Аннотация: Это рассказ о двух ищущих приключений мужиках. А как известно, кто ищет - тот всегда найдёт!
Текст вставляется сюда или выше указывается имя файла.
ШИШКАРИ
Рассказ, записанный со слов близкого
родственника потерпевших.
Дело было в одной, совсем забитой злючим татарником, сибирской деревушке. Два свояка - Иван со Степаном задумали пошишковать, добыть кедровых орешков, значит. Кругом деревни сплошной кедрач, а брать нельзя - заповедник! Но нашим мужикам, чего нельзя, того больше всего и хочется... Природа у них такая.
Прихватили мешки для шишек, да палки, чтобы по стволам ими молотить, приняли на грудь, как водится по чекушечке и отправились на дело.
Ночь. Темно. Пришли в лес, выбрали кедр - от души! Такой, что вдвоем руками не обхватишь. Тюкали по нему, тюкали, а на нем даже веточка не шелохнулась!
Делать нечего.... Прикинули еще по маленькой, да и решили влезть на него, а там наверху уже и брать шишки голыми руками. Лезть пришлось долго и хлопотно. По трезвому-то разумению, вряд ли кто на такое сподобится, а этим друганам теперь уже дым по пояс! Знай, друг друга подначивают:
" Ещё меторок, Ваньк?"
" Да хоть десять, Стёпушка!"
Ночью, куда лезешь не видно, а они заправятся по новой и потом:
" Ну, чё Ваньк, ещё меторок?"
"Да хоть десять, Стёпушка, грешна моя душа!"
Где матком, где ладком так до макушки впотьмах и допёрли. Решили до света на ветвях обосноваться, а с утреца и начать добывать шишки.
Ох, не надо было утром трезвыми глазами вниз глядеть! Земли-то не видно, а они тут в вышине, на ветру, как белье на веревке полощутся. А их мужицкая храбрость, "Стимул жизни" называется, еще вчера кончилась. Да и было-то, бутылок по... (ну не важно), на брата! Беда.... Припасы съестные, в рюкзачишке, где-то там, на средних ветках приладили, когда еще на верх шли. Тут бы самое время шишки собирать, да сомлели мужики со страху совсем! Припали к стволу кедра, как Муму к рукам Герасима в свой последний час, голодные, полузамерзшие и, что хуже всего - трезвые совсем! Вся жизнь перед глазами прошла в одночасье!
" Вань, ты крещенный?" - почему-то спросил Степушка.
" Ну" - коротко ответил Иван, еще не сообразив толком, куда клонит свояк, - Я даже два года в семинарии отучился. По грехам своим не сподобился сана принять!
"Значит, я перед тобой исповедаться могу?!" - Обрадовался Степан.
Ванька инстинктивно выпятил грудь - представив себя в рясе и с крестом на животе. Даже привстал на ветке, собираясь ответить Степану, что-то, по-отечески ласковое... Но еще с ночи затекшие ноги, предательски зависли в воздухе и, несмотря на то, что он успел намертво ухватиться за ствол, своими с детства цепкими до всего чужого руками, опустился тем не менее, точнехонько на острый сучок, который как будто черт ему подсунул именно туда, где находилось средоточие всей его мужчинской гордости! Нет, он не закричал. И не заорал даже. Звук, который исторгла Иванова глотка скорее напоминала рев старого матерого изюбра, во время его последнего гона в жизни, страстный и могучий: "О, - о - о - о! Е - е - м - о - е - е - е!" - разнеслось над притихшим лесом. Даже ветер на секунду, застыл от ужаса. Кое-где сами собой посыпались шишки. Потом Иван затих. Очевидно, ему удалось как-то облегчить для себя действие сучка, и начал быстро, горячечно что-то бормотать. Чаще всего его речь перемежалась предлогами "в" и "на".
"Ты чего?" - осторожно поинтересовался Степан.
" Уже исповедуюсь, мать твою...... вспоминаю" - ядовито ответил Иван.
" Я ж детдомовский?!" - удивился простодушный Степа. Так бы и просидели они не известно сколько на дереве. Степан - как молодая ворона на колу, которой лететь еще страшно, а сидеть дольше уже неудобно; да Иван - который как блоха, пришпиленная деревянной булавкой, только сучила лапками, в то время когда ее подковывали, если бы в это самое время, к их кедру, настоящие браконьеры не подъехали. Они быстренько приладили бревнышко на качельках и стали аккуратно долбать им по дереву. Удары были короткими, но по-хозяйски мощными. Градом посыпались шишки. Вслед за ними сорвались и наши бедолаги.
Первым шел Степан. Молча, стиснув зубы, с исцарапанной вкровь рожей и глазами, как у испуганной рыбы хариус после нереста, летел он вниз навстречу неизвестной судьбе своей, крепко обхватив руками бедовую голову. Таким и увидели его браконьеры, опешившие от неоправданно больших размеров "шишки", свалившейся к их ногам. Степан, не дав им оправиться от неожиданности, встряхнулся, принял позу пропагандиста-агитатора, стоящего на броневике, и на вопрос: " Ты кто?". Неожиданно сам для себя, желая произвести по возможности сильное впечатление , брякнул:
"Инспектор! За мной следом лесник спускается, щас протокол на вас составлять будем!". И уж совсем войдя в раж, истерически заорал скорее с перепугу: "У-у-у, ворюги, позорны-я-я!"
Тем временем, обещанный "лесник", не долетев до земли метра на два, завис вниз головой, зацепившись подтяжками, но не растерялся и принялся грозиться сверху нечеловеческим голосом, что он арестует, напишет протокол и оштрафует одновременно, всех, если его сейчас же не снимут отсюда. Браконьеры, перемигнувшись, молча сгребли в охапку Степана, его же резинкой от трико скрутили за спиной ему руки, вставили в рот подходящего размера шишку, на голову надели мешок, а трико забросили далеко в кусты, затем, не спеша, погрузились в машину и уехали, от греха подальше. Грустное зрелище представляет собой, местами оголенный, человек в тайге. Тем более, если этот человек - мужчина, а места эти - ниже пояса... Всё, за сутки натерпевшееся Степаново тело немедленно облепили гнусные комары, радуясь такой беспримерной халяве!
Видя такое дело, не менее многострадальный Иван, пытаясь высвободить подтяжки, и изрядно всхуднувший за эти злосчастные сутки, сам вывалился из штанов зрелой грушей, перед стоявшим на коленях Степаном. Тот по привычке шарахнулся, лишний раз ушибся головой об дерево и замер...
Позже когда Иван, уже почти освободил свояка от мешка, распутал резинку, и выколупывал шишку, намертво застрявшую у того во рту между зубами, сверху на них из рюкзака щедро просыпалась, вся их нехитрая снедь: огурцы, картошка да лук.
И вот, два совершенно одичавших от своих злоключений, беспорточных "добытчика", искусанные немилосердными комарами и увенчанные многочисленными синяками и ссадинами, прихрамывая, вышли из кедрача. Задами да огородами, не узнанные собственными кобелями, они наконец-то добрались до дома и с тех пор - надолго забыли дорогу в кедрач...