Сейчас мне трудно вспомнить, что сподвигло меня на литературное поприще. Может, чрезмерное увлечение приключениями, которые я себе устраивал сам, а также просмотром кинофантастики, а может, из-за чтений фантастических произведений. Нужно заметить, что в советский период фантастика была одной из дефицитных изданий, не всякая библиотека располагала более-менее соответствующей литературой. Патриотическо-пионерская или советская и классическая - таковой было предостаточно, причем в массовом объеме до умопомрачения, но данные издания меня мало интересовали, если честно, вообще тошнило от этой, как я нызывал, макулатуры. И лишь обязательное чтение по предмету русская литература заставляло открывать страницы классиков и советских авторов. Ну, не любил я Достоевского, Некрасова, Толстого и Чехова (хотя вру, чеховская юмористика меня очень даже радовала), Твардовского, Блока. Не нравилась мне пафосная ура-советская действительность, в скуку вгоняли философские разборки о том, о сем, о социальном благоденствии, о классовом антогонизме и т.д. Зато обожал Марка Твена, Александра Пушкина, Жюля Верна, Герберта Уэллса, Франсиса Корсака, Роберта Шекли, Кира Булычева и Ивана Ефремова, то есть те, кто давали хоть немного "экшена" и описывали мир в ином видении, чем скучные учебники физики, химии и биологии. Вот за этими авторами я и гонялся.
Увы, те книги, которые были популярны - приключенческие и фантастические, на полках не залеживались, они постоянно кочевали из руки в руки, и порой мне приходилось узнавать в абонентном отделе фамилию кого-то из школьников, которые в данный момент были обладателями ценного чтива, чтобы найти его и договориться с ним о том дне, когда он сдаст книгу обратно, и я смогу взять ее почитать.
Кое-какая фантастика была у моих друзей , и мы часто обменивались друг с другом. Неплохая библиотека была и у моего отца. Он работал в 1970-годах в ЦК компартии Узбекистана в отделе науки, и имел хорошие связи с библиотечным сектором. Тамошние сотрудницы заказывали для него хорошие издания из всех частей Союза. Папа любил детективы и исторические романы (сам порой писал), но охотно покупал и фантастику, хотя, скорее всего, пополнял частный библиотечный фонд. Зато я стал маньяком на фантастику, у меня только силой можно было отнять книгу. Иногда меня находили в кровати, укрытым полность одеялом, где я читал книгу при свете фонаря. Или у окна - при уличном освещении. Меня ругали и книгу отнимали. Папа говорил: "Испортишь зрение" - и точно, я испортил! К четвертому классу нацепил очки, и мои мечты стать космонавтом пришлось закопать.
Жил я тогда в Ташкенте. Вообще-то это было время разительной перемены меня как личности. До третьего класса все считали меня хулиганом, и это было правда. Я драться любил. Каждый день проходил впустую, если я не разобью кому-то нос, или кто-то не поставит мне синяк под глаз. Мою школьную форму приходилось часто стирать и подлатывать - таким я уж неугомонным был. Все крыши гаражей, подвалы и чердаки были испытаны на прочность. Чем только мой портфель не был забит - это находка для геолога, военного, инженера. Тяжелым он был из-за того, что внутри помимо тетрадей и учебников находились камни, рогатка, алюминиевая трубка для плевка пластилином, игрушечные пистолеты, всякие там железки, из которых мастерил бог знает что. В дневниках красовались надписи учительницы: "Уважаемые родители, зайдите в школу! Ваш сын подрался с Колотушкиным!"... "Уважаемые родители Таксанова Алишера, вы когда придете в школу? Ваш сын порвал форму Колотушкину!"... "Товарищи родители! Срочно зайдите к директору! Ваш сын избил двух одноклассников!" Уж не помню тех одноклассников, которым квасил носы, а также того Колотушкина (уж фамилия точно подходила - мальчик для битья), с которым был закон - драться не менее трех раз в неделю. Время стерло многое...
Моя мама стонала от моих проделок. Дед, который полжизни провел в форме милиционера (дослужился до начальника НКВД Бухарской области), а потом работал в Совете Министров, грозил пальчиком: доиграешься - в тюрягу упрячу. Папа укоризненно качал головой, мол, партработнику иметь такого недотепу-хулигана не полагается. В один прекрасный день его терпение лопнуло, он мне сунул в руки книгу "Приключения Буратино" и сказал, что пока я не прочитаю пять страниц - ни шагу ногой на улицу! О футболе даже не мечтал чтобы! Папа был строгий иногда, и в те минуты я понимал, что нужно подчиниться. И тогда я сел за книгу. К своему удивлению, она меня затянула. Я прочитал не пять - десять страниц. Этому поразидлась даже мама, которая застала меня тихо сидящим в детской. В тот день я быстро прогулялся, никого не побил и вернулся домой, взял опять книгу.
На следующий день быстро пришел из школы и опять углубился в чтение. Книгу одолел за пять дней. Это было неслыханно. Раньше я вообще игнорировал литературу. Папа хмыкнул, дал потом другую книгу, и я помню название - "Робинзон Крузо" Даниэля Дефо. Она была сложной для третьеклассника. Но я читал с большим упоением, и прочитал за дней десять. А потом пошел и записался в библиотеку, благо располагалась она в 30 метрах от моего дома. Это была детская республиканская библиотека, и там я провел время до восьмого класса. Кроме того, брал книги в школьной библиотеке. Очень много прочитал не только художественной, но и научной литературы - астрономия, география, космонавтика, история.
Короче, из хулигана я переквалифицировался в интеллигентного мальчишку в очках. Я не курил с пацанами из соседнего дома, больше не стрелял по окнам и воробьям, не прокалывал шины автомашин злых соседей, не звонил в двери вредным бабкам, не рэкетировал ребят по двору, а сидел дома и читал и читал, ну, почти как Ленин. Ну, иногда занимался спортом - фехтованием (почти год ходил на стадион "Пахтакор"), потом самбо (тоже год на стадион "Старт", сломал руку), полгода дзюдо ("Динамо", кимоно порвал), в 7-8 классе - каратэ (там себе сломал пальцы), а после забросил все. Я прирос к стулу.
Читал многое. Но фантастика была моим "конем". Только я ее и любил. Правда, не нравились мне уж сильно социализированные, так называемые возвышенные сюжеты - это когда герои беседовали о прелестях коммунизма или о ужасах капитализма, о психологии человека в той или иной среде, его мучениях и размышлениях об ответственности перед обществом - зевоту было трудно остановить, и страницы перелистывались беспощадно до того момента, когда вслед за болтологией начиналось уже что-то более живое, активное. Я любил читать об острой и опасной ситуации и как люди выходили из нее. То есть любил действия.
Из кинофантастики я балдел над лентами "Тайна двух океанов" (по книге Адамова), "Туманность Андромеды", "Планета бурь" (где играет Георгий Жженов) и, естественно, "Москва-Кассиопея"/ "Отроки во Вселенной" и "Большое космическое путешествие" (музыка Рыбникова просто обалденная там). Да, еще в 1980 году вышел "Через тернии к звездам" - неплохой фильмец, только особого удовлетворения я не получил... Как и от трехсерийного "Приключения Электроника" - жалкая копия отличной книги Велтистова. Впрочем, от телевизора, когда демонстрировали эти фильмы, меня было трудно оторвать.
Фактически до пятого класса я не созрел для собственного творчества. Наверное, не было критической массы - тогда накапливал в себе знания и интерес. Все решил случай. Меня на это подтолкнула повесть "Яната" некой школьницы Светланы (фамилию не помню, может Касымкуловой из Кыргызстана), что была напечатана в газете "Пионерская правда". Простенький сюжет, но как она меня увлекла! Уверен, что повесть пришлась по вкусу многим моих сверстникам. Тогда папа мне сказал: "Смотри, это написала девочка, она старше тебя на пару лет. А ты можешь?"
Я почесал лоб: могу ли я? Не знаю. Но попробовать надо. И сел писать. Благо проблем с ручками и тетрадями не было. Кстати, я неплохо тогда рисовал, особенно на космическую тему. В итоге сам же иллюстрировал свои рассказы. К сожалению, ничего не сохранилось из того времени. Не знаю, куда все это подевалось, может, выкинул в макулатуру... Правда, папа кое-что сохранил, и сейчас, читая эти примитивные истории, я улыбаюсь.
А тогда мне казалось, что создал шедевр, который следует срочно пропечатать в газете или журнале. Еженедельно я отправлял в журналы "Юный техник" или "Техника - молодежи", "Костер" или "Мурзилка", в газеты "Пионерская правда" или "Пионер Востока" свои рассказы, и получал всегда ответ: "Спасибо за интерес к нашему изданию... Увы, ваше произведение не подходит для нас".
Я не обижался - подумаешь, сказали "нет"! - и продолжал дальше строчить. Я был упорным и настырным. Во мне жил словно не Пегас, а маленький демон, который заставлял придумывать сюжеты и укладывать слова с тексты. Я писал, не зная, каков смысл вкладываю в рассказ или повесть, и чего вообще хочу всем этим сказать. О чем я пишу? Для кого? В чем смысл? Сейчас я не могу сказать, как я тогда творил. Редко повесть была дописана, иногда я бросал одну и начинал другую. Тема: космос, инопланетяне, роботы, планеты, машина времени, война, катастрофа, вулканы, динозавры... В голове была полная каша всех жанров и идей. Иногда мне снилось что-то, и это сразу же обретало форму на листах. К шестому классу папа отдал мне свою печатную машинку "Москва", а себе купил другую, югославскую. Теперь я уже не чиркал шариковой ручкой, а солидно печатал одним пальцем (кстати, я и сейчас печатаю все одним пальцем, хотя понимаю - это неправильно) - увы, многолетняя привычка. Тонны бумаги выходили из моего машинного треска, каждый месяц я менял ленту, но толка было мало. Хотя почему мало - ведь приобретал опыт. Я не был рожден писателем, но ведь мог им стать, если долго и упорно заниматься этим. Профессионализм приходит с годами...
Мой первый прорыв был в 1979 году. Папа собрал мои рассказы, вызвал к себе (в ЦК) главного редактора "Пионер Востока", отдал ему все это и попросил выяснить, есть ли во мне что-то или я просто зря трачу себя, может, мне вернуться в состояние озорника, карьеру на спорте сделать. Тот, естественно, мою лабуду читать не стал, а передал заведующему отделом литературы Павлу Шуфу (он потом эмигрирует в США), который нес ответственность за работу с подростками. Шуф вызвал меня по телефону: Говорил солидно, словно с ровестником:
- Слушай, старик, получил твои материалы. Гм, есть кое-что интересное. Понимаешь, старик, разговор не телефонный, тет-а-тет. Приходи завтра к трем часам. Знаешь где? Я пропуск закажу...
У меня аж сердце подскочило: ох, неужели? Меня в редакцию приглашают! Вот это да! Трудно описать, какие чувства меня охватили.
- Нет, но я найду! - радостно ответил я, и потом долго ломал голову, что означает тет-а-тет. Лишь папа пояснил.
Редакция находилась, по-моему, на 7 этаже многоэтажного здания Издательства ЦК Компартии, рядом с Музеем Ленина, зданиями КГБ и ЦУМа. Вот туда я и направился с чувствами волнения и какого-то воодушевления...
Пройти в здание оказалось делом не простым. Я был подросток и, естественно, никаких документов мне не полагалось - ни удостоверения, ни паспорта. И поэтому милиционер, стоявший у вахты, не впускал меня. "Иди в отдел пропусков", - сказал он мне. Я потопал туда, но и там мне какая-то строгая женщина заявила, мол, без документа не оформит на меня пропуск. Странные люди, словно не знали, что в моем возрасте иметь документы - это нонсенc! Уж не свидетельство о рождении им приносить? Или папино служебное удостоверение инструктора ЦК Компартии предъявлять?
В итоге пришлось не солоно хлебавши возвращаться домой. Каким я был злым в тот момент - трудно себе представить. Мой первый же поход в редакцию оказался неудачным. Об этом я и заявил отцу. Тот обещал разобраться, и уже на следующий день мне звонил Шуф:
- Слушай, старик, короче, я промашку дал, не учел твой возрастной коэффициент. Поэтому внес тебя в список юнкоров. На посту заявишь свое имя и фамилию - пропустят. Давай, старик, жду тебя.
На следующий день сразу после уроков я поехал в редакцию. Доехал на трамвае до ЦУМа, а оттуда пешком добрел до многоэтажного здания. Милиционер проверил мое ФИО на списке, что лежал у него под стеклом на столе, и пропустил. Я сел в лифт. Нужно сказать, что в тот момент ничего не понимал в лифтной системе: нажимаю на 7-й этаж, а лифт едет до третьего или пятого, потом входят другие люди в кабину, нажимают на свои этажи. Мне бы подождать, и ехать дальше. А я решил, что сломал что-то, вышел и пешком поднялся до редакции.
Павел Шуф сидел в отдельном кабинете. Это был мужчина лет сорока, невысокого роста, со светлыми и, по-моему, кучерявыми волосами. Писал, как оказывается, он на пионерские темы, издал пару книг, и считался детским писателем. Честно скажу, ни одной книги я его не прочитал ни до и ни после - не моя тема, я не интересовался, как ни странно, пионерской жизнью, будучи пионером. Мне казалось это скучным занятием.
- Прочитал я твои опусы, старик, скажу тебе, не разочаровал ты меня, но не и окрылил. Пишешь фантастику, это похвально, но не актуально, - начал свою беседу Шуф. - Сейчас все фантазируют, и ты не последний в очереди. Но знаешь ли ты, что фантастика - ныне не наш интерес? Было недавно исследование, и выяснилось, что писать о будущем, о космосе и инопланетянах значительно проще, чем о реальной жизни, о сегодняшних героях. Ты многое повествуешь о контактах с иным разумом, а о проблемах сегодняшнего дня упускаешь...
- Это же о чем? - удивился я. Никак в толк не включал, о чем это мне тут твердят.
- О том, что коммунизм строить надо, и как не вы, будущие строители, должны думать об этом, - отвеал Павел. - Ты заваливаешь меня историями об иных цивилизациях, когда страну, старик, нужно проднимать, бороться с империализмом, смотреть в светлое будущее. Ты, пионер, обязан осознавать свою ответственность перед страной...
- Я осознаю, - пролептал я в ответ, ошеломленный речью писателя.
- Нет, не осознаешь, и поэтому пишешь на отвлеченные темы. Контакты с инопланетным разумом, - это дело будущего, а мы должны думать о настоящем, - продолжал твердить Шуф. - Так что заканчиваей свои фантазии, берись, старик, за реальные дела. Опиши мне реалии сегодняшней пионерии...
Но нужно сказать, что фантастику он опубликовал - 5 января 1980 года в газете "Пионер Востока" вышел рассказ "Контакт не состоялся". Ничего особого в произведении не было: сидят инопланетяне в "тарелке", смотрят, как дети играются со снежками и дмают, что они воюют, хотят вмешаться, однако инструкции не позволяют, в итоге они улетают с Земли. Примитивный сюжет, а чего можно ожидать от семиклассника? Это была моя первая публикация, и я до сих пор горжусь тем, что взялся за ремесло писателя (точнее, журналиста).
И как всегда, вслед за публикацией пришла слава. В школе тыкали на меня пальцем, а одноклассники говорили: "Ну, ты даешь! Классно написал!" А потом завалили меня письмами. В газете было указано: "Алишер Таксанов, 7 "А" класс, школа Љ 64, г.Ташкент" - этого было достаточно для почтовой службы, чтобы меня отыскать. И 112 писем пришло в школу. Мне классная учительница - биологичка Зинаида Ивановна Ким уже устала передавать мне кипы писем. Писали всякое, типа, понравился рассказ, давай дружить. Вначале я отвечал, а потом это стало невмоготу - 112 писем! А потом идут ответы - и на них следует тоже отвечать! Я чуть не лопнул тогда и пожалел, что там был адрес школы. Слава богу, больше писем не поступало. Зато переписывался с какой-то девченкой из Канимехского района, которая подписывалась Зауле, но о себе говорила как Зоя. Меня вместо Алишера называла Алёша, чем сильно бесила. Потому что у меня было имя А-ли-шер, а не Алёша, и я ей об этом писал и просил называть правильно. Но та продолжала называть меня в русской интерпритации.
Но фантастика оказалась последней, что пропустил Шуф, дальше он требовал "реалии пионерии". И я взялся описывать то, о чем не имел никакого представления. Приносил завотделу рассказы о своих сверсниках. Некоторые он читал и сразу возвращал, мол, не интересно, а некоторые брал. В итоге 2 марта вышел рассказ "Языковед" и 15 марта "Изобретатель летающих мячей" (этот же рассказ чуть ранее - 8 марта был опубликован в "Учителе Узбекистана"). 26 августа газета "Пионер Востока" отпечатала последний рассказ "Гипнотизер", и Павел Шуф заявил, что существуют лимиты на публикацию: не более трех рассказов в год от одного автора. И я свой уже перешагнул. Так уж получилось, что в это издание я вернулся в 1985 году, будучи студентом, и опубликовал тот рассказ, который был запрещен Шуфом.
Рассказ назывался "Периметр". Это история про двух пацанов, которы беседовали на возвышенные темы, говорили о теории вероятности, а между тем не сумели решить задачку по геометрии - не знали, что такое периметр. Этого не знал и сосед-аспирант. Нужно сказать, что рассказ основывался на реальных событиях. Дело в том, что я и мой одноклассник Сергей сидели у меня и говорили о космосе, и пришел сосед Баходир Абдураимов, младше нас на два года. Попросил помочь решить с задачей. А мы не знали, что такое периметр. Пошли к соседу Хайритдину Хамидову, который учился в пединституте и был авторитетным во дворе среди молодежи, и он не знал, что подразумевается под этим словом. В итоге его братишка Фазлиддин, учившийся в школе с физико-математическим уклоном, мне сказал, что это такое и с чем его едят. Рассказ был веселым и поучительным, одним из удачных, как я считал.
Но это было лишь мое мнение. У взрослых было иное: Шуф, прочитав, заявил:
- Твой рассказ антисоветский...
- Чего-чего? - поразился я.
- Ты пишешь о том, что советские пионеры не знают, что такое периметр. И что аспиранты тоже не знают. Этим самым ты, старик, подставляешь советскую школу... Открытым текстом заявляешь: в советских школах и вузах учатся идиоты! Вот даже я знаю, что такое периметр (мне тогда хотелось подколоть, мол, после того, как прочитал мой рассказ? - но сдержался). Так что, старик, спрячь эту чепуху и никому не показывай, а то и твоего отца привлекут за антисоветские материалы...
У меня язык отнялся от изумления, и возразить было нечем. Тогда я был не готов к спорам на политические темы. Видимо, мое незнание термина "периметр" могло означать исключение из пионерии как врага Советской власти. Пришлось забирать рассказ обратно. Но выбросить в мусор мне не позволил папа, сказав, что рассказ хороший, мол, сохрани. И я его сохранил, и даже опубликовал 16 февраля 1985 года в том же "Пионере Востока". Рассказ понравился новой сотруднице Галине Галимовой (дочери знаменитой поэтессы Зои Тумановой), и она пустила в печать, правда, сократив его. Но это было уже неважно. Она же и опубликовала рассказ "Супермен" 5 января 1985 года.
Павла Шуфа я встречал пару раз, но уже мельком. Я попросился в отдел пионерской работы, так как после той встречи не было желания видеть заведующего литературой в газете. Но и в пионерском отделе не получил удовлетворения: я должен был писать о буднях пионерии, что было мне абсолютно неинтересно и, если честно, на общественную жизнь хотел плевать (меня иногда за это Зинаида Ивановна называла "индивидуалистом", "эгоистом", "единоличником", и это было неправда, просто я не хотел один делать то, что не хотели делать другие - почему я должен был рисовать стенную газету? А другие чем лучше?). Меня бесили всякие там сборы и собрания, политинформация и субботники - я был далек от идеалов социалистической демагогии и бесплатного труда. Несколько раз приносил в редакцию материалы, написанные не от души, а лишь бы отделаться, и все они браковались, к моей тайной радости. Тогда меня не тянуло в журналистику, я предпочитал художественную литерату, причем узкой специализации - фан-та-сти-ка.
Но не хочу негативное, особенно за спиной говорить о Шуфе, мужик он не плохой, со своими идейями, верил во что-то, а потом... эмигрировал в США, заявив, как мне сказали те, кто с ним работал, что его как сторонника дел пионерии и комсомола преследуют в Узбекистане, и он получил политическое убежище. Правда, в 1982 году он опубликовал в журнале "Молодость" мой юмористический рассказ "Победителю ученику от побежденного учителя", и на этом наше сотрудничество завершилось. Правда, тогда я получил впервые гонорар в сумме 5 рублей - вот уж был горд! Объелся мороженым!
И опять большой отрезок времени в моей жизни - это писанина в стол. Но в восьмом классе немного ситуация изменилась. Однажды на уроке математики я писал фантастический рассказ (страшно не любил алгебру с геометрией и поэтому занимался посторонними делами). Тут меня вызвали к доске, и пока я бился там с формулами, мой сосед по парте Дима Журбас взял мой листок, прочитал и... дописал свою версию. Потом он передал его Рашиду Хашимову, и тот что-то дописал. Рядом сидевший Андрей Бойко выхватил у него листок, прочитал и вписал свое видение на событие в космосе, которое я начал в рассказе.
Когда я вернулся обратно, то мой рассказ был готов. С изумлением я прочитал и не знал, смеятся ли мне от того, что там написали товарищи, или плакать, потому что сюжет был подвергнут осмеянию. Но чувство юмора взяло вверх, и я улыбнулся. И тут мелькнула мысль: ох, можно же писать совместно, кто-то начинает, второй и третий продолжает, а четвертый завершает, и никто не знает, что будет и чем закончится! Моя идея понравилась друзьям, и мы стали строчить. Исписанное за день я перепечатывал на бумагу, потом бюрюшеровал, и получалась книга-журнал. Там все было: о нашем классе, о приключениях отдельных ребят и девочек, фантастические истории, стишки. Читали в параллельном классе, в старших и младших. Мы выпустили семь изданий по 60-100 страниц каждая, и ни один экземпляр не сохранился, увы. А впрочем, там была сплошная ерунда, понять могли только подростки с соответствующим уровнем развития, для взрослых это была полная чушь.
Вскоре наш квартет распался. Но писать я продолжал только с Димкой. В 10-м классе накатали фантастическую пародию "Пришельцы с Крабовидной туманности или гибель мафии" - это история о двух пиратах с Марса и болванах в спецслужбах (перечитывая сегодня, мне почему-то видятся наши чекисты!). Потом взялись за детектив "Шпионка из Амстердама", но не дописали до конца, хотя действие намечалось неплохим. В планах была и вторая часть "Пришельцев", но дальше описания сюжета дело не дошло. Дальше вуз и армия для Димы, а писать одному мне не хотелось.
С 9-го класса я стал немного заниматься журналистикой, но это все было несерьезно. Более-менее она пошла уже в вузе. Я учился в Ташкентском институте народного хозяйства, и был избран уже на 1-м курсе редактором стенной газеты "Комсомольский прожектор". Там пришлось писать статейки на разные темы, рисовать шаржи. Тихо-тихо и я втянулся в космомольский процесс, поскольку штудировал тома Маркса и Энгельса, Ленина и прочих коммунистических вождей и теоретиков, изучал историю КПСС. С одной стороны, я получил хорошие знания в области экономики и политики коммунизма, а с другой во мне проснулся максимализм, и он испортил мне отношения со многими сокурсниками. На меня смотрели как на психа, который хочет устроить коммунизм на факультете, я требовал многого от себя, но и от других. Теперь остается сожалеть о том, что многое мной было сделано плохо и неправильно. И это стало мне потом опытом в том, что насилием и принуждением не принесешь никому счастья. Видимо, через это следует пройти, чтобы понять свои ошибки.
А тогда я стал писать и для институтской газеты "Иктисодчи" - "Экономист". Первая статья "Хвостистам - бой!" (увы, заголовок придумала наш редактор, у меня было иное название) от 20 января 1985 года был типичным отчетно-пропагандистским материалом. Хотя он был стандартным для того времени. Юмористическим был рассказ "Критикан", в котором я изобразил одного из преподавателей факультета, достававшего нас своими придирками, рассказ вышел 30 сентября 1986 года. Далее были рассказы "Из жизни студента", "Стипендия", а также опять таки пафосные материалы "Пример Игоря", "От формализма - к делу", "Актуальное интервью", "Коллектив выбирает ректора", правда многое я писал, уже будучи преподавателем ТашИНХ.
В 1986 году было короткое сотрудничество с газетой "Вечерний Ташкент", там опубликовали несколько моих фантастических рассказов ("Легенда о карнозавре", "Встреча на Джомолунгме", "Эксперимент") в рубрике "Кювет" - за него отвечал Юрий Казаченко, веселый и энергичный мужик. Мы позже с ним работали уже в 2002 году в газете "Время и Мы", я как заместитель редактора, а он - ответственного секретаря. Правда, Юра увлекался тогда "желтизной" и из более официального издания превратил в нечто подобное "Даракчи" - анекдоты, плетни, светские новости... Я тогда поразился, как он делал так называемые "жареные факты". Брал информацию из "Комсомолки" или "Собеседника", или иных изданий в Интернете, перелопачивал и выдавал как событие, имевшее отношение к нашей стране. Когда я заметил, что это же неправда, Юра засмеялся: "Люди любят сенсации! Почему бы нам ее не сделать?" Не стану критиковать коллегу, потому что понимаю, это тоже какая-то форма журналистики. Ну, читают люди о летающих тарелках и экстрасенсах, никто не требует доказательств, почему не сочинить про кого-нибудь из знаменитых персон - Мадонну, к примеру, что она не смогла приехать в Узбекистан и дать концерт, так как сильно простудилась... Но это не спасло издание, оно все равно долго не продержалось, и "утонуло". Но об этом речь впереди...
В 1987 году открылось новое издание - журнал "Молодая смена" ("Ёш куч"). Я сотрудничал с русской редакцией, и там был бородатый мужик по имени Владимир Волотко, широкоплечий и высокий. Это был весельчак и жизнерадостный человек, работать с ним - одно удовольствие. Любил анекдоты про поручика Ржевского. Он принимал всех литераторов, художников и журналистов, был открыт для любого творческого человека. Благодаря ему вышли мои фантастические рассказы и юмореска. Там же публиковались те, кто не мог пробиться в других изданиях. Увы, журнал тоже долго не протянул, так как финансирование было недостаточным.
Тогда мне сообщили, что при Союзе писателей работает Творческий клуб для молодежи, и что там обсуждают работы начинающих авторов. Я отдал туда свою повесть, но первый же рецензор заявил, что мне лучше не появляться с ней в клубе - разобъют так, что пропадет желание писать. Я не стал туда соваться, так как к этому моменту имел самомнение и гордость, и критику воспринимал не всегда благожелательно. Я нашел другой путь - стал работать с ведомственными изданиями, то есть многотиражками. Подружился с редактором газеты "Алгоритм" одноименного завода. Выползли из под станка рассказы "Охотники за сцерцепами" от 30 ноября 1988 года, "Говорят с..." от 3 мая 1990 года, "Эксперимент" от 3 мая 1990 года. Кстати, моя идея с многотиражками была удачной. Я наладил сотрудничество с газетой "Ударник" Ташкентского авиационного завода, "Тракторостроитель" - понятно, ТТЗ, с военным изданием "Фрунзевец" (потом оно стало называться "Ватанпарвар" - "Патриот") и даже с отдаленной газетой "Заря Сурхана" (Сурхандарьинская область). Вот там часто выходили и фантастические, и общественно-политические материалы.
К 1988 году я созрел для того, чтобы продолжить свое образование на профессиональном уровне - решил поступить на факультет журналистики в ТашГУ. Встретился с заместителем декана, тот заявил, что это хорошо, когда люди, имеющие экономическое образование, желают работать в прессе - тогда выходят профессиональные статьи. "Мы с удовольствием возьмем вас, но вам нужно согласовать этот вопрос с проектором по заочно-вечерней работе", - заявил замдекана.
- О-кей, - сказал я, и потопал в адмнистративное здание.
Встречу с проректором я запомнил надолго. Жаль, что ФИО не запомнил. Это было хамло самой вышей марки, таких гнид и гадов я никогда еще не встречал. Он встретил меня, словно я пришел просить у него взаймы деньги. Мое интеллигентное обращение и пояснение вызвало у него гримассу отвращения, гадливости и чванливости, он высокомерно со мной стал говорить, унижая разными словами. Некоторое время я молчал, не веря своим ушам: со мной разговаривал человек, который имел ученую степень и звание, был педагогом - как это возможно?.. Может, это было принятой манерой общения в среде ТашГУ, но такого я не мог принять в свой адрес.
- Прошу вас разговаривать со мной уважительном тоне, - твердо, но спокойно заявил я. -Я не ваш сотрудник, и я тоже преподаватель вуза...
Мои слова вызвали у него приступ ярости, и он посыпал на меня оскорбления, чем расшатал мою нервную систему. Видимо, он не знал, какие ребята росли на квртале Ц-1, а там умели оперировать словечками и фразами из непечатного языка, причем в самой эффектной форме. Я вскочил, протянул руку и, схватив проректора за галстук, силой потянул к себе, чуть не задушив его в петлей.
На языке, доступном, видимо, для таких пиндосов, в злом и презрительном тоне я сообщил, что совершу в отношении его половой акт, после чего проктологам придется долго зашивать ему отверстие. Я говорил бог знает что, и любой сапожник мог бы записывать мои фразы, чтобы потом употреблять их в необходимых моментах. Это было первое мое сопротивление хамству, правда, избрал я тоже не самый лучшую форму. Я видел, как заплыли бычьи глаза проректора, как он царапал руками стол и пытался отторгнуться от меня, хрипя что-то. А я все талдычил ему о том, что сейчас произойдет. И тут проректор запищал тоненьким голосом:
- Одамлар! Ердам беринлар! - Люди, помогите мне!
Это мгновенно отрезвило меня. Я понял, что наравался на скандал, а если появится милиция, то виновным сделают меня, и тогда светит Таксанову Алишеру Арслановичу 15 суток за хулиганство. Позора не оберешься! Я оттолкнул козла в костюме и бросился из кабинета. Навстречу мне летела секретарша, раставив руки, словно могла меня остановить. Я крикнул ей:
- Только попробуй! - и она опасливо отскочила. Правильно поступила!
Я успел выбежать из здания до того, как проректор поднял крик и началась суматоха в вестибюле первого этажа.
Меня, естественно, не нашли, но у меня кипело все внутри. Никогда в жизни меня так не унижали, как это сделал проректор. Но и ему было, наверное, не по себе, и он обалдел, что его могут просто так взять и в кабинете отделать (только словами, а ведь другие могли и руки распустить!). Да, жаль, что с такими гнидами нельзя говорить иначе, чем через силу.
Желание учиться не пропало, но и на факультете журналистики я появиться не мог. Тут мне подсказали: слушай, Алишер, поступи на исторический факультет, а потом переведешься на журфак через три года. Все равно этот проректор долго не просидит - уволят, там ротация происходит со скоростью центрифуги. А новый и не узнает, что именно ты проучил того козла. Я так и поступил, причем решил подавать документы на общих основаниях. Я сдал экзамены, и прошел на 1-й курс исторического факультета ТашГУ, и учился там шесть лет. Мне так понравилась история, что уже желание перевестись улетучилось. Я встретил новых друзей, с которым было весело посещать лекции и семинары, сдавать зачеты и экзмены. Мне помогало и то обстоятельство, что я взял в "нархозе" полставки преподавателя кафедры "Истории народного хозяйства" (меня пригласил Оронюк Борис Лазаревич, он был другом моей деда). И поэтому работа на кафедре защитывалась мне как практика по специальности.