"Капельки дождя на моем стекле отражают дни, отражают свет. Каплями воды чертятся слова. В них минувших дней неба синева. В них грядущих лет пыльная тропа. И заката блик, и вечерний мрак. В них смотрюсь сейчас, вечно будет так. Чертятся слова вещею рукой вечного дождя серой пеленой. Прочтены слова, их понятен смысл. Я могу идти. Да. Я могу идти"
Возвращение домой, такое привычное, не вызывающее ни мыслей, ни чувств. Ключ в замочной скважине - звяк-звяк. Шелест весенней одежды, пакеты с продуктами. У порога коврик. Над ковриком виноватые, чуть смущенные, немного испуганные глаза. Пакеты перекочевывают в протянутые руки, шарф падает на пол. В дальней комнате дверь приоткрыта. Из щели еще одни глаза: юные, очень напуганные на бледном личике. Шарф в руках, сумочка, хлопок двери, лестница стремительно несется вниз. В глазах и в душе пустота. Мысли остались там, на пороге. А впереди мартовская метель поверх подтаявшей дороги. Скользкий тротуар несет куда-то далеко от привычного, спокойного, степенного, ставшего таким надежным и дорогим. В центре города кипит жизнь, не смотря на погоду. Томные, совсем легко одетые подруги бросают игривые взгляды из-под длинных, крашеных ресниц. Веселые компании шумно обсуждают грядущие праздники. Мобильник звенит без конца, его звон сводит с ума, дробит восприятие звуков на короткие перерывы между звонками. Рука привычно наживает на кнопку "ответить", но телефон падает из рук на лед, разлетается, дисплей меркнет. Судорожно собранные останки укладываются в сумочку и мирно остаются покоится там до лучших времен. Жизнь вращается вокруг смерчем, набирающим с каждой секундой обороты. Он подхватывает все вокруг, все исчезает, сливается и, наконец, теряется в темноте бессознания.
Перед глазами закрытая деревянная дверь. На ней тяжелый засов, но он вдруг приподнимается от одного движения мысли. Из-за двери пробивается короткими вспышками мигающий свет. Свет совсем белый, с каждой вспышкой его становится все больше, он обволакивает, нежно укутывает, убаюкивая, успокаивая, избавляя от чувств и порывов. Громкий голос нарушает тишину. Он грубо гонит прочь нежный свет, и тот, испугано съежившись, прячется обратно за дверь. Она резко захлопывается и остается только чернота.
Брови шевельнулись, глазные яблоки под закрытыми веками нашаривали свет в этом темном мире. Глаза медленно открылись, ожили, начали видеть. Первое, что им предстало, это белый свет, только не ласковый, а резкий и обжигающий. Вокруг послышались радостные крики: "Она очнулась!". Не было ничего видно, но в воздухе чувствовалась беспорядочная суета. Она очнулась...
Клиническая смерть - что это? С тех пор прошел год. Всеобщие внимание и забота давили, сковывали, лишали воли к победе и самостоятельности. Частичная потеря памяти основательно потерла многие воспоминания. Человек без прошлого, с неясным настоящим и еще менее ясным будущим. Чистый лист. Не каждому дается в жизни такой шанс. Еще меньшее количество людей может им воспользоваться. И считавшая себя сильной женщина тоже оказалась не из них. Апатия приковала ее на долгие дни к мягкому дивану, где она сидела, поджав ноги, и смотрела в свой мир. Ее все считали сумасшедшей, но не отправили в лечебницу потому, что для общества она была совершенно безвредна. Два раза в день приходила женщина, которая делала уколы, вызывающие сон. Без них "сумасшедшая" могла сидеть сутками неподвижная и бодрствующая. Иногда с ней проводили какие-то манипуляции, которые пациентке были глубоко безразличны. Она была отделена от жизни тонкой пеленой белого успокаивающего света, иногда редеющего от резких выкриков железного голоса, иногда сгущающегося сильнее. Порой, ленивым движением головы она пыталась стряхнуть его, и он взлетал, как стайка маленьких птичек, но потом плавно оседал обратно, словно вековая пыль.
Только сон был насыщен событиями. Там продолжалась ее прежняя, привычная жизнь. Женщина ходила на работу, приходила домой, готовила ужин, и они с мужем в спокойном молчании ели его. Ребенка так и не было. Это стало так естественно, что хотелось его появления только по привычке. Иногда они ссорились. Они с мужем никогда друг на друга не кричали, только смотрели холодно и равнодушно из-под полуопущенных век. Тот, кто был признан виновным в ссоре, должен был первым начать примирение. Оно получалось быстро и спокойно, делались выводы, подводились итоги, и жизнь продолжалась дальше. Так все шло до одного и того же момента, на котором ее сон всегда прерывался. Что-то трещало и рушилось, но она никак не могла понять, что именно. Спящая знала, что это уже свершившийся факт, но не могла вспомнить, чем он был вызван и что собой представлял. Муж всегда молчал.
Но в эту ночь ей снился совсем другой сон. Сбиваемая с ног метелью она шла по пустынным улицам города. На широкой площади перед глазами женщины оказалась девочка-подросток. У девочки были темные длинные волосы, которые нещадно трепал ветер. Но она, казалось, совсем этого не замечала. Просто стояла и смотрела своими голубыми глазами куда-то вперед, мимо подошедшей к ней женщины. Когда последняя проследила за взглядом девочки, она увидела огромное окно. Оно возвышалось над зданиями, упираясь своими рамами в мутное серое небо. Окно было все покрыто мелкими капельками воды, которые двигались хаотично, беспорядочно стекаясь в струйки. Но присмотревшись женщина увидела, что эти струйки и сами капли образуют какой-то причудливый узор. Мысль вспышкой поразила ее: "Это слово!" А капли воды продолжали бежать. Девочка продолжала стоять неподвижно. Слова складывались один к одному: "Птица ищет, любит, ждет. И тебя она найдет. Будь готова к встрече с ней посреди пустынных дней".
Иногда муж неподвижной садился рядом с ней на диван и включал телевизор. Но там был только отталкивающий, режущий мозг свет, от которого испугано взвивался в воздух туман, спеша потом поплотнее сгустится, чтобы защититься от страшного вмешательства. Но в этот раз он развеялся резко и бесследно. Перед ней предстал экран. А на нем картина. Она была написана легко и живо, чисто, светло. Цвета переливалась и струилась светом чьей-то души. Это был репортаж с выставки современного художника, который возник среди творческой элиты внезапно и из ниоткуда. Муж хотел переключить канал, но она крепко сжала его руку, держащую пульт.
- Я хочу туда.
Он был удивлен больше, нежели увидел бы любое мыслимое или немыслимое мифическое чудовище. Он принялся задавать ей вопросы, лихорадочно пытаясь понять, что она имела ввиду. Но жена молчала. Он проследил за ее взглядом и понял о чем идет речь. Выставка.
Больная шла непривычно быстро, временами казалось даже, что она совершенно нормальна. Но стоило заглянуть в ее пустые, невидящие глаза, и любого здорового человека наполнял ужас перед той пропастью, в которую он может упасть.
Здание галереи было в тот день заполнено до предела, но им удалось договориться о билетах, сославшись на ее нездоровье. Она шла легкой и свободной походкой по бесконечным, наполненным людьми залам. Шла прямиком к своей, ей одной понятной, цели. И вот перед ней глаза. Они смотрят с картины грустно и невинно. Мысли наполняются воспоминаниями мгновенно. Исчезает та мучившая ее пустота в снах. Понимание приходит внезапно, очнувшаяся не успевает осмысливать это и предпринять какие-либо действия. Она оглядывается на своего сопровождающего, которого давно уже нельзя было назвать мужем, и видит тот самый страх в его глазах. Глупый страх застигнутого на месте кражи конфеты ребенка. Она спокойно оборачивается и идет дальше, ускоряя шаг. И вот через несколько минут до нее уже слабо доносились оклики мужа. Женщина последний раз бросила взгляд в толпу и увидела ее, ту самую обладательницу невинных испуганных глаз. Девушка не заметила ее, продолжая весело болтать с подругой. А проснувшаяся уверено направилась к выходу, твердо зная, что ей делать. Недалеко от двери, возле колонны стоял человек. Она остановилась и чуть меньше минуты всматриваясь в его лицо, словно стараясь его запомнить. Но он смотрел на обладательницу невинных глаз и ничего не замечал. Она быстро скользнула мимо и исчезла за красивой дверью.
И не сбавляя шага, она почти полетела к зданию суда. Она попала в приемный день, успела уладить все формальности, и готовое заявление на развод лежало на столе у судьи. Ее взгляд был ясен и тверд, как лед из чистой воды. На суде так и не удалось доказать ее болезнь и невменяемость. Пройдя многочисленные экспертизы, она добилась развода и стала счастливой обладательницей документа, это подтверждающего. Ни разу в своей жизни она не чувствовала себя такой свободной, такой счастливой, такой полной жизни. Впереди была лестница, по которой она торжественно сошла в совершенно изменившийся для нее мир со свидетельством о разводе в одной руке и букетом желтых лилий в другой. Все светофоры мигали неопределенным желтым.
"В прозрачных каплях на стекле и радуга, и тень. Они мерцают, словно ночь, сияют словно день. В прозрачных каплях на стекле разводы акварели. В них люди, жизнь, листок, цветок и песня свиристели. Цвета мешаются, бегут ручьями по стеклу. Цвета стекаются в пруды, мутнеют, меркнут, мрут. Из чистых радужных цветов глядит полночный мрак. Написан краской на стекле упавший акробат. Но и его смывает новый лиловый ручеек. Несется он как грязевой, бушующий поток"
Все остатки имущества были безжалостно проданы. Она купила себе маленькую квартирку в новом районе города, обустроила ее в стиле минимализма и все свои средства вложила в инвестиции. Она всегда была хорошим экономистом и менеджером, раньше на работе считалась очень ценным сотрудником, подавала надежды. Сейчас она проявила весь свой талант, авантюризм и добавила немного женской интуиции. Совершенно не важно, куда были вложены деньги, оставшиеся от продажи квартиры. Не важно и то, как из этих денег вырос приличный капитал, и как он приумножался. Важно лишь то, что помимо прочего, занималась инвестициями в разных областях. И особенно важно, что одной из приоритетных для этого областей было искусство.
Так они и познакомились. Она предложила ему устроить выставку его работ за границей. Она просто протянула руку и сказала: "Меня зовут Жанна". А потом улыбнулась. У него не было причин отказываться. Богатая, сильная женщина смотрела на поседевшего художника и думала о том, что на его полотнах она увидела те самые глаза, забытые, но не дававшие покоя. Жанна часто думала о том, кем же приходится ему эта весьма очаровательная девушка. В улыбке с картин было то, чего у нее, быть может, никогда и не было. Что это, Жанна не знала, иначе это давно бы уже было у нее.
За окнами цвел чудесный август. Ей очень нравилось ее имя, очень стильное и достаточно редкое. Но все же август... Он зеленел у нее над головой листьями, цвел под ногами милыми парковыми цветами, звенел от прикосновения каблуков к выложенной плитками аллее. В жаркий будний полдень парк пустовал. Только крупная белая чайка сопровождала женщину на прогулке. Затем она взлетела с ветви ели и исчезла в небе, мелькнув бело-голубыми крыльями точкой. Эта чайка была не похожа на обычных городских птиц, грязных и копающихся в помойках. Она словно прилетела с самого севера и принесла на своих крыльях его бескрайнюю белизну.
Навстречу Жанне по дорожке неторопливо шел мужчина. Она его сразу узнала. Художник был одет очень странно для такой жаркой погоды. На нем был легкое тряпичное летнее пальто черного цвета, расстегнутое и оттеняющее белизну рубашки с расстегнутым воротом. Его серые глаза смотрели отсутствующе, давая ясно понять, что его сейчас не заботит ничто в этом мире, кроме своих собственных мыслей. Было очень сложно определить возраст этого мужчины. Седые волосы не сочетались с достаточно молодым лицом, твердой походкой и подтянутой фигурой. Этот человек вызывал у молодой женщины такое жгучее любопытство, что она решилась нарушить его спокойствие. Она быстро застучала каблуками к нему на встречу, обворожительно улыбаясь. Они поздоровались. Он узнал ее, был вежлив, но не выказывал желания общаться. Тогда она решила проявить инициативу:
- А вы можете нарисовать меня?
- Ваш портрет?
- Ну, - художник был озадачен. - Могу.
- А когда?
- Когда Вам удобнее. Я свободен.
- Тогда давайте прямо сейчас! - на ее лице отобразился детский восторг.
Эта идея не вызвала у художника никаких эмоций. Но он согласился. Они пошли дальше вместе к выходу из парка. На протяжении всего времени, которое они добирались до его дома на окраине города, она пыталась с ним заговаривать. Но он задумчиво смотрел в окно, неохотно отвечая на вопросы и не предлагая никаких своих тем для беседы. В душе Жанна искренне досадовала такой неразговорчивости, но тщательно скрывала свои мысли.
Дом находился в каком-то старом квартале, где уныло громоздились деревянные развалюхи и старые пятиэтажки с хрущевками внутри. Двухэтажный дом художника выглядел на их фоне дворцом. Может быть, на это и был рассчитан выбор квартала.
Внутри было красиво. Все в обстановке было подобрано просто великолепно, на месте каждого предмета интерьера невозможно было представить что-либо другое. Но они прошли зал, завернули за угол и подошли к двери. Эта дверь поразила гостью. Старая, покосившаяся деревяшка едва держалась на петлях, и, казалось, вот-вот рухнет от малейшего шевеления воздуха. Это выглядело так, как если бы в шкаф с модными, современными вещими повесили старое прабабушкино платье. Но обстановка комнаты поражала еще больше. В углу стоял ветхий диван, рядом с ним шкаф с книгами, а посредине комнаты находился мольберт. Он был тоже старый, почерневший от времени не похожий на рабочее место модного художника.
Жанна села на стул, на который ей указали. Художник молчал по-прежнему, не проронил ни слова за то время, пока рисовал ее. Большего фиаско она не терпела со школьных лет.
Когда работа была практически закончена, в комнату ворвалась девочка-подросток лет 14. Она была чем-то взволнована, темные волосы растрепались, черный балахон, какие носят подростки, желая выделиться и показать свою принадлежность к молодежной неформальной культуре, висел на худых плечах, как на вешалке. На глазах был темный, неаккуратно наложенный макияж. Девочка вбежала в комнату и остановилась. В ее глазах появилось изумление, сменяющееся негодованием. Она, не отрываясь, смотрела на гостью и только спустя несколько минут смогла произнести, с трудом выговаривая слова:
- Кто она?
- Эта женщина организовала выставку моих картин за границей. Познакомься, Влада. Ее зовут Жанна Владимировна, она попросила нарисовать ее портрет, - совершенно невозмутимо ответил художник. И тут же добавил:
- Жанна Владимировна...
- Жанна, можно просто Жанна, - машинально поправила женщина.
- Жанна Владимировна, - словно не замечая ее слов продолжал он, - познакомьтесь с моей дочерью Владой.
- Очень приятно, - произнесла женщина медленно.
Девочка поджала губы и выбежала из комнаты.
Хозяин не потрудился что-либо объяснить, молча закончил портрет и протянул его гостье. Она пребывала в состоянии, близком к шоку, и не сразу сообразила, зачем подают ей лист бумаги. Но когда она увидела изображение на нем, все посторонние мысли тут же улетучились. Ее портреты писали и раньше, но чтобы так...
Автобус подъехал сразу же, как только Жанна ступила на остановку. Старенькие двери закрылись со скрежетом. Ехать было далеко, и она села у окна. В автобусе было почти совсем пусто. На улице начинало темнеть. Сумерки навевали дремоту, и она задумалась. Она никогда не замечала, что в стареньких автобусах так чудесно думается обо всем. Мысли бежали назад по съедаемой колесами дороге к домику, там они находили странную мастерскую, затем Владу, похожую на вороненка, затем они почему-то бежали к ее старой квартире, где они жили с мужем, потом глаза... Глаза, в окне автобуса она увидела огромные, расширяющиеся глаза Влады на фоне багровеющего неба. Лицо девочки было бледным, глаза смотрели страшно, неистово. Потом они начали сужаться, и превратились в хищные щели, откуда смотрела пустая темнота. По стеклу потекли прозрачные капли, они быстро сбегались во им одним понятным маршрутам. Их смысл уже был почти ясен...
Жанна распахнула глаза и в эту минуту поняла, что просто заснула. За окном автобуса вместо глаз Влады она увидела свою остановку, которая уже намеревалась удалиться прочь из поля зрения. Она закричала истошно что-то вроде "Стойте! Остановитесь!". Автобус остановился, лишь на секунду приоткрылись его двери, а затем захлопнулись с чавканьем, лишь только она проскользнула через них.
Женщина еще какое-то время стояла на остановке, провожая глазами автобус. Когда он скрылся за поворотом, она развернулась и пошла быстрым шагом к своему дому. Она жила в новом районе, остановка стояла на незастроенном еще холмике, с которого был виден краешек обещавшего быть элитным района. Красивые, стройные многоэтажки стояли ровными рядами, прославляя одним своим существованием цивилизацию и прогресс порожденный ею. И вдруг Жанне отчетливо вспомнился двухэтажный домик посреди лачуг и серых полуразвалин. Живое сердце коматозного квартала.
Закат давно уже сменился ночной темнотой, а она все стояла одна на остановке спиной к дороге и ждала чего-то. Все это ей было смутно знакомо, но она не могла понять, откуда. Что-то случилось в этот день такое, что не позволяло ей сойти с холма, пойти домой и продолжить свою чудесную жизнь. Может, это портрет, который был у нее в руках? Может, глаза в стекле автобуса? Стареющий мужчина и девочка-подросток. Где-то высоко над ней пролетела большая белая птица.
***
- Что ты видела, Влада?
- Я видела твою жену.
- Не придумывай, Влада!
- Я никогда не лгу.
- Но что мне делать, Влада?!
- Жить. Иначе я умру.
- Но я не люблю ее, Влада!
- Я видела твою жену...
***
На камине стояли часы. Это были обычные совершенно часы, каких тысячи и сотни тысяч, которые в многих других домах точно так же переставляют свои стрелки и отсчитывают минуты и часы. Правы, наверное, те, кто говорят, что время идет не вперед, а назад, съедая минутки жизни. И эти часы скорей всего не были исключение. Они тоже измеряли время жизни, давая понять, сколько его еще осталось. Напротив них сидел их хозяин. Хотя это неправильно думать, что у часов может быть хозяин. Нет, они свободны отмерять время жизни любого в этом мире и не нуждаются в хозяине. Так что перед ними сидел скорее временный их сожитель, сосед по комнате.
В темном углу возле тяжелой бордовой шторы сидела девушка в такого же цвета ночной рубашке с красивыми кружевами и длинной, как платье. Девушка сидела так, что другой человек в комнате не видел ее, потому что расположен был к ней спиной. Это была Влада, наблюдавшая за своим приемным отцом. Стал ли он таковым для нее? Размышления девушки заходили все дальше и дальше, в глубь ее детства и сознания. Ей вспомнилась черная дыра на месте ее квартиры и сильная рука, взявшая ее за руку, бледное лицо матери смотревшей на дочь сквозь слезы. А Влада была очень похожа на мать. И с каждым годом все больше и больше ее понимала.
- А почему ты никогда меня не рисуешь? - спросила Влада неожиданно громко.
Игорь вздрогнул и обернулся к девушке:
- Ты здесь? Я думал ты уже спишь.
- Ты на вопрос не ответил.
Мужчина молчал и в сомнениях смотрел на девушку, не зная, что ей ответить.
- Я слишком похожа на свою маму, да? - Сказала Влада резко, резче, чем хотела.
- Да, ты права, - спокойно ответил ей художник.
Тогда Влада встала и подошла к нему. Она села на широкий подлокотник кресла, локтем облокотилась на спинку и ладонью подперла голову. Она смотрела на мужчину, сидящего в кресле и думала о том, кто же он для нее.
- Я действительно очень похожа на маму. Как же ты этого не видишь? Я точно такая же. - Сказала Влада шепотом.
- Нет. Ты это ты. А она это она. Ты уже не маленькая девочка, должна это понимать.
- Вот именно, я не маленькая девочка. Мне скоро восемнадцать. Я тоже могу любить. - На глазах девушки наворачивались слезы, в голосе появлялись истерические нотки. Она смотрела на человека в кресле со смесью обожания и раздражения.
- Влада, я тебя очень люблю. Ты моя дочь. Влада, я хотел сказать тебе. Я решил жениться. На Жанне. Она милая женщина, с ней интересно, я прошу тебя, прими это как данность.
Он чуть придвинулся к ней и даже сделал неясное движение рукой, словно пытаясь задержать ее.
Девушка посмотрела на него круглыми от ужаса и изумления глазами, прошептала что-то неразборчивое и убежала в свою комнату. Там она заметалась, не находя себе места. Появилась острая боль, потом она притупилась. Стала ноющей и сменилась чем-то черным, заливавшем душу изнутри, как будто там разлили банку чернил. Жестокая ревность заполняла ее сердце, ненависть к той, которая была недостойна, не могла быть достойна. На пол полетели обрывки бумаги, которую Влада рвала в порыве ярости. Жажда борьбы с соперницей смешивалась с любовью к единственному близкому ей в этой жизни человеку. Из распахнутого шкафа выпала мягкая игрушка. Это был Петрушка из цветных лоскутков, которого ей шила мама еще давно, когда Владе было лет пять. Девушка подошла к игрушке медленно, подняла ее и, прижав к груди, разрыдалась.
Потом она села за свое старое детское пианино и начала играть какую-то мелодию. Влада была уверена, что слышала ее раньше, но не смогла бы сказать, где и когда. В открытое окно задувал ветер в такт музыке, раздувая темно-красную ночушку девушки и ее темные волосы. Она заиграла "Песню Сольвейг", которую очень любила. Спокойным, уверенным альтом запела она любимые строки:
Зима пройдет и весна промелькнет
И весна промелькнет.
Увянут все цветы, их метелью занесет
Их метелью занесет.
В эту минуту ветер порывом влетел в комнату, закружив обрывки листьев, цветов и листков бумаги. Влада запела неожиданно громко:
И ты ко мне вернешься, мне сердце говорит
Мне сердце говорит.
Тебе верна останусь, тобой лишь буду жить
Тобой лишь буду жить.
Сильный голос разносился ветром по всему темному дому, который вдруг стал странно просторным и похожим на средневековый замок. У остывшего камина сидел в кресле усталый мужчина и смотрел на затухшие угли.
***
... Он проснулся серым утром. Рядом мирно спала жена. На часах 7 утра. Ему только что приснился сон. Осень...
Ветер поднимал сухие листья до самого окна спальни, бросал их в стекло, злясь на закрытые стекла. Он хотел донести до глупых людей шелест осени, запах осень, показать им эти хрупкие, желтоватые листья.
Но люди отгородились прочными стеклами, об которые осенние листья ломались, рассыпаясь на мелкие золотистые осколки, подхватываемые ветром, снова и снова бросающим их в закрытое окно.
И один из этих глупых людей сейчас стоял у окна и догадался, наконец, чего хочет неистовый осенний ветер. Человек открыл створки, пропустив листья целые и разбитые в свой спящий дом. Женщина на кровати поежилась во сне, но не проснулась. Вокруг ее рыжих волнистых волос серо-желтым ореолом легли занесенные ветром листья.
Человек смотрел в окно, не оборачиваясь. Мимо него с шелестом пролетали листья, что-то нашептывая ему. Но что, он не могу понять. Затем шелест стал громче, еще громче, еще. А потом в гамме звуков, в бесформенном шуршании четко коснулось его слуха: "Влада..."
На долю секунды у него прекратилось дыхание, сердце остановилось. Листья остановились и зависли в воздухе. Он медленно повернул голову к двери в комнату, попытался развернуть тело, но оно не слушалось. Странное предчувствие наполнило его. Он смог вздохнуть. Ветер ворвался в комнату с новой силой, не останавливаемый более широкой фигурой в оконном проеме.
В ее комнату он ворвался вместе с сопровождавшими его сухими листьями. Весь пол был покрыт ими. Ветер поднимал их, кружил, опускал на пол и повторял все с начала. Среди желтых следов осени кружился в танце маленький клочок бумаги. Игорь подхватил его на лету и перед ним ровнями столбцами легли строчки, но увидел он только две:
...Если я смогу убежать,
То не вернусь обратно...
Влада? Влада! Влада...
Листок выпал из ослабевших рук и взлетел, устремился к окну, словно только и ждал этого. Тускнеющие глаза проводили его и потухли окончательно. Человек лежал на полу. листья засыпали его медленно и осторожно.
В парке на скамейке сидела одинокая съежившаяся черная фигура. Парк ранним утром был совершенно пуст, если не считать дворничиху, для которой весь окружающий мир не существовал. На коленях у черной фигуры лежала такая же черная гитара. Руки сами перебирали струны, губы сами шептали слова:
... Если я смогу убежать,
То не вернусь обратно.
Я вижу свет
Солнца за облаками.
Я вижу взгляд
За запертыми дверями.
Если смогу я взглянуть
Сквозь закрытые двери,
То я увижу свой путь,
Но мне никто не поверит
Если услышу я голос
В тихом шуршании листьев,
То я отправлюсь в полет
В ветре осеннем зависнув.
Я вижу свет
Солнца за облаками.
Я вижу взгляд
За запертыми дверями.
На колени незаметно лег небольшой тетрадный листок. Влада успела уловить лишь обрывки строк, и ветер унес его дальше оставив ей только несколько засохших листьев. Они шептали: "Влада. Влада. Влада." Она неподвижно сидела еще секунды, а потом вскочила и побежала только что пройденной ею дорогой.
Влезть в окно второго этажа не составило особого труда. Она приземлилась на шуршащий осенний ковер. Он шептал укоризненное: "Поздно". Ноги согнулись в коленях возле лежащего на полу человека. Ей хотелось сказать что-то, как никогда хотелось быть услышанной. Невозможно было поверить, что этот человек, который всю жизнь только и делал, что слушал ее, глух к ее словам именно в такой момент. Влада не заметила, что уже кричит.
- Это ты виновата! Ты своими выходками убила его!
- Нет! Нет! Я не могу быть виновата, разве можно убить того, кого больше всего на свете любишь?!
- Это ты убила его!
- Нет! Нет. Нет...
"Гаснет огонь свечи. Под сердцем лежат дневники. Капли тут не при чем, их мы подсушим огнем. Кто водит кисть по стеклу, тот пишет нашу судьбу. Тот, кто возьмет в руки кисть, сможет писать саму жизнь"
Впервые за последние несколько недель Жанна проснулась спокойно. Старые цветы стояли на своих местах в их старой квартире. Мебель, посуда. Ковры - все осталось прежним.
- Как тебе это удалось?
- Это я через посредника купил у тебя квартиру после развода. Мне лично ты бы ведь не продала? - бывший муж улыбнулся ей старой своей улыбкой.
- Не продала бы, - улыбнулась в ответ ему бывшая жена.
В ее душе было такое чувство, словно она после долгого странствия вернулась домой. Жанна прислонилась к дверному косяку и с нежностью посмотрела на гостиную. Что-то было непривычно ее взгляду среди всего старого, обыкновенного. Посреди стены на месте старенькой копии пейзажа Шишкина висел ее портрет, написанный умершим художником.
- Откуда здесь этот портрет? - спросила Жанна у бывшего мужа.
- Я не знаю. Я думал, ты его принесла, - услышала она ответ.
- Я не приносила.
В эту минуту у раскрытого окна захлопали крылья. Жанна резко оглянулась и увидела, как с подоконника вспорхнули две птицы: белая и черная. А на подоконник посыпались желтые осенние листья, которые они словно стряхнули со своих крыльев.
***
В пасмурном небе над лесопарком раздавалось сердитое карканье. Листья уже не сыпались золотистым дождем, они по одному медленно ползли ссохшиеся и серые. Дождей еще не было, и шуршащий ковер на земле был невероятно мягким. Влада лежала на нем, слезы тонкими редкими струйками стекали по ее щекам. Она шептала беззвучно: "И ты ко мне вернешься, мне сердце говорит". В эту минуту на лицо ей упала первая тяжелая капля. Какой-то звон раздался в воздухе, и Влада поняла, что это просто тишина, полная осенняя тишина. В этом молчании послышалось хлопанье крыльев. Две птицы взлетели в небо и, сделав круг над парком, исчезли. А с неба упал тяжелый дождь, словно оно уже не могло держать в себе давно накопившиеся слезы. Влада лежала и смотрела вверх, не замечая дождя. Облака разрывались и соединялись, и девушка отчетливо прочитала то слово, которое она должна была прочитать.