Ежи неподвижно лежал на кровати, бездумно пялясь в потолок. Настроение было отвратительное и погода, стучась крупными каплями дождя в окно комнаты, ему полностью импонировала. Грустные мысли отражались в глазах и находили поддержку в разбушевавшейся стихии.
Изредка вспышки молний освещали темную комнату и мусор лежащий маленькими кучками на полу и огромной на столе. Грязная одежда, старые и не очень книги, скомканная бумага, блестящие фантики от конфет - все было раскидано, перемешано и обещало так надолго и остаться. Вообще-то все начиналось с благородного намерения убрать комнату, но процесс был прерван тоскливыми мыслями о злодейке судьбе и собственном несовершенстве. Уборка была забыта и сейчас, Ежи лежал и предавался грустным размышлениям, теребя в правой руке совершенно забытую тряпку для вытирания пыли. Как бы сказал его лучший друг, депрессия на лицо. И был бы совершенно прав. Но, учитывая события ей предшествующие, признал бы, что она совершенно естественна и по-другому просто невозможно. Ежи тяжело вздохнул. Как его все-таки не хватало, друга то есть. Он сейчас отдыхал с родителями, поэтому и не мог помочь ему преодолеть свалившиеся на него неприятности и их последствия. Если бы мог, он предпочел бы потерять память, лишь бы не помнить последние несколько дней. Как только Ежи вспоминал о событие произошедшим во вторник, он мучительно краснел, начинал икать, и единственным желанием было собрать все необходимое в походный рюкзак и уехать из города, а лучше из страны, затеряться где-нибудь в горах и жить отшельником. Но поскольку оно было неосуществимо, он зарывался лицом в подушку, уже изрядно потрепанную от постоянных покусываний, и исступленно мычал что-то непонятное, но явно неприличное.
Все началось около двух месяцев назад. Именно тогда на Ежиникию Скворцова свалилась большая и серьезная первая любовь. Конечно же, первая и последняя, самая настоящая и единственная.
Тогда, в начале лета, мама предложила ему провести пару недель у тети. Тетя жила на побережье и Ежи, очень любивший море, без раздумий согласился. Вот там-то он и открыл для себя так много нового и шокирующего. Самым важным было, конечно, чувство. А самым шокирующим - объект воздыханий. Ибо эта самая первая любовь была парнем. Неискушенного и невинного Ежи это обстоятельство надолго ввело в бессознательное состояние, при котором он просидел на берегу, невидяще глазея в пустоту, весь день и часть ночи, за что и получил обгоревший, а впоследствии облезлый, нос и нагоняй от тетушки. Нагоняй был громким и закончился подзатыльником, это привело его в чувство, и за это тети он был благодарен. Он даже сказал ей спасибо, чем безумно ее удивил. Она даже задумалась, не переборщила ли с затрещиной.
А через пару дней произошло одно из самых важных событий в его жизни - ему удалось познакомиться с предметом своего столь сильного обожания. Он подошел к нему, к предмету, весь такой красивый и загадочный, представился и протянул руку для рукопожатия. Предмет, конечно же, пораженный его красотой и совершенством, аккуратно ее пожал и ласково улыбнулся, смотря на него влюбленными глазами.
Вранье. На самом деле все было совсем не так. Это он себе представлял. И будь у него больше смелости и уверенности в себе, может быть, так все оно и было бы. Но, увы. Получилось все несколько по-другому. И началось это со слежения за любимым.
Предмет воздыханий жил недалеко от тетиного дома и проводил свободное время с друзьями на пляже или в уютном садике с бассейном, примыкающем к дому. Ежи старался следить за ними незаметно и близко не приближаться. И сначала это удавалось. Но как можно удержаться и не подойти ближе, когда любимый скидывает одежду и идет купаться, а когда выходит, по его телу стекают капельки воды, завораживающе блестя на солнце? Вот Ежи и не сдержался. С каждым разом, на дрожащих ногах и с волнительной пульсацией в животе, он подходил все ближе и ближе, старательно делая незаинтересованный вид. Получалось, скорее всего, не очень. И после недели подглядываний его и засекли, а может и раньше. Но пригласили присоединиться только тогда. Наверное, им просто надоело его постоянное мельтешение поблизости. В общем, тот день у Ежи тоже считался черным, как и вторник, несмотря даже на знакомство с Ярославом, так звали его любовь. Все потому, что когда его подозвал один из парней, находившихся рядом с предметом обожания, он жутко переволновался. Долго не мог поверить, что они обращаются к нему, а затем, когда это дошло до его паникующего мозга, поковылял в их сторону, загребая песок негнущимися ногами и судорожно размышляя, что сказать в свое оправдание. Вариант рассказать правду даже не рассматривался.
Вот тогда, ковыляя в сандалиях по песку, он умудрился споткнуться и упасть прямо у их ног. А так как он уже был близко, то перед падением успел открыть рот для приветствия, как оказалось зря, лучше бы не открывал. Песок оказался на редкость коварным. Поэтому, когда он поднялся красный как рак, проклиная свою неуклюжесть, Ежи снова попытался поздороваться, и это было плохой идеей. Он не раз замечал, что в особо волнительные моменты ведет себя крайне глупо и неадекватно. Но понимал он это уже после того, как все случилось. В общем, в тот момент, ему следовало молчать и ограничиться только кивком. Но тогда он снова открыл рот для попытки выдавить из себя ненавистное "привет", но изо рта, вместо простого слова, вывалился мокрый песок, а сухой, оставшийся на губах повис пыльным облачком. Щеки и уши горели алым пламенем, и, наверное, вся его голова была одним большим красным помидором. Он стоял перед ними и еле сдерживался, чтоб не разреветься. Больше всего на свете ему сейчас хотелось умереть и быть закопанным в могилу без каких-либо опознавательных знаков. Можно сказать, жизнь была кончена, еще и не начавшись. Вряд ли бы он рискнул после такого позора, еще хоть раз подойти к этим парням.
Ребята переглянулись и рассмеялись. (Правильнее сказать, заржали, сгибаясь пополам.) Да и кто бы на их месте не рассмеялся? И Ежи предпочел ретироваться, пока они не обращали на него внимание. Правда этим же вечером они появились около тетушкиного дома, где он предавался жалости к себе лежа в гамаке, извинились и предложили продолжить знакомство, а вернее начать его заново. Ежи решил согласиться и не упускать второй шанс, коли он сам плывет ему в руки. Вот тогда он и узнал, что Его зовут Ярославом и ему восемнадцать лет. Всего на три года старше самого Ежи.
После этого он часто проводил время с Яром, его так все называли, и его друзьями. Они были веселыми ребятами и ему, в принципе, было бы с ними более комфортно, если бы не несколько снисходительное их к нему отношение и не постоянное смущение перед Ярославом. Из-за этого смущения он часто вел себя как идиот, постоянно краснел и заикался. В общем, их можно было понять. Вот только легче ему от этого не становилось. Но, несмотря ни на что, последняя неделя у тетушки прошла просто замечательно. Ежи был счастлив просто находиться вместе с любимым и старался не обращать внимание на всякие глупости. Главное смотреть на Него, слушать, просто быть рядом, а остальное не важно. Как ни странно, но свой переход в ряды "голубых" он воспринял совершенно спокойно, если не считать того маленького помешательства, но о нем он даже и не вспоминал. Вопрос о том нравятся ли Ярославу мальчики или девочки, его тоже не волновал, он даже об этом и не думал. Ежи и в голову не приходило что-то неприличное, а его фантазии дальше ходьбы по ночному пляжу, держась за руки, и невинного поцелуя в щечку, не заходили.
А через пять дней Ярослав уехал. Наверное, этого бы Ежи не пережил, но, незадолго до отъезда Яра, он узнал, что драгоценный человек живет с ним в одном городе. Последние два дня у тети, он думал только об их следующей встрече. А в том, что она состоится, он был абсолютно уверен, ведь Ярослав взял номер его домашнего телефона. Зачем брать номер, если не собираешься звонить? Правильно, незачем. Поэтому приехав домой, Ежи почти поселился в гостиной у телефона. Было бы гораздо проще будь у него сотовый. Но мама терпеть не могла всей этой техники и отказывалась ее покупать. У них даже телевизора не было и папе и детям, если они хотели что-то сильно посмотреть, приходилось идти в гости к друзьям. Мама этот ящик для промывания мозгов, именно так она называла телевизор, принципиально не смотрела. В общем, раньше отсутствие мобильного его совершенно не смущало и особого желания обладать им, тоже не было. Но вот сейчас он осознал совершенную незаменимость этой вещи. Ежи практически все свое время проводил у телефона, не имея возможности даже выйти на улицу. Где бы он не находился: в кухне, в туалете или в ванной, как только раздавался звонок, он бросал все дела и мчался в гостиную, чтобы первым снять трубку и услышать заветный голос. И все было совершенно зря. Заветного голоса в трубке не было. Был красивый мелодичный голос маминой подруги, противное поскрипывание не менее противной соседки, глубокий бас папиного приятеля или быстрый щебет тетушки. А еще звонили с папиной работы и друзья младшего брата, и...да много раз раздавалась трель телефона за последний месяц, но это было совсем не то. Можно было уже прекратить бессмысленные дежурства и просто попросить домашних позвать его к телефону, когда ему позвонят. Но он им не доверял. Глупо, но ему казалось, что как только он отступиться и перестанет ждать, то Ярослав непременно позвонит, а трубку никто не поднимет или поднимут, но его к телефону не позовут или еще что-нибудь произойдет, что помешает ему поговорить с любимым. Так что в этом ответственном деле он решил никому не доверять и делать все сам. Но недели проходили, а он так и не звонил. И это заставляло сердце Ежи тревожно биться и думать о том, что он никогда больше обожаемого Яра не увидит. По истечении месяца Ежи находился в черной меланхолии от несчастной любви. И в полной уверенности, что больше он никогда и никого не полюбит и вся последующая жизнь будет пресной и неинтересной.
А в двадцатых числах июля, в понедельник, перед роковым вторником, родители, захватив с собой детей, собрались навестить бабушку, которая жила в деревне недалеко от города, и остаться у нее на пару дней. Ежи бабушку любил, но ехать решительно отказался. Мама вначале уговорами, а потом и криком, пыталась призвать ребенка к порядку и немедленно идти собираться, но он стоял насмерть. В конце концов, бабуля никуда не убежит, а вот шанс, хоть и весьма призрачный, дождаться звонка, еще существует. В итоге мама, обозвав его неблагодарной и эгоистичной соплей, села в машину, где ее дожидались папа с младшим сыном, и уехала. Перед этим, не забыв нагрузить его всевозможными домашними делами, наверное, для того, чтобы он устыдился и раскаялся в своем отвратительном поведении. Так что весь понедельник ушел на стирку огромного количества постельного белья и уборку гаража. Стиральная машина находилась тут же в гараже и сюда, после недолгих колебаний, Ежи перетащил телефон, чтобы не бегать к нему каждые пять минут. В общем и целом он был вполне доволен, насколько вообще можно было быть довольным в его положении золушки, пребывавшей в тоске от несчастной любви.
Вторник был холодным и пасмурным, как и вся предыдущая неделя. Обещанное синоптиками потепление все никак не наступало и Ежи с утра пораньше, по наказу мамы, следовало спуститься в котельную, чтобы затопить печь и нагреть трубы, которые располагались по всему дому, в котором стало слишком холодно. Это было совсем неудивительно, дом был старый, и в нем было большое количество щелей. Особенно на чердаке, где и гуляли сквозняки, в основном оттуда и проникая на второй и первый этажи.
Так как никого дома не было, Ежи позволил себе поспать до обеда и начал лениво одеваться для работы в котельной. Поскольку топить печь надо было углем, он решил душ не принимать и одеться в то, что не жалко. С этой целью была выбрана старая растянутая футболка и протертые до дыр джинсы. Они при этом еще и сваливались, так что Ежи пришлось подвязать их тонкой веревкой. Голову он повязал старым маминым шарфиком, чтобы не запачкать волосы и чтобы они не лезли в глаза. Шарфик был извлечен из верхнего ящика комода, в котором была еще целая куча этих самых шарфиков. Среди них были и длинные и короткие, маленькие и большие, одноцветные, разноцветные, с рисунками и с узорами. В общем, всякие разные. Зачем мама их туда складывала было непонятно, ведь она их, после того как они оказывались в этом "черном" ящике, больше никогда не надевала.
Ежи выбрал себе полинявший серый шарфик под стать настроению и, пройдя через кухню, спустился в подвал, в котором и находилась котельная. Огляделся в поисках огромных папиных рукавиц, которые тот всегда надевал перед работой, они обнаружились спокойно лежащими на большой деревянной колченогой табуретке, которая имела совершенно непрезентабельный вид, со слезшей краской и покосившимися ножками. Она как будто передавала привет из далекого прошлого, ненавязчиво говоря, что там ей было гораздо лучше.
Ежи вздохнул. Он бы с большим удовольствие приспособил несчастную табуретку для растопки, но мама была категорически против. Она говорила, что это что-то вроде раритета. У них вообще почти весь дом был завален подобным "раритетным" имуществом. По его мнению, и не только по его, это был просто хлам.
От греха подальше он отошел от табуретки и старался больше на нее не смотреть, боясь, что все-таки не сдержится и засунет это недоразумение в печь. Ежи открыл чугунную дверцу печи и приступил к разжиганию огня. Кто бы знал, как он это ненавидел. Затем взял в руки небольшую лопатку и набрал первую порцию угля. Вот ему будто делать больше нечего! Вместо того чтобы дежурить у телефона, он занимается всякими глупостями! Вот нагреет он трубы, а завтра возьмет и потеплеет. И как после этого он будет себя чувствовать? Полным придурком, вот как. Ко всему прочему, в подвале нет розетки и приспособить телефон совершенно некуда.
Он раздраженно забросил в печь очередную порцию угля.
Во всем мама виновата. А еще плохая погода. Они вместе просто портят ему личную жизнь. Ну, или препятствуют ее появлению. И вообще все крайне отвратительно. Друга в городе нет. Обожаемый человек не звонит. Мама на него обиделась и брат, скорее всего, тоже. А то как же, он-то увильнул от поездки и теперь все нежность дорвавшейся до внуков бабули хлынет на бедного брата, который наверняка не выдержит такого счастья. Он бы тоже не выдержал. Громкие восклицания по поводу того какими большими мальчиками они стали, еще можно было стерпеть. Можно даже было перетерпеть расспросы про девушек в купе с заговорческими подмигиваниями дедушки и полезными советами бабушки. Но слюнявые поцелуи в щечку и этих же щек садистское потрепывание - ни за что! Вот и правильно! Пусть издеваются над Степкой, а он уже большой, ему, в конце концов, пятнадцать лет и пора бы уже завести себе...ну да, парня. Ярослава, конечно же. Но вот тот, почему-то, совершенно не торопиться заводиться. Вон даже номер его телефона набрать не может. Чем это он так занят интересно?! Зачем тогда вообще этот самый номер спрашивал?!
Он в очередной раз повернулся за новой порцией топлива, но лопатка вместо угля зачерпнула пустоту. Закончился. За новой коробкой надо было топать в гараж. Отец забыл перенести их в подвал, после того как выгрузил из машины. Еще чего! Вот еще он эти коробки на себе не таскал.
Он покосился на печь, потом оглядел помещение. Ежи переполняла жажда разрушения. Ему безумно хотелось что-нибудь поломать, разбить или разорвать. Его взгляд остановился на старой табуретке. Глаза зловеще прищурились, а рот растянулся в предвкушающей улыбке.
Стянув одну рукавицу, Ежи заправил выбившиеся пряди обратно в шарфик и направился к своей жертве.
- Во всем виноват папа! - сообщил он табуретке и потащил ее к печке.
Табуретка была большая и в печку не влезла, но это мелочи. Рубить ее лопаткой оказалось жутко неудобно и не очень результативно, но Еже не унывал.
- Щас я тебе дам! Щас ты у меня получишь! - приговаривал он, яростно колотя свою жертву по кривым ножкам.
В котельной было жутко жарко, и Ежи то и дело смахивал с красного от натуги и жара лица капельки пота. Руки устали поднимать и опускать лопатку, она была хоть и небольшой, но вполне тяжелой, а мерзкая табуретка оказалась на удивление прочной и все никак не поддавалась.
- Вот скотина! - он отбросил ненужную лопату, которой явно не удалась роль топора. Ежи вытер вспотевшее лицо оставшейся перчаткой и злобно уставился на стул. - Ты меня еще не знаешь! Я тебе еще устрою! Чурка безмозглая!
Ободренный своим обещанием и воинственным тоном, он отправился на улицу за топором.
Быстро взбегая по крутым ступенькам, он уже представлял себе жестокую расправу над непокорным стулом, даже руки чесались, так им хотелось схватиться за топор. В голове промелькнула шальная мысль пустить на дрова и остальную "раритетную" мебель. "Вот мама обрадуется!" злорадно подумал Ежи.
Поднявшись по лестнице, он быстро пересек кухню и влетел в холл. Пнув входную дверь ногой, выскочил на улицу и решительным шагом направился к бане, рядом с которой, под навесом, располагалась поленница. Мельком бросив взгляд на входную калитку, он пораженно замер. Глаза выпучились, как у сжатой в кулаке лягушки, а рот открывался и закрывался, не в силах выдавить ни звука. Тупо смотря на фигуру, стоящую за калиткой, Ежи решил что, что бы там не говорили по поводу конца света, а его личный конец уже наступил.