.... И тогда я закричал. Крик рвался из горла до тех пор, пока не перешел на скулеж, а затем - хрип. Несколько минут я разевал рот, из которого не вырывалось ни звука. Только одна мысль билась в голове: "Не может быть! Не может быть!!! Не мо...."
Я бежал по вагону, проклинал, плакал, звал Бога, молил, обещал... Боялся обернуться и увидеть снова.
Мои дела шли все хуже и хуже. Пришлось заложить последнее, что было: старый родительский дом, недавно перешедший от погибшей в автокатастрофе единственной сестры. Она сорвалась с обрыва и сгорела в своем новом "Порше". Так что от нее и автомобиля мало что осталось. На похоронах принимая сочувствие от знакомых, друзей и приятелей, с удивлением узнал, что сестру многие любили и ценили. Мне нетрудно было изобразить скорбь на лице, хотя я и ненавидел Мари. Именно из- за нее у меня было много неприятностей с полицией, когда наш старый отец вдруг оступился на лестнице и, пролетев кубарем несколько ступеней, сломал себе шею. Она подозревала меня.
- Никого, кроме тебя, не было дома в тот день! - искаженное болью и ужасом ее лицо оставалось красивым. - Ты требовал у отца денег, но он отказал! Ты, только ты мог это сделать!
Она рассказала полиции о своих подозрениях. Да, мотив у меня был. Я проиграл в казино крупную казенную сумму, и мне грозил суд за растрату. Полиция долго изучала обстоятельства дела, собирала показания свидетелей. Но ничем не смогла доказать мою причастность к падению отца. Двое из свидетелей уверенно показали, что в течение всего дня видели мой силуэт в окне дальней комнаты с книгой в руках. В то самое время, когда, по результатам вскрытия, умер отец. Дело закрыли. Мне достались акции и счет отца в банке, ей - дом и немного денег. Потом мы долго не виделись.
Я уехал по делам в другой город и вернулся только спустя полгода. Сестра за это время обзавелась женихом, с которым уже было назначено венчание. За несколько дней до него она села в автомобиль и погибла. Вот и сейчас меня подозревали. Но опять ничего не смогли доказать. Автомобиль выгорел так, что о какой-нибудь стоящей экспертизе речь не шла. Дело закрыли.
Я получил деньги сестры и дом. Но денег надолго не хватило: опять проигрался в казино. Дом, несколько раз перезаложенный, уже мне не принадлежал. Судебное решение, которое я не смог оспорить, гласило: освободить дом в течение трех суток с момента вручения решения суда.
Оставалось что-то одно: застрелиться или вернуть деньги. Вот тут-то я познакомился с ней.
В полумраке бара, где часто бывал, мне вдруг бросилась в глаза тонкая, высокая фигура женщины в черном длинном платье с открытой спиной. Раньше я её никогда не видел здесь. Огромные, бездонно-черные глаза на белом лице. Тонкие руки с длинными, гибкими белыми пальцами, гибкое тело. Она сидела за столиком одна и пила красное вино. На мою удачу музыканты заиграли медленное танго, я пригласил ее, и, когда мы сжимали друг друга в страстных объятиях танца, сумел не только познакомиться с ней, но и расположить к себе. И ничего удивительного не вижу в том, что ночь мы провели вместе и проснулись в одной постели.
Гостиница, где мы снимали номер, находилась на тихой, почти безлюдной улице. Нам никто не мешал. Но я начал ощущать странное беспокойство. Она делала вид, что спит, а сама наблюдала за мной сквозь прикрытые ресницы, сквозь смеженные веки. Я знал, кожей чувствовал, что она смотрит на меня сквозь темноту. Она следила за мной, так же, как до этого следили мой отец и сестра. Я стал следить за ней. Она шептала мне страстные слова любви, говорила, что не в силах прожить без меня ни одного часа, что ей хорошо со мной. А сама следила, следила, следила. И тогда я стал искать удобного момента, чтобы отделаться от нее. Леска, привязанная над ступенькой лестницы, не годилась. Она не была подслеповата, как мой меркантильный отец. Подрезанные тормозные трубки - тоже: у нее не было автомобиля, как у моей сестры. Но я придумал. Пригласил ее на пикник в уединенное место над рекой, туда, где над обрывом нависал кусок скалы, напоминающий удобную террасу для осмотра местности. Меня часто удивляют люди, которые не видят такие красивых, уединенных мест. Потому что именно в таких местах можно предаваться страстям, любить силой обреченного на казнь, силой палача, ее свершающей, обладать до последнего мига и увидеть ужас в глазах заглянувшего в лицо смерти.
Я привез ее туда. И мы долго целовались с ней, глядя на свирепо мчащуюся внизу воду, на облака, касающиеся крон деревьев над нами. Лаская пальцами ее прохладную, нежную кожу, я медленно, шаг за шагом, подводил ее к краю пропасти, за которой ждало ее наказание. Все-таки не стоило ей за мной следить. И когда ее ноги оказались на самом краю, когда она с ужасом поглядела в мои глаза и все поняла, я толкнул ее, разжав руки.
Она просто исчезла. Только что была - и нет ее. Я не стал смотреть вниз. Шансов спастись у нее не было. Меня ждал поезд, и я поторопился на вокзал, прихватив с собой ее сумочку, в которой лежали кредитные карты, перстень с бриллиантом и платиновый браслет. Я правильно ими распоряжусь. Меня ждут казино и игра.
В одиннадцать часов ночи я сел в поезд, расположился в купе и стал смотреть на огоньки станций, мимо которых мы проезжали. Я не жалел ее. Так же, как не жалел отца и сестры.
В полночь поезд остановился на глухом полустанке. Я собирался ложиться спать, но случайно поглядел в окно и увидел на перроне три темные фигуры, которые собирались садиться в вагон, в котором ехал я. Они мне смутно кого-то напомнили, и в мое сердце вползло леденящее чувство страха. Я вышел в коридор вагона и вдруг в тусклом свете вагонного освещения увидел их.
Впереди шла моя сестра Мари. Почерневшая, местами сползшая, обнажившая скальп кожа чудом держалась на костях черепа и рук.
- Это ты сделал! Ты! Ты, ты, ты!
Следом за ней шел отец, голова его болталась, как тряпочная, и он тоже обвинял меня:
- Как ты мог так поступить с нами?! Что ты наделал?!
Последней шла она. Мокрая, грязная, в зеленых водорослях, налипших на ее платье и волосы. Она шевелила разбитыми губами:
- Я люблю тебя. Поцелуй меня, поцелуй!
.... И тогда я закричал. Крик рвался из горла до тех пор, пока не перешел на скулеж, а затем - хрип. Несколько минут я разевал рот, из которого не вырывалось ни звука. Только одна мысль билась в голове: "Не может быть! Не может быть!!! Не мо...."
Я бежал по вагону, проклинал, плакал, звал Бога, молил, обещал... Боялся обернуться и увидеть снова.
Какие-то люди навалились на меня, я отбивался, пытался вырваться, умолял. Не помню, как я оказался в комнате с мягкими стенами, зарешеченным окном и закрытой дверью.
Больше всего я боюсь, что откроется дверь - и войдут они. Но пока в нее никто не заходит, кроме доктора и огромного санитара. Эти двое тоже следят за мной. Потом я подумаю, как их наказать. А сейчас я все еще кричу.