Либерт Таисса. На закате дня

Таисса Либерт

На закате дня

0x08 graphic
Глава 1

Когда я закрываю глаза, представляю, как выглядит мир без рамок, что меня ограничивают: свободное передвижение по земле, запыхавшееся дыхание, вечно кружащееся над головой небо. И никаких обмороков, приступов астмы и больниц, никакой вечной нехватки кислорода, никакой чрезмерной опеки матери и никакого контроля за каждым шагом.

Мой городок медленно удаляется и скрывается за неощутимой линией горизонта, пока наша машина продолжает рассекать неисчерпаемые зеленые поля. Мы -- единственная видимая и выпавшая из общего баланса зеленого точка, что так неуместна в данной палитре цветов. Даже проселочная дорога, поросшая зелеными растениями, которые уже давно были примяты к земле человеческими ногами и машинами, тоже полностью сливается с окружающими нас тонами.

Я опускаю стекло, и холодные потоки врываются в душную, по моему мнению, кабину, окутывая меня приятными запахами лавандовых полей и ромашек, что линией растут по-над дорогой, словно клумбы, посаженные человеческой рукой. Я всегда любила растения. Когда мы ещё жили в нашей квартире в городе, весь балкон был занят моими зелеными друзьями, ведь других друзей у меня больше не было. Чай, из выращенных мною трав, всегда оказывался очень вкусным, по словам отца, хотя я знаю, каким он был горьким первое время. Тем не менее, чтобы не ранить меня, папа с самого начала говорил, что ему очень нравится напиток. А затем я находила все больше сочетаний трав и цветов для наилучшего вкуса и вскоре смогла заварить такой чай, который понравился бы мне самой.

Сейчас большинство моих давних друзей стоят на витринах цветочных и чайных магазинов, хозяев которых я знала уже давно. Как бы грустно ни было мне расставаться с моими подопечными, я без особого труда смогла отдать их моим знакомым, зная, что о них позаботятся, в крайнем случае, продадут кому-либо. Мама всегда говорила, что моё пристрастие разговаривать с растениями и думать о них, как о живых людях -- глупость. Но она никогда не понимала меня, она вообще никогда никого не понимала.

-- Као, закрой немедленно окно, простудишься!

Я глубоко вдохнула и почувствовала, как запахло влажным мохом -- где-то поблизости речка. Звуки и запахи смешивались, создавая одно неповторимое целое, какое ни за что не найдешь в нашем городе.

-- Да, мама, -- послушно ответила я и подняла стекло.

Была ли я рада, что мы покинули наши родные места и отправились в какую-то прибрежную деревушку, ни о местности которой, ни об окружении, ни о возможностях я и понятия не имела -- не знаю. Возможно. Но разве смена обстановки поможет мне избавиться от моих страхов, сомнений и мыслей, что так усердно грызли мою душу уже полгода? Разве это поможет мне унять ту боль и ярость, что накатывает так внезапно и неожиданно в любое время дня или ночи? Не думаю.

Мама молча держала руки на руле, следя за дорогой, изредка поглядывая на меня в отражении стекла. Она частенько заправляла темные волосы, постриженные под укороченное каре, за ухо, а еще частенько облизывала пересохшую нижнюю губу, от чего красная помада на её губах постепенно стиралась. В такие простые моменты я всегда ею восхищалась: моя мама такая молодая и красивая -- даже когда я смотрела фотографии четырнадцать лет давности до того момента, как я появилась на свет, заметила, что она всегда была такой: молодой, улыбчивой и прекрасной. Только вот теперь она совсем не улыбчивая. Развод и моя обострившаяся болезнь -- а в особенности её возможный неблагоприятный исход -- оставили неизгладимый след в её душе, а мою просто разорвали.

Зачем мы уехали из нашего теплого лампового местечка? Ах, да, ведь так посоветовал маме доктор. Я не могла переносить старый дом, где каждый уголок наполнен воспоминаниями об отце, от чего ещё больше погружалась в себя, а затем и вовсе стала обычной живой куклой, не способной показывать свои эмоции. Каждый новый день оставлял на мне ещё больший отпечаток, каждое непонятное мамой слово, каждое пропущенное ею мимо ушей случайно сказанное мною вслух чувство, от чего я еще больше ощущала себя одинокой в этом мире. Из-за стресса резко обострилась моя астма, и я все чаще стала замечать за собой неспособность свободно дышать. И сейчас, после четырнадцати лет почти нормальной жизни, на протяжении которых я чувствовала себя относительно нормально, хоть меня и во многом всегда ограничивали, те слова, которые сказал нам доктор, примерно, три месяца назад, полностью перевернули мою жизнь.

Как бы мне хотелось, чтобы кто-то помог мне, сказав всего пару слов "Я буду верить". Кто-то, кто мог бы меня выслушать, кто прислушивался бы к моим чувствами, а не игнорировал их. Кто сам бы смог поделиться со мной чем-то важным, чтобы я не чувствовала себя той, кто обременяет кого-то своими проблемами.

Когда за линией бескрайних просторов природы начали проявляться проблески крыш домов, мама произнесла:

-- Ну, вот мы и на месте, Као.

Деревушка всё также утопала в цветных пятнах со всех сторон. Окруженная лесами, холмами и кристально чистой речушкой, она казалось бы сошла со страниц журналов тех рекламных компаний, которые повсюду вещают о тайных райских уголках, на которых вы с семьей сможете с легкостью отгородиться от наскучившей вам суеты больших городов.

Одна единственная центральная улица проводит нас через весь городок, а её небольшие ответвления, словно корневая система, приводят к тем немногим домам, что построены здесь. Один единственный супермаркет. Один храм. Небольшая школа. Всего несколько сотен жителей, ведь навряд ли здесь наберется хотя бы тысяча человек. И еще плюс две заблудшие души, ищущие умиротворения посреди центра природы.

Наша машина делает круг вокруг невысокого холма, чтобы найти дорогу, ведущую на его вершину, а затем медленно прокладывает себе путь среди ухабов и ям в земле, среди поросших сорняком былых отголосков человеческой руки, которая сама впервые проделывала эту же дорогу. Местом прибытия оказался небольшой особняк, поросший плетущимися растениями, с уже поржавевшими воротами и заросшими клумбами. Дом с витражной входной дверью словно бы сливался с окружающими его цветами и растениями и прятался среди листвы и теней огромного дуба, возвышающегося над ним.

Я, восхищенная таким обилием цветов, облегченно выдыхаю и медленно плетусь за матерью, вышедшей из машины. Она дергает ручку калитки, но та поддается не сразу, а лишь приятно поскрипывает, словно бы радуясь, что её наконец-то снова используют по назначению, а затем с писком открывается, позволяя облупившейся краске осыпать нежданных гостей.

-- Поможешь мне открыть ворота? -- спрашивает мама, глядя на хрупкие, обросшие растениями и такие же ржавые, как и калитка, ворота. Я всего лишь киваю и иду помогать обдирать сорняки маме.

Как только ворота открылись и мама смогла загнать машину в дворик, она достала ключи от нашего нового дома и направилась прямо к входной двери. Я закинула голову к небу, чтобы посмотреть, где же сейчас находится солнце, и сквозь пальцы протянутой к небу руки рассматривала темно-зеленую листву древа, укутавшего нас своей тенью. Солнце уже давно начало клониться к горизонту.

На удивление, внутри дом оказался просторным и чистым, почти что без единой пылинки, -- видимо, агенты подготовились к нашему приезду -- а еще полностью обставлен мебелью, что казалось мне крайне странным -- обычно хозяева всегда упаковывают свои вещи во время переезда. Нам с мамой всего лишь осталось пройти по комнатам да снять со всей мебели накидки.

-- Хороший дом, не правда ли? Полностью укомплектован и обошелся нам недорого, учитывая его состояние и место нахождения. -- Мама всегда вдавалась в ненужные моему уху подробности. Я и так знала, что мы, определенно, переедем в какой-нибудь хороший недорогой домик, ведь мама у меня спец по таким делам. Вообще-то это её работа. Но на летние каникулы она взяла отпуск, который уже не брала несколько лет. Наверное, именно поэтому ей позволили отлучиться так надолго. А может, все из-за того, что её пожалели, ведь теперь она осталась одна с абсолютно никудышной дочерью.

Моя комната была на втором этаже. В ней не было ничего лишнего: кровать, туалетный столик с зеркалом, появившийся словно бы из императорской эпохи, две прикроватные тумбочки, стоящие по бокам от моего будущего ложа, с парочкой ламп, комод и небольшой шкафчик для мелких вещей. На полу у кровати лежал мягкий коврик. По правде говоря, моё внимание больше всего привлекли чудные панели с еле заметной росписью в форме витиеватых узоров и зелено-голубые обои в пышную розу на оставшуюся половину стен. Дверь с точно таким же витражным рисунком, как и на входной, вывела меня на небольшой балкон, который я сразу же поклялась заполнить своими новыми и старыми зелеными друзьями.

Мы долгое время с мамой вытаскивали из багажника наши вещи, он и так еле закрывался из-за тех немногих горшков с растениями, что я все-таки прихватила с собой, а еще вдобавок там были и вправду нужные вещи. Поднимаясь и опускаясь по лестнице туда-сюда, я порядком запыхалась и устала, к тому же, голова начала кружиться, и мама подумала, что у меня вновь начался приступ, когда увидела, как я оседаю на ступеньки, держась за стену. Вот поэтому я и не люблю её чрезмерную опеку, хоть и понимаю, как для неё важно моё состояние: она постоянно приравнивает все к моим приступам и скорее бежит за портативным ИВЛ, за ингалятором, хотя у меня и всегда один с собой, даже если у меня просто кружится голова.

По правде говоря, так было не всю мою жизнь. Примерно год-два назад начались приступы астмы, и меня уже не отпускали никуда просто так, а после обострения так совсем и шагу в сторону сделать невозможно без наблюдения или очень точного предупреждения, куда, с кем, во сколько и до скольки я иду. И я лишь отмалчивалась и соглашалась со всем, а раздражение выплескивала на одноклассников, что так усердно пытались со мной подружиться. Пожалуй, они перестали пытаться спустя пару месяцев односторонних попыток, хотя все еще есть пару тройку девочек, которые постоянно пытаются со мной поговорить, надеясь на взаимность, и которые заносят мне домашнее задание домой, если я вновь пропадаю.

-- Я съезжу за продуктами, ты побудешь дома одна немного, хорошо?

-- Да, мама.

Я видела этот блеск в её глазах, я всегда его замечаю. Однажды я случайно подслушала её разговор с одной подругой, и мама говорила, что её очень тревожит моя излишняя холодность, вежливость и покладистость, словно бы она совершенно чужой мне человек, словно бы у меня нет других эмоций, кроме как безразличия ко всему. Тогда её подруга громко рассмеялась и сказала, что она должна благодарить Бога за такого ребенка, любой бы отдал всё, чтобы его дитя беспрекословно слушалось его и не доставляло никаких хлопот. Тогда я ещё больше убедилась в том, какими глупыми бывают люди. Но правда в том, что я, действительно, не чувствую близость с матерью, она для меня такой же человек, как и все окружающие меня люди, а я такая же холодная и бледная по отношению ко всем. Маленький колкий и ничем не примечательный кактус, который все никак не может распуститься.

На закате дня мама оставила меня одну в этом доме, но я совсем не чувствовала себя не по себе и не ощущала страха. Всё так, как и всегда. Я одна в своей семье, в своем доме и в мире, в котором существую.

Выйдя в дворик, я осмотрела окрестности. Предстоит немало работы, чтобы привести в порядок клумбы и засадить их растениями, и нужно будет попросить кого-нибудь покосить окружающую дом траву, а то она совсем скоро до окошек будет доставать. Я обошла дом кругом и раскрыла все ставни, чтобы свет всегда мог проникать внутрь, даже лунный.

Наш домик находился на возвышенности, потому с легкостью можно было рассмотреть окружающую местность. Вот мамина машина остановилась у супермаркета, она, едва заметной тенью, вышла из машины и, видимо, подняла голову, чтобы посмотреть на наш домик, навряд ли она могла меня рассмотреть, но, тем не менее, я даже и не помахала ей в маленьком проблеске надежды. Вот блестит вода в цветах закатного солнца, и где-то посреди речушки качается на не сильных волнах одинокая лодка. Вот храм, в котором продают очередные "полезные" амулеты, и люди, что бросают монетки, загадав желание, а также те, что оставляют дощечки с пожеланиями, которые боги должны выполнить.

Бродя по холмику среди трав и цветов, наслаждаясь этой красотой, я и не заметила крутого спуска, потому, споткнувшись, я полетела кубарем вниз по склону, а затем звездочкой распласталась посреди очередной цветочной поляны. Смеркалось. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, лишь изредка бросая в мою сторону свои последние за сегодня лучики света.

На закате дня, словно бы вынырнув из теней деревьев, появилась она -- воплощение цвета, искренности и надежды -- и протянула мне свою руку помощи, лишь улыбнувшись, сверкнув искрами в серых, наполненных жизнью глазах и встряхнув кудрями своих светлых волос.

-- Привет! Я Мэй, -- произнесла она. -- Будем дружить?

На закате дня во мне что-то изменилось, и мир стал новым прекрасным полотном, полным неизведанных красок.

На закате дня я поняла:

несмотря ни на что,

жизнь продолжается.

Глава 2

-- Каори, господи, что с тобой произошло?!

Мама, как обычно, в своем репертуаре.

-- С холма упала, -- обыденно ответила я.

Мама мигом пересекла то небольшое расстояние, что было между нами, и, взяв моё лицо в ладони, внимательно посмотрела мне в глаза, а затем прижала к себе крепко-крепко. Её бешенно колотящееся сердце можно было прочувствовать сквозь футболку, в которую она была одета.

-- С тобой все в порядке? Ничего не ушибла? Нигде не поранилась? Как ты себя чувствуешь? -- Огромный поток волнительных фраз лились из её уст, но сама она не давала мне ответить хотя бы на один из вопросов. -- Я больше не оставлю тебя одну, обещаю! -- в конце прибавила она, и я заметила как что-то блеснуло у неё на щеках. Она плакала? -- Всё! Иди в дом, я сама здесь справлюсь.

Она подошла к машине и стала доставать из неё пакет за пакетом, я не могла стоять просто так на месте, потому открывала для неё двери. Мама так долго была в супермаркете, потому что хотела купить как можно больше продуктов, и вижу -- удачно. Мы забили продуктами весь холодильник и кухонные шкафчики.

-- Ну что, давай ужинать? -- риторически спросила она. -- Пока я ходила за покупками, встретила одну нашу соседку, она поздравила нас с новосельем. Смотри: даже угостила! -- Мама показала мне пластмассовую коробочку, накрытую пищевой пленкой, а затем стала аккуратно раскрывать её. -- М-м-м, карри с рисом! -- протянула она.

Мама накрыла столик, заварила чай, и мы вместе стали ужинать, сидя на коленях перед столиком. "Itadakimas!" -- произнесли мы друг другу и принялись за еду.

-- У тебя есть ингалятор? Ты себя нормально чувствуешь? -- вновь принялась за расспросы мама.

-- Да. Все хорошо.

Я никогда не пыталась показать в голосе какие-нибудь эмоции, у меня их просто-напросто нет, но не думаю, что окружающие меня люди когда-нибудь могли догадаться до этого.

Забравшись к себе в постель, я вновь стала думать о той таинственной девочке, что так легко заговорила со мной и помогла мне. Ветер ночью был сильный, и казалось, будто он специально пытается залететь ко мне в комнату, чтобы что-то мне сказать. Он игрался с листьями растений, что стояли рядом с подоконниками, и, если бы на окнах весели занавески, то, безусловно, раздувал бы их в стороны. Я уже представляла это зрелище: чистое ночное небо, усыпанное россыпью больших и малых звезд, звук шелеста листьев, вой ветра, полумесяц, что заглядывал ко мне в комнату, и полупрозрачные ткани, вздрагивающие от любого порыва ветерка.

-- Привет! Я Мэй, -- проговорила девочка и протянула мне свою ладошку. -- Будем дружить? -- улыбнулась она.

На миг мне показалось, что она какой-то ангел, настолько она светилась в последних лучах закатного солнца, но, когда я смогла дотронуться до её ладони, поняла, что девочка вполне реальна. Мэй помогла мне подняться с места, на котором я так и лежала после падения, а затем задумчиво посмотрела на дорогу; окинула взглядом поляну, поглядела на солнце, что буквально с каждой секундой становилось все более недосягаемо для нашего взгляда, а затем с той же улыбкой поглядела на меня и опустила руку.

Я поняла, как замешкалась с ответом, который так ждала таинственная незнакомка, потому, потерев слегка ушибленный локоть, подняла свой взгляд на золотоволосую и смущенно, даже немного опешив, ответила:

-- Я Каори.

Как странно. В этот самый момент я почувствовала, как наконец-то во мне что-то проснулось, да и сам мой голос впервые дрогнул.

Мэй прижала руки к груди и восхищенно произнесла:

-- Какое красивое имя! Ни разу у меня не было знакомых с таким красивым именем.

Отчего-то мне захотелось улыбнуться. Во мне зарождалось какое-то новое неизведанное чувство где-то в глубинах души и заставляло моё сердечко биться чаще. Как же это странно: девочка, которая видит меня в первый раз в жизни, уже захотела со мной подружиться, она озаряла меня своей улыбкой, несмотря на то, что я могу и не принять её предложение. И еще более странно то, что мне не хотелось отгородиться от неё своим холодом, наоборот, мне хотелось, чтобы она расписала мою жизнь, похожую на клавиши фортепиано, новыми яркими красками, теми, которые создают её глаза, улыбка и действия.

Мэй вновь оглядела дорогу и, схватив меня за руку, понеслась куда-то в тьму деревьев, прокладывая себе путь через их кроны, через кусты и травы по колено. Всего за считанные мгновения мы смогли подняться к моему дому, и тогда я поняла: она знала какую-то тайную короткую тропу, что могла помочь мне быстрее подняться на холм и спускаться с него. Я почувствовала, как мне не хватает воздуха, и вновь тяжелое металлическое чувство в груди тянуло меня на дно. Она снова бросила мимолетный взгляд на дорогу, и мне послышалось, будто какой-то гул приближается к нам.

-- Ты придешь ко мне завтра на закате? -- спросила она, прижав ладони к груди, словно бы эти слова и моё решение были самым важным и самым сердечным для неё.

-- Да, -- машинально ответила я, даже не подумав, получится ли у меня. В какое-то мгновения у меня в голове промелькнула мысль, для чего я это делаю, зачем я так ответила, но она тут же испарилась, когда Мэй встряхнула своими волосами, к концу завивающиеся словно спиральки. Тут же волнение и тяжесть в груди пропали, будто бы их и не было никогда, будто бы они и не беспокоили меня раньше.

Мэй немного игриво приподняло своё плечо, когда улыбнулась, а затем протянула мне свои руки ладонями вверх.

-- Будешь моим секретом? -- спросила она.

И я рефлекторно протянула к её рукам свои, отчего наши ладони соприкоснулись. Такого тепла и таких чувств, что внезапно нахлынули на меня огромным цветным потоком, из-за которого сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди, я не чувствовала никогда. Казалось, что из-за этой девочки весь мир в одно мгновение готов поменять свои серые краски на яркие цвета палитры, что она какой-то волшебный механизм, запускающий в твоей душе функцию восприятия мира точно так же, как и она видит его.

-- Буду, -- ответила я. -- А ты будешь моим.

-- Тогда друзья?

-- Друзья.

В это мгновение послышался хруст сухой и потрескавшейся земли, а из-за ветвей, раскинувшихся вдоль дороги пышных деревьев, вынырнула мамина машина, блеснув ярким светло-желтым светом фар. Мне захотелось окликнуть маму, познакомить её с моей таинственной новой знакомой (подругой?) и показать ей то, что показала мне Мэй всего лишь одним своим блеском во взгляде. Но как только я обернулась, чтобы попросить Мэй остаться чуть подольше, мне так хотелось рассказать о ней маме, то девочки уже там и не было. Она испарилась также внезапно, как и появилась. И это чувство счастья и радости ушло вместе с ней.

Когда мама вышла из машины, я вспомнила слова о том, что Мэй -- мой секрет, а я её в соответствии, и передумала что-либо рассказывать матери. Вместо этого я вновь обдала её холодным приветствием, выйдя из-за тьмы густых зарослей, ведь холод, сковывавший моё сердце, вернулся на место.

Весь следующий день я не могла усидеть на месте и пыталась как можно скорее прогнать солнце, чтобы вслед уходящему дню, вновь явилась она. Между отрезками времени к нам наведывались соседи и поздравляли с переездом, одни из них даже пытались навязать мне знакомство их семьями, чтобы у меня были знакомые-ровесники, с которыми я могла бы хорошо провести эти летние каникулы.

-- Благодарю, но мне нельзя находиться без присмотра взрослых, -- также холодно и учтиво отвечала я.

-- Ничего, Каори, думаю, тебе пойдут на пользу новые знакомства, -- произнесла мама.

И она снова ничего не понимает. Вся проблема матери в том, что она не чувствует никого, она не слышит людей, а все равно пытается гнуть свою палку и навязывать решения, которые, по её мнению, наилучшие.

-- Хорошо, мама, -- как всегда согласилась я.

-- Тогда отлично! На днях мы зайдем к вам в гости, -- торжество объявила женщина и покинула наш дом.

Я ещё некоторое время переминалась с ноги на ногу, ожидая, что же мама мне скажет, но та медлила, и, когда я предупредила её, что поднимусь в свою комнату, она объявила: "Папа приедет через четыре дня, он хочет с тобой повидаться и что-то сообщить". От этих слов у меня в груди ещё больше заныло. Папа... Я так скучаю по нему. Мы уже не виделись около месяца, потому что сначала он был занят, а затем мы с мамой нашим переездом. Мне казалось, что я была необычайно рада этим словам, но, на самом деле, внешне я была такой же безразличной, как и всегда.

Я до сих пор не могу разобраться в том, почему родители разошлись. Просто однажды мама вернулась домой и сообщила мне, правда, долгое время перебирая слова и пытаясь найти подходящие, но все же сообщила. "Просто иногда люди перестают любить друг друга". И это было для меня сильнейшим ударом. Перестают любить? Значит ли это, что отец бросил нас, потому что перестал любить меня, потому я приносила слишком много проблем? Неужели это правда? В тот момент, даже когда у меня в голове пронеслись все эти мысли, я уже покрылась стальной коркой и всего-навсего произнесла "Ясно".

Но во мне так и живет та мысль, что, если бы папа не разлюбил меня, то он бы не оставил нас, не оставил бы меня одну. Он обещал.

Когда солнце вновь начало скрываться за горизонтом, я вышла из дома, сказав матери, что собираюсь поискать среди местных растений какие-нибудь, что пришлись бы мне по душе, а сама снова помчалась тем же путем, каким я шла вчера.

Мэй уже ждала меня, сидя на камне и плетя цветочные венки. Она будто бы услышала меня ещё из дали и повернула голову, как только я появилась в её поле зрения. Схватив украшения из полевых цветочков, она бросилась мне на встречу и крепко стиснула меня в своих объятиях.

-- Я волновалась, что ты не сможешь прийти, -- произнесла она звенящим голосом и одела мне на голову венок. Вновь в её глазах что-то мелькнуло, от чего мне захотелось улыбнуться, да так, чтобы увидел весь мир. Увидел и улыбнулся в ответ. -- Идём, я хочу побольше узнать о тебе! -- воскликнула Мэй и потащила меня куда-то за собой.

Всего пару шагов в сторону, и мы уже перепрыгнули из одного цветочного поля на другое -- лавандовое. Мэй толкнула меня прямо в гущу растений, а сама зарылась среди цветов, звонко смеясь и делая цветочных ангелов среди лаванды.

-- Я Мэй, Мэверис, -- проговорила девочка. -- Живу здесь уже тринадцать лет, почти с рождения, с родителями, но сейчас они уехали по делам.

-- Као, Каори, -- ответила я. -- Только переехали сюда с матерью.

-- Так ты городская! -- воскликнула Мэй. -- Ух ты! И как она, жизнь в городе? Я всегда мечтала увидеть большой город. -- Золотоволосая мечтательно улыбнулась и прикрыла глаза, а затем широко распахнула их и поменяла свою позу на сидячую. -- А почему только с мамой? Где твой отец?

То, как девочка меняла темы разговора, удивляло меня. Она мне казалась огромным весенним ураганом, цветочной бурей, что могла охватить всё и вся сразу, но одновременно и осыпать разноцветным дождем из различных цветов. И это приятно согревало мою душу, словно бы я знаю Мэй не всего лишь две ночи подряд, а уже целую вечность, словно бы она всегда жила в моём сердце и сейчас решила выйти наружу. Меня до сих пор удивляло, как она переключала во мне рычажки, заставляя улыбаться и прочувствовать все цвета жизни. Мэй напоминала мне радугу: после дождя или бури всегда будет солнце, которое разбавит темно-синее и серое небо своими личными палитрами ярких и теплых тонов.

Но как только она спросила у меня про родителей, я почувствовала, что задыхаюсь. Доктор всегда говорил, что любое стрессовое событие для меня может неблагоприятно обойтись, поэтому меня решили отправить туда, где я смогу забыть о своих повседневных волнениях, где под действием прекрасной обстановки у меня не будет повода, чтобы вспомнить о стрессовых ситуациях моей жизни. Но я все равно всегда вспоминала.

-- Что с тобой? -- удивилась девочка, увидев, как я, сидя на траве, поджав под себя колени, стала хватать ртом воздух, а руками рыскать в своих карманах. Я пыталась нащупать у себя в кармане свой ингалятор, а, когда нашла, он выпал из моих дрожащих рук. -- Держи, -- подала мне его Мэй, в чьих глазах я видела тревогу.

Когда приступ закончился, я смогла облегченно вздохнуть.

-- Каори, ты болеешь? -- дрожащим голосом задала вопрос Мэй.

-- У меня больное сердце, -- сообщила я ей. Внезапно я почувствовала, что могу доверить этой девочке любые свои секреты и рассказать обо всем, что меня волнует, не боясь непонимания, презрения или жалости. По блеску в глаза Мэверис я точно знала: она мне поймет. -- Мой папа не живет со мной и матерью. А моё состояние ухудшилось после его ухода. Мне нужно новое сердце, или я умру. Но вся беда в том, что человеческие сердца не падают с неба просто так.

Тогда Мэй взяла меня за руки и прижала их к своей груди, а затем и вовсе обняла меня. Я будто бы зарядилась тем теплом, что несла в себе золотоволосая, и обняла её в ответ.

-- Всё будет хорошо, -- проговаривает Мэй. А затем говорит всего лишь три слова, которых я ждала всегда. -- Я буду верить.

Глава 3

Мы с Мэй встречались каждый день: на закате, ночью, когда моя мама уже спала -- и проводили почти всё ночное время вместе. Именно в это время суток девочке удавалось сбежать из своего дома, чтобы повидаться со мной. В моей комнате в горшке потихоньку начала разрастаться лилия, что мы нашли во вторую ночь. Всю неделю я с нетерпением ждала наступления сумерек, чтобы вновь увидеть эту светловолосую девочку, которая учит меня различать тона одного и того же оттенка.

-- Ты боишься встречаться со своим отцом? -- спрашивает Мэй, болтая ногами в воде, от чего в воздухе появляются светлые капли речной воды, переливающиеся и падающие обратно в воду, оставляя за собой след из трепещущихся кругов.

Ветерок заставляет скрипеть старые доски, из которых сооружена пристань, а сверчки и светлячки всё еще вальсируют и поют свои обычные песни. Круги на воде становятся то больше, то меньше, то совсем пропадают, а затем вновь появляются. Свеча в нашем фонарике постепенно догорает, а воск стекает к самому донышку, в секунды застывая. От света, исходящего от лампы, тени играют на балках пристани, на отблесках вод, на наших лицах.

-- Я боюсь того, что мои самые потаенные страхи могут стать явью.

Действительно, единственным моим утешением всё это время была лишь мысль, что папа оставил нас из-за мамы. Мама ведь редко когда кого-нибудь слышит. Нет, она, конечно, слушает то, о чём говорят другие, о чём её просят, но она не слышит этих слов, а продолжает вести себя, как всегда, и делать все по-своему. Даже однажды папа сказал, что они с мамой очень разные, потому он больше так не может.

Но как бы я хотела, чтобы они вновь были вместе и чтобы наша семья снова соединилась. Решено! Завтра же скажу об этом отцу, попрошу его вернуться, хотя бы дать шанс маме, сделать это ради меня, если я ему важна.

-- Эй, не волнуйся, все пройдет на ура, -- произнесла Мэй и накрыла своей ладонью мою.

Затем она поднялась на ноги, с которых стекали струйки воды, отряхнула свой светло-голубой сарафан и протянула мне руки. Я тоже поднялась на ноги благодаря поддержке Мэй и стала внимательно следить за движениями девочки. Она сжала наши ладони и, улыбнувшись, начала качаться из стороны в сторону.

-- Ну же! Я ведь не буду одна танцевать.

-- Но здесь ведь нет музыки, -- опешила я.

-- Музыка у каждого в душе своя, -- многозначно ответила Мэй, и я поддалась.

Мы кружились под пения насекомых, под шелест трав и шум ветра, под шепот вод, а под нами скрипели старые доски, и свеча, что должна была освещать нам путь, словно подмигивала тающими каплями воска.

-- Као, выйди к гостям, почему ты ведешь себя так невоспитанно? -- спрашивает мама.

Я сидела в своей комнате, оставшись наедине с собой и растениями, и смотрела на лилию, что очень быстро прижилась в новых условиях. Я всегда очень трепетно относилась к зеленым любимцам, никогда не доверяя их заботу кому-либо другому, и даже сейчас, когда кроме меня и мамы в этом доме никого нет, я все равно продолжаю сама заботиться обо всем, ведь всего лишь одна крошечная ошибка мамы может все испортить.

Меня немного раздражали наши гости, точнее говоря, они меня дико бесили. Три девочки, что согласились познакомиться со мной, пришли к нам домой и, как по мне, начали вести себя крайне бестактно. Мне не нравились их вопросы и фразы: "Ой, а ты у нас городская? А чего же ты свой город оставила и приехала к нам в захолустье? Наверное, считаешь себя круче всех, ведь в городе выросла!". Не нравилось, как они вели себя: слишком шумно, слишком развязно, слишком любопытно, заглядывая в каждый уголок, пытаясь развести меня хотя бы на пару предложений рассказа о себе. Они словно бы хотели запустить в меня свои когти, вытащить на свет все потаенное, что хранилось у меня в душе, узнать об этом побольше, а затем посмеяться. Как ни странно, они смотрели на меня надменно, словно бы презирали за то, что я переехала сюда.

-- Да ничего! Мы сами справимся, -- послышалось за дверью, а затем в мою комнату ворвался смертельный ураган и начал рассматривать каждый уголок.

Девочки, всплеснув руками, стали рассматривать полки с книгами, вытаскивая их и небрежно пролистывая, а затем ставя на место корешком от себя или совсем не в том порядке, в каком они были. Затем со словами "Ой, что это у нас?" они стали рваться ко мне на балкон к моим растениям, пытаясь прикоснуться к каждому листику, даже несмотря на то, что я запрещала. Они хватали с полок мои личные вещи, мои альбомы с фотографиями и рассматривали их, не спросив, а не против ли. Нарушив моё личное пространство и устроив в нём хаос, который я так терпеть не могла, они хихикнули между собой, и я сорвалась.

-- Прочь! Пошли вон из моей комнаты, пошли вон из моего дома! Я не хочу иметь с вами дела! -- закричала я.

Я не любила людей и обходила их стороной как раз из-за такого вот поведения. Ведь никогда не знаешь, какой человек тебе попадется на пути. Он может быть милым снаружи, улыбаться и слащаво говорить, пытаясь войти к тебе в доверие, но, на самом деле, он ещё тот гнилой фрукт внутри.

Три девочки удивились моему поведению, ведь им всё это время казалось, что я воспитанная и милая девочка, которая постоянно выполняет просьбы и отмалчивается в сторонке -- не удивлюсь, если им так сообщили, но они не знали, что бывает, если меня довести. А после встречи с Мэй мне кажется, что я потихоньку меняюсь и начинаю чуть больше показывать свои эмоции при людях. Хотя, конечно, я, наоборот, должна скрывать такие эмоции.

Я всего лишь одна монетка среди тысяч таких же, но моя жизнь -- сплошной реверс: скрываю то, что должна бы открыть, показываю то, что должна бы скрывать. И я не могу ничего с этим поделать.

-- Больная! -- воскликнула одна из девчонок и выскочила из моей комнаты, за ней следом помчались и остальные.

Я проводила их всех взглядом, а затем, осознав, что же я сделала, испугалась всего лишь на секунду, и вновь потухла. В груди у меня больно кольнуло, и красная пелена накрыла глаза. Снова это происходит -- любой мой эмоциональный выплеск плохо сказывается на моём здоровье, от чего в груди начинают появляться острые боли, хотя, конечно же, это из-за того, что сердечко само по себе слабое. Мне нельзя загружать себя какими-нибудь травмирующими или яростными эмоциями, ведь они хорошенько портят нервы. Из-за острой боли я и пошевелиться не могла, чтобы это обошлось безболезненно, потому я постояла пару секунд в неподвижном состоянии, а затем пришло облегчение.

Когда я спустилась на первый этаж, то слышала, как в соседней комнате эти девочки уже жаловались на мою невоспитанность, хотя я то же самое могла бы сказать и о них, но я не собиралась. Завидев меня, они между собой перешепнулись, а затем что-то буркнули и понеслись прочь из дома, правда, ни одна из них не прошла мимо меня просто так -- всем обязательно нужно было пихнуть меня в плечо. Жаль, что мама этого не видела. Она закрыла лицо ладонями и обессилено вздыхала.

-- Каори, почему ты так ведешь себя со всеми? -- задала вопрос она.

На что я так же, как и всегда, безразлично ответила:

-- Прости, мама.

-- Каори! -- воскликнула она. -- Прекрати! Покажи же наконец-то свои настоящие эмоции хоть раз, не веди себя так, будто мы с тобой чужые люди.

-- Извини, -- вторила я холодным голосом.

Мама подняла голову и посмотрела на меня, в её взгляде вновь был этот самый блеск: разочарование, волнение, осознание ненужности и бессилия. Я лишь развернулась и вышла из дома, осторожно закрыв за собой дверь.

На пороге стояли две девочки. Не те, что только что ушли с шумом из дома, а другие, их я вижу в первый раз. Они обе обеспокоенно смотрели на меня, а в руках держали коробочки, думаю, с угощением. Такая вот традиция: во время новоселья всегда приносить что-нибудь съедобное в подарок.

-- Извини, мы, наверное, не вовремя? -- спросила одна из них.

-- Трое уже ушли, как вы, наверное, видели. Если вы с точно такими же намерениями, как они, то, пожалуйста, уходите, -- грубо ответила я.

Тогда вторая девочка рассмеялась и, улыбнувшись по-доброму, ответила:

-- Они просто завидуют тебе, не бери в голову. На самом деле, они не такие плохие.

-- Ух, а этот тот самый дом, да? -- спросила первая, взглянув на подругу. Та угукнула.

-- В каком смысле? -- вмешалась я.

-- В нём давно никто не жил, говорят, что здесь водятся призраки.

Я выдохнула. По крайней мере, эти две более дружелюбны, чем прошлые девочки, потому, поприветствовав их, пригласила девочек в дом. Думаю, мама этому обрадуется, хотя бы на немного.

Мне пришлось приложить усилия, чтобы вновь навести порядок в комнате: расставить вещи по их законным местам, разложить книги в нужном порядке, успокоить бедные растения, которые, безусловно, испугались чужого вмешательства в их жизнь. Когда я наводила порядок у туалетного столика, то под шкафчиком нащупала странную штуку. Заглянув под него, увидела, что к нижней части скотчем прикреплен какой-то конвертик. Во мне появилось чувство, что сейчас я врываюсь в чужую личную жизнь, но оно тут же исчезло, ведь это теперь мой дом. Конечно, если эта вещь принадлежит старым хозяевам, мне бы хотелось вернуть её им, но разве я смогу их найти, если даже мама говорила, что по документам в этом доме уже давно никто не живет?

После того, как я развернула конверт, в моих руках оказался чей-то дневник, скорее всего, какой-нибудь девочки, ведь обложка была розового цвета. Он был исписан лишь на половину, листы уже пожелтели и потрепались, а сушеные растения и цветы, хранящиеся меж страницами, разом рассыпались после моего прикосновения.

-- Као, тебе пора! -- выкрикнула мама.

Я запихнула находку себе в рюкзак и закинула его на плечо, спускаясь по лестнице вниз. Бросив взгляд на часы, висящие в прихожей, я приметила, что до заката еще, как минимум, шесть часов, то есть у нас с отцом есть довольно много времени.

Папа уже ждал меня на улице, стоя возле своей машины. Он холодно поприветствовал маму, а меня сильно обнял и, положив руку мне на голову, взлохматил волосы, улыбаясь. Я села к нему в машину на заднее сидение и, приложив щеку в стеклу, стала вновь наблюдать за тем, как меняется окружающая меня панорама. Мама махала мне в след, пока папина машина не скрылась из зоны видимости. И снова передо мной расстилались прекрасные просторы цветочных полей, чисто голубых небес и неточной, расплывчатой линией горизонта, с каждой минутой приближающей меня к высоким зданиям родного города.

Но в моей голове крутилась лишь наша маленькая беседа с матерью. Она приостановила меня, спросив о том, куда я хожу каждую ночь и почему не предупреждаю её об этом. Оказывается, одна из соседок, что приходила сегодня, видела меня несколько ночей подряд и рассказала об этом матери.

"Почему ты ходишь одна, а что если тебе вдруг плохо станет, а рядом никого?" -- спрашивала меня мама.

"Но я не одна, со мной друг", -- отвечала я, все также умалчивая о том, кто это есть.

"Друг? Но мне сказали, что ты всегда одна", -- парировала мама.

И тогда я немного удивилась. Ведь со мной всегда Мэй. Как кто-то может её не заметить? Безусловно, соседка решила напугать маму. Снова что-то из раздела "порядочные леди так себя не ведут". Но мне все равно. У меня есть Мэй, и, пожалуй, большего мне не нужно. Нужно было найти всего лишь одного друга, одного единственного и неповторимого, чтобы понять, насколько хороша жизнь, если рядом есть кто-то, кто всегда поддержит.

Всего за несколько часов мы добрались до города и остановились возле кофейни. Я взяла в руки рюкзак и направилась внутрь, пока папа искал место, куда можно припарковать машину. Заказав себе капучино и пару бутербродов с овощами, я стала ждать, пока отец вернется ко мне. Находясь в машине, мы почти не разговаривали ни о чем, я была поглощена своими мыслями, отец -- своими. Но сейчас пришло время. Я волновалась, потому что не могла подобрать нужных слов, а в голове крутились возможные варианты развития событий. Когда папа вернулся и сел напротив меня, волнение накрыло меня с головой, я стала заедать его бутербродами. Папа тоже волновался, он скрещивал руки, почесывал затылок, хрустел пальцами и отводил взгляд, глядя на улицу.

-- Као, я должен с тобой поговорить, -- наконец-то произнес он.

-- Да, пап, -- согласилась. -- Но сначала я.

Я глубоко вздохнула и собралась с духом.

-- Пап, пожалуйста, возвращайся. Ты говорил, что не оставишь меня, но ты нарушил своё обещание и ушел. Даже если ты больше не любишь маму, даже если не можешь вернуться из-за её характера или чувства вины, все равно возвращайся. Ради меня. Мне очень нужна семья.

Я знала, что больше у меня не получается скрывать свои чувства коркой льда, ведь Мэй -- огонек, который растопил моё замерзающее сердце и помог видеть в жизни только лучшее. И сейчас, когда я пыталась также холодно и безразлично говорить, как всего-то неделю назад, ничего не вышло. Всего за неделю Мэй изменила мою жизнь.

Мой голос дрожал от волнения, а папа удивленно глядел на меня, наверное, не ожидал от меня каких-либо проявлений чувств.

Но тут моё сердце упало.

К папе подошла незнакомая мне женщина и поцеловала его, поприветствовав меня. Рядом с ней была девочка лет пяти на вид и ещё один ребенок -- совсем младенец -- в колыбельке. Девочка повисла на шее у моего отца и, казалось, совсем не замечала меня. Она все твердила ему "Папа, папа, папа".

И я всё поняла.

-- Као, я должен был тебе давно сказать. Это моя жена -- Мелроуз, эта девочка -- твоя сводная сестра, Имир, а младенец -- твой брат, -- проговорил отец.

-- Понятно, -- вновь холодно ответила я. -- Значит, ты, правда, меня разлюбил и бросил, потому что у тебя есть другой, здоровый ребенок, -- произнесла я, опустив взгляд на свои коленки. Я сжала кулаки. -- Забудь всё, что я тебе сказала. Это неважно.

-- Каори, всё не так, как ты думаешь, -- вмешалась Мелроуз.

-- Заткнись! Тебя не спрашивали! -- сквозь зубы процедила я. -- А ты! -- я обратилась к отцу. -- Не хочу тебя больше видеть. Мы с мамой сами справимся.

Я схватила свой рюкзак и, прижав ладонь к глазам, чтобы никто не видел моих внезапно выступивших слёз, сорвалась с места, чтобы убежать отсюда подальше. Не так я представляла себе этот день.

-- Као. -- Отец схватил меня за запястье, но я даже не повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза.

Чтобы ему было больнее, я говорю то, о чём мы с мамой предпочитали умалчивать всё это время.

-- Знаешь, если мне в ближайшее время не найдут подходящее донорское сердце, то моё слабое сердечко не выдержит. Надеюсь, ты будешь рад избавиться от лишней ноши.

Вырываю свою руку и выбегаю из кофейни, несусь по знакомому маршруту, направляясь к знакомым местам, а затем спотыкаюсь на ровном месте, посреди тротуара, и обдираю свои открытые коленки. Прохожие смотрят на меня с удивлением, некоторые бросились мне на помощь и помогли подняться, но я вновь вырываюсь и несусь куда-то вперед. Перед глазами все плывет, я пытаюсь смахнуть слезы, но они все текут и текут. Когда я прибегаю в парк, то сразу же падаю на траву, жадно глотая ртом воздух и хватаясь за грудь, которую сейчас раздирает невыносимая колющая боль. Моё сердцебиение отдается в самих висках, пульсируя, и кажется, что сердце вот-вот вырвется из тела, разорвав грудную клетку.

А затем я набираю номер мамы и прошу её приехать за мной.

Всю дорогу я молчала, глядя в окно. В голове не укладывалось, что папа мог так со мной поступить, и, пожалуй, если бы я не увидела всё сама, то никогда бы и не поверила. Но я видела. Получается, что я зря столько времени злилась на свою маму, она здесь совершенно не причем, и мне стоило бы злиться на отца. Но я не чувствую к нему никакой злобы -- просто в груди словно бы образовалась огромная пустота. Огромная черная дыра всасывала в себя все краски, все чувства, оставляя меня полностью опустошенной. Расстроенная сегодняшним днем, я думала, что моя жизнь снова стала черно-белыми клавишами фортепиано.

Я видела лицо матери. Она постоянно оборачивалась, чтобы посмотрела на меня, её руки дрожали, и она пыталась как можно крепче сжать свой руль, чтобы не выдать эту дрожь. Её взгляд был полон тревоги и вопросов. Когда мы приехали, мама остановилась, но не спешила выходить из машины. Обернувшись, она прикоснулась к моему плечу, и мне показалось, что её прикосновение отдается электрическим током в моем теле, я дернулась и отвернулась, потому что слезы вновь навернулись на глаза из-за чувства вины перед матерью.

-- Каори, что случилось?

-- Ничего.

-- Каори... -- Мама выдохнула. Я знаю, что ей хотелось бы, чтобы я посвящала её в свои переживания, делилась с ней событиями своей жизни, но я так не могу. Из-за меня она и так слишком настрадалась: сначала нас бросил отец, а затем мне потребовались дорогостоящие аппараты, операция, переезд. Всё, что случается, происходит из-за меня.

Не выдержав, я открываю дверь и выскакиваю из машины, несусь прочь от мамы, от папы, от проблем и от самой себя. Моё имя ещё долго рассекает воздух, пока наконец не исчезает во внезапном порыве ветра. Снова задыхаюсь, снова чувствую ужасную ноющую боль в грудине, снова слезы смазывают весь мир перед моими глазами. Я пересекаю цветочные поля, добегаю до пристани и направляюсь туда, где ещё ни была ни разу: в лес. Совершенно скрывшись между стволами часто-часто растущих деревьев и кустарников, я позволяю себе упасть на землю, чтобы отдышаться. За последнюю неделю моё сердце переносит слишком часто сильные нагрузки, хотя должно было быть наоборот. Я позволяю себе слабину всего лишь на секунду, а через мгновение я уже рыдаю, свернувшись калачиком. Силы покинули меня, и я закрыла глаза, сжавшись в комочек.

А спустя время чьи-то теплые руки обвили меня, а золотые волосы легли на моё лицо. Моя голова оказалась на коленях у Мэй, и она ласково поглаживала мои волосы и стирала пальцами слезы.

-- Я не хочу больше видеть твои слезы, Као, -- сказала она. -- Я больше не позволю тебе плакать.

-- Мэй,... спасибо, -- прохрипела я. -- Мы с тобой ведь никогда не расстанемся, мы всегда будем друзьями, верно?

-- Верно.

-- Даже если я уеду?

-- Даже если.

И затем я ей всё рассказала.

Глава 4

Мама всю ночь не смыкала глаз, пила кофе, ждала моего возвращения. Я явилась под утро, в то время, когда Мэй всегда покидала меня, и упала в мамины объятья. Моя одежда вся была в грязи, но мне было все равно, мне нужно было выплакаться так, чтобы вся боль вышла. Я просила у неё прощения за всю свою холодность, ведь я всегда считала её виноватой. Мама с самого начала знала, что у отца появилась другая семья, но все равно позволяла мне так к себе относиться. Уж лучше ненавидеть одного человека, чем сразу обоих. Наверное, она так думала, когда терпела мою стальную выдержку.

Из-за всего происходящего, мне потребовалось на некоторое время подключиться к ИВЛ, потому что я чувствовала, что мне не хватает кислорода.

С каждым новым днём я чувствовала, как связь между мной и Мэй росла всё больше, и сейчас, после того, как я ей рассказала всё-всё-всё о себе и о своей семье, а она меня внимательно выслушала и подбодрила, мне кажется, что мы будем вместе всегда.

Но, к сожалению, я чувствовала себя плохо и потому не могла несколько дней выходить из дома, не могла вновь встречаться с золотоволосой, видеть её блеск в глазах и яркую улыбку. Мне ничего не оставалось, кроме как начать читать дневник, что я нашла на днях.

Девочка, что вела данный дневник, казалось мне очень несчастной. Я словно бы переживала вместе с ней всё эти пометки на бумаге. Родители девочки были иностранцами и всегда почитали этикет, чему и учили свою дочь, но делали это крайне строго. Ей нельзя было выходить из дома без разрешения, общаться с её ровесниками, неподобающе себя вести и неподходяще одеваться, потому что её родители считали, что люди их уровня должны общаться лишь с такими же персонами. Каждый день она должна была вместе с учителем тренироваться в игре на фортепиано, изучать различные науки и языки, каллиграфически писать. При любой оплошности -- неправильной осанке или манере речи, неверной сервировке стола или использовании обеденных приборов -- её очень строго наказывали, запирая в комнате наедине с книгами, чтобы девочка могла обдумать своё поведение, ведь ей каждый день твердят, как правильно себя вести.

"Я почти все время проводила с книгой на балконе, глядя на тех счастливых детей, что ветром носились по улице и радовались жизни. Они могли заглядывать ко мне всего на пару минут, а затем слуги родителей тут же гнали их прочь за неподобающее поведение. Мне всегда влетало за то, что я позволяла себе в одной ночнушке стоять на балконе и разговаривать с этими уличными детишками, незнающих норм и правил поведения, что смеялась их глупым шуткам и что всегда просила их вернуться вновь", -- это она писала в своём дневнике.

Читая строки, мне казалось, что моя боль и обида на отца -- всего лишь пустяк в сравнении с пережитым хозяйки данного дневничка. Я не могла поверить, что когда-то были такие вот люди, ставившие собственные идеалы выше всего остального, даже выше любви к дочери. А ещё, словно бы по волшебству, та огромная пустота, что настигала меня все эти дни, с каждой перевернутой страничкой будто бы потихоньку рассасывалась, оставляя за собой лишь еле заметный шлейф из легкой грусти. Настолько мне было известно, отец звонил матери, чтобы поговорить с ней и объясниться с собой, я случайно подслушала их разговор и была очень благодарна, что мама попросила его дать мне время на успокоение и смирение с данными событиями.

"Однажды, мои родители во время ужина объявили, что должны уехать на некоторое время -- всего лишь пару недель -- по важным делам. Не знаю, чему я была больше всего рада: тому, что мои родители уезжают, и я смогу вздохнуть с облегчением, или же тому, что несколько недель я буду свободна, ведь сбежать от няньки было легче легкого".

В своём новом маленьком городке я смогла подружиться с двумя девочками. Они, в свою очередь, очень хотели познакомиться со мной поближе, и я, как бы ни старалась отгородиться от них невидимой завесой, на этот раз сдалась слишком легко и позволила им заглянуть за черту, показав свою улыбку, что видели немногие.

Каждый день я с нетерпением ждала наступления сумерек, чтобы покинуть своё уютное гнездышко и отправиться на поиски таинственной золотоволосой. Когда я пришла на место нашей встречи спустя некоторое время, Мэй бросилась ко мне навстречу, словно бы была со мной в разлуке целую вечность. Она прижимала ладони к груди и чуть ли ни плакала, глядя на меня.

-- Я боялась, что ты больше не вернешься, -- молвила она. -- Пожалуйста, пожалуйста, больше не оставляй меня одну, -- молила Мэй.

-- Я и не собиралась, -- ответила я и обняла Мэй так, чтобы она почувствовала, насколько мне нужна.

Мэй я рассказала обо всём: почему так долго меня не было, что было после нашей последней встречи, с кем я смогла подружиться и многое-многое другое. Мы шутили и веселились, звонко смеясь, и ветер подхватывал наши голоса, нося их по полям в ночной тиши и растворяя спустя время. С девочкой заскучать было невозможно -- она постоянно выдумывала забавные истории и вела меня за собой, если у неё в голове вспыхивает какая-нибудь очередная необычная идея. Мы могли гоняться за ночными бабочками и ловить светлячков, искать лесных животных и заглядывать под каждый кустик в поисках ягод или грибов. Мэй всегда была крайне наблюдательна, и потому находила для меня самые редкие и чудесные виды диких растений. Однажды, стоя по колено в воде, она вздернула подбородок к небу и посмотрела на полную луну, что не позволяла темноте подобраться к нам слишком близко. Мне показалось, что Мэй, одетая в белоснежное платьице, будто бы светится в лучах лунного света, и тот пронзает её насквозь, словно бы обычную тень. А затем, когда золотоволосая обернулась, в её глазах заблестели слёзы, даже несмотря на улыбку. Так сильно она любила этот прекрасный мир. Так сильно она любила жизнь.

-- Каори! -- Мама, чем-то очень обеспокоенная и даже, скорее всего, обрадованная, кричала мне с первого этажа. Я слышала, как её босые ноги быстро-быстро совершают громкие шаги сначала по полу, затем немного глухие по лестнице, и, наконец, она резко влетает в мою комнату, держа в руках мобильник. Бросившись ко мне, она со всех сил обняла меня и радостно произнесла: -- Доктор звонил! Сердце. Тебе нашлось новое сердце!

Я опешила. Не то чтобы я была не рада такой новости, ведь она для меня, как глоток свежего воздуха, спасительна, но меня резко накрыл страх. Внутри всё перевернулось, и под ребрами стало посасывать томительный ужас, что я так старалась скрывать всё это время. С самого начала, как доктор сказал, что мне требуется операция, меня больше всего пугал не факт моего ограниченного времени с больным сердцем, а сама "спасительная" операция. Меня пугало то, что, дав надежду на моё спасение, моя жизнь все равно может оборваться в случае неудачи. И сейчас этот страх вернулся ко мне вновь в усиленном варианте.

Мама сказала, что мы уедем рано утром, к тому времени донорский орган уже должен быть доставлен в больницу, и к обеду мы уже будем в нашем родном городе. Уже завтра мне сделают операцию, и я боялась этого факта. Я ещё столько всего не видела, обо стольком не поговорила с Мэй, столько не сделала и во многом не призналась. Что если всего этого внезапно не будет? Что если оно также неожиданно исчезнет, как и появилось? Ведь я только научилась разукрашивать свою жизнь и жизнь других в яркие цвета.

Медленно и размеренно укладывая самые важные вещи в свой рюкзак, старалась разложить по полочкам свои мысли. Во-первых, если это последняя ночь в моей жизни, я должна вновь увидеться с Мэй. Во-вторых, мой отец. В-третьих, девочки, что старались научить меня общаться с другими ровесниками. В-четвертых, это мои зеленые друзья. И в-пятых -- мама.

Закончив все приготовления, я заметила, что солнце уже начало склоняться к горизонту. Значит, пора было начинать. Мама помогла мне загрузить горшки с растениями в багажник, оставив тот открытым, дабы не навредить зеленым товарищам, а затем отвезла меня к домикам девочек.

-- Чего? Ты уже уезжаешь?! -- воскликнули те. -- А мы думали, что ты здесь на всё лето.

-- Появились кое-какие неотложные дела, -- увернулась я. -- Пожалуйста, позаботьтесь о моих любимцах, -- попросила я, склонив голову.

-- Эй, конечно! Никаких проблем. Возвращайся скорее.

Вернувшись домой, я попросила маму не беспокоиться обо мне и медленно стала направляться к уже давно знакомым мне местам в поисках золотоволосой. Девочка сидела на толстой ветке дерева, махая ногами и что-то напевая себе под нос. Мэй всегда казалась мне какой-нибудь нимфой, сошедшей со страниц фэнтезийных книг, а сейчас, когда она была единственным светлым пятнышком и будто бы светилась в темных листьях дерева, это чувство усилилось. Она спрыгнула с дерева так легко, словно бы умела летать, и приземлилась на босые ноги, а после поспешно направилась ко мне.

-- Као, идём! Я нашла такое местечко, я обязана тебе его показать! -- возбужденно произнесла девочка, вновь улыбаясь своей прекрасной улыбкой.

-- Мэй, я должна с тобой попрощаться, -- сразу же выдала я.

Девочка остановилась прямо передо мной, и я заметила, как её плечи вздрогнули. Она развернулась ко мне лицом и взволнованно посмотрела на меня.

-- Почему? -- дрожащим голосом ответила она.

-- Мне назначили операцию.

-- Так ведь это здорово!

-- Я... -- Зажмурилась. -- Я боюсь ошибки. Я боюсь, что могу не выдержать. Я боюсь, что не перенесу... -- Слова лились из меня огромным потоком. Я то и дело говорила одно и то же различными синонимами, стараясь объяснить Мэй своё волнение. Но та лишь мягко посмотрела на меня.

-- Не бойся, -- произнесла Мэй. -- Всё будет хорошо. Я буду верить. -- И снова эти три слова. Произнеся их, Мэй заставила моё волнение залечь на самое дно сознания, и я кивнула, подтверждая её слова.

-- Да, ты права. Я тоже буду верить.

-- И всё равно я должна показать тебе то местечко! -- воскликнула девочка и схватила меня за руку, вновь ведя за собой.

Мне всегда казалось, что Мэй идет впереди меня, и мне её никогда не догнать. Но сейчас, когда мы мчались сквозь поляны, я догнала её. Я наконец-то смогла догнать её! В груди вновь закололо из-за физических нагрузок, но я терпела. Что мне сейчас сделает эта боль, если уже завтра в моей груди будет биться чьё-то чужое сердце, полное сил и выносливости.

И когда Мэй закружилась на поляне каких-то необычных цветов, что уже, к сожалению, закрыли свои бутоны, ведь на улице глубокая ночь, они, как по волшебству, начали раскрываться. Мэй, раскинув руки в стороны, кружилась посреди огромной поляны ночных лилий и почти полностью сливалась с их белизной в своем сарафанчике. Остановившись, она подошла ко мне, взяла меня за руки и произнесла "Объяснись с отцом", а затем вновь потащила меня за собой, чтобы мы вместе смогли закружиться в вальсе ночных звуков.

Её слова ещё долго не уходили из головы. Откуда она могла знать, что я запланировала это, но никак не могла решиться на данный шаг? Тем не менее, я все-таки позвонила отцу. "Я не злюсь на тебя, пап. Я все равно продолжаю тебя любить. Прости за то, что наговорила тебе", -- сказала я. На что он мне ответил: "Я не разлюбил тебя. Ты всё ещё моя маленькая девочка, и будешь ею всегда". И, кажется, я расплакалась.

Рано утром, когда солнце начало только-только появляться из-за горизонта, я вновь села в мамину машину и отправилась в недалекое путешествие, а на вершине одного из холма золотоволосая девочка в белом платьице махала мне рукой, и я знала, что она говорит мне "Я буду тебя ждать. Я буду верить".

"Уже несколько дней подряд мне удается сбегать из дома, когда наступает ночь. Впервые за столько лет я смогла почувствовать, какого это бегать босиком по траве, не заботясь о том, что подумают обо мне люди, забираться на деревья, громко смеяться и плескаться в речке. Какого это лежать в новом платье на траве, запачкать одежду и самим обмазаться в пыли. Какого бегать с кем-то наперегонки, глупо шутить и вести себя, как мальчишка.

Такие вот самые обычные вещи и делают нас счастливыми", -- такими словами обрываются все записи в дневнике.

Я тянусь руками к матери и обвиваю её за шею. Она очень удивилась этому жесту, но не сводила взгляда с дороги, сосредоточенно вела машину, её плечи немного приподнялись от напряжения.

-- Каори? -- спросила она, легонько повернувшись ко мне, а затем вновь посмотрев вперед.

-- Я люблю тебя, мам, -- произнесла я. Впервые.

Мама улыбнулась и спокойно выдохнула.

-- Я тоже люблю тебя, -- сказала она и положила голову на мои руки.

***

После операции я ещё некоторое время лежала в больнице, где за мной наблюдали врачи. На самом деле, я даже не чувствовала, что во мне находится чужое сердце, казалось, что оно всегда было моим. Правда, отличие одно все же чувствовалось -- мне было невероятно спокойно на душе. И дышать тоже стало легче.

На удивление, меня навещали мои одноклассницы. Наверное, я впервые поняла, что вопреки моей холодности к ним они все равно считали меня своей подругой. Когда они увидели мою настоящую улыбку и моё настоящее искренне сердце, то удивились не больше меня. Будто бы вместе с моим новым сердечком я смогла изменить и свою душу. Но думаю, что всё изменилось из-за того, что теперь мне не угрожала никакая опасность, и я чувствовала себя крайне свободной и счастливой.

Папа тоже навещал меня, и когда я сказала, что буду вовсе не против вновь увидеть своих сводных брата и сестру, то он улыбнулся необычайно радостно. Я поняла: теперь у меня есть одна большая семья, состоящая из двух небольших.

Несмотря на имеющуюся квартиру в нашем родном городе, мы не стали пока возвращаться в неё, а вернулись обратно, в маленький городок между лесом и рекой, покрытый сплошными цветочными полянами и зелеными холмами. Весь день мы с матерью решили посвятить уборке дома и начали с чердака, до которого наши руки так и не добрались после переезда. На самом деле, чердак был пуст, мы всего лишь убрали пыль, немного имеющегося там мусора и выгнали поселившихся на стенах пауков.

-- Ой, Каори, смотри! -- произнесла мама и показала мне старую шкатулку. -- Наверное, это ставили здесь предыдущие хозяева.

Мы спустили вниз, в гостиную, и стали пытаться открыть находку, чтобы заглянуть внутрь.

-- Ух ты! Здесь собраны фотографии, -- проговорила мама, как только нам удалось раскрыть шкатулку.

На старых однотонных и уже пожелтевших фотографиях изображалась иностранная семья, родители держали на руках младенца и улыбались фотокамере. Затем шло несколько фотографий самих хозяев дома, и у меня промелькнула мысль, что где-то я видела похожих людей. Мужчина и женщина выглядели очень изысканно и прекрасно: у женщины чудесное платье в пол, небольшая шляпка с бантом на голове и сумочка в руке, мужчина же был в костюме и с бабочкой, его волосы были хорошо уложены. Эти двое словно бы родились в начале 20 века. В шкатулке было множество фотографий, сделанных на протяжении нескольких лет. Мне очень нравилось рассматривать каждую из них, следить за тем, как годы меняют их лица и как отражаются на них морщинками.

-- Као, гляди, какая миленькая девочка, -- произнесла мама и показала мне фотографию, на которой была изображена девочка в пышном платье с ленточками в светлых волосах. Я выхватила из рук матери фото и подбежала к свету, чтобы убедиться, что мне не показалось. Но мне, действительно, не привиделось: на фотографии была Мэй, я не могу ошибаться! Перевернув карточку обратной стороной, я увидела уже почти стёртую подпись "Любимая дочь Мэй. 13 лет".

В моей голове всё смешалось. Я не могла понять, что происходит здесь и сейчас. Подняв взгляд и устремив его в окно, я увидела, что день уже подходит к своему концу, а значит, скоро я смогу вновь увидеть Мэй спустя такую долгую разлуку. И я спрошу у неё, что это за необычное совпадение.

А затем меня словно пронзило: женщина, что видела однажды, как я гуляю ночами по окрестностям, сказала, что я была одна, она не могла не заметить Мэй. Что же это значит? Неужели моё воображение разыгралось настолько, что я создала себе воображаемого друга? Нет, не может этого быть! Мэй живая! Я не могла выдумать настолько прекрасного и живого человека, к тому же, я не видела никогда этих фотографий, значит, и образ Мэй не мог полностью совпасть с человеком, на этой фотографии.

"Говорят, что здесь водятся призраки", -- вспомнилось мне. Тогда... неужели Мэй -- призрак?

Внезапно из окна я увидела девочку, что махала мне рукой, и, бросив маме "Я скоро вернусь", помчалась к ней навстречу. Как только я думала, что догнала её, золотоволосая оказывалась ещё дальше от меня, пока мы не оказались на пристани. Мэй стояла на краю и балансировала, словно какая-нибудь гимнастка, затем, покружившись, она обернулась ко мне лицом и, улыбнувшись, произнесла.

-- Привет, Као!

-- Мэй, ты?

-- А кто же ещё? -- Она немного удивилась, склонив голову набок, а затем широко распахнула глаза, в которых вновь был блеск, как в самую первую нашу встречу. В её глазах отражалось её личное солнце, её тепло души и стремление к жизни.

-- Мэй, ты же мне не привиделась, так ведь? Скажи, ты же существуешь на самом деле?

-- Я жила здесь когда-то давно, -- задумчиво произнесла она.

Девочка сделала пару шагов вперед, сцепив руки за спиной в замок, а затем внезапно разомкнула их и указательным пальцем показала на середину реки.

-- В то лето, когда мне должно было исполнилось четырнадцать, я по абсолютной случайности захлебнулась в этой реке, -- абсолютно легко произнесла она. -- Меня не успели спасти.

Её слова привели меня в замешательство. Не уж-то Мэй, действительно, всего лишь плод моей фантазии, призрак, что явился лишь мне? Но почему?

Мэй повернулась и большими шагами преодолела расстояние между нами. Она обняла меня так крепко, что мне стало не хватать кислорода.

-- Я так волновалась за тебя, Као! Я так рада, что с тобой всё хорошо, -- проговорила она, все ещё цепляясь за мои плечи. Обняв её в ответ, мне уже было абсолютно всё равно, призрак ли золотоволосая, главное, что она -- моя подруга, и она рядом.

Мэй отпустила меня и посмотрела куда-то сквозь меня, немного грустно улыбнувшись.

-- Мэй, если ты -- призрак, то почему ты явилась именно мне? -- наконец-то спрашиваю я.

Девочка немного помолчала, а затем, подняв на меня совершенно ясный, полный жизни и любви взгляд своих серых глаз, звонко произнесла:

-- Я появилась тогда, когда была нужна тебе, и теперь могу уйти.

От таких слов я вмиг изменилась в лице. Уйти? Она что, хочет оставить меня?

-- Но Мэй, мы же обещали, что будем вместе всегда! -- возразила я, готовая вот-вот расплакаться от такого заявления.

-- А мы и так будем вместе! -- также звонко ответила золотоволосая. Она протянула мне свои руки ладонями вверх и произнесла: -- Вместе навсегда, мой секрет.

Глядя в эти серые глаза, которые всего-то за пол лета стали мне такими родными, я невольно улыбнулась. На душе стало так тепло и спокойно, умиротворение нахлынуло на меня огромной волной. Да, несмотря ни на что: вместе навсегда. Я протянула к Мэй свои руки, и наши ладони соприкоснулись.

-- Вместе навсегда, мой секрет, -- повторила я.

Мэй озарила меня своей улыбкой, а я в ответ улыбнулась ей. За моей спиной послышались голоса, что выкрикивали моё имя. Обернувшись, я увидела, как две местные девочки, те самые, с которыми я подружилась, сложив из ладоней трубочку, старились достучаться до меня, рассекая воздух своими звонкими, радостными голосами. Когда я заметила их, они обе, словно по команде, замахали мне руками. Обернувшись, никого за собой не заметила и поняла: Мэй ушла. Выкрикнув девочкам, что иду, стала осторожно подниматься по холму к дороге, у которой они стояли. Подруги вместе набросились на меня и стали говорить о том, как долго меня не было и как они скучали. А затем они начали щебетать о том, что их мама приготовила такой потрясающий пирог, я просто обязана его попробовать! Махнув мне рукой, они сделали пару шагов вперед по направлению к их дому. Ещё раз бросив взгляд на пристань, где я, скорее всего, в последний раз встречалась с золотоволосой, я вновь улыбнулась этой таинственной девочке и произнесла:

-- Спасибо тебе, Мэй.

А затем побежала следом за моими новыми подругами.

Оставить комментарий © Copyright Либерт Таисса (lana_yotterson@mail.ru) Размещен: 24/08/2015, изменен: 24/08/2015. 68k. Статистика. Статья: Проза https://vk.com/public75752204 Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Каори - девочка, тяжело переживающая разрыв родителей. Из-за внезапного ухудшения здоровья девочки, по настоянию врача, она и её мать переезжают в небольшой городок, чтобы отдохнуть от стресса и суеты большого города. Сама жизнь Каори уже давно находится в черно-белых цветах, а ещё и гнетущее чувство о предстоящем пугает девочку. Но все меняется, когда на город опускаются сумерки.

Либерт Таисса : другие произведения.

На закате дня