Таргис : другие произведения.

Песнь камня. Часть первая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В XIX веке маленький городок в долине Карпат сметен лавиной, и несколько человек, спасая свои жизни, оказываются отрезаны от мира в старинном замке, населенном носферату. В наше время таинственный автор предлагает столичному театру музыкальную пьесу о тех событиях...
  Глава 1.
  
  Экипаж тронулся с места с визгом и грохотом, только плеснула из-под заднего колеса щедрая порция грязной снежной каши, с густым шлепком облепив платье Янины и саквояж. Ее слабый крик: "Постойте!" утонул в стуке колес по камням мостовой, в исполненном стихийного ужаса ржании лошадей и нервном гиканьи не менее испуганного кучера. Янина ошиблась: экипаж, казалось бы, собиравшийся остановиться, всего лишь замедлил ход на крутом повороте и никому не было дела до отчаянно жестикулировавшей элегантно одетой молодой женщины, стремившейся убраться из снежного ада не меньше его пассажиров. Спасая свою жизнь, не отвлекаешься на такие незначительные помехи - за сегодняшнее утро она это уже усвоила.
  Янина, инстинктивно приподнявшая было подол, защищая от снежной грязи, сердито бросила тяжелые складки - не о кромке платья сейчас следовало думать. Впрочем, думать о чем-либо более важном, чем мокрый снег, острая, слепящая метель и осознание надвигавшейся опасности, она все равно была неспособна. Неостановимый поток снега, грязи и воды, несущий с гор непод"емные валуны, выдранные с корнем деревья и обломки домов, уничтожал у нее на глазах еще недавно очаровательный беззаботный городок.
  Еще вчера главной темой, обсуждаемой во всех салонах, была австрийская компания(1) , расквартированная в небольшой деревне западнее по склону горного хребта и проводившая поблизости что-то вроде учений, и обещания наконец собраться большой компанией, поехать и рассмотреть все в деталях. Те редкие смельчаки, которые, несмотря на проливные дожди, не поленились подобраться поближе, остались довольны зрелищем. Повезло военным, они, вероятно, оказались в стороне от неожиданной природной катастрофы.
  Янина затравленно огляделась, но очередной шквал колючей пурги превратил окружающее в стремительную белесую мглу, поглотившую весь свет, и визг метели заглушал лишь летучий грохот лавины, пугающе близко.
  - Это называется, идеальный климат, исключительно полезный для здоровья! Уют и покой, - прохрипела Янина между приступами кашля. В следующее мгновенье из-за угла у нее за спиной вывернула плотная фигура, сильные руки обхватили ее и прижали к крутому бюсту, защищая от ветра. Шквал выдал все, что было в запасе, и на какое-то время стало потише, только грохот селевого потока словно бы усилился в несколько раз - на случай, если о нем забыли.
  - Хильда! - вскрикнула Янина, когда горничная выпустила ее и сноровисто подхватила Янинин саквояж. - Где ты была?! Я уж думала... А если бы кто-нибудь остановился, думаешь, они стали бы тебя ждать?.. Впрочем, никто и не остановился, - добавила она по размышлении.
  - На почтовой станции уже пусто, - доложила Хильда, решительно устремившись по крутой взбегающей на холм улице. - Бежимте, мадам, не надо стоять... Так нас снесет.
  - Куда бежать-то, Хильда?! - простонала Янина. - Далеко мы, по-твоему, уйдем без транспорта? Надо найти экипаж...
  - Пока искать будем, от города ничего не останется. Да и нету их уже.
  - Но мы не можем... - Янина захлебнулась криком на полуслове, когда у нее на глазах из подвального окошка выскочили три здоровенные - с упитанную кошку - крысы и целеустремленно понеслись по мостовой.
  - Богато здесь жили! - восхищенно протянула им вслед Хильда. - Не крысы, а поросята... Видите, мадам? - она повернулась к Янине. - Эти твари поумней людей, завсегда знают, когда и куда бежать. Вверх нам надо. Поток бежит вниз, значит нам надо подниматься, - и перехватила тяжелый саквояж другой рукой.
  - Вверх? Навстречу селю? - Янина с сомнением окинула взглядом стоявшее перед ней воплощение решимости и здравого смысла и тяжело вздохнула. - Вверх, так вверх. Может быть, все эти мучения скорее кончатся.
  Янина снова приподняла сравнительно узкий подол платья, предназначенного для верховой езды и занятий спортом, подумала и подтянула его повыше - выше, чем позволяли приличия, но какие сейчас к дьяволу приличия? А вот потяжелевший от сырости подол сильно мешал. Через несколько минут быстрого хода она снова уронила его, не в силах поддерживать. Сил не хватало и на то, чтобы поминутно вытирать мокрую кашу, липнувшую к глазам. Быстроногие крысы давно уже скрылись из виду в метельной круговерти. Только Хильда натужно пыхтела в нескольких шагах впереди.
  - Да брось ты к черту этот саквояж! - простонала Янина. - Тяжелый ведь...
  - Ничего, мадам, не такой уж и тяжелый, - отрезала горничная и поменяла руку. - А вот повезет спастись - жалеть будете... Вы сами-то как? Идти можете? - она обернулась, озабоченно глядя на хозяйку.
  - Могу. Я... Не останавливайся, идем. У меня все хорошо, - выдавила Янина, чуть не плача от жалости к себе самой и злости на все вокруг. Они продолжили путь.
  - Я хочу сказать... - выдавила Янина сквозь усталость, от которой почти мутилось сознание, - Хильда, спасибо тебе за то, что... осталась со мной. Чтобы ты знала, если мы... Ты ведь могла спастись с остальными слугами.
  Хильда снова остановилась, воспользовавшись оказией на минутку поставить саквояж в грязь, и с искренним удивлением уставилась на Янину.
  - Да вы, видать, не в себе с перепугу, мадам. Чтоб я, да вас бросила? Кто ж у меня на свете-то есть, окромя вас?
  - Твоя верность может стоить тебе жизни, - грустно улыбнулась Янина сквозь слезы.
  - Будет так, как Господь рассудит, - важно изрекла Хильда и размашисто перекрестилась. - А только как бы я потом Ему в глаза смотрела, хозяйку не уберегши?
  - Ты не просто служанка, ты настоящий... - Янина хотела сказать "друг", но конец фразы утонул в приступе жестокого кашля, молодая женщина споткнулась и упала на колени, погрузив руки в холодную жижу.
  - Мадам, - беспомощно простонала Хильда и в этот момент из узкого переулка с грохотом вылетел экипаж, лошадь едва успела свернуть в сторону и не затоптать скорчившуюся среди улицы фигурку. Возница чертыхнулся по-венгерски и, налетев колесом на тротуар, экипаж остановился. Это была легкая двуколка с козлами и поднимающейся крышей, служившей в нынешнюю непогоду хоть какой-то защитой.
  - Живы? - нелюбезно поинтересовался кучер по-немецки и добавил по-венгерски еще что-то, находившееся за пределами Янининого более чем скромного словарного запаса.
  В этот миг дверца, разболтавшаяся от тряски и слегка перекошенная, с визгом распахнулась и из коляски выскочил высокий мужчина в когда-то несомненно элегантной шляпе с широкими полями и коротком пальто, сейчас мокрых насквозь. Сильные руки осторожно подхватили Янину под локти и помогли подняться.
  - Простите этого невежу. Вы не ранены, мадам? - осведомился мужчина по-немецки с сильным акцентом.
  - Я цела, благодарю вас, - прошептала Янина и посмотрела сквозь слезы в светлые глаза незнакомца. - Я просто...
  - Промокли, испуганы и растеряны, - тотчас вынес он заключение. - Сегодня это нормальное состояние для жителей Эштехедя. Забирайтесь к нам, и будем молиться, чтобы у нашего славного скакуна хватило сил вывезти нас всех. Говорю сразу, надежды покинуть город прежде чем его сметет напрочь, почти нет, но это "почти" - уже что-то...
  - Я вам кто, добрый самарянин? - прошипел возница. - У нас нет ни времени, ни места! Я уже об"яснял, что без герра доктора из города не уеду!
  - А кто спорит, Ярнок? - отмахнулся светлоглазый. - Только позволь тебе напомнить, что если бы не мы с Фрэнки, ты бы до сих пор сидел, застряв колесом в выбоине. Только благодаря нам ты можешь исполнять свой лакейский долг и...
  - Хватит уже, поехали! - рыкнул кучер, нервно перебирая длинными пальцами кнут.
  - Прошу прощения, - мужчина поправил с"ехавшую Янине на лицо шляпку. - Good God! - выдохнул он. - Да это никак мисс Линдентон?!
  Янина невесело улыбнулась, прекрасно сознавая, как далека ее жалкая улыбка от еще вчерашнего лучистого сияния на сцене здешнего театра.
  - Вот видишь, Ярнок, - бросил ее спаситель кучеру. - По твоей милости, мы едва не бросили тут умирать звезду сцены!
  - Мое почтение, Ярнок, - сухо представился кучер и сноровисто вскарабкался на свое место.
  - Залезайте же, - мужчина быстро запихнул Янину в набитый до отказа экипаж и повернулся к Хильде.
  - О, я вижу, вы даже собрали вещи? Более чем разумно!
  - Д-да... - замялась Янина. - У Хильды было время...
  - Давай сюда, милочка. - Он забрал у горничной саквояж, присвистнул, взвесив его на руках, посмотрел на Хильду с уважением и ухитрился непостижимым образом втиснуть его в коляску, а следом и саму Хильду, после чего скомандовал Ярноку трогать и лихо вскочил на подножку, ухватившись рукой за штангу под"емной крыши. Экипаж сварливо заскрипел, однако тронулся с места и пошел довольно шибко. Не зря говорят, что основной принцип современной кареты изобрели именно венгры - в конных экипажах здесь явно знали толк.
  Янина не без труда высвободила руку, затиснутую куда-то вниз, и снова поправила сползающую шляпку. Веселые желтоватые глаза ее спасителя находились как раз на уровне ее лица, совсем рядом.
  Коляска направлялась более-менее вверх, хоть и не так прямолинейно, как давешние крысы, и в этой целеустремленности было что-то успокаивающее, как и в жизнерадостном настроении желтоглазого - Янина не хотела думать, что веселость его была слишком нарочитой и причиной ее, скорее всего, являлся страх.
  - Эй, Ярнок! - окликнул мужчина. - Твой мерин не может двигаться быстрее?
  - И не надейтесь! - крикнул кучер. - Пока не заберу орвош ура(2), назад не поверну!
  - А кто говорил о том, чтобы повернуть назад? - вздохнул желтоглазый и пояснил Янине: - Когда началась эта история, достопочтенный герр доктор оказался у пациента, а его верный кучер был дома и теперь готов скорее отдать жизнь за своего "орвош ура", нежели спасаться самому...
  - Такая верность заслуживает только похвалы, - Янина покосилась на Хильду, упиравшуюсь внушительной грудью ей в плечо.
  - Несомненно. Но вместе со своей, он рискует и нашими жизнями...
  - Если подбирать по пути всех, кто остался без транспорта... - донеслось сквозь свист ветра бурчание Ярнока.
  - Насколько я знаю доктора Шнайдера, он вряд ли бросил бы на верную смерть нуждающихся в помощи, - произнес желтоглазый. - На то он и доктор, в конце концов. Но весело будет, если окажется, что его уже благополучно увез кто-то другой... - он улыбнулся Янине, показав довольно крупные желтоватые зубы.
  - А мы ведь с вами знакомы. Только вы меня, конечно, не помните. Уилберт Дьюер, корреспондент "Морнинг Пост" в Вене.
  - Конечно, я знаю вас, - вспомнила Янина. - Простите, что не узнала.
  - Немудрено. Газета дала задание написать об этом городишке, коль скоро он в последнее время превратился в столь популярное курортное местечко... Да уж, теперь я о нем подро-обную статью напишу... если жив останусь. А Фрэнки проиллюстрирует. Ты рисуешь, Фрэнки?
  Из-за плеча Янины донеслось невнятное хмыканье.
  - Фрэнки Джонс - рисовальщик, - пояснил Дьюер. - Он делает иллюстрации к газетным и журнальным статьям. Простите, что не представил раньше. А там... где-то... - госпожа Илона Пондораи, вдова коннозаводчика Томаша Пондораи с сыном Арпадом. Ярнока вы уже знаете. Вот, пока все.
  Янина исхитрилась вывернуть шею так, чтобы хотя бы краем глаза заглянуть внутрь экипажа. В этой невообразимой тесноте она несколько согрелась и снова начала чувствовать онемевшие было руки и ноги. Саквояж находился под ней, она опиралась на него одним коленом, сбоку к ней прижималась разомлевшая от тепла и тесноты Хильда, тяжелая белокудрая голова ее клонилась Янине на плечо. Тело Ярнока на козлах над ней, облаченное в плотную шинель, загораживало Янину от летящего снега. Рядом она нащупала угол огромного кофра, на котором восседал тот самый Фрэнки. Вероятно, он и рад был бы встать и уступить место даме, но на ходу это не представлялось возможным. Притиснув локти к телу, держа под невозможным углом что-то вроде ташки и прижимая к ней альбом среднего формата бумаги, он что-то царапал карандашом. На двухместном сиденьи, заставленном сумками и картонками, располагались, с"ежившись и забившись в угол, молодая женщина и мальчик лет десяти, они таращились из полутьмы блестящими глазами, как пара совят из дупла.
  - Очень приятно, - сказала Янина.
  - С нами с Фрэнки был еще один наш товарищ, - внезапно посерьезнев, произнес Дьюер. - Но он... останется здесь навсегда. Впрочем, сейчас не время думать о смерти. Прежде всего надо остаться в живых. Наверно, у нас последняя лошадь в этом городе, так что остается только молиться за крепкие ноги благородного животного. Мы-то втроем благополучно дрыхли, когда началась эта катавасия - вчера засиделись допоздна. Не то бы, конечно, были уже за городом.
  - Я... плохо себя чувствовала, поэтому задержалась, а потом... - Янину передернуло, - Воистину, в такую минуту человек пойдет на все ради спасения своей жизни. Какое счастье, что я встретила вас!
  - Ну что вы...
  С юга, из нижней части города, донесся жалобный гудок - последний паровоз покидал Эштехедь.
  
  
  Эштехедь или, как его предпочитали называть к западу от Дьёра, Абендберг притулился в северо-западных отрогах Карпат, где в старину находился перевал, по которому пролегал популярный торговый путь. Впрочем, со временем перевал завалился - в этих местах зимой часто бывали лавины, а летом - жестокие грозы, щедро сеявшие молнии по скальным верхушкам, и пришедший в негодность путь забросили в пользу более спокойных и безопасных дорог. Старинное поселение почти обезлюдело, жители его поднялись в глухие пастушьи деревни выше в горах, промышляли охотой и разведением скота на укромных пастбищах. Миновали многие сотни лет, настал блестящий и стремительный XIX век, прежние пути и перевалы потихоньку теряли значение по мере того, как города и местечки империи соединяли зазубренные и цепкие, как пчелиные жала, шнуры железных дорог, и название Эштехедь, а потом - для большего удобства приезжих - и Абендберг, стало все чаще мелькать в газетах и рассказах путешественников, ищущих покоя и поправления здоровья. Здесь к их услугам были девственная природа, чистейший воздух, тишина и красоты, вполне сравнимые с теми, что ищут в альпийских долинах, но - по более сходным ценам, не говоря уже о прелести новизны и свежести еще не засиженного любителями праздных развлечений местечка, и об укромных ущельях, где не ступала нога ученого географа и рисовальщика, охочего до головокружительных пейзажей. Лавин здесь уже с полвека не случалось, а для гроз существуют громоотводы. И за какое-то десятилетие сонный городок полностью преобразился, став популярным курортом для среднего класса всей Европы, тогда как представители высшего общества имели обыкновение лишь недоуменно приподнимать брови при упоминании наверняка придуманного ради рекламы слащавого названия.
  В городе появились театр, казино и телеграф, превративший старинную Коломбу - высокую башню, обиталище почтовых голубей - в потерявшее практический смысл украшение. Через долину к нижнему уровню города пролегла железная дорога, прочно соединившая его с цивилизацией, связь с которой он прежде нередко терял в зимние снегопады и паводок по весне. Старинное здание бань было в спешном порядке реставрировано и превосходило теперь пышностью архитектурного облика скромный городской магистрат, никогда, впрочем, и не претендовавший на большую значимость.
  Испокон веков местное население со всеми вопросами как городского правления, так и суда обращалось в замок, словно бы паривший в поднебесье, балансируя меж двух вершин высокой горы, к представителям древнего рода Кёдолаи. Ныне аристократический род, помнивший чуть ли не времена обретения мадьярами родины, практически сошел на нет и само имя его кануло в Лету, сохранившись лишь в гербах на стенах старейших зданий Эштехедя, да, вероятно, на покрытых витиеватой лепниной саркофагах где-то там, в глубине царящей над городом двухголовой горы, в княжеском склепе. И наверно, к лучшему, ибо едва ли гордые потомки бешеных мадьярских конников потерпели бы сборища разгильдяев со всех концов Европы у самых своих ног.
  Эштехедь словно бы стекал по склону поросшего лесом хребта вместе с капризной горной рекой Мей, спускаясь по широким уступам, естественным образом определившим многоуровневую планировку города. Старинную центральную часть города, расположенную на самом широком уступе, где река разливалась в небольшое озеро и на берегу его стояли те самые бани, ныне глянцево блестящие фарфоровой черепицей крыш, заказанной у Жолнаи, пришлось почти полностью снести и переделать.
  Остальные новые постройки - больница, школа, окруженные молодыми садами виллы располагались на самом нижнем и самом верхнем горных карнизах - уровнях или "синтах", как их здесь называли, за пределами почти совсем развалившихся от времени и недостатка внимания городских стен. Только пара улиц с самыми старыми домами и виллами города поднимались двумя узкими стрелами по берегам реки, словно бы стремясь прочь от суеты преображенного города и желая взмыть на высоты хребта, к презрительно взирающему на город замку, приобретшему, как и город, немецкое имя - Штайнеслид. Местные жители, очевидно, отличались страстью к поэтическим названиям.
  Старинный Кёдолавар, или как его кратко называли, Кёдоль, престол крохотного княжества Кёдола, утвердился на двуглавой горе столь высоко, что снизу из города его редко можно было видеть: чаще всего замок скрывали зацепившиеся за вершину хребта облака. Порой восходящее или опускающееся солнце подсвечивало острые шпили пяти башен, вызолачивая цветную черепицу и оскаленных драконов на флюгерах и тогда казалось, что замок парит над городом, вырастая прямо из облачной пены, и вот-вот развеется с очередным порывом ветра или улетит прочь. А порой на восходе и закате, когда солнечные лучи проникали сквозь густую облачность, замок и вовсе пропадал из виду, темно-серые с сиреневым оттенком стены и шпили полностью сливались с таким же цветом неба, и учитывая крайнюю труднодоступность вершины, замок Кёдоль воспринимался гостями города скорее как мотив местного фольклора, нежели как об"ективная реальность. Один известный немецкий ученый, проведя три жарких летних месяца в Абендберге (половину своего времени он тратил на лазанье по бесконечным уступам и ущельям окрест заброшенного перевала, другую половину - отдыхал в знаменитых банях, укрепляя здоровье бесчисленными бутылями коварного местного вина), с блеском доказал в докладе Берлинскому географическому обществу, вызвавшем горячее одобрение членов оной организации и широко цитировавшемся позже в научных журналах, что замок Кёдолавар является редким проявлением феномена миража, и вся история княжеского рода Кёдолаи - не более чем художественный вымысел, основанный на уникальном сочетании погодных условий. Доклад привлек в Абендберг новую волну туристов, но опровержений блестящего открытия светила географии не последовало, несколько смелых попыток отчаянной молодежи убедиться в реальности замка привели к паре вывихов конечностей и по крайней мере одной свернутой на неприступном склоне шее. Исторические же документы, как говорят те же легенды, так и лежат в старинном ларе с изображением чертей, пытающих грешников в аду, подаренном кем-то из древних Кёдолаи ратуше, и видимо, там и останутся, так как ларя этого никто из гостей города никогда не видел, а представители городского правления предпочитают, чтобы город их славился красивыми видами и уникальным природным феноменом, а не свернутыми шеями. Очень быстро они усвоили основополагающее правило сферы обслуживания: клиент - король, и значит, пусть верит во что ему нравится.
  Однако иногда с гор среди бела дня вдруг наползали черные грозовые тучи, иногда река Мей пересыхала и сочилась по собственному ложу чахлой струйкой, лишая бани всегда изобильного запаса воды, или же наоборот разливалась, выходя из берегов, струясь прямо по улицам и превращая узкую длинную долину внизу в непролазную топь. Тогда городская администрация, к изумлению и смеху иностранцев, бросалась перебирать ветхие статуты и выяснять, чем именно прогневил город гордых и капризных Кёдолаи. Судя по дальнейшему развитию событий, семейка эта во все времена отличалась взбалмошным характером и вряд ли среди ее членов сыскался бы хоть один здравомыслящий человек. Чего стоила, например, внезапная вырубка ряда молодых осин, высаженных перед виллой одного нувориша на верхнем уровне или закрытие пользовавшейся большим успехом ювелирной лавки, или публичная казнь на центральной площади пары десятков голосистых петухов, которых один незадачливый делец привез на лето в Эштехедь, рассчитывая неплохо заработать на петушиных боях! Впрочем, гости города привыкли относиться к подобным выходкам коренного населения, как к проявлениям своеобразного чувства юмора. И нельзя было не признать, что осины загораживали великолепный вид сверху на город, хозяин ювелирной лавки оказался мошенником, выдававшим за золотые изделия из серебра, лишь снаружи покрытые позолотой, а владельцу петухов щедро возместили ущерб. А погода в результате непременно изменялась к лучшему, впрочем, климат здесь был воистину благодатный, и подобные странности происходили редко и в любом случае ненадолго.
  Единственный же побочный наследник легендарных князей лишь пожимал плечами и доверительно рассказывал со своей всегдашней полной иронии кривой усмешкой, будто дорогая тетушка Евфимия-Розмонда известила его, что более не сердится, но право же, она совсем отвыкла от петушиных воплей с тех пор как самолично свернула шею последнему кочету в Эштехеде в 1745 году. После этого в салоне, за бильярдным столом, либо в театральном фойе, где происходила беседа, повисала неловкая тишина, пока присутствующие пытались понять, острит молодой граф или сам верит в то, что говорит. Впрочем, от Альби фон Кларена гости города привыкли ждать подвоха и втайне подозревали, что половина всех этих диких на их рациональный взгляд казусов втайне организована именно им. У графа была опасная репутация бретера и сердцееда, однако его никак нельзя было отнести к тем, о ком говорят "душа нараспашку", или как выразился бы, например, мистер Дьюер, "сердце на рукаве". И никто не решался спросить фон Кларена, как, собственно, он относится к тому, что когда-то тихая долина, принадлежавшая его предкам до последней тропки и заводи, превратилась ныне в средоточие плебейских развлечений, а сам граф не имел обыкновения исповедоваться перед малознакомыми людьми даже после нескольких бутылок. А близких знакомых у него не было.
  Итак, в городе было все, о чем может мечтать человек, не слишком стесненный в средствах и желающий хорошо отдохнуть: прекрасные виды, здоровый климат, быстро развивающаяся индустрия развлечений, возможность пощекотать нервы, если появится такое желание, или же получить духовное наслаждение, исследуя старинные церкви и остатки крепостных стен, страшноватые легенды (вечный повод для спекуляций и интеллектуальных споров) и умилительные местные суеверия и обычаи (источник насмешек и снисходительных покачиваний головой).
  В последнее время в городе было спокойно, никаких происшествий не случалось, Кёдолаи, если они на самом деле существовали, мирно спали в фамильном склепе, а город к началу декабря уже потихоньку захватывала предрождественская суета, люди были озабочены поиском подарков и пошивом праздничной одежды, не откладывая на Адвент.
  Разумеется, никому ни в каком страшном сне не могло присниться, что этот прекрасный городок буквально в одно утро прекратит существовать. Обильный снегопад, выбеливший вершины хребта и окруживший призрачные башни Кёдоля смутной морозной дымкой, уступил оттепели, растопившей сугробы на нижних склонах. Погода резко менялась несколько раз, бросаясь то в мороз, то в почти летнее тепло, и в конце концов горы не выдержали такого издевательства и после выпадения очередных осадков с горного гребня стронулись тяжелые массы снега, переполнившаяся река хлынула вниз с невиданной мощью, разливаясь по лесистым уступам, выворачивая с корнями вековые стволы и снося домишки горных жителей. Гигантский сель помчался на долину, словно горы хотели сбросить наросший за столетия покров, оставив лишь голую породу. И как раз на пути этого потока оказался беззащитный, никак не ожидавший от родных гор такого предательства Эштехедь.
  
  
  Коляска с натугой взбиралась по крутому склону. Славный мерин Каштанек хрипел, стонали ступицы, однако здесь, наверху, грязевой поток уже не угрожал измученным беженцам: озверевшая река бесновалась ниже и западнее, а здесь, на узкой улице, образованной рядом старинных домов и скальной стеной, было тихо, и даже ветер не мог пробиться сюда. Дома казались пустыми. Возможно, их жители первыми услышали грохот лавины и поспешили убраться из опасного места, или же они пустовали и до того - вид у облезлых от времени, давно не крашеных стен был откровенно запущенный.
  - Нет, так дело не пойдет! - сварливым тоном объявил Ярнок. - Каштанек сейчас рухнет! Попрошу хотя бы мужчин выйти из коляски и идти пешком!
  Британские корреспонденты безропотно подчинились: экипаж и мерин были их единственной надеждой, и с этим следовало считаться. Правда, чтобы Фрэнки смог вылезти, пришлось сначала забрать из коляски саквояж и выпихнуть Хильду. Дьюер взвесил саквояж в руке, вздохнул с мужественной улыбкой героя, идущего на непосильный подвиг, и понес его; Хильда грузно затопала следом.
  - Я могу занять ваше место, я легче и прекрасно умею править лошадьми, - с искренним желанием помочь и милой наивностью обратилась Янина к кучеру. Ярнок вспыхнул, несмотря на холод и мелкую морось, которой сменилась мокрая метель, но возразить ему было нечего, и пробормотав по-мадьярски нечто явно непереводимое, он слез с козел. Янина, которой вовсе не хотелось вылезать из экипажа наружу и лишний раз набирать полные туфли снежной жижи, проворно вскарабкалась на сундук и ловко перелезла через спинку на кучерское сиденье.
  Дьюер поставил саквояж на землю, чтобы поаплодировать, Фрэнки присоединился к нему. Ярнок осуждающе хмыкнул и поглубже надвинул шляпу. Янина грациозно поклонилась, не поднимаясь с козел.
  Они продолжили путь, Каштанек двигался шагом, но явно повеселел, и даже дождь стал реже, а рев текущей воды, грязи и снега остался далеко внизу, там все еще что-то грохотало и трещало, и ни у кого из невольных беженцев не было желания возвращаться на нижние уровни - впрочем, теперь, когда последний паровоз ушел, в этом и смысла не было. Янина не выдержала долгого молчания и нарочито веселым тоном задала давно интересовавший ее вопрос:
  - Я понимаю, что в моем положении привередничать не приходится, но любопытно было бы узнать, куда мы все-таки едем?
  - Вы озвучили то, что было на уме у каждого из нас, милая мисс Линдентон, - признал Дьюер и повернулся к кучеру: - Ярнок?
  - К пациенту, - проворчал тот. - На верхний синт.
  - Сдается мне, в данных обстоятельствах, - заметил Дьюер, - тем более, если наша цель так высоко, самым разумным было бы переждать наверху, пока стихия не успокоится. Как думаешь, Ярнок, пациент твоего доктора согласится приютить нас на некоторое время?
  - Если жив еще, - ответил Ярнок и, подумав, добавил: - А если нет, мы сами там останемся - кто нас тогда выгонит?
  - Мне нравится ход твоих мыслей, - мрачно усмехнулся Дьюер. - Тем не менее, дай Бог здоровья этому пока неизвестному нам вероятному благодетелю...
  - Это Альби фон Кларен, - коротко присовокупил Ярнок, и Дьюер от удивления чуть не выронил саквояж.
  - Я уже не уверен, что хочу там оставаться, - раздумчиво произнес он. - Как и в том, что нам это позволят...
  - Он - самый знатный человек в городе, - припомнила Янина. - Не думаю, что потомок древнего аристократического рода способен выставить за дверь...
  Дьюер пожал плечами:
  - Судя по тому, что я о нем знаю, это тип себе на уме. Не привык я ждать добра от этой зажравшейся - простите, мисс Линдентон - аристократии...
  - А чем он болен? - поинтересовалась Янина. - Доктор, насколько я поняла, приехал к нему, а не к кому-то из домашних?
  - Каких домашних! - протянул Ярнок. - Кроме пары слуг, в доме больше никого, денег нет, а закладывать Кёдоль не хочет, да и ком он нужен - до него и не добраться. Орвош ур в самую рань уехал, когда еще и не началась эта канитель... - он махнул рукой в сторону скрытого за опустевшими домами города внизу. Ярнок явно был не из тех, кто сразу переходит к сути вопроса. - Дуэль у них была, - он сплюнул, метко попав в щербину в кубике мостовой, и довольно крякнул. - За орвош уром заехали секунданты, поэтому обошлись без меня. Но потом он посылал за некоторыми снадобьями и остался там надолго, дело серьезное...
  - А ведь точно, дуэль! - вспомнила Янина светские сплетни. - Я слышала об этом. Из-за дамы. Вчера об этом шептались во всех салонах Абендберга. Совсем из головы вылетело!
  - По части дам, что Кёдолаи, что фон Кларены всегда были не промах! - ухмыльнулся Ярнок, блеснув металлическим зубом.
  Дьюер в ответ дал и тем, и другим такую меткую характеристику, что ему пришлось снова извиняться перед Яниной за неуместный выбор выражений.
  - Так он серьезно ранен? - осуждающим тоном спросил он. - А противник?
  - Наповал! - в голосе Ярнока вдруг прорезалось кровожадное удовлетворение. - Тот австрийский лейтенантишка теперь лежит у фон Кларена в леднике, а куда его еще девать? А нечего, когда война на носу, в глубоком тылу сидеть, да за чужими бабами волочиться...
  - Это что - австро-венгерский темперамент? - не выдержал Дьюер. - Под угрозой скорой войны устраивать дуэли, да еще со смертельным исходом! У вас здесь такие порядки?
  - Наши господа - народ горячий, - не без гордости хмыкнул Ярнок, на этот раз махнув рукой вперед, по ходу их движения.
  - Потомки гуннов, - процедил сквозь зубы Дьюер, и Янина рассмеялась.
  Фрэнки уже рисовал на ходу карикатуру на тему дуэли в условиях осады, ухитряясь прикрывать свой альбом от капель дождя.
  
  
  Доктор Шнайдер, коренастый седоусый бонвиван, не выпускавший изо рта уютно попыхивающую трубку, выслушал неутешительные новости со стоическим хладнокровием и тут же принялся решительно распоряжаться, устраивая незваных гостей со всем возможным удобством. Впрочем, тех, кто уже был знаком с ним, это не удивило: доктор везде чувствовал себя, как в собственном доме.
  - Герра фон Кларена вы увидите позже, когда он придет в себя, - об"явил он и добавил, невольно понизив голос: - Кость в плече задета. Рана тяжелая, но руку пока что удалось спасти... Хотя сомнения были, - Он повернулся к Ярноку: - Покажи, что ты догадался ухватить из дома.
  Кучер пред"явил докторскую сумку, а Янина поинтересовалась, исполненная самых благих намерений:
  - Мы можем сделать что-нибудь для герра фон Кларена?
  - Все, что вы можете сделать хорошего, дорогая фройляйн Линдентон, - сурово ответствовал доктор, - это принять горячую ванну и переодеться в сухое. Что я бы посоветовал как врач и всем остальным.
  - Jawohl! - театральным шепотом гаркнул Дьюер, и Янина улыбнулась: перед коротышкой-немцем вся их компания, сумевшая как-никак вырваться из лап смерти, уже стояла навытяжку.
  Единственная имевшаяся в доме горничная, уже пристроив Пондораи Томашне и ее сына, повела Янину в ее комнату. Хильда, снова довольная всем на свете и жизнерадостная, как молодой сенбернар, несла следом злополучный саквояж.
  Дом последнего из Кёдолаи производил внушительное впечатление как благородством архитектуры, так и спартанской скромностью обстановки: практически здесь не было ничего лишнего, не ощущалось здесь, впрочем, и милого домашнего уюта и изящества городских гостиных, и Янине пришло в голову, что в этом казалось бы достаточно просторном доме гостям редко бывают рады. А может быть, скромность обстановки была вынужденной - из-за нехватки денег и редкого в современном обществе нежелания пускать пыль в глаза. Впрочем, эти мадьярские аристократы, как известно - болезненно гордый народ. Янина подумала, что с интересом осмотрела бы галерею семейных портретов предков графа, ей казалось, у любого наследника древнего рода должна быть такая коллекция, однако стены дома фон Кларена оживляли исключительно какие-то чертежи да рисунки на батальную тематику. Он ведь офицер в отставке, вспомнилось ей. В отставку он вышел, как говорили, в результате какой-то скандальной истории, может быть, по причине еще какой-нибудь несвоевременной дуэли? Очевидно, у их хозяина был исключительно склочный характер...
  
  
  Альби фон Кларен предстал пред очи гостей к ужину, когда они собрались в столовой, как раз придя в себя и согревшись. Янина воспользовалась случаем внимательно рассмотреть графа, являвшегося с точки зрения гостей города, чуть ли не местной достопримечательностью. Он был бледен, левую руку держал на шелковой перевязи, накинутой поверх бархатной домашней куртки. Среднего роста, хорошо сложен, с военной выправкой. На вид ему можно было дать лет тридцать пять - сорок, его лицо с довольно тонкими и правильными чертами, с слабо намеченными морщинками у светлых глаз казалось бы красивым, если бы не излишне жесткие складки у рта, придававшие ему вид самоуверенный и несколько высокомерный. В волнистых черных кудрях, гладко зачесанных назад и лежавших на воротнике мелкими завитками, поблескивали редкие строчки ранней седины. На упрямом подбородке Янина разглядела тонкий шрам. Фон Кларен то и дело криво, невесело улыбался с сжатыми губами, и эта улыбка, словно бы обращенная внутрь, к нему самому, сразу ставила меж ним и окружающими непреодолимую стену. Зубы, впрочем, скрывать ему было незачем: они отличались замечательной ровностью и белизной. А вот глаза были ясными, пронзительно-голубого цвета, и пристальный взгляд графа вызывал странное волнение.
  Когда Янину представили гостеприимному хозяину, фон Кларен окинул ее своим лазурным взглядом, выразил восторг по поводу ее премьерного выступления, состоявшегося месяц назад (очевидно, другие он не посещал), коснулся тонкими губами ее руки. Не менее любезен он был и с журналистами, и с Пондораи Томашне, как оказалось, всех он знал и теперь осведомился, хорошо ли их устроили, извинился за скудость прислуги и обстановки, ничего больше не добавив по этому поводу, и любезно заверил, что гости могут оставаться в его доме, сколько сочтут необходимым. Янине показалось, однако, что все эти церемонии и вообще присутствие такой оравы чужих на его вилле было графу в тягость. А может быть, ему просто было больно.
  За ужином, сопровождаемым в лучших традициях Эштехедя знаменитыми венгерскими винами, вся компания вела себя преувеличенно оживленно - впервые за этот долгий день напряжение и страх отпустили их.
  Янина обвела взглядом столовую и снова обратила его к сидящему напротив нее Дьюеру. Доктор Шнайдер рассказывал Фрэнки какой-то удивительный случай из своей многолетней практики, и тот быстрыми штрихами набрасывал что-то в своем альбоме, наверно, целую историю в картинках. Пондораи Томашне отчитывала сына: в течение всего дня она открывала рот только за тем, чтобы сделать ему замечание. Дьюер увлеченно рассказывал Янине, как ему пришлось подобным же образом убираться из Вены в 1848 году, тоже на невесть чьем, чуть ли не украденном экипаже. Янина, желавшая поскорее забыть о минувшем страхе и отчаянии, делала вид, что слушает его, кивая при каждой паузе. В какой-то момент она случайно бросила взгляд вбок, на сидящего во главе стола фон Кларена и обнаружила, что он тоже смотрит на британца, уморительно копируя ее собственную мимику. Поймав ее взгляд, граф подмигнул, и Янина едва не прыснула со смеху.
  Дьюер смешался и скомкано завершил рассказ, недоуменно переводя взгляд с одного на другую.
  - У вас... опасная профессия, - заметила Янина.
  - Или это свойство натуры, - произнес фон Кларен. - Очевидно вы из тех, кого так и преследуют опасные приключения.
  Дьюер мгновенно вспыхнул, как это часто бывает у людей рыжей масти. Янина вспомнила, что британец с самого начала без малейшего энтузиазма отнесся к перспективе остановиться у фон Кларена.
  - По крайней мере, мне не приходится искать их самому, - медленно произнес он.
  Доктор как раз сделал перерыв в рассказе, чтобы вытряхнуть трубку, и фраза прозвучала в полной тишине, только Пондораи Томашне неожиданно громко прошипела: "Арпад, выпрями спину!" и резко замолчала, неуверенно оглядывая остальных.
  Фон Кларен смерил британца долгим взглядом и спокойно пояснил, никак не комментировав последнюю фразу:
  - Я хочу сказать, что не рискнул бы составить вам компанию: то революция, то лавина...
  Дьюер опасно сощурил желтые глаза. Янина уже хотела вставить что-то примирительное, но ее опередил доктор, уцепившись за погодную аномалию как за надежный, проверенный веками способ увести разговор из штормовых вод в безопасную гавань.
  - Однако, на что это похоже, господа? Поистине, таких сюрпризов от здешних гор никак нельзя было ожидать. Восемь лет здесь живу... или жил, - поправился он, внезапно помрачнев. - Поскольку неведомо, осталось ли хоть что-то от моего дома... да и всей практики. Восемь лет, и ни разу такого не наблюдал. Да, конечно, веснами, когда снега начинали таять, река порой разливалась, но сегодня, сдается мне, на Эштехедь свалились все виды несчастий, какие могли произойти здесь за добрую сотню лет...
  - Еще грозы не было, - криво ухмыльнувшись, возразил фон Кларен. - А ведь здесь бывают роскошные грозы, говорят, гора Кёдоля имеет две вершины, потому что когда-то ее раскололо молнией...
  - А я слышал, что две вершины - это два рога дьявола, который живет под горой, - ответил доктор. - Здесь любят страшноватые легенды.
  - Кстати, не души ли ваших предков устроили этот кавардак? - встрепенулся Дьюер. - Может быть, мирные отдыхающие опять нарушили какой-нибудь древний статут? Кто-нибудь притащил в город еще одного петуха или наступил на хвост черной кошке...
  - Не думаю, - совершенно серьезным тоном ответил хозяин. - То есть, уверен, что нет. Видите ли, именно Кёдолаи тысячу лет назад основали Эштехедь. Конечно, в последнее время он сильно изменился, но, как бы то ни было, они любят этот город...
  За столом снова повисла тишина, никто не знал, что на это сказать. Янина посмотрела на сидящего рядом Фрэнки: стремительными резкими штрихами он набрасывал в альбоме морду дьявола, на макушке которого, как раз меж толстых тупых рогов возвышался пятибашенный замок.
  - Прошу меня извинить, - фон Кларен допил рубиновый бикавер из бокала и поднялся, придержав висящую на перевязи руку. Оказавшись на границе света двух люстр, висевших прямо над столом, его болезненно бледное лицо приобрело холодный, мертвенный оттенок.
  - Не засиживайтесь долго, - посоветовал он. - Здесь, на окраине города жизнь идет по своим законам. Эйфель утан, - его голубые глаза сверкнули. - Здесь принято рано ложиться спать и уступать ночь тем, кто предпочитает сияние луны дневному свету.
  Вежливо кивнув, он повернулся и, все так же придерживая раненую руку, вышел из комнаты.
  В столовой снова воцарилась неловкая тишина.
  - "Эйфель утан" значит "после полуночи", - прочистив горло, нарушил всеобщее молчание доктор Шнайдер, достал кисет из кармана и принялся любовно набивать трубку. - Традиции, друзья мои. Старинные традиции. Но в нынешних обстоятельствах я только рекомендовал бы всем присутствующим последовать разумному примеру нашего доброго хозяина. Сегодня у всех нас был долгий день, - он строго посмотрел на Арпада, который как раз запустил в Янину скатанной в шарик салфеткой - замечания матери он, видимо, привык воспринимать как ничего не значащий постоянный шум сродни мушиному жужжанию. Янина не осталась в долгу, подхватила шарик и метко запустила его мальчишке в губы, после чего смиренно выразила желание последовать совету доктора.
  
  
  Янина в радостном предвкушении выудила из саквояжа несколько пухлых томиков. Щеки ее, однако, порозовели при мысли о том, что бедный Уилберт Дьюер, не говоря уже о несчастном Каштанке, таскали эту непод"емную ношу, искренне веря, что в саквояже находятся жизненно необходимые вещи, тогда как стараниями Хильды в нем оказалась часть ее библиотеки. Нельзя было в то же время не отдать должное чуткости Хильды, правильно рассудившей, что из всех вещей хозяйке дороже. Счастливо улыбнувшись, как ребенок, получивший в подарок игрушку, о которой не смел и мечтать, Янина забралась в постель и при свете ночника открыла иллюстрированный изящными ксилографиями готический роман. Горы успокоились, метель стихла, но с приходом темноты ударил мороз, выбелил до звона ветви за окном, и там, прямо за путаным сплетением ветвей красовалась в ясном черном небе едва начинавшая идти на убыль луна, заляпанная мутными пятнами, от ее холодного света деревья казались полупрозрачными и в хрупком хрустальном воздухе висел недалекий вой.
  Янина поежилась, подтянула одеяло и пролистнула особенно мрачную сцену - она читала книгу уже не в первый раз. Она вздрогнула, когда дверь медленно и бесшумно отворилась и тонкий голос позвал:
  - Фройляйн Янина?
  - Арпад? - откликнулась Янина, и мальчуган, мгновенно преодолев расстояние от двери до кровати, бухнулся коленями на ковер и схватился руками за край ее одеяла.
  - Вы слышали? - спросил он страшным шепотом, уставившись на нее огромными темными глазами.
  - Зачем ты пришел? Что мама скажет? - Янина отложила книгу в сторону, справедливо рассудив, что Пондораи Томашне не одобрила бы для своего сына подобное чтение на ночь.
  - Мама мне не верит! - пожаловался мальчик. - А там волк! Прямо в саду. Я видел. Слышите, как воет?
  - Думаю, это просто собака потеряла хозяина, - возразила Янина. - Представляешь, сколько таких собак осталось сегодня в городе? Одних бросили, у других все погибли, а умные животные сумели спастись.
  - Почему же они спаслись, если люди погибли? - тихо спросил мальчик.
  - Потому что обладают знанием, заложенным предками, - пожала плечами Янина. - А люди такие знания растеряли. Люди много чего изобрели, но стоит им столкнуться со стихией, и они становятся беспомощней, чем... чем любая крыса. Знаешь, почему нам удалось спастись? Потому что мы ехали туда, куда бежали крысы.
  Арпад промолчал, переваривая это философское открытие.
  - А теперь беги отсюда, - распорядилась Янина. - А то вдруг собака опять завоет, и твоей маме будет страшно без тебя.
  - Моей маме страшно не будет, - проворчал Арпад, и в этот миг снова послышался вой - совсем близко, словно прямо под окном.
  - Я говорил вам! - мальчик крепко схватил Янину за руку и сунулся куда-то вниз, видимо, намереваясь залезть под кровать и заодно утянуть туда молодую женщину.
  - Не бойся! - Янина высвободила руку, встала с кровати и накинула лежавший рядом на кресле пеньюар. - Сейчас посмотрим.
  Подойдя к окну, она раздвинула шторы. Сплошь покрытые корочкой инея деревья и обомшелая стена, поблескивая в серебряном свете, выглядели необычайно хрупкими, страшно было произнести слово, ибо казалось, что этот лунно-морозный рельеф может дрогнуть и разбиться от одного лишь глубокого вздоха. Никакого движения, никакого звука не могло нарушить эту хрупкую застывшую сказку, и Янина тоже замерла на миг, словно околдована, но темное скольжение внизу, уловленное краем глаза, разрушило очарование и заставило ее резко дернуться, ударившись носом о стекло.
  - Волк? - жалобным голосом спросил мальчик. - Вы видели?
  - Что-то видела, - ответила Янина. - Что-то большое. Но слишком быстро и слишком темно.
  Из коридора донеслись громкие голоса, в приоткрытую дверь неуверенно постучали, и прозвучал сварливый голос Ярнока:
  - Фройляйн Линдентон? Простите, вы не видели мальчика?
  - Да-да, заходите!
  Янина отступила от окна, и в комнату вошли Ярнок и Пондораи Томашне, сразу же бросившаяся обнимать сына, словно уже и не надеялась найти его живым.
  - Переполох на весь дом, - проворчал Ярнок.
  Пондораи Томашне извинилась перед Яниной и увела Арпада, на ходу читая ему нотации. Ярнок собрался уходить.
  - Я видела какое-то крупное животное под окном, - сообщила Янина. - Здесь водятся волки?
  - Éifél után здесь много кто водится, - Ярнок явно собирался сплюнуть, но вовремя вспомнил, где находится. - Мы сидим у подножия Рогов Дьявола, фройляйн. Jó éjszakát (3).
  
  _______
  1)Kompanie (нем.) - рота.
  2)Orvos úr (венг.) - господин доктор.
  3)Спокойной ночи (венг.)
  
  Глава 2.
  
  Ондраш Ярнок вылез из постели и, окинув взглядом распотрошенную папку с партитурой нового мюзикла, усеявшей всю комнату мятыми листами, раскиданную на ковре одежду и несколько опустошенных бутылок - искать стаканы было лень, так что пили он из горла... Шампанское тоже? Вероятно, и шампанское. Зато мгновенно воспрянуло восхитительное настроение вчерашнего вечера, азарт, с которым они с Белой пролистали чуть ли не всю работу, предложенную ему никому неизвестным и неведомо откуда взявшимся автором.
  Ондраш посмотрел на часы, и его радость несколько поутихла, молодой человек торопливо оделся, опустился на колени на ковер и принялся собирать листки, по ходу дела с ужасом обнаружив, что они не пронумерованы. О завтраке точно придется забыть, впрочем сейчас было и не до завтрака. Но вот чашечка кофе явно бы не помешала...
  - Бела, ты не мог бы?.. - Ярнок оглянулся на белокурую макушку - остальное пряталось под узорчатым покрывалом - но услышал в ответ лишь тихое мычание:
  - Свет... убери...
  - Да-да, извини, - Ондраш подошел к окну и нажал кнопку на стене. Плотные жалюзи доползли до подоконника, не оставив ни малейшей возможности дневному свету проникнуть в комнату: Бела был в этом отношении крайне строг, солнечный свет мешал ему спать.
  - Я пойду, покажу папку Хоффенбергу, - сообщил Ондраш, встав коленом на край кровати и коснувшись крепкого округлого плеча под покрывалом. Наклонился пониже и шепнул: - И я не я буду, если тебе не достанется роль князя!
  - Мгм, - донеслось из-под покрывала. - Непременно. Дай поспать...
  Ондраш нежно провел по плечу Белы рукой и тихо вздохнул. Нечасто ему доводилось задержаться у милого друга до рассвета, но он уже знал, что Бела не из тех, кто радостно встречает новый день и говорит окружающим: "С добрым утром". И ведь будет дрыхнуть еще полдня... Правда, надо признать, если работа требовала присутствия в театре с раннего утра, Бела никогда не опаздывал и неизменно бывал свеж и в голосе, независимо от того где он провел ночь и сколько в эту ночь было выпито. Что скажешь? - звезда.
  Ярнок сунул в папку последний листок и поспешил на кухню - одну чашечку кофе он все-таки мог себе позволить, а в процессе можно было уже начать раскладывать листы по порядку.
  Едва Ярнок оставил квартиру, молодой артист откинул покрывало и встал с постели - сна у него не было ни в одном глазу. Первым делом он придирчиво осмотрел жалюзи, убедился, что они плотно закрыты, потом направился к двери спальни, но по пути споткнулся о лежавшие на полу брюки, отступил в сторону и чуть не упал, наткнувшись босой пяткой на опрокинутую бутылку токайского.
  - Сколько тебя учили не водить знакомых домой! - отчитал юноша самого себя, добравшись до двери, запер ее на тяжелый засов, хотя в квартире больше никого не было, и вероятность того, что кто-то вторгнется среди дня в чужую спальню, была практически равна нулю. Но юноша ничего не оставлял на волю случая.
  - После, после... - бормотал он, пробираясь через комнату обратно к кровати, как через минное поле, но маниакальная аккуратность взяла верх над ленью, и юноша, тяжело вздохнув, принялся наводить порядок в комнате, напевая мелодичную тему из ночной пьесы.
  
  
  Директор театра Ронштеттер подводил не самые утешительные итоги первой половины сезона. Сдвинув в одну линию брови, он смотрел на экран компьютера и время от времени тяжко вздыхал. Конечно, серией предрождественских концертов - на них-то люди валом валили, в основном, благодаря участию крупной звезды из недальних палестин - удалось поправить дела, однако, на долгоиграющем спектакле заполнен был только партер, балконы пустовали. Похоже, настал момент признать, что драма-мюзиклы изжили себя, и публика предпочитает исключительно яркие, немудрящие комедии с плясками и непременной "голубой" линией, представленной в откровенно гротескном свете. Хоффенберг вздохнул. Он лично не был поклонником подобного развлекалова, как и наиболее уважаемые им режиссеры, постановщики и артисты, но, увы, редко когда удается ставить шоу в соответствии с собственным вкусом и предпочтениями. Попробовали вот, а в результате баланс чуть ли не отрицательный, тогда как в других театрах столицы дела идут вовсе не плохо. Но это уже Хоффенберга не касалось, ему требовалось немедленно найти способ исправить финансовое положение Ронштеттера, пока наверху не решили вовсе закрыть театр как неприбыльный. Это, конечно, была преувеличенно пессимистическая перспектива, но Хоффенберг находил, что полезно подстегивать себя, побуждая к решительным действиям.
  В кабинет с хлопаньем двери вошел Ярнок и тут же с грохотом опрокинул стоявший на дороге стул.
  - Явился, наконец, - мрачно заметил Хоффенберг. - И рушишь мой кабинет.
  - А кто ставит стулья прямо на пути? - пожаловался Ярнок, печально глядя на листки бумаги, снова покинувшие родную папку и разлетевшиеся по всему кабинету, как бестолковые птенцы из гнезда. - Ведь половину уже разложил по порядку!
  - Нормальные люди не влетают сюда, как на пожар, и смотрят под ноги, - заметил Хоффенбенг. - Ну и что у тебя такого срочного, что ты непременно хотел видеть меня с утра пораньше? - Он свернул окно в компьютере и уставился на друга и менеджера своего театра без особого энтузиазма.
  - А я вот ночь не спал, думал, как тебя спасти, - заявил Ярнок. - Трудился до рассвета, изучая пьесу, которую мне предложили, с самого утра спешу сюда... даже не позавтракав, - Он полез под стол Хоффенберга за улетевшим далеко листком, - Мы с Белой всю ночь...
  - А я думал, это что-то серьезное, - хмыкнул Хоффенберг. - А тут "мы с Белой". И ты еще отнимаешь у меня время...
  - Чем это ты был так занят? - поинтересовался Ярнок, вылезая из-под стола.
  - Прикидывал, какими словами обратиться к правообладателям, чтобы выпросить у них право на новую постановку "Бала вампиров".
  - Все правообладатели еще спят, - заверил его Ярнок. - У нас есть время.
  - Что это?! - Хоффенберг с отвращением окинул взглядом пачку мятых листов, на верхнем из которых красовалась надпись с пропущенной буквой: "Сена третья", и сурово воззрился на Ярнока.
  - Совсем новая пьеса, - сказал Ярнок, преданно глядя ему в глаза. Хоффенбергу пришло в голову: будь у Ярнока хвост, он им завилял бы.
  - Кто? - прищурился Хоффенберг.
  Ярнок пожал плечами.
  - Его зовут Альбрехт Линдентон.
  - Прямо-таки Альбрехт?
  - Да... но знаешь... Он производит впечатление... Сильное, я бы сказал.
  - Носферату... Ты мне предлагаешь новый "Бал вампиров"?
  - Не совсем. Но согласись, готика популярна. И ты сам собирался звонить правообладателям.
  - Это еще ничего не значит.
  - Бела Фехер от сюжета в восторге...
  - Бела Фехер! - закатил глаза Хоффенберг. - Ты думаешь, я буду прислушиваться к мнению смазливого юнца, который искренне считает себя вампиром и изображает такового где надо и не надо?
  - Между прочим, наверху, - Ярнок возвел очи горе, - Белу ценят. И когда в прошлом году он играл Герберта в "Бале Вампиров", то срывал овации. И когда был заменой дер Тода в "Элизабет".... Я не говорю о том, что сейчас мы имеем заполненный партер, главным образом, благодаря ему...
  - А партитуру вы изучали всю ночь вдвоем. В его квартире, - произнес Хоффенберг.
  Ярнок вспыхнул.
  - При чем тут это? Ты признай, пьеса довольно оригинальна...
  Хоффенберг переложил несколько листов.
  - Да тут сам черт не разберется...
  - Они просто немного не по порядку...
  - Кё-даль? - вопросительно уставился на него Хоффенберг. - Эсте-хеги?
  - Это реальные места, они имеют немецкие названия. Вот, смотри...
  - Штайнеслид! - ужаснулся Хоффенберг. - Абендберг! Что это за названия? Их случаем не Людвиг Баварский выдумал?
  - Их придумали гораздо раньше, - обиделся Ярнок. - Примерно на тысячу лет.
  - Абендберг... Постой, мне это о чем-то напоминает... Эштехедь... Это часом не та глухая деревня, из которой ты родом?
  Ярнок выдернул папку у него из рук и с полным скорбного достоинства видом принялся собирать листы и перекладывать их по порядку.
  - Эштехедь, к твоему сведению, не глухая деревня, а старинный город с уникальными образцами архитектуры. Да, это город небольшой, и он так и не восстановил прежнего блеска после лавины в 1860-е годы, но там, между прочим, один из красивейших видов в стране... И легенды...
  - И замок с вампирами, - кивнул Хоффенберг.
  - Нет там никакого замка, - Ярнок захлопнул папку. - Одни руины, и к тем невозможно подобраться.
  - Ну ясно, - Хоффенберг откинулся в кресле и закурил. - Какой-то твой родственник из этой же дыры написал рекламный проспект в форме мюзикла, чтобы привлечь к ней внимание, воспользовавшись тем, что в наше время все тащатся от готики, и тем, что голосистый мальчишка, с которым ты спишь, нравится бабам и строит из себя вампира. Стакнулись вашей мадьярской компашкой...
  Ярнок вскочил и вперился в директора театра возмущенным взглядом, прижимая партитуру к груди.
  - Мы с Белой работали в поте лица до утра, но это тебя ни в коей мере не касается, и если я ценю его талант и вообще... он мне нравится, это не имеет никакого отношения к нашей национальности. А автора этого я впервые в жизни увидел, когда познакомился с ним в театральном буфете, и... Да, мне было бы приятно, если бы название моего родного города прозвучало со сцены, но, поверь, я не предлагал бы тебе плохую работу только ради этого. Впрочем, как знаешь, есть и другие театры...
  - Ладно-ладно-ладно! - Хоффенберг сунул сигарету в пепельницу и поднял руки. Я подумаю. Все равно интендантство это все наверняка завернет. Только уж, будь любезен, разложи листы по порядку!
  
  
  Бела Фехер захлопнул дверцу автомобиля, прищурился, бросив беглый взгляд на ясное морозное небо сквозь темные стекла очков, надвинул на глаза широкополую федору и приподнял воротник пальто. Длинные светлые волосы струились по плечам, переливаясь и играя бликами на зимнем солнце.
  - Grüß Gott, Бела! - крикнула ему вылезавшая рядом из машины девушка, и юноша кивнул ей, блеснув белоснежными зубами.
  - С новым годом, шаци! Сервус! - Бела направился к служебному входу в театр своей грациозной танцующей походкой.
  - Бела, дорогой, с прошлого года тебя не видела! - залилась смехом гримерша, столкнувшись с ним в коридоре.
  - Дженни, я все эти пять дней не находил себе места! - заверил ее актер и, получив дежурный поцелуй в щечку, наклонился и легко коснулся губами ее шеи. Дженни снова рассмеялась: к шуточкам Белы она уже давно привыкла.
  Только в гримерной, где не было окон, за наглухо закрытой дверью, актер снял шляпу, очки и перчатки, скинул на стул элегантное пальто, бросил случайный взгляд в подсвеченное круглыми лампами зеркало и отвернулся, хотя было бы чем полюбоваться: на четко вылепленных щеках цвел свежий - только что с мороза - румянец, весело блестели удивительного темно-фиолетового цвета глаза, обрамленные длиннющими естественно черными ресницами (никто в театре не верил, что вне сцены Бела не подкрашивает глаза), темные брови создавали интересный контраст блестящим светлым волосам. Актеру намекали, что, если он хочет разнообразных ролей, с длинной белокурой гривой придется расстаться, но Бела пока не спешил. Он был молод и все время мира было в его распоряжении.
  Дверь приоткрылась без стука и Дженни, лукаво улыбаясь, заглянула в гримерную.
  - Мне кажется, я в прошлый раз забыла у тебя набор кистей.
  - Уверен, что нет, - ухмыльнулся Бела, повернувшись спиной к зеркалу и прислоняясь к гримерному столику. - Иди сюда.
  Он обхватил девушку за талию и притянул к себе.
  - Вовсе ты по мне не скучал, - заметила она, запрокидывая лицо, и вздрогнула, почувствовав на своих губах прикосновение его губ - сухих и холодных. - Что, на улице мороз? Ледяной совсем...
  - Это легко поправимо, - пробормотал Бела, скользнув жадным ртом ниже, по подбородку девушки и шее. Дженни тихо рассмеялась.
  Дверь распахнулась, в гримерную сунулся Ярнок и остановился на пороге.
  Дженни инстинктивно отпрянула от артиста, тихо прошелестела: "Не буду мешать" и с хихиканьем убежала - Ярнок посторонился, пропуская ее.
  - Это был чисто профессиональный осмотр, - пожал плечами Бела. - Она обнаружила трещину у меня на коже.
  - Врешь в глаза, - вздохнул Ярнок. - Какие у тебя трещины...
  Бела пожал плечами и снова повернулся к зеркалу.
  - Хочешь правды? Можно правду. Тем более что мы это уже обсуждали. У тебя нет никаких прав на меня. Ни у кого из людей нет на меня никаких прав.
  Ярнок помолчал, опустив глаза.
  - То, что было ночью...
  - Работа, - напомнил Бела. - На девяносто процентов работа, разве не так?
  - Тогда о работе, - Ярнок тряхнул головой, в очередной раз решив отложить серьезный разговор на неопределенное будущее. - Идем со мной. Сможешь спеть что-нибудь из этой пьесы Хоффенбергу? Мне он не верит.
  - Прямо сейчас? - удивился Бела.
  - Почему бы нет? В репетициях перерыв, а он как раз в репетиционном зале и готов слушать. Ты ведь вспомнишь какой-нибудь номер?
  - Разумеется. Идем.
  
  
  - Я, так сказать, по определению не способен на моногамию, понимаешь? - об"яснял Бела, идя по коридору рядом с Ярноком. Несколько человек, уступая им дорогу в узком проходе, переглянулись с улыбкой: подобные рассуждения от него слышали не раз.
  - Подумай сам. Если я буду пить только твою кровь, у тебя ее скоро не останется!
  - Да, я помню, - слабо улыбнулся Ярнок. - Ты хочешь сказать, что вчера ночью...
  - Ну а ты как думал, чем мы занимались?
  - Полагаю, я бы заметил, - усмехнулся Ярнок, проведя рукой по горлу, и толкнул дверь репетиционного зала.
  Хоффенберг и пианист стояли у рояля и изучали партитуру. Оба оглянулись на стук открывшейся двери, и при виде Белы, Хоффенберг невольно скривился. Он всегда недолюбливал таких вот эффектных выскочек без должного образования. Чрезмерную же эксцентричность по его мнению, могло оправдать лишь наличие таланта в равных пропорциях, однако директор театра не был уверен, что у этого парня действительно такие уж выдающиеся способности.
  - Добрый день! - лучезарно улыбнулся Бела, пианист пожал ему руку, а Хоффенберг сумрачно бросил: - Что за мода пошла по полдня дрыхнуть! Ты бы еще по окончании репетиций явился. Начинайте же.
  - Мое присутствие с утра не требовалось, - мягко напомнил Бела, мгновенно выудил из пачки разрозненных листков нужный и протянул пианисту: - Вот это, пожалуйста.
  Несколько танцоров, обсуждавших что-то в стороне, с любопытством уставились на Белу, предвидя нечто интересное.
  Хрустальный тенор мгновенно заполнил всякое видавший репетиционный зал, и в просторных стенах его зазвучала стилизация под старинную венгерскую песню. Трудно было ожидать от самоуверенного мальчишки, которому многие прочили звездную карьеру на один сезон, той нежности и любви, что вплетались в тонкую ткань музыки.
  - И откуда это в нем? Зараза, - проворчал Хоффенберг и посмотрел на сидящего рядом Ярнока. Тот глядел на Белу влюбленными повлажневшими глазами и очевидно пребывал уже не в старом зале, за десятки лет впитавшем в свою особую атмосферу пот сотен молодых тел и отзвуки тысяч споров и ссор, а где-то там, в северных отрогах Карпат, в деревнях с непроизносимыми названиями, где до сих пор можно наткнуться на поглощенные землей обломки турецких сабель и записанные на каких-нибудь звериных шкурках грамоты с архаичными законами забытых правителей...
  Меланхолическая мелодия плавно ускорилась и сменилась четким ритмом чардаша. Прекрасный тенор смолк, Бела тряхнул белокурой головой, хлопнул в ладоши и закружился, взмахивая длинными руками, притоптывая высокими каблуками танцевальных испанских полусапожек, которые всегда носил на репетициях. Застыв на мгновенье, он поманил к себе одну из танцовщиц, и та, вспыхнув, вскочила со скамьи и, подбежав к артисту, легко включилась в танец, следуя умелым, уверенным движениям его гибкого, сильного тела. Остальные уже увлеченно отбивали ладонями ритм, обмениваясь восторженными взглядами. В приоткрытую дверь заходило украдкой все больше народа и замирало у входа в тихом очаровании.
  С последним тактом девушка упала Беле в об"ятья, и оба застыли изящной композицией, тяжело дыша, раскрасневшиеся и вз"ерошенные.
  - Конец первого акта, - хрипло об"явил Бела и сильно выдохнул. Танцовщица машинально протянула руку - убрать с его лба прилипшую прядь, но молодой артист легко увернулся и сам быстро поправил прическу, украдкой глянув на пальцы - у него была привычка постоянно проверять состояние грима.
  В зале долго еще не стихали аплодисменты. Хоффенберг тоже пару раз хлопнул в ладоши, качая головой.
  - И что это было? - кислым тоном поинтересовался он. - Вы и хореографией успели за ночь заняться, или это танцуют испокон веков в вашем... как его? Абендберге?
  - Не знаю, я там не был, - очаровательно улыбнулся Бела, отирая лицо платком, обшитым крупным кружевом (Хоффенберга передернуло). - Просто наитие. Чардаш. - Он пожал плечами и снова улыбнулся.
  - Вот видишь, - Ярнок дернул Хоффенберга за рукав. - Я тебе говорил, что это может быть хорошее шоу.
  - Черт его знает, - вздохнул Хоффенберг. - Но вы меня уговорили. Напишу начальству...
  
  Глава 3.
  
  Утро было сказочно тихим после вчерашнего кошмара. Тонкий слой еще незапятнанного свежего снега прикрывал всю неприглядность разрушений, смерти и страха, и казалось, что побелевший зимний город готов пробудиться от спокойного уютного сна. Если бы еще с юга, с нижних уровней, не доносились звуки выстрелов... Похоже, среди развалин орудовали хорошо вооруженные мародеры.
  Янина играла с Арпадом - прыгала по ступенькам перед главным входом виллы, стремясь потревожить девственный снежный покров на крыльце как можно меньше и оnbsp;
ставить аккуратные четкие следы. Услышав из-за угла дома голос фон Кларена, отдающего какие-то распоряжения, молодая женщина поручила Хильде заменить ее в игре и поспешила в сад. Ступени жалобно загудели от первого же Хильдиного прыжка, и Янина прыснула от смеха на ходу - кажется, она нашла не самое удачное применение для любимой горничной.
  Фон Кларен задумчиво трогал кончиком трости покрытый снегом бугорок, бледные его щеки слегка румянились от слабого морозца, стрелки седины в вороных волосах казались налетом инея, рассеребрившего весь сад, льдистые голубые глаза вспыхнули, обратившись к Янине.
  - Доброе утро, ваше сиятельство, - весело поздоровалась она. - Как ваша рука?
  - Сносно. Доброе утро, фройляйн Янина, - уголки его губ дрогнули, и граф покосился в сторону входа. - Нас обстреливают?
  - Боюсь, это моя горничная развлекает мальчика, - хихикнула Янина. - Возможно, лестницу придется восстанавливать... Я могу сказать ей, чтобы прекратила.
  - Не беспокойтесь. Как-нибудь мое крыльцо вашу Брунхильду выдержит.
  - А где все? Дома я видела только доктора и фрау Пондораи.
  - Копают, - граф мотнул головой в глубину заснеженного сада. - Слава Богу, земля еще не промерзла...
  - Копают? - переспросила Янина.
  - Могилу, - ответил граф. - А что прикажете делать с трупом, так и хранить в доме? Боюсь, в этом хаосе нам вряд ли удалось бы устроить приличные похороны. Лайош - мой лакей - возится там с рассвета, двое британцев любезно согласились помочь. Ярнок уехал в город посмотреть, что там творится, и раздобыть священника, если хоть один остался...
  Янина кивнула, приняв соответствующее скорбное выражение, хотя ей вовсе не хотелось думать ни о смерти, ни о похоронах - тем более совершенно незнакомого человека. Слишком много смерти было вчера, слишком близко.
  - Посмотрите-ка сюда, фройляйн Янина, - граф снова ткнул кончиком трости в снег. - Вы когда-нибудь видели что-либо подобное?
  Янина опустила глаза и вздрогнула, увидев в снегу исполинский отпечаток собачьей лапы.
  - Кажется, я видела его ночью под окнами, - сообщила она. - Здесь водятся волки?
  - В этих горах кто только не водится, - сумрачно заметил фон Кларен. - Но вот так являться в мой сад, это, скажу я вам, наглость.
  - Бедное неграмотное животное не знало, что это сад графа фон Кларена, - улыбнулась Янина, наклонилась над следом и вложила в него руку в перчатке. След был существенно крупнее ее руки.
  - Утром стало теплее, наверно, он оплыл и оттого увеличился? - предположила она.
  - Слишком мало времени прошло и потеплело не настолько, - мотнул головой граф. - И кстати, ваше предположение, что это животное неграмотно и не знает, по чьим владениям разгуливает, лишено всяких оснований. Волков такого размера вы не найдете нигде в Европе. В замковом цвингере есть более крупные экземпляры, но даже среди них... - он критически посмотрел на ее ладонь, которую она как раз отряхивала от снега, - таких, пожалуй, нет. Кроме того, отпечаток уже обычной волчьей лапы. Вывод прост: это не волк или не совсем волк. - Граф посмотрел на приближающихся из глубины сада англичан и лакея с лопатами наперевес и закончил: - И хорошо, если речь идет всего лишь о случайной мутации или чьих-то экспериментах по выведению нового вида. В любом случае, подобные твари никогда до сих пор не забирались в город. Хотя вчерашний день никак нельзя считать показательным... Чертов сель всякое мог стронуть с места.
  Дьюер присвистнул, увидев след, а Фрэнки тотчас же вытащил альбом из своей ташки и принялся зарисовывать его.
  - Вы так хорошо разбираетесь в волках, вы наверно любите охоту? - поинтересовалась Янина.
  Дьюер, как раз нашедший в стороне другие подобные следы, насторожился: никогда не знаешь, где подвернется хороший материал для статьи.
  - Нет, я же упоминал, в замке есть зверинец. Я в детстве играл с волками. Полуручными, конечно.
  - Лошадь. Видимо, Ярнок возвращается, - прервал его Дьюер, демонстрируя на редкость чуткий слух - ценное качество для репортера. - Очевидно, он один.
  И британец не ошибся: минуту спустя в сад влетел Ярнок на своем верном Каштанке, спешился на ходу и сразу устремился к фон Кларену, раздувая ноздри и чуть ли не исходя пеной, словно это он сам только что одолел крутой под"ем на верхний синт под седлом.
  - Священника не нашел, - отдуваясь, доложил он. - Наверно, все погибли или бежали из города. И меня едва не прикончили солдаты. В городе творится что-то ужасное. Телеграф разрушен, железнодорожная станция тоже, река разлилась и, как обычно, превратила долину в сплошную топь, и если я правильно понял разговоры - подслушал болтовню пруссаков - в устье долины хлынула встречная лавина, его благополучно засыпало, так что мы опять полностью отрезаны от мира, как в добрые старые времена... Остается надеяться, что последний паровоз, на котором бежали горожане, успел проскочить до обвала. Но, в любом случае, прорва народу должна была погибнуть и под обвалом, и в топях.
  - Постой, какие пруссаки? - не понял граф. - Ты заговариваешься?
  - Та компания, что проводила учения под Эштехедем. Они оказались в стороне от лавины, как и мы. Когда сель прошел, они ворвались в город. И делайте со мной что хотите, это не австрийцы! Уж прусское лаянье я от австрийского как-нибудь отличу.
  - Что им тут делать? - подошел поближе Дьюер. - Война пока еще не об"явлена.
  - Не знаю, - развел руками Ярнок. - Что-то, видимо, им было нужно в Эштехеде. Или кто-то. А теперь получилось, что в их руках оказался полуразрушенный город, масса брошенного добра и единицы оставшихся в живых жителей. Солдаты ошалели от такой богатой добычи и режут всех, кто им попадется живым - в случае чего, любую смерть можно будет отнести на счет селя. Похоже, им разрешили грабить город на правах военного захвата. И не оставлять свидетелей. Они все равно успеют перевалить через горы и убраться из долины, прежде чем завал разберут и связь с цивилизацией будет восстановлена. Рано или поздно солдаты придут и сюда.
   - Всего одна рота - возможно, им была поручена какая-то секретная операция, мало ли кто мог находиться среди отдыхающих в городе, - сдвинул брови граф. - Ввиду несомненно скорой войны... А лавина спутала их планы. Или наоборот помогла, смотря, в чем была их цель. Если явятся сюда, можем пред"явить им труп австрийского офицера. Как знак лояльности, - он криво усмехнулся.
  - Вот именно, - проворчал Дьюер, - он нас защищать должен был, а не стреляться!
  - От прусской компании он бы нас все равно не защитил, - граф пожал плечами и тут же скривился и зажал раненую руку, пережидая приступ боли. Полный драматизма рассказ Ярнока явно не произвел на него сильного впечатления.
  Янина растерянно переводила взгляд с Ярнока на графа и британцев и обратно.
  - Тут и грабить-то нечего, - равнодушно заметил фон Кларен.
  - Вы попробуйте им это об"яснить! - посоветовал Ярнок и добавил хмуро: - Уходить отсюда надо.
  - Но куда? - спросил Дьюер. - Выше в горы? Разве что... - и все, как по команде, задрали головы вверх, в северном направлении, где за кружевной дымкой пронизанных солнцем облаков скрывалась двуглавая вершина и смутно проглядывала в морозной дали темная игла самой высокой замковой башни, если только эта полоска не была оптической иллюзией, шуткой солнечного света.
  - Об этом не может быть и речи, - отрезал фон Кларен. - И вообще, что за паника? Мы находимся на самом верхнем уровне, пока пруссаки сюда вскарабкаются, они уже растеряют весь свой боевой пыл и набьют карманы до отказа. А нам еще предстоят похороны. Нет священника - значит, его заменят работники литературного труда, - граф обратил тяжелый взгляд на журналистов, и те только послушно кивнули.
  Ярнок проворчал что-то по-венгерски, но граф вздернул черную бровь, и тот замолчал.
  
  
  Ясное утро сменилось хмурым пасмурным днем. С любопытством исследуя незнакомую территорию и ища местечко посветлее и поуютнее, чтобы устроиться с книгой, Янина поднялась в башенку, выстроенную в южной части дома. Слегка запыхавшись от под"ема по крутой лестнице, она оказалась в обзорной комнатке, всю меблировку которой составляли втиснутое в угол старое кресло-качалка да выставленная в окно подзорная труба. Хозяин дома как раз осматривал окрестности и, услышав шаги Янины, обернулся.
  - Что происходит в городе? - веселым тоном поинтересовалась Янина.
  - Похоже, наш славный Ярнок был прав. Ничего хорошего, - ответил граф.
  - Можно посмотреть?
  - Право, не стоит, - фон Кларен повернул секцию трубы, наверняка надежно сбив настройку. - К чему вам огорчаться? Я по-прежнему уверен, что никакая опасность нам не грозит, во всяком случае не больше, чем на зимних горных тропах, но... Обидно. Красивый был город, - он тяжело вздохнул и, прислонившись к резному карнизу, опоясывающему круглую комнату на уровне груди взрослого челока, смерил Янину изучающим взглядом. - Вы присаживайтесь. Это старое кресло, но надежное и уютное.
  Мило улыбнувшись, Янина последовала его совету.
  - Что вы читаете? - поинтересовался граф.
  Янина показала ему титульный лист тома, переплетенного в черную кожу.
  - Это явно не из моей библиотеки, - усмехнулся фон Кларен. - Вы... не хотите же вы сказать, что вчера, спасая свою жизнь, захватили из дома...
  - Вещи собирала Хильда, но вы правы: она руководствовалась моим вкусом.
  - И сколько же?
  - Штук пятнадцать...
  - И все это?..
  - В основном, готические романы, - призналась Янина.
  - Ваша горничная руководствовалась вашим вкусом? - граф фон Кларен рассмеялся. Смех у него был веселым и искренним и производил куда более приятное впечатление, чем улыбка. - Вы очень незаурядны, фройляйн Янина.
  Янина обезоруживающе улыбнулась и скромно опустила глаза.
  - Вы замужем?
  - Еще вчера у меня был... мужчина, - Янина прямо взглянула в голубые глаза графа. - Теперь я одна.
  - Вы потеряли его? Простите. Я не хотел причинить вам боль, - фон Кларен отвел взгляд.
  - Не стоит. Он не погиб в лавине, просто решил, что скорее спасет свою драгоценную жизнь без такой обузы, как я. Наверно, это и к лучшему. Уверена, он-то успел покинуть долину, прежде чем ее устье завалило.
  - Я рад, что вы так считаете, - произнес граф.
  - А вы... вы, наверно, даже не знаете, успела ли выбраться ваша... - Янина опустила глаза на темную обложку у себя на коленях.
  - Моя - кто? - удивился фон Кларен. - Насколько мне известно, у меня никого нет. Сами видите - так безопаснее всего. Всегда больше шансов спастись. - Он достал из кармана сигару и спички.
  Янина встала и помогла ему зажечь сигару, не тревожа раненую руку.
  - Если бы не Хильда, меня бы уже не было в живых, - раздумчиво произнесла она. - И если бы на меня не налетела коляска доктора, и если бы не этот славный журналист... А вы, значит... Вам она была совсем безразлична? Та женщина, из-за которой вы...
  - Это было больше дело принципа, - ровным равнодушным тоном ответил фон Кларен, убирая спички в карман.
  - Зачем же вы убили его? - тихо спросила Янина. - Разве в этом была необходимость?
  - Позвольте заметить, он бы убил меня, если бы стрелял получше! - напомнил фон Кларен. - Он явно рассчитывал попасть в сердце.
  - А для него это тоже было дело принципа, или все-таки та женщина?.. - Янина снова опустилась в кресло, качнулась, заставив его протестующе заскрипеть.
  - Откуда я знаю? - его губы снова изогнулись в неприятной кривой улыбке. - Я даже не знаю, как ее зовут. Просто этот нахал разозлил меня. Кроме того - тут ваш вчерашний спаситель совершенно прав - когда вот-вот разразится война, не след развлекаться в тылу, приударяя за чужими дамами.
  - И однако, вы распорядились похоронить его в вашей земле.
  - А что мне оставалось? Выкинуть его на улицу? - искренне удивился фон Кларен. - Знаете ли, фройляйн, мертвых я стараюсь не задевать. Хотя бы потому что, в отличие от живых, они не могут ответить. Как правило.
  - Любопытная мысль, - улыбнулась Янина, подумала немного, поглаживая обложку книги, и добавила: - Просто все дуэли, о которых я когда-либо слышала... Собственно, один раз я даже сама послужила причиной дуэли... - Она подняла глаза на фон Кларена с виноватой улыбкой.
  - Только один? - вежливо удивился тот. - Не маловато ли для блестящей актрисы?
  - Не надо, - попросила Янина. - Мне кажется, в наших обстоятельствах не время и не место для пустой лести. Если вы видели меня на сцене, вы прекрасно знаете, что актриса из меня более чем посредственная. Вот и та история была исключительно глупой. И закончилась глупо - простреленной шляпой одного из секундантов, сердечным приступом у пролетавшего мимо дрозда, всеобщей пьянкой и заверениями в вечной дружбе, - Она вздохнула. - Какая причина, такой и результат.
  - Вы излишне строги к себе.
  - Право, не стоит. Я просто знаю себе цену. Признайте же, что я права.
  Фон Кларен помолчал, испытующе глядя на нее, потом тяжело вздохнул:
  - Не могу сказать, что мне скучно или неприятно было смотреть на вас, но большого таланта я у вас не разглядел.
  Янина кивнула и рассмеялась. Фон Кларен смотрел на нее, склонив голову набок и прищурившись, словно бы изучая ее.
  - Зато, кажется, мне впервые за несколько лет встретился собеседник, с которым так легко разговаривать, - признался он.
  - Это потому что мы махнули рукой на условности и ведем себя непростительно легкомысленно. Сразу после похорон, находясь, возможно, в смертельной опасности... - Янина подавила приступ кашля.
  - Вот такие моменты - наилучший повод наслаждаться жизнью. И смехом тоже, - фон Кларен подошел к Янине, наклонился и предложил здоровую руку. - Идемте-ка вниз. Почитаете свою книгу в гостиной. Здесь слишком холодно.
  - Благодарю вас, - Янина встала с кресла и изящно опустила ладонь на его предплечье, разумеется, не собираясь на него опираться: при всей своей веселости граф, уйдя с мороза, снова стал болезненно бледен, и еще неизвестно было, кому кого придется поддерживать на крутой лестнице.
  - А где у вас портреты предков? - поинтересовалась Янина.
  - Кого? - чуть не споткнулся граф на первой же ступеньке.
  - Предков. Мне казалось, в любом старинном доме должна быть галерея портретов. Или портреты ваших предков висят в замке?
  - Да, они в замке, - лаконично ответил граф.
  - Жаль, было бы интересно посмотреть. Мне никогда не приходилось бывать на таких экскурсиях, но всегда казалось, что это страшно интересно: какая-нибудь нескончаемая галерея, и хозяин с любовью рассказывает о каждом предке какую-нибудь леденящую кровь историю, и все эти поколения как будто смотрят на тебя...
  - Вы совершенно не представляете себе, о чем говорите, - мотнул головой граф. - Поверьте, фройляйн Янина, я сделал все возможное, чтобы забыть все эти ужасы, которыми меня пичкали с детства, но не получается. Начать с того, что все мои драгоценные предки носили прозвище "Вереш", прочно прилепившееся к нашему имени, это можно перевести с венгерского языка как "Кровавый". И возникло оно не на пустом месте. И кстати, вы спрашивали о той дуэли - может статься, дело именно в этом. В моей проклятой крови, - Янина почувствовала, как напряглись мускулы на его руке под ее ладонью, и внезапно ей захотелось оттолкнуть его и убежать... куда-нибудь в безопасное место, хотя бы к бесхитростному журналисту, в чьей компании ей не будет казаться, что она шагает не по крутой узкой лестнице, а по тонкому льду над черным омутом.
  - Простите, я кажется, напугал вас, - вздохнул граф. - Вот видите, что бывает, стоит только подняться здесь ближе к горам. Наши горы видели многое, милая Янина, и особенность их в том, что они до сих пор бережно хранят эту память. А я, как и наш решительный Ярнок, как и любой житель Эштехедя - часть этого мира и этой памяти.
  - Фройляйн Янина! - Они как раз спустились на лестничную площадку, навстречу им выбежал Арпад и резко остановился, испуганно глядя на фон Кларена, - Дьюер ур обещал показать фокус...
  - Вот видите, вас уже потеряли, - слегка поклонился граф. - Держитесь созданий света, милая Янина, им скучно без вашего общества.
  - Вы хорошо себя чувствуете? - озабоченно спросила Янина.
  - Да, насколько это возможно, не беспокойтесь обо мне. Пойду отдохну до ужина, - он снова слегка поклонился, развернулся и ушел по коридору.
  - Идемте же, нас ждут! - Арпад потянул ее за рукав.
  
  
  За ужином в столовой царило тягостное молчание. Все попытки начать светскую беседу или отпустить шутку хотя бы в духе черного юмора нарушали частые сполохи огня, издалека заглядывавшие в окна, да гарь, с теплым воздухом поднимавшаяся снизу: едва стемнело, в городе вспыхнуло сразу несколько пожаров, и теперь черно-рыжее зарево, смотревшее с юга, казалось сплошной огненной пропастью, готовой поглотить их ненадежное убежище на груди равнодушной горы.
  По общему требованию гостей, граф скрепя сердце послал прислуживавшего за столом Лайоша за Ярноком.
  Учтиво поклонившись, кучер встал у дверей, изображая собой воплощенную решимость. После раздумчивой паузы к нему обратился доктор Шнайдер.
  - Его сиятельство жалуется - и полагаю, не без оснований - что ты весь день запугиваешь прислугу...
  Ярнок горделиво вздернул острый подбородок.
  - Я бы уже ушел в горы, да не могу бросить вас здесь, orvos úr, - заявил он. - И если хотите знать мое мнение...
  - Вот именно, хотим, - ответил доктор. - Только хватит повторять, что надо уходить. У тебя есть конкретные предложения, я правильно понимаю?
  - Но уходить действительно надо и как можно скорее, - развел руками Ярнок. - Если бы вы видели то, что видел я днем, вы бы не раздумывали. А куда... В Кёдоле, в горах есть несколько деревень, но тайных троп горцев мы не знаем и сейчас после лавины точно не найдем. Значит, остается... замок... - внезапно потеряв всю свою уверенность, он исподлобья посмотрел на фон Кларена и неуклюже поклонился.
  - Кто бы сомневался, - проворчал фон Кларен и добавил громче: - Замок уже несколько лет пустует и малопригоден для жизни.
  - Однако это, по крайней мере, крыша над головой, - повернулся к нему доктор. - Признаться, в нынешних обстоятельствах перспектива встречи с соотечественниками меня не радует, а в замке мы будем в большей безопасности и от них, и от новой лавины, буде такое случится...
  - В безопасности, - сухо рассмеялся фон Кларен и покачал головой, - Ах, герр доктор... - Он перевел взгляд на Ярнока. - А ты ведь знаешь...
  - Знаю, - кивнул тот. - Но я вам вот что скажу, méltóságos gróf(1). Если выбирать между памятью прошлых времен, пусть даже и кровавой, и озверевшей солдатней, то в замке мы действительно будем в большей безопасности. А если немчура... простите, orvos úr... а если солдаты вздумают и туда вскарабкаться, то по пути сто раз охолонут и отступятся.
  - Мы тоже, - пробормотал фон Кларен.
  - У вас там привидения водятся, что ли? - улыбнулся доктор, набивая трубку.
  - Если бы только они... О привидениях, - фыркнул фон Кларен, - не стоит даже упоминать.
  - У нас на родине, - высказался Дьюер, - старый дом да без привидений, это даже неприлично, верно, Фрэнки? Я бы не отказался от возможности обрести новый - континентальный - опыт по этой части.
  - Давайте поедем в замок! - тонким голосом высказался Арпад, и мать тут же одернула его.
  Янина вздрогнула от отдаленного пушечного выстрела - очевидно, потенциальный неприятель добрался до местного арсенала, служившего исключительно для праздничных фейерверков, - и умоляюще посмотрела на фон Кларена.
  - Вижу, я в меньшинстве, - вздохнул тот, не без упрека посмотрел на Ярнока и поинтересовался: - А как мы туда попадем, ты подумал?
  - Sas út, - пожал плечами тот. - Как же еще? О другом пути, я полагаю, нечего и думать...
  - Нечего и думать, - отрезал фон Кларен. - И ты так легко говоришь - Шош ут? Встали и пошли?
  - Если мост не обрушился...
  - Если мост не обрушился! Мы этого не знаем, может быть, он давно уже обрушился от ветхости, я там не был уже несколько лет!
  - Не такой уж он и ветхий, - махнул рукой Ярнок. - В прошлом году вроде стоял...
  - А если он рухнул вчера?
  - Это ваши горы, méltóságos gróf, они вас не подведут.
  - Замечательная точка зрения, - снова покачал головой фон Кларен. - Хорошо. - Он обвел взглядом сидящих за столом. Итак, нас двенадцать человек. Нужно собрать какие-то вещи, если мы не хотим переселиться в глухое средневековье... Лайош?
  Лакей, не знавший немецкого языка, но по отрывочным словам и общей мизансцене догадавшийся о содержании разговора, что-то быстро затараторил по-венгерски. Фон Кларен мрачно кивнул.
  - Как очень своевременно напомнил Лайош, моя карета Шош утом не пройдет, она слишком велика и тяжела.
  - У нас есть докторская двуколка, - нашелся Дьюер. - Вчера она уже доказала свою надежность. Можно сложить в нее вещи и поместить дам и мальчика. Ярнок со своим Каштанком их и повезут. Остальные...
  Ярнок тяжело вздохнул, но промолчал.
  - Все что у меня есть - мой парадный выезд, четверка, - сказал фон Кларен. - Остальным придется идти пешком или меняться. В любом случае, часть пути лошадей придется вести в поводу и повозку где-то разгружать и перетаскивать через какие-нибудь проломы. У нас, - он снова обвел присутствующих взглядом, словно прикидывая их выносливость, - У нас только четверо сильных мужчин, доктор немолод, а я, увы, не в лучшей форме...
  - Вам-то следовало бы ехать в экипаже, - заметил доктор.
  - Это исключено, - отрезал фон Кларен.
  - Я - верхом! - встрял Арпад, и Дьюер подмигнул ему.
  - Хильду можно приписать к мужчинам, - об"явила Янина. - Насколько это касается хождения пешком. Она невероятно сильна и вынослива, а родом с альпийского альма, так что к горам привычна. Я же претендую на место в седле, думаю, карета нужнее другим.
  - Так и решим, - подытожил граф. - Собирайтесь и постарайтесь выспаться, если сумеете. Выступаем на рассвете.
  - А... может быть, прямо сейчас? - предложил Дьюер. - С фонарями? Уж очень эти взрывы действуют на нервы, по правде говоря.
  Но тут даже Ярнок помотал головой.
  - Eifél után. Ходить по горам после полуночи - самоубийство.
  - На Шош уте нам фонари несильно помогут, - согласился фон Кларен. - Вы просто не представляете себе, что там за крутизна. Вам кажется, замок недалеко? Выйдем на рассвете, хорошо, если до темноты доберемся.
  
  
  Хильда что-то бормотала по-баварски - Янина не пыталась вникать в неудобопонятные обороты речи горничной, когда та беседовала сама с собой, - запихивая в многострадальный саквояж очередную книгу.
  - Оставь это, - приказала Янина, встала с кресла и нервно прошлась по комнате. - Говорю тебе - оставь. Лишний груз. Подумай о бедном Каштанке. Чего доброго, тебе самой придется тащить саквояж в гору.
  - Ничего страшного, мадам, потащу. А что ж мы, бросим ваши любимые книжки здесь?
  - Потом вернемся и заберем, - отрезала Янина. - Кому они нужны?
  - Можем и не вернуться, - спокойно заметила Хильда. - Сожгут тут дом и пропали ваши книжки.
  - Новые куплю, - Янина сделала еще один круг по комнате, снова села, но тут же вскочила и подошла к окну. Окна ее комнаты были обращены на север, и горящего города ей было не видно, однако отдаленное зарево бросало рыже-красные отсветы на заснеженные склоны гор и белые шапки на кронах деревьев. Вдалеке постоянно хлопали выстрелы, подсвечивая разными цветами небо - пруссаки наслаждались грандиозным фейерверком.
  - Скорей бы уж рассвет, - пробормотала Янина и вышла из комнаты.
  Лайош, спешивший куда-то с озабоченным видом, дал ей понять, что хозяин не спит и находится в своем кабинете. Янина сама не знала, собственно, чего хочет от графа, ей просто тесно было в комнате, но послушно последовала указаниям Лайоша, спустилась на этаж ниже и открыла тяжелую дверь резного дуба.
  Альби фон Кларен в теплом домашнем халате сидел за большим письменным столом и просматривал какие-то бумаги, рассеянно играя с серебряным ножом для разрезания бумаг, выполненным в виде миниатюрного кинжала. Край стола был сплошь покрыт насечкой мелких разрезов - без всякого почтения к благородному ореху.
  - Не спите, фройляйн Янина? - спросил он, обернувшись.
  - Не могу, - Янина зябко повела плечами и плотнее укуталась в расписную русскую шаль, когда-то подаренную ей одним поклонником из России. Помолчала и тихо добавила: - Мне страшно. Ваше сиятельство, мы успеем... уйти?
  - Конечно, успеем. Я даже по-прежнему уверен, что здесь мы находимся не в меньшей безопасности, чем в горах, - признался он. - И, кстати, не вздумайте оставлять здесь книги, чтобы облегчить общий груз. Лошадь уж как-нибудь вытянет.
  - В некоторых автографы, - извиняющимся тоном сообщила Янина, - Было бы жаль...
  - Тем более. В такие моменты лучше держать то, что дорого, при себе, - Он с внезапным раздражением бросил нож на стол и внимательно посмотрел на нее снизу вверх.
  Янина отвела взгляд и прерывисто вздохнула.
  - Подойди сюда.
  Она подчинилась.
  Фон Кларен взял ее за руку и тихо спросил:
  - Чего ты так боишься?
  - Я уже видела один захваченный город, - ответила Янина низким голосом, чувствуя, что на глаза ей наворачиваются слезы. - В том самом 1848 году, когда и герр Дьюер... Я была ребенком и видела, как погибли мои родители. Видела, как мою мать... - Она почувствовала, как сильные пальцы графа крепко сжимают ее руку, и закончила: - Увезите меня отсюда. Увезите меня, прошу, в свой замок, куда угодно, ваше сиятельство...
  - Я увезу тебя, Янина, - ответил он. - Уже через несколько часов. И оставь это "сиятельство". Сейчас это не имеет значения. Никто из нас не знает, что с нами будет завтра. Но я буду рядом, - Он встал на ноги, и Янина только и успела еще раз глубоко вздохнуть, как его тонкие губы нашли ее рот и примкнули к нему в жадном и отчаянном поцелуе.
  - Господин граф... - пролепетала Янина спустя мгновенье или вечность, когда он отпустил ее.
  - Меня зовут иначе, - фон Кларен снова опустился в кресло. - Идите, Янина. Идите и постарайтесь отдохнуть. Завтра будет долгий день.
  - Это вам следовало бы отдохнуть... Альби, - ответила она. - В любом случае, вам будет тяжелее всех.
  - Спасибо, что напомнили, - усмехнулся он. - Но я ценю вашу заботу. - Он окинул рассеянным взглядом стол и вдруг взял лежавший на нем нож для бумаг. - Примите от меня в подарок. При вашей любви к книгам в готическом духе... Это серебро, и он заточен. Шутки ради. Ни один почтовый конверт или неразрезанное издание перед ним не устоит. Пусть останется у вас на память... если... если что.
  - Благодарю вас, граф, - Янина вынула тонкий серебряный клинок из изящно украшенных кожаных ножен. - Красивая вещь. Спокойной ночи.
  Граф молча кивнул и протянул руку к стопке бумаг, а Янина тихо удалилась из кабинета.
  
  __________
  1)Обращение к лицу, имеющему графский титул (венг.)
  
  Глава 4.
  
  - Из-за твоего проекта я должен тут сидеть до вечера! - сварливым тоном произнес Хоффенберг. - До сих пор поверить не могу, что интендантство его одобрило.
  - Вот видишь, наверху знают, что мы на этом не прогадаем, - заверил его Ярнок. - А почему ты должен сидеть допоздна? - осторожно спросил он, опасаясь вызвать очередной приступ недовольства.
  - А с автором контракт заключить надо или как? Сверху пришли четкие указания на этот счет. А он, видите ли, горит желанием посмотреть что тут и как, но свободен он только по вечерам. Как будто у нас нет рабочего графика...
  - Ты пригласил автора? - поразился Ярнок. - А я не знаю?! Ты заключаешь с ним договор за моей спиной?!
  - Если уж наверху к нему благоволят, я хочу, чтобы он поскорее заключил договор именно с Ронштеттером. А у тебя были какие-то другие планы? - подозрительно прищурился Хоффенберг.
  - Конечно, нет, - обиделся Ярнок. - Просто... ведь это я его нашел. Даже более того - он меня! Как ты вообще с ним связался?
  - Да уж не в буфете, - усмехнулся Хоффенберг. - По электронной почте, разумеется. Он отозвался так, как будто давно уже ждал, что я к нему обращусь. Пьеса требует некоторых изменений, надо это обсудить. Если он когда-нибудь сюда доберется... - Хоффенберг с неудовольствием посмотрел на часы. - Я забыл ему об"яснить, как найти служебный вход. А номера его мобильного у меня нет. А у тебя?
  Ярнок покачал головой, все еще сохраняя выражение кроткой обиды.
  - Я хоть могу присутствовать?
  - Если хочешь, - Хоффенберг пожал плечами и посмотрел на Ярнока с внезапно вспыхнувшим интересом. - Слушай, я ты меня не разыгрываешь?
  - Каким образом?
  - А таким, что всю эту историю написал ты! Или вдвоем вашей мадьярской компашкой.
  - Ты с ума сошел? - спросил Ондраш. - Если бы я был способен такое написать, я бы не сидел тут в младших менеджерах...
  - Не знаю, - Хоффенберг смотрел на него с сомнением. - Может, ты скрываешь свои таланты. Может, тебе не удалось пробиться по-другому и ты затеял мистификацию. И заодно дружка проталкиваешь.
  - Ты же сам связался с Линдентоном, за моей спиной! - взревел Ярнок.
  - Может, это тоже - часть твоей мистификации, - не моргнув глазом, нашелся Хоффенберг. - Может, это на самом деле твой адрес, а Линдентон - подставное лицо, если он вообще существует. Или это будет переодетый Фехер. Назначать деловую встречу на ночь глядя - как раз в его "вампирском" духе. Очевидно же, что фамилия у твоего автора - придуманная. Слишком она слащаво-мелодичная, чтобы быть настоящей.
  Ярнок пожал плечами.
  - Использовать псевдоним - право автора. А что до твоих подозрений... Принимаю их как комплимент. Хотел бы я быть способным на такое!
  - Ну смотри. Если вы не подстроили это все вместе, то еще не факт, что твой автор согласится на кандидатуру Фехера как одного из главных героев. Я же, со своей стороны...
  - Не сомневаюсь, - фыркнул Ондраш. - Вот только с чего бы такая уверенность? Ты же сам видел?..
  - Что я видел? Что Фехер умеет танцевать чардаш, или что это было? Это не открытие, знаешь ли. Редким явлением был бы мадьяр, не умеющий танцевать...
  - Значит, я - редкое явление, - вздохнул Ярнок.
  - Он явно намного моложе, чем персонаж, который...
  - Он на то и артист. И насколько я понял, автору не принципиально важны возрастные соответствия. Большее значение имеет историческая реальность... И вообще, почему ты так не любишь Белу? Он тебе деньги приносит.
  - Почему сразу "не люблю"? - пожал плечами Хоффенберг. - Я просто считаю, что с ним неоправданно много носятся. А таланта я в нем особого не вижу, вот что. Смазливый мальчишка с звонким голосом, вот и все. Второй Эдлигер из него не вырастет. Не вижу я для него перспектив. Будущего. А значит, и смысла инвестиций. И образования соответствующего у него нет.
  - Зато какое обаяние! И он был совершенно естественнен в роли Герберта в "Бале вампиров" и Смерти в "Элизабет"...
  - Да, он потрясающе естественнен в двух готических ролях, в которых ему повезло выступить.
  - Вторым составом.
  - Вторым составом!
  - И он затмил первый.
  - Только за счет смазливости и обаяния. Я же говорю, ему повезло.
  - Это редкое и удачное сочетание. Ну почему не дать ему возможность выступить в первом составе? Чтобы имя на афишах? И пьеса ведь как раз готическая. Если ты сам не веришь в его будущее, почему бы не выжать из него все, что он способен дать сейчас?
  - А вот это ты дело говоришь! - усмехнулся Хоффенберг, ткнув в сторону помощника указательным пальцем. - Ладно. Я свое мнение держать при себе не буду, а ты можешь рекламировать своего дружка, как заблагорассудится. А вот герру Линдентону, между тем, давно уже пора быть здесь...
  
  
  Бела сам не мог понять, откуда взялось это смутное беспокойство, нарушившее его обычный благодушный настрой перед выступлением, - словно где-то вблизи звенел слышный ему одному сигнал тревоги. Но никаких посторонних звуков не было, только это незнакомое чувство, от которого волоски вставали дыбом позади на шее и в кровь приливал адреналин.
  - Что с тобой? - удивилась Дженни, когда Бела резко вскочил со стула перед гримерным столиком, но молодой актер молча отодвинул ее с дороги и вышел в коридор. Он не знал, искать ли ему потенциальный источник опасности или наоборот спрятаться в самый дальний угол, впрочем, прирожденная храбрость и любопытство быстро заставили его отсечь второй вариант и увлекли к окну в торце коридора.
  Сквозь узор изморози на стекле он увидел, как у стены внизу паркуется мотоциклист. Богатый декор барочного здания через улицу на глазах скрадывали мягко наползающие сумерки, и прямо перед окном зажегся фонарь, так неожиданно, что Бела вздрогнул - то ли от ударившего по глазам света, то ли от яркого отблеска на шлеме мотоциклиста внизу. Одежда его тоже блестела в фонарном желтом свете, и из-под шлема свисали длинные темные волосы.
  Снимая на ходу шлем, незнакомец - он был очень высок - целеустремленно направился куда-то по тротуару, и Белу охватило безотчетное желание, чтобы он дошел сейчас до пешеходного перехода и убрался восвояси на другую сторону улицы, потому что мотоцикл он оставил у театра по чистой случайности, найдя удобное место, а вовсе не... Мужчина миновал переход, уверенно миновал и запертую дверь служебного входа и свернул за угол, завешенный строительными лесами. Он хорошо знал, куда идет.
  Бела глубоко вздохнул, осознав, что до сих пор не дышал, и сердито посмотрел на морозный узор на стекле, словно это он виноват был в том, что внутри у юноши трепетало и постанывало, как будто он заглянул в бездонную пропасть... Как будто это чувство до сих пор было ему незнакомо. Чувство страха. Иней на стекле медленно оплывал и растекался мелкими ручейками по скату под окном.
  Бела вернулся в гримерную.
  - Что это значит?! - возмущенно вопросила Дженни. - Ты где-то бродишь, а я тут зря время теряю? Мог бы и сам гримироваться...
  - Прости, - улыбнулся Бела. - Мне вдруг стало нехорошо. Наверно, Лампенфибер. Страх сцены.
  - У тебя не бывает страха сцены, - отмахнулась Дженни. Я на всяких актеров насмотрелась и до сих пор ни одного не видела, кто был бы так спокоен перед выступлениями, как ты. У тебя явно врожденный иммунитет от этой лихорадки.
  - Только не сегодня, - задумчиво ответил Бела. - Я вдруг осознал, как хрупок успех и уверенность в завтрашнем... дне. Как думаешь, это дурной знак?
  - Не знаю никого, кому бы это ощущение повредило, - ответила Дженни. - В отличие от излишней самоуверенности.
  - Что ж, посмотрим. Главное ведь - чтобы шоу продолжалось, верно? - Бела прикусил губу, и Дженни слегка хлопнула его по щеке.
  - Что ты делаешь?! - Она промокнула ватным диском алую капельку крови и запудрила его губу.
  
  
  Когда он вошел в помещение, Хоффенберг медленно поднял глаза, прослеживая его долговязую фигуру от ковбойских сапог с острыми носами до гладкой черной шевелюры с сильной проседью, убранной в "конский хвост". Ярнок, как раз что-то говоривший, одновременно поедая булочку, поперхнулся и умолк.
  Мужчина был высок и худ, однако обладал редкой при таком росте прямой осанкой, двигался, расправив костлявые плечи. Черты лица его не отличались правильностью, однако производили приятное впечатление. Смуглая кожа его была бледна, однако на скулах лежала темная тень рваного, словно бы лихорадочного румянца. На темно-вишневых четко прорисованных губах пришельца играла легкая улыбка. Но примечательнее всего были его глаза - хрустально-голубые, яркие и прозрачные, с чистыми, словно фарфоровыми белками; взгляд его поражал, как вспышка. Одет мужчина был в короткую куртку и брюки лоснящейся черной кожи, в ухе у него висело колечко золотой серьги, левой рукой он прижимал к боку мотоциклетный шлем.
  - Д-добрый вечер, - неуверенно произнес Хоффенберг.
  - Приветствую вас, - широко улыбнулся пришелец, блеснув белоснежными зубами. - Счастлив познакомиться. Мое имя - Альбрехт Вереш Линдентон. Герр Хоффенберг, если не ошибаюсь? Герр Ярнок, - он слегка поклонился в сторону менеджера. Голос у него был тихий и довольно хриплый.
  Ондраш поднялся навстречу, протянул руку. Линдентон поискал глазами, куда пристроить шлем, не найдя поблизости иной горизонтальной поверхности, водрузил его на стол Хоффенберга и крепко пожал руку Ярнока левой рукой.
  - Очень приятно, - пробормотал Хоффенберг, привстал из-за стола, тоже протягивая руку. Оба не могли отвести взгляда от месмеризующих прозрачно-голубых глаз.
  - Мы заинтересованы в вашем произведении, - сообщил Хоффенберг. - Тема популярна у публики... и не только... - Он на мгновенье оглянулся на Ярнока, недовольно дернув краем рта. - Ваши произведения раньше не ставили на сцене? Может быть, не в столице?
  - О нет, - повинуясь приглашающему жесту Хоффенберга, пришелец опустился на стул, словно переломившись пополам - стул был низок для его длинного тела - и отодвинул шлем на столе, чтобы не загораживал обзор. - Собственно, это моя первая работа такого рода.
  - Неплохое начало! - ухмыльнулся Ярнок.
  - Я полагаю, получилось хорошо, - кивнул Линдентон. - Эта пьеса, в несколько сокращенном виде, год назад ставилась студенческим театром в Венгрии.
  - Правда? - заинтересовался Ярнок. - А где?
  - Непосредственно на месте событий, - улыбнулся автор. - В Эштехеде. Там, знаете ли, дорогой мой, народ живет этими преданиями. Был явный локальный успех.
  - Это же здорово! - восхитился Ярнок. - Это была эштехедьская школа вокального мастерства? Я же там учился!
  - Да, все прошло не без помощи этого очаровательного учреждения, - кивнул Линдентон. - Однако главные роли исполняли выпускники более известных школ, в том числе из Будапешта. Талантливые юноши и девушки были рады возможности практики, тем более в столь аутентичных условиях и дивном климате. В театральных кругах Венгрии наш, как у вас, если не ошибаюсь, говорят, workshop вызвал положительные отклики. Впрочем, материал я вам передал.
  - Вы, я так понимаю, тоже родом из Эштехедя? - спросил Хоффенберг, посмотрев на Ярнока взглядом, означавшим, что оправдываются его худшие опасения. Ярнок сиял от восторга.
  - Родом? Нет, я родился совсем в другой стране, - ответил автор. - Но я жил там некоторое время и искренне люблю это благословенное место, несправедливо забытое европейским обществом...
  - Да уж, благословенное, - фыркнул Хоффенберг и хозяйски похлопал ладонью по папке с либретто. - То лавина, то наводнение, то гроза, зверье дикое... Не говоря уже обо всех этих ваших готических штучках. Монстры какие-то, каких нигде больше в мире не видывали...
  - Это суеверия! - встрял Ярнок.
  - Вот скажите честно, вы как автор рассчитываете сделать коммерческий хит, следуя успеху "Бала вампиров" и всей этой популярной белиберды в черно-красных тонах, или вас действительно завораживают тамошние местные предания? Это принципиальный вопрос.
  - Второй вариант определенно ближе к истине, дорогой мой, - ответил Линдентон.
  Ярноку вдруг пришло в голову, что при довольной живой мимике, автор был на удивление статичен - он сидел в расслабленной непринужденной позе, скрестив длинные ноги и сложив крупные руки на коленях, левую поверх правой, но за все время разговора, он не шевельнул и пальцем. Словно статуя, у которой живо было только лицо.
  - Мы готовы взять вашу пьесу в работу, - сказал Хоффенберг. - При условии, что окончательный вариант будет поставлен в театре Ронштеттер и при условии, что в либретто будут произведены определенные изменения. Наша команда профессионалов уже просмотрела материал и видит там значительные...
  - Разумеется, - кивнул Линдентон. - Готов отдать свое драгоценное дитя в руки профессионалов.
  - Вы просмотрели проект контракта, который я вам прислал?
  - На данном этапе все выглядит разумно, - ответил Линдентон.
  - Тогда давайте покончим с главным, чтобы перейти к более мелким деталям, - Хоффенберг положил перед ним распечатку, и Линдентон наконец сдвинулся с места - как-то мгновенно, с неожиданной легкостью, переместился ближе к столу вместе с тяжелым стулом, словно дубовая антикварная конструкция составляла с ним единое целое. Текст он проглядел молниеносно - наверно, уже хорошо знал его содержание - и улыбнулся.
  - Все необходимые данные вы нам уже сообщили, - напомнил Хоффенберг. - Значит, остается... - он протянул автору ручку.
  - С превеликим удовольствием, - Линдентон аккуратно взял ручку левой рукой и неуклюже нацарапал внизу листа широкую подпись.
  - Вы левша? - благожелательно поинтересовался Ярнок.
  - К моему глубочайшему сожалению, нет, - ответствовал автор и, ничего больше не добавив, протянул бумаги Хоффенбергу.
  - Отлично, - Хоффенберг довольно потер руки, изучая подпись, потом отложил контракт в сторону и посмотрела на автора. - Теперь к делу. Насколько я понял, работа не позволяет вам присутствовать в театре в дневное время?
  - К счастью, в нашу прекрасную эпоху многие вопросы можно решить дистанционно, - изрек Линдентон, снова откинувшись на спинку стула и вернувшись в состояние полной неподвижности.
  Он может так часами, сидеть и не двигаться, как хищник, поджидающий добычу, - почему-то пришло в голову Ярноку.
  
  
  Ондраш Ярнок провожал автора к выходу, энергично расписывая ему самые радужные перспективы, ожидающие новую пьесу, не замечая, что тот совершенно не обращает внимания на его болтовню. Линдентон с любопытством озирался и рассматривал снующих по коридорам работников и загримированных артистов - во всю шел первый акт вечернего представления.
  Внезапно из-за угла под ручку с партнершей вывернул Бела и, не рассчитав скорости, налетел на Линдентона. Ярнок вздрогнул, услышав странный глухой стук, словно ударили в стену, а не в человеческую плоть, но ни один из столкнувшихся не издал ни звука.
  - Bocsánat(1)... - растерявшись от неожиданности, пробормотал Бела, на миг взглянул в глаза Линдентону, смешавшись, отвел взгляд и поправился: - Прошу прощения.
  - Nem baj(2), - бросил Линдентон, провел ладонью по ушибленному предплечью, словно удостоверяясь, что оно на месте. Ярнок впервые заметил, что на его правой руке надета перчатка - из-за общего бронзового цвета кожи автора пьесы, она не бросалась в глаза, а край ее был заправлен в рукав.
  Разойдясь с юношей в узком коридоре, Линдентон проводил его взглядом.
  - Любопытные кадры у вас тут... - процедил он сквозь зубы.
  - О да, это наша восходящая звезда, - Ярнок тоже смотрел вслед Беле и девушке - с откровенной ревностью во взоре. - Кстати, это возможный кандидат на одну из главных ролей в вашей пьесе. Если вы не сочтете, что он слишком молод. Но право...
  - Он, несомненно, слишком молод, - ухмыльнулся Линдентон. - Но возраст - в театре понятие малозначащее, не правда ли? А необходимый опыт приобретается очень быстро.
  - Н-ну да, - неуверенно согласился Ондраш.
  
  
  На улицах было очень тихо. Разошлась публика из театров и баров, закрылись самые упрямые кафе, только старинные барочные здания - стойкие ветераны канувшей в Лету блестящей эпохи, - залитые холодным сиянием ночной подсветки, бросали вызов окутавшему город мраку, да по центральным проспектам еще бродили неуемные гуляки среди уснувших витрин.
  Наступила полночь, когда одинокий мотоциклист сделал очередной круг по центру города, разрывая морозную тишину монотонным ревом своего стального коня, и затормозил на углу тихой улицы, у фешенебельного отеля, сулившего постояльцам не столько блеск и развлечения, сколько спокойный респектабельный уют.
  Мужчина оставил мотоцикл на стоянке, прошел в центральный холл, оглядываясь с удовлетворением - ему нравился старомодный декор помещения, - вежливо кивнул портье, наблюдавшему за ним с сонным безразличием, и направился в лифт, двигаясь тихо и неуловимо, как тень. Лифт бесшумно заскользил на верхний этаж. Портье моргнул и удивленно огляделся, прикидывая, уж не задремал ли он на рецепшне. Вдруг кто-нибудь это заметил?
  В номере под самой крышей мужчина расстегнул молнию тесной черной куртки, опустился в кресло, задумчиво оглядываясь, потом встал, подошел к бару и, перебрав бутылки, достал красное вино, проигнорировав ожидавшее в ведерке с уже подтаявшим льдом шампанское - это было чужое распоряжение, не его.
  - Как будто получается, а? - подмигнул он портрету бывшего владельца этого здания, висевшему на стене - тридцатых годов девятнадцатого века, если судить по костюму, а у нового постояльца в этом отношении был наметанный глаз. Лицо казалось смутно знакомым - может быть, им довелось как-нибудь ненароком пересечься, как сейчас говорят? Или это просто был характерный типаж того времени - одинаковые прически, баки, пышные галстуки, одинаковые позы, одинаковый стиль, в котором исчезала индивидуальность художника, честно зарабатывавшего свой хлеб. Любое время находит свои способы обезличить отдельных представителей людского рода, уравнять в пределах одной среды, придать им единый облик и образ поведения, с небольшими вариациями... не для того ли, чтобы не так заметно было, что и с течением тысячелетий люди практически не меняются?
  Пить со среднестатистическим представителем столичного бюргерства было скучно, и мужчина отставил лишь слегка пригубленный бокал на столик и, раздвинув узорчатый тюль, распахнул двери широкого балкона, сплошь покрытого тонкой наледью. Холодный воздух с звоном ворвался в помещение, но постоялец не дрогнул, вышел наружу, оглядывая с высоты черные горбы спящих крыш вблизи и манящие зеленоватым светом округлые купола и узкие шпили центральных кварталов, и весело рассмеялся. Свет полной луны серебрил его прямые черные с проседью волосы, плавал в голубых глазах, заставляя плясать в них льдистые колючие искры.
  Не закрывая двери балкона, мужчина вернулся в комнату, стянул куртку и рубашку, бросил их на кресло. Его правое плечо охватывала легкая кожаная перевязь, на которой держалась затянутая в перчатку тонкой кожи искусственная кисть руки, мастерски выполненная, с подвижными на прочных тугих шарнирах сочленениями пальцев, как у популярных шарнирных кукол. Он снял протез и тоже не глядя бросил на кресло, рука оказалась на самом краю, и, помедлив, будто в раздумьях, соскользнула на пол, увлекая за собой ремни, свернулась в кулак на мягком ковре, словно живая. Мужчина сдернул с волос резинку, распустив по плечам густую темную гриву, залпом допил вино и, не обращая внимания на холод, снова вышел на балкон.
  Мороз с готовностью принял в об"ятья его поджарое тело, ледяные колючки побежали по гладкой бронзовой коже, выбелили курчавую темную поросль на груди, одели голую культю, обрубленную чуть выше запястья, искристой пленкой. Полуобнаженная фигура на балконе показалась бы стороннему наблюдателю почти прозрачной в январском воздухе - то ли заблудившийся в космической пустоте дух, то ли отголосок сна. А наблюдатель имелся: в окне противоположного дома мелькнуло чье-то удивленное лицо - светлое пятно в сумрачной коробке квартиры, не разберешь, мужчина или женщина, старик или дитя. Человек на балконе мило улыбнулся наблюдавшему, прижав кончики пальцев с заостренными ногтями к заледеневшим губам, послал ему (или ей!) воздушный поцелуй. Его выдох был чист и прозрачен, пар не выходил из его рта и на голых плечах поблескивали, не тая, редкие снежинки. Незнакомое лицо исчезло из окна, и через некоторое время внутри квартиры вспыхнул свет. Будет думать, что это был сон или виденье, порожденное холодом, плотным ужином и недавно просмотренным фильмом.
  А мужчина на балконе, удивительно высоко подпрыгнув, встал на узкие перила, взмахнул руками, утверждая равновесие, выпрямился, вдохнул полной грудью воздух зимней ночи и шагнул в пустоту.
  
  ________
  1)Прошу прощения (венг.)
  2)Ничего страшного (венг.)
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"