В первом рассказе ("До свиданья, грусть!") борьба за полноту женского самоощущения происходит из потока гипертрофированных случайностей, очевидно пародийных ситуаций: дитя может быть зачато от кого угодно, хоть от рекламного агента, предлагающего для отбеливания вездесущий "Тайд". Бельё ли высветляется "Тайдом"? - Не думаю. Торговец "Тайдом" явно ангельская проекция. Мужчина, гендерно освобожденный от всех тонкостей ежедневной мелочно-мученической бытовой теургии, шагнул через порог одиночества со стиральным порошком как высшим даром - не повод ли женщине утонуть в восторге: ну к чему пригоден романтический принц завтра, при дневном свете, беспощадно обнажающем всю нищету и ветхость материи? Не лучше ли разносчик "Тайда", слесарь-водопроводчик, ворюга, потрошащий сумку, - да любой, кто умеет управляться с дробно-материальным миром?
Не смешно не потому, что у автора или читателя недостает чувства юмора, а по той печальной причине, что в гиперболизированной ситуации, предложенной автором, есть своя очевидная правда: женщине всё равно, кого любить. И безразлично, откуда объект привязанности и служения возникает, - главное, чтоб не ушел в никуда.
Уходит, естественно. Всегда уходит. Почему? - а потому, видимо, что мир обнищал на священные случайности, воплощающиеся в высшем ранге истинных причин и предназначений, и уже неважно - кто, откуда и почему. Важно - ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ, а из этого "что-нибудь" мы уж как-нибудь слепим ребеночка клетками своего тела живого, и жизнь продолжится. Не то что от рекламного агента - да хоть от телевизора женщина найдет себе шанс самосохраниться и тем сохранить всё остальное. Бытие, пусть кривое-косое и на скорую руку сшитое, убогое и неразделенное, но - не допустившие до себя позора несуществования.
* * *
Второй рассказ "Испытания для созидателя", собственно, о том же. Два нетипичных персонажа - Раковая Опухоль и сопротивляющееся ей Сердце, борьба и диалоги между ними. А человек, собою их облекающий, далек от них, как от нас нечто высшее и столь же от исхода нашей борьбы зависящее.
* * *
Идея глубокая. Но работать в таком материале означает мостить дорогу в чистом поле. И быть готовым к заведомо малоудовлетворительному результату.
* * *
При всей эзотерической грамотности описания борьбы органов - органа смерти и органа жизни - этот рассказ значительно более механистичен. Подробные анатомические описания не дают среды внематериальной. Поле битвы всегда ВНУТРИ человека, вовне уходит лишь его выбор, если он вообще имел место, - это справедливо. Но анатомическая механистичность мешает восприятию, слишком всё привязано слепым авторским нащупыванием к физиологии. Это не дает картины связей, значимых не только на уровне телесных приводных ремней. Печень видится читателю не столько отдельной сущностью, наделенной собственным малым сознанием, сколько полумагазинной или, полу-пат-анатомической, из плоти изъятой или в плоти утопленной, но никак отдельным самостоятельным явлением, сознательно и преданно служащим богу своему - человеку, и обеспечивающим ему энергию жизни.
* * *
Писать с целью нащупать взаимосвязи человека с Космосом микро- и макро- сейчас очень сложно: приходится говорить о принципиально простом, предлагая его читателю как проекцию по-настоящему значимого. А современный читатель уже отвергает все отработанные прежней литературой ключи. Но к изменению ее пропорций - и тем самым к новому уровню своего соучастия в мире - еще не готов. Автору приходится искать иной язык, осваивать наречие истины в координатах, ранее не существовавших или к литературе не допускавшихся.
При такой потребности ткань прозы неизбежно будет сопровождаться болезненным для читателя косноязычием. Но иначе пути не найдешь. Предпочтение художником оскудеваемой на глазах традиции чаще всего означает для него творческую немоту. А с другой стороны, все литературные приемы, ныне канонизированные до классических, когда-то тоже были косноязычной формой, впервые вслепую ощупывающей будущее тело пребывания. Кто-то, сказавший впервые "дождь ИДЕТ", образовал метафору и тем совершил поэтическую революцию. Именно потому, как я полагаю, древние каноны - азиатские, например - и не имели метафоры творческим законом. А отнюдь не потому, что она будто бы была кем-то когда-то "запрещена" - нет, ее просто не существовало на уровне приема воссоздания реальности. Человеку вполне хватало реальности видимой, она удивляла и была полна нераспахнутых материальных тайн. Сергей Серегин, утверждая право художника на принципиальное отсутствие метафоры и соотнося его законность с архаическими текстами (статья по поводу рассказа Ирины Чудновой), провоцировал не столько преждевременные роды грядущей литературы (ее время наступит еще нескоро), сколько обращался вспять к исчерпавшей себя эпохе - не литературной, нет. Мироощущенческой. К новорожденным, самым начальным возможностям восприятия мира.
* * *
Время изменилось. Время - и действие - уходят ВНУТРЬ человека (а у Анны Парчинской - внутрь его организма). Это не произвол. Художник ставит цель: освободить энергии иного, совсем не физиологического уровня. Энергии, способные не к простому преобразованию мира прямым воздействием, а к изменению человеческой структуры до хоть какого-нибудь приближения к состояниям духовным.
* * *
Но вернусь еще раз к немоте художника, продвигающегося к цели с закрытыми глазами и надеющегося лишь на интуицию - других помощников и путеводителей у него нет. Это сталкерский путь, в котором приходится полагаться лишь на себя.
Неразобранность, неотделенность друг от друга канонизированной, но уже выродившейся до пародии литературной традиции соседствуют у Евгении Резниковой со свободным потоком индивидуально-полноценной авторской метафоры. В первом рассказе - особенно отчетливо. Во втором эта полуслепота перешла с уровня стилистического на сюжетный, о чем я говорила выше.
* * *
Цитирую авторское исполнение темы одиночества не столько простецки-женского (когда женщине семья нужна преимущественно для статуса, чтоб было "всё", но при том "как у всех"), сколько принципиально отвергаемого разрушенной средой женского естества продолжения-возобновления жизни: "Это такое состояние, когда ощущаешь себя пифагоровой прямой бесцельно ползущей по пространству, для которого еще не придумано теоремы. Становишься неправильным..." - сказано узнаваемо и определенно точно и поэтично, невзирая на откровенный геометризм метафоры.
Но дальше: "...Становишься неправильным, словно огонек, на который не слетаются даже майские жуки" - а вот это уже уровень простенькой такой дамской чувствительности, лишенной всякого самоосознания и самоидентификации, этакого общеупотребительного к любому случаю ("люби меня как я тебя") сентиментального примитива, оставшегося в позапрошлом столетии.
Фраза распадается на две части буквально как разрезанная ножом, на две совсем неравнозначные в творческом отношении половины.
* * *
Вторая цитата (разделение на метафорические звенья мое):
1. "...взрослея помаленьку..." - еще одна стилистическая незатейливость, проистекающая из черновой скорописи. "Помаленьку" - это не о молодом существе.
2. "...чувствуя, как в груди зреют семена черных знаний..." - хорошо! Еще и потому хорошо, что женщина, по моему глубокому убеждению, действительно является в мир с врожденным знанием, которое, если некуда и не к чему его применить, ощутимо чернеет.
3. "...не представляя, как уместить все свои люблю под шапкой растрепанных волос..." - а это уже снижение в "не туда", в воображаемое, вечно сопутствующее внутреннему взору женщины зеркало, в котором так хочется увидеть себя поярче - всегда - всегда! - "шапка волос" в потоке самособлазна, но никогда - "серые мышиные хвостики" или "тусклые пряди".
4. "...ловишь крупицы тепла, широко распахнув пухлые губы, вдыхаешь судорожно" - играет весенняя юношеская плоть, но спорить с автором не будем - он вырывается из оказавшейся ловушки, на лету освобождаясь, и сейчас мы увидим, как происходит рождение финальной точки в этом потоке-предложении.
5. "...принимая запах солярки за составляющую Chanel..." - вот оно! - оставим в стороне глагольную неточность, ведущую к двусмысленности - не это главное. Заявлена и продемонстрирована русская точка, приземляющаяся куда ни попадя, чтобы придать смысл; русская баба, всё еще наивно верующая, - во что? в мужчину? в пылание тела как кульминацию жизни? - да ничего подобного:
6. "... Еще бы! Ведь в тебе столько энергии и желания осчастливить кого-то рядом! Старшую дочку ты рожаешь от сантехника, который ошибся дверью. Старшего сына от чужого любовника, спасшегося при появлении мужа бегством через твой балкон. А двойняшек обоих полов от прекрасного незнакомца, порезавшего в трамвае твою сумку и, так волнующе, так изумительно ее опустошившего!"
Ирония? Да нет, ёлки-палки, чистейшая кристаллизованная правда.
* * *
Евгения Резникова, не страшась косноязычия, совершает необходимую работу. Она освобождает зародыши новых смыслов как семена от сухой шелухи. Получается угловато, шероховато, неотвеяно-перемешано, но... такова необходимость. И - желаю удачи, бесстрашия и большей требовательности к собственному тексту. Думаю, что она придет сразу, как только автор поймет разницу в метафорической разноуровневости и научится руководить ею так, чтобы не возникало аннигиляции.