою 'память' новую заметку.
- Вот как...
- Мне многое о нем известно, но я не располагаю деньгами и властью, чтобы воспользоваться знанием. Однако... в сильных руках такая информация, - Винченцо запнулся на мгновенье и прямо взглянул на кардинала, - стоила бы этого блюда!
- Власть, деньги... - Людовико Спада вздохнул. - Мой юный друг, все это преходяще! И приходящее...
- Ваше Преосвященство, конечно, правы, но рассуждать о жизни свободно, возможно тогда, когда за нее не опасаешься. А меня уже трижды пытались убить.
Винченцо удалось снова сильно удивить кардинала.
- Даже так! - он одарил юношу одним из самых пристальных своих взглядов. - Но каким же образом вам стали известны столь опасные тайны?
- Так уж вышло, - Винченцо шел ва-банк, - что по иронии судьбы, мы состоим в близком родстве, которое безгранично тяготит обоих.
- Хм, - Людовико надоело удивляться, - да определенное сходство можно заметить.
Дальнейшая беседа прошла в сугубо деловом ключе. Не то чтобы кардинал безоговорочно поверил всему, что выдал ему брат Винченцо, но сведения действительно были из тех, что дают возможность зацепив один узелок, распустить узор целиком. Подарок судьбы!
Людовико Спада пристально вглядывался в монашка, оказавшегося далеко не таким простым, как казался вначале благодаря его вызывающей красоте и признал:
- Далеко пойдете, молодой человек.
- Надеюсь.
Мужчина усмехнулся многозначительному ответу. Монсеньор был умным человеком, поэтому знал, что умные, способные и решительные люди встречаются не так часто, как можно было бы предположить. И еще понимал, что как бы хорош собой не был юноша, не понуждая его к постели, он получит верность Винченцо надежнее и быстрее, чем если свободно удовлетворит свое желание.
Найти смазливую и всегда готовую дырку проще простого. И разбрасываться и переводить в их разряд стоящего человека с весьма значительным потенциалом - просто грех!
А монсеньор старался не грешить напрасно.
Спустя без малого полгода Людовико Спада оставалось лишь поздравить себя с таким удачным решением! Во-первых, тщательно проверенные сведения фра Винченцо оказались совершенно верными, а там, где они немного устарели, легко было восполнить пропущенное. Во-вторых новым Папой взамен почившего стал Сальваторе, гораздо более удобный для кардинала Спада на этом месте, чем Сант-Ана, а кроме того достаточно сильный, чтобы не опасаться его кончины в ближайшие годы, и не гнушающийся прислушиваться к мнению людей, более сведущих в каких-либо вопросах.
А в-третьих, фра Винченцо сполна оправдал первое впечатление на свой счет. Кардиналу Людовико было любопытно посмотреть, как поведет себя юноша, получив возможность расправиться со своим врагом, и он передал ему необходимые для того средства, передал свое имя, позволяя пользоваться им.
Винченцо его не разочаровал, показав себя человеком не только умным, но решительным, жестким и временами даже жестоким в лучших традициях семейства Делла-Конти.
Неизвестно, что думал сам Винченцо обо всем этом в действительности, как и о том, что кардинал так и не затащил его к себе в постель. Временами ему было страшно, временами мерзко и тошно, но он знал, что обязан заявить о себе так, чтобы никому в голову не пришло бы посягнуть на него каким-нибудь образом и без покровительства Спада. Кардиналы, как и их власть - явления преходящее... И уходящее.
Когда становилось совсем невыносимо, Винченцо шел в маленькую церквушку, где укрывался в ночь после убийства Ференцо, как будто это скромное место оставалось единственным, где еще сохранился дух Божьей благодати. Он не исповедовался, не просил совета у отца Пьетро, просто молча молился в стороне. Священник не тревожил юношу, искавшего утешения таким своеобразным способом, в одиночестве, подозревая, что услышь молодой человек наставления либо вопросы, он больше не появится здесь. Старик лишь надеялся, что эти уединенные молитвы помогут ему сохранить в душе то, что он пытался.
Поручения, что Спада стал передавать своему новому человеку, не ограничивались расправой с Чезаре Делла-Конти, и были своего рода испытанием. Так бросают в воду: если не утонет - поплывет. Винченцо - тонуть не собирался. Он выкладывался полностью, определяя оптимальное решение и неуклонно добиваясь его осуществления. Духовная карьера в Риме - совсем не одно и тоже, что двор епископа Антонелли, здесь мало сочувствия к нелегкой судьбе, если не умеешь использовать зубы и желательно ядовитые. Он должен быть уверен, что ему будет, что предложить покровителю даже когда Чезаре окажется на плахе - а Винченцо хотел видеть его именно там, банальное убийство его не устраивало.
Как и кардинала Спада, к слову. Позорная казнь союзника обернулась бы ударом еще и по репутации Сант-Аны, а не только влиянию.
По-своему, Людовико привязался к юноше, годившемуся ему в сыновья годами, - не любя либо сопереживая, а признавая его способности и целеустремленность. Он любовался фра Винченцо уже не столько в плане внешности: так василиск мог бы смотреть на вылупившегося змееныша.
- Вы слышали, фра Винченцо, не так давно один из помощников синьора Чезаре погиб при весьма странных обстоятельствах.
- О да, Ваше Преосвященство, - молодой человек безмятежно улыбнулся. - Ирония судьбы, вы не находите? Можно сказать, принял смерть как грешил.
Он думал о другом: его ждало два письма, и если одно, от монсеньора Антонелли, порадовало само по себе, а почти отеческая забота в тоне смутила, как с ним уже давно не случалось, то второе, не распечатанное пока, вызвало недоумение и досаду.
С чего вдруг Бертрану вздумалось ему писать? Заразился неуместной сентиментальностью, надумал объясниться? Как извинения, так равно и обвинения читать не было никакого желания. Конечно, Бертран не мог знать о том, через что ему прошлось пройти той ночью, но он и не оставил себе шанса узнать. Винченцо прекрасно понимал, что любовник мог подумать, когда уйдя по вызову кардинала, он не вернулся до самого утра, и недоверие оскорбляло едва ли не больше чем сама измена.
Измена... Винченцо мог понять, закрыть глаза на многое. В нем ничего не осталось от наивного мальчика, который стеснялся признаться в своей любви и полагал ее грехом, более тяжким чем например то, что творил дядюшка. Сейчас он знал, что большинство запретов существует только для того, чтобы их обходить.
Однако предательство и подлость человека, которого считал самым близким, его уязвило. Винченцо не чувствовал себя способным на бешенную страсть, любовную горячку - и слава богу! Бертрану он доверял, когда доверие было утрачено - к чему хранить все остальное?
И сколько их еще было бы за его спиной, молоденьких невинных мальчиков, в которых так интересно будить чувственность, так приятно наставлять в любовных утехах!
Вернувшись к себе, Винченцо поджег письмо, не читая, и сидел, безотрывно глядя, как обугливаются края плотного листа. Кончено.
***
Стоял жаркий июль, и прохлада грубого камня кладки приятно освежала. Фра Винченцо, низко надвинув капюшон скапулира, шел узким коридором вслед за стражником на нижние этажи каземата замка Святого Ангела. Он не продумывал пылких речей, намереваясь действовать по обстановке. Тем более, что хотя, как изволил шутить монсеньор Спада, Господь сподобился щедро одарить брата Винченцо, в том числе даром убеждения, молодой человек не собирался увещевать узника о спасении души. Каких-либо угрызений совести в связи с этим, поскольку лишает осужденного последнего шанса на покаяние в своих грехах, - Винченцо не испытывал совершенно.
Он вообще сомневался, что подобный человек станет в чем-нибудь каяться! Юноша бы не стал. Богу и так известны и поступки и их мотивы, и тайные помыслы сердца. 'Господь знает мысли человеческие, что они суетны...' И бормотанием формулы отпущения здесь не поможешь.
И уж тем более он не собирался отмаливать грехи этого человека! Он просто хотел посмотреть ему в глаза и убедиться, что тот знает, кому обязан своим падением, а если не знает - исправить это досадное упущение.
О нет! Речь не шла о мстительности либо злорадстве. Винченцо шел с холодной головой и еще более холодным сердцем, дабы всего лишь исполнить одно из обещаний неизмеримо далекой юности.
Стражник долго возился с замком и услужливо распахнул ужасающе скрипевшую дверь.
- Осторожнее, падре, здесь ступеньки, - предупредил он.
Винченцо благодарно улыбнулся, удовлетворенно оглядывая камеру: не памятная нижняя келья, но тоже ничего.
- Не отходи далеко, думаю, это не займет много времени.
Заключенный резко развернулся и подался на голоса: точно матерый хищник в клетке.
- Значит сегодня, - он не спрашивал у застывшего у входа монаха. Обвинение в фальшивомонетничестве еще куда ни шло, но покушение на Папу - вариантов для развития событий не оставляло. И оскалился. - Пришли меня исповедовать, брат?
- Нет, - кратко ответил тот, сдвигая капюшон, - дядюшка.
Некоторое время взгляды почти одинаковых черных глаз упирались друг в друга: один с бессильной яростью, второй - с ледяным спокойствием.
- Твареныш... - прошипел Чезаре.
- И я рад вас видеть, дядя. Особенно здесь.
Оба прекрасно понимали, что как не хотелось Чезаре свернуть 'любимейшему' племяннику шею, это будет уже бесполезно, к тому же и эта попытка вряд ли окажется удачной - шаги стражника слышались за дверью. Проигрывать Чезаре Делла-Конти не любил, но умел.
- Пришел позлорадствовать?
- Что вы, дядя! Разве это достойно моего сана?
Мужчина издевательски выгнул бровь.
- Поблагодарить, - серьезно сообщил Винченцо. - То, что нас не убивает, делает нас сильнее.
Чезаре оставалось только сдавленно прошипеть несколько отборных проклятий. Не обращая на него больше внимания, Винченцо постучал в дверь, но на пороге обернулся:
- Своих врагов мы делаем сами... Что ж, я хорошо запомнил ваши уроки.
Винченцо покинул казематы быстрым шагом: его не тяготила обстановка, но через несколько часов ему предстояла другая важная встреча, и в том, что она тоже пройдет успешно, он не сомневался. Людовико Спада желал упрочить свои позиции на некоторых местах, Винченцо же показал себя человеком, достойным доверия в том смысле, как это понимал кардинал. Назначение было выгодно обоим, ведь получив его, молодой человек обретал твердую опору и неплохое начало для карьеры.
Беседа состоялась именно так, как предполагал Винченцо, но на прощанье, монсеньор обратился к нему несколько неожиданно:
- Мой молодой друг, в честь вашего назначения, а я верю, что вы добьетесь значительных успехов, - кардинал Людовико лукаво улыбнулся, - я хочу сделать вам подарок.
Он указал на злополучное блюдо.
- Надеюсь, однако, что вы не оскверните прекрасное произведение искусства! Негоже христианину уподобляться Ироду и Иродиаде.
- Ваше Преосвященство как всегда правы, - молодой человек тонко улыбнулся, склоняя голову в знак благодарности. - Прах - к праху!
На ближайшей колокольне раздался звон, отмечая полдень и одновременно означая свершившуюся казнь Чезаре Делла-Конти и новую жизнь фра Винченцо.