Аннотация: Рассказ о страданиях простых людей, о гибели на производстве. об арестах невинных людей в 1937 году
А я и говорю, перед войной-то чистили как, очищали от ненадёжных, ну, что, мол, немцам сдадутся, будут предатели. Особенно, кто в белой гвардии, в белой армии служили. Вверху деревни, против нашей бабушки, семья жила, бедно-бедно жили. Мы, хоть и дети, но знали по деревне-то кто бедный, а кто богатый. Мы удивлялись - ну, ладно, кулаков раскулачивали, богатых, ну, а этих-то бедных, почему их-то забирают? За длинный язык. Тридцать седьмой год, уже пахло войной, боялись, что предатели будут. Страшный был год тридцать седьмой.
Всех, кто мог работать с лесом, всех в лес загнали, в деревню Верхоледку, там лес заготовляли. Надо было стране, ну, готовились уже к военным действиям, обустраивался город Архангельск, лесу надо было много. Нас пятеро детей было, и маму в лес отправили! Мне было восемь лет, остальные меньше меня. И выискивали врагов. Ну, а этот милиционер, который хотел меня сдёрнуть с печи, он перепутал - нас, Семушиных, в деревне много, надо было к Дуне, соседке, зайти, а он перепутал или что и к нам зашёл. Мы с бабушкой на печи сидели. Милиционер говорит: "Бабка, где твои?" Бабушка у нас была спокойная, говорит: "Как, где, милок? Где теперь все, могучие и немогучие? Лес заготовляют, в лесу все". А я прижалась к ней и братик маленький рядом. Тридцать седьмой год - страшный год был.
С тридцать седьмого у нас многих забрали. Одного мужика забрали, он в Заречье жил, за рекой его дом был. Почему его забрали, не знаю, он бедный был. Мы смотрели, как его на телеге везли. А он весёлый был мужик и букву "х" почему-то не выговаривал, и вот поёт: "На фур всю милицию, поехал на позицию!". Больше его в нашей деревне не видели.
Напротив нас Прасковья Львовна жила, помню, муж-то у неё в лесу был, в Верхоледке. Привезли его на машине. Он сошёл с машины, я в окно смотрела, и пошёл домой и буквально через несколько минут выходит с сумочкой в руках и - на машину. Тогда пять человек в деревне забрали. Уже, видно, войну-то чувствовали, что вот-вот. И всех, кто был в белой гвардии - тогда-то и красные и белые были - забирали, пять человек у нас в деревне забрали. Ну, мы не были в белой армии, отец всю жизнь на лесохимии работал. В нашей родове никого не забрали, зато все пошли на фронт!
В каких условиях мы жили - это ужас! Отец летом в лесу живицу добывал - пока текла, в коробочки собирал её, а осенью уже скоблил дерево, которое натекло, где ранено. Дерево не полностью ранят, а оставляют полоску - жить чтобы ему, а остальное уже собирают. А уже когда последний год сбора живицы - седьмой год, седьмой год! это одна подновка (новое место подреза на дереве - А.Т.) - выше стола. Я помню - в лес еду носила, дак. И так вот семь лет это дерево обрабатывают. Уже седьмой год был деревьям на участке, когда папа уходил на фронт; а платили-то по собранному, как говорится, в итоге-то. Он ушёл, и надо было дорабатывать, а мама осталась беременная. И она ходила собирать живицу; а там такая, ну, чуть пониже нашего трюмо, столь высокая подставка была. И она стояла на этой подставке и собирала живицу, скоблила это дерево. Там со стружкой летело, со всем, но надо было собрать, иначе денег-то не выплатят. Я всё время за ней смотрела, потому, что, ну, и хлеб надо и покушать снести. А когда, если она скажет: "Не ходи, я приду сама", нет, я всё равно бегу в участок и за деревья прятаюсь. Она - трудно же ей было, пятеро нас детей осталось - она всё кричала: "Удавлюсь! Удавлюсь!" Вот такая была. Ой, следила я за ней - всё боялась, чтобы она не повесилась. Она конюхом работала, верёвок-то навалом....
А у мужа моего, Василия Фёдоровича, в те же годы отца его, Фёдора Дмитриевича, убило в лесу. Я помню, его на телеге привезли, больше другого транспорта не было - телега и лошадь. Мы, дети, все побежали смотреть туда. Его занесли в комнату, а нас потом выгнали оттуда, и потом я уже увидела, как его повезли на кладбище. Взрослые потом говорили: он был бригадиром на откатке леса в деревне Верхоледке, а бригадир - с него же спрашивают. Если там залом в речке получился, кто? всё равно в первую очередь бригадир спустится туда. Тем более, то поколение было, ответственные все были, это сейчас могут немножко и схитрить, а тогда, на переломе двух систем, боялись. Он полез в речку залом разбирать, а сверху, со штабеля, бревно скатилось и прямо на него, а он не видел. И всё, убило. Семья без кормильца осталась, а детей у них тоже шестеро было. Страшный был год тридцать седьмой.
Со слов Тарасовой Анны Михайловны записал и отредактировал её сын, Тарасов Александр Васильевич. Пос. Канифольный, 23 марта 2013 г.