Вести о Низвержении пришли в Умбар через три недели после того, как потрепанные бурей корабли Исильдура и Анариона с ужасающей медлительностью поднялись к Пэларгиру, промеривая перед собой новое русло Великой Реки.
К тому времени в Умбаре уже начали оправляться от последствий шторма и землетрясения: Гавань потихоньку приводили в порядок, очищая ее от обломков кораблей, выброшенных на сушу, и разбирая обрушившиеся башни и стены. Страшно было представить, что творится в других прибрежных поселениях, не так хорошо огражденных от гнева моря, как Умбар.
Однако флагманский галеон "Адунзагар", стоявший на самом защищенном рейде, пострадал не очень серьезно, и, как только были устранены повреждения, лорд Ургухор, Наместник Умбара и адмирал Южной эскадры, вышел в море.
Он понимал, что в гаванях южнее Умбарского залива и на острове Толфалас скорее всего вообще не осталось кораблей, чтобы отправить их с новостями в столицу Юга: в Умбаре не уцелело ни одно судно, захваченное бурей в открытом море или на внешнем рейде, их в щепы размолотило о берег, молы и стены едва ли не в первые минуты шторма; и потому следует, скорее, ожидать прибытия гонцов сушей; что вести из Дома придут теперь очень и очень нескоро. Чутье говорило лорду Ургухору, что буря бушевала на всем пространстве к востоку от Анадунэ, а также вдоль всей береговой линии Средиземья, от южной до северной границы льдов, но Ургухор не мог полагаться на свое чутье, потому что это не могло быть правдой.
Не нужно было долго гадать о причине: буря разразилась вечером тридцать девятого дня с начала Похода. К тому времени Великая Армада уже должна была достичь берегов Аматтани, Земли Богов. И теперь лорд Ургухор опасался худшего.
И для того, чтобы поднять упавший дух обитателей Гавани и пресечь поползшие по Умбару шепотки, он решил выйти в море, и теперь его галеон дрейфовал в виду передовых укреплений.
Погода стояла чудесная: веселая, ярко-синяя гладь спокойного моря отражала солнечный свет мириадами бликов, небо, очистившись от облаков, сияло почти нестерпимой для глаз голубизной, флаги на мачте: на самом верху -- черный с золотом королевский стяг, потом черный флаг Военного Флота, штандарт флагмана Южной эскадры и личный вымпел адмирала, черный с алым -- развернулись под легким западным ветром, блистая великолепием золота и пурпура. Но Ургухор чувствовал, что минувшая буря что-то изменила в нем самом: он больше никогда не сможет доверять морю и ветру, как прежде. Море предало Морской Народ, убивая адунайм и круша их корабли, с горечью думал Ургухор, стоя у борта и обводя взглядом мирный горизонт.
С горизонтом, однако, тоже творилось неладное. Адмирал наблюдал необычный оптический эффект: четкую границу моря и неба, как будто горизонт обрезали или замкнули милях в пятнадцати от корабля. Ощущение было такое, будто плаваешь в стеклянном цилиндре. Кроме того, почему-то с траверза гавани перестал просматриваться Харминдон, маяк на южной стороне залива примерно в трех десятках морских миль отсюда. Странно: адмиралу докладывали, что башня устояла. Как впрочем, и Форминдон, ныне тоже исчезнувший из вида...
Внезапно сверху, из "вороньего гнезда", раздался голос впередсмотрящего:
-- Лорд адмирал, из-за Игольного мыса вышла шхуна под единственным белым флагом!
Стоявший подле младший помощник тут же откликнулся:
-- Эти южные авалтири слишком много себе позволяют, выходя в море без королевского стяга!
Старший помощник пожал плечами:
-- Насколько я знаю коменданта гавани Пэларгира, он никогда и никому не позволил бы нарушить морской устав и выйти в море без положенных флагов, -- он приложил руку к глазам. - Это же Гильфанонова "Стремительная"! Ей тоже досталось от бури: у них новая грот-мачта и новые паруса, черные.
-- А вдруг, у них новости с... -- негромко начал младший помощник и сразу смолк, искоса взглянув на капитана: последнее время адмирал не жаловал досужие пересуды. Но сегодня лорд Ургухор молчал, глядя на чернопарусное суденышко под одним-единственным флагом -- белым стягом Наместника Земли Камня.
Шхуна остановилась в трехстах рангар от флагмана и спустила на воду шлюпку.
-- Можно подумать, мы заразные, и они боятся подойти ближе, -- фыркнул младший помощник.
Лорд Ургухор продолжал стоять на месте, ожидая прибытия посланца. Наконец, по сброшенному шлюпке трапу на палубу поднялся гонец Наместника Земли Камня.
Ургухор сразу узнал его, и кровь прилила к его сердцу: это был юноша из нимрузирим, лет пять назад приговоренный к сожжению в Храме и бежавший из Азлада в ночь перед арестом. Что происходит в Гондоре, если Наместник отправляет гонцом к командующему Южной эскадрой и Наместнику Умбара приговоренного к смерти преступника?!
Молодой человек, не глядя по сторонам, подошел к адмиралу и молча отсалютовал ему.
-- Лорд Гильфанон приветствует вас и просит быть гостем на борту "Алагэт", -- раздался над палубой звонкий голос, и все замерли в изумлении: вестник говорил на запрещенном синдарине, опустив титул адмирала.
Все застыли, ожидая бури гнева лорда Ургухора. Но тот молча изучал посланца: весь в черном, ни герба, ни знаков отличия. Адмирал взглянул в глаза юноше: в них было нечто такое, чего он прочесть не смог.
-- Хорошо, -- спокойно ответил лорд Ургухор. -- Я отправлюсь на "Стремительную". Младший помощник, пусть спустят шлюпку.
Тут снова заговорил посланец Гондора:
-- Мой лорд, капитан Гильфанон просит вас прибыть на шхуну одному, в нашей шлюпке.
Над палубой снова повисло изумленное молчание. Посланец прибавил:
-- Если вы опасаетесь подвоха с нашей стороны, я готов остаться заложником.
Из-под ног Ургухора на мгновение ушла палуба, а когда она вернулась на место, адмирал был уже в новом мире, где было две стороны -- Гондор и Умбар, чьи отношения определялись правилами "честной войны", правилами, которые адунайм прививали дикарям уже полторы тысячи лет.
-- В этом нет необходимости. Вы можете вернуться на "Стремительную" вместе со мной, -- холодно проговорил Ургухор, обращаясь к молодому человеку уже не как к младшему по званию, а как к парламентеру.
Тот в знак согласия склонил голову и вслед за адмиралом спустился в шлюпку со странно молчаливыми гребцами.
На обратном пути от "Стремительной" Ургухор пришел в себя настолько, чтобы справиться с выражением лица, хотя перед глазами у него, пока он подымался по трапу "Адунзагара", все еще стояла темнота.
-- Соберите на палубе всех адунайм, -- сказал он помощникам, стараясь говорить как можно спокойнее, словно обращался к детям. -- И заприте всех Низших в трюме.
Когда они отошли, Ургухор окликнул молодого матроса:
-- Имрах, подойди ко мне, -- адмирал помнил в лицо и поименно большую часть моряков своей флотилии, не говоря уже о команде флагмана.
Юноша с готовностью подбежал к капитану. Но тот медлил отдавать приказание.
-- Это ведь твое первое плаванье в Великие Земли, верно, Имрах? -- спросил он вместо этого.
-- Да, мой лорд, -- удивленно ответил тот.
Адмирал неожиданно положил руку на плечо матросу и проговорил:
-- Опусти и сними королевский стяг и флаг Военного Флота.
Имрах в ужасе отшатнулся, но пальцы Ургухора еще сильнее стиснули его плечо:
-- И приспусти флагманский и мой вымпелы.
Черно-золотой королевский стяг рывками, словно сопротивляясь, пополз вниз, и над кораблем закричали встревоженные чайки. Адмирал подошел к борту и взглянул вниз, в бессмысленно-яркую синеву моря. Руки его, лежавшие на поручне, сжались в кулаки так, что побелели костяшки.
Потом он неожиданно отвернулся, быстрым шагом поднялся на нос судна и, сорвав с бушприта ветку ойолайрэ, бросил ее в море.
На "Стремительной" лорда Ургухора встретило молчание: все, как один, одеты в черное, словно в трауре, ни на ком нет знаков отличия, все отворачиваются и прячут лица от гостя. Однако краем глаза Ургухор уловил брошенные на него искоса взгляды - жалость. Жалость и ужас.
Адмиралу вдруг подумалось, что так ведут себя с человеком, который еще не знает о постигшей его утрате. "Армада? Король? Семья? Им неоткуда знать. Если это измена, то почему они держатся как на похоронах?"
Вестник, по-прежнему не нарушая молчания, отворил адмиралу дверь в капитанскую каюту, и тот, ни словом, ни жестом не выразив своего неодобрения, вступил в темную каморку.
После яркого Солнца Ургухор не мог разглядеть человека, стоявшего спиной к открытому иллюминатору -- единственному источнику света, но обратился к нему первым:
-- Что все это значит, Гильфанон? Почему капитан корабля приглашает адмирала эскадры на свой корабль?
-- Я не смог отправиться к тебе на галеон, чтобы говорить перед всеми. У нас дурные вести... с запада.
Это было сказано таким тоном, что Ургухор, помедлив мгновение, отодвинул от стола стул и сел.
Его собеседник остался стоять, держась за высокую спинку стула.
-- Но как вы успели их получить?
-- Двадцать дней назад в Пэларгир пришли корабли лордов Исильдура и Анариона.
-- Шторм застал Элэндилиони в море, и они остались живы? Но это невозможно, Гильфанон! Ты знаешь, что творилось в Умбарской гавани? Разбило даже корабли, стоявшие на внутреннем рейде, землетрясение разрушило две башни! Все, кто был в море, погибли, море изувечило их тела так, что орки позавидуют!
-- Толфалас ныне голая скала. Пэларгир наполовину затоплен, от моря его теперь отделяет несколько десятков миль. У Андуина Великого новое устье, Бэльфалас лежит в развалинах, -- произнес Гильфанон безо всякого выражения.
Ургухор не нашелся, что сказать.
Помолчав, капитан "Стремительной" продолжал:
-- Буря застала корабли лорда Элэндиля не в море, а напротив... на восточном рейде. На тридцать девятый день после отплытия Армады.
Ургухор молча смотрел на темный силуэт. Сказанное Гильфаноном было полной бессмыслицей -- если только за ней не притаился некий смысл, болезненным комом зашевелившийся в мозгу Наместника Умбара. Ни один корабль не может добраться от Анадунэ до Средиземья за то время, пока бушевала буря. Ни один корабль не мог уцелеть в буре. Если ураган пришел из Земли Богов... Ургухор вдруг ощутил прикосновение ледяного жала: его дом в Ромэнне стоял на берегу моря. Инзильмит, жена адмирала, собиралась поехать в Эмэриэ, к родственникам, но что, если буря застала ее в Азладе?
-- Я хотел говорить с тобой один на один, потому что ты не из тех, кто наложит на себя руки или велит открыть кингстоны. Прости, что мы так долго медлили.
Ургухор молчал, сдерживая нетерпение и беспокойство. Если бы адмирал не знал Гильфанона с детства, он решил бы, что тот лишился рассудка.
-- Те, кто был на девяти кораблях, все видели... -- капитан "Стремительной" снова прервался, как будто ему было трудно говорить.
"Алагэт", еле слышно скрипнув корпусом, повернулась, и солнечный луч, бивший в иллюминатор, упал на кисти Гильфанона, на белые бескровные пальцы.
-- Корабли стояли в нескольких милях от берега. Они видели, как Небесный Столп изверг пламя и дым, потом... потом заколебалась и сдвинулась с места самая земная твердь -- и Остров, и дно океана. Начался чудовищный отлив: весь океан хлынул на запад. Бухта Ромэнны закрыла корабли лорда Элэндиля от отлива и от первого натиска бури, пришедшей с запада. Потом налетел бешеный ветер, подхватил корабли и отшвырнул их далеко на восток. Но они все видели.
Гильфанон выпрямился и твердо произнес:
-- Наша земля теперь там, где она была прежде того, как Стихии подняли ее из глубин моря, -- и только тут его голос дрогнул. -- Numenoreatalante. Anaduniakallabi.
-- Нумэнорэ! Элэнна! -- раздался боевой клич врага, и Ургухор увидел сквозь мутный от пыли воздух, как далеко впереди засверкали на солнце эмблемы на щитах: дирнайт Элэндиля двинулся в атаку. Ургухор обернулся: его строй замер неподвижно. Морэдайн ожидали команды своего лорда. Ургухор выхватил из ножен клинок и крикнул:
-- Анадунэ! Гимлад!
Это была лютая неизбежность и невозможность ничего изменить, чувство, что твоя судьба в тисках чьей-то воли. Он вел в атаку свою гвардию, стрела пробила панцирь -- добрый нумэнорский панцирь, но и стрела не хуже, стрела, пущенная стальным нумэнорским луком меньше, чем со ста шагов. Несколько мгновений лорд Ургухор, Правитель Умбара, еще скакал, кренясь вбок: ему казалось, что он летит и что он наконец свободен от всего, потому что судьба его определена. Потом рухнул на землю, в пепел Дагорлада. Над ним склонился оруженосец, но Ургухор уже вернулся в темную каюту, к Гильфанону, который три года тому назад погиб в морском сражении с объединенным флотом Юга.
О борт судна плескались волны, в небе кричали чайки. Солнечный луч, приплясывая, полз по столу, приближаясь к тому, кто когда-то командовал эскадрой, в далекое утро вышел в море, а потом спустился в темную каюту чужого корабля. К тому, кто был мертв уже целую вечность.
Ургухор ощутил смутное сожаление, что тридцать девятый день похода Армады застал его не в море. Так странно, что когда-то он боялся смерти и жаждал бессмертия...
Мысль о бессмертии вызвала в его уме вереницу призраков.
-- Что Король? -- собственный голос показался ему хриплым карканьем.
Гильфанон промолчал. Солнечный луч, взобравшийся на его плечо, выхватил из мрака светло-серые, словно выбеленная морем пенька, пряди -- еще недавно черные как смоль. Ургухор не сразу понял, что это седина, но не удивился. Он посмотрел на свои руки, словно ожидал увидеть голые кости.
-- Я тоже видел этот сон, -- вдруг произнес он. -- Огромная волна, накрывающая зеленый остров. Я подумал, это оттого, что страшно выл ветер и ревело море. Я уже видел этот сон, во время первого сухопутного похода, когда тосковал по Нумэнору!
-- Это не сон, -- ответил капитан "Стремительной". - И не говори больше ни об Элэнне, ни об Андоре - ибо дар отнят, -- ни о Нумэноре на грани мира. Только о Мар-ну-Фалмар, сокрывшейся под волнами, об Акаллабэт, Низвергнутой... Об Аталантэ.
-- Что ты говоришь? - прошептал Ургухор пересохшими губами.
-- Это правда. Наша слава пала во глубину вод, наша звезда канула во тьму, и нет ее боле.
-- Нет... Скажи, Гильфанон: я умер, и ты пришел за мной? Потому и паруса не белые, а черные. Это не "Алагэт", это "Морниэ".
-- Ни один корабль не увезет тебя на исчезнувший Запад. Разве ты не видел? Море и небо сомкнулись, чтобы удержать нас в кругах мира, - и Гильфанон сделал шаг к иллюминатору.
Ургухор перевел взгляд на границу голубого неба и синего моря, непривычно близкую и четкую.
-- Так теперь везде, и в открытом море тоже, -- продолжал Гильфанон. - И горы... Горы больше не скрываются в дымке. Они опускаются за окоем.
С новым холодом в груди Ургухор вдруг понял, о чем говорит Гильфанон. И понял, что случилось с горизонтом. И с исчезнувшими из виду умбарскими маяками. Земля изогнулась, она превратилась в шар. От этой мысли веяло каким-то немыслимым, запредельным ужасом.
-- Но... кто? - спросил он и облизнул сухие, как пергамент, губы. - Как?
Гильфанон молчал.
-- Кто... кто это сделал? - спросил Ургухор, задыхаясь, словно загнанное животное. - Это... Авалойм? Владыки Запада?
-- Нет, -- короткое слово упало с губ Гильфанона как камень.
-- Кто, кто?! - воскликнул Ургухор, поднимаясь с места.
-- Ты сам знаешь, -- тихо произнес капитан.
Мгновение они смотрели друг другу в глаза, стоя в потоке солнечных лучей, а потом Ургухор вдруг отшатнулся от Гильфанона с исказившимся лицом.
-- Будь ты проклят... -- прошептал он.
А потом произнес громко и четко, как будто, стоя на капитанском мостике, отдавал команды:
-- Будь проклят ты, твой народ и твой Бог! Умбар и Гондор отныне враги!
Он повернулся и вышел в темноту.
Haiya vahaiya sin Elenna. Ephal-ephalek idon Gimlad.
Haiya vahaiya sin Atalante. Ephal-ephalek idon Akallabeth.