Таран Александра Сергеевна : другие произведения.

Серебряное зеркало

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как тяжело вернуться домой, когда не отпускают мучительные воспоминания? Но необходимо отблагодарить единственного человека, верившего в тебя, и преодолеть свои страхи. Обновление 01.03.14
  
  
   Серебряное зеркало
  
  
  Кэзуки Моримото слабо покачивало в такт быстрым движениям парома. За стеклом иллюминатора простиралась полнейшая чернота безлунной ночи. Слабый свет в кабине позволял вглядываться в стекло, как в зеркало. Но молодой человек не смотрел на себя. Пристегнутый ремнями безопасности он, как и все прочие немногочисленные пассажиры, дремал в удобном кресле.
  Парень еле успел на этот паром из Токио на остров Ниидзима после насыщенного рабочего дня, поэтому он и отдыхал эти два часа пути. Тревожное воспоминание заставило его вынырнуть из сладкого сна. Кэзуки оглянулся, не понимая, где находится, но вспомнив прошедший день, успокоился. Он взглянул в иллюминатор и задумался.
  Когда же он в последний раз был в родной деревне? Если вспомнить, то после поступления в старшую школу в Токио, он больше и не приезжал. А бабуля столько раз звала на каникулы. Но все время вставали какие-то преграды. То подработка, то дополнительные занятия. И вот теперь он, наконец, едет в Ниидзиму. Молодой человек посмотрел в окно и поднял свой меховой воротник, хоть в кабине и не было холодно, но сон пробудил в нем озноб.
  Следя взглядом за простирающимся за паромом темным, будто живым морем, Кэзуки старался ни о чем не думать. Волны, как отголоски дыхания затаившегося чудища, приковывая к своей черной беспрерывно меняющей форме все внимание и пытаясь затянуть душу в холодную пугающую бездну. Небо заволокли грозовые тучи так, что даже на такие редкие в Токио звезды парень не смог полюбоваться в этом коротком промежутке безвременья, пока вновь не навалились дела и обязанности.
  Весь сегодняшний день двадцатисемилетний Кэзуки провел на телефоне, улаживая все производственные дела, оставаясь на работе и выполняя свои ежедневные обязанности. Парень вздохнул, он так и не смог приехать вовремя.
  
  Деревня встретила молодого человека тихими звуками поздней осени, когда среди спящих домов слышен лишь шелест облетающих листьев да шорох ночных жителей. Идя по улице Кэзуки, как никогда раньше чувствовал себя частью этого места. И в такие моменты в его сознании, по мимо воли, всплывали сказки про ёкай*. До боли впившись короткими ногтями в ладонь, он стал отгонять тревожные мысли прочь. Только не ЭТО! Это ему сейчас совершенно ни к чему!
  Ноги сами вывели парня к нужному дому. За долгие годы здесь совершенно ничего не изменилось. Дом семейства Моримото располагался на высоком холме, откуда открывался отличный вид на гору Мияцука, у подножия которой находился храм. Высокий каменный забор говорил о былом величии этого рода, но кое-где облупленные деревянные ворота, - что времена изменились. Слишком много было пережито. Молодой человек продвигался по территории родных мест с большой осторожностью, боясь ненароком потревожить ненужные ныне воспоминания.
  Кэзуки тихо отворил сёдзи*. Дом детства встретил тишиной и ароматами трав и соцветий, так любимых его бабулей. Сняв туфли, он прошел прямиком к домашнему алтарю, сейчас закрытому полоской белой бумаги, и опустился на колени. Парень зажег свечку и фимиам, наполнивший комнату тяжелым запахом. Позвонив в колокольчик и два раза хлопнув в ладони, он стал читать молитву перед фотографией на алтаре. Когда все слова были сказаны, Кэзуки внимательно посмотрел на фото. Одетая в любимое голубое цветастое кимоно, бабуля улыбалась самими глазами, оставаясь такой же строгой даже перед фотографом, черные, едва тронутые сединой волосы были убраны в аккуратную прическу, которую украшали простые заколки.
  Он загасил свечи бумажным веером и огляделся. О сёсики*, похоронной церемонии, в комнате напоминал теперь лишь алтарь. Как Кэзуки жалел, что не смог приехать в должный час. Всем пришлось заниматься внучке двоюродной сестры бабули - Асэми-сан, как запомнил парень. Он лишь единожды за эти пять дней с девушкой смог поговорить, когда перезвонил по телефону, переданному одним из сотрудников в первый же день похорон. Кэзуки тогда был в командировке в Гонг-Конге и никак не мог приехать и взяться за организацию похорон. Асэми-сан любезно согласилась взять эту тяжелую ношу на себя, за что молодой человек был ей очень признателен. Вчера девушка ему позвонила и подробно рассказала о всем произошедшем, так что сейчас молодой человек мог полностью представить, будто находился здесь все то время.
  Парень обвел взглядом комнату: вот посредине находится гроб, накрытый парчовым покрывалом, а у изголовья стоит столик с курящимся ладаном, который родственники должны поддерживать горящим все ночное бдение цуя* у тела покойного. Люди приходят всю ночь проститься с бабулей. А на утро, когда входит священнослужитель из храма все присутствующие почтительно склоняются. Слева лицом к алтарю сидит всего несколько человек - родственников почти совсем не осталось, а близких друзей у бабули было мало. За алтарем же - почти вся община, собравшаяся почтить память мудрой женщины, которая никогда не отказывала в помощи.
  Священник, после ритуального омовения, опахалом изгоняет всех злых духов и несчастия из дома, и произосит надгробные слова. Асэми-сан и другие возлогают на алтарь ветки, украшенные полосками бумаги, вознося при этом молитвы и неслышно хлопая в ладоши. А затем вся комната наполняется тяжелыми испарениями фимиама, который кадят присутствующие под чтение молитв.
  Вот поминальная служба подошла к концу, и гроб снимают с алтаря и открывают крышку. Немногочисленные родные и близкие навсегда прощаются с усопшим, кладя цветы, которыми был украшен алтарь, и любимые вещи усопшей в гроб: глиняную миску для риса, палочки, очки, недочитанную книгу.
  После закрытия и забивания гроба, шесть мужчин выносят гроб из комнаты и ставят на катафалк. Близкие следуют за машиной в крематорий, неся портрет бабули и поминальную дощечку. А после сожжения Асэми-сан забирает урну с прахом.
  Представив все это, парень почувствовал, как сдавливавшее грудь отчаяние понемногу стало отпускать его. Словно вот сейчас он, наконец, простился. Кэзуки поднялся и обошел все комнаты в опустевшем доме. Юноша намеренно не стал включать свет, чтобы наиболее глубоко погрузиться в воспоминания. В каждой комнате чувствовалась заботливая рука Юки Моримото. Бабуля оставалась последним близким родственником Кэзуки. Родители юноши погибли в автокатастрофе, когда тому только исполнилось двенадцать и заботу о мальчике полностью взяла бабуля. А старший брат... его не было уже более десяти лет.
  Юноша вздохнул, остановившись напротив комнаты, дверь в которую не решался открыть вот уже больше семнадцати лет. Кэзуки протянул дрогнувшую руку, намереваясь преодолеть этот постоянный кошмар, но мурашки побежали по его спине, а перед взором появилась гнетущая чернота, давившая на сердце и легкие непреодолимым грузом.
  Через силу сглотнув, он развернулся и быстро вышел в сад. Наполнив грудь чистым ночным воздухом, юноша прошелся по саду. Только бы не думать о той комнате. Тогда, бабуля, единственная не стала смеяться над ним или, что еще хуже, обвинять в намеренном вранье. А ему ведь было всего-то десять лет! Из-за этой комнаты, и всего, что там случилось, он до самого отъезда из Ниидзимы был изгоем среди ребят. Лишь в старшей школе у него появились друзья.
  Сделав круг и остановившись у веранды, он немного подумал и опустился на ступени, облокотившись на руки, Кэзуки стал наслаждаться забытым в гонке большого города чувством единения с природой. Среди приглушенных звуков ночной такой привычной для этого места жизни, гулким эхом раздавалось периодическое 'бамс' бамбукового коромысла содзу*, призванного защищать сад от птиц и животных, покушающихся на растения. Этот немелодичный, но такой прекрасный звук вызвал на лице уставшего парня легкую улыбку.
  Кэзуки поднялся и подошел к суйкинкуцу*. Он зачерпнул ковшиком из небольшого бассейна немного воды и вылил на камни. Суйкинкуцу наполнил сад нежной мелодией льющейся в кувшин воды. Музыка напоминала звон нескольких колокольчиков, а в душе парня родилось что-то теплое и рвущееся наружу. Перехватило дыхание, и он еще раз пролил воду на камни, чтобы вновь ощутить эти чарующие звуки. Кэзуки помнил, как садовник устанавливал один такой кувшин, зарывая его глубоко в землю. Тогда мальчик мог часами наслаждаться музыкой суйкинкуцу, сидя подле бассейна, особенно в дождливую погоду, спрятавшись под надежной защитой красного зонта, и мечтая о своем будущем. Какие же то были глупые мечты! Разве мог он тогда знать, что из рода останется последним?
  Он, как и в давно забытом детстве, опустился на землю, прислонившись спиной к холодному камню бассейна. Кэзуки посмотрел на свои дрожащие руки и сжал кулаки, до боли в пальцах. Надо, наконец, избавится от этой слабости! Он теперь глава рода! Ответственность превыше всего!
  Парень поднял голову и устремил свой невидящий взгляд в бездонную черноту неба. Впервые за очень долгий период жизни он позволил мыслям вернуться в то время.
  
  Тогда больше семнадцати лет назад на мацури*, празднике весны, другу старшего брата Кэзуки выпала честь быть носильщиком микоси*. Иори Танака тогда было девятнадцать, как и Ацуси, и он очень хвастался перед братьями Моримото оказанным доверием. Хотя Ацуси и не говорил младшему брату о своих мыслях, но десятилетний Кэзуки догадывался, что тот очень сомневается в правильности выбора священника. Хоть Иори-кун и был другом брата, но его поведение было слишком противоречивым. То он был примерным учеником - лучшим в классе, то дрался на переменах со всеми подряд мальчишками. Очень часто Ацуси попадало за проделки друга, и брат не раз высказывал тому свое недовольство.
  Но, как сказала Юки-сан однажды вечером старшему брату, Кэзуки тогда случайно подслушал этот разговор, что священник Сэтору-сан надеется таким образом показать Иори-куну дорогу к пониманию себя и своих поступков, ведь нести вместилище духа божества было очень почитаемо. Носильщик в тот момент был ближе всего к ками* храма, первыми получая его благословение.
  Тот мацури был великолепен! Миниатюрная копия святилища, скрывающая в своих недрах синтай* храма покоилась на длинных гибких шестах, напоминая паланкин. Священное зеркало было сейчас спрятано от глаз прихожан за резными позолоченными створками маленького храма микоси. По преданиям в него вселялся дух божества леса, покровительствующего храму, на время проведения празднества. Когда разгоряченные носильщики, на плечах держа шесты, проносили паланкин через тории*, мальчик будто воочию наблюдал, как в чистом дрожащем воздухе красные предваряющие вход на территорию храма врата превращались в огонь, расступившийся перед величием божества, чтобы пропустить и одновременно защитить своего ками. Паланкин, раскачиваемый носильщиками из стороны в сторону подобно рыбацкой лодке в сильный шторм, сверкал в свете утреннего солнца позолоченной резьбой, создавая впечатление, что божество одаривает всех присутствующих своей улыбкой.
  Кэзуки, завороженный действом, двинулся за людьми под ритмичный бой барабанов от храма Дзюсанся-дзиндзя, расположенного у основания высокой горы Мияцука, к морю. Микоси долго раскачивали на волнах, прося благословлении у ками и помощи в рыболовстве, ведь это было вторым после добычи липарита* промыслом на острове.
  Праздник мальчику запомнился слабо, просто общее радостное настроение и шумные танцы. А вот Танака-кун тогда ходил, как пьяный, все никак не придя в себя после участия в шествии с паланкином. Ведь он был так близко к ками, и если люди в толпе чувствовали силу исходящую от синтая, то что же ощущали носильщики. А через две недели ЭТО и случилось.
  Нервный Иори-кун вошел в комнату, поспешно закрыв за собой дверь, когда Ацуси помогал младшему брату с уроками. Друг брата, не дожидаясь пока мальчик оставит парней наедине, стал с блестящими от возбуждения глазами и трясущимися руками шептать Ацуси что-то на ухо. Лицо брата по мере рассказа друга все более искажалось от ужаса. Кэзуки, ничего не понимая, продолжал заинтересованно рассматривать молодых людей, будто забывших о нем в этот момент. Солнечные лучи яркими полосами лежали на циновках, еще больше расширяя пространство светлой комнаты, и налагали на лица парней, стоящих против света, странные тени, подчеркивающие разность в лицах и искажая черты в застывшие уродливые маски.
  - ... вот, смотри! - громко закончив фразу, стал доставать какую-то вещь из кармана Иори-кун.
   Блеснув солнечным зайчиком в глаза Кэзуки, на ладони у Танаки-куна появилось небольшое серебряное зеркальце. Круглой формы оно было совершенно простым, лишь небольшой цветочный орнамент по ободку делал его слегка утонченным. Но чувства, которые накатили на мальчика при появлении на свету этого маленького предмета, заставили руки Кэзуки задрожать, а грудь учащенно вздыматься. Сердце сдавил непереносимый страх, а свет наполнявший комнату мгновенно куда-то исчез, оставшись только в мимолетном отблеске серебристой поверхности.
  - Убери его сейчас же!!! - закричал Ацуси, отскакивая от друга на два шага. - Ты совсем лишился рассудка!
  - Ты не понимаешь! - безумными глазами глядя в зеркало и нежно поглаживая его кончиками пальцев, сказал Иори-кун. - Оно мне даст все, что я захочу! Возьми, почувствуй!
  - Нет! - Ацуси стал пятится от протянутого зеркала. - Ты должен вернуть синтай в храм!
  - Нет, не бывать этому, - прижал к себе священный предмет парень.
  - Верни, иначе на тебя падет гнев ками! - умоляя, проговорил старший брат.
  - Ха-ха-ха, гнев! Ками, ха-ха! - истерично рассмеялся Иори-кун.
  Кэзуки его еще таким никогда не видел, будто не человек вовсе, а темный ёкай из сказок бабули: пальцы скрючены, рот перекошен в леденящем душу смехе, а глаза горят безудержным огнем отчаяния и алчности.
  - Мне НИ-ЧЕ-ГО не будет!!! Смотри! - и парень со всей силы бросил зеркало на пол.
  Раздался мелодичный звон бьющегося стекла, отдавшийся в душах присутствующих нахлынувшим страхом. Во вдруг воцарившейся тишине все не могли оторвать взгляда от не блестящих на солнце осколках, лежащих в серебряной раме. Они будто наоборот теперь вбирали в себя свет, источая отчаяние по комнате.
  Нарушил тишину перезвон фурина*, висевшего на карнизе выхода в сад. Бросив ничего не понимающий взгляд на раскачивающуюся бумагу на язычке колокольчика со стихами Ранрана:
  
  Осенний дождь во мгле!
  Нет, не ко мне, к соседу
  Зонт прошелестел...
  
  Кэзуки озадаченно взглянул на брата. Брызги крови залили лицо мальчика, который не успел понять и осознать, что произошло. Как в замедленном кино грудь Иори-куна разрывалась изнутри, орошая стоящего перед ним Ацуси. В районе солнечного сплетения парня теперь зияла большая сквозная дыра. Кровь хлынула из искаженных безумным смехом губ, и друг брата еще смог удивленно приложить сведенные судорогой пальцы в кровоточащей ране, а потом рухнул на пол лицом вниз.
  Тогда раздался истошный крик Ацуси. Он весь залитый кровью друга стоял и, приложив растопыренные пальцы к лицу, не мог унять своего ужаса. А Кэзуки будто находился в прострации, не веря, что все это на самом деле. Такого ведь просто не может быть! Его так и забрали не осознающим окружающего из той комнаты, и больше он туда ни разу не заходил.
  Только через неделю он пришел в себя в больнице, и сразу же начались допросы полиции. Мальчик рассказал все, как было, но ему не поверили. Сказали, что он покрывает брата, убившего своего друга. Хоть криминалисты и терялись, почему основная масса крови пролилась на убийцу, раз удар был совершен со спины. Но за неимением других версий, Ацуси засудили, но по состоянию здоровья поместили в психиатрическую больницу. Там спустя семь лет он и скончался.
  И лишь Юки-сан обняла Кэзуки в больнице, окутав ароматом свежих трав, и сказала, что духи покарали Иори и не нам опровергать их справедливость. Эти слова дали выход первым после происшествия слезам мальчика, которые принесли небольшое облегчение.
  
  Молодой человек открыл глаза. Тиски, сжимавшие грудь немного уменьшились. Он поднялся с земли и остаток ночи пролежал на досках веранды, кутаясь в свою теплую куртку и вдыхая родные запахи детства.
  Утром Кэзуки подошел к страшной комнате и резким движением руки отворил сёдзи. Помещение встретило парня застоявшимся воздухом и неясным освещением. Собрав всю свою волю, он переступил порог и, быстро миновав бывшую комнату брата, открыл створки для проветривания.
  В комнате ничего не напоминало о разыгравшейся здесь трагедии. После того дня Кэзуки более не видел Ацуси. Парень с трепетом прикоснулся к письменному столу брата, потом прошел вдоль стен, рассматривая картины и фотографии. Бабуля заботилась об этой комнате, вот даже икэбана* стояла на столе, правда уже давно завядшая.
  Молодой человек подошел к шкафу и открыл его: одежда Ацуси, белье, свернутый футон*. Из-под футона что-то выглядывало. Кэзуки приподнял сложенную постель и отпрянул. Блестящей стороной вниз там лежало злосчастное зеркало.
  
  Спустившись по длинным ступеням Дзюсанся-дзиндзя парень задумался, куда бы ему направится. Вспомнив разговор со священнослужителем, он побрел к простирающемуся поблизости от его дома лесу.
  После того, как Кэзуки вернул синтай храму, в душе его более не было тревоги и мрака, как прежде. Видимо бабуля починила зеркало, но так и не отнесла в святилище. Парень нашел рядом с зеркалом записку, что Юки-сан верила в духов и, соблюдая все ритуалы, собирала по крупицам синтай. Теперь он знал, что бабуля долго болела и, видимо, держалась из последних сил, чтобы окончить этот тяжелый труд. Она писала, что проклятие ками должно быть разрушено только Кэзуки, как последним живым свидетелем того происшествия. Но поверить в это было бы большим соблазном, на которое он не имел права.
  Священник, поблагодарив за находку такого ценного предмета, рассказал парню, что Юки-сан последние годы одолевали разные туристические компании с предложениями продать особняк и принадлежащие семье Моримото земли, которые были частью священного леса. Но бабуля всякий раз отказывала им.
  Остановившись на холме под сенью первых сосен, он задержал дыхание, а потом, медленно расправляя легкие, вдохнул целительный хвойный воздух. 'Может и правда продать все?' - мелькнула мысль в голове Кэзуки, но потом он отогнал ее.
  Вдруг из густой темноты ветвей древних сосен раздалась непередаваемая музыкальная гамма. Парень зачарованно застыл и стал вглядываться в идущее к нему из леса существо.
  Холодок пробежал по коже молодого человека, когда солнце, наконец, осветило идущего к нему. Благоговение и страх, смешались тугим канатом, мешая ясно мыслить.
  Гордо подняв голову и грациозно переставляя тонкие ноги, совершенно не пригибая пожелтевших травинок, к Кэзуки приближался кирин*. Мифический единорог был прекрасен - парень уже давно не верил в сказки, но сейчас в голове его пронеслись все те мифы, которые рассказывала ему бабуля в детстве.
  Тело кирина, как у пятнистого оленя, было покрыто серебристой чешуей сверкающей в утреннем свете разноцветными солнечными зайчиками. Пышный золотистого цвета хвост хлестал по гладким сильным бокам создания. На точеной голове с внимательными черными глазами искрился длинный острый рог - орудие правосудия царя зверей. Остановившись в нескольких шагах перед парнем, единорог наклонил свою голову, очень напоминая этим движением поклон. Все звуки будто замерли перед величием мифического создания, а парень слышал сейчас лишь учащенный стук своего сердца. Замешкавшись всего на секунду, Кэзуки в свою очередь также склонился в уважительном и восторженном поклоне. Когда парень поднял глаза на кирина, того уже не было.
  Сердце молодого человека готово было выпрыгнуть из груди, нахлынувшее на сознание понимание окатило душу трепетом - вот, что случилось в тот день с Иори-куном. Кирин покарал его за самое худшее преступление.
  Парень дал себе слово, что никогда в жизни не продаст этих лесов, ведь без них не выжить кирину. Кэзуки будет всеми силами оберегать это загадочное место и оставит такой же завет своим потомкам. Он обвел взглядом простиравшуюся долину оканчивающуюся пляжами. Осеннее солнце светило на удивление ярко, а ведь только вчера было небо затянуто грозовыми тучами, готовыми сердито излить потоки воды на остров. Из леса доносились звуки птиц и зверей, готовящихся к холодному времени, которое совсем скоро наступит. Налетел порыв ветра, парень поежился и поднял воротник куртки.
  Он развернулся, чтобы идти домой, но на холм поднималась молодая девушка в традиционном кимоно под теплым пальто нежного золотого цвета, закрываясь от солнечных лучей ярко-синим зонтом, кажущимся таким неуместным поздней осенью. Вот очередной порыв ветра закружил перед девушкой небольшие красные листья клена.
  - Кэзуки Моримото-сан? - спросила незнакомка, выглянув из-под зонта. - Я Асэми.
  Лишь взглянув в ее черные правильной линии глаза, обрамленные густыми ресницами, парень понял, что больше не вернется в Токио.
  
  - Рад тебя видеть, друг! - проговорил невидимый для смертных высокий черноволосый мужчина в одежде служителя храма.
   Правильное красивое лицо его было лишено эмоций. Длинные волосы развевал ветер, так давно лишенный этого удовольствия. А дух наслаждался своей землей и лесом. Он подхватил длинными пальцами несущийся по воздуху кленовый листочек и бережно уложил на ладонь.
  - Без тебя было одиноко! - произнес подошедший к ками леса кирин.
  Они стояли на холме отдаваясь чувству единения друг с другом и смотрели вслед удаляющимся парню и девушке. Солнце ласкало их своей любовью, радуясь возвращению божества острова Ниидзима.
  - Все меняется и нас эта доля не обойдет... - со вздохом изрек дух леса и и пустил в полет с очередным дуновением ветра листочек со своей ладони.
  - Но не сейчас. Он вернул твой синтай. Теперь ты можешь вновь заботиться об этой земле.
  - Да, быть заключенным в осколках было так страшно. Ты уверен в этих двоих? - ками положил руку на шею своего старинного друга, чувствуя тепло его горячей души.
  - Да. Их чадо будет великим человеком! И принесет процветание нашему краю, - подтвердил догадку духа кирин.
  Так они и стояли невидимые для всех, даря окружающей природе свою заботу и любовь.
  
  ПРИМЕЧАНИЯ:
  
  Ёкай - сверхъестественное существо японской мифологии.
  Сёдзи - в традиционной японской архитектуре это дверь, окно или разделяющая внутреннее пространство жилища перегородка, состоящая из прозрачной или полупрозрачной бумаги, крепящейся к деревянной раме.
  Сёсики - на следующий день после церемонии бдения в доме усопшего, в приходском буддийском храме или в траурном зале проводится панихида.
  Цуя - заупокойное бдение у тела усопшего раньше проводилось в течение всей ночи. В настоящее время в практику вошла его усеченная форма (хонцуя - "полу-бдение") с 19 до 21 часа.
  Содзу - устройство, используемое в японских садах.
  Обычно его делают из бамбука, содзу состоит из вертикальных стоек и прикрепленного к ним коромысла, в которое через находящуюся сверху трубку или желоб поступает вода. Когда коромысло наполняется, оно под весом воды опрокидывается, при этом вода выливается, а коромысло издаёт резкий звук, ударяясь о твёрдую поверхность снизу.
  Суйкинкуцу - музыкальное приспособление, используемое в японских садах. Суйкинкуцу состоит из перевернутого, зарытого в земле кувшина, над которым располагается лужица воды. Капли воды, постепенно проникая в кувшин через отверстия в донышке, издают приятные булькающие звуки, которые формируют несложные мелодии.
  Мацури - храмовый праздник.
  Микоси - переносные священные хранилища в синтоизме, в которых перемещаются ками (духи), обитающие в хранящихся в микоси священных предметах - синтай (как правило, это мечи, зеркала, драгоценности).
  Ками - божество
  Тории - сооружения, подобные воротам без створок. Тории считаются воротами в место, принадлежащее ками, где боги могут проявляться и где с ними можно общаться.
  Липарит - этот камень добывается для изготовления прозрачного зелёного стекла, находится только на Ниидзиме и острове Липари в Италии.
  Синтай - объекты расположенные в синтоистских храмах или поблизости от них и почитаемые как вместилище духа ками. Они являются временным вместилищем, делающим ками доступным для поклонения человеческих существ
  Фурин - традиционный японский колокольчик, сделанный из металла или стекла (иногда также используется керамика или бамбук), с прикреплённым к язычку листом бумаги, на котором иногда изображают стихотворный текст.
  Икэбана - традиционное японское искусство аранжировки; создание композиций из срезанных цветов, побегов в специальных сосудах и размещение их в интерьере.
  Футон - традиционная японская постельная принадлежность в виде толстого хлопчатобумажного матраца, расстилаемого на ночь на полу для сна и убираемого утром в шкаф.
  Кирин - японский единорог, мифическое существо, олицетворявшее стремление к щедрому урожаю и личной безопасности. Говорят, что он яростный последователь справедливости и закона, и что он иногда появлялся на суде, убивал виновного и спасал невиновного. Считается, что кирин - вестник благоприятных событий, символ благополучия и удачи. Это небесное существо живёт две тысячи лет, и увидеть его можно только раз в тысячелетие, в начале новой эры - как говорят, он появляется при рождении великого лидера. Предположительно, мать Конфуция встретила кирина перед рождением ребенка.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"