В большом, самом огромном мире, есть ли место банальной устаканнености человеческих отношений? Есть ли то "золотое правило", тот переводчик, который позволит людям с разными взглядами понимать друг друга, даже если они говорят на разных языках разности своих эмоций? Для того чтобы избежать кривотолков, недомолвок, недопониманий.
Радуясь как ребёнок, каждому новому герою, Джулия отдаётся своему увлечению целиком, не заботясь о каких-то ненужных ей последствиях. Последствиях, мешающих жить сейчас, наслаждаться в полной мере теперь, а не завтра. Джулия светится, Джулия счастлива. Счастливый человек приятен, он притягивает взоры. Так и выходит: у Джулии всё больше новых симпатий, каждая из которых лучше другой. И Джулия искренна со всеми, её огромного сердца хватит на каждого, если только не ограничивать его, не заковывать в рамки обычного человеческого приличия..
Но счастливая беззаботная Джулия, буквально в одну минуту становиться перед выбором: приличия или обман. "Какой обман? Где?" - воскликнет Джулия. И выслушав угрызения своей искусственно навязанной совести тут же потемнеет, потеряется, опустит плечи, вздохнёт и начнёт кромсать на кусочки своё ещё недавнее свечение. А как много могла бы она дать, как много!
Джулия играет в компьютерную игру. Разноцветные шарики скачут весело по клеточкам-квадратикам, выстраиваясь волей указательного пальца в одноцветные линии. На числе пять - исчезают. Что может быть проще, предугадать, где появятся новые шары.
За спиной голос: "Бордовый, бордовый кати!"
"Где здесь бордовый?" - думает Джулия. - "Красный, коричневый, синий, зелёный, жёлтый...бордовый, цвет бордо - вина - красный? Цвет винограда - синий, но если раздавить упругую ягоду брызнет бордовый сок - красный сок...бордовый ближе к красному".
Джулия двигает красный шар. Из-за плеча тянется к монитору нетерпеливая рука, указывая пальцем: "Вот этот бордовый надо было".
"Это не бордовый, а коричневый", - Джулия не понимает.
"Да какой же он коричневый, он самый что ни на есть бордовый"
Различное восприятие глазом цвета, различное восприятие наименования данного цвета. Различные ассоциации появления данного цвета. "Мы не понимаем друг друга," - думает Джулия - "Мы никогда не поймём друг друга".
***
"Татьяна Ларина, выйдя замуж за Онегина, обрела спокойное счастливое существование. Родила детей и в заботах о них и славном Евгении потихоньку отошла от романов Руссо. Ей стал мил другой Евгений - ленивый, почтенный барин в мягких туфлях и домашнем халате. Утренний чай на веранде, спокойные разговоры о детях, об урожае пшеницы, и вечно пьяном конюхе Ваське, загнавшем на днях Гнедого до белой пены.
Татьяна, как и любая другая девушка её времени, мечтала выйти замуж за любимого, не осознавая до конца, что конечным итогом фантазий становится "маленькое семейное счастье с малиновым вареньем". В этом не ничего плохого, нет ничего за что можно было бы осудить. Но как хорошо, что автор разлучил героев, тем самым подарив своим читателям бесконечные многовековые дискуссии об образах героев на уроках литературы в школах и вузах."
"Как ты можешь так писать о Татьяне?" - возмущалась преподавательница, декан, профессор литературы, - "О возвышенной утончённой Татьяне? О Татьяне с трепетной, нежной, чистой, светлой душой. Ты подумай, Татьяна и халат, Татьяна и сопливые дети. Этого не могло быть!"
"Нет, могло. А что здесь собственно такого? Почему такая девушка как Татьяна не могла быть банально счастлива будучи замужем за Евгением?"
"Ты говоришь ерунду. Ты ничего не понимаешь в литературе. Нельзя так писать о Татьяне!"
"А почему нельзя? Ведь это мои мысли. Это моё восприятие, мой анализ романа. Поверьте, я очень люблю это произведение. Я допускаю, что не знаю литературы, допускаю, что не знаю людей. Но это ведь не умаляет моего права представлять, что было бы не так, если..."
И всё-таки сочинение Джулии зачли, она умела улыбаться, и ещё она научилась врать: "Вы знаете, на самом деле, я совсем так не думаю".
***
Чистая любовь. Нежные порывы души. И никакой сексуальной подоплёки. Но всё же тысячу раз прав Фрейд. Страсть. Страсть, опускающая в один миг на землю с пьедестала ангелоподобности, и в ту же минуту возносящая на трон её величества королевы.
Тело Джулии молит: "Прикоснись!" И прикоснувшись уже, каждая клеточка взывает: "Чувствуешь? Я сливаюсь, мы сливаемся...". Они подобны двум молниям в грозовой ночи. Подобны дикому плющу и заброшенному дому бесстыже обнимающимся у всех на глазах. Двум озверевшим кошкам, оставляющим глубокие борозды от когтей своих на земле, где имеют друг друга только они. И понимая разумом всё уродство своей случки, всё равно действуют, повинуясь зову своей жаждущей, алчущей плоти.
***
"Понимаешь, Антошка, я не люблю тебя больше. Я люблю другого. Он совсем не лучше тебя, нет, он просто совсем другой. Антошка, хороший мой, милый мой мальчик. Антошенька, не плачь, всё будет хорошо. Хочешь мы найдём тебе другую девочку, гораздо лучше чем я?
О, Антон, не целуй меня так, не надо. Ты возбуждаешь меня, а я только что от него, от того - другого. Антон, я люблю - не люблю тебя, Антон".
За стеной...
"Таня, малыш, я не могу тебя больше обманывать. Прости родная моя, но она - она появилась у меня. Я не могу, я не имею права обманывать тебя..."
***
Попав однажды в липкие паутинки, готов взорваться от отчаяния, невыносимой боли своей беспомощности. Дёргаешься, ждёшь помощи тех, кто невольно - вольно забросил в ловушку, но один, и нет ответа на звенящий твой крик. Ультратонкие сигналы испуганного, брошенного тебя не слышны тем, кому хорошо вовне. Хищника восьминогого не видно нигде, может пустая эта паутина, но страхи твои рисуют монстра, вот-вот долженствующего появиться на конце сети. И гипнотизируют выдуманные фальшивые глаза. Часть за частью поглощают. И вот ты сам уже почти паук, пообвыкнув, выпростаешь мохнатые лапы и ждёшь своего часа. Злой, чужой, противный сам себе.
А, поймав беззаботную бабочку, обретаешь себя, но, изломав ей крылья, пообтрепав пыльцу, видишь, что не она это вовсе - не та твоя цель. Бросаешь умирать, терзаясь: "ах, как я плох, но пусть лучше знает, что и так бывает". И немного горд в душе за себя: "я честно поступил, сказал..." Сволочь, конечно, но в чём виноват? Заставил бы себя, ещё больше сгубил. Добра ей хотел. Ну, помялась маленько - ничего выплывет. Бывалый такой учитель, прочёл на прощание напутствие, а под конец уже досадливо торопился, поглядывая на часы - поспеть бы домой к ужину.
"Бывай, да смотри, ни в коей мере о суициде не думай. Сколько неприятных минут ты мне этим доставишь".
Зная, что пять минут, всего лишь пять. А с друзьями потом вспоминать будешь, давясь скупой, но довольной слезой: "Ах, как меня любили, как любили! Стихи писали, прозу, и от любви сгорели. Бабочка. Вот я каков, герой!"
***
"Перестань писать, немедленно перестань писать эту чушь. Будь никем, но не будь посредственным автором. Никогда, никогда я не буду читать твой и подобный твоему бред. Моё время не для ерунды. Я лучше просто буду маяться откровенным бездельем, только бы не знать, что есть ты со своим дерьмовым надуманным талантом..."
Джулия, смеются над тобой, ругают тебя. Джулия, подними голову и объясни, что здесь будет считаться дерьмом.
"Спасибо, Джулия", - сказали заплаканные незнакомые глаза, ещё минуту назад незнакомые. И словно взбежав по лестнице до конечного этажа, достигли Джулии, взяли на память частичку её, в себя вобрали. "Спасибо, Джулия", - ещё одни глаза, сердца, руки. Нет, не зря, нет, не дерьмо, кому-то важны тёплые слова, те что сказала Джулия, тем кто понял её.
И так, листочек за листочком, Джулия вбирает в себя всё огромное дерево. Разбирая чужие взгляды, примеряя их. Меняя маски, имена, пол, ситуации. Но не стать ей переводчиком людских душ, слишком непонятной становится она для самой себя.
Можно создать свой мир, и жить в нём по своим правилам, отрицая всех, кто нетерпим для тебя. Не замечать неприятия другими тебя. Отгородиться: не читать непонятного, не знать более прекрасного. Заткнуть щели, чтобы не было сквозняка, лопать пачками обезболивающее и антибиотики, щедро запивая весь этот компот витаминами слегка приближённых к тебе приятелей. И знать, что завтра тебя не станет никогда.
***
Волею судьбы, или чьей-то наводящей рукой Джулия попала в маленький семейный рай для двоих, живущих совсем ограниченно, молодых людей. В уютной темноватой, тёплой комнате мальчик с девочкой создали свой островок спасения - быт и счастье коммунального дома. Неторопливое течение времени, хрипящее радио теряющее то и дело волну. Всегда знающие, что вот на ужин у них всегда полагается ужин, а никак не завтрак, ни ленч, ни перекус. И для пришедших (хотелось бы забыть, но не дадут) друзей, всегда приготовлена радушная улыбочка, висящая на гвоздике за дверью. А в глаза посмотришь - ведь нет их - не существуют они, ни для друзей, ни друг для друга, ни для себя.
Пустые, грустные, одинокие. Скотчем приклеились к стулу, и боятся встать, потревожить своё искусственное "мы вместе - семья".
Семь я, шесть я, пять я - они же, каждый своё боятся потерять, потому как нет ни одного.
Ушла Джулия, не оставив там себя.
***
А кто-то, встав полгода назад не с той ноги, наконец-то решился и шагнул под колёса электропоезда. Своим поступком нарушил размеренную жизнь горожан. И ругают его на чём свет стоит мелкие служащие, по его милости опоздавшие в свои конторки, где давно ужу откипел своё чайник, где рабочее место отточено под приход на работу вовремя.
Кто-то же наоборот благодарит умершего, отложившего своей гибелью неприятности живущего.
А кому-то показалось, что это он сам упал на рельсы. И никогда больше он не сделает этого, помня, как хрустели кости, ломаемые тоннами железа.
Девочка наконец сказала Антошке: "Хороший мой, я дура, я люблю лишь тебя!" Всё это лишь на мгновение, но как много понял тогда Антошка для себя. И из тела старого паука вылетел ястребом. Уже с высоты полёта увидел другую девочку - ту что действительно для него была.
А Евгений не убил Ленского - они и сейчас друзья, поют воскресными вечерами "Куда, куда вы удалились..."
Лишь девочка Таня пока одна, её не было на месте гибели неудачника-самоубийцы, а может быть самого счастливого из всех героев этой маленькой истории. Но Джулия что-нибудь придумает, чтобы и она была жива.