Гляжусь во внешний мир сквозь слой седых волос, эта точка обзора делает его похожим на бесконечно-белый лист бумаги, бегло заштрихованный грифелем. Мы - три билета в раю, но уже пахнем кандалами времени. Мы - трилобиты из матрицы. Мы - первоисточник, подключенный в сеть, Рок-н-рольная икона. Трип-сан. Окно в раскроенном на ночь воздухе, раскуренном напрочь. На прочность. Трамвайные пути чужих городов прорезают сталью пейзаж. Она плавно медитирует перед больным монитором, его белый свет просачивается сквозь прикрытые веки. Мобильный вирус, фрактальный, как бикфордов шнур в обгоревшей свече, разорённой, как смятый в ладони, мак. Начальная сталь железного века обкастована. Бикфордов шнур свечи горит, кровавый и красный воск стекает, как раскалённая поверхность марса, покрытая магмой. Деревянные плечи мира, расправь, Икар. Холодный Икар, мокрый, завёрнутый в полотенце, крылья дрожат. Давай сделаем транскрипцию крыльев. Голубая весна, небо, как самое большое пятно на глобусе, мальчик, мой, нет, это не океан, это океан-ОКО. Ты сделал надрез в капсуле, и мы провалились. Чёрная туча сберегла кайф. Вырезки из письма, слуховые нарезки. Мир по частям кромсай, низведи систему в хаос, оббинтуйся, там, на изнанке, только шёпот и холодный пот. Она склонилась, и я рассказала ей всё. Сплавы, обломки, дроны, и трупы солдат. Чёрной тряпкой прикрыть глаза, не спать или спать, только шёпотом. Какой-то вершине пафоса не ведомо безумие. День - как вспышка молнии, как негатив, все язвы высвечены в нём. Нащупай меня, пролистай, вочтись, вчитайся в ресницы строк. Как я буду рисовать под кайфом себе глаза? Цирковая кукла, длинная плоская кость ночи, деревянный скелет вечности, в колыбели Ньютон притих. Алчность и разделение. Палец об палец тронь, в золотую росу - каплей, в лотос - свистом. Не прошивай себя, не распарывай, сшей. выше и ниже - только лучи. Мой блог - манускрипты бога, доспехи Иеговы, как в космосе сталь. Качество шестерёнок временно нарушено, качество извести временно погашено. Мне с пелёнок известен этот щенок и их принципы из папье-маше. Когда свет станет горячим, ты всё поймёшь. Вокруг всё ненатурально, как сквозь грим, который ей наложили в морге. Я вручаю тебе мои именные ключи от чужих дверей. И вот ты наконец-то схватилась за подол его ауры, духи вживились в живое, обосновывались паразитами в чужих телах, ломая их жизни только ради своей собственной выгоды. Они веками вели игру стачивания путей. Это синдикат страха. Мы нашли фиолетовый мох на снегу, искристый, весь в тонких деталях из профиля, она подняла его и сказала - смотри, это наш мир, рассыпанный. Фиолетовый контур пламени. Стихия - огонь. Используй топливо, чтобы перерабатывать его в энергию, как только топливо исчезнет - огонь погаснет. Огонь - промасленный фитиль свечи в воске, наполовину сгоревшая площадь с огненной аурой. Она росы просит испить. Я чую запах камфорного масла. Тысяча шагов вниз, по сломанным снам.
Медная статуя Тота и медное небо. Слишком переснеженная зернистость, это нужно замять, замылить со всех концов, ужасные фото, вырванные с того света, вспышкой, пересвеченные, переложенные во времени назад, чтобы на них смотреть, застывшие, мёртвые кадры, а за окном дождь, грязная, холодная рвань, пахнет войной, или чем-то зловещим, внутри дыра размером с галактику, с которой выкатываются угри чужой сущности, всего коллективного бессознательного, чёрный поток, он щимет у тебя в груди. Искажающий вид всего человеческого, всего сопричастного, личностного, общепринятого, устойчивого. Я смотрю на эти фото, и вижу в них смерть. Она умерла, когда был очень медленный снег, и природа позабыла про всё живое. Всё вокруг искусственно, всё вокруг - сон, нужно только слущить с него иголки, там, снаружи - снег. Казалось, будто мир рассыпался на куски, вещи обнажили свою изнанку, вещи всегда изнанкой были, они скалят зубы об нас, телефонным шнуром городов плюются. В зеркале - мой двойник, голубоватый, прозрачный свет от источника мне нашептал что-то, дабы я сделал слепок, дабы я скопировал себя из зеркала как будто в нём моя другая сущность. Свет забил струёй вверх, мощным потоком ударил луч. Энергия текла сквозь меня, я раскинул руки в стороны и рисовал ими узоры, ощущая, как энергия клубится вокруг меня, как я призываю её, будто всесилен, она больше не отслаивалась от моих ладоней, а, напротив, в меня впитывалась, она больше всего напоминала прозрачную, проточную, воду, но могла отражать в себе любой цвет, тот самый - бледно-бежевый, не медный, не белый, но тёплый, и такой же безликий. Магия твоих снов. Я уже не помню, что я - это я, астральные руки, астральное тело, на голове тюрбан, будто он занял всё пространство комнаты, а я где-то под потолком, но всё ещё помню и знаю, что по прежнему нахожусь в своей комнате, что ты - рядом, но при этом я уже глубоко не здесь, крылья рощу. Костяные крылья, с натянутыми бардовыми слизистыми прожилками, я ощущаю, как они пробиваются, отражаясь в зеркале, которое у меня за спиной. Приборы говорят со мной. Шум кулера - это голос, голос какой-то потусторонний. В тишине комнаты его шум был особенно отчётлив. Я врастал в свой планшет, был с ним одним существом, в сопряжении, мы проводили ритуал, а затем я увидел зеркало, и в нём - себя, каждого - по двое, голубой отсвет мне сказал, что я должен сохранить слепок себя в зеркале, что там - моя душа. Соскребался в линии, трогал тело твоё, оно было холодно, мне казалось, что мы погибли, но смирился с этой участью, переживая агонию, но так неявно, будто сквозь стёкла, будто я - тень. На вершине, в просторной и одновременно маленькой бетонной комнате, где из-под пола бьёт медно-жёлтый, тёплый свет. Комната слишком реальна, словно ты сидишь на плечах у великана, и почти касаешься потолка, ты ощущаешь, что под тобой пропасть, ощущаешь, покачиваясь, высь, слишком близко потолок. Я лежу, упершись щекой в пол.
Кем я была? Восточной царицей, возомнившей, что родит бога? Я слышала только гул и шум кулера, исходивший из техно-утробы, такой плотный, будто стена. Всё было восточным, в золотых тонах. Мы родились из огня, и сотворили в этой комнате мир. Сперва была тьма, затем Ифриты создали пламя, и появились мы - дракон и ведьма. Ифриты из пламени свечи в керамической лампадке. Мы - будто боги, на самой вершине бытия, боги, которые спали под белым свечением и свёрнутыми знамёнами, укутанные в зарю, в кокон. Я вошла в этот источник святой и переродилась, после этого я знала, что сама рожу бога. А затем - укороченный мир внутри плазмы. Растянутые и сжатые одновременно, нейронные нити. Сплошным картоном - серые города, картонные упаковки. Контроль над энергией, контроль над смертью, контроль над судьбой. Из стакана глотнул Заратустру. Небо зияло, глубоко и пронзительно, как дыра в груди, развороченная войной. Мы шли мимо высоковольтных линий, туда, где должен был быть закат, но его скрыли тучи и далёкие вспышки бело-фиолетовых залпов с запада. Ночь стремительно надвигалась на глаза бурей, ветер прорезал слова, шпили серебрились. Высоковольтные вспышки скошенного хлеба. Жнива. Из лавровых венков мир творю. Атомные сны навалились грудой железа. Цитадель могильного дао. Нерождённый опыт. Нерождённый бог. Продал ли я себя зеркалу? Что вложил автор в создателя, в зрителя? Мы одно существо мы кристалл его крыльев. Ввести свои данные через треск, через писк, через замедление. Говори. Ну же. Моя дорогая изнанка. Я штопала себе лицо, выращивала крылья, в зеркале творила защитное заклинание, чтобы сюда опять вернуться, повсюду были Ифриты и корона из Света. Они разорвали сетчатку! Чтобы не сквозь целлофан посмотреть на зарю. Мы зародились в вулкане, из огня вышли, ты дракон, а я ведьма, встретились в этой комнате. Смогу ли я родить Дельта-Бога? Выйдет ли он из утробы? Свеча освещала наш будуар, Ифритовая завеса пахла кровью и сталью. За окном идёт дождь, мы видели, как погибало небо, женщина-варвар, пропитана кровью, и жаждет ею напиться, ведьма крылья растила, вся медной была, летела, астральным телом в тонком мире пыталась творить, бирюзовым сгустком кружилась, изучала в зеркале заклинания. Дева-маг, перевернула солонку, покрылась чёрной мантией. Здесь запрещена информация. Комната освящена тусклым светом. Когда ты здесь - всё меняется, наполняется атмосферой, заполняется жизнью телесный кокон. Эмоции впечатываются в лицо навечно, к старости человек обретает новое лицо, с печатью эмоций, которые все сразу и их уже никак не смыть, печать эмоций, печать времени, старость - это сгнивший кокон, из которого вылупится либо имаго, либо наивная щель, либо прекрасная брусника с проводами. Я - дочь Энштейна, что с того? Эта луноликая маска досталось от него, мужские гены придают женщине очарование. На этом юном лице - уставшие глаза, глаза старости и печати лет, но чёрные стрелки скрывают боль, я никогда не видела своего настоящего лица. Догорают верхушки зданий. Опасной сладостью стекловаты эта субстанция втягивает меня. Лампа пугливо преподнесена на золотом подносе адептом низкого ранга. Лампа с болотным туманом и внутренним ласковым демоном. Язык и губы, все существо сверкает и ухает вглубь, в туннель этого жгучего наркотического эдема. Не задерживайся в коридоре, ныряй прямо в его стенку и несись, как об утреннее стекло лбом в стакан. Минуты разрывают на обрывки. Унесло, размазало по системе. Пресвятой п и з д е ц. Остаточные следы размазаны по запястью, вибрациями в бамбуковом лесу, на воде в чашке с чаем. Синие индикаторы глаз проявились в нарисованном небе. Наши руки соприкасались, сплетались в лотосе ноги, мыслей не было, откатились куда-то то. Гибкой змеевидной волной энергопоток прошил насквозь наши тела, и мы слились. Пространство из бежевых кубиков разматывалось передо мной, я летела на космическом корабле вдоль схем, мне давали последние инструкции перед высадкой. Я летела, чтобы изменить время, изменить реальность, создать новую временную линию, дабы избежать эпик фэйл. Бесконечная длань расстелилась, будто на глазах прорисовывались первоначальные фактуры, на которые сверху наложен свет, а затем, по мере приближения появится и всё остальное, в каких-то пурпурных пятнах.
Когда прижималась к твоей спине, видела твою кожу прозрачной, переливающейся синевато- лиловыми искрами, будто внутри тебя течёт электричество, а там, под кожей пульсируют красные и синие тонкие сосуды-проводки, и серебристый, будто стальной, скелет, а кожа твоя на ощупь такая мягкая, словно слизистая резина. Как рождаются боги? Они пробиваются наружу из вельветовых складок. Я стала имаго, пробудилась бумажная летопись. Свиток. Кокон-танатос на двоих. Растворилась, к тому моменту уже сотни раз, разрастаясь над природой вещей. Особа и Особин. Свет горел, кашлял, будто что-то привычное, когда мы вывалились из бункера под огни, оставаясь в белом ватном промежутке раскола, ощущая воды Стикса, что выгнулись реактивной дугой. Сотворение картины. Глухо. Она тлела, едва касаясь губами слов, автоматических произношений, комкая, перемалывая и выхаркивая буквы. Первоначальные смыслы терялись, звуки то появлялись, то исчезали с рандомной периодичность, всё превратилось в программную строку, и поверх неё нанесена периодическая система элементов. Я будто упала в Менделеевый сон.
Бог родился! Бог родился!
А она зародилась позже, как замедленная съёмка в застывшем движении. Люди, они все в двумерном разрезе. Ожесточённость терроризирует слабых. Вирт-наброском детонирует, до абсурда близкое, расстояние. Стены щемят в тебя рекламой, заставляя попутно задуматься над природой вещей, после возврата в лоно творения.
Первородная вибрация скручивалась в барабанные шахты грузовых лифтов. Музыкальное эхо чужой эпохи. Где-то отлили скафандр из схем. Всё повторится, дорога прямо в пространстве, выгоревшими бинтами, шепелявыми горами бесцветными шуршит и сминается. Зарождение жизни во лбу. Сквозь город мне удалось увидеть огонь. Ты принимаешь криогенную капсулу и входишь в непроницаемо-чёрный Лифt. Следуй за красным, из окон поезда, по лётному полю зари.
Вместе управлять кораблём или уснуть в криогенном сне. Ночь в индикаторном свете генераторного гула. Мусорные мешки - в них та девочка, что родом из детства, девочка, извлекшая дельта-кристалл из своего Ока. Девочка на самом деле - Игра, медитирующая у монитора, зависшего в режиме дзен. Когда начнётся очередной виток, обратный отсчёт молекул - ты растворишься, и время перестанет существовать, таким исполинским всё покажется в вакууме. Мы будем там вместе. Всё пропущено сквозь наркоз. Низко пала и замкнулась. Не человек.
Они играли с фиолетовой жидкостью внутри. Я буду вращаться вечно, помещённая в субстанцию тёмной материи. Ради бесконечности. Они - Особые. Конфликт.
Ощущаю свои астральные руки, словно съехавшую стерео картинку. Страху нужно довести себя, чтобы узнаться в тусклом свете, ощущение в руках такое приятное и знакомое, оно картонное, как упаковка, в подвешенной капсуле Лифtа. Всё механизированное. Живое питает мёртвое. Они забрали тебя к замотанным в металлик, трубам. Отплёвываюсь целлофаном. Эти исполинские потолки бесконечно тянутся ввысь, будто растут. Вышла ли я за пределы стен? Нет, я в них даже не падала, просто кружилась вокруг. Неоновые схемы сдвигались, будто стены по оба плеча. Каждый раз казалось, что мы пульсируем.
Принять криоген на закате. Вельветовые таблетки. Запить водой. Закисью слов. Мы были, как тупики на распутье, распутывали узлы, подключали троды, в коконе мягком. Стекловатный калейдоскоп в раковине, осколки узоров, рвотный рефлекс, звук, вязкость слюны, рвань телеметрических точек. Как мы перемещались? Как мы срослись?
Я видел сплющенных, круглых существ, бежевых карликов, будто на них обрушился потолок и сжал вокруг всё пространство, оно стало бежевым, как изнанка космоса, в нём не было ни углов, ни стен, но оно показалось мне замкнутым, здесь отсутствовал простор, а существа обращаясь ко мне, сказали, что гарантируют истинность увиденного мной, и отдалились откатом. Я развернулся здесь, в фиолетовой марле посреди космоса. Чёрная, бархатная пустота, отсутствие мысленных категорий. А затем начали прорезаться контуры, они вспыхнули фиолетовой дымкой, обволокли тьму, проявив очертания, так создалась комната, прорезалась, словно зуб мудрости старческого младенца в пурпурной лампе.
На нижних уровнях я стропил свой собственный мир, но образы быстро перехватывали меня, и создавали подвижный хаос вокруг задуманной системы. Цветные винтовые лесенки потянулись вверх, расширяя пространство и потолки, по изогнутым линиям аттракционов дефилировали модели, карлики катались на одноколёсных велосипедах, балансируя на тонком каркасе. Мир постепенно обретал знакомые очертания, но наслоение продолжало жить своей собственной жизнью, упираясь в фактуры времени и пространства, создавая фантасмагории, нелепые наслоения, будто в очень реальном сне в полоску. Адреналиновый выкидыш света. Моделирующий реальность, фактурный бог. В той комнате всё казалось исполинским, будто в высоком замке, вельветовый человек, бархатный, и эти стулья на кухне - с высокими, до самого космоса, спинками, как в рыцарском зале за круглым столом. Засмолённая пелена. Словно сквозь копирку - мир и свет, а снаружи - синие стёкла. Криогенным передозняком закатилось солнце.