С приходом зимы юный лес в две недели состарился и его зелёную бороду посеребрил снег. А медвежонок Мишаня, ворочаясь на постели, всё не спал. Он смотрел на сверкающий квадрат в потолке - единственное, но большое окно в его берлоге.
- Перина -- мягкая, одеяло -- не колется, тепло... И что ещё надо! -- недовольно сопел он. По лесному календарю Мишаня давным-давно должен был спать, но сон упрямился и вовсе не желал приходить к нему. Устав от лунного света, Мишаня закрыл глаза и начал считать пчёл:
- Раз пчёлка села на клевер, два пчёлка села на клевер, три пчёлка...
На третьей пчёлке Мишаня, как ужаленный, вскочил с постели и босолапый забегал по земляному полу. "Сейчас бы мёду" - стонал он, распахивая дверцы шкафов. "Пусто! И здесь пусто!" В конце концов, расстроенный, он заглянул в печку, обжегся, собрал носом золу и зычно чихнул. Нахлынувший голод прогнал лёгкую дрёму. Мишаня неохотно стянул с гвоздя ушанку, ссыпал за рваную подкладку последние шишки и пошёл к белке.
Она жила в центре леса, в дубе, который был до того велик, что в дупле могли поместиться все жители леса разом. Не было зверя, который бы не о хозяйственности белки. Её кладовая, занимавшая добрую половину дупла, зимой была доверху уставлена лесными соленьями и вареньями. Другую половину занимала лавка, за которой гордо восседала на жёрдочке рыжая хозяйка. Если кто из лесных жителей забывал запастись на зиму, она с удовольствием предлагала тому съестные запасы.
Мишаня изо всех сил бежал по колючей ледяной корке, придерживая ушанку, которая то и дело кособочилась, предательски подставляя лохматые уши морозу. Добравшись до дуба, он неловко поднялся по скользким ступенькам. Затем запутался в одеяле, которое закрывало проход и, напустив вперёд себя холод, сам неуклюже ввалился в дупло.
Перепуганная Белка свалилась с жердочки:
- Косолапый! Ты ч-ч-чего это? Зима в лесу, а ты бродишь...
- Не спится мне, Белка. До того измучился, что голод напал. В берлоге -- ни крошки. Выручай!
- Есть! Есть у меня кое-ч-ч-что съестное, - затараторила она и достала из-под лавки банку. -- Пробуй!
Мишаня зачерпнул лапой "съестное", лизнул и, скривившись, фыркнул:
- Что это?
- Это "Прав-да" - по слогам прочитала Белка.
- Больно горька!
- Конечно, горька. Ч-ч-чистая рябина. Сама закрывала! Зато как полезно, съешь баночку и пять лет даже чихать не будешь! А стоит -- смех! -- десять ш-ш-шишек.
- Нет, не хочу её, - замотал головой Мишаня. - Нет ли чего послаще? Малины, например?
- Малины нет. Но есть одна вещь, виш-ш-шневая. Сладкая, - сказала Белка, закрыв от наслаждения глаза, - аж сахар на зубах скрипит!
- Вишню я люблю, а что за вещь?
- Погоди минутку, - сказала она и скрылась в кладовке. - Вот! ''Ложь'' называется.
Пока Мишаня снимал пробу, белка с любопытством разглядывала его мордочку. Она знала, что ''Ложь'' вкуснее ''Правды'' и потому ещё сильнее принялась нахваливать свой товар.
- Бери, Косолапый, не пожалеешь! Ведь хороша, а?
- Хороша, - протяжно ответил Мишаня. - А сколько стоит?
- Стоит? Стоит она, конечно, дороговато. Килограмм ш-ш-шишек за банку. Но вещь, несомненно, вкусная!
Мишаня прищурил правый глаз, сосчитал в уме, а потом сказал:
- Нет, "Л-л-ложь" мне не по карману. Давай лучше "Правду": дешевле выйдет, - и высыпал перед Белкой десять шишек.
Оказавшись на морозе, Мишаня с трудом нашёл свои следы. Их припорошила, начинавшаяся метель. Снежинки мокрыми хлопьями залепляли глаза, ушанка сползла на левое ухо,а лапы были заняты банкой, но он упорно шёл вперёд.
Наконец, озябший, Мишаня добрёл до берлоги и тут же -- в ушанке и с банкой -- нырнул под одеяло. С минуту его не было видно. На кровати сидела дрожащая гора в пёстрых заплатках. Потом у горы появился нос и выросли лапы. Немного согревшись, Мишаня сорвал с банки тряпочку и одним махом выпил содержимое. Сначала было горько. Но когда приятное тепло наполнило тело, он облизался, пару раз причмокнул, и ему показалось, что выпил он не рябину, а сладкий цветочный мёд. Голова его быстро отяжелела, запрокинулась набок, глаза закрылись, и он уснул, сытый и оттого счастливый.
Ушанка так и висела на левом ухе, а банка осталась в лапах. Скоро берлога наполнилась ароматом луговых цветов. Казалось, что в гости заглянул добрый волшебник и принёс с собой сочный букет ромашек. Но это - всего лишь мечты. На самом деле белка просто-напросто настаивала рябину на нектаре. Оттого и привкус мёда, и пряный весенний запах.
Мишане снились лёгкие, невесомые сны. Они были до того просты, что долгая зима превратилась для него в один солнечный день. Он гулял по лесу, много смеялся. Звери и птицы радостно приветствовали его. Пчёлы - и это было самое прекрасное! - вовсе не кусались, вместо жужжания пели вёселые песни и угощали Мишаню мёдом.
"Кап-кап, кап-кап-кап, кап-кап". Пришла весна. Солнце, протянув сквозь окно тёплые ладошки, защекотало Мишаню. Медвежонок расплылся в улыбке, потянулся и открыл глаза. Мысли его были свежи, как апрельский ветерок. И сам он ощущал такую бодрость, что непременно хотелось петь -- с его-то слухом! -- и танцевать. Мишаня свесил лапы с постели и замер. Легкая дымка воспоминаний о зимних снах на минуту очаровала его. Тогда-то, в первый день весны, он пообещал себе, что как бы ни горька казалась рябиновая "Правда", он никогда не поменяет её на вишнёвую "Ложь" А как же иначе? Другого способа увидеть чудесных пчёл, он не знал.