− О, русские здесь такая редкость! − в глазах хозяйки отеля сквозило явное сожаление, что эти загадочные, страшные и страшно богатые русские по какой-то иронии судьбы почему-то стали ездить во французский Куршавель, а не в швейцарский Андерматт. Хотя горы здесь намного великолепней, да и вообще, что может сравниться со швейцарскими Альпами? Но, увы, благодаря российским рублям когда-то богом забытый Куршавель теперь купается в роскоши. Это в его ресторанах разливают шампанское за десять тысяч евро бутылка, а в гостиницах, в номерах, занавешенных меховыми шторами, загадочно мерцают бриллианты подружек российских миллионеров и миллиардеров, и плывет изысканный аромат дорогих сигар.
   Все это профессор Канарейкин прочитал в выцветших глазах пожилой женщины.
    − Такая редкость, − повторила она и вздохнула.
   Кузьма Кузьмич не стал еще больше огорчать хозяйку отеля, открывая ей истину, что не все, кто разговаривают на русском, есть россияне.
    Отель "Аврора", в котором поселился Канарейкин, представлял собой прелестное трехэтажное здание, небольшое, как и все в этом городке, предназначенное в основном для горнолыжников, приезжающих сюда обычно в большом количестве, но, конечно, не летом. Кузьма Кузьмич приехал летом. Почему? Потому что зимой директору института физических проблем предстояли большие хлопоты − необходимо было установить в институте новый ускоритель. И перед такой нервной порой года необходимо было хорошо отдохнуть. И, во-вторых, летом не надо читать лекции. А приехать сюда профессор Канарейкин мечтал давно, еще с тех пор, когда в детстве прочитал книгу "Александр Суворов". Детское воображение живо нарисовало картину − заснеженный перевал Сен-Готард, который преодолевают русские чудо-богатыри, разрушенный, насквозь простреливаемый французской картечью Чертов мост, который связывают своими шарфами русские воины.
   Наскоро пообедав, Кузьма Кузьмич поехав к своей детской мечте. Профессорское БМВ легко глотало горные километры. Вот указатель "TeufelbrЯcke". Свернув и проехав несколько десятков метров, Канарейкин остановился. Перед ним было то самое место, многократно нарисованное детскими фантазиями, виденное по картине Сурикова. Здесь, два века назад двадцать тысяч русских солдат сползли по страшному 16-метровому ледяному спуску. Сползли в сентябре, а не в июле. В снегу, в грязи, с тяжеленными кремниевыми ружьями. Восемь тысяч из них здесь остались навсегда.
   Кузьма Кузьмич подошел ближе и прищурился. В скале был выбит двенадцатиметровый крест в память погибших русских солдатах. Внизу надпись по-русски: "Доблестным сподвижникам генералиссимуса Суворова-Рымникского, князя Италийского, погибшим при переходе через Альпы в 1799 году".
   Казалось, будто сама история пахнула в лицо профессору вместе с холодным горным ветром.
   "Вскоре после того, как наполеоновские войска покинули Швейцарию, многочисленные кантоны объединились в конфедерацию, и страна обрела, наконец, государственность, − Кузьма Кузьмич не отрывал взгляда от громадного каменного креста, − а потом... а потом больше ничего существенного здесь не происходило. Первая и вторая мировая война будто застряли в Альпах, не дойдя до этой страны. А швейцарцы, как гномы, копили в своих банках деньги и Англии, и Франции, и Германии. И богатели, богатели, богатели. Наверное и сейчас в некоторых банковских ячейках можно найти золотые коронки жертв Освенцима и Бухенвальда...", − Канарейкину вспомнился эпизод из "Семнадцати мгновений весны", когда Штирлица-Исаева в Швейцарии спросили какую сметану он хочет: со сливками, сбитую, с шоколадом... А сотни городов лежали в развалинах и англичане уже дотла разрушили немецкий Дрезден, мстя за свой Ковентри. И Кузьма Кузьмич понял, почему Штирлиц не захотел есть швейцарскую сметану.
   "А не поехать ли мне в соседний Альтдорф? К Вильгельму Теллю, второму - после Суворова - национальному герою Швейцарии. А третьего у швейцарцев и нет. Стране банкиров и часовщиков много героев ни к чему", − тихо урча мотором "пятерка" БМВ вновь стала глотать горные километры.
   Через час профессор въехал в город, почти точная, только уменьшенная копия Андерматта − то же множество старых очень красивых деревянных некрашеных зданий. На одном из них, на немецком было написано: Hotel " König" − отель "Король".
   Около деревянного трехэтажного "королевского" отеля стоял, Кузьма Кузьмич не поверил своим глазам, кабриолет "Мерседес-500 К", выпускавшийся в тридцатых годах. В машине сидел какой-то пижон в шлеме, наверное, тех же лет и весело скалил зубы профессору.
   "Надо бы завтра прямо с утра приехать сюда, может, увижу еще какие-нибудь раритеты. И фотоаппарат не забыть бы", − профессор приветственно махнул пижону рукой, улыбнулся и аккуратно объехал отель слева. Дальше дорога пошла на кольцевую.
   "А такой экземплярчик, если в нем одни оригинальные детали стоит не меньше двухсот тысяч украинских условных единиц, то есть американских долларов", − нога профессора сильнее придавила на педаль "газа", словно восхищенная этой суммой. Впереди, метрах в ста, от кольца отходила дорога вправо с указателем "Interplaken".
   Кузьма Кузьмич услышал заливистый сигнал клаксона. Скосив глаза на зеркало заднего вида, он с удивлением увидел, что его догоняет пижон на старинном кабриолете.
   "Сейчас предложит мне выпить с ним стаканчик бургундского. А чего бы и не выпить?" − профессор перевел взгляд на дорогу и судорожно вжал педаль тормоза в пол.
   Поздно! Скрежещущий удар и бампер "пятерки" БМВ с удовольствием вонзился в бок своему коллеге и давнему конкуренту по Е-классу − серебристому Mercedes-Benz W211.
   "Суворовский удар!" − почему-то мелькнуло в голове профессора и он, чертыхаясь, вылез из машины.
   Дверь "Мерса" распахнулась также стремительно, как тот вылетел на кольцевую. Здоровенный бритый детина с массивной золотой цепью − под стать шее, вылетел из машины, как пушечное ядро.
   "Ничего себе шотландцы бывают".
    − Твою мать! Какого хрена ты не пропустил меня? Б...дь, помеха же справа! Козел!
   Далее шла, как говориться непереводимая игра слов на родном, сейчас не казавшимся чарующем, русском языке.
   Впору швейцарцу, подлетевшему к двум автомобилям, кричать: "Руссо туристо! Облик аморале!". Естественно, он кричал не это, а совсем другое:
   − Ich sah allen! Er ist schuldig! Ich sah allen! Ich werde Zeuge! 1
    − Что это что бормочет! Ты посмотри, что ты сделал, п.....
   Между тем, швейцарец лихорадочно нажимал кнопки на своем мобильном телефоне, вызывая, как оказалось, дорожную полицию.
   Через пару минут, Volvo 960, раскрашенный в традиционные красно-белые цвета уже тормозил около стоящих трех машин.
    − Ну все, козел. Это тебе не Раша. Этих ментов не купишь! − бритоголовый с торжеством и ненавистью смотрел на профессора.
    − Вот именно! Предупреждаю, моя "пятерка" почти новая. Так что готовь деньги, земляк!
   
   Вопрос:
Почему профессор Канарейкин посчитал, что в этом ДТП виноват водитель Mercedes-Benz W211?

Ответ читайте здесь

1. Я все видел! Он виноват! Я все видел! Я буду свидетелем! или здесь