Любят и изгои. И это единственный шанс чувствовать в себе душу. Об этом рассказ.
* * *
Можно изгнать негатив из собственного воображения и соприкасаться лишь с чистым и непорочным. Можно копаться в пороке исследовательски-коллекционерски - на мой взгляд, это порочней порока. Можно обозначить факт прямо и дать ему шанс любви. И понятно, что она не вознесет героев ни на какие вершины, - это было бы самой лживой степенью лжи. Она всего лишь сохранит достоинство в той мере, которой отпущено. Но ради этого, право же, стоило жить.
Автор выбрал именно третий путь. Написано всерьез и хорошо.
* * *
Несколько реплик по поводу высказывания Дана Марковича: "Не интересно читать. Много сейчас такой литературы. Я говорил уже - "хорошо написано" - не существует. Нет ничего в отрыве от "ЧТО написано". Мне эти герои не интересны, это мое СУБЪЕКТИВНОЕ отношение. Мерзковаты, на мой вкус. И еще важно - отношение автора к героям симпатии не вызывает".
Не согласна. Рассказ Алексея организован с высокой точностью и сюжетной, и стилистической, и смысловой. Такой литературы "много" не в Сети, а в реале. Точнее, в столах у писателей, которые когда-то с почтением уважали бумажное издание как Книгу и не морочили себе голову борьбой писательских Союзов и классовым распадом общего литературного потока на "офф" и "он". И относились к литературе как к творчеству глубоко профессиональному, не допускавшему любительского потребительски-игрового отношения к слову. Сомов, по моему ощущению, принадлежит к той вымирающей касте художников, которые до сих пор убеждены, что при обращении с творческой речью необходимо и мастерство, и школа жесткой внутренней дисциплины.
"ЧТО написано." А что есть, то и написано. Я нигде не заметила авторского упоения ни разбоем, ни наркотой. Мне нравились герои Сомова волей, внутренней силой и чувством собственного достоинства. Нравились их естественно-некрасивые лица - я отдыхала от насильственных стандартов, навязываемых видеокультурой, искусственно выводящей никчемно-декоративную породу людей. Российские маргиналы, живущие маргинальной жизнью: дно, лимита, сиротство и прочее непотребство - наши ОБЩИЕ, и возникли отнюдь не по злой прихоти автора. И протоколы "жизни нашей скотской" - жизни тех, кто лишен выбора судьбы отнюдь не по своей вине, неизбежно будут угрожать своей реальностью общелитературному греху пира во время чумы.